Аннотация: Жил-был маленький мальчик. Он считал себя слишком добрым, чтобы не полюбить мир. И слишком странным, чтобы мир полюбил его. Он не знал, что мир вообще не умел любить...
Владимир Головков
ГОРЯЧИЕ ПЕСКИ ТАТУИНА
Этюд третий
Привал
- В такие минуты, - проскрипел Дэн, - я утешаюсь тем, что наш разум - это
лужа, мутно отражающая действительность.
Вокруг был белый песок. Стена белого песка. Песок набивался в рот и
волосы, обжигал лицо и проникал в легкие, делая мучительным каждый вдох. Они
находились в эпицентре песчаной бури.
Дэн прикрывал лицо широким рукавом солнцезащитной накидки, одновременно
придерживая глубокий капюшон. Другой рукой он вел вперед скаут с отключенным
силовым полем. Тонкие желтые пальцы смотрелись странно на ярком хроме металла.
- Как же я ненавижу эту планету, - пробормотал он. Закашлялся, хрипло
повторил:
- Как я ненавижу эту планету и этот песок...
Разумеется, имей он возможность выбора, он не стал бы ненавидеть ни в чем
не повинные горячие белые крупинки кварца - белый песок - и вращающийся
вокруг двух белых солнц по эллиптической орбите несчастный шарик.
Он бы возненавидел человечество, которое никогда не видел способным
сострадать. Или хрониум, который считал причиной всех бед.
Но человеку редко дано выбирать, что любить и что ненавидеть. А к чему
оставаться равнодушным.
Он ненавидел песок.
Билли спрыгнул со своего скаута, махнув рукой. Было видно, что после трех
суток почти непрерывного сиденья гиганту нелегко даются первые шаги.
На нем была все та же новенькая тяжелая броня, сейчас находившаяся в
режиме полной герметичности. Он что-то проворчал сквозь закрытый шлем, даже не
подумав включить переговорник, и тоже двинулся вперед.
Аманда шла следом, гадая, что же является конечной целью их пути. Конечно
же, ей не было страшно - страх однажды и навсегда остался далеко позади.
Пантера по натуре, она всегда была готова к прыжку, хотя сейчас и не
чувствовала опасности - каким-то шестым чувством, чутьем охотника, которое не
исчезало у нее никогда - хотя она и была лишена человеческих чувств.
Ее рецепторы, перегруженные буйством стихий, не могли дать хоть
сколь-нибудь четкой картинки, поэтому она просто шагала вперед, положившись на
человеческое зрение, проводников и свой неизменный, отточенный
профессионализм. Последнего ей было не занимать.
Еще она могла строить предположения. Предположением было то, что они
двигались к убежищу. Предположением было то, что единственным убежищем в
пустыне мог быть подземный бункер. Предположением было то, что единственным
местом, куда они могли направляться, если судить по известному ей (очень
приблизительному) результирующему вектору движения, было то, что не ее картах
обозначалось как Старые Бункера. Это было логично.
К тому же, Аманда ничего не имела против такого временного убежища -
после изнуряющего, непрерывного трехдневного броска (остававшееся
органическим тело ломало) и подозревала, что никто не имел.
Они двигались около трех суток - точнее Аманда не могла и не хотела
сказать - она намеренно перестала считать часы. Трое суток движения через
ошалевшую сезонную бурю, в стене горячего белого песка. Трое суток верхом на
скаутах, прикрытых силовым полем - с редкими перерывами для краткого отдыха и
еды. Трое суток на концентратах - на протеинах и стимуляторах, ни в коем
случае не способных заменить ни настоящее питание, ни настоящий отдых.
Они бы двигались дольше, если б понадобилось - несмотря на отекшие мышцы
и свернувшиеся в трубку желудки. Но существовали Старые Бункера.
Подошел Бенджамен - размытые очертания его коричневой (под стать форме
отряда зачистки) фигуры Аманда узнала сразу. Подняв забрало, видимо, не желая
включать переговориник, скомандовал (именно скомандовал, а не прокричал, хотя
голос его нельзя было иначе истолковать, чем крик):
- Билли, Дэн, как обычно, возьмете пятый бункер. Ваша протеже с вами.
Ангар совсем замело, так что для скаутов придется использовать третий и
седьмой. По коням.
Билли вновь по своему обыкновению махнул рукой, Дэн, захлебываясь сухим
кашлем пустыни, размашисто кивнул.
Они уверенно продолжали двигаться дальше. Впереди было убежище. Старые
Бункера.
xxx
- Жил-был маленький мальчик. Он считал себя слишком добрым, чтобы не
полюбить мир. И слишком странным, чтобы мир полюбил его. Он не знал, что мир
вообще не умел любить.
В тот год мы с отцом переехали на Свалку. Нет-нет, в каталогах Федерации
планета имела вполне приличное название. Субура. И номер. И-3043.
Потрясающий мир, полный темной романтики, особенно после скучного
комфорта промышленной цивилизации Кристин-сити. Только вот несподручна мне
оказалась эта романтика.
Дэн чиркнул спичкой, раскуривая традиционную самокрутку. Кратко взмахнул
рукой.
Бункера замело песком. Они долго копали песок, используя специально
захваченные с собой для этой цели короткие лопаты.
Вначале окопали седьмой и третий. Туда сгрузили машины. Затем, уже в
одиночестве (караванщики разбились по группам), пришлось потрудиться над
пятым.
Потом они отдыхали. Сырой, пыльный воздух бункера казался прохладным.
Аманда, с наслаждением растянувшись на каком-то тряпье, блаженствовала. Дэн с
Билли, негромко переговариваясь, сооружали посреди бункера какой-то странного
вида агрегат, оказавшийся импровизированной электрической печью.
Потом Аманда по какой-то нелепой, но удивительно стойкой человеческой
традиции нарезала и разогревала приятно отдающее пряностями мясо при свете
раскаленной спирали.
Билли лениво пожевывал ароматные кусочки, Дэн с наслаждением
прикладывался к фляге, рассказывал про жизнь и курил. Привычно несло
сладковатым дымком.
Аманда, глядя на Дэна, невольно следила за тонкими, сминающими самокрутку
пальцами. Лениво думала о том, что он, как всегда, не снял капюшон.
Можно было забыть о дороге. Отдохнуть. Расслабиться.
Хотя стимуляторы все равно не дали бы им заснуть.
- Я помню, я спрашивал: "Папа, зачем мы должны уехать", а он объяснял
мне, что разорился, что ему предлагают хорошую работу и что иначе нам будет не
на что жить. Я внимал.
Мой отец занял в компании громкую должность - менеджер по поставкам.
Жестокий прикол судьбы заключался в том, какие имеено это были, - он жестко
усмехнулся на последнем слове, - поставки.
Субура была корпоративным миром. Звучит почти фантастично - корпоративный
мир класса "А". Но во времена Смуты и не такое становилось возможным. Субуру,
тогда еще безымянную, зачем-то купил, а затем перепродал за бесценок
пресловутый "Янус". Мир на самой границе Федерации, вдали от торговых путей,
пусть и достаточно комфортный, когда-то казался бесперспективным.
Корпорация называлась "Токсик Индастриз" и зашибала свои скромные бабки,
свозя всякое ядовитое дерьмо с промышленных планет в этот Богом забытый мир.
В основном, продукты ядерного распада и отработанное топливо
хрониум-реакторов. Отец был одним из тех, кто занимался поиском этого дерьма.
Планета привела меня в восторг, встретив солоновато-горьким дождем. Под
куполом Кристин-сити вообще не было дождей. Тогда я не знал, что дожди здесь
бывают раз в несколько лет и вообще - что мне много лет придется платить за
драгоценную влагу.
А пока что я бегал под дождем, радостно шлепая в дешевых пластиковых
ботинках по лужам, а отец смотрел на меня, снисходительно, но немного грустно
улыбаясь, и по его черной старой крылатке медленно стекал дождь...
Дэн сделал паузу, затянувшись и с шумом выдохнув дым. Возможно, по его
щеке стекала слеза, но за капюшоном не было видно лица, а в уродливом
скрипящем голосе сложно было уловить дрожь.
Аманда сомневалась в этом - этот человек давно оплакал все, что мог
оплакать. Дэн продолжил:
- Отец скончался через два месяца.
Я не помню, как, - я вообще плохо его помню.
Мне сказали, что произошел несчастный случай, и он погиб.
Помню только, что все произошло быстро. В этом мире все происходит
быстро, но тогда я был молод и этого не понимал.
И именно тогда я узнал, что означает фраза "компания не оформляет
страховки". Я был маленьким человеком в своем маленьком мире. У меня отобрали
мир.
В один день я стал взрослым - улица стала моим домом и стала школой. Но
это было неважно. Я встретил ее...
Дэн со вздохом прислонился к горячей стене бункера, запрокинул голову, на
какое-то мгновение замолкнув. Аманда знала, что он погружается в совершенно
иной мир. Вспоминает то, что много лет старался похоронить и забыть. Забыть
так, словно этого не существовало вовсе.
Она знала, что забыть не удалось ничего.
И еще она знала, что у него закрыты глаза.
- Вообразите себе Субуру, господа...
Вообразите ядовито-желтое небо без облаков. Чахлый космопорт. Грязный
притон, считавшийся когда-то гостиницей.
Вообразите затхлые жилые кварталы - потом мне казалось, что там было
чисто. Сухой, горьковато-соленый воздух. Потрескавшуюся почву. Сухость и соль
во рту.
Мы жили в куче дерьма - в заброшенном крытом квартале, который назывался
Навес.
Одно время Корпорация планировала стереть его с лица земли и на его месте
разместить большую свалку. Но квартал оккупировали скавенджеры, и жирные жопы
в совете директоров, видимо, решили оставить дело до лучших времен. Благо,
целая планета была под руками, и размещать отбросы пока находилось где.
Отходы привозили большими грузовыми кораблями в огромных контейнерах с
надписью "токсично", а порой просто в ящиках или вовсе без ничего - видимо,
когда Компания считала возможным сэкономить или когда был срочный фрахт. И
сваливали в кучи.
Потом до какой-то свиньи доперло, что если они окончательно засрут всю
планету, мусор будет складывать некуда. Тогда начали строить специальные
стеллажи.
Мы были скавенджерами - собирателями мусора. Мы отравлялись и умирали. Я
рано узнал, что такое хрониум-мутации и хрониум-постарение. Но речь не о них.
Тогда я встретил ее...
Тогда я встретил ее.
Я помню тот маленький, незаконный рейд к Соленому Озеру. Там складировали
отходы с денверской верфи в Новой Америке - там часто происходили аварии.
Некоторые контейнеры были еще опечатаны. Из других выглядывали залитые
прозрачной массой тела. Она подошла и сказала:
- Привет.
Тогда я чуть не убил ее. Не знаю, что в этом случае было бы. Наступала
зима - период соленых бурь. И я равнодушно думал, что ее мне не пережить.
Под складками моих отрепьев всегда была наготове заточка, и тогда я чуть
было не пустил ее в ход.
Не пустил.
Вместо этого я растерянно отступил к контейнеру и произнес:
- Уходи.
Она рассмеялась почти беззвучным смехом.
- Иначе что? Ты убьешь меня? Меня зовут Летиция.
- Как?
- Лет.
Я смотрел на нее и думал о том, что она мне не нравится. Мне кажется, она
всегда это знала. И смирилась с этим, как смиряются с сильной, но неизбежной
болью.
Она была тощей. У нее выпирали скулы. У нее были соломенного цвета
коротко стриженные волосы, серая кожа и странные желтые глаза. К тому же, она
была маленького роста.
Поэтому я еще раз сказал:
- Уходи.
Вместо этого она полезла в соседний контейнер с мусором.
Я стал ей помогать...
xxx
В тот раз все могло повернуться по-другому.
Я мог убить ее. Хотя сейчас я сам уже в это не верю.
Иногда мне приходит в голову, что она могла убить меня. И тогда я смеюсь,
потому что эта мысль абсурдна.
Был еще один вариант - могли убить нас.
Их было девять. Они были в темных брезентовых куртках, которые не в раз
распорешь ножом. Я вспомнил, что однажды с меня сняли точно такую же - когда
запинывали меня ногами в мою первую ночь на улице. Тогда оказалось, что я
слишком броско одет.
Они приближались неторопливо, зная, что нам не уйти. Это была их
территория, и они собирались ее отстоять.
Их было девять. Нас - двое. Они не учли, что мы зверски хотели есть.
Я ударил первым. Ударил в печень и помню, как из раны хлынула черная
кровь. Помню изумление в глазах соперника. Помню его хриплый последний вздох.
Потом начался бедлам.
Мы дрались, как звери. Дрались, забыв о страхе, об отчаянии и о жгучей
ненависти. Нам нечего было терять - мы даже не верили в продолжение нашей
голодной жизни. Но в нас поселился зверь. В нас поселилась сила и ярость
берсерка. Мы не проиграли. Мы не могли проиграть.
Знаете, мы дрались не за жизни. Жизнь - слишком зыбка, чтобы за нее
бороться. Мы дрались за спасение - за жалкую кучу вожделенного хлама, который
для нас олицетворял обед. Поэтому мы не могли проиграть.
Это была неправедная битва. Битва, где не было правых и виноватых. В
сущности, они всего лишь боролись за свое существование. Единственным
доступным им способом. Мы тоже. Да и задумывался ли кто-нибудь хоть когда-то о
праведности своих битв?
Я в исступлении наносил удар за ударом, а когда заточка, войдя под чье-то
ребро, сломалась, продолжал драться голыми руками, ломая чьи-то кости,
вгрызаясь в глотки и разбивая головы о контейнер - так, чтобы во все стороны
брызнули мозги. Мне даже не пришло в голову взять чей-то нож. Но это было не
важно. Мы не могли проиграть.
Потом, окровавленные, мы долго смотрели на изуродованные трупы, переводя
дух, не замечая собственных ран. Потом, привычно вытерев о лохмотья измазанные
кровью руки, я поднес к губам мятую флягу, позволив себе несколько глотков
опресненной, отдающей химикатами воды.
Ни слова не говоря, она смотрела, как я пью. Смотрела жадно, чуть
приоткрыв разбитые в кровь, потрескавшиеся губы, но без намека о просьбе.
Позже я понял, что это гордое существо вообще не способно о чем-нибудь
просить.
Тогда я протянул ей флягу, и она тоже сделала несколько глотков, каждый
раз словно спрашивая взглядом, можно ли еще.
Потом, собрав нехитрые наши боевые трофеи, за которые мы планировали
выручить несколько монет, и обобрав новоявленные трупы, мы двинулись в порт.
xxx
Мы жили вместе два года. После того случая на Соленом Озере нас опасались
трогать. Видимо, банды считали более разумным терпеть в своих владениях двух
лишних прихлебателей, нежели связываться с двумя безумцами, играючи
порешившими десяток человек. Одиночки нас сторонились подавно. Хотя, время от
времени кто-нибудь проверял, не изменились ли мы на вкус.
Мы спали в обнимку в мусорной куче, делили на двоих одних и тех же вшей,
вместе препарировали трупы в поисках вшитого железа и прикрывали друг другу
спину.
Я знал, что ради нее перегрызу глотку любому. И знал, что ради меня она
не остановится ни перед чем.
Может быть, это звучит странно, но мы были счастливы.
В тот год мне исполнилось четырнадцать.
В тот год все пошло наперекосяк.
У нас стали отбирать свалки. Не скавенджеры - Компания.
Новых отходов не поступало - для них начали строить специальные
комплексы, куда нам вход был закрыт. Потом начали строить такие же комплексы
на местах старых свалок. Более того, стали отлавливать и наказывать ошалевших
от сладкой жизни перекупщиков. Тогда стало совсем тяжело.
Ходили слухи, что "Токсик Индастриз" перекупили. Или просто кому-то
взбрело в голову создать видимость порядка. Не знаю. Нам было все равно. Нам
снова было нечего есть.
Скавенджеры гибли пачками. Гибли от голода, гибли, то и дело
перераспределяя все более и более мизерные сферы влияния.
Нас было всего двое. Нас уже не принимали в расчет. Нам снова пришла пора
умирать.
К счастью (или к несчастью), Компании в целях переустройства требовалось
море рабочей силы. Мы посоветовались и решили, что у нас этой самой силы хоть
отбавляй. Мы решили уйти в Компанию.
Нам было все равно, в чем будут заключаться наши обязанности. Было все
равно, что придется работать по нескольку суток без сна. Мы не обращали
внимания на то, что среди ассенизаторов черезвычайно высокая смертность.
Мы знали одно - нас будут кормить.
- Добро пожаловать в "Токсик Индастриз", - дежурной улыбкой приветствовал
нас клерк, протягивая бланки договоров.
Я, не читая, вписал фамилию и поставил подпись.
xxx
Жалел ли я о своем поступке? Конечно, нет.
Жалею ли сейчас? Не знаю.
Может быть, если бы мы не подписали эти дурацкие бумажки, она до сих пор
была бы жива. Хотя скорее всего, на улице мы бы не протянули и месяц.
В Компании мы отработали восемь месяцев и шесть дней.
Сейчас, спустя почти сорок лет, я до мельчайших подробностей помню тот
злополучный день. Или мне кажется, что помню.
Вот мы идем по коридору - один из нижних ярусов комплекса "Джи". Коридор
образован двумя высоченными стеллажами - по триста метров каждый. Редкие
фонари создают ядовито-желтый свет.
Вот Рой, вот Вонг. Вот она. Мы все - в серой униформе ассенизаторов,
никаких знаков различия - даром, что мы - местная шпана, а Вонг - видавший
виды профессионал. На деле разница огромна.
Начать с того, что Вонга пряником не заманишь в наши бараки. У Вонга -
отдельная квартира, наподобие той, что когда-то была у моего отца. Вонг не
вкалывает по трое суток без сна и имеет нормальное жалование - не наши гроши.
И еще - Вонгу тридцать с избытком. У него сын.
Я искренне надеюсь, что он не кончит, как я.
Вонг смотрит на нас как-то грустно и по-отечески. Иногда ловит на себе
мой взгляд. И тогда голос его становится сухим, а лицо - непривычно жестким.
У Вонга приятное волевое лицо, тронутое первыми морщинами. У Вонга -
черные, как смоль, волосы.
Забавно, но рядом с ним я чувствую себя стариком. Вонг повидал Вселенную.
У меня - два года жизни на свалке и первая седина в висках.
Рой - такой же, как я, мальчишка. Тощий, усталый и настороженный.
Мальчишка со свалки. Помню, как-то я чуть не убил его в потасовке. Не убил.
Теперь мы почти друзья.
Она. Ей идет серая униформа - по крайней мере, по сравнению с лохмотьями.
В ней она кажется даже милой. Мы ровесники - ей тоже четырнадцать. В ней
просыпается женщина. Я не понимаю этого - я мал, да и внешне это почти не
проявляется. Я лишь мельком любуюсь, как она машинально поправляет
непослушные желтые волосы под каской.
Над ней сначала пытались смеяться в бараках. Потом нескольких особо
злостных насмешников нашли зарезанными в контейнере с мусором.
Еще я люблю смотреть ей в глаза. У нее странная пустота в глазах.
Я смотрю на часы. 16:30. Чертова тревога в восьмом секторе. Ладно, может
быть, этой ночью удастся поспать.
Странное это ощущение - когда идешь между стеллажами. Ощущение, что тонны
металла и грязи вот-вот обрушатся тебе на голову. Сначала по-настоящему
страшно. Потом привыкаешь.
- Какая-нибудь крыса... - ворчит сквозь зубы Рой. Сигнализация - дело
привычное. Она звучит часто.
Тусклые фонари выхватывают из темноты желтые круги света. Мы идем.
Потом все размыто. Грохот. Мы падаем - впечатление, что где-то рядом
рухнул целый стеллаж.
- Черт, - отрешенно говорит Вонг. - Восьмой сектор. Зараженная органика.
Повезло.
- Было что-то взрывоопасное? - по-моему, Рой. Аварии - не редкость, но мы
теряемся.
Ответ Вонга - чисто механический:
- Откуда я знаю...
Мы спешно поворачиваем назад - мы не самоубийцы. Над нами не зараженная
органика - тонны отработанного хрониум-топлива. Сорвется одна коробка - дозу
схватим, как пить. Почему-то вспоминается, что у Вонга - сын.
Шахта, ведущая вверх, - в каких-то пятистах метрах.
Я забираюсь последним - спешно хватаясь за рвущиеся из рук ступени.
И тут ступени действительно вырываются из рук.
xxx
- Не удивительно, что я ничего не помню. Рухнул стеллаж в седьмом
секторе. Потом рухнул я - с головой погрузившись в желто-зеленую муть. Помню
разлившийся по всему телу огонь. Каким-то чудом я всплыл. Каким-то чудом
сохранил зрение и способность орать.
Помню ее полный ужаса крик: "ДЭН! ДЭН!!!". И чей-то еще пронзительный
возглас, видимо, Вонга: "Летиция, НЕТ!!!".
Каким-то чудом она вытащила меня. Спасла. Сама не спаслась.
Дэн замолчал. В тусклом свете красной спирали его прислонившаяся к стене
фигура казалась тенью - иссиня-черной. Приятно пахло сушеным мясом.
- Что было дальше?
- А ничего. Я очнулся в местной больнице. Тело превратилось в сплошной
ожог. Я потерял лицо и потерял голос. Я поседел. Еще у меня было
хрониум-облучение первой степени. Я не должен был прожить и полгода. Мне
повезло. Я живу уже почти сорок лет.