Сознание  возвращалось  медленно.  С  привкусом  гари.
С  трудом  удалось  открыть  глаза.  
     Я  лежал  в  сухой  ванной.  Голый.  На  лбу  вздулась  шишка.
Гарь  шла от  огня,  который  охватил  все,  что  подвластно.  Белье,
дерево,  резину,  пластмасс.  В  замкнутом  пространстве  ванной  
комнаты.  
      Срочно  тушить.   Но  с первым  движением  взревел  от  дикой 
боли.   Зад  ожгло.   Причем  не  снаружи.  Вспомнил.
     Эх,  мастер!
      Работаю  на  большом  заводе.  В кузнечном  цехе.  Только  сорок
лет  справил,  как  жена  ушла.   Недаром  мастер  говорил,  роковая
дата,  нельзя справлять.  Не  послушал,  дурак.  Вот  и  ушла.
Чего  ей  не  хватало?  Жили,  вроде,  неплохо.  Все  за границу,
в  турпоездку  рвалась.  Дорвалась,  наверное,  ездит.
      Видно,  от  огорчения  начались  проблемы бурчания  в  животе.
Распирало.  В  туалет часто  бегать  приходилось.  Ладно,  по делу.
А  то  ветер  выпустить.
     Иногда  не  успевал.  А  цех  огнеопасный.   Вот  и  говорит  мастер,
надо  что-то  делать.   Сам  знаю,  что  надо.  Таблетки  пью.  Не
помогают.
     Тут, говорит,  иное  средство  нужно.  Ты  по  молодости  дурной,
куда  угодно садился,  зад  и  простыл.   Погреть  надо.
      Как,  спрашиваю.  Очень  просто,  советует,  зайди  в  ванну,
когда  припрет,  и  зажженную  спичку  поднеси.   Сразу  прогреешься.
      Эх,  мастер!
      Так  и  сделал.  Поверил.   Видно,  рвануло  так,  что  швырнуло
лбом  об  стену. Теперь,  корчась  от  боли,  тушу  из  душа  пожар.  
Огонь  мужественно  сопротивляется  до  последнего. Погибая,  
окатывает  едким  дымом,  от  которого  режет  глаза.
      Надо  вылезать.  Встать  не  могу.   Хватаюсь  за  край  ванны
и  обжигаю  руки.
      Эх,  мастер!
      Поливаю  холодной  водой.  Себя  тоже,  отгоняя  угарный  сон.
Остыло.   Хватаю  за  край,  подтягиваюсь  до  пояса  и  сползаю  на
пол,  как  змея.  Сую  в  рот  опаленный  обрывок  белья,  рывком  на  
колени,  поворачиваю  замок  и  вываливаюсь  в  коридор  через
распахнувшуюся  дверь,  выключаясь  от  боли.
     Эх,  мастер!
     Холод  приводит  в  чувство.  Вызвать  скорую,  но  до  телефона
не  добраться.   Ползу  на   брюхе  к  входной  двери.   Рывок,
зацепился за ручку.  Сзади  обдает  жаром  и  болью.   Ну  нет,
шалишь.   Щелчок  замка,  и  я  открыт   пустынной  лестничной
площадке.
    Помогите,  ору,  что  есть  силы.
      Эх,  мастер!
     Открывается  дверь  напротив.  Испуганный  женский  взгляд.
Соседка.  Года  на  два  младше.  Одинокая.  Жена  ей  постоянно  кости
перемывала.  Простотой  попрекала.   Над  одиночеством  насмехалась.
Кому  эта  дурочка  нужна,  говорила.
     Что  случилось,  спрашивает.  Испуг  прошел.  Неужели,  орущий,
лежащий,  голый,  мокрый,  чумазый  мужчина,  с  побитой  головой  и  
опаленными  волосами  не  удивляет?
     Газ,  говорю,  взорвался.
    Она  как  кинется  мимо  меня  на  кухню.  Чуть  не  наступила.
Возвращается.  Нет  газа,  удивленно  произносит,  глядя с  сомнением.
   В  ванной  взорвался,  едва  произношу,  кряхтя  от  боли.
  От  удивления  рот  открыла.  Сейчас  в  ступор  впадет,  и  я
тупо   замерзну  на  пороге  собственной  квартиры.
    Скорую,  выдавливаю  через  слезы.
    Эх,  мастер!
    И  заметалась.  Все  по  делу.  Позвонила.  Маслом  каким-то  натерла.
Лед  приложила.  Покрывалом  укрыла.  Дождалась  врачей.  Вместе
с  ними  отвезла.  Документы  мои  где-то  нашла.  Навещала
каждый  день.  Вот  чудо.
   Эх,  мастер!
    Теперь  вместе  живем.  
    Вернулся  на  работу  через  три  месяца,  от  всех  напастей
избавившийся.  Мастера  нет.  Боярышником  отравился,  говорят.
Слышал,  силы  мужской  прибавляет.  Перебрал.
   Эх, мастер!