Кто-то щёлкнул выключателем, и радио умолкло. Джон Рид-старший медленно поднялся из-за стола. Все беспокойно зашевелились. Джон Рид-младший с перекошенным лицом сосредоточенно тушил сигарету.
- Всё кончено, - медленно произнёс Джон Рид-старший. - Америка проиграла, Азия победила. - Он медленно покачал массивной седой головой. - Судьба здорово над нами посмеялась, господа. Мы проделали такой долгий и трудный путь и достигли своей цели - как раз в тот момент, когда император Ницзихуа привёл свой народ к их собственной цели - падению Америки и рождению Азиатского мира.
Но как бы то ни было, господа учёные, наша цель достигнута. Мы научились сжигать атом, превращать его в серебряный свет, серебряный поток энергии, абсолютно безопасно, полностью контролируя процесс, запуская его когда и как того пожелаем. Мир отчаянно нуждается в нашем открытии. Америке оно нужно было для войны, а нынешнему миру оно понадобится для мирных целей.
- Так что же, продадим его Ницзихуа - а значит, всему миру? Или отдадим его миру - и, значит, подарим Ницзихуа?
Джон Рид-младший медленно поднялся с места. У него было сильное волевое лицо и проницательный взгляд, его движения были медленными, но ни поражение, ни возраст, ни отчаяние не были тому причиной. Напротив, он был полон абсолютной решимости и сознания собственной силы. Его голубые глаза, молодые и сильные, сияли в серебристом искрящемся свете золотой лампы. Он посмотрел поверх стола и встретился взглядом с другой парой голубых глаз, слегка прикрытых серебристыми волосами, тонкими и шелковистыми.
- Нет, - сказал Джон Рид-младший мягко и холодно, - мы никому ничего не отдадим и не продадим. Нам достаточно шевельнуть пальцем и шепнуть пару слов, и Ницзихуа осыплет нас славой и наделит властью за то, что мы раскрыли ему секреты атома. Но этого не будет. Конечно, рано или поздно азиаты придут сюда. Они найдут нас, даже здесь. Но на это у них уйдут месяцы, может быть, три, может быть, шесть. Американское правительство постаралось выбрать место для Исследовательского отдела 7-А и обеспечило ему полную секретность. Так что у нас будет время, прежде чем они найдут это уединённое и всеми забытое ущелье. А когда они придут, здесь уже не будет американского Исследовательского отдела 7-А. Здесь будет нечто совсем другое. То, что нам предстоит создать. Ибо у нас есть инструменты, у нас есть машины, и у нас есть эта Атомная Лампа, которая не просто лампа сама по себе. Мы понимаем, что этого недостаточно, чтобы нанести прямой удар по Ницзихуа и Азиатскому миру, и знаем, что они бесполезны сейчас, когда дух единства Америки повержен.
Мы сделали лишь одну вещь, мы зажгли эту лампу. Остались ещё две вещи, которые нам предстоит сделать: восстановить единство Америки и нанести удар по Ницзихуа. Теперь у нас есть для этого средство. Лампа, которую мы зажгли, осветила неизведанные глубины познания. Три дня она горела для нас, и за эти три дня мы видели, как свинец обращается в золото, а необработанный камень - в пылающий радий, мы видели разрывы молний, сокрушающие камень и металл. Но скажите мне, узнал ли кто-то за эти три дня одну бесконечно важную вещь: почему в тот момент, когда Уоррен Луэллин впервые зажёг эту лампу, семеро из нас внезапно оцепенели и умерли, не издав ни звука, в то время как мы, остальные одиннадцать человек, стоявшие рядом с ними и среди них, избежали смерти, и в этот час находимся здесь, живые и невредимые?
Я знаю, это излучения, и против излучений у нас была примитивная защита и наше полное невежество. Но они умерли, а мы - нет. Мы ничего не знаем о тех силах, что выпустили на волю. Но... у меня есть мысли на этот счёт.
Сейчас у нас есть, по меньшей мере, три месяца. За это время мы совершим множество открытий и сотворим множество вещей, удивительных, фантастических, прекрасных вещей, и мы исследуем все глубины, в которые проникает свет этой лампы.
А ещё нам понадобятся люди, люди нашей расы, чтобы поддерживать нас, чтобы помочь нам и удержать то, что мы для них завоюем. И нам понадобится что-то, что сможет противостоять всей мощи армий Ницзихуа. Пока оно не появилось, мы должны как-то сдерживать их ярость. Сдерживать до тех пор, пока не придёт время, пока мы не будем готовы.
Для начала нам нужно создать прочный политический союз нашего народа - в то время как Ницзихуа создаёт прочный союз всех народов Азиатского мира на благо своего собственного народа. Как он это делает? Чтобы построить империю, Ницзихуа изучал древние манускрипты, он брал пример с Рима, Персии, Македонии и Египта, со всех наций, что правили империями, охватывающими мир. Это многому его научило, и первое, что он понял, было следующее: империи удерживают или ниспровергают не мечи и не могущественные вожди-одиночки, но эмоции толпы и движение человеческих масс. Не один человек, а вся раса. Сытый и защищённый раб - более надёжный компаньон, чем свободнейший человек из голодных и обездоленных. Свобода, к которой стремится человек, - это свобода работать, есть, жить и думать так, как он хочет. Таким образом, чтобы успешно править империей, каждому её подданному нужно предоставить свободу в тех областях, которые не имеют никакого значения для империи, но так много значат для него лично. Вы читали обращения Императора. Что он говорит?
- У каждого мужчины будет дом, жена, средства к существованию и мирная жизнь, чтобы наслаждаться этими вещами. Каждому мужчине предоставлено право учиться, думать, жить и поклоняться богам так, как он того пожелает, если это не нарушает покой Императора, - медленно процитировал Джон Рид-старший.
- Поклоняться богам так, как нам будет угодно! Этого, и только этого я буду требовать!
Девять мужчин в замешательстве переводили взгляды с отца на сына, Джон Рид-младший указал на искрящееся серебряное копьё света, в застывшей грации исходящее из золотой лампы, и постепенно в их глаза забрезжило понимание, а на лицах появилось выражение мрачной решимости.
- Но нам не нужны в качестве новообращённых представители чужой расы, - медленно произнёс Дэвид Мьюир. - Как, Джон, мы сможем их отсеять?
- Если моё предположение больше, чем догадка, то даже если у них будет кожа белого цвета, золотистые пряди волос и ровно посаженные глаза, голубые, как жидкий воздух, они не смогут нас обмануть. Мы с радостью примем и их тоже, но ни один новообращённый не проскользнёт к нам, чтобы шпионить, предупреждать наших врагов и раскрывать наши секреты! - сказал Джон Рид-младший. - Нам предстоит совершить тысячу тысяч изобретений, и на их создание у нас есть всего сто дней.
- Кому мы будем поклоняться? - спросил большой и медлительный Торнсен.
- О, это будет одно из важнейших наших изобретений, - ответил Джон Рид. - Да будет так: Единый[1], Владыка всего, что есть и что будет!
[1] Очень сложно переводить нечто столь простое и вместе с тем обширное, как слово 'all' - 'все', 'всё и вся', 'сущее' и т.п. К сожалению, из русского языка исчезло холопское единственное во множественном: 'они-с', оно было бы здесь очень кстати. Кэмпбелл, безусловно, имел в виду игру слов, когда подбирал название своему гностическому божеству. В сочетаниях с теми словами, с которыми оно встречается в тексте, 'all' превращается в 'единый сущий', 'всеблагой', 'всеобъемлющий' и т.п. чисто религиозные формулы. Так что по-хорошему русский эквивалент 'олл' должен нести в себе не только отсылку к абсолютной категории, но и религиозные коннотации. Я долго боролся с искушением назвать его 'Ёдин', но решил не выделываться и взял более скучное 'Единый'.
- Итак, мы построим святилище Единого, в коем пребудет всё, что существует. - Джон Рид-старший медленно кивнул. - И Единый будет проявляться в Пламени. Да. Мы должны изобрести Служение Единому. Которое на самом деле будет Служением Америке.
- Храм будет построен.
- Но не слишком быстро, не слишком быстро, - тихо сказал Рид-младший, наклоняясь вперёд. - Мы должны изучить Единого. У Единого множество лиц, и Его искрящееся пламя - всего лишь одно из них. Легчайшим прикосновением мы явим ещё одну фазу Единого - Повелителя Разрушения! - Его длинные, тонкие пальцы коснулись основания лампы, и в тот же миг колеблющееся пламя потемнело, переливаясь всеми цветами радуги, и внезапно раздвоилось, словно змеиный язык, и тут же стало алым, как свежепролитая кровь, так что затемнённая пещера оказалась залита красным светом. Красный свет сочился с каждого камня и растекался багровой лужей на огромном столе, и даже золото самой лампы обрело багровые тона. Пещера превратилась в обитель ужаса, всё стало алым и чёрным, ибо то, что не отражало этот яростный, вызывающий ужас алый цвет, становилось непроницаемо-чёрным, ибо не было иных цветов, кроме того, который можно было отражать. И каждая сверкающая поверхность теперь отбрасывала свой змеиный язык пламени, который двигался и колыхался - медленно, извилисто, неспешно - в такт дуновениям неведомых субстанций, не ощутимых людьми, скользящих в неподвижном воздухе пещеры.
- А ещё, - сказал Рид (его гибкие белые пальцы снова пришли в движение), - Единый - Повелитель Мудрости!
И его цвет был голубым, голубым, как чистейший сапфир, прозрачным, холодным и чистым. И таким же чистым было четырёхгранное пламя, подобное драгоценному камню, чистое и совершенное, как математическая формула, прямолинейное, словно идеальный кристалл света. Зал превратился в огромную антарктическую ледяную пещеру. Стены и своды сверкали холодными голубыми бликами или были черны, как космическая ночь, и каждая отполированная поверхность излучала четырёхгранное голубое пламя, пламя Единого, Повелителя Мудрости.
II
Майор Нашики[2] остановился. Он был удивлён, но это никак не отразилось на его суровом, неподвижном лице.
[2] Киноведы считают, что Nashiki произносится как 'Насики', ботаники говорят 'Нашики'. Наука ботаника несколько древнее киноведения, поэтому ей больше доверия.
- Стой! - вполголоса скомандовал он, затем осторожно двинулся вперёд по низкому гребню скалы, ступая по обшарпанному, побитому временем песчанику, красному, словно марсианская пыль. Огромная рана в шкуре Земли разверзлась под ним, такая же красная, как камень под его ногами, а ещё синяя, как дымка далёких холмов, и жёлтая, словно морской песок, исчерченная облаками, солнцем и тенью. Дальше был спуск длиной три четверти мили, затем дорога выходила к пересохшему руслу реки, исчезнувшей века назад, когда мощный оползень перекрыл её поток, прорезавший скалы. Ложе реки, окружённое гигантскими колоннами источенных скал - разбросанными то тут, то там каменными столбами высотой в полмили, - было покрыто песком, гладким и белым, похожим на серебристую пыль.
Но не вид ущелья заставил майора Нашики остановиться. Три долгих недели он со своим отрядом разведчиков прочёсывал эту местность и был сыт этими видами по горло. Он остановился, потому что на дальнем склоне, примерно в полумиле слева, виднелось нечто непонятное: как будто обширный участок каменной стены убрали и заменили тем, что не было скалой. В лучах солнца оно сверкало ослепительно белым светом, белым, как чистейшая соль. И в то же время в нём чудились отблески переливающихся цветов, голубого, зелёного, жемчужного и тёмно-алого.
- Капитан Тиаши, приведите американского разведчика.
Вперёд выступили капитан в аккуратной форме и усталый, грязный американец в лохмотьях, его руки были скованы лёгкими цепями.
- Такер, что это? - спросил майор.
Долгое время Такер смотрел молча. Наконец, он медленно проговорил:
- Это что-то новенькое для меня.
Он скрестил свои длинные ноги и устало опустился на землю. Маленький майор впился в него взглядом.
- Пёс, что это? - рука майора метнулась как молния; эхо пощёчины затихло в бесконечном пространстве.
Американец посмотрел на него прищуренными глазами, его лицо оставалось неподвижным.
- Если бы я знал, я мог бы тебе сказать, а мог бы и не говорить. Но так уж получилось, что я не знаю и не могу тебе ответить. Но если тебе так интересно, я могу показать, как туда спуститься. Только тебе придётся снять с меня эти побрякушки, потому что это будет нелегко. Чтобы туда спуститься, нужно цепляться зубами и когтями и смотреть, чтобы не сдуло. Или использовать крылья.
- Капитан, снимите с него кандалы. Мы спустимся вниз. Капитан Тиаши, разбейте здесь лагерь и оставайтесь со своими людьми. Шурими, Хитсали, Кушкиани - вы идёте со мной.
Пятеро мужчин начали спускаться. Американец шёл первым, легко перехватываясь длинными руками от одной опоры к другой, маленькие смуглые азиаты молча следовали за ним, с трудом дотягиваясь до выступов и трещин, легко доступных долговязому американцу. Такер устроил им весёлую прогулку.
Спустившись по скале, они наткнулись на наклонный уступ, который привёл их почти на самое дно ущелья, за ним последовал короткий спуск по голой, осыпающейся скале. Затем был долгий склон горы, изрезанный террасами - и вот они оказались в долине, усыпанной мелким белым песком. Такер неспешно огляделся по сторонам и двинулся дальше.
Они были в трёх милях от ослепительно сверкавшей странной белой стены; солнце уже садилось, и в глубоком каньоне сгущались сумерки. Но там был свет, серебристый свет, который свободно лился через двери и высокие окна, прорезанные в стене. Такер устало тащился вперёд, позади маршировали солдаты. Из-за скользкого песка они то и дело сбивались с ритма.
В полумиле от высоких дверей майор остановился. Яростный блеск белоснежной стены слегка поутих, и теперь он видел, что она из себя представляет. Это бы идеальный пятисотфутовый квадрат белого цвета. По краям квадрат был окаймлён пятифутовыми полосами кристаллов. Верхняя полоса сияла, словно гигантский сапфир; полоса справа была зелёной, цвета молодой листвы. Свет в ней то стремительно нарастал, то мягко переливался, затухая. Полоса слева изливала яркий, сияющий и мягко пульсирующий перламутровый свет, она была похожа на колонну из жемчуга. А нижняя часть квадрата светилась красным, но это не был цвет рубина, это был более глубокий и мрачный цвет свежепролитой крови.
Нашики двинулся дальше. Свет солнца в ущелье угас, они брели по серебристым пескам, освещая путь фонариками, тусклые звёзды слабо подсвечивали могучие чёрные стены каньона, а впереди пульсировали огромные кристаллы, и вся обширная поверхность стены чуть заметно светилась, словно внутри неё разливался яркий свет. Высокие двери были раскрыты, и серебристый свет изнутри каскадом струился по широким ступеням величественной лестницы, ведущей к дверям. Нашики смело начал подниматься по лестнице, и её ступени звенели в такт его шагам, как могучие колокола, глубокие и дремотные. Он и его маленький отряд преодолели половину пятидесятифутового подъёма, когда на верней площадке появилась фигура.
- Кто идёт? - Голос был таким же низким и глубоким, как голос лестницы.
- Майор Нашики, войска Мировой империи, дивизия разведки. Кто вы, и что это за место? - резко бросил он.
- Это Храм Единого, - сказал голос. - Если в вас течёт азиатская кровь, остановитесь на последней ступени. Такова воля Единого, Владыки Жизни.
- Храм Единого? Что это за секта? Я о такой не слышал.
- Единый есть Владыка Жизни, его ипостаси есть Дис, Повелитель Смерти, Менс, Повелитель Мудрости, Тал, Повелитель Мира, и Шан, Повелитель Свершения. Эти его ипостаси составляют Единого, Владыку Жизни.
Нашики продолжил подниматься по Поющей Лестнице, его отряд последовал за ним. Чем выше они поднимались, тем тревожней становилась мелодия.
- Звучит необычно. Но это владение находится в провинции Колорадо, и оно нигде не зарегистрировано. Почему оно не было внесено в список повелений Императора?
- Повелевает лишь Единый, Владыка Жизни. Нашики, ты достиг вершины. Остановитесь, ибо наш Владыка не допускает в свой Храм никого, кроме тех, кто принадлежит Единому.
- Тем не менее, я войду, - злобно рявкнул Нашики. - Гнев Императора падёт на ваши головы, если кто-то встанет у меня на пути. - Он шагнул вперёд.
Человек, стоявший на верхней площадке лестницы, был настоящим великаном. Его окутывал серебристый плащ, подбитый тканью из переплетённых металлических нитей, голубых, красных, серебряных и зелёных. На нём был странный головной убор из серебряной ткани, украшенный дюймовым орнаментом кристаллов чистейшей воды, сапфировых, жемчужных, тёмно-алых и зелёных, которые поблёскивали в свете Храма. В руке он держал причудливый посох трёх футов длиной, выкованный из серебристого металла. Посох плавно сужался кверху до толщины в один дюйм и венчался четырёхдюймовым кубическим кристаллом. Его грани испускали искрящийся свет, верхняя - серебристый со звёздными крапинками, боковые - тёмно-красный, переливающийся жемчужный, зелёный и сапфировый. Мужчина стоял, массивный и неподвижный, нависая над Нашики всеми своими шестью футами, поэтому майор был вынужден остановиться и осмотреть его.
- Кто ты такой? - раздражённо спросил азиат.
- Торнсен, Служитель Единого, - тихо ответил мужчина. - Никто не будет вас останавливать. Но в воздухе Храма Единого кроется смерть для всех, кто не принадлежит народу Единого.
Пока он говорил, посох в его руках разгорался всё ярче и ярче. Серебристое пламя на верхней грани кристалла взметнулось на фут, серебристое от тысяч звёзд, которые вспыхивали и исчезали в нём в одно мгновение, а с тёмно-алой грани, смутно видимое, сползло, извиваясь раздвоенным змеиным языком, пламя багряного цвета. Но вот оно дрогнуло и угасло, и серебристые сполохи тоже потускнели.
Нашики тихо рассмеялся.
- Пока вы держите свои руки на виду, мне не страшен гнев богов, - сказал майор. Он снова шагнул вперёд.
Великан неспешно преградил ему путь.
- Это Смерть, - сказал он.
Нашики скользнул по нему взглядом и заглянул в двери Храма. Перед ним была огромная светлая зала простой кубической формы, размерами пятьсот на пятьсот футов и такой же высоты. Её дальняя стена была вырублена из чёрного гагата, на её фоне сиял золотом гигантский алтарь: могучий посох толщиной пятнадцать футов, увенчанный огромным кубическим кристаллом, окрашенным в те же цвета, что и кристалл на посохе служителя. И из его верхней грани вырвался столб серебряного пламени, сверкающего, искрящегося. Правая стена залы была зелёной, как свет кристалла, левая переливалась как огромная жемчужина, потолок был голубого цвета, более яркого, чем летнее небо. Пол храма был морем бурлящей крови.
На мгновение это зрелище остановило Нашики. Потом он собрался и сделал ещё один шаг к дверям.
- Это золото, - сказал он. - Всё золото является собственностью Императора, для украшений должны использоваться только сплавы.
И снова мужчина заступил ему дорогу.
- Там Смерть, - медленно сказал он. - А всё это золото - собственность Владыки Жизни.
Нашики отступил назад, его движения были стремительны, как язык хамелеона, в его руке внезапно появился револьвер.
- Отойди в сторону, - приказал он.
Торнсен шагнул в сторону и встал, слегка склонив голову.
Нашики перешагнул порог Храма и вступил в море крови.
И упал замертво.
Падая, он не издал ни звука, а упав, замер в полной неподвижности; в Храме царила тишина, и не было ни движения, ни звука, и в эту секунду ничего не изменилось, за исключением того, что на полу появился безвольный пустой мешок, отвергнутый жизнью.
Его маленький отряд двинулся вперёд, винтовки разом поднялись, и зазвучали гневные голоса, высокие и резкие. Торнсен поднял свой посох и снова заговорил:
- Стойте! Я не прикасался к нему. Его покарал Дис, Повелитель Смерти. Я вынесу его из Храма, ибо для вас переступить порог - это смерть.
Внезапно солдаты вытолкнули вперёд мужчину, взъерошенного, оборванного и измождённого. Три винтовки упирались ему в спину.
Такер посмотрел в широкое спокойное лицо Торнсена.
- Если вы американец, Единый благоволит вам, - ответил Торнсен.
Медленно, неохотно, Такер пересёк черту. Он остановился за порогом, и его взгляд притянул огромный кубический кристалл алтаря. Словно завороженный, он перешагнул через мёртвого азиата и направился к алтарю. Торнсен следовал за ним. В двадцати футах от кристалла Такер остановился и обернулся на служителя.
- Единый... Единый... - сказал он, - Я никогда не слышал...
- О, Единый, Владыка Жизни! Усталый и измученный путник стоит перед твоим алтарём. О, Единый, Владыка Жизни, очисти его своим пламенем, дай ему свою жизнь! Тал, Повелитель Мира, страждущий путник стоит перед твоим алтарём. Даруй ему Жизнь, о Владыка Жизни. Даруй ему Мир, о Тал.
И серебряное пламя взметнулось вверх, а затем, подобно фонтану, расплескалось и осыпалось на них мерцающими искрами света. Величественный кристалл медленно развернулся к ним зелёной гранью. Серебряный свет начал угасать, и из глубин кристалла поднялись и закружились потоки зелёного света. Нежная зелень, успокаивающий изумрудный свет омыл людей снаружи и изнутри, а затем вернулся обратно в кристалл.
Спустя мгновение Такер очень медленно повернулся обратно к алтарю. Его лицо очистилось, глаза сияли новой жизнью, новой надеждой; его усталое тело распрямилось и налилось новой силой.
- Единый... Единый... - прошептал он. Он медленно опустился на колени перед мягко светящимся зелёным кристаллом.
- У меня снова появилась надежда... Надежда... А ведь мне казалось, она покинула меня навсегда. О, Боже... Позволь мне остаться, позволь мне остаться...
Внезапный вихрь серебряного огня смыл остатки зелени, пламя окутало Такера со всех сторон, и он очень медленно опустился на пол, устраиваясь поудобнее.
Торнсен обернулся к двери. Азиаты наблюдали за происходящим, опустив винтовки. Внезапно стволы вновь поднялись вверх.
- Мы сейчас войдём. Тут нет никакой смерти в воздухе. Какое-то оружие...
- Для вас это смерть! - твёрдо сказал Торнсен.
- Подойди сюда! - рявкнул один из солдат, - Мы сейчас проверим. Встань рядом со мной... ну, ближе!
Вместе с Торнсеном, плечом к плечу, они переступили порог. И маленький азиат беззвучно осел на пол.
- Это Дис, Повелитель Смерти, - снова сказал Торнсен. - Не переступайте порога, я сам вынесу их тела. Вы должны мне поверить, потому что неверие - это смерть. Неужели вы думаете, что человек способен убивать таким образом, как умерли эти люди? Посмотри на их глаза, потрогайте их плоть.
Он поднял обмякшее тело Нашики и перенёс его через порог. Оставшиеся двое японцев быстро склонились над трупом, приглушённо чирикая по-своему, обсуждая увиденное: глаза майора были белыми, как глаза дохлой рыбы; его плоть была как будто сварена в кипятке, она была жёсткой и обесцвеченной. Их щебет внезапно стал громче, и они отшатнулись от тела, а их винтовки метнулись прикладами к плечам, нацелившись на человека в белой мантии.
Огромный кристалл алтаря мгновенно развернулся к ним алой гранью, и из неё вырвался чудовищный раздвоенный язык пламени, похожий на огромную плеть из светящейся крови. Змеиный язык стремительно обвился вокруг одного из солдат, а его кончик дотронулся Торнсена, и пламя охватило тело служителя.
Торнсен предостерегающе щёлкнул языком, и второй японец застыл на месте, наблюдая, как медленно увядает его товарищ. Торнсен, стоящий в самом сердце алого пламени, оставался спокоен и неподвижен.
- Благодарю Тебя, Дис, - сказал Служитель, слегка склонив голову.
Он поднял глаза, чтобы посмотреть на последнего оставшегося в живых японца.
- Возвращайся к своим, - сказал он. - Приведи своих спутников и заберите эти тела.
- Я не могу уйти, - вдруг завопил азиат, - не могу! Я не знаю дороги, нас привёл сюда американец. Сейчас ночь, и я не смогу найти тропу.
Торнсен внимательно посмотрел на сломленного человека.
- Где твои спутники? - спросил он. - Я отведу тебя к ним.
- Нет-нет - я не предам своих...
- Мы никому не причиняем вреда. Мы служим Единому, Владыке Жизни. Бояться должны те, кто посягает на границы, очерченные Единым. Ты не должен бояться. Я помогу тебе.
Азиат поднял глаза на широкое, спокойное лицо Торнсена.
- Они на вершине вон той огромной скалы. Там виден их костёр...
- О Тал, принеси мир! - тихо воззвал Торнсен. Посох в его руке повернулся, и маленький человечек закричал, когда к нему потянулось сияние зелёной грани кристалла. Он попытался сбежать по ступенькам Поющей Лестницы, но громкое эхо его шагов заполнило всё, и мир померк в его глазах. Он спал.
Солдат приоткрыл глаза. Над ним нависал капитан и тряс его за плечо, сверкая сердитыми глазами.
- Шурими, отвечай! Почему ты вернулся? Где твой командир?
Шурими вскочил на ноги. Под его ногами был твёрдый красный песчаник, слева виднелась расщелина большого каньона.
- Мёртв... - выдохнул он. - Умер в Храме Единого!
Утреннее солнце выглянуло из-за скалы, и его первые, слегка красноватые лучи упали на лагерь.
III
Три огромных конвертоплана бесшумно падали из голубого неба, их огромные крылья медленно вращались в неподвижном воздухе. Строго по вертикали они опускались на полоску серебристого песка между взметнувшихся в небо стен причудливой, буйной окраски: угрюмо-красной, аспидно-голубой и тускло-золотистой, которые беспрестанно менялись в переменчивом солнечном свете, пронизывающем бегущие облака. Три больших геликоптера, боевые драконы Азиатского Мира, отважно пристроились у них по бокам. Машины коснулись грунта и остановились, из них потянулся медлительный поток людей, вышедших, чтобы взглянуть на противоположную стену ущелья, где стоял белоснежный Храм Единого, окаймлённый голубыми цветами Менса, зеленью Тала, мерцающим жемчугом Шана и мрачно-алым цветом Диса, Повелителя Смерти.
Командир вышел мгновение спустя, за ним последовали тридцать женщин в поношенной одежде, порванной и залатанной, а с ними с полдюжины таких же оборванных детей. Командир быстро раздал приказы солдатам, и вскоре генерал-лейтенант Хитсохи начал подниматься по массивным серебряным ступеням Поющей Лестницы. Освещённые солнцем, ступени ослепительно сверкали, дремотным эхом отзываясь на его шаги. Потом они зазвенели громче, когда вслед за генералом на лестницу вступили восемь человек под командованием капитана Чу Ли, и ещё один рядовой, некто Шурими. А затем, наконец, появились американки с детьми, и перезвон лестницы превратился в могучее пение, которое бесконечным эхом разносилось по окружённому скалами ущелью.
На верхней площадке Хитсохи остановился. Перед ним вырисовалась величественная фигура Торнсена, Служителя Единого.
Азиат повернулся к Шурими и коротко спросил:
- Это и есть тот самый человек?
- Да, генерал.
- Это из-за тебя погибли майор Нашики и трое рядовых из войск Мировой Империи? - спросил Хитсохи, снова поворачиваясь к великану.
- Единый, Владыка Жизни даровал им смерть, воин. Это Храм Единого, и перед Кубическим Кристаллом Единого могут стоять только наши люди, ибо такова воля Единого. Никто не может противиться воле богов, воин.
- Я ещё не встречал богов, которые бы убивали сами, а не руками своих людей. Кроме того, мне доложили, что вы нарушили Указ о регистрации. А ещё есть сведения, что, вопреки воле Императора и законов Империи, вы храните здесь золото в металлических слитках. Это так?
- Из него создано основание Кубического Кристалла. Единый пожелал этого. Таким оно и останется, - просто сказал Торнсен. - А теперь я хочу предупредить тебя, как предупреждал Нашики, что на Алом Полу Диса вас ждёт смерть. Ты мне не веришь, тогда поверь вот во что: даже человек невежественный не станет рисковать, оказавшись во владениях неведомых могущественных сил, будь то силы, которые человек способен понять, или те, что навсегда останутся за пределами ограниченного человеческого разума, и такова воля Единого.
Хитсохи смерил его презрительным взглядом.
- Вы нарушили Указы Императора, за это, а также за убийство майора Нашики, ты и твои сообщники арестованы. Могущественные силы Империи, священник, находятся как раз в пределах ограниченного человеческого разума!
- Мы не нарушили никаких Указов. Это Храм Единого, и, как гласит Указ Ницзихуа, храм или иное культовое сооружение, не предназначенное к продаже, не подлежит регистрации или обложению налогом. Это Храм Единого, вечный и неизменный. Он не может быть продан ни при каких условиях, поэтому он не подлежит регистрации.
И, как гласит Указ Ницзихуа, любой человек или организация могут хранить и использовать золото для тех целей, которым может служить только золото.
Мы не нарушаем ни одного Указа.
- Вы используете золото, потому что не можете использовать ничего другого?! Это неправда, вы вполне можете использовать сплавы, которые обладают блеском, цветом и нетленной красотой золота. Для украшений не нужен более благородный металл.
- Что ж. Дай мне кусочек металла, воин. Я покажу тебе, почему Храм Единого использует золото.
- Шурими, твой штык. Передай ему.
Солдат неохотно вышел вперёд и протянул штык гиганту в белой мантии, стараясь держаться от него подальше. Торнсен взял штык, обернул его конец складкой своего плаща и поднял к кубическому навершию своего посоха.
- О, Единый, Владыка Жизни, пусть твоё пламя заиграет на этом металле, испытай его основательность!
Серебряное пламя посоха подпрыгнуло, угасло, вновь взметнулось на восемнадцать дюймов вверх и загорелось ясно и холодно, умирающие звёзды серебряного света превращались в крошечные кристаллы и тихо позвякивали, рассыпаясь.
Торнсен провёл штыком через столб пламени, и пламя омыло его и прошло сквозь него. Потом он вернул оружие владельцу.
- Это была воля Единого, Владыки Жизни. Испытай свой клинок, воин.
Шурими неохотно принял штык обратно. Он покрутил его в руке. С пронзительным высоким звуком, предсмертным криком сверкающих кристаллов, металл штыка исчез, рассыпался тончайшей пылью, медленно оседающей в воздухе.
В наступившей тишине раздался голос служителя:
- Указ гласит: 'Человек может хранить и использовать золото для тех целей, которым может служить только золото'.
Шурими медленно разжал ладонь, и остатки штыка просыпались на землю серебристым дождём из пыли, сверкающий в солнечных лучах. Хитсохи искоса глянул на испуганного рядового, затем снова обратился к служителю.
- Твой посох серебряный, - внезапно рявкнул азиат. - Значит, золото не является незаменимым!
- Мой посох сделан из иридия и платины, - ответил Торнсен. - Мы с радостью откажемся от нашего золота, если нам дадут платину, иридий, осмий, родий или другие благородные металлы. Все прочие не выдерживают Пламени Единого, а в змеином языке пламени Диса, Повелителя Разрушения и Смерти, они распадаются ещё быстрее.
Поэтому мы не нарушили никаких указов, мы точно повинуемся приказу Императора Ницзихуа: 'каждый человек может поклоняться богам так, как он того пожелает и как ему представляется подобающим'.
- Но вы по-прежнему виновны в убийстве майора Нашики, - сказал Хитсохи. Голос его звучал уже не столь резко. - За это преступление Храм должен быть конфискован.
- Я не виновен, я предупреждал Нашики, как предупреждал и вас, что смерть поджидает вас на полу Диса и в пламени Единого. Смерть для всех, кроме народа Единого. Я не поднимал на него руку, но он угрожал мне оружием и приказал впустить на территорию Храма. Он не ведал силы Единого и по незнанию беспечно вошёл в Храм, словно невежественный дикарь входит на территорию мощной электростанции, не веря в смерть, которую невозможно увидеть глазами. В том, что случилось, моей вины нет.
Хитсохи прищурился с кривой усмешкой.
- Что ж, - произнёс он, - что ж, теперь вам придётся впустить внутрь меня. И мой отряд. Конечно, мы будем вынуждены защитить себя от враждебных действий остальных членов вашего духовенства, которые скрываются в Храме.
- Капитан Чу Ли, - бросил он через плечо, - постройте отряд, как было приказано.
Люди перетекли с места на место, как зыбучий песок. Тридцать американских женщин с потухшим взглядом, безропотно встали неровным кругом вокруг воинов-азиатов, плечом к плечу, живым щитом, сквозь который не могло пробиться никакое оружие.
Хитсохи посмотрел на Служителя, и на его тонких губах появилась натянутая улыбка.
- Вперёд, - приказал он.
Они перешагнули грифельно-белый порог и вступили на зловещий алый пол Диса, Повелителя Смерти.
Женщины успели сделать три шага, когда капитан Чу Ли, шедший во главе азиатов, достиг Барьера Порога. Он шагнул вперёд и беззвучно осел на пол и опрокинулся на спину. Его глаза уставились вверх, белые, мёртвые, пустые глаза дохлой рыбы. Его падение было столь внезапным и бесшумным, что его никто не успел осознать. Двое солдат, следовавшие за капитаном, перешагнули его тело и умерли прежде, чем остальные сумели остановиться.
Женщины продолжали идти дальше, глядя в пустоту, с отрешёнными усталыми лицами. Опасность их не коснулась, их никто не замечал, и никто не пытался остановить.
- Это смерть, - тихо произнёс Служитель в наступившей тишине. - Здесь обитают силы, которые человек постичь не в силах, такова воля Единого, Владыки Жизни. И по воле его женщина переступила порог, а ты переступить не вправе.
Женщины подошли к алтарю и молча замерли, глядя на кристалл. На их лицах появилось удивительно спокойное и умиротворённое выражение после долгих месяцев ужаса и агонии, принесённых войной.
Торнсен подошёл и встал рядом с ними.
- Таль, Повелитель Мира, верни им силу и бодрость.
Заговорила женщина, тихо и напряжённо.
- Может... может ли ваш Единый вернуть... здоровье больным?
Она подняла своего сына, шестилетнего мальчика с тощими ногами, тонкой шеей и костлявыми руками. Его голова была обрита и казалась слишком большой для его тщедушного тела.
- Вот - это туберкулёз, вызванный отравляющим газом.
- Единый есть Владыка Жизни. Подойди ближе, женщина.
Серебряный фонтан света тихо и ровно рассыпал искры. Торнсен провёл женщину вокруг большого кристалла к подножию золотой лестницы. Её ступени мягкими глубокими нотами отзывались на каждый их шаг, пока они не оказались на верхней площадке, на одном уровне с вершиной кристалла. Под ними раскинулось полотнище алмазно-чистого света.
Торнсен взял ребёнка на руки. Тот испуганно вцепился в его огромные руки.
- Ляг сюда, - мягко сказал Служитель, и мальчик лёг посреди пульсирующего серебристого света, вдыхая ярки искры звёзд. - О, Единый, Владыка Жизни, слабый и охваченный болезнями покоится на твоём кристалле, омытый твоим пламенем. Пусть твои могучие силы войдут в него, пусть вернут ему здоровье!
Серебряное пламя устремилось вверх, проникая в тело и проходя сквозь него, беззвучная красота света распространилась, пока мальчик не скрылся в её сияющей оболочке. Затем она рассеялась, и мальчик медленно сел.
- Мама, - сказал он, - мама, сними меня отсюда! Я... я хочу есть... - он тихо заплакал.
Женщина взяла мальчика на руки и посмотрела на Торнсена. В её глазах были испуг и благоговение.
- Единый приносит здоровье, он дарует силу и бодрость. Другая ипостась Единого, Каррон, Повелитель Времени, приносит полное исцеление от болезней.
Посох в его руках повернулся, на грани кристалла засиял, нарастая, изменчивый жемчужный свет Шана, Повелителя Свершения и Счастья, он потянулся к матери ребёнка и окутал её. Напряжённые черты лица её расслабились, и она рассмеялась.
- Он... он снова здоров! И он снова голоден.
Служитель улыбнулся.
- Ребёнок исцелён. Подойдите ближе, женщины Единого, чтобы Его Пламя придало вам сил.
Женщины осторожно приблизились к алтарю, и из него внезапно взметнулся огромный столб серебристого пламени. Пламя взлетело и осыпалось звёздными брызгами, падая на них, проходя сквозь них. И новая сила влилась в их тела, и усталость стекла с их плеч, как стекает вода со спины пловца, когда он достигает дальнего берега.
Торнсен вернулся к дверям Храма. Японцы, до того погружённые в задумчивую меланхолию, начали пробуждаться, когда служитель предстал перед ними. Голубое пламя Менса пульсировало в его посохе.
Хитсохи, нахмурившись, смотрел на посох, внезапно его револьвер взметнулся вверх.
- Что это за оружие у тебя в руках? - спросил он. - Дай мне этот кристалл.
- Это Кристалл Единого. Для тебя он станет Кристаллом Смерти.
- Дай мне этот кристалл! - рявкнул японец. Дуло его револьвера смотрело точно в глаз Торнсена.
Торнсен улыбнулся.
- Стреляй, воин. Пули не страшны носителю Посоха Единого.
Револьвер Хитсохи выстрелил. Служитель остался стоять, не шелохнувшись. Японец снова открыл огонь, ещё и ещё раз. Солдаты позади Хитсохи что-то защебетали, возбуждённо тыча пальцами. Хитсохи посмотрел вниз и увидел у ног Торнсена три свинцовых шарика. Идеально круглые, без вмятин, они неспешно раскатились в разные стороны по белоснежному камню.
- Кристалл - это Смерть, - тихо сказал Торнсен. - Я предупреждаю тебя. Поскольку ты настаиваешь, я передам его одному из твоих людей. Не тебе, потому что ты должен будешь доложить о том, что произойдёт. И вот что будет дальше: твой солдат не продержит его в руках и пяти секунд. Потом он умрёт.
- Шурими, возьми кристалл, - пролаял офицер после секундной паузы.
- Он говорит правду - это Бог... Бог... - взвыл Шурими, отшатнувшись в сторону, взглядом умоляя командира отменить приказ.
Револьвер Хитсохи снова подал голос. Шурими развернуло боком, и он пал на ступени Поющей Лестницы. Лестница отозвалась эхом и запела - всё громче и громче, пока тело японца катилось по ступенькам, и вот уже вся огромная лестница гремела похоронным перезвоном колоколов.
- Ташисту[3], возьми кристалл, - спокойно сказал Хитсохи.
[3] Скорее всего, опечатка, и должно быть Tashitsu вместо Tashistu.
Солдат обречённо шагнул вперёд, словно шёл навстречу смерти, и взял из рук Торнсена посох с пылающим кристаллом. Посох был тёплым и тяжёлым, очень тяжёлым. Солдату казалось, что посох издаёт мягкий, нарастающий гул, отдающийся эхом под сводом черепа, но гул не пугал, а успокаивал, он был музыкой, тягучей и умиротворяющей, как густой маковый дым. От него немели рука и ноги, а веки становились тяжёлыми... тяжёлыми... тяжёлыми...
Торнсен вырвал посох из рук мужчины в тот момент, когда он начал заваливаться на спину.
- Он был обречён на смерть, но не умер, потому что продержал Смерть в руках не больше двух секунд, и поэтому я, возможно, ещё могу его спасти.
Кристалл Единого на его посохе вспыхнул серебристым пламенем, и его нити, извиваясь, потянулись к японцу и заплясали на его теле. Солдат дёргался и корчился вместе с ними, как безвольная кукла, а потом внезапно очнулся, крича от боли и ужаса, и стал с воплями кататься по белоснежному камню.
- Сияние Единого сжигает тех, кто не принадлежит к нашей расе, в лучшем случае оно причиняет сильную боль. Но оно же и исцеляет. Его боль пройдёт уже через день, исцеление наступит позже, - медленно произнёс Торнсен.
- Теперь ступай, и пусть Менс, Повелитель Разума, принесёт тебе мудрость.
Посох в его руках повернулся, и холодная голубизна четырёхгранного пламени Менса заглянула в глаза Хитсохи, и её сияние омыло его изнутри. Всё сущее в мире вдруг стало абсолютно ясным для него, повсюду он видел проблески бесконечного понимания, и Храм стал прозрачен для его разума, и внутри него Хитсохи виделись движения могучих существ, чьи тела были потоками и пламенем неведомой силы, необъятной и непреодолимой, и даже само строение гигантского Храма было слишком мало, чтобы вместить их, могучих, тысячефутовых Титанов, снисходительно наблюдавших за ним и его людьми.
Ему открылись - ясно и точно - структуры атомов, труды людей и тайны излучений. И он сам был бесконечным и всепонимающим, наблюдая за всем со стороны. И мысли его людей, и спокойная уверенность стоящего перед ним человека были ему известны и понятны. Вся Земля, вся бесконечная Вселенная лежали перед ним чётко выстроенной схемой, ясной для его ума. И он знал, что Единый был тем пространством, в котором вся тьма вещей, которые есть и будут, обретают своё бытие.
Он повернулся, и, не говоря ни слова и не оглядываясь, зашагал вниз по Поющей Лестнице. Его люди, чуть помедлив, последовали за ним, и вскоре всё ущелье звенело в такт мелодии Лестницы.
IV
Нишаки благосклонно кивнул генерал-лейтенанту Хитсохи и ласково улыбнулся.
- Доклад интересный, генерал Хитсохи, - сказал он. - Но совершенно бессмысленный. Подробности, которые вы нам сообщили, не представляют интереса, их гипнотические методы ни в малейшей степени не интересуют Мировую Империю. Вы можете ответить коротко и ясно на три простых вопроса?
- Да.
- Здание является крупным культовым сооружением, которое не подлежит продаже и, следовательно, не облагается налогом и не подлежит регистрации?
- Да, - тихо сказал Хитсохи. - Это правда.
- У них имеются золотые украшения, но природа их использования такова, что в соответствии с разделом двенадцать-'В' июльского Указа Императора золото не может быть заменено сплавом?
- Таков вывод следствия, возможно, сделанный под воздействием гипноза, как вы предполагаете. Как бы то ни было, металл превратился в пыль, и она рассеялась в воздухе. Возможность исключения золота была упомянута в Указе, следователь был удовлетворён соблюдением условия.
- А удовлетворён ли следователь тем фактом, что смерть наших людей в здании не привела к его конфискации в соответствии с законами Мировой империи?
Хитсохи молча стоял перед Советом, его лицо было неподвижно, словно выветренный камень. В комнате с каменными стенами царила тишина, все присутствующие внимательно смотрели на свидетеля. Наконец он заговорил столь тихим голосом, что его можно было расслышать только благодаря наступившей тишине.
- Ни рука человека, ни оружие, известное или мыслимое следователю, не были причиной их смерти. Они переступили порог - и умерли. Вслед за ними порог переступили американцы - и выжили. Все погибшие умерли без звука и признаков агонии, их ткани были словно бы сварены. Научный отдел сообщил, что каждый нерв, каждая клетка, все их ткани были коагулированы. Следователь считает, что ни один человек не был причиной их смерти. Является ли доклад следователя полным в меру его скудных возможностей?
- Доклад завершён, - любезно сообщил Нишаки. - Совет не принимает и не утверждает данный доклад. Следователь может идти.
Хитсохи чопорно поклонился, выпрямился и вышел из комнаты. Вернувшись в казарму, в свой кабинет, он поступил так, как Совет и ожидал от любого японского офицера в данных обстоятельствах. Он умер со страхом и печалью в сердце, ибо Единый был самым настоящим божеством, вот только безразличным к самому Хитсохи и всей его расе. Эта горькая истина открылась Хитсохи в Пламени Менса, Повелителя Мудрости.
V
Торнсен, Служитель Единого, стоял на Великом Кристалле, и серебряное Пламя Владыки омывало его снаружи и пронизывало насквозь. Его голос был глубок и мягко раскатывался эхом в огромном Храме:
- В Храме Единого могут оставаться только присягнувшие Ему слуги. Все прочие, слушайте, что я вам скажу. Все, кто пожелает, будут допущены в Храм. По воле Единого, они могут оставаться в Храме на время молитвы. Владыка примет их в своём Храме, и выслушает их молитвы, но Он не всегда будет на них отвечать в полной мере. На это никогда не следует уповать, ибо планы Единого и Его решения должны совпадать с решениями Его ипостаси, Каррона, Повелителя Бесконечного Времени. Единый не станет печься о сиюминутном благе или благе конкретного человека, если в жертву им будет принесено Бесконечное Время или вся наша раса.
Все, допущенные в Храм, могут приходить в него снова и снова. Вы всегда сможете найти здесь убежище, исцеление и место для отдыха. Единый подарит вам здоровье, Тал, Повелитель Мира, принесёт вам утешение.
Но сейчас вы отдохнули. Тал вернул надежду вашим сердцам, а Единый придал силы вашим конечностям. Возвращайтесь в свои дома. Эймос Такер проведёт вас, и ваша тропа будет ровной, а путь лёгким. В эту ночь, и в следующую, и на третью ночь Кристалл Единого, который я вам дам, будет светиться благим огнём, но на четвёртую ночь кристалл потемнеет, и его пламя погаснет. Тогда оставьте его, ибо на шестую ночь он рассыплется прахом и будет яростно пылать, когда Дис-Разрушитель покидает его.
А теперь ступайте по своим домам. Да пребудет с вами Единый.
- Мы... Служитель, мы можем вернуться ещё раз? - ясный, взволнованный женский голос эхом разнёсся по Храму.
Огромный кристалл, на котором стоял Служитель, медленно повернулся. Перед людьми проплыли зелёная грань Тала, красный лик Диса, жемчужный свет Шана, и, наконец, перед ними предстал сапфировый свет Менса, Повелителя Мудрости.
- Храм Единого и лик Менса всегда открыты для вас, - сказал Торнсен, и кристалл засиял, и постепенно всё в храме застыло, и мысли присутствующих обрели покой и уверенность, и каждая деталь в них обрела неземную ясность и чёткость. Но едва они перевели дыхание, как голубой свет Менса, Повелителя Мудрости и Понимания, угас.
Без единого слова они медленно повернулись и потянулись к выходу из Храма. Каждый нёс с собой небольшой свёрток, сплетённый из серебристых металлических нитей, и в каждом свёртке было упаковано полсотни крошечных округлых самородков очень тяжёлого и очень красивого металла - потому что людям было запрещено владеть золотом, но не было запрета на другие благородные металлы. Перед огромным сияющим кристаллом остался стоять один Эймос Такер, тощий, поджарый мужчина, обветренный и загорелый от жизни под открытым небом.
- Такер, - тихо сказал Торнсен, казалось, что вся огромная зала шепчет его голосом, - ты поведёшь их?
- Я поведу их, Служитель.
- Ты будешь защищать их ценой своей жизни?
- Я буду защищать их ценой своей жизни, Служитель.
- Тебе, и только тебе я отдаю этот кристалл. Однако, если случится так, что тебе и остальным суждено погибнуть, кристалл Единого не попадёт в руки врага. Он тут же взорвётся смертоносным пламенем. И вот ещё о чём я должен тебе сказать: если тебе будет угрожать опасность, которую ты не в силах преодолеть, держи кристалл перед собой так, чтобы око Диса было обращено в сторону опасности, и взывай к Дису, чтобы он защитил тебя. Скажи только: 'Защити свой народ, Повелитель Дис!' - и Дис послужит тебе. Но он будет служить тебе только пять раз.
Когда солнце сядет, воссияет серебряный свет Единого, он будет направлять вас и светить вам ещё два часа, а в тёмное время на вас будет изливаться его тепло, так что вам будут не страшны ни холод ночи, ни её тьма. Запомни всё это и ещё то, что с наступлением шестой ночи кристалл рассыплется. Ты запомнишь это, Эймос Такер?
- Я запомню, Служитель. Я... я могу вернуться сюда? Чтобы привести других, слабых и немощных, уставших от жизни?
- Если они из народа Единого, мы примем их. Ты можешь отправляться в путь, Эймос Такер.
Торнсен поднял с золотой платформы кубический кристалл. Его стороны были по четыре дюйма, а грани окрашены в серебряный, сапфировый, жемчужно-зелёный и угрюмо-алый цвета. Кристалл покоился на резном основании из серебристого металла. Он выглядел безжизненным камнем, но Служитель окунул его в звёздное пламя Единого и тихо произнёс над ним какие-то слова, из алтаря взметнулся могучий язык пронизывающего света, и когда он угас, кристалл в руках Торнсена засиял собственной жизнью. Служитель передал его Такеру и молча провожал его взглядом, пока тот не пересёк угрюмо-алый пол Храма и не скрылся за дверями.
- Они ушли, Джон Рид, - тихо сказал Служитель.
Кубический кристалл потускнел до слабого свечения, сияние стен Храма начало меркнуть, пока внутри не сгустились разноцветные сумерки, а голубизна Менса на потолке не превратилась в кристально чистое полуночное небо. Из едва заметного дверного проёма в стене цвета гагата вышел Джон Рид-старший в мантии сапфирно-голубого цвета и плаще из лазурных металлических нитей, его серебристые волосы были спрятаны под головным убором, подобным тому, что носил Торнсен, только он был из голубого металла. Крошечный кубический кристалл в навершии был таким же пятигранным[4] кубом Единого, отличие было в том, что на его передней грани сияло четырёхгранное пламя Менса, Повелителя Мудрости, голубое, под цвет глаз на морщинистом лице Джона Рида-старшего. Позади появилась одетая в зелёное фигура Роберта Блейка, Тала, Повелителя Мира. Такой же высокий как Торнсен, но более худощавый, а его лицо под головным убором было испещрено морщинами и тысячью отметин Каррона, Повелителя Времени, прорезанных тонко и глубоко резцом, который закаляла и направляла Тамар[5], Повелительница Милосердия. Его глубоко посаженные глаза были зелёными, как его плащ, в них светилось человеческое понимание.
[4] Возможно, Кэмпбелл имел в виду, что у куба, закреплённого на шапке, посохе или алтаре видны только пять граней, а шестая скрыта основанием.
[5] Имя Госпожи Милосердия Кэмпбелл зачем-то написал через двойное 'м', и это не опечатка, а замысел автора. Тут следует уточнить, что любвеобильную царицу звали Tamar, а tammar - это вообще-то порода кенгуру или арабская бытовая ворожба (типа 'икота, икота, уйди на Федота, с Федота на Якова, с Якова - на всякого').
Вошёл молодой Джон Рид, его бронзовые волосы были скрыты под угрюмым цветом Диса, Повелителя Разрушения, его суровое, решительное лицо выдавало характер этого человека, до предела честного, но лишённого снисходительности к чисто человеческим оплошностям. Для него там, где успех был гарантирован по всем законам науки и теории вероятности, никакие оправдания человеческой слабости не были приемлемы. Он был человеком безграничной выносливости и железной воли, готовый ради дела, которое он считал справедливым, вывести свои железные мускулы и железные нервы на пределы человеческих возможностей, и ожидал того же самого от других. И когда они терпели неудачу, вёл суровый подсчёт их недостатков.
Джон Рид носил алые цвета Диса.
За ним вошли остальные в одеяниях Храмовых Служителей с накидками и головными уборами из плетёного металла. Они тоже носили кубические кристаллы Единого на своих головных уборах, но их одежды были из простой белой ткани.
- Ни одного подходящего, Тал? - спросил Торнсен, обращаясь к Роберту Блейку.
Психолог медленно покачал головой.
- Нет, но я думаю, в течение недели придут ещё.
- Я никому не поручал распространять слухи о Храме Единого.
- И потому слухи распространяются быстрее, если это вообще возможно. Тот парень, Чарльз Шерман, ушёл от нас бодрым и здоровым. Наше лекарство за пять минут заставило трёх маленьких девочек перестать кашлять, но люди, страдающие обычной простудой, слишком долго его игнорировали, чтобы теперь признать чудом. Они на это не пойдут. Однако им знаком туберкулёз, вызванный отравляющим газом, и они его боятся! Многие от него пострадали, и как только Чарльз Шерман вернётся с доброй вестью, они бросятся искать наш храм со всех ног.
- Они не поверят и поднимут его на смех.
- И придут сюда, чтобы разглядеть обман насквозь и посмеяться ещё громче. Нам очень нужны Тамар, Повелительница Милосердия, и Шан, Повелитель Свершения. Грант Мюррей со Станции мёртв, погиб в толпе во время последнего восстания, которое покончило с Америкой, иначе Шан был бы сегодня с нами.
- И всё же будет неразумно делать поспешный выбор.
- Нам повезло, мы нашли четверых, которые так хорошо подошли друг другу, - тихо сказал старый Джон. - Нам повезло, мы создали Богов.
Блейк с улыбкой посмотрел на старика.
- Мы создали их, подгоняя к двум образцами, человеческому образу и образу сил, но у нашего метода штамповки есть свои ограничения. Скоро у нас не будет недостатка в кандидатах, готов поклясться чем угодно.
- Наших богов создала нужда и ограниченные возможности, - вздохнул старый Джон. - Пусть те, кто придёт, будут сильными, иначе мы не сможем сделать свою работу хорошо и быстро.
VI
Они пришли в начале лета, но не сильные, а слабые. Все сильные американцы были либо убиты, либо отправлены на каторгу, восстанавливать разрушенные заводы и откачивать затопленные шахты. Они спустились по высохшей расселине, прошли вдоль пёстрых стен и ступили на серебристые пески, когда солнце уже садилось, и глубокие тени пересекли ущелье. Перед ними сиял могучим маяком хрустальный фасад Храма, от него серебристым каскадом сбегала Поющая Лестница, залитая светом из огромных, распахнутых настежь дверей. Разноцветные тени лежали на песке, тени голубого, зелёного и жемчужного цвета.
Их привёл Эймос Такер, жалкую кучку израненных мужчин, сломленных женщин и усталых матерей с измученными детьми на руках. Они были слабы, но полны верой, ибо вера давала им надежду, единственную надежду, которая им осталась. Медицине Мировой империи было пока не до них, а местных врачей не осталось, они или погибли на войне, или, по воле Мировой империи и Ницзихуа, были собраны в госпиталях для рабочих. Людям негде было искать помощи, кроме как здесь. В глубине души они не верили, что смогут найти эту помощь в Храме. Но они хотели попытаться.
Поющая Лестница зазвенела под ногами Эймоса Такера и следовавших за ним мужчин и женщин. Торнсен приветствовал их, стоя на пороге. Когда они вошли в храм, Великий Кристалл был обращён ко входу гранью Шана, Повелителя Надежды и Свершения, и их сердца воспряли в его сиянии. Их плечи распрямились, и груз усталости спал с них. В самом центре огромного кубического Храма, в пустоте над полом, начали вибрировать звуки, мягкие, едва слышные минорные ноты, их тон становился всё выше и выше, и вот они превратились в радостные трубные звуки в сопровождении громадного хора непонятых голосов, изливающих свою радость.
Пока музыка выпевала свои хрустальные ноты, в пустоте возник свет. Он рос и усиливался вместе с музыкой, свет чистого зелёного цвета, зелёного, как свежие весенние леса, он медленно нарастал, разливался и угасал в пустоте, а люди смотрели на игру света, безмолвные и безмятежные. Из дальней гагатовой стены Храма, словно просочившись сквозь неё, вышел сам Повелитель Тал, высокий, одетый в зелёное, искрящийся чистотой. Когда он подошёл к главному алтарю, его кристалл засиял холодным зелёным светом. Тал поднялся по золотой лестнице, которая пела под его поступью будто огромный золотой ксилофон, вступил на Великий Кристалл и остановился, окунувшись в серебро Единого, и в серебристом свете появился слабый оттенок зелёного, цвет Тала, Повелителя Мира.
Следом на алтарь поднялся Торнсен, когда Служитель шагнул в поток серебристого света, из чёрной стены гагата выступила сапфирово-голубая фигура Менса, Повелителя Мудрости. Он медленно поднялся по лестнице и тоже встал на Кристалле Единого. Музыка, звучащая в Храме, обрела точный, кристально-ясный ритм, ноты маршировали и сменяли друг друга в чётко выстроенной последовательности, её звуки были само совершенство, точные и ясные, как непреложные законы Истины. Весь Храм сиял голубым светом Менса, и голубая грань Великого Кристалла выстрелила четырёхгранным кристаллом[6] света в знак приветствия своему Повелителю.
[6] Тут геометрия окончательно пошла вразнос, ранее в тексте Кэмпбелл упоминал 'четырёхгранники', которые можно было (с натяжкой) трактовать как четырёхгранные пирамиды с квадратным основанием, которые появляются из квадратной грани кубического кристалла Единого. Но теперь он недвусмысленно пишет про тетраэдр Менса, то есть трёхгранную пирамиду. Как пирамида с треугольным основанием может вырастать из квадратной грани куба, мне сложно представить. Кроме того, у всех Повелителей навершия посохов одинаковой кубической формы, и когда говорится 'кристалл Менса', имеется в виду этот кристалл на посохе. И вдруг выясняется, что Кэмпбелл подразумевает под 'кристаллом Менса' тетраэдр. Но эта штука на посохе не может быть кубом и тетраэдром одновременно. В общем, у нас с Кэмпбеллом тут какое-то недопонимание, предпочитаю думать, что это косяк автора, который следует исправить, поэтому тетраэдры в переводе плавно превращаются в четырёхгранную пирамиду.
Оказавшись на вершине Кристалла, Менс медленно опустил свой посох, и, повинуясь ему, четырёхгранное пламя Великого Кристалла склонилось на людей, застывших перед алтарём, и голубое сияние поглотило их.
И в этот миг их умам открылось понимание бесконечного Повелителя Бесконечности, Единого, Владыки Жизни. Перед ними в одну секунду промелькнули мириады миров бесконечности, и они осознали их все, и в то же самое мгновение осознали свои собственные устремления и потребности, а ещё бесконечную справедливость Единого.
Пламя Менса погасло, оставив людям чувство радости от того, с чем они соприкоснулись. С вершины алтаря с ними заговорил Служитель:
- Эймос Такер привёл вас сюда?
- Я вёл их, Служитель, - мужчина слегка склонил голову.
- Это долгий путь для многих из них. У вас есть еда?
- У нас есть еда, пока её достаточно. Но здесь нет воды, или мы не смогли её найти. Служитель Единого, найдётся ли вода для всех нас?
Торнсен медленно поднял свой посох.
- Вода появится. Эймос, среди вас есть больные и калеки?
- Многие, Служитель, и придут ещё многие другие, если сумеют одолеть путь через горы.
- Пусть те, кто страдает от болезней, первыми выйдут вперёд.
Мужчина, похожий на огородное пугало, стоявший поодаль, встрепенулся и заковылял вперёд, его грязные лохмотья развевались вокруг уродливого тела, и толпа поспешно расступалась перед ним.
- Есть ли... есть ли надежда... для такого, как я? - спросил мужчина.
Торнсен медленно осмотрел его сверху вниз и широко улыбнулся.
- Не надежда, прокажённый, а полное выздоровление. Через десять секунд с твоим ужасом будет покончено, а через десять дней на месте язв снова вырастет здоровая плоть. Поднимись, прокажённый, на Кристалл Единого.
Мужчина двинулся вперёд, спотыкаясь, поднялся по лестнице, и замер в нерешительности. Тогда Торнсен наклонился, взялся за отвратительный, гниющий отросток, оставшийся от руки прокажённого, и помог ему подняться на верхнюю грань Кристалла. Свет Единого лился серебряным потоком, его сверкающие звёзды казались роем рассерженных пчёл, атаковавших калеку, и лёгкие звонкие вибрации рассыпались по его телу. Он опустился на колени. Но Пламя вскоре отступило, и он снова поднялся на ноги.
- Ты исцелён, прокажённый, - сказал Торнсен. - Спускайся вниз и присоединись к своим собратьям. Через несколько дней снова приходи в Храм, и если новая плоть не заполнит шрамы, которые уродуют твоё тело, Единый поможет тебе. Ступай.
Неуверенный, сомневающийся мужчина спустился по ступеням и, достигнув основания лестницы, побрёл прочь. Тал, Повелитель Мира, направил на него свой посох, и зелёное сияние пронзило его тело. Мужчина осторожно опустился на тёмно-алый пол Храма и погрузился в сон.
Следующей подала голос женщина, умоляюще скрестив руки на груди:
- Я пришла исцелиться от рака, Служитель, я переступила порог, прошла по залу и встала здесь, и где-то по дороге моя боль оставила меня. Скажи, я... Я буду жить?
- Единый, Владыка Жизни, уничтожил твой рак, женщина. Теперь, если хочешь, ты можешь вернуться домой к своей семье, и рак никогда больше не потревожит тебя.
Так они подходили, один за другим, и исцелялись от своих болезней, или Пламя Кристалла Единого омывало их, и они снова обретали бодрость. Это продолжалось три часа, пока все больные не ушли, исцелившиеся, и в Храме Единого остались только калеки. Теперь настал их черёд.
Один за другим они проходили сквозь стену из гагата, и за стеной их ждала комната, стены которой целиком состояли из серебристых кристаллов Единого. Их встречали двое, одетые в серебристую ткань Единого, с посохами, похожими на посох Служителя, но они были меньше и легче. Едва больной входил в комнату, зелень Тала омывала его, и он засыпал глубоким-глубоким сном, забывая о своей боли.
Затем очень быстро, без масок и перчаток, чистыми, блестящими скальпелями и другими инструментами, они вдвоём принимались за работу, разрезая ткани, кости и сухожилия и перекладывая их так, как было нужно, а с серебристых стен Единого падал серебристый свет, который зловеще звенел и шелестел в шепчущей тишине комнаты. По окончании операции посохи в руках хозяев начинали светиться странными огнями, фиолетовым и аметистовым, розовым и бледно-янтарным, их блики плясали и смешивались на тканях. И тогда на глазах росла живая ткань, кусочки кости, словно дерево, выбрасывающее побеги, стремительно выбрасывали новые клетки, которые срастались и образовывали невероятно прочный каркас. На разорванных мышцах нарастала новая плоть, белые нити нервов вырывались наружу и удлинялись под мягким аметистовым сиянием. Полчаса, и калека выходил из комнаты, сильный, стройный и ликующий.
Снаружи, на серебристых песках, они разбили лагерь. В небе появились первые звёзды, их была сотня, затем две сотни... В лагере загорелись маленькие костры, люди расстилали одеяла, пока холодная ночь ползла по долине на мягких, шелестящих ветром ногах.
Служитель спустился по Лестнице с посохом в руках. При его появлении Эймос Такер поднялся и шагнул навстречу.
- Так у них была еда, но нет воды? - спросил Служитель.
- Да, Служитель. У них была еда, но не было воды. Но это их не слишком беспокоит. Ведь каждый, кто пришёл сюда больным и увечным, сейчас цел и здоров. Они не будут спать этой ночью, потому что им есть о чём поговорить.
Торнсен огляделся по сторонам: среди серебристых песков возвышался приземистый округлый выступ серо-зелёного песчаника.
- У них будет вода, - сказал Торнсен. Он подошёл к песчанику и взобрался на его трёхфутовый купол. Камень был пятидесяти футов в поперечнике, с закруглёнными краями.
- Повелитель Дис, одолжи мне свою силу. Да будет сосуд, чтобы твой народ мог утолить жажду!
Угрюмо-алая грань кристалла на его посохе обрела прозрачность, сквозь неё проступил приглушенный свет, затем он вырвался наружу пятидесятифутовым языком алого пламени, который зашипел, как растревоженная змея. Язык расщепился на многие и многие, они кружились и свивались в спирали, злобно шипя, сияя как раскалённое железо. Камень вскипел голубоватым сиянием, оно мягко потянулось вверх и обратилось жарким, почти невидимым голубым пламенем. Пламя тихо шипело, кружась и выбрасывая в небо языки огня, и скала под ним светилась ярко-красным и фиолетовым. Затем пламя внезапно погасло. Тихий вздох вырвался у наблюдавших за происходящим людей, потому что в массе песчаника появилась полусферическая чаша с гладкими стенками и ровными краями, десять футов глубиной и десять шириной. Эймос Такер придвинулся ближе.
- Подождите, - сказал Служитель. - Так она будет протекать и никогда не наполнится.
Затем он произнёс над кристаллом несколько слов, настолько тихо, что их никто не мог расслышать. Кристалл снова засиял, но теперь наружу вырвался лишь один-единственный язычок огня, тонкий, как игла. Пылающая нить алого цвета ударила в скалу, и на конце её заплясали, закружились молнии, они оплели всю поверхность чаши, и вскоре она раскалилась до бела. Пламя погасло, и белый свет чаши начал угасать. Теперь это была чаша из зеленовато-молочного стекла, глубокая и гладкая, очень прозрачная и чистая.
- Чаша готова, Повелитель Дис. Повелитель Менс, Повелитель Знания и Мудрости, наполни для нас эту чашу!
Посох в руках Торнсена, казалось, подпрыгнул и повернулся сам по себе и заглянул в чашу голубой гранью Менса. Холодным было её пламя, холодным и голубым, и мягкое сияние, исходившее от его четырёх граней, потрескивало в воздухе, внезапно повеявшим арктическим холодом. Люди дрожали в своих лёгких одеждах. Воздух затянулся голубым туманом, и жаркое свечение чаши резко померкло. Очень медленно математически точная линия протянулась от вершины четырёхгранной пирамиды Менса и так же математически точно изогнулась, чтобы попасть в геометрический центр чаши. Она тихо шелестела, проникая сквозь стеклянную стенку, сквозь твёрдый, вековой песчаник, спускаясь все ниже и ниже. Внезапно характер звука изменился, и пламя Менса погасло. На смену шелесту пришло мягкое, булькающее шуршание, перешедшее в свист, который поднимался в тональности, становился всё пронзительнее и громче, пока из отверстия в центре чаши не появилась струя чистой воды, вскоре она заполнила чашу до краёв, и маленький ручеёк побежал вниз по камням, чтобы исчезнуть в серебристых песках, не в силах утолить их вековую жажду.
В ту ночь они расположились лагерем вокруг чаши. На следующее утро те, кого ждали дома семьи, и те, кто хотел поделиться новостью с друзьями, отправились в обратный путь. Но многие остались в лагере. На следующий день пришли ещё и ещё люди. Через три дня пришли люди, которые принесли палатки и тенты, а за ними приехали старые, разваливающиеся тягачи для подвоза боеприпасов, их гусеницы скользили по песку. Они были загружены продовольствием и материалами. И ещё топливом для обогрева - но топливо не понадобилось, потому что рядом с Чашей Единого стоял Кристалл Диса, Повелителя Разрушения - и Повелителя огня. Кристалл светился угрюмым алым цветом, тёплым и красным вверху, но прохладным, как ночь в пустыне, по краям, и женщины готовили на нем пищу и грели воду, а с наступлением ночи, он приглушённо светил во все стороны, так что ущелье и ночью оставалось умеренно тёплым и комфортным для ночлега. Водители избавились от топлива, оставив только бензин для заправки машин.
Потом приехали другие грузовики, они привезли ещё больше людей. Покидая лагерь, бедняки увозили с собой слитки металлов, которые приносили им еду, и здоровье, которое давало им силы зарабатывать на жизнь. Материальными дарами Единый мог помочь любому человеку только один раз, но здоровье всегда даровалось тем, кто просил.
И люди приходили просить здоровья и благ, и не только за этим, и постепенно в Ущелье Единого возник небольшой городок, который обслуживали древние машины для подвоза боеприпасов. Однажды Эймос Такер снова предстал перед Кристаллом вместе с семью мужчинами из их маленькой общины.
- Служитель, мы просим помощи у Единого, Его даров из платины и драгоценных металлов.
- Только раз человек может просить об этом Единого, Эймос Такер. Тебе Единый уже помог, но семеро, что пришли с тобой, могут просить и получать.
- Служитель Единого, мы просим не для себя, и мы не говорим о сумме, на которую человек может купить себе еду и кров, пока не найдёт работу. Нам нужно двадцать фунтов драгоценных металлов, на которые можно построить дороги и купить грузовики, чтобы ещё больше людей смогли познать Единого, добраться сюда и исцелиться. У американцев не осталось накоплений, Служитель, они могут что-то зарабатывать и откладывать, но это медленный процесс. Империя благоволит к расе императора, азиаты больше зарабатывают и быстрее накапливают капитал. У нас нет капиталов, всё ушло на оборону Америки.
Мы хотели бы привести в Храм больше людей, особенно тех, кто не может ходить сам и не выдержит поездки на тяжёлых, тряских грузовиках, которые мы смогли достать и запустить.
Служитель медленно кивнул.
- Для этого Единый предоставит вам капитал. Но это заём, и он должен быть возвращён народу Единого. Владыка Жизни помогает упавшим встать на ноги, но не носит здоровых людей на Своих руках. Точно так же Единый поможет вашему предприятию встать на ноги, но не будут нести его на Своих плечах. Владеющие должны помогать неимущим. Заём будет считаться погашенным, когда те, кто не может добраться до Храма, будут доставлены сюда; все, кто чем-то владеет, должны жертвовать на помощь остальным. Это понятно?
- Да, Служитель, - сказал Такер, наклоняя голову, - Мы благодарим Единого за то, что Он дарует нам такую возможность.
Из стены цвета гагата вышел одетый в голубое Менс, Повелитель Мудрости, в руках его был маленький и очень тяжёлый металлический брусок, переливающийся красками. Менс отдал его Эймосу Такеру, который приветствовал Повелителя, склонив голову.
- Мы протянем сюда дороги, и по ним придут многие, кто нуждается в помощи Единого, - пообещал Такер. - Благодарим Тебя, Повелитель.
И они ушли.
Прошло три месяца, прежде чем прибыли первые грузовики, доставившие больных и парализованных. И некоторые из прибывших умерли, ибо так решил Единый в своём бесконечном понимании того, что дóлжно.
'Перемены - это закон Единого. Бассейн, не имеющий ни входа, ни выхода, заполняется зловонной слизью, то же происходит с расой, не имеющей ни входа в рождении, ни выхода в смерти. Единый не может позволить всем жить, ибо на этом пути лежит застой и гниение. Бассейн, в который есть вход, но нет выхода, становится солёным и горьким, и он становится бесплодным, так что там не может расти ничего стоящего.
Должно быть рождение; Шан, Повелитель Свершения - это ипостась Единого, Владыки Жизни. Для того существует Наполнитель и Опустошитель Жизни, чтобы Жизнь не стала застойной и горькой.
Твой Отец продолжает жить в тебе, Сын, и будет жить в твоих детях, как в тебе живёт Праотец всего живого, переданный неугасимым факелом, чей огонь - старший брат гор, что приходят и уходят, подобно людям. Да, даже горы не так долговечны, как сама жизнь, и их смена не менее стремительна, чем смена поколений. Ибо так же неизбежно, как Смерть должна в конце концов опустошить твой сосуд жизни, так и это скалистое ущелье должно пройти, чтобы образовать новые долины зелёной и плодородной земли, чтобы жизнь могла продолжить свой путь. Её путь есть нечто более постоянное, чем холмы, и более бессмертное. Перемены - это порядок вселенной Единого, ибо сам Единый есть Владыка Жизни и Перемен'
Город Единого рос, и слава о нём распространялась среди народа Единого, так что многие приходили и исцелялись. Через пять месяцев после своего первого визита в Храм, Эймос Такер принял обет Служения Единому и остался в долине. Три месяца спустя он вернулся в город в белом одеянии послушника Единого, вместе с дюжиной других послушников, их было пять женщин и семь мужчин. Выражение лица Такера стало добрее и в то же время строже, и в его резких чертах читалось глубокое понимание, а в глазах сиял яркий свет решимости. Эймос Такер был приобщён к Тайнам Единого и знал о Едином многое, но не всё.
Тогда на жемчужном[7] троне Тамар, Повелительницы Милосердия, наконец-то появилась женщина. Ей было около двадцати семи, но она обладала той нестареющей красотой лица и черт, которые иногда приносят глубокие страдания. Её волосы были словно стеклянные нити, совершенно белые, но при этом живые и блестящие в золотом свете Тамар, Повелительницы Милосердия. Дорис Шейн прибыла в Храм с одной из первых машин скорой помощи, измученная болью, которая терзала её долгие семь лет, и теперь безнадёжно парализованная, как установили врачи, металлической иглой из разорвавшейся бомбы. Семь лет страданий превратили золото в серебро, омрачили и смягчили её лицо, внушили ей и её душе понимание и человеческую философию, которые сделали её Тамар, Повелительницей Милосердия.
[7] Ошибка автора. Трон должен быть золотым, потому что цвет Тамар золото, а жемчужный - цвет Шана.
Так к Единому присоединился Четвёртый Повелитель, такими их увидел Эймос Такер, принимая Служение.
Три месяца спустя Повелителей стало пятеро, и с ними всегда был Главный Служитель Единого. Вот кто они были: Старый Джон Рид - Менс, Повелитель Мудрости. Роберт Блейк - Тал, Повелитель Мира. Джон Рид-младший - Дисс, Повелитель Смерти. Дорис Шейн - Тамар, Повелительница Милосердия. А некто Грант Ломан стал Шаном, Повелителем Свершения.
Грант Ломан пришёл в Храм глубоким стариком, ему было около семидесяти. Его редкие волосы были седыми и жёсткими, лицо изборождено морщинами, полвека зим высоко в горах глубоко отпечатались на его лице. Но это был стойкий старик, который прошёл по следу, оставленному Эймосом Такером, в поисках легендарного Храма Исцелений. Ибо Храм обещал всё то, что он надеялся когда-нибудь обрести: исцеление от всех болезней и изгнание калечащих недугов. Полвека он прожил среди одиночек, населяющих высокогорье. Он был учеником лекаря и учился своему ремеслу, как учились до изобретения медицинских школ, передавая знания от отца к сыну. Затем он спустился с гор, и в медицинском колледже получил кое-какие современные навыки, но медицинская наука не умела спасать от смерти тех, кому не могли помочь никакие химикаты или лекарства. И Грант превзошёл все медицинские школы, и он исцелял людей с помощью своего великого мастерства и с помощью великого Божества, которого называют Природа. Он видел не только тела, но и души людей, обнажённые бедствиями и смертью, и исцелял и эти раны тоже. Полвека он работал с душами и телами своего народа и страстно жаждал того, что по слухам обещал Храм Единого.
Грант Ломан взошёл на трон как Шан, Повелитель Свершения, и с ним Повелителей стало пятеро. Их было пятеро, и они именовались Пятёркой.
Но их было Шестеро, ибо Повелитель Ужаса, Бармак, Чёрный Повелитель Небытия, всегда был там, рядом с Пятёркой, невидимый, неназываемый, неизвестный никому, кроме пятерых Повелителей и Главного Служителя Торнсена.[8]
[8] Поменял местами последние четыре абзаца, чтобы сохранить связность повествования.
VII
Чу Лян слегка кивнул своему пилоту, и воздушный корабль начал медленно опускаться вертикально вниз. Когда корабль приблизился к поселению внизу, Ли Цзан окинул его взглядом и тихо сказал:
- Похоже, некоторые люди, по крайней мере, американцы, верят во всё это, доктор Чу.
- Да. Вероятно, на то есть какая-то причина. Отчёты, которые мы получили, в высшей степени ненаучны, но я думаю, что даже из них можно увидеть за всем происходящим что-то наподобие весьма хитроумного плана. Очевидно, что любая подобная организация всё ещё играет большую роль в местной политике, ведь Азиатская империя завоевала этих людей совсем недавно. Что касается смертей, я думаю, возможно, у них есть какое-то оружие, которое направляют сверху на входящих. Исходя из состояния тел, я предполагаю, что это радиочастотный тепловой луч - объяснение настолько тривиальное, что военные, совершенно предсказуемо, упустили его из виду. Несомненно, вход в храм оборудован именно такой установкой.
- Я думал об этой возможности. Именно по этой причине вы привезли трёх осуждённых дезертиров?
- Да, но хотелось бы провести и другие эксперименты. Думаю, американцев здесь будет для них достаточно. Что ж, мы выходим. Ли Цзан, я думаю, ты понесёшь записывающую аппаратуру. Пай Чан, на тебе приборы прямого считывания. Капитан Шикани, будьте любезны проследить, чтобы заключённых привели под охраной...
Чу Лян вышел на серебристые пески и посмотрел на фасад огромного Храма. Десяток американцев из города Единого внимательно наблюдали за происходящим. Когда азиаты направились к Поющей Лестнице, они последовали за ними на небольшом расстоянии. Яркое солнце несколько приглушало великолепие Храма, но мерцающий свет на главной лестнице почти ослеплял. Чу Лян посмотрел вверх и увидел гигантскую фигуру Служителя, закутанного в мантию из серебристой ткани и серебряный плащ. Хрустальный посох Служителя слегка поблёскивал, вокруг него играло мерцающее пламя.
Чу Лян остановился на верхней площадке лестницы и заглянул в огромный дверной проём Храма.
- Единый не приветствует вашу расу, учёные, - мягко сказал Служитель. - Вы это знаете. Ваши приборы бесполезны, вы не сможете проанализировать Единого по столь же простой причине, как та, что препятствует экспериментальному измерению сжатия материи на предельных скоростях. Единый является частью ваших инструментов, а ваши инструменты являются частью Единого. Двигаясь с предельной скоростью, вы не можете измерить сжатие материи, потому что вместе с материей сжимается и ваша мерная палочка. Так же будет и здесь. И вы не найдёте ничего, ничего, кроме Смерти для тех из вас, кто вступит на хрустальный пол Диса, Повелителя Смерти.
Некоторое время Чу Лян молча смотрел внутрь Храма, его дыхание с тихим свистом вырывалось сквозь зубы. Потом он заговорил.
- Ваше здание поистине великолепно... Служитель? Если я правильно понимаю. Ваши световые эффекты восхитительны. Знаете, я не слишком умён, и мне не доступно более тонкое понимание вещей; я не могу верить в Богов, ибо так устроен разум учёного, ему всегда нужно каким-то образом почувствовать нечто, чтобы в него поверить; это необходимая основа науки. Если я ничего не чувствую, это ничего не доказывает. Но если я смогу почувствовать вашего Бога, я поверю в него без остатка. По этой причине, если это не будет противно воле вашего Божества, я бы хотел провести здесь определённые испытания. Они не будут бессмысленны, ведь даже если Божество входит в конструкцию наших приборов, у нас остаётся возможность обнаружить Его присутствие, подобно тому, как железный компас обнаруживает скрытое от глаз железо.
- Стой! - скомандовал капитан.
Маленький отряд прекратил движение. Звон большой лестницы медленно стих, превратившись в раскатистое эхо.
- Вы это место выбрали, доктор Чу Лян? - спросил капитан. - Тогда можно приступать.
- Вы позволите? - тихо спросил китаец, указывая на место перед входом в Храм.
Служитель медленно кивнул, и помощники Чу Ляна начали устанавливать аппаратуру.
- Единый может дать вам какой-то знак о Своём присутствии, учёный, - сказал Служитель, - Я мало что знаю о ваших приборах, так что всё возможно. Однако не забывайте, на Поющей Лестнице рады всем людям, она даёт убежище любому. Но внутрь Храма Единый не допускает никого, кроме Своего народа.
Чу Лян заглянул внутрь храма, многоцветные сумерки алого, голубого, жемчужно-голубого оттенков сулили прохладу и отдохновение души и тела. Огромный Кристалл мягко пылал, и звёзды, которые вспыхивали, взлетали и угасали в Пламени Единого, притягивали взгляд и тревожили ум учёного. Из непроницаемо-чёрной стены гагата медленно вышли Пятеро, поднялись по золотой лестнице к вершине Кристалла и замерли в полном молчании. Некоторое время доктор Чу Лян наблюдал за ними, потом отвернулся и начал раздавать указания своим ассистентам, которые распаковывали и устанавливали аппаратуру на белоснежном камне верхней площадки Поющей Лестницы.
- Здесь присутствует радиоактивность, - тихо сказал Ли Цзан.
- Возможно, это как-то объясняет сообщения об улучшении самочувствия. Известно, что радиоактивные воды вызывают временное ощущение здоровья, пока не начинают разрушаться кроветворные ткани.
Насколько я знаю, все горные породы радиоактивны. Но песчаники обычно таковыми не являются. Это само по себе удивительно, однако наличие радиоактивности не может объяснить ни гибель наших армейских офицеров, ни излечение от болезней. Необычное явление, но я не думаю, что в нём заключена разгадка. Попробуй радиационный болометр.
Молодой человек тщательно настроил прибор и нажал кнопку. Тихо зажужжал маленький моторчик, наружу потянулась полоска белой бумаги. На ней поднималась и опускалась тонкая чёрная линия, её форма менялась в зависимости от интенсивности излучаемых волн различной длины.
Некоторое время Чу Лян молча наблюдал за графиком. Наконец, извилистая линия опустилась, достигла нуля и остановилась.
- Это интересно, Ли Цзан. Сфокусируйте прибор на ближайшем участке пола так, чтобы в него не попадал свет из других источников.
На этот раз линия долго оставалась на нуле, затем внезапно прорисовала большой пик и так же резко упала в ноль. Она снова поднялась, превратившись в волнообразный график, но уже на предельной дистанции.
- Красный свет монохромный, - заметил Ли Цзан с некоторым любопытством в голосе. - Я ожидал большего количества спектральных линий. Но линии есть только в красном и ультрафиолетовом диапазонах. Здесь сильный ультрафиолет, что может объяснять здоровый загар местных американцев. Но ультрафиолет не лечит и не убивает, разве что излучением огромной интенсивности, при которой и обычный свет был бы не менее эффективен, убивая одной лишь своей энергией.
- В итоге, Ли Цзан, я потратил уйму времени, настраивая аппарат, чтобы получить всего лишь пучок монохроматической энергии. Синий цвет чистый, зелёный тоже. Линии спектра подпорчены излучением белой стены и белым светом большого кристалла.
Учёный медленно повернулся к Торнсену.
- Служитель, мы слышали о Пламени Диса, которое, якобы, приносит смерть. Как мы можем его увидеть?
Лицо Торнсена стало суровым.
- Господь наш Единый не выставляет свою мощь напоказ. Если вы хотите увидеть Пламя Диса, атакуйте творения Единого, и оно явит себя, оно придёт и пройдёт беспрепятственно, безудержно, сквозь любую защиту, любой экран или прибор, который вы обратите к нему.
Китайцы вполголоса посовещались, просматривая записи своих приборов. Чу Лян подозвал капитана и заговорил с ним.
- Здесь нет опасных лучей или смертельной радиации. Пора заключённым отработать свою свободу, как было предписано. И прикажите привести двух американских детей, которых они понесут.
Капитан вернулся к пленникам. Десяток американцев стояли на Поющей Лестнице, тихие и настороженные, полдюжины детей внимательно наблюдали за происходящим.
Офицер бросил на японском короткую команду, солдаты мгновенно развернулись к пленным. Когда они подхватили двух маленьких детей, американцы гневно взревели и угрожающе шагнули вперёд, но Служитель прикрикнул на них, коротко, повелительным тоном, и они остановились - так же, как и азиаты. В этот момент из глубины храма послышался другой голос:
- Люди Единого, я обещаю, что детям не причинят вреда, и они даже не испугаются. Узрите же, они пребудут в мире.
Это был Тал, Повелитель Мира. Он поднял свой посох над Кристаллом Единого, и из него вышло зелёное сияние, оно озарило пленных и лишило их энергии, в то время как дети внезапно уснули на руках солдат.
Чу Лян тихим напряжённым голосом раздавал указания, его ассистенты быстро заканчивали поверку записывающей аппаратуры.
Вновь подал голос Служитель:
- Народу Мировой Империи я также обещаю, что детям не будет причинён вред, ибо Владыка Жизни охраняет своих людей, независимо от того, является ли он в ипостаси Диса, Повелителя Смерти, или в образе Тала, Повелителя Мира. Но ни один твой поступок не должен причинить вреда детям.
Китаец слегка поклонился.
- Что ж, да будет так. Двое мужчин возьмут их на руки и понесут. Вот и всё.
Заключённые взяли на руки спящих детей, а потом подняли их над головами. Повинуясь короткому приказу, они шагнули вперёд. Торнсен заступил им дорогу, подняв посох.
- Это верная смерть, - тихо сказал он. - Единый не дозволяет ни одному врагу пройти по хрустальному полу Диса.
- К сожалению, - сказал Чу Лян, - они не могут отступить, потому что снаружи их ждёт вполне реальная смерть. Та смерть, которую они очень хорошо себе представляют и с которой не желают встречаться. Они войдут в храм, потому что они осуждённые смертники, а внутри их единственная надежда на помилование.
Несколько секунд Торнсен молча смотрел на осуждённых.
- Тогда не держите детей так высоко, иначе они могут пораниться при падении.
Сердце Чу Ляна радостно забилось, он понял, что его догадка была верна.
- Нет! Они понесут их над собой, или умрут!
- Пусть эти двое опустят детей, ибо Поющая Лестница есть Убежище для всех, - воскликнула Тамар, Повелительница Милосердия. - Они вольны остаться на Лестнице, и никто не посмеет причинить им вреда!
Раздался сильный, глубокий голос старого Менса, Повелителя Мудрости.
- Таков закон для тех, кто ищет убежища в поисках справедливости. Эти двое уже искали справедливости в суде, и суд нашёл их виновными. Они не ищут справедливости, а бегут от неё. Убежище Лестницы не для них, Повелительница Тамар.
Тамар склонила голову.
- Да будет так, Повелитель Мудрости.
- Шагайте вперёд, и, если хотите жить, держите детей над головой, ибо оружие, которое убивает, находится наверху! - крикнул Чу Лян.
И двое осуждённых двинулись вперёд, а Служитель встал у порога, чтобы встретить их. Они перешагнули порог туда, где под ногами разливался угрюмо-алый цвет Диса, Повелителя Смерти. Двое вступили на него - и умерли. Служитель подхватил детей из их безвольно упавших рук и осторожно опустил их на пол.
- Повелительница Тамар, принеси им пробуждение, - воззвал Служитель, и золотой посох Тамар с янтарным сиянием на конце опустился, и пронзающее пламя золотого света коснулось детей. Они встали и, испуганные, поспешили прочь из Храма и вниз по Лестнице к своим домам.
- В Храме всех, кроме народа Единого, ждёт смерть, - повторил Служитель.
Чу Лян слегка склонил голову.
- Да, - тихо сказал он. - Мы сейчас уйдём. Если на то будет воля вашего Божества, мы бы хотели, чтобы вы вернули тела наших людей, тех, до кого мы не можем дотянуться.
По сигналу Служителя двое американцев вошли в Храм и вынесли тела, имперские солдаты понесли обмякшие тела вниз по Лестнице в звенящей тишине. Чу Лян и его помощники уложили аппаратуру в кофры и тщательно их промаркировали.
- Это было совершенно безрезультатно, - тихо сказал Чу Лян, когда огромная лестница торжествующе запела у них под ногами и её песня разнеслась по ущелью. - Я так и не разобрался в том, что там происходит, но вот что я узнал: там присутствует бог, и их бог более велик, чем наш. Ведь у нас тоже есть божество. Это наука. И их бог оказался более великим.
Ли Цзан задумчиво посмотрел на него.
- Вы имеете в виду более великую науку, доктор Чу?
- Я этого не говорил, - тихо ответил Чу Лян. - Мы изучим тела сразу же, как только поднимемся на борт. Ли Цзан проведёт микроскопические исследования мышечной ткани, кожи, волос и образцы низших форм жизни. Я осмотрю и протестирую мышцы на предмет гальванических эффектов. Останется физическое обследование тел, им займётся Пай Чан.
- Вы не хотите посмотреть записи приборов? - спросил Ли Цзан слегка разочаровано.
Старый Чу Лян покачал головой.
- Наука - наш бог, Ли Цзан, а у богов для работы есть целая вечность. Их труд нельзя поторапливать и портить своей спешкой. Записанные нами плёнки нужно проявлять в оптимальных условиях, которых нет в нашей полевой лаборатории, сколь бы хорошо она ни была оборудована. Тело, что поменьше, ты можешь забрать в свою лабораторию, Ли Цзан.
- Да, мастер.
Молодой человек подал знак солдатам, которые несли тело, и последовал за ними в свою лабораторию. Вскоре он принёс Чу Ляну образцы мышц, очень белые, холодные, однако имеющие вид только свежесваренных тканей, полностью коагулировавших, и тут же вернулся в свою лабораторию.
Некоторое время спустя, когда вертолёт уже направлялся на восток, в столицу Американского департамента в Чикаго, Чу Лян вошёл в лабораторию своего ассистента. Ли Цзан поднял глаза на старшего и непонимающе покачал головой.
- Это очень странно, мастер. Во всём теле нет ни одной живой клетки, ни в коже, ни в мышцах, ни даже в самых дальних волосковых клетках[9]. Это, пожалуй, ещё можно объяснить, но во всём теле вообще нет ни одного живого существа! Бактерии из ротовой полости, носа и кишечника мертвы, бактерии на коже и ступнях мертвы. Есть лишь несколько очень маленьких колоний живых микроорганизмов на поверхности тела. Возможно, они занесены руками тех, кто переносил тело. Думаю, когда он лежал на полу храма, он был более стерилен, чем любой хирургический инструмент.
[9] Чувствительные клетки рецепторов слуха и вестибулярного аппарата.
Чу Лян молча посмотрел в микроскоп на препараты, подготовленные его ассистентом.
- Да, я вижу, даже в налёте с зубов нет ничего живого. Но человеку для здорового существования нужны определённые бактерии. Ты знаешь это лучше меня, Ли Цзан. Скажи, если бы все живые организмы, живущие в нашем теле, были бы уничтожены, сколько смог бы прожить сам человек?
Прежде чем ответить, Ли Цзан некоторое время задумчиво смотрел в микроскоп. Когда он заговорил, его голос прозвучал нерешительно.
- Если бы это произошло со всеми людьми, никто бы из нас не смог выжить, потому что для жизни нам необходимо множество других организмов. Например, множество жизненных форм, обитающих в нашем кишечнике. Они расщепляют пищу, которую мы едим, но не способны переварить, на отдельные компоненты, которые мы можем усвоить... Есть и другие, и их очень много. Без них мы погибнем. Но если бы подобная полная стерилизация затронула только одного человека, он быстро восстановил бы свой естественный баланс через неизбежное поглощение этих бактерий, как это происходит с новорождёнными младенцами. Человек приходит в этот мир практически стерильным, но в течение нескольких часов младенец собирает в себе необходимые для жизни бактериальные колонии. Скорее всего, человек даже не заметил бы стерилизации своего тела, если бы такое произошло. Но полная стерилизация человека невозможна, потому что любое химическое вещество, достаточно сильное, чтобы уничтожить все бактерии, уничтожило бы и самого человека. Разве что будет применено вещество с такой степенью избирательности воздействия, что оно окажется эффективным против полчища бесконечно разнообразных захватчиков, но оставит тело нетронутым. Мы знаем только три вида подобных препаратов. Первый - чистая игра природы, хинин, который в сотни раз токсичнее для малярийного паразита, чем для тканей человека. Второй - сальварсан, полученный методом проб и ошибок, он в сотни раз более ядовит для возбудителя сифилиса, чем для человека. И третий - каппазол, полученный в результате многих лет кропотливых анализов человеческих антител, который чрезвычайно ядовит для бактерий брюшного тифа, но безвреден для человека. В итоге мы имеем одну треть как чистый дар природы, другую треть - как имитацию природы, и ещё на треть бесконечно кропотливых исследований поиском наугад. Отсюда следует вопрос: если за века существования химической медицины было найдено только три препарата для трёх видов микроорганизмов, то как можно было подобрать специфические вещества для тысяч организмов и объединить их в один состав - всего за пять лет?[10]
[10] Начиная с этого отменно длинного абзаца Мастер и Ученик внезапно меняются местами. Мастер задаёт наивные вопросы, ученик снисходительно объясняет. Мне кажется, автор на этом абзаце сбился и перепутал порядок реплик. Роли персонажей восстанавливаются к финалу главы.
- Но разве твои примеры не доказывают, что химические вещества, способные уничтожать только нечеловеческие формы жизни, в принципе существуют?
- Нет, найдены всего три таких вещества, исключение из общего правила столь же редкое, как кислород с атомным весом 17. Большинство атомов кислорода имеют вес 16, и лишь один из миллионов имеет вес 17.
- Мне кажется, здесь важен принцип. То, что однажды было сделано человеком, другой человек может повторить, и повторить неоднократно. Возможно, даже улучшить настолько, что препарат будет учитывать особенности, отличающие коренных американцев от азиатов. Ведь это вполне реально?
- Через тысячу веков - почему бы нет? Но даже если будет проведён анализ всех антител - а это задача целой исторической эпохи, а не жизни одного человека - и ещё более масштабная задача их синтеза, в природе не существует антител, которые уничтожали бы жителей Востока, но не трогали людей Запада. Но даже если они существуют, никакое антитело не может произвести эффекты, свидетелями которых мы были. Оно может отравить, оно может растворить, но оно не может поджарить. Боюсь, мастер Чу Лян, эта гипотеза не в состоянии объяснить происходящее в Храме.
- Что ж, нам встретился бог, более великий, чем наш, Ли Цзан, но придёт день, когда наш бог сможет понять Единого. А пока наш доклад Комитету по науке будет таким же неудовлетворительным, как доклад генерала Хитсохи Комиссии по контролю за деятельностью мятежников.
- Но разве этот храм так уж важен для правительства Мировой Империи[11]? Для науки он может иметь глубокое значение, поскольку мы не понимаем наблюдаемых результатов, но какое значение может иметь для властей этот храм, затерянный в самых диких горах Американской провинции? На высокогорных перевалах Гималаев есть подобные скрытые храмы, храмы тибетцев, но мы же их не исследуем.
[11] В оригинале Мировую Империю тут неожиданно сменило Мировое Государство. Но Мировое Государство продержалось лишь до конца главы, а потом снова началась Империя, поэтому я восстановил в переводе законную власть.
- Скрытые храмы есть во всех землях, которыми правит Империя, но они такие древние, что люди о них забыли. Этот храм не настолько стар, и он привлекает людей. И разве в тех скрытых храмах регулярно происходят невероятные и невозможные исцеления безнадёжных паралитиков? Разве там совершают операции, которые за один день исцеляют больных, которых невозможно поставить на ноги даже за год? В этих храмах не излечивают рак в последней, безнадёжной стадии, в них не лечат туберкулёз лёгких или костей.
Это, безусловно, важная причина. Но есть ещё кое-что, и оно гораздо важнее. Немногие храмы мира запрещают вход азиатам. Этот храм не только запрещает, но и приносит таинственную смерть. Послушай, Ли Цзан, ты должен узнать кое-что, чего не знают ни солдаты, ни жители этого храмового города. Кимишти, один из лучших агентов Империи, свободно перемещался по странам Запада все годы войны. За ним было уважаемое положение дома и семьи. С помощью сложных и тяжёлых операций он превратился в уроженца Запада, с розовой кожей, как у англичанина, с голубыми глазами, со светлыми и вьющимися волосами. Он отправился в Храм, изображая, что страдает от скарлатины. К нему отнеслись с сочувствием и заботой, и он чувствовал себя в полной безопасности. Его приняли и доставили на место в одной из машин скорой помощи. Он умер, когда послушник храма перенёс его через порог.
Я поначалу думал, что его, возможно, тайно опознали и казнили. Но теперь я знаю, что их бог Единый знал о его отличии и взыскал с него дань смерти. Потому что члены Храма помолились за него и прочитали над ним Службу Дис и Шан, их погребальную службу, и он был похоронен как западный человек, умерший от болезни сердца, последствий скарлатины. Лишь тогда тамошний Служитель догадался, что он азиат, поскольку его ткани были коагулированы.
И ещё кое-что, Ли Цзан. Это храм смерти с могущественным богом, который действует. Никогда с момента сотворения мира не существовало Бога, который творил бы вещи столь же явно и бесспорно. Разумеется, никто не ожидал, что подобное божество объявится, когда император Ницзихуа издал свой Указ о свободе вероисповедания.
Целью Императора было нечто иное: Ницзихуа стремится создать истинное универсальное государство, в котором все люди признают общую судьбу и общий центр интересов и лидерства, Мировую Империю. Принадлежность к Империи должна стать единственной национальностью для каждого. Сильнейший национализм, патриотизм высочайшего уровня - но всё это по отношению к Мировой Империи, вот чего он страстно желает. И приведёт к этому не угнетение народов, угнетение приводит только к восстаниям. Людей может объединить только единое руководство, уважаемое и почитаемое. Будь то восточное или западное, руководство Мировой Империи должно быть единственной всеобщей реальностью, вокруг которой люди могут формироваться.
Наполовину ему это уже удалось. Сегодня его признают все жители Востока и многие жители Запада. И сегодня во всём мире не осталось ни одного человека Запада, способного к политическому лидерству. Все потенциальные лидеры либо были убиты во время всеобщего восстания толпы, положившего конец войнам, либо умерли от холеры. Единственные лидеры, существование которых допустил Ницзихуа, - это лидеры Мировой Империи, потому что людям, как правило, нужны лидеры, чтобы быть счастливыми. Но единственные лидеры, которые имеются сегодня - это Мировая Империя.
И вот внезапно возник Храм Единого. И именно к нему жители Запада обращаются за здоровьем и советом, за утешением в жизни и смерти. Храм всё больше и больше становится центром многочисленных интересов людей, центром западных интересов, таких, которые в силу обстоятельств не могут быть едиными как для Востока, так и для Запада. Это делает их и нас отдельными народами, разделёнными Единым, могущественным божеством, которое действует на благо своего народа, и которое благоволит только ему. За этим неизбежно произойдёт кристаллизация разрозненной, лишённой лидеров массы людей Запада, они будут собираться вокруг этого нового бога и его священников. И они не будут сознавать, что их ведут, что их отделяют от Мировой Империи, отделяют от расы и от класса. Но это уже происходит! В этом Храме они уже сейчас впитывают приятную идею о том, что они высшие, что они - богоизбранные.
В такой ситуации Ницзихуа не может бездействовать. И он уже начал действовать. Всё просто: Империи нужны деньги. Через два дня Император издаст новый Указ, 'Указ о Новообращённых'. Это будет налог в размере тысячи долларов с каждого нового прихожанина любого религиозного культа - и этот налог должен быть уплачен металлом!
Ли Цзан медленно кивнул.
- Храм Единого не получит новых прихожан. Ни один американец не может приобрести или каким-то образом получить металл. Эта новая религия обрела силу только в Америке, поэтому в остальной части Империи никто не будет бунтовать из-за Указа Императора. Ведь растущим семьям, я полагаю, будет дозволено вводить своих детей в свою церковь без уплаты налога?
- Ты правильно понял, Ли Цзан. Через неделю Храм Единого опустеет.
VIII
Повелители восседали на своих высоких тронах, сапфир Менса в центре, золото Тамар справа от него, Шан слева, насыщенный тёмно-алый цвет Диса рядом с жемчужным Шана, а рядом с Тамар прохладная, освежающая зелень Тала, Повелителя Мира. И невидимый всеми, кроме глаз Повелителей и Служителей, ниже и чуть впереди полукруга Пятёрки, восседал Ужасный Бармак, Чёрный Повелитель. Восседал на своём лишённом света и красок троне, состоящем из одной черноты, более глубокой, чем ночь бездонного Пространства.
Это был Внутренний храм Повелителей, святая святых, куда не допускались посторонние. Первым заговорил Менс, его голос, глубокий и низкий, раскатывался в разноцветных сумерках Храма.
- Этот Указ - нож у горла Единого. Ибо народ Единого беден и угнетён. Единый обладает огромными сокровищами, и мне думается, что будет лучше, если Единый снизойдёт до сборщиков налога и отдаст часть своих сокровищ, чтобы удовлетворить это требование.
- Да будет так, - тихо ответили Повелители. - Сокровища Единого бесконечны, как и он сам. Пусть это станет правилом.
Заговорил Шан, Повелитель Свершения:
- Правило установлено, но пусть оно применяется следующим образом: люди Единого, у которых есть богатство и способность платить, должны платить, чтобы бесконечность сокровищ Единого не была измерена и не породила алчность в сердце Ницзихуа.
И далее: кажется, император, желая иметь здоровых подданных, постановил, что только те, кто посещает храм своей веры более пяти раз в год, являются истинными прихожанами. Тогда те, кто будет просто общаться со Служителями храма, но не будут посещать храм, не будут считаться его прихожанами. Мы это непременно используем: у нас будут Служители, которые будут служить вне храма, и прихожане, которых выберет Господь за их достоинства, в противном случае они сами должны будут оплатить свой налог - если сумеют это сделать. Таким образом, двери Храма будут открыты для всех, и в то же время будут закрыты для тех, кого мы не сочтём достойными.
Слово взял Торнсен, и его голос загрохотал в маленьком кубическом помещении, отражаясь от хрустальных стен:
- Таким образом, Указ не причинит Единому большого вреда, и Единый выплатит налог из бесконечных ресурсов земли. Сборщик Податей придёт завтра. Повелители должны собраться на Кристалле, а Служитель и Послушник вынесут к вратам пошлину за восемьдесят девять человек, присоединившихся к Храму.
На следующий день прибыл самолёт Мировой империи, сверкающий золотом и алыми драконами в лучах солнца, заливающих серебряные пески. Сборщик Податей поднялся по Поющей Лестнице в сопровождении отряда вооружённых людей.
- Остановись здесь, человек Мировой Империи, ибо Храм Единого закрыт для тебя. Налог будет вынесен наружу.
- Сколько человек в поимённом списке твоего храма? - рявкнул азиат.
- Всего сто три, из них Пять Повелителей, один Служитель, а также другие люди, которые находятся здесь уже давно. И есть ещё восемьдесят девять человек, за которых должен быть уплачен налог. В поселении живёт много людей, многие из них не присоединились и не могут присоединиться к Храму. Но за восемьдесят девять человек налог будет уплачен.
Азиат посмотрел на Служителя с некоторым удивлением.
- Налог должен быть оплачен металлом, - сказал он предостерегающе. - Я не принимаю ничего, кроме драгоценных металлов.
- И этими металлами будут родий и палладий, которые есть в Имперском каталоге драгоценных металлов.
- Тогда неси их сюда, - приказал сборщик, и его слуга установил на белоснежном камне небольшой ящик, который раскладывался, превращаясь в рабочий столик и пару весов. Служитель принёс ему первый слиток. Это был пруток квадратного сечения со стороной два дюйма и длиной в фут. Сборщик осмотрел его, взвесил в руке - он оказался довольно тяжёлым - и, расстелив отрез тонкого шелка, разрезал его маленькой пилкой в шести местах. Потом он аккуратно собрал опилки и высыпал их в маленький лоток, а две щепотки протестировал с помощью своих реактивов. Затем он извлёк из сумки крошечный спектроскоп большой мощности и исследовал линии поглощения металла. Он замер, а потом тихо перевёл дыхание.
- Ваш металл чист, чист в пределах точности спектроскопа, то есть он действительно очень чист. Обычно родий и палладий очень трудно отделить друг от друга. Судя по весу образца, четыре таких слитка точно соответствуют величине налога.
Трое Послушников молча выступили вперёд, неся в руках металлические бруски абсолютной чистоты и огромного веса. Сборщик Податей вручил Служителю небольшой лист бумаги с гербом Ницзихуа и быстрыми мазками его подписи.
- Налог выплачен, Служитель. Не забывай, что его нужно будет платить за каждого нового прихожанина. Забывчивых постигнет кара Империи Ницзихуа.
- Да, - кивнул Служитель. - Мы это понимаем.
И Сборщик Податей улетел, чтобы посетить другой храм, ибо таков был его долг, не понимая и не подозревая, какой клубок проблем возникнет вокруг четырёх слитков абсолютно чистого драгоценного металла, которые с такой лёгкостью были ему предоставлены. Чу Лян быстро понял, что назревает, потому что металл для анализа был направлен в его лабораторию, и он не нашёл ни в одном слитке ни малейших следов примесей. В каждом слитке присутствовал только один химический элемент - и больше ничего. Учёный сплавил два образца вместе, и вся мощь имперской науки не помогла ему извлечь родий из палладия с такой же абсолютной чистотой. Эти металлы были чрезвычайно неподатливы. Покончив с экспериментами, Чу Лян посмотрел на слитки и недовольно поморщился: родий, которым была произведена большая часть оплаты, для практических нужд был менее полезен, чем палладий или платина.
IX
Его серебряные одежды переливались на солнце и ветру, словно поверхность чистого озера, которая колышется в косых лучах вечернего солнца. Его головной убор, похожий на тюрбан, сверкал хрустальным блеском. В руках он держал Посох Единого, серебристый с замысловатой резьбой, украшенный мягко светящимся кубическим кристаллом, который хорошо сочетался с кристаллом на вершине его головного убора.
Водитель скорой помощи посмотрел на него с некоторым сомнением, и в то же время - с благоговением.
- Значит, Слуги Единого собираются покинуть Долину?
- Только некоторые из нас, Учителя. Мы надеемся, что жители городов, не имеющие возможности познать Единого, сделают это с их помощью. А здесь всегда будет оставаться Пятёрка Повелителей и Служитель, чтобы помогать людям Единого в Храме. Новый налог вынуждает некоторых из нас покинуть это место.
- Эймос Такер, куда же ты теперь пойдёшь?
- Эймоса Такера больше нет, я Учитель Единого. Я иду пешком, чтобы встретить больше людей, сначала в город, откуда ты приехал, затем на побережье, возможно, в Сан-Франциско. Повелители оставили выбор пути нам, и у каждого из нас будет своя миссия. Но больше не медли, водитель, ведь те, кого ты везёшь, нуждаются в помощи. Хотя, постой, я подарю им минутный покой, затем ты поедешь своей дорогой, а я пойду своей. Прощай, да пребудет с тобою милость Единого.
Учитель, склонившись, шагнул внутрь низкого кузова скорой помощи, и пролил лучи зелёного кристалла Тала на больных. Их хриплое дыхание смягчилось, послышался тихий стон - один из больных умер в глубоком сне. Учитель выбрался из кузова, и машина двинулась дальше.
Когда она скрылась из виду, Учитель поднёс свой посох к губам и тихо произнёс.
- Едут больные, требуется помощь, Служитель.
Кристалл прошептал ответ:
- Мы будем готовы во имя Единого. У тебя всё хорошо?
- Да, я всего в дне пути от вас. Впрочем, к вечеру я доберусь до города.
- Хорошо. Единый поможет тебе.
Лёгкое жужжание в Кристалле прекратилось, и Учитель легко зашагал дальше длинным шагом тренированного человека пустошей. Бесконечный песок, по которому пролегала дорога, сверкал на солнце, и вскоре Учитель остановился передохнуть. Посох в его руке выпустил язык рубинового пламени, облизавшего песок, и участок в два фута в поперечнике расплавился в ослепляющем жаре. Оседая, расплавленная масса образовала небольшую впадину. Учитель бросил в неё немного песка, и пламя Единого с треском и грохотом лизнуло его потоком звёздной пыли. Впадина вскипела белым паром, испарения шипели и пузырились. Это продолжалось несколько секунд, затем впадина полыхнула ярко-голубым пламенем, в то время как пламя Единого приобрело странный фиолетовый оттенок. В одно мгновение клубящийся пар исчез, языки огня медленно качнулись и сжались, они словно боролось с невидимой противостоящей силой. Вскоре пламя окончательно угасло. Учитель опустился на колени перед созданной им чашей и досыта напился холодной, прозрачной и несколько безвкусной воды. Отдохнув телом, он отправился в путь.
К вечеру естественное запустение пейзажа сменилось рукотворным: изрытая и изуродованная земля, глубокие воронки в песке, окрашенные красным и чёрным - ржавчиной и копотью, а ещё ядовитыми зелёными пятнами от разрывов газовых снарядов XR-78. С приближением к городу на дороге стало оживлённей, мимо проезжало больше машин и разных любопытных гибридов: например, автомобильное шасси, от которого остались четыре колеса и рама, покрытая потрёпанными непогодой сломанными досками в качестве кузова, запряжённая дряхлой лошадью или медленно идущим быком. Громко шуршали шины, слишком старые и слабые для своих автомобилей, шины в последней стадии износа, как и всё в этой местности.
В сумерках впереди появились разрушенные здания, среди них кое-где виднелись лёгкие, блестящие жестью, фабричного производства жилища. Владельцы ранчо начали потихоньку просачиваться обратно в свои брошенные дома, те, кто сумел выжить, или их овдовевшие женщины и дети. Но сейчас здесь жили, в основном, китайцы и японцы, они жили в полуразрушенных домах и обрабатывали по нескольку акров земли исконным дедовским способом. Их вовсе не радовал вид уходящей в бесконечность холмистой земли, они просто возделывали землю возле столбов, оставшихся от изгороди, и сажали бобы, оплетающие эти столбы. По их меркам это было неслыханное изобилие, и они, по давней привычке, проедали всё свалившееся на них изобилие, ничего не откладывая на те времена, когда оно могло исчезнуть. Мужчины работали, женщины тянули примитивные плуги, дети разбрасывали семена. Другие бригады мужчин расчищали оросительные канавы, они надеялись, что вода придёт, когда инженеры закончат восстановление разрушенных войной дамб.
Азиаты не обратили никакого внимания на странно одетого незнакомца. Американцы проявили интереса чуть больше: они поднимали глаза, скользнув взглядом по путнику, а затем устало возвращались к своей работе.
У американцев не осталось никаких запасов, они конкурировали с восточным образом жизни азиатов на равных условиях. Их методы и инструменты были лучше, но критерии успеха сильно отличались, ведь то, что по американским меркам выглядело, как самая страшная бедность, азиаты считали достойным зависти процветанием.
Учитель миновал поля и вошёл в город. Здесь он привлёк внимание куда большего количества людей. Полицейский-азиат, расхаживавший по своему участку, пристально посмотрел на него и прошёл дальше; несколько американцев, проходя мимо, обернулись, в их глазах промелькнуло любопытство и огонёк внезапного узнавания. Наконец один из прохожих остановился, повернулся и подошёл к Учителю.
- Служитель... - воскликнул он.
- Нет, я больше не Служитель, Джон Грэм. Я Учитель Единого. У тебя всё в порядке?
- Здоров и не жалуюсь, Учитель. Туберкулёз ушёл из моих лёгких и костей. Я стал крепче и сильнее, чем в прежней жизни, до того, как вступил на порог Храма Единого. Но... я не знал, что слуги Единого покинули Долину.
- Раньше бы такого не было. Но из-за нового налога это необходимо ради блага Единого, поэтому Учителя отправились в дорогу. Я - первый из них. За мной последуют многие другие. Они все пройдут по этой дороге, и наши одеяния скоро станут привычны в этом городе.
- Уже близится вечер, Учитель. Не могли бы вы... вы уже договорились о ночлеге? Вы можете остановиться у меня. Мы с женой будем рады.
- Единственная договорённость, на которую я рассчитывал, заключалось в том, чтобы найти тут кого-то, познавшего Единого, и кто мог бы приютить меня. Так что я с радостью принимаю твоё приглашение.
- Тогда идёмте, - нетерпеливо сказал мужчина, - это всего лишь в паре кварталов отсюда. Я как раз возвращаюсь из своего магазина на ужин...
Дома их встретила супруга, она робко поздоровалась с Учителем и смущённо призналась:
- У нас мало что есть к сегодняшнему ужину - даже торговцам трудно доставать еду, но мы будем рады поделиться тем, что у нас есть, потому что всем, что у нас есть, мы обязаны здоровью Джона, а здоровье ему подарил Единый. Я... я... я едва знаю, как обращаться к вам... к Вашему... Но входите, входите скорее, у нас вы хотя бы отдохнёте, я и сама сегодня устала, а вы, наверное, за весь день уже находились по жаре.
Учитель улыбнулся, и одновременно с его улыбкой в его кристалле воссиял жемчужный свет Шана и зелень Тала. Женщина на секунду застыла в изумлении, затем скованность покинула её тело, а её глаза засверкали.
- О-о-о... - воскликнула она. - Похоже, Джон нисколько не преувеличивал. Я, признаться, до сих пор не верила, несмотря на выздоровление Джона. Я чувствую... чувствую себя так, как будто проспала несколько часов!
- Мир Тала и Свершение Шана да пребудут в твоём доме, Джон Грэм. Я знаю, миссис Грэхем, что в могущество Единого и Его воплощения нелегко поверить. Но они даже более реальны, чем считает Джон Грэм, который выжил благодаря им.
Но давайте войдём внутрь. Я не устал, ибо Единый всегда со мной. - Он улыбнулся, слегка приподняв свой посох. - Что до того, как меня называть - я Учитель Единого. Обращайтесь ко мне только как к Учителю.
- Я не знала, Учитель. Долго ли вы пробудете с нами?
- Недолго, потому что я должен идти дальше.
Утром, когда они проснулись, Учителя уже не было, а на его постели лежал маленький кубик из серебристого металла, красиво переливающийся в лучах утреннего солнца. Он был удивительно тяжёлый, в два с лишним раза тяжелее свинца[12].
[12] Что бы это могло быть, Джон? Ни платина, ни осмий, ни иридий не подходят, а всё прочее радиоактивно.
Тем же утром Джон Грэм отнёс его в маленький офис агента по недвижимости Джона Макенбурга, который половину своего времени проводил, опрашивая тех, кто собирался отправиться в Храм Единого, и отдал ему металлический кубик, объяснив, как он к нему попал.
На следующую ночь, а затем на вторую и третью, Учитель останавливался в домах людей, которые слышали о Едином или были чем-то обязаны Храму Единого. На четвёртый день он приехал в Сан-Франциско. На первый взгляд город почти не пострадал. Но теперь это был типично азиатский город, поднявшийся из пепла и руин Сан-Франциско, захваченного в первые годы войны. Оживлённый, шумный город не обратил внимания на одинокого путника, позволив ему бродить по своим улицам. Но вечер застал Учителя в доме человека, который до сих пор удивлялся тому, что ходит на двух ногах из плоти и костей - вместо единственной оставшейся, когда он покидал госпиталь Медицинского корпуса Американской армии.
На следующий день он отправился в Эмпайр-билдинг в центре Нью-Сан-Франциско и посетил проходивший там аукцион по продаже участков земли в окрестностях парка Золотые Ворота. Туда же пришли несколько его друзей, и каждый из них купил себе по участку земли, которые они объединили в совместное владение.
Через две недели земля на участке стала такой же ровной, какой была раньше, прежде чем огромные снаряды Имперского Флота покрыли её воронками и кучами щебня. Пятеро мужчин возделали и засеяли землю, а шестой в странных одеждах обошёл её с причудливым посохом в руках. Ещё через две недели там выросла трава, такая зелёная и роскошная, какой никогда не видели в Сан-Франциско, и удивлённые люди останавливались, чтобы посмотреть на неё. Ещё более удивлённые азиаты подолгу разглядывали траву, ковыряли почву, но ничего не понимали.
А затем на участке началось строительство. Появились блоки из белого мрамора, красного гранита и необычного ярко-голубого камня, добытого где-то в доселе неведомых каменоломнях. Должно быть, оттуда же привезли и ярко-зелёные камни. А ещё огромный массивный куб из хрусталя в ящике, со стороной в пять футов. Пришли люди и начали укладывать каменные блоки, они привезли золотую колонну и водрузили на неё хрустальную массу, покрыли своды тонкими хрустальными пластинами и смонтировали любопытные осветительные приборы.
Через шесть месяцев Дом Единого был построен, его стены сияли белизной, сапфиром и изумрудом посреди широкой ухоженной лужайки. К нему стали приходить люди. Сначала пришло несколько любопытных. Затем больные, а затем ещё больше больных, затем люди хлынули потоком, пока каждый белый[13] житель Сан-Франциско не посетил его и не вышел наружу здоровым и сильным. Простые азиаты, живущие в городе, выражали по этому поводу некоторое недовольство. Но азиаты, стоявшие у власти, не обращали внимания на происходящее, будучи слишком образованными, чтобы их можно было обмануть байками о чудесных целителях. Их народ, угнетаемый на протяжении бесчисленных поколений унылой работой, не привык жаловаться и протестовать, поэтому азиаты, живущие в Сан-Франциско, могли лишь с недоумением и завистью смотреть своими тусклыми глазами, как белые калеки, хромая, заходили в распахнутые двери, а потом выходили из них целыми и здоровыми. А навстречу им несли бледных, измождённых лихорадкой людей - и через несколько минут они выходили из Дома бодрые, с сияющими глазами.
[13] В оригинале Westerner, т.е. 'жители Запада', в противоположность Orientals, 'жителям Востока', как Кэмпбелл называет в романе японцев и китайцев. В наших реалиях это были бы 'европейцы' и 'азиаты', но для американского континента этот вариант не годится. Мне не нравится слово 'белый', оно попахивает расизмом, но ничего лучше не придумалось.
Конечно же, простые азиаты были этому не слишком рады. Но их правители были умны и не обращали внимания на секту целителей, они были всецело поглощены попытками установить политический контроль над новыми обширными территориями.
Их работа заключалась вовсе не в том, чтобы совать палки в колёса местной церкви, которая в точности выполняла все Указы Императора. За шесть месяцев своего существования Дом Единого в Сан-Франциско принёс им почти двести сорок тысяч долларов в слитках драгоценных металлов. Все, кого поначалу заинтересовала новая церковь, с течением времени теряли к ней интерес, ведь ничего нового или удивительного она в их жизнь не принесла, за исключением удивительно стабильного и щедрого притока средств.
Ещё один Дом Единого поднялся под руководством Первого Учителя в Денвере, а потом и ещё один в Сиэтле. И были выплачены сотни тысяч долларов, и были исцелены десятки тысяч больных. В этом году церковь Единого пополнилась почти семи сотнями новообращённых, а поступления от них пополнили запасы драгоценных металлов в казне Ницзихуа. У местных властей не было причин для беспокойства.
X
Служитель заканчивал доклад Повелителям, Первый Учитель стоял рядом с ним.
- Повелители, вы слышали эту историю. За эти два года было основано одиннадцать Домов, и Первый Учитель честно и добросовестно трудился всё это время. Теперь ему нужен отдых и, если его работа получит одобрение Пятёрки Повелителей, он хотел бы остаться в Доме Единого в Чикаго в качестве Служителя.
Со своего огромного хрустального трона подал голос Менс, Повелитель Мудрости:
- Первый Учитель преуспел в своих трудах, никто из отобранных им кандидатов не был исключён из Дела Единого, тем самым он проявил мудрость в понимании людей. Повелитель Мудрости удовлетворён.
Заговорила Тамар, Повелительница Милосердия.
- Он помог многим и поспособствовал распространению Домов Единого, благодаря чему многие узнали о делах Единого. Тамар, Повелительница Милосердия удовлетворена.
Шан, Повелитель Свершения, сказал:
- Он никоим образом не нарушил слов, данных нам, Повелителям Единого. Повелитель Свершения удовлетворён.
На этом обсуждение закончилось. По всеобщему одобрению, Эймос Такер, Первый Учитель, стал Главным Служителем в Чикаго, Американской столице Мировой империи.
Повелитель Менс снова подал голос.
- Твоя работа, Служитель, не должна прекращаться, ибо ты должен наставлять многих и знакомить их с таинствами Единого. Ты продемонстрировал полную компетентность в обращении с вещами, которые должен понимать Служитель Единого. Но для окончательного обучения таинствам Единого, всех людей нашей расы, которых ты сочтёшь достойными, ты должен отправлять сюда. К востоку от Миссисипи у нас всего два Дома и мало опытных Служителей. Ты накопил огромный опыт и теперь должен помогать другим в этой работе. Не своим личным присутствием, а своими постоянными советами. Кристалл Служителя способен дотянуться до любого Кристалла Единого и может говорить с ними по твоему желанию. Помни об этом и помогай этим людями всеми доступными способами. Мы уверены, что так и будет. Ты всегда выполнял свою работу чрезвычайно хорошо.
Второй Служитель поклонился Повелителям.
- Я не смог полностью постичь те таинства, о которых вы говорите, и понимаю это даже лучше, чем вы. Но в меру своих способностей я буду применять свои знания и понимание человеческих тайн на благо Единого.
Я отправляюсь в Чикаго, но по дороге остановлюсь в Денвере, встретиться с Седьмым Учителем. Он собирался поехать в Бостон, чтобы построить там новый Дом Единого. Он уже приобрёл через своих агентов Кори-Хилл, с которого открывается вид на весь город. Мне нравится его план и я поддержу его.
Повелители согласно кивнули.
- Я знаю этот город, - сказала Тамар, Повелительница Милосердия. - Кори-Хилл отличное место для строительства.
И снова слово взял Первый Служитель.
- Мне вдруг пришло в голову, что у нас есть ещё одно неотложное дело, возможно, требующее особого внимания. Весь этот год мы успешно избегали внимания со стороны Империи, у властей было очень много работы по консолидации новых территорий, и их потребность в доходах была очень острой.
- Но они всё же попытались удушить нас своим налогом, - мягко заметил Повелитель Менс, - что не было мудрым поступком, учитывая наши бесконечные ресурсы. Вместо того, чтобы уничтожить нас, они продали себя за взятку. И сейчас они боятся причинить нам какой-либо вред, ведь за два года мы принесли им восемь с четвертью миллионов долларов в слитках драгоценных металлов, металлов очень редких и малодоступных. В этом году мы увеличиваем число наших членов на одиннадцать тысяч мужчин и женщин. Они не захотят вот так сразу уничтожать источник своих немалых доходов, и заодно источник здоровья и спокойствия коренных жителей земель, которые они захватили.
- Как раз поэтому я должен сообщить следующее: работа по консолидации близится к завершению, и потребность в нас, как источнике доходов, становится всё менее насущной по мере того, как восстанавливается промышленность, растут доходы, и возвращается определённый уровень благосостояния. Поэтому в текущем году давайте расширять нашу сеть до предела, настолько, насколько Единый нам позволит.
- На этом Совет Повелителей закрывается?
- Да будет так, - сказали Повелители.
В этот момент Эймос Такер поднял свой новенький Посох Служителя и случайно поднёс его к глазам. Он резко отшатнулся, его лицо застыло в гримасе удивления. Тут был Шестой Повелитель! Чёрный Владыка Ужаса Бармак, тень абсолютной, непроницаемой черноты, он, казалось, смотрел прямо в душу Эймоса Такера... и он медленно наклонил свою массивную голову в знак приветствия новому Служителю Единого.
Ледяные пальцы сжали сердце Второго Служителя, и он резко отвернулся, встретившись взглядом с Первым Служителем. На своём непроницаемом лице Торнсен изобразил улыбку. Повелители неспешно удалились в свою комнату. Такер успел уловить мимолётный огонёк в добрых старых глазах Шана, Повелителя Свершения, прежде тот скрылся.
- Ну, будет, будет, - мягко сказал Торнсен, - есть ещё кое-какие вещи, которые надлежит усвоить Служителю Единого.
- Да-да, безусловно, - неуверенно сказал Эймос Такер, переводя дыхание.
XI
Со своего места Чу Лян с непроницаемым лицом наблюдал, как Шаман Западного округа буравит взглядом странно одетого свидетеля на Свидетельской трибуне. Настойчивые расспросы Шамана пока никаких результатов не принесли.
Голос Шамана с каждой минутой звучал всё резче.
- И всё же, сколько лет этой секте, Служитель?
- У веры нет возраста, Шаман. Божество вечно, мы не можем познать ни его начала, ни его конца. Оно пребывает и в тумане творения, и в тумане окончательного растворения.
- Вера не старше людей, ибо без человека веры не существует. Она не так стара, как человек, и поэтому я спрашиваю о её самом раннем проявлении, Служитель.
- Самые ранние проявления случились около трёх тысяч лет назад в Греции. Она развивалась очень медленно, пока не настал день, когда лучшее понимание Единого, Его послание людям и великая потребность Его расы - всё это объединилось, чтобы улучшить Его понимание людей и понимание людьми Его Самого.
- Однако ваша религия начала активно распространяться всего три года назад, не так ли, Эймос Такер?
- У меня нет имени, только должность Служителя, Шаман. Она стала моим титулом и моим именем. Великий рост числа Посвящённых Единому произошёл в эти тяжёлые годы, но его понимание непрерывно возрастало в течение ста лет, начиная с 1890 года по старому календарю.
- В этом году к вашей церкви присоединились одиннадцать тысяч девятьсот восемьдесят семь человек, каждый из них уплатили налог на посвящение в размере тысячи долларов. Говорят, что этот налог в основном был выплачен Храмом, однако нам неизвестны размеры и источники ваших доходов. Каким образом был собран этот доход? Речь идёт о сумме в размере свыше одиннадцати миллионов долларов, потраченной на налоги, и ещё больших суммах, потраченных на строительство Храмов. В этом году их открылось тридцать семь, как мне сказали, на это должны были уйти инвестиции в размере не менее семидесяти миллионов долларов. Каков источник доходов вашей религии?
- Ресурсы Единого бесконечны и безграничны. Но я принадлежу к классу Служителей, и эти вопросы не в моей компетенции. Я не могу ответить на них, Шаман.
- В чьей же они компетенции, Служитель?
- Это сфера деятельности Менса, Повелителя Мудрости.
- Законы вашей религии запрещают ему покидать долину?
- Да. Он не покидает Храм.
Лицо Шамана уже не было таким гладко-бесстрастным, как в начале разговора.
- Мы слышали свидетельство Чу Ляна об уничтожении жизни в храме и о полной стерилизации тел.
Второй Служитель осторожно прервал его.
- Дела Диса, Повелителя Смерти, непонятны обычным людям. Это произошло, потому что в Храм допускается лишь народ Единого, а другие народы, к сожалению, - нет. Такова воля Единого, которой я служу, но которую не определяю.
- Индусы, восточный народ с тёмной кожей, смогли войти в Храм, - сдержанно заметил Шаман.
- Понимание воли Единого недоступно людям.
- Но ты сам понимаешь её вполне достаточно, чтобы эффективно использовать Кристалл Жизни и Посох, которые постоянно носишь с собой.
- Это плод трёх тысяч лет исследований, размышлений и глубочайшей преданности цели. Возможно, когда-нибудь наступит день, когда любая воля Единого будет доступна человеческому разуму. Но пока этот день не наступил. Потому для нас особенно ценны эти вещи, и мы с ними не расстаёмся, ибо в них, в этих кристаллах, пребывает частица живого Единого, Бесконечного, ощутимого в их живом пламени.
При этих словах серебряное Пламя Единого вырвалось из посоха и устремилось вверх, бесчисленные падающие звёзды засияли - и исчезли.
- Ты и твои люди по-прежнему упорно отказываетесь расстаться с этим символом Единого?
- Только один раз, по приказу офицера Империи, один из слуг Единого расстался со своим посохом. В этой самой комнате был зачитан доклад о том, как Единый изрёк свою волю, и человек упал замертво. Он был спасён, но лишь из-за благотворного воздействия кристалла Единого, вернувшегося в руки его владельца, Служителя Торнсена. Единый ничего не разрушает без особой на то нужды, и Его люди всегда пытаются предотвратить страдания, которые приносит высвобождение силы Посоха в чужих руках. Такова воля Единого.
Шаман допрашивал его ещё несколько долгих часов, но в конце дня вынужден был отпустить Служителя, ведь он явился на допрос добровольно. И теперь Шаман, не скрывая раздражения, смотрел, как он покидает комнату, и в дверях к нему присоединяется дюжина Послушников Дома Единого. Ещё дюжина столпилась вокруг них на выходе, тихо переговариваясь. Поверх гомона толпы мягко разнёсся голос Служителя, слова прозвучали ясно и чётко:
- Неразумно использовать Пламя здесь, поскольку тут находятся не только люди Единого, но и те, кто может пострадать от святого огня. Дом Единого открыт для всех людей его расы, а Учителя Единого, если понадобится, придут на зов любого человека.
Поморщившись, Шаман вполголоса обратился к своим коллегам:
- Мне сообщили, что Совет по американским военным делам желает, чтобы на данный момент мы прекратили расследование, - сказал он.
Чу Лян тихо вышел из зала, пересёк Эмпайр-парк и вошёл в здание на другом конце парка. Там он прошёл в маленькую комнату, где сидели за ужином две дюжины мужчин. На улице вскоре стемнело. Некоторое время они тихо разговаривали о разных пустяках и чего-то ждали. Наконец, в комнату тихо вошёл мужчина, его лицо было белым как снег, остекленевшие глаза, казались, ничего не видели вокруг. Его привели, держа за руки, двое охранников в форме, их лица тоже были бледны. Войдя в комнату, охранники отдали честь, а стоявший между ними мужчина безучастно смотрел прямо перед собой мутными глазами.
- Йокиши[14], тебе есть что доложить? - спросил командир Торисути.
[14] Имя выглядит как-то странно. Возможно, ошибка, и на самом деле должно быть Иошиэки. Я не знаток японского, но мне кажется, что некоторые имена Кэмпбелл просто придумывал на ходу.
- Да, это Йокиши. Командир, разрешите обратиться. Дело сделано, и я готов доложить.
- Вы задержали Учителя, когда он вышел?
- Да, да, мы задержали Учителя. Когда его позвали на помощь больному, он вышел из Дома Единого и спустился по Поющей Лестнице, всё, как было предписано. Мы с лейтенантом Ци Цзяном следовали за ним по убогим тёмным улицам Американского сектора. По мере того, как мы приближались к месту, наползала темнота, такая же бесшумная, как и мы. Расстояния между уличными фонарями становились всё больше, а дома вокруг становились всё теснее и обветшалее, но Учитель продолжал идти вперёд, и вокруг него сиял свет, потому что Посох, который он нёс, сиял серебряным, зелёным, сапфирово-синим, и жемчужным светом. Это было очень красиво, но действовало на нервы и притупляло чувства. Как было условлено, лейтенант Ци Цзянь вышел вперёд и выстрелил в Учителя из бесшумного пистолета, но, как и ожидалось, Учитель не остановился, он не был ранен и даже не заметил выстрела. Поэтому дальше действовал я. У меня был аппарат, который сконструировал Чу Лян, и я подготовил его к запуску, согласно полученным инструкциям. Ранее, по указанию Чу Ляна, я испытал его на собаке, которая бегала по переулку, и она умерла, как и было сказано: упала, не издав ни звука.
Я приблизился к Учителю и направил на него проектор, и его лампы засветились должным образом, а счётчики на его основании были выставлены в правильный диапазон. Затем я нажал на переключатель, но Учитель, который был прямо передо мной, не споткнулся и не остановился, и, похоже, даже не ощутил никакого воздействия, потому что между ним и оружием, которое я направлял ему в спину, появилось слабое фиолетовое свечение. Оно выглядело как мерцающий диск света. В момент выстрела Пламя Единого вспыхнуло на посохе Учителя чуть ярче. Его искры попали мне на руки, они кололи и жгли мне руки, так что я был вынужден бросить эту штуку.
Учитель услышал стук упавшего прибора, он медленно повернулся, и мы все остановились, освещённые серебристым светом посоха. Лейтенант Ци Цзянь развернулся и попытался убежать, и я вместе с ним, надеясь, что нас не опознают в той грязной одежде, которую мы надели, но из посоха потянулся зелёный свет, и нами овладела вялость, а потом паралич, так что мы упали на землю и лежали, глядя, как он подходит. Он улыбнулся, увидев оружие, которое я бросил, и из его посоха вырвался алый змеиный язык пламени и коснулся аппарата, созданного Чу Ляном. Едва пламя коснулось его, он исчез, была только мгновенная вспышка интенсивного фиолетового цвета, а ещё в утрамбованной земле проезжей части осталась неглубокая ямка.
- Единый защищает свой народ, воин, - тихо сказал он, глядя на нас. - Единый не пожелал, чтобы твоё оружие ранило меня, поэтому этого не произошло. А теперь ступайте, возвращайтесь к своему командиру Торисути, который ждёт вас в комнате Принятия Решений в Зале Войны.
Он направил на нас свой посох, и жемчужный свет коснулся нас, и тогда мы поднялись на ноги и бросились бежать в темноту. А он пошёл своей дорогой.
- Это весь твой доклад? - вкрадчиво спросил командир.
- Нет, это не весь мой доклад, командир. Мы решили, что, выдержав одну атаку, он будет очень ослаблен, и ему не хватит сил противостоять второй. Поэтому мы последовали за ним к дому больного, где Учитель пробыл примерно полчаса. Мы решили, что, когда он выйдет, его Посох, возможно, тоже израсходует свою энергию и не сможет эффективно защищать хозяина от материальных вещей, когда Учитель будет находиться в узком дверном проёме этого убогого места.
Мы ждали, и вот в дверях появился серебряный свет ним, ярко освещая тьму этого места. Лейтенант Ци Цзянь находился справа, а я слева от выхода. У Ци Цзяня был кусок металла[15], который он нашёл, а у меня обломок деревянного бруса, мы надеялись, что их огромный вес сможет сделать с его ослабленным экраном то, что не смогла бы сделать ни одна пуля.
[15] В оригинале 'a section of heavy metal' - думаю, у Кэмпбелла всё-таки был смартфон из Будущего, и он вставлял такие обороты в текст ради прикола.
- Ци Цзянь нанёс удар, и его металлический прут покрылся разрядами молний, лейтенанта отбросило в сторону, и он скорчился на земле. Мой деревянный брус, не дойдя примерно на фут от головы Учителя, замедлился, словно вошёл в воду, и соскользнул в сторону, но его масса была так велика, что, продолжая движение, он всё же задел Учителя по плечу.
- Он упал на колени, выронив Посох Единого. Однако Посох не упал на землю, а опустился медленно, словно пёрышко. Пока он стоял на коленях, наполовину оглушённый, я набросился на Учителя, а тем временем Ци Цзянь попытался завладеть Посохом. Я увидел, что Цзы Цзянь схватил его, и поднялся, чтобы последовать за ним. Он быстро двигался прямо по проезжей части, стараясь как можно скорее покинуть это место, потому что в этом секторе проживало много американцев. Когда я догнал его, он вдруг споткнулся и упал на землю, перевернулся на спину - и заснул, положив посох рядом с собой.
Я схватил Посох и побежал дальше, но пока я бежал, мои руки начали неметь, потом начало неметь всё тело, и вскоре я уже не чувствовал своих ног, они были как будто чужие, и ещё мне казалось, будто я бегу много часов, хотя на самом деле пробежал всего один квартал. И потом будто прошло ещё много часов, и я очень устал и споткнулся, как Цзы Цзянь, и лёг на землю, чувствуя, как онемение ползёт от руки к сердцу и глазам... Серебряный свет потускнел в моих глазах, затем исчез, и внезапно жгучая, невыносимая боль пронзила мою руку, так что мои глаза снова открылись. Посох Единого светился фиолетовым, а его Кристалл был разбит вдребезги.
Молния вырвалась из конца посоха, так что земля расплавилась, и воздух содрогнулся от грома. Осколки Кристалла исчезли. Я лежал, не в силах пошевелиться, и видел, как Посох начал светиться ярким фиолетовым светом. Затем из него вырвалось голубое пламя, и его жар опалил мою руку и левую половину тела. Но моя рука и мой бок теперь не чувствовали боли, и онемение распространялось всё дальше по телу. Потом голубое пламя взметнулось выше - и всё исчезло. Командир, Посох полностью исчез в пламени, так что в моей руке не осталось ни кусочка металла, ни пепла.
- Это весь твой доклад? - снова спросил командир.
- Это весь мой доклад, командир. Могу добавить только, что вскоре подошёл Учитель. Он встал надо мной и заговорил. Вот что он сказал:
'Твои руки и высвобождение Духа Единого из Посоха, который есьм Дух Владыки Жизни, подарили тебе ложную жизнь. На самом деле ты мёртв, воин. Сейчас я дарую тебе покой Тала, чтобы тебе хватило сил добраться до своего командира. Однако воля Единого непреложна, и ты, напавший на Его Учителя, не можешь оставаться в живых. Никто из нас, людей Единого не сможет вдохнуть в тебя жизнь, после того, как внутрь проник Огонь Единого'.
И пока он говорил, огонь пожирал меня, всё моё тело горело, всё, от кожи до кишок, пылало от боли, подобной Смерти от Тысячи Порезов, и мог я только стонать. Из кристалла его головного убора потянулся луч зелёного света и коснулся моей головы, и тогда огонь, пожиравший меня, погас, и через мгновение я уже не чувствовал ни огня, ни чего-либо ещё во всём своём теле.
'Теперь тебе будет легче. Хотя огонь не погас, твои чувства мертвы, - тихо сказал он, - и они никогда не вернутся. Твои глаза видят, и твои уши слышат, но ни осязания, ни вкуса, ни обоняния у тебя нет. В течение часа, самое большее двух, Огонь Единого будет выходить из твоего тела, и когда он погаснет, ты будешь мёртв окончательно. Передай тем, кто будет тебя слушать: знайте, когда Огонь Единого начинает уходит из вас, вы умираете. У вас остаётся ещё час, пока Огонь Единого пребывает в атомах вашего тела. Затем он также вернётся к Единому, кто есьм сущность Бесконечности, и в этот миг вашему телу лучше быть подальше от людей. Запомни это и ступай к своему командиру'.
И тогда он направил на меня красный луч, такой же, как тот, что сокрушил оружие Чу Ляна. Земля подо мной вскричала и закипела, она словно растворилась, и я почувствовал, что погружаюсь в неё, но пламя змеиным языком обвилось вокруг меня и спеленало со всех сторон, словно кокон шелкопряда. Затем голубое пламя лизнуло моё тело и билось об него, и вскоре я почувствовал, что ко мне возвращаются силы. Онемевшими оставались только рука и бок, которые касались посоха. Затем голубое пламя и красный луч со змеиным языком угасли, и я встал и быстро пошёл прочь. Я бежал и был неутомим. Однажды передо мной возник забор, но я ухватился за его край правой рукой, которая не утратила чувствительности, и легко перескочил через него. И я чувствовал, как доски гнутся и расползаются под моими пальцами.
Взгляните на меня и скажите себе, таков ли я, каким был прежде.
Солдат ухватился за дубовую дверную раму, и сжал её в руке, словно тисками, и рама раскололась под его пальцами. Внезапно они поняли, что всё его тело испускает свет, переменчивый, пляшущий, похожий на радужными разводы, оставленные маслом на воде.
- Сила покидает меня, и я знаю, что Единый, Владыка Жизни, скоро меня оставит. О, Всемогущий Господь... Я верую... Я понимаю... позволь мне... возьми меня...
Внезапно его тело судорожно напряглось, и члены Совета разом вскочили с мест, увидев, как оно странным образом кристаллизовалось и ослепительно вспыхнуло, источая свет каждой гранью - и он умер. Тогда в повисшей тишине послышался голос, глубокий, размеренный, навевающий сон, голос на родном языке солдата, идентичный в произношении, формулировках и акценте. Однако звук исходил не из его губ, звучало всё его тело.
- Нет места ни тебе, ни твоему народу с Единым и народом Единого.
Стоявшие рядом охранники внезапно отшатнулись, а мёртвое тело покачнулось, рухнуло на пол и разбилось на тысячу осколков, и каждый из них издал короткий вскрик ломкой душевной муки.
Чу Лян склонил голову.
- Это бесконечно более великий бог, чем наш. Чтобы нам не пришлось жалеть о принятом решении, его тело и все его части до мельчайших кусочков необходимо найти и вынести во двор. Поместите их в центр и поставьте вокруг охрану на расстоянии не ближе двухсот ярдов. Пусть полежат там хотя бы пару часов.
- Таковы ваши рекомендации, Чу Лян? Хорошо. Охрана, вы слышали приказ, проследите, чтобы он был исполнен.
Оба охранника отдали честь и поспешно удалились. Их не было среди тех, кто пришёл подобрать разбросанные осколки.
Торисути снова повернулся к Чу Ляну:
- Что за оружие вы им дали?
- Компактный коротковолновый радиопроектор повышенной мощности. Чрезвычайно эффективный и очень смертоносный. Лучшее, что могла предложить наша наука.
- Их Бог кажется вполне реальным. Но я... я не могу поверить в такого бога.
Чу Лян медленно растянул губы в улыбке.
- Есть одно неписаное определение, которое мы все неявно подразумеваем, когда говорим о боге. Оно гласит, что бог - это тот, кто обещает, но никогда не действует, а если же он всё-таки действует, то это не бог. В нашей цивилизации нет места для существа, стоящего выше известных законов причины и следствия. К несчастью, похоже, мы встретили одно из таких существ. Мало того, оно избирательно настроено против нашей расы, и так же избирательно помогает их расе.
- Неужели ваша наука не может предложить ничего, что было бы избирательно настроено против их расы? - раздражённо сказал командир Торисути.
Чу Лян медленно покачал головой, но внезапно замер, как будто ему в голову пришла какая-то мысль. Затем он осторожно произнёс:
- Если подумать, то такое средство можно найти. Но следует помнить, что наша наука не идёт ни в какое сравнение с теми силами, что демонстрирует их Бог.
- Что это за средство? Возможно, радиооружие? Я в нём не разбираюсь, но, может быть, вы сможете настроить его излучение на их расу? Мой мозг способен уловить и принять подобную идею.
- Нет, радиооружие - это просто тепло, переданное организму, чрезмерное, избыточное тепло. А тот миниатюрный прибор, который нашему человеку довелось держать в руках, по-видимому, обладал колоссальной мощностью. Ни одно компактное устройство, созданное нашей наукой, да и любой наукой, я уверен, не может с ним сравниться. Для распада углеводородных цепочек в организме требуется примерно семьсот лошадиных сил[16], поистине огромное количество для живого организма, это разрушительная сила. Однако теперь мы знаем, что это, число, несомненно, следует удвоить, даже утроить, поскольку оружие тоже сгорело. Поэтому следует считать, что Посох Жизни, созданный Учителями, способен генерировать мощность в две тысячи лошадиных сил, ибо наш человек заявил, что Пламя Единого во время воздействия увеличилось лишь незначительно.
[16] Эту фразу я не смог перевести и заменил на более-менее правдоподобный текст. По-видимому Кэмпбелл перескочил мыслью на хим.состав посоха и начал описывать аммоний, а потом вернулся к воздействию на живое тело: 'For it gen atom and four hydrogens that act hi many ways as killed nearly seven hundred horsepower, truly a vast amount to train upon an animal body, a disruptive power'.
- Всё это какая-то бессмыслица. Посох был повреждён и распался в течение часа. Вы можете объяснить, как это могло произойти?
- Я могу предположить, но не более того. Вот что мне представляется правдоподобным: что посох был сделан не из чистого металла, а из сплава, и этот сплав не из тех, что я могу воспроизвести в лаборатории. Существует соединение аммоний, состоящее из одного атома азота и четырёх атомов водорода, которое выглядит как очень лёгкий металл серебристого цвета. Его можно смешивать с ртутью для получения амальгамы. Она довольно мягкая, но не текучая и при низких температурах достаточно стабильна. Я думаю, что посох был изготовлен из сплава платины и аммония. И этот состав был специально подобран для того, чтобы от посоха не оставалось ничего, что можно исследовать и проводить химический анализ. При определённых внешних условиях, или определённой настройке прибора, или просто при нажатии скрытой в резьбе кнопки, вещество становилось бы нестабильным, и аммоний высвобождался в виде газа. Газообразный аммоний в присутствии тонкоизмельчённой платины сгорает в воздухе голубым пламенем. Если моё предположение верно, то частицы платины должны быть мельче, чем пылинки в лучах солнечного света, и во время горения металл должен давать красное свечение, а голубое пламя в сочетании с красным свечением должно давать фиолетовый цвет, который и наблюдал наш свидетель.
Так всё происходило бы, если бы тут была задействована наука с её законами. Но, командир, в данном случае мы имеем дело с богом, который действует за рамками известных нам законов и, возможно, он просто уничтожил платину божественным огнём. Я вынужден это предположить, потому что ни аммоний, ни платина, ни продукты их горения не превращают людей в кристаллы, которые разбивается вдребезги, и не позволяют человеческой руке ломать прочные дубовые балки, - и Чу Лян кивнул в сторону раздавленного дверного косяка.
- Довольно об этом, - прервал Торисути. - Для меня очевидно, что это выходит за рамки вашей науки, и я начинаю опасаться, что это существо действительно является богом, а это может повредить интересам Мировой Империи. Но скажите мне, что это за средство, которое вы упомянули, что может избирательно повредить жителям Запада, но не затронуть наших людей?
- У меня есть большие сомнения насчёт этого средства, по двум причинам: первое - оно подействует не только на белых[17], но на обе расы, хотя на белых в гораздо большей степени. Тем не менее, при этом погибнет много наших людей. Второе - если мы заявим, что существует бог, который благоволит азиатам и защищает только нашу расу, это может навсегда отдалить белых от нашей Империи.
[17] Здесь у Кэмпбелла впервые прямо упомянуты 'белые' вместо обычных эвфемизмов 'Westerners' (уроженцы Запада) и т.п.
- Так что это за средство? - нетерпеливо спросил командир Торисути.
- Это холера. Азиатская холера. Белая раса в двадцать раз более восприимчива к ней, чем азиаты. При распространении лёгкой формы холеры, эпидемия убьёт девяносто процентов белых... И один процент наших людей.
- И те, кто умрёт, полагаю, будут самыми слабыми представителями нашей расы, - тихо сказал Торисути.
- Да, - сказал Чу Лян.
XII
Четверо Служителей стояли перед тронами Пятёрки в Храме Единого, их лица были серьёзны и омрачены заботой. Слово взял Первый Служитель:
- Как хорошо известно Повелителям, этот Храм посетили тысячи людей, и они были исцелены. Но их лимит в пять посещений за год исчерпан, а они снова больны, и у них нет тысячи долларов, чтобы заплатить Налог Новообращённого. Мы можем исцелять людей вне Храма, столько, сколько захотим, и ещё тех, до кого смогут добраться Учителя, Так что холера их не убьёт. Но есть одна неприятность: исцеление Пламенем Единого не даёт иммунитета, оно просто уничтожает болезнь в текущей форме, оставляя человека открытым для нового заражения.
Власть Империи распространилась на всю страну, и Империя никак не препятствует распространению болезни. Их народ прожил с холерой тысячу поколений, и теперь она не представляет для них угрозы. А у нас не хватит Учителей, чтобы своевременно обойти каждый дом. Поэтому мы должны немедленно принять в лоно церкви семьдесят три тысячи человек, которые числятся в наших списках кандидатов в Учителя и успели себя зарекомендовать.
Ему ответил Повелитель Менс:
- Мы могли бы это сделать и оплатить требуемую сумму налога за новообращённых из бесконечных ресурсов Единого, но сумма выплат составит семьдесят три миллиона долларов, это несколько тонн металла, и Империя сразу обратит на это внимание. Сейчас в стране насчитывается около тридцати пяти миллионов жителей, и, согласно имперским законам, среди них нет ни слабоумных, ни сумасшедших, ни преступников-рецидивистов, хотя многие из них просто тупые работяги. И все же мы должны постараться спасти их всех. Поэтому налог будет выплачен, и мы примем новых Учителей. Но пусть Учителями станут лишь немногие, а остальные будут простыми Послушниками. Их Посохи Шестого разряда будут способны исцелять, но не смогут генерировать силы Единого, а их энергия со временем будет исчерпана. Таким образом, затесавшиеся предатели не смогут раскрыть тайны Единого Империи.
Пока длится чрезвычайная ситуация, Пламя Единого должно поддерживаться во всех Домах Единого на восьмом уровне, и днём, и ночью. Служителей также следует оповестить, что Посохи Повелителей могут возвращать жизнь мёртвым, что при их использовании Повелитель Дис откажется от своих притязаний, если тело умершего будет в состоянии вновь служить сосудом жизни, а не предметом ужаса. Такой же способностью следует наделить Посох Первого Служителя, и, как можно скорее, Посохи Четырёх Служителей, хотя их посохи, в отличие от посоха Первого Служителя, должны быть на ступень ниже, чем Посохи Повелителей.
И далее. Я, Повелитель Мудрости, считаю, что настало подходящее время, чтобы Служители и Первые Учителя Домов познали всю мощь Диса, Повелителя Смерти. Поэтому прошу тебя, Дис, Повелитель Смерти, отвести этих Служителей к Кристаллу Единого и наставить их в полной Службе Диса.
- Да будет так, - сказали Повелители.
И Повелитель Дис в пылающем алом плаще поднялся со своего трона, и его посох пылал в его руке, испуская яростные раздвоенные языки пламени, и сотни невидимых хрустальных труб подпевали огненным сполохам, когда он направлял свой шаг к великому Кристаллу Единого.
В тот день двери Храма впервые захлопнулись для всех, и сами Повелители стояли снаружи, наделяя здоровьем сотни паломников, поднимавшихся по великой Поющей Лестнице. Её песня ныне звучала как непрерывный стон ужаса, ибо день и ночь звенела она в такт шагам сотен людей, поражённых смертельной болезнью.
Повелитель Дис стоял на высоком алтаре Кристалла Единого и повторял полную Службу Диса для Четырёх Служителей. Сначала Великий Кристалл замерцал, голубизна Менса и зелень Тала на его гранях поблекли. Голос Диса продолжал раскатываться по залу, и жемчужина Шана, и даже серебряные вспышки звёзд Единого потускнели, и мрачный алый цвет Диса растёкся по всему Великому Кристаллу. Зловещие молнии вздымались и плясали вокруг алтаря, омывая кристалл и человека над ним. Алый пол струился и ходил ходуном, вздымаясь небольшими волнами, которые вскипали и корчились, гневно бормоча, и длинная Служба Диса медленно двигалась к завершению.
Наконец Повелитель Дис остановился.
- Такова Служба Диса, - сказал он, и его голос, глубокий и сильный, рокотом прокатился по Храму. - Но это ещё не всё. Остались слова финала, и вам их нужно выучить. Сейчас я не буду завершать Службу, ибо силу Диса в его полной мощи не стоит призывать без нужды. Помните об этом, и помните о том, что лишь в самом крайнем случае полная формула Службы Диса может прозвучать в зале Кристалла. Запомните это, ибо сила этих слов безмерна, их могущество превосходит любые силы Земли, потому что Единый в фазе Диса наносит удар со всей своей мощью, и людям не относиться к этим силам легкомысленно и злоупотреблять ими. Это последнее, что я скажу вам сегодня, ибо на этом Служба прервана, и Могущественный Повелитель на время оставит вас.
Пока он говорил, пламя Диса угасло, пол Диса успокоился, приглушив свой алый свет, а серебро, голубизна, зелен, и жемчуг вернулись на грани кристалла, всё ещё окрашенного злобным алым цветом Диса.
Внезапно Повелитель Дис снова подал голос:
- Враг атакует, Повелитель Дис, стены эхом отзываются на их шаги. Повелитель Дис, самый могучий из всех Повелителей, ответь на их угрозы, подними свои знамёна и своё пламя Смерти, алый змеиный язык, пронзающий наших врагов, во имя Единого, Владыки Жизни, ударь, о Повелитель Дис!
Хотя Служба Диса была прервана, и не обрела своей полной силы, но в то время как голос Повелителя гремел в обнесённом каменными стенами Храме, свет померк, поглощённый раскатистыми громами тьмы, и в зале остался лишь алый мрак, пронзённый и разбитый гигантскими алыми плетями огня, и мертвенный холод, пронзающий холод Ужасного Чёрного Повелителя Бармака, Невидимого, Неназываемого. Холод пронёсся по Храму, и воздух стал ночью, пронзённый алыми закатными лучами Диса. Из дверей Храма вышел вихрь, и воздух визжал и кружился, и невидимые трубы возглашали безумное кристаллическое разрушение.
И враги упали и умерли.
Служители поднимались с пола, обращая к алтарю побелевшие лица. В наступившей тишине Повелитель Дис снова заговорил:
- Это были силы Диса, - сказал он очень тихо, так что его голос был едва слышен, и в его звук вплеталось серебро Единого, голубизна, зелень и жемчуг Повелителей. - Хотя Повелитель Дис защищает своих, в те моменты, когда его мощь настолько велика, жизни всех людей, даже народа Единого, подобны муравьям под ногами воинствующего Бога. Вам надлежит знать следующее: когда вся мощь Диса высвобождается в Храме, пусть никто не пытается встать, если только он не облачён в алую мантию Диса и не носит алый кристалл Диса. Его посох в этот момент должен сиять гневом Диса. Только тогда он пребудет в безопасности. За стенами Храма люди западной крови могут оставаться на ногах, но если в ком-то из них есть примесь восточной крови, его смерть будет так же неизбежна, как смерть азиата на алом полу Храма.
И вот что вы должны помнить: не позволяй этим силам вырваться на свободу, пока над вами не нависла серьёзная опасность, когда люди снаружи, а враги со всех сторон, и пока этот враг вас не атакует. Ибо, пока мощь Диса не ослабнет, ни сам Единый, ни Тал, Повелитель Мира, не смогут обуздать его гнев. Только Тамар, Повелительница Милосердия, обладает властью, но и её власть не простирается безгранично...
Запомните же эти вещи, и пусть Учителя каждого Дома Единого узнают о них и запомнят их навсегда.
- Да, о Повелитель, - слабыми голосами ответили Служители.
XIII
- Ваш металл чист, по-настоящему чист, он даже слишком чист. Служитель, мы, Инспекция Мировой Империи, требуем объяснений этого факта, более того, мы требуем безопасного и беспрепятственного допуска в ваш Храм для проведения расследования!
- Это невозможно, - твёрдо сказал Служитель. - Наш Владыка Единый отказывает вам в приёме, и мы, люди, не в силах изменить его волю. Что касается металла, раз он так хорош, значит, всё в порядке, на что же вы жалуетесь?
- Что ж, Служитель, тогда послушай, что я тебе скажу. Сам Император Ницзихуа прибыл сегодня в Америку. Император почтил вниманием ваш Храм, и вот его Указ: любой храм, число прихожан которого за последний год увеличилось более чем на десять тысяч человек, должен заплатить налог в размере миллиона долларов за каждого из них!
Служитель стоял с побелевшим от гнева лицом, его выражение было столь же сурово, как могучие горные хребты, окружавшие Храм. Наконец Торнсен прервал молчание. Его голос был очень мягок и очень низок:
- Возвратившись к своему царственному господину, передай ему следующее: пусть в течение двенадцати часов к каждому Дому Единого прибудет транспортное средство, способное нести двадцать тонн груза, а к этому Храму - транспорт с удвоенной грузоподъёмностю, и повеление Императора будет исполнено. Ступай.
Азиат повернулся и ушёл, ошеломлённый, не зная, что сказать, ибо во всем мире не нашлось бы драгоценных металлов на восемьдесят четыре миллиарда долларов.
Транспортные средства появились, как было условлено. В Долине Единого приземлилось один за другим четырнадцать больших грузовых самолётов.
Ницзихуа не знал о том, что произошло. Его не беспокоили, потому что была ночь, и он спал, и случившееся коснулось лишь сотрудников департамента налогов и сборов. Но это были малосведущие люди, которые просто выполняли приказы.
Долина внизу пламенела тусклыми и зловещими алыми отсветами, нагретая теплом огромного огненного кристалла Диса, стоящего возле Чаши Единого. Сборщик подошёл к Поющей Лестнице и поднялся по ней, за ним двигался отряд рабочих. Вершина Храма пылала светом Единого, неподвижный, острый язык пламени поднимался на сотню футов вверх, могучий и яркий, он копьём вонзался в небо и осыпался остро вспыхивающими звёздами, разбивался оземь застывшими кристаллами света. Рассыпаясь, они производили низкий, зловещий гул и скрежет.
Одолев Лестницу, Сборщик остановился на пороге Храма, и пол Диса содрогнулся, испустив тысячи тысяч раздвоенных змеиных языков пламени яростного алого цвета. В бутонах огня на обширном хрустальном полу лежали слитки металла. Это были бруски квадратного сечения толщиной в фут и длиной в шесть футов, они лежали вдоль стен штабелями в двадцать футов высотой. Невообразимые груды драгоценного металла тянулись на триста футов вглубь Храма, свободным оставался лишь дальний конец зала, но туда уже шли люди, неся на плечах новые слитки, а навстречу им тянулась другая вереница людей - уже с пустыми руками. Один человек стоял в глубине Храма и раскладывал принесённые бруски металла в штабеля, в его руке пылало Пламя Единого, оно подымало могучие слитки вверх, и они плыли в воздухе, покачиваясь на поверхности пламени, слабо светясь малиновым светом. Сборщик стоял на пороге Храма, потерявший дар речи от увиденного. Но вот он вскрикнул и отпрыгнув назад, когда огромный кубический Кристалл алтаря повернулся, и змеиный язык пламени Диса обрушился алой молнией - и разбился в рокочущем кристаллическом гневе о барьер порога.
- Стой на месте! - приказал Служитель.
Пятеро Повелителей вышли из непроницаемо-чёрной стены гагата, их кристаллы полыхнули светом и яростно запылали. Посох Повелителя Диса угрожающе потрескивал и лучился кристаллическим гневом, мантии и плащи Повелителей мерцали под яростными выпадами божественного огня.
- Ни шагу дальше, азиат, - пророкотал Служитель Торнсен. - Это Смерть, ибо Повелитель Дис гневается этой ночью. Слитки в уплату налога будут вынесены наружу, а те, что ты видишь в зале, лежат, чтобы ты мог узреть бесконечные ресурсы Единого, Владыки Жизни. Под этим полом спрятаны хранилища Единого, они простираются на тысячи и тысячи футов вглубь Земли, и на тысячи и тысячи футов во все стороны. Сейчас там хранятся металлы, созданные Творцом, и многое другое из того, что Он сотворил по своей воле... Миру известна лишь ничтожная частичка его творений. А здесь у нас осмий, только осмий. Но в хранилищах лежат и индий, и платина, и палладий, и родий - больше, чем ты можешь себе представить, там есть все земные металлы, в любом количестве, какое мы только пожелаем.
А теперь взгляни сюда: Пламя Единого - это суть Творца, Владыки Жизни, и оно значит много больше, чем любое проявление его творений, таких как материя или гравитация. Его пламя рассеивает материю и отменяет гравитацию, так что один человек может легко нести в руках огромные слитки металла. Вы можете протестировать один из этих слитков.
Служитель повернулся, направив Посох на стену из слитков. Из посоха вырвалось Пламя, упёрлось в стену и прочертило на ней тонкую карандашную линию ярко-фиолетового цвета. Служитель сместил Посох, ведя светящуюся линию к слитку на вершине штабеля. Слиток вспыхнул багровым светом, поднялся в воздух и поплыл вниз по поверхности Пламени. Торнсен повёл Посохом, и слиток послушно следовал за ним. Он пересёк порог Храма, выплыл наружу и завис над белоснежным камнем. Затем с громким лязганьем обрушился вниз.
- Проверь его, Сборщик, - сказал Служитель.
Сборщик проворно распаковал свои инструменты, и его крошечная пилка с визгом начала вгрызаться в металл. Вскоре от слитка отделился маленький кусочек. Сборщик тут же протестировал его, используя спектроскоп и набор реактивов.
- Это чистейший осмий, - заявил он. - Но я не могу определить вес слитка, потому что его масса намного превышает диапазон моих весов.
- Смотри же, Сборщик, - сказал Служитель.
Алый кристалл Диса воссиял на его посохе, раздвоенный язык пламени был острым, как лезвие ножа. Он прочертил на бруске линию, и металл взвизгнул в мучительной агонии - и развалился на две, четыре, восемь, шестнадцать частей.
Сборщик безучастно посмотрел на груду металла и шагнул вперёд.
- Подожди, - остановил его Служитель. - Какой металл предпочёл бы твой царственный господин?
- Золото... - ответил Сборщик. - Золото - потому что у Императора много платины, а людям больше нравится жёлтое золото.
- Отойди, азиат, сейчас Единый явит тебе свою волю, ибо он не только Владыка Людей, но и Владыка Всех Вещей Мира.
Пламя Единого вырвалось из кристалла в могучем, лязгающем диссонансе, ударило в груду металла и погасло. Сборщик оторопело уставился на металл, потому что он стал жёлтым, словно как свежее коровье масло. Когда он пытался отрезать кусочек пилкой, его частицы моментально забили промежутки между зубцов, настолько мягким был этот металл. Сборщику пришлось воспользоваться ножом, чтобы отрезать полоску металла для анализа.
В каждый самолёт погрузили по два слитка - и они едва оторвались от земли, натужно ревя моторами. Их тянул вниз груз жёлтого маслянистого металла. Служитель стоял на вершине Поющей Лестницы и смотрел им вслед. Внизу, в долине, Кристалл Диса пульсировал безумным алым пламенем. Пламя звенело, трещало и злобно гремело, и в небе, затянутом облаками, отражались его гневные всполохи.
В ту ночь в двух десятках городов два десятка Сборщиков не смыкали глаз, оприходуя полученные сокровища, а ничего не ведающий Император спокойно спал в своём дворце.
Он проснулся утром, разбуженный шумом. Из-за дверей слышались громкие голоса чиновников, а город за окном, его город, ревел и издавал странные, буйные звуки, вопли, вой и плач, словно там сошлись толпы людей. Император поднялся и вышел в приёмную. Лица измученных заботами чиновников просветлели, когда он появился.
- Господин Ницзихуа... Ваше Высочество... Храм Единого...
- Владыка Ницзихуа, Храм Единого ответил, что они выплатят налог...
Ницзихуа вздрогнул.
- Выплатят?! Невозможно! Такую сумму не собрать и со всей планеты. Если не считать мою сокровищницу.
Торисути тихонько хихикнул.
- Ваше Высочество, они приняли этот налог. И они оплатили его слитками золота, платины, палладия и родия. Слитки были размером шесть футов на фут и на фут, все из цельного металла высшей пробы. Сборщики вернулись потрясённые, они смотрят пустыми глазами и рассказывают о стенах из металла, которые сложены из десятков тысяч таких слитков в каждом храме! Это...
- На Земле не может быть столько металла, - отрезал Ницзихуа. - Это фальшивки, лишь сверху покрытые благородным металлом. Разберитесь с этим. И что это за вой на улице? Шум толпы нарушил мой сон.
- Это солдаты, и с ними гражданские и ещё крестьяне, Ваше Высочество. Возможно, в храмах действительно лежит фальшивый металл, но взгляните сюда...
Ницзихуа выглянул в окно. Напротив дворца через улицу стояло здание Казначейства Американской провинции. Его облик изменился. Здание блестело и лоснилось на солнце, как жёлтое сливочное масло. Его крыша просела внутрь, а могучие колонны вдоль стен прогнулись под собственным весом. Словно кто-то подменил здание поделкой из сливочного масла, и теперь оно плавилось и оплывало на солнце.
У входа в Казначейство кипело сражение - человек двадцать махали кулаками, выли и визжали, пытаясь завладеть статуей из жёлтого металла. Это была удивительно реалистично выполненная изящная фигурка, но её масса, по-видимому, была огромна, и противники яростно упирались, пытаясь сдвинуть её с места. Внезапно к толпе дерущихся подскочил солдат, винтовка в его руках дрогнула раз, другой. Кто-то из дерущихся упал на землю, кто-то побежал прочь, потом раздался выстрел, солдат упал, и драка за статуэтку возобновилась. Вой, стоны и крики слились в безумную мелодию, которая плыла над улицами обезумевшего города, охваченного золотой лихорадкой.
- Прошлой ночью эти ничтожества охраняли казначейство, - пояснил командир Торисути. - Ночью со зданием что-то случилось. Теперь оно целиком состоит из золота, чистейшего золота, и они обезумели, они вопят, дерутся друг с другом и пытаются разрубить здание ножами и топорами. Солдаты тоже участвуют в беспорядках. Здания Военного министерства оказались сделаны из иридия, в чистом виде он чрезвычайно прочен, его не так-то просто разрезать, они толпятся там с утра, галдят, но ничего не могут поделать. Бордюрные камни на улицах стали золотыми, мосты теперь тоже золотые и прогнулись под собственной тяжестью. Укрепления за пределами города превратились в свинец, все военные самолёты тоже, их крылья сминаются, и сами они разваливаются, потому что свинец очень мягок. Орудия береговой обороны в Сан-Франциско и мосты Нью-Йорка растеклись в озёра ртути. Линкоры, стоявшие на якоре в порту, прошлой ночью загорелись фиолетовым огнём и взорвались, превратившись в груду пылающих обломков, металл плавился и тёк, словно жидкость, шипя и полыхая по воде. В эту ночь вся страна превратилась в безумную шутку их безумного бога!
А на рассвете, когда люди проснулись и увидели повсюду сияние золота, они услышали голос с неба, он прогремел по всему городу. Голос повелел им сражаться и убивать друг друга ради золота, пока оно хоть чего-то стоит, ибо его запасы в сокровищницах Единого бесконечны. Во всех городах американской провинции появились дома из золота и платины, а оружие обратилось в ртуть и свинец. Все оборонительные сооружения, форты и казармы оседают и оплывают под собственным весом, как сливочное масло.
Вой обезумевшего города ворвался в окно и ударил их по ушам. Лицо Императора окаменело, и он отдал приказ:
- Командующие, соберите всех своих людей. Храмы Единого должны быть немедленно разрушены. У нас остались исправные орудия и самолёты?
- С десяток самолётов и полдюжины мобильных орудий в городской черте, мы можем атаковать если...
- Идите и уничтожьте все Храмы со всеми Служителями и Учителями, которые в них скрываются.
Ницзихуа сидел возле окна и смотрел на город. В небо поднимались дымы от пожаров, по городу разносился вой рыщущих стай мародёров. Город перестал быть городом, перестал быть центром организованного общества. Сердце Ницзихуа похолодело, он внезапно осознал коварную силу этого безумного бога. Его город обезумел - он лишился рассудка, словно лунатик, яростно завывающий на полную луну.
Из-за угла на площадь выплеснулась толпа в несколько сотен человек, с ними прибыла дюжина грузовиков и вооружённые солдаты. Охрана, стоявшая перед Казначейством, открыла огонь, и, прежде чем толпа приблизились к зданию, число нападавших сократилось вдвое, но из тех, кто стоял перед зданием не выжил никто. Толпа с воем бросилась к Казначейству. Дюжина электропил взвизгнула и впилась в мягкий, податливый металл. Сотня мужчин принялась загружать блоки и бесформенные куски жёлтого металла в грузовики. Внезапно один из них осел, не выдержав груза, и люди бросились перераспределять груз в другие машины. Казалось, они никогда не остановятся. Но тут со всех сторон на них хлынула дикая толпа крестьян, их были тысячи, вооружённые топорами, пилами, ножами и пистолетами. В них полетели газовые гранаты, но солдаты гибли под ударами ножей и топоров. Вскоре всё было кончено. Крестьяне столпились вокруг машин и продолжили их загружать. Грузовики скрипели, стонали и разваливались под тяжестью жёлтого металла.
Рёв за окном сменился более упорядоченным звуком. Ницзихуа поднялся с места. Вскоре он увидел, что по проспекту его имени приближаются отряд регулярных войск. Поняв, что перед ними организованная сила, крестьяне бросились в атаку, они яростно сражались за золотые тротуары и золотые дома с золотыми статуями. Но солдаты надели маски, и распылили парализующий газ, который быстро остановил мятежников.
Ницзихуа присоединился к войскам у ворот дворца, и они отправились на аэродром. Самолёты, окрасившись в серый цвет свинца, стояли краю поля поникшие, словно усталые животные, со сломанными крыльями, оборванными элеронами, раздавленными шасси и вывалившимися моторами. Десятки сохранившихся самолётов разворачивались к взлётным полосам, издавая приглушённый рокот, готовые нести смерть. Со всех сторон к ним подвозили бомбы, уложенные в стеллажи. Рядами выстраивались мобильные установки для сброса отравляющих газов. Вокруг поля дежурила усиленная охрана. И никто не заметил, откуда на поле появился Учитель в серебристом плаще и сверкающем головном уборе. Охрана мгновенно окружила его и привела к Императору. Ницзихуа скривил губы в слабом подобии улыбки.
- Ну, человек Единого, что ты можешь сказать своему Императору?
Учитель медленно улыбнулся. Он ответил, и его голос был ясен и глубок:
- Ты не мой Император, Ницзихуа, ибо я подчиняюсь лишь одному правителю - Владыке Жизни Единому. Я пришёл сказать тебе: Владыка Жизни Единый возвращает эту страну своему народу. Будет лучше, если ваши люди покинут её. Вы были жадны до сокровищ Единого, поэтому он даровал их вам в полной мере, до пресыщения и даже сверх того, и теперь ваши люди ради них убивают друг друга, а ваша армия из-за них развалилась.
- А ещё, - тихо продолжил Ницзихуа, - он сделал их совершенно, совершенно бесполезными из-за их изобилия. Да, ваш Бог - воистину мудрый Бог, но мне бы хотелось знать, как проделал этот трюк.
- Это сделано Творением Единого, что находится за пределами понимания человека. Это было сделано, и это всё, что тебе следует знать. А теперь пусть твой народ уходит, ибо это земля народа Единого.
- Через день и ещё один день, - тихо сказал Ницзихуа, - здесь не останется ни следа от самого Единого, и от его народа. Обещаю, такова будет расплата за то, что сделали вы и ваши священники. Надеюсь, это находится в пределах понимания человека, скажем, такого, как ты? - спросил Ницзихуа.
- Этому не суждено случиться, ибо Повелитель Дис, Повелитель Смерти, всегда готов защитить свой народ, Ницзихуа. Сейчас я оставлю вас, а когда ты снова захочешь поговорить с людьми Единого, найди Храм Единого в Долине. Пять Повелителей будут ждать тебя.
Он повернулся, чтобы уйти.
- Нет, - отрезал Ницзихуа. - Ты останешься. Охрана, взять его!
Охранники рванулись вперёд - и остановились. Потому что человек, которого они хотели схватить, исчез. Он просто слегка подпрыгнул вверх и тут же исчез из их глаз. Они мгновенно взялись за руки и сошлись на том месте, где он только что стоял, но там был один лишь воздух.
Ницзихуа открыл рот, чтобы отдать распоряжение, но внезапно из пустоты раздался голос, и Император замер.
- Мой Владыка Единый защищает Свой народ, и это то, что тебе следует знать и навсегда запечатлеть в свитке твоей памяти, Ницзихуа.
Император повернулся к командиру Торисути:
- Немедленно поднимайте все самолёты.
XIV
- Самолёты уже над нами, Служитель, - сказал послушник, вернувшись внутрь. Его лицо напряглось и побелело от испуга.
Служитель кивнул. Его лицо было серьёзно, его сердце было твёрдым, как камень. Он стоял в алых одеждах Диса, и его кристалл пылал багровым огнём, как и кристаллы Учителей, собравшихся в Храме.
- Ступай, Джон Кемпсон, и дожидайся снаружи. Проследи, чтобы никто не пытался войти во врата. Ибо я призываю Повелителя Диса во всей его мощи.
На пороге перед большими вратами послушник оглянулся. Служитель стоял на золотом алтаре Единого и произносил слова медленными, раскатистыми слогами. Воздух в Храме стремительно темнел, из Великого Кристалла вырвался язык алого пламени Диса и лизнул тело Служителя...
Джон Кемпсон с остальными семью послушниками стоял на верхней площадке Поющей Лестницы Храма. Внизу, у подножия Лестницы бурлила толпа испуганных американцев.
- Служитель вызывает Повелителя Диса, - прокричал Джон, - ещё немного, и вы будете в безопасности. Наш Владыка Единый своим золотом и драгоценными металлами свёл жителей Востока с ума, как и было предсказано, потом Владыка разрушил флот Императора, как и было обещано. Теперь же Владыка развеет по ветру последнее оружие и солдат Императора, и всё станет по слову Его!
Тем временем Храм за его спиной засиял алым светом. Сапфир, изумруд и жемчуг исчезли, остался один злой алый цвет, который расползался по всем граням строения. Нездешний холод, смертельный холод полярных пустошей, изливался от стен Храма, а небо над ним потемнело, стремительно закрываясь тучами. Набежавшие тучи, отражая свет, исходящий из Храма, окрашивались угрюмым багровым цветом, и стены Храма пылали всё неистовей. Ропот толпы стих, холод становился всё сильнее. По небу быстро разливалась чернота, она расползалась всё быстрее и быстрее, пока последний свет не был стёрт с неба потоками чернил. Волна за волной угольно-чёрная тьма растекалась от Храма, и выпивала последние крохи света из затихшего города. Кристаллы в руках Послушников потускнели, и только агрессивно-алый свет Храма пробивался сквозь волны черноты, которая оседала, по мере того, как Повелитель Дис и Бармак Ужасный, Повелитель Небытия, забирали власть у остальных Повелителей. Волны черноты вырвались наружу, змеиные языки Диса извивались вокруг Храма. Громады туч над головой опускались всё ниже, и холод Чёрного Повелителя накатывал испуганных людей мертвящими волнами, парализующими сердце и разум.
Последние слова Службы Призыва Диса отзвучали в зале Храма. Со всех сторон горизонта прогремели гневные трубы, звуки нахлынули из глубин Бесконечности - и над городом возникло могучее Существо.
Дис, Повелитель Дис возвышался над городом в своём алом плаще, могучий Бог-титан ростом в тысячу футов, выше самых великих башен Империи, его огромный плащ развевался на леденящем душу ветру, прилетевшем из иного мира. В его руках пылал могучий посох из красного металла, увенчанный кристаллом со змеиным языком, который извергал ужасающее пламя Диса. Полотнища огня ревели в небесах, разбрасывая закатные лучи Смерти. Раскрывшись веером на десятки тысяч футов, они обрушились на могучие бомбардировщики Императора - и воздушные корабли исчезли в неудержимой волне алого пламени, проникшей даже сквозь плотную завесу Бармака, окутавшую город Единого.
В тот день Дис вознёсся на высоту в тысячу футов, и в одно мгновение достиг резиденции Императора. Могучее пламя с рёвом обрушилось вниз, и имперские укрепления вспыхивали, испарялись и исчезали в холоде и мраке, бомбардировщики таяли в воздухе, не долетев до земли, а внизу, на земле, машины и орудия Ницзихуа рассыпались в прах. И когда всё было кончено, тысячефутовый Дис проревел своё предупреждение:
- Единый, Владыка Жизни, защищает своих, а я Дис, Повелитель Смерти, защитник Единого. Сегодня вы умрёте, захватчики, и страна вернётся народу Единого, ибо Единый в Своём могуществе разгневан. Встречайте свою смерть!
Могучий Дис швырнул на землю пылающий кристалл, и пламя из него пролилось на землю шипящими потоками, разрывающими воздух, скалы, саму воду.
И так же внезапно, как началось, всё прекратилось. Остановленное ярким сиянием янтарного света, разлившимся по небу.
Перед Повелителем Дисом стояла Тамар, Повелительница Милосердия, высотой в тысячу футов, как и он, в золотых одеждах, и вокруг неё струился золотой свет, потеснивший потоки черноты Бармака и алые лучи Диса, собравшие обильную жатву в тот день. Тамар заговорила, и её голос мягко прокатился над городом.
- Остановись, Повелитель Дис. Они уйдут, ибо такова воля Единого, но не во владения Чёрного Повелителя. Будет лучше, мудрее и справедливее, если они отправятся в земли своих отцов к своим привычным богам. Умерь свой гнев и вернись в зал Повелителей.
Чёрный и алый вспыхнули и смешались, и мир озарило синее, как сапфир сияние Менса, Повелителя Мудрости:
- Да, Повелитель Дис. Это будет более мудрое решение. Я не могу остановить тебя, это не в моих силах - и ничьих, кроме Золотой Госпожи. Доверься же ей, ибо она мудра и милосердна.
Искажённо гневом лицо Повелителя Диса медленно успокоилось.
- Да будет так. И пусть они уйдут. Ибо, если мой народ снова призовёт меня, я сожгу эту землю Пламенем Диса, пока не останется в живых ничего, кроме народа Единого, и я пройду её пламенем от края до края, и рядом со мной будет Чёрный Повелитель, полностью открытый для глаз! Клянусь силой Единого, что ни Госпожа Тамар, ни Повелитель Менс больше не остановят меня.
Тысячефутовый Дис исчез, исчезли чёрные тучи, сопровождавшие его. Волны благодатного тепла, ниспосланные Богом, вновь согрели землю. Чернота уползала, растаяли алые языки пламени. Сквозь тучи пробилось солнце, разбрасывая слепящие лучи. И город застонал, над всеми его улицами и парками был слышен его стон; затем над городом поднялся нарастающий вой и вопли людей, пытавшихся бежать из города - пешком, на машинах, на самолётах, всеми возможными способами. Ибо больше смерти они страшились Тысячефутового Диса с его алыми молниями и Невидимого Повелителя с его холодом и мраком.
XV
Огромный золотой самолёт Ницзихуа опустился на полосу белого песка, тянувшуюся у подножия скал, окружавших долину. Храм Единого сиял сапфирами Менса, изумрудами Тала, жемчужинами Шана и - слегка - алым цветом Диса.
Император сошёл по трапу и остановился, наблюдая как группа Учителей Единого в серебряных одеждах с хрустальными посохами в руках, спускаются по Поющей Лестнице. Её ступени отзывались на шаги людей мягким рокотом, разносившимся по всему ущелью. Ницзихуа ждал их, стоя возле трапа, окружённый сопровождающими. Их было всего семеро, семь стариков, составляющих его Совет.
Первый Учитель Храма, приблизившись к Императору, тихо спросил:
- Ницзихуа, ты ищешь аудиенции у Пятёрки Повелителей?
- Да, Учитель Единого. Я должен обеспечить хоть какой-то мир для моего народа на этом континенте. Сейчас мои люди уничтожают себя в своей безумной погоне за богатствами, а мои солдаты ещё более дезорганизованы и сражаются друг с другом из-за бесполезного металла, поэтому сам я не смогу спасти их жизни и имущество.
- Повелители соберутся и будут судить тебя, Ницзихуа. Войди в Храм Единого.
Ницзихуа и семь его советников последовали за Первым Учителем, восемь пожилых мужчин в официальных государственных одеждах, гордые, с решительными лицами, они шли, чтобы заключить мир - какой смогут. Они поднялись по Поющей Лестнице и остановились на её верхней площадке из белоснежного камня перед входом в Храм. За распахнутыми дверями в глубине зала они впервые увидели сияющий Великий Кристалл Единого. На его вершине стояла Пятёрка Повелителей перед пятью тронами. Великолепие Храма поразило жителей Востока своей безыскусной, спокойной красотой. Постепенно что-то от этого покоя просочилось и в их души. За порогом Храма появился Служитель и встал перед Императором, огромный и прямой.
- Ты пришёл на аудиенцию к Пятёрке Повелителей, Ницзихуа, и потому Тамар, Повелительница Милосердия даёт тебе обещание.
Тамар заговорила, и её золотистый голос мягко прокатился по Храму.
- За порогом Храма азиата ждёт смерть, но, чтобы судить этих людей как должно и соблюсти справедливость будет лучше, если они предстанут перед судом. Поэтому я обещаю им безопасное пребывание в Храме на всё это время. Войди же, Ницзихуа, но не покидай круг золотого света.
В воздухе вспыхнула золотая звезда, точка, взорвавшаяся ослепительным светом, она стала расти и превратилась в тридцатифутовый шар, наполненный золотым сиянием. Шар медленно осел на алый пол Храма, словно огромный мыльный пузырь, образовав полусферический купол золотого света. Внутри него пол Диса потерял алый цвет и стал чёрным, словно сделан был из чёрного хрусталя. Поверхность полусферы заиграла крошечными голубыми молниями, они чуть слышно шипели и временами издавали лёгкое, почти бесшумное потрескивание.
Ницзихуа и его Совет оказались внутри купола, двигаясь вслед за ним, они переступили порог Храма и прошли по алому полу там, где до сих пор не ступала нога ни одного человека с Востока, пока не остановились перед Великим Кристаллом. Пятеро Повелителей сели на свои троны, Служитель вышел вперёд и встал перед алтарём, обратившись лицом к пришедшим.
- Что касается мира для твоего народа, - начал Менс, Повелитель Мудрости. - Твои люди должны покинуть эту страну. Они вправе забрать с собой то, что привезли с собой, и более никакого имущества, за исключением золота, платины и других драгоценных металлов, в любом количестве, какое они захотят. Пусть оно радует их сердца или приносит им какую-то пользу на родине.
Но все люди вашего племени должны будут уйти, за исключением тех, кто прожил в этой стране более пятнадцати лет. Таково условие мира с твоим народом. Единственное условие, ибо Владыке Жизни не требуются гарантии ненападения и контрибуции, поскольку его мощь и ресурсы бесконечны. Он не требует материальных компенсаций для своего народа, поскольку будет лучше, если люди Единого заработают блага своим трудом, а людские жизни, которые вы отняли, ничто не вернёт. Таковы условия мира Единого, Владыки Жизни, с твоим народом.
А ещё Единый, Владыка Жизни, желает судить тебя, Ницзихуа. Но сначала ответьте, Император и Совет, приемлемы ли эти условия для вашего народа?
Ницзихуа тихо вздохнул.
- Да, Повелитель, эти условия приемлемы, но что это за требование судить меня?
Дис, Повелитель Смерти в алых одеждах, поднялся с места, и Ницзихуа отпрянул назад.
- Повелитель Дис! - тихо сказал он.
- Я Повелитель Дис, - ответила высокая фигура в алом. - Это я потребовал правосудия. Если бы не ты, Ницзихуа, и твой Совет, ваш народ оставался бы добрым и усердным в трудах. Но с вами он превратился в противоестественную смертельную угрозу, в селевой поток, который затопил и сокрушил народы Земли. За все жизни, что ты отнял из-за своих безрассудных амбиций, ты расплатишься своей.
Хрустальный посох в его руках опустился, и из него вырвался змеиный язык пламени. Словно плеть оно метнулось к отшатнувшемуся Императору... и разбилось о золотую сферу, окружавшую Ницзихуа и его советников. Нахмурив брови, Повелитель Дис повернулся к Тамар, Золотой Повелительнице Милосердия.
- Тамар, твой золотой пузырь оказался прочнее, чем я думал. Разбей его вдребезги, ибо я забираю их жизни!
И Повелительница Тамар ответила:
- Нет, ибо, как сказал Менс, забрав чью-то жизнь, ты не можешь вернуть утраченные. Неисчислимые беды принесла миру не его жизнь, но его амбиции. И я повторю вслед за тобой, что эта угроза миру и счастью должна быть устранена. Но я говорю, что цену можно заплатить не только его жизнью. Пусть ценой будут его амбиции.
Повелитель Шан в жемчужных одеждах повернулся к Золотой Госпоже. Его лицо было серьёзно и печально.
- Но и это тоже тяжкая утрата для человека. Пусть он сам сделает выбор, ибо может случиться так, что он выберет смерть, которую предлагает Повелитель Дис.
- Да будет так, - сказали Повелители.
- Теперь выбор за тобой, Ницзихуа, - мягко сказал Шан. - Прими как данность, что выбор только такой, и иной альтернативы не будет. Либо ты умрёшь, не успев ничего осознать, здесь, на полу Диса, либо ты будешь лишён эмоций и амбиций, а с ними потеряешь и ненависть, и любовь, и честолюбие, и отчаяние, остаётся нетронутым лишь твой интеллект, но он не будет направляться никакими амбициями или желаниями, никакой эмоцией вообще. Решать тебе и твоему Совету.
- Повелительница Тамар обещала нам безопасность, - выкрикнул один из Советников.
- Безопасность, чтобы пересечь порог и добиться справедливого суда, - ответила Золотая Госпожа. - Всё это вы получили. А теперь выбирайте.
Ницзихуа тихонько хмыкнул.
- Если всё будет так, как вы обещаете, естественно, я выбираю интеллектуальную свободу.
- Да будет так, - вздохнули Владыки.
И в воздухе над Кристаллом, в самом сердце Серебряного Пламени Единого сгустилась чернота. Явился Шестой, Шестой Повелитель, Невидимый Повелитель, Бармак, Повелитель Небытия. Его трон был чёрен, чернее гагата, ибо от него не исходило ни луча, ни искры, ни малейшего отблеска света. Это была чернота Бармака, Повелителя Тьмы и Небытия, Неназываемого Повелителя Отчаяния. Он был одет во тьму, но не в чёрное. Он сам и был кромешной тьмой, не имеющей ни лица, ни видимых черт, только чёрная форма, которая была сущностью небытия и уничтожения. Но вот из черноты раздался голос, и из кромешной ночи чёрного трона поднялся Бармак Ужасный, возвышаясь во весь рост, провал кромешной тьмы в серебре пламени Единого, не освещённый ничем, даже этим пламенем. А потом раздался его голос:
- Быть по сему!
Голос превратился в грохочущий рокот, который скорбным эхом прокатился по Храму, внезапно похолодевшему от его присутствия. Посох тьмы наклонился вниз, и из него вырвался бесформенный сгусток мрака, пронзил и поглотил золотое пламя Повелительницы Милосердия, коснулся человека и обвился вокруг него. Раздался пронзительно крик Ницзихуа:
- Ай-ай-ай-холод-ай... - И Император Мира распростёрся на почерневшем хрустальном полу.
И пламя Единого вновь стало целым, Бармак Ужасный, сила Небытия исчез. Повелитель Менс снова поднялся с места. Его голубой посох засиял, его четырёхгранное пламя испустило сияние, которое проникло в золотую сферу Повелительницы Тамар и смешалось с её светом. И тогда Император Ницзихуа пошевелился и сел.
Император заговорил, и его голос был ясным и точным, предельно точным, совершенным, какой может быть только машина.
- Очень хорошо. Значит, дело сделано.
- Да, дело сделано, Ницзихуа. Теперь скажите вы, Советники, что вы выбираете? - спросил Служитель.
- Жизнь... жизнь...
- Да будет так, - тихо повторили Повелители. И сердце яркого пламени Единого замерло, застыло в холоде и мраке Бармака Ужасного, и полное отсутствие чего-либо кивнуло своей ужасной головой и прорекло:
- Быть по сему.
И холодный мёртвый луч посоха Чёрного Повелителя вырвался наружу, и советники упали, плача от холода, и поднялись снова, когда Чёрный Повелитель исчез, и голубое пламя Менса коснулось их тел.
- Ты будешь придерживаться завета своего слова, Ницзихуа? - голос Повелителя Менса был низким и серьёзным.
- Я буду придерживаться завета моего слова, и люди, которых я призову, покинут эту землю так быстро, как только возможно. А что ещё, что вообще может сделать человек перед силой живых и вечных Богов? Мне мнилось, что я сражаюсь с людьми, но в этом краю обитают и действуют сами Боги. С меня довольно. С моего народа довольно. Мы уходим.
- Слушайте же и сохраните услышанное под печатью тайны, которую вы не сможете нарушить, ни намеренно, ни каким-либо иным образом, - сказал Повелитель Менс, поднимаясь со своего сапфирового трона, - ибо я говорю вам под Пламенем Менса, и когда я закончу, каналы мозга, по которым это знание может быть выражено и проявлено, будут навсегда закрыты. Отныне вы всегда будете помнить об этом, знать и понимать, но никогда не сможете ни высказать, ни написать об этом, не сможете когда-либо действовать, исходя из этого знания. Чу Лян, который находится здесь в качестве вашего советника по науке, однажды сказал, что Бог, с которым он сражался, был более великим богом, чем его бог, Бог Науки. Он не ошибся. Это новая наука об атомах и излучении, о которой и не мечтали до её открытия. Здесь, под этими сводами, мы высвободили пламя материи, Пламя Вещей Единого[18], в день, когда пала Америка.
[18] Здесь игра слов, основанная на устойчивых словосочетаниях с употреблением слова 'all'. 'The Flame of All Things' - это и Пламя Вещей Единого, и Пламя Всего Сущего. Не изменяя слов, Кэмпбелл меняет их значение, одно понятие сменяет другое, и божество превращается в явление природы. Очень симпатичная лексическая виньеточка.
Мы узнали его секреты, и один из его секретов заключается в следующем: излучение может быть таким же специфичным, как химические вещества. Вы близко подошли к истине в своём предположении об избирательных химических агентах и антителах, но это было были не вещества, а избирательное излучение. Под воздействием самого примитивного из них, Чу Лян, под плоскополяризованным светом Луны, безумцы становятся ещё безумнее. Ты проверял спектры, Чу Лян, но ты нашёл лишь ультрафиолет в Пламени Владык, и не мог догадаться о бесконечном разнообразии спектров, о бесконечных вариациях формы волн и неизвестных тебе типах поляризации. Их не мог обнаружить ни один из известных вам приборов, поэтому вы сочли эти лучи безопасными - и ваши люди умерли. Таких комбинаций тысяча тысяч - тех, которые нам уже известны, ведь вместо сложного и кропотливого процесса синтеза, в котором одно вещество должно следовать за другим, мы используем Пламя Вещей Единого, где комбинации поляризации волн, гиперболической и параболической, в сочетании с причудливыми формами самих волн следуют настолько быстро, насколько быстро вы поворачиваете ручку управления.
Эти специфические излучения, которые мы используем, отнюдь не уникальны, потому что в мире существуют люди, которые способны их генерировать. Эти излучения посылает каждое нервное окончание, и люди способны им управлять. Могучие личности, такие как природный целитель, способны одним своим пристальным взглядом вновь пробудить в организме огонь жизни, способный бороться за своё существование. Другие способны вызывать беспокойство и приносить смерть другим живым существам. Поэтому собака не может долго смотреть в глаза человеку, ибо его излучение слишком мощно и действует на нервы всем другим существам.
Мы овладели здесь бесчисленными видами подобных сил. Настроенная на западного человека, такая сила убивает в организме все живые существа, оставляя в живых только самого человека, поднимая его тонус дружественными, симпатическими вибрациями. Существуют лучи, ускоряющие рост тканей, и лучи, стимулирующие сердце и железы. Они приносят покой или сон, радость или печаль, или смерть - по нашему выбору.
Таково Пламя Повелителей. И Пламя Чёрного Повелителя несёт смерть нервам, стимулирующим железы, смерть всем чувствам и эмоциям!
Итак, Ницзихуа, ответь, Единый больше и все же меньше, чем он казался раньше?
- Больше, - сказал Ницзихуа, - ибо его сила реальна и бесконечна, это сила всего сущего.
- И - меньше, - добавил Ницзихуа, - потому что он подчиняется Законам Причины и Следствия. И всё же в этом его величие, ибо Единый становится надёжным и понятным как Наука, даже там, где он кажется прихотливым и неподатливым как своевольное существо.
- А Дис - Повелитель Дис - тысячефутовый. Как это было сделано? - тихо спросил Чу Лян.
- Посредством проекции, проекции сил, о которых мы вам рассказали. Они спроецировали изображения Повелителя Диса и Госпожи Тамар из Храма на высоту тысячи футов над Чикаго. Но этот процесс работает в обе стороны, запомните это: нигде в мире нельзя спрятаться от взгляда Повелителей.
- А теперь ступай, Ницзихуа, помни свой завет и соблюдай его. Ибо Единый есть Бог, и больше, чем Бог!
Пламя Повелителя Менса погасло, и Ницзихуа слегка вздрогнул. Его рот открылся, он издавал какие-то звуки, но это не было речью.
- Ты не можешь говорить о полученном знании, Ницзихуа, ибо время его раскрытия ещё не пришло. Ступай и храни память об этом в своём сердце!
Ницзихуа повернулся и пошёл к выходу. Советники последовали за ним, и Золотой Пузырь Тамар сопровождал их до самого порога, после чего взорвался золотыми кристаллами, которые тихо прозвенели, осыпаясь и исчезая. Поющая Лестница пела в такт шагам Императора, а он решительно ступал по ней, не чувствуя ни отчаяния, ни сожаления, он шёл, чтобы направить великие организаторские способности своего совершенного и бесстрастного интеллекта на выполнение грандиозной задачи: эвакуации всех его подданных из Америки, страны Единого, возвращённой народу Единого.
А в его разуме навсегда было заперто понимание того, что Единый всё же был богом, что бы ни говорил Повелитель Менс, и Богом более могущественным, чем мог себе представить всего лишь человек Ницзихуа.
Рядом с ним шли его Советники, погруженные в молчание, семеро пожилых мужчин, исполненных интеллектуального отчаяния от вопросов, которые для них навсегда останутся без ответов, невысказанными, наглухо запертыми внутри, вместе со всем микрокосмосом знаний, которыми им не суждено ни с кем поделиться.
