Сегодня ты принес мне розы. Утром я шепнула своему отражению - если ты угадаешь мой любимый цвет, то возможно, что-то изменится. Кто-то из нас позволит другому быть рядом. Но когда ты вошел и протянул мне влажные, очень большие, бордово-черные цветы - на длинных стеблях, с которых шипы были предусмотрительно срезаны, - я не смогла вспомнить, люблю ли я этот оттенок. Как никогда не могла решить, люблю ли я - тебя.
На этот раз ты пил со мной чай, который почему-то оказался зеленым - хотя я-то зеленый никогда не заваривала. И сахар, от которого оба мы из непонятной гордости отказались, стоял на столе, непорочной горкой белея в прозрачном пластике сахарницы. Мы молчали, потом курили, потом любили друг друга - вернее, мы позволили нашим телам чуть больше, чем позволяли душам. И кто из нас первый отвел глаза - я так и не успела понять.
А потом было утро, и много-много дней, и иногда случались вечера, но вот ночи кончились тогда, мы все истратили за один раз, мы спустили все ночи, все луны и все звезды, и даже Большой медведицы не было видно. И я то бросала курить, то снова влюблялась в этот ароматный дымок с привкусом полыни, то любовалась лабиринтами своих снов, то не спала вовсе... А ты иногда писал мне ответы, но ни разу не решился заклеить конверт. Будто знал, что ставить точки - плохая примета для тех, кто рожден не здесь.
Постепенно вернулись ночи. Как роскошнейший из подарков пришло ко мне полнолуние. И сидя на подоконнике, болтая босыми ногами в девяти этажах от земли и в который раз удивляясь своей неспособности сделать этот простой маленький рывок, я почувствовала - в какое-нибудь очередное сегодня ты принесешь мне розы. И может быть, если ты угадаешь цвет...