Голубев Лев Владимирович : другие произведения.

Труппа Светлова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ТРУППА СВЕТЛОВА.
  
   Ты артист? - спросили у Петрушки.
   Артист! Артист!
   Ну и какая же у тебя роль?
   Бью в барабан и зазываю зрителей.
  
   Глава первая.
  
  ...Что? Не понял?
  - Повторите, пожалуйста, вопрос.
   - Труппа, какого Светлова? - спросили вы. - Или я ослышался?.. Нет?..
  Ну, вот видите - "повторение - мать учения!" Шучу, шучу! Теперь, понятно.
  - Ха! Ха! Ну, конечно же, не легендарного Михаила Светлова!..
  - Да, естественно, не того, который написал, - "Гренада, Гренада, Гренада моя!"
  - Что? - Как вы сказали? Дальний родственник? - Ну что вы! - он ему такой же дальний родственник, как я - Михаилу Илларионовичу Кутузову, хотя зовут меня Миша и фамилия у меня - Кутузов. Но когда Его спрашивают, - не родственник ли он тому Светлову? - он многозначительно начинает молчать, как-бы говоря, - думайте, что хотите. - А звать его, между прочим - Всеволод Евгеньевич.
  Наша труппа в КЭБе (концертно-эстрадное бюро) числится по третьей категории и, естественно, зарплата - соответствующая. Сильно не разгуляешься.
  Численный состав - двенадцать списочных единиц. Это для ведомости при выдаче зарплаты.
  Теперь, собственно, о личном составе...
  ... Что? Рассказать обо всех? Нет, нет! Даже не надейтесь. Ещё бы я вам обо всех рассказывал!.. Мне не хочется, а вам ни к чему голову заморачивать. Верно? Хотя... как знать...
  - А, вообще-то, скажите, оно мне, надо? Да и вам, надеюсь, тоже.
   Ну, да ладно... начну, с Божьей помощью о личном составе:
   Так вот... есть у нас своя "Мария Даниловна" - этакая "корпусная" женщина гренадерского роста. Конечно же, есть женщины типа "мальвины" и "кармен"...
   Это я о внешнем сходстве, но никак не о внутреннем содержании. Надеюсь, вы меня понимаете?..
   Среди мужской категории: Эдик, - специализируется по женским, восточным танцам: оденется в восточный костюм, румянец наведет, парик нахлобучит на голову, а для форсу, ещё добавит разных "цацек" и побрякушек на руки и ноги, да как начнет плечами трясти да бедрами крутить! - ну чем не восточная красавица; Леонид - рост - метр восемьдесят, красавец мужчина. Он, как и я, на все руки мастер и у нас с ним - холодная дружба. Да. Бывает и "такая"! Не верите? Напрасно.
   Весь женский состав, млеет от одного его вида. От моего вида, к слову будь сказано, женщины, почему-то, не в восторге.
   Володя - кудрявый, синеглазый парнишка - наш водитель автобуса. Веселый озорник и дамский угодник.
   И наконец, я - Михаил Алексеевич Кутузов - двадцати четырёх лет, среднего роста и не то, чтобы красавец, но, что-то во мне есть. Так, по крайней мере, говорят наши женщины, оглядывая меня. Думаю, скорее всего, чтобы не обидеть. Я - конферансье, но больше тяготею к драме.
  Да...а! Чуть не забыл еще об одном нашем коллеге - баянисте-виртуозе, Юрие Ивановиче. Он, с утра и, до позднего вечера, наигрывает гаммы, сольфеджио и еще, какие-то, замысловатые пьесы для баяна.
   Как только он начинает свои до, ре, ми, фасоль, мы его прогоняем - куда подальше. Слава Богу, Юрий Иванович, не обижается. Говорит - тренировка пальцев нужна для развития техники, и что он, готовится к областному конкурсу баянистов.
   Замкнутый, неразговорчивый. В жизни коллектива участия, практически, не принимает. Волк-одиночка, - говорят про "таких". Но, на сцене, со своим баяном, он творит чудеса. Особенно, когда заиграет свой "коронный" - "полет шмеля!" Зрители даже вскакивают с мест и кричат, - браво! Браво! Бис!
  - Извините!.. Я, кажется, немножко отвлекся. Всё о других, да о других.
  ... Есть у меня, кроме основной работы, в репертуаре и народные танцы. Их я исполняю вместе с Галкой (моя партнёрша)... Галина Петровна Устюжанинова - Галка (так все её зовут), двадцатидвухлетняя брюнетка с карими, большими глазами, и спортивной, мальчишьей, фигурой. Любит играть в водевилях, и это у неё хорошо получается.
   У нас с ней чисто партнёрские отношения и бескорыстная дружба.
   Я же, увлечен (безответно) Лилей, нашей драмартисткой - симпатичной, светловолосой девушкой и прекрасной души, человеком. А она, мне Галка по секрету поведала, безоглядно влюблена в железнодорожного машиниста, с которым познакомилась на одном, из наших, концертов. Я, обуреваемый ревностью ко всем её поклонникам, страшно страдал и даже хотел, наперекор рассудку, признаться ей в своей любви. Только Галка меня переубедила.
  О нашем худруке и одновременно, директоре - Всеволоде Евгеньевиче Светлове - я много говорить не буду. Начальство - есть начальство. Его нельзя обсуждать, а тем более критиковать.
  В нашей артистической жизни - себе дороже. Шучу! Шучу! А то и впрямь подумаете, что я - подхалим, и лизоблюд. Как раз - наоборот! За что, всегда получаю на "орехи" и, как правило, Галка меня потом успокаивает...
  Вообще-то, он мужик ничего. Иногда бывает даже добрым - особенно, когда наш концерт пройдет без накладок.
   Мы его видим только на репетициях, в остальное время - он в "бегах" - решает административные вопросы.
  Об остальных - может быть попозже, а может быть - нет. Всё будет зависеть от моей памяти. Что она вспомнит из нашей, дорожной жизни.
   Память - она такая, знаете ли!.. С выкрутасами. Особенно, если, как говорится, - " шлея под хвост попадёт". Не знаете, что такое шлея? Поясняю - это такой элемент лошадиной сбруи, который продевается под хвост... Кому, кому!.. Что, опять непонятно? Тогда, извиняюсь, обратитесь к энциклопедии Вл. Даля.
   Вот такой у нас коллектив.
   В, принципе, мы все дружим и, негласно, подчиняемся Марие Даниловне - нашей королеве Марго. Как она скажет, так мы и поступаем. Конечно, в результате, получается двойной гнет, но кто-то должен, во время отсутствия "самого"", поддерживать дисциплину в коллективе. А то, без мудрой головы и твёрдой руки - сами понимаете, что бывает!..
  Ну, так вот! Как я говорил вам раньше, наша труппа не из "первоклассных", но, артисты подобрались серьёзные (это моё личное мнение), с многолетним опытом (за небольшим исключением) и настоящие профессионалы.
   Себя я, из скромности, к таким не отношу. Но, если вы считаете, что уж очень я скромен - пожалуйста, у нас в филармонии есть книга "Жалоб и предложений". Но третья категория - это третья категория! Нас, областная филармония, старалась держать подальше - в районах области... Короче - мы разъездные, потому, что у нашего коллектива нет своей постоянной сцены.
   Мы, на такое неуважение к нашему опыту и профессионализму, конечно, обижались, высказывали нашему худруку всё, что об этом думаем, но... как говорит народная мудрость, - "выше х...а не прыгнешь".
   В нашем коллективе ходил слушок, что наш Светлов кому-то не угодил из руководителей КЭБа. Но думаю - всё это инсинуации. Может, действительно, мы слабоваты в профессиональном отношении?
  Однако... зрители принимают нас тепло и, частенько, даже бисируют! Но... начальству, сверху, виднее - кто, чего стоит. Вероятно, не доросли мы ещё до того, чтобы иметь "родные пенаты" и не мотаться по городам и весям области.
  
   Глава вторая.
  Середина августа. Жара неимоверная. Год выдался урожайным, и все силы, народные, были брошены на уборку и сохранение богатого урожая. Нас тоже не оставили в стороне от этого Великого дела.
   Заходит, как-то к нам, Светлов и, сразу, с порога, - собрать весь реквизит, свои вещи и на месяц в командировку, в район!..
  - А почему не в Москву? - съерничала наша примадонна - Вера Сергеевна - статная, красивая женщина, спокойная и выдержанная - исполнительница песен всех времен и народов. Своим великолепным сопрано она завораживает зал.
   Она могла себе позволить перебить нашего худрука. Во-первых - она примадонна, во-вторых - пользовалась всеобщим уважением не только у нас, но и в КЭБе.
  ... Командировочные в бухгалтерии и, покосившись на неё, он продолжил, - получить немедленно! Ведомость готова. Выезжаем завтра на обслуживание тружеников сельского хозяйства, - отчеканил он командирским тоном. И пошевеливайтесь - аллюр, три креста! Он, Светлов, наш "отец родной" - любитель приукрасить свою речь, чем-нибудь заковыристым. У него получалось, по большей части из лошадиного сленга, вроде - "овёс за лошадью не ходит", "не запряг, не нукай", или - "что ржёшь, как лошадь?" и тому подобного.
   Поднялась суматоха. Хотя мы, и ожидали чего-то "такого", но на поверку, оказались совершенно не готовы...
  ... Прошло дней пятнадцать, как мы находились в творческой командировке.
   Мы с успехом колесили по району, останавливаясь на день-два в каком-нибудь колхозе или совхозе, чтобы выступить с концертом на "току" или прямо в поле, перед бригадой комбайнеров. А, в заключение, вечером, на центральной усадьбе - большой прощальный концерт.
   После концерта - танцы, под аккомпанемент нашего баяниста. Зрителей набивалось в зал дома культуры - как селедок в бочке! Трудно, но приятно работать в такой обстановке. И мы старались.
   После концерта, валясь с ног от усталости, мы ещё и ещё раз анализировали наши выступления, делились впечатлениями и старались разобраться в допущенных промахах. И, в конце концов, если говорить без ложной скромности - нам нравилось быть полезными этим Великим труженикам, и днем и ночью не разгибающим спины, чтобы собрать вовремя урожай и не оставить в поле ни одного колоска.
  ... Нам нравилось, когда на наши шутки зрители смеялись, а при показе драмы плакали. Тогда мы чувствовали единение с этими людьми, пришедшими на наш концерт, чтобы хоть чуточку отдохнуть от повседневных забот и тяжелого, но благородного крестьянского труда.
  Честь и Хвала им!
  При показе наших номеров, хоть мы и готовились тщательно, случались совершенно неожиданные ситуации, а порой - даже анекдотические случаи. На один и тот же исполняемый номер, реакция зрителей в разных районах области - разная. Вспоминается такой случай...
  Вы, надеюсь, ещё не забыли, что я - конферансье, то есть ведущий программы и моя задача, не только "объявить" номер, но и подготовить зрителей к правильному восприятию номера. Да-да, не усмехайтесь скептически! Ну, например: как вы примете выход артиста, если я просто объявлю - выступает Сидоров?.. Или, к примеру - Казладоев? А если я объявлю - выступает лауреат межобластного конкурса артистов эстрады и тд. и тп. и прочее?.. А?.. Чувствуете разницу? То-то! К тому же, я должен ещё - заполнять, в правильной тональности, паузы при подготовке следующего номера. Так вот...слушайте, что со мной случилось...
  На одном (очередном) концерте мне пришлось спеть частушку, чтобы заполнить паузу между номерами. Зрители были довольны: правда, бис не кричали, но хлопали с удовольствием. Так и в других районах было, между прочим...
   Номер, воспринимался зрителями в общем-то, хорошо и, изымать его, из моего репертуара, в ближайшие десять-пятнадцать лет, мы не собирались... (Пожалуйста, не все мои слова принимайте на веру). Меня, как говорит моя мама, заносит иногда.
   Обводя взглядом зал, чтобы насладиться успехом, я увидел в третьем ряду пожилую женщину, вытиравшую катящиеся по щекам слезы. Окрыленный успехом у зрителей я подумал, что она плачет от удовольствия "лицезреть" и слышать меня (как молод я был, как молод, неопытен и глуп!).
   Я, уподобившись расфуфыренному глухарю (он, когда токует, ничего не видит и не слышит) с дуру, возьми и спроси у неё, - Вам понравился мой номер?
   - Нет, сынок! - вытирая слезы платочком, ответила она. Ты напомнил мне моего козленка (в это время зрители подозрительно притихли, прислушиваясь к нашему разговору) и, после небольшой паузы, продолжила, - он так же блеет, когда бывает болен.
   Вы даже представить себе не можете - какой гомерический хохот раздался в зале! Это было, что-то!..
   Это полный провал! - завертелась в голове мысль. Меня прокатила с треском, под гром артиллерийских орудий главного калибра, какая-то - бабулька-барабулька! - Как я мог, так опростоволоситься! - казнился я. Не подними я эту тему... Господи, Боже ж мой!..
  - Ты только не переживай очень то. На тебе лица нет, - успокаивала меня Галка, - соберись. Тебе нужно концерт довести до конца, - поглаживая мою руку, - шептала она.
  - Не сморкаться! Слезы не разводить! - скомандовала королева Марго непререкаемым тоном. У меня и не такое случалось, - продолжила она, - я вам, молодежь, когда-нибудь расскажу. Ахать будете!.. Но скажу, по большому секрету, конечно, только вам - мы, так и не дождались её откровений. Никогда! Никогда-никогда!
  - Что случилось?.. А?.. заинтересовались другие артисты, не понявшие сути дела, но, на всякий случай, навострив ушки на макушке, любопытствуя и, заранее, предвкушая возможность позубоскалить.
   - Давай смелее, - приказала Марго и вытолкнула меня на сцену. - Работай! Ты же артист, - добавила она.
  И я довел его, этот концерт, до конца. Сыпал шутки-прибаутки, объявлял очередные номера и улыбался! Улыбаться, даже при плохом самочувствии и болях в сердце - наш удел!
  - А вы говорите!..
  Даже обкатанные номера, иногда проваливаются. Многое зависит от, казалось бы, совершеннейшей мелочи, нюанса - возникшего во время представления.
   Пришлось нам, эту злосчастную частушку срочно изымать из моего репертуара, а я, с тех пор, перестал где-либо, что-либо, когда-либо петь. Даже в хорошей компании, среди близких друзей.
   Впоследствии по мере накопления опыта публичных выступлений, у меня уже не случались такие ляпсусы. Я, был осторожен... я, был очень осторожен в словах!
  
   Глава третья.
  - Миша-а!.. - услышал я голос Марии Даниловны.
  - Михаил, подойди. - Послушай, что я тебе скажу. У меня появилась неплохая идея. Я придумала небольшой, минут на пять, юмористический номер.
  - Я то, здесь, с какого бока?
  - Как это, с какого?! - Мы с тобой и Лёней, втроём, разыграем коротенькую миниатюру. Говорить будем по-украински. Я и текст...
  - Почему по-украински? - невежливо перебил я её, и я просто, - не могу. У меня своих забот полон рот. Задействуйте Эдика. У него, кроме танцев-манцев и "хлопанья" наклеенными ресницами, никаких нагрузок.
  - Потому"! В этом районе большая диаспора украинцев. А Эдик не подходит и, покачав у меня перед носом пальцем, - потому, что у него не мужественный вид.
  - Ну, Мишенька! - Ты же понимаешь, - взяв меня за пуговицу на рубашке, продолжала уговаривать она меня, - нам необходимо, хотя бы изредка, обновлять наш репертуар. Согласен? - Да и текст коротенький. Всего по несколько слов на каждого. В основе - действие.
  - Я же не могу и номер объявить и, одновременно, загримироваться! - продолжал я сопротивляться.
  - Галина тебя подменит, ей не привыкать. Я, с ней поговорю, - надеюсь, она согласится.
  - Оно ей надо?
  - Надо.
  - Сомневаюсь.
  - Мишенька! Всем нам надо помогать друг другу. На то мы и коллектив! Ты понял? Кол-лек-ти-в!
  Мне нечего было возразить на, так, поставленный вопрос, и я, скрепя сердце, согласился. Для сопротивления напору Марго требуется сильный характер, - я же был, против неё, как говорят в народе, - "слабоват в коленках".
   Леонида она быстро уговорила. Он, зная её напористость и пробивной характер, особо не сопротивлялся. - От неё не отвяжешься, - позже, когда мы остались одни, сказал он.
  Прочитав текст и, уточнив некоторые детали своего монолога, он лишь был неуверен в реакции худрука.
  Совместными усилиями придумали название миниатюре: "О...ох! - Нэ любы, двох!"
  Ознакомившись с содержанием, Светлов дал нам зеленую улицу, но предупредил, строго посмотрев на каждого, - если, не дай бог, зрители не примут её, а тем более освищут. Я, покажу вам - "кузькину мать" и, при этом, для наглядности, показал на свой ремень.
  - Не освищут. Поверьте моему опыту, - заступилась за свое детище Марго.
  И действительно, не только не освистали, а приняли очень даже хорошо.
   До конца нашей командировки мы её подшлифовали, обкатали и, впоследствии, частенько включали в репертуар наших концертов.
  Забегая вперёд, добавлю - этот номер одобрило руководство филармонии и рекомендовало включить в программу другим коллективам.
   А вы говорите, - тре-тья ка-тего-рия! Тре-тья ка-тего-рия! Вот, так-то! Знай, наших!!
  
   Глава четвёртая.
  Колеся по району, мы, хоть и редко, находили окно для небольшого отдыха. А может быть, судьба помогала нам?
   При таком плотном графике выступлений, кстати, предложенном администрацией района, мы, без отдыха, давно бы свалились с ног.
  От усталости накапливалась раздражительность. По малейшему поводу могла вспыхнуть ссора, и погасить её стоило большого труда. Поэтому, выпадавшие нам часы расслабления на природе, давали новый заряд энергии, снимали усталость
  После отдыха где-нибудь в тени тополей, у прохладного ручейка, снималась напряжённость в коллективе, сами собой исчезали обиды и недовольства друг другом. Мы снова сплачивались.
   За день, до возвращения из командировки в город, после утреннего выступления в одном из отделений очередного совхоза, мы возвращались на центральную усадьбу.
   Проехав километров десять-двенадцать по грунтовке (ехали кратчайшей дорогой), мы остановились перекусить - чем Бог послал.
   Место встретилось изумительное. Справа - в тополиной роще, журчащий, прохладный ручей, а возле него небольшая, уютненькая полянка, окруженная кустами черной смородины. Слева от дороги - скалистый холм, высотой метров тридцать-сорок, с геодезической треногой на вершине.
   Он, кое-где зарос колючим кустарником, в промежутках которого, проглядывали огромные валуны, освещенные полдневным солнцем.
   Перекусив, решили немного поваляться в тени и переждать дневную жару, чтобы не трястись в душном салоне автобуса.
  Прошло не более получаса и мы, молодежь, заскучали. Энергия переполняла нас, - её необходимо было расходовать, но вот куда?
   Галка, Лиля и Вера Сергеевна о чём- то шептались, потом к ним присоединились королева Марго и баянист - Юрий Иванович, а потом подтянулись и остальные. Даже Всеволод Евгеньевич стал прислушиваться к их разговору. Оттуда слышались легкие смешки.
  Володя, Леонид, Эдик и я, отдыхали несколько в стороне от остальных, но нас начало разбирать любопытство - о чём могут шептаться в той, искоса бросающей взгляды в нашу сторону, группе? Зная озорной характер Галки и любительницу "подшутить", Марго, мы заподозрили неладное. Так и случилось.
  - Эй, ребята! Идите сюда! - позвала нас Вера Сергеевна, помахав нам рукой.
  - Нечего бока отлёживать, - добавила, посмеиваясь, Галка. Тоже мне, рыцари!
  Предчувствуя какую-то каверзу с их стороны, мы, поднявшись, с опаской приблизились. Но и любопытство, с другой стороны, нас одолевало - что ещё за розыгрыш придумали эти шутники?
  - Мы тут посовещались, - с озорным блеском в глазах, сказала насмешница, Галка и решили устроить рыцарский турнир. Увидев наше замешательство и легкое недоумение, она добавила:
  - вы, ребята не переживайте, суд будет честный и беспристрастный, - сказала она и, при этом, моргнула правым глазом.
   Вам же хочется размять косточки и показать свою удаль молодецкую перед благородными дамами? - помогла ей Вера Сергеевна и, добавила, - храбрецы! Орлы!
  - Что, мужики! Струсили? - "подкусил" нас Юрий Иванович. - Слабо?
  - Эх! Мне бы пару десяточков лет долой. Показал бы я вам - какие раньше молодцы были - стал "подзуживать" нас Светлов.
  - Победитель, в награду, получит, конечно, по приезде в город, бутылку шампанского - стала соблазнять нас, коварная Мария Даниловна и ...
  - Поцелуй королевы, - подсказала Галка, нисколько не смущаясь. Сразу, после турнира и при всём честном народе.
  - Вот зараза! - ахнул я, - не могла свой поцелуй подарить, а ещё лучше... Я бы с большим удовольствием Лилю поцеловал, а не Марго.
  Выдержать такой напор "общественности" мы не смогли и, посовещавшись, позорно сдались на милость победителей, то есть прекрасных дам и всего общества.
  -Прошу ознакомить нас с условиями соревнования и местом проведения, - взял бразды правления в свои руки Володя. - И пожалуйста, поподробнее, - добавил он, и как настоящий идальго, отставив ногу, помахал перед собой, вместо шляпы, пилоткой из газеты.
  - Да-да, поподробнее, - включился в игру Леонид. - Не упустите никаких мелочей, - добавил он. - Ведь мы рискуем своими молодыми жизнями, только за одну улыбку прекрасных дам.
  - Ага! - Послышался чей-то голос. А бутылка шампанского! Что?! Забыли?
  - Условия таковы, - повернувшись в сторону холма, начала Вера Сергеевна. - Вы, по взмаху руки королевы, быстренько поднимаетесь на вершину холма, вот до той железной штуковины и показала рукой на железный треугольник, торчащий на вершине и, кто первым там окажется, тот победитель.
  Тяже-ло-о... - решил я, прикинув расстояние. Да ещё на пути, этот чёртов, колючий кустарник. Здорово "влипли"! И отказаться невозможно. Скажут, - струсили.
  Мы, поглядывая друг на друга, не знали, на что решиться. Думаю, у каждого из нас в голове крутилась мысль - более дурацкой затеи они не могли придумать?
   Пауза затягивалась.
  - А-а, была, не была! - решил прервать я её. - Помирать, так с музыкой! Ста..но..вись!
  
   Глава пятая.
  Став в ряд, и приняв стойку настоящих спринтеров - то есть, согнувшись в три погибели и выставив худые зады, мы приготовились совершить "подвиг" во славу наших дам.
   Марго взмахнула косынкой, а Юрий Иванович крикнул, - пошел! И мы рванули.
  Я мчался, не разбирая дороги. Ломился сквозь колючий кустарник. Смотреть по сторонам было некогда. Мне было не до моих соперников. Думаю, им тоже. Взбираясь вверх, нужно было смотреть под ноги, и, в тоже время, не терять из поля зрения треногу.
   Скача с камня на камень, с валуна на валун как горный баран, я хоть и не очень резво, но поднимался всё выше и выше.
  Сверху палило солнце. Валуны источали жар как доменные печи. Пот заливал лицо, лез в глаза. Сердце бешено стучало, пытаясь выпрыгнуть из груди. Я устал! Не знаю, как другие, но, до чего же, я, устал! Господи! За что наказуешь?
  У меня в голове мелькнула мысль, - да провались оно пропадом - это рыцарское соревнование. Сейчас лягу и буду лежать, пока не позовут, иначе помрёшь здесь за понюх табаку...
   Ставя ногу на очередной валун я, краем глаза, увидел на нём чуть шевелящуюся пёструю ленту. Змея!! - пронзила испуганная мысль. Змея заползла на валун погреться на солнышке? Всё, мне конец! - Отпрыгался добрый молодец во цвете лет.
   Будет жить мир без тебя, Кутузов, а тело твоё безгрешное, с огромным удовольствием, будут "лопать", разные там, червячки. Брр! - как искры из костра, мелькали в моём мозгу мысли.
   В самый последний миг, я, уж не знаю каким чудом, но я смог направить ногу чуть правее змеи и не наступить на неё. Я прыгнул с валуна так быстро, что змея, наверное, даже не поняла, что это рядом с ней появилось и тут же исчезло. А может она разомлела на солнышке и не успела среагировать? А может её солнце ослепило? Сто, тысяча - а может? И ни одного ответа.
  Я помчался вверх со скоростью курьерского поезда, пыхтя и отдуваясь, Только в отличие от него, я гудки не подавал...
   Где то, в кустарнике, а может, среди валунов я потерял один туфель.
   Я ломился, как танк, сквозь любые преграды, не чувствуя босой ногой ни острых колючек, впивающихся в ногу, ни режущих острых камней. Господи! Как я бежал!.. Я никогда в жизни так не бегал...
  Будь это настоящие соревнования, на стадионе, в присутствии тысяч зрителей, я победил бы всех. Самых титулованных! Самых, самых!..
  И вот, я на вершине. Никого! Я первый! Я победил! Да здравствует Миша Кутузов и, ещё раз - да здравствует!..
  Упиваясь победой и чуть отдышавшись, я огляделся вокруг. О Боже! Привалившись спиной к треноге, полусидел, полулежал Леонид. Его грудь ходила ходуном. Он тяжело с хрипом дышал, но счастливая улыбка озаряла его лицо.
  Я не победитель, - огорченно подумал я и, тут же - а где же "доблестные рыцари" - Володя? Эдик?..
  Володя нашелся. Он сумел подняться чуть выше середины холма и сидел, отдыхая.
   А Эдик? - спросите вы.
  Он оказался умнее и дальновиднее нас. Он вообще не побежал и стоял среди болельщиков, ничуть не чувствуя себя уязвлённым.
   Минут через тридцать, совместными усилиями всей труппы, нашли "мою туфлю". А змею мы не нашли. "Напуганная", она, скорее всего, поторопилась заползти в свою нору.
   Ну, их к бесу! - наверное, подумала она - от этих придурков, человеков, ничего хорошего не дождёшься. - Чего прыгают? Чего скачут? Никакого покоя от них.
  Кто же победил? - спросите вы, конечно.
   Победила дружба! - так решили дамы и всех поцеловали, конечно, кроме Эдика, после того как мы сполоснулись в ручье.
  - Пора ехать! - поторопил нас Светлов. Мы подзадержались.
  Отыграв Заключительный концерт в районном Доме Культуры, и наслушавшись благодарственных речей от руководства с вручением Почетной грамоты, мы, на следующий день, выехали домой.
   "В гостях хорошо, а дома лучше" - так гласит народная мудрость.
   Возвращаться домой приятно, особенно к тем, кто тебе дорог и кто, с нетерпением, ждет твоего возвращения.
   --""--
  
   ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС.
  
  ... Ну вот, я же тебе говорю!.. Мне всегда везёт, как утопленнику! - с горячностью продолжал я. Помнишь... я, в прошлый свой приезд , об этом тебе начал рассказывать?..
  - Что ты, Алексей, головой мотаешь, как лошадь, разгоняющая слепней! Ты что, весь наш разговор мимо ушей пропустил? - Я ему, значит, о своей сердечной драме! Можно сказать - душу излил, а он! Да отложи ты свой учебник в сторону! - наконец, рассердился я.
  - Ну, не помню я, Сергей!.. Ты, в прошлый свой приезд, такого и столько наговорил, что уши вянут! А, у меня своих забот хватает. Тройку по анатомии схватил!
  - Как, не помнишь? - Я тебе про Светку свою, а ты!.. А ещё друг, называешься... - Ладно, ладно сдаюсь. И не зри на меня, так. Говорят - "Для глухих обедню два раза не служат", но так уж и быть. Повторю, только вкратце. Договорились?
  Мы пришли из Омска - я сразу к ней домой, Как положено - в одной руке цветы, в другой коробка конфет и, сам весь наглаженный - пуговицы так и сверкают, "краб" на мичманке солнце отражает, а об "стрелки" на клёшах, можно обрезаться. И, что ты думаешь?..
  В дверях меня встречает моя будущая тёща и, так это, ехидненько, говорит, - а, вы знаете, Серёжа, наша Светочка замуж выходит! Я стою, глазами "хлопаю" и понять ничего не могу. В голове пусто, как в кадушке из-под квашенной капусты. А потом, через малую толику мгновений, как-бы понемногу, мысли стали заполнять её.
  В какой-такой замуж? Мы же на эту тему со Светкой не очень-то говорили! И, вообще, с этим вопросом решили подождать. Куда торопиться - вся жизнь впереди!
  - А, Светка дома? - ещё не совсем придя в себя от такого известия, спрашиваю я и, пытаюсь протиснуться в дверь. А потом, как закричу в квартиру, - Светка выходи, почему не встречаешь будущего мужа из дальних странствий?
  - Чего кричишь? Нет её дома. Светочка в ЗАГСе с Игорем. Час назад, как уехали, сообщает мне будущая тёща, а сама - скалой неприступной застыла в дверях. Стенобитным орудием не пробьешь.
  - Послушай меня, Серёжа, ты хороший мальчик, но ты не пара Светочке - оглушает она меня. Ты ещё очень молод, в жизни не определился...
  - Как это, не определился? Очень, даже, определился, - перебиваю я, её. Мне, вот-вот, вызов придёт из Владивостока! Я буду на сейнере ходить рулевым. А, Светка, между прочим, обещала со мной поехать. Так то!
  - Никуда она не поедет! У тебя даже угла своего нет, нормального, - продолжает гнуть своё, тёща, или, кто она теперь мне, после её слов? - Ты, что ж думаешь, она в общежитии будет мыкаться с тобой? Так она не приучена к такой жизни. Да, не приучена!..
  Ты, сам подумай, Серёжа, ей ещё два года ходить в студентках. Послушать тебя, так она должна институт бросить, что-ли? Отказаться от своей мечты?.. А с Игорем, она... тёща на мгновение прервалась, как-бы задумавшись, - не ломай ей жизнь, Серёжа. Очень прошу тебя!
  Какой Игорь? Какой ЗАГС? - я всё ещё не понимал, о чём она говорит и, продолжал стоять, с обалделым видом и букетом, как-бы поникших от такой новости, цветов в руках.
  - А, правда. Откуда этот Игорь взялся? - вдруг заинтересовался Алексей, - я, что-то не припомню такого имени в Светкином окружении.
  - Тёща сказала - аспирант из вашего медицинского института - Клебовский Игорь. Ты должен его знать.
  - Клебовский... Клебовский... а, вспомнил! Прыщавый такой очкарик... Вечно с кейсом ходит. Глиста-глистой! Что Светка в нём нашла такого, чего у тебя нет?
  - Не Светка его нашла! - возмутился я, став на её защиту. Её мамочка, у какой-то своей закадычной подружки увидела его...
  - И, что?
  - Что, что. Ну, ты тупо-ой! Взяла и пригласила, как-бы в гости.
  - Ты, то откуда знаешь?
  - Так, тёща... теперь уже не тёща, - исправился я, чтобы скучно мне у дверей стоять не показалось - всё выложила.
  Ну, что вспомнил? Ага, вижу, что вспомнил!
  - Ну, так бы сразу и сказал, что про твою Светку! А, то... помнишь, да помнишь.
  То-то, ты такой взбешённый к нам в общежитие влетел. Всех наших девчонок перепугал. К, стати, как это тебя наша комендантша, тётя Зина, пропустила? Она, когда дежурит - сущий Цербер!
  - Да, не было её за столом. Она куда-то отлучилась по своим делам, вот я и проскочил. А, так бы, конечно, пришлось через, чьё-нибудь, окно в здание пробираться. Да, пустое. Меня же, все ваши, знают.
  - Что дальше думаешь делать, Сергей?
  - Что думаю, что думаю... да что думать! - Радиограмма пришла на имя капитана о моём переводе на Дальний Восток. "Схожу" последний раз в рейс и, прощай Семипалатинск! Представляешь, вся наша команда, узнав о радиограмме, завидует мне. Был речник - теперь моряк! Моряк! Чувствуешь разницу? То-то, знай наших!
  - Сергей! А, как же Светка?.. Ты подумал?
  Светка? Светка... даже не знаю. Теперь она замужем. Помнишь, как в песне поётся? - "Была ты мне любимою, а стала чужою женой"... Сидит она во мне. Глубоко сидит! И, как дальше быть... я ещё, конкретно не решил. Тяжело мне!.. Очень тяжело... Ты даже представить не можешь, как тяжело. У меня всё из рук валится и, ночами я не сплю. Всё о ней думаю.
  А, однажды, на вахте, так задумался, что чуть нашу красавицу, "Розу Люксембург", на мель не посадил. Я вахту стоял вместе со вторым помощником капитана - Губановым Колей, ты должен его знать...
  - ?!
  - Ну, как же. Я вас познакомил на Новый год, в Доме Культуры Речников... Вспомнил?..
   Так вот. Он, как заорёт на меня, - не спать на вахте! Личные проблемы решай в свободное время, а не когда за штурвалом стоишь! И, представляешь, матом меня покрыл... Я, в начале, даже опешил. Никогда от него не ожидал такого...
  Я же не спал, понимаешь? У меня, какой-то провал в сознании произошёл. У меня же в голове одна мысль - о Светке.
  Представляешь, что бы случилось, не крикни он вовремя на меня? Двухдечный, ну, то есть, двухпалубный пассажирский пароходище, со всеми пассажирами и грузом на борту, взять и посадить на мель! Такое, если даже, во сне приснится и то - страшно! Кошмар!.. Это в кинофильме "Волга-Волга" - красиво и смешно, а на самом деле - жуть! Я, как вспомню - меня, до сих пор, в дрожь бросает и, мурашки по телу пробегают. Брр!..
  Фу-у!.. Тебе поплакался - как-то на душе, немного, легче стало, будто камень с груди тяжеленный снял. Ну, да, ладно... Что это я - всё о себе любимом, да, о себе! Ты то, как? Только про трояк по анатомии мне не рассказывай. Уже слышали!
  - ?!
  Подругу себе нашёл, или нет?.. Слушай! Ты, кроме качания головой, другими телодвижениями владеешь?.. Нет? Так я и думал. Что, всё ещё в поиске своей суженой?..
  - Сергей, я же тебе уже тысячу раз объяснял, мне нужна только Ядвига!
  - Это, та полячка, с которой мы познакомились в Доме Культуры?
  - Она не полячка! У неё мать - полька, а отец - русский, вновь берясь за учебник, пояснил Алексей. И, вообще, проваливай!.. Мне не до тебя.
  - Я на троечке поеду с бу-бен-цами на семестр! - пропел я, дурашливо. Ладно, Лёша, я на тебя за твоё грубое слово "проваливай!", не в обиде. Мне, действительно, пора проваливать. У меня вахта через два часа.
  - Подожди, Серёжа! - соскочив со стула, заговорил взволнованно Алексей. Я тебя немного провожу и, сняв с вешалки штормовку, схватил меня за руку. - Когда мы, снова увидимся?
  - Если, конкретно, то через десять-одиннадцать дней. Я быстренько сплаваю в Усть-Каменогорск, оттуда в Омск и... назад - в родные пенаты. Хотя... совсем пройдёт немного времени и не будут они мне родными...
  Дальний Восток!.. Что меня там ждёт?.. Какие, такие, сюрпризы жизни меня там ожидают?.. Не знаю...
  Схватив Лёшку в охапку, я приподнял его и заглянул в глаза. В них светились участие и тревога за моё будущее. Всё-таки, замечательный у меня друг!
   Мы, из одного города, учились в одной школе. Вместе приехали поступать в медицинский институт, вместе сдали вступительные экзамены. Проучились почти год благополучно, а вот, во втором семестре, я оскандалился перед всем курсом.
  В марте месяце нас повели смотреть операцию - "Кесарево сечение" и, стоя за стеклянной стеной, мы наблюдали за её ходом. Вот тут-то я и оконфузился! Увидев кровь и внутренности женщины я, как кисейная барышня, банальнейшим образом упал в обморок!..
   Об этом инциденте узнал декан и, вот результат... Я - флотский. И, будущий моряк, надеюсь!..
  Мы шли к автобусной остановке, болтали - "ни о чём", здоровались с друзьями и знакомыми, но весело нам не было. В душе были - тревога и тоска. Тревога за своё будущее, тоска - наступала пора расставания и, надолго ли? Этого мы не знали. На год, на десять лет, или, быть может, навсегда?
   * * *
  Пароход стоял у пассажирского причала. Сходни соединяли его с дебаркадером, делая из них, как бы, единый организм. Завтра утром мы идём в Усть-Каменогорск. Надеюсь, все три класса и каюты "Люкс" будут заполнены пассажирами.
  Во время движения парохода приятно смотреть на прогуливающуюся по палубам публику и, снующих, тут и там, детишек. Кто-то заводит новое знакомство, а, кто-то, просто идёт в ресторан или буфет, чтобы выпить чашечку кофе или пропустить кружечку холодного пива.
  Когда пассажиров много - нам сложнее. Иногда, возникают различные внештатные ситуации, но, зато, насколько интереснее проходит рейс. Сколько встретишь различных характеров и, нечаянно услышанных, признаний в любви и дружбе.
  Особенно мне нравятся вечерние часы - солнце, посылая нам свои последние лучи, вот-вот скроется за горкой или лесочком на берегу и, над ними появляется розовая полоска, как-бы возвещающая об окончании дневной суеты. Река спокойна и величава, а вокруг - такая благодать! Играет музыка. Это наша радистка, Елена Ивановна расстаралась. Молодёжь, под звуки вальса, кружится в танце на второй палубе или, облокотившись на леерное ограждение, о чём-то нежно воркует.
  А, когда не играет музыка - слышен равномерный шум колёс парохода - Чоп-Чоп-Чоп и, опять - Чоп-Чоп-Чоп. Они трудятся днём и ночью, выполняя команду вахтенного помощника.
  От реки навевает прохлада. В воздухе носятся чайки, вспугнутые шумом приближающегося парохода. Взлетят, обгонят пароход и опять сядут на воду. И, так они нас провожают до самой темноты.
  Иногда, я задумывался, - а, те ли это чайки, что сопровождали нас вон за тем поворотом, а может это совершенно другие, но так похожие на тех - прежних.
  Вдали видны сопки, а, совсем-совсем далеко, в голубом мареве, можно увидеть невысокие коричнево-зелёные горы
   * * *
   На пароходе тишина. Не слышно шума работающей паровой машины: не бегают взад-вперёд ползуны, не вращают коленчатый вал шатуны и утробно не пофыркивают цилиндры. Только, изредка, раздастся равномерное постукивание водяного насоса. Пароход отдыхает. Он набирается сил для последнего, в этой навигации, рейса. Сделав его, он будет поставлен на зимний отстой. Навигация заканчивается. Вот-вот начнётся ледостав. Река покроется льдом и всё на ней затихнет.
  В каюте светло от горящих на пристани фонарей и тихо. Команда на берегу. Кто с девушкой на танцах в Доме Культуры, а кто, в тихом семейном кругу, коротает вечер, играя с детишками или ведя неторопливый семейный разговор.
  Смотрю на часы. До начала вахты осталось минут двадцать пять. Пора переодеваться. Думаю, вахта должна пройти спокойно. Когда мы стоим у дебаркадера перед началом следующего рейса, а вся команда на берегу, кроме вахтенных конечно, и, до отправления часов одиннадцать-двенадцать, делать совершенно нечего. Можно просмотреть лоцию или почитать интересный роман, а можно, просто помечтать. Вахтенные матросы знают свои "обязанности" и, подгонять их нет нужды. Они прекрасно понимают, чем быстрее наведут чистоту на пароходе, тем больше времени останется побалагурить и покурить. Вообще, на флоте - строго заведённый распорядок жизни. Каждый член команды знает - пришёл работать во флот, значит, пришёл в хорошо организованный, спаянный коллектив! Здесь, не на словах, а на деле, применяется поговорка - "Один за всех и все за одного!"
  Раздался негромкий стук в дверь - это, скорее всего, вахтенный матрос пришёл напомнить, что пора идти на смену.
  - Войдите! - пригласил я, заканчивая переодеваться. Осталось надеть мичманку и, я готов заступить на вахту.
  Открылась дверь и в каюту вошёл матрос - Николай Васильев - статный, белокурый парень, всегда весёлый, неунывающий в любых ситуациях и гроза всех девушек. И, не только местных - Затонских.
  - Сергей Владимирович - он, ко всем обращается только по имени и отчеству, - пора на вахту. Вас приглашает на мостик первый помощник капитана, Пигарев, и... откуда он взялся? - добавил он, как-бы про себя. Я видел его утром, уходящим с парохода.
  - Говоришь, на мостик? - уточнил я. Кто ещё наверху?
  - Вся заступающая вахта.
  - Хорошо, Коля. Ты сменился? - поинтересовался я.
  Он кивнул утвердительно головой и вышел из каюты.
  Поднявшись на капитанский мостик и войдя в рулевую рубку, я увидел всю нашу, заступающую на вахту смену во главе с третьим помощником - Александром Циммерманом.
   Они стояли полукругом возле сидевшего на диване и, курившего свой неизменный "Памир" - Пигарева Григория Ивановича. Он, что-то им разъяснял и, часто спрашивал, - ну, как! Поняли?
   Прислушавшись к разговору, я понял - на нашу вахту упало "счастье" в лице Григория Ивановича! Он "попросил" нас навести порядок в носовом и кормовом трюмах.
   Григорий Иванович, практически, никогда не приказывал, а только вежливо просил исполнить то-то, или сделать - это. Ну, как такому человеку откажешь? Правда, ведь?
  Сегодняшнюю работу нужно было понимать так - "чтобы служба мёдом не казалась", да, ещё в ночные часы.
   Пришлось возвращаться в каюту и переодеваться в рабочую робу.
  Уборка грузовых трюмов - это вам не палубу шваброй драить! Здесь лёгкой работы нет. Вначале - подмести всё свободное пространство, потом его промыть шваброй. На чистое место аккуратненько сложить всё, что "плохо", до этого, на взгляд первого помощника, лежало и тд. и тп. и пр.
  Ну, Григорий Иванович!.. Ну, удружил!.. Ну, порадовал!..
  Отбарабанив (так, у нас, между собой говорят) вахту, я принял душ и, с наслаждением улёгся в кровать. Ныла натруженная спина. Повертевшись, так и сяк в кровати, я, нашёл-таки, удобную позу и, вскоре, задремал.
  Сколько я спал - не знаю. Мне приснилась война. Я, полз, к вражескому окопу, а по мне стреляли из пулемёта. Это было, так по-настоящему!.. Мне стало страшно, да, так страшно, что я в ужасе проснулся.
  В ушах раздавалось непрекращающееся татаканье пулемёта, а за дверью каюты слышался топот ног, казалось, все, вдруг, помчались с парохода на берег. Наверное, у меня сработал инстинкт. Вскочив, не раздумывая, на ноги я выскочил из каюты, как был в трусах и майке и, увидев, бежавшего к трапу, подвахтенного рулевого - Щельникова, крикнул ему, - вы чего бежите, как ошпаренные?
  - Котёл! - в ответ прокричал он и, не сбавляя прыти, сиганул на дебаркадер.
  Не долго, сумняшеся, я помчался за ним следом. Проскочив по палубе парохода и дебаркадеру со скоростью зайца, удирающего от гончих, я рванул, что есть мочи, от них, подальше, на спасительный берег. А, на берегу я увидел всех наших.
  Кто-то был одет, а кто-то, как и я, был в трусах и майке. А матрос Ержанов, вообще сверкал белыми кальсонами, с распущенными у щиколоток, завязками. Все возбуждённо говорили, перебивая друг друга и доказывая что-то.
  Татаканье на пароходе не прекращалось долго, а потом, неожиданно, стихло...
  И, тут я вспомнил, а вспомнив, содрогнулся! Такой звук издаёт предохранительный клапан при огромном превышении давлении пара в котле! Если бы клапан не сработал... Боже, спаси и сохрани нас! Микрорайон Гавань и мы, вместе с ним, разлетелись бы мельчайшими частицами на многокилометровом пространстве!
   После наступившей вокруг тишины, мы, друг за дружкой, с опаской, обсуждая случившееся, вернулись на пароход.
  Впоследствии, когда произошёл разбор Чрезвычайного происшествия и, были наказаны виновные, мы узнали подробности ночного переполоха.
  Оказывается, стоявший на вахте машинист, уснул (утренняя вахта самая тяжёлая) и упустил воду из котла. Топка работала на полную мощность и быстро превратила в пар оставшуюся в нём воду. Давление резко поднялось...
   Всё сложилось вместе - уснул машинист, обязанный следить за показаниями приборов, не сработала автоматика, в результате - своевременно, не заработала водяная помпа....
  От страшной катастрофы нас спас, вовремя сработавший предохранительный клапан! Спасибо ему огромное, за то, что он есть - такой небольшой, но такой жизненно необходимый на пароходе!
  Утро нашего выхода в рейс ничем не радовало. Я всё ещё был под впечатлением ночного происшествия. День, тоже не задался. Было пасмурно и ветрено. Пассажиры, медленно, как снулые гусеницы, шли по трапу и поднимались на борт парохода, постепенно исчезая в его чреве, растекаясь там ручейками по классам и каютам.
  Пароход постепенно, заглатывая, как удав, всё подходивших и подходивших пассажиров, наполнялся, оседая до грузовой марки.
  Играла музыка.
  И, вот долгожданный гудок.
  Медленно завертелись колёса, шлёпая плицами по воде. Пристань, вместе с провожающими, стала отодвигаться назад. И, вот, наконец, прозвучала долгожданная команда вахтенного помощника капитана - полный ход!
  Колёса завертелись во всю свою мощь. Пароход двинулся против течения реки, разрезая своим острым носом, как плугом, воду на два крутых вала. А, за кормой оставались лишь волны, покрытые белой пеной, но постепенно и они исчезали, растворяясь в общей массе воды.
   --""--
  
  
   А, ЧТО ЕСЛИ ЭТО?..
  
   Часть первая.
   Сон.
  Вот уже на протяжении многих веков ведутся дебаты о существовании РАЯ и АДА, ТЁМНЫХ и СВЕТЛЫХ СИЛ: о том, что в лесах и болотах водится, или не водится, всякая нечисть - кикиморы, водяные, лешие и, тому подобные существа. А, сколько народных сказок о Бабе Яге и Домовом написано за тысячелетия существования человечества.
   У всех народов, населяющих земной шар, обязательно имеются рассказы о существовании ЗЛЫХ и ДОБРЫХ сил, которые вредят или помогают человеку в той или иной ситуации. И, каждый человек, рассказывающий о своём, конкретном, случае, обязательно добавляет, - "Хотите верьте, хотите - нет, но это, действительно, случилось со мной!" и, для пущей достоверности, укажет год, месяц и число, а особо ретивые - даже место происшествия.
  Я тоже не буду оригинальничать, придумывать различные завязки, для своего рассказа и начну как все - "Хотите, верьте, хотите - нет!"
  Где-то в середине октября прошлого года я пришёл домой с работы очень уставшим и в подавленном настроении. Ломило виски, ноги "гудели". Я не чаял добраться до постели и как следует отдохнуть от напряжённого рабочего дня.
  Жены и сына дома не было. Сын, немного приболел, так жена, неделю тому назад, взяв краткосрочный отпуск без содержания, уехала к своей матери в гости и увезла его с собой, чтобы он подышал свежим воздухом на природе.
  Её мать, а значит, моя тёща, живёт в небольшом городке, расположенном на берегу быстроструйной речушки. Природа там, действительно, изумительная. Закачаешься!
   А, какая в тех местах рыбалка! Я, в прошлую нашу поездку, поймал четыре крупненьких хариуса. То-то была знаменитая уха! Все ели, да похваливали.
   А, тамошние рассветы и закаты! Если бы у меня, ну, хоть чуть-чуть, ну, хотя бы, самую малость были способности к рисованию, то... ну я не знаю, наверное, взял бы и нарисовал картину. Но увы... увы! Как, говорит моя жена, - "Бодливой корове Бог, рогов не дал".
  Приняв душ, я немного перекусил хлебом с сыром и колбасой и, всё это запив горячим чаем (варить пельмени из пачки совершенно не хотелось), забрался в постель и удобно устроившись, смежил веки. Да, забыл сказать - прежде, чем закрыть глаза, я, скорее всего, по многолетней привычке, взглянул на циферблат настенных часов, висящих на противоположной стене. Стрелки показывали - без четверти десять вечера.
   Уснул я быстро - только голова прикоснулась к подушке. Но, вот, во сне... Господи!.. Какой ужасный кошмар мне приснился.
  Я находился среди гор с очень крутыми склонами и, узкое ущелье, в котором я очутился, создавало чувство нереальности. Окружающий меня воздух, как-бы колебался, то сгущаясь до осязаемой плотности (он с большим трудом проходил в лёгкие), то, до странности разреживаясь, мгновенно приобретал цвета радуги. Картина была настолько фантасмагорична, что я не мог поверить своим глазам...
  Странного вида животные, окружившие меня - жабьи пасти с огромными, острыми, как кинжалы, клыками, с которых стекала жёлто-коричневая слюна и, горящие холодным безумием глаза, наводили ужас на всё живое, находящееся вблизи. А это живое - был я! Их похожие на медвежьи, но почему-то с коровьими хвостами, покрытые густой чёрной шерстью, тела были уродливы и, в тоже время, насколько я понял, очень подвижны. Я, даже в мыслях не мог себе представить, что могут существовать такие монстры. И, все они, почему-то были злы именно на меня.
  Обдирая руки в кровь и извиваясь как червяк, я полез вверх ущелья, но поднявшись метра на полтора, не удержался и сорвался вниз. Попробовал ещё раз - тот же результат! В последней, отчаянной попытке спасти свою жизнь и, не быть растерзанным этими чудовищами, я бросился бежать к дереву, одиноко росшему у самого конца ущелья. Это, кажется, была акация, но в том состоянии, в котором находился я, категорически, утверждать не могу.
  Бежал я быстро. Очень быстро - так мне казалось. Задыхаясь и хрипя от недостатка воздуха, обливаясь потом, который, как нарочно, заливал мне глаза, я, почти добежал до него. Но, не тут, то было! Издав громогласный рёв, эти уродливые чудища, все разом, бросились за мной в погоню, чтобы, в конце-концов, растерзать меня.
  Куда мне было равняться с их прытью. Всё - мне КОНЕЦ! - мелькнула в голове мысль и, закрыв глаза от ужаса, я приготовился к неминуемой, страшной смерти, от острых зубов, чудовищ!..
  В какое мгновение сон перешёл в явь я не понял (да был ли он вообще?), но чувство, что я нахожусь в своей спальне, не покидало меня ни на секунду. Была боль во всём теле. Мне не хватало воздуха. Моё горло, сдавленное чьей-то могучей лапой (на какую-то долю секунды мне показалось, что это не лапа, а мощная рука), не пропускало воздух в лёгкие. Я задыхался от удушья!..
  Мне хотелось вырваться из этого, такого страшного, объятья, но моё тело было парализовано. Я не мог, даже пальцем пошевелить, не то, что оторвать от своего горла, сдавливающую лапу-руку. Меня окружала сплошная, без малейшей крапинки света, темнота. Сколько я не пытался рассмотреть своего врага, мне это не удавалось.
  Вот теперь мне действительно - КОНЕЦ! - неожиданно подумал я и, теряя последние остатки сознания, я закричал или мне показалось, что закричал, - ГОСПОДИ, ПОМОГИ! Но голоса своего я не услышал. Вероятнее всего это была искрой промелькнувшая мысль.
  В то же мгновение, всю комнату залил ярко-голубой свет, и... в голове промелькнуло - прочитай молитву! Прочитай молитву! Любую! Хотя бы небольшой отрывок из неё. Ну, хотя бы несколько слов из молитвы!..
  В детстве, я это хорошо помню, бабушка водила меня в церковь, а дома заставляла читать Библию и ещё, какие-то церковные книги. Она очень у нас, богомольная - так все знакомые говорили. А, ещё она заставляла меня заучивать различные молитвы.
  Всё это, по прошествии многих лет, конечно, забылось, но что удивляет, молитва - "Отче наш", крепчайшим образом закрепилась в моей голове и... я начал читать:
   Отче наш, иже еси на небеси.
   Да, святится имя твое. Да приидет
   Царствие твое...
  Сознание медленно-медленно начало возвращаться ко мне и зрение тоже. Я начал помаленьку различать предметы в спальне. Удушья, как не бывало. Появилась возможность движения. Но тело было липким и холодным.
  Медленно поднявшись из постели и, включив свет я, первым делом (опять сказалась привычка), посмотрел на часы. Половину третьего утра показывали они. Проспав столько времени, я должен был бы чувствовать себя, хорошо отдохнувшим. Ничего подобного. По мне будто дорожным катком проехали. Ноги дрожали от слабости и были словно из ваты, а перед глазами, нет-нет, да маячили страшные, разинутые пасти с огромными клыками и, горящие холодной злобой глаза.
  Из-за слабости во всём теле я вынужден был снова забраться в постель, но уснуть, как ни старался, уже не смог. Утром, так и не отдохнув нормально, не выспавшись, я отправился на работу.
  
   Часть вторая.
   На природе.
  ... Прошло несколько недель. Жизнь моя шла, по накатанной колее и я почти забыл свой сон. Во всяком случае, он не напоминал о себе, а я старался не вспоминать о нём. Жене я тоже ничего не рассказал. Зачем её понапрасну тревожить. Верно?
  Выпал первый, в этом году, снежок. Ударил небольшой морозец и, люди надели зимние пальто и шапки. А, через пару дней снег повалил сплошной стеной, и за сутки намёл огромные сугробы.
  Всё вокруг преобразилось. Деревья, крыши домов, скамейки на бульварах - всё было белым-белым, а улицы, казалось, стали уже. Снег, скрадывая городской шум, превратил город в уютное, славное место, но всё же, неудержимо тянуло за город. Хотелось полюбоваться на природу, подышать чистым, не загазованным выхлопными газами, воздухом.
  И вот, заранее, сговорившись с моими давними друзьями - Григорием и Сергеем (Сергей мой тёзка), мы, на джипе, ранним утром выехали за город.
  Наше место отдыха, давно уже обжитое, расположено в районе Горной Ульбинки, в двадцати семи километрах от города, на берегу горной речушки. Место изумительное!. Речка извивается среди крутых горных склонов, поросшими высокими, стройными соснами и елями.
  В воздухе чувствуется запах чистой воды и хвои, а вокруг белый, первозданно чистый, я бы даже сказал - беловато-голубой свежевыпавший снег. Бла-го-дать!
  Приезжайте, сами убедитесь. Между прочим, иностранцы, туристы и бизнесмены, побывавшие в нашей области, называют район Горной Ульбинки - второй Швейцарией. Не верите?.. Напрасно!
  Расположившись на берегу Ульбы (так речка называется), мы разожгли небольшой костерок. Григорий, самый старший из нас по возрасту, пошёл рыбачить, надеясь накормить свеженькой, с дымком, ухой, а мы с Сергеем принялись готовить бивак.
   Было часов девять, а может быть - половина десятого утра. Сосны и ели серебрились под лучами утреннего солнца, речка журчала у наших ног, дышалось легко и свободно. Соответственно природе было и наше настроение. Я даже стал потихоньку что-то напевать, хотя данных для этого у меня ну, прямо скажем - никаких. Мой голос сродни скрипу несмазанных колёс, иранской арбы.
  Дома, когда у меня хорошее настроение и меня так и тянет, так и тянет выступить в качестве Шаляпина или Льва Лещенко, жена сразу же говорит, - "Иди, иди. Пой в другой комнате, да, не забудь дверь прикрыть", а потом, в зависимости от настроения, иногда, добавляет, - "у тебя такой козлетон, со скрежетом, что уши вянут".
  Я так увлёкся устройством походного лагеря, что совершенно забыл о существовании Гриши, но он сумел-таки, напомнить о себе и совершенно неожиданным образом.
  - Эй! Ребята! Посмотрите сюда! Что это творится на том берегу? - кричал он нам взволнованным голосом, - там какая-то чертовщина! Я такого, раньше, в жизни не видел!
  Мы оглянулись на его голос и, действительно, увидели нечто. Между сосен и елей, росших на том берегу, как-то кучно клубился туман, приобретая форму, очень похожую на огромного роста, человека.
  В изумлении от увиденного я даже, кажется, открыл рот. Туман, клубясь и всё более уплотняясь, приобретал вид настоящего человека. Рост его был огромен. На мой взгляд - метра три с половиной - четыре. Голова, величиной со столитровую бочку, сидела на короткой, крепкой шее, плавно переходящей в туловище. Я бы сказал, что у него было какое-то туловище без плеч, или - у него очень покатые плечи.
  Большие глаза, так мне показалось, болотного цвета, посверкивали, а его голое, без всякого намёка на какую-либо половую принадлежность, безволосое тело, было заключено в мерцающий кокон овальной формы. И, он двигался! Двигался в нашу сторону, даже не двигался, а, как-бы кокон перекатывался по земле, не изменяя первоначальной формы.
  Вот он приблизился к воде и, не образовав даже малейшей ряби, заскользил по её поверхности. Цвет овала изменился. Он стал, чуть зеленоватым и теперь, ничем не отличался от цвета воды. Существо в коконе (у меня язык не поворачивается назвать его человеком), выставив огромные руки ладонями вперёд, думаю, таким способом управляло движением кокона.
  - Удираем от греха подальше! - проговорил Сергей полушёпотом и стал быстро собирать вещи, забрасывая их, как попало, в машину, а потом, ещё и прикрикнул на меня, - чего стоишь, раскрыв рот! Давай, шевелись! Заводи джип.
  А Гриша уже бежал к нам, оскальзываясь на камнях, держа в руке не собранный, впопыхах, спиннинг, он, часто оглядываясь, удирал от приближающегося к нам, существа.
  Я, мухой, влетел на переднее сидение машины и дрожащей от страха, рукой попытался вставить ключ зажигания в замок. С первой попытки мне это сделать не удалось. Заставив себя сосредоточиться, я, всё-таки, запустил двигатель. Он заработал мгновенно, казалось, всем своим железным нутром предчувствуя надвигающуюся беду...
  - Бросайте всё! - кричал на бегу Григорий, не выпуская из рук рыболовное орудие с оторванной леской и блесной. Жизнь дороже! - добавил он.
  Подбежав к джипу, он попытался сесть в него и, только тут увидел в своей руке спиннинг. Отшвырнув его в сторону, он, мешком, плюхнулся на переднее сидение машины и захлопнул дверку.
  - Давай, жми! - заорал он на меня.
  Я органически не переношу, когда на меня кричат, а тем более, командуют. Но здесь был особый случай и, я не возмутился. В такой ситуации... лучше промолчать.
  И, я нажал на педаль газа! Бедный джип козлёнком подскочил на месте, а потом, выбрасывая из-под колёс снег, вперемешку со щебнем, рванул вперёд.
  - Ага!.. Догадались! - загремело со стороны речьки.
  А, эхо, подхватив, продолжило - аг-да-лись! И, опять - аг-да-лись!
  Хорошо, что джип не подвёл, выбираясь на дорогу. Да и, с какой стати он бы подводил? Он, хоть и железный, а тоже, наверное, соображает. Елозя и, кое-где, пробуксовывая, он упорно лез по снегу, всё ближе и ближе приближаясь к накатанной трассе.
  - А, ОНО остановилось у места нашей стоянки - послышался голос Сергея с заднего сидения, а потом добавил, - смотрите! Опять заклубилось!
  Я не обратил внимания на его слова - они проскользнули мимо моего сознания. Мне было не до них. Я, всеми клеточками своего существа помогал, как мог, джипу, в его героической борьбе со снегом и за нашу с ним, жизнь! И, мы вырвались!..
  Джип, набирая скорость, помчался по трассе в город...
  - Стой! Да, остановись, ты! - чуть ли не в уши, закричал Гриша, хватая меня за плечо. - Давай посмотрим. ОНО больше не движется в нашу сторону, - добавил он, после небольшой паузы.
  - Действительно, остановись, - попросил мой тёзка. Любопытно, же. Такое мне и во сне не снилось...
  Прижав машину к обочине и не глуша двигатель я, резко, с юзом, остановил его.
  Пот градом катился у меня по разгорячённому лицу, "щипал" глаза. Я снял шапку и, вздохнув, медленно провёл ею по лицу.
  - Смотрите, смотрите! - зашептал скороговоркой, Сергей. Во-о, как закрутилось!
  Обернувшись, я посмотрел на место нашей бывшей стоянки. Там происходило нечто невероятное.
  ОН, находился у берега и, кокон вокруг этого псевдочеловека, как юла, вращался всё быстрее и быстрее, рассыпая вокруг себя искры. Снег мгновенно вскипел, запарил - побежали ручейки...
  Пар, охватывая кокон, казалось, прилипал к нему, закрывая от наших взоров Его фигуру. Всё более уплотняясь и занимая всё большее пространство, пар, окончательно, поглотил кокон...
  На месте нашего бивака остался только густой туман, потом, и он, начал рассеиваться. Всё исчезло, как ночной, кошмарный сон, поутру. На месте тумана лишь чернела проплешина голой земли.
  - Может, вернёмся и заберём, оставшиеся вещи? - не совсем уверенно спросил я. Не ожидая ничего хорошего, от реакции своих друзей, совсем тихо, добавил, - а вдруг, что-нибудь найдём? И, замолчал в ожидании вердикта.
  Верно! ЕГО больше нет, в один голос согласились друзья с моим предложением, а Гриша добавил, - нужно обсудить! Он, Гриша - любитель обсуждать и докапываться до истины. Я, как раз на это, в тайне и рассчитывал.
  Немного посовещавшись и набравшись храбрости от, совместно принятого решения, мы решили вернуться за оставшимися вещами. Любопытство, конечно, тоже было не на последнем месте. Не разворачивая машину я, включив заднюю передачу, вернулся к месту нашего прежнего спуска и, съехал к проплешине.
  - А земля тёплая, - потрогав её рукой, поведал я своим друзьям и, выпрямившись, стал помогать укладывать, оставленные, во время нашего поспешного бегства, вещи в машину.
  Всё! Накрылся наш отдых медным тазом, с сожалением подумал я. Кому расскажи - ведь не поверят! На смех поднимут, а потом, покрутив пальцем у виска, скажут, - пить надо меньше!.. А, тут... хоть бы в одном глазу!
  Конечно, мы ничего "такого" не нашли, хотя искали мы очень тщательно. Шесть глаз - это вам не два, а, тем более, не один.
  Собрав и уложив наш скарб, мы ещё немного посидели в машине, думая каждый о своём.
  - Ну, что, поехали по домам? - поинтересовался я, нарушив общее молчание. Чего тут сидеть и ждать у моря погоды... Мне, так, между прочим, что-то страшновато. Ну, как, не дай Бог, ОНО опять нарисуется во всей своей "красе"! Брр! Вот, прости меня, Господи - страхолюдина!
  - Да, пожалуй, трогай, помаленьку, от греха подальше! - поддержал моё предложение Сергей и, при этом, тяжело вздохнул. Ну, надо же, весь отдых " коту под хвост". Зато страху натерпелись! По самую макушку...
  Двигатель я не глушил. В салоне было тепло и уютно.
  Выбравшись на трассу, я прибавил газу и джип, как застоявшийся скакун Кордовской породы, помчался в сторону города.
  Выходя из машины у своего дома, Гриша со вздохом пожаловался, - жаль спиннинг! Переломился... такой сейчас, днём с огнём не сыщешь. Потом помолчал. немного задумавшись и тихо, полувопросительно проговорил, - А, ЧТО... ЕСЛИ ЭТО?.. и, не закончив, махнул на прощание рукой.
  
   Часть третья.
   А, что если это?..
  После нашей, неудавшейся поездки на отдых в Горную Ульбинку - дни пошли своей чередой: работа, совещания, собрания, дом, семья. Всё, как всегда, всё - как у всех. Почему-то эта поездка оказалась последней в этом году. То у меня не находилось окна в моём жизненном расписании, то у друзей, что-то не складывалось. Казалось, кто-то, или что-то, всегда вставляло нам "палки в колёса". Как только поднимался вопрос о выезде на природу - тут же находилась тысяча и одна причины, чтобы отложить выезд или, перенести её на другое время.
  А, время? Время двигалось семимильными шагами, отсчитывая часы, дни и недели.
  У меня, почему-то появились проблемы со здоровьем, хотя, раньше, я этого не замечал. Стало, как говорят, часто "пошаливать" сердце. Вот, ни с того, ни с сего, возьмёт и "прихватит". Пришлось мне нитроглицерин в кармане носить. Без него - никуда.
   Мой джип (какое красивое название для моего авто), старенькая, но верная и безотказная "Нива", уж заскучал без меня, одиноко горюя в гараже. Ни времени, ни здоровья уже не было, чтобы запрячь моего "Железного коня"!
  Прошёл декабрь. Мы, с семьёй, тихо проводили и, также тихо, встретили Новый 1990 год. По отношению к работе - январь месяц для меня складывался успешно, но вот здоровье... Звоночек потихоньку звенел-звенел, предупреждая и, наконец, грянул НАБАТОМ!
  31-го января, раннее утро, я встречал в кардиологическом реанимационном отделении БСМП, находясь ещё в полном сознании. Потом провал. Нет! Пожалуй, не так. Вначале, у меня началось удушье, потом, разламывающая боль в груди и - провал. Это то, что я помню - "до". А дальше - интересные коленца, иногда, выкидывает наша жизнь.
  До сего дня не могу определиться - Явь это была, сон или, что другое?..
  Вижу себя лежащим, на операционном столе в чём мама родила, но прикрытым до пояса белой простынёй, а надо мной склонённая головка девушки, чудной красоты. Пышные, воздушные, цвета спелой пшеницы, волосы обрамляли её головку и солнечный свет, окружая её ореолом, проникал сквозь отдельные пряди волос.
  Слегка волнистые локоны опускались до оголённых, прекрасных плеч. Её огромные, широко расставленные, светло-коричневые, с золотой крапинкой глаза, внимательно и, в то же время, ласково смотрели на меня. А, её, слегка приоткрытый, коралловый ротик с красивым рисунком губ? О-о! Если бы я был на земле, а не неизвестно где и, моё сердце "стучало", то я бы сказал, - у меня остановилось сердце при виде такой красоты!
  Это был ангел в облике прекрасной девушки - так решил я! Теперь я в этом совершенно уверен. Потому, что впоследствии, я пытался найти её, эту девушку, но у всего персонала БСМП на мой вопрос об этой девушке, был один, достаточно лаконичный, ответ - такой у нас нет и, не было!
  Да, и вот эта девушка прошептала, - "Не волнуйся, ты будешь жить. Твоё время ещё не пришло!" И, опять, сплошной мрак, без какого-либо намёка на, хотя бы один светлый лучик.
  Затем, в какой-то миг, из мрака стала проявляться моя голова без тела, как на цветном портрете и стала перемещаться в сторону, откуда-то появившегося света.
  Я выжил! Да, я выжил, несмотря на обширнейший инфаркт, располосовавший мою переднюю стенку, сверху донизу и, даже захвативший часть задней стенки. Бригада врачей-реаниматоров, которая мной занималась, впоследствии рассказывала, конечно, по моей просьбе, - мы потеряли надежду тебя спасти. Никакие действия с нашей стороны уже не давали результатов и мы, просто стояли, обсуждая ход принятых мер. Неожиданно, для нас, ты открыл глаза и прошептал, - я хочу в туалет. Представляешь наше состояние? Мы впали в ступор! Какое чудо тебе помогло, что ты заново родился? Теперь у тебя два дня рождения.
  Расскажи, что ты видел "ТАМ", если это "ТАМ" есть? Но я, почему-то промолчал и, лишь, неопределённо пожал плечами.
  Да, я выжил! Но, при этом, почти девять месяцев из двенадцати в году, с небольшими перерывами, я провалялся на больничной койке.
  Через год, после случившегося у меня инфаркта, жена, забрав ребёнка, ушла от меня и подала на развод, на прощанье, сказав, - Я ещё достаточно молода и, мне нужна полноценная жизнь и добавила, - а, что мне можешь предложить ты? Уход за инвалидом до гробовой доски и мизерную пенсию?
  И... повторный обширный инфаркт! Параллельно первому! Рядом с первым рубцом и аневризмой. Насколько это опасно?.. Я же не врач. Чтобы ответить на такой вопрос, необходимы соответствующие знания.
  И, опять я выжил. Какое чудо должно было произойти, чтобы я остался живой? До сих пор теряюсь в догадках. После того, как от меня ушла жена и, я, заработал второй инфаркт я, окончательно загрустил. О работе можно было и не мечтать. Инвалид! Стопроцентный инвалид!
  Господи! - взмолился я, - за что наказуешь меня так жестоко? За какие грехи? И, слёза потекли из моих глаз. Я не стыжусь в этом признаться, наверное, потому, что есть какой-то предел человеческим страданиям (у каждого свой, данный ему от рождения), который трудно перешагнуть и только смерть может избавить нас от них.
  Вернувшись из больницы, домой, в свою холодную, опустевшую квартиру, я совершенно опустил руки. Ни на что не было сил. Жизнь моя, в одночасье, потеряла всякий смысл. У меня, даже появилась мысль. Нет!.. Думаю, нет совершенно никакого смысла, озвучивать её...
  Немного отдохнув после дороги и, потихоньку, поплескавшись в ванной, я сел попить чаю и решить, что делать дальше? Как жить? И, знаете? Здравая мысль возобладала над минутной слабостью и растерянностью. Ведь у меня же есть друзья! - подумал я, - они всегда были рядом и, только их поддержка подпитывала мои слабеющие силы. И, я решил!..
  Несмотря ни на какие превратности судьбы, я должен бороться за свою жизнь! Для чего-то же, я выжил после двух инфарктов? Значит это кому-то нужно? А кому? Конечно, в первую очередь, мне и, поставим на этом вопросе точку!
  Прошло дней десять-двенадцать после выписки из больницы. Настроение, как показания барометра осенью, колебалось. То... было всё нормально, то... накатывала беспричинная грусть и, я не знал, куда от неё деваться.
  За окном поздний вечер. Идёт снег. Уличные фонари, покачиваясь на ветру, колеблют свет и тень в квартире и ещё, казалось, кто-то, находящийся за окном, тихонько подвывает, как-бы плача о моём одиночестве и пытается убаюкать меня, утишить мою боль души.
   Единственный выход избавления от всего этого наваждения - сон. Не зря же народная мудрость нам говорит - "Сон, лучшее лекарство от всех болезней!"
  Я так и поступил.
  ... Мне приснился удивительный сон. Я вижу себя, спящим, в своей кровати, как-бы со стороны. Надо мной склонились трое молодых, стройных юношей, одетых в светло-серые костюмы и я слышу их, чуть приглушённый разговор. Прислушавшись, я понял - речь идёт обо мне. И, ещё я понял - это консилиум. Они ведут разговор о моём сердце - нужна ли мне операция или нет.
  Затем, они, продолжая начатый у моей кровати разговор, вышли из комнаты на крыльцо. Хотя я лежу в кровати, но я их хорошо вижу и слышу, как-будто я нахожусь неподалёку и прислушиваюсь к их разговору.
  Один из юношей, обращаясь к двум другим, как-бы убеждая, говорил, - Думаю, нет смысла заменять ему сердце или оперировать его. Ему отпущена долгая жизнь. Потом... посмотрим, как с ним поступить.
   - Хорошо. Пусть будет по-твоему, - согласился юноша, стоявший посредине.
  А третий, лишь кивнул головой в знак согласия с мнением своих коллег...
  И, тут же сон прервался. Я проснулся.
  В окно ярко светило солнце. Настроение было отличное. Я давно, так хорошо и легко, не чувствовал себя.
  Перед глазами всё ещё стояла картина, виденная во сне и, разговор трёх юношей не выходил у меня из головы. Мне, кажется я, даже непроизвольно улыбался, но, в тоже время, я хотел понять, что может значить для меня разговор трёх юношей. К худу или к добру? К добру! - решил я, успокаиваясь и с удовольствием, вылез из постели.
  С этой ночи, на удивление, я быстро пошёл на поправку. Через месяц, уже во всю, ковырялся на даче. С удовольствием стал выезжать на природу. Мой джип, опустивший было голову и погрустневший от скуки, вновь воспрял духом и, перестал капризничать. А, где-то через полгодика, я нечаянно встретил прекрасную женщину. А, ещё через полгода - наша дружба закончилась свадьбой.
  Вот уже девятнадцать лет мы живём, как говорят, в мире и согласии. О лекарствах я не вспоминаю, но на всякий случай, ношу в кармане нитроглицерин, хотя, от долгого неупотребления, он превращается в порошок.
  Иногда, я вспоминаю свои сны и, нет-нет, да подумается - А, ЧТО ЕСЛИ ЭТО?..
  
   --""--
  
  
  
   ГЛАВНОЕ - НЕ БОЯТЬСЯ!
   ... Что же было потом? - спросил он.
   Потом это солнце погасло и,
   наступила ночь...
   (О, Ларионова. "У моря, где край
   земли").
  
  ... Лошади медленно поднимались на очередной взгорок. Они взмокли - на губах висела желтоватая пена. Чтобы лошадям было легче добраться до вершины, мы помогали им, как могли.
   Мы - это папа, мама, дядя Григорий и, конечно же, я. Дядя Григорий - хозяин лошадей и телеги. Он, весь путь беспокоился о них, старался, всеми способами, облегчить им дорогу и, садился в телегу только на равнине или на спуске с очередного подъёма.
  Я сидел в телеге, на наших вещах, и хворостиной подгонял левую, пристяжную лошадь. Она, поворачивая голову в мою сторону, косила на меня глазом, когда я замахивался на неё, но шагу не прибавляла. По-видимому, она не считала меня, а тем более, мою хворостину, серьёзной угрозой для себя.
  Папа с мамой, подталкивали телегу сзади.
  Дорога, вся в ухабах, с глубокой колеёй, размокшей после первых весенних дождей, была настолько тяжела, что, даже я, несмышлёныш, это понимал. После каждого трудного подъёма останавливали лошадей и давали им отдохнуть.
   Дядя Григорий забрал нас с железнодорожной станции сегодня утром, часов в восемь, а сейчас, было четыре часа пополудни, так сказал папа, посмотрев на циферблат своих командирских часов.
  Солнце всё ещё было высоко над головами, но жары не было. Мошка вилась над лошадьми и, тихонько звенела. Лошади, отдыхая, помахивали хвостами и прядали ушами, отгоняя мошку.
   Вокруг, почти вплотную к дороге, примыкал лес - дубы, вязы, а кое-где, проглядывали ели с их, вечнозелеными иголками. В лесу сумрачно и сыро. Оттуда доносился запах прели и, изредка, одинокое кукование кукушки. Окружающее, не смотря на ясный, солнечный день, навевало тоску и боязнь чего-то, неизвестного, поднимало из глубины души какое-то томление.
  Шёл, послевоенный, 1946 год. Мы находились в самом сердце Западной Украины, а вокруг нас, вековечный лес. Мы добирались на новое место жительства и, на новое место работы папы. Мама долго сопротивлялась переезду, сразу, всей семьёй, но папа сумел её уговорить и она, поплакав, согласилась. Моё мнение в расчёт не принималось - что может предложить семилетний мальчишка, не имеющий жизненного опыта и знаний об окружающем его мире.
  Так, мы оказались здесь - на этой лесной дороге, в этом хмуром, неприветливом лесу.
  Дядя Григорий - малоразговорчивый украинец, обутый в солдатские сапоги и, выцветшую, когда-то, видимо зелёного цвета, фуфайку военного образца - был среднего роста, сухощав и очень подвижен. Он, без устали, попыхивая дымком козьей ножки - то шагал рядом с телегой, то кормил и поил лошадей, то бегал за хворостом для костра вовремя остановок на отдых.
  Смотря на него, мне, казалось, что он, даже спит не в постели, а как породистая лошадка, на ногах. Местный житель - он хорошо знал округу и живущих здесь людей, имел большое количество знакомых и друзей. Хмурый с виду - это был добрейшей души человек. В этом я убедился за время нашего нелёгкого пути по лесной дороге. А, потом, в разговорах у костерка, мы постепенно узнали и, кое-что, из его жизни.
  Он воевал. Был дважды ранен и, оба раза, легко. Повезло, - говорил он, подкладывая ветки в костёр. За оба ранения получил две жёлтые нашивки и медаль "За отвагу". Всякого насмотрелся, - рассказывал он , дальше, - даже страх испытывал, особенно, когда, нужно было вылазить из окопа и идти в атаку.
  Вокруг пули посвистывают, мины разрываются - вот, тут-то, закроешь глаза, прочтёшь молитву и... с Божьей помощью, вперёд, в атаку. Да, всяко, бывало... есть, о чём вспомнить, за свою военную жизнь.
  - А, хотите. Я вам один случай расскажу. Тут разговор про атаки и марш-броски не пойдёт. Скажу прямо, как его назвать, сам до сих пор не решил, но никогда, до самой смерти, события, происшедшие со мной в тот день, не забуду.
  Хотите - верьте, хотите - нет, - начал рассказывать он тихим голосом, помешивая деревянной ложкой в котелке и пробуя варево на "соль". Такой со мной случай приключился...
  Подложив ещё немного веток в костёр и, закурив свою неизменную козью ножку, стал медленно, по-видимому, вспоминая события прошлых дней или, вновь переживая случившееся, рассказывать...
  Его украинская речь, перемежаемая русскими словами, для большей понятливости - объяснил он нам, была певуча и красива. Мы, с папой, всё прекрасно понимали, а мама - тем более. Она украинка - родилась в Никополе.
  Затаив дыхание и боясь пропустить хоть слово, мы слушали старого солдата.
  Я много раз слышал рассказы отца о войне. Он воевал в артиллерийском полку, имел звание капитана, но его рассказы, как-бы правильнее выразиться, были более скупыми, менее насыщенными подробностями, что в итоге, так уменьшает красоту любого рассказа-воспоминания. В них преобладала техническая сторона - калибр, азимут, горизонт, навесной огонь и другие, непонятные для моего разума слова. Поэтому рассказ дяди Григория я слушал как сказку, открыв рот от изумления и с восторгом, ожидая следующих слов. Да, он и походил на чудесную сказку...
  ... Стояли мы в одном, небольшом Прусском городишке, - вёл свой рассказ дядя Гриша, на отдыхе и расквартировали нас в старинном Рыцарском замке. Городишко - название я сейчас не могу выговорить, потому, что я немецкому языку не обучен, располагался на невысокой горе, а замок - на самой вершине. Этот городок мы отбили у немцев дня два назад. Так вот... нас оставили охранять замок, а заодно, отдохнуть.
  - Дядя Григорий! А, замок - взаправдашний? - перебил я его, любопытствуя, - Высокий?
  Мама, шикнула на меня, и я замолк, а дядя Григорий, сделав пару затяжек из козьей ножки и выпустив дым из ноздрей, продолжил:
  Разместились мы в большой комнате, в первом этаже. Комната огромная, квадратная - метров по двадцать каждая стена в длину и, все увешаны коврами и картинами. На коврах развешаны кинжалы, сабли, ружья старинные. Всё искусно украшено затейливой резьбой и отделано золотом и серебром.
   Портреты тоже красиво нарисованы. На них, по-видимому, вся родословная здешних хозяев выставлена. Почти все в париках до плеч, а на некоторых, шляпы с перьями. А, орденов то на них навешано, а медалей... ну, чистые генералиссимусы!..
  А на двух картинах, что висели поближе к выходу, сцены охоты с собаками... одно слово - красота! Как в музее! Да... по-видимому, хозяева не успели всё это добро вывезти или спрятать, а может, не захотели? Думали, их доблестная армия не пустит нас сюда, но мы быстро и упорно наступали. Чувствовали - скоро войне конец!
  Докурив козью ножку, он поднялся, ещё раз попробовал варево и, проговорив - готово! - поставил котелок на землю, подальше от огня. Мама достала чашки и ложки, нарезала хлеб, а дядя Гриша вытащил из своего мешка кусок сала, посыпанного крупной солью и красным перцем. Он отрезал каждому по ломтю, а остальное, завернув в расшитое цветочками полотенце, положил назад в вещевой армейский мешок. Когда пшённая каша и сало были съедены, стали пить чай.
  Немного, о чём-то поразмышляв, дядя Гриша собрался было продолжить свой рассказ, но папа, совершенно не вовремя, по моему разумению, перебив, его, не начавшееся повествование, предложил папиросу. Я, нетерпеливо ёрзая, ждал, пока они прикурят свои папиросы.
   Какое это мучение ждать продолжения интересного рассказа и не мочь поторопить рассказчика.
  Наконец, дядя Гриша, выкурив почти половину папиросы, продолжил.
  - Так на чём я остановился? - задумчиво поинтересовался он и загадочно посмотрел на меня.
  - На замке и картинах! - быстренько напомнил я.
  Меня очень заинтересовал рассказ и я, жаждал услышать его продолжение.
  - Да, так вот... Мы, никогда не видавшие такую красоту - продолжил он, - стали с интересом всё это рассматривать и трогать руками, некоторые из нас, стали снимать оружие со стен и примерять на себя.
  Нас было восемь человек - почти отделение. Все из разных деревень, разного роду-племени - мы были любопытны, как дети. Рассматривая портреты, я удивлялся мастерству художников, написавших их. Люди на портретах были как живые, а один - на портрете, мне, наверное, померещилось, даже пару раз моргнул. Подумав, что это мне "показалось" после выпитой солдатской чарки пущенной по кругу, я сразу же выбросил это из головы и постарался забыть.
  Побродив по замку и налюбовавшись его красотами, мы постепенно угомонились и стали располагаться, кто как может, на ночлег. Командир отделения приказал тушить свет и прекратить разговоры. - Всем спать! - повторил он.
  Мы очень устали за прошедшие дни боёв и предоставленный нам день отдыха - был заслуженной наградой за наш тяжёлый, ратный труд. Спал я крепко, тяжёлых снов не видел и, никакие предчувствия, вечером, меня не томили.
  Проснулся я сразу от ударившего в глаза, света. Приподняв веки, я подумал, что у меня галлюцинация и не сразу сообразил, что к чему. Окружив нас плотным кольцом, с автоматами наизготовку, стояло десять- пятнадцать немецких солдат и офицер.
  Один портрет на стене отсутствовал, а на его месте зиял проём открытой двери.
  Офицер, очень похожий на одного из нарисованных на портретах, резким, командирским голосом прокричал, - "Aufshtain! - russische schvain!" И, коверкая слова, по-русски добавил, - Встьять собъяки! - а потом, добавил, - "Hende hoh!"
  Кто-то, из наших, медленно поднимаясь, проворчал, - "Отдохнули! Мать твою!".
  А на потолке, ярко светила равнодушная ко всему, люстра.
  Захваченные врасплох, да ещё спросонья, мы не успели схватиться за автоматы и, поэтому, поднимались, хмуро поглядывая на немцев, безоружными. Краем глаза я заметил, как сержант, неожиданным движением руки, выхватил из ножен свой нож и резко метнул его в офицера. Скорее всего, он попал - раздался стон и, тут же, прозвучала команда - "Fojar!"
  Как десяток швейных машинок, застрочили автоматы немцев. Пуля ударила по ноге - нога подкосилась и я, упал, потеряв от страшной боли, сознание. Пришёл я в себя, когда, кто-то снял с меня тяжесть, давившую на грудь. Это было тело сержанта - мёртвого. В него попали первые пули и, случайно, он своим телом закрыл меня. Так я получил своё первое ранение.
  - А, немцы? - догадавшись о моём не высказанном вопросе, он продолжил - немцы, всё это время прятались в потайном ходе замка, скрытого одним из портретов, на стене. Наши часовые, услышав стрельбу, подняли тревогу - тревожная группа ворвалась в замок, но никого, кроме убитых, не увидела. Всё было на месте и, кто стрелял - неизвестно. Я, придя в себя, указал им на портрет и сказал, что немцы пришли оттуда. Больше часа ушло, чтобы найти секрет открывания двери. Проверили подземный ход - в нём никого не было. Немцы ушли в неизвестном направлении.
  Мы молчали, Каждый думал о своём.
  Папа, закуривая новую папиросу, проговорил, - да... вам несказанно повезло, Григорий! Такое везение случается раз в жизни и то, не у всякого и, после небольшой паузы, добавил, - значит, судьба не захотела, чтобы вы погибли. Для чего-то вы, ещё были нужны ей.
  Мне очень понравился рассказ дяди Гриши. Жаль только - "наши" не поймали немцев. Я, разохотившись слушать, хотел уже попросить ещё, что-нибудь рассказать интересное, но он, посмотрев на небо, сказал, - пора ехать!
  Мама стала собирать посуду, а он пошёл к лошадям...
  
   * * *
  Вокруг был всё тот же хмурый, тревожный лес. Пристяжная, всё также ленилась, лишь коренник добросовестно зарабатывал себе на пропитание. Дядя Гриша, почему-то хмурился и в глазах у него, нет-нет, да проскальзывала тревога. Подозвав к себе папу, он о чём-то долго с ним разговаривал.
  Вернувшись к нам, папа сказал, что в этом районе пошаливают бандеровцы, не до конца, выловленные в лесах и, что Григория это очень тревожит. Как бы нам не нарваться на них. Могут и расстрелять!
  Мама, тут же "завелась".
  - Я же говорила тебе, Вячеслав, езжай один - устроишься, тогда и заберёшь нас!.. Громко, перемежая украинские и русские слова и всё более распаляясь, она, чуть ли не кричала, - ещё и ребёнка везём с собой, на погибель! Папа, пытаясь её успокоить, всё повторял, - перестань, Вера! Всё будет, хорошо. Наконец - это, только предположение...
  Постепенно, мама перестала ругаться и, уже не так хмуро смотрела на папу. Но тревога, появившаяся в её глазах, не проходила. До "Миста", так называл наш конечный пункт, дядя Гриша, оставалось километров пять.
  Напуганный, я внимательно всматривался, в окружавший нас кустарник и, всё ждал, когда же из кустов выскочат бородатые дяденьки-бандеровцы. И дождался!..
  Впереди, метрах в ста пятидесяти, перегораживая колею, лежало дерево. Папа, увидев поваленное дерево - побледнел, а мама прижала меня к себе одной рукой а другой, прикрывая рот, наверное, чтобы не закричать, прошептала, - ой, лышенько!.. Смертушка наша пришла! Дядя Гриша, натянув вожжи и сказав, - тпру! - остановил лошадей.
  - Шо будимо робыть? - спросил он у папы и как-бы у самого себя.
  Посовещавшись несколько минут, решили продолжить путь, надеясь на лучшее. Разворачивать коней и телегу в обратную сторону, тем более в такой ситуации, не имело смысла. И, ещё одно соображение имелось в запасе, а вдруг, дерево само упало... от старости?
  Мы не доехали метров около двадцати до поваленного дерева, как из ближайших кустов, вышел, держа в руках автомат, направленный на нас, одетый в полувоенную форму, человек. На нём были солдатские шальвары, заправленные в кирзовые сапоги и тёмный, помятый пиджак поверх сатиновой, не первой свежести, рубашки, а на голове, залихватски, набекрень, сидела военная фуражка, без звёздочки.
   Лошади, дойдя до преграды, остановились сами.
  Бандеровец, в этом мы теперь совершенно не сомневались, картинно держа автомат перед собой, махнул рукой и из леса вышли ещё двое - почти также одетые и, держащие в руках винтовки с облезлыми прикладами.
  Мы, с мамой, сидели, ни живы, ни мертвы и боялись пошевелиться. Но, в то же время, меня разбирало страшное любопытство и, я, во все глаза, рассматривал их. Вот они, оказывается, какие - бандиты!
  Они подошли к телеге - заросшие щетиной лица, запах давно не мытых тел и тяжёлый, какой-то затравленный, исподлобья, взгляд.
  Такой взгляд я однажды видел у бездомной собаки, которую мы с мальчишками гоняли.
  Первый, который покартинистее, оглядел нас и, задержав, на несколько секунд, взгляд на маме, подошёл к дяде Грише и стал с ним разговаривать.
  - Дядько! Куды трапыш, кого вэзэш? - посматривая на маму и папу, спрашивал он по-украински, а потом, ещё раз посмотрев на папу, добавил, - докумэнт маеш, чи, ни?
  - Який докумэнт? - поинтересовался дядя Григорий, - як що справка из сильского совету? Так е. Ось вона и полез рукой под фуфайку, чтобы достать справку.
  Стий, дядько! - неожиданно приказал бандеровец, - высунь, свою граблю, назад! Та потыхэньку! И, обратившись к нам, показал автоматом на землю:
  - Уси злазьтэ! Як шо нэ так, зразу стриляю! Степан, возьмы йих на прицел! - приказал, он, другому бандеровцу.
   Худой и долговязый, бандеровец направил свою винтовку в нашу сторону и клацнул, угрожающе, затвором.
  - А ты, Мыкола, провирь "кабриолету" - щегольнул он знанием лошадиного транспорта.
  Мы, послушно, но с опаской, слезли с телеги и, отошли шага на два-три чуть в сторону. Пока Мыкола шарил в наших вещах, мама ругалась на него за неаккуратность и довела его до того, что он, не выдержав, гаркнул, - цыц, стервозо! У, тому свити, цацки та платя - нэ трэба! - и, мама, как-бы споткнувшись на всём бегу, притихла и только лицо её, пылало жаром от возмущения.
  Папа был бледен. Сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев, он, молча, наблюдал за происходящим и, было видно, с каким трудом ему удавалось это молчание.
  Закончив осмотр вещей и не найдя оружия, Мыкола забрал сало и остатки хлеба, прихватив, заодно, пару маминых красивых полотенец. Видно было, что мама что-то хотела сказать резкое, но взглянув на папу, промолчала, хотя и с видимым усилием. Я помню, с какой любовью и старанием она вышивала эти полотенца, сидя у плиты в бабушкином доме.
  Я, с неослабевающим интересом наблюдал за всем происходящим вокруг меня, еще не до конца понимая серьёзности нашего положения, но когда главарь, плотоядно улыбаясь, подошёл к папе и маме и проговорил, - зараз буду робыть обыску! - лицо у папы изменилось.
  Вот тут я испугался! По-настоящему испугался! Сейчас должно, что-то произойти! С таким лицом, какое сделалось у папы, идут на всё, даже на смерть!
  По-видимому, главарь это тоже почувствовал. На мгновение замерев, он, неожиданно, повернулся к дяде Грише и резко приказал ему, - завэртай свий шарабан до лису! Бачиш колию!..
   А, вы, геть за ним! - повернулся к нам старший и, тут же, - Мыкола, Степан, доглядайтэ за усима. Як що побигнуть - стриляйтэ! - Я пиду у пэрэд, а вы з конямы и заарэштованными, гонить до базы! - добавил он, напоследок.
  Делать нечего. Повернув лошадей в просеку, последовали за главарём в самую глубь леса.
  Дядя Григорий вёл лошадей за повод, а мы шли за телегой под конвоем двух бандеровцев. Метров через двести-двести пятьдесят, в лесу трудно определить расстояние, особенно для меня, старший бандеровец, свернул на какую-то тропинку и исчез в кустах.
  Следовавшая за нами охрана, как только не стало возле них командира, повесив винтовки на плечо, закурила цигарки и завела неспешный разговор. Папа, достав коробку папирос "Казбек", тоже хотел закурить, но второй охранник, не долговязый, крикнул грубым, пропитым голосом, - дай сюды! - протянул руку и выхватил папиросы.
   По-видимому, Мыкола был не в духе.
  Не меняя порядка - дядя Гриша, лошади с повозкой и мы, со своими сопровождающими, следовали по лесу минут сорок. Я очень устал и стал спотыкаться. Мама, повернув голову, обратилась к долговязому Степану с просьбой:
  - Послухайтэ, люди добри! Нэхай хлопчик зализэ у бричку, а? Йому ж тяжко.
  - Ничого йому нэ зробиться! - ответил Мыкола вместо Степана.
  - У вас шо, своих дитэй нэма? - уговаривала их мама, - казна що говорите!
  - Иды, хлопчик, сидай, - разрешил Степан, махнув рукой в сторону повозки. Мыкола, воно ж малэ, - добавил он, повернувшись к нему.
  Я, уцепившись за повозку, влез и блаженно растянулся на вещах. Ноги "гудели" от усталости, а лицо моё было мокрым от пота. Наслаждаясь отдыхом, я подумал, - а совсем они не страшные - эти бандиты. Правда, если подумать хорошенько, то Мыкола - нехороший, злой. Но это, наверное, от голода... вишь, как на сало с хлебом, набросились.
  Проехав ещё немного, мы перебрались через какую-то мелкую речушку и оказались у цели нашего затянувшегося передвижения.
  Перед нами, на небольшой поляне окружённой густым лесом, расположились несколько землянок, покрытых дёрном. У одной из землянок горел небольшой, бездымный костёр и оттуда доносился запах пищи. По-видимому, кем-то предупреждённые заранее, нас ожидали человек около двадцати, бандеровцев - по-разному одетых и с различным оружием в руках. Молодые и пожилые - все они были на одно лицо - усталые, угрюмые, а в глазах, обращённых в нашу сторону - проглядывалась обречённость. От таких людей ждать хорошего - напрасная трата времени.
  Из середины этой разношёрстной толпы, вышел, сопровождаемый нашим бывшим "старшим", бандеровец, одетый в кожаную куртку и с двумя наганами в кобурах. Наши охранники, подталкивая в спины, подвели нас и дядю Григория к нему и приказали остановиться. Я прижался к маме, обхватив её руками.
  - Кто такие, будете? - чисто, по-русски, спросил главарь, глядя на отца и, продолжил, - зачем пожаловали в наши Палестины? И, не дожидаясь ответа, обратился к сопровождавшим нас, - обыскали? Те, потупившись, промолчали. Вместо, наших двух конвоиров, ответил их старший, сказав, что обыскали нас и повозку - оружия не нашли.
  - Так, кто вы? - вновь обратился к отцу главарь.
  В разговор, неожиданно, вступил дядя Григорий, Он, показав на нас пальцем, по-украински, стал многословно объяснять (а я, то думал он молчун!), что мы дальние родственники его двоюродной тётки и, он везёт нас к себе в гости, потом стал перечислять каких-то родственников в этом и других районах. Совсем выдохшись и вспотев от страха за свою жизнь и, я думаю, за нашу тоже, оглядел окруживших нас бандитов...
  - А, можэ, - после небольшой паузы добавил он, - чоловик и його дружина найдуть тут, яку нэбуть працю, та й зовсим залышатся тут.
  Из толпы раздался чей-то грубый голос, - брэше, сучий сын! Цэ вин москалей вэзэ до миста! Повисыть його та москалей!
  И, тут случилось то, чего никто не ожидал
  - Повисыть нас?! - закричала в толпу мама. Яки мы москали, га? Вы тильки гляньтэ на того недоумка! Вин зовсим з глузду зйихав! - и такая ярость была в глазах и голосе моей мамы, что, близ стоящие, попятились от неё.
  - Замовчи жинка! - раздался голос нашего старшего, - нехай твий чоловик скаже, а то вин усэ мовчить, та мовчить.
   Все обратили свои взоры на папу. Он стоял бледный, но в нём не чувствовалось страха. Сжатые кулаки да ходившие под кожей лица, желваки, говорили о большом нервном напряжении, но никак не о трусости.
  - Да, мы едем в этот город, чтобы жить и работать! - заговорил он, не повышая голоса и смотря в глаза тому, в кожанке. Я, неплохой механик и надеюсь, что мы обоснуемся здесь надолго. Григорий, мой бывший сослуживец и дальний родственник, пригласил нас к себе, пообещав здесь работу. Надеюсь, Вы меня поймёте? Я должен кормить семью и одевать. Он ещё что-то хотел сказать, но его перебил голос Степана...
  - Громадяне! Вы мэнэ знаетэ, шоб нэ сбрэхать, пивтора року и, обведя всех суровым взглядом, спросил, - так, чи, ни?
  - То так, - раздалось несколько голосов из толпы.
  - Вы, хоть едный раз, чулы от мэнэ кривду? - снова спросил он и, не дожидаясь, что ответят его соратники, продолжил, - я знаю цю людыну ще з вийны. Вин мэнэ зовсим, мабуть забув, а я помню! Я росказую це для того, шоб вы тэж зналы, яка вин добра людына. Ця людына спасла мэнэ вид смэрти у жорстокому бою. Колы б нэ вин - нэ було б мэнэ посэрэд вас!
  Папа, повернувшись к говорившему, долго и пристально вглядывался в него, а потом неуверенно проговорил, - неужели это ты, Степан? Ты очень изменился! Я бы тебя никогда не узнал, не напомни ты мне...
  А, Степан продолжал говорить, уже повернувшись к своему главарю, - пан Командир, отпустить йих! Нихай воны йидуть до миста. Цэ добри людыны. Та й с Гришей вы знайомы... Вин зла никому нэ зробыв, - умолял он своего командира. - Будь ласка, пан Командир!
  Все молчали - ждали решения главаря. А я плакал от страха. Мне было очень страшно. Я боялся этих угрюмых, заросших волосами лиц, что так неприязненно, исподлобья смотрели на нас. Каждый взгляд, брошенный на меня, пугал до дрожи. Меня пугал лес, который окружал нас и, эти, как норы, землянки.
  День клонился всё больше и больше к вечеру, а солнце опускалось всё ниже и ниже и только его краешек, как-бы, на мгновение, зацепившись за верхушки деревьев, чуть-чуть продолжал освещать поляну. А, потом, вокруг стало всё серым. Из глубины леса потянуло холодом и сыростью.
  Все с нетерпением ждали решения главаря. Мама с надеждой смотрела ему в лицо, а папа, взяв меня за руку, заглянул мне в глаза и тихо, чтобы никто другой не услышал, прошептал, - главное, сынок - не бояться!
  Затянувшееся молчание прервало, неожиданное, раздавшееся из глубины леса, ржание лошади и из просеки показался всадник. Он подъехал к главарю банды и, соскочив на землю, стал шептать ему что-то на ухо. Остальные бандиты насторожились.
  Я замер в ожидании чего-то нехорошего, даже слёзы сами перестали литься из глаз.
  Выслушав прибывшего на лошади, главарь о чём-то поразмышлял, затем повернулся в нашу сторону и, махнув рукой в сторону просеки, жёстко приказал, - уезжайте! Немедленно! Круто повернулся к своим и. пошёл в сторону землянки с костром перед входом. Все бандиты, молча, последовали за ним. Только Степан, проходя возле нас, прошептал, - уходьтэ быстрише! Нэ поминайтэ лихом...
  Нас не пришлось долго уговаривать. Лошади всё ещё стояли не распряжённые, вероятно по забывчивости бандитов. Мы быстро сели в повозку, и, не мешкая, пустились в обратный путь. В просеке уже было темно, но дядя Гриша всё нахлёстывал лошадей, стараясь поскорее выбраться из лап, такой близкой смерти. А я, крепко ухватившись за борта повозки, шептал, сказанные папой слова, - главное не бояться! Главное - не бояться!
  
   --""--
  
   АРЫСЬ.
   ... Но здесь произошло неожиданное
   и удивительное событие,память
   о котором до сих пор жива...
   (Повесть о Ходже Насреддине)
  
   Семнадцатого, утром, часов в девять, мы переезжали по мосту через мать всех рек России - Волгу. Мимо вагонного окна мелькали фермы железнодорожного моста, разделяя пейзаж на маленькие диапозитивы. Видно было, как вниз по течению, старательно крутя красными большими колёсами и пуская дым из белой с синей поперечной полосой, трубы, казавшийся маленьким на таком расстоянии, пароход тащил связку плотов.
  Солнце, в этот день, начало палить с раннего утра (как-никак июль месяц). Мы ехали в плацкартном вагоне, битком набитом говорливыми пассажирами. Детишки, играя в пятнашки, бегали по всему вагону, никого не слушая, налетая друг на друга, на взрослых и, даже чуть не сбили с ног проводницу, разносящую чай. Отовсюду раздавался то, детский плачь, то чей-то безудержный хохот, а вскоре послышалось пьяное:
   "Ой, ты Волга, мать родная...
  Ехать было тяжело, нам, во всяком случае. И вся тяжесть этой поездки, то есть связанные с ней неудобства, как говорила мама, лежит на совести папы, потому, что он не позаботился своевременно приобрести билеты на скорый поезд. Поэтому папа, видя мамину раздражительность, не спорил с ней а, только молча, попивал чай.
   На мой неискушённый в таких вопросах, взгляд - это самая правильная позиция со стороны мужчины. Пусть себе вокруг бушует ураган слов, а ты помалкивай и попивай чаёк. А, когда словоизвержение выдохнется, выжди чуток и, можешь вести интеллигентный разговор в духе - я столько труда вложил чтобы... и тебя благосклонно выслушают.
  Ближе к вечеру пересекли ещё одну крупную реку - Урал. Теперь поезд шёл по территории Казахстана. Наш поезд назывался почтовым. Я спросил у папы - почему почтовый?.. Хотя, я и сам давно догадался, почему - сразу за паровозом были прицеплены два почтовых вагона.
   Мы останавливались на каждом полустанке, иногда, даже посредине степи, пропуская встречные и обгоняющие нас пассажирские поезда и, больше, на мой взгляд, стояли, чем двигались. Стояли минут по двадцать-тридцать. От наскучившего всем безделья и однообразия пути, пассажиры выходили из вагонов и прогуливались вдоль поезда.
  А вокруг степь, безоблачное небо и солнце. Изредка, очень высоко в небе, виделся, летающий кругами, орёл, высматривающий добычу...
  Ночь тоже не давала отдыха - в вагоне было очень душно. Он за день накалялся так, что даже внутренние вагонные перегородки были горячими. Все вокруг, спали мокрые от пота и дышали открытым ртом, а ещё, не давая спать, то тут, то там по всему вагону раздавались то чей-то натужный кашель, то кто-то храпел так, что становилось страшно и, всё время, постоянное ночное бормотание. Как тут уснёшь?..
  Давно, позади, осталось Аральское море с его обилием, на каждой станции и полустанке торговок, в цветастых платьях и белых тюрбанах. Они выходили к каждому проходящему пассажирскому поезду - одни вяленную и свежую рыбу, айран и кумыс, другие - горячие, круто наперчённые манты или казахские лепёшки и курт.
  Мальчишки, все чумазые и загорелые до черноты, в разноцветных тюбетейках на стриженных под "ноль" головах, бегали вдоль состава с вёдрами и бидонами, полной холодной колодезной воды. Кружка воды - от трёх до пяти копеек. Даже пятилетние девчонки и мальчишки, таща тяжёлое ведро, вдвоём, предлагали купить "Су".
  Поезд останавливался и пассажиры, выскакивая из вагонов, сразу попадали в "объятия", галдящей на разных языках, толпы. Некоторые торговки бегали от вагона к вагону и предлагали, выглядывающим из окон вагона пассажирам, свой товар.
  Было шумно и жарко и это было лето то ли 1947, то ли 1948 года.
   * * *
  Мы часто переезжали из одной республики в другую, с юга на север и с запада на восток. Такая работа была у отца. Я очень любил его и восхищался. Одетый в военную форму - зелёная гимнастёрка или китель, застёгнутый на все пуговицы, тёмно-синие галифе и хромовые сапоги со скрипом, перетянутый портупеей, темноглазый и стройный, он выглядел очень мужественно.
  Я не в него. Я в маму и её родню. У меня мамины серо-голубые глаза тёмно-русые волосы на голове и ходить так, как ходит отец - печатая шаг, я не умею. Отец часто делал мне замечание - при ходьбе не шаркай ногами, ты же не девяностолетний дед и, никогда, слышишь сынок, никогда не держи руки в карманах. Ты же не урка из подворотни!
  В принципе, у нас всегда было чемоданное настроение. Сейчас мы ехали в Текели. Мы, с братом, лежали на верхней полке вагона и рассматривали, наплывающий навстречу поезду, пейзаж.
   Степи, степи. Изредка, то там, то тут, неожиданно закручивался вихрь, неся тучу пыли, перекати-поле и всё, что попадалось ему на пути. Иногда он пересекал путь поезду и, остановившись на мгновение на рельсах, как бы ожидая его, вдруг срывался и, как ретивый жеребёнок, уносился вскачь.
  Часто встречались верблюды и ослики. Любопытно было видеть, как маленького росточка ослик с тоненькими ножками, вёз на себе огромную копну сена или верхом на нём ехал громоздкий человек, в цветном толстом халате и тюбетейке.
  Однажды, на каком-то полустанке, мальчишка, сидя верхом на верблюде, решил устроить гонки с паровозом. Ну, куда ему было тягаться с железным конём, гремящим железом и изрыгающим клубы дыма и пара. Проиграв соревнование, он радостно засмеялся и умчался в жаркую даль степи, где как волшебное марево, шевелился воздух.
  Под стук колёс мы засыпали, под стук колёс мы вставали на следующий день. Так проходил день за днём.
  И вот, наконец-то, настал день, когда наш поезд, замедляя ход и подавая гудки, подошёл к какой-то станции. Папа сказал, что здесь у нас пересадка на другой поезд. Я не очень хорошо запомнил само здание вокзала. Запомнилось только - одноэтажное белое здание с небольшими окнами, выступающий на перрон выходной тамбур и надпись на фронтоне - "АРЫСЬ".
   Поезд, на котором нам нужно было ехать дальше, уходил ближе к вечеру, а сейчас перронные часы показывали два часа и сорок семь минут. Отец с мамой разместили нас - меня с братом, бабушку и все наши вещи в углу, между выходным тамбуром и стеной здания вокзала.
  Сложив вещи в кучу и загородив их двумя чемоданами, отец приказал нам сесть на них, никуда не отлучаться и ворон не ловить, то есть, в переводе на понятный язык, смотреть в оба.
   Оставив бабушку, старшей - в нашей небольшой, но ответственной группе (не могли же они, в конце-концов, такое серьёзное дело, как охрана нашего семейного добра, доверить таким несерьёзным людям, как мы с братом), они пошли закомпостировать билеты.
   Но, мы то, с братишкой сразу поняли, почему это бабушку назначили старшей по команде. Понятное дело - чтобы присматривать за нами.
  Мы сидели на чемоданах и таращили глаза на всё, что вокруг нас происходило.
  По железнодорожным путям, а их на станции было несколько, туда и сюда, окутанный то дымом, то паром, посвистывая и погукивая, бегал маневровый паровозик "кукушка". Он подхватывал вагоны, по одному, а то и по два-три, то увозил их куда-то, то сцеплял друг с другом, перетаскивая с одного пути на другой.
   Он трудился, как пчёлка и на наших глазах, из отдельных вагонов, гружённых песком, углём, досками, какими-то ящиками, составлял целые поезда. Потом к ним подкатывал огромный паровоз и увозил куда-то за горизонт, в другие города и республики.
  Это было так захватывающе интересно, что мы, совершенно обо всём позабыли и, так увлеклись наблюдением за паровозиком, что, даже не обратили внимания на подошедший к перрону пассажирский поезд.
  И, лишь когда он, как рассерженный гусь, зашипев тормозами и полязгав буферами, остановился, как раз напротив нас, закрыв весь обзор, вот, только тогда мы перевели взгляд на него.
  Проводницы вагонов открыли двери.
  На перроне уже давно толпились уезжающие, провожающие и встречающие. И, почему это мы раньше их не замечали? - подумал я. И, тут как стрельнет в голове фейерверком. Так ведь люди есть везде, их много, а вот паровозов, да ещё таких маленьких - раз-два и обчёлся.
  Успокоив свою совесть таким рассуждением, я стал наблюдать за пассажирами.
  Оказывается здесь, на перроне, тоже происходило много чего интересного.
  Кто-то спрашивал - где остановился седьмой вагон, кто-то прощался с родными и друзьями. Всюду раздавался говор. Слышно было, как кто-то плачущим голосом всё повторял, - Ванечка! Ванечка! - как же я без тебя? А с другой стороны донеслось - Коля! Билеты не потерял? Смотри у меня, уши оборву!..
  Уезжающие, похватав сумки, чемоданы и мешки, сталкиваясь и натыкаясь, друг на друга, бегали по перрону вдоль поезда, надеясь в этой толчее, быстрее остальных попасть к своему вагону и, главное, угадать, где же он остановился? Провожающие следовали за ними, создавая ещё большую толчею и неразбериху.
  Такую картину или, очень похожую на неё, можно увидеть на любом вокзале, большом или маленьком - роли не играет.
  Папы с мамой всё ещё не было. Мы, раскрыв рты, наблюдали за происходящей вокруг нас кутерьмой и совершенно забыли о наших обязанностях.
  Бабушка тоже была далеко от мира сего. Она читала какой-то захватывающий роман и так увлеклась происходящими в книге событиями, что даже забыла о своей привычке - почёсывать нос.
  Наконец поезд поглотил, как кит макрель, уезжающих, выплюнул из своего чрева провожающих и, загудев, пополз, как гусеница, от перрона.
  Провожающие, оказавшись вновь на перроне, стоя напротив вагонных окон, докрикивали последние - прощай! Или... не забывай писать!
  Медленно, набирая скорость, как будто готовясь к длительному марафону, поезд покидал вокзал. Постепенно перрон стал пустеть и, очень хорошо было видно, как вагоны, один за другим проплывали мимо нас. Из окон вагонов выглядывали уезжающие, махали на прощанье рукой и, ещё что-то писали в воздухе пальцами. Некоторые опоздавшие пассажиры на ходу вскакивали на подножки вагонов.
  И, вот, наконец, показался последний вагон с красным фонарём на кронштейне. За ним бежали, пытаясь догнать, два отставших пассажира. У одного из них в руках был зелёный армейский вещевой мешок, ну, точь в точь, как наш. Мы в таком мешке держали сухари и сало. Мало ли, что может случиться в дороге, а с таким, не портящимся от времени продуктом, можно день-два продержаться.
  Увидев двух отставших от поезда пассажиров, бабушка отвлеклась от книги и принялась просить Бога, помочь им. Мы, с братом, тоже переживали за них. Наконец, одному из них, удалось ухватиться за поручни, убегающего от них вагона и подать руку своему товарищу. Оба поднялись на заднюю площадку вагона.
  Уф-ф! Не, знаю, как кто, а я так переживал за них, так переживал, что, по-моему, даже дышать перестал.
  Паровоз ещё раз подал гудок, как бы прощаясь со станцией, городом и нами.
   Облегчённо вздохнув, мы стали наблюдать за происходящим дальше. Бабушка, сотворя молитву Николаю Угоднику, поблагодарила его за помощь, чуть не отставшим от поезда пассажирам, вновь принялась за свой роман.
  Через некоторое время пришли и мама с папой. Выстояв, немалое время в очереди, они закомпостировали билеты на нужный нам поезд.
  До его прихода оставался ещё час и мы, решили перекусить. Доставая сумку с продуктами, мама обратила внимание на отсутствие вещевого мешка с сухарями. На строгий допрос, учиненный мамой, мы с братом, только хлопали глазами, а бабушка разводила руками. В конце-концов, сопоставив факты, мы ужаснулись от догадки, куда подевался наш рюкзак.
  Рассказали, как переживали за отставших пассажиров, как бабушка молилась Николаю Угоднику и, что наш рюкзак, в настоящее время едет совсем в другую сторону, чем надо.
  Выслушав наш сбивчивый рассказ, папа с мамой вначале нахмурились, а потом, первым папа, а за ним и мама, весело расхохотались...
  Мы с братишкой, избежав полагающейся нам, серьёзной взбучки за ротозейство, тоже стали смеяться, а бабушка, прыская в сухонький кулачок, всё повторяла, - ах, ироды! Ах, ироды!
  
   --""--
  
  
  
   ГОЛОВНОЙ АРЫК.
   Жарко во дворе. Знойное лето нынче выдалось. Даже в тени большой, раскидистой груши, что растёт в нашем саду, думаю, будет градусов сорок с лишним. Не спасала от этого пекла и журчащая, прохладная вода, протекавшего через весь двор арыка.
   В доме, тоже стояла такая духота, что дышать нечем. Мухи и те, прилипнув к стенам и потолку, опасались пошевелить лапками, не то, что там, с жужжанием летать по комнатам. Бери мухобойку и хлопай в своё удовольствие. Куры попрятались под деревьями, вырыв в земле ямки и, раскрыв клювы, тяжело дышали. Ни один листочек в саду не шелохнётся - всё замерло от зноя.
  Дома никого - кроме меня, конечно, а также нашей собаки и живности. Родители на работе. Я лежу в тени груши и листаю книгу. Изредка, ну так... пару раз в час я выползаю к арыку и, опустив голову в прохладную воду, тренируюсь на задержку дыхания.
  Моя мечта - стать водолазом! Откуда она взялась, такая мечта? - спросите вы. Сам не могу понять. Наш город сугубо сухопутный, до моря-океана тысячи километров, а вот появилась же она - моя мечта!
  Наш городской транспорт - верблюды и ослики. Изредка, подняв несусветную пыль, проедет старенький, весь помятый и побитый ЗиС-5 или, что случается чаще - допотопная, военная полуторка, давно уже списанная из армии.
  Ну, откуда, скажите на милость, здесь, в нашем городе - корабли, подводные лодки и другая морская техника? Правда, смешно?
  В очередной раз, опустив голову в воду, я зажал пальцами, как прищепкой, нос и, закрыв глаза, стал считать. В голове, после сказанной про себя, цифры - тридцать пять, зашумело, а потом, зазвенели колокольчики. Когда я, сам себе, сказал - сорок, голова, без разрешения, совершенно не подчиняясь моей воле, выскочила из воды. Да... подумал я. Нужно тренироваться больше. А то, что же получается - голова сама по себе, а я так - приложение к ней? Ну, никакого порядка!
  Недовольный собой, я вернулся под грушу, чтобы продолжить чтение ненавистного учебника по арифметике. И всё это из-за мамы... всё из-за неё! Вот ведь какая! Все ребята наслаждаются летним "ничегонеделанием", а я - повторяй арифметику и решай задачки! Ну, совершенно нечестно. Правда, ведь?
  Она и сегодня, уходя на работу, с какой-то тайной подковыркой, спросила, - ты, хочешь быть водолазом?..
  - Конечно, - чувствуя в её словах какой-то подвох, насторожился я.
  - Тогда займись арифметикой. Без знания её, тебя не примут в водолазную школу.
  И, когда это я умудрился проговориться о своей мечте? Наверное, во сне. Однажды папа, при задушевном разговоре со мной, сказал, - ты так много разговариваешь во сне, что из тебя никогда не получится разведчик. Все государственные тайны выболтаешь!
  Вот тогда то, у меня, наверное, и появилась мечта - стать водолазом. Под водой, сами понимаете, много не поговоришь! Разве, что с рыбами? Так говорят, рыбы в воде не разговаривают. Хотя... хотя, я как-то, нечаянно услышал, как один дяденька сказал другому, - "ты болтлив, как селёдка!" Вот! Так кому, скажите пожалуйста, верить?
  Только я взялся за учебник и открыл десятую страницу, чтобы повторить решение, до зубной боли надоевшей задачки, как со стороны калитки послышался громкий свист и, кто-то позвал меня.
  - Эй, Серёга! Ты дома? - голосом Вовки Моисеенко позвали меня.
  Вовка - мой дружок. Мы ходим в одну школу. Только он на целый год старше меня и учится в другом классе.
  Залаял Цыган - наша "сторожевая" собака. Таким именем назвала его мама.
   Чёрный, маленький - "от горшка два вершка и лайя", так сказал папа о нём, но злой до ужаса! Я ему в рот заглянул как-то, чтобы по цвету нёба определить его злость, так там, у него - черным-черно.
  Он, при виде "чужих" у калитки, заливался колокольчиком - особенно, когда мама и папа были дома. Казалось, он хотел этим показать - вот видите, какой я добросовестный пёсик - даром продукты не перевожу, не то, что, некоторые.
  Я как-то, ради интереса, понаблюдал за ним. Он лает и оглядывается назад. Смотрит - не вышел ли, кто-нибудь из дома, чтобы решить, не пора ли перестать надрываться. А когда долго не выходят, он начинает пуще злиться, как-бы намекая - долго мне ещё понапрасну лаять? Выходите мол, я вам тоже не заведенный. Хит-рю-га, каких поискать! Ох, хитрюга!..
  Сейчас он тоже старался! Однако от будки далеко не отходил, готовый в любой, неблагоприятный для него момент, юркнуть в неё.
  Я подошёл к калитке, чтобы открыть её, а Вовка уже во дворе - через забор перелез.
  - Ты, чем занимаешься? - поинтересовался он, - родители дома или на работе?..
  Я ещё только приготовился "достойно" ответить, а он, как из пулемёта, опять затараторил, - давай, бросай всё и пошли купаться! Витёк и Колян, наверное, половину дороги уже прошли. Я им сказал, что мы догоним, а если нет, то встретимся на нашем месте.
  Здрасьте, пожалуйста! - подумал я, - предложение, конечно, очень заманчивое, но... как же Мунька? (Мунька - это наша корова-кормилица)...
  Мне мама строго-настрого наказала, чтобы я накормил её, и добавила, помахав туда-сюда пальцем, перед моим облупленным от солнца носом, ни в коем случае, слышишь? Ни в коем случае - ещё раз повторила она, не оставь её без воды. Узнаю! Уши оборву!
  У меня и раньше случались такие промахи. Так Мунька, в прошлый раз уже не выдержала, наябедничала на меня.
  Когда мама пришла с работы и подошла к ней, она как замычит, а потом, как заплачет, не как человек, конечно, навзрыд, а молча - из глаз слёзы катятся, крупные-крупные, величиной с горошину! Мама обняла её за шею, гладит и приговаривает, - опять этот бездельник с друзьями, целый день на арыке проболтался! Ну, я ему, паразиту, задам!..
   Мунька постепенно плакать перестала и, нет-нет, да посмотрит в мою сторону, как-бы говоря этим - ну, что, дождался?
   Я, чтобы исправить свою оплошность, быстренько принёс Муньке три ведра воды, так она всю воду выпила до дна и ещё, наверное, хотела, но мама сказала, - хватит Мунька, а то лопнешь! Он тебе, попозже, ещё принесёт и так это, строго, посмотрела на меня, что я даже, чуть-чуть, испугался, что меня накажут. Но, ничего, пронесло!..
  - Вовка! - говорю я, - мне корову надо накормить, а потом, ещё и напоить. Кроме того, у меня арифметика под грушей лежит, прохлаждается и вообще - я, наказанный, а потом ещё добавил для пущей убедительности, - мне, к твоему сведению, со двора, строго-настрого, запретили выходить.
  - Подумаешь! Арифметика у него! Впереди ещё половина лета. Никуда твоя, любимая, арифметика не денется! - уговаривал он меня...
   Я, в душе, так надеялся, что он уговорит меня!
  - А корове груш натрясём, пусть наслаждается. Ваша корова любит груши? - продолжал он искушать меня. Мы, всего-то, на часик сбегаем, искупаемся и бегом назад. Твои даже не узнают. Гарантирую! Кто им скажет? Не, ты же!.. Я то, точно - нет! Между прочим, корове тоже, хоть раз в жизни, груш поесть хочется.
  Последние Вовкины слова, особенно о любви коровы к грушам, сломили моё, не такое уж твёрдое, сопротивление. Я был бессилен перед его доводами, как крепость "Измаил" перед Суворовым. Я недавно об этом прочитал в книжке. Ин-те-рес-ная!
  Мы залезли на дерево, натрясли груш, а потом я вывел из прохладного сарая, Муньку. Вначале она упиралась, ну, скажите, пожалуйста, какой здравомыслящей корове, так я подумал, когда выводил её, захочется из прохлады выходить и париться на жаре?
  Тогда я сунул ей под нос грушу - она понюхала её, а потом, с превеликим удовольствием, начала жевать. Коровы тоже, оказывается, как и люди, любят полакомиться вкусненьким.
  Вопрос с кормом, как сказал мой друг, был решён.
  Выскочив на улицу, и заперев калитку, я оглянулся на соседский дом - не заметила ли нас Райка Дмитриева - ябеда и задавака. Мы с ней, одноклассники и, однажды, целую неделю дружили, а потом, раздружились. Раздружились на профессиональной почве, - как сказал её отец моему папе.
  Ну, что в самом-то деле? Я ей говорю, - пойду в водолазы! Буду корабли со дна моря, поднимать и может быть, найду огромный-преогромный клад и тогда, на тебе женюсь.
   А она - зачем мне водолаз! Я лётчицей буду! Полечу вокруг земли и стану героиней! И ещё нос задрала... Задавака!
  Я, конечно, на неё обиделся за такое неуважение к моей будущей профессии и перестал с ней дружить и, даже в гости перестал к ним ходить.
  Пробежав четыре квартала от улицы Ташкентской, мы выскочили на "Сенной рынок", а там, если ещё немного пробежать - окажешься на берегу Головного арыка, места нашего, всегдашнего купания. Товарищей мы, конечно же, не догнали. Ещё затратив пятнадцать минут и мы - на месте.
   Головной арык брал воду, через затвор из речки Талас, берущей своё начало в горах Киргизии. У Таласа очень холодная вода и быстрое течение, да и находился он в километре, а может, в полутора от города. На речку мы ходили только рыбачить, а купались всегда в Головном арыке. В нём вода теплее и течение меньше.
  Шириной около пяти-шести метров, он, входя в город, разветвлялся на несколько, более узких рукавов, а в самом городе переходил в сеть узеньких арыков, подведённых к каждому двору.
  На обоих берегах головного арыка росли пирамидальные тополя и джида, давая тень и закрывая нас своей кроной от палящих лучей солнца.
  Это было наше любимое место отдыха и забав в воде. Это было наше собственное море-океан. Вот только по этому морю-океану не плавали корабли и подводные лодки.
  В воде барахтались Витёк с Коляном и другие наши знакомые, завсегдатаи этого места. Увидев нас, они замахали нам руками и завопили, - давайте скорее сюда! Вода тёплая, можно купаться!
  - Вовка, Серёга - ныряйте с берега! Не боись, пацаны!
  Мы разделись под тополем и побежали к месту нашего ныряния. Вовка, тут же разбежавшись, подпрыгнул и с визгом, полетел в воду. А я не стал нырять. Что-то заколбасило меня. До сих пор не пойму, что. Может, потому, что я ещё очень плохо плавал?.. А плавал я только по-собачьи и только у берега.
  В общем, не разогнавшись для прыжка в воду, я подошёл к берегу и остановился в раздумье.
  - Серёга, ты чего остановился? - крикнул мне Вовка, барахтаясь в воде. Не бойся - вода нормальная!
  - Ты, чо - трусишь? - стали кричать остальные.
  Я знал, что под водой, у самого берега, есть приступочка, по которой мы выходили из воды и решил с неё спуститься в воду. Став на неё, я почувствовал, какая она скользкая. Вода, как всегда, доходила мне до коленей и была прохладной и, такой ласковой, что я, от наслаждения, даже прикрыл глаза...
   Что случилось потом, я не понял...
  Я находился в воде!.. Даже не так. Я был под водой! Стараясь не дышать, как у себя дома, в арыке, чтобы не наглотаться воды - вот, что значит закалка, тренировка я, всё-таки почему-то, весь сжался. А, глаза мои, сами по себе открылись. Моему взору открылся "богатый" подводный мир арыка.
  Мимо меня проплывала какая-то, очень уж зелёная трава, росшая на дне. Она, покачивалась... наверное, от течения воды, а в ней, словно по улицам и переулкам города, сновали маленькие рыбки и жучки. А, огромные лягушки, выпучив от удивления круглые глаза, провожали меня взглядом и, вероятно, спрашивали друг у друга, что это за чудо-юдо появилось в их владениях...
  Почему-то, всё это появлялось то, справой стороны то, с левой стороны, а иногда, по какой-то прихоти, вверху или внизу. Окружающие меня картины, медленно вращаясь, то удалялись, то приближались. Всё просматривалось, как-бы, через зелёное стекло.
  ... А, вот проплыло подо мной старое, ржавое ведро без дна, а чуть подальше - погнутое колесо от велосипеда. Потом оно, почему-то, оказалось надо мной - висело в зелёном небе и не падало...
  В голове появился шум, а потом он стал усиливаться всё больше и больше и, наконец, перешёл в звон и, я почувствовал - всё! Больше без воздуха я не смогу и, если сейчас же, сию же секунду, не начну дышать, то задохнусь от удушья... и, я стал дышать!..
   Воздух был такой густой и с таким трудом наполнял мои лёгкие, что я, дыша, никак не мог надышаться. Я чувствовал - мне его не хватает! Очень не хватает! Тогда, я стал усиленно дышать, втягивая его всей грудью и со всей силой, которая у меня была. Потом... чувство нехватки воздуха в какой-то миг ушло и мне, стало так тепло и уютно, что глаза закрылись и, я уснул в покачивающей меня зелёной колыбели.
   ***
  Резко очнувшись, я открыл глаза и ничего не понял.
   Почему-то я лежал боком на траве, а вокруг меня толпились все мои друзья и знакомые, и какой-то чужой дяденька - в мокрой одежде (с неё даже капала вода), закрыв глаза и облокотившись рукой о землю, как мне показалось - счастливо улыбался.
  Я попытался сесть, но какая-то слабость мне помешала это сделать. Увидев, что я пришёл в себя, Вовка помог мне сесть. А дяденька, почувствовав движение, открыл глаза и спросил, - ну как, малец, ожил? и добавил - долго жить будешь!
  Я, всё ещё ничего не понимал и, в растерянности, только хлопал глазами. На мне была мокрая одежда и, хотя на улице стояла несусветная жара, мне было холодно. Дяденька внимательно посмотрел на меня, потом поднявшись на ноги, взял, валявшийся на земле, велосипед (я его, вначале, даже не заметил), и сказав на прощание, - пока, пацаны! Вы уж тут, поосторожнее... в воде - покатил по тропке, вьющейся вдоль арыка.
  Тут все разом, как стая потревоженных галчат, загалдели и, перебивая, вспоминая подробности и, поправляя друг друга, стали рассказывать, что же произошло со мной.
  - Ты стоял на нашей ступеньке, - говорил один, а мы, тебе крикнули, чтобы ты не трусил и лез в воду. Потом я нырнул, - продолжал он, - а, когда вынырнул, тебя уже там не было. Я подумал, что ты, где-то рядом, плаваешь...
  - А, я видел, как ты нырнул! - перебивая, стал рассказывать другой, - и ждал, когда вынырнешь. Ждал-ждал, а тебя всё нет. Решил, что ты хочешь под водой к нам подплыть...
  - А, я! - вступил в разговор Вовка, - случайно увидел, как, что-то под водой проплыло мимо меня, а над водой руки торчат и пальцы шевелятся. Я, как закричу пацанам, - Утопленник! Утопленник! Ну, все кинулись на берег, - продолжил он рассказ, - все выскочили, а тебя нет!..
  - По берегу, какой-то дяденька на велосипеде ехал, - заговорил, перебивая Вовку, незнакомый мне мальчик, - мы кинулись к нему и стали говорить про утопленника и показывать руками...
  - Ага, и совсем не так! - перебил его Витёк, - я первый увидел дяденьку и стал звать его, а то бы, он мимо проехал.
  Из всего этого гама, я, ещё не совсем хорошо соображая, понял одно - я тонул, а какой-то посторонний человек, проезжая мимо нас на велосипеде, бросился в воду, вытащил меня из воды и откачал...
   Прощаясь с нами, он не назвал своего имени, о нём не писали в газетах, но он совершил поступок, достойный - Человека! ЧЕЛОВЕКА - с большой буквы.
  Оставалось договориться, как так сделать, чтобы мои родители не узнали об этом происшествии. Общим хором-приговором, мы решили держать язык за зубами! О продолжении купания разговор никто не заводил. Не было беззаботного смеха и безобидного подначивания. Все были напуганы происшедшим. Потихоньку, молча, начали расходиться по домам.
  Попрощавшись со своими товарищами, мы - четверо, тоже пошли домой. Вся одежда на мне была мокрой и грязной, но мы надеялись, что она высохнет за время пути домой, а потом легко отчистится.
  Подходя к дому, я услышал обиженное мычание Муньки. Она ревела на всю улицу - ещё одна неприятность поджидала меня! Вовка проводил меня до калитки и, попрощавшись, ушёл. Незаметно скосив глаза в сторону Райкиного дома (её нигде не было видно), я, решив, что хоть здесь мне повезло, грустно вздохнул и вошёл в калитку.
   * * *
  Быстро напоив корову, я загнал её в сарай и принялся за чистку брюк. Они, почему-то, плохо отчищались. Оставались пятна. Мне пришла в голову прекрасная идея, а что если брюки и рубашку постирать? К приходу родителей они должны высохнуть.
  Так я и поступил.
  Развесив постиранную одежду на солнышке - сушиться, я совсем уж собрался приняться за арифметику, как во двор, быстрым шагом, вошла мама.
  Почему- то сегодня, она пришла с работы рано, как никогда.
  Подойдя ко мне, она спросила, прерывающимся от волнения голосом, - ты, что сегодня, без разрешения ходил купаться?!
  Я моментально догадался - кто-то, из друзей не удержался и выдал наш секрет. Оставалось одно - ни под каким соусом не признаваться, даже если будут жечь на костре, как Жанну д"Арк. О ней, с восхищением, как-то рассказал мне Вовка. Не признаваться - ни в какую! Иначе наказания не избежать! Сделав честные-пречестные глаза, я ответил:
  - Ну, что ты мама! Видишь, я по арифметике задачки решаю и, с обидой в голосе добавил, - некогда мне по разным купаниям ходить.
  - А, почему твоя одежда мокрая на верёвке висит? - продолжала допрос мама. Ты Муньку покормил? А, не забыл напоить?
  - С Мунькой всё в порядке. Можешь спросить у неё. Она врать не станет! - продолжал выкручиваться я, а одежда? Тут я лихорадочно стал придумывать, как, поправдивее ответить и не попасться. И, брякнул:
  - Это я поскользнулся и упал в арык!
  Проговорился! - тут же, молнией сверкнула мысль. Что теперь бу-де-т?
  - В какой арык, - тут же, строго посмотрев на меня, спросила мама. - Ты, всё-таки, ходил на Головной арык?
  - Да, нет. Это я в наш... наш арык, упал, - пробормотал я, уже не надеясь, избежать трёпки.
  Мама, посмотрев на меня, внимательно-подозрительным взглядом, продолжила - прибежала ко мне тётя Зина Амосова, ты знаешь её...
  - Это которая, через два дома от нас живёт? - перебил я, маму, уже чувствуя, что гроза, наверное, минует меня.
  - Да, она... прибежала и говорит, что ты утонул в Головном арыке и, что ты был там со своими дружками.
  Отпросившись у директора я, вместе с ней, побежала домой.
  - И, тут же мне в лоб, как из двуствольного ружья, - так ты, ходил купаться?
  Не ожидая такой атаки, я захлопал глазами и, даже как-то, вначале, растерялся. Потом "забрал" себя в руки - я же будущий водолаз - спокойно ответил:
  - Ну, что ты мама, какой арык? Я же дома арифметику повторял!
  Вечером, когда вся семья легла спать и ко мне начала подкрадываться сладкая дрёма, из комнаты мамы раздался голос, - Серёжа, признайся! Ты ходил купаться и чуть не утонул?.. Не будет же, тётя Зина придумывать... Я тебя наказывать не собираюсь, но ты всё же признайся...
  - Это другой мальчик тонул - покачиваемый лодкой сна, - пробормотал я.
  - А ему, этому... другому мальчику, было страшно? - услышал я, донёсшийся издалека, чуть слышный вопрос.
  Уже совсем засыпая, я пробормотал, - так страшно, так страшно! Там такие огромные, пучеглазые лягушки!
  
   --""--
  
  
   ПУКШЕНЬГА.
   ... Они неслись, окоченевшие
   от ледяного ветра, ослеплённые
   снежнам вихрем...
   (Дети капитана Гранта)
  
   Глава первая.
  Из Москвы мы выехали в середине ноября. Шёл мелкий, промозглый дождик. Было сыро и слякотно. Наш путь лежал на север, туда, где мы ещё ни разу не были, где можно было встретить медведя и увидеть, во всей его красе и неповторимости, Северное сияние. Так, по крайней мере, говорили между собой взрослые.
  Мы ехали всей семьёй: отец, мама, мы с братом и Смерчь - огромная восточно-европейская овчарка, несколько лет назад подаренная нам, папиными друзьями. Смерчь был в наморднике - это ему совершенно не нравилось и он, всё старался передней лапой снять его.
  Мы вышли на перрон вокзала, когда по радио, кто-то гнусавым, неразборчивым голосом, скороговоркой объявил посадку на поезд - Москва-Архангельск.
  Он стоял у второй платформы, похожий на зелёную гусеницу и ждал своих пассажиров. Паровоз, как застоявшаяся лошадь, изредка выпускал из своих железных ноздрей пар и пофыркивал.
  Заняв своё купе, разложив чемоданы и сумки по багажным ящикам, мы, с нетерпением, стали ждать отправления поезда.
  В окно вагона я первым увидел, как на перрон вышел человек в железнодорожной форме с красной фуражкой на голове и, вытащив из футляра зелёный флажок, поднял его.
  Вдруг, здание вокзала поехало в сторону - это поезд двинулся с места. Мы даже не почувствовали толчка или чего ещё там может быть. По-видимому, паровозом управляли опытные машинисты. На перроне стояли провожающие, махали рукой и, что-то кричали вслед уходящим от них вагонам. Какая- то женщина быстро шла за нашим вагоном и, что-то говорила в окно соседнего купе.
  Послышался первый, затем, через небольшое время, второй перестук колёс на стыках рельсов, потом, зачастил, зачастил всё, убыстряясь и убыстряясь. Назад уплывали последние станционные постройки... семафор с поднятой, красной рукой и, какие-то будки со стрелочниками с зелёными флажками в руках. Простучав колёсами на последней переводной стрелке, поезд, вместе с пассажирами, вырвался на простор.
  Ура-а! Мы едем на Север, в край белых медведей, как, по незнанию, думали мы с братом.
  Поезд шёл себе и шёл, то, с ходу проскакивая, то останавливаясь на каких-то станциях и полустанках.
   Мы, с братом, валялись на верхних полках вагона и смотрели на проплывающий за окном пейзаж.
   Мимо проносились небольшие рощицы и деревеньки с пасущимися на выгоне коровами и гусями. Коровы поворачивали, в сторону проходящего поезда, головы и печальными глазами провожали его. Они, наверное, завидовали нам, едущим в этом поезде, и тоже, как мы, хотели бы прокатиться в нём и посмотреть, как там, в других краях?
  Несколько раз навстречу нам, с шумом и грохотом, проносились грузовые и пассажирские поезда.
  Телеграфные столбы, связанные между собой множеством проводов, мерно вышагивали от горизонта до горизонта. Они, то бежали по равнине, то взбирались на пригорок, а то вдруг, неожиданно, пропадали за лесопосадочной полосой.
  Несколько раз, по железнодорожным мостам, проскакивали через неглубокие речушки.
  Всё это увлекало нас и мы, загадывая и споря, какая картина появится за следующим поворотом, весело проводили время в дороге. Нам не было скучно.
  Через пару дней небо стало хмуриться, покрываться тучами, а потом, пошёл снег, сначала мелкий, а затем, повалил крупными-крупными хлопьями.
  Он шёл весь день - белым покрывалом закрыв всю землю, крыши домов, налипнув на ветви деревьев и провода. Верхушки телеграфных столбов, как грибными шляпками, покрылись снегом.
  Видимость, из-за падающего снега, была плохая. Стало неинтересно смотреть в окно. В вагоне весь день был включён свет и я, Чтобы как-то убить время, занялся чтением, а брат, повернувшись лицом к стене, решил вздремнуть.
  К ночи занялся ветер. Он, как-то сразу, загудел, засвистел, закружил падающий снег. Начался буран. В вагоне моментально похолодало, а потом и вовсе стало холодно. Чтобы не мёрзнуть пришлось закутываться в одеяла...
  Буран всё усиливался. Порывы ветра налетали на вагон, бились в окна, бросались охапками снега и воя, воя, воя! Вагон под порывами ветра раскачивался и содрогался. Поезд, сбавив скорость и часто подавая гудки, медленно пробирался сквозь обезумевшую пургу. Было немного страшновато. Рано, вечером, легли спать.
   ***
  Проснувшись, я не услышал привычного перестука вагонных колёс. Поезд стоял. Выглянув в окно, я ничего не увидел, кроме разбушевавшейся, рассвирепевшей вьюги. Она завывала, рычала и визжала как большой, взбесившийся зверь. В купе было так холодно, что изо рта, при дыхании, вылетал пар.
   Отец решил сходить в вагон-ресторан, чтобы купить еды, но вскоре вернулся и, на наши удивлённые взгляды, сказал, что гармошку тамбурного перехода оторвало ветром и неизвестно куда унесло. Скорость ветра так огромна, что перейти из вагона в вагон, было совершенно невозможно. Один пассажир сделал попытку, но его сбило с ног и его еле спасли.
  Спросили у проводника вагона о нашем местоположении. Оказывается, мы стоим в степи, в двухстах пятидесяти километрах от Архангельска и впереди, доходящие до полутора-двух метров, снежные заносы. Паровоз их пробить не может и нам придётся ждать снегоочиститель, который должен прийти из Архангельска.
  На вторые сутки вьюга, набесившись и натешившись вволю, вывалив на нас весь свой запас снега, наконец-то утихомирилась.
  Светило солнце, на небе ни облачка. Пассажиры по одному, по двое, а то и небольшими группами начали выходить из вагонов. Спускаться по вагонной лесенке приходилось только до середины - до самого горизонта расстилался ровный снежный наст, покрытый твёрдой ледяной коркой. Он блестел и искрился под лучами северного солнца.
  Метров за триста-триста пятьдесят от людей, вдоль поезда, цепочкой, бежала небольшая стая волков. Я впервые видел их так близко, свободно живущих в бескрайней заснеженной степи. Раньше они мне встречались только в неволе, в железной клетке Московского зоопарка. Машинист паровоза, шутки ради, нажал на гудок. Он басовито рявкнул, волки приостановились, повернули лобастые, с настороженно торчащими ушами, головы в сторону поезда и, убедившись, в отсутствии какой-либо опасности для себя, трусцой побежали дальше.
  Хорошо, что Смерчь находился в закрытом купе и не увидел их. Он бы непременно кинулся к волкам и завязал драку. Могла произойти трагедия. Как, впоследствии выразился папа, - "Не справившись со всей стаей, он бы пал геройской смертью на поле брани"
  Пошли третьи сутки нашего стояния в снежном плену. Днём, всё также светило солнце. На небе - голубом и морозном, ни облачка. В вагоне от холода неуютно. Даже Смерчь, забравшись на вагонную полку, свернулся клубком и укрыл нос хвостом.
  Проводник вагона каждый день ходил к паровозу и в вёдрах приносил уголь и топил печку, чтобы сохранить, хотя бы видимость тепла, в вагоне.
  Вода закончилась, продукты, до последней крошки, съели. В вагон-ресторане продукты тоже закончились, пусто - хоть шаром покати!
   Кто-то, из пассажиров, для добывания воды, предложил растапливать снег в титане. Начали вёдрами носить снег. Эта немудреная работа отвлекала от чувства заброшенности, помогала забыть о нашем скудном и невесёлом быте. Вопрос с водой был решён, но только для питья. Умывались всё тем же снегом.
  Снегоочиститель всё не приходил. Все нервничали. Меня от голода начало подташнивать и другие не лучше себя чувствовали. Чтобы, как-то заморить голод и поддержать силы, решили выпивать немного вина или ещё чего-нибудь разбавленного водой. Куда там... в ресторане, кроме самих поваров, ничего не нашли.
  И, вот, около полудня, послышался далёкий гудок паровоза, но не нашего. К гудку своего мы уже привыкли. Наш загудел частыми гудками, казалось, он пытался сказать, - я здесь!.. Я здесь! Я жду-у-у! Пассажиры высыпали из вагонов и от радости, близкого избавления из снежного плена, замахали шапками и закричали - Ура-а!
  Снегоочиститель медленно продвигался навстречу нашему, застрявшему и заметённому снегом, поезду. Впереди, в обе стороны от него, летел, выбрасываемый ротором, снег, образуя снежный тоннель.
  Часа через три он подошёл к нашему паровозу. Ещё несколько часов, но уже радостных и, в то же время, нетерпеливых, мы простояли, пока перегружали из снегоочистителя в наш паровоз, уголь и воду. Приехавшие с ним люди, разносили по вагонам судки с горячей пищей, чай, кофе, хлеб и сдобные булочки, посыпанные маком. Вкуснотища!..
  Наконец-то мы поели и напились горячего чаю.
  Опять послышался гудок снегоочистителя. В ответ, что-то радостное, прокричал наш паровоз и мы, поехали, сначала медленно, как-бы пробуя силы, а потом, всё быстрее и быстрее.
  Утром, следующего дня, после трёхдневного снежного плена, мы прибыли на станцию - Архангельск.
   ***
  Нас должны были встретить, но из-за задержки в пути, пришлось опять устраиваться, временно, внутри здания вокзала.
  Расположившись на вокзальной скамье, на спинке которой, как и на всех других вокзалах, было крупными буквами вырезано - "МПС", мы стали рассматривать пассажиров, снующих вокруг с чемоданами и корзинами, толпящихся у билетных касс и в дверях. Это была обычная, много раз виденная, но по-своему интересная , вокзальная суета. Почти у самого входа в вокзал толпа была гуще и, оттуда слышалось пение.
  Голос чистый, высокий, я даже решил, по неопытности - женский, пел старинную русскую песню. Мелодия, слова песни завораживали, заставляли забыть обо всём на свете, отъединиться от мира сего, уйти в безбрежнось космоса.
  Мы, с братишкой, стали пробираться сквозь толпу, чтобы увидеть чудесного певца - на нас шикали, но мы с упорством, достойным лучшего применения, пробирались вперёд. И, вот мы перед исполнителем, заворожившим нас.
  Им оказался среднего роста старик, весь седой, с бородой почти до пояса и милым благообразным лицом. Голубые, молодо выглядевшие, не очень большие глаза, под густыми, кустистыми бровями, ласково смотрели на окруживших его слушателей. Закончив петь, он снял старенькую мерлушковую шапку и, церемонно, по-старинному, поклонился. Завороженные божественным голосом и чудесным пением, зрители некоторое время молчали, а потом, не сговариваясь, разом, захлопали в ладоши и стали давать ему деньги.
  Он не отказывался, а только повторял, - на храм Божий! На храм Божий!
  
   Глава вторая.
  Архангельск расположен на правом берегу, полноводной, широкой Северной Двины, но чтобы попасть в него с железнодорожного вокзала, необходимо переправиться паромом на противоположный берег.
  Отец пошёл к начальнику вокзала, чтобы сообщить, по телефону, о нашем прибытии и получить разъяснения о наших дальнейших действиях.
  Вокзал находился не очень далеко от реки и мы, пока отец отсутствовал, пошли в сторону берега, посмотреть, что там происходит.
  Со стороны реки, к причалу подходил огромный паром. Таких, я, в своей жизни, ни разу не видел. На нём, в два ряда, стояло штук пятнадцать железнодорожных вагонов.
  У причала его ожидал небольшой паровоз. Вначале я подумал - "Кукушка", но приглядевшись по внимательнее, понял, что обознался. Похож - но, не он. Этот был чуть по больше и, конечно же, по мощнее.
  Спросите у меня, откуда, такие знания о паровозах? Так наш дядя Лёня, родной брат нашей мамы, работает помощником машиниста на огромном грузовом паровозе - "ИС" и я, однажды, даже прокатился на нём. Да не на дяде! Ну, что вы, в самом деле, не маленький же я! На паровозе, конечно!
  Когда паром причалил, паровоз заехал на него, прицепил один ряд вагонов и потащил их на берег. Куда-то оттащив их, он, по параллельным путям вернулся за оставшимися вагонами и, точно также, утащил их.
  Все вагоны, доверху, были загружены лесоматериалом: брёвнами, досками, шпалами и ещё, какими-то брусьями.
  Нас позвала мама, сказав, что вернулся отец. Собрав вещи, пошли в сторону парома и как же мы обрадовались, узнав, что поплывём на нём. Паром уже загружался пустыми вагонами. Закончив погрузку вагонов и пассажиров, издав длинный гудок и три коротких, он медленно отчалил от берега.
  Невысокие, с белыми пенистыми гребешками волны, покрывали реку. Дул "сиверок". Он, своими порывами, налетал на волны, срывал белую пену и переносил на следующую волну. Вода была какого-то свинцового цвета и выглядела тяжёлой-тяжёлой. Под корпусом парома чувствовалась огромная глубина. Паром упорно, невзирая на встречный ветер и волны, продвигался к противоположному берегу. Опять пошёл снег - крупный, мокрый и, казалось, тяжёлый, закрыв окружающее нас пространство. Видимость ухудшилась.
   Через час, а может быть меньше, мы пересекли реку и пришвартовались к причалу противоположного берега.
  Ура-а! Мы в Архангельске!
  Почти у самого причала мы увидели двое саней, запряжённых небольшими, лохматыми лошадками. Забравшись на толстый слой соломы, устилавший дно, одев на ноги "чуни" (это такие огромные валенки с галошами) и накрывшись огромными, тёплыми тулупами - всё это добро предложили нам возчики - мы почувствовали себя, даже комфортно.
   Проезжая через город, мы видели одно, двух, и изредка, трёхэтажные деревянные дома, странные и, для нас совершенно непривычные, тротуары из досок. Через центр города, скорее всего, по прихоти возчиков, а может и по какой другой причине, мы не проезжали. Может быть, там есть кирпичные дома? Не знаю.
  Изредка, навстречу нам, по улице проезжал грузовик или сани, запряжённые одной-двумя лошадками. Шли пешеходы, осторожно переставляя ноги на скользком тротуаре. Какая-то собачонка, выскочив из подворотни, погналась за нами, надрываясь от лая, но увидев в санях, сидящего с грозным видом Смерча, поджав хвостик, быстренько юркнула назад.
  Кругом было серо, неприветливо. Думаю, на наше восприятие окружающего, подействовала погода.
  Ехали всю ночь. Возчики, по-видимому, спали по очереди. На рассвете остановились на небольшой привал.
  Как только сани прекратили своё движение - пропал скрип полозьев по снегу и звон колокольчиков на дугах упряжи. Наступила первозданная тишина, лишь изредка нарушаемая всхрапом лошади или одиноким звоном колокольчика. Тишина была какая-то осязаемая. Казалось, захоти и можешь потрогать её рукой. Интересное состояние. До этих пор у меня такого чувства не было.
  Вся земля, окружающие нас деревья - всё-всё было покрыто чистым, без единого тёмного пятнышка, снегом. Он был такой белый, что даже резал глаза и, чтобы рассмотреть что-нибудь вдали приходилось даже прищуриваться. Воздух чистый, чуть-чуть морозный. Снег похрустывает под валенками. Красота вокруг неописуемая!
  Немного отдохнув и перекусив - "Чем Бог послал", - так сказали возчики и, накормив лошадей, двинулись дальше.
  Лошади, помахивая хвостами, легко перебирали ногами по выпавшему тонким слоем, снегу. Смерчь, вприскочку, бежал позади саней. Каркали вездесущие вороны да, изредка, раздавался заполошный стрёкот сороки.
  По обеим сторонам узкой дороги высились, во всей своей красе, стройные, чем-то похожие на молодых девушек-красавиц, сосны и ели. Возчики объяснили нам, что это, так называемый, мачтовый лес. Раньше из него изготовляли мачты для парусных судов и, что это - ценная древесина. В, прежние времена, до советской власти, её злостно вырубали браконьеры и тысячами кубометров продавали за границу.
  Возчики, коренные жители, были словоохотливы, знали много баек, местных присказок и так ладно всё это преподносили, что мы от хохота хватались за животы. За разговорами, шутками время проходило незаметно. Не знаю, за каким по счёту поворотом, показалась небольшая деревенька, стоящая на взгорье.
  Дома деревянные, из кругляка, крытые тёсом, стояли в два или в три ряда. С маленькими оконцами (для тепла), они напоминали грибы-боровички. Возле домов, обязательный, как я понял, стог сена или соломы. Все жители деревни держат коров, свиней и птицу. Есть в деревне лошади. У всех, при дворе, для выращивания зелени, обязательно имеется огород. Хлеб пекут сами в русской печи.
  Такую справку мы получили от наших словоохотливых возчиков.
  Проехав всю деревню, мы подъехали к небольшой речушке (как её называли возчики, я не запомнил). К столбу, вкопанному на берегу, была привязана большая лодка. Ещё несколько лодок, перевёрнутых вверх дном, лежало на берегу.
   Дальше, - сказали наши сопровождающие, - только по воде. Для лошадушек дороги нет, придётся плыть на лодке. Вот здорово!- захлопали мы с братом в ладоши, как интересно. Перегрузив свой скарб в лодку, мы остались на берегу, у лодки, а возчики поехали в деревню, сказав, что оставят лошадей у знакомых и быстренько вернутся.
   Прошло чуть больше часа. Мороз доходил градусов до пяти, но мы в чунях и тёплых тулупах совершенно не замёрзли. Наконец, вернулись наши сопровождающие и принесли с собой свежеиспечённого хлеба, трёхлитровую банку парного, только что надоенного молока и две, длиной с мою руку, малосолёных трески.
  Перекусив хлебом с молоком, приготовились к отплытию.
  
   Глава третья.
  Наши возчики переквалифицировались в лодочников. Так охарактеризовала их мама. Они разместились на поперечных скамейках, так называемых "банках" и, взяв по паре вёсел в руки, поинтересовались у папы, справится ли он с рулём, а если да, то пусть рулит. Им легче будет грести. Не придётся часто оглядываться назад, чтобы видеть направление движения. Вопрос был излишним, так как он и вырос на реке Белой и отлично управлялся с вёслами и рулём. Ему не привыкать, - ответил он.
  - Ну, что ж, - опуская вёсла в воду, сказали они. Тогда за работу.
   И мы, благословясь, отчалили.
  Течение в речушке было не очень сильным и мы, под двумя парами вёсел поплыли вверх, против течения. Гружёная лодка медленно продвигалась вперёд. Гребцы начали уставать и отец, стал подменять на вёслах то одного, то другого.
  День быстро клонился к вечеру. Решили остановиться и сделать привал. Увидев на берегу, небольшой стог соломы, причалили лодку и привязали её к прибрежному кусту. Быстро темнело. Мороз к ночи, всё усиливался и усиливался. Мы с братом, просидев в лодке несколько часов без движения, даже в тулупах - подзамёрзли, да и ноги плохо слушались. Вылезши на берег, стали размахивать руками и подпрыгивать.
  Смерчь, получив свободу, носился вокруг и весело лаял, радуясь движению. По-видимому, и ему, сидение без возможности побегать, поднаскучило.
  Постепенно разогрелись и размялись. Кровь весело побежала по артериям и капиллярам.
  Пока мы разогревались, отец и лодочники, быстро наломали сушняка и разожгли небольшой костёр. Он весело запылал, затрещал и, осветив всё вокруг нас, превратил наш бивак в чудесное, сказочное место отдыха.
  Вокруг была темнота ночи. Кусты, окружающие нас, под светом шевелящихся языков пламени костра, казалось, ожив, зашевелились и, из них, стали выглядывать какие-то сказочные существа.
   Однажды, оглянувшись назад, я заметил, как одно из них, протянуло ко мне лапу и пыталось схватить меня - я быстренько подвинулся к костру.
  А, вверху, в тёмном небе, если отвернуться от костра и посмотреть, высыпали мириады звёзд, больших и совсем маленьких. Они поблескивали на небосводе, и, казалось, перемигивались между собой. Я представил, что мы находимся под звёздным куполом, одни и вокруг нас никого. Это было так заманчиво, что я даже вздохнул от невозможности исполнения моей мечты.
  Подвесив на рогульку закопченный чайник, вскипятили воду и, бросив в него брусничные листья, местную заварку, дали настояться. По нашему биваку распространился изумительный запах брусничного листа.
  Пока чай настаивался, порезали на куски треску, наломали крупными ломтями хлеб и ещё выложили пару небольших луковиц. Проголодавшись, мы набросились на еду. Ели с большим аппетитом. Треска оказалась настолько вкусной, что мы, даже пальцы облизали. Потом пили горячий, душистый чай. Чай, приготовленный на костре, да ещё заваренный брусничным листом, был замечателен.
  Поужинав, мужчины закурили, а мама стала убирать посуду и остатки еды. Пошли разговоры.
  - "Тресочки не поешь, чайку не попьёшь, так и сил работать не будет" - посмеиваясь и улыбаясь, говорили наши лодочники.
  Впоследствии, я часто слышал эту присказку, к месту и не к месту сказанную.
  После еды меня разморило и потянуло ко сну. Брат, как и я, зевая, открывал рот так широко, что можно было, при желании, конечно, пересчитать все зубы. У меня и у него, сами собой стали закрываться глаза.
  Увидев наше состояние, отец вырыл в стоге соломы большую нору, мы залезли туда и он закрыл вход, заделав его соломой. Стало очень тепло, даже жарко.
  Где-то, внутри стога, шуршала мышь-полёвка, да изредка, на лицо сыпалась полова. Я ещё немного поворочался и, незаметно уснул...
   * * *
  Проснулся я от жары и духоты. Пытаясь выбраться на свежий воздух, в темноте, я, как слепой кутёнок, тыкался в разные стороны в поисках выхода и не находил его. Видимо, услышав мою возню, кто-то открыл вход. Потянуло свежим морозным воздухом и чуть-чуть, дымом.
  Было раннее утро. Взрослые сидели у горящего костерка и пили горячий чай. Мы с братом, решили перекусить прямо в лодке, чтобы не задерживать взрослых. Настало время двигаться дальше.
  Способ передвижения, из-за увеличившейся скорости течения речьки, пришлось изменить.
  Откуда-то из лодки, достали длинную верёвку (до чего же предусмотрительными оказались наши сопровождающие), сделали две петли на конце верёвки, а другой конец привязали за нос лодки. Отцу дали шест и попросили его, отталкиваясь от берега, держать лодку на достаточной глубине. Надев петли на грудь, лодочники пошли вдоль берега, таща за собой лодку...
  Мне вспомнилась картина И.Е. Репина "Бурлаки на волге", которую видел в Третьяковской галерее. Через некоторое время попытались припрячь Смерча в качестве тягловой силы, но, не приученный, к такой работе, он только мешал и его с сожалением отпустили.
  Довольный донельзя, он бегал по берегу, занимаясь своими собачьими делами.
  Через каждый час этой каторжной работы, делали остановку. Отдыхали...
  Так, по очереди, меняясь местами, отец и лодочники медленно тащили лодку километр за километром. Наконец, ближе к вечеру, показался крупный посёлок.
  Дотащив лодку до посёлка, трое мужчин, совсем обессиленные, повалились на снег. От них шёл пар. Воздух изо рта выходил с хрипом и свистом. Я смотрел на них и, мне было, до глубины души жаль их, а мама чуть не плакала от жалости.
  Это была наша конечная цель, к которой мы стремились и до, которой, испытав немало лишений в пути, с такими трудностями, но добрались.
  Впоследствии я узнал, почему так, выматывающе труден, был наш последний участок пути. Мы приехали в самое неудачное время года. Как говорили местные жители - "Ни на колёсах, ни на санях". Единственный вид транспорта - лодка. Конечно, при условии, что есть речка.
  Север, есть Север! Здесь правят свои законы природы!
  
  
   Глава четвёртая.
  Посёлок городского типа (ПГТ), в котором жили работники леспромхоза, почти на месяц, два раза в год, терял связь с Большой землёй. Не прерывалась только телефонная и телеграфная связь. Правда, года два-три назад, из-за сильнейшего бурана с обильным снегом, остались вообще без связи. Под тяжестью мокрого, налипшего на провода снега, они оборвались на многокилометровом участке.
  Немного отдышавшись и отдохнув, один из лодочников сходил в посёлок и, вскоре вернулся на санях, запряжённых соловой лошадкой и с новым извозчиком.
  Мы дружески, с крепким пожатием рук и пожеланием лёгкого пути, попрощались с весёлыми и очень трудолюбивыми, лодочниками. Они решили не возвращаться, на ночь глядя, домой, а переночевать здесь, а утром, пораньше, отправиться в обратный путь. Назад возвращаться им было намного легче, всё-таки по течению и на пустой лодке.
  Посёлок городского типа Пукшеньга - Это одноэтажные, из пиленого бруса дома, почти ровные улицы с двухэтажным зданием управления леспромхозом и, почти десятью тысячами населения. Имелось два магазина смешанных товаров, почтовое отделение, радиоузел, школа и большая столовая.
  ПГТ расположен в центре большого лесного массива и, большая часть жителей посёлка, конечно же, работает в леспромхозе. Добывали древесину - как говорят старожилы. Посёлок выглядел неплохо. Он был весёлым и, одновременно, серьёзным. Чего больше из этого было в нём, я ещё не определил, но он, явно мне понравился.
  Возница, то ли для того, чтобы показать посёлок, то ли таков был наш путь, провёз нас через центр и мы сразу, увидели все его достопримечательности. Он, даже показал нам, где расположено управление леспромхозом. Проехав в самый конец центральной улицы, нас подвезли к дому, из трубы которого шёл дымок. Через двор, огороженный штакетником и засыпанный снегом, к двери вела расчищенная дорожка.
  Из двери дома, на крыльцо вышла среднего роста, худощавая женщина, в белом, нагольном полушубке. На ногах - резиновые блестящие калоши, надетые, как минимум, на две пары белых, крупной вязки, шерстяных носков.
  Подойдя к калитке, она пригласила нас в дом. Помогла занести вещи. В доме было тепло. Женщина, мило улыбаясь, пояснила, что живёт по-соседству и по просьбе директора леспромхоза, она раз в день приходит сюда и протапливает печь и, что нашего приезда ожидали ещё неделю назад.
  Мы с братом, пошли знакомиться с новым жилищем. Дом состоял из двух проходных комнат и, средней величины, кухни с коридором и кладовой. Мебель отсутствовала, кроме одинокого стола на кухне. Расположившись на полу, по-цыгански, мы поужинали оставшимися дорожными припасами и стали готовиться ко сну.
  Расстелили на полу два, привезённых с собой матраса и, положив подушки, накрыли всё это простынями. Ночлег был готов, благо в доме было тепло и беспокоиться, что замёрзнем, не приходилось.
  Лёжа на матрасах, мы делились дорожными впечатлениями, строили планы на будущее. Неожиданно, электрическая лампочка мигнула, потом ещё два раза и потухла. Как мы узнали позднее - в двенадцать часов ночи электростанция отключала электроэнергию во всём посёлке. Как только погас свет, в доме послышалось странное шуршание, как-будто дом ожил и начал шёпотом разговаривать.
   Мы прислушались, ничего не понимая. Отец зажёг спичку и, о Боже - вокруг нашей постели бегали, как скаковые лошади на ипподроме, полчища огромных тараканов, а по простыни ползали штук пять или шесть красных жирных клопов, не считая раздавленных нами, по неосторожности, конечно.
  При бледном свете, зажигаемых одна за другой спичек, мы передавили клопов, а вот с тараканами дело обстояло хуже... Тараканы, при первом же нашем движении, разбегались в разные стороны с неожиданной прытью.
  Отец вышел во двор, набрал снега и, мы, насыпали его вокруг постели, надеясь водной преградой оградить себя от орд ползающих и кусающихся.
  Не тут-то было. Они оказались умнее нас или, прошли специальные диверсионные курсы по нападению на человека. Забравшись на потолок, клопы и тараканы прыгали сверху, как парашютисты и точно приземлялись на нас.
  Утром, только начало развидняться за окном, мы поднялись невыспавшиеся, искусанные клопами и злые. Всё тело "зудело" от укусов. Мы расчёсывали их до крови, а простыни были покрыты красными пятнами от раздавленных нами клопов. Мы были в ужасе от всего этого. Я думаю, это была самая кошмарная ночь в моей жизни.
  
   Глава пятая.
  Первым делом мама приступила к выведению из нашего хозяйства, непрошеной живности. Сходив в пекарню, она выпросила небольшой флакончик крепчайшей уксусной эссенции и, макая в неё петушиное перо, добытое у соседей, промазала все щели. Это была борьба не на жизнь, а насмерть! Кто, кого! Живность, не ожидая такого скорого и жестокого нападения, не выдержала и, с позором отступила, в спешке даже не подобрав свои флаги. С тех пор мы не видели ни тараканов, ни клопов. Наверное, они перебрались на новое место жительства, унеся с собой раненых и погибших.
  После такой кровавой "войны", в доме, больше недели пахло уксусом, а я, даже не мог слышать слово - уксус.
  Говорят, клопы и тараканы - бич всех пустующих, деревянных, проконопаченных мхом домов, но у хорошей хозяйки их нет!
  Пока родители приобретали мебель, устраивая, хоть какое-никакое, но достаточно сносное жильё, мы с братом ходили по посёлку, знакомились. В школу меня ещё не устроили и я, с удовольствием прогуливал занятия, наслаждаясь полной свободой.
  Школа была расположена ближе к окраине посёлка, зато местный кинотеатр: он же дом культуры, он же концертный зал, устроился с комфортом в центре, рядом с управлением.
  Место проведения культурного досуга жителей посёлка представляло собой одноэтажное здание со зрительным залом человек на сто, с обыкновенными деревянными скамьями в несколько рядов и четырёх-пяти комнат, предназначенных для проведения кружковой работы.
  Столовая расположилась, также в центре. Родители с утра до вечера были на работе, поэтому мы с братом, ежедневно обедали в столовой.
  Меню "блистало" разнообразием деликатесов: треска жареная, треска пареная, треска малосолёная и копчёная и, чудо кулинарного искусства - омлет из сухого яичного порошка. На гарнир к так, разнообразно приготовленным блюдам, подавали - пюре картофельное из сухого картофельного порошка, вермишель или макароны. Всё зависело от вкуса желающего насладиться великолепным обедом или ужином. И как апогей прекрасного завершения обеда - предлагалось запить всё это "многообразие" кушаний чаем сладким в накладку, чаем сладким вприкуску, чаем пустым (без сахара), киселём молочным (естественно, из сухого молока), клюквенным или брусничным морсами - из этих же ягод. Оправдывала, оправдывала себя народная присказка - тресочки не поешь, ну и так далее...
  В школу-семилетку меня определили на третий или четвёртый день после нашего приезда.
  Школа - две большие классные комнаты с голландскими печами в углу и тремя рядами парт в каждой. Не знаете, что такое голландская печь? Поясняю - это такая круглая печь, в виде цилиндра и поставленная на попа. Высотой она - от пола до потолка. Обёрнутая жестью и, покрашенная чёрным печным лаком, она топится дровами или углём. Теперь получили представление? То-то!
  Вот в один из таких классов меня и завели. Усадили меня в среднем ряду за парту, стоящую точно посредине ряда. Оказывается, в нашей классной комнате занимаются сразу два класса, а учительница одна, на оба класса. Мы, четвероклассники, занимали два ряда, а шестиклассники занимали - один, правый.
  Учительница вызвала к доске из нашего ряда одного бедолагу (ему не повезло - он первым, наверное, попался на глаза учительнице) и попросила объяснить, почему он, во вчерашнем диктанте, написал - "мнясо", а не мясо, как должно быть и, где, скажите на милость, он это "мнясо" видел? Он, что-то пробубнил в ответ так тихо, что я не смог разобрать. Учительница сказала, - двойка и отправила его на место. Дав нам задание - переписать какой-то рассказ из учебника, она перешла к партам шестиклассников.
  Так, весь урок, до прозвучавшего звонка, она переходила от одних к другим.
  Тяжёлая работа у наших учителей!
  Да, забыл ещё рассказать! Все наши школьницы предпочитали обуваться в блестящие резиновые галоши с толстыми, обязательно белыми вязаными носками. Мода, что-ли, такая? - мелькнула мысль у меня, но потом узнал - Это, оказывается, самая удобная обувь для здешних мест. А в остальном - девочки, как девочки. С мальчишками дело обстояло несколько проще. Они обувались, кто во что горазд - валенки, сапоги, а, некоторые, форсистые, приходили в школу в ботинках. Но таких было мало - раз, два и обчёлся и то, только в старших классах.
   * * *
  Каждую субботу и воскресенье, а иногда и в будние дни, вне зависимости от погоды, мы с братом, отправлялись на вечернее культурное мероприятие, то есть, смотреть фильм или концерт местной художественной самодеятельности. Между прочим - неплохо выступала наша самодеятельность. Мне, во всяком случае, даже очень нравилось на них смотреть, особенно на клоунов - большого и маленького!
  Маленький ка-ак треснет большого, по лбу - у того слёзы, из глаз ка-ак польются, большой за маленьким начинает гоняться и всё о что-нибудь спотыкается и падает. Такие смешные! А однажды, большой клоун в зал упал, на какого-то дяденьку. Вот смеху-то было в зале!
   Нас, ребятишек, пускали на все мероприятия бесплатно. Мы, привилегированная каста!
  Помешать посещению культурных мероприятий могли, только наша болезнь или двойка в дневнике.
  Показ фильма - это отдельное театральное действо со своими актёрами, трагедиями, накалом страстей и нервными переживаниями. Согласно афише, начало фильма в семь часов вечера, но это - если верить афише.
  Вначале ждём приезда разъездного киномеханика. Он приезжает в санях (или не приезжает совсем), запряженной усталой, заморенной лошадёнкой.
   Все, будущие зрители, мужская половина, конечно, бросаются к нему и начинают помогать вытаскивать из саней передвижную электростанцию, кинопроектор, небольшой экран (два на полтора метра) и штук двадцать круглых металлических коробок, с собственно, фильмом.
  Кроме электростанции, всё остальное заносится в зал и раскладывается на столе.
  Зачем я всё это и, так подробно, рассказываю?
  Да потому, что именно процедура подготовки занимает две трети времени.
  Затем настаёт очередь запуска электростанции. Вокруг столько "классных специалистов", что он может затянуться на час и... на три. Главное - как повезёт!
  Все остальные зрители, в основном, женская половина, ждут, лузгая семечки, рассказывая анекдоты и перемывая косточки знакомым - не расходится же по домам, раз за билеты "уплочено".
  Ребятня крутится вокруг мужиков, занятых электростанцией - интересно, заведётся или нет?
  А время движется семимильными шагами и, если запуск всё же успешно произведён, а на часах уже одиннадцать или двенадцать ночи, киномеханик, затурканный "добровольными" помощниками, спрашивает, - фильм будем смотреть?
  - Давай, крути кино! - кричат зрители на разные голоса.
  Киномеханик прокрутит одну часть фильма, включит свет, перемотает ленту, потом поставит для просмотра вторую часть и так, ещё часа три. Иногда хитрил - пропускал две, три части. Если не заметили - хорошо.
  Расходились зрители под утро, довольные фильмом или недовольные, но без обсуждения увиденного - никогда!
  Чередовались дни, недели, мы стали считать себя, чуть ли не старожилами. Прошло месяцев восемь-девять и, вот, однажды...
   * * *
  После одного из таких просмотров, я и брат, возвращались домой более короткой дорогой, не через посёлок, а тропинкой, за крайними домами. Люди всё ещё были у кинотеатра, обсуждая только, что просмотренный фильм - "Броненосец Потёмкин".
  Светила луна. Тропинка просматривалась, метров на пятьдесят-семьдесят. Впереди показалось что-то чёрное, большое, лежащее поперёк тропинки. Мы остановились. В голове мельтешили мысли - медведь, собака, волк? Испуганные, мы стояли и боялись пошевелиться, а ОНО не уходило.
  Развернувшись, с колотящимися от страха сердцами, мы помчались в обратную сторону, надеясь центральными улицами вернуться домой. Не тут-то было! ОНО - это чёрное и большое, лежало посредине центральной улицы...
  У меня волосы встали дыбом на голове, и, показалось, даже зашевелились, как живые! С ужасом в глазах и вопя на весь посёлок мы, схватившись за руки, помчались назад, к Дому культуры.
  Люди ещё не разошлись. Услышав наши вопли и увидев, в каком мы состоянии, они стали спрашивать, что случилось? Мы, перебивая друг друга, заикаясь, от не пошедшего ещё страха, кое-как сумели рассказать о случившемся с нами.
  Быстро разделившись на две группы, люди пошли по разным направлениям. Одна группа пошла в сторону тропинки, другая, и мы с ней - пошла по центральной улице. Она была первозданно пуста. Как-бы издеваясь над нами, в ночном небе светила равнодушная ко всему, луна.
  Обе группы сошлись у нашего дома, никого не встретив, на своём пути.
  В посёлке, о происшествии, поговорили день-другой и, на этом, всё закончилось.
  Так мы и не узнали - кто же или, что же, нас напугало!
  
   Глава шестая.
  В свободное от занятий время, я любил прокатиться в рабочем вагончике. Я, раньше, об этом не рассказывал? Нет? Тогда, сейчас, расскажу.
  Дело в том, что работники леспромхоза работают сменами и, каждую смену (бригаду) завозят на лесные делянки (там валят лес) в вагончике, прицепленном к трактору. Вагончик устанавливался на одну, проходящую по всей длине, центральную лыжу, а по бокам, сантиметров на десять-двадцать выше, прикреплялись две коротенькие (два-два с половиной метра). При такой конструкции его легче повернуть или развернуть в обратную сторону.
   Вход в центре боковой стенки. Двери нет. Посредине вагончика железная печь (буржуйка). В зимнее время её топят постоянно.
  Трактор волочит вагончик через весь посёлок, не останавливаясь - лесорубы заскакивают в него на ходу. Он, переваливаясь с одного бока на другой, продолжает двигаться в сторону леса.
  "Пассажиры" обсуждают свои планы, делятся новостями, курят и, наконец, пробыв в дороге минут двадцать-тридцать, прибывают на делянку.
  На пересмену уходит около часа.
  Забрав отработавшую смену, вагончик, той же дорогой, возвращается в посёлок.
  Вот, в этот час пересмены, я везде успевал сунуть свой любопытный нос. Мне всё было интересно на лесоповале. Особенно автомобили-лесовозы и трелёвочные трактора (так их называют).
   У лесовозов - впереди колёса, а сзади, вместо колёс гусеницы, как у трактора. И, это ещё не всё... на тракторах и лесовозах, с обеих сторон кабины, стоят бочки и, из них... вьётся, лёгкий дымок. Время от времени, шофёр или тракторист выходят и засыпают в эти бочки, ведром, мелко наколотые берёзовые чурочки. Их для этой цели, оказывается, заготавливает специальная бригада рубщиков (чурочников). Вот чудеса-то в решете!..
  Отец объяснил мне, что в леспромхозе все машины и трактора работают не на бензине или солярке, а на газе и, что это не бочки, а газогенераторные установки.
   * * *
  ... Прошла зима. Подошло время Северному лету. Оно пришло в буйном цветении трав, пении птиц, с голубым небом и ярким солнцем. Лето на Севере - это вам не южное лето!
  Вся природа мгновенно просыпается от долгой зимней спячки и старается за два-два с половиной месяца сотворить всё то, что на юге длиться почти пять месяцев.
  Растения цветут, созревают и бросают семена в землю. Птицы и животные заводят потомство. Отовсюду слышна разноголосица птичьего племени.
  Люди, тоже радуются теплу, солнцу, возможности снять с себя тяжёлые шубы и валенки, так поднадоевшие за долгую зиму.
  Летняя пора в Пукшеньге - время серьёзное, время ребятни и женщин, время заготовки на зиму, грибов и ягод. Страда! Местные говорят, - "Не потопаешь - не полопаешь!" Летом посёлок пустеет. Мужчины лес валят, а женщины и дети заготавливают витамины на зиму. Вокруг посёлка - полная кладовая с витаминами! Бери, не ленись!
  Какой только ягоды здесь нет - клюква, брусника, голубика, костяника, морошка... да, всей и не перечислишь, так богат этот край.
  С раннего утра и до позднего вечера идёт движение "заготовителей витаминов" из посёлка в лес и, обратно. Как рабочие муравьи, туда-сюда идут и идут женщины, дети. Туда - с пустыми кошёлками и корзинами, обратно - полными. У ребятни, губы и языки - чёрные от ягод. Солнце палит. Ух, жарко!..
  Заготовка и переработка идут одновременно - насаливаются полные бочки грибов. А, сколько бочек морса и мочёных ягод заготавливает каждая семья! Выращивают картошку и капусту - если лето удаётся.
  Зато зимой все, от, мала, до велика, обеспечены витаминами и, не какими-то химическими, а настоящими, природой созданными.
  Придёт хозяин или хозяйка с работы, сходит в баньку, попарится, да с "устатку", хватит кружку-другую клюквенного или брусничного морса, куда только усталость девается! А, пар то в баньке, а пар... такой духмяный становится, когда на камни плеснёшь морсу! Ах, как хорошо-то!..
  Мочёная клюква или брусника - это такая вкуснотища! Ребятишки воду почти не пьют - больше морс в ходу.
   * * *
  Ещё в первый год нашей жизни в Пукшеньге, я обратил внимание на интересную деталь. В посёлке совершенно отсутствовали телеги и автомобили, на колёсах. Независимо от того, стоит зима или жаркое лето, лошадь впряжена в сани. Когда я такое увидел поздней весной, то простоял с открытым ртом минут пять.
   Представьте себе такую картину - на земле ни снежинки, солнце припекает, вокруг зелёная трава, а по улице, тащится лошадка, впряжённая в сани. Извозчик, держа в руках вожжи, покрикивает, - но!.. Но, лентяйка! Вот я тебе задам!.. А, лошадка, не обращая никакого внимания на окрики, продолжает лениво плестись.
  Пришлось, за разъяснением обратиться к отцу. К нему, между прочим, всегда можно было обращаться по любому вопросу. Он у нас всё-всё знает! Вот такой у нас папа! Не мог же я оставить это "чудо местной жизни" без разъяснения.
  Всё было просто и, в тоже время, достаточно сложно для моего понимания.
  В посёлке, как и во всём районе, преобладала глинистая почва, а грунтовые воды подходили очень близко к поверхности. Чуть-чуть надавишь на поверхность глины, тут же начинает проступать влага. Телега на колёсах или автомобиль, в этом случае, начнут проседать и застрянут, сани же или гусеницы автомобиля, имея большую площадь поверхности, не провалятся. К тому же, сани скользят по мокрой глине, как по маслу или, по снегу.
  Так, в общих чертах, я понял этот "феномен" с санями.
  Прожили мы в Пукшеньге года полтора. За это время случались большие и маленькие радости и, различные неприятности. К стати! Здесь, в первые, в своей жизни, я подрался и пришёл домой с расквашенным носом. За что, получил нагоняй от матери и поддержку отца. Жизнь - есть жизнь!..
  Я закончил четвёртый класс и осилил половину пятого. Мы обзавелись кучей друзей, наловчились колоть берёзовые чурки на дрова не топором, а колуном. Оказывается, топором рубят, а колуном, колют. Отсюда, наверное, пошло - "Пойди, наколи дров!"
  Ох! Сколько же мы этих чурок покололи, ведь в посёлке в глаза не видели угля и, даже не представляют, как он выглядит. Ну, как я, например, не представляю, как выглядит банан или кокосовый орех. Вот обезьяна, говорят, знает, а я - нет!
  Научились ходить на лыжах и пользоваться двуручной пилой. Вообще, набрались опыта проживания на Севере и, конечно же, неоднократно любовались сполохами Северного сияния. Ах, какое это чудо природы!
  Жить на Севере - это вам, не в Крыму! Здесь, жизнь - посерьёзней, здесь жить - потрудней! Я с чувством глубокой благодарности вспоминаю Север, он многому меня научил!
   --""
  
   МЫ ИДЁМ НА РЫБАЛКУ.
   Чуден Днепр
   При тихой погоде...
   (Н.В. Гоголь)
   Глава первая.
  Мы, с братишкой, уговорили отца пойти на рыбалку, завтра, по первой зорьке, тем более, что у него совпало подряд два выходных дня. Вначале, он пытался отговориться усталостью, затем, необходимостью помочь маме по хозяйству, но мы были настойчивы и он, в конце-концов, с маминого разрешения, согласился. Для нас, пойти на рыбалку, да ещё и с отцом - большая радость!
  Возбуждённые от предвкушения побывать на рыбалке, вечером, мы долго не могли угомониться. Рыболовные снасти постарались приготовить ещё до захода солнца. Оставался открытым вопрос - где накопать червей?
  Это, для нас, была проблема и, проблема, не из простых! Конечно, накопать их можно под яблоневым деревом, что росло в бабушкином саду. Но, увы! Вход на территорию сада, бабушка, нам категорически запретила!
  Виноват был я. Ну, виноват!.. Так не идти же к соседям с поклоном - мол, дайте нам щепотку червячков? А, что услышишь в ответ - ясное дело! У вас, что своих мало? Конечно много. Чуть копни лопатой землю под яблоней, так сразу десяток, а то, и побольше червяков наберёшь.
  Черви у нас хорошие, не очень крупные, но красненькие и такие - живчики! Любо-дорого!.. А случилось вот, что...
  Неделю, тому назад я, и мой закадычный дружок, Вовка Нагайцев - он живёт в доме, напротив, через дорогу, ну, как-бы ворота в ворота, решили покачаться на ветке абрикосового дерева. Она, как магнитом, притягивала нас к себе. Мы совершенно не подумали тогда, до чего может довести наше бездумное решение. Но... да, чего уж теперь говорить!.. Прошлого не вернуть!
  Она была вся усыпана созревающими абрикосами, крупными и почти, спелыми. Я, с братишкой и Вовкой, частенько, втайне от бабушки, лакомились ими. Ну, до чего же они были вкусными - кисло-сладкие, с побуревшей косточкой внутри и покрытые бархатной кожицей!..
  Раза, два-три подпрыгнув, всё-таки она находилась высоковато, мы ухватились за ветку руками и начали, как обезьяны, раскачиваться и дрыгать ногами от удовольствия. И, что бы вы думали? Результат нашего баловства не заставил себя долго ждать! Раздался треск и мы, вместе с веткой и, такими вкусными абрикосами, полетели вниз. Ветка не выдержала такого неуважения к себе. Образовалась, куча мала, из - рук, ног и ветки с абрикосами.
  Не знаю, чего больше, в этот момент, во мне было - недоумения, страха наказания, а может и то и другое, вместе взятое?.. Скорее всего, я, в первый момент, был в шоке и ничего не понял. А тут, мало того, что мы ушиблись и поцарапались, (это малая часть нашей беды), так ещё возьми и выйди, в этот момент, на нашу дурную голову, конечно, бабушка из дома. Наша любимая бабушка - Варвара Артёмовна...
   Забегая вперёд, скажу, - когда этот случай обсуждался всей семьёй, папа сказал, что есть такой закон жизни, где всё, со всем, связано и, мы, не могли избежать наказания, потому, что потянув за ниточку, мы стали разматывать весь клубок и, что это не случайность, а закономерность.
  Увидев бабушку, я понял - вот это беда, так беда. Из всех бед - беда!
  Схватив с поленницы, сложенной у стены коридора, небольшое полешко, бабушка погналась за нами.
  Спасти, меня и Вовку, от заслуженного наказания, мог только быстрый побег со двора. Мы, несмотря на полученные ушибы и царапины, как вспугнутая стая воробьёв, ворующих корм у куриц, кинулись бежать к спасительному забору.
  Конечно, нас она догнать не смогла - да и куда ей, старенькой! Зато, у забора нас ожидала во всём своём великолепии и вооружённая по последнему слову техники, крапива и, до того злющая - не приведи Господь! Мне кажется, она специально выросла, именно на том месте, зная заранее, что мы побежим, от безысходности, в эту сторону... вот в неё мы и врезались с ходу! Кошма-ар!..
  Долго, потом, Вовка и я почёсывали ноги и руки. С тех самых пор был наложен запрет на любое поползновение в сторону сада.
  Необходимо было искать какой-то другой выход. Черви нужны? Нужны! Какая солидная рыбалка без червей, верно? Покажите мне пальцем на того рыбака, серьёзного рыбака, ну, например, как я, что обходится без червей. Да, просто нет таких. Во всяком случае, из тех, с кем я лично знаком! Что же делать?
  Немного подумав, я, всё же нашёл его. Да, он у нас с Женькой, и так, всё это время в голове вертелся, как нарочно, вот только, наверное, стеснялся наружу вылазить. Ну, вот вертелся и всё! Ну, что ты будешь делать?..
  Кто такой, Женька? А, я разве раньше не говорил? Вот голова и два уха!.. Это же мой младший братишка, с которым, у нас дружба до гроба и всё поровну, кроме плетей, конечно. Мне, как старшему, больше достаётся на орехи.
  Так вот... к бабушке мы решили не обращаться за помощью - всё равно не разрешит. Она у нас кремень! Её, даже отец слушается. Пойдём другим путём, решили мы - путём ночного, пиратского налёта. Так бы охарактеризовала наш путь, мама.
  Да! Мы решились на это!
  Мне не пришлось долго уговаривать Женьку. Он такой смелый, не смотря на свои, пять лет! Родился он, как я помню, почти сразу, после нашего прошлого приезда в городок. Даже, кажется, в августе месяце?.. Ну, точно! В августе! Он, "молоток". Всегда поддержит старшего брата.
   * * *
  Городок наш расположился на самом берегу крупной, полноводной реки, плавно несущей свои воды. Он утопает в садах - весной, буйно цветущих, а осенью - покрытых золотистой, или охряной листвой. Настоящий южный городок - с его летней жарой, прохладными или душными ночами и, неожиданно налетающими грозами. С яркими, покрывающими всё небо, молниями и раскатистым, оглушающим громом.
  Пройдёт гроза, особенно, если с дождём, воздух станет такой чистый и лёгкий - дыши, не надышишься! А, запах-то, какой у него? А, запах!.. В нём сразу - и, запах цветущих садов и, запах озона. Вкусный воздух!
  В день приезда, а приехали мы ночью - было прохладно, если даже не свежо. Мы вышли на привокзальную площадь и увидели, в сторонке, сразу за цветочной клумбой, две стоящие коляски (типа "Фаэтон"), запряжённых парой красивых, стройных лошадей. Они прядали ушами и, позвякивая колокольчиками под дугой, косились в сторону проходящих людей. Отец пошёл договариваться с извозчиками о плате за проезд.
  В свете привокзального фонаря я, с нескрываемым любопытством, рассматривал конные экипажи. До чего же они были красивы - с откинутым гармошкой, кожаным верхом, круглыми, лёгкими крыльями, защищающими пассажиров от летящей грязи. Большие, с тонкими деревянными спицами, колёса были покрашены в ярко-красный цвет, а два мягких, кожаных сидения, расположенных друг против друга, так и просили - сядь, посиди на нас. Сидение извозчика (облучок) располагалось чуть повыше, сразу за лошадьми.
  Загрузившись, мы поехали. Лошади бежали трусцой, колокольчики позвякивали, а колёса, с резиновыми шинами и мягкие, стальные рессоры плавно покачивали фаэтон на неровностях, мощёной булыжником, улицы.
  Вокруг стояла тишина, только соловей, изредка, выдавал свои трели, да цокали подковы лошадей, иногда высекая искры на булыжнике. Городок спал.
  На второй или третий день, после приезда, мы пошли на базар, как говорится - "себя показать и на других посмотреть!" Шучу! Мы пошли купить продукты, а заодно, посмотреть город, в котором нам теперь придётся жить. Маме не в диковинку. Она местная. А вот, мы!..
   Мы шли по улице, идущей параллельно берегу реки. По обеим сторонам улицы росли раскидистые каштаны и акации. Своими кронами они создавали тень над головами и поэтому, полдневная жара не донимала нас. До базара пришлось идти три-четыре квартала.
   Входим в ворота рынка (базара). Жара. Покупатели и продавцы в соломенных, с широкими полями, шляпах (брилях), шумят, торгуются. А на прилавках!.. А на прилавках!.. Чего только нет!
  Мы, приехавшие с края земли, где летом, не всегда можно вырастить картофель, были поражены обилием фруктов и овощей на прилавках. А, огромные арбузы лежали гуртами, прямо на земле. От дынь, шёл такой, одуряющий, аро-ма-ат!.. На прилавках - огурцы, помидоры, вишня, черешня, краснобокие яблоки, груши и много-много всякой другой зелени. Книги не хватит, чтобы всё перечислить. Я уж не говорю о курах, яйцах и свиньях и, конечно же, о знаменитом сале всех сортов.
  Так изобилен рынок городишка. Теперь - нашего городишка. Из такого места, думаю, никому не захочется уезжать!
  Вернулись домой после полудня. Жара не спадает. От абрикосов и яблок в саду разносится такой, та-ко-ой, аро-мат!.. Воздух, казалось, состоит только из аромата. Бабушка сказала - это перед грозой.
  От жары решили спрятаться в доме. Весь белый, трёхкомнатный, с отдельной кухней, покрытый красной черепицей, он прекрасно гармонировал с окружающим его садом. Летом, в жаркую погоду, в нём было прохладно и уютно.
  Ветви плодовых деревьев, при набегавшем лёгком ветерке, потихоньку постукивали в окна, как-бы маня выйти к ним и вместе порадоваться солнцу и жизни.
  Огромные стрекозы и разноцветные бабочки, таких я раньше не видал, порхали в воздухе, создавая цветной узор, похожий на картинки в калейдоскопе.
  Небо чистое, чистое! Синее, синее и ни одного облачка и, только вдалеке, где-то за городом, высоко, в бездонном небе, неподвижно висит лёгкое, белое облачко, похожее на пёрышко...
  Это волшебный мир! Сказка из "Тысячи и одной ночи!", о которой нам рассказывала, мама!
   * * *
  Вечером, пораньше, мы легли спать, чтобы с ранней зорькой выйти из дома. Обговорив и решив окончательно вопрос о наших последующих действиях, мы лежали в своих постелях и ждали наступления того решающего момента, когда настанет время действий. Во всём доме тишина и, только сверчок (где он только прячется?), выводил свою незатейливую, монотонную песенку - Скрип-скрип, скрип-скрип.
  Я лежал и мечтал, какую огромную рыбу поймаю, как похвалит меня мама, когда мы принесём свой улов, а бабушка скажет, - оказывается, он не только деревья способен ломать! И разрешит нам опять ходить в сад.
  Братишка тоже притих, наверное, умаялся за день, а
   может, тоже предавался каким-то своим мечтам.
  Ночная тишина, убаюкивающая мелодия сверчка - всё это расслабляло. Веки становились всё тяжелее и тяжелее, глаза, сами собой, закрывались. Я старался изо всех сил не поддаться расслабляющей неге сна, тёр глаза кулаком, переворачивался с одного бока на другой...
  Вдруг, в ночной тишине, когда меня уже начала покачивать лодка сна, раздалось шипение, переходящее в лёгкое покашливание, а затем, что-то захрипело и... бом!.. Бом!.. - это бабушкины, старинные часы сказали - "два часа ночи. Пора вставать!" Я, чуть-чуть, всего на малюсенькую секундочку, зажмурил глаза...
  
   Глава вторая.
  ... Мы шли по тропинке, по тёплой, нагретой за долгий жаркий день, земле, поднимая босыми ногами мягкую, как пух, пыль. Светила огромная, как бабушкина сковорода, луна. Справа и слева от тропинки как рябь, пробегающая по поверхности моря от лёгкого ветерка, серебрился ковыль и, только вдалеке, тёмным пятном, похожим на корабль с укороченными мачтами, темнела небольшая рощица. Во весь голос трещали кузнечики. В сторону рощицы, мимо нас, пролетела какая-то ночная птица.
  Мы шли к реке, обходя рощицу с правой стороны. Шли гуськом, друг за другом. Было тепло, но не душно. Легкий бриз, как опахалом, охлаждал наши тела. Дорога ничуть не утомила нас. Вскоре почувствовался запах воды, тот неповторимый запах, который присущ только крупным водным пространствам. Мы приближались к нашей цели. Еще метров триста-четыреста и покажется река... но...
  Откуда ни возьмись, на нашем пути вырос густой, колючий кустарник. Он раскинулся в обе стороны на необозримое расстояние, преградив нам дальнейший путь - путь к вожделенной реке! В растерянности мы остановились. Много раз мы ходили по этой тропинке - никакого кустарника здесь и в помине не было. Что за наваждение?
   Выставив вперёд плечо, отец и, мы за ним, как цыплята за курицей, ринулись в самую гущу колючек. Ветви цеплялись за одежду, хватались за волосы, казалось, они хотели удержать нас от этого безумного поступка, но мы упорно, шаг за шагом, продвигались вперёд, надеясь прорваться сквозь эту колючую преграду.
   Наконец, впереди, показался небольшой просвет. Чуть не закричав - Ура! - мы ринулись туда, как рыцари, на последний штурм крепости.
  Неожиданно мы оказались на крутом, обрывистом берегу реки. Я даже не заметил, в какой миг. Всё, дальше, впереди, пути не было. Только узкая, извилистая тропка, вилась вдоль обрыва.
   Отец стал искать спуск к реке, а мы с братом, как привязанные, шли за ним, не отставая ни на шаг, боясь отстать хоть на шаг. Луна, всё также продолжала светить, но, почему-то навстречу нам. Получалось, что мы вышли из кустарника, развернувшись в нём, в обратную сторону или, луна, каким-то образом, за несколько неуловимых мгновений, сумела перелететь по небу, с одного места, на другое.
  Крупная рябь покрывала реку и, лунная дорожка, лежавшая поперёк реки, то ли из-за ряби, то ли, по какой другой причине, шевелилась и казалась, живой. Она, то вспучивалась, то опадала, меняла цвет от золотого до, серебристого, с искорками.
  Воздух уплотнялся, становясь всё гуще и тяжелей, казалось, он набирал вес. Дышать стало трудно.
  Откуда-то набежали почти чёрные грозовые тучи, внутри которых, то и дело, блистали молнии, похожие на разветвлённое дерево. Но грома не было слышно. Они, почти полностью закрыли луну. Стало темно. И, в этой темноте, не знаю, как и когда, я потерял брата и отца. Лишь при свете вспыхивающих то тут, то там, молний, я мог, что то, видеть. Да, отца и брата, рядом не было!
  Я был один! Совсем один на краю обрыва и внизу, далеко-далеко, клубился туман над рекой. Она бурлила. Огромные волны бились в крутой берег, брызги взлетали вверх и с грохотом, похожим на пушечные выстрелы, падали вниз. Мне стало так страшно, так страшно! И я, в ужасе от всего увиденного, бросился бежать от реки. Но не смог!
  Неожиданно налетел вихрь, подняв такую пыль, что я был вынужден закрыть глаза руками и... в тот же миг, земля ушла из-под моих ног. Падая в обрыв, я закричал от ужаса!..
   * * * Очнулся я от прикосновения чьей-то руки и, сразу же услышал голос отца,- вставай, соня, всю рыбу проспишь. Хотя я и открыл глаза, но всё ещё не прийти в себя, вертел головой и не мог понять, где же я нахожусь.
  Постепенно, мой проясняющийся разум подсказал мне, что всё в порядке, я никуда не падаю и нахожусь в нашей спальне, а напротив меня, в своей кровати, сидит мой брат и сонно щурит глаза.
  Наконец я понял, что нечаянно уснул и весь кошмар - это всего лишь страшный сон.
  Отец, разбудив нас, ушёл готовить съестные припасы, а мы, зевая во весь рот, побежали во двор - смыть остатки сна.
  Умывались из бочки, стоящей во дворе. В ней всегда хранилась дождевая вода. Она мягче - колодезной, а тем более - водопроводной.
  Вода была чуть прохладной, ласковой, казалось, она, как кошечка тёрлась о ладони и, чуть ли не мурлыкала. Я погладил её - стало так хорошо и легко, как никогда до этого не было.
  Прибежав на кухню, мы застали в ней, отца и бабушку. Они загружали сумку. Отец положил несколько варёных яиц и половину буханки чёрного хлеба, а бабушка подала ему с десяток свежих огурцов и три крупных, красных помидора. Отец уже хотел завязать сумку, но я напомнил ему, что он забыл положить соль и ножик. - Чтобы мы без тебя, умницы, делали! - похвалил он меня. Я зарделся от удовольствия, а брат, толкнув меня локтем в бок - подмигнул.
  Когда было всё готово, мы вышли из дома. Удилища стояли, прислоненные к стене коридора, снаружи, там, где мы их вчера оставили. Я хотел взять все, но братишка своё удилище взял сам, сказав, что он уже большой и, у него хватает сил нести самому, не утруждая других.
   Я же говорил... - у меня мировой братишка!..
  Выйдя из калитки, мы направились вниз по улице и, метров через двести, повернули налево, в узкий, кривоватый переулок. Этим переулком мы всегда ходили к реке да, к тому же, намного сокращали дорогу. Достаточно узкий для любого транспорта, он был хорош для пешеходов, особенно в дневную жару, когда, даже куры, раскрыв клювы, прячутся в тень.
  Ветви плодовых деревьев, перевешиваясь через забор, образовали, своего рода, зелёную крышу над переулком, создав плотную завесу от солнца.
  Занимался новый день. Солнце только-только выглянуло из-за горизонта, показав всего лишь узенькую светящуюся полоску. В небе всё ещё можно было видеть, слабо мерцающие в вышине звёзды, как бы говорящие - мы достаточно потрудились и нам пора на отдых.
  Со стороны реки дул лёгкий, прохладный ветерок. Было немного зябко. Одевшись полегче - день обещал быть жарким, мы слегка мёрзли. Тело покрылось пупырышками. Чтобы хоть немного разогреться, мы решили ускорить шаг.
  Отец, широко шагая, шёл впереди, а мы, чтобы не отстать, бежали трусцой. Это нам здорово помогло. Мы начали согреваться, а потом и, вовсе стало жарко.
  Ещё один переулок, ещё один поворот и, вот она, наша красавица!
  На её берегу мы, ребятня, проводили весь свой летний досуг. Купались, загорали, ловили рыбу и раков. На ней я научился управлять лодкой и ставить парус. Она, для нас, была всем! Только благодаря ей, мы физически становились крепче. Здесь, на реке, проверялась дружба. Кто не выдерживал - тот уходил!
  
   Глава третья.
  Река несла свои воды плавно и величаво. В голубом, предутреннем тумане, скользящем над поверхностью воды она, казалось, была покрыта тонкой вуалью. Противоположного берега не видно.
  Отец говорил, что ширина реки у нашего городка, достигает километра, а в период весеннего разлива - до двух-трёх километров.
  На противоположном берегу находятся "Плавни", так их называют местные жители - никопольчане. Это низменный берег реки, затопляемый во время весеннего паводка. На том берегу расположены сенокосные угодья горожан, держащих крупный рогатый скот.
  Как только уровень воды в реке спадает и, она, возвращается в своё русло, горожане, привязав своих коров и бычков к лодке, гребут через реку. Животные послушно следуют за лодкой.
  Никогда не думал, что коровы умеют плавать! Я считал, что это присуще только лошадям и собакам. Как говорится - "Век живи, век учись".
  Осенью всё повторяется, только - наоборот.
  Доярки, тоже переправляются на лодках. Два раза в день. Подоят коровок и назад, с молоком в бидонах. Пастух живёт там же - в шалаше.
  Мы с Вовкой, однажды плавали туда на их деревянной лодке, так называемой круглодонке. Лодка, с такими обводами корпуса, легко идёт под вёслами и парусом. В неё можно много чего нагрузить. Гружёная, она почти так же легко, идёт по воде.
  Переправившись на другой берег мы, с ходу, врезались в прибрежную осоку, потревожив и подняв тучу комаров. Осока там была такая высокая и густая, что была выше нашей головы. А комары... всем комарам - комары!..
  Огромные, злющие, они тучей налетели на нас, нещадно впиваясь в нашу "нежную кожу" и кусая, кусая, кусая!.. От них не было никакого спасения. Мы потревожили их, на их же территории.
  Отмахиваясь руками мы, как бежавшие с поля боя трусы, побросав знамёна и штандарты, быстренько оттолкнули лодку от берега и, работая изо всех сил вёслами, помчались со скоростью торпедного катера, издавая, вместо гудков вопли, подальше от этих кровопийц!!
  Только на середине реки они милостиво соизволили нас отпустить, дав нам возможность почёсываться и покряхтывать!
  - У-у, злодеи! - сказали мы разом и, больше нас туда, даже палкой невозможно было загнать.
   * * *
  И так... продолжу о рыбалке.
  Выйдя на берег реки, мы увидели, что опоздали. Все лучшие, давным-давно облюбованные и прикормленные нами места, заняты другими рыболовами. Не солоно хлебавши, мы отправились вниз, по течению, искать более-менее удобное место для себя. Увидав пару кустов, стоящих. почти у самой воды, отец направился к ним и предложил нам располагаться.
  Размотали снасти и, в это время отец попросил у нас червей. Честное-пречестное слово, я же совсем забыл о них! Пришлось признаться, что мы позорно проспали и червей, как таковых, у нас нет ив помине.
  Я не знал, куда деваться от стыда. Уговорили отца, рано поднялись, столько прошли и... подвели. Так опозориться! Наперебой с братом, мы предложили, сию минуту, даже сию секунду, вот прямо сейчас - сбегать к другим рыбакам и попросить, десяток-другой, червей.
  Отец сказал, что он даже не мог себе представить - какие мы, оказались, несерьёзные и безответственные и, хорошо, что он, на всякий случай приготовил, вечером, насадку из хлеба.
  Вытащив из кармана что-то, завёрнутое в тряпочку, он развернул её и показал нам хлебный мякиш, только, какой-то особенный. Он был красного цвета и от него исходил запах подсолнечного масла. Удивлённые мы, по заведенной у нас в семье привычке, ждали разъяснения, чтобы в будущем, если понадобится, воспользоваться полученным знанием.
  Отец рассказал нам, как готовится такая насадка для рыбалки, а также сказал, что в детстве, когда он жил на реке Белой они (ребятишки) часто, таким образом, выходили из положения.
  Рецепт: в мякиш из чёрного хлеба, добавляется немного губной помады (для цвета) и несколько капель подсолнечного масла (лучше анисового). Всё это тщательно перемешивается. Из этого мякиша готовится обманка для рыбы.
  Он отковырнул маленький кусочек, покатал между пальцами и в руках у него, появился маленький червячок, ну, точь в точь, настоящий! Осталось только аккуратненько насадить его на крючок.
  Мы быстренько сняли верхнюю одежду и, оставшись в одних трусах и рубашках, забрели в воду. Она оказалась, на удивление тёплой, как парное молоко. Песчаное дно плавно понижалось, а вода, настолько чистая, что можно было увидеть каждую песчинку, ласково обнимала ноги.
  Забравшись в воду чуть выше коленей, насадили на крючок искусственных червячков и, забросили снасти, как можно дальше. Не прошло и минуты, как у братишки поплавок резко нырнул под воду. Он не растерялся, сумел подсечь и первая рыбка, блестя чешуёй в лучах утреннего солнца, взвилась вверх.
  Это оказалась краснопёрка.
  Наперекор нашему сомнению, место оказалось рыбным. За два часа, втроём, мы выловили около двух с половиной десятков краснопёрок и плотвы, а папа, уж как это ему удалось, поймал четырёх небольших окуньков.
  Соседние рыбаки с завистью посматривали в нашу сторону.
  Сегодня нам везло!
  Пора возвращаться домой. Солнце поднялось над горизонтом и разогнало туман над рекой. В пылу азарта рыбной ловли мы не замечали голода, а сейчас он, со страшной силой, дал о себе знать.
  Расстелив бабушкино полотенце, выложили еду и усевшись вокруг него, принялись за еду. Я даже не думал, что можно так проголодаться! Брат тоже был голоден.
  Мы уплетали за обе щеки. Это было пиршество богов, тем более, что мы его честно заработали. Мы съели всё, без остатка, а крошки бросили в воду рыбкам.
  Собрав снасти, гордые богатым уловом, мы бодро зашагали домой.
  
   --""--
  
   ВЕЛОСИПЕД.
   ... С какой завистью я смотрел на соседа, Тольку Волкова, когда он, с шиком крутя педали своего железного мустанга, проносился мимо нас, а, потом, метров через двести-триста, развернувшись в обратную сторону так круто, что из-под колёс летела пыль, несётся назад, в нашу сторону. Рубашка на спине надута пузырём, ворот расстёгнут, а ноги, в сандалетах и с одной, закатанной штаниной, так и ходят ходуном, так и ходят - вверх-вниз, вверх-вниз... Вы даже представить себе не можете, как красиво выглядит человек, сидящий верхом на блестящем в лучах солнца, велосипеде.
  Толька живёт от нас через два дома, на противоположной стороне улицы. Ну, как-бы это, понятнее объяснить! Наш дом стоит на той стороне улицы, где чётные номера, а его дом, на той стороне, где нечётные номера и, к тому же, его дом стоит ближе к центру города. Он этим здорово хвастается передо мной. А мне на это наплевать с высокой горы! Подумаешь, два дома туда, два дома сюда. Какая разница, правда? А, вот на что мне не наплевать, так это на отсутствие у меня такого же красивого велосипеда.
  Ему родители купили велосипед на день рождения и в честь окончания пятого класса без троек в свидетельстве, так они сказали моим родителям, когда были у нас в гостях.
   Подарок на день рождения - это я понимаю, а как расшифровать "В честь окончания"? Почему в "честь"? Мы с Толькой, ломали голову над этим вопросом. Вот, если бы они сказали прямо, что покупают велосипед, чтобы премировать Тольку за хорошую учёбу, тогда да, это понятно. А так?.. Тут какая-то загадка для нас и, пожалуй, пока не разрешимая.
  Когда он в первый раз выкатил свой велосипед на улицу и попробовал на него сесть мы, человек шесть-семь, пацанов, из близлежащих домов, от зависти даже остолбенели, хотя вида не показали. Гордость не позволила! А Вовка, мой близкий дружок, так тот вообще сплюнув через губу, выразился, - "что мы, велосипедов не видали, что-ли, подумаешь!.."
  Подумаешь, не подумаешь, но мне страсть, как захотелось иметь свой велосипед. Такого же цвета, как у Тольки - красного, как пожарная машина и с блестящими крыльями над колёсами. И, чтобы звонок был громкий и нежный, одновременно. Представляете - едешь по тротуару и звонком, дзынь-дзынь, дзынь-дзынь... Люди оборачиваются на звонок и тут же уступают дорогу, а ты, проезжая мимо, так это, свысока, вежливо - извините, что потревожил...
  Вежливость у водителя транспортного средства - это наиглавнейшее, - так сказал, когда-то, мой папа. А я запомнил и "зарубил" себе на носу. А, потом он ещё добавил, - велосипедист - это же не какой-то там пешеход обыкновенный, а водитель несамоходного транспортного средства!.. - Чувствуешь разницу! - и при этом, указательным пальцем прикоснулся к моему облупленному от солнца и ветра, носу.
  И до того мне захотелось стать велосипедистом, что мне даже во сне стало сниться, как я на велосипеде по городу катаюсь, а за мной малышня ватагой бегает. Ни о чём мыслей не было в моей голове. Я даже свою любимую рыбалку забросил, до того мне хотелось иметь велосипед в собственном, безраздельном, пользовании. Я даже, кажется, заболел. Вот возьму, потрогаю лоб, а он, представляете, горячий. Я, как-то, маму попросил потрогать мой лоб - в смысле, горячий он или нет, так она знаете, что сказала, - не придуривайся, температура у тебя нормальная!
  Нет, не понимают родители своих детей!.. Не понимают и, всё! Вот, к примеру, чего проще, взять бы и спросить у меня, что это ты Сергей такой грустный ходишь? Ну, неужели я бы не сказал? Конечно, сказал бы... прямо тут же, сию секундочку бы выложил свою мечту заветную. Сами подумайте, ну зачем мне скрывать свою мечту, да ещё от родных родителей? Так нет, не спрашивают...
  Пришлось мне самому взять "быка за рога". Это Вовка мне так посоветовал. И "Быка за рога", тоже он предложил, для большей убедительности. Где он, только вычитал про них? Я бы сам ни за что не догадался, что есть такое выражение. А и то, правда. Жди, когда родители сами догадаются.
  На следующий день, вечером, после ужина, когда папа взялся за газету, а мама включила телевизор я, набравшись смелости, приступил к воплощению своей заветной мечты.
  Состроив обиженное лицо, я попытался разжалобить родителей, сказав, что вот мол, у всех знакомых мне ребят уже есть велосипеды и только один я, как-бы, безлошадный. На мою, конкретную, жалобу отец отреагировал очень интересно. Он сделал вид, что из-за включенного телевизора, ничего не слышал, а мама, была так увлечена своим сериалом, что, действительно, могла меня не услышать...
  И так, первая попытка не достигла цели!
  На следующий день я возобновил свою атаку на родителей. Теперь я поступил мудрее (не зря же говорят, что опыт приходит во время ежедневных тренировок). Я выложил свою просьбу во время ужина. Деваться родителям было, некуда и они обещали подумать. Ура-а! - закричал я про себя, довольный своим первым успехом на поприще семейной дипломатии. И, вот, через месяц, то есть в середине июля, мечта моя воплотилась в реальность. Я стал полноправным владельцем новенького, отливающего всеми цветами радуги, велосипеда.
  
   * * *
  Я шёл по тротуару и катил свой первый в жизни велосипед, называвшийся громким именем - "Школьник", а мама и папа шли сзади. Я высоко держал голову и с чувством собственной значимости, гордо посматривал по сторонам. Теперь я ве-ло-си-пе-дист!..
   Ах, какое это музыкальное, ласкающее слух, слово. Вы только вслушайтесь в его волшебное звучание - Ве-ло-си-пе-дист!.. Это значит - я владелец несамоходного, транспортного средства, - так сказал папа! Вла-де-лец! Чувствуете музыку этого слова? Не чувствуете?.. Напрасно. А вот я, чувствую!.. Оно, даже пахнет как-то по особенному.
  Пока я оттирал его во дворе от заводской смазки, керосином из баночки, возле ворот уже "толклись" пятеро или шестеро, пацанов с нашей улицы и, по очереди, комментировали мои действия. Я делал вид, что совершенно не слышу их "умных" советов и не замечаю их взглядов на мой велосипед.
  Наконец, я не выдержал постоянного, за собой, наблюдения и, подойдя к воротам, сказал папиными словами, - "Велосипед нуждается в подготовке к эксплуатации" и добавил, уже своими словами, - сегодня я выезжать не буду.
  Только после сказанных мною слов, они начали потихоньку, один за другим, расходиться по своим делам.
  Перевернув велосипед вверх ногами, я стал крутить педали рукой, чтобы посмотреть, как крутится заднее колесо... Спицы, вначале видимые, постепенно, с увеличением скорости вращения, стали исчезать и образовалось кольцо с пустым пространством посредине. Я, как завороженный, наблюдал за этим чудом природы и не мог оторвать взгляд от пустоты внутри колеса, и уж собрался было проверить эту пустоту пальцем, как услышал строгий окрик отца, - не вздумай совать руку в колесо! Останешься без пальцев!.. Только после его окрика я пришёл в себя и быстро отдёрнул руку от притягивающей меня пустоты.
  
   * * *
   На следующий день, часов в десять утра, в ясный, восхитительный день, когда на голубом небе виднелись только пёрышки небольших тучек и ярко светило солнце, мы - папа, мама и я, вывели велосипед на улицу. Я попытался (я видел, как это делает Толик) оседлать своего стального коня, но тут же сверзился на землю вместе с велосипедом. Тогда, папа и мама стали держать велосипед, а я уселся на сидение. Не получилось. Как только они отпускали велосипед, я тут же начинал заваливаться на бок...
  - Да-а, - сказала мама, после моих нескольких, плачевно закончившихся попыток - видно сегодня у тебя, Сергей, ничего не получится. Дай-ка я тебе покажу, как это делается.
  И она, действительно, показала!..
   Повиляв немного по тротуару, она выровняла движение велосипеда и, набирая скорость, помчалась по улице в сторону ближайшего перекрёстка. Мы с папой, побежали вслед за ней, но она сильнее закрутив педали, стала удаляться от нас. Потом... потом, произошло невероятное...
  Она, почему-то, направила велосипед прямо на дерево. Я, от ужаса. закрыл глаза и даже, кажется, остановился, а папа?.. Папа помчался быстрее ветра и не напрасно. Когда мы подбежали к месту столкновения мамы с деревом, то увидели - велосипед лежит с одной стороны дерева, а мама с другой.
  Папа бросился поднимать её, а я, обуреваемый нехорошим предчувствием, кинулся к велосипеду.
  О горе, мне! О горе!.. У моего, столь долгожданного, с таким трудом выклянченного, новенького велосипеда был свёрнут на бок руль, а на переднем колесе красовалась такая огромная "восьмёрка", что оно еле прокручивалось. От такой несправедливости жизни у меня навернулись слёзы на глаза и только усилием "мужской воли", я смог не зарыдать громко-громко!
  Посмотрев на маму полными слёз глазами, я увидел, что ей тоже досталось здорово. Её платье, внизу, было порвано, а правая коленка была вся поцарапана и кровь текла из открытых ранок. Мне стало так жалко её и велосипеда, конечно, тоже, что, не удержавшись, хоть я и мужчина, я заплакал.
  Как отступающие французы после битвы под Бородино, мы - я с поломанным велосипедом, а папа, поддерживая хромающую маму, возвращались домой. Я боялся оторвать взгляд от земли и посмотреть на своих друзей, встретившихся нам на пути.
  Правильно говорят, - "Не заносись высоко в своей гордыне - Бог накажет". Так и получилось со мною.
  Приковыляв домой, стали разбираться в случившемся. Мама стала рассказывать, что она ехала, ехала и, нечаянно, наехала на небольшой камушек, валявшийся на её пути. Переднее колесо, само по себе, вдруг повернуло в сторону дерева и она, не успев даже глазом моргнуть, как ударилась об него. В глазах засверкали звёздочки, а потом, появилась боль в коленке.
  Папа стал разбираться с велосипедом и нашёл ведь причину такого, своеобразного его поведения. Вот какой умный у меня, папа! - с гордостью подумал я, а потом мне стало стыдно.
  - Ты, Серёжа, гайку зажимного хомута на руле, подтягивал? - спросил папа и вопросительно посмотрел на меня.
  - ?! К- к-а-ко-го хо-мм-уу-та? - проблеял я козлиным фальцетом.
  - Вот этого хомута и вот эту гайку, - сказал папа и показал пальцем на них.
  - А разве её нужно было подтягивать? - несколько удивлённо поинтересовался, я.
  - Конечно! - и продолжил, - я ещё удивляюсь, как мама смогла столько проехать и не упасть раньше.
  Мне оставалось только сконфуженно опустить голову...
  Вот таким, не совсем удачным, оказался мой первый, парадный выезд на велосипеде.
  Через пару дней, папа сумел, почти полностью избавить мой велосипед от восьмёрки на переднем колесе и сам, своими руками перепроверил затяжку всех гаек и винтов, при этом показывая мне, где и, что нужно проверять.
  Прошла неделя после моего первого укрощения железного коня. И вот я, с великой радостью, улыбаясь во весь рот (то есть, от счастья, выставив наружу все свои зубы), качу на своём, поблескивающем хромированными колёсами, велосипеде рядом с Толиком Волковым и веду с ним серьёзный разговор о пользе прикормки для рыбы.
  
   -- "+" --
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"