Одиннадцать утра. Полчаса назад был звонок из районного отделения полиции Выхино: 'Мальчик уже у нас. Приезжайте'. И мы спускаемся во двор. Обычно в путь отправляется бригада: социальный работник, юрист, фельдшер, психолог. Все профессии нужны. Неизвестно ведь, какая там ситуация - забирать ли ребенка в приют, при этом немедленно, везти в больницу, разбираться с родителями, а в дальнейшем - возможно - лишать их родительских прав. Или просто провести назидательную беседу. Решение часто нужно принимать на месте.
Но в данном случае все обговорено заранее: подросток не может жить в семье, его надо отправлять в казенное учреждение. Он сам этого хочет, родители не возражают. Надо только оформить документы.
-В день бывает 20-25 звонков, - говорит Ким Алтышев, руководитель мобильной службы, как называют эту помощь. - На самом деле могло быть во много раз больше.
Забирают их и из дома, и с улицы - замерзающих, одичалых, голодных, достают из подвалов, находят под железнодорожными платформами, просто на вокзалах. За то время, что мы ждем, когда автобус будет готов к поездке, Ким показал мне короткий видеофильм, который сам же и снял на свой телефон, а потом выложил в Интернет. Дело происходило на центральной улице - Тверской. Прислонившись к стене дома, сидела маленькая девочка и просила милостыню. Жалостливое личико, тоненькая ручка. Но вот появилась решительная женщина, она деловито забрала содержимое шапочки, и тут же исчезла - технология, видимо, отработанная. Тоненькая ручка тянется снова. Часто это чужие дети, их крадут, потом учат попрошайничать. Для следователей в этом ничего нового нет: известный нищенский промысел.
Бедные дети, несчастные мамы.
Но не об этом говорит Ким. Не для этого снимал фильм. Мимо идет бесконечный поток людей - центр города! - но никто не останавливается, никто не наклоняется к малышке, ни о чем не спросит. Будто это нормальная картина - одинокая несчастная девочка просит о помощи. Даже не знаешь, кого здесь строже судить: вероломную женщину, для которой малый (и скорее всего - чужой) ребенок - средство добывания денег, или людей, у которых ледяные сердца.
Много ли их таких бездомных? Неизвестно. В сиротской детской статистики вообще сплошные пробелы. А ведь в принципе нужно отслеживать судьбу каждого ребенка - на всем протяжении его взросления. Во всех развитых странах такое есть, у нас нет. А ведь было - не далее, как 30 лет назад. Более того, такой учет велся даже во время Великой Отечественной войны. Известен пример, когда созывался специальный военный Совет Ленинграда, заседал по поводу того, что отдел образования не дал ему какой-то отчетности в отношении детей. И это было в блокаду! Понятно: не каждому ребенку тогда могли помочь, но судьба каждого была известна. Сегодня такой статистики нет. Но как тогда сформировать государственную политику в этой сфере?
И все же косвенно примерный масштаб детского бедствия определить можно. Я назову данные из другого района - Черемушки, где разговаривал с заместителем руководителя муниципалитета Светланой Герман:
-По нашим предположениям в районе должно быть от полутора до двух тысяч неухоженных детей, Всего же в районе примерно 15 тысяч несовершеннолетних. Две тысячи из пятнадцати! Вот вам и процент неблагополучия. Десятая часть малышей и подростков не нужны родителям, растут сами по себе.
Как узнают о беспризорных детях? В приют звонят, рассказывают. К сожалению, звонки от посторонних людей - соседей, случайных свидетелей, даже родственников - редки. Между тем, телефон мобильной службы висит в подъездах многих домов, о нем оповещают жителей по радио, сообщают в газетах, об этом же рассказывают листовки, которые опускают в каждый почтовый ящик. Не помогает. Листовки равнодушно выбрасывают - вместе с другой рекламой.
Чаще звонят не по душевному порыву, а служебной надобности, в основном, те, кому по роду занятий положено заниматься детским неблагополучием: работники муниципалитетов, инспектора полиции, социальных служб. Так было и в этот раз. Позвонили из Выхинского отделения полиции.
С трудом упросил взять меня, журналиста. Не положено, но, в конце концов, разрешили, правда, предварительно поставили жесткие условия: никаких имен, адресов, разве что название приюта. Неизвестно ведь, как дальше сложится жизнь ребенка, может, он сам забудет о детских невзгодах? Не травмировать бы...
Путь долгий - часа полтора, Выхино - чуть ли не на другом конце города. В Москве только два таких автобуса, капля в море, и закреплены они именно за 'Красносельским'. Горячий район - рядом три вокзала. Но дело даже не в этом. Этот приют их и достал! Нашлись здесь неравнодушные, инициативные люди, обратились в международную организацию ЮНИСЕФ, и та подарила их небедной российской столице. Такие мобильные микроавтобусы надо бы каждому приюту (всего в Москве их 12). Но больше не дарят.
Гордость? Только у нас? Ведь подобной 'мобильной помощи' нет и за рубежом. А чем гордиться? Бедствующие, беспризорные дети на улице явление вообще немыслимое. Любой прохожий немедленно обратит на них внимание, приведет в полицию. Мам и пап накажут, причем, серьезно - тюремным сроком или немаленьким штрафом. А потом передадут приемным родителям, быстро найдут, на время, а то и - судя по обстановке - навсегда. (Если на время - попробуй потом, забери, в неблагополучную семью ребенка просто не вернут).
Приезжаем. Нас уже ждет инспектор по делам несовершеннолетних. Кроме нее в комнате старая женщина, видимо, бабушка. И мальчик, уже готовый к отъезду - в теплой курточке, шарфике, рядом сложенный рюкзак. На вид - лет 10-12. Причина 'неблагополучия' проста: постоянно убегает из дома, семья не может с ним справиться. Отказалась от него и полиция. Ну, не может же она каждую неделю искать маленького беглеца. Немало и других забот.
Но вот незадача - бабушка не взяла с собой свидетельство о рождении, самый важный документ. Без него не оформят. Володя - социальный работник приюта - укоризненно смотрит на старую женщину: 'Вам же перечислили...'. Та волнуется, начинает суетиться. 'Подождите меня немного, сейчас принесу'. И мы все остаемся в ожидании свидетельства.
А я рад: есть время поговорить с мальчиком. В приюте меня проинструктировали: не задавать досужих, травмирующих детскую психику вопросов. Но как не спросить о маме? Где она? Почему не пришла в полицию? И как относится к тому, что у нее забирают сына? Догадаться не сложно - не просыхает. Но уточнять нельзя. Нельзя при мальчике стыдить родителей.
Разговор у нас скомканный, прерывистый. По всему видно, что Сережа не расположен к беседе, но он не знает, насколько я важный человек, что от меня зависит. А ему так хочется в приют. Отвечает односложно, тихо, без всякого выражения, но чувствуется, как волнуется, как внутренне напряжен.
И первое, что узнаю: живет у бабушки.
Имя маленького искателя приключений - Сережа, учится в 5-ом классе, не так уж плохо учится, хотя пропускает уроки. Любит математику, а еще футбол. Очень осторожно иду дальше: почему все-таки не дома? Сережа уходит от ответа, говорит о том, что его волнует. Основной конфликт у Сережи не с родителями, а именно с бабушкой. Она его бьет за двойки, не разрешает приводить в дом друзей, обыскивает карманы. Чуть что - отправляет к отцу. Сережа и сам рвется к нему.
Постепенно ситуация проясняется. Отец с новой семьей живет где-то в Подмосковье. Добираться долго, часа два на электричке, а потом еще час надо идти пешком. Весной и осенью - грязь непролазная. Вынимает ноги - они как чугунные. Приходил - валился от усталости. Но уже через 15 минут надо уходить. Заставает всегда одну и ту же картину - отец пьян уже с утра. Только завидев сына, кричит: 'Отправляйся, откуда пришел!' И Сережа добавляет такую по-взрослому красочную подробность: 'Еще утро, а перед ним уже бутылка коньяка. За две тысячи. Это ему новая жена покупает'.
Но проходит не так уж много времени, и он снова едет за город - вдруг не выгонит? Ничего не может поделать с собой.
Перевожу разговор.
-А когда убегаешь, где ночуешь?
У друзей, но там долго нельзя - одну ночь. А так - где придется, в подъездах, на вокзале. (Появляются взрослые интонации). Плохо там - все время гоняют.
И тогда утром садится в троллейбус, и досыпает уже там. Троллейбус кружит по кольцу, а он в это время спит. Немного поспав, идет в школу.
...Наконец, свидетельство о рождении приносят, но не бабушка, а молодая нарядная женщина, как я понимаю, это и есть мать. Наконец-то увидел! Думал, грязная, неприятная, опустившаяся женщина, тоже пропойца. Нет, совсем не так - ухоженная и благополучная. Высокая прическа, одна прядь эффектно выкрашена в более темный цвет, густо наложена косметика. Яркая курточка, отороченная мехом, дорогая сумочка, сапоги на немыслимо высокой подошве.
Увидев мальчика, сразу нападает на него.
-Дождался? Чем тебе плохо в доме? Поживи у чужих, пусть они тебя сторожат. Пусть научат уму-разуму.
Как не опешить? Какая-никакая, но мать. У нее забирают ребенка, неизвестно - насколько, а в ее тоне - никаких волнений, никакого беспокойства. Будто не сын, а посторонний человек.
Сережа даже не смотрит на нее.
-Бабушка меня бьет, - вот и весь его немногословный ответ.
А мама не останавливается. Чувствуется: работает на публику. Надо же как-то оправдаться, объяснить, почему она отказывается от сына.
-Это ты поднимаешь на нее руку, она тебе только отвечает. Только огрызаться и умеешь.
Распаляется с каждой фразой.
- Врешь все время, куришь, не хочешь учиться. Не ценишь, что для тебя делают. Купили брюки, ты их на следующий день разорвал. Не знаешь, как зарабатывается копейка. Посмотришь, как тебе будет в приюте. Там за чужое добро отвечать надо.
Обращаю внимание, что маму даже не интересует, куда повезут мальчика. И телефон записала только тогда, когда ей напомнили.
И все же мне хочется побольше узнать о Сереже. С которой из бабушек он живет - со стороны отца или матери? С кем из них дерется? Почему другая не позаботится о нем? Не вступится за него? Может, ее нет в живых, умерла?
-Бабушка, - вдруг обратился Сережа к маме, - в чулане мой мяч. Витька зайдет...
...и неожиданная догадка вдруг все проясняет. Старая женщина, которую я увидел в полиции с бумагами - вовсе не бабушка, она прабабка. Бабушка же - та самая молодуха, которая принесла свидетельство. Она ее дочь. Может, так ему наказали: при новом муже это слово не произносить. Такой пышный декор - и вдруг 'бабушка'. Но здесь мужа нет. И Сережа себе позволил.
Я забываю о деликатности, вопрос о маме становится неизбежным:
-Сережа, а мама? Мама-то как тебе относится? Ты ее тоже не слушаешься?
Угрюмо:
_-Кого слушаться? Может, ее в живых нет давно.
И дальше снова безучастный тон. Не волнует она его. Не успел полюбить.
- Не знаю, где она. Не понравилось жить с отцом - взяла и укатила в другой город. В какой - неизвестно. Я тогда совсем маленький был, ничего не помню.
Нарядная бабка (настоящая) слушает мальчика в пол уха: ей и родная дочь неинтересна. Нет дочери - ну, и не надо. В славах Сережи ее обеспокоило другое. 'А когда ты залезал к нам в чулан? - говорит она подозрительно. - Тебе разрешили?'.
Надо скорее возвращаться, но женщина, оказывается, еще не все сказала. Она благодарит нас! Хорошо, что у нас есть приюты. Государство заботится. Помогает. Лично она без него бы не смогла. У них с мужем косметическая фирма. Поставщики, клиенты, юристы - утром что-то заглотаешь, так до вечера ни крошки во рту. Когда заниматься с Сергеем?
Вот это и есть социальное сиротство, когда при живых родителях ребенок растет в семье, как чужой. Известна еще одна цифра: каждый день в Москве появляется не менее трех сотен социальных сирот. Больше, чем биологических, т.е. детей, у которых физически нет отца и матери. Пытаюсь осмыслить эту цифру. Чувства, данные природой - их нет? Произошел какой-то биологический сдвиг? Такое может быть?
Оказывается - может. Сережа не нужен трем поколениям родных ему людей. Взрослый это вытерпит, он закаленный, много, чего в жизни испытал, справится и с одиночеством, а каково ребенку? Пусть ругают, пусть винят, в чем угодно винят, он и сам знает, что нехороший, непослушный, и то не так сделал, и другое. Он даже рад будет, когда услышит, какой он плохой, но, ругая, только пусть не смотрят мимо него. Растет никому не нужный, чужой всем мальчик, не слышавший ни одного ласкового слова, обращенного к нему. Один-одинешенек в большом и чужом мире.
Я разговаривал с одним из воспитателей в Красносельском приюте. Он сказал, что в некоторых приютах, беглецов из богатых семей до 90-95 процентов от всех их обитателей.
-А у вас? - спрашиваю я воспитателя.
-Достаточно...
Видимо, секретная цифра.
Изменился приоритет жизненных ценностей. Из тех детей, которыми каждый день пополняются московские приюты, на первом месте все-таки пьяные семьи, где жизнь ребенка может оказаться под угрозой, на втором - благополучные. Можно даже сказать: богатые, успешные в коммерческих делах. Сам дом - полная чаша. У ребенка все мыслимые игры. Но пропадает контакт между родителями и детьми. Они делаются все более чужими, и ребенку становится жить в доме невыносимо. Бежать - единственный для него способ протеста.
Что-то с нами случилось - меняется шкала личностных приоритетов. Дети перестали быть для общества абсолютной и безусловной ценностью. Коммерческий успех, рабочие проблемы стали важнее родительской любви.
...Наш приютский автобус едет себе и едет. Почему-то вспомнил рассказ Сережи о том, как он спал в троллейбусе.
-Тебя будили?
Он покачал головой:
-Не помню. Вроде нет. В троллейбусе хорошо, тепло.
Можно представить: рядом сидели люди, которые проезжали вместе с ним чуть ли не весь маршрут! "Не проспишь свою остановку?" Нет, такого вопроса он не слышал. Никто не мешал спать. Труднее объяснить поведение водителя, ведь на конечной остановке он заглядывал в салон, не мог не видеть безбилетника. Он что - тоже не интересует водителя?
Я поворачиваюсь к Сереже, чтобы сказать ему что-то ободряющее - ведь мальчик на переломе своей судьбы. Какая-никакая, но для него начнется новая жизнь, может, растопит она что-то в его настороженности и подозрительности. Смягчит очерствелую детскую душу. Хочу сказать, что в приюте ему будет хорошо, там он будет ходить в школу, где математику преподают лучшие в Москве учителя, что запишется в математический кружок, что наиграется в футбол от души, в приюте есть своя спортивная секция, и у нее собственный стадион. И тут замечаю, что Сережа спит. Он так же, как в троллейбусе, скрестил руки на груди, опустил голову, и только время от времени заваливается на бок. И тут же, не открывая глаз, выпрямляется. И вот уже снова слышится ровное дыхание. Он давно так научился спать - скрестив руки на груди и выпрямив спину. Так и не просыпается до конца пути. Пусть поспит, видимо, эта ночь снова была для него бессонной.