Копыта прогрохотали по опущенному мосту через сухой ров, и гонец влетел в прокаленную солнцем и продутую ветрами Дайджу, сипло крича:
- Они возвращаются, они идут, они будут здесь к вечеру!
И конь, и гонец были по уши в серой жесткой пыли, что забивается в любые отверстия и проникает в любые щели, железной щеткой обдирая кожу и раздирая изнутри горло. Гонец хрипел, жестами требуя воды. Конь шатался, слепо выкатывая налитые кровью глаза. Любому было ясно: у человека еще есть шанс отлежаться и выкарабкаться, у животного - уже нет. Зато на кухнях к вечеру появится мясо. Жесткое и твердое, что твоя подошва - но съедобное.
Резать животных к столу было обязанностью старшего мясника и его подручных, но раз это был конь - то прикончить его выпало Рхаде. Одно длинное круговое движение ножа - и темная кровь заплескалась в жестяном ведре. Лошади на конюшне забеспокоились, учуяв тяжелый сладковатый запах, охотничьи псы и сторожа-гхуле заметались, звеня цепями и воя.
Тушу подцепили крюками и поволокли, оставляя на сухих камнях влажный размазанный след. На шкуре не было клейма конюшен Дайджи, это был чужой конь, слишком массивный и коротконогий для местных степей и пустынь. Он все равно не протянул бы здесь, издох от скудного корма и кислой воды. Коня взяли где-то на севере, и он исполнил свой долг, домчав гонца к стенам крепости.
Они идут. Господин возвращается из похода. С новой победой, надо полагать. С пленниками и трофеями, с золотыми монетами и серебряными слитками. Пыльная, сонная Дайджа оживилась, наполнившись перекличкой голосов, хлопотами и топотом. Не приведи боги, если его светлость останется недоволен встречей или заметит какой-то непорядок. Ну, или то, что его милость сочтет непорядком - а вызвать его неудовольствие может все, что угодно. Ведь он тут король и божество в одном лице.
Говоря по правде, его милость Фалвара, правитель Чедзены и окрестных земель, совсем не настоящий король, а всего лишь милврайд, то бишь князь. Но головы языкатых дурней, неразумно болтавших об этом, гниют на крюках надвратной башни, а правители окрестных земель предпочитают хранить вежливое молчание и поддерживать худой мир вместо доброй ссоры.
Господин Фалвара всегда жил по собственным законам. Прежний король даже собирался отправить к стенам Дайджи вразумляющую армию, да на удивление вовремя помер. Вот так оно бывает: живешь - живешь, строишь планы, сидишь на янтарном троне, а потом вдруг раз - и лежишь в гробу бороденкой кверху. И корону-то после твоей смерти вручить некому, потому как принц и наследник изволили куда-то запропаститься. Если верить слухам из столицы, принц Айсан деи Керрене, известный всей стране под прозвищем Сухая Ветка, находился с визитом в отдаленной провинции, откуда спешно отправился на похороны отца.
В столичный град Хартолан принц не прибыл. Провели дознание, сыскали по болотам и оврагам несколько мертвецов из свиты и охраны наследника престола. Спешно собранный регентский совет сошелся во мнении: на кортеж Сухой Ветки напала разбойничья шайка. Кого перебили, кого схватили да увели с собой.
Кто смел, тот и съел. Господин Фалвара, воспользовавшись смятением и неразберихой при дворе, повел дело круто - разгромил армию королевского наместника и прикончил его самого, объявил Чедзену вольным княжеством под своей властью и засел в неприступной Дайдже. Теперь в Хартолане заседает Круг Пяти из бывших доверенных советников покойного короля, грызясь между собой, а его милость Фалвара стал некоронованным правителем полуденных краев. В Дайджу стекаются доходы и налоги, сведения и добыча со всей провинции. Отсюда Фалвара и его войско совершают молниеносные вылазки, и ничто не ускользает от его проницательного, осененного пустынным безумием взора.
...Гонец ошибся. Желтая пыль на горизонте, возвещая приход армии, заклубилась не к вечеру, но утром следующего дня. Облако медленно ползло по прямой, как стрела, дороге, расползаясь в стороны, грязным пологом заволакивая иссохшие поля.
Сколько людей. Сколько лошадей. После долгого перехода все будут требовать только одного - пить, пить, пить!
Боги сделали Дайдже большое одолжение, наделив крепость аж тремя источниками. Глубокие колодцы прорезают слежавшийся песок и камень, вытягивая на поверхность кисловатую, пахнущую солью воду. Еще не было случая, чтобы крепостные источники пересохли, но людская жажда вкупе с глупостью не на такое способны. Старики говорят, раньше мимо Дайджи текла река, полноводная, настоящая. Пересохший ныне ров был полон до краев, поля зеленели, сады цвели - а потом что-то случилось. Лет сто тому назад вода ушла. Просто взяла и ушла, просочившись в подземные трещины. На память о былых счастливых временах остались пустые бассейны и водоводы, засыпанные вездесущим песком. Легкие мостки над несуществующими протоками и иссякшие уличные фонтаны, облюбованные желтыми скорпионами. Наверное, раньше жизнь в Дайдже была легка и приятна. Не то, что теперь, когда помощники кастеляна раздают воду по кружке в руки и строго в очередь.
Пыль и войско достигли моста, медленно втягиваясь в распахнутые ворота. Качались знамена, устало ржали кони, надрывно скрипели колеса. Рхада смотрел на бесконечно ползущую мимо живую змею из людских и конских голос сверху, сидя меж разрушающихся зубцов одной из внутренних городских стен. Смотрел, пытаясь подсчитать, сколько лишних ртов притащил с собой его милость - и прикидывая, сколько из них протянет хотя бы два-три дня. Фалвара наверняка пожелает отметить свою новую победу. Значит, будут пиршество, драки и жертвы. Но это головная боль управляющего Дайджи, а его, Рхады, забота - лошади. Конюшни переполнены. Корма и воды недостает, а эти скудоумные пригнали целый табун новых. Куда их прикажете ставить? Чем кормить, толченым навозом и высохшей на корню травой? Северные кони быстро передохнут от жары. На кой ляд, спрашивается, они тут сдались? Лучше бы припаса какого захватили. Или отару привели.
Прихрамывая, Рхада заковылял вниз. Под его весом гнулись деревянные ступеньки, а каменные - крошились. Рождением он был горный йюрч - стало быть, тяжелее и на голову выше любого из обитателей крепости. В молодые годы Рхада Кайгер, как и его соплеменники, сражался под знаменами сюзеренов-алвари. В одной из стычек с мятежными двергами ему попортили ногу, да так неудачно, что не помогли ни знахари, ни маги - Рхада остался хромым. Из воинов он сделался конюхом, открыв в себе талант находить подход к самой бешеной и неукротимой лошади. Что было странно, ибо его народ редко имел дело с конями. По всем странам ходила присказка: от страховидности йюрч выкидыш случится даже у кобылы.
Год шел за годом, былой копьеносец правого фланга седьмого подразделения теперь числился старшим конюхом замка Дайджа. Что означало бесконечные хлопоты с утра до ночи и с ночи до утра. Мимо Рхады проскакали множество злобных жеребцов и жеребящихся кобыл, голодные зимы и неурожайные годы, когда лошади обгладывали жердины стойл и умирали, не имея сил жить. Видел йюрч и краткое буйство весны в пустыне, и табуны, от грохота копыт которых содрогалась земля, и новорожденных жеребят. Он перевидал множество коней разных мастей и пород - но такого прежде встречать не доводилось.
Тонконогого, легкого в кости коня вели на развязках и в строгом недоуздке. Темная шерсть от пыли и грязи покрылась белесыми разводами, нечесаная светлая грива свалялась клочьями, глазные яблоки ввалились, под шкурой отчетливо проступали ребра. Вороной пошатывался от голода и усталости, но, стоило рядом оказаться зазевавшемуся конюшонку, как жеребец немедля клацнул зубами, едва не оттяпав парню ухо. Вокруг захохотали и заулюлюкали.
- Рхада, где ты там? Принимай постояльца! - один из сопровождающих добычу алвари вытянул вороного плетью по крупу. - Такой норовистый, никакого сладу! Всю дорогу норовил сбежать либо покалечить кого!
Жеребец попытался сделать свечку, но ему недостало сил. Веревки натянулись, вынуждая коня к покорности. Рхада подивился широкому ошейнику плетеного серебра, плотно охватывающему шею вороного. Острые края оставили глубокие, сочившиеся гноем царапины. Йюрч подошел ближе, бесстрашно протягивая руку к оскаленной морде и бросив через плечо:
- Принесите воды. Полведра, не больше. Ну тише, тише... Эй, вы там, заткнитесь! Сейчас мы это снимем, и...
- Рхада, - прорезал общий гам спокойный, отчасти равнодушный голос. Он вынудил стихнуть всех - и галдящих солдат, и конюхов, и яростно ржущего вороного. Фалвара свысока взирал на людское мельтешение, его серая кобыла слегка приплясывала на месте, грызя удила. - Не тронь ошейник. Займись им - и имей в виду, - вытянутые к вискам льдисто-зеленые глаза правителя Дайджи блеснули злым огнем, - я желаю, чтобы этот конь ходил под моим седлом, нес меня в битву и был послушен.
- А кличка-то у него есть, ваша милость? - невозмутимо откликнулся йюрч, выслушав приказание. Фалвара, уже развернувший кобылу, раздраженно отмахнулся:
- Какое мне дело до того, как называли эту тварь прежние хозяева? Дай ему какое-нибудь подходящее прозвище, и дело с концом.
Правитель крепости ускакал, а Рхада махнул в сторону распахнутых дверей конюшен - мол, ведите. Вороного потащили внутрь. Он рвался с привязи, истошно визжал и пытался укусить любого, кто оказывался в пределах досягаемости, неважно, человека либо коня. Даже когда его загнали в стойло и замкнули тяжелую дверь, вороной не успокоился. Повернулся и принялся молотить задними ногами в перегородку.
- Вот манкар взялся на наши головы, - буркнул себе под нос старший конюх. Так его соплеменники именовали демонов пустыни, злобных и неумолимых, носящихся вместе с раскаленным ураганом и сметающих все на своем пути. Но и на манкаров находилась управа - незримые узы, заклятье, сплетенное из крови и песка.
Для начала Рхада распорядился привесить над стойлом мешочек с песком, набитый гвоздями. Мешок на веревке болтался как раз над крупом жеребца - и, стоило Манкару в очередной раз запрыгать козлом, как он на своей шкуре изведал царапающую остроту гвоздей. Вороному хватило ума призадуматься и понять, что он рискует изодрать себе в клочья весь круп. Манкар перестал лупцевать копытами по дверям - и все украдкой вздохнули с облегчением.
В цитадели праздновали, пели и пили, дрались, убивали пленников и снова пили, да так, что отголоски веселья заставляли дрожать всю старую крепость - а старший конюх возился с упрямым подопечным. Полутемная и душная конюшня, бег по кругу под равномерное щелканье длинной плети и скудная кормежка сделали свое дело. Спустя пару дней вороной перестал бросаться на все, что двигалось, и выглядел смирившимся со своей участью. Рхада лично вычистил его, вытащил из хвоста и гривы колючки, промыл царапины под ошейником, подобрал седло - и, как оказалось, вовремя.
Его милость Фалвара вздумал проверить, как обстоят дела на конюшне. Он явился с друзьями, хмельной и слегка пошатывающийся - но никакое вино, даже трижды перебродившее и настоянное на черном меде диких пчел не могло одолеть лучшего наездника в землях Чедзены. Сам-то Рхада почти никогда не ездил верхом, он был слишком грузен даже для самых крупных и выносливых лошадей.
Поначалу все шло хорошо. Его милость, едва коснувшись стремени, взлетел в седло. Манкар прогарцевал по двору, выбивая копытами искры из запыленных камней. Дамы хлопали, свитские его милости свистели и шумно восхищались умениями господина.
То ли вороного напугал яркий отблеск солнца на чьем-то оружии, то ли ему ударила в голову дурная кровь, то ли он решил проявить скверный характер - но благостная картина разрушилась в один миг. Конь шарахнулся вбок, пытаясь размазать всадника по стене, а когда это не удалось - выдал весь полагающийся набор финтов. Прыгал на четырех ногах, падал, перекатываясь через спину, бил задом, кусался и вскидывался в безумных свечках. Только мелькали машущие копыта, развевающийся хвост и оскаленная морда в клочьях желтой пены.
Женщины - и дамы, и явившиеся поглазеть служанки - с криками разбежались, попрятавшись на лестницах и балконах. Мужчины остались. Самые преданные или самые глупые самоуверенно попытались изловить коня за болтающуюся узду. Манкар на удивление метко приложил копытами кого по заднице, кого по голове. Когда очередной доброхот с воем покатился по камням, обливаясь кровью из расквашенного носа, число охотников приближаться к бешеному жеребцу сразу поубавилось. Кто-то из гвардейцев схватился за копье, намереваясь прикончить сумасшедшую тварь, но на нем с нескольких сторон повисли его же соратники, вопя: что, если он промахнется и попадет в господина?
Старший конюх не тронулся с места. Стоял, засунув ладони за широкий кожаный пояс, скривив грубо вылепленное лицо в ухмылке, но не торопясь бросаться на помощь хозяину. Смотря из-под тяжелых морщинистых век прищуренными глазами цвета слежавшегося песка.
В кои веки дикость взяла верх над мастерством. Коню удалось сбросить его милость. Он взвился над поверженным всадником, оглушительно и хрипло визжа, готовый топтать и убивать. Ладони Рхады сами собой сжались в кулаки, но судьба не спешила подводить окончательный расчет под страницами жизни его милости Фалвары из Дайджи. Свистнул аркан, охватывая шею коня и опрокидывая его набок. Манкар заскакал боком, удержался на ногах, но дело уже было сделано - его опутывали веревками, оттаскивая в сторону, и свитские торопились поднять упавшего повелителя на ноги. Спешить-то спешили, но Рхада заметил недоуменные и растерянные взгляды, которыми украдкой обменивались преданные слуги.
- Кайгер! - в кои веки его милости изменила выдержка и он почти сорвался на крик. Да и выглядел он не лучшим образом - весь в дворовой пыли, изодранный и взлохмаченный. - Кайгер!
Старший конюх, подволакивая ногу, тронулся на зов. Не спеша. Его милость Фалвара - всего лишь повелитель алвари и людей, а горные йюрч и перед богами-то не торопились шмякаться на колени. Весь мир сам по себе, а йюрч - сами по себе. И пусть его светлость гневается сколько угодно. Нечего столько пить, а потом взбираться на необъезженную толком лошадь. Покрасоваться хотел? Вот и покрасовался. Перед всей Дайджей, опасливо притихшей в ожидании неминуемой вспышки хозяйской ярости. Нечасто его милость вот так, перед всеми вываливают в грязи. И кто, спрашивается? Какая-то лошадь!
- Чего изволите? - проворчал йюрч. В присутствии его светлости Рхаде все время приходилось горбиться, а то неловко как-то выходило. Конюх, на добрую голову возвышающийся над господином замка. Йюрч уже догадывался, что услышит: от его светлости приказание убить строптивую скотину. Вот сейчас, не сходя с места. Жаль. Из Манкара мог бы выйти толк.
- Плеть, - у Фалвары непроизвольно дергался угол рта, это было смешно и жутко одновременно. И его протянутая рука дрожала, едва заметно, но дрожала. Йюрч покосился в угол двора, где рвался из рук удерживающих его людей вороной жеребец, и вытянул из-за пояса тяжелую плеть с вытершейся от долгого употребления рукоятью. Плеть была символом его статуса в стенах Дайджи, и Рхада не любил пускать ее в дело - слишком уж она была кровожадной и кусачей. Но разве дело конюха спорить с господином? - Тащите его сюда, ну!
Плеть свистнула, рассекая тяжелый спертый воздух. Манкар прижал уши, завертелся ящерицей на раскаленных камнях, веревки то натягивались, то ослабевали. Люди едва удерживали беснующегося коня, а его милость все хлестал и хлестал животное, осмелившееся выказать ему неповиновение. Стегал, шипя сквозь зубы:
- Никто, никто не смеет противиться моей воле! Ты будешь, будешь слушаться! Я заставлю тебя подчиняться, слышишь, ты, тупая тварь!..
Под градом ударов вороной начал пятиться, дрожа всем телом и больше не пытаясь ни нападать, ни сопротивляться. Загнав животное в угол двора, Фалвара отшвырнул плеть, на лету подхваченную старшим конюхом, и смахнул волосы со вспотевшего, грязного лба:
- Под замок его. На цепь. Воды не давать. Корма не давать. Рхада, вышколи эту лошадь. Если в следующий раз он опять выкинет фортель, я убью его, - его милость перевел дух, добавив: - И тебя тоже. Запомни это, старший конюх Рхада. Прочь с глаз моих. Займись делом, не торчи тут, как столб для коновязи!
- Бегу, спотыкаясь, - проворчал себе под нос йюрч, пятясь. Чутье подсказывало ему, что сейчас не стоит поворачиваться к правителю Дайджи спиной. Кто без нужды раз за разом искушает судьбу - рано или поздно допрыгается.
Вороного заперли в единственном подходящем для этого месте, отдельно от прочих лошадей - в маленькой пристройке, лепившейся позади конюшен. В ней то хранили скудные запасы сена, то сваливали ненужный хлам, авось, пригодится. Теперь пришлось спешно выбрасывать наружу всю рухлядь, чтобы устроить карцер для провинившегося четвероногого. В клетушке было жарко и душно. Рхада не сомневался: через пару деньков в этой душегубке даже до тупой лошадиной головы дойдет простая мысль: упрямство не доводит до добра. Как начнет подводить брюхо от голода и жажды, быстро сделается шелковым.
Манкар дрожал, пошатываясь. Рхада протер сочащиеся кровью следы плети на спине, животе и боках жеребца, озабоченно цокая языком - не загноилось бы. На свежую кровь быстро налетят мухи, черные оводы и прочая крылатая дрянь. Отложат яйца, заведутся черви, станет не конь, а дырявая шкура о четырех ногах, никуда не годная. В нарушение приказа его светлости конюх плеснул в поилку немного воды.
Йюрч еще не доводилось иметь дела с конями, которых рано или поздно нельзя было сломить. На кого-то действовало спокойствие и уговоры, кто-то признавал только силу, но сдавались все. Йюрч не презирал их за это. Они всего-навсего лошади. Прирученные животные, отказавшиеся от свободы в обмен на человеческую заботу. Дело лошади - тащить груз и нести всадника. Лошадь, не желающая этого делать, превращается в копченое мясо. А лошадь, сдуру решившая противиться воле его милости - просто тупица. Его милость родом из Зимней ветви алвари, а всем известно, что зимним алвари при рождении из-за плеча повитухи радостно скалится Безумный Шигор, отец Беспорядка.
Все это старший конюх вдумчиво растолковал впавшему в туповатое болезненное оцепенение Манкару, пристегивая цепи к его ошейнику. Конь стоял, тяжело поводя боками и явно стараясь поменьше двигаться. Рхада оставил его в заточении, закрыв двери конюшни, но не потрудившись задвигать засовы и запирать замки. Цепей Манкару не порвать и не сбежать, и только безумец решиться после сегодняшнего сунуть нос на конюшню. Пусть поскучает в одиночестве, наедине с болью и голодом. У старшего конюха полно забот помимо строптивого жеребца.
В пристройку Рхада заглянул только на исходе третьего дня. Оголодавший вороной стоял, понуро уткнувшись мордой в пустую каменную кормушку, и слегка пошатывался влево-вправо. Йюрч щелкнул языком - конь медленно повел ухом на звук. Зашлепал губами, сглатывая.
- Не-а, - помотал головой Рхада. - Потерпишь еще денек-другой, не помрешь. Ты ведь что натворил, скотина такая? Самого хозяина сбросил. Да еще на глазах у его прихвостней. Тебе еще повезло, что господин Фалвара не приказали прикончить тебя на месте. Зарезали бы тебя, стащили в кухни и поджарили, а то засолили. Так что стой и радуйся жизни... коли сможешь.
Манкар топнул ногой, попытался дотянуться до конюха и цапнуть зубами, но промахнулся. Рхада щелкнул жеребца по носу, хмыкнул и ушел. Сквозь прорехи в соломенной крыше падали отвесные прямые лучи злого полуденного солнца, огненными стрелками язвившие шкуру вороного.
"Сломается. Еще денек, еще ночь - и сломается. Фалвара вновь сядет на него... и вот тогда посмотрим. Да, тогда поглядим".
Конюхам Дайджи отводился для жилья целый флигель, но йюрч редко там показывался. Слишком много людей вокруг. Слишком много болтовни, возни, человечьей вони, беготни туда-сюда, криков и сплетен. С лошадьми спокойнее. В ночной тишине слышно, как похрустывают, остывая, раскалившиеся за день камни стен, как сонно вздыхают в духоте кони, хрупая скудной кормежкой. Некоторые уверяли, якобы ночами можно расслышать плеск воды - не настоящей, призрачной. Той, что когда-то струилась по водоводам Дайджи. Некоторых этот звук сводил с ума: они до кровавых пальцев и сорванных ногтей скребли камни, пытаясь добраться до несуществующего источника и отхлебнуть хоть глоточек. Или разбивали себе головы, понимая, что воды не было и нет - кроме той, что плещется в жестяной кружке и которую надо растянуть на целый день.
Рхада устроил себе лежбище на полупустом сеновале. Сложенные истертые попоны и всегда запертый на замок небольшой сундук - таким было земное имущество старшего конюха. Никто в Дайдже не знал, что он там такое хранит в сундуке, когда-то выкрашенном в яркий зеленый цвет, а теперь облупившимся до блекло-серого. Поговаривали о боевых наградах навроде Пылающего Сердца второй степени, собрании засушенных голов убитых врагов, драконьих яйцах и парочке артефактов, утраченных невесть когда на полях сражений и прибранных запасливым йюрч.
Взобравшись по скрипучей приставной лестнице наверх, старший конюх оглядел своих подопечных. Все было в порядке - насколько могут быть дела в порядке в старой крепости, где все постепенно разваливается по частям, крошится и гниет.
Йюрч сидел, свесив ноги в растоптанных старых сапогах и неспешно жуя сухую лепешку. Рядом стояла вместительная жестяная кружка, почти до краев полная воды - доля старшего конюха, выданная ему помощником кастеляна. Крошки сыпались вниз, терялись среди хрусткой соломы на полу. Там их непременно подберут мыши либо ящерицы. Мелкие мирские захребетники выбирались из нор с приходом ночи, ища пропитания.
Одна из мышек, чуть слышно шелестя соломой, прошмыгнула за спиной Рхады. Обретя человеческий голос, прошелестела в обтянутую кожаным жилетом спину:
- Говори.
- Это ты метнул аркан, я заметил, - не оборачиваясь, пробормотал старший конюх. Со стороны казалось, йюрч по своей извечной привычке ворчит себе под нос что-то неразборчивое. - На кой ляд ты его остановил? Затоптан конем, что может быть лучше?
- Еще не время, - тихо, но твердо возразила тень. - Смерть от копыт взбесившейся лошади - не та смерть, которой он заслуживает.
Рхада отмолчался. Его племя считало, что месть должна подаваться не просто холодной, но обросшей сосульками и подернутой инеем. Может миновать год и два, даже десяток - но месть йюрч настигнет виновного, неотвратимая и сокрушительная, как катящаяся с гор лавина. Месть клана горных йюрч можно отсрочить, но невозможно избежать ее леденящего прикосновения.
- Удалось разузнать что-нибудь? - напряженным шепотом спросила тень.
- Да, - подгоревшая лепешка хрустнула на зубах старшего конюха. - Гостя привезли. За седмицу до вашего возвращения. Поместили в Горелом дворе. Двадцать человек охраны, сменяются посменно. Ключи от дверей хранятся у его милости. Кастеляну и его людям туда хода нет. Воду и еду в Горелый двор таскают слуги его милости.
- Ты уверен? - безликий собеседник Рхады подался ближе. - Уверен? Ты видел его своими глазами?
- Через решетку, - кивнул тяжелой головой йюрч, и его уродливая тень на стене тоже закивала. - Мне не выпало случая перемолвиться с ним словом. Но ничего, мы отыщем способ дать знать ему о нас.
- Такая преданность слову редка в наши дни и заслуживает достойного вознаграждения, - посулила тень.
- Клал я на ваше вознаграждение, - Рхада догрыз лепешку и отхлебнул воды - самую малость, так что уровень жидкости в кружке качнулся, но почти не уменьшился. - Ты знаешь, зачем я это делаю. И знаешь, что его милость, если ему что втемяшится в голову, из любого совьет веревку. А потом вздернет неудачника на ней, да повыше. Будешь тянуть да откладывать, выжидая подходящего момента - останешься ни с чем. Ну, кроме задницы, порванной его милостью.
Тень оскорбленно зашипела, и Рхада шикнул на нее:
- Заткнись. Кто-то шарится внизу, слышишь? Скройся. Я сам разберусь.
Темный силуэт беззвучно подался назад, слился с неверными, колеблющимися тенями, растворился в них, исчез. Рхада не тронулся с места - но словно оцепенел, превратился в иссохший столб, подпирающий крышу конюшни, недвижный и безопасный.
Слух не обманул бывшего копьеносца. В конюшню кто-то пробрался, не свой, чужак, у которого имелись причины таиться. Скорее всего, подумалось Рхаде, очередной водяной вор. По настоянию старшего конюха в конюшне поместили две внушительные бочки с водой. На случай пожаров и ради запаса, буде в один прескерный день что-нибудь случится с источниками. Бочки были накрыты тяжелыми крышками из дерева мерхабель, и перехвачены железными скобами с навесными замками. Ключи от бочек хранились у старшего конюха, но некоторые самоуверенные глупцы полагали, что в силах отомкнуть замок настоящей двергской работы. Иногда Рхада, явившись в конюшни вместе с первыми рассветными лучами, заставал воришек на коленях перед заветными бочками. С налитыми кровью глазами и пересохшими языками, они остервенело ковырялись в замках своими железяками.
Йюрч устраивал пойманным ворам показательную трепку - и, если те оставались живы, отпускал на все четыре стороны. После третьей или пятой выволочки попытки взломать замки на бочках прекратились. Но как солнце ходит по кругу, так сызнова отыщется тупица, решивший попытать сомнительного счастья. Забыв о том, что в Дайдже даже попытка кражи воды чаще всего завершается очень и очень болезненно.
Вот он, вошел в полосу света. Рхада презрительно сморщил нос. Не господский слуга, не воин и не мальчишка на побегушках. Пленник. Один из безликого множества, заполонившего стены Дайджи. Через луну-другую их станет намного меньше. Кто больше всех хочет жить - приткнется в кухнях или людской, станет перелопачивать навоз в конюшнях, бегать с поручениями, чистить одежду и оружие господ. Кто посмазливее, понахальнее, попроще нравом и не желает ковыряться в навозе - уляжется под свитских его милости. Но и наложниц с наложниками ждет та же невеселая судьба - быть выброшенными за дверь и отскребать посуду в мойнях. Тех, кто не желает смириться с судьбой - в толпе пленников порой встречаются и такие, упрямые и не желающие склониться - просто-напросто позабудут. Никто не станет выдавать им воду и пищу, никто не поделится с ними своей долей. Они вольны выйти за ворота Дайджи. Только идти им некуда. Некоторые уходившие возвращались, хрипели под воротами, умоляя стражников впустить их - обгоревшие до костей, в мокнущих язвах, утратившие в пустыне рассудок. Его милость Фалвара мимоходом распорядился стрелять по вернувшимся, а трупы сбрасывать в Закатный ров. На жаре трупы не гнили и не разлагались, но высыхали, превращаясь в обтянутые коричневой потрескавшейся кожей скелеты. Всех попавших в Дайджу сперва отводили поглядеть на это зрелище с высоты крепостной стены. Пока они пялились вниз, им растолковывали, что никто, ни одна живая душа не станет препятствовать их побегу.
И вот один из этих чужеземцев на цыпочках крадется к заветной бочке. Драная рубаха с чужого плеча, какая-то рванина вместо штанов, всклокоченные черные волосы с проседью. Дурень даже отмычек не сумел раздобыть. Бросился к бочкам, принялся бессмысленно дергать замок туда-сюда. Когда понял, что ничего не добьется, обессилено сполз на пол и улегся, прижавшись к выпуклому боку бочки. Он не пошевелился, даже когда старший конюх, кряхтя и поругиваясь, боком спустился по лестнице. Поставил наполненную кружку на крышку и воздвигся над вором, ткнув кулаки в бока:
- Ну, выбирай - сам шустро уползешь или вышвырнуть тебя?
- Воды... - просипел темноволосый. Осунувшаяся физиономия, глаза в темных кругах - но вот затравленности и страха в этих глазах не замечалось. И униженной просительности тоже не было, лишь надежда на чужое мягкосердечие. - Воды...
- Ага, щаз. Ведро подставлю и набулькаю. Давай, проваливай. Я сегодня добрый, - Рхада зевнул, явив миру желтоватые клыки. Лошади в стойлах, заслышав голос старшего конюха, зашевелили ушами и заинтересованно выставили головы над загородками.
- Пи-ить... - воришка собрал себя с пола, неуклюжим, дерганым движением встал на колени. Как марионетка, пришло в голову йюрч. Деревянная кукла на ниточках, какими играют дети. Кто-то дергает куклу и та движется, шевелится, пляшет и ругается. Что, если воришка - не человек вовсе, а наваждение, пустынный демон, укравший чужую душу и забравшийся в чужое тело? Не лучше ли сразу его прибить, и дело с концом? Кого волнует участь раба? Вдобавок раба безнадежно глупого. Только полный болван поверит, что ему удастся вот так запросто выклянчить кружку воды. Да еще у кого - у йюрч!
Но тут странный парень отмочил такое, от чего старший конюх только крякнул.
Черноволосый криво улыбнулся, словно ему рот прорезали ножом, да не довели рану до конца, и потянулся к бронзовой пряжке на поясе старшего конюха. Надо было бы дать ему по рукам, но в кои веки Рхада Кайгер опешил, на миг утратив всегдашнее хладнокровие уроженца гор Уацират. По меркам людей он был уродом, страховидным, но хотя бы разумным и уважаемым за свою силу и внушительные размеры. С точки зрения алвари - немногим отличался от скверно прирученного хищного зверя. Женщины алвари смотрели на него, как на пустое место, женщины людей либо шарахались в испуге, либо таращились в упор, похотливо облизываясь и взглядами намекая на нечто непристойное. Женщин своего народа Рхада не встречал уже довольно давно - да и откуда здесь взяться горным йюрч? Он единственный, кто забрался так далеко на Полдень и сумел выжить на безжалостно палящем солнце.
Старший конюх был отнюдь не первым и единственным, кому предлагали ласку в обмен на глоток воды. В Дайдже это случалось сплошь и рядом. Помощники кастеляна, хоть и знали о грозящем наказании, частенько наливали лишнюю кружку покладистым служанкам и рабыням. Можно было улестить старшего повара, в чьем ведении также находились запасы воды - хотя все в крепости знали, что мастер Тохар предпочитает парней родом из закатных краев. Желательно рыжих - и чем моложе, тем лучше. Но подмазываться к йюрч? Такое бы не пришло в голову никому, даже под угрозой смерти. Все знали, что старшего конюха не купишь на дешевые уловки. И что Рхада Кайгер не нуждается ни в чьем обществе и ни в чьей привязанности. Он сам по себе. Всегда сам по себе.
А вот этот, новенький в пропыленных стенах крепости - не знал. Либо по наивности или из безнадежности решил ломиться напрямик, прошибая стену головой.
Отчасти ему это удалось. Рхада не оттолкнул его в первый миг. Совершив ошибку, позволив чужаку сунуться за пределы запретного огненного круга. И теперь смотрел на черноволосый затылок, испытывая незнакомую прежде смесь чувств. Презрение к чужаку, готовому за кружку воды взять в рот даже у жуткого йюрч. Удивление тем, как ловко он проделал свой немудрящий трюк. Удовольствие. Давно забытое, загнанное в отдаленный уголок души и запертое на множество замков чувство удовлетворения. Осознание себя тем, что ты есть на самом деле - не только старший конюх замка Дайджа, но и один из мужей Уацират. Хромой, угрюмый, себе на уме - но все еще муж.
Едва не упустивший тот миг, когда вроде бы всецело занятый своим делом юнец украдкой не отцепил от свалившегося на пол тяжелого ремня кольцо с ключами водяных бочек.
- Вот ублюдок! - взревел Рхада. Поразившись тому, что настоящей злости на самом деле не испытывает - скорее, ехидное веселье при мысли о том, как просто и незамысловато его обвели вокруг пальца. И что сейчас он даже дернуться не в силах - мерзавец довел его до болезненно-острого блаженства, и достоинство йюрч сейчас находилось в чужом рту. Что, если этому проходимцу вздумается сомкнуть зубы?
Не вздумалось. Парень просто шарахнулся назад, схватив ключи, и со всех ног рванул к дверям. Здраво рассчитав, что хромой на одну ногу и стреноженный спущенными штанами йюрч не сможет тут же погнаться за ним - значит, у него есть пара мгновений, чтобы смыться.
Он только позабыл о плети, с которой Рхада никогда не расставался и способной разить не хуже прыгающей змеи. Плеть раскрутилась, щелкнула, оплела ногу бегущего. Тот растянулся во весь рост, вскрикнул, но ключи из рук не выпустил.
- Ну ж я тебя... - йюрч рывком подтянул штаны, защелкнул пряжку. - Сам догадался или подсказал кто? Вот я с тебя сейчас шкуру-то по лоскутку спущу... Верни ключики, ну!
- Воды, - чернявый выпутался, вскочил. Рхада вытянул его раскрученной во всю длину плетью, норовя вновь заехать по ногам - но парень вовремя подпрыгнул, избежав удара. Прыгал он странно, причудливо, с силой подбрасывая себя вверх. В какой-то миг он оказался близко от Рхады, попытался достать его длинным, скользящим ударом ноги - словно конь лягался. Прежде йюрч не встречал такой манеры драться и едва успел уклониться. Раненая нога тут же напомнила о себе, заныв.
Лошади начали беспокоиться и ржать, наполнив конюшню приглушенным стуком копыт. Рхада с досадой осознал, что ему не по силам тягаться с молодой и проворной сволочью, укравшей ключи - но также отметил, что чернявый уже сто раз мог выскользнуть за дверь и скрыться в пыльной темноте бесчисленных переходов, лестниц и закоулков Дайджи. Вместе с его ключами. Которыми можно открыть бочки с водой. В одну из ночей чернявый и его дружки непременно вернутся сюда и украдут воду.
- Демоны с тобой, - Рхада остановился, тяжело переводя дух. Медленно свернул плеть, привесил к поясу. - Верни ключи и получишь воду. Понял? Ты вообще-то говорить умеешь? Понимаешь меня или как?
- Понимать, - с явным усилием выговорил черноволосый. - Да. Меняться. Ключи на воду, да.
Он посмотрел на связку ключей, покачал ее на весу и швырнул под ноги йюрч. Метнулся к бочке, схватил жестяную кружку старшего конюха. Сглотнул, подавился, раскашлялся, но кружку не выпустил. Пил он жадно, большими судорожными глотками, обливаясь. Капли воды бежали по напряженной шее, стекали под разорванный воротник рубахи. Из-под воротника что-то смутно поблескивало - украшение, что ли. Интересно, как чернявый умудрился сохранить побрякушку. Обычно стража немедля отбирает у попавших в Дайджу рабов и пленников все до последней монетки и медного колечка, крытого фальшивым золотом. Кто он вообще такой, этот нахал, с такой легкостью сменявший связку ключей на кружку воды? Он мог бы продать ключи, мог снять с них отпечатки и отлить собственную связку. Мог всякий вечер пробираться в конюшню и понемногу воровать воду из бочек. Но чернявый вернул украденное.
- Вкусная, - парень допил воду, вернул кружку на место. Попятился, исподлобья косясь на йюрч. - Спа... спасибо.
- Проваливай, - махнул рукой йюрч. - И больше не возвращайся. Один раз это тебе сошло с рук, второй раз - нет. Катись, да поскорее, пока хозяева тебя не хватились.
Прошуршало под ногами высохшее сено, скрипнула дверь. Безымянный воришка сгинул, оставив Рхаду наедине с пустой кружкой и смятением, всколыхнувшим скованную льдом душу. С ненужными воспоминаниями о склоненной взлохмаченной голове и прикосновениях шершавого, пересохшего языка. Как тот осторожно двигался по кругу, снова и снова, а потом замер, чуть подрагивая и щекочась. Жаль, что такого больше не повторится. Нельзя. Нельзя. В броне не должно быть трещин. Ни единой.
Старший конюх ожидал, что нынешним утром найдет Манкара сдавшимся. Однако вороной был на удивление бодр, приветствовав Рхаду злобным ржанием и оскаленной пастью. Йюрч озадаченно поскреб в затылке. Весь его опыт твердил: два-три дня в душной конюшне, вкупе с побоями и голодовкой излечивают от упрямства любую лошадь. Но не эту. Манкар не собирался покоряться двуногим с плетями и уздечками. Кажется, он всерьез намеревался сдохнуть от голода, но не позволить людям сесть себе на спину.
- На колбасу пойдешь, - напомнил коню йюрч. Манкар скосился темным глазом с кровавыми прожилками, раздул ноздри, гневно зафыркал. - Ага, на копченую. С сольцой и диким чесноком. Хочешь превратиться в десяток колбасок?
Судя по прижатым ушам, отправляться на кухню вороному коню совсем не хотелось. Йюрч проверил крепость цепей и ушел, заметно подволакивая ногу - что-то после вчерашнего она совсем разболелась. А ведь ему еще необходимо проверить состояние всех лошадей в замке, в Нижних конюшнях и в Верхних, где держат своих коней гвардейцы. И неплохо бы еще заглянуть к лекарю. Пусть даст что-нибудь от болей в ноге, бутылку с репейным маслом, что ли. Оно почти не помогает, но от комнатушки лекаря рукой подать до Горелого двора. Если забраться на крышу полуразвалившегося дома в Косом переулке, то можно увидеть замкнутый стенами квадрат внутреннего двора. И глянуть, не выводят ли размещенного там пленника на прогулки.
По крыше, зияющей прорехами, нужно было передвигаться очень и очень осторожно. Сторонний наблюдатель безмерно бы удивился тому, с какой ловкостью и легкостью перемещался по развалинам тяжеленный йюрч. Дерево потрескивало под ним, посыпалось вниз мелкими щепками - но Рхада добрался до самого края и растянулся на толстой, надежной на вид балке. Двор лежал под ним, и по краю его отважно цеплялись за жизнь чахлые кустики саппели, выбросив победными флагами несколько блекло-голубых цветков. Под арками галереи потели в броне скучающие дозорные, которым явно было нечем заняться. По двору, стараясь держаться в узкой полоске тени, прогуливались мужчина и женщина. Мужчина - в цветах свитского его милости, женщина - в невзрачном изжелта-пепельном платье, какое носят небогатые и незнатные дамы. Волосы женщины были скрыты под кружевной вуалью, руки таились в широких рукавах.
- Ага, - прищурившись, йюрч зорко следил за прогуливающейся парой. Подметив, что женщина как-то странно держит первую кисть: недвижно полусогнутой и чуть на отлете. При разговоре она жестикулировала левой рукой, и к цветам саппели потянулась тоже левой.
Беседуя, пара неспешно огибала дворик. Йюрч размышлял, покусывая мясистую нижнюю губу. Вечная незаметная война в стенах Дайджи, зоркие глаза против еще более внимательных, чуткие уши против чутких ушей. Нужно отвлечь спутника дамы хотя бы на пару ударов сердца. Приподнявшись, конюх прицельно метнул маленький камешек, мимоходом чиркнувший мужчину по плечу. Вроде как крупное насекомое пролетело мимо, вынудив человека вздрогнуть и тревожно заозираться - укус некоторых летающих тварей пустыни смертелен. Если не заметить вовремя и не обратиться к лекарю, к вечеру раздуешься втрое и загнешься в страшных мучениях.
Пока свитский таращился по сторонам, к ногам дамы невесть откуда шлепнулся камешек. С примотанным к нему суровой ниткой посланием - крохотным свитком пергамента. Женщина стремительно наклонилась вперед, делая вид, что отцепляет приставший к подолу сухие листья. Левой горстью подхватила камешек и бросила в широкий правый рукав. Выражение ее лица ничуть не изменилось, и, когда спутник приглашающе указал ей на дверь в глубине двора, она послушно удалилась с солнцепека в относительную прохладу внутренних покоев.
- Ага, - снова повторил Рхада, на сей раз сопроводив междометие довольным утробным ворчанием. Неплохо для начала. Очень неплохо. Посмотрим, удастся ли даме изобрести способ передать ответное послание. Кусочек пергамента слишком мал, и, чтобы впихнуть на него хотя бы половину необходимого, пришлось писать крохотными буковками, безжалостно сокращая слова. Хорошо бы дама догадалась уничтожить полученную записку. Не стоит соглядатаям его милости знать, что кто-то противодействует его планам.
Довольный собой йюрч еще какое-то время провел на крыше, наблюдая за тем, как сменяются дозорные, откуда они выходят и куда уходят, как деловито пробегают слуги, как мальчишка-раб лениво возит метлой, изображая, якобы подметает двор, но только вздымая смерчики пыли. Обо всем увиденном он нынче же ночью расскажет Тени - если тот сумеет пробраться на конюшни. Пусть пораскинет своей умной головой и смекнет, как обмануть охрану и проникнуть в замкнутый со всех сторон Горелый двор. Как спасти пленницу - и самое главное, как потом уцелеть самим. Наемники Фалвары служат господину не за страх, а за щедрую долю добычи, и будут сражаться до последнего.
Рхада размышлял об этом целый день. Строил планы, прикидывал так и эдак. Может, у них получится одолеть охрану и взять Горелый двор силой, но что делать потом? Как вырываться из Дайджи - и куда потом идти? Нужны запасные лошади и двугорбые камали под поклажу, нужна вода, нужен провиант. До ближайшего города, Шевары, не меньше пяти дневных переходов по пустыне. Да и то, Шевара не настоящий город, а одно название, тень былого, сдыхающий в муках убогий поселок на берегу высохшей реки.
Ночь опустилась на изнуренную жарой крепость, а Тень не появился. Видимо, обстоятельства не позволили ему улизнуть от бдительного ока его милости и наведаться на конюшню. Рхада прождал его до самой темноты, но никто не пришел.
Кружка, наполненная водой, стояла на толстой бочковой крышке в ожидании невесть кого.
"Ты же сам велел ему больше не показываться. Он - чья-то собственность, чья-то живая вещь, как сапоги или ковер. Ты даже имени его не знаешь. Что, надеешься снова засадить ему по самые яйца? Да не в рот, а в другую дырку, поуже и поглубже? И не надейся. Это мерзко. Ты говорил себе, что не уподобишься людям и алвари, не станешь пользоваться чужой слабостью. Ну да, он сделал тебе... приятно. Приятно. Как хорошая выпивка, как огонь, бегущий по жилам, как вспышка света во тьме. А теперь заткнись и живи дальше. Ты - стрела, летящая к Цели, помни об этом. Помни днем и ночью".
Тень возникал беззвучно, даже Рхаде не всегда удавалось засечь тот момент, когда лазутчик проникал в конюшни - и каким именно входом он пользовался, то ли через лаз на чердаке, то ли через полуподвал, заваленный драной сбруей, старыми седлами и вытершимися попонами.
Чернявый проскользнул в щель между створками, настороженно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Двигался он напряженно, скованно, словно что-то мешало ему, душило, заставляя высоко задирать голову и неуклюже переставлять ноги. Заметил оставленную без надзора кружку, но не кинулся к ней сломя голову. И улыбнулся кривой, растерянной улыбкой, увидев сидящего на ступеньках лестницы Рхаду.
- Чего явился? - буркнул йюрч. - Если за водой, то вон она стоит. Пей и проваливай.
- Я.... Придти, то есть пришел... к тебе, - запинаясь, но куда увереннее, чем в прошлый раз, выговорил чернявый.
- И на кой же ляд? - с напускным равнодушием осведомился старший конюх.
- Рядом с тобой... спокойно, - незваный гость передернулся всем телом, как застоявшаяся лошадь, у которой ноют отекшие ноги. - Здесь кони. Я их.. чую. Здесь ты. Если я не буду красть воду, не станешь опять драться?
- Нет, - пообещал Рхада. - Чего трясешься, как припадочный?
- Спина... болит, - не очень охотно пробормотал черноволосый.
- Выдрали? - понимающе кивнул старший конюх. - Это бывает. Что, совсем покоя нет? Поднимайся наверх, гляну, как тебя разукрасили. Может, помогу чем. Ты под кем вообще ходишь, кому служишь?
Парень угрюмо отмолчался, оставив вопросы йюрч без ответов. Но послушно вскарабкался по приставной лестнице на сеновал и присел рядом с лежанкой старшего конюха. Точнее сказать, не сел, а упал, подломившись в коленях.
- Снимай свою рванину, - распорядился Рхада. - Да поживее. Я уже видел голых людей, так что ты меня не напугаешь. Слушай, у тебя имя-то есть? Коли пьешь задарма чужую воду, мог бы назваться.
- Гиск, - чужеземное имя звучало коротким птичьим посвистом. Чернявый, подергиваясь всем телом и шипя, через голову стянул драную рубаху, явно с чужого плеча, украденную или выклянченную, и Рхада цокнул языком. Дня два или три тому кто-то изрядно поработал плетью, исполосовав Гиску всю спину от шеи до поясницы. Вздувшиеся багровые рубцы перекрещивались, сплетались между собой, образуя причудливый рисунок, истекая сукровицей и гноем.
- Не повезло, - вполне искренне посочувствовал йюрч. Щелкнул отмыкаемый замок заветного сундука, откинулась крышка. Внутри не оказалось ни отполированных черепов с алыми зловещими алмазами в пустых глазницах, ни золотых чародейских жезлов, ни даже завалящих монет времен Харахского завоевания. Зато в сундуке притаилось с пяток толстых книг в кожаных переплетах, расписанных облупившимся золотом и киноварью, и сбились в кучку флаконы цветного стекла с резными пробками. Йюрч достал один, другой, взболтал содержимое, глядя на просвет, и остановился на пузырьке мутно-синего оттенка.
- Поначалу будет хреново, - честно предупредил он. - Зато начнет затягиваться прямо на глазах. Даже шрамов почти не останется. Терпи, - и Рхада щедро плеснул из флакона на исполосованную спину. Удрученно спросив себя: он совсем сдурел на старости лет, тратить впустую драгоценный заживляющий настой? На какого-то никчемного раба, и даже не алвари, а человека!
Гиск захрипел. Дернулся в неосознанном порыве сорваться с места и бежать куда глаза глядят. Он непременно свернул бы себе шею, не заметив лестницы и грохнувшись с высоты сеновала, не придержи его Рхада за плечо. Ощутив прикосновение чужой руки, чернявый оцепенел. Словно заклятье на него какое наложили. Застыл в неудобной позе, далеко наклонившись вперед и не шевелясь, даже когда Рхада с силой растирал зелье по костлявой спине, безжалостно сдирая корку с подживающих ран. Только еле слышно подвывал - тонкий, ноющий звук назойливо пробирался в уши, песчаной змейкой обвивал сердце. Требовал странного, порочного и болезненного, чтобы стало горячо и неловко, чтобы было не признать самого себя в кривом отражении медного зеркала... а потом станет все едино. Потому что пальцы в липкой настойке, она пахнет свежо и остро, пахнет раздавленными спелыми ягодами оранжевой джалы, что не растет здесь, на Полудне, и что-то скребется когтистыми лапами изнутри. Надо прогнать чернявого. Пусть убирается в свое логово и отлеживается там до утра. Надо сказать: "Возьми воду и уходи с миром", но язык не поворачивается, не слушается.
- Хочешь, я сделаю для тебя то же, что и вчера? - не поворачивая головы, предложил Гиск. Зелье масляно поблескивало на его спине, стекало желтыми каплями по бокам, по пояснице.
"Заткнись. Заткнись, ради милости небесных и подземных богов. За какие проступки мне такое наказание?"
- Мне нетрудно, - не унимался чернявый. - Мне... - он замялся в поисках нужного слова и нашел его: - понравилось быть для тебя. Ты не такой, как другие.
"Понравилось ему!"
Желание накатило песчаной бурей, скручивающей воедино небеса и землю, вздымающей песок, чтобы с размаху обрушить его на людские жилища. Йюрч хотел бы забыть сделанное, но память, как назло, запечатлела все в точности: как он сдирал с парня грязную тряпку, обмотанную вокруг бедер, как ставил в позу кобылы на случке. Как судорожными рывками вколачивал себя внутрь, в горячую узость, скользкую от лекарского настоя, и как скользили пальцы по человеческой коже, издавая противный писк. Помнил, как шарил свободной рукой между распяленных ног Гиска, как сжимал, тискал и жадно сминал в пальцах чужую плоть, отстраненно понимая - сведи он кулак чуть сильнее, и с легкостью изувечит человека на всю оставшуюся жизнь. Потому что есть алвари, есть люди, а есть горные йюрч, которым боги с лихвой отсыпали силы и боевой отваги, а вот ума с чувствами дать поскупились, одарив ими иные свои творения. Помнил, как гнулся под ним человек, не вырываясь и не сопротивляясь, дергаясь от его толчков взад-вперед и храпя загнанной лошадью. Помнил, как оглушительным весенним ливнем пришло облегчение, терпкое и горчащее, которого йюрч не испытывал уже давным-давно - раз, другой и третий. В третий Рхада, следуя полузабытому обряду, выплеснулся на выгнутую дугой спину человека, всей пятерней размазав беловатое семя и смешав его с зельем. Знак собственности, символ завершенного удачного соития - и того, что эта самка, этот самец, это существо здесь и сейчас принадлежало ему.
Отпустив Гиска, йюрч грузно повалился на старую попону. Что удивительно, пропоротая нога не болела. Гиск свернулся поблизости, не рядом, чуть в отдалении. Человек втягивал спертый воздух конюшен, как сладкую воду, бока его вздымались и опадали. Над локтями бессильно вытянутых рук поблескивали два браслета - тугое плетеное серебро, взрезавшее острыми закраинами кожу.
Браслеты.
Как гласит поговорка, горные йюрч думают медленно, да соображают быстро. Рхада мертвой хваткой сгреб чернявого за запястье, наконец-то сопоставив разрозненные мелкие странности и всей шкурой предчувствуя ответ:
- Если я сейчас тресну тебя по загривку и привяжу здесь, а сам пойду проведать вороного жеребца, что я увижу? Пустую конюшню и цепи на полу?
Гиск повел плечом, укрывшись за всклокоченной гривкой - черной с вкраплениями прядей цвета пепла.
- Мне доводилось слышать о таких, как ты, - медленно проговорил йюрч. - Ты оборотень. Они и в пустынях водятся. Умеют перекидываться в шакала и пепельного ястреба, бродят тиграми в тугайных зарослях, режут скот на водопое. Ты, стало быть, лошадь. Конь с копытами.
- Водяной конь, - с неожиданным достоинством в голосе уточнил Гиск. - Я из народа аугишки, детей воды.
- Говорят, оборотня нельзя пленить, - вспомнил слышанные у ночных костров истории Рхада. - Как же тебя угораздило попасться? И почему ты не сбежишь?
- Здесь нет воды, которая могла бы принять меня, только песок, горелые камни и солнце, - угрюмо отозвался оборотень. - Куда мне бежать? Нас ненавидят и боятся все без исключения народы. В мире почти не осталось таких, как я. Я один. Я даже имени своего не знаю, Гиск - прозвище, которое я сам себе дал. Я не знаю, как меня звали отец и мать. Я попал к людям еще жеребенком. Колдун алвари надел на меня серебряный ошейник, закляв его своей кровью и моей гривой. Ошейник всегда со мной. Эти чары не позволяют мне уйти. Не дают надолго превращаться в человека. Я не знаю, как избавиться от них.
- Я слышал, самое верное средство порушить любое колдовство - убить колдуна, - поделился знаниями Рхада. Гиск по-лошадиному гулко фыркнул:
- Я не помню ни имени, ни облика того, кто соткал чары. Думал прикончить кого-нибудь из своих хозяев - вдруг их смерть освободит меня? Но... - парень дернулся, обхватив себя руками, отвел взгляд, едва слышно пробормотав: - У меня недостало сил. Я могу сбросить всадника, могу сопротивляться - но не могу убить. Боюсь. Боюсь, что все станет еще хуже. Боюсь, что ошейник задушит меня.
Йюрч отпустил руку оборотня, поняв, что сейчас вот-вот сломает ему кость. Взъерошил ему волосы, как мимоходом дружески трепал челки стоящим в загонах коням. Вот почему парень не испытывает к нему свойственного людям отвращения. Вот почему не кривился и согласился ублажить его. Оборотни, они такие. Для них нет добра или зла, нет совести и чести, есть только то, что интересует их или приносит пользу. Когда боги ради забавы сотворили оборотней, они не стали вкладывать в них душу. Потому оборотни вечно льнут к алвари или людям, пытаясь влезть в чужую шкуру. Чуют, что им чего-то недостает, и убивают людей, не в силах иным способом разгадать эту загадку. Конь-оборотень в Дайдже, вот как обернулось дело. Водяной дух там, где отродясь не было воды.
- Что собираешься делать? - осмыслив услышанное, спросил йюрч. - Как думаешь, его милость догадывается о том, кто ты есть под своею шкурой? Если он однажды усидит на твоей спине, что с тобой будет?
- Буду принадлежать ему, как принадлежал бывшему хозяину, - неохотно отозвался Гиск. - Тому, которого убили воины твоего господина. Чем дольше я ношу кого-то на спине, тем крепче узы, связывающие его со мной - и тем реже я смогу перекидываться в человека. Я стану верховой скотиной, вот и все.
- А если ты продолжишь сопротивляться, его милость сделает все, чтобы поставить тебя под седло, - задумался старший конюх. - Ни одна лошадь прежде не сбрасывала Фалвару, для него это теперь вопрос гонора и чести. Он устроит тебе такую веселую жизнь, что мало не покажется... Послушай, зачем ты смылся из конюшни и явился именно ко мне?
- Показалось, ты не такой злой, как остальные, - после долгого размышления сказал оборотень. - Ты разбираешься в лошадях. Понимаешь их. У меня есть несколько дней воли, и я... мне хотелось хоть самую малость ощутить себя чем-то иным, а не лошадью. Человеком. Нужным кому-то человеком. Знаю, я поступил глупо. Но... там была война, мне пришлось нести моего хозяина в сражение, я был залит его кровью, потом мы так долго шли в эту вашу крепость, было так жарко, а мне велели не давать воды... - Гиск говорил все быстрее и быстрее, путаясь в словах, судорожно дергая головой и неосознанно теребя браслеты на руках. Йюрч подумал о том, что обучился искусству с первого взгляда определять возраст и пороки лошадей, научился разбираться в возрастах людей и даже алвари, а вот определить, сколько лет Гиску, не в силах. Оборотень то казался юнцом, едва достигшим своей пятнадцатой весны, то мужем, увидевшим не меньше сорока зим, то вообще созданием без возраста, подобным алвари - с этим его костистым, удлиненным лицом и телом, сплетенным из сплошных жил. Вороная шкура, грива цвета сухого песка, светлые копыта, точеные бабки, раздувающиеся ноздри.
- Гиск.
Черноволосый скосился на йюрч и понятливо заткнулся.
- Мой тебе совет. Покорись. Так нужно. Я потолкую с его милостью, он не станет больше бить тебя. Пусть он сядет в седло послушной, хорошо выезженной лошади. Сделаешь?
- В этом есть какая-то... скрытая цель? - озадачился Гиск.
- Я тебе потом все расскажу, - замялся с ответом Рхада. - Просто сделай, как я говорю.
Оборотень развернулся всем телом, пристально и внимательно глядя на йюрч. Н мгновение взгляд темных глаз Гиска лишился всякого выражения, стал пустым и бессмысленным, как высохший колодец, и у старшего конюха неприятно передернулась кожа на спине. Он пытался договориться с оборотнем, с тварью, которая думает не по-людски. Люди, и йюрч, и алвари, даже дверги и каджеты, что обросли шерстью от пяток до носа и бегают на кошачьих лапах - все они мыслят примерно одинаково, хотят одного и того же. Зовут черное черным, а небо - небом, пусть у двергов оно высечено из камня, а у алвари - отлито из хрусталя. Но кто может знать, чего на самом деле добивается нелюдь, конь, прикидывающийся человеком?
- Будь моим всадником, - наконец произнес оборотень. Он ушел от прямого ответа, не сказав, выполнит совет йюрч или поступит по своему усмотрению. Гиск хотел близости - и, когда Рхада вновь оседлал его, оборотень помчался за безнадежно ускользающей луной, по краю осыпающейся пропасти, туда, где обрывается мир.
А потом он подобрал свое барахло, спустился по шаткой лестнице и ушел.
Тени скользили по обманчиво дремлющей крепости, заглядывая в узкие окна-бойницы. Тихие, неуловимые тени, перетекающие с места на место, как песок под ветром. Одна из них вскарабкалась на крышу старого дома в переулке, туда, где несколькими днями ранее побывал йюрч, и метнула тончайший канат, туго натянувшийся между домами. Тень проникла в замкнутый Горелый двор, маленькую цитадель внутри большой крепости. Стелясь вдоль стен, сливаясь с выступами, цепляясь за подоконники и барельефы, тень кралась к неведомой цели - пока не застыла рядом с одним из окон. Оно было забрано решеткой и закрыто изнутри ставнями, но тени удалось отыскать малую щелку и заглянуть внутрь.
Комната, беленые стены, узор синих, алых и золотых линий. Лежанка у дальней стены, низкий яшмовый столик почти под самым окном, качание разноцветных ламп на серебряных цепях. Его милость Фалвара, устроившийся на расстеленной шкуре бирканского тигра, и давешняя дама, прогуливавшаяся по саду. Сейчас она была облачена в изысканное платье зеленых и голубых тонов, и сидела на горке расшитых кожаных подушек. Вуаль она сняла, открыв блекло-золотистые волосы длиной до плеч - столь короткая стрижка была издавна принята среди женщин-алвари, живущих в жарких краях.
Дама и его милость вели партию в чатуранж, переставляя с клетки на клетку выточенные из красного и лилового оникса фигурки. Миловидное, несколько изможденное личико дамы было сосредоточенно-отсутствующим, серые глаза прикованы к сложным маневрам на квадратах доски. Правая рука, прикрытая кружевом платья, покойно лежала на коленях. Была видна маленькая, вывернутая ладонь и сухие, искривленные пальцы, порой чуть подергивающиеся.
Его милость Фалвара, в отличие от собеседницы, был непривычно оживлен, ходы делал рассеянно и то и дело прикладывался к одной из чаш, стоявших на краю игрального столика. Дама не прикасалась ни к вину, ни к лакомствам в золотой чаше, и хранила сдержанное молчание.
- В конце концов, это становится невыносимым, - пожаловался расписному потолку и чаше его милость. - Дорогая Айза, неужели мне наконец удалось всерьез запугать и запутать тебя? Ты не пьешь, не ешь, не разговариваешь. Я как наяву вижу твои мысли, они безумными конями мечутся по лабиринту, затаптывая друг друга. Ты гадаешь о том, что мне известно, а что - нет. О каких твоих проделках я догадываюсь, кого подозреваю в сочувствии тебе. Пытаешься угадать, есть ли отрава в чаше и не подмешано ли к сластям капельки зелья, что превратит тебя в одержимую похотью кобылицу. Ничего этого нет, прекрасная Айза. Есть только мы и чатуранж. Впрочем, если ты не расположена играть дальше, мы можем заняться чем-нибудь иным. Скажем, душеполезной беседой о твоей участи.
- Она скрыта песчаными бурями, - отозвалась дама по имени Айза. Голос ее был сух и бесцветен. - Ты похитил меня и удерживаешь, не требуя выкупа, не пытаясь использовать мое имя в своих играх, - она сделала ход, передвинув резного коня. - Зачем я тебе, Фалвара?
- Ты занимаешь меня, - господин Дайджи вновь приложился к бокалу. - Мучительные попытки сохранить последние остатки достоинства, в которые ты кутаешься, как в драный плащ. То, как тают твои бессмысленные надежды на то, что кто-то из былых вассалов придет тебе на помощь, спасет тебя. Я ведь ничего не скрываю - еще немного, и мышиная возня вокруг трона в Хартолане завершится чьей-то победой. Пока твоих соотечественников еще сдерживает память о былом величии династии, страх и смутные слухи о том, что наследник не умер. Признаюсь, часть слухов распускают мои шпионы, дабы пламя в очаге ваших смут не угасало. Но поверь, еще немного - и былые слуги покойного короля вопьются друг другу в глотки. Шерсть полетит клочьями, кровь польется ручьями... Разделишь ли ты со мной этот миг торжества, прекрасная Айза? Или попытаешься в очередной раз бежать, а потом оправдываться, лепеча глупости о долге и чести? О том, что должен быть там, предотвращать кровопролитие. Но зачем его предотвращать, Айза? Твои соплеменники только на это и годны, сражаться и умирать во имя пустых слов.
- Алвари рождаются вероломными. Любая клятва для вас пуста, как вылущенный стручок, - не выдержав, огрызнулась Айза. - Вам не понять, что не все на свете подобны вам.
- Неужели мои уши различили непочтительную дерзость? - возликовал Фалвара. - Ну, развей мою тоску, порадуй меня еще чем-нибудь!
- Ты не сможешь вечно держать меня в клетке, - Айза напряженно подалась вперед, черты ее лица стали строже и жестче, окончательно развеяв морок фальшивой женственности. Мужчина, молодой человек в женском платье и с женской прической - вот с кем беседовал его милость Фалвара, вот кого поддразнивал. - Страна не может вечно оставаться без правителя. Когда-нибудь лорды сойдутся вместе и примут решение о том, кому владеть короной.
- Кто их знает? - не стал спорить алвари. - Возможно, в один прекрасный день ты просто-напросто прискучишь мне - и я прикажу изгнать тебя в пустыню. А может, мне вздумается вывернуть все наизнанку, собрать армию и пойти на Хартолан, дабы даровать тебе престол твоих предков. Ты не в силах разгадать смысл моих поступков, верно, Айсан? Ты человек, это сводит тебя с ума - а меня несказанно развлекает. Гордись, еще никому не удавалось так надолго завладеть моим вниманием. Каждый наш день - это игра, которую тебе не дано выиграть. Ты не можешь отличить мою правду от лжи, и вынужден потакать моим прихотям. Тебя это злит, ты скрипишь зубами, но не можешь противостоять. Хочешь наглядный пример? - Фалвара подобрался, в глазах замерцал веселый злой огонек: - Я говорю: дорогая Айза... дорогой Айсан! Мои соглядатаи вызнали имена тех глупцов в Дайдже, что имеют неосторожность поддерживать тебя. Завтра утром я прикажу схватить этих олухов и выстроить на стене над Закатным рвом. Пусть постоят, полюбуются в последний раз на мир. Может, я солгал. Может, сказал правду. Ты ведь не можешь определить точно, да? - он склонил голову, снизу вверх пытливо заглядывая в лицо гостя-пленника. Тот отвел взгляд, но пальцы, сжимающие точеную фигуру пехотинца, едва заметно подрагивали. - Не можешь. Но ты знаешь меня и подозреваешь, что все будет именно так, как я говорю. Эти люди и алвари отправятся в ров, их смерть станет зарубками на твоей совести и памяти... Ага, - Фалвара удовлетворенно присвистнул: - Колебания. Ты сомневаешься. Правда или очередное коварное испытание?
- Ты не сможешь так поступить, - очень спокойно выговорил Айсан по прозвищу Сухая Ветка. - Даже для тебя это чересчур: убивать своих слуг и подданных направо и налево.
- Кто в силах мне запретить? - изящно повел рукой Фалвара. - Это моя крепость и мое владение. Я волен делать здесь все, что хочу. Казнить и миловать, отвергать и укладывать на ложе. Нет, даже не надейся, прекрасная Айза. Для меня ты столь же привлекательна, как, скажем, тот йюрч, что распоряжается на конюшнях. Но Рхада-конюх прост и понятен, он ненавидит меня, как любой из йюрч ненавидит любого из алвари. Ты намного интереснее. Твои чувства противоречивы и изменчивы. Ты боишься меня, ненавидишь - но и восхищаешься. Ведь так?
Айсан отмолчался.
- Возвращаясь к нашей беседе, - Фалвара снял с доски фигурку Предводителя, повертел в пальцах, огладил вытянутый шлем с шишаком на маковке. - Об уличенных изменниках, моей коварности и твоих слабостях. Два десятка душ, которые, возможно, скончаются завтра на рассвете. Но я готов закрыть глаза на их проступки, отменив наказание, если... - алвари сделал паузу, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за человеком, - если ты возьмешь вот эту фигурку и покажешь, как ублажаешь себя долгими одинокими ночами в Дайдже. Без притворства, со всем отпущенным тебе усердием. Не делай вид, будто ты не понимаешь, о чем речь. Ну, стоят ли двадцать душ такой мелочи? - он довольно рассмеялся. На скулах человека выступили яркие багровые пятна. - Айза, Айза. Какая же ты маленькая лгунья, - он бросил фигурку на колени собеседнице. - Только без вульгарности, умоляю тебя. Думай о тех, кто будет благодарен тебе за твою жертву. О глазах, что сейчас наверняка украдкой таращатся на тебя. О, как они станут гордиться твоей готовностью сделать все для своих сторонников...
Фалвара улыбался над краем бокала, глядя, как дама неловко приподнимает край платья и погружает кисть в похрустывающий батист нижних юбок. Как, прикусив губу, размеренно двигает живой рукой - и как судорожно корчатся пальцы бессильной, мертвой руки. Как человек ерзает на скользящих под ним подушках - и как не может скрыть гримаски презрения к самому себе.
Досмотрев представление до конца, алвари небрежно провел пальцами по щеке Айзы - и удалился, беспечно насвистывая. Оставшийся в одиночестве Айсан с трудом поднялся, подошел к закрытому ставнями окну. Он простоял там довольно долго, рассеянно теребя шнуровку платья. Глядя на выцветшее дерево со стершимися следами былой росписи.
- Герои легенд уже давно прыгнули бы со скалы, выдумали сотни способов побега или подняли мятеж, - негромко сообщил он пустой комнате. - А я - я здесь и живу. Нет никаких уличенных заговорщиков. Я знаю, их нет. Фалвара лгал. Но я все равно сделал это.
Безмолвным ответом стал тонкий обрывок пергамента, просунутый снаружи в щель между ставнями. Записка упала на пол, прямо к ногам Айсана Сухой Ветки.
Его милость Фалвара получил желаемое. Вороной конь с белой гривой чинно выступал по двору, вскидывая точеные ноги. Слушаясь малейшего шевеления золоченой уздечки и прикосновения стремян. Цветник дам на балконах аплодировал и рассыпал воздушные поцелуи. Манкар пританцовывал, переходя с шага на рысь, выписывал круги, склоняя голову набок. Расчесанный волосок к волоску хвост струился, уши чутко подрагивали, ноздри раздувались, начищенный ошейник брызгал ослепительными искрами. Фалвара заставил коня сделать пару свечек и прыгнуть через чашу давно иссякшего фонтана, и остался доволен. Настолько, что одобрительно кивнул державшемуся в отдалении Рхаде и швырнул конюху чужеземную монету, звонко запрыгавшую по камням и сверкнувшую чистым золотом. Йюрч не побрезговал, нагнулся и подобрал.
- Давно бы так, - Фалвара похлопал коня по шее. - Отличный жеребчик. Рхада, проследи, чтобы его заклеймили. Можешь поставить его к прочим лошадям. Так и быть, сегодня он получит двойную порцию воды - за благонравие, - его милость спрыгнул, бросив поводья слуге и обратился к своим приближенным: - Жара вроде спадает, не устроить ли нам вылазку из этой унылой крепости? Загонная охота, что скажете, дамы и господа?
Дамы и господа свиты Фалвары дружно согласились с тем, что конная прогулка всем пойдет на пользу. Немного веселья, шанс вырваться из душных, сковывающих ум и воображение стен на простор под огромным небом, в степь, в объятия пустыни. Погоня за легконогими антилопами, свист летящих стрел и грохот копыт. Если улыбнется удача, можно поднять в курганах волчью стаю. Волки - достойные противники, хитроумные и выносливые, сражающиеся до последнего. Ночи под звездами, бешеные скачки по руслу высохшей реки - все, что любят алвари, что им по душе.
В конюшню притащили лязгающую жаровню и переносной горн. Пришел кузнец, неторопливый, грузный, из людей, из-за густой бородищи и приземистого роста похожий на дверга. Рхада лично удерживал жеребца, пока подмастерья кузнеца раздували угли и поворачивали над огнем клеймо Дайджи. Манкар завизжал, ощутив прикосновение раскаленного металла, но дело было сделано - на черной шерсти крупа появилось дымящееся изображение башни, пронзенной молнией.
- Так нужно, - беззвучно повторял в дергающееся ухо жеребца Рхада, пригибая его голову. - Терпи. Еще никто не умирал от этого - ни конь... ни человек.
Вороной бил копытом, пытался опрокинуть горн и залягать кузнеца насмерть. Рхада оттащил жеребца в стойло, выбрав самое удобное - подальше от всех, в полутьме и прохладе. Манкар долго не мог угомониться: крутился, разбросал сено из кормушки и задирался к лошадям по соседству, вызывающе скаля зубы. Ночью он не пришел - то ли не сумел сменить шкуру на человеческую, то ли обиделся и не желал ничьего общества. Рхада украдкой косился в сторону стойла, где над дверцей порой возникала лошадиная голова. Судя по всему, Манкар беспокойно дремал.
Намеченная загонная охота не состоялась. Вместе с попутным ветром в Дайджу примчался ручной сокол, и к его когтистой лапе был примотан футляр с посланием. Сокола отнесли в кречатню, письмо - в покои его милости, а вечером на конюшне объявился Тень.
- Началось, - коротко бросил он. Нарушив обыкновение, он не стал прятаться за спиной Рхады, но уселся рядом - человек, закутанный в темный просторный балахон с капюшоном, и в тряпичной маске, скрывающей лицо. - Посеянный ветер наконец поднял бурю. Совет Пяти сзывает тех, в ком течет благородная кровь, на великий сэйм.
- Выбирать нового правителя, - кивнул тяжелой головой йюрч. - Что, в самом деле скликают всех без исключения?
- И людей, и алвари, - подтвердил лазутчик. - По слухам, придут даже вожди каджетов. Его милость тоже зван. Он явится в столицу с армией и развернутыми знаменами. Звеня наполненным кошельком, покупая голоса направо и налево. С его золота будет капать кровь, но кого это волнует, кроме нас? Пришло время, Рхада. Пришло наше время.
- И что ты предлагаешь - поднять в Дайдже мятеж? - старший конюх в задумчивости крякнул. - Чужеземные рабы и пленники поддержат нас, коли посулить им свободу. Еще можно положиться на твоих сообщников и часть наемников - конечно, если после победы позволить им запустить руку в сокровищницу крепости. Слишком мало клинков, чтобы на равных тягаться с Фалварой. Нас перебьют прежде, чем мы успеем заорать: "В бой за истину!"
- Есть план, - Тень, без того говоривший вполголоса, перешел на вкрадчивый шепот.
- У тебя в рукаве всегда сыщется десяток планов, только среди них нет ни одного толкового, - съязвил йюрч.
- Рхада, до выступления армии осталось не более седмицы, - Тень откинул капюшон, стянул вниз маску. - Не перебивай, а выслушай.
Головы сблизились. Диковато они выглядели рядом - человеческая с туго стянутыми назад светлыми волосами, и макушка йюрч, массивная, бугристая, с ежиком коротких и жестких волос темно-рыжего оттенка, больше смахивающих на шерсть зверя.
- Ты спятил, - убежденно заявил Рхада, когда Тень умолк. - Громоздишь планы на бабьих сплетнях и слухах.
- Мы просмотрели хроники и проверили сведения, - отмел возражения человек. - Его милость - второе или третье поколение порченых. Его кровь откликнется на зов. Нужен лишь тот, кто позовет. В нужное время и в нужном месте.
Оба посмотрели вниз, на ровные ряды стойл, где перетаптывались, сонно фыркали и похрапывали лошади. Йюрч скривился, широкие ноздри раздулись, означая едва сдерживаемый гнев:
- И давно ты знал?
- С самого начала, - хмыкнул Тень. - Но я даже предположить не мог, что... что кому-то удастся подобрать ключи к твоему замку. Рхада, уймись. Что случилось - то случилось. Это даже к лучшему. Потолкуй по душам со своим четвероногим дружком.
- Тухлая идея, - не сдавался йюрч. - Думаешь, при начинающемся кавардаке у его милости останется время для смазливых мордашек?
- Ничего-то ты не понимаешь в загадочной душе алвари, - отмахнулся человек. - Они обожают крайности. Главное, убеди своего приятеля помочь нам. Дай ему какое-нибудь зелье из своего заветного сундучка, чтобы уж вышло наверняка. Об остальном мы позаботимся.
- Какое еще зелье? - набычился йюрч.
- Рхада, - укоризненно протянул человек. - Мы союзники уже сколько лет. Не прикидывайся тупее, чем ты есть. Я догадываюсь, что ты хранишь в сундуке. Знаю, в чем крылась истинная сила клана Кайгер, из которого ты родом. Я даже вызнал, почему в легионе тебя прозвали Черным Шепотом и почему боялись...
- Заткнись, - рыкнул старший конюх. - Не треплись о том, чего не разумеешь.
- Молчу, молчу, - Тень вскинул руки. - Мой язык стал камнем. Помни, я... мы все рассчитываем на тебя. Пошепчи, не подведи нас. Если все удастся, не будет нужды проливать лишнюю кровь. Алвари сами все сделают за нас.
Йюрч смерил человека мрачным взглядом, ничего не ответив. Тень укрылся за маской и глубоко надвинутым капюшоном, гибко поднялся, канул в тревожный, душный сумрак. Беззвучный, легкий на ногу. Двуликий, такой целеустремленный и изворотливый в достижении своей цели. Его замысел отдавал безумием - может, под изнуряющим солнцем пустынь шибко умные мозги Тени окончательно спеклись в черепушке? Тень начал верить в досужие россказни, в выцветшие строчки летописей, которые вполне могут быть поддельными или выдуманными. Но еще в начале этой луны Рхада Кайгер первым посмеялся бы над страшными сказками о коварных оборотнях. Теперь же йюрч знал точно и доподлинно: оборотни есть. Они бродят под солнцем и луной, смотрят на тебя глазами вороного коня с серой гривой. Глазами угловатого парня по имени Гиск, что следующей ночью тишком прокрался на сеновал. На сей раз ему не удалось украсть одежду, он был нагишом. Йюрч подвинулся, освобождая место, и оборотень вытянулся рядом на тощей подстилке из сложенных попон.
- Вчера к тебе кто-то приходил, я заметил, - приглушенно поделился он.
- Один тип по важному делу. В столице скоро начнут делить королевскую корону, его милость непременно влезет в свару. Скоро тут все поставят с ног на голову - через несколько дней мы выступаем в поход.
- И я? - вздохнул оборотень. Рхада коснулся ладонью его плеча:
- И ты. Меня, наверное, тоже потащат. Люди в столице терпеть не могу нашего брата. Когда-то йюрч спалили Хартолан дотла, вот людишки и злобятся, позабыть не могут... Как клеймо? - выжженное на крупе жеребца тавро чернело на крестце Гиска - там, где обычно метили ценных рабов Дайджи.
- Болит, - равнодушно откликнулся парень. Видимо, оборотню стало плевать на свои раны. А они подживали, затягивались, как и обещал Рхада. Йюрч повозился, доставая заранее припасенный пузырек с настоем. Он составил зелье минувшей ночью, сверяясь с книгами из сундука, тщательно отмеривая капли и кроя про себя на все лады хитроумную Тень с ее замыслами.
- Повернись, - буркнул Рхада. Чернявый послушно улегся ничком, уткнулся лицом в сложенные руки. Зачарованный ошейник на сей раз принял вид тонкой цепочки, в несколько витков туго обмотанной вокруг горла. Йюрч поневоле посочувствовал доле оборотня. Всю жизнь на цепи, ни разу не нюхнув воздуха свободы. Всегда принадлежать кому-то, грызть вложенную в пасть железяку, дергать жесткий повод. Не человек, но вещь, которую всякий пользует по своему усмотрению.
- Чем это пахнет? - Гиск приподнял голову, раздул ноздри.
- Растет в пустыне одна травка. Хорошо заживляет раны, если ее как следует высушить и выварить, - отозвался старший конюх.
- Запах... вкусный, - оборотень не заподозрил никакого подвоха. Напротив, успокоился и расслабился. Якобы не замечая того, что ладонь Рхады уже не смазывала целительным зельем горящее на коже клеймо, но сдвинулась куда ниже. Толстые, обманчиво неуклюжие и неловкие пальцы йюрч раздвинули тощие, поджарые ягодицы человека, прикоснулись к потаенному входу. Оглаживая, дразня, чуть надавливая, слегка погружаясь внутрь и тут же выскальзывая. Гиск вздрагивал всем телом, как дрожит лошадь, ощущая ползающее по шкуре насекомое, неосознанно подаваясь навстречу. Зелье впитывалось в его плоть и кровь, растворялось в ней, отравляя и растекаясь по венам. Оборотень постанывал, настойчиво толкаясь навстречу ласкающей руке, безмолвно предлагая войти и остаться, хоть на миг подарить капельку поддельного счастья, обманывая самого себя.
- Гиск, - окликнул парня Рхада, сочтя, что тот в достаточной степени одурманен как неожиданным удовольствием, так и сладким запахом настойки.
- Умм? - сонно откликнулся оборотень.
- Не превращайся.
- Что? - недопонял Гиск.
- Не превращайся. Ты в силах остаться завтра человеком? Через несколько дней мы уходим из Дайджи. Может статься, мы больше никогда сюда не вернемся, - кисть йюрч задвигалась резче и сильнее, и в такт ей извивался приподнявшийся на локтях и коленях Гиск. - Больше ничего этого не будет. Я хочу запомнить тебя. При свете дня, а не в этой темноте, где ничего толком не разобрать. Проведи хотя бы день человеком. Его милости ты не понадобишься. Он в конюшни завтра не заглянет, будет гонять своих вояк. Если кто спросит, скажу, что тебя прислали из цитадели, помогать в конюшнях, - стиснутый живой узостью напряженных мышц палец часто, изощренно подрагивал. Рхада мысленно скривился: советы Тени оказались верными, парень и впрямь размяк, на глазах теряя способность здраво соображать. - Не влезай в лошадиную шкуру, Гиск. Всего один денек. Можешь?
- Я... я постараюсь, - несколько невнятно пробормотал чернявый. - Я не знаю, получится ли, но я попытаюсь...
- Вот и молодец, - Рхада убрал руку, грузно рухнул на спину. Обхватил почти сомлевшего парня за талию, без труда взгромоздив на себя, прямиком на бодро вздернутое к потолку внушительное достоинство. Кто-то из приятелей, человек не то алвари, спьяну уверял йюрч - мол, именно такая поза по душе девчонкам, что в постели любят резвиться, а не прикидываться бревном с глазами. Гиск немногим отличался от распутной людской девицы. Сперва болезненно взвизгнул и судорожно задергался, потом распробовал, что к чему, откинулся назад и заработал бедрами. Его не требовалось ни направлять, ни подсказывать, ни уговаривать, он был жадным и изголодавшимся. Он опустошал себя, выворачиваясь наизнанку, не обращая внимания на боль, на неудобства, на то, что пальцы йюрч крючьями впиваются ему в бока и бедра. Жеребец бешено скакал вперед, его грива развевалась по ветру - пока его сердце не выдержало, а ноги не подломились.
"Демоны тебя подери, что теперь с тобой делать? - Рхада гладил мокрые от испарины волосы человека, маясь в поисках ответа. - Ты же нелюдь. С тобой свяжешься, бед не оберешься. У меня есть Цель, а тут ты на мою голову... Оставить без присмотра - пропадешь ведь, опять пойдешь под седло..."
- Послушай-ка, - одними губами зашипел он в ухо бессильно вытянувшемуся рядом оборотню. - Не спи, слушай. Я не знаю, как снять твой ошейник. Но если выгорит то дельце, что мы тут затеваем... ты слушаешь? - он ткнул Гиска в бок кулаком. Тот дернулся, торопливо затряс головой. - Если все получится, ты... ты уходи. На восход, по руслу руки. Через два-три перехода будет край пустыни, там кочуют дикие кони. Их невозможно объездить и приручить, потому на них никто не охотится. Они примут тебя. Может, с лошадьми тебе будет лучше, чем с людьми. По крайней мере, там некому будет тебя оседлать.
- Я хочу с тобой, - пробормотал Гиск.
- Нельзя тебе со мной. Не надо, - попытался втолковать ему Рхада. - Я не всегда смогу тебя защитить, и ты сызнова угодишь на конюшню. Там, в пустыне, ты хотя бы будешь свободен. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
- А что такое вы задумали? - в парне некстати пробудилось вполне понятное любопытство.
- Так, сущую глупость - сигануть вниз головой со стены и уцелеть, - невесело хохотнул йюрч. - Ты не бойся. Я присмотрю за тобой. Завтра слушай, что я говорю, и не пугайся. Все будет хорошо. Ускачешь в пустыню и никто больше тебя не найдет. Станешь сам по себе.
Впервые в жизни Рхада Кайгер сделал попытку поцеловать кого-то. Вышло нелепо и неловко, строение физиономии йюрч совершенно не подходило для этого ритуала, охотно исполняемого алвари и людьми, и его поцелуй больше походил на укус. Но Гиск только благодарно вздохнул.
Утром он не исчез, а стойло Манкара пустовало. Йюрч раздобыл для человека одежду, Гиск стал одним из множества конюхов, пленников и свободных, вкалывающих на конюшнях Дайджи. В солнечном свете он выглядел обычным человеческим юнцом, бодрым, шустрым и пронырливым. Лошади беспрекословно слушались его, люди быстро привыкли к новичку, Рхада порой дружески шлепал парня по заднице, чтобы бегал быстрее. Предстояла уйма дел: вытащить из подвалов весь хлам, проверив на крепость и целость сотни уздечек, ремней, седел и подседельников. Выкинуть истлевшее и бесполезное, починить и залатать то, что еще сойдет в дело, надраить медь и серебро, оттереть ржавчину. Приподнять тысячи лошадиных ног, ковыряясь ножами в копытах и подковах, держится еще или вот-вот отлетит. Вычистить, задрать губы и хвост, осмотреть на предмет клещей, покусов и порезов, личинок и червей под шкурой. Не охромел ли кто, не кашляет, не запаршивел. Решить, кого из жеребцов, кобыл и меринов ставить под седло, а кого под вьюки. К середине дня у Рхады уже голова шла кругом, и он мысленно проклял его милость Фалвару с его интригами. Заодно досталось и Тени - обещал же подсуетиться и обеспечить своевременное появление его милости на конюшнях.
Тень не подвел. Князь пожаловал в середине дня, в самое пекло, когда старший конюх разрешил подчиненным немного посидеть в тени, передохнуть и сжевать по паре лепешек. Господин Фалвара окинул рассеянным взором груды конской амуниции, сложенные горой седла и свернутые ремни, убедившись, что в конюшнях дело идет на лад. Тень маячил за его плечом - человек на службе алвари, белобрысый, сдержанный, с перекинутым через плечо ремнем, на котором болталась огромная доска для записей. Господин Далагон, готовый на лету записать любое слово или указание его милости. Не кто-нибудь, но ближайшее доверенное лицо князя, его левая рука, его глаза и уши. Тот, кто знает все обо всех.
Однако на рассеянный вопрос его милости о том, кто там, несмотря на жару, гоняет по кругу рыжую кобылу с подозрением на растяжку задней левой, Далагон ответить затруднился.
Кликнули старшего конюха. Рхада приковылял, сильнее обычного припадая на хромую ногу. На вопрос его милости ответил, что оболтус - из пригнанных нынешней весной с Полуночи пленных. Кличут Гиском. Позвать? Гиск! Гиск, отведи лошадь в тень и тащи задницу сюда, да резвей, ослиный ты помет!
Гиск подбежал, исподлобья косясь на высокорожденного алвари и его спесивого спутника. Фалвара смерил юнца пренебрежительным взглядом, задал незначащий вопрос - и тут тонко вырезанные ноздри его милости слегка дрогнули. На жаре аромат настойки, смешавшись с собственным запахом оборотня, только усилился, и Фалвара учуял его. Учуял, против воли заинтересовавшись человеком, вглядываясь пристальнее, озадачившись невесть чем. Гиск смущенно переминался с ноги на ногу, Далагон нацепил на лицо маску вежливого равнодушия, Рхада привычно горбился - а тонкий, въедливый запах витал в прокаленном солнцем воздухе, щекоча чуткое обоняние алвари. Пробуждая неодолимое желание разгадать неожиданную загадку. Понять, в чем дело. Какая сила заставляет алвари интересоваться юнцом-конюхом, да вдобавок человеком?
Будь у него больше времени и будь предмет его интересов равным ему, Фалвара подошел бы к разрешению загадки со вкусом. Но сложившееся положение дел подгоняло алвари, как нетерпеливый наездник шпорит мешкающую лошадь. Его заинтриговал парень-конюх - и вскоре после ухода его милости в конюшнях объявились гвардейцы. Десятник сгреб испуганно вякнувшего Гиска за шиворот, а когда Рхада угрожающе развернулся в их сторону, растолковал:
- Хозяин велел.
- Ступай с ними и не трусь, - вполголоса наставлял парня старший конюх. - Не смотри в глаза его милости. Держи язык за зубами. Все обойдется. На, глотни для храбрости.
Подсунутая фляжка глухо булькнула. Рхада услышал, как зубы парня лязгнули о металлическую оковку горловины. Настой сделает Гиска нечувствительным к возможной боли, притупит его чувства и мысли, чтобы Фалвара не смог пролистнуть их, подобно открытой книге... и, если древние рукописи и ведуны клана Кайгер не ошибались, сделает еще кое-что. Не с Гиском, с его милостью.
Старший конюх маялся дурными предчувствиями до самого вечера. Тень сулился присмотреть за парнем, чтобы тот вернулся живым и относительно невредимым - но господин Далагон будет заботиться о Гиске, пока тот необходим. Когда надобность в оборотне отпадет, Тень преспокойно избавится от него. Тень знает, как алвари ненавидят и боятся тех, кто скрывается в чужих обличьях. Они предпочтут заключить союз с йюрч, но только не с нелюдем.
А он - он пообещал Гиску свободу. Совсем потерял разум на старости лет.
- Рхада, конь его милости по двору шатается! - заглянул в распахнутые настежь двери кто-то из прислуги. - Ты что, погулять его выпустил?
- Уже иду, - йюрч, кривясь от внезапно скрутившей ногу острой рези, заковылял к выходу. Манкар бесцельно кружил перед приземистыми зданиями конюшен. Рхада сцапал жеребца за болтающуюся уздечку, торопливо осмотрел - вроде все в порядке. Однако парень уходил человеком, а вернулся лошадью - взмыленной, словно на нем проскакали не одну лигу, с потухшим взглядом и спутанной гривой. - Манкар... Гиск! Да что с тобой?
Конь не шевельнул ухом, не откликнулся ни на одно из своих имен. Позволил Рхаде увести себя в конюшню и покорно вошел в стойло. Старший конюх торопливо нацедил полведра воды, поставил перед жеребцом - тот словно бы и не заметил. Рхада сгреб его за ухо и ткнул мордой в ведро - Манкар не сделал глотка, на его узкой морде остались влажные разводы.
- Пей, прах тебя побери!
Ни ответа, ни хотя бы знака понимания. Всего лишь животное, пугливо косящееся на йюрч. Что-то в глубинах души Рхады заледенело, вопрошая: что, если Манкар навсегда останется таким? Может, никакого Гиска никогда и не было, если он пригрезился йюрч в душном, пропахшем навозом сумраке конюшен?
Йюрч самолично вычистил и расчесал коня, насыпал в кормушку самого свежего корма, какого удалось найти. Он пытался так и эдак пробудить в Гиске хоть какое-то подобие интереса к жизни, но конь упрямо воротил морду в сторону. Оборотень не хотел ни есть, ни пить, ничего. Только стоять, оборотившись головой в дальний, самый темный угол стойла, едва заметно покачиваясь взад-вперед.
- Хлипок твой дружок оказался, - у господина Далагона внезапно сыскалось неотложное дело в конюшнях - то ли пересчитать готовые седла, то ли проверить крепость заново прошитых подседельных ремней - а заодно переговорить со старшим конюхом. - Поначалу-то вроде бойко языком молотил, не запинался через слово. Но как его милости вздумалось познакомиться с ним, так сказать, поближе, так на твоего приятеля словно столбняк напал. "Да, ваша милость" и "Нет, ваша милость", и больше ни единого слова из него не вытянуть. Нет, господин Фалвара руки на него не поднимал... да и сошелся с ним всего разок, наскоро, без особых изысков, и распорядился отпустить. Я его провел в купальни, чтобы он ополоснулся... а когда вернулся, его уже там не было. Перекинулся и ускакал. Отчего он шатается, как припадочный?
- Почем мне знать, - огрызнулся йюрч. - У своего господина спроси.
- Он нам нужен завтра бодрым и здоровым, - обеспокоенно нахмурился человек. - Сделай что-нибудь. Дай ему зелья какого, что ли... Если он будет выглядеть больным, Фалвара не пожелает сесть на него.
- Может, оно и к лучшему, - неожиданно вырвалось у Рхады. Тень подозрительно скосился на него:
- Ты что, сочувствуешь... этому? Он же нежить, ошибка природы и шутка богов. От кого другого, Рхада, но от тебя я подобного не ожидал. Или ты сожалеешь о том, что теперь тебе будет некого поразить своим... копьем?
Йюрч медленно шевельнулся, и Далагон предпочел торопливо отступить на шаг.
- Подумай сам, Рхада, кто ты и кто - он. Даже твой народ в презрении отвернулся бы от тебя, узнай, что ты якшаешься с оборотнем, - напомнил Тень. - Да, он нужен нам - но для него не сыщется места среди нас. Так что будь добр, приведи его в подобающий вид, да поскорее.
Человек ушел, такой прямой, твердый и непреклонный в своих убеждениях. Рхада хотел плюнуть ему вслед, да во рту пересохло. Манкар вяло заинтересовался происходящим и сделал круг по стойлу, высунув голову над жердями створок.
- Я не позволю им тебя обидеть, - пообещал йюрч то ли коню, то ли самому себе, то ли иссохшим от зноя балкам конюшни над головой. Он не стал забираться на почти опустевший сеновал, соорудив себе лежбище прямо в стойле вороного и прикорнув там неспокойным сном - до первого ясного, чистого звука сигнальной трубы, оповестившей всех обитателей Дайджи о наступлении нового дня.