Работал у нас лесником мужик один. Крепкий мужик, толковый, но нелюдимый. Степанычем звали.
Говорят, раньше в городе жил, известным человеком был, в чинах. А потом надоело ему, он все бросил, и к нам уехал. Мол, в людях разочаровался, мизантропом стал. С деревьями, мол, лучше, чем с людьми.
Лес он любил, неделями там пропадал. И все его лесное хозяйство в полном порядке. Просеки, пруды пожарные, сухостой убран - красота. Особенно около деревни лес хорош был. Чистый, звонкий!
Я тогда шоферил у председателя. Эх и дурной же был мужик! Сначала делает, а только потом думает. Чуть что - крик, ор, туды метнулись, сюды метнулись... Шума много, толку нет. Но шума очень много, все слышат.
И жила у нас в деревне бабка-самогонщица. Вредная такая, настырная. Нет, ну ее понять можно: на пенсию не проживешь, она одна, хозяйство, а денег мало... Все понимали, по-ругивали ее, но не трогали. Жалко же.
И вот мужики-то повадились у нее самогон тырить. Один заболтает, другой шасть - и тырит. Немного, бутылку-другую. Когда деньги есть, то платили. Это ж ей как помощь. А когда нет, но очень надо...
Догадалась она ментам жаловаться. Самогонщица - ментам! 'Воруют у меня самогон', ага. Мент наш ее сразу послал. Говорит: 'смотри, я тебя саму посажу'. Ну, она тогда к председателю. Он ее к менту послал - и понеслось.
Она видит, с мента ничего не получишь, и давай председателя канать. Вредная, как репей вцепилась. По два раз в день ему звонит: 'слышь, ты, власть! Тут старую женщину обворовывают средь бела дня! Зря мы тебя, дармоеда, кормили-ростили' и все такое. Даром что ей до телефона идти полкилометра.
Как-то раз позвонила, он вспылил, выскочил из конторы, орет: 'Поехали! Сейчас я ей устрою самогон!'. Я ему говорю: 'мне бы заправиться, бензина мало'. А он орет: 'потом заправишься!'. Ну, завелись, поехали. По дороге еще в пару мест заскочили по делам (у него же шило в заднице), бензина вообще по нулям. Еле до деревни дотянули, и встали. Этот опять орать - ну, я уже привычный. Говорю: 'ори не ори, без бензина не поедем'.
У лесника запас был, бак литров на 400. У него часто стреляли по таким случаям, он и не отказывал. До заправки дотянуть, а потом ему отдавали, для дела же, все понимали. Говорю: 'сейчас к Степанычу схожу, какие проблемы'. А председатель схватил канистру: 'тебя за смертью посылать, сам схожу'.
Лесника не было, ходил где-то. Лес большой, он мог и на неделю уйти. Председатель сам к баку полез. Краник открыл, да течет медленно. Он и так, и сяк - а все равно медленно. Он в бак полез, открыл, да чего там увидишь? Он и подсветил себе. Зажигалкой.
Я смотрю: с края огорода как ба-бахнет! Столб огненный до неба! Я туда - этот сидит, 'светило' обалделое, живой, только морду опалило. И зажигалка в руке. А горит хорошо, сильно! Ветер в сторону леса, и все сухое, как порох.
У меня в машине рация - я туда. Пожарных вызвал, они быстро приехали. У лесника пожарные дела в полном порядке, ну они и завелись тушить.
А этого, главного нашего, отпустило, он и давай руководить. Бегает, орет, руками машет - герой! Начальство! С героически опаленной мордой. Даже зажигалку спрятать не догадался.
Лес, который у деревни был, сгорел совсем. Пожарные молодцы, огонь дальше не пустили. А тут все, только хлысты черные торчат. Эх, а такой лес был!
Тут еще бабка эта подошла, посмотреть. Посмотрела-посмотрела на эту суету, на председателя в деле, послушала, чего он орет... А он таким героем туда-сюда!... Ну, она посмотрела, каак плюнет, и - матом! Повернулась, и домой по-ковыляла.
Ну, он вообще осатанел. Морда, хотя и копченая, но где не черная, там красная. И бегом ко мне, и опять орать: 'поехали, так-свою-и-так к этой бабке!!! Ща я ее трать-тарарать!...'. Ногами топает, руками машет, аж подпрыгивает от злости! Прямо черт драный, и бензином от него за километр прет.
А мне-то что? Топай-не топай, бензина-то нет, сгорел бензин! Я ему и говорю: 'нет бензина, хочешь - пешком иди, тут близко'. А он и на меня орать матом! Ну да, начальство-то пешком не ходит!
У пожарных взять - а они на соляре ездят. Им-то чего? Они свое дело сделали, шланги свернули и уехали. А бензина нет. И у этого от злости того и гляди удар будет. Орет: 'давай бензин!', а сам страшный, ободранный, морда черная, глаза дикие.... Да где я ему возьму бензин-то?!
Тут рация из конторы: лесник, мол, там у них. Кто-то ему сказал, что дома у него что-то не то, председатель туда поехал, пожарные. Вот он и волнуется. Ну, этот мой, начальник, хвать трубу и давай туда орать: 'ты, мать твою так и разэдак, где шляешься?! Ну быстро чтобы тут был, и бензин вези!!!'. И хренак трубой об машину.
Через полчаса, а может меньше, едет на лошади лесник. С канистрой литров 20, торопится. Подъезжает... С лошади слез, и так к лесу, как в потьмах. И на глазах чуть не слезы. А председатель на него сразу, сходу - орать! 'ГДЕ БЕНЗИН?!'
Степаныч так рукой - там, мол. А сам все на гарь смотрит. Председатель к лошади, да я его перехватил, он-то делов уже наделал. Взял канистру, тяжелая. Этот у меня ее вырывает, еле-еле его отпихнул.
Тут Степаныч, смотрит, как мы за канистру бодаемся: 'а зачем вам бензин?'. Ну да, мы же уже все спалили. Я говорю: 'да, вот тут у вас мужики повадились у бабки самогон тырить - ну, ты знаешь...' Степаныч кивнул, типа "ага, слышал". На меня посмотрел, потом на то, что от леса осталось, потом на председателя с паленой мордой...
'А бензин-то на что?!' - видать, не сложилась у него в голове картина...
Ну я и ляпнул: 'да сжечь их на хрен, вместе с бабкой! Чтобы другим неповадно было!'
Тут даже председатель сел, где стоял. А Степаныч опять на меня посмотрел, доолго, потом на бензин, на председателя... Глаза у него стали такие... Нехорошие...
Потом его так... передернуло... перекрестился он и в дом ушел.
А через пару дней Степаныч в город уехал. Дом заколотил, и уехал. Насовсем. Прошла его мизантропия, совсем прошла, как не было.
Говорят, он опять в городе уважаемым человеком стал. Только в деревню к нам он больше никогда, ни ногой, как ни зови.