Андрей проснулся среди ночи с отчётливым ощущением, что в квартире он не один. Открыл глаза в колеблемый сквозняком сумрак, и во рту мгновенно пересохло: кто-то, вперив бельма в видимый только ему пейзаж, бродил в коридоре, еле слышно шелестя по паркету. Андрей осторожно согнул руку и стиснул холодные пальцы под одеялом, чуя как сердечная гонка вдруг захолонула, расползаясь темнотой от того места, что называется "под ложечкой". Шаги в гостиной замерли, и только страх пушистым зверьком наматывал панические круги: стена, потолок, окно, прыжок, пол. Стена, потолок, окно, прыжок...
Андрей вспомнил про высоченную башню, что в мире песочных часов. Там Дина стоит на балконе, смотрит на огромный диск полной луны и знает: до поворота мира осталось всего несколько ступеней. Он вспомнил сказку о Двухголовой Карте, что была рассказана прошлым летом. На чердаке было душно, солнце жгло спину сквозь грязное слуховое оконце. Дина чуть покачивалась в плетёном кресле напротив и, разглядывая болячку на коленке, говорила, как опрокинется башня и та, которая стоит на балконе, окажется вниз головой, а наверху будет уже другое.
Андрей подумал, что последние песчинки летят с переливающегося всеми цветами неба именно в эту ночь, и тут же Белоглазый в гостиной вскинул голову, поняв направление. Улыбка чуть тронула его губы, лёгкая как крыло Дагаз, этой "чёртовой бабочки", которую Дина неделю назад нарисовала ему на левом запястье, и такая же трудная, как горлышко воронки, что пропускает лишь по одной песчинке. Белоглазый медленно втянул воздух хищным, раздвоенным на кончике носом, слегка задержал майскую свежесть в лёгких и, смакуя, выдохнул в узкую щель между губами. Ветер, чуть согретый его дыханием, взъерошил влажную чёлку Андрея и вылетел в окно. А Белоглазый сделал первый медленный шаг.
Андрей перевёл дух и мысленно позвал Слепня.
Впервые он увидел его утром, когда шёл в школу, в тогда ещё восьмой "В". Три года назад. Неуравновешенное апрельское небо, полчаса назад играющее в окне солнечными зайцами, вдруг затянулось молочным сумраком, густо выдохнуло снежинками, и взвился воинственный танец пурги под сабельный грохот ветра на крыше. Андрей поднял воротник, защищая шею от холодных укусов, и глядел, как из черничной мглы материализуются тёмные цветы, как ближе к земле становятся белыми, ложатся на зелёную траву.
Прохожие стали похожи на взъерошенных зверьков, гонимых сердитой метелью по конторам:
- Р-р-работать, ёшкин кот!
Андрей улыбнулся, расправил плечи под лямками рюкзака, и неторопливо зашагал сквозь набухающий тайным светом снегопад. Мимо ошалело примолкших воробьёв на кусте, мимо плещущих грязью автомобилей, через опустевший бульвар. Когда снег на голове вообразился лётным шлемом, все опять изменилось: пожелтел сумрак наверху, хлопья снега замедлились и поредели, став огромно-пушистыми, а позвякивающая асфальтовая дорога вдруг подмигнула оранжевым. Андрей лихо ухмыльнулся в ответ и поднял глаза на выкатывающийся из-за дома солнечный диск, ткнувший горячим пальцем в лоб:
- Смотри же, дурачок!
Андрей даже споткнулся от неожиданности и оторопело встал, как врезался в невидимый столб. Это действительно было похоже на лёгкое сотрясение мозга: уши заложило, повело, точно асфальтовую саблю, по которой он шёл, кто-то плавно вытаскивает из-под ног и с поклоном убирает в ножны. Он пошире расставил ноги, щурясь в неторопливо колыхающийся силуэт.
В жёлтом воздухе бульвара прямо на Андрея шёл огромный пёс с висячими ушами, вровень с окнами на втором этаже, поставь этого пса рядом с домом. Андрей заозирался на прохожих, но никто не изумлялся. По соседней аллее торопливо цокала молодая женщина, на ходу сворачивая зонтик, всё так же в утреннем темпе неслись мимо машины, развозя по офисам бизнесменов, пятеро работников аварийной службы выгружали из жёлтой машины смотанную кишку, стойки с проводами и какие-то инструменты, через дорогу по тротуару шли два парня из восьмого "Б" и мама с девчонкой-младшеклассницей.
Андрей снова взглянул на весело помахивающего хвостом пса и заметил кое-что ещё: странная переливчатость походки огромной собаки объяснялась лишней парой ног посередине длинного туловища. Миновав посторонившегося Андрея, пёс вдруг остановился, подставив взгляду роскошно-пушистый чуть голубоватый бок. На каждом завитке, на каждой шерстинке покачивался крохотный цветок снежинки, на глазах превращаясь в капельку. Андрей провёл взглядом вдоль туловища вначале не покачивающийся хвост, усыпанный сверкающими каплями, а потом туда, где гордо замерла терьеристая голова, и враз вспотел, встретившись взглядом с янтарным глазом.
Пёс словно наслаждался ошалелой рожей Андрея, пружиня звенящей паузой, пока, наконец, мальчик не выдавил из себя:
- Ой.
- Не "ой", а Слепень! - поддразнил шестилапый.
Так и познакомились.
Пёс спал в фиолетовых барханах, когда услышал, что Андрей зовёт его. Шустрая ящерица еле успела соскользнуть с мохнатого уха, изворачиваясь в воздухе, а Слепень уже вытянулся белым хвостом бумажного змея над шепчущимся песком. Сегодня ночь поворота, последняя песчинка скользит с тоненьким свистом по стеклу, заворачиваясь в воронке узкого горлышка. Полная луна, поблёкшая в последние годы, светит будто новорождённая. И разглядывает с усталого неба разгорающиеся изнутри песчинки.
Ветер где-то шляется, но когда последняя кроха будет лететь на нестерпимый свет таких же, упавших в предназначенные им секунды, он объявится, чтобы взметнуть песчаную бурю. Потом всё уляжется на небо, а отдохнувшее дно распахнёт сияющий глаз. И всё будет...
Андрей понял, что Шестилапый уже в дороге, расчёсывающей его шелковистую грудь, и глубоко вздохнул. В носу хлюпнуло, когда чуть пахнущая тополиными почками ночь вливалась в горло.
Белоглазый кивнул, "услышав" Андрея, повернул ухо на голубоватое пение фонаря в окне, и снова улыбнулся. Теперь в приподнятых уголках губ затаилось нечто плотоядное. Он снова вперил мерцающие белым светом глаза в видимое только ему, чуть качнул головой: "Нет," - и сделал второй шаг. "У-ой-йю," - взвизгнула половица под бесшумной стопой. Чёрный зверёк метнулся с потолка на грудь и принялся, урча, "копать" одеяло острыми коготками. А Андрей вспомнил
небо месяц назад. Цвета ежевичного мороженого с малиновым сиропом. Дина приехала рано утром, выпили кофе, и она отправилась в ванную. Андрей тогда курил на балконе, чуя, как солнце, будто сквозь лупу, сосредоточенно поджигает точку на шее. Он даже поглядел на него, плавающее, посверкивая серпом окантовки, в лужице мутноватого света. И услышал треск: как бумажная вертушка или травинка об спицы велосипеда. Дина вышла на балкон в махровом халате, и он уже начал было: "Просту..." - как она неожиданно перепрыгнула табуретку и оказалась совсем близко. Андрей ещё успел заметить, прежде чем девушка скользнула подмышку, что тень её трудно оторвалась от кафельных плиток, тяжко зависла в воздухе и неохотно приклеилась к ногам, приземлившись секундой позже Дины. "Через четыре недели Зановоборот," - вместо "до свидания" заявил Слепень. Андрей тогда не обратил внимания, потому что Дина вывернулась, подняв нос уткнутый в его рубашку и её рот оказался так близко, а взгляд обдал кипятком. К щекам прихлынула кровь, в горле сжалось...
Когда он оторвался от Дины, чтобы чуть разогнать марево перед глазами, из-за крыш показалось голубо-оранжевое облако с расправленными острыми крыльями, волокущее за собой туманный шлейф дождя. Как прозрачный леденец, подумалось ему перед следующим поцелуем, слившимся с надколовшим со всех сторон тарелку неба громом. Небывало ранним громом в этом году.
Потом они лежали на кровати, в груди шевелилось шероховато-горячее тревожное чудо, и она, обняв его ногой, спросила, глядя на дождь со снегом за балконной дверью:
- А ты знаешь, где делают облака? Огромная труба, серпантин дороги вокруг неё. Дорога широкая, без ограждения, и вот... Из этой трубы идёт дым-дым-дым... - Дина всё повторяла этот "ды-ым", расширившимися глазами глядя на ту самую "трубу", потом помолчала и, быстро взглянув на него продолжала, - Вначале он может рассеиваться облаками, но потом валит всё гуще, и вот уже целое небо в тучах, они пухнут дождём или снегом. А там, где дым выходит из трубы, он поднимается белым толстым полозом и бесконечно вливается в небо, затянутое разноцветными тучами.
Он удивился тому, что она тоже там бывала, и что-то оборвалось с грохотом. Андрей сглотнул едкий страх, подкативший к горлу, и утешился поцелуем, пробормотав ей прямо в рот:
- Только я называю это вулканом туч.
И вот эти четыре недели прошли, ровно сегодня "Зановооборот" по словам Слепня, только что это будет... Чёрт его знает! Андрей вздрогнул, чувствуя, что между ним и Белоглазым установилась отчётливая связь: Белоглазый уже сообразил, где лежит Андрей, Андрей понимал, что делает Белоглазый. Белоглазый помнил, что до кровати осталось ещё пять шагов, Андрей знал, что у того в правой руке, в кармане джинсовой куртки, прозрачный нож. И если этот нож войдёт в горло Андрея, то произойдёт что-то гораздо страшнее, чем смерть: утром на кухню выйдет человек, похожий на Андрея как две капли, никто и не отличит. Он сварит кофе, ровно в полдень откроет дверь, и обнимет Дину. Только Слепень никогда не придёт к нему и, может, Дина будет недоумённо хлопать глазами на отражение в зеркале, глядя из-за его плеча. И если Белоглазому удастся затащить её в постель, она поймёт, что НЕ ТАК. Только будет поздно. А может, она вырвется ещё в коридоре и попытается выскочить на лестницу. Однако дверь уже будет заперта. Этот мудак будет гоняться за ней по квартире, роняя стулья... Но все соседи будут на работе, и никто не услышит...
Белоглазый уверенно шагнул в третий раз, когда Андрей повернул голову и увидел Слепня. Крохотный пёс бежал по перилам балкона, оставалось только встать и открыть окно. Андрей почуял, как нарисованная бабочка на запястье шевельнулась. И тут же защекоталась картинка под браслетом у Дины, что лежала в это время на узкой полке плацкартного вагона.
Дина села. Чуть мутило и сжималось в горле: переход близко, а все дрыхнут, словно ничего не происходит. Девушка обулась, прошла через вагон, мимо спящих в разных позах людей, и вышла из спёртой атмосферы страхов, носков, табаков, убеждений, амбиций, духов, бутербродов, желаний, зубных паст, ответственностей, бальзамов, надежд в тамбур, надеясь, что свежий воздух из разбитого окна...
... дыхания спящих, метания ищущих...
...поможет.
"Всего лишь встать и открыть окно. Прохладный поток развеет дурной кошмар," - Андрей уговаривал пошевелиться онемевшее тело. Белоглазый тоже что-то почуял: четвёртый его шаг был поспешнее, он суетливо повернул голову, прислушиваясь к лёгкому цоканию Слепня, и крепче сжал прозрачный нож в кармане куртки, когда Андрей смог-таки, выгнувшись, оторваться от кровати и неуклюжим прыжком достичь подоконника, чтобы открыть окно и вцепиться мокрыми пальцами в пахнущую ветром белую шерсть.
"В небе столпились нелёгкие тучи, сбились овцы в бестолковую кучу. А взбесившийся серый пастух расшвырял их за задние ноги," - поведал Слепень, ввинчиваясь в густой воздух. И Андрей увидел, как маленькие белые и чёрные овечки зависли в остекленевшем пространстве вверх ногами, вниз ногами, на ёлках и на берёзах, в поле и на небе. Получилась до того сюрреалистично, что стало не страшно, а смешно. Только смеяться не получалось: Андрей одновременно летел на спине Слепня, приближаясь к песчаной воронке, лежал на кровати, чуя, как шевелит крыльями Дагаз, видел, как поезд приближается к тоннелю и в тамбуре Дина вскидывает руку, словно танцуя в заворачивающемся шторме.
- Прости, глаза мои слепы, но я вижу другое... И... Этот танец, похоже, мне всё объяснил: мы с тобой как две части за тонкой стеной, я пришёл из-за. Знаешь, мне надо бы воплотиться, и ты дашь мне это, - бормотал Белоглазый, делая пятый шаг и замахиваясь ножом.
Бабочка сорвалась с руки, и шорох её крыльев поглотил всё. Она выросла, она стала огромной, заполнила комнату, кружась и кружась и летая, и создавая непонятный узор, горящий всё ярче. Андрей, не в силах оторвать от неё взгляд, уже не знал, где Дина, и чувствовал, как вместе с последней песчинкой они летят к узкому отверстию: и ты, и песчинка - выбора уже нет, все в переходе, в жерле воронки, где можно застрять навечно...
Дина вышла в тамбур, когда поезд вошёл в тоннель. Она знала, что будет трудно, только сравнить ощущения не получалось ни с чем: в солнечном сплетении кололо, грудь сдавливало. Каждый вдох стал тяжёлой работой. "Этот или ещё через пару, но уж точно станет не по силам. И всё, что осталось..." - Дина, держась за живот, медленно выпрямилась, - "...это показать всему миру..." - под стук колёс высунула дрожащую руку в окно, сгибая четыре пальца и выставив один средний - "...чего он стоит..."
И тут Андрей вспомнил, что он
"Но Белоглазый забыл, что я как вода, Белоглазый не знал, что имя нам Лагуз, и только потом Ансуз. Белоглазый хотел, чтобы мы с Диной, мы с песчинкой, мы со Слепнем застряли в этом переходе. Но он не знал, что я как вода."
...и подхватил потоком последнюю песчинку, Дину, Слепня и ливанул с потолка комнаты. Белоглазый поднял слепое лицо и ошалел, стоя уже по колено в воде. Дагаз вдруг заметалась в тесном кубе, а пыльца с её крыльев кружилась в мутной воде на полу. Крылья её намокают, и тяжелеет магия пыли, прибитая ливнем. Белоглазый опускает нож и смотрит на разметавшегося в кровати парня с влажными чёрными волосами, горячечно бормочущего во сне: "...и я как вода, а вода..."
Белоглазый удивлённо улыбается, и в этой улыбке только наивная радость от неожиданного исхода. Он присаживается на край кровати, вздыхает, поднимает лицо к светлеющему окну и ложится прозрачным телом в горячее и влажное туловище Андрея.
Дину потихоньку отпускало, всё бледнее становились видения, всё ощутимее реальность: в разбитое окно хлещет майская ночь, разбавляя вонь тамбура свежей струёй, мимо несётся белеющая насыпь, тёмная полоса деревьев, редкие огни. Ей стало так легко, что пришлось даже ухватиться за поручень, чтобы не вынесло бьющим в лицо ветром. Этот вход-перевход - он оказался освежающе-ликующим, простым, как... роды.
Ранним субботним утром, в шорохе "поливалок", гомоне воробьёв и синиц Андрей смотрел сон, и если бы Дина видела его в тот момент, то непременно поцеловала. Но она в это время спрыгивала с подножки поезда в московский прокопчённый вокзал, и почти не удивилась, что Андрей не встречает её, как обещал. Тревога не коснулась её: Дина почти наверняка знала, Андрей сейчас спит на скомканной простыне. Он действительно видел, как смущённый Хронос-пастух отковыривает овец отовсюду, ставит их на ноги друг за другом и, погоняя берёзовой хворостиной, отправляет узкой змейкой между зелёных холмов, между белых холмов, между чёрных холмов. Они идут хвост в хвост друг за другом, а сверху видно, что кроме этой дороги есть много другого: целое поле, и пустыня, и лес, и гора, и море, и...
"Вы идёте след в след, подгоняемые хлыстиком дней, и не знаете, что поворот осуществлён. Но чувствуете, как посвежела реальность?" - думала Дина, оглядывая целеустремлённую утреннюю толпу на перроне метро.
Андрей проснулся ровно в полдень - разбудил звонок в дверь, вывалился из кровати, преодолевая гриппозную ломоту и слабость.
- На мальчика стала похожа, - улыбнулся потрескавшимися губами, углядев коротко подстриженную Дину в сумраке лестничной площадки.
- Нам это удалось, - деловито шагнула она в коридор и удивилась, - Простудился что ли, чудовище?