Голиков Александр Викторович. Уходя

А.Голиков

УХОДЯ - НЕ УХОДИ!..

рассказ

Джессика снова не вышла нас встретить, и я понял, что дело безнадёжно. Собаки, когда им плохо, могут скулить, лизнуть твою руку, елозить перед тобой, обратить на себя внимание каким-то другим способом (они это умеют), но кошки - никогда! Они будут делать всё молча, игнорировать всех и вся, но, что гораздо хуже, забьются куда-нибудь в тёмный угол и... будут там переживать. Или страдать, что вернее. И если вы найдёте их после долгих поисков, то всмотритесь потом повнимательнее в те родные некогда глаза, которые она прячет, отворачиваясь. А если вдруг встретитесь с ней глазами, то ничего, кроме усталости и боли, вы там не найдёте. У тех, которые уже старые, конечно. Которым за пятнадцать, семнадцать или даже двадцать лет. По человеческим же меркам - давно за восемьдесят - девяноста. А то и вовсе под сто. Как, например, нашей Джессике сейчас. Вы хоть можете себе представить на секунду, что творится в эти мгновения там, в их кошачьей душе? Когда она хочет выйти к вам, а не может? Что лапы её больше не слушаются и разъезжаются в стороны, будь они неладны! Что она прекрасно понимает, какой обузой стала, и делает всё, чтоб от своего присутствия вас, любимых, избавить? Она бы и рада уйти (кошки ведь куда-то уходят, когда наступает их черёд), да только куда ей деваться из тесной бетонной коробки, в которой она прожила всю свою жизнь? Куда податься? И что ей тогда остаётся?.. Именно он, тёмный тот угол, невзрачный и недосягаемый, и чтоб никто не нашёл, не потревожил. А особенно тот, кто в тебе раньше души не чаял.

Кто-то давным-давно сказал замечательную фразу: "Человечество делится примерно на две равные половины - на тех, кто кошек обожает, и на тех, кто их терпеть не может". Я хочу спросить у первых: что вы будете делать с теми, кто уже состарился и не может приносить если уж и не пользу, то хотя бы радость? Когда у него течёт сукровица из ушей, и он трясёт лохматой своей башкой, чтоб вытряхнуть оттуда боль и неудобства, не замечая при этом, что брызжет тёмной кровью прямо на обои и ваши любимые, удобные кресла вместе с тапочками? Что он стал неуклюж, привередлив и очень капризен? Может вдруг вскочить посреди ночи и своим жалобным, громким "мяу-у" разбудить домочадцев? Подолгу ничего не есть, как бы вы ни пытались что-то вкусненькое ему предложить? Только посмотрит в ответ (если посмотрит, конечно) - что ж, вы хотели, как лучше, понимаю, скажет он этим взглядом... Если он старый, совсем-совсем старый, и уже ни на что не годится, этот ваш любимец... Что вы мне ответите? Вы, из тех, "кто кошек обожает"? Что именно, какой выход здесь предложите? Как прекратить его мучения, и, желательно, сразу, одномоментно? Старость - не наказание, это следствие прожитых лет. А что у животных? В данном случае, кошек? Тоже следствие? Или наказание, когда они у тебя в доме прожили без малого шестнадцать, а то и двадцать лет?.. Прожили без тех запахов, что дарует лес? Не зная смены времён года? Не представляя, чем пахнет весенний или осенний дождик? Не зная, какая жизнь там, за окном? Видимая лишь плоской схемой да с третьего этажа?.. Если кошка ваша даже понятия не имеет, что это такое - живая, полная энергии мышь, поймать которую - высшее наслаждение для охотника и хищника?..

Я не знаю ответы на эти вопросы. Но я твёрдо уверен в одном своём желании: если и существует кошачий рай, я хотел бы, чтобы моя Джессика непременно попала именно туда. Ибо она ни в чём не виновата. Не виновата, что её взяли маленьким, оглохшим от собственных воплей котёнком, не понимающим ещё, что везут её в то место, о котором она подсознательно и мечтала. Не виновата, что её потом полюбили всем сердцем, это трёхцветное, неуклюжее и длинноносое создание с ангельским, как выяснилось позже, характером. Не виновата, что наша семья принадлежит к тем, первым, кто "кошек обожает". Не виновата, что она так никогда и не узнала, что это такое для взрослой кошки - иметь котят, пищащих, неуклюжих, тыкающихся тебе в живот слепыми мордочками? Не виновата, что никогда не узнает, что такое кот-самец, и чем эта сволочь пахнет? Не узнает, что такое улица в самом своём неприглядном виде, а не только её разлинованный вид сверху, с третьего этажа? Не узнает, как это - ходить где захочу, когда и сколько? Не узнает, каков он, уличный воздух там, за окном, который пахнет, оказывается, не только одним телевизором, компьютером и газетами... Она не виновата... Что никогда уже не узнает всего этого...

Я поставил сумки и пошёл искать свою Джесси. Мать лишь вздохнула понимающе и напутствовала напоследок:

- Посмотри за торшером, сынок, она последнее время там постоянно сидит.... Возьми ей поесть..., - ох, мама, мама, ты, как всегда, желаешь всем только добра. И даже сейчас в твоём голосе сквозила надежда. Несмотря ни на что...

Мама оказалась права. Джесси там и сидела. Грустная, ко всему равнодушная, какая-то съёжившаяся и будто потерянная. Тут у ней было своего рода убежище, как ей, наверное, казалось в её кошачьем представлении. Старый торшер с круглым и обшарпанным абажуром кидал тень влево и вправо и закрывал её этой тенью полностью, как Джесси, наверное, казалось. Из тени выглядывал лишь кончик носа и совсем уж поникшие усы. Она не особо и пряталась, знала, наверное, что всё равно найдут. Я даже свет не стал включать - кошки видят в темноте не хуже тигров. Но я был далеко не уверен, что моя Джессика сейчас хоть что-то видела. Она сидела, поджав лапы, и дрожала всем телом. Мелко-мелко. Я недавно точно так же дрожал, подхватив какой-то заморский грипп - вялость, мелкая противная дрожь и полная апатия ко всему. Даже к компьютеру. У Джесси были те же симптомы. Только не заморский грипп являлся тому виной, хотя я бы отдал всё на свете, чтоб именно так оно и было...

- Джесся, Джесс, ну что ты прячешься, маленькая?

Я осторожно протянул руки, и та, как обычно, дёрнула головой, отстраняясь, - выглядела она ужасно. Утром, когда мы уходили с матерью по делам, наша Джессика даже немного поела своего любимого "Вискаса" (мисочка у ней всегда была полна), правда, поела чуть-чуть, через "не хочу", а буквально через минуту вдруг содрогнулась и в ужасной, выворачивающей судороге вытолкнула тут же из себя всё, что съела за последние дни. И после этого так вздохнула, с таким отчаяньем и безнадёжностью, что у меня всё внутри сжалось. А она отползла и дёрнулась ещё раз, выворачивая и без того пустой желудок. И совсем, как человек, которому уже невмоготу, которому уже не в силах терпеть, простонала совсем уж по-человечески: "О-о-о...". Так мне оно послышалось. Мать заплакала и ушла куда-то, ничего не видя, а я... Я, присев, долго гладил свою Джессику, шепча что-то успокаивающее, что-то утешительное, а когда она тихонько заснула, засопев, как обычно, поднялся и на негнущихся ногах слепо добрёл до ванной, чтоб успокоиться и прийти в себя. Ну и слёзы заодно смыть... Джесси, Джесси, что же нам делать?.. Что МНЕ делать?!.. Как тебе помочь?

Я смотрел на себя в зеркало и видел утомлённого, уставшего мужчину, которому давно за пятьдесят и который до сих пор любит кошек и не очень жалует собак. А заодно и женщин. Та, ради которой он хотел изменить всю свою жизнь и перевернуть потом мимоходом мир, сказала вдруг ясно и понятно: "Или эта тварь, или я!". Тварью была ты, Джесси... Я даже не выбирал, что самое смешное и удивительное, выбрала ты, Джессенька, - саданула когтями и удрала. А та, которую я знал как волшебное, неземное существо, вдруг разразилась отборной бранью...И площадь вокзальная вместе с бомжами рядом не стояла, когда она ругалась и кричала... Потом эта женщина оправдывалась: у меня шпиц, аллергия на кошек, и вообще... Женщина, с которой этот мужчина в зеркале хотел сойтись и прожить "долго и счастливо, и умереть в один день", наотрез отказалась иметь дело с кошками. Но если б только это... Хамство, эгоизм и лицемерие он тоже, оказывается, терпеть не мог, этот мужчина в зеркале. Когда она назвала его маму "полоумной старухой", а кошку в очередной раз "сволочью трёхцветной"... Воспоминания наворачивались, как большой снежный ком. Больно-то как, оказывается, а я-то думал, что прошло, забылось... Ни черта не забылось!... Многое помнится. И опять помогла милая, всёпонимающая кошка.. Когда ты с бутылкой водки наперевес, когда было не то, что море - океан по колено!.. А она запрыгнула на колени и умными глазами велела, скомандовала: гладь меня, а потом - спать... Спать вместе...Рядом... И я рядом буду, никуда тебя не отпущу...И ты мурлыкала всю ночь. Да как мурлыкала! Оглушительно, в раскатах!.. Никогда после такого не было...Это ты меня так благодарила, что разобрался, наконец, кто есть кто на самом деле...И за это я тебе тоже благодарен. Есть, знаете ли, такое выражение у кошек: вроде она всё-всё видит, и в то же время она от вас далеко-далеко, словно на другой планете. Будто она представляет себя там, в своём кошачьем раю, где нет этой выворачивающей тебя наизнанку боли и всего остального, что эту боль порождает. Ветеринар сказал на последнем приёме: у неё непроходимость желудка, катаракта и ушной какой-то паразит, что развивается лишь в старости. Поинтересовался мимоходом, сколько лет нашему питомцу. Я ответил, оглушённый свалившейся информацией. Ответил чисто машинально, на автопилоте - семнадцать. Врач удивился: кошки, конечно, живучей котов, но чтоб столько!.. Я на это ответил, уже взяв себя в руки,- вы ж ей операцию делали тринадцать лет назад, помните? Она вам ещё тогда руку лизала перед стерилизацией, а вы просили меня уйти, а я всё никак? Врач обалдел: о, господь всемогущий! Сейчас вспомнил! Редко такое бывает... Да, лизала! Было такое, поэтому и запомнил. Она ведь будто всё понимала тогда! Такая сложнейшая операция, а пациент мне руки лижет! Хотя... Это у меня наверняка лекарство осталось на руках, содержащее валериану... Надо же! Такая вот встреча... Нет, доктор, она всё понимала, и ваша валерьянка тут ни при чём. Она всё-всё понимает, хотите верьте, хотите нет... Тогда он помолчал, что-то прикидывая, и ответил приговором: она, конечно, хорошенькая, но не жилец... Возраст, неоперабельная... Если хотите под нож, и чтоб умерла там, под обезболивающим... сами понимаете... такие-то расценки... Спасибо, доктор, я как-нибудь сам... Вернее, мы с ней... Ну-у... мы сами с ней... Короче, доживём, что отпущено. И ушёл, прижимая к себе Джессику, как самое дорогое, что подарил мне этот мир, будь он неладен... Тогда ей был ещё интересен снег, что летел как будто мимо и в то же время играл с ней своими невесомыми снежинками. Она с любопытством глядела на него и нюхала, нюхала этот будоражащий воздух. А буквально через полгода ей стало уже ни до чего...

Сначала уши. О-о! Чего мы только ни делали! Две операции у того же врача. Нас разок даже без очереди... Короче - без толку, облегчения кошке - от силы пару месяцев, потом по-новой... Джесси мучилась, а с ней и мы. Той самой было неудобно (хотите верьте, хотите нет: когда ей надо было разобраться с тем проклятым ухом, она подходила либо к матери, либо ко мне и жалобным взглядом просила отправить её на балкон, превратившийся к тому времени чуть ли не в филиал живодерни с потёками крови на стенах. Если мы успевали, всё было нормально, если она начинала трясти головой возле обеденного столика, например, - пиши пропало! Но обычно она успевала нас попросить. И ждала, пока я не добегу и не открою лоджию.... А потом ей стало всё равно. Успею я или нет. Она просто смотрела застывшим взглядом. Куда-то. И постоянно трясла своей косматой головой.

Но уши было не главное. Очень помогала перекись водорода, гениальное изобретение человечества. Ушки своей Джессики мы чистили с постоянством маньяка, ровно каждый день в восемь вечера. В конце концов, кошка вызнала этот распорядок и стала прятаться от нас с тем же упорством, с каким мы её якобы лечили. Но всё же, надо признать, кой-какое облегчение мы ей доставляли. И на том спасибо!.. Но были и другие проблемы. Катаракта и желудок. Кошка неотвратимо слепла. Лично для меня куда легче было представить Джесси голодной, холодной и невменяемой, нежели вот такой - слепой и тыкающейся сослепу в твои ласковые руки. Вот этого я вынести не мог просто по определению. Когда я подносил верёвочку с бантиком на конце к её слепому глазу, а она не реагировала - у меня сердце кровью обливалось. Сидела спокойно, как сфинкс, и была на него в это время похожа абсолютно: и невозмутима, и чем-то печальна, и как-то необыкновенно хороша, будто знала в то время нечто такое, от чего потом содрогнётся сама вселенная... Я никогда не забуду тот слепой взгляд - куда-то и как бы из ниоткуда... Так с тобой могла бы общаться сама мудрость, если б имела хоть какое-то физическое воплощение... И тогда я брал её голову в свои руки и что-то шептал успокаивающее, как будто Джесси меня понимала. А вдруг и понимала? По крайней мере, выслушивала она мои признания со спокойствием того же сфинкса, который вдруг снизошёл до нас, до смертных...

Однако, была куда более серьёзная проблема. Желудок, вот что беспокоило нас больше всего. Можно прожить слепым, тугоухим, но если у тебя не работает желудок - это конец. Ветеринар сказал это открытым текстом. Хотите без мучений? Думайте!.. Я посмотрел на Джеську, в эти огромные, полные понимания и боли глаза, и... отказался. Как - нибудь сами, пробормотал я, не представляя, на что обрекаю и себя, и Джессику, и маму. Особенно - маму.

С месяц ничего не происходило. Жили нормально: у меня работа, у матери работа на дому, Джессика встречала меня каждый вечер у порога, чтоб потом препроводить до гардероба и продолжить вечерний моцион у меня на коленях. Так и жили. Пока однажды...

Я пришёл, как обычно, но чего-то не хватало в идиллии. Не было кошки.

- А где?.. - я даже не закончил.

- Она... она...В общем, сам посмотри...

По виду матери понял, что стряслось нечто.

Спрашивать ничего не стал. Прошёл в зал и посмотрел туда, где обычно меня ждали. Там никого не было. Повернулся к матери:

- Где?

Вот тогда я и узнал, что значит для моей Джессики торшер. Вернее, тень от него. У ней начался рецидив. Какое хорошее, научное слово! Рецидив!. И какое страшное. Чтоб никогда его не слышать и не знать...

Джесси чахла на глазах. Что ни поест - наружу!.. Замучились убирать. Рецидив...

Тот же врач обмолвился: кошки в старости уходят тихо и незаметно, они ищут какую-то особенную траву, чтобы... уйти. До сих пор не разгадано, извините... Ничем не могу... А какую траву они ищут? - спросил я тогда, помнится. Он пожал плечами и занялся морской свинкой, что была следом за нами. Но ответил напоследок: что-то весеннее, самое чистое, свежее. Весеннее.. весеннее. Запомню.

Прошёл год... Я выхаживал свою Джессику, как мог. Отец свою кровную так бы не выхаживал, наверное, как я свою кошечку. Я кормил её и молоком через соску (после "Вискаса" это вообще гиблое дело, кошки после него на молоко и внимания не обращали... Но она у меня - пила, клянусь!), и пихал какой-то фарш мясной, и тот же её любимый "Вискас"... Она что-то глотала, потом вырывалась из рук и блевала, блевала... Совсем, как ребёнок... Или как взрослый, больной и такой же старый, которому скармливают детскую кашку, а она в него просто не лезет. Но она держалась, цеплялась за жизнь. А потом ей это просто надоело. Она устала держаться когтями за эту никчёмную штуку под названием жизнь...

И в тот последний день...Я помню всё.

Меня будто током долбануло. Кое-как объяснившись на работе после звонка матери, рванул домой. Маршрутка, пересадка, опять маршрутка. Мобильник, как нарочно, не работал, а то бы я давно примчался. Как выяснилось, мать названивала мне постоянно часов с трёх.

Почти год... Год... Что-то я там ещё... А-а! Трава...

Глупость, конечно, но это у меня так и торчало в голове, пока я поднимался на свой этаж. Трава, трава...Весенняя такая травка...Всё почти символично...Ибо на улице как раз-то и весна.

Дома было тихо и неуютно. Мать вышла, закутанная в какую-то шаль, которую я сроду не видел и, ничего не говоря, кивнула в сторону спальни. Там стоял тот торшер. Который с низким абажуром и длинными тенями.

- Джесси умирает.. - чуть слышно произнесла мама у меня за спиной и всхлипнула, сдерживаясь изо всех сил. Я посмотрел на неё и покачал головой - неправда! Снимал ботинки, вешал плащ, пошёл зачем-то мыть руки... Я не верил! И оттягивал момент, чтоб поверить. Мама стояла всё время рядом и глотала слёзы. Если б вы видели её глаза! Джесси... Умирает... Беззвучно шептала она.

- А... а... где она сейчас? - прошептал и я, наконец, в ответ.

- Там...Под торшером, где же ещё?

И я пошёл. Навстречу очередным похоронам.

Джессика забилась под торшер, испуганная, потерянная и ни на что не годная, я намучился её вытаскивать. Вдобавок, она начала шипеть и брыкаться, никак не желая подчиниться моим рукам, потом, правда, успокоилась, прижатая к моей груди. Что тут сыграло, не знаю, вспомнила, наверное, кто есть кто. Старческий маразм чуток отступил. Я баюкал и ласкал свою старую кошку, как малолетнего ребёнка, и она постепенно успокаивалась и, более того, стала засыпать. Измученная внутренней болью, полуслепая, глухая, она сейчас доверилась мне, как никому на свете. Ей было больно и дико, но она почувствовала меня, самое дорогое и единственное, что у ней тут осталось. И прижалась, по-детски всхлипнув, уже засыпая, как когда-то в далёком детстве, когда ещё была маленьким, беспомощным котёнком, и засыпала там, в этих самых больших и надёжных руках.

Только хватило Джесси минут на десять. Котёнком она уже давно не была. Сейчас это была старая и капризная кошка.

Я пошёл в зал и снова стал баюкать. И что-то говорить, даже напевать, как маленькому, когда он не хочет спать. Джесси смотрела на меня во все глаза и страдала. Она видела меня одним глазом, да и тот, наверняка, различал окружающее и размыто, и плохо, но она хотела одного: остаться здесь, у меня на руках, чтобы...Возможно, и умереть. А потом я встретился взглядом с матерью.

- Саш...Отнеси её на улицу...Пусть напоследок понюхает свою травку...

Да! Ну, конечно! Вот оно - своя трава... Напоследок. Всё верно. Так и сделаем. А что ещё оставалось?

И я вышел из дома. Не одеваясь сам и не укутывая мою Джесси. Просто спустился по ступенькам. Джессика никак не прореагировала на спуск - хозяину видней.

Но на улице всё стало по-другому.

Слепая, глухая, но едва почувствовав весенний воздух, Джесси вся встрепенулась, как пойманная птица, и попросилась на землю, из последних сил выкручиваясь из рук.

Я подошёл к ограждению возле бордюра и аккуратно опустил её на травку. Только-только вылезшую из земли. Жизнь выползала наружу после долгой зимы. В жизни Джесси - последней. Кошка неуверенно двинулась по нарождающемуся зелёному ковру. Нюхала что-то. Голова её тряслась, глаза ничего не видели, она толком и не слышала, но - жила! Этими мгновениями, наслаждаясь ими, как нечто последним. Она ходила, нюхала что-то, замирала и дрожала всем телом, потом опять куда-то ползла, слепо, наобум... Я не мешал. Ждал. Пусть...Даже когда вылез откуда-то огромный, совершенно чёрный, как трубочист, котяра и уставился на Джессику своими, с блюдце, глазищами, я не шелохнулся. Стоял молча, истуканом. Моя Джесси познавала мир. Пусть и на старости. И мешать я ей не собирался.

Котяра долго смотрел на Джесси. Та упорно что-то искала, тыкаясь носом чуть ли не в землю, но в сторону потенциального ухажера даже и носом не повела. Да и какие ей сейчас ля*мур? Ей?!..

На свою беду, мимо бежала какая-то дворняга. Довольно крупная. Чем ей там помешала Джесси? Не знаю. Просто моя кошка оказалась вдруг перед фактом: здоровой собакой, которой плевать, котёнок перед тобой или старая полуслепая кошка. Инстинкт один - рвать и гнать! И она рванула к Джесси. Фактически, инвалиду...

Я находился довольно далеко и узрел опасность слишком поздно, но вот кошак-трубочист оказался не робкого десятка. Ох, если б вы видели эту сцену!...

Если б собака видела и чёрного, а не одну Джесси, то наверняка бы подумала, прежде чем связываться с этим кошачьим племенем вообще. А тут видит Джесси, совсем старую и ни на что не годную, и вперёд, найти достойное применение и лапам, и зубам. Да только просчиталась.

Не успел я заорать "Брысь, сволочь!" и броситься туда, к Джесси, как всё переменилось в корне.

Чёрный кот зашипел и...рванул. Вы знаете, слово рванул тут вообще ничего не обозначает. Он - именно что рванул. Ракетой. Чёрным метеором. Пулей. С места. С третьей космической скоростью. И хвост трубой.

Что там собака вообще думала, осталось за кадром. Скорее всего, она вообще ничего не думала: кошку увидела, и инстинкт сработал: надо проучить! А вот что двигало котом, чёрт бы его побрал... Он же прекрасно разобрался, что потенциальная дама его сердца - старуха древняя, чего ему выкаблучиваться? Но рванул! И врезал тому псу по полной! Бедный пёс отлетел и умчался с глаз долой, скуля и повизгивая. Типа, ругался...

А тут и я подоспел.

Джесси, естественно, плевать, что там вокруг неё происходит. На то были объективные причины, но вот чёрный...

Начать с того, что он меня совершенно не испугался. Даже спинку подставил и хвост распушил, чтоб погладили. Что я и сделал, разумеется. И крутился рядом, пока я с Джессикой возился. Он словно говорил: я молодой и сильный, смотри я какой! Зачем тебе эта слепая облезлая кошка?.. Возьми меня вместо неё!.. На что я серьёзно ответил, посмотрев тому в глаза: "Знаешь, чёрный, мы друзей - не предаём!" Хотите верьте, хотите нет - он тут же отстал. Ушёл весь такой из себя. Грациозной походкой. Но напоследок оглянулся задумчиво: не всё, значит, у вас потеряно, люди...

Может быть...

Я боялся простудить кошку. Боялся элементарной простуды, ибо в старости простуда особенно опасна. И именно старым людям. Что уж говорить о животных? И вернулся домой.

Но моя Джесси умерла не от простуды. Она умерла от старости. В такой же весенний вечер, когда жизнь, наоборот, пробуждалась каждым листочком, каждой травинкой. Старая, слепая, полуглухая, но такая... нужная. В отличие от стариков другого роду-племени.

Я подошёл к остановке на "Заречный" и посмотрел на часовое табло. "10-07" ответило то равнодушно. Ну и нормально...

На самом деле время меня совершенно не интересовало. Мне вообще сейчас было всё равно - день ли наступил, утро ли только занялось, или вообще обед... Весна гнала погоду по всем каналам, на улице тепло, солнечно и приветливо.

Подошёл наш, Ахунский. Даже два: и автобус, и маршрутка. Я подумал чуток и сел в автобус. Посвободнее и попросторнее. Минут через семь двинулись. Что за привычка стоять тут, на конечной? Внутренний голос подтвердил: смысла - никакого.

Мне повезло, удалось зацепиться за кресло у окна и теперь можно подумать о том-то и том-то, ибо ехать мне до конца, а это более часа. И рюкзак на коленях...Как хорошо, что не за спиной, особенно там, в давке на задней...

Рюкзак я погладил. В очередной раз. Просто хотелось прикоснуться к тому, что составляло смысл жизни на протяжении стольких лет. Погладить сквозь ткань. Сквозь грубую материю. Сквозь время. Такое, как оказалось, неумолимое...

Умерла она через неделю. Накануне восьмого марта, этого женского дня. Как по заказу. По прихоти судьбы. Скончалась у меня на руках, пытаясь что-то сказать, возможно, нечто существенное. Да не умела она по-человечески, к сожалению. Или счастью. Открывала и открывала рот, и смотрела на меня огромными жёлтыми глазищами, один из которых ничего не видел, но смотрела она ими прямо в душу, сжала руку когтищами напоследок, напряглась и... отошла, выкрикнув уже на излёте что-то похожее на: "о-у...". Этот крик я никогда не забуду. Так выдыхают на краю, над самой бездной.... Ох, Экзюпери! Какую же ты на нас возложил в своё время ношу!..

И теперь я ехал её хоронить. Свою Джессику. В тот массив лесной, который Город пока не потревожил. Есть там одно местечко. Три берёзки на взгорке. Я очень надеюсь, что Город пока до них не добрался. Не взошёл своим пьедесталом на руины природы...

Город остался там, где положено, вырисовываясь за спиной приближающимися коробками домов. Оправдал мои ожидания. Только-только протянул щупальца новостроек к самому дорогому, что тут у меня было: берёзовой роще. Помнится, тут и грибы росли. Подберёзовки и волнушки. Я поискал глазами скорее по привычке, нежели по необходимости. А вдруг сыроежки какие-нибудь?.. Ничего не было. Даже поганок. Весна всё же.

Я выпутался из лямок рюкзака, опустил его бережно на землю и достал из бокового отделения сапёрную лопатку. Ей снабдил меня Лёха Ермаков, любитель всяких ролевых игр. Сначала, как водится, подтрунивал (Чего тебе надо? Сапёрку?.. Зачем? Ты же грибник, а не ролевик, ха-ха!), но узнав, для чего мне сапёрка, посерьезнел и стал задумчивым...А после и вовсе заявил: "Знаешь, Сань, я твою Джесси, конечно, знал и ничего спокойнее, домашней в жизни не видел....Возьми эту лопатку, выкопай ей, что положено и оставь потом там, ну... возле..." И пожал руку. По-мужски остервенело. Крепко. Как умеют мужчины, идущие на что-то... Теперь с Джессей нас разделяла эта лопатка и...земля. Ещё не отрытая. Но уже ждущая. Как приговора. Не подлежащего обжалованью и сомнению.

Я присел на корточки и вздохнул полной грудью. Ох!.. Как же тут дико хорошо! Тебе, родная, тут будет самый раз. Чистый такой вздох, ничего лишнего, живительный поток после затхлости города. Хотелось жить, дышать и чувствовать. Дышать не только одними лёгкими, а всем организмом. Я им задохнулся, этим воздухом... Посидел, ни о чём не думая, просто вспоминал лес, природу, а потом вытащил из рюкзака чистую тряпку, что дала мне мать... В неё и была завернута моя Джесси - единственное, к чему я был привязан всем сердцем. Единственное, что я никогда не разлюблю. Кроме жизни, пожалуй. Потому чо смерть, как сказал один гениальный человек - это проходяще...

Я похоронил её под тремя берёзами... На светлой, жизнерадостной опушке, где сходились все дороги мира. И если позволит господь - пусть она пробудет там вечно...

...А теперь сидел на остановке. Мыслей никаких. Просто ждал возвращения в опостылевший город, к рутине, обязанностям и вялотекущему быту. Лопатка осталась возле могилки. Кто-нибудь потом непременно подберёт, ну и пусть. Мне было грустно и одиноко. Пребывал народ, как обычно и бывает, когда ждёшь и надеешься. В данном случае на автобус. А он, как всегда, опаздывал.

Я отвёл взгляд от дороги, что-то машинально прикидывая. Как всегда, несущественное, мелочное: хлеба купить, молока там, по привычке подумал о "Вискасе" и... чуть не заплакал, даже глаза спрятал. Мир не то, чтобы рухнул, он продолжал жить, однако для меня потерял кукую-то существенную деталь, важное составляющее. Что-то отрезало, как гильотиной. И мысли, и чувства, и всё прочее. Лопатка и небольшой холмик, оставленные там, у опушки, мне сейчас были дороже всех благ мира.... И я в то искренне верил.

А потом я услышал это... Такое знакомое и невозможное.

- Мяу-в? - вопросительно спросили меня.

Я обалдел. Голосок точно Джессин. Такой же... Её интонации, их я узнаю где угодно...Чуть просительные и в то же время определённо требовательные... Моя Джесси именно так и поступала: усядется напротив и будет пожирать тебя глазами. Молча. Пока не снизойдёшь. А если по каким-то причинам не снизойдёшь, то выдаст это - тихое, жалобное, но до костей продирающее "мяу-в"...

Не веря и веря, с замеревшем сердцем, я медленно нагнулся и под скамейкой разглядел маленького, зачуханного котёнка, трёхцветку, которая на полном серьёзе спрашивала меня, глядя прямо в глаза:

- А не будете ли вы против, если...

И моргнула, совсем, как моя Джессика.

Как вы думаете, что я ответил?..

А ничего...

Я просто молча протянул ей руку... Как спасательный круг.

И она вцепилась в него... Со всей ответственностью и...надеждой.

.....................................................................................................................

2010 г.

Голиков Александр Викторович : другие произведения.

Уходя - не уходи

Комментарии: 168, последний от 30/07/2019. © Copyright Голиков Александр Викторович (golikovalexandr28@gmail.com) Размещен: 01/09/2010, изменен: 24/01/2013. 29k. Статистика. Рассказ: Проза Рассказы Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Оценка: *4.837** Ваша оценка:
Аннотация: Обновлённый текст. И две публикации...В журнале "Сура" номер 6 за 2012 год и в журнале "Странник" номер 2 за 2013 год.