Гомонов С., Шахов В. : другие произведения.

Изгнанник вечности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Для лучшего понимания, кто есть кто, рекомендую Глоссарий.
    Роман-криптоистория о цивилизации, на руинах которой вырос наш нынешний мир.
    Аннотация:
    "Не вращайте глобус: вы не найдете"...
    В далеком прошлом, о событиях которого не прочесть ни в учебниках, ни в исторических книгах, на третьей планете Солнечной системы случился глобальный катаклизм. Унеся множество жизней, он оставил почти в руинах прежнюю великую цивилизацию. Но страшнее всего были не материальные потери - разрушенные города постепенно восстановили. Страшным было другое. Не всем удалось сохранить цельность своих личностей, переходящих из воплощения в воплощение и обретавших опыт для итогового Восхождения на новую ступень развития. Произошел Раскол. Люди утрачивали память о себе самих, разобщались, потеряли способность слышать не только друг друга, но и себя самих. Расколотых людей стали называть Падшими, а цельных почти не осталось. Осколки одной и той же души воплощались сразу в нескольких людях, которые при этом могли ненавидеть друг друга лютой ненавистью.
    И вот через пятьсот лет после катастрофы один из жителей Оритана - бывшего оплота земной цивилизации тех времен - Падший Ал пытается восстановить собственную личность.
    Однако по мере того, как он собирает осколки прошлого, перед ним открываются все более жуткие тайны. И тем ужаснее они, что являются его собственными "скелетами в лабиринте Минотавра" - темных закоулках Мира за Вратами.

Книги из цикла "Оритан. В память о забытом..." лучше читать в следующем порядке:
  
   1) "Возвращение на Алу" (мини-повесть, "вбоквел" к основной истории, но важный);
   2) "Изгнанник вечности" (роман-приквел);
   3) "Душехранитель"(роман, наше время);
   4) "Тень Уробороса. Лицедеи"(3 тома романа, будущее);
   5) "Режим бога" (заключительный (?) роман, будущее).
  
ИЗГНАННИК ВЕЧНОСТИ
  
   Сайд-стори, лучше поясняющая события этой книги, - здесь.
  
   Тут можно открыть или сохранить этот текст в формате PDF, а тут - скачать текст романа в архиве (PDF корректно открывается в Google Chrome)
  
От автора
  
   Где-то в 90-х мне попалась занимательная книга одного британского журналиста-археолога. Она носила лаконичное название - "Следы богов". Этим журналистом был Грэм Хэнкок, и работа его в точном переводе с английского называлась бы "Отпечатки пальцев богов" (Fingerprints of the Gods).
   Отойдя от расхожей версии об Атлантиде, Хэнкок в то же время не мог просто взять и отвернуться от разбросанных по всей планете свидетельств существования и гибели цивилизации, которая по развитию была не только не слабее, но и как бы не сильнее нынешней. Другой вопрос - обязательно ли она должна была кучковаться на каком-то островке - или ей было под силу занять огромные территории Земли? Последнее, если смотреть на нас, нынешних, больше походит на правду - разве не расселились мы повсюду всего за несколько известных истории тысячелетий? Не изобрели за пару-тройку столетий столько всего, сколько не под силу было нашим предкам из "официально признанной" древности?
   Режиссер Роланд Эммерих признается, что создать фильм "2012" его вдохновила именно эта книга. Что ж, это неудивительно. Нас с соавтором она вдохновила еще в прошлом веке на роман "Душехранитель", где потомки тех цивилизаторов, о которых упоминает Хэнкок, встречаются в наше время. Однако в рамках большого романа та часть непосредственно о великой працивилизации получилась несколько скомканной и пунктирной. По прошествии многих лет мы созрели для того, чтобы сбросить с ее тайн то самое "покрывало Исиды" и развить сюжет в отдельный, более четко проработанный роман.
   Если идея працивилизации вам не претит, то, думается, этот новый роман может получить отклик в вашем сердце. Это только художественный вымысел, построенный под впечатлением от великолепной публицистической работы Грэма Хэнкока.
  
Сергей Гомонов
[]
  
   soundtrack
   "Может быть, они просто фиксировали, как с лица Земли постепенно исчезает их родина? И, может быть, их непреодолимое желание передать в будущее свое послание при помощи столь разнообразных способов (мифы, карты, сооружения, календари, математические гармонии) связаны с тоской по этой потере, которую породили катаклизмы и перемены на Земле?" (Грэм Хэнкок "Следы богов").
  
[]
Тот, кто знает ее полный цикл,
не станет ее чернить, а поклонится
ее величию и усвоит ее уроки...
К.Эстес "Бегущая с волками"
Глава 5 "Охота: когда
сердце - одинокий охотник"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
ЗАГЛЯДЫВАЯ В БЕЗДНУ
  
  
Пролог
  
   Стража у дверей расступилась, пропуская советника в покои вдовы Правителя. Паском вошел и увидел ее - синеокую красавицу Танэ-Ра. Но не по убитому супругу скорбит она, из-за иных дум хмурится высокое юное чело.
   - Это вы... - промолвила она и, отвернувшись, продолжила разглядывать что-то на лезвии меча.
   В голосе ее не было ни разочарования, ни надежды. Только усталость, только непомерная усталость.
   - Что вы видите там, моя царица? - спросил советник, узнавая меч преступника.
   Зеркальный клинок, в который сейчас смотрелась задумчивая Танэ-Ра, снес голову с плеч ее вельможного супруга. Она ответила вопросом на вопрос:
   - Это вас мне нужно благодарить за то, что я могу сохранить у себя его оружие, советник Паском?
   - Если у нас все получится, то это я буду благодарен вам, прекрасная, за то, что вы сберегли и сей меч, и душу его хозяина.
   - Душу его хозяина? - искусанные от горя губы Танэ-Ра презрительно покривились. - Душу его хозяина собираются загубить, и вы, советник, примете в том непосредственное участие!
   Паском подумал, что никогда ему не разгадать всех ребусов, таящихся в закоулках женского сознания. Во всяком случае, никогда, покуда воплощен: телесное чересчур мешает беспристрастно познавать взаимосвязи этого мира. Он всегда знал, что царица не любит своего мужа-правителя, выданная за него насильно, однако и помыслить не мог, что все закончится таким образом!
   - Он мой ученик, Танэ-Ра! Хозяин этого меча, Тассатио, - мой ученик.
   Она изумленно уставилась на советника, позабыв кутаться в свою накидку, под которой наивно надеялась скрыть от него то, что скоро заметят и все остальные.
   - Да, я только что пытался поговорить с ним в темнице, но он не пожелал слушать меня и прогнал. Осталась последняя надежда - вы, Танэ-Ра. А теперь послушайте, царица, что нужно будет сделать вам ради вашего попутчика Тассатио, жизнь которого спасти уже нельзя, но дух которого должен возродиться...
  
  
Глава первая, в которой всё чуть было не закончилось, едва начавшись
  
   Бывают сны, после которых, проснувшись, ты чувствуешь себя сказочно богатым и невероятно счастливым. Такой сон время от времени снился другу хозяина, Тессетену.
   Вот и сейчас Нат, навострив уши, замер при входе в зимний сад, где все по-прежнему зеленело и цвело, порхали бабочки, а между стволов двух тропических деревьев покачивался большой гамак. Волк знал, что видится сейчас в грезах дремлющему там молодому мужчине - "второму после хозяина"...
   Прекрасный, сотканный из света звезд, будто зеркало самой природы - ледяное и чистое - обоюдоострый клинок скользил в черной пустоте. В нем отражалась вспышка Изначального. И острейшее лезвие, способное рассечь на лету пушинку из оперения гагары, изгибалось подобно языкам ритуального пламени. Это было так чудесно, что слезы поневоле капали из глаз юного Сетена - во сне он всегда оставался юным! - и тоже сверкали, стоило им отразиться в волшебном зеркале меча, передаваемого по наследству от отца к сыну в соответствии с древней традицией жителей Оритана.
   Нату не хотелось будить хозяйского друга, он чуял необыкновенную важность этого сна. Но вот-вот случится беда.
   Седой старый волк толкнул прохладным носом руку Тессетена. Минувшей ночью тот наплясался на свадьбе до упада и оттого теперь лишь что-то проворчал и отмахнулся. Но кому, как не другу, спасать хозяина? Натаути зашел с другой стороны, поднялся на задние лапы и так надавил на край гамака, что только чудом не перевернул Сетена. Тот удачно приземлился на ноги и ошалело уставился на волка, соображая, что происходит.
   - Нат? Ты что? - спросил молодой человек, утирая заспанное лицо ладонью. - Какая блоха тебя цапнула?!
   "За мной, за мной!" - пес замотал пушистым хвостом, быстро пятясь к воротам - туда, в осеннюю слякоть Эйсетти.
   "Второй после хозяина" не стал тратить времени попусту: он понял, что Нат просто так не придет и не разбудит. Тессетен на бегу набросил осенний плащ, и оба - зверь и человек - выскочили на улицу, оба жадно глотнули свежего, кристально-звонкого воздуха города. Так пахло только в Эйсетти, когда, четко очерчиваясь в пасмурном небе, свисали с мокрых ветвей умирающие листья, а последняя пригожая травка вздрагивала под ударами дождевых капель, унизанная бриллиантами утренних росинок. Больше так не будет пахнуть ни одна осень на этой планете!
   Волк мчал первым, останавливался, поджидая человека, и снова срывался с места. Их путь уже вполне очевидно лежал в горы.
   - Стой, Нат! Стой! - запросил пощады Тессетен, когда перед ними расстелилось бесконечное полотно моста над ущельем, по дну которого вилась полноводная, изобилующая порогами Асурриа, разделяя город и Самьенские Отроги.
   Там, среди холмов, белели постройки пригородных поселений, но еще чуть дальше - и начинались труднопроходимые косогоры.
   - У тебя вон сколько ног, а у меня всего две, понимать надо!
   Ну так и понимай, ты же человек, тебе и действовать!
   Они остановили первую же въехавшую на мост машину, что едва не обдала их веером брызг из скопившейся у бордюра лужи. Поначалу недовольно взглянувший на лохматого северянина, водитель узнал в нем сокурсника младшего сына, и лицо его прояснилось.
   - Пусть о тебе думают только хорошее! - с охотой ответил он на приветствие Сетена. - Куда тебе нужно?
   Тот покосился на пса, а Нат вытянул морду, словно указывая на высившуюся вдали Скалу Отчаянных. Тессетен откинулся в кресле:
   - На ту сторону, господин Корэй.
   - Слышал, ты нашел попутчицу? - как бы невзначай спросил пожилой ори, когда они проехали добрую треть пути.
   - Да. У нас сегодня свадьба.
   - Это хорошо!
   - Я вас приглашаю... и ваших жену и сыновей...
   Водитель рассмеялся:
   - Благодарствую. Говорят, попутчица твоя безмерно красива...
   Нат скрыл ухмылку, выпустив длинный розовый язык и тряхнув ушами. Обычный пес, ему ведь просто тяжело дышать в жарком салоне машины, вы не подумайте чего!
   А он-то чувствовал, какой усталостью ноет сейчас все тело хозяйского друга, не знавшего покоя уже вторые сутки. На Оритане принято справлять веселые свадьбы, и только на третий день ехать в дом утанцевавшейся со своими гостями супруги. После чего, объединенные в семью, молодые должны провести со всеми, кого пригласили на праздник, еще два восхода и два заката - лишь тогда их оставят в покое и дадут насладиться обществом друг друга... если у них останется для этого хоть капля сил.
   - Так почему же ты сбежал с собственного праздника? - продолжал беззаботно болтать пожилой ори, служивший духовным советником в Объединенном Ведомстве. - Случилось что-то?
   - Думаю, тут дело в Але, - Тессетен взглянул на волка и, вероятно, счел вид последнего красноречивым подтверждением своей догадки. - Он исчез утром со свадьбы. Наверное, его понесло в горы... Он всю ночь препарировал мне мозги рассказами о каком-то новом радаре, а с утра сбежал. Теперь, полагаю, вляпался в приключение, и Натаути тащит меня к нему на подмогу. Всё как всегда...
   Ну кто же на Оритане не знает Ала-из-Эйсетти? И неважно, что сейчас знаменитости всего шестнадцать - ровно столько же, сколько новоиспеченной жене Сетена - но все помнили его прошлые заслуги и ждали чудес. Вот мальчишка и лезет из шкуры вон, подумал Нат, привычно скрывая от людей не-волчьи мысли и прикидываясь обыкновенным старым псом-флегматиком, у которого своя жизнь и свои интересы, приземленные и незамысловатые. Взять любого волка - много ли ему надо? Вот и кое-кому не стоит отличаться.
   Советник Корэй пообещал подождать их на выезде из Лесного поселка, за которым начиналось бездорожье и вырастали скалы.
   - Вы могли бы привезти кулаптра*? - на всякий случай попросил Сетен. - Лучше Паскома... Надеюсь, не пригодится, но все же...
   ________________________________
   * Кулаптр - (др.-орийск.) врач, целитель, причем работающий как с физическим телом пациента, так и с "тонкими" энергиями.
  
   Волк согласно чихнул, кивнув головой. Господин Корэй озабоченно покачал головой, наконец поняв, что дело серьезное, развернулся и поехал обратно в город. Ради Ала любой житель Эйсетти нарушит свои планы. Даже если он духовный советник.
   И тут Нат ощутил ослепительную вспышку боли, не выдержал и вскрикнул, как человек. Едва не свалившись с ног, волк перевел дух и взглянул на Тессетена. Тот все понял, отчего и стал злым, раздражительным и резким.
   Задыхаясь, они ползли, лезли, перепрыгивали через валуны, бежали к Скале Отчаянных, одиноко торчавшей над каменистой долиной. Тут в прореху туч заглянуло солнце, и возле вершины скалы что-то сверкнуло.
   - Что там? - задыхаясь, прохрипел измотанный человек. - Что это?
   А волк уже знал, что они увидят, когда доберутся к месту. Он словно своими глазами видел, как стремительно приближается земля, будто собственным телом чувствовал сокрушительный удар о камни, и нахлынувшая темнота вытесняла боль и агонию. Но хозяин был еще жив.
   Тессетен из последних сил нагнал зверя. Нат словил нужный ветерок, и запах безошибочно вел его к Алу.
   Сухостой на дне расщелины смягчил падение юноши, однако Сетен и Нат нашли Ала безжалостно изломанным, лежащим между камней в нелепой позе, без сознания.
  
* * *
   []
   Тем временем духовный советник Корэй, вернувшись из Лесного поселка в город, стремительно мчал к зданию Объединенного Ведомства, где сейчас должен был находиться Учитель юного Ала, целитель Паском.
   Красный шарик-вагончик мигом доставил Корэя на нужный ярус постройки - именно там располагалось духовное крыло правительства страны.
   Советник поспешил к кабинету коллеги: Учитель Ала тоже был советником Ведомства и, пожалуй, занимал свой пост уже гораздо больше времени, чем любой из действующих чиновников.
   - Да будет "куарт"* твой един! - входя в комнату, обратился Корэй к целителю.
   - Пусть о тебе думают только хорошее, Корэй! Как твои сыновья? Как твои внуки - не родился ли еще младший? - отозвался хозяин кабинета, выходя навстречу из-за стола и вглядываясь в лицо качавшего головою гостя: - Что-то случилось?
   _______________________________
   * "Куарт" - высшее проявление души. Идеальный дух, единый с сердцем и сознанием, сохраняющий память обо всех воплощениях существа, им обладающего. Проще говоря - "душа-личность".
  
   Паском был высоким пожилым, но не дряхлеющим мужчиной, смуглокожим, с гладко зачесанными ото лба к затылку прямыми и темными, без малейших признаков седины и залысин волосами. В раскосых черных глазах, обычно безмятежных, сейчас засветилась тревога. Одевался кулаптр, соотносясь исключительно с собственным вкусом, а не с новыми веяниями: его камзол вышел из моды уже, наверное, лет сто назад.
   - Кажется, господин Паском, ученик ваш пострадал в Самьенских Отрогах, на Скале Отчаянных. К нему сейчас побежал Тессетен, а я приехал за вами.
   - Вы говорите об Але?
   - Да, о нем самом!
   Кулаптр слегка изменился в лице, но промедление было совсем не долгим. Бросив в переговорник пару распоряжений насчет машины из лечебницы и уточнив у Корэя место, куда необходимо было прибыть помощи, Паском заспешил на посадочную площадку к спусковому вагончику.
   - Что у них случилось? - бросил он на ходу.
   Корэй растерянно развел руками:
   - Откуда мне знать? Я успел понять, что Ал с утра ушел со свадьбы друга и зачем-то отправился в Самьенские Отроги. Что его туда понесло - неизвестно. Сетен почуял неладное, взял волка Ала, и тот повел его к вашему ученику...
   Серый безрадостный день был будто предназначен для фона к печальным событиям. Осень подступала к Оритану. Дороги стали скользкими и опасными для передвижения, клочки тумана опускались на целые районы столицы.
   - Это просто удача, что я оказался в городе, Корэй, - сказал целитель, садясь в его машину. - Я ведь должен был ехать в Рэйодэн по делам Ведомства, но всего пару часов назад узнал, что поездка отложена...
   К Скале Отчаянных они прибыли позже медиков из лечебницы: те избрали воздушный путь и уже суетились вокруг уложенного на носилки юноши. "Паском!" - послышался шепот среди расступавшихся перед ним кулаптров.
   Корэй наконец-то увидел Ала. Мальчишка был забинтован с головы до пят, примотан к выпрямляющим шинам и не подавал признаков жизни.
   - Да не иссякнет солнце в твоем сердце, - пробормотали возле них, и советники обернулись.
   Тессетен смятенно взглянул в глаза Учителю друга, надеясь услышать ободряющие слова и одновременно страшась роковой вести. Корэй очень редко видел сокурсника сына, он помнил Тессетена еще совсем мальчонкой, страшненьким одиночкой, каждую секунду готовым к агрессии окружающих и отпору. Надо сказать, возраст не сделал парня хоть немного краше, совсем наоборот. А сейчас, взволнованный, он и подавно выглядел устрашающе.
   Но ничего оптимистического, осмотрев Ала, кулаптр Паском не сказал, только посмотрел на старого волка, с которым прибежал сюда Тессетен и о котором в суматохе все забыли. Серебристый зверь, обессилев, лежал поодаль и, почувствовав внимание Паскома, в знак приветствия с трудом поднял большую голову.
   - Волка не бросай! - приказал кулаптр Сетену. - Вези следом!
   Винт орэмашины из лечебницы завертелся. Паском запрыгнул вслед за носилками, а Тессетену и Нату в перелете отказали из-за возможности перегрузки, и те, смятенные, остались на земле.
   - Ничего, ничего, - чтобы приободрить юношу, Корэй слегка похлопал его по плечу. - Обойдется. С ним ведь теперь Паском, а тот за здорово живешь воплощению ученика прерваться не позволит! А ты все сделал правильно, тебе не в чем укорить себя.
   - Да не возьму я в толк, что его туда понесло! - досадливо выпалил молодой человек. - Нат? Что это с тобой, старина? Ты подняться не можешь, что ли?
   Лапы волка в самом деле подгибались, словно он был тяжело ранен. Корэй ощутил, что зверь близок к смерти.
   - Давай перетащим его ко мне в машину, - сказал советник. - Паском ведь велел забрать его в город...
   - Эй, бродяга, чего это тебе приспичило занедужить? Кто сейчас станет с тобой возиться? Ну, крепись!
   Сетен подобрал волка с камней и на руках перетащил в машину. Он был крепким парнем, а вот Корэю такую тяжесть уже и с места не сдвинуть, не надорвавшись.
   По пути они молчали, а Сетен часто оглядывался и смотрел, жив ли Нат, уложенный на заднем сидении. Тот, как чувствовал, всякий раз приподнимал веко и косился на хозяйского друга мутнеющим зрачком.
   По приезде они хотели оставить волка в машине, но тот из последних сил выкарабкался вслед за ними, и тем пришлось взять его вместе с собой в лечебницу, уговаривая персонал пропустить их в нарушение правил. Однако медики будто были предупреждены и не возражали против присутствия зверя.
   Понимая, что опоздал уже повсюду, Корэй решил остаться с сокурсником младшего сына, чтобы узнать, чем все закончится.
   Сетен сидел в кресле напротив и машинально поглаживал Ната. Парень по привычке прятал свой зловещий взгляд под густой гривой светло-русых волос и, сжимая непропорционально большие челюсти, катал под скулами бугры желваков. Да уж, подумалось Корэю, мало того, что приятель сына заполучил все приметы северянина - на современном Оритане это ему жизнь отнюдь не облегчит - так еще и уродился с такой внешностью, бедолага, что при первой встрече люди с непривычки шарахаются от его жуткого взгляда исподлобья.
   - Когда ты его хватился? - прикинув, сколько могло пройти времени с момента падения и каковы шансы Ала выжить, спросил советник.
   - Я? - будто очнувшись, тихо переспросил Сетен. - Я даже не знал, что он сбежал со свадьбы. Там такая кутерьма была... Ненавижу свадьбы! Расскажи мне кто заранее, что это такое, так мы с Ормоной удрали бы к дикарям и жили там, где никаких свадеб не нужно... А утром меня Нат разбудил... Если бы не он... - молодой человек смолк и покачал головой, а волк только дернул ухом.
   - Господин Тессетен? - появившись из-за поворота в конце коридора, спросила женщина в целительской мантии с эмблемой кулаптория на груди - кристаллом, символизирующим чистоту родниковой воды. - А, советник Корэй! Пусть о тебе думают только хорошее.
   - Да будет твой "куарт" един, - отозвался тот.
   - Тессетен - это вы? - она снова перевела взгляд на юношу, и тот кивнул. - Вами интересуется господин, он представился вашим отцом и желает вас увидеть, - она слегка поклонилась Корэю как старшему и ушла.
   Волк снова попробовал подняться, но уже не смог, только поглядел вслед другу хозяина и снова опустил голову на лапы.
   Советник Корэй поглядывал на часы. Нет, пожалуй, он не сможет досидеть тут до развязки: дела не ждут, он не может отложить ведомственные обязанности.
   - Что ж, пес... пойду я... не взыщи, - сказал он Нату. - Держись, свидимся еще.
   Нат вздохнул. Советник скрылся за поворотом.
  
* * *
  
   Паском один за другим просматривал снимки переломов, и с каждым разом лицо целителя становилось все мрачнее, хотя экран, куда вставлялись пленки, светился с прежней яркостью.
   Ассистенты собрались вокруг него в молчаливом ожидании, а позади на операционном столе лежал, безжизненно вытянувшись, юный Ал.
   - Кому и что ты хотел доказать, мой мальчик? - пробормотал кулаптр.
   Так же, как Тессетен и советник Корэй, он не понимал, что загнало ученика на кручу, да еще и с утра пораньше.
   Ополоснув руки, Паском промокнул их салфеткой, поднесенной одним из медиков, и погрузил в тонкие резиновые перчатки. На роду ученика значилась страшная насильственная смерть, и рисковать с такой судьбой ему было глупо. Алу просто повезло, что после падения он не повредил позвоночник и отделался лишь ушибом головного мозга - сильным, но не смертельным. Однако руки и ноги он поломал сразу в нескольких местах, и заживать все это будет долго, особенно открытый перелом у локтя...
   - Приступим же, - негромко велел Паском помощникам, и все подошли к столу, а кулаптр первым делом склонился над выступившим обломком кости руки. - Анестезия ...
  
* * *
  
   Учитель хозяина выглянул из комнаты, откуда сильно несло какими-то резкими и отвратительными запахами. Волк уже не верил, что доживет и дождется его.
   - Теперь все решит только время, - сказал Паском, присаживаясь возле вернувшегося из приемной Тессетена. - Ты не знаешь, для чего он полез туда?
   - Не поверите, господин Паском - для меня самого это загадка... - судорожно сглотнув после первой фразы кулаптра, ответил Сетен. - Он ведь никогда не увлекался альпинизмом, да и в горах мы бывали только на пикничках...
   - Но что-то же его сманило? Или - что хуже - кто-то... А где была ночью твоя невеста?
   - Причем же тут моя невеста?
   - И всё-таки?..
   - Со своими гостями у себя дома. Все в соответствии с этой глупой традицией...
   Паском хмыкнул и зашел с другого бока:
   - Неужели Ал не поделился с тобой своими планами? По-моему, он доверяет тебе, как самому себе... Был ли кто-нибудь в его окружении, чьим мнением он дорожил и кому подчинился бы в подобной затее - забраться на гору без специальных приспособлений?
   Сетен поджал губы в попытке вспомнить и, поведя плечами, отрицательно мотнул косматой головой.
   - Да н-нет... пожалуй... Во всяком случае, я таких не знаю... Он всю ночь забивал мне голову своей астрофизикой, какими-то терминами, экзаменационными делами... Мне пришлось попросить его заткнуться: право, я же не доканываю его словечками из области экономики! Только я сомневаюсь, что это моя просьба повергла его в самоубийственный шок и погнала на Скалу... Может, это его от учебы переклинило, а?
   Паском озабоченно вперил взгляд раскосых черных глаз в волка.
   - Очень плохо...
   - Что именно?
   - Что Нат умирает - плохо.
   - Да уж... хорошего мало...
   Но Нат ощутил легкое удивление друга хозяина: как может Паском сетовать о звере, когда неизвестно, выживет ли человек? Да это и понятно: Тессетен же не знает всего, в отличие от кулаптра...
   - Сейчас же поезжай домой, Сетен, - Паском поднялся с корточек и положил руки на плечи Тессетену, - и неси сюда оставшегося в живых щенка своей псицы.
   - Которого?
   - Оставшегося в живых, я сказал! - жестко повторил кулаптр, не любивший непонятливых и тугодумов.
   Значит, Бэалиа, подружка и сестра Ната, ощенилась. При воспоминании о ней волку стало тоскливо.
   - Хорошо, - кивнул Сетен. - А вы уверены, что она... уже? С утра, кажется, не собиралась...
   - Уверен. Его нужно выходить во что бы то ни стало - торопись, ты можешь опоздать! Бегом!
   И, когда друг хозяина покинул лечебницу, Паском наклонился к умирающему волку:
   - Ну что, Натаути, вот пришел и твой час... А помнишь, атмереро*, как я привез вас сюда от северян, из Аст-Гару - твоего хозяина, тебя, твоих брата и сестрицу?.. Вспоминай, тебе сейчас это очень нужно, чтобы ничего не забыть, Нат...
   _______________
   * Атмереро (др.-орийск.) - душа.
  
* * *
  
   Одряхлевшая от старости волчица Бэалиа тоскливо выла в зимнем саду, покинутая всеми - хозяином, его свадебными гостями, преданным Натом. Прошедшей весной волчат у нее не было. Всё пошло не так, как всегда, и Бэалиа собралась щениться ранней осенью, загадочным волчьим чутьем ведая, что это будет в последний раз. Она уже знала, что ее Нат сейчас умирает, а умирая, зовет ее к себе. Значит, и ей осталось недолго. Волкам трудно привыкнуть к жизни друг без друга.
   Она легла в теплую траву возле цветника. Еще вчера всюду было лето, а с первым же днем сезона умирания в эти края пришел серый дождь и холод. Но тут, в саду, тепло сохранялось круглый год.
   Бэалиа застонала, когда напряглось тугое брюхо, отдавая мучительную боль каждой частичке тела. У нее едва хватило сил облизать единственного родившегося живым - точную копию ее Ната, с такой же темной тропинкой в шерсти вдоль хребта.
   Волчица дождалась хозяина. Псовый век короток. Она чуяла, что Нат испустил дух в тот же миг, как на свет появился этот слепыш, и что теперь ей тоже пора. Страха не было - хотелось только напоследок лизнуть руку Тессетена.
  
* * *
  
   "Принеси в палату оставшегося в живых щенка", - эти слова Паскома не шли из памяти молодого человека.
   Сетен давно позабыл и о своей свадьбе, и о необходимости сообщить Ормоне, новоиспеченной жене, что веселье откладывается, и еще много о чем. Ормона поймет, ей передадут, а остальные... неважно.
   Он завернул в плащ слепого волчонка, взял лопату, вырыл яму прямо посреди лужайки, где когда-то увидел волчицу в первый раз, и, коротко простившись, закопал остывающий труп Бэалиа и заодно ее погибший приплод.
   Маленький слепыш тихонько повизгивал всю дорогу к кулапторию. Паском велел выходить этого щеночка во что бы то ни стало. Откуда он знал о щенке? Пустое, - на полумысли оборвал сам себя Тессетен, - Паском знает больше, чем мы можем даже подозревать... И если ему зачем-то понадобился этот щен, значит, так тому и быть. Сетен сейчас сбегал бы даже в жерло вулкана, скажи ему кулаптр, что это поможет троюродному братишке выздороветь.
   - Принес? - Паском встретил его в вестибюле кулаптория.
   Вместо ответа молодой человек приподнял край плаща, и женщина за стойкой регистратора вздрогнула от неожиданности, услышав резкий писк крошечного животного.
   - Да, да, это он! Иди к Алу в палату и скорее. Положишь щенка ему на грудь, понял? Вот сюда, на сердце!
   - Он проснулся?
   - Не знаю. Это не имеет значения. Просто сделай то, что тебе сказано.
   - А где Нат?
   - У тебя в свертке.
   - Я про...
   - Да пойдешь ли ты, куда велено?! - нахмурился кулаптр, и, не желая сердить Учителя Ала, Сетен прибавил шагу.
   На лестнице он встретил нескольких младших целителей, которые тащили что-то тяжелое, уложенное в простыню, как в гамак. Молодой человек проводил их пристальным взглядом и на повороте заметил, как с края "гамака" высунулся серебристый волчий хвост. Щенок снова пискнул, будто поторапливая.
   Тессетен тихонько вошел в палату.
   - Узнаешь меня, Ал? - спросил он, едва раненый приятель пришел в себя.
   Бледно-серый, вокруг глаз синяки, лицо вспухшее, веки запали - но Ал внимательно глядел на посетителя. Он узнал Сетена, несмотря на сильное сотрясение мозга, и слегка улыбнулся ему мертвенно-бескровными губами.
   Тессетен отбросил плащ и протянул ему на ладони новорожденного волчонка:
   - Братишка, это Нат. Сын твоего Ната, который только что ушел...
   - Ушел? - шепотом переспросил Ал.
   - Этот щенок будет твоим, когда ты выздоровеешь...
   Украдкою он взглянул на повязки, стягивавшие Ала с головы до пят. Если бедняга и выздоровеет, то на всю жизнь останется калекой. За что ему, мальчишке, такое испытание? Если бы Тессетен мог, он забрал бы у брата эту напасть - ему казалось, что старшему, взрослому, будет проще справиться и пережить, чем юнцу.
   А губы тем временем продолжали что-то говорить через маску-усмешку, через нарочито-отстраненный тон:
   - Бэалиа только что ощенилась, просила передать...
   Лицо Ала расцвело улыбкой, едва щенок завозился на его перебинтованной груди. А Сетен подсел к постели:
   - Как ты, братец? Живой?
  
* * *
  
   Жена - так непривычно было называть эту красивую девочку женой! - ждала его возле лечебницы, кутаясь в длинный сине-зеленый плащ с оторочкой из чернобурки. Под плащом на ней, кажется, было праздничное платье, подол которого она уже безнадежно испачкала грязью, добираясь сюда по осенней слякоти.
   Ормона взглянула на слепого щенка и кривовато улыбнулась:
   - Преемственность поколений?
   - Не обижайся, я не успел тебя предупредить... - он еще неловко, неуверенно ткнулся губами в ее щеку.
   - Жив твой друг? - не ответив ничего насчет обид, спросила девушка. Она выпростала руку из меховой муфты и ласково провела узкой ладонью по его некрасивому лицу. - Он не умрет. Поверь мне.
   - Паском наказал вынянчить этого щенка, а я понятия не имею, как это делается... Обычно этим занималась сама Бэалиа...
   Они медленно побрели к шоссе. Ормона спрятала слепыша в свою муфту, а Сетен обнял ее за плечи, чтобы согреть.
   - Я тоже не нянчила щенков, но подозреваю, что его можно кормить молоком из пипетки.
   Звереныш согласно пискнул. Наверное, он уже основательно проголодался во время долгого путешествия. Люди засмеялись.
  
* * *
  
   - Никогда не прикасайся к моим волосам! - велела Ормона во время их первой же ночи вдвоем.
   - А что у тебя там? - попытался пошутить Тессетен и, потянувшись к ее прическе, вполне серьезно получил по рукам.
   - Это моя просьба, - мягко объяснила девушка. - Маленькая, но ультимативная. Потому что хоть ты и познакомился с моей тетей, хоть и женился после этого на мне, убить тебя я все еще могу.
   Это была их старая шуточка, смысл которой понимали только они двое... ну и, пожалуй, старый Нат, чей новорожденный щенок сейчас дремал на мягкой подстилке в коробке у печи и сквозь сон, сытый, слушал голоса людей. Малыш вспоминал перипетии всех прошлых своих жизней, поскольку так уж получилось, что был он не обычным волком...
   - И все-таки - почему я не могу прикасаться к твоим волосам?
   Тессетен не мог понять, как могут не нравиться прикосновения к голове, это ведь так приятно!
   - Нервный бзик такой! - огрызнулась жена и самозабвенно соврала, выдумав на ходу: - Не терплю, когда их пачкают руками.
   - А если я не трону их руками? Если, скажем... - он показал на свои губы.
   - А это - сколько угодно, моя любовь!
   И свою резкость она тут же утопила и растворила в страсти, с которой словно родилась. Сетен понял, что запрет на прикосновение к волосам - совсем ничтожная плата за те часы, когда они могли отныне быть друг с другом, забывая об остальном мире. Хотя сам по себе этот запрет был странен и подозрителен, она имела право на маленькие секреты. В конце концов, он мог целовать ее блестящие душистые пряди, вдыхать аромат каких-то духов или цветов, и она не была против!
   - Ты такая странная... - сказал Сетен, любуясь ее лицом, юным и безупречным, любуясь мягкой тенью от пушистых ресниц, любуясь приоткрытыми, припухшими от горячих поцелуев губами и гибким налитым телом, которое будто бы так и просилось быть выточенным в мраморе. - Ты ведь хотела увидеть Ала, так почему теперь...
   Ормона растворила черные глаза, быстро, словно ящерка, облизнула губы, провела тонким пальцем по его плечу, забавляясь тем, как бугрятся под кожей крепкие мышцы:
   - Ну... я небольшой поклонник знакомств при таких обстоятельствах... Пусть твой друг сначала встанет на ноги. А до тех пор нечего мне там делать...
   Еще секунду назад этому созданию было шестнадцать - и вот она заговорила, а в голосе ее послышалась рассудительность взрослой женщины. В этом была вся она, со дня их знакомства...
   - Ты боишься ран, что ли? Так он же забинтован по уши и выше!
   Девушка посмотрела на него с ленивым снисхождением:
   - Я просто опасаюсь подходить к нему, когда он не то там, не то здесь.
   - Что это значит?
   Она лишь махнула рукой и, собираясь заснуть, слегка зевнула:
   - Твой друг - счастливчик, каких не рождала доселе земля, и я покоряюсь судьбе. У него свой путь.
   Тессетену показалось, что за сонливой бессвязностью ее слов таится что-то более глубокое, чем он способен осознать и о чем она не желает говорить. Во всяком случае, теперь. А еще отчего-то пришел на память Паском. Учитель Ала сегодня утром что-то сказал о его жене, но что именно - вылетело из головы. Она умела отнимать память... Запросто!
   Сон пришел мгновенно: только что Сетен смотрел на Ормону, и вот перед его взором уже падает в звездную бездну выкованный древними аллийцами наследный меч. А издалека звучит настойчиво чей-то голос: "Помнишь меня, полководец? Помнишь меня, полководец?.."
   Вначале невнятная, фраза пробилась к Тессетену сквозь чудесную картинку с мечом и разрушила наваждение. И теперь это уже не сон. Молодой человек не мог бы сказать, чем это было, но точно знал, что не сон.
   Он ощутил за спиной у себя странное присутствие, и не глазами, а сердцем увидел возникшую позади фигуру, с головы до пят укутанную во что-то желтое. Ужас сковал его тело, он не мог пошевелиться, был не в силах повернуться и посмотреть в лицо неведомому - Сетен знал, что во сне ли, наяву ли, но опасности всегда следует смотреть в глаза, ибо в этом случае она утрачивает большую часть силы.
   - Не доискивайся правды! - угрожающе прошептал голос.
   - Какой правды?
   - Не ищи, кто заставил твоего друга лезть на скалу.
   - Почему это? - возмущение сжало горло Тессетена.
   - Это лишь конец ниточки, полководец. И сохрани тебя Природа размотать клубок до конца! В день, когда ты познаешь истину, страшной смертью умрешь!
   И, задыхаясь, очнулся Сетен. Вытаращился в темноту готовыми лопнуть глазами, сжал пятерней ребра, о которые в самом центре груди лесной дикой птицей колотилось сердце.
   "Не ищи!" - тающим эхом проводил его голос из сна.
   И молодой человек понял, что теперь-то он точно отыщет причину, толкнувшую друга на безумный поступок.
  
  
Глава вторая, где речь пойдет об изобретенном приборе на Скале Отчаянных
  
   - Да не иссякнет солнце в сердце твоем, - весело сказал советник Корэй, покинув палату Ала и едва не натолкнувшись на Сетена, который, наоборот, только-только пришел в лечебницу. - Как раз зашел проведать твоего друга.
   Тессетен поклонился отцу сокурсника, еще раз про себя поблагодарив его за ту неожиданную помощь, которую советник оказал им по спасению Ала почти четыре солнечных месяца назад. Пожилой ори так и светился, и Сетен с любопытством заглянул ему в глаза. Господин Корэй слегка коснулся ладонями его плеч:
   - Не удивляйся моему настроению, Тессетен! Просто у меня недавно родился второй внук, а он такой славный мальчишка, что я теперь каждый день спешу посмотреть на него!
   Через приятеля-сокурсника Сетен знал, что старшему внуку Корэя уже десять лет и зовут его Дрэяном. Но поскольку они с Ормоной учились уже на другом факультете, то с прежними друзьями Тессетен виделся редко и новости их жизни обходили его стороной.
   - Поздравляю вас, господин Корэй. Каким именем нарекли?
   - Фирэ. И не пытайся вспоминать это имя на скрижалях памяти аллийцев! - тут же со смехом вставил Корэй, очевидно уловив некоторую растерянность в лице молодого человека. - Его там нет, оно новое. Кулаптр Паском так и не удосужился заглянуть в глаза* моему младшему внуку, и кто его "куарт", мы покуда не знаем.
   _________________________________
   * заглянуть в глаза - так древний Помнящий узнавал новые инкарнации знакомых ему душ, а поскольку Учитель Ала жил на этой земле уже очень долго, помнил он практически всех, кто когда-либо населял Оритан, чьи имена были внесены в списки аллийцев еще со времен Великого Переселения и хранились в Храме столицы.
  
   - Откуда же берутся все новые души? - задумчиво проговорил Сетен, сторонясь и пропуская собеседника к выходу, а тот лишь пожал плечами:
   - Знаешь, этот вопрос интересует и меня. Может быть, из-за активного прироста населения здесь, у нас, души из миров Нижних Ступеней формируют "куарт" быстрее, чем бывало прежде? Ну ступай, ступай: Ал тебя уже заждался. Дважды просил меня поглядеть в окно - не идешь ли ты!
   Значит, Фирэ. Отчего-то имя младшего внука советника Корэя отпечаталось в памяти Тессетена. Странное имя. Ничего не означающее. Не бывало таких имен прежде...
  
* * *
  
   - Зачем все-таки, братишка, ты полез на эту дурацкую скалу? - в сердцах выпалил Сетен, наблюдая, как его выздоравливающий друг после долгой неподвижности заново учится держать голову.
   Ал посмотрел на него своим неподражаемым волооким взглядом и с насмешкой сверкнул глазом:
   - Тебе не понять...
   - А ты хотя бы начни.
   Юноша посопел, попыхтел, побубнил себе под нос - наверное, его уже многие, в первую очередь родители, пытали этим вопросом... Какой контраст с Ормоной, его ровесницей: против нее он всего лишь глупый и неуравновешенный подросток, баловень судьбы! Особенно если вспомнить ее самообладание во многих жизненных коллизиях, которые уже успели случиться и в которых этот сопляк запросто потерял бы голову.
   И наконец Ал сформулировал мысль, давно гложущую его самолюбие:
   - Пойми ты, Сетен, тяжко жить, когда все от тебя чего-то дожидаются, заглядывая в рот. "Ал то", "Ал сё"! Куда ни поедешь на Оритане - везде успел отметиться этот Ал. Каким-нибудь "великим деянием", зима его заморозь вместе с деяниями! А я... а для меня он чужой! Не помню я его, ну вот ни на полфаланги не помню!
   Ал с трудом согнул непослушные пальцы едва-едва разработанной руки; выстраданное и наболевшее теперь, когда прорвалось, било из его сердца ключом, словно обвиняя старшего приятеля в чьих-то ожиданиях, словно Тессетен был самым главным специально обученным вдохновителем обидчиков Ала, которые собирались в кланы и тыкали в несчастное юное дарование пальцем: "А ты когда потрясешь мир великим открытием, "куарт" Ала?"
   - Может быть, Паском вообще ошибся, приняв меня за того Ала? Ведь мы даже не похожи!
   Юноша повертел головой в доказательство того, что они совершенно разные с тем Алом и в профиль, и в фас (а еще оттого, что мышцы шеи были слабы после болезни и работали плохо).
   Он прав, подумал Тессетен, вспоминая известную, запечатленную многими, внешность великого соотечественника и его не менее знаменитой попутчицы, Танрэй.
   Последние двадцать воплощений, не меньше, как свидетельствуют хроники, писавшиеся мудрецами еще до Потрясения, Ал приходил в этот мир в одном и том же облике с приметами обеих великих рас былой цивилизации аллийцев: он был среднего роста, благообразен, сероглаз - вернее, как описывали Ала очевидцы, "глаза его были цвета сумеречного неба", - всегда носил длинные пепельно-русые волосы и голос имел тихий, но приятный, умея завладеть вниманием людей, не повышая тона. Его слушались, его любили. Все, чем он занимался в своих жизнях, тот Ал за десятки лет доводил до абсолютного совершенства.
   Но больше всего нынешних трепетных девиц вдохновляла его преданная любовь к своей попутчице, синеглазой красавице со смоляными волосами, дочери ори и аринорца. Так было всегда, они приходили в мир по собственной воле, когда и где желали, у своих постоянных родителей, заранее договариваясь о будущей встрече. Их смерти от старости были лишь недолгим расставанием, как необходимая поездка, после которой чувства лишь расцветают с новой силой.
   Ничего этого не было теперь, после того жуткого дня, когда безвременно погибшая Танрэй взывала к нему, а он не смог смириться с судьбой Коорэ, их сына, и нарушил законы мироздания, вмешавшись... Все они были наказаны и растеряли друг друга...
   Тессетен тряхнул головой, чувствуя в ней тяжесть, точно был объят своим мороком. К чему его так занимает чужая судьба? Ведь он даже не ведает своей собственной, но притом отчетливо воображает себе какие-то эпизоды из прошлых жизней друга! Зачем ему забивать мысли размышлениями об этом эгоистичном мальчишке, пусть даже "куарт" того - Ал, а сам он доводится Сетену хоть и дальним, но родственником? Приятель и без того привык, что все носятся с ним, как с наследной реликвией, вон какое самомнение раздул, самому уже плохо!
   - И что же теперь? Я вообще никто, но ведь не иду прыгать со Скалы Отчаянных...
   - Лучше уж быть никем, чем Алом! - саркастически усмехнулся Ал. - Живая, пропади она пропадом, легенда!
   Сетен перевел дух, гася невольное раздражение. Тяжело с этими подростками!
   - Ну что ж, братишка, когда вздумаешь сводить счеты в следующий раз, ты не мелочись - прыгай сразу с Самьенского моста в пороги. Если и выловят, то не ближе бухты. Мне пора.
   - Да не хотел я сводить никакие счеты! - возмутился юноша. - Я наконец придумал, как можно вычислять приближение малых космических тел к Земле и заодно высчитывать сейсмическую активность в ее коре! Но для этого мне надо было установить радар на высокой точке, в открытой местности, чтобы нигде не фонило! Я тебе всю ночь говорил об этом устройстве, объяснял принцип его работы, а ты только патлами мотал! И вроде же трезвый был, почему ничего не помнишь?!
   В глазах Тессетена блеснул интерес:
   - Так вот что тогда сверкнуло у вершины!
   - Да! Я уже почти спустился, когда наступил на заледенелый камень... Не заметил. Нога поехала и... - Ал поморщился. - Паском говорит, мне повезло, что я не переломал позвоночник.
   - А еще тебе повезло, что ты не оставил свои гениальные мозги на камнях в ущелье, - буркнул Сетен. - Будто нельзя было подождать и установить эту штуку вместе с профессиональными скалолазами! Так работает это твое изобретение или нет?
   - А когда бы я об этом узнал? Если бы был уверен, то дождался бы этих твоих... скалолазов!
   - Тщеславие тебя погубит, мальчишка. Погубит тебя тщеславие! Ладно, выздоравливай. Зайду завтра...
   - Сетен! Постой! Почему ты до сих пор не познакомишь меня со своей Ормоной?
   - Успеется, - буркнул тот, не зная, как переводить фразы с языка жены на общедоступный и не навлечь на свою голову водопад уточняющих вопросов Ала. Тем более он и сам не понимал мотивов ее нежелания проведать троюродного братца. - Отдыхай, альпинист доморощенный!
   Однако, выходя из палаты, Тессетен испытывал какую-то необъяснимую гордость за младшего приятеля. Да, мальчишка. Да, самонадеянный. Зато вон чего изобрел!
  
* * *
  
   - А что это за люди? - с подозрительностью спросила Ормона, едва они после экзаменов на факультете вернулись к себе домой и вошли в зимний сад. - Я после утреннего нашего погрома и убрать ничего не успела...
   - Не привыкать! - засмеялся Тессетен: ментальные поединки тешили Ормону ничуть не меньше, чем его самого - правда, после этого оставались заметные следы по всему жилищу и саду...
   Несколько ребят в походных костюмах дожидались их, и один нагло развалился в гамаке, а Сетен знал, что жена такого не потерпит. По ее глубокому убеждению, занимать это место могли только они с мужем. Но непривычность происходящего отвлекла ее от праведного гнева.
   - Это скалолазы, - сказал он, здороваясь с ними по очереди. - Они помогут нам подняться на Скалу Отчаянных, кое-что посмотреть...
   - Что?! - Ормона выглядела так, словно не поверила собственным ушам.
   - Но тебе, наверное, лучше бы остаться внизу, поберечься...
   Заслышав такое, она с возмущением уперла руки в бока:
   - С какой это стати?!
   Сетен пожал плечами. Скрыть от нее эту вылазку все равно бы не получилось: она привыкла быть рядом с ним. Ему это нравилось, но в таких вот случаях немного пугало. Особенно теперь.
   - Вы уверены в безопасности? - осторожно указав глазами в сторону Ормоны, на всякий случай спросил он альпинистов, когда сани вылетели на дорогу Лесного поселка, и Скала Отчаянных проступила во всем своем зимнем великолепии, красуясь на фоне черного неба погруженной в полярную ночь столицы.
   Ормона стояла у самого передка саней и весело покрикивала на буранные завихрения, разлетавшиеся из-под полозьев. Сейчас ей снова можно было дать ее истинный возраст - девчонка и девчонка.
   - Все будет как надо! - заверили его. - Поднимемся и спустимся!
   Тут и летом не самое лучшее место для прогулок, а они сунулись в самый разгар зимы. Но что поделать - до сих пор Ал со своим ушибом и себя-то с трудом помнил, а уж рассказать, что и зачем он делал перед падением, сумел только вчера. Паском не стал мелочиться и сразу же нашел подмогу троюродному брату своего ученика. С виду похожие на каких-то бродяг, в деле эти парни были незаменимы.
   Пока Тессетен разглядывал свою "сбрую", скалолазы живо экипировали Ормону, и та стояла, нетерпеливо притопывая меховым сапожком и крутя в руке сложенную в десяток витков страховочную веревку.
   - Проклятые силы! - шепнул он жене, запрокидывая голову и разглядывая роковую скалу прямо с подножья. - Высокая, зараза!
   - Что, струхнул? - поддразнила она.
   - Есть немного. Может быть, подождешь тут?
   Вместо этого Ормона пристегнулась к нему карабином:
   - Топай!
   Они долго карабкались в связке по заледеневшим камням, сбивая вниз комья снега, и Сетен старался не смотреть вслед улетающим в пропасть кускам. Скала и снизу-то выглядела жутко, а при подъеме сердце сжималось через каждые десять ликов, особенно если нога ползущей следом жены срывалась со скользкого уступа, и Ормона со смехом повисала на страховке, протягивая ему руку. А ведущий все лез и лез вверх, уверенно вбивая скобы в камень.
   - Неужели этот дурачок забрался сюда без снаряжения?! - никак не могла поверить она.
   От них так и валил пар, а ее темные брови покрылись сединой инея.
   - Представь себе.
   - У-у-у! - усевшись на камень и сложив руки рупором, крикнула вниз Ормона. - Там елки как игрушечные! Вот бы полететь - вон туда, к бухте! Смотри!
   - Ох, не надо! - хмуро отмахнулся Сетен, которому тошно было и думать об этой высоте, а еще хуже - представить, что она и в самом деле куда-то там летит.
   - Дохляк!
   - Отдохнули? - окликнули их.
   И связка продолжила путь.
   Прибор, закрепленный на почти плоской вершине скалы... работал. В нем покачивался какой-то серебристый рычажок, похожий на метроном, а внизу что-то гудело.
   Сетен раскрыл запись и проделал все, что велел ему Ал, не задумываясь, что для чего нужно. Он знал только, что это необходимо для активизации приемников в городе: отсюда на них будет идти сигнал о сейсмической активности.
   - Всё, - сказал он.
   Ормона была разочарована. Она тащила сюда камеру и кучу съемных кристаллов, чтобы запечатлеть великолепную панораму Эйсетти и окрестностей, а ее уже торопили вниз...
   Дома они грелись у камина, завернувшись в плед и глотая горячий травяной отвар. Повзрослевший Нат вдруг выкарабкался из-под ног Ормоны и потрусил к дверям: он почуял приближение гостя.
   Волчонок не ошибся: к ним нагрянул с визитом сам Паском.
   - Сиди, сиди, ничего не нужно, отдохни! - сказал кулаптр Ормоне, которая уже хотела встать с ковра ему навстречу. - Как все прошло?
   Хозяева дома наперебой рассказали ему о недавнем приключении. Оба были оживлены и радостны, а на лицах еще алел румянец от мороза, глаза - темные и ярко-голубые - сияли, и древний целитель невольно любовался ими, счастливыми, не замечая - по своей привычке - некрасивости Тессетена.
   - Превосходно, вы молодцы. Сумасшедшие, но молодцы, - Паском взглянул на Ормону, и Сетену показалось, что взгляд этот был немного озабоченным и странным: целитель то смотрел на нее, то что-то выискивал в воздухе у нее над головой и плечом: - Как ты, красавица?
   Она развела руками, показывая, что иначе, чем отлично, быть и не может. Ормона и в самом деле была ослепительно хороша и женственна в последнее время. Иногда Сетен боялся вспугнуть прекрасный сон - ведь этого не могло происходить с ним на самом деле, столько чуда не дается в одни руки!
   Паском не спешил и расслабленно уселся на ковре напротив ребят.
   - Ну, спрашивайте, что хотели, спрашивайте, - добродушно улыбнувшись, дозволил кулаптр.
   Видимо, это была награда за хорошо выполненную службу. Но Сетен был рад и малости.
   - Объясните мне, почему вы тогда так настаивали, чтобы я принес волчонка в лечебницу? - Тессетен уютно обнял жену, закутываясь вместе с нею в теплую накидку, и Ормона тоже села поудобнее, опираясь на него спиной.
   - О, это длинная и запутанная история, - Паском покачал головой. - И очень старая. Во всяком случае, старая для вашего понимания... Ну что ж, слушайте. Я поехал тогда в Аринору: стало известно, что в столице северян вот-вот должен родиться мальчик, в котором поселился "куарт" Ала и которого необходимо было привезти на Оритан...
  
  
Глава третья, где в качестве предыстории всех описанных ранее событий Паском вспоминает таинственные подробности рождения Ала
  
   Зима. Аринора. За шестнадцать лет до падения Ала со Скалы Отчаянных
  
   Молодой северянин у выхода из орэ-вокзала молча проверил документы целителя и указал крыло сектора, куда нужно было пройти для отправки в Аст-Гару, столицу страны.
   Паском огляделся. Как давно он здесь не был! Столько светловолосых, белокожих людей и как мало женщин! Да, на Ариноре остались, по большей части, лишь ортодоксы. Половина, если не более, северян переселилась на Юг, в города Оритана, и произошло это в результате катаклизма. После падения расплавленных камней с небес прошло всего чуть больше четырехсот лет, сменив несколько поколений - а люди уже совсем иные... Дело идет к войне, но здравый рассудок древних "куарт" - личностей, сохраняющих себя после смерти в новом воплощении, - пока одерживает верх.
   Как всё это шатко, о, Природа! Так же и человек: с виду бывает силен, словно тур, и живуч, а наколол занозой палец, пошло заражение - и вот нет человека...
   - С какой целью вы к нам, господин советник? - с холодной приветливостью уточнил администратор у стойки регистрации.
   - По предписанию Объединенного Ведомства, - не менее любезно и ничуть не теплее отозвался целитель, забирая карточку и опуская на панель для досмотра свой саквояж.
   На самом деле у кулаптра Паскома была своя, очень определенная цель в Аст-Гару. Но не будет же он посвящать в нее посторонних!
   Он уже очень долго не покидал родину, однако сейчас ситуация сложилась так, что его присутствие потребовалось здесь, у враждебно настроенных северян. Его последний, тринадцатый, ученик не успел "взойти" в День Великого Раскола - так называли день катаклизма, перевернувшего мир.
   Ал... Самый близкий, самый лучший ученик. Его судьба оказалась очень тяжелой. Падший Ал... Падшими становились те, кем тысячелетиями гордились Оритан и Аринора, тысячи славных "куарт", но больнее всего Паскому было терять любимого ученика, да еще и всего в шаге от того, чтобы Взойти...
   С тех пор кулаптру приходилось длить и длить свое земное существование...
   - У вас есть разрешение на провоз в нашу страну колюще-режущих предметов? - нарочно усиливая диалектную раскатистость звуков (в аринорском наречии они звучали грубее и резче, нежели у южан), уточнил администратор.
   - Если вы имеете в виду шприцы и скальпель, - усмехнулся Паском, - то разрешение находится в моем удостоверении личности.
   Северянин непонимающе двинул бесцветной бровью и пошире открыл кроличьи глазки с невидимыми ресницами:
   - Где именно, господин советник?
   Кулаптр провел пальцем по графе, где указывалась специальность. Совершенно понятно, что аринорцу просто очень хочется найти какую-нибудь зацепку, чтобы потрепать нервы "политическому врагу".
   - Я узнаю у начальства. Стойте, пожалуйста, за вот этой чертой!
   И, подхватив карточку, администратор куда-то удалился. Паском взглянул на часы. Так-так, пожалуй, схватки у нее, у будущей матери нового воплощения Ала, уже начались...
   Вся беда в том, что таков закон Природы: "взошедший" учитель ответственен за каждого из тринадцати своих последователей. Те, в свою очередь, в ответе за каждого из своих будущих учеников. И так - до бесконечности. Учитель и ученики - единое целое. Это больше, чем привязанность, взаимозависимость, дружба, любовь. Это данность. Это судьба. На Оритане и на Ариноре с древних времен говорили: "Человек волен в выборе всего, кроме своего "куарт", учеников и родителей".
   И все-таки этот ученик был Паскому чуть ближе, чуть любимее тех двенадцати, которым удалось "взойти" еще четыреста лет назад, накануне катаклизма. Возможно, любимее оттого, что он сильнее похож на самого Паскома, нежели те, другие...
   - Вы можете пройти, - прервал его раздумья вернувшийся администратор и был неприятно изумлен спокойствием южанина, который, по его расчетам, должен был все это время грызть костяшки на кулаках и метать громы и молнии с обещаниями жалоб во все инстанции. - Добро пожаловать в Аринору!
   - Благодарю вас, - улыбнулся кулаптр. - Вы сегодня отлично выглядите, господин... - Он прочел его имя на значке, прикрепленном к отвороту камзола. - Господин Аррау-Турель. Да будет "куарт" ваш един!
   Тому ничего не оставалось, как вежливо поклониться. Доброе слово и северянину приятно.
   Паском ехал в большой просторной машине, в точности такой же, какие перевозили пассажиров на Оритане, смотрел в окно на сумрачные поля, покоящиеся под белоснежными крыльями зимы, и думал о неотвратимости войны. А она будет. Причем - уже на веку этого воплощения ученика.
   Если бы можно было пройти чужую дорогу самому - со своими знаниями, со своими умениями! Ирония в том, что "туда" уже не вернешься. Пока ты чего-то хочешь, пока ты горишь и алчешь, ты не получишь этого. А посему - как заменить горящего и алчущего, который еще не готов? Ему даже и помогать нельзя... Лишь направлять, отслеживая событийную путаницу, выверяя возможные дороги и подталкивая к нужной тропинке - не рукой, не волею своей, но его, ученика, собственной энергией.
   - Господа, с прибытием в столицу нашей страны! Просьба не забывать ваши вещи! И да продлятся дни нашего правителя!
   Сонные пассажиры ответили нестройным хором и стали покидать салон, зябко сжимаясь на ледяном ветру.
   "Куарт" был уже рядом. Он звал Паскома, как звал всегда. И не было теснее той связи.
   Крупными хлопьями валил снег, усиливался ветер. Ночью будет вьюга...
   Аст-Гару и в теплое время года не был самым красивым городом Земли. Нет, Паском оценивал его вовсе не с патриотическим чувством превосходства. Он давно уже видел этот мир совсем иначе. Но так получилось, что столица Оритана, Эйсетти, была красивее всех нынешних городов. В том числе - столицы Северной Ариноры...
   Паском чувствовал направление, но все же дорогу к аст-гарской лечебнице ему пришлось узнать у припозднившегося прохожего. Тот оказался человеком лояльным, даже, насколько успел разглядеть целитель, наполовину южанином, и показал ему путь.
   - Я по предписанию Объединенного Ведомства, - коротко повторил Паском при входе в кулапторий, на ходу снимая и перебрасывая через руку свой широкий черный плащ-накидку.
   Теперь его уже никто не остановит. Она здесь, и зов Ала, тринадцатого ученика, совсем близко. Но кулаптр понимал, что это будет совсем не та женщина, у воплощений которой из жизни в жизнь рождались воплощения "куарт" Ала. Он теперь знал имя той, что вот-вот должна была стать матерью Ала ныне, однако не имел ни малейшего представления, как она выглядит. Все перепуталось за эти четыреста с небольшим лет... Все изменилось...
   - Постойте, господин кулаптр! Подождите! - раскатисто окликнули его сзади.
   Паскому не хотелось слишком долго объясняться с низшим персоналом, но ведь и младшие кулаптры имели свои амбиции и национальные предрассудки. Сейчас Объединенное Ведомство было чем-то вроде фикции. Департамент, номинально существующий, но мало кого способный напугать громким названием...
   - Вы с Оритана? - тут же вопросил молодой целитель, дежурящий в холле и наконец его догнавший.
   Целитель остановился, плавно развернулся на каблуках, нарочно окинул юношу взглядом с головы до пят, хотя и без того знал о нем уже все. Молодого кулаптра это смутило, и он слегка подался назад, чтобы сесть на место.
   Паском улыбнулся. В раскосых черных глазах мелькнула хитринка, но обманчива была та хитринка, обманчиво было приветливое выражение.
   - Неужели не видно? - поинтересовался он в результате долгой паузы.
   Северянин сильно смутился. Все-таки, законы этики предусматривали хотя бы внешнее проявление гостеприимства, а он успел показать себя перед приезжим излишне резким. А южанин - о, Природа! - был такой силы и такого возраста, что молодому человеку даже и в грезах привидеться не могло.
   - Простите, но... ваше имя, место проживания и, если можно, звание в иерархии Ведомства... Для отметки. Так принято... - забормотал юноша. - У нас... здесь...
   - Духовный советник, кулаптр Паском. Эйсетти, Оритан. А теперь - тоже если вас не затруднит - сообщите обо мне вашему начальству. Как, кстати, зовут ответственного?
   - Кулаптр Тэс-Нител.
   - Кулаптр Тэс-Нител... - повторил Паском и, снова развернувшись, направился к движущемуся наверх спиральному эскалатору.
   У аринорцев все настолько автоматизировано, что, как шутили остряки на Оритане, даже самостоятельно сходить в уборную им не удается, за них все делают умные механизмы.
   Юноша-северянин проводил его растерянным взглядом, а затем связался с главным начальником кулаптория.
   Тэс-Нител был ужасно раздосадован. И не стал скрывать этого перед незваным гостем:
   - Что у вас?!
   Паском протянул ему приготовленную для этого бумагу.
   В кабинете Тэс-Нитела было тихо и хорошо. На стенах переливались громадные панно с изображением пейзажей Ариноры. Комнату, как водится, разделяла стеклянная "радуга": в одной части - рабочее место, в другой - место для отдыха. Там стоял низенький столик, а из стенной панели в любой момент можно было трансформировать небольшой диван.
   Целитель-северянин носил длинные волосы, но, несмотря на то, что они были густыми и ухоженными, к его полноте такая прическа не шла.
   Паском спокойно ждал, когда Тэс-Нител ознакомится с содержанием документа. Все-таки, плохо ли, хорошо ли, но Объединенное Ведомство еще заботится о гражданах обоих континентов и позволяет себе вмешиваться в дела государственных учреждений. Особенно когда речь идет о столь древних "куарт".
   - Вы присаживайтесь, господин Паском...
   - Благодарю, но некогда. Где я могу отыскать госпожу Туну-Мин?
   Северянин, чуть смягчившись после прочтения, отложил свиток, подошел к пустой раме, что висела в нише прямо за его спиной, и нажал какую-то кнопку.
   На прозрачной пленке высветилась схема помещения. Тэс-Нител проделал еще какие-то манипуляции, и одна из комнат высветилась ярко-синим полукругом:
   - Это здесь, господин Паском. Четвертый этаж, второй сектор.
   Отыскав нужное помещение, Паском увидел перед собой не очень молодую женщину. Если учесть, что северянки и ори прекрасно сохраняются до глубокой старости, то Туне-Мин было около пятидесяти.
   Кулаптр, ничего не говоря, осмотрел пациентку. Судя по всему, схватки начались не так давно.
   - Вашей старшей дочери двадцать три года, не так ли? - спросил он, строя свой вопрос на основании обследования.
   - Двадцать два, - отозвалась женщина, недоуменно разглядывая Паскома.
   Конечно, ее удивляло, что здесь хозяйничает южанин. Но злости и отторжения в ней не было: ее муж был ори, и национализмом она не страдала.
   - Очень хорошо. Вы разрешитесь через два с половиной часа. Мальчика приму я.
   Туна-Мин кивнула. У нее и в мыслях не появилось спросить, откуда же такая точность: уж о долгожителе Паскоме в ее народе, равно как и в народе ори не знал только младенец.
   Случилось так, как сказал кулаптр.
   Когда женщина увидела новорожденного сына, то тяжело вздохнула. В нем не было ничего от северянина. Типичный ори, как и его отец. Черноволосый, темноглазый младенец. Тяжело ему придется в Аст-Гару...
   Паском тоже вздохнул, но про себя и по другому поводу. Ибо шесть лет назад на противоположном континенте с такими же нерадостными думами смотрела на своего сына другая мать - южанка, роскошная брюнетка, дальняя родственница Туны-Мин. Мальчик ее, получивший имя Тессетен, родился светленьким, да еще и настолько безобразным, что женщине было неприятно прикладывать его к своей груди. Да что там: временами она испытывала необъяснимый страх перед родным сыном!
   Но кому, как не Паскому, было знать, что все это внешнее безобразие Сетена - не более чем иллюзия: ведь это он был акушером при рождении мальчика, его позвал такой знакомый "куарт" мятежного тринадцатого ученика, не показывавшегося на этом плане бытия уже много лет. Но увидел он тогда совсем не того Ала, какого ожидал увидеть, привыкший к неизменному облику, диктуемому душой.
   Кулаптр первым заглянул в ярко-голубые глаза красивого, как сама Природа, младенца - ни прежде, ни потом ему не доведется увидеть таких безупречно прекрасных новорожденных - и угадал в этих глазах бездну боли. Это были глаза существа, знавшего свою страшную судьбу. И первый же взгляд, брошенный на Сетена ассистенткой кулаптра, предрешил его Путь. "Проклятый северянин! - горело в антрацитовых зрачках женщины, и эта ненависть способна была испепелить. - Они преследуют, они убивают ори, а я должна помогать рождаться таким, как он!"
   Паском вздрогнул тогда, посмотрел на нее, но тут лицо озлобленной ори прояснилось, исчезли злые складки вокруг скорбных губ, черные глаза засияли.
   А мать, едва увидев сына, едва не вскрикнула от горя и омерзения. И кулаптр догадался, что узрела она в облике того, кто родился совершенством, а в мановение злого ока стал...
   Случилось бы такое еще пятьсот лет назад? Да никто и помыслить не мог, что подобное может произойти! Смешанные браки даже приветствовались. Дети, рожденные такими парами, были умнее, сильнее, выносливее своих сверстников-"чистокровок". Они были цветом, гордостью, но не какой-то отдельной нации, а всего человечества - тот же Ал и его синеглазая попутчица Танрэй. Оба они кровно являлись детьми того и другого народа, ори и аринорцев. А ныне... Эх, что и говорить - Раскол...
   Закончив помогать матери новорожденного Ала, Паском вернулся в реальность из событий шестилетней давности. Смесь двух рас... Этот, нынешний, Ал по меркам ори будет красавцем-брюнетом, но... лишь по меркам ори. Только атмереро избирает свою оболочку и влияет на ее формирование. Здесь и крылась трагедия ученика.
   Паском замер. В этот раз дело обстоит еще хуже. Гораздо хуже. И он понял это сейчас, когда заглянул в черные глаза плачущего, еще помятого, отечного и некрасивого младенца.
   - Как я должна назвать сына? - спросила Туна-Мин.
   - "Куарт" твоего сына - Ал... - медленно проговорил Паском, уже твердо зная, что это не совсем так.
   - Ал?! Тот самый Ал из Эйсетти? У меня?
   - Да, Туна-Мин, у тебя.
   У ребенка не было души. Совсем.
   Даже Паском не знал, что такое возможно. Понять атмереро трудно. Иногда она выбирает такие пути, что даже Учитель не способен сразу распознать ее намерения... Вот и теперь. Был это результат неуправляемого дробления некогда единого "куарт" или же волеизъявление самой атмереро - пока неясно. Понятно другое: кулаптр искал не там. Точнее, не совсем там. Природа снова напомнила о былом проклятии тринадцатого ученика...
   - Подробнее я смогу сказать тебе только через десять-семнадцать дней. За какое там время у волчат открываются глаза?..
   - Что? - не поняла последней его фразы родильница.
   - Не обращайте внимания, это я не вам.
   - Мне подождать с именем? - Туна-Мин приложила ребенка к груди, и тот, ведомый инстинктом, тут же замолчал и приник маленьким ротиком к темному соску, хотя в груди ее еще ничего не было.
   - Почему? - промывая и собирая в коробку свои инструменты, немного удивился Паском. - Называйте Алом. Не волчонка же так называть, в самом деле...
   Она встревожилась:
   - Какого волчонка? О чем вы говорите, господин Паском?
   - Я говорю о волчонке, родившемся сейчас неподалеку отсюда. Минута в минуту с вашим сыном - иначе и быть не могло. Вам придется взять его себе. И вообще я расскажу, как вам с мужем поступить дальше. Но не ранее, чем в интервале между десятым и семнадцатым днем.
   - Кулаптр... понимаете, мы очень ждали этого мальчика... - заговорила женщина. - Нам совсем не безразличен его удел... И если вы знаете, какова его дальнейшая судьба, то скажите мне. Вы ведь явились, чтобы уберечь его, я правильно вас поняла?
   - Туна-Мин, я сказал всё, что нужно было сказать и что я имею право говорить. Да будет твой "куарт" един.
   - Пусть твоему "куарт" всегда желают только хорошего...
   В древней формуле обмена "приветствием - прощанием - благодарностью" принято употреблять архаичное "ты", независимо от возраста и социального положения собеседников.
   Кулаптр шел по длинному белому коридору.
   Душа радуется, когда играет зверь, сердце замирает в восхищении. Кто не знает этого? Только зверя невозможно подкупить. Только зверь не предает - ни себя, ни тех, кого любит. Только зверь таков, каков он есть, - везде и всюду!
   Кажется, умозаключения верны... И еще. Значит, война будет. Случится это очень скоро.
   Происходит расстановка фигур для этой большой игры. Шесть лет назад родился первый. Это был Тессетен. Только что появились на свет еще двое - человек, Ал, и... странный человек. Мир еще не знал того, кто просидел бы в утробе десять лунных циклов, не имея души, и оказался живым после рождения. Значит, странный человек - хранитель, звать его будут не Алом и вообще не человеческим именем. Тогда это хотя бы как-то объяснимо. А он думал, что хранитель будет всего один - девочка, которую родит в Эйсетти через три месяца одинокая южанка. Об этой нелюдимой женщине ходят упорные слухи, будто она читает будущее, как обычную книгу, и видит смерти всех, кто является к ней узнавать судьбу. Ее дочь будет наречена Ормоной. И наконец последняя - златовласая девочка-попутчица по имени Танрэй - появится в семье эмигрантов-северян, в Эйсетти, но произойдет это еще через шесть лет.
   Должен пройти весь двенадцатилетний цикл - что на небесах, то и под ногами, как говорят в их народе.
   И начнется Игра. А если это будет Игра, однажды порожденная сознанием Ала и его попутчицы Танрэй, то скучать не придется никому...
   - Да, атмереро, любишь ты пошутить! - проговорил Паском, взглядывая на часы.
   Пожалуй, поздновато для визита, но его не избежать. Иначе может быть поздно, и ученик погибнет, хотя родился вопреки всем законам природы живым.
   Кулаптр вышел на улицу. Его дыхание слегка осеклось от порыва леденящего ветра. Вьюги на Ариноре и на Оритане стали жестокими. А ведь Паском помнил времена, когда в некоторых поясах этих земель росли тропические деревья и жили разноцветные птицы, а солнце по вечерам ныряло за горизонт, будто веселый дельфин. Ныне и там, и там теплокровные способны выжить лишь в случае, если они защищены густым мехом или толстым слоем жира. Видимо, поэтому у северян появилась традиция приручать волков - хищников, способных, не замерзая, спать на снегу в лютые морозы.
   В дом одной из таких аст-гарских семей и направлялся этой ночью кулаптр Паском. Судя по виду приусадебного участка, семья эта была далеко не бедной. Разговор может принять нежелательный оборот. Кулаптр хорошо осознавал это, но выхода у него не было.
   На звонок Паскома откликнулся мужской бас:
   - Кто вы?
   - Да будет твой "куарт" един, хозяин! - произнес целитель.
   После такого приветствия даже враг должен был опустить оружие. Но законы предков сейчас уже не имеют прежней силы, и случиться может все.
   Однако мужчина открыл. Это был высокий широкоплечий северянин. Они почти все отличаются могучим телосложением, в отличие от стройных и изящных южан.
   - Не иссякнет солнце в сердце твоем, путник. Проходите.
   Паском скинул капюшон. Хозяин тут же насторожился, увидев перед собой пожилого ори.
   - Какой Путь привел вас в мой дом? - не слишком дружелюбно спросил он.
   - Мой Путь, уважаемый господин.
   - О! - аст-гарец не спешил пропустить гостя в дом, и Паском прикрыл за собой дверь, дабы не выстудить помещение. - Ваш Путь? Не понимаю!
   - Только что ощенилась ваша волчица, не так ли?
   Северянин удивился еще больше:
   - Как вам стало известно?! - и только потом по желанию самого кулаптра мужчине удалось рассмотреть его. - Хм-м-м! Понимаю. Но почему вас интересует моя волчица?
   - Я могу увидеть щенков?
   Паском чувствовал легкое волнение: отбракованных волчат могли уже убить. И все же он еще чувствовал тихий призыв ученика.
   - Пойдемте, - пробормотал северянин и повел кулаптра в подвал.
   В полутьме нижней комнатушки Паском различил темный клубок. Зарычав, этот клубок дернулся и обратился огромной волчицей, подскочившей с набитого сеном тюфяка.
   Паском не сделал и не сказал ничего. Он слегка показал ей истинного себя, а вернее, своего покровителя, обликом которого мог закрываться, как мороком. Псица взвизгнула и, поджав хвост, метнулась к слепышам-волчатам. Она уже не рычала, только жалобно поскуливала, моля о пощаде.
   - Тихо, тихо, девочка, - кулаптр неторопливо подошел к ней и погладил за ухом. - Уважаемый господин, все щенки сейчас здесь?
   Волчица опустила голову и лизнула самого настырного щенка - черненького, уже карабкающегося на ее опустевшее брюхо с отвислыми сосцами. Она?
   - Нет, не все, - ответил хозяин. - Альбиноса и двух слишком светлых я вынес на улицу. Завтра, если не подохнут, хотел утопить, - и со злостью шикнул на самку: - Нашла время, с-сука! Среди ночи...
   Паском вытащил из кармана кошелек и протянул ему деньги:
   - Этого достаточно, чтобы оплатить жизни всех щенков?
   - Кого вы ищете, кулаптр? - принимая купюры, спросил хозяин.
   - Принесите волчат, и немедленно! - распорядился Паском.
   Мужчина подчинился. Через несколько минут он поставил у ног гостя небольшую коробку, в которой лежало три светлых, припорошенных снегом, тельца щенят. Кулаптр сел на скамейку и, поочередно доставая, выложил полумертвых малышей на свои колени. Они были отняты от матери слишком рано: волчица не успела даже толком обгрызть и вылизать им пуповины. Альбинос и подавно был опутан последом. Он уже не двигался. Паском снял с него натальную пленочку, спрятал щенка в теплых ладонях, подышал на него. Псенок шевельнулся. Волчица подняла голову.
   - На, - сказал ей кулаптр.
   Она благодарно взглянула, тут же вылизала щенка. Альбинос задергал лапками, перевернулся вверх животом. Девочка.
   Двое серебристых и тоже умирающих были кобельками. Тот, у которого пуповина была короче, с темной полоской вдоль хребта, живо отозвался на тепло рук человека, запищал и радостно вцепился беззубым ртом в палец Паскома. Кулаптр слегка пощекотал бархатистую мордочку волчонка.
   - Когда они все откроют глаза, сообщите мне. Волчицу кормите хорошо, вот вам еще деньги на это. Постарайтесь, чтобы все девятеро выжили. Я буду в главной гостинице вашего города.
   Оказавшись в своем номере, Паском связался с Тэс-Нителом и узнал от него, что Туна-Мин и ее сын чувствуют себя хорошо. Значит, все правильно, атмереро - один из этой девятки. Лишь после этого древний ори смог заснуть.
  
* * *
  
   Через четырнадцать дней владелец волчицы послал к Паскому своего сына сообщить, что глаза открылись у всех волчат. Кулаптр оглядел восьмерых. Самочка-альбиноска оказалась не той, кто был нужен старому целителю. Но, словно узнав своего спасителя, она радостно тыкалась носом в его руки и повизгивала.
   Серебристого с темно-серой полоской на хребте отловили в дальнем углу подвала. Разъехавшись на непослушных лапках, щенок молча лежал у прогрызенного мышами льняного мешка с кукурузой.
   - У-у-у! А это кто у нас? - Паском поднял последнего, девятого, волчонка на ладони.
   Тот чихнул и поднял мордочку, обмотанную пыльной паутиной. Малыш был не самым крупным и не самым сильным из помета. Зато, похоже, самым отчаянным.
   - Ну, здравствуй, шутник! - улыбнулся кулаптр, глядя в затуманенные темно-серые глазки волчонка. - Уважаемый господин, этого красавца я забираю у вас сейчас.
   - А с остальными что делать? - недовольно буркнул северянин. - Топить - поздно. Кому эти уроды нужны? Лопатой их теперь, разве что...
   - Ну и альбиноску с сереньким я тоже прихвачу. Симпатичные малыши. На Оритане еще не так интересуются породой, был бы волк храбрым...
   Хозяин равнодушно поджал губы и дернул плечом. Чудак ори... Они все сумасшедшие.
   - Бэалиа! - Паском погладил животик альбиноски. - Прекрасная! Ты будешь в хороших руках. Ну а тебе, серый, придется послужить старому кулаптру...
   Забрав троих забракованных щенков, южанин ушел. Аст-гарец подивился и повертел пальцем вокруг своей головы. Привадить таких ублюдков...
  
* * *
  
   Поговорив с мужем Туны-Мин, Паском привез их семейство в Эйсетти. Пока они продавали дом и улаживали прочие дела, волчата кулаптра подросли. Паскому уже не нужно было кормить их из соски: щенки научились есть самостоятельно. Серебристый с темной полоской на спинке быстро перегнал в росте брата и сестру. И стало понятно, что это будет самый крупный волк из всех его братьев и сестренок. Подаренный маленькому Алу, он постоянно находился рядом с ним в кроватке. Он получил кличку Нат. Натаути. Хранитель.
   Первыми, кого навестил кулаптр на Оритане, были родители шестилетнего Тессетена, того самого безобразного мальчишки, который уродился с внешностью северянина-аринорца. Первого из пяти игроков.
   ...Худощавый, высокорослый мальчик стоял перед кулаптром и смотрел на маленькую белую волчицу, рыскающую по заснеженной лужайке перед домом. Мать не стригла его, чтобы под длинными волнистыми волосами спрятать ужасающее лицо. И эта привычка - прятаться под их завесой - останется с Тессетеном навсегда, хотя, став старше, он научит себя презрительно относиться к чужому мнению и противостоять издевательствам соседских отпрысков. Их насмешки постепенно иссякнут, а взрослые соседи даже полюбят его и прекратят распри друг с другом. Никто не заподозрит ничего странного, все будет идти своим чередом, медленно и постепенно.
   Только Паском понимал, что все это неспроста, как неспроста и Сетен с каждым годом становится все безобразнее на лицо. Расплата.
   - Это тебе подарок от твоего друга Ала, Сетен.
   - Ала? - переспросил мальчик, со смехом поглаживая щенка.
   - Ал - твой дальний родственник, троюродный брат. Я привез его из Ариноры. Позаботься о нем, пока он не станет самостоятельным, ведь ты и старше, и сильнее...
   Вышколенный Сетен вежливо поклонился кулаптру, как его учили поступать в таких случаях, и важно ответил:
   - Как скажете, господин кулаптр. А как ее зовут? - он кивнул на щенка, тут же вернувшись в мальчишеский облик.
   - Ее зовут Бэалиа.
   - Вы обещали рассказать мне о том, как было на Оритане до Дня Раскола, - взяв маленькую псицу на руки, попросил мальчик.
   Паском взглянул на часы, посмотрел в сторону дома, где Тессетен жил со своими родителями, и решительно кивнул.
   - Что ж, хорошо. Тебе и в самом деле пора узнать, как начиналась легенда...
   Велик и прекрасен был Оритан!
   Берега его, омываемые лазурным Южным океаном, утопали в буйной зелени тропических лесов. Реки его, извилистые и полноводные, орошали благодатную землю. Горы его, стремящиеся к высокому небу, препятствием были для пронзительных ветров и стужи.
   Богат и славен был Оритан!
   Города его, белостенные, жемчужными ожерельями обвивали склоны холмов, спускаясь к плодородным равнинам. Поля его из года в год кормили жителей всей земли. Легкие и стремительные корабли его, груженные зерном и тканями, покидали многочисленные порты и возвращались, привозя невиданные диковины заморских стран.
   Щедр и вечен был Оритан!
   Гениальные созидатели рождались на землях его и творили жизнь. С их легкой руки возводились чудесные храмы столицы Оритана, в соответствии с их чертежами пламенели красным гранитом постройки города-порта. Сама заря улыбалась, целуя гладкие круглые щеки белоснежных домов-сфер, где жили, любили и процветали ори, народ Оритана. Из века в век помнили люди свои прежние воплощения, не теряя ни капли знаний своих былых жизней, и лишь мудрее становились они с каждым новым рождением. Их дух был целостен и бессмертен, и не ведали они войн и распрей. Любили и уважали они другого как себя, жили в едином пульсе с матерью-Природой...
   Но...
   - Господин Паском! - послышался голос отца мальчика. - Вы здесь?
   Целитель оглянулся и поворошил светлые волосы Сетена, как будто выхваченного из волшебного сна. Тот всегда был благодарным слушателем и очень расстроился, что историю пришлось прервать.
   - Мы еще поговорим, мальчик! Мы еще о многом поговорим с тобой!
   Пообещав это, Паском вошел в зимний сад, чтобы побеседовать о чем-то с отцом и матерью Тессетена.
   Мальчик же снова присел на корточки, подозвал к себе сбежавшего гулять волчонка и протянул ему руку. Бэалиа подбежала ближе. Обнюхав его пальцы и узнав запах, который отныне стал частью ее самой на всю жизнь, она дружелюбно вильнула тоненьким хвостиком, фыркнула и припала на передние лапы. Ей хотелось поиграть.
   - Ты и правда Прекрасная! - выдохнул Сетен.
  
* * *
  
   Они с Ормоной очнулись, неохотно прощаясь с очарованием былых времен в рассказе кулаптра.
   - Я хорошо помню тот день! - сказал Сетен, которому нынче шел двадцать третий год и с грустью улыбнулся. - Бэалиа бегала вон там! - он указал в окно на снежную лужайку. - Там я и похоронил ее осенью, - со вздохом добавил молодой человек, вспомнив, сколько пролетело лет.
   Щенок Нат тут же забрался к ним, будто все понимая.
   Нет, Паском опустил многое в своем повествовании. Он не стал рассказывать парочке о проклятии черноглазой акушерки-ори, навсегда лишившей Сетена его истинного облика - к чему теперь бередить раны? Он не раскрыл ход своих мыслей и догадок насчет того, кем являлся Нат по сути своей. И об Игре он тоже не сказал ничего: однажды Ал отказался принимать ее условия, отказался также подвергать испытанию собственных учеников, одним из которых был их с Танрэй родной сын. И теперь эта Игра перестала быть игрой - она превратилась в реальность...
   Старый целитель смотрел на этих двоих и снова не мог понять, куда и с какой целью влечет их общий Путь. Минуло пять лунных циклов, а серебристая бабочка, не видимая простому глазу, так и не появилась за плечом Ормоны - и Паском уже догадывался, почему: советник Корэй с месяц назад второй раз стал дедом, и "куарт" его второго внука был...
   Но, быть может, рано тревожиться, и эту пару выберет кто-нибудь другой? Паском посмотрел в умные глаза волчонка, однако плохой из Ната советчик.
   - Я пришел к вам по другому делу, - сказал кулаптр, переводя взгляд на хозяев дома и подавляя в себе комок жалости, возникавший всегда, стоило ему подумать об их незавидной судьбе. - Я уже организовал одну экспедицию на континент Осат*, мы даже успели сдружиться с вождем тамошнего племени - Оганга зовут его. Но одной экспедиции мало. Я давно уже подумываю, что необходимо обосноваться и на южной оконечности материка Рэйсатру**, недалеко от гор. С северной стороны горного массива Рэйсатру облюбовали северяне, но терять из-за этого возможность переселения на столь удобные земли неразумно.
   ________________________________
   * Осат - нынешняя Африка. Племя упомянутого Паскомом Оганги обитает в северо-западной части материка.
   ** Рэйсатру - нынешняя Евразия. Кулаптр намекает на территорию гор нынешних Тибета и Гималаев.
  
   Ормона оглянулась на Сетена. Девчонка проверяет: не говорил ли ему Паском обо всем этом еще до нее. Она ревнива к таким вещам, очень ревнива и жадна до всего нового, считая всякое знание полезным, а уж знание, переданное устами самого Учителя Ала... Парни - те проще, а она словно чует, она из высших сфер черпает, да и неудивительно, коли вспомнить, кто она такая...
   Кулаптр скрестил ноги и сел прямо-прямо. Невольно подтянулись и ребята, и даже Нат, который навострил уши.
   - На Оритане скоро начнется война. Необходимы новые города для эмигрантов. Вы двое, с вашими возможностями, вашей специальностью, сможете возглавить экспедицию на Рэйсатру...
   Они сначала растерялись, а потом почти одновременно возмутились:
   - Вы шутите, господин Паском?! - воскликнула Ормона. - Нехорошо дразнить перспективами, когда...
   Паском сделал успокаивающий жест:
   - Но это же будет не завтра! Сначала надо все хорошо прозондировать, как это было с племенем на Осат. Ехать в неизвестность никто не захочет. На изучение у нас уйдет не меньше пяти лет, а скорее всего - больше. За это время вы успеете всё. Наберетесь опыта...
   Он и вида не подал насчет своих опасений. Паутинка-"бабочка" может появиться даже в самом конце, перед рождением - были на веку кулаптра Паскома и такие случаи, если не считать феномена Ала. Но все-таки ее отсутствие возле Ормоны сильно тревожило его как целителя.
   - Ко всему прочему интересует меня еще одна вещь, связанная с возможным повторением катаклизма. Это устройство сможет спасти нашу цивилизацию. Но только в том случае, если мы его найдем, - Паском провел рукой по голове волчонка. - Вы помните? Оно упоминается в главной аллийской легенде!
   - Вы о "куламоэно"* - месте вечной жизни? - спросил Сетен. - Разве это не миф?
   ________________________
   * "Куламоэно" - (орийск) "исцеляющий смерть". Как и большинство слов в грамматике ори, это понятие состояло из двух частей, являющихся по отдельности самостоятельными лексемами: "кула"- "исцелять", "моэна" - "смерть". По тому же точно принципу организовались составные названия и имена ори: Танрэй (Вечно Возрождающаяся), Кронрэй (Возродивший Время), Тессетен (Черный Горизонт), Теснауто (Черная Ночь) и т. д. Построенный на той же основе язык аринорцев поэтому мало чем, кроме произношения, отличался от языка южан, только в написании они используют разбивки понятий на два слова, например, Тес-Сетен, Танэ-Ра, Ко-Этл и проч.
  
   - Нам предстоит это проверить. Примерное местонахождение устройства можно было вычислить по некоторым приметам и сохранившимся от предков записям. Но узнать точнее предстоит тем, кто окажется там и кто будет обладать сильной связью с "тонким"... Да, я о тебе, - Паском кивнул выстрелившей в него взглядом Ормоне. - Ты будешь способна его почувствовать, если окажешься рядом. Поэтому готовьтесь - я рассчитываю на вашу, именно вашу поддержку. Об остальном поговорим позднее. Да будет "куарт" ваш един!
   С этими словами Паском поднялся и покинул их дом.
  
  
Глава четвертая о необычном поединке Тессетена с человеком, которого не было
  
   Нат отлично понял, о какой "главной аллийской легенде" говорил Учитель хозяина. Именно туда, на остров, где по преданию впервые встретились Тассатио и Танэ-Ра, герои этой легенды, нынешним летом ездили Ормона и Сетен, взяв в собой того, первого, Ната, чью жизнь до мелочей теперь помнит его щенок. Остров Трех Пещер на географической карте носил название Комтаналэ, и его облюбовали все попутчики - считалось, что статуя Покровителя ветров благословляет будущих супругов, несмотря на то, что после катаклизма от изваяния остались жалкие руины.
   Легенда была незамысловата по сюжету, и уже никто не знает, отчего именно ее выбрали потомки древних аллийцев в качестве ключевой, избрав Танэ-Ра и Тассатио олицетворениями идеи вечного возрождения.
   Танэ-Ра была женой Правителя народа, бежавшего с родной Алы на планету, которую они называли Убежищем или Пристанищем.
   Прежде Тассатио служил при Храме, созданном в незапамятные времена в центре Гатанаравеллы - их с Танэ-Ра родного города на Але, четвертой планете от Солнца. Считалось, что он был одним из архитекторов этого Храма и обладал невероятными силами, однако со своим бунтарским характером мешал сам себе. Что произошло с ним при переселении, легенда умалчивает, но в чужом мире он стал преступником. Скрываясь в очередной раз от преследования, Тассатио встретил на Острове Трех Пещер жену Правителя, и та вместо того чтобы поднять тревогу, помогла ему скрыться. Уже тогда какая-то искра промелькнула между ними, а через некоторое время Тассатио, бахвалясь дерзостью своей, заявился прямо в покои Танэ-Ра во дворце. Он не был изгнан ею, однако этого бунтовщику оказалось мало: Тассатио желал, чтобы возлюбленная осталась с ним и была только его попутчицей. Он дождался возвращения Правителя и вызвал его на Поединок, невзирая на то, что по древнему обычаю бросать такой вызов нельзя ни главе государства, ни целителям. Закаленному в боях вояке ничего не стоило покончить с вельможей в два счета и скрыться, но Тассатио отчего-то не сбежал. Стража схватила его.
   Дознание шло долго, а позже его отправили на родную планету в космическом челноке - один из судей в приговоре озвучил, что в системе "куламоэно" на Але из-за чудовищного удара астероида произошла какая-то неполадка, и многие тысячелетия, а то и всегда, пользоваться устройством там будет нельзя. Тассатио полетел туда на челноке, и это означало одно: обратного пути у него не будет. Он останется на погибшей родине, совершив деяние, за которое может быть прощен согражданами. Преступник не слишком-то стремился выполнять указания тюремщиков, однако вид погибшей Гатанаравеллы размягчил даже его суровое сердце. И прямо в скале он воссоздал лик своей попутчицы, и каменный лик этот неотрывно глядел в черноту космоса как предупреждение потомкам о том, что небо может быть безжалостнее людей. После этого он сорвал свой шлем и умер, а все аллийцы-эмигранты, наблюдая трансляцию, поднялась с мест в знак почтения к его мужеству. Рожденный вскоре сын Танэ-Ра был наречен Алэ и внесен в аллийские списки, а имя Тассатио затерялось в веках.
   Так гласила легенда*, ставшая основой для праздника Черной Ночи (Теснауто), именно так упоминался в ней "куламоэно" - место вечной жизни, о котором только что говорил кулаптр Паском.
   _________________________
   * Полный текст главной аллийской легенды находится здесь
  
   Нат подумал, что неспроста Паском хочет, чтобы именно Сетен и Ормона стали во главе той миссии, которую кулаптр предполагает на Рэйсатру. Волчонку и самому давно уже мерещился головокружительный запах нездешних ветров и просторы бескрайней водной сини - он хотел туда хоть сейчас! Но понять всю глубину замысла Паскома своим ограниченным звериным мозгом он пока не умел.
  
* * *
  
   Тот день накануне праздника Восхода Саэто стал для Сетена одним из самых жутких дней в его молодости. Об этом дне они с женой не посмеют заговорить никогда.
   Хотя еще случались морозы, подходил к концу первый месяц весны и ничего не предвещало беды. Но это случилось, и даже гениальный целитель Паском не знал, выживет ли Ормона после такого испытания.
   Тессетен не смог покориться велению кулаптра и покинуть дом. Но слышать все это и не рехнуться было невозможно. Зажмурившись и стиснув зубы, он сам не замечал, что до боли сжимает пальцами шкуру терпеливого Ната. Тот тихонько поскуливал, но не уходил. И оба они вспоминали, как впервые увидели Ормону.
   Всего лишь за год до того, как Ал полез на Скалу Отчаянных и разбился, они - тот, прежний, Нат и волчица Бэалиа - гуляли с Тессетеном в котловане осушенного пруда городского парка. Все жители Эйсетти называли это местечко кратером, а когда-то пруд был наполнен, по воде скользили прогулочные лодочки со смеющимися пассажирами.
   При особой погоде, в особое время суток всё вокруг в этом "кратере" вдруг начинало напоминать призрачные пейзажи Селенио, мертвого спутника планеты. Тогда друг хозяина становился глубоко задумчив и переставал присутствовать в этом мире. В другое же время он был бодр, полон энергии и гонял обоих волков так, что те вскоре выпускали языки до самой земли и едва не валились с ног. Но именно погода напускала на Тессетена меланхолию, когда он словно бы силился что-то вспомнить, что-то разрешить внутри себя - и не мог, как ни старался.
   Однажды - именно тогда, год назад - во время прогулки Нат почувствовал беспричинную тревогу, столь сильную, что захотелось взобраться на один из островков посреди кратера, где когда-то красовалась уютная беседка, и запеть одну из своих печальных песен.
   На берегу мелькнула фигура чужой женщины... девушки... нет, совсем еще девочки. И Бэалиа, словно завороженная, бросилась ей навстречу.
   - Бэалиа! - вскрикнул друг хозяина, испугавшись за девчонку, ведь душа зверя - тайна.
   Но они с Натом настигли старую псицу тогда, когда та уже вертелась у ног незнакомки, а девушка смеялась и трепала белоснежную шерсть. Ограничившись быстрым взглядом в сторону Сетена, незнакомка выпалила:
   - Что хозяин, что его пес!
   - Это псица... - не сводя с нее глаз, пробормотал тот, как во сне.
   Девчонка безразлично махнула рукой:
   - Пустяки, это неважно! Главное, что вас с нею - обоих - можно показывать за деньги на площадях.
   - Вот как?
   Нат понял, что друг хозяина не услышал ее слов, да они ничего и не значили. Она и потом частенько любила подколоть собеседника внезапной шуточкой.
   Сетен смотрел на незваную гостью, словно та была безумно красива. Что-то застило ему глаза, что-то очень сильное и бесповоротное, потому что волк видел и неподвижность ее лица, сравнимую лишь с покойницким окоченением, и неприязненность взора, и искажение черт, и сутулость, и худобу. Ее громадные угольно-черные глаза блестели, вытаращенные, точно она была в постоянном ужасе или же попросту страдала от какой-то опасной болезни. Густые черные брови почти сходились над тонким длинным и хрящеватым носом, который нелепо торчал крючком. Да и в целом было в ней что-то неженственное, грубое, настырное.
   Вскоре все они узнали, что зовут ее Ормоной и что живет она в западной части Эйсетти со старой теткой, без родителей, о судьбе которых она избегала говорить и тогда, и впредь. Только Нат знал из ее мыслей, что мать Ормоны когда-то была провидицей, но после рождения дочери отчего-то утратила память и никого не узнавала: каждый день для нее начинался с того, что ей рассказывали обо всем, в том числе и о ней самой. Это так походило на нынешних Падших, которые не ведали своих прошлых воплощений!
   В интернат, как всех остальных в ее возрасте, девочку отчего-то не отправили, она так и осталась жить с теткой - Ормонины мысли о матери странным образом путались: провидица вроде и была, а вроде ее и не было. И Нату казалось это странным.
   Тессетен и волки проводили новую знакомую почти до самого ее дома - быстро темнело, а в темное время по городу любят шастать нехорошие люди, которых прежде на Оритане не водилось.
   - Ты знаешь самого Паскома? - удивилась она, когда Сетен упомянул имя хозяйского Учителя. - Ну надо же! А я его лишь помню...
   - Ты Помнящая?
   - Не стоит бросаться громкими словами, - как рассудительная взрослая женщина, промолвила пятнадцатилетняя девчонка. - Я просто помню... кое-что. И... ты ведь тоже из Падших, да?
   - Таких на Оритане сейчас абсолютное большинство, - усмехнулся молодой человек, похлопав по шее прибежавшую к нему Бэалиа, а вот Нат шел рядом с ними, как приклеенный, и слушал, слушал, слушал. - Кто не стал Падшим, тот успел Взойти еще полтысячелетия назад. Но моего имени, как и многих, нет на скрижалях Храма...
   - Это тебе Паском сказал?
   - Да.
   - Но Паском не стал Падшим, а он здесь.
   - Он здесь из-за Ала.
   Она странно посмотрела на него, словно вглядываясь внутрь, сквозь телесную оболочку:
   - Угу, из-за Ала... Тетка говорила, что по рассказам наших соседей я родилась при помощи Паскома, но после он ни разу не приходил в наш дом. А я хотела бы его увидеть, поговорить.
   - Если он захочет, я познакомлю вас.
   Лицо Ормоны покривила легкая улыбочка:
   - Какие у вас высокие отношения! А что, он так строг и неприступен?
   - Нет-нет, он просто очень занят, я сам редко вижу его.
   - Он по-прежнему ходит в своем пингвинском черном камзоле с поднятым воротником и выглядит так, будто проглотил длинный шест? - она собрала пальцы в щепотку и сделала ими движение от носа вперед, будто дорисовывая воображаемый клюв.
   Тессетен не выдержал и рассмеялся. Она так точно передала главные черты образа Учителя Ала, что Паском сразу же возник перед его мысленным взором.
   Может быть, настроение друга хозяина передалось и Нату, но когда Сетен и его новая знакомая прощались, та уже не показалась волку такой некрасивой. У нее ожило лицо, нос стал изящнее, спина прямее, а взгляд - мягче.
   - Мы еще встретимся? - спросил он, явно боясь отказа: хоть Тессетен и пользовался некоторым вниманием девушек, то было больше интересом к его характеру и необычному строю мысли, воспитанному в процессе ежечасной борьбы за выживание. Однако Нат хорошо знал, что эти девушки не вызывали у хозяйского друга и тени тех чувств, которые так легко, походя, одним своим появлением разбудила эта странная девица, а оттого их отповедь не огорчила бы Сетена настолько, насколько могла бы огорчить отповедь Ормоны.
   - Знаешь, если бы я не хотела, чтобы мы встретились еще, ты не прошел бы со мной и половины пути. А вот мой дом. Но вот войдешь ли ты в него, я обещать не могу.
   Она была очень уверенной в себе и прямолинейной. Казалось, она понравилась другу хозяина тем, что совершенно не хотела нравиться ни ему, ни кому бы то ни было еще.
   Тессетен посуровел и ушел в себя на все время возвращения домой и остаток вечера, пока Ал не вернулся после учебы и не забрал своего пса. Конечно же, его думами теперь завладела эта девчонка, и он проходит таким до следующего свидания. Он не хочет ее потерять, но мысль о том, что их отношения могут не сложиться, подтачивает его. Словом, налицо была юношеская трепетная и столь же смешная для окружающих, сколь драматичная для главного персонажа, влюбленность. Однако знал об этом лишь волк, другие ни о чем не подозревали: Сетен умел скрывать всё, кроме гнева.
   - Созидатели рождаются, чтобы сделать этот мир прекраснее, а людей - лучше, - однажды услышал Натаути слова кулаптра Паскома, и они отчего-то запомнились ему, этому странному северному волку, понимавшему человеческую речь.
   В настоящее, крепкое чувство эта влюбленность переросла очень быстро. Было еще немало встреч Тессетена с той девушкой, и вот однажды Нат просто не узнал Ормону. Прелестное юное создание стояло перед ними, улыбаясь. А для Тессетена она была все той же, он и при первой встрече видел ее такой.
   В ней поменялось все - даже голос и запах, а изменить запах нарочно не может никто, кроме самой Природы. Но это случилось, и Нат видел перед собой неразгаданную тайну. Шерсть так и поднялась дыбом у него на затылке от соприкосновения с чем-то, от чего бегут даже льстивые кошки. Сначала ему захотелось выть, рычать и гнать хозяйского друга прочь от нее. Однако Бэалиа тоже любила Ормону, словно бы та завладела сердцем Тессетена через сердце его собаки. Нат остался в одиночестве и смирился, видя, как все люди очаровываются новой Ормоной - красавицей, каких редко видит белый свет. А вскоре волк понял, что она - такая же, как он сам. Только с другим знаком. И даже Сетен воспрянул духом и перестал сомневаться, когда она вдруг ответила ему пылкой взаимностью и согласилась стать женой. Это было минувшим летом, незадолго до празднования Теснауто*...
   _____________________________
   * Теснауто - (др.-орийск.) праздник Черной Ночи. Это самая короткая ночь в году.
  
   ...Да, да, Тессетен помнил тот счастливый день. Помнил не хуже Ната.
   Они пришли тогда к Храму на площади Танэ-Ра. Гигантская статуя древнеаллийской правительницы как всегда стояла спиною к пирамиде-пятиграннику в самом начале длинного прямого, как струна, канала. Канал вел к площади Тассатио, разделяя две трассы. С противоположной стороны, опираясь на аллийский наследный меч, неустанно глядел на ее статую Тассатио, вечный попутчик Танэ-Ра, вечно с нею разлученный. А за ним высился комплекс Объединенного Ведомства - целый город внутри города!
   - Мне нужно кое о чем тебя спросить, - касаясь руки Ормоны, шепнул Тессетен, хотя вокруг было немноголюдно - площадь готовили к скорому торжеству. - Не здесь.
   Она указала глазами на пирамиду-Храм. Верхушка пятигранника была расколота, и страшная трещина, сквозь которую было видно небо, разделяла две передние грани - розоватую и темную. Казалось, творение созидателя Кронрэя умирало, не перенеся того катаклизма.
   - Сможешь провести меня туда?
   Сетен и поныне не знал, почему она не захотела сама провести туда их обоих. Женщинам это всегда удавалось лучше. Но она как-то странно посмотрела на грани Жизни и Смерти, разделенные трещиной, и спрятала кисть в его ладони. Он провел их через грань Сердца, и там их закрутило в хороводе вечной весны, осыпало лепестками цветущих фруктовых деревьев, затуманило разум трелями влюбленных птиц.
   Тогда он и предложил ей быть вместе.
   - Я должна согласиться уже хотя бы только потому, что ты познакомил меня с Паскомом, - насмешливо сказала она в ответ. - Я твой должник.
   Они еще не набрались друг от друга того особого чувства юмора, которое придет к ним с годами и будет непонятно никому из окружающих, а оттого, услыхав ее ответ, Тессетен слегка отпрянул, не зная, как это расценить. И тогда Ормона расхохоталась и обвила его шею изящными руками:
   - О, Природа! Ну почему ты такой недалекий? Ты уже не только был в моем доме, но и знаком с моей тетушкой. Одного знакомства с моей теткой достаточно для того, чтобы мужчина был обязан жениться на мне и сохранить в тайне то, что он увидел! В страшной семейной тайне! - она вздохнула и, смиренно потупившись, добавила: - Иначе мне придется его убить...
   Тетушка Ормоны тоже была женщиной не без сумасшедшинки, однако Тессетен ей понравился, несмотря на отталкивающую внешность. Она будто бы глядела внутрь, не видя оболочки. Как Паском.
   - Так ты согласна или нет? - придерживая ее за талию, Сетен внимательно заглянул в лицо будущей жены.
   Ормона надула губы, завела глаза к ясному небу внутри Храма, а потом сама поцеловала его и спросила:
   - И на этом, быть может, прекратим глупые вопросы?..
   ...Нат прекрасно знал, что выйдут они оттуда разрешившими все сомнения. Он терпеливо ждал их у постамента Танэ-Ра, а Бэалиа прибежала, едва учуяв хозяина и его попутчицу.
   Это была невероятная пара. Но самое странное, что они были безумно привязаны друг к другу в этой своей любви-страсти-дружбе, то и дело проявлявшейся то одной, то другой, то третьей гранью в их бурных отношениях.
   Несмотря на юность, Ормона казалась очень рассудительной и даже мудрой женщиной. Цепкий ум соседствовал с невероятным житейским опытом, и Сетен считал это памятью прошлых воплощений, памятью Помнящей, а она не отрицала. Она вообще никогда не выпячивала своих заслуг и умений, всегда оставаясь немного в тени, чуть-чуть в стороне. Очень многие достижения Ормоны оказались открытием даже для близкого ей человека, а что уж говорить об остальных?
   Расставаться с мужем надолго она не любила, хотя в ней, кажется, было мало истинного человеческого тепла. Поначалу они частенько лениво соревновались друг с другом в ментальном мастерстве, сходясь для этого на шутливые поединки в зимнем саду. Ормона даже не пользовалась наваждением, чтобы сбить его с толку и оставить в дураках, а он, растерянный, не сразу сбрасывал облик морока-покровителя, смешно сидя на земле и встряхивая тяжелорогой головой громадного тура.
   - Ты совсем не умеешь пользоваться тем, что тебе дано, Сетен! А тебе дано так много!
   Красавица заливисто хохотала и в утешение азартно дарила ему самые головокружительные поцелуи - а может, ее просто заводил его анималистический образ? Ормону было трудно понять даже тогда, когда она пыталась объяснить свои действия...
   А сейчас... Сейчас они с Натом будто прощались с нею, вспоминая то, что не вернется уже никогда. И словно сквозь туман услышали слова Паскома:
   - Она проспит теперь долго, до самого утра. Это не ее стезя, у вас с нею на роду писано иное, примите это как данность - и все решится само собой. Тебе не нужно тут оставаться сейчас - иди, развейся, Сетен. Все наладится, она поправится, но пока нужно взять себя в руки...
   Нат убежал первым. Ничего не различая перед собой, Тессетен машинально поплелся в лечебницу - проведать выздоравливающего троюродного братца.
  
* * *
  
   Впервые Ал переступил на костылях по палате перед самым появлением мрачного Тессетена.
   - Что с тобой? - спросил юноша своего пригорюнившегося приятеля.
   Тот крепился, но едва сдерживал отчаяние. Однако так и не поделился бедой, посчитав, что незачем ему это знать. И Ал в самом деле никогда не узнает, что случилось у того дома.
   - Ты говори чего-нибудь, братишка. Просто говори.
   И, не слушая его, Тессетен уселся полубоком на подоконнике, провожая взглядом садившееся за горы весеннее солнце.
   - Паском рассказывал мне о планах создать экспедицию на материк Рэйсатру. Вот повезет кому-то! А я был так мал, что даже не помню Аринору и с тех пор не ездил дальше озера Комтаналэ и Можжевеловой Низменности...
   - Что говоришь? - переспросил Сетен, краем уха услышав название далекого континента, на который имел виды кулаптр Паском.
   - Говорю, что жалко: вряд ли мне доведется побывать в этой поездке, - пояснил Ал. - А хочется!
   Тессетен ощутил, что ему сейчас невыносимо сидеть здесь и слушать трепотню приятеля. Будто чья-то шерстяная лапа, забивая чем-то удушливо пушистым рот и нос, не давала вздохнуть и все теснее сжимала горло.
   - Знаешь что, братишка... Мне идти нужно. Я завтра загляну.
   Ал растерялся - это был самый короткий визит Сетена, во время которого тот откровенно маялся и не находил себе места, - но возражать не стал. Набросив плащ и капюшон, старший приятель покинул лечебницу.
  
* * *
  
   Тессетен не заметил, как в темноте из-за сугроба возле кулаптория в его сторону сверкнули зеленоватые волчьи глаза.
   Ноги сами вывели в городской парк. Здесь было глухо, темно, безжизненно зависли аттракционы, остановленные в конце лета. Сетен любил приходить сюда в любое время года, только раньше все происходило куда веселее - с Натом и Бэалиа, его молчаливыми, но верными спутниками, а потом с Ормоной, когда Ал еще был здоров, а старые волки живы.
   Он нашел кусок тонкой фанерки и съехал на ней в котлован, как на санях. Снега - почти по пояс. Давно, видать, не резвились тут зимой дети... Да уже и не зима - первый месяц весны на исходе, а мороз такой трескучий, как будто разгар зимы. Даже климат меняется на Оритане в худшую сторону!
   Тессетен потратил некоторое время, чтобы расчистить площадку шагов пятнадцати в диаметре. В небе - черном, готовом просеяться новой порцией снега - мигая, пролетела орэмашина. Он проводил ее огоньки долгим взглядом, пока она не скрылась за вершинами дальних гор.
   Ни с того ни с сего вспомнился сон о волшебном мече. Разумеется, у этого клинка существовал реальный прототип - меч, полученный Тессетеном от отца на шестнадцатилетие и когда-то в точности так же доставшийся тому от своего отца. В нем, в этом мече, не было ничего сверхъестественного, если не считать тайны сплава, из которого он был выкован. Секрет древних оружейников-аллийцев крылся в том, что и спустя еще множество поколений узнать возраст меча будет невозможно - он будто бы только что извлечен из плавильной печи и прошел пытку на наковальне. Не было на нем ни декоративных примет, по которым вычислялись бы эпоха изготовления и этнос, ни выгравированного имени мастера.
   Иногда Тессетен подходил к стене, на которой был закреплен отцовский дар, и долго рассматривал молчаливую, отполированную до зеркального блеска сталь.
   Что-то подкатило к горлу, и, вообразив, будто держит в руках тот самый - волшебный - меч, Сетен сделал выпад и с силой махнул воображаемым клинком в сторону такого же воображаемого противника. Он помнил, что все мечи ори и аринорцев, доставшиеся им от предков - древних аллийцев, расы невольных переселенцев, утративших родину - столь же легки, сколь и прочны, и их без труда можно удержать в одной руке, как стилет или кинжал. Однако Тессетену отчего-то захотелось сделать именно так, как сделал он теперь: ухватиться за длинную рукоять обеими ладонями, поднять его над головой и с силой, сверху и наискось, справа налево, ударить по врагу.
   С неба, недоверчиво перемигиваясь, на него посматривали звезды, вокруг же стояла невообразимая тишина, и в ней погасал любой звук. "Бой" ожесточился, и молодой человек совсем забыл о своем одиночестве, о том, что все это понарошку. Он словно вернулся в детство, полное стычек с соседскими мальчишками. Отец или же Паском в свободное время обучали его премудростям поединков, и он был очень талантлив, не забывая ничего из их уроков, а оттого к двадцати годам плечи его стали широкими, некогда долговязая и нескладная фигура обросла мышцами и по-мужски потяжелела, а движения стали уверенно-стремительными. О былых поражениях напоминал только не единожды сломанный нос да шрам у рта.
   Что-то мощно толкнуло Тессетена под колени, и он от неожиданности кувыркнулся в сугроб. Руку ожег лед сверкающей стали. Не веря глазам, он поднял свой меч, бережно скинул рукой налипший на лезвие снег. Зеркало слегка замутилось от тепла его ладони, а затем на клинке отразилась еще одна человеческая фигура. Или же он сам пропал, а фигура появилась? Он не успел разобраться и понять.
   Сетен резко развернулся, выставив перед собой оружие. За спиной, поджидая, стоял незнакомый мужчина лет тридцати в темном зимнем плаще с меховой оторочкой. В руке незнакомца поблескивал в точности такой же клинок.
   - Да будет "куарт" твой един! - поприветствовал недоумевающий Тессетен, не в силах понять, как удалось незнакомцу подойти к нему незамеченным.
   Тот не ответил на древнее приветствие - невероятный проступок для ори или аринорца! С улыбкою качнув головой, он освободился от плаща, а затем сбил на снег пушистую шапку. Под плащом на нем оказалась одежда старинного покроя, какую не носили уже добрых пятьсот, а то и все тысячу лет.
   Ряженый ловко подкинул в руке свой меч и напал на Тессетена без лишних фраз. Тот отпрыгнул в сторону, и раздумья его тут же смело яростным напором загадочного чужака.
   Выпутавшись из плаща, Сетен на равных вступил в бой, даже не чувствуя озлобленных щипков ночного морозца.
   - Кто ты? - запыхавшись, спросил он, когда незнакомец позволил ему короткую передышку между атаками.
   Тот не ответил, лишь перебросил меч из одной руки в другую, любуясь сталью. Помедлив еще немного, он снова пошел в наступление.
   - Довольно! Довольно! - едва ли не взвыл Тессетен после очередной схватки, чувствуя себя измотанным до предела и понимая, что это не настоящий смертоубийственный Поединок, а только неведомая прихоть неизвестного и очень опытного дуэлянта, который спустя, кажется, час после начала боя выглядел по-прежнему бодрым и даже не запыхался.
   Сетен рухнул на колени и умылся пригоршней снега. Комья мигом растаяли на разгоряченном взмокшем лице.
   - Кто ты такой? - повторил молодой человек и явственно ощутил, что рядом уже никого нет.
   Испуг был сильнее усталости. Тессетен вскочил на ноги и огляделся, убеждая себя, что он не сошел с ума и все это не было наваждением. Но ни его меча, ни незнакомца, ни незнакомцевой одежды поблизости не наблюдалось. Только плащ Сетена темнел на том же месте, где он его скинул с плеч. И только его собственные следы на затоптанной площадке...
   - Зимы и вьюги... - пробормотал он. - Кто это водит меня?
   В ответ прозвучало прежнее молчание - впрочем, это немногим отличалось от тех минут, когда немой незнакомец был здесь. Оно красноречиво объяснило Тессетену, что с головой у него что-то не так и, дабы не заработать разжижения мозга, пора выбираться отсюда и идти домой.
   На самом краю, у крутого спуска в котлован, в звездном небе возник силуэт зверя. Тессетен узнал в нем молодого волка Ала. Пока хозяин болел, пес бесцельно болтался по окрестностям, скучая и радуясь любой встрече со знакомыми людьми - других волков он гордо сторонился, и они не смели с ним связываться, покорно предоставляя свою территорию для его прогулок.
   - Нат! Ко мне, Нат! - крикнул Тессетен и хлопнул себя по ляжкам.
   Меся снег, пес буром понесся к нему. От светлой шерсти его шел пар, щенячьи глаза лукаво отсвечивали зеленцой. Получив порцию ласковой трепки, волчок запрыгал возле человека.
   - Какой ты стал здоровый, весь в своего отца! - Сетен завернулся в плащ и начал подниматься наверх по пологому откосу, а Натаути принялся нарезать сходящиеся и расходящиеся круги, центром которых неизменно оставался друг хозяина.
  
  
Глава пятая о нескольких годах из жизни на материке Рэйсатру участников экспедиции под руководством Тессетена и Ормоны
  
   Огромный континент с горами, равнинами, внутренними морями и широченными реками занимал больше половины северного полушария их планеты. Прежде чем посадить орэмашину в районе полуострова Экоэро, Зейтори - пилот и старый знакомец советника Паскома - нарочно облетел часть материка, чтобы показать Тессетену и его жене горы, куда вскоре должна была направиться экспедиция. Это были сплошные заснеженные вершины красоты невероятной, но такие чужие и неприступные, что от них веяло холодом просто при взгляде из иллюминатора. Вот где чувствуешь себя полностью свободным - и... никому не нужным. Горы словно чурались любого, кто вторгался в их загадочную неподвижную жизнь.
   На Рэйсатру одновременно могло быть сразу четыре сезона: часть пребывала под снегом, часть - плавилась от жары.
   Вместе с экономистами сюда прилетели инженеры и группа военных - гвардейцы, служившие охраной. Кроме них, был еще спелеолог (и остальные недоумевали, зачем он нужен), а Тессетен и Ормона не спешили объяснять. Все они - днем и ночью - думали только о выживании на диких землях южной части гигантской суши, чуждой и опасной. Здесь были непролазные джунгли, таившие в себе хищников и вредоносных насекомых, а поселения местных жителей отстояли друг от друга так далеко, что птице пришлось бы затратить день полета, чтобы добраться из одной деревни в другую. Вот примерно посередине прилетевшие ори и решили разбить лагерь.
   - И что, нам придется тут жить? - то и дело брезгливо спрашивала Ормона, морщась при виде грязной одежды соотечественников и тучи москитов, слетавшихся на запах пота.
   - Чтобы тут жить, надо сначала тут поработать, - и Тессетен, работавший вместе с инженерами над строительством первых - еще совсем примитивных - зданий, отмахивался от насекомых.
   - Да пропади оно... к зимам и вьюгам! Я вернусь при первом же удобном случае. Слышишь, Сетен?
   - Слушай, родная, ты уже столько раз говоришь мне об этом, что смогла бы устелить своими обещаниями всю дорогу домой.
   И он широко поводил рукой, словно освобождая ей путь. Но Ормона упрямо работала наравне с мужчинами-соотечественниками, вызывая в них тайное восхищение. Сколько бы они ни брюзжала сквозь стиснутые зубы, ею не переставали любоваться. Со дня их свадьбы с Сетеном минуло уже почти девять лет, она стала взрослой сильной женщиной с железным - как казалось всем, даже ее мужу - характером.
   Вскоре ее стали раздражать местные человекообразные, как она называла жителей деревень. Эти некрасивые коротконогие, смуглые и неулыбчивые люди и впрямь походили на обезьян. Они все время таскались за приезжими, как будто им нечем было заняться, и с тихим благоговением взирали на "чудеса", творимые техникой ори.
   Изредка Сетен, Ормона или Зейтори "одушевляли неживое", как называли аборигены этот процесс, видя сходящие со своих платформ существа, диппендеоре*, плоть которых была человеческой, нутро - металлом, а то, что делает живым, приходило и уходило по желанию "богов". Ведомый хозяином, полужелезный кадавр выполнял все, что от него требовалось, но с силой, превосходящей мужскую пятикратно. Если такая тварь калечилась, ее заменяли, а покалеченную чинили. Правда, дикари видели, что при этом боль испытывает и "проснувшийся" чужестранец, будто поранился сам. Что-то разумея, они ухали друг с другом на своем лающем и харкающем языке, пытаясь подогнать увиденное под свои мерки. Ори их не стеснялись, тем более что скоро выяснилась причина неулыбчивости племени: мимика, связанная с улыбкой или смехом, здесь была не принята. Если кто-то скалил зубы, это считали угрозой, а не изъявлением радости. На него начинали рычать, он невольно отзывался на провокацию, и чаще всего перебранка заканчивалась грандиозной дракой.
   ______________________________
   * Диппендеоре - (орийск., см. Глоссарий) неодушевленный работник, полуробот, существо наполовину механическое, наполовину биологическое. Ори для краткости называли их диппами.
  
   - Смотри-ка, ну прямо ори и аринорцы! - любуясь очередной потасовкой, восхитилась Ормона. - Просто вылитые, только у этих еще из пасти воняет...
   Потом заметили, что за Ормоной стал ходить один из дикарей, Ишвар. Он первым постиг искусство улыбки "как у белых" и попытался даже освоить трудный язык ори. Тессетен подсмеивался над женой, называя Ишвара ее новым поклонником и обожателем, ее же это поначалу злило, а потом она стала использовать дикаря в качестве слуги. Принеси-подай - так она переназвала его, и он беспрекословно слушался ее приказов.
   В племени кхаркхи - так называли свой род аборигены - была странная мода на короткие ноги. Красивым считался тот, у кого короче и кривее нижние конечности. Конечно, если кривизна не была следствием заболевания и не мешала ему передвигаться с обезьяньей ловкостью. Кхаркхи надевали на себя одежду, еще сильнее укорачивающую нижнюю часть тела, желая выделить то, что приезжим казалось безобразием. Здесь было жарко, можно было бы ходить и вовсе без одежды, но кхаркхи были уже не совсем дикими, а кроме того одежда немного защищала их от насекомых.
   По меркам сородичей, Ишвар был уродлив, как и чужестранцы. В глазах ори он был коротконог, в глазах кхаркхи - чересчур долговяз, а когда начал подражать улыбкам ори, то и совсем настроил против себя всех аборигенов, его едва не выгнали из племени, но потом пожалели. Он был толковым парнем, а это ценили даже дикари. Как ни плохо он говорил на ори, но в отличие от остальных кхаркхи его глотка оказалась более приспособленной выговаривать сложнейшие трифтонги древнего языка, доставшегося жителям Оритана и Ариноры от предков-аллийцев. Ишвар мог даже объясняться на ори, хотя понимали его только Ормона и Тессетен, сами же ради смеха и обучавшие его говорить.
  
* * *
  
   Поначалу в джунглях приезжих подстерегали жуткие хищники. Они были крупнее человека, весили в два-три раза больше, их нападение ломало жертву, словно глиняного кукленка, а клыки и когти их рвали плоть, нанося смертельные раны. За год, проведенный на Рэйсатру, от хищников пострадали два инженера-ори, один из которых скончался от увечий, а второй остался калекой.
   Останки убитого нашли после первого же полнолуния. Мужчины не хотели, чтобы это увидела Ормона, однако она почуяла неладное и пришла на место гибели.
   - Полосатая бестия, - сказал пилот Зейтори, хмуро глядя на изуродованного до неузнаваемости мертвеца. - Так их называют аборигены. Жуткая тварь...
   Ормона поджала губы и присела возле того, кто еще вчера смеялся вместе с ними у костра. Она положила ладонь ему на грудь, но не смогла поймать последних всполохов уходящего "куарт": смерть наступила давно и была ужасной. Тогда она переместила руку выше, на холодный лоб покойника, и там, чуть выше переносицы, смогла снять последнюю весть из жизни ушедшего.
   Полосатая тварь прыгнула подло, исподтишка. Она не была голодной - ей просто нравилось убивать. И убила его она не сразу.
   - Что ж, ты начал первым, - прошипел покровитель внутри Ормоны, наваждением которого она всегда закрывалась в минуты опасности. - Теперь мой ход, тварь из джунглей. И не думаю, что тебе это будет по нраву!
   - Ты что-то говоришь? - наклонился к ней Тессетен.
   Тогда Ормона сказала, что она разберется с этой напастью, и стала пропадать в джунглях. Сетен пытался ее удержать и страшно злился, когда она, перехитрив его, сбегала. Но нападения полосатых тварей и в самом деле почти прекратились. Однако все эти походы Ормоны стоили Тессетену многих седых волос - он даже не представлял, каким образом она выполняет свое обещание.
   Молодые парни-гвардейцы обнаружили, что много восточнее будущего города, на равнинной территории континента, водятся удивительные копытные, каких отродясь не видали на Оритане. У этих животных была гладкая рыжеватая шерсть, волосатые шея и хвост, а костные наросты на ногах не раздваивались, как у туров, а были цельными. И выглядело это гораздо красивее, да и бегали они много быстрее неповоротливых быков. Гайны - что означало "тонконогие" - издавали визжаще-булькающие звуки, предупреждая друг друга о приближении врага, и ори долго не могли изловить их. Но однажды гвардейцам повезло: в их руках оказался молодой жеребчик с бешеными глазами. Он фыркал и раздувал ноздри, противясь попыткам приручения. К нему нельзя было и подойти: он тотчас поворачивался крупом и пробовал лягнуть смельчака задними копытами. В конце концов это представление военным надоело. Один из гвардейцев запрыгнул к нему на спину, чудом удержался, пока гайна скакала и бесновалась, и довел ее до того, что в какое-то мгновение в голове у животного что-то переключилось. Оно прекратило метаться и пошло той спокойной рысью, какой привыкло бегать на воле в своем табуне - так, словно на спине у него и в помине не было никакого наездника.
   Прирученную и объезженную скотинку привели в качестве подарка руководителям экспедиции. Сетен посмотрел на нее с подозрением, летчик-конструктор Зейтори отказался наотрез, но Ормона опередила раздумья мужа:
   - Я беру ее себе!
   И она бесстрашно хлопнула гайну по мощной груди. Жеребчик покорно кивнул косматой головой.
   - Родная, в последнее время я стал подозревать, что ты доводишься сестрой Алу, - приблизившись к ней, проговорил Тессетен, а гвардейцы тем временем привязывали к спине гайны толстую попону.
   - Что? - не поняла Ормона.
   - Вы с одинаковым рвением ищете своей погибели - так, может, вы с ним попросту брат и сестра? Или хотя бы кузен и кузина?
   Женщина рассмеялась:
   - Иногда ты как скажешь! Впрочем, ход твоих мыслей мне нравится! Так, и кто мне покажет, как управляться с этой безрогой коровой?
   Гвардейцы весело зашумели, а тот, который укротил гайну, вскочил верхом и прогарцевал перед Ормоной по кругу, ловко управляясь с удилами, когда ему нужно было повернуть.
   - Я поняла, где вы пропадали целыми днями, бездельники, - беззлобно сказала та и, нимало не страшась, подала ногу спрыгнувшему на землю всаднику, чтобы тот подсадил ее на попону.
   Привыкнуть к верховой езде ей удалось в очень короткий срок, и вскоре она держалась на спине своей гайны так, словно проделывала это всю прошлую жизнь. Ормона галопировала по окрестностям, стремительная, неуловимая, с азартным огнем в черных очах. И Тессетену казалось, что супруга напитывается от скакуна таинственной первобытной силой. Она становилась все ненасытнее и ненасытнее - и в работе, и в любви, и в развлечениях. Ормона обожала игры любой степени риска, они лишь раззадоривали ее опасностью.
   Она завела привычку пропадать на много часов, садясь верхом незадолго до заката и уезжая в деревню, а возвращалась глубокой ночью. В первый раз Сетен поднял на ноги весь лагерь, и все кинулись искать ее по джунглям с Ишваром в роли проводника. Эмигранты кричали в темноту, размахивали факелами и стреляли в воздух, распугивая всю живность окрестностей. Но все тщетно. Вымотавшись, ори вернулись назад, и зоркий Ишвар первым разглядел полосатую тушу зверя, валявшуюся у порога дома Тессетена и Ормоны. Абориген радостно завопил, показывая на добычу и на привязанную к бревну взмыленную гайну. И тогда в дверях возникла недовольная Ормона.
   - Где вы все шляетесь в такое время? - буркнула она.
   Все онемели, даже Тессетен. Жена принесла с собой запах крови и страха, он пропитал все - ее волосы, кожу, одежду. Глаза ее сверкали в темноте.
   - Пусть Рэйкоор узнает, что отомщен, - сказала Ормона, презрительно пнув дохлого хищника.
   Рэйкоором звали покалеченного инженера. Несколько гвардейцев, оправившись от изумления, зааплодировали.
   - Позаботьтесь о моей гайне, я устала, - она махнула в сторону привязанного скакуна и взглянула на мужа. - Теперь ты спокоен?
   Спокоен?! Он был взбешен! За эти несколько часов он пережил тысячу ее смертей! Тысячу, покарай всё зимы и вьюги!
   Она первой вошла в дом, порывисто раздеваясь на ходу и падая на постель.
   - Иди сюда, Сетен!
   И он не смог устоять, это было сильнее него многократно. Никогда еще Ормона не была такой безумной в страсти и никогда не порождала такую животную страсть в нем. Они не успели поговорить - рухнули и заснули под утро в глубоком изнеможении, сплетенные друг с другом, точно две влюбленные кобры.
   И с тех пор ее увлекла ночная охота и все, что следовало за этим. Красавица возвращалась, сбрасывала у порога хижины свои трофеи и одежду, а затем набрасывалась на мужа с неукротимым желанием плоти. И с каждым днем ее тренированное тело, приученное к захватывающим дух скачкам, становилось все совершеннее и притягивало вожделенные взгляды всех мужчин лагеря. Однако в глазах всех ори Ормона была неприкосновенна столь же, сколь велик был авторитет ее мужа.
   Но Тессетен испытывал какую-то необъяснимую, тупую тревогу, напоминающую гнойник, что зрел под кожей зарубцевавшейся раны. Ормона делала что-то запретное. Она не просто охотилась, ей надо было убивать в опасной схватке один на один, и она получала удовольствие, отнимая жизнь у своей жертвы. Когда, поднимаясь с ложа после бурного соития, Ормона потягивалась сильным загорелым телом, очистившаяся и довольная, словно самка хищника, у Тессетена появлялось чувство, будто убивала не она, а он. Ее взгляд туманился, она не отвечала на вопросы, лишь смеялась и, удовлетворенная тем, как прошел очередной день, крепко засыпала, оставляя мужу бессонницу и тяжкие раздумья.
   - Зачем тебе все это надо? - улучив момент, спросил он однажды утром, когда она полоскалась во дворе под душем. - Ты ведь не употребляешь в пищу дичь, как и все мы...
   Единственное, что она оставила себе в напоминание о той, первой, охоте - это чернополосатую шкуру гигантского зверя с торчащими клыками и приплюснутой головой. Теперь это был меховой ковер на полу в спальне.
   - Когда они умирают, я пью их дымящуюся кровь, - со смехом пошутила Ормона, обрушивая на себя целый водопад. Кожа ее покрылась зябкими пупырышками, и для полноты эффекта она расширила глаза, устрашающе перебирая в воздухе скрюченными пальцами.
   - Кажется, ты делаешь с ними что-то другое, - пробормотал Тессетен и побрел прочь: понял, что правду она не скажет, как ни уговаривай.
   Он не единожды видел дикий ужас в открытых мертвых глазах животных, которых жена бросала ночью у порога.
   Утренний разговор дал Ормоне повод впоследствии иногда, забавы ради, перед входом в хижину мазать губы и подбородок свежей кровью очередной жертвы, дабы подразнить мужа. Ему это и нравилось, и отталкивало. Но притяжение неизменно побеждало. Во всяком случае, с ее затеями не было скучно никому, и вскоре примеру Ормоны последовали гвардейцы, хотя без нее: красавица охотилась в одиночку, никогда не позволяя им увидеть, как наносит последний удар.
  
* * *
  
   Перед началом второго лета на Рэйсатру Сетен решил отправиться на разведку в горы, ради которых Паском направил экспедицию в эти края. Ормона подхватила его идею с воодушевлением и самостоятельно занялась набором группы для вылазки. Ишвар смело вызвался путешествовать в компании ори, не напуганный даже рассказами о плохом климате гор Виэлоро. Как выяснилось позже, он не имел представления о том, что такое холод. Впрочем, Сетен заметил, что все переселенцы стали болезненно переносить низкую температуру. К хорошему привыкаешь быстро, привыкнуть же к плохому невозможно...
   В конце весны в Виэлоро еще лежал снег. На вершинах скал он не сходил никогда - в точности как в высокогорьях Оритана - а в низинах держался до самого лета. Здесь было сухо и очень ветрено, а срывавшийся с неба крупяной снежок неприятно сек лицо и норовил забиться за шиворот.
   - Прилетели! - сообщил помощник Зейтори, выглядывая в салон.
   Тессетен с большой неохотой покинул уютное и теплое нутро приземлившейся на плато орэмашины. Зябко кутаясь в зимние плащи, о которых совсем забыли в южной части материка, отряд направился по намеченному маршруту.
   Это был край ущелий. Изредка ори даже теряли связь со временем, и многим как в полусне мерещилось, будто бы это Оритан. Однако странный пронзительный ветер напоминал им, что родина очень далеко, что вокруг суровая чужбина, такая же коварная, как болотистые земли полуострова Экоэро и джунгли будущего Кула-Ори. Здесь не селился никто в здравом уме. Аборигены считали: скакать по заснеженным уступам должны только горные бараны. И спустя несколько дней перехода Тессетен уже готов был с ними согласиться. Ишвар, как назло, простудился, и отряду пришлось тащить его по снегу на санях с провизией и техникой. Ормоне было проще - она "одушевляла неживое", и диппендеоре помогал людям волочить тяжести. Иногда ее подменял муж, но у него ориентироваться в горах получалось хуже. Когда полуметаллическая махина в третий раз едва не сорвалась в пропасть, Ормона твердо сообщила, что отныне и впредь делать это будет только она, и почти перестала выходить из транса. Время от времени Сетен забирался к ней в сани и разминал затекшие от неподвижности конечности супруги, проверял ее самочувствие - не стоит ли сделать привал.
   Она казалась двужильной: искусственный исполин жрал неимоверное количество сил кукловода, тем более что львиная доля энергии уходила на то, чтобы ни на мгновение не потерять концентрацию.
   Но как же здесь было красиво! Один и тот же пейзаж в течение дня менялся, путая краски, примеряя новые оттенки и избавляясь от прежних. И потрясающие закаты, и младенчески-нежные рассветы - всё видели путешественники в своем продвижении звериными тропами среди скал.
   - И все же что мы ищем, атме Ормона? - спросил однажды на отдыхе у костра один из гвардейцев.
   С легкой руки Ишвара ори сначала в шутку, а потом, привыкнув, и всерьез стали обращаться друг к другу с этой нелепой приставкой "душенька". И такое обращение не коробило уже никого: чем принципиально отличаются в этих дебрях "господа" от "атме"?
   Потирая иззябшие руки над пламенем и слегка морща обветренное, но нисколько не подурневшее лицо, Ормона взглянула на мужа. Сетен молчал, крепко сжав губы и размыкая их лишь для того, чтобы забросить в рот наскоро разогретую пищу.
   - Космический корабль пришельцев, - не дрогнув и тенью улыбки, ответила она спросившему.
   Тессетен наклонил голову, пряча подбородок в шарф, и тихо затрясся от смеха. Глаза спутников округлились, а Ишвар радостно заулыбался, хотя слово "космический" так и осталось за пределами его понимания.
   - Ч-чего? Атме, вы, может быть, шутите? - подавившись и откашлявшись, взмолился гвардеец.
   Она выдержала длинную паузу и только потом громко фыркнула и расхохоталась. Когда приступ веселья покинул ее, Ормона признала, что никто, даже советник Объединенного Ведомства Паском, не знает, как выглядит то, что они ищут.
   - Он сказал: "Вы сами почувствуете это, если окажетесь вблизи"...
   Гвардейцы были разочарованы, но не конструктор Зейтори, который уже немало слышал о "куламоэно" - то, что исцеляет саму смерть.
   - Забудьте вы об этой штуке, - поморщился Тессетен, поглубже нахлобучивая капюшон на лоб и своим словом прерывая скептическое брюзжание соотечественников. - Считайте, что мы с вами просто ищем подходящие места укрытия на случай широкомасштабной войны с Аринорой. Она ведь все равно будет, дело времени. Здесь тысячи пещер, как эта и гораздо больше. Из них получатся отличные ангары для техники и бункеры для людей. Те, что встретятся нам по пути, мы будем отмечать на карте, а по возможности даже исследуем.
   Парни сочли этот довод вполне убедительным, сменили тему беседы, а потом и вовсе разбрелись по своим походным шатрам. Полусферические палатки внутри пещеры могли бы показаться странной прихотью отряда, но лишь человеку, никогда не пробовавшему ледяного ветра гор Виэлоро.
   Сетен и Ормона остались у костра вдвоем. Огонь слабел, и супруги сидели, накрывшись просторной мохнатой шубой из горного козла или барана - Тессетен плохо разбирался в здешней фауне, чтобы знать вернее.
   - Что с тобой происходит, родная? - мягко спросил он сонно мигающую в отсветах огня жену.
   - Со мной? То же, что с любым, кто водит диппендеоре, - несколько устала...
   - Я не о том. Меня радует, что ты привыкла к Рэйсатру и нашла себе развлечение по душе - верховую езду и охоту. Но зачем так часто?
   - Так часто - что? - она чуть надменно взглянула на него, а в тоне промелькнуло раздражение.
   - Так часто убивать диких тварей? Они уже признали твое превосходство. Гвардейцы говорят, что теперь приходится уходить далеко от поселения, чтобы найти хоть одну... Зачем тебе это нужно каждую ночь?
   В отличие от него Ормона открываться не собиралась.
   - Наверное, чего-то не хватает в организме, - жена хмыкнула и беспечно взмахнула рукой. - Может быть, совести?
   Сетен тяжко вздохнул. Ему невыносимо было осознавать, что они так стремительно отдаляются друг от друга. В вопросах взаимоотношений между истинными попутчиками, частичками двуполярного "куарт", он был слишком консервативен.
   Но они же с Ормоной умели узнавать желания друг друга без слов и общаться на расстоянии! Разве это не показатель той самой близости? Однако теперь в сердце Сетена закралось сомнение. Он был наблюдателен, и мимо него не прошло ее неравнодушие к Алу. Много лет назад это открытие больно резануло его чувства, но Тессетен сумел скрыть горечь под обычной маской самоиронии - кажется, обманув не только людей, но и проницательного Ната.
   Может ли настоящий попутчик испытывать тягу еще к кому-либо, кроме полярного "куарт"? Это ведь неестественно! Не "дурно" или "хорошо", а неестественно и неправдоподобно.
   - Я страшно скучаю по Оритану, - признался он. - Наверное, в это Теснауто мы с тобой съездим туда, чтобы побывать на празднике...
   - Видимо, ты поедешь один, - отозвалась Ормона, зевнув и подвинув поближе к ним его наследный меч.
   Вот как, значит... Но она не слишком удивила его своей отстраненностью.
  
* * *
  
   Когда Сетен заснул в своем меховом мешке, Ормона, прислушавшись к его дыханию, осторожно приподнялась, а потом выскользнула из палатки.
   Горы встретили ее протяжным воем ветра, но женщина, легко перепрыгивая с камня на камень, забралась на высокую каменную площадку над их лагерем. Поземка осталась там, внизу, а здесь было удивительно тихо и звездно.
   - Покажи! - прошептала она и прогнулась навстречу вселенной, распахивая руки.
   Веки задрожали, будто у спящей, которая видит бурный сон. Пронеслись мимо миллионы ликов, разделяющих водной гладью Рэйсатру и Оритан.
   Ормона увидела их с Сетеном дом, где они оставили жить Ала. Он должен был жениться сразу после их отъезда и переехать с супругой в покинутое жилище троюродного брата. Его невесту звали Танрэй. Как больно резанул звук этого имени слух Ормоны! А все подумали, что это из ревности к Алу... глупцы! Они считали, что она тайно влюблена в приятеля мужа...
   Возле дома стоял отряд из нескольких молодых парней. Их возглавлял тот самый Дрэян - старший внук советника Корэя, она узнала его по некоторому сходству с Алом. Это были гвардейцы из военного блока Ведомства, но что они делали ночью у дома гражданских жителей Эйсетти?
   Ормона силой воли погрузила свое сознание глубже. Сегодня ее ночь, сегодня новолуние. Мать тоже видела наперед только в особые дни, но она тут же и забывала, едва успев рассказать, что видит.
   А, так это местные националисты, габ-шостеры, выселяющие семьи северян с Оритана! И Ведомство давно уже смотрело на все это сквозь пальцы, даже потворствовало, иначе разве могли бы заниматься такими делами служители закона и армии?
   Дрэян о чем-то говорит с вышедшим из дома Алом. Кажется, Ал пристыдил юнцов, потревоживших их с Танрэй сон. Рядом сидит и наблюдает за происходящим второй хранитель, Нат, но на него не обращают внимания, он ведь всего лишь волк. Но это не помешает волку упредить Тессетена, который прибудет к ним на следующее утро, о запланированном Поединке: везунчик Ал сочтет возможным вызвать на бой внука господина Корэя за оскорбление, нанесенное друзьям. Националисты ведь явились туда не к нему, а к светловолосому северянину Тессетену с требованием убираться на свою Аринору. Не обладая почти никакими ментальными силами, Ал и представить себе не может, что способен сделать с ним Дрэян во время Поединка второго - "тонкого" - уровня. Зато это представляют Нат и Тессетен.
   Тут дверь дома открылась, и Ормона стала вглядываться во тьму зимнего сада, чтобы увидеть жену Ала. Однако любопытство, равно как и любые другие страсти - помеха для предвидения. И картинка тут же пропала.
   Ормона пришла в себя. Горы высились кругом безмолвными черными грядами. Запах родных краев растворился вместе с картинкой. Она устала, но что-то подсказывало ей, что надо смотреть еще, что там решится не только ее судьба, там определится путь всех пятерых.
   Она глотнула из фляги теплого травяного взвара, и кровь снова прытко побежала по коченеющим жилам.
   - Дальше! - прошептала-простонала Ормона. - Покажи дальше!
   Природа ее подчинялась велению мысли.
   Теперь она будто бы стоит на ступенях портала Новой Волны, напротив нее - Тессетен, и вокруг них студенты, а рядом с Сетеном - Ал. И Тессетен так странно, исподлобья, глядит на нее. Так, как глядел в первую их встречу... Ормона переводит взгляд на себя - незаметно осматривает руки, одежду - легкое цветастое платье, подхваченное на плече брошью. Порыв ветра вдруг вскидывает прядь волос и перебрасывает со спины ей на грудь. И тут она видит, что волосы ее медно-рыжего цвета, густые и волнистые!
   Она даже вскрикнула:
   - Так вот какой ты пришла ныне на эту землю, виэталэа*! И он почувствовал тебя...
   Картинка снова пропала...
   ...Наутро, едва успев открыть глаза, Тессетен услышал над собой голос жены:
   - Я поеду с тобой на Оритан. Соскучилась по празднику Теснауто.
   _______________________________
   * Виэталэа - (др.-орийск.) жизнь.
  
  
Глава шестая о праздновании Теснауто на Оритане, а также немного о судьбах Ала и Коорэ
  
   Ал уверенно шагал по коридорам Ведомства, полный решимости вызвать на Поединок Дрэяна, внука советника Корэя. С отрядом других гвардейцев этой ночью мальчишка наведался к дому Тессетена, где в отсутствие хозяев жили Ал с женой, и потревожил всех его обитателей. Танрэй - так звали жену Ала - сильно перепугалась и долго не могла прийти в себя. Разгневанный, он решил, что оставлять такое безнаказанным нельзя. И хотя наглее всех в этой компании вел себя какой-то молокосос лет шестнадцати - кажется, один из сослуживцев назвал его по имени, Саткроном, - ответить за эту выходку должен был старший офицер.
   И с утра Ал отправился на поиски господина Корэя, чтобы узнать о его внуке. Молодого человека даже не остановило предупреждение Паскома, к которому он заглянул сначала: вызовами на Поединок не разбрасываются, да и вообще это жестокий пережиток древности. Конечно, Учитель отказался быть наблюдателем, поскольку кулаптрам издревле запрещено участвовать в дуэлях в каком бы то ни было качестве.
   - Братишка! - вдруг послышался в коридоре за спиной знакомый тенор.
   Ал круто обернулся. В арке главной галереи сектора стоял Тессетен, закутанный в осенний плащ, как будто снаружи были холода.
   - Да ты никак ищешь приключений, братишка? Я не ошибся?
   Ал обрадовано вскрикнул, побежал к нему навстречу, и они обнялись.
   - Откуда ты, Сетен? Какими судьбами?
   Сетен был загорел, и оттого его въедливые голубые глаза на грубом лице смотрелись еще ярче. Но что-то в нем неуловимо изменилось.
   - Разве же мог я пропустить праздник Теснауто? Ну так что ты затеял, братишка? Какого гвардейца ты ищешь и зачем?
   - Нам с Дрэяном надо поговорить, - и, подумав, что это удачный случай и что Сетен, коли уж Учитель дал отказ, как нельзя лучше подойдет на роль наблюдателя в этом Поединке, молодой человек ухватил друга за рукав: - Идем, идем! Слушай-ка, а что ты так закутался?
   - Да холодно здесь что-то... - поморщился Сетен, увлекаемый Алом по коридору. - Мерзну.
   - Холодно?! Да это самое теплое лето за последние лет десять!
   Сетен не стал с ним спорить, но угрюмо насупился и ускорил шаг.
   Какой-то чиновник, узнав Ала, счел своей обязанностью проводить гостей до кабинета господина Корэя и услужливо предупредить того о визите.
   Советник поднялся из-за стола, а стоявший перед ним юноша оборотился, и все замерли в безмолвии. Этим юношей был Дрэян.
   - Как раз о вас мы и говорили, - объявил господин Корэй, кивая посетителям. - Да будут "куарт" ваши едины, господа... Я хотел бы... э-э-э... принести вам...
   - Дрэян! - вдруг выходя из-за спины Ала, вскричал Тессетен и бросился навстречу Дрэяну, лицо которого вытянулось от недоумения. - Зима тебя заморозь! Я же сообщил, что приеду не раньше Теснауто - так чего ты поперся ко мне заранее?
   - Я?! - изумился Дрэян. - Э... я...
   - О чем вы? - озадаченно уточнил господин Корэй, переводя взгляд с внука на Сетена и обратно.
   Не менее растерянным чувствовал себя и Ал.
   Тессетен повернулся к деду Дрэяна:
   - Господин Корэй, ваш внук изъявил желание войти в состав исследовательской группы на Рэйсатру. В качестве военизированной охраны, вестимо, - он лучезарно улыбнулся гвардейцу, выставив свои крупные белые зубы, которым тесновато было во рту, и они налезали друг на друга, как гагары у кормушки. К тому времени Дрэян уже опомнился и подобрал отвисшую челюсть. - Но, похоже, у Дрэяна плохо с математикой, и он ошибся на день, без предупреждения нагрянув сотоварищи к моему дому, где временно живет семья господина Ала. Между прочим, своей мужланской выходкой они переполошили моих друзей, в связи с чем я требую, чтобы гвардеец сейчас же принес извинения.
   Дрэян соорудил некое подобие покаянной речи и смолк, уже перестав понимать хоть что-либо.
   - На Рэйсатру? - улыбнулся дед. - Ну что ж, похвальное намерение. Во всяком случае, это отвлечет тебя от дурных дружков с их уродливыми убеждениями...
   Юноша беспрекословно кивнул.
   Раскланявшись с господином Корэем, Ал и Тессетен покинули его огромный - раза в полтора больший, чем у Паскома - кабинет.
   - Что за спектакль? - отойдя подальше от дверей, дал волю удивлению Ал. - К чему ты кинулся выгораживать этого парня?
   - Этот парень, идиот ты этакий, сделал бы из тебя фарш через пару мгновений после начала Поединка, - с неподдельной злобой прошипел вдруг Сетен. - Когда-нибудь ты все-таки нарвешься со своей самонадеянностью!
   - Разве не ты учил меня...
   Но договорить он не успел. Приятель взревел и, яростно бросившись на него в своем обычном мороке, прижал Ала к стене лобастой головой тура. Молодой человек так и замер между огромными прямыми рогами быка, с трудом пытаясь схватить ртом воздуха и вздохнуть, подвешенный над полом.
   Морок стёк, словно растаявшая наледь, а на его месте остался Тессетен, одной рукой держа друга за горло мертвой хваткой. Кровь ушла из его глаз, но зрачки его теперь стали темны, и словно сама погибель смотрела теперь на Ала. В один миг из старого и проверенного приятеля Сетен превратился вдруг в кого-то чужого и до жути опасного.
   - Я учил тебя обычному бою, бою с холодным оружием я тебя учил! А к Поединку второго уровня ты не приспособлен от рождения. Ты и замахнуться бы не успел своей ковырялкой, как его зверь располосовал тебя своими когтями...
   - Зверь? - пролепетал, слабо подергивая ногами, висящий Ал.
   - Да. У него огромная кошка, которая растерзает такого, как ты, двумя ударами.
   Прорычав тираду ему в лицо, Сетен отстранился, ослабил хватку и небрежно убрал руку. Грузно приземлившись на ноги, Ал сполз по стене и закашлял.
   - Не иначе как в твоих джунглях тебя настиг малярийный москит! - просипел он, растирая горло. - Сдурел?
   - Это ты сдурел, расшвыриваясь вызовами. Не нарывался еще.
   - Господа, господа!
   К ним со всех ног спешил Дрэян. Придерживая рукоять стилета у бедра, он почти бежал, позабыв про солидность учреждения.
   - Я хотел поблагодарить вас за... - юноша взглянул на Тессетена. - В общем, я просто хотел поблагодарить вас. Я и в самом деле хочу извиниться перед вами обоими. А я действительно мог бы оказаться вам полезен на Рэйсатру? - он посмотрел на встающего Ала.
   - Не сейчас, - сухо ответил мальчишке Сетен.
   Он не хотел говорить с Дрэяном. Он стал высокомерен и до странности напомнил Алу Ормону, о которой тот даже забыл спросить в суматохе.
   - Там сейчас нет никаких условий, - чуть смягчившись, продолжил Тессетен. - Через несколько лет там будет все обустроено, появится новый город, и тогда можно будет подумать о полной эмиграции... Вот тогда вы и ваши подчиненные окажетесь очень кстати. А до тех пор можете продолжать громить дома ори со светлыми волосами: они же северяне.
   - Поверьте, я...
   - Послушайте, Дрэян, я не настроен на Поединок, но если вы скажете еще хоть слово, мы сойдемся в любом удобном для вас месте! - рыкнул тот, и глаза его снова начали обретать нехороший темный отлив.
   Дрэян, явно раскаявшись в своих поступках, покорно отступил, не желая ссориться с другом Ала. Сетен махнул рукой и зашагал к выходу из сектора, где их поджидал электровагон, спускавший посетителей Ведомства к шоссе. Юноша еще долго провожал взглядом алый шарик, что умчал по спирали, увозя в себе друзей. Покусав губы, Дрэян вернулся в кабинет деда.
  
* * *
  
   Нат давно уже вертелся возле университета Новой Волны. Солнце разошлось не на шутку, и не спасала даже глубокая тень под большой и пушистой елью с жесткими синеватыми иглами. Пес терпеливо ждал, когда наконец на аллее появятся хозяин и его друг. Язык бедняги-волка свисал до усыпанной хвоей земли, а светло-серые бока ходили ходуном. И это он еще полинял к лету!
   На Сетене, когда он вместе с Алом возник вдалеке, развевался длинный плащ до пят. Нат подивился этому чудачеству и решил показаться позже, по укоренившейся привычке наблюдая за приятелями издалека. Правда, то, что проходило с Алом, Тессетен почувствовал сразу и оглянулся в поисках волчьей морды, которую уже видел нынче утром. Натаути дернул губами в короткой улыбке и выпустил язык еще сильнее. Сетен подмигнул в ответ.
   Из сфероида - здания университета - выехал прозрачный лифт и выпустил целый курс студентов на ступени портала, живописно обрамленного витыми колоннами.
   Нат поднял вострые уши и стал ловить каждый звук. Он предчувствовал, что будет дальше. Увы, он ведал больше, чем Учитель Ала, но не смел и не умел сказать об этом. Всё, всё неспроста...
   От группы студентов отошла хозяйка, легкая и подвижная в своем цветастом летнем платье, перехваченном на тонюсенькой талии атласной тесьмой, а у плеча скрепленного маленькой брошью. Увидев мужа, она помахала ему рукой и остановилась в растерянности. Не всякий мог спокойно выдержать чудовищный взгляд Тессетена.
   - Это моя жена, Танрэй, - сказал Ал. - А это мой друг, тот самый Тессетен.
   Она замерла, не сводя глаз с высокого и широкоплечего северянина, чей лик убедил ее в несправедливости Природы к некоторым людям, которые достойны большего. Сетен тоже задержался чуть дольше, чем приличествует в таких случаях, но в итоге отвесил невозмутимый поклон и обронил повседневную формулу приветствия. О, да! Он обманул бы любого! Любого человека...
   Нат чихнул и помотал ушастой головой. Наконец-то и тебя бросило в жар, великий путешественник, который привез с собой одуряюще прекрасные запахи чужих земель и дальних морских странствий...
   Сетен снял и перекинул через руку свой плащ, пока Танрэй и Ал шептались о планах в сторонке. Волк понял, что пора прийти на помощь другу хозяина, выскочил из-под ели, прибежал к порталу и начал бурно ластиться к Алу и Сетену.
   - Если не возражаете, мы с женой побудем у вас несколько дней, - пересилив волнение, сказал северянин.
   - О чем ты говоришь! Это твой дом - живи сколько нужно! - рассмеялся Ал и хлопнул его по плечу.
   По неказистому лицу Тессетена пробежала тень горькой усмешки.
   - Нет у меня больше дома, Ал.
   Танрэй исподтишка взглянула на нового знакомца, и Нат понял: с этой минуты все в их жизни изменилось безвозвратно...
  
* * *
  
   Ал и Сетен вышли на балкончик, нависавший над круглым залом-гостиной. Ормона растерянно озиралась по сторонам в доме, который два года назад еще считала собственным:
   - А где же моя любимая танцующая пара? Она стояла вон там, в нише... Сетен, где они?
   - Ты о чем, да будет "куарт" твой един?! - удивился Ал.
   - Я о статуе танцующих влюбленных, да не иссякнет солнце в сердце твоем, Ал. Разве ты не помнишь?
   Сетен вмешался чересчур поспешно:
   - Это я еще тогда, в суматохе перед отъездом, их уронил и расколотил... Два года назад.
   Ее глаза широко распахнулись:
   - Как?! И ты ничего мне не сказал?!
   - Не хотел расстраивать...
   - А! Помню! - вскричал Ал. - Помню я эту скульптуру! Это же были...
   - Ну, довольно, нашли о чем поговорить! - перебил Тессетен, незаметно скользнув взглядом по комнате, будто боясь, что их услышат. - Поднимайся к нам, родная, мы тут готовимся к Теснауто...
   Ормона сбросила плащ прямо под ноги и, роскошная даже в дорожном костюме мужского кроя, взбежала по лестнице. Она прекрасно знала, кто наблюдает за нею из маленького окошка напротив балкона, и ей тоже было любопытно посмотреть на ту, что смогла завладеть сердцем и помыслами Ала. И уже не только Ала...
   Мужчины ждали ее в кабинете нового хозяина дома - Тессетен уже перестал считать родное жилище своим. По их мнению, то, чем они занимались, означало "готовиться к празднику". Ормона самостоятельно плеснула и себе, а затем, вскинув черную бровь во время пития, изучающее взглянула на Ала поверх края своего бокала.
   - Отличное эйсеттское вино! - сказала она. - Я почти забыла этот вкус! Да, Ал! Когда же ты наконец познакомишь меня со своей попутчицей?
   - А что ты так спешишь? - усмехнулся Тессетен.
   - Кто, кроме нее, в этом доме осведомит меня, что принято нынче носить на Оритане? - она слегка подмигнула мужу, откровенно забавляясь тем тайным напряжением, которое он не смог вовремя стереть со своего лица во время ее обращения к приятелю. - Вижу, вас с нею он уже познакомил, - добавила она после ухода Ала.
   - Откуда такая уверенность?
   - Откуда такая заботливость... Ладно, неважно. Ты поговорил с Паскомом?
   - О том, что мы нашли "куламоэно"? Нет, не успел.
   - Мне казалось, это главнее, чем расшаркиваться с габ-шостерами и оберегать глупых дружков от неравного Поединка...
   Еще тогда, в горах Виэлоро, она поняла, что Сетен ни за что не позволит другу детства этот самоубийственный Поединок с Дрэяном. Так и получилось: опередив Ала, ее муж вступил в разговор и пригласил гвардейца принять участие в их экспедиции. Он изобразил, будто они с Дрэяном давно знакомы, хотя видел его лицом к лицу впервые в жизни. Советник Корэй, присутствовавший при этом, благословил внука на поездку, и молодому габ-шостеру ничего не оставалось, как подыграть Тессетену.
   - С габ-шостерами? - удивился Сетен. - Почему ты решила, что...
   Ормона резко оборвала его вопрос:
   - Потому что только габ-шостеры, а вернее сказать, самые радикальные из них - тес-габы* - сейчас развлекают себя преследованием северян на Оритане.
   _____________________________
   * Тес-габы - (орийск) черные мстители, националистическое антиаринорское течение на Оритане. Если менее радикальные габ-шостеры просто провоцировали северян покинуть страну, то тес-габы не гнушались и погромами.
  
   - Он гвардеец, Ормона!
   - Что не мешает ему облизываться с черными мстителями, - задиристо дернулась она. - Да к вьюге и стуже твоего националиста, не о том речь! В машине у меня снимки и отчет, их надо передать советнику. Пусть решают в Ведомстве, выделят ли нам технику для расчистки пещеры с "куламоэно".
   - Хорошо, сегодня после Теснауто я буду говорить с кулаптром...
   Ормона смилостивилась и присела с повторно наполненным бокалом в просторное кресло под панно с изображением нежного рассвета в Эйсетти. Сетену померещилось, что он когда-то, не то в грезах, не то в иной жизни, уже видел ее, освещенную утренним солнцем, овеваемую теплым ветром, смотревшую на него ярко-синими глазами, и во взгляде том, чарующем и незабываемом, было столько любви, сколько он не видел от жены за всю их совместную жизнь. Она хотела, чтобы ему это померещилось, и она немало сил отдала сейчас ради этого. Все переворачивалось у нее в душе от воспоминания о том, как в ее "видении" в горах он смотрел на рыжеволосую жену Ала, которую Ормоне до сих пор так и не удалось разглядеть.
   - Сетен...
   - Да?
   - Ты тоже мерзнешь на Оритане?
   Не успел он ответить, как двери открылись, и Ал пропустил вперед себя невысокую молоденькую северяночку с пышными рыжими волосами и девчачьими конопушками по всему лицу.
   - Танрэй, - представил ее Ал.
   Та смиренно потупилась, чуть присела в приветственном поклоне и, здороваясь, произнесла традиционную фразу.
   - И о тебе пусть думают только хорошее, сестричка, - беззастенчиво ее разглядывая, сказала Ормона.
   Так вот ты какая нынче, виэталэа... Ничего не ускользало от внимательного взора - ни того, что веснушки у Танрэй не только на лице, но и на руках, на плечах, груди, ни того, что при складном телосложении она как жена Ала могла бы быть изящнее, выше, не мешало бы и обрести стать, уверенность, самолюбие. Впрочем, сойдет и так. Зато, наверное, умная и готовить умеет.
   Не зная мыслей Ормоны, Танрэй улыбнулась и стала чуть раскованнее. Здесь все были много старше нее, и она чувствовала себя ученицей, попавшей в компанию взрослых и мудрых преподавателей. Да еще этот жутковатый друг мужа... Не таким она представляла себе Тессетена из многочисленных рассказов Ала! Реальность, на которую она налетела, в очередной раз ее разочаровала.
   Ормона усмехнулась. Да, детка, реальность - штука жестокая, если ты еще этого не поняла.
   - Ну что ж, мы едем? - воодушевленно потирая руки, спросил Ал, распаленный хорошим вином и предвкушением праздника.
   Но поднявшаяся с места Ормона сделала протестующий жест:
   - Сначала Танрэй устроит мне прогулку по одежным лавкам. За эти два года я потеряла всякие представления о том, что с чем носят в цивилизованных краях.
   Девчонка радостно кивнула, вызвав у той кривоватую, но заметную лишь Тессетену усмешку, и обе они унеслись из дому. Ал с досадой хлопнул себя по бокам, догадываясь, что это надолго.
   - Сдается мне, они подружатся... Разговоры о тряпках так сближают женщин, что не разлить водой.
   Сетен нахохлился и, глотнув вина, чуть отвернулся на вращающемся стуле в сторону окна и пробормотал под нос:
   - Да, да... Водой не разлить...
  
* * *
  
   Пятигранный Храм возвышался в небе островерхой горой. Сумерки наступали на город, последние лучи закатного солнца касались граней Духа и Разума. Грань Воли (Сердца) уже уходила в тень, отливая багрецом.
   Сегодня в Эйсетти съезжались со всего Оритана: заканчивался последний год эры под сенью созвездия Всадницы Земли, и на смену ей приходило созвездие Белого Зверя Пустыни. Помнящие говорили, что это великие времена, но что чреваты они переменами и потрясениями, когда сама планета "становится с ног на голову". Поскольку в таком состоянии она пребывала без малого последние пятьсот лет, все давно уже привыкли ходить вверх тормашками и ничему не удивлялись.
   Паском явился в обществе странного (и столь же странно одетого) человека. Тот был необычайно высок, тощ, как палка, черная кожа его отливала синевой, а волосы походили на съежившуюся от огня закопченную паклю. От многоцветья его костюма у окружающих рябило в глазах, и южане, больше привычные к приглушенным тонам, провожали советника с его спутником озадаченными взглядами.
   - Это мой друг Оганга с материка Осат, - сказал кулаптр, подводя своего пестрого приятеля к стоявшим у статуи Танэ-Ра Тессетену и Алу с неизменным волком. - Это еще одна экспедиция в поисках "куламоэно", я говорил вам с Ормоной о ней лет десять назад, если помнишь, - добавил он, значительно поглядев на Сетена. - Однако устройство там так и не обнаружили...
   Чернокожий друг советника вымолвил что-то маловразумительное и размашисто поклонился, на мгновение спустившись до того уровня, до которого дорастали нормальные мужчины-ори. Голос его был трубным, словно говорил Оганга в рупор, сильно растягивая слоги. Нат с любопытством разглядывал незнакомца, который даже пах иначе, нежели пахнут люди на Оритане.
   Учитель Ала продолжал:
   - В их народе до сих пор бытует легенда о каком-то там острове в океане, что между их материком и Олумэару. На нем жили воплощенные боги, они все умели. А потом на тот круглый остров, по легенде, упал небесный камень и потопил сушу в волнах.
   - А что ж боги? - ехидновато уточнил Тессетен.
   - Боги сели на свои повозки и улетели.
   - Оу! Ха-ха! Интересная версия. Интересно, это кто же у них до нее додумался?
   Но Ал взмахнул указательным перстом и авторитетно заметил:
   - Возможно, это была колония аринорцев. Это же на их Атлиэру-Сэо упал тот метеорит пятьсот лет назад...
   Оганга закивал невпопад, несколько проходивших мимо женщин шарахнулись от него в сторону, одна схватилась за сердце, другие стали смеяться и приветствовать Паскома. Тот слегка поклонился в ответ и продолжил:
   - Оганга быстро освоился у нас. Только на ори говорит плохо.
   - Знакомая картина, - кивнул Тессетен. - У них у всех что-то творится с глотками: сколько ни учи, выговорить не могут. Прямо не знаю, что бы такое выдумать, чтобы они хотя бы понимали нас. А что, племя Оганги тоже мнит себя детьми звезд?
   - Безусловно. Каждый уважающий себя этнос должен считать именно так. Теперь Оганга думает, что в незапамятные времена его народ просто откололся от нас и ушел на континент Осат, а там почернел от жары.
   - И что с "куламоэно" на Осат? Вы ведь для того и направили туда другую экспедицию, верно?
   Паском покачал головой:
   - На той территории, где сейчас живут сородичи Оганги, телепорта* нет и никогда не было. Вот если бы продвинуться на северо-восток материка да поискать там, в скалистой части... Ближе к морю происходят подозрительные изменения климата. Саванна стремительно становится пустыней. Может быть, это следствие катаклизма, а может, воздействие устройства. Когда им долгое время не пользуются, оно опустошает все вокруг себя - так говорится в записях древних аллийцев. На нем время от времени должна происходить транспортировка, иначе собранная энергия начинает искажать пространство, а как следствие - и климат...
   _________________________
   * Телепорт "куламоэно" - подробно принцип его работы будет описан в романе "Тень Уробороса (Лицедеи)" (второй роман цикла после "Душехранителя").
  
   Тем временем Оганга с любопытством разглядывал наводненную людьми храмовую площадь и сам Храм с его ужасной раной. Теперь, на закате, трещина от вершины до середины пирамиды между гранями Жизни и Смерти, была видна особенно отчетливо. А Нат, сидя у ноги Ала, пристально изучал Огангу.
   - Учитель! - послышался радостный голос Танрэй, и она с трудом пробилась сквозь толпу поприветствовать Паскома.
   Оганге она пришлась чуть выше пояса и, приняв его, как и те женщины, за праздничную разряженную куклу на ходулях, отпрянула, когда он пошевелился.
   - О, Природа! - Танрэй рассмеялась. - Простите покорно! Я не ожидала!
   Паском пожал ее маленькие руки, но взгляд его сосредоточился на Ормоне, которая неторопливо следовала мимо расступавшихся перед нею горожан. Нат почуял двигавшийся много впереди нее невидимый щит вроде того, что остановил смерч во время их прогулки к острову Трех Пещер два года назад. Только, конечно, многократно слабее.
   - Рада вас видеть, советник!
   На черноглазой красавице были тонкие обтягивающие штаны и широкий черный лиф, обрисовывающий прекрасные формы. И взгляды мужчин невольно останавливались на ней, а она даже не утомляла себя тем, чтобы их замечать: суровые условия джунглей и заснеженных гор Рэйсатру сделали ее невосприимчивой к подобной чепухе. Нат подумал, что если бы это были взгляды настоящих хищников, то...
   - Теперь я вижу, что путешествие пошло тебе на пользу, - признал кулаптр, но избежал рукопожатия. - Не знаю, как другие, но ты, кажется, уже разыскала свой личный "куламоэно"...
   - Кому и любовь - "куламоэно", - даже не моргнув, серьезно откликнулась Ормона, в то время как глаза Танрэй округлились от неожиданности и откровенности сказанного.
   - Но тебе - не любовь, - подхватил старый кулаптр.
   - Да, мой источник не в этом, - признала она, готовая длить состязание в красноречивых намеках до бесконечности.
   На этот раз Оганга ни с того ни с сего засмеялся. Даже смех его звучал с осатским акцентом - наверное, в точности так океанские кашалоты призывают своих подружек из глубин на брачные игрища.
   - Отойдем, - вдруг сказал Ормоне Паском, и сколько ни прислушивался Нат к их словам и мыслям, пробиться сквозь хаотичный фон разноголосой толпы не смог.
   Вернулись кулаптр и она порознь: сначала невозмутимый Паском, а за ним, отставая, шла задумчивая Ормона и покусывала нижнюю губу, будто решая непосильную задачу.
   И вот солнце окончательно покинуло горизонт. С востока на небо поползла звездная чернота. А это означало, что час Теснауто с его знаменитым спектаклем о Танэ-Ра и Тассатио вот-вот начнется...
* * *
  
   ...С последним всполохом легенды-трансляции о возвращении Тассатио на Алу наступила и самая темная минута праздничной ночи.
   Помнящие, менталы - словом, все, кто имел доступ к "тонкому" миру, - оставляли свои телесные оболочки внутри Храма, и "куарт" их переносились в пространство Перекрестка, в это чистилище у корней Мирового Древа. И здесь они узнавали друг друга без искажений, свойственных физической вселенной.
   Невероятно изумлен был советник Корэй, увидев издалека своего младшего внука Фирэ среди тех, кто явился приветствовать давно Взошедших соотечественников. Корэй узнал душу мальчика, и тревога пронзила все его существо. Любимый внук являлся "куарт" Коорэ, а тот всегда рождался у одной и той же пары - у Ала и Танрэй, которые притом были и его Учителями. Редкое и нехорошее совпадение: родитель и Учитель в одном лице... Роковое.
   Едва вернувшись в физическое тело, старый советник бросился на поиски кулаптра Паскома за разъяснениями.
   - Вот вы, кулаптр, говорите, что Коорэ всегда был сыном пары ваших учеников - Ала и Танрэй...
   Догнав Паскома и его спутника, дикаря Огангу, с которым сложно было бы затеряться и в более многолюдной толпе, господин Корэй слегка поклонился на ходу.
   Кулаптр кивнул в ответ:
   - Да. Всегда...
   - Но я только что выяснил, что мой младший внук, Фирэ - воплощение "куарт" Коорэ!
   - Да, вы не обознались, - печально улыбнулся учитель Ала. - Ваш внук Фирэ - воплощение сына Ала и Танрэй, их тринадцатого ученика...
   - Но... как?..
   - Хаос и раскол, советник Корэй. Не те "куарт" рождаются не в тех семьях...
   Господин Корэй ужаснулся и даже приотстал от спутников:
   - Я... не знал, что все настолько удручающе, Паском... - надтреснутым голосом выговорил он, придя в себя. - Что же теперь - когда у ваших учеников появится сын, мой внук должен будет погибнуть для перенесения?
   - Оставьте! - досадливо поморщился Паском, вышагивая рядом с мелко семенившим великаном Огангой, который, мало что понимая, предпочитал широко улыбаться окружающим. - Думаете, все так просто? Думаете, Ал - это Ал, а Танрэй - это Танрэй? Фирэ должен был стать сыном Ормоны и Тессетена, но его забросило в вашу семью, а их постигло большое горе, о котором они не забыли по сей день...
   Советник Корэй недопонял этой странной оговорки:
   - Ормоны и Тессетена? Но почему их, а не...
   - Я же говорю: не верьте глазам, не верьте, что нынешний Ал - это истинный Ал. Истинность проверяется аллийским мечом - тот сам выбирает хозяина.
   - Вы хотите сказать... - озаренный запоздалой догадкой вымолвил Корэй, - вы хотите сказать, что истинный Ал - это...
   Паском лишь дернул подбородком:
   - Мы не ведаем заранее всех возможных путей, господин Корэй. Они открываются нам лишь после свершения событий. Я не знаю судьбу вашего младшего внука, но на вашем месте очень заинтересовался бы судьбой старшего. Дрэян тоже их ученик, если вы не знали. В прежние времена его звали Артаарэ. Вот, двое из тринадцати учеников Ала и Танрэй - уже налицо. И Дрэян вызывает у меня отчетливое беспокойство. Не те мысли ухватил и присвоил его разум, советник Корэй. Я сказал бы, что он заразился национализмом габ-шостеров...
   - Значит, у Фирэ есть шанс выжить в этом воплощении? - пропустив мимо ушей предупреждение Паскома, задумчиво вымолвил советник. - Поймите, я люблю этого малыша. Стыжусь признаться, но я привязан к нему больше, чем к Дрэяну.
   - Сколько ему уже?
   - Скоро десять. Он еще мал, но потрясающе...
   - Я знаю, Корэй, я знаю. Наблюдаю за учениками моего ученика, а потому и знаю. Ал - последний из моих тринадцати, он не успел тогда Взойти, и моя задача - во что бы то ни стало помочь ему сделать это теперь... Из-за него я и длю это свое воплощение вот уже пять веков, со времен Раскола...
   Старый Корэй изумленно покачал головой. Он знал, что Паском живет уже очень долго, но что он задержался в этом мире настолько, даже не подозревал - тем более, годы никак не отражались на лице и теле кулаптра. Недаром говорили, что Паском давно мог бы уйти к Взошедшим, на следующую ступень развития, но живет здесь, задержавшись, по каким-то личным соображениям. Значит, личным соображением кулаптра был его тринадцатый, которого он не мог оставить без помощи, но не имеет и права вмешиваться в его отношения с собственными учениками, пусть даже один из них - родной сын Ала. Это было обременяющее условие "игры": уже однажды, в шаге от Восхождения, Ал не смог отпустить судьбу своего сына, Коорэ. Он погиб сам, из-за него погибли тогда Танрэй, их сын и еще один ученик Ала - созидатель Атембизе, пытавшийся им помочь в тот страшный день. Так и произошел тот роковой раскол.
   - И что, есть надежда, что на этот раз Ал исполнит предначертание? - спросил господин Корэй, вытирая пот с висков.
   - Пока есть. Но это последнее воплощение, когда она есть. Если не сейчас, то ждать дальше не будет смысла и нужно будет уходить. Слишком много времени займет тогда его обратный Путь... И это еще в лучшем случае. В худшем... В худшем, господин Корэй, мой тринадцатый ученик уже однажды побывал на грани, за которой - небытие, за которой "куарт" прекращает свое существование на всех уровнях мироздания... И велика опасность, что Падший Ал дойдет до этой грани опять...
   Они с Огангой направились дальше, а остановившийся Корэй пораженно пробормотал:
   - Полудуши, полуумы... - и, ужаснувшись своим мыслям, шепнул: - Полутрупы...
  
* * *
  
   Небо совсем уже прояснилось, и на горизонте разлила свои румяна теплая летняя заря, предвещая скорый восход солнца.
   Однако Фирэ, младший внук господина Корэя, не видел этого: его глаза были закрыты плотной повязкой, а ноги безошибочно переступали по стволу дерева, опрокинувшегося через пропасть. И пусть шарф не давал смотреть глазами - мальчик видел всё внутренним взором. Он видел не только то, что впереди, но и сбоку, и даже позади него. Вот вскочили с мест, заметив его, брат с друзьями, вот замерли в ужасе, не смея отвлечь вскриком.
   Фирэ улыбнулся: нет, Дрэяна учить бесполезно: он не только не увидит сам, но и никогда не поверит, что это умеют другие. Брат полагается только на зрение глаз, а они беспомощны в темноте или в дыму - и тогда человек подобен калеке-слепцу.
   Фирэ шел неторопливо и уверенно, ствол покачивался под ним, и время от времени мальчику приходилось восстанавливать равновесие, выставляя перед грудью длинный шест.
   Дрэян выдохнул только после того, как ступня младшего братишки коснулась противоположного берега.
   - Что ты делаешь? - заорал он тогда, швыряясь обломками кварца. - Вот вернешься ты, я проучу тебя, безумный мальчишка!
   Фирэ сел и принялся со спокойной деловитостью затачивать конец своего шеста на манер кола. Вдохновленному полетом к Перекрестку после праздника Теснауто, ему захотелось в горы, потянуло в причудливую красоту пещер Самьенских Отрогов. Жаль, Дрэян совсем разучился покидать свое тело, а то он понял бы...
   - Зачем ты это сделал? - бушевал брат на противоположном берегу. - Я к тебе обращаюсь!!!
   Фирэ повернулся, развел руками и ответил:
   - Я проверить хотел...
   - Кого проверить? Нас, что ли, проверить? Ну так мы чуть не обгадились из-за этой твоей "проверки"!
   - Себя проверить, - мальчик воткнул палку в землю, подтянулся на ней и влез в пещеру.
   - Стой! А ну-ка вернись! Вон там нормальный мост - вернись по нему! Фирэ! Вот я доберусь до тебя!
   Фирэ помахал ему рукой и скрылся в пещере. Дрэяну не оставалось ничего, кроме как вернуться к расположившимся на поляне дружкам-гвардейцам.
   - Да что ты с ним носишься? Он же взрослый парень! - беззаботно бросил Саткрон, наливая приятелю темно-бордового вина из огромной бутыли. - Без тебя разберется, что ему делать.
   - Да ему еще десяти нет! - буркнул Дрэян.
   - Ну и что? Зато как его нахваливают! Диву дашься, весь из себя!
   Саткрон был тем самым шестнадцатилетним юнцом со шныряющими глазами, который прошлой ночью прятался у Дрэяна за спиной во время неприятного разговора с Алом возле дома Тессетена. Ух и пугнул их ори Ал! Все в отряде даже подумали, что дело закончится Поединком, однако приехавший нынче Тессетен хитростью свел их конфликт на нет. "Они перепутали день, я велел им прийти ко мне в ночь Теснауто", - сказал тогда этот безобразный аринорец в присутствии дрэянова деда и Ала прямо в Ведомстве. Выгородил парня и одновременно сделал своим должником: уж очень не хотелось Дрэяну становиться врагом такого уважаемого в Эйсетти человека, как ори Ал.
   В отличие от Дрэяна, Саткрон был по-прежнему уверен в собственной правоте, но когда тот сказал, что в ближайшие годы их ждет путешествие на Рэйсатру, протестовать юнец не стал. С одинаковым вожделением шестнадцатилетки он грезил о приключениях, голых девицах, роскошной машине и Оритане без северян. Остальное его пока интересовало постольку поскольку.
   - Правду говорят, что твой Фирэ помнит, каким был Оритан до Сдвига полюсов? - спросил развалившийся на траве курсант постарше Саткрона.
   - Да, - утираясь рукавом, отозвался Дрэян. - Помнит. Говорит, что люди тогда уважали друг друга, как самих себя, невзирая на цвет волос и оттенок кожи. И не потому что так было предписано этикетом, а именно потому что уважали самих себя...
   - Ха! - каркнул Саткрон, опустошая свой стакан. - Это что ж значит - если я не уважаю этих бесцветных выродков человеческого племени, то не уважаю себя?
   - Выходит, так, - подтрунивая над ним, согласился Дрэян, заранее зная, как взовьется сейчас этот сопляк.
   - А вот я тебе сейчас как смажу по морде, ты!
   - Курсант! Ты с кем сейчас разговариваешь?
   - Прости, командир. Но ты не прав!
   - Задай этот вопрос Фирэ. Но предупреждаю: посмеешь его обидеть - будешь иметь дело со мной.
   - Я своих не обижаю. Он же не какой-нибудь поганый аринорец! Да, кстати о поганых аринорцах! Слушай, а что, этот патлатый - он так и сказал, что желал бы нас видеть там в качестве охраны?
   - Да. Они строят город в южной части Рэйсатру, недалеко от гор Виэлоро... Относительно недалеко, конечно. Это только на карте они рядом, а так - лететь и лететь. Мне дед рассказал. Там будут нужны военные - следить за порядком, обеспечивать безопасность. Но ты рано радуешься, мы понадобимся там еще нескоро, через несколько лет.
   Саткрон прищелкнул языком и мечтательно протянул:
   - Эх! А неплохо мы там развернемся!
   - Ты доживи еще! - подал голос все тот же лежащий в траве курсант. - С твоим характером оторвут тебе башку в какой-нибудь заварухе и даже имени не спросят.
   - Так он и потери не заметит! - вставил кто-то еще, и вся компания за исключением самого Саткрона грохнула раскатистым хохотом, подхваченным эхом гор.
   - Он что-то сказал про сиськи? - медленно опуская руку на свои ножны, спросил Саткрон Дрэяна.
   - А что, уже растут? - разошелся все тот же курсант и, привстав, сделал вид, что внимательно разглядывает мундир приятеля. - Да вроде пока не видно.
   Последовавший за тем хохот наверняка устроил обвал в горах.
   - Убью! - взревел Саткрон и, обнажив стилет, рванулся вперед, на обидчика, который тоже вскочил на ноги.
   Дрэян успел повалить его на землю, пережать запястье и вышибить оружие из руки.
   - Всё! Довольно! Заткнитесь оба!
   - Ладно, извини, Сат.
   - Не извиню! Поединок!
   - Ты молод еще для Поединков! - вставил Дрэян.
   - Я гвардеец!
   - Ты курсант! И все, остановимся на этом! Прими извинения и заткнись!
   С грехом и вином пополам Саткрона удалось усмирить. Дрэян перевел разговор на другую тему, и вскоре все наперебой вспоминали курьезные случаи, случавшиеся с ними на других праздниках.
   - Помню, на Восход Саэто* я застрял в лифте, - похохатывая, рассказал гвардеец-забияка. - Выпустили к вечеру, замерз как драная кошка на заборе.
   - А у меня что-то подобное было на Прощание с Саэто**, - вставил Дрэян, чей язык уже изрядно заплетался. - Только машина сломалась, а до города было еще три часа езды... Я вот почему-то больше люблю Прощание, а не Восход. Он затейливее, что ли...
   ____________________________
   * Восход Саэто - день перехода на лето, когда светлая часть суток по времени равна темной, и Саэто (Солнце) вступает в свои весенние права.
   ** Прощание с Саэто - день перехода на зиму, день осеннего равноденствия, прощание с Солнцем и теплом, умащивание злых сил зимы с тем, чтобы та была не слишком сурова ко всему живому.
  
   Саткрон тут же воспользовался случаем перевести все в любимое русло:
   - А эти белесые выродки на своей Ариноре отказались от Прощания и празднуют только весной - лишь бы не как у людей!
   На Ариноре и в самом деле уже лет двести как отказались от осеннего праздника перехода к зиме, будто не желая замечать подступающих холодов и притворяясь, что все прекрасно, как в той шутливой народной песенке.
   Так, за пустыми разговорами, гвардейцы набрались и после бессонной ночи заснули там, где кто сидел...
   ...Дрэян приоткрыл глаз, осознав, что спать ему мешает отчаянное солнце и чьи-то назойливые тычки в бок. Светило жарило из зенита, а над следами ночного пира стоял Фирэ и, насмешливо кривя губы, щекотал своим шестом брата.
   - Сгорите, пьяницы! - сказал он. - Ну и что нынче интересного во сне?
   - Умник, - подсевшим голосом, садясь, буркнул Дрэян и стал поправлять на себе одежду. Лицо его горело, словно в кожу впилась тысяча тонких иголок. Летнее солнце на Оритане было кусачим.
   - Ты как будто физиономией в костре лежал, - потешался братишка.
   Тут один из дрэяновых дружков зашевелился, полупроснулся и, подскочив с безумным взором, выкрикнул:
   - Что, Тассатио уже высадился на Алу?
   - Летит еще. Спи, - посоветовали братья.
   Он тут же рухнул обратно в траву.
   - Ты зачем через пропасть полез? - вспомнил причину своего плохого настроения Дрэян.
   Фирэ присел перед ним на корточки. Он был усталым и чумазым.
   - Ты не доверяешь своему сердцу, о чем нам с тобой спорить? Ты все равно не поймешь. Идем домой?
   Все тот же гвардеец подпрыгнул снова:
   - Что, высадку показывают?
   - Ты спи, мы разбудим, когда прилетит, - пообещал Дрэян, и они с Фирэ тихонько убрались с поляны.
  
* * *
  
   После разговора с Паскомом, уже совсем засветло Сетен отправился домой, гадая, для чего кулаптру понадобился этот высоченный житель Осата. Оганга казался одновременно и дикарем, и мудрецом. Возможно, в своем племени он занимал высокое положение, если уж Паском обратил на него внимание. Они говорили прямо при Оганге - гость с Осата совсем плохо понимал язык ори.
   Сильно хотелось спать, усталость, накопившаяся во время долгого перелета, да еще и празднование Теснауто утомили Сетена до изнеможения. Однако при входе в зимний сад он увидел картину, отогнавшую сон бесповоротно.
   Возле старого колодца, заглядывая вниз, на карачках стояли новые хозяева дома, их пес и Ормона. Живописности сюжету добавляло то, что их можно было узнать только по местам пониже спины: остальное было погружено в колодец. Над композицией из четырех задов победно реял пушистый волчий хвост. Все были так увлечены созерцанием дна ямы, что возвращения Сетена никто не заметил. Он встал у дерева, к которому крепилась одна сторона гамака, и продолжил наблюдение. Наконец Нат отвлекся и, почуяв друга хозяина, выпрыгнул ему навстречу.
   - Вода ушла, - выкарабкиваясь из ямы, вставая и отряхивая руки, сообщил Ал.
   - Куда? - Тессетен стоически вытерпел бурное приветствие хорошо выспавшегося волка.
   - А кто ее знает! - вставила Ормона. - Колодец пустой!
   Последней распрямилась Танрэй с фонариком в зубах. Тессетен не выдержал последнего испытания и фыркнул от приступа хохота. Юная жена Ала приняла его смех на свой счет и, кажется, не только смутилась, но и слегка обиделась. Она вообще очень настороженно отнеслась к гостям. Всё верно - это от разочарования. Она рассчитывала увидеть другого человека на месте приятеля мужа - такого, каким придумала его богатая фантазия трепетной ученицы Новой Волны, под стать красавцу-Алу.
   - Позавчера снова было землетрясение, а сегодня я обнаружил, что там сухо. Наверняка это связано.
   Танрэй с уважением взглянула на супруга, ничего не понимая в его научных изысканиях, но безоговорочно уверенная в авторитете Ала. Сетен на всякий случай припрятал снова проступившую улыбочку: ему не хотелось смущать эту девочку. И тут она опомнилась, всплеснула руками:
   - Завтракать пора, мы все вас ждали! Идемте на ассендо, там всё готово!
   Она повернулась идти, но Тессетен ловко поймал ее за рукав:
   - Танрэй!
   Она опустила ресницы, не в силах выдерживать ироничности его тяжелого взгляда.
   - А "вас" - это кого?
   Девочка округлила глаза, нерешительно указала пальцем в его сторону, а потом оглянулась за поддержкой к смеющемуся мужу и совсем смутилась, наткнувшись на улыбочку Ормоны.
   - "Тебя", - подсказал Сетен. - Хорошо? Договорились?
   Танрэй кивнула, вздохнув с облегчением, когда он ее оставил в покое.
   По дороге к дому Тессетен мимоходом тоже заглянул в пересохший колодец. Да... Жаль... Родители говорят, что на протяжении многих столетий здесь была самая вкусная и чистая вода в Эйсетти. Всё меняется, всё исчезает - и, вроде, как-то по мелочам, но до того досадно!
   Они поднялись на самый верхний этаж дома, где был выход на ассендо - неширокую плоскую площадку, закрепленную на высшей точке сфероида. Когда-то давно они с Ормоной любили здесь болтать, встречая зарю, провожая Саэто или наблюдая ночью за звездами. Тогда Сетен еще не устал убеждать себя, будто счастлив и радуется жизни - и в те минуты всё было так, как ему казалось. Или так, как он хотел чтобы казалось.
   Волк пошел с ними и улегся в тенек под круглым столом. Эйсетти был как на ладони, от озера до гор, стеной окруживших часть столицы и по сей день охранявших приполярные зоны от слишком сильных ветров. Только благодаря горам и множеству горячих гейзеров Оритан еще жил, и в положенный срок сюда являлись весна и лето.
   - Красиво, - спокойно и серьезно произнесла Ормона, подходя к тонким перильцам по окружности ассендо.
   Ее взгляд скользил по белоснежным постройкам города, но сквозила в нем прощальная тоска и затаенная боль скорой ностальгии. На миловидном личике Танрэй отобразилось сочувствие. Нашла кому сочувствовать, юная глупышка, подумал Сетен.
   Он отвернулся, сел за стол и принялся заглядывать под крышки, спасавшие еду от птиц и насекомых:
   - Так что это у нас - поздний ужин или ранний завтрак?
   - Несвоевременный обед, - сказал Ал, деловито беря приборы.
   Ормона услышала и рассмеялась не бог весть какой остроте. Но это ведь сказал сам Ал! Сетен снова сдержал ухмылку.
   - Ну и как твои аграрные увлечения? Не надоело? - продолжала она, садясь рядом с мужем, в точности напротив Ала.
   Тот повертел рукой - мол, так-сяк.
   - И что тебя в ботанику понесло... - подивился Тессетен.
   - Я же не стал спрашивать, что тебя понесло в экономисты!
   - Ну ты сравнил! То ли дело - в наше время безделушки ваять или заниматься тем, что необходимо всем. А чем астрофизика тебе не угодила?
   - Когда это я говорил, что она мне не угодила? Одно другому не мешает. Сам же знаешь древнюю мудрость: все, что на земле, - это отражение небес.
   Танрэй молча слушала их спор, но беспокойная Ормона так и не позволила ей отсидеться в сторонке.
   - А что же наша Танрэй? - спросила она, переводя смеющийся взгляд на жену Ала. - Чем на Рэйсатру будут полезны студентки школы Новой Волны? Ты изучаешь естественные науки? Кулаптрия?
   Та покачала головой:
   - Нет, я специализируюсь на языках, литературе, истории. Конечно, это не слишком-то практичные...
   - Это совсем не практичные дисциплины! - перебила ее Ормона. - Тебе бы, голубушка, пока не поздно, перейти на более полезный курс...
   - Но...
   - Что "но"? Кому будут нужны твои языки и книжки о розовых бабочках, когда рухнет вся система ценностей? Если все займутся бабочками, как будет выживать цивилизация?
   - Но у меня нет ни малейшей склонности к математическим наукам, чтобы обучаться в "Орисфереро"!
   - Ясно, языковедение - последнее пристанище для тех, у кого отсутствуют малейшие способности и таланты. На экономике именно так о вас и говорят, а теперь я убедилась в справедливости этого наблюдения, - Ормона удовлетворенно откинулась на спинку стула.
   Тессетен не мог понять, что происходит у него на душе. Ему хотелось одернуть жену, но в то же время она была так убедительна и так тонко язвительна, что вроде бы и не за что пресекать эту "милую пикировку". Мало ли какая ерунда происходит между женщинами, их подводных течений не поймешь - обычно лучше оставить это им. Но тут какая-то мысль все время мелькала на задворках сознания, и связана она была с дикарем кхаркхи, Ишваром.
   - Я думаю... - медленно заговорил он, не сводя глаз с лица Танрэй и совсем не замечая этого в лихорадочном отлове ускользающей идеи, - что Танрэй... могла бы... нам... помочь.
   Жена Ала изумленно захлопала ресницами, смаргивая выступившие слезы. Ормона вскинула бровь.
   - Наши соседи, кхаркхи, совершенно неспособны выговаривать звуки языка ори. А мне лично не хочется драть глотку, изучая их примитивную лингву, это дикость.
   - Ты и не пытался, - подсказала Ормона.
   - Да. Не пытался. Неохота. И вот как бы сделать так, чтобы и нашим, и вашим?
   Танрэй после бессонной ночи начала впадать в какое-то заторможенное состояние и совсем перестала понимать, чего от нее хотят.
   - Что? - удивленно спросила она, заметив, что от нее ждут какого-то ответа.
   - Я говорю, что если придумать синтетический язык на основе ори, но упростить его так, чтобы он стал доступен и дикарям, с которыми нам хочешь не хочешь, а придется сосуществовать?
   - Я... Не знаю, я подумаю...
   - Ладно, пока забудем, - согласился Сетен, махнув рукой. - Сегодня нет резона говорить о делах. Всем надо выспаться. Что, собственно, мы и намереваемся сделать - правда, родная?
   Ормона ослепительно улыбнулась:
   - Безусловно, дорогой!
   Ал и Танрэй остались наверху, а гости спустились в зимний сад и расположились в гамаке - мол, привыкли спать на свежем воздухе.
   - Что скажешь о Танрэй? - укладываясь поудобнее и пристраивая голову на плече мужа, спросила Ормона.
   Подобных вопросов о других женщинах она не задавала никогда, и Сетен даже слегка удивился.
   - Девушка как девушка. Жена моего друга. Как она может быть мне?
   - Хах! Она попутчица твоего друга, - Ормона нарочно подчеркнула слово "попутчица", - а это накладывает на нее определенные обязательства. Но, по-моему, она не слишком-то старается...
   - А по-моему, это не твое и не мое дело.
   - Будь проще. Если нам придется жить с ними бок о бок на Рэйсатру, все должно быть так, что не придерешься.
   - Вот и не лезь в их жизнь.
   - Я расскажу тебе об этой девочке. Она закрывалась от меня все время, пока мы были с нею вместе, но ее видно, как на ладони. В их семье всем заправляют женщины. И так было всегда. Но не потому что женщины такие сильные, а из-за того, что мужчины там еще слабее. Женщины их капризны и прихотливы. Чуть что - хватаются за виски и жалуются на нездоровье, и тогда мужья начинают прыгать вокруг, пытаясь им угодить...
   Ормона так вошла в роль, что сама не заметила, как подскочила и стала показывать все в лицах под хохот мужа, оставшегося на месте, в гамаке.
   - А когда в их семье рождается девочка, они носятся и с ней, пока она малышка. Уси-пуси, Танрэй, какой у тебя великий... "куарт"! Какая ты вся... избранная! В итоге Танрэй настолько проникается идеей о своей предназначенности в попутчицы величайшему из великих - Алу, что перестает чего-то добиваться сама. И когда из милого цыпленочка выросла такая же милая квочка, выясняется, что она ничего не умеет...
   - Подожди, ты это серьезно?
   - Что?
   - Ты серьезно считаешь ее профессию никчемной?
   Ормона отвернулась, закатила глаза к небу, изучая кроны тропических деревьев, и раздраженно присела возле него в гамак:
   - Нет. Не считаю. Но в ее исполнении эта профессия никчемна.
   Тут и Тессетен привстал с подушки, облокотившись на руку:
   - А давай заключим с тобой пари, что эта девочка сделает многое при помощи только собственных знаний и сердца?
   Жена снисходительно покосилась на него, чуть поколебалась и наконец кивнула.
  
  
Глава седьмая, в которой Фирэ находит свою попутчицу Саэти и утверждается в мысли о том, что он в самом деле тот самый Коорэ, ученик Ала и Танрэй
  
   Дрэян понуро стоял перед отцом и выслушивал его разгромную речь, что длилась уже минут десять. Он давно все уяснил, но повернуться и уйти было нельзя. Если отца потянуло на чтение нотаций, нужно готовиться к длительному монологу, прервать который вправе только мать. Но, увы, как раз сейчас мамы не было, а брат работал в соседней комнате, дожидаясь Дрэяна: оба они приехали из своих интернатов, чтобы переговорить об отъезде на Рэйсатру, и оба уже отчаянно хотели обратно в интернаты. Фирэ все время сбивался и никак не мог решить длинное математическое уравнение: резкий голос отца не позволял ему сосредоточиться и сообразить.
   - Ты можешь ехать, - подытожил господин Кронодан, хлопнув ладонью по столу. - С твоей стороны это будет выглядеть как дезертирство, учитывая полувоенное положение Оритана, но твой дед прав: лучше бегство на Рэйсатру, чем этот ваш... габ-шостерский патриотизм! А Фирэ останется здесь.
   В соседней комнате что-то стукнуло. Наверное, брат выронил книгу, решил Дрэян. Фирэ признавался, что чрезвычайно хочет уехать отсюда - что-то тянуло его к людям на Рэйсатру. Сейчас подростка постигло жестокое разочарование.
   - Отец, но дело не только в габ-шостерах, - подняв голову, заговорил молодой человек. - Это сознательный выбор. Мы с Фирэ в самом деле хотим уехать в Кула-Ори. Господин Тессетен приедет сюда этой весной и хочет видеть окончательный список пассажиров...
   - Об этом не стоит и говорить, - поморщился мужчина, чопорно поправляя воротник наглухо застегнутого камзола. - Фирэ остается: ему необходимо учиться. Я давно уже считаю, что сын у меня один.
   - Отец! - в отчаянии воскликнул Фирэ в другой комнате. - Ну что вы говорите?!
   Дрэян молча развернулся и вышел вон. В глазах его стояли слезы обиды. Он ожидал услышать от отца что угодно, только не это.
   Фирэ выскочил в кабинет, закрыл дверь и горячо заговорил о старшем брате, но Дрэяну это было уже не интересно, и он направился в зимний сад. Снаружи стоял трескучий мороз, а здесь было всего лишь чуть прохладнее, чем в доме, все зеленело и цвело, а птицы, бабочки и стрекозы летали поближе к осветителям, принимая их за подарки солнца. Кто-то говорил, что если некоторое время стоять на свету, имитирующем солнечные лучи, настроение улучшается. Но Дрэяну не помогло и это.
   Пусть бы для начала пришли к согласию в Объединенном Ведомстве, а потом пеняли на исполнителей! Неужели гвардейцу след решать, выполнять ли ему приказ начальства?! Ведь нелепица! Его назначили командовать отрядом курсантов, порекомендовали установить надзор над домами северян Эйсетти. Дрэян не испытывал к ним ни симпатии, ни вражды. Настоящие аринорцы - те да, раздражали своими амбициями. А здесь - люди как люди. Видал он таких южан, что лучше бы не видеть. Да вот хотя бы взять Саткрона и его семейку. Там и мать, и отец откровенные габ-шостеры, так и рвутся в Ведомство.
   Вот потому Дрэян и хочет обрубить концы, освободиться от жестокой повинности и полностью изменить свою жизнь. Пока он на Оритане, ему никуда не скрыться от вышестоящих властителей его судьбы и судеб тысяч людей. А на Рэйсатру действуют совсем иные правила. Там за главного - светловолосый ори Тессетен, мужчина невероятной воли и бесстрашия, недаром его мороком служит образ громадного золотистого тура. Вскоре к нему присоединится знаменитый ори Ал и даже - возможно (как говорил дед) - сам кулаптр Паском. Там не будет всех этих эстетствующих болванов, занятых вопросами наций и войны. Там все силы направлены на жизнь, а не на приближение смерти, запрятанной в глубокие шахты под землей. Там все по-честному. Во всяком случае, на это надеялся Дрэян.
   Фирэ выбежал через несколько минут с горящим взором и раскрасневшимися щеками.
   - Я остаюсь, - буркнул он подростково ломающимся голосом.
   - Но ведь мы можем уехать, братик! - почти умоляюще сказал Дрэян.
   Тот шмыгнул и, пряча глаза, коротко мазнул рукой под носом:
   - Слово отца - закон. Я не пойду ему наперекор. Нельзя так делать.
   - Ты губишь себя, Фирэ.
   - Ничего, - тот зло улыбнулся, - как-нибудь выдюжу.
   - Кому и что ты докажешь? Ты пойми, он просто самодур, от него страдает даже мама. Послушай дядю и деда!
   - Я не нарушу его запрет. Ты разве не понимаешь, что если он не отпустит меня, то нам не будет пути?
   - Это суеверия, братик!
   - Только не с нашим отцом. Или ты забыл?
   Дрэян ничего не забыл. Он даже слишком хорошо помнил, как едва не погибла мама и как сломалась машина, в которой перед Прощанием с Саэто Дрэян хотел сбежать на полуостров Рэйодэн к родственникам, лишь бы быть подальше от этого деспота.
   Не так давно дед сказал им двоим, что родителями Фирэ по закону воплощения древних "куарт" должны были стать северянин Сетен и его жена. Но все случилось неправильно. Дрэян и сам иногда задумывался о том, как было бы хорошо, родись он у других, хотя насчет него дедушка ничего не говорил.
   Фирэ был ужасно расстроен и готов по-мальчишески разреветься, хотя крепился, напоминая себе, что уже слишком великовозрастен для слез и жалоб. Дрэяну стало жаль братишку, и идея родилась сама собой.
   - Поехали отвлечемся! - сказал он, хлопнув Фирэ по плечу. - А потом - по интернатам.
   Тот снова шмыгнул носом, застегнулся, надел шапку, капюшон - и оба они вывалились в заснеженное ледяное пространство. Пар окутал их, как двух медведей, ресницы сразу слиплись от инея, из глаз и носа потекло ручьем. Братья прикрыли лица меховыми варежками и помчались к саням. Мотор завелся не сразу, но вскоре они неслись по Эйсетти в сторону лётного поля, и неприятная беседа с отцом, забываясь, осталась где-то за спиной.
   Какое-то время рядом с ними бежал крупный серебристый волк, и Дрэян узнал его: это был пес Ала. Разбивая широкой грудью сугробы, Нат летел почти вровень с санями и отстал только на выезде из города.
   Аэродром казался вымершим, только вдалеке медленно разворачивалась небольшая спортивная орэмашина.
   - Идем, познакомлю тебя кое с кем! - сказал Дрэян, выкарабкиваясь из саней.
   Фирэ с любопытством пошел за ним. Он всегда больше интересовался Самьенскими Отрогами, а Можжевеловую Низменность созерцал разве что с вершины Скалы Отчаянных, откуда было видно всю округу до самого озера. За всю свою жизнь он летал в орэмашине два раза, да и то из городского воздухопорта.
   Два светлых часа истекли, и Оритан опять погрузился в суровую полярную ночь. Лишь полная Селенио грустно разглядывала Землю, окруженная свитой мерцающих звездочек, да над горизонтом лениво переливалось слабое сияние. Но этого было достаточно, чтобы видеть друг друга, дорогу и постройки.
   Дрэян завел брата в небольшое помещение без окон и с единственной дверью. Казалось, этот дом на две трети врос под землю и завален снегом, так он был мал. Внутри люди в рабочей одежде сидели за большим столом и, переговариваясь, пили горячий чай. Здесь пахло машинным маслом, керосином и... мятой.
   - Пусть о вас обо всех думают только хорошее, - поздоровался Дрэян и представил: - Это мой брат.
   В ответ им помахал рукой сидящий у стены кудрявый мужчина лет под сорок.
   - Да будет "куарт" твой един, - сказал он, а потом добавил для Фирэ: - Да не иссякнет солнце в сердце твоем, Фирэ! Дрэян часто рассказывал о тебе.
   Тут дверь у братьев за спиной открылась и захлопнулась - торопливо, вошедший боялся выстудить комнатушку. На пороге стояла румяная девочка, с головы до ног завернутая в толстенные зимние вещи: поверх комбинезона была надета необъятная куртка с капюшоном, а лицо до самых глаз было завязано пуховым шарфом. Зато сами глаза - серо-голубые, миндалевидные - лучились, словно два солнышка.
   - Там все в порядке, пап! - сказала она кудрявому, а потом удивленно (или то было совсем другое чувство?) воззрилась на Фирэ, который при виде сверстницы замер на месте, как зачарованный. - Коорэ?!
   - Фирэ, - тактично ввинтился Дрэян. - То имя вправе носить лишь рожденный в семье Ала и Танрэй.
   - А в чьей семье он рожден?
   - Он мой брат, наш отец - господин Кронодан.
   - Но... ведь ты Коорэ? Да? - она не могла отвести взгляд от Фирэ, а тот смотрел ей в глаза, беззвучно двигая губами.
   - Это Саэти. Она тут помогает своему отцу, - шепнул Дрэян, чуть подтолкнув брата локтем. - Да очнись уже! Это и был мой сюрприз для тебя!
   - Это моя попутчица... - тихо ответил Помнящий. - И она тоже знает...
   Девчушка тем временем сняла куртку, оставшись, как и все в помещении, в рабочем комбинезоне. Черные волосы ее подпрыгивали в хвосте, собранном на самой макушке, и падали на плечи густыми прядями. Летчики с механики, переговариваясь между собой, с улыбкой посматривали на ребят.
   - Саэти, - Дрэян подмигнул ей, - а может, устроим моему братишке небольшую встряску? У нас неприятности, и ему не мешало бы развеяться...
   - Ты сумасшедший, что ли? - она постучала пальцем по лбу. - На улице ночь и мороз, и если мы там развеемся, то разве что по ветру.
   - Что ты, в самом деле? Как будто мы с тобой в такую погоду ни разу не прыгали. А забыла, как вообще метель началась, а мы с тобой уже прыгнули?
   Она шикнула, прошла мимо них, слегка отодвинув с дороги Фирэ, открыла шкаф над печкой и вытащила оттуда небольшую жестяную коробку. Сняла крышку, с отвращением отвернулась и, подавая коробку братьям, строго велела:
   - Мажьте давайте физиономии!
   Из коробки несло неприятным запахом. Это был растопленный животный жир, которым пользовались, чтобы не обморозить кожу. Знакомый с этой хитростью, Дрэян снял шапку и безропотно намазался желтоватой гадостью. Лицо его заблестело, как залитый на морозе каток.
   - И ты тоже! - девочка передала коробку Фирэ. - Мажь живо, не то нос отмерзнет!
   Тот откровенно не понимал, что они собираются с ним сделать, но подчинился приказу и заблестел не хуже брата. Последней намазалась Саэти.
   - Вы ненормальные, - сказала она с уверенностью, сгребая какие-то рюкзаки и ремни с карабинами. Рюкзаки она тут же по одному кинула братьям, а напоследок добавила: - Идем, братья-самоубийцы.
   - Вы куда? - окликнул всех ее отец.
   - Пап, мы сейчас к Артэну, у него машина на ходу, потом я угроблю вот этих двоих сумасшедших и вернусь.
   - Вы это серьезно?
   - Ну а почему бы нет? Они сами попросили.
   Он лишь покачал головой, но больше не вымолвил ни слова, да Саэти и не собиралась его спрашивать. Судя по всему, у них были удивительные взаимоотношения, подумалось Фирэ.
   Девочка провела братьев мимо выстроившихся рядами орэмашин, указала на дальние ангары, пояснив, что там стоят грузоперевозчики, и наконец втроем они вошли в такой же домишко, как тот, где только что побывали.
   - Артэн! Надо поднять клиентов! - звонко крикнула Саэти, открыв внутреннюю дверь. - Иди, заводись!
   - Ты их хотя бы сфотографируй на память, - мрачно отозвались изнутри.
   - Они хотят с тобой за компанию.
   Саэти завела их в какую-то полутемную комнатку, раскрыла шкафы и побросала на пол несколько тюков.
   - Переодевайтесь живо и застегивайте все ремни. Дрэян тебе покажет, - добавила она для Фирэ. - На голову - маску, потом шапку, сверху шлем - в таком порядке. Заслонку опустить, чтобы не остаться без глаз. Крепления проверю... Фирэ, а ты сам-то хочешь?
   - Да что будет-то? - спросил тот из-под маски.
   - Ты ему не сказал?!
   - Я его сам вытолкну, - пообещал Дрэян.
   - Вы рехнулись. Оба.
   На поле затарахтел мотор. Проверив надежность экипировки братьев, Саэти махнула им рукой. Все трое были смешны, неуклюжи и различались только по росту.
   К взлетной полосе выворачивала небольшая летательная машинка с красной полосой на борту, заметной в световых отблесках сигнальных огней. За штурвалом сидел Артэн, оказавшийся совсем молодым летчиком с веселым прищуром темных глаз. Он узнал Дрэяна по голосу и еще долго потешался над их дурацким видом.
   - Поднимай! - потребовала Саэти. - Хватит зубоскалить!
   Салон этой орэмашины выглядел странно: напротив люка вдоль стены тянулось несколько кресел с широкими, сильно выдающимися вперед сидениями.
   Уже задыхаясь в своей маске, Фирэ взмолился:
   - Можно это снять?
   - А как ты собираешься прыгать без нее?
   - Прыгать?! Куда прыгать?!
   - Братик, братик, тебе понравится! Это развлечение такое, страшновато только сначала. Тебе понравится.
   - Я не хочу никуда прыгать!
   - Да когда ты в своих горах ползаешь, в сто раз больше рискуешь, чем тут!
   Машина тем временем набрала высоту. Саэти подошла к люку и отодвинула дверцу, а потом с удовольствием заглянула вниз.
   - Обожаю ночной Эйсетти, да еще и зимой! Заснять бы! Иди, посмотри! - крикнула она Фирэ, в ужасе вцепившемуся в кресло.
   - Еще успею...
   - Что, живот подвело? - хмыкнул Дрэян. - А помнишь, как ты нам однажды после Теснауто показал представление над пропастью, эквилибрист доморощенный! То-то же!
   Над входом моргнул зеленым значок "тэо".
   - Всё, мы уже на нужной высоте! - крикнула девочка, а потом, что-то надумав, подошла к Фирэ. - Вставай!
   Он поднялся.
   - В первый раз я все тебе покажу.
   - Тебе понравится, - повторил Дрэян.
   Фирэ молча ждал, пока Саэти пристегивалась к нему сзади страховкой с мощным карабином:
   - Эта штука выдержала бы полсотни таких, как ты!
   Его это не очень-то обнадежило. В салон задувал ледяной ветер, ощутимый даже под маской.
   - Я пошел, - сообщил Дрэян и запросто выпрыгнул в ночь.
   - И мы пошли, - чуть выждав, Саэти с силой подалась вперед, напирая на спину онемевшему от ужаса Фирэ.
   Он обеими руками ухватился за края люка и сбивающимся от ветра голосом взмолился:
   - Может, не надо, Саэти?
   - Ты же Коорэ! Ты самый лучший ученик Ала, - проговорила девочка, погладив его по плечам. - В первый раз все боятся прыгать, но я же с тобой. Ты ведь помнишь, на какие подвиги мы отчаивались, когда были вместе... раньше!
   И Фирэ сделал этот безумный шаг. Он сделает их еще много, очень много в своей жизни, но уже не с орэмашины и не в зимнее небо Оритана...
   Он чувствовал за спиной свою попутчицу. Она что-то показывала ему, но Фирэ не запомнил - только разглядывал, как во сне, далекую стылую землю, усыпанную огоньками, и думал о том, что над ними сейчас нет ничего, совсем ничего, лишь черный и равнодушный вакуум вселенной, а они беззащитны перед ним и перед тем миром, что раскинулся внизу, куда они возвращаются с невероятной скоростью. Всё, что взлетело, на этой земле обязано когда-нибудь снова упасть...
   И только когда над их головами что-то хлопнуло, а затем последовал рывок, Фирэ очнулся от сна наяву. Ветер ослабел, одежда хорошо защищала от мороза, сзади, обнимая его ради тепла, летела вновь обретенная Саэти. И юноша вдруг понял, что счастлив, как никогда. Нельзя быть таким счастливым! Для слишком счастливых постылый закон равновесия готовит тяжелые испытания, подчас строя коварные козни.
   Сели они удачно - в какой-то сугроб. Перед посадкой по команде Саэти он поджал ноги, и первой земли коснулась она, но ребята все равно не удержались, упали в снег и еще долго барахтались, хохоча от нежданно подкатившей радости и высвобождаясь из путаницы строп парашюта. Это был триумф! И яркость ощущений усилилась из-за только что пережитой опасности.
   Дрэян нашел их швыряющимися друг в друга снегом. Он нес на плече с грехом пополам сложенный парашют и очень удивился, увидев, что их купол по-прежнему валяется поверх кустов, покачиваемый ветром, а они гоняют друг друга по полянке, забыв про трескучий мороз.
   - В общем, тебе понравилось, - засмеялся старший брат. - А я знал!
   И, пока не окоченели, братья и Саэти собрали второй парашют, ухватились за руки и поплелись по дороге, ведущей в город.
  
Глава восьмая, где каждый выбирает свой путь
  
   - На целителя?! - Дрэян не скрыл удивления, услышав о планах младшего брата.
   Фирэ сидел на подоконнике своей комнаты в интернате и любовался предвесенним закатом над озером. Вода все еще была скована льдом, острова - завалены снегами, но солнечный румянец намекал, что Саэто скоро возьмется за них в полную силу.
   - Ты же, сколько тебя знаю, мечтал заниматься спелеологией, ползать по своим любимым пещерам, а потом поехать в горы на Рэйсатру и сделать там великое открытие!
   Юноша пожал плечами:
   - Сдается мне, Саэти права. Она смотрела-смотрела меня, ощупала руки и вдруг как выдаст: "А ты знаешь, что у тебя склонность к целительству?" Я поговорил и с Паскомом - тот подтвердил ее слова. И для меня как будто солнцем высветило дорогу, которую я раньше даже не замечал...
   Дрэян сел в кресло, закинул ногу на ногу. Недаром Помнящие твердят, что, будучи вместе, настоящие попутчик и попутчица обретают невероятную силу и прозрение. Полезная вещь, оказывается! Вот бы и ему найти полярный "куарт", чтобы вот так же начать разбираться в своей жизни... А то всё болтает, как щепку в море, за что ни возьмешься - с другого бока оказывается плохо...
   - Знаешь, а я к тебе попрощаться зашел, братик. Завтра отбываем на Рэйсатру, поэтому сегодня вечером едем в Коорэалатану*...
   _________________________
   * Коорэалатана - город-порт Оритана (название переводится как "вечно горящее сердце"), выстроенный созидателем Атембизе, учеником Ала. Именно в этом городе во время наводнения пятисотлетней давности погибли Ал, его сын Коорэ и сам Атембизе, пытавшийся им помочь.
  
   Фирэ спрыгнул с подоконника на пол. Глаза его стали огромными и наполнились растерянностью. Он словно хотел по-детски спросить: "Как?! Уже?!", но по-взрослому сдерживался от проявления излишней сентиментальности. Мысли о недавнем разговоре про выбор Пути улетучились, как не бывало.
   - У тебя есть немножко времени подумать, - продолжал Дрэян. - Я поговорил бы с Тессетеном, и он нашел бы место для тебя и твоей попутчицы на корабле, не так уж много вам его требуется... А отцу мы сообщили бы потом, по приезде в Кула-Ори...
   Дрэяну было неприятно даже вспоминать о суровом родителе. Несмотря на просьбу деда тот не пожелал передать старшему сыну семейную реликвию - аллийский меч. А ведь этот меч был где-то рядом, в доме. Он снился ночами Дрэяну, и молодой человек мечтал взять его в руки, ощутить живительную энергию своих прошлых воплощений. Это было несправедливо! Но он, конечно, ничего не стал говорить деду, чтобы не расстраивать: у того и без него было плохо со здоровьем.
   Фирэ хмурился. Противоречивые желания и доводы боролись в нем.
   - Нет, Дрэян... - вздохнул он наконец. - Мы с Саэти приедем к тебе позже, когда я по возрасту буду иметь полное право самостоятельного выбора Пути... и она тоже...
   - Ну, гляди сам.
   Дрэян поднялся и крепко обнял брата. Он уже приучил себя к мысли, что их нынешний отец - просто случайный выбор судьбы, сбой в программе Природы, а Фирэ так подчинен его воле всего лишь по старой памяти: как ученик Учителю. Ко всему прочему братик не раз говорил, что в былых воплощениях очень любил и почитал своего настоящего отца-Учителя, Ала. Теперь, видимо, он поневоле переносит эти чувства на недостойного. Но ничего не поделаешь, таков уж он, Фирэ-Коорэ.
   Через несколько часов Дрэян со своим отрядом высадился в предместьях Коорэалатаны. С тех пор, как случился катаклизм и Ал с двоими своими учениками утонули здесь во время страшного наводнения, Атембизе, архитектор этого города, исчез. За минувшие пятьсот лет его новые воплощения не были обнаружены ни в Ариноре - его первоначальной родине - ни на Оритане. Помнящие предполагали, что после жестокого потрясения "куарт" ученика попросту не желает обретать плоть и возвращаться в этот коварный, полный страха и боли мир...
   Гвардейцы болтались по городу, пламенеющему красным пламенем построек. Коорэалатана была спокойным малолюдным местечком, не чета другим городам-портам. С самой верхней ее точки открывался поразительный вид на бухту, куда спускались все дороги города. Легкие суденышки стояли на зимнем приколе, а громадные корабли, силовой защите которых были нипочем льдины, айсберги и каменные рифы, ждали своего часа у причалов. Поле отражения было отключено, и выглядели они обычными и даже незатейливыми. Во всяком случае, издалека.
   Повзрослевший, но отнюдь не помудревший за эти годы Саткрон уговорил всех на поход в кабак, и, полностью забив отрядом одно из питейных заведений города, гвардейцы устроили знатную попойку в честь своего прибытия. Это едва не закончилось грандиозным скандалом.
   Основательно опьянев, Саткрон сунулся с оскорблениями к кабатчику-северянину. Тот оказался не из слабых, да еще и кликнул подмогу. Дрэян кинулся их разнимать, но дело дошло до драки. Курсанты схватились было за оружие, но тут на пороге кабака возник кулаптр Паском, расторопно вызванный кем-то из гостиницы. Советник хмуро оглядел побоище и бесстрастно протрезвил всех пьяных в заведении. Из-за стократно ускорившегося метаболизма токсины тотчас же поступили в кровь и отравили организм каждого разбушевавшегося вояки, хотя ощутить все прелести похмелья те должны были только к утру. Хуже всех пришлось перепившему Саткрону. Он повалился под стол с воплями: "А-а-а, моя голова!!!" Дрэяна мутило и трясло, однако он нашел в себе силы подняться и принести извинения сначала кулаптру, а потом хозяину кабака и его помощникам.
   - Это был последний раз, - тихо, но значительно осведомил его Паском, затем повернулся и вышел на улицу.
   Помощники кабатчика быстро выкинули вон беспокойных клиентов и заперли пивнушку на ночь, не обращая внимания на визг и проклятия со стороны Саткрона.
   - Слушай, ты! - подняв его за шиворот, рявкнул униженный и обозленный Дрэян. - Если ты, курсантская сволочь, еще раз попытаешься меня опозорить, я лично утоплю тебя в первой же луже!
   - Положи меня, - неожиданно смиренно попросил тот. - Не тряси! Я сейчас сдохну...
   - Это было бы лучшим поступком в твоей жизни.
   Остальные расползлись по своим гостиницам, кто куда. Паском нарочно распорядился поселить их в разных местах, чтобы те не попробовали учинить очередной дебош, собравшись снова вместе.
  
* * *
  
   Ал еще никогда не видел Учителя таким недовольным. Похоже, кто-то особенно постарался, если терпение закончилось даже у мудреца-советника.
   Они с Танрэй только что прибыли в Коорэалатану и поселились в первой же приглянувшейся гостинице, и тут от Паскома пришло уведомление. Алу пришлось отправляться к Учителю.
   - Это экспедиция? - сухо спросил кулаптр, как будто в чем-то обвиняя ученика.
   - Что случилось?
   - Это я должен знать, что случилось? Я? Не вы с Тессетеном, руководители всего этого мероприятия? Я не знаю, какую дисциплину должен будет поддерживать этот сброд на Рэйсатру, если они неспособны поддержать ее даже здесь, внутри своего так называемого отряда...
   Ал потупился. На самом деле гвардейцами занимался Тессетен. Впрочем, скорее всего, приятель просто отдал прошение откомандировать на Рэйсатру отряд такого-то - и занялся более важными вещами. Необходимости в дополнительной охране, тем более в охране отрядом Дрэяна, не было. По сути, Сетен, затеяв тогда эту нелепую игру перед дедом Дрэяна, теперь просто не хотел поступаться принципами и шел до конца.
   - Вы же можете отменить решение Тессетена, Учитель. И пусть они возвращаются в Эйсетти с позором.
   Паском потер лоб между бровями. Заметно успокоившись, он махнул рукой:
   - Посмотрим. Пока не стоит... Что там с учеными и всем этим вашим научным скарбом?
   - Вещи из лаборатории погрузили на "Сэхо", люди в гостиницах. Сетен должен приехать завтра... Может быть, утром... У него что-то изменилось в планах, его задерживают какие-то чиновники Ведомства, а подробнее не знаю: он не говорил.
   - И отныне будет в жизни все прекрасно... - мрачновато пробубнил Паском слова известной песенки, всем своим видом выражая несогласие с нею. - Что ж, тогда до его приезда ты заменяешь Сетена по всем вопросам.
   Ал покорно поклонился.
   - И в конце концов - решите уже что-нибудь с этим сбродом, ради самой Природы! - поморщившись, бросил советник. - Можешь идти. Добрых снов.
   Пожелал так пожелал...
  
* * *
  
   Саэти вдруг прервала начатую фразу и вгляделась в лицо Фирэ.
   - Ты почему такой? - спросила она встревоженно.
   Тот опустил глаза на затоптанный снег подтаявшего тротуара.
   - Сегодня Дрэян уплывает на Рэйсатру...
   Девушка вздохнула, потом ласково тронула его за руку и проговорила:
   - Но мы же приедем к нему, когда станем взрослее! Ты сам сколько раз говорил...
   - Одно дело - говорить это, когда он еще здесь, а совсем другое - если человека уже нет рядом.
   - Ох, ты так говоришь, как будто с ним что-то случилось. Это нехорошо!
   - Знаешь, я ведь никогда не расставался с Дрэяном больше, чем на месяц. И всегда знал, что он вернется, куда бы ни уезжал. А сейчас - не знаю, сможем ли мы увидеться еще...
   - Сможете, не сомневайся.
   Они достигли набережной реки Ассуриа, давно уже сбросившей лед зимы. Внезапно Саэти вздрогнула, развернулась к собеседнику и замерла. Глаза ее стали стеклянными, а на лице проступил ужас. Фирэ оглянулся, подумав, что она увидела что-то страшное в небе над городом, но все было по-прежнему, а взгляд девушки устремлялся в никуда.
   - Саэти? Что с тобой? - он ухватил ее за руку, чувствуя, как волны неведомой опасности вырываются из ее груди, едва не разрывая агонизирующее сердце.
   - Нет, нет... - прошептала она посиневшими губами, и вот маска смерти сползла с ее лица.
   Саэти словно очнулась и потрясла головой.
   - Что я делала? - встревоженная его смятенным взглядом, девушка нахмурила лоб.
   - Ты куда-то исчезала...
   - И только? Тогда ничего...
   - Как ничего?
   - Со мной так бывает. Я вижу что-то и ума не приложу: было это уже... или предстоит... или это вообще игра воображения...
   - Что ты видела? - не отпуская ее руку, выспрашивал Фирэ.
   Он помнил, что прежде его попутчица умела заглядывать в будущее, но не тогда, когда ей этого хотелось. Будущее приходило к ней само, если в нем содержалось важное послание. Но это всегда была лишь картинка, а интерпретировала увиденное сама Саэти. Сейчас она была слишком юна, чтобы уметь объяснить увиденное, и ее парализовал страх. Девушка расплакалась:
   - Я боюсь говорить. Боюсь, что если расскажу, то это сбудется...
   - Расскажи. Если этому суждено быть, оно сбудется, скажешь ты или промолчишь.
   Саэти закрыла глаза.
   - Небеса в огне. Ты смотришь в небо, и глаза твои пусты. Ты будто в двух местах сразу, ты - взрослый и одновременно ты - только что родившийся младенец. Позади тебя горы, их вершины уходят под черные тучи, принесенные ураганом с Севера, а с Юга на сушу несется гора воды, ломая деревья, дома, сметая все... Само море стало выше исказившейся земли, вспучилось и желает смыть все, что натворили люди. А на земле лежат десятки, сотни убитых ори... И пылают небеса. И только смерть и страх кругом...
   - А ты? Где при этом ты?
   - Я не знаю, где я... Я везде... Я с тобой... Я в тебе... Я вне тебя... Я всюду...
   Фирэ не выдержал и накрыл ее губы ладонью:
   - Все, не нужно больше.
   - Я видела! Ты сам хотел слышать! - оттолкнув его руку, возмутилась Саэти.
   - Идем! Мне тоже надо кое-что сказать тебе!
   Он схватил ее за рукав, и они добежали до Самьенского моста. Фирэ сдернул с шеи шарф, повязал им глаза, а сам легко вскочил на парапет.
   - Иди рядом. Просто иди рядом и слушай! - попросил он, уверенно шагая над пропастью. - Когда-нибудь ты сделаешь то же самое на любом другом мосту... на том, что когда-то было мостом... где угодно - лишь бы это соединяло берега! Когда-нибудь, когда тебе станет невмоготу терпеть, ты позовешь меня и вот так же пойдешь по мосту в никуда, чтобы заставить меня опомниться, чтобы заставить меня действовать. Это будет наш с тобой знак друг другу, Саэти! Пообещай, что ты дашь мне этот знак!
   - Я обещаю... - глухо проговорила девочка, забыв о промоченных слезами глазах.
   - Я обращаюсь к атмереро, я обращаюсь к душе Саэти, а не к ее "куарт", который к тому времени будет расколот! - Фирэ твердо шагал по парапету. - Ты услышала меня, атмереро?
   Саэти медленно кивнула, похожая на сомнамбулу.
   - Если кого-то из нас не станет прежде времени, - продолжал юноша, изумляя своим безрассудством водителей проезжавших машин, - то мы должны обещать друг другу, мы должны поклясться здесь и сейчас, что вернемся, во что бы то ни стало! Вернемся так, чтобы второй смог отыскать!
   - Я клянусь именем небес и плотью Земли! - прошептала она; высоко в небе зарокотало, а мост дрогнул. - Если я уйду, то отыщу способ вернуться к тебе в этом же твоем воплощении!
   - И я клянусь в том же - именем небес и плотью Земли!
   Фирэ спрыгнул к ней, срывая с глаз повязку. Шум в ушах стихал, и Саэти огляделась в недоумении.
   - Как мы сюда попали?
   - Мост соединяет то, что разъединила стихия, - проговорил юноша, снова наматывая шарф на шею, и что-то, едва уловимое краем глаза, все еще клубилось вокруг него. - Да сбудется сказанное ори в присутствии ори на языке ори!
   В небе блеснула молния и тут же грохнуло. Горы вернули эхо таинственного грома, а по мосту пробежало семицветие полярного сияния, растворяясь на другом берегу, среди Самьенских Отрогов.
   - Ты слишком зациклен на чем-то... - окончательно очнувшись. - Так нельзя. Нужно расслабиться и не думать все время об этом...
   - Я просто хочу скорее попасть Домой, - Фирэ взял ее холодную ладонь в свои руки, - со своей попутчицей. Потому что только так попадают Домой и могут выбирать дальнейший Путь...
   - Я сделаю, как ты хочешь. Я сделаю все. Но давай будем жить, пока живется?
   Он развернул ее к себе, заглянул в лучистые глаза девушки по имени "Мечта"* и нежно, едва коснувшись губ, поцеловал:
   - Так и будет. Все, что нужно, уже сказано...
   _____________________
   * ...по имени "Мечта" - корень орийского слова "саэт" имел сразу несколько значений: в мужском роде к нему добавлялось окончание "о", и тогда "саэто" становилось понятием "светило", "солнце"; в женском роде, "саэти", слово обозначало "мечту"... Присоединялись еще и окончания-дифтонги, и трифтонги, то есть сочетания гласных наподобие "оэ", "эо", "оуэ". В таком случае слово превращалось в глагол или наречие и носило совершенно иной смысл: "тосковать" или "грустно". У предков-аллийцев была поговорка, дошедшая до конца эпохи Всадницы Земли (нынешн. - Дева): "Трудна судьба у девушки по имени Мечта, но если найдет она в себе силы преодолеть препятствия, то светел будет ее удел, как Солнце".
  
  
Глава девятая, где герои прощаются с Оританом, а Тессетен узнает кое-что для себя новое
  
   В гостиничном номере было слишком натоплено, чтобы пушистый бедняга-Нат мог это перенести. Волк перевернулся брюхом кверху, разглядывая комнату в опрокинутом виде и мечтая погрузиться в ледяную воду бухты Коорэалатаны. Скорей бы уж объявили отбытие! Оритан уже распрощался с ними, и теперь его дети остались будто бы в пустоте: уже не здесь, но еще не там...
   Пес встал и вышел на веранду. Здесь куда прохладнее, но гостиничная обслуга, если увидит, прогонит его обратно в номер.
   В небе кружилась орэмашина. Нат знал, что это Фирэ со своей попутчицей прилетели сюда прощаться с Дрэяном. Это их с братом он провожал той зимой к Можжевеловой Низменности, радуясь, что наконец-то тринадцатый ученик Ала встретит Саэти.
   Без полярного "куарт" Восхождение невозможно, это интуитивно чувствуют даже те, кто уже ничего не помнит, а оттого и тянутся друг к другу за спасением. Ученые зовут это игрой гормонов, химическими реакциями мозга, животным инстинктом, стремлением продлить себя в потомках, поэты воспевают романтику любви - но мало кто действительно понимает, как все есть на самом деле и зачем это нужно. Какой интерес "куарт" от физиологического клонирования плоти с заданными параметрами на уровне молекул? То же самое можно сделать на станке - было бы желание, знания есть. "Куарт" ищут не этого, им нужно иное. Но мало кто понимает истину после Раскола...
   А Учитель должен содействовать ученикам - но лишь так, чтобы им казалось, будто бы они всего достигают сами, страдая и перешагивая через собственные страхи. Да так оно и есть: они всего достигают сами. Дело Учителя - не нарушить ход событий неверным поступком. Он может лишь направлять. Как кулаптр Паском. Только Паском успел сохранить свой "куарт" целостным, и теперь ему гораздо легче. На пороге Дома кулаптра сейчас держит только судьба последнего из учеников - остальные Взошли. Несчастная, трудная судьба Ала и его попутчицы. Иначе Паском уже давно ушел бы на следующую ступень.
   Фирэ фотографировал землю с высоты птичьего полета, Саэти что-то показывала ему в иллюминатор. Волк видел все это, закрывая глаза, и улыбался про себя, боясь вспугнуть их, чувствительных к постороннему присутствию, тем более что предстал бы он им совсем уж в неожиданном обличии. Но пока они так увлечены друг другом и своим занятием, что можно полюбоваться еще. Но кто же, кто же виноват в том, что тринадцатый ученик Ала одновременно был его родным сыном на протяжении всей истории, знакомой Помнящим? Не аллиец ли Тассатио и царица Танэ-Ра, изменившие привычное течение событий в незапамятные времена? Теперь не узнать...
   Кажется, в гостиницу вернулись хозяева. Надо встретить: уж так это заведено у прирученных волков. И Нат снова оказался в душной и жаркой комнате.
   Хозяева упаковывали остатки вещей. Танрэй вытащила ножны и разглядывала наследный меч мужа. Она не знала, как выглядят подлинно аллийское изделие, и эта поздняя копия казалась ей верхом совершенства.
   - Почему я никогда не видела, чтобы ты упражнялся с ним? - спросила хозяйка.
   - Солнышко, я тебя прошу: ты собирайся поскорее, - не оборачиваясь, бросил ей Ал. - У нас не так много времени.
   Танрэй насупилась, немного обидевшись. Хозяин понял это, оставил свои коробки и сел возле жены. Та молча убрала меч в ножны, но Ал взял оружие из ее рук и обнажил клинок. Взгляд его пробежался по острию туда и обратно.
   - Настоящий аллийский меч одним своим присутствием будоражит кровь в жилах хозяина, - сказал он, рассматривая зеркальную поверхность лезвия и слегка поворачивая его то вправо, то влево, чтобы отразившееся солнце скакало по комнате желтыми зайчиками. - Это не столько оружие, сколько средоточие сил всех "куарт", когда-либо им владевших. Он безудержно притягивает к себе владельца, дарит ему волшебные сны, говорит с ним на своем особом языке...
   Ал полностью выхватил меч и отбросил в сторону пустые ножны. Несколько движений по комнате были им сделаны красиво, но технично и заученно. Их вбивал в него старший друг на протяжении многих лет, пока не понял, что без настоящего клинка воинский дух ори не разбудить никакими тренировками. А у Тессетена такой меч был с шестнадцати лет, да и прежде отец никогда не запрещал ему брать уроки у Паскома и других славных ори-Помнящих.
   - Это просто копия, Танрэй, - остановившись на полувзмахе, признался хозяин. - Очень хорошая, но подделка. В ней нет духа, и она не тянет к себе. Это обычное оружие. С ним можно нападать, им можно обороняться. Но оно - не талисман. Талисман имеет свой характер и волю, а это - всего лишь исполнитель, не смеющий выбирать, подчиняться приказу владельца или поступить по-своему.
   Хозяйка подняла и подала ему ножны. На лице ее было заметно огорчение.
   - В былые времена в семьях ори рождался только один сын и только одна дочь, и отец передавал сыну меч аллийцев. Сын рождался в одной и той же семье на протяжении веков. А после все перепуталось. Понадобились новые мечи, чтобы не нарушать традицию. Это мне рассказывал Учитель...
   Конечно, Учитель. Если бы, хозяин, ты мог помнить это сам, у тебя был бы настоящий аллийский меч, и мы с тобой родились бы вовсе не в Аст-Гару Ариноры.
   - Значит, в нем нет души... - проговорила Танрэй.
   - Наверное, какая-то все равно есть - отражение души того, кто его создал... Во всем, что создано когда-либо, живет отголосок души... Но когда чего-то слишком много, качество души не улучшается, а наоборот...
   - Обесценивается?
   - Да. Обесценивается. А теперь, - Ал бросил меч в деревянный ящик у стены, - давай поспешим, Танрэй.
   - Зачем тогда ты везешь его с собой?
   - Все-таки это подарок отца. Каким бы этот подарок ни был, приходится им дорожить... Просто отец был не единственным сыном в семье деда...
   Волк подошел к Танрэй и ободряюще толкнул ее носом в ладонь. Та засмеялась. Тогда Натаути махнул хвостом и выбежал на улицу - встречать запаздывающего друга хозяина, чье приближение он чуял всегда.
  
* * *
  
   Сетен плотнее завернулся в отороченную мехом накидку и выпрыгнул на заиндевевшие красноватые плиты аэродрома Коорэалатаны. Морозный воздух отдавал едва уловимым привкусом моря. Летом здесь уютнее...
   Оглянувшись, Тессетен махнул рукой пилоту орэмашины и торопливо, но стараясь не поскользнуться на катке, в который превратил дороги недавний гололед, пошел к автостраде. Он готов был славить Кула-Ори, где жил уже много лет, только за то, что там никогда не было гололеда, этой вечной напасти холодных зон планеты.
   Коорэалатана пылала в лучах полуденного, но холодного солнца, встречая последнего из группы эмигрантов-ори. Все уже должны погрузиться на корабль "Сэхо", ждут только Сетена.
   Мысли были забиты недавним разговором с чиновниками Ведомства. Чем ближе к началу войны, тем меньше находилось желающих заниматься вопросами науки. Все средства уходили на вооружение. В Ведомстве и без того были злы на кула-орийцев: со своими исследованиями они оттянули из военного бюджета немало средств, не погнушались и человеческими "ресурсами". А тут является некий экономист и подает прошение, в котором хочет выклянчить на Рэйсатру огромное количество техники для постройки каких-то невнятных бункеров и ангаров в горных пещерах Виэлоро. Тессетена сочли едва ли не спятившим и подтрунивали над ним, почти не скрывая, тем более он нагрянул на собеседование обросшим бородой - в том виде, в каком прилетел из Кула-Ори.
   - Если бы у нас была возможность, мы производили бы все нужное прямо на Рэйсатру, - говорил экономист, стараясь не обращать внимания на постные мины чиновников и хмурые физиономии старших офицеров. - Но пока у нас нет такой возможности. Мы не в состоянии построить свой завод. Я прошу лишь аренды техники сроком на пять лет. Она окупит себя: в случае глобальной войны колония Оритана вместит огромное количество переселенцев, - он чуть запнулся, подбирая самую казенную формулировку, которую когда-либо слышал от бюрократов. - Ори будут защищены от нападения с земли и с воздуха, обеспечены всеми материальными благами, получат работу и жилье в здоровых климатических зонах, что повысит уровень самоокупаемости арендованных машин...
   В какое-то мгновение Сетену показалось, что ему повезло заинтересовать оппонентов: они оживились, зашуршали в креслах. Но это была его ошибка: они просто услышали несколько хорошо им знакомых словесных оборотов. Вместе с офицерами чиновники удалились на совещание и в итоге, конечно, выдали отказ. Для этого им понадобилось задержать его в Эйсетти почти на сутки.
   Взвинченный и обозленный пустой потерей драгоценного времени, Сетен покинул столицу позже, чем рассчитывал. Простота жизни в джунглях приучила его к простоте во всем, и условности поступков ведомственных воротил, еще не так давно подчинявшихся духовным советникам, вызывали в нем вполне физиологическую реакцию - его от них просто тошнило. Теперь, когда отсюда уедет и Паском, Оритану придет конец. Можно не сомневаться.
   Тессетен шел по Коорэалатане, проматывая в воображении возможные варианты уже состоявшейся беседы. Исподволь его точила противная мыслишка, что будь он хитрее, этих безликих и непробиваемых болванчиков удалось бы обвести вокруг пальца. Но как именно принято облапошивать Объединенное Ведомство, от объединенности которого осталось одно название, Сетен не представлял. Говорят, были на Оритане времена, когда этого не требовалось. Врут наверняка. Разве же такая зараза, какая засела в Ведомстве, приходит ниоткуда? Такую заразу холят, лелеют и культивируют веками...
   В конце длинной, идущей под уклон улицы, перемежавшейся редкими ступенями, показался движущийся навстречу серый комок. Он все увеличивался, увеличивался и наконец прыгнул на Тессетена радостно приплясывающим Натом.
   - Ну, бродяга, и как же ты меня всегда вычисляешь?
   Тот фыркнул. Натаути никогда не позволял себе лизать лица людей, как это делают другие безмозглые волки, если сильно радуются встрече. Это было его неоспоримое достоинство - ко всем прочим, для перечисления которых у Сетена попросту не хватило бы пальцев.
   Потрепав его по голове, Тессетен с неохотой подумал, что надо как-то подавить клокочущую ярость, чтобы не показывать ее перед соотечественниками, которые не были повинны в его неприятностях. Пес отчасти помог ему в этом, но стоило мыслишке о вчерашнем дне опять возникнуть в голове, все вспыхивало заново.
   - Да идет оно всё к проклятым силам... - прорычал экономист, увидев красовавшийся в порту "Сэхо", уже давно готовый к отплытию.
   Нат покинул его и помчал вперед. Сетен тоже взбежал по сходням.
   Паском ждал его на палубе, из каюты вышли Ал и Танрэй. Волк радостно метнулся к ним.
   - Все улажено, - стараясь не глядеть на кулаптра, буркнул Сетен. - Можно отплывать. Нам в нашей родной стране обещали беспрепятственный выход в океан...
   "За что мы должны целовать им ноги, вьюга их растерзай!"
   Танрэй отшатнулась с его пути, и, будто не заметив ее, Тессетен пронесся к своей каюте, где хлопнул дверью так, что едва не включилось силовое поле защиты корабля. Да, пора тебе снова учиться таскать на своей страшной роже подходящие маски. Кто там у нас? А, наивная деточка Танрэй! Сейчас я натяну шелковую масочку доброго дяди, чтобы детке не было страшно. А это кто? Ал? Ну что же ты, дружище, для тебя у меня наготове маска с дружеской улыбкой от уха до уха. Проходи, не стесняйся, в моей душе можно не разуваться.
   Он разделся, мельком глянув на заросшую физиономию в зеркале, и со всего размаха бросился на кровать. Катись оно ко всем зимам и метелям. Шесть лет впустую - так ничего и не получилось с этим "куламоэно"!
   Взгляд Сетена остановился на недавно подаренном женою браслете. Он поднял руку и стал рассматривать причудливый узор на серебре. Браслет был широким, почти до середины предплечья - не браслет, а целый наруч. Он застегивался в трех местах и надежно защищал запястье от травм. Однажды он действительно пригодился, без него Тессетен мог бы лишиться кисти - вот эта царапина, погнувшая серебро, в напоминание о том случае. Ормона как предвидела - уберегла. Она, кажется, дарила браслет не без потайного умысла. Она никогда ничего не делала просто так, уж за пятнадцать лет жизни бок о бок экономист изучил ее повадку. Он уже успел соскучиться по ней, и в то же время при мысли о скорой встрече впадал в уныние. Он сросся с Ормоной, как срастается больной с хронической хворью. Она стала неотъемлемой частью его существа: отними - и будет только хуже.
   В дверь постучали.
   - Входите, кулаптр. Я знал, что вы не усидите.
   Судно тем временем вздрогнуло и пришло в движение. В море назревал шторм, а в бухте оно пока только развлекалось небольшими волнышками.
   Паском вошел в каюту, суховатый и ладный в своей неизменной темной одежде с высоким воротником-стойкой, какие давно уже вышли из моды. Он был словно укором неопрятно заросшему светлой бородой Тессетену.
   - Судя по твоей приветливости, в Ведомстве дали категорический отказ... - констатировал бывший советник, усаживаясь в плетеное кресло-качалку - только такими и пользовались на "Сэхо".
   Тессетен то ли фыркнул, то ли хрюкнул - сам не понял, что хотел сказать. Паском спокойно продолжал:
   - И не беда. Выход мы найдем. Самое главное, что мы уезжаем от войны.
   - Мы бежим от самих себя, Учитель, вот что это такое... А мы-то сами всё те же, видите? - Сетен дернул на себе рубашку и набычился под свисающими на лицо патлами. - Даже найди мы легендарный "куламоэно", себя не победить.
   - Себя не побеждать надо, - Паском откинулся в кресле и поглядел в покачивающийся потолок каюты. - С собой нужно договариваться. А если ты с собой не находишь общего языка - где уж тебе убедить прожженных словоблудов из Ведомства...
   - Вы тоже не смогли.
   - Я не фигурирую в качестве руководителя твоей экспедиции. Я духовный советник Ведомства. Во всяком случае, был им. Всплыви то, что я был инициатором этой экспедиции, а ты являешься не протеже моим, а только исполнителем моего проекта - они запретили бы вообще всё. Нас не выпустили бы из страны. На бумаге это полностью твое детище, Сетен. И даже уже не только на бумаге, как мне кажется...
   Тот громко выдохнул и сел на постели.
   - Ну вот, а я не оправдал ваших ожиданий. Не смог! Что теперь?
   - Да ничего. Жить дальше. Не топиться же...
   Наконец Тессетен почувствовал, что хочет улыбнуться. Не для вида, а по-настоящему. И он улыбнулся, грубо потерев ладонью обросшую щеку, да так, что в каюте поднялся треск волос - "Надо все это сбрить к проклятым силам". Несмотря на суровость, Паском отыскал нужные слова, обернувшиеся утешением.
   - Что, как там Кронрэй и ворчливый старина-Солондан? Со времен "Орисфереро" их не видел...
   - Кронрэй, кажется, преподавал на твоем курсе архитектуру?
   - Ну да, как же... У нас не было такого. Скульптуру.
   - Да-да, все время забываю, что в этот раз у тебя был узкий профиль созидания... Кронрэй по-прежнему любит выпить, Солондан все такой же брюзга. Ничего не меняется...
   - Я бы на месте Кронрэя тоже запил, глядя на то, что мы делаем с его творениями...
   - Ты на своем месте разберись с пьяницами-гвардейцами. Они расселены на нижнем ярусе, над трюмом. Кажется, решили продолжить вчерашнюю попойку.
   - Что с ними разбираться - сейчас пойду да перетоплю всех, как щенков-ублюдков, в море...
   - Верю, ты можешь. Но лучше остынь.
   Сетен кивнул, поднялся и, усевшись у зеркала - в доме на Рэйсатру он выбросил все зеркала и брился всегда на ощупь, - стал состригать бороду:
   - Я у вас спросить хотел, кулаптр... Задумался тут что-то... К нам в Кула-Ори прибился один парень из деревни кхаркхи, звать Ишваром. Правдами-неправдами, за шесть лет худо-бедно научились объясняться - уж очень ему нравится наше общество. Он у Ормоны на побегушках. Как-то заговорили при нем о наших обычаях, он давай все выспрашивать, что да зачем. А потом и вовсе задал каверзный вопрос, на который никто из нас не смог ответить: как, мол, вы узнаете своих попутчиков? Так можно ли узнать истинный перед тобой полярный "куарт" или все это лишь капризы естества?
   Паском слегка зевнул, похлопав себя по губам.
   - Узнать можно. Не сразу, конечно... Разве только встретитесь на каком-нибудь турнире...
   - Это как?
   - Так. Самый неточный признак - это когда противоположный "куарт" притягивает к себе твое внимание даже в толпе. Очень легко спутать с обычным, как ты выразился, "капризом естества".
   Тессетен усмехнулся и старательно намылил подбородок:
   - Да, у нас у всех в юности находится так много полярных "куарт", что просто диву даешься, как на всех хватает внимания...
   - Второй признак уже вернее: при взгляде друг на друга настоящих попутчиков на какое-то время, пусть даже на пару мгновений, словно парализует. Они замирают, не в силах говорить, не в силах разорвать связь взглядов. Даже дышать! Их как будто прошивает одной молнией. Но и это может быть фальшивкой, все зависит лишь от темперамента...
   - Ну-ну, - экономист взглянул на отражение кулаптра.
   - Есть еще парочка признаков. И они наиболее точные. Если попутчики вместе работают с энергиями, они практически непобедимы, они образуют синергическую связь и не иссякают.
   Тессетен опустил бритву и в задумчивости повернулся к Паскому, пытаясь уловить ускользающее воспоминание из недавнего прошлого:
   - Вот как? Не выдохнутся ни он, ни она?
   - Да. Кого-то из них могут ранить, у кого-то - вырвать "куарт", но и только. Сама энергия не иссякнет. И последнее. Обернуть эту силу друг против друга истинные попутчики не смогут.
   И тут Сетена будто осенило, он едва не выронил бритву на пол:
   - Как вы сказали?! Никогда не смогут? Ни в шутку, ни всерьез?!
   Паском кивнул:
   - Именно. Это их общая сила, иначе и быть не может. Ну что ж, мне пора.
   Когда он ушел, а взамен в каюту к нему просочился Нат, Сетен закрыл лицо ладонью и горько рассмеялся. И не гвардейцев ему теперь хотелось утопить, а самому пойти и броситься в ледяные волны. Всё, что он навоображал себе за эти пятнадцать лет, было фикцией...
   А вдалеке, провожаемый взглядами многих пассажиров корабля "Сэхо", таял берег родного континента. Для кого-то - навсегда.
  
  
Глава десятая, в которой выясняется, есть ли жизнь после начала войны
  
   Когда в аудиторию бесцеремонно вторгся офицер из того же корпуса, где некогда состоял Дрэян, и окинул властным взглядом поднявшихся с мест студентов, Фирэ все понял.
   Вот уже год, как война между Оританом и Аринорой была объявлена официально. Северяне отчаянно пробивались через бреши в воздушной обороне южного континента, и несколько прибрежных городов уже не единожды были обстреляны с орэмашин аринорцев.
   Фирэ оставалось немного до освоения первой ступеньки в кулаптрии - целительство юноша избрал в качестве первого образования. Увы, но в Новой Волне, по мнению взрослых ори, учили уже совсем не так, да и не те. С отъездом Паскома эта дисциплина потеряла многое, потеряла невосполнимо, и бывшего советника в Ведомстве едва ли не обвиняли в измене, ведь нужно же было найти виновного.
   Время от времени студентов-целителей со старших курсов выдергивали с ученических скамей и бросали в пекло: кулаптры в боях ценились превыше всего, и не только как специалисты во врачебном деле. Многие обладали умениями, недоступными подавляющему большинству военных, которых больше учили стрелять, чем развивать внутренние силы. Кулаптр, к примеру, имел возможность выходить в некое подпространство, из которого мог как излечивать союзника, так и уничтожать врага. И не только этим ограничивались способности целителей.
   Офицер не торопясь прошелся вдоль передних рядов, насмешливо и высокомерно окидывая взглядом вытянувшихся в струнку юношей и полностью игнорируя присутствие девушек. Последние при этом держались по-разному: иные испуганно сжимались, желая, по всей вероятности, стать невидимками, а некоторые, напротив, смотрели с вызовом - кто бравируя, а кто и в самом деле бесстрашно. Но был тайный указ, о котором тем не менее все знали: женщин-кулаптров в огневые точки не направлять (поскольку они впоследствии пригодятся для деторождения и выращивания новых воинов-ори и просто будущих работников взамен убитых граждан), а направлять только мужчин от шестнадцати лет. В связи с этим многие семьи, где росли девочки, собирались и попросту покидали лишенную остатков разума страну, уезжая в никуда - кто на Рэйсатру, кто в Осат, а кто даже в Олумэару.
   Вдоволь насладившись произведенным впечатлением, корпусник запустил взор на остальные ряды и безошибочно выловил Фирэ. Тот чуть было не поверил, что это все вовсе не спектакль, если бы офицер не усмехнулся с такой очевидной наигранностью, прежде чем подошел к его столу.
   - Кулаптр Фирэ?
   - Точно так! - отозвался тот, нахватавшийся от Дрэяна разных гвардейских выражений и в глубине души над ними смеющийся.
   В темно-карих глазах офицера проступило одобрение.
   - Помню вашего старшего брата, - сказал он, уже не так казенно печатая слог, но тут же спохватился, вспомнив, что находится "при исполнении": - Через час вам надлежит явиться в восемнадцатый корпус. Адрес указан в распоряжении.
   И, пришлепнув лист бумаги к столу между учебниками, бывший сослуживец Дрэяна покинул помещение.
   Робкие сокурсницы смотрели на Фирэ с жалостью, а все остальные - едва ли не завидуя. Юноша подумал, что вот кто-кто, а отец будет рад этому назначению: младший сын должен искупить грехи старшего и восстановить добрую репутацию их семьи в глазах соседей. Сам же Фирэ, с двенадцати лет, как и большинство ори, живший и воспитывавшийся в интернате при школе и опытных учителях, даже не помнил тех соседей, чтобы заботиться о реноме своей семьи. Он уже мог отдавать отчет своим чувствам и понимал, что отца он не любит, а всего лишь почитает, сообразно требованиям правил общества. Любимыми существами в этом мире были мать, брат, а с недавних пор - вновь обретенная попутчица.
   За эти годы Саэти выросла в красавицу и на свою беду привлекала к себе излишнее внимание окружающих. Она уже не раз жаловалась Фирэ на попытки каких-то посторонних мужчин объявить ее попутчицей - те даже не стеснялись являться к ее родителям и лгать в глаза. Хуже, что этими лжецами были военные и люди из Ведомства. Некоторые воспринимали отказ как личное оскорбление и мстили доступными им методами: лишили, например, ее отца работы, вмешивались в ее учебу, заставляя учителей отказываться от занятий с нею. Саэти рассказывала все это и плакала. Но что мог сделать пусть даже очень древний "куарт", попавший во времена великих перемен в тело ничего не решающего юнца? Они с попутчицей воспринимали все это как испытание, наслаждаясь единственным, чем их никто не смог обделить - обществом друг друга, и мечтая поскорее уехать на Рэйсатру к Дрэяну. В его последний день рождения, на шестнадцать лет, Саэти нашла способ еще раз побывать на Можжевеловой Низменности и подарить попутчику полет над Оританом. Он наконец-то смог осуществить свою мечту: снять на камеру и сфотографировать материк почти по всей береговой линии. Юноша и теперь, бывало, включал запись, любовался горами, реками, озерами осеннего Оритана, еще не тронутого снегом, и вспоминал тот многочасовой перелет, смеющуюся Саэти с сияющими глазами и ее шутливо-возмущенные вопли, когда он приставал к ней с поцелуями и объятиями, мешая управлять орэмашиной.
   Отец повел себя совсем не так, как ожидал Фирэ. Узнав о распоряжении, он рассвирепел. Совершенно как Дрэян называя соотечественников "эстетствующими идиотами", а военных - бездарными болванами в амуниции, господин Кронодан теперь запоздало сокрушался, что не отпустил на Рэйсатру обоих сыновей.
   Устав от его излияний, мама незаметно позвала младшего сына в свою комнату и только там осмелилась высказаться насчет потрясающей своевременности мужниных решений.
   - Пусть прокричится, - махнув рукой, сказала она и обняла Фирэ. - Вот, положи в рюкзак. Я собрала там кое-что для тебя.
   - Могу я тебя попросить кое о чем, мам?
   - Конечно!
   - Ты помнишь Саэти?
   - Девушку, с которой ты встречаешься? Конечно!
   Он заметил блестки седины в густых каштановых кудрях мамы. Увидело, как состарило ее происходящее с Оританом. Она ничего, ничего не могла изменить, но и мириться с этим не хотела, терзаясь от страшных противоречий. Фирэ захотелось срочно найти врага, повинного в ее печалях, и заставить ответить за все. Это было так по-мальчишески, что он слегка удивился.
   - Все плохое пройдет, мам, - сказал он, целуя материнские руки. - Мы выгоним отсюда аринорцев, и все снова будет, как раньше. Ты передай Саэти, что меня командировали, но я пока не знаю, куда нас отправят. Я не успеваю повидаться с ней, мне отпустили мало времени на сборы...
   - Я передам. А ты пообещай, что при первой же возможности отправишься на Рэйсатру к Дрэяну...
   - Конечно! И заберу вас.
   Она улыбнулась - недоверчиво, без всякой на то надежды...
   - Иди сюда! - мама охватила его за талию и завела в смежную комнату - библиотеку. - Это должен был сделать твой отец еще осенью, когда тебе исполнилось шестнадцать. Или на шестнадцатилетие Дрэяна, но, зная их отношения, на это не стоило и рассчитывать... Отец хочет проверить твою доблесть, но дед считает, что так, как он, поступать нельзя, это не тот случай, на котором можно спекулировать.
   Она распахнула створки старинного сейфа между высоченными стеллажами старых книг. Зафиксированный креплениями, оттуда холодно сверкнул меч. Настоящий аллийский меч, а не поздняя подделка. Вот о чем твердил Дрэян, когда говорил, что есть в доме нечто, от чего он теряет покой, но не может найти источник!
   Фирэ протянул к мечу руку и вздрогнул: клинок словно отталкивал его.
   - Мне кажется... это чужая вещь... - тревожно поглядев на мать, признался юноша. - Он меня не принимает.
   - Не может быть! Это же меч твоего деда! Кронодан тоже говорит, что меч отца его оттолкнул, как чужого. Но господин Корэй настаивал, чтобы я передала это Дрэяну, а не тебе.
   - Значит, его надо передать брату!
   - Только если втайне от отца!
   - Он не притягивает меня, - еще раз посмотрев на фамильную реликвию, окончательно убедился Фирэ. - Я уверен, что это чужое. Он не дастся мне в руки... Этот меч способен обернуться против меня, а если бы я был его настоящим хозяином, это было бы невозможно. Меч не пойдет против хозяина, если тот сам этого не пожелает...
   - И все-таки ты достоин большего, нежели фальшивка... - грустно сказала мать, снова запирая сейф.
   - Значит, мой дожидается меня в другом месте. Если суждено - он найдется и будет моим. Я даже не сомневаюсь.
   И она еще долго смотрела из окна вслед уходящему в неизвестность сыну.
  
* * *
  
   Восемнадцатый корпус находился недалеко от Самьенского моста. Глухой стороной здание выходило на обрыв над Ассуриа, а окна фасада подслеповато таращились в сторону Объединенного Ведомства, возвышавшегося вдалеке. Это была, пожалуй, самая некрасивая постройка в Эйсетти - если не считать других корпусов с прилежащими казармами, которые словно в насмешку называли интернатами. Если бы не колоннада фронтона, украшавшая вход в безрадостное заведение, и не большой парк, разбитый перед входом, сфероид можно было бы принять за оружейный склад военного крыла Ведомства, расположенного через дорогу от территории восемнадцатого корпуса.
   Поправив на плечах лямки рюкзака, Фирэ стал подниматься по ступенькам фронтона.
  
* * *
  
   - Кулаптру незачем быть громилой, - пояснил приписной целитель корпуса.
   Фирэ стоял в исподнем перед несколькими военными из комиссии посреди огромного зала, выхваченный светом слепящих прожекторов, и апатично ждал, когда они придут к единому мнению насчет его дальнейшей судьбы. Да, он не мог похвастать мощным телосложением, мышцы его, развитые сообразно возрасту, не выпирали, как у многих сверстников-переростков. Он был сложен идеально - но только не в понимании военных. И то верно: что способен сделать стек в руках созидателя против лопаты, роющей окопы на поле боя?
   Он уже принял судьбу, перестав ориентироваться в том, что происходит вокруг. Единственным его желанием было узнать конечный пункт своего назначения и сообщить близким.
   Занимались им пять человек: два кулаптра и трое старших гвардейцев. Кто-то выразил недовольство по поводу его "хлипкости", кто-то засомневался в его профессиональных навыках - больно уж молод.
   Помощник приписного, господин Диусоэро, кулаптр лет сорока с одутловатым измученным лицом и отвисшей нижней губой, заступался за Фирэ, утверждая, что его "куарт" достаточно зрел, чтобы ощутимо помочь ори в военной мясорубке.
   - Я готов взять его в помощники.
   Гвардейцы перебросились несколькими фразами, и самый старший сказал:
   - Если он зрел, то сможет пройти проверку.
   Фирэ очнулся. Фраза скрывала под собой что-то нехорошее, и недаром комиссия стала отступать в темноту, а свет прожекторов усилился, ослепляя новобранца.
   Юноша не стал ждать дальше и сразу же вошел в состояние готовности к "тонкому" бою. Для этого он первым делом защитил себя невидимым полем, воззвав к собственному духу, единому со стихиями и способному взаимодействовать с каждой из них. Это было почти забытое искусство ори, воскрешенное в новом воплощении Фирэ уроками старого Паскома. Вопреки расхожему мнению, утвердившемуся в обывателя благодаря деятельности шарлатанов-чародеев, которые творили свои фокусы на потребу толпе, картинно размахивая руками и выкрикивая какую-то чушь, двигаться физически для "тонких" действий было совсем не нужно. И даже наоборот: большинство стадий проходило чище, если тело было полностью обездвижено и лежало в расслабленном виде, как при вождении полумеханических рабов - диппендеоре. Только "куарт" был свободен и передвигался без преград в любом измерении, с любой скоростью. И еще на всякий случай Фирэ приготовился войти в свой морок, чтобы действовать эффективнее, чем в обычной физической ипостаси.
   За спиной лязгнуло, и звук улетел эхом под своды высоченного потолка. Фирэ обернулся. На стальных плитах пола лежал двусторонний топор, и на нем, как и на мечах аллийцев, не было никаких примет времени или клейма изготовителя.
   Топор лег в ладонь, достаточно весомый, чтобы быть надежной защитой в умелых руках, но и не столь тяжелый, чтобы утомить хозяина прежде времени.
   В темноте застучали шаги, да так звонко, словно обувь неизвестного была окована железом. Фирэ подобрался, пытаясь определить, откуда на него нападут. Обманное эхо не давало понять, откуда исходит противный, бьющий по барабанным перепонкам звук ударов металла о металл. Когда на него напали сзади, юноша увернулся лишь благодаря своему круговому внутреннему зрению, которое включалось, если глаза были закрыты - а он догадался зажмуриться за несколько мгновений до атаки.
   Звон клинка о плиты - аллийский меч странного человека в длинном желтом плаще высекает сноп искр. Фирэ ужаснулся: он будто увидел свое отражение в зеркале, только не такого себя, каким был сейчас, а гораздо старше. Лицо было серым и больным, как у кулаптра Диусоэро, улыбка змеилась на губах. Он двинулся так, словно собрался нырнуть, и пропал из виду.
   Фирэ, оторопев, стал озираться, попеременно пользуясь то обычным, то внутренним зрением, но ни то, ни другое врага не обнаруживало.
   - Что вы делаете?! - разнесся по залу молодой женский голос. - Вы сошли с ума!
   Это была Саэти, и с ее появлением часть комнаты осветилась, проявив то, что прежде было скрыто в тенях.
   - Как ты сюда попала? - Фирэ опустил топор и пошел ей навстречу.
   - Фирэ!
   В последний миг, уже почти коснувшись попутчицы, он почуял сигнал опасности и отпрыгнул в сторону. На то место, где юноша был мгновение назад, с оглушительным звоном опустился меч незнакомца в желтом, и Саэти перестала быть собой, молниеносно перелившись в его образ.
   Фирэ был разъярен. Как они посмели пойти на такое вероломство? Такое можно применять лишь на объявленном Поединке! Он облекся своим мороком и в зверином виде кинулся на врага. Теперь для наблюдателей он был черным волком, а на самом деле по-прежнему держал в руке подброшенный невесть кем топор и дрался, как обычный человек.
   Отбив его атаку, желтый незнакомец вновь на миг исчез, а потом выпрыгнул из тьмы в точности таким же черным зверем. Остервенело рыча и щелкая оскаленными зубами, волки сцепились в единый черный клубок. Ни один не собирался падать, в покорности поджимая хвост - это был бой насмерть, бой равных.
   Понимая, что простой физической силой тут не обойтись, Фирэ на мгновение выкатился из собственного тела, заставив физическую оболочку продолжать оборону. Сгусток энергии ушел на иной пласт мироздания, нащупал там структуру врага и присосался к его клеткам, как пиявка, перекачивая его силы в себя. Но желтый незнакомец быстро распознал вмешательство, а следом проделал то же самое с сущностью Фирэ, отбирая все назад и даже с лихвой. Юноша тут же вернулся, вернул себе защитную оболочку, оторвав от себя все связующие их с незнакомцем нити, и, распяв себя на струнах сил неба и земли, создал невидимую глазом смертоносную волну. Противник не успел сделать то же самое. Увидев то, что катится на него, второй черный волк истошно заверещал и ринулся наутек. Волна догнала его, смяла, спутала все молекулярные соединения в его организме, и по полу растеклось нечто бесформенное, стремящееся принять хоть какой-то вид, но не в состоянии ни думать, ни говорить что-то осмысленное. Оно выкрикивало какие-то звуки, переходящие в животный визг и стрекот, из биомассы то проступало подобие глаз, то, лопаясь, вздувшийся пузырь вдруг выбрасывал некий отросток, похожий на конечность, все еще пытавшуюся нащупать и ухватить врага. В этой конечности явственно угадывался слитый с нею воедино меч.
   - Ну убей же меня! - наконец прошелестело нечто, и подобие глаз стало затягиваться белесой мертвецкой пеленой.
   Фирэ опустил свой топор лезвием вниз. В тот же миг биомасса исчезла.
   - А что я говорил! - послышался голос кулаптра Диусоэро.
   Юноша завертел головой, ища источник звука, потом мучительно, состязаясь с той реальностью, где находился, начал внушать себе пробуждение. Несколько рывков из мира в мир - и он с трудом раскрыл тяжелые веки.
   Гвардейцы и кулаптры по-прежнему сидели перед ним за столом, а он, бессильно свесившись, валялся на стуле, все так же - в одном нижнем белье, как и в начале проверки. А он ведь даже не заметил перехода, в который повергли его опытные кулаптры! Не обратил внимания, что на нем внезапно появилась одежда, когда он нырнул "туда"! Не насторожился внезапному появлению и исчезновению предметов и живых существ, их перевоплощениям! Позволил гипнотическому сну обмануть себя, словно никогда и не учился управлять сновидениями! Фирэ подумал, что это его полный провал...
   - Вы все видели, господа, - продолжал Диусоэро. - Один из самых лучших, кого мы когда-либо тут тестировали. Причем же тут телосложение?
   - Что это было? - обессилено спросил юноша, но на его вопрос никто не обратил внимания.
   - Идите, одевайтесь, - велел второй кулаптр.
   Все еще дрожа от возбуждения и опустошенности, Фирэ добрался до раздевалки и там опять упал на стул.
   - Вы приписаны в помощники кулаптру Диусоэро, - возникая на пороге, сообщил ему один из военных. - Ваше свидетельство. Ваш жетон. Свидетельство передадите по прибытии командованию корпуса, жетон все время носите с собой - по нему в случае вашей гибели вас можно будет опознать. Удачи, кулаптр.
   Не глядя на него, Фирэ кивнул.
  
  
Глава одиннадцатая, повествующая, о чем думают на чужбине люди и звери
  
   По закону природы Нат должен был выглядеть уже очень старым волком. Остальные его сородичи, если и доживали до столь преклонных лет, становились облезлыми всклокоченными чудовищами. Иные ходили без зубов, у тех отнимались лапы, у этих - слепли глаза, притуплялся нюх. Нет ничего страшнее для зверя, чем дряхлость. Да что далеко ходить - предшественник Натаути, старый Нат, его отец, ушел к волчьим предкам вместе со своей подругой Бэалиа, когда им было по шестнадцать, что для их племени - солидный возраст.
   Этот Нат, сын того Ната, словно бы замер в самой лучшей волчьей поре, а если двигался теперь чуть меньше, чем на Оритане, то это лишь от невыносимой для полярного хищника жары. Зато здесь к его услугам было столько лягушек, сверчков и цикад, что слушать их выступления пес мог круглый год!
   От нечего делать ему часто приходилось валяться в сочной траве, предаваясь воспоминаниям.
   Кула-Ори днем словно вымирал: все люди работали с самой зари, и по городу бегали только заполошные дети племени кхаркхи, дожидаясь начала своих уроков у "атме Танрэй". С утра она учила их родителей, чтобы те потом успели заняться своими насущными делами, а ребята ждали своего часа, играя на улицах растущего городка. И так было заведено здесь уже два с половиной витка Земли вокруг светила.
   А ведь еще два с половиной года назад Танрэй робела перед неизвестностью, страдая от морской болезни на громадном корабле "Сэхо". И никто, кроме друга хозяина - даже сам хозяин! - не верил в ее адаптолингву*. Она работала над нею еще в Новой Волне, это была тема выпускной работы, которой женщина рассчитывала удивить преподавателей. Однако те восприняли ее старания очень скептически и едва засчитали.
   _____________________________
   * Адаптолингва - адаптивная лингвистика, язык, созданный искусственным путем для упрощения коммуникации между двумя различными народностями, которым по каким-то причинам сложно воспроизводить наречия друг друга.
  
   Но это не отпугнуло ее. Танрэй словно помешалась на придуманном ею синтетическом языке. Он был необычен еще и тем, что создательница старалась отталкиваться не столько от правил древнеорийского образования лексем, сколько от сочетания звука и смысла рассматриваемого слова. Она учитывала и способы произношения слов племенем кхаркхи, но это было не главным. Ей хотелось найти такие звуки, чтобы они своим сочетанием уже намекали на то, что означает слово. В какой-то мере адаптолингву можно было назвать звукописью. Но в том-то все и дело, что самым сложным здесь было найти такое звучание, чтобы оно одинаково легко ассоциировалось с тем или иным предметом как в понимании ори, так и в представлении кхаркхи. И Танрэй пришлось поломать голову, хотя поначалу она пребывала в радужных надеждах, что все получится легко и просто.
   Хозяйка видела свою адаптолингву во сне, заговаривала о ней со всеми к месту и не к месту, а когда приехал Тессетен, чтобы забрать их с Оритана, то и вовсе потеряла сон, так не терпелось ей рассказать о своих достижениях и открытиях единственному человеку, который когда-то в нее поверил. Но, увы, у заросшего бородой по самые глаза северянина ни на что не хватало времени - даже на то, чтобы побриться. Сетен все обещал послушать и все откладывал их встречу, хотя (Нат знал это точно!) ему также не терпелось узнать, что вышло из подброшенной им идеи. Ведь он тогда всего лишь хотел защитить эту девчонку от нападок своей стервозной женушки.
   В Коорэалатану друг хозяина прилетел не в лучшем расположении духа, на "Сэхо" пустил к себе только Паскома и Ната, ни с кем не разговаривал больше суток после отплытия. А потом хозяйке в свою очередь стало не до адаптолингвы - ее страшно укачало, и она пролежала пластом на своей койке в каюте два дня, подскакивая лишь к умывальнику и жалобно постанывая. Наконец зелье, которое перед отбытием соорудил для всех Паском, стало действовать, и люди начали выбираться на свежий воздух, с удивлением замечая, что снаружи заметно потеплело.
   Многие собирались в общей каюте для развлечений и болтовни. Танрэй вышла туда в самый разгар чтения легенды о возвращении на Алу, услышав знакомый высокий голос, не изменяющийся с годами. Тессетен декламировал историю Тассатио и отчаянно зевал от скуки - впрочем, зевал не только он, но и остальные ори. В каюте находились почему-то только мужчины, по большей части гвардейцы, но были и тримагестр Солондан, и кулаптр Паском, и хозяин, а в уголочке посапывал подвыпивший по своему обыкновению созидатель Кронрэй. С появлением женщины все они оживились, но Танрэй было жаль тратить время на просиживание в закрытом помещении: она уже успела насладиться ароматом теплого морского воздуха и синевой горизонта. Однако гвардейцы и старикан-Солондан так упорно состязались в игре "угоди красотке", что ей было неудобно прерывать их и отказываться от бескорыстных ухаживаний.
   - Тьфу!
   Все замолкли и обернулись. Сетен, как ни в чем не бывало плюнув на пальцы, с невозмутимым видом перелистнул страницу книги и продолжил пытку декламацией. Зато Танрэй оставили в покое, и она быстро подсела поближе к нему.
   - Мне надо кое-что тебе рассказать, - воспользовавшись смысловой паузой между эпизодами, шепнула она.
   Он покосился на нее из-под выцветших соломенных косм:
   - Вот сейчас закончу - и расскажешь.
   - Да кто не знает эту историю?! Каждое Теснауто...
   - Закончу - и расскажешь. У господ гвардейцев гауптвахта за пьянку. Наказание назначил Паском - причем и мне тоже. Зато потом будет всё прекрасно.
   - Тебе тоже за пьянку?!
   - Угу. За их пьянку... Я у них теперь, оказывается, вместо мамы-кормилицы.
   Услышав перешептывание и заметив косые взгляды, бросаемые в него Сетеном, Паском улыбнулся и пропел:
Если из колодца ты, дружок,
Провалившись, выбраться не смог...
   И тогда все затосковавшие ори подхватили слова песенки, всем знакомой с младых ногтей:
Суетиться и не нужно понапрасну!
Просто через час иль пару лет
Там тебя найдут - сомнений нет!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
Если же, дружок, в большой мороз
Отморозил уши ты и нос,
Растирать их не спеши себе - напрасно!
Просто через несколько минут
Нос и уши сами отпадут...
И отныне будет в жизни все прекрасно!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
Если ты, дружок, три дня не ел,
А во сне краюху углядел,
Не стремись проснуться, парень, понапрасну!
Лучше ты скорей на тот кусок
Разевай пошире свой роток,
И отныне будет в жизни все прекрасно!
И отныне будет в жизни все прекрасно!

   - Ладно уж, довольно с вас! Ступайте, - смилостивился Паском, умудрившись заставить петь даже Танрэй, которая из-за отсутствия слуха и голоса всегда ненавидела это занятие.
   - Ну так ты выслушаешь меня? - наконец-то получив свободу, спросила она, ухватив Сетена под локоть.
   Он был в отличном расположении духа и охотно кивнул, хозяин же в страхе сбежал, даже не подыскав благовидного предлога для капитуляции: ему хватило хорового чтения и пения в общей каюте.
   Нат поплелся за хозяйкой и ее спутником на верхнюю палубу. Он чувствовал, что другу хозяина очень нравится то, что Танрэй теперь не только говорит с ним без боязни, но и касается его по собственному почину. Сетен не без сожаления усадил ее в кресло под навесом, совершенно не желая, чтобы она отпускала его руку. А она уже вовсю щебетала о своих разработках, даже не замечая, что он еще не успел усесться напротив.
   Нат валялся на досках палубы, нежась на солнышке, еще не ставшем таким горячим, каким впоследствии оно покажет себя близ экватора. Он слушал, как довольная собой хозяйка повествует о недавно изобретенном способе добиваться смыслового звучания, и прекрасно понимал, что даже если бы она сейчас просто считала от одного до ста и обратно, Тессетен слушал бы ее с тем же жадным вниманием, словно назавтра ему назначена казнь, и он видит Танрэй последний раз в жизни.
   Выговорившись, жена хозяина откинулась в плетеном кресле-качалке и радостно засмеялась, когда собеседник ее похвалил. А все-таки он слушал ее лекцию, потому что сделал несколько замечаний по делу и добавил:
   - Вскоре тебе придется учить не только народ кхаркхи. Через пару лет Кула-Ори сильно разрастется. В планах Паскома - перевезти туда еще много ори, причем не только из Эйсетти. Многие будут недоучками, много будет детей, которые и не начинали обучение. Все свалится на тебя. Мы сможем рассчитывать, что ты выдержишь?
   Она перестала смеяться и серьезно посмотрела ему в глаза. Теперь в ее взгляде не было страха или ненужного смущения. Она стала взрослой и обрела уверенность в своих силах, а сейчас казалось, что само присутствие одобрившего ее работу "самого главного цензора" сделало ее непобедимой в борьбе с предстоящими невзгодами. Да и он, сильно разочаровавшийся в жизни за последние несколько лет, немного сдвигал рядом с нею свою маску, снова становясь таким, каким помнил его Нат в ранней юности.
   - Я буду стараться, - сказала она. - В пределах моих знаний... Большего я не пообещаю...
   - А большего и не надо. Знаешь что... идем поболтаемся на палубе? Ты ведь все это время не выходила? - Сетен подмигнул.
   Танрэй закатила глаза, покачала головой, изображая, как ей было плохо, и охотно подала ему руку, принимая предложение прогуляться.
   - За основу графического выражения этого языка я хочу взять принципы нашего начертания, - продолжала хозяйка, заглядывая через борт и улыбаясь стайке дельфинов, решивших состязаться с "Сэхо" в скорости. - Только чтобы упростить, исключу наши дифтонги и трифтонги. Логичнее будет оставить знак, обозначающий или гласный, или слог - сочетание согласного и гласного...
   - Принципы нашего начертания - это ты об оранагари* над символами?
   - Да.
   ___________________________
   * Оранагари - непрерывная черта над сочетанием символов, указывающая конец одного слова или предложения и начало другого.
  
   - Думаю, это разумно.
   Танрэй обернулась, взглянула на него снизу вверх, как ученица на учителя:
   - Спасибо, что не махнул на меня рукой... Меня даже наставники отговаривали от этой темы, предлагали взять более разработанную кем-то, еще до меня. Но мне почему-то казалось, что если я так и сделаю, то подведу тебя...
   Нат встряхнулся. Она сама еще не понимает того, в чем разобрался Тессетен, ей кажется, что она испытывает удовольствие от его общества исключительно из-за схожести интересов, из-за того, что им невероятно легко друг с другом и говорить, и молчать. Но нет-нет, да нарочно оказывалась чуть ближе к нему, чем требовалось; и Сетен, бывало, наклонял к ней голову, чуть ли не касаясь - на грани фола! - губами ее пышных рыжих волос. Говорила все больше она, а он слушал и как-то странно менялся в лице. Однако, увлеченная беседой, Танрэй мало смотрела на спутника. Волк усмехнулся про себя: а жаль, она увидела бы интереснейшие метаморфозы... Правда, они, скорее всего, напугали бы ее не на шутку, ведь в эти мгновения рядом с хозяйкой шел совершенно другой человек, в ком не было ни капли сходства с ужасающей образиной хозяйского друга...
   Но всему есть предел. Однажды она по своему обыкновению разглядывала прозрачную воду, над которой парил "Сэхо" и, напуганная резко выпрыгнувшей почти в лицо летучей рыбой, отшатнулась, наткнувшись на Сетена. Он невольно поймал ее за талию, Танрэй растерянно замерла в его тесных объятиях, и оба попросту не знали, как повести себя, потому что одинаково ощутили то, что никак не должны были ощущать мужчина и женщина, у каждого из которых давно была своя семья. Тессетен вдруг словно опомнился, и это положило начало их дальнейшему отчуждению, в результате которого они пристали к берегам Рэйсатру изумительно равнодушными друг к другу людьми. Во всяком случае, равнодушными с внешней стороны. И причиной стала запомнившаяся Нату сцена пару дней спустя после их первого разговора.
   - У них странные взаимоотношения... - Сетен рассказывал о дикарях кхаркхи, насколько успел их узнать. Тот нелепый случай с прыгающей рыбой они оба негласно решили забыть и не объясняться. - Антропоиды прошли этап матриархата, сейчас у них острый кризис, когда их самцы еще слишком неуверенны в себе, чтобы не видеть в самке потенциального или даже открытого врага и не притеснять ее на уровне общественных устоев и даже религии.
   - Религии? Что это такое? - поинтересовалась Танрэй.
   - Как тебе объяснить... - он поглядел под ноги и улыбнулся, подыскивая ответ, ведь это словечко изобрел Паском для обозначения того, что делалось у дикарей на Рэйсатру. - Они считают, что все стихии мира действуют разрозненно друг от друга, непрестанно наблюдают за людьми и могут гневаться на членов племени за какие-то их проступки. И когда антропоиды их одушевляют, то называют их духами, покровительствующими той или иной стихии. Это духи-олицетворения. На них всегда можно и понадеяться, и спихнуть какие-то невзгоды.
   - Так что же, они не знают, а только выдумывают? Они не знают?!
   - Ну как же они могут знать, подумай сама: их век короток, прошлых воплощений они не помнят... Я даже не уверен в том, что их "куарт" развивается в таких условиях...
   Танрэй покачала головой:
   - Мне их жаль... Чтобы верить во что-то, надо знать все законы, а они выдумывают, подменяют... Ужасно...
   - Да, подменяют... Но, в принципе, это удобный подход к управлению теми, кто ниже в стае... то есть в племени...
   - Только не предлагай мне придумать еще и какую-нибудь адаптореги... рели... В общем, её!
   Они засмеялись.
   - Почему бы нет, - пошутил Сетен. - Главное - подкрепить этот ритуал кровавой жерт...
   Он вдруг замер, словно чем-то осененный. Танрэй изумленно посмотрела на него, настолько внезапно он осекся на полуслове: его будто не стало рядом.
   - Что такое?
   - А? Нет, ничего такого. Знаешь, а ты покажи мне, сможешь ли ты защититься в джунглях в случае чего. Это опасное место, и там надо держать ухо востро.
   - Но там ведь есть город, а джунгли далеко! - пыталась возразить она, однако Сетен снова затащил ее наверх, на большую свободную площадку, где при желании могли бы без тесноты собраться все многочисленные пассажиры "Сэхо".
   - Это только так кажется. Тебя ведь учил чему-то Паском?
   Танрэй опустила глаза:
   - Ну да... чему-то учил...
   - Тогда стой тут и готовься!
   - К чему?
   - Я твой противник. Я твой смертельный враг. Одна твоя оплошность, и я тебя уничтожу. Будь серьезна, отбивайся в полную силу! Останови меня, Танрэй! - его глаза искрились рождением очередной странной идеи.
   Нат подбежал поближе и присел возле связки канатов. Он видел, как просто ей далась связь со стихиями - то, что раньше она делала с трудом, жалуясь, будто неспособна сосредоточиться. А Сетен уже бежал на нее в своем мороке, вызывая оторопь уже одним своим видом. Мало кто останется невозмутимым при виде громадного золотистого тура с нацеленными на жертву рогами. Танрэй одновременно сделала перед собой преграду и отпустила ему навстречу сбивающий с ног поток воздуха, развернувшегося из тугого клубка ветра, что родился между ее ладонями всего миг назад. Она еще не умела скрывать свои действия.
   Тессетен не успел начать защищаться, когда летевший в него ураган распался по пути, и лишь легкий бриз смахнул с его лица остатки бычьей гримасы.
   Люди стояли друг против друга и изумленно переглядывались. Только для волка тут не было ничего удивительного: все это он понял еще в их первую встречу на ступенях портала Новой Волны.
   - Ну... - она смущенно втянула голову в плечи и растянула губы в попытке улыбнуться, - я не слишком способная ученица у Паскома...
   - Стой!
   Сетен отступил на шаг и что было силы запустил в нее то, что звалось волной смерти. Это было от отчаяния: друг хозяина наконец тоже все понял.
   Волна вдребезги разбила зыбкую преграду Танрэй, а дальше развеялась сама, не коснувшись хозяйки.
   - Зимы и метели! - прошептал Сетен. - Пропади оно всё... - и едва ли не простонал: - Ну и за что это нам?!
   - Что случилось? - встревожилась Танрэй.
   - Отойди! - буркнул тот, промчался мимо и снова заперся в своей каюте.
   А потом пошел тот разлад. Изо всех сил сопротивляясь, Сетен строил баррикады, чтобы не переступить запретную черту, за которой, возможно, для них двоих, истинных попутчиков, простиралось царство великого земного счастья и прочие радости жизни. Но уж кому, как не циникам и пессимистам вроде него, знать, что вход в чертоги земных наслаждений для одних - это выход во владения боли и несчастий для других. И двери, ведущие в неведомую страну, старательно загораживались подручным хламом - от ничего не значащих холодных острот до откровенно язвительных и не заслуженных ею подначек, тем более обидных, что Танрэй не видела их скрытого смысла. Он только что был спокоен - и вдруг ни с того ни с сего одергивает ее, а затем уходит. И это было так похоже на Ормону, что бедная жена хозяина начинала его ненавидеть, перебирая в мыслях самые оскорбительные прозвища. Но сердце у нее было отходчивым, и в следующий раз они встречались, как ни в чем не бывало, за пустым разговором или обсуждением все той же адаптолингвы. Он просто перестал подпускать ее ближе, не давал касаться даже одежды, пресекал лишние, с его точки зрения, разговоры.
   Волк отлично понимал Тессетена. Однако понимать - не всегда значит одобрять.
   - Я до последнего надеялся, что это неправда! - услышал он однажды краем чуткого уха разговор Сетена с кулаптром Паскомом - да и от кого бы им таиться? Не от пса же! - Как может быть такое, Учитель?
   - А ты подумай сам, - ответил ему бывший духовный советник. - Вспомни о том, что получил от отца в шестнадцать...
   - Если это означает то, о чем я думаю, то мир перевернулся вверх тормашками...
   - А неужели ты это только что заметил, мой бедный, бедный ученик?
   Нат вздохнул. Да, мир перевернулся. И это придется просто принять: они ведь не дикари-кхаркхи, чтобы взваливать свою вину на неведомые олицетворения стихий...
  
* * *
  
   Суша тянулась по левому борту непрекращающейся зеленой полосой на горизонте. "Сэхо" входил в небольшую бухту, образованную внутри океанского залива: здесь полуостров Экоэро - Земля Болот - сливался с южной частью материка Рэйсатру. К востоку бухта превращалась в дельту большой реки - здесь ее называли Кула-Шри, и севернее, где река после ливней реже, чем где бы то ни было, создавала наводнения, на ней стоял город Кула-Ори.
   Полуостров Экоэро был почти единственным участком континента, где на поверхность выходили древнейшие породы праматерика, существовавшего еще в те времена, когда на планете не было ничего живого. Это позже, в результате бесконечных преобразований в земной коре гигантская суша начала где-то дробиться, где-то сминаться в горы, в океанах зарождались глубочайшие разломы и подводные хребты, вулканы и бездонные впадины.
   Но сам полуостров геологов-ори не устроил по многим причинам, и они порекомендовали для расселения материковую часть Рэйсатру, несмотря на то, что и здесь из-за близости гор было сейсмически неспокойно, а климат подчинялся веянию муссонных ветров. Лето тут было невыносимо влажным и жарким, и тогда казалось, что на землю опустилось облако пара. Однако сюда не засматривались аринорцы, физиологически не переносившие жару. А чтобы у них не было соблазна разрушить поселение врагов, ори строили свои дома совершенно в другом стиле, чем это делалось на Оритане и Ариноре. Здесь все постройки имели углы, как у хижин аборигенов. Кроме того, Кула-Ори строился так, чтобы органично влиться в природный ландшафт, и деревья вырубались очень редко, словно из благодарности скрывая в зелени крыши новых домов. Словом, джунгли оказались отличным укрытием для эмигрантов.
   А климат... К нему южане почему-то быстро привыкали, но теряли способность переносить холода. Паском говорил, что в незапамятные времена, еще до рокового Сдвига, такая погода стояла на большей части Оритана, вот почему генетическая память его жителей так легко поддалась на провокацию. Ори были людьми тепла, любимцами Саэто.
   Близ дельты в бухте виднелось множество островков, обжитых разноцветными птицами и какими-то бестиями удивительного облика, а в акватории вокруг этих кусочков суши сверкали чешуей на ярком солнце подводные обитатели, сбиваясь в стаи на радость пернатым морским охотникам.
   Пассажиры высыпали на палубу и, гомоня, с восторгом разглядывали все это великолепие.
   Нечто напоминающее маяк высилось посреди каменной гряды на берегу, а странноватое четырехугольное здание - многие вообще впервые видели такую архитектуру и дивились ее нелепости - и причал были окружены высокими густолиственными деревьями, ветви и стволы которых оплетались непонятного назначения канатами.
   "Сэхо" подобрался к причалу. Команда выбросила сходни и забегала между пристанью и трюмом.
   Щурясь на солнце, Ал поглядел в бинокль и увидел на дороге, проложенной прямо посреди лесного массива, целую вереницу грузовых машин. Многие доставили сюда диппендеоре, и неодушевленные пока гиганты лежали в своих ящиках.
   Воздух трепетал от избытка солнца, от головокружительных ароматов вечного лета, от непривычных уху звуков - визга, писка, стрекота, трелей, плеска волны и шипения мелкой гальки, катающейся по камням.
   Ал поднял ручную кладь и взглянул на жену. Та, кажется, пребывала в замешательстве. От многодневных прогулок под солнцем ее волосы и брови заметно выцвели, а веснушки, наоборот, потемнели и, кажется, их стало вдвое больше. Словно густой румянец, они выступили на скулах, крыльях носа и щеках, здорово опрощая лицо Танрэй, в другое время очень милое и нежное. Сейчас оно напоминало скорлупу перепелиного яйца и совсем не нравилось Алу, привыкшему к утонченности женщин-ори, которые следили за собой всегда и повсюду.
   - Идем? - спросил он, отделываясь от неприятных сравнений и думая о том, что увидит сейчас безукоризненную Ормону с ее бархатным загаром, упругими мышцами и прекрасной кожей и ему нечего будет противопоставить ей в собственных глазах. Ведь жена всю поездку чирикала о своей адаптолингве и скакала под открытым солнцем на соленом морском ветру. Ерунда, конечно, но Ал слишком хорошо помнил язвительные манеры жены Сетена, любившей поддеть и крупно, и по мелочи, а ее мнение для него отчего-то было небезразлично. Даже в таком пустяковом вопросе, как внешность. - Ты займешься вещами на берегу, не то что-нибудь разгрохают или забудут - с них станется...
   Танрэй лишь кивнула, и они спустились на берег. "Канаты" на деревьях оказались растениями - лианами. Такие не росли даже в экзотических садах на Оритане...
   Навстречу им шла Ормона, однако та, кажется, мало интересовалась ими и высматривала мужа. Да, Ал не ошибся в своих ожиданиях: она стала еще обольстительнее, чем четыре года назад, хотя носила самую простую рабочую одежду на мужской манер и не слишком возилась с прической, забирая волосы в хвост на затылке. За нею ковылял коротконогий, улыбающийся во весь рот абориген. При виде нее гвардеец Дрэян так и замер, будто молнией пораженный, но женщина прошла мимо, а губы ее покривила презрительная усмешка, и Ал услышал:
   - Все-таки он приволок с собой этих габ-шостеров!
   - Пусть не иссякнет солнце в твоем сердце, Ормона! - первым поприветствовал, приобняв ее, Ал.
   - Да будет "куарт" наш един, - отрывисто бросила она, явно стремясь к кораблю, и лишь нелепый вид перезагоравшей Танрэй чуть отвлек ее и заставил насмешливо улыбнуться. - Ишвар, найди для атме Танрэй свежей сметаны, ей необходимо привести себя в порядок.
   Абориген раскланялся и куда-то убежал.
   Тут на палубе наконец-то объявился Тессетен и, забыв о приезжих, Ормона взбежала по сходням.
   - А-а-а, родная моя! - воскликнул он, обнимая жену. - Давно ждете нас?
   - Вы могли бы и поторопиться, - прошептала она, нежно оглаживая его лицо, словно им можно было любоваться. - Освобождайте судно. Пора поднимать диппендеоре, иначе мы будем разгружать трюм до ночи.
   И Ормона на глазах у проходивших мимо семей эмигрантов впилась поцелуем в его губы, словно он был сосудом с живой водой, а она - бродягой, целый день изнывавшим от жажды в пустыне. Ей было плевать на чье-то мнение, она была здесь безраздельной хозяйкой. Краем глаза Ал заметил, что Танрэй согнав с лица неприязненную гримаску, поспешно отвернулась и стала составлять брошенные как попало вещи.
   Какая-то крикливая женщина требовала обращаться с ее скарбом аккуратнее и не разбить при перевозке какую-то невероятно дорогую вазу:
   - И не вздумайте поручить ее этим железным болванам!
   Ормону это допекло, она оставила Сетена и что-то шепнула скандалистке на ухо. Ту словно ветром сдуло со сходней.
   - Идем, надо работать! - красавица взяла мужа за руку, указывая на машины с диппендеоре.
   - Подожди, Ормона, - Тессетен высвободился. - Я хочу взглянуть, что они там понаделали... Может, уже и работать не с чем?
   Кто-то из проходивших мимо ахнул. Ормона раздраженно сверкнула глазами, и супруги разошлись в разные стороны: он вернулся на "Сэхо", она подошла к Алу и Танрэй.
   - Атме, атме!
   Ал только собрался затолкнуть большой тюк в грузоприемник машины, как тихий вскрик жены заставил его обернуться.
   Возле Танрэй, подобострастно улыбаясь во весь рот, стоял ормонин дикарь с керамической чашкой в руках.
   - Антропоид принес тебе сметану, - пояснила Ормона. - Тебе стоит намазаться от ожогов. Не бойся его, он кусается редко и не больно.
   - Почему ты и он назвали меня "душенькой"?
   - Хах! Ну куда ты денешься от всеслышащего языковеда! Я так и знала, что ты зацепишься за это словечко! Антропоиды не могут произнести слово "атмереро", у них коряво устроены глотки. Ну что ж, "душенька" на современном ори* в его исполнении звучит, по меньшей мере, забавно.
   ___________________________________
   * ..."на современном ори" - более поздний язык жителей Оритана имел тенденцию к упрощению. Так, например, сложные слова древнего языка "коэразиоре" (сердце), "атмереро" (душа), "моэнарториито" (смерть) упростились до - соответственно - "коорэ", "атме", "моэна", приняв при этом несколько уменьшительный смысловой оттенок.
  
   - Скоро вопрос коммуникации решится, - важно заявила Танрэй.
   Ал почувствовал себя неуютно из-за самонадеянности жены и глупой ситуации, которой, конечно же, не преминет сейчас воспользоваться эта красивая язва. Но та лишь окинула их своим неповторимым взором и повела плечом:
   - "Коммуникации"? Ну-ну... Видимо, придется за тобой присмотреть, дорогая. Если ты произнесешь это слово в присутствии антропоидов, они начисто лишатся дара речи, и тогда вся твоя работа насмарку.
   Ее вниманием снова завладел Сетен, перегнувшийся через нижний борт корабля:
   - Да, господа ученые, вы расстарались! Господин Солондан, всю лабораторию вывезли или осталось чего? Я все переживал, что вы забудете в Эйсетти семена подсолнечника - даже ночами не спал, тримагестр! А не забыли! Три мешка! Молодцы!
   Старый брюзга только отмахнулся. Вместе с созидателем Кронрэем они остались дожидаться возвращения машин, а студенты и подчиненные окружали их небольшой стайкой, похожие на растерянных птенцов. Всем было жарко, все устали от долгого плавания.
   - Латука насажаем целую поляну! - всё восторгался Сетен, спускаясь на пристань. - Заживем, зима меня покарай!
   Убедившись, что супруг наконец-то освободился, Ормона поджала губы и залезла в одну из машин - ту, которую грузили Ал, Танрэй и дикарь Ишвар. На секунду Алу показалось, что она решила вздремнуть, пока позади них из ящика не поднялся полуробот - гигант-диппендеоре. Танрэй вздрогнула и невольно попятилась с его дороги.
   Не обратив на нее внимания, "кадавр" смешно раскорячился в поклоне перед Алом, возвышаясь над машиной, а затем в три приема перекидал в грузовик оставшуюся ношу. Сетен помахал ему рукой, и, что-то глухо пророкотав в ответ, диппендеоре погромыхал ему навстречу.
   - Абсмрхын крранчххи пакхреч рыррчкхан гу! - рявкнули возле Ала и Танрэй.
   Это был еще один дикарь-кхаркхи. Глаза у жены от испуга размером стали как у глубоководного кальмара.
   - Ты, сестренка, привыкай и не пугайся, - снисходительно посоветовал Сетен, уже собираясь вскочить в машину к жене. - Того красавца зовут Ишвар, он у Ормоны на подхвате, а этого - Мэхах. Сдается мне, Мэхах приветствует тебя, - экономист похлопал ближайшего дикаря по щеке: - Абсмархын, абсмархын.
   - Ну и язык... - пробормотал Ал, наблюдая, как невесть откуда взявшийся Нат втирается между хозяйкой и дикарями и ненавязчиво отодвигает их от нее.
   - Тебе, Ал, как минимум теперь придется оставить свои аристократические замашки, - прорычал водимый Ормоной полуробот, складывая мощные руки на груди и нависая над ними.
   За разгрузившимся диппендеоре шел Паском. Он всмотрелся в одного из дикарей - кажется, в Ишвара, но Ал еще не различал этих коротконогих антропоидов, - и внезапно сообщил:
   - Господа ори и все присутствующие! Хочу вновь представить вам Атембизе, ученика Ала, исчезнувшего с Оритана пятьсот лет назад!
   Все замерли, даже Тессетен завис, стоя одной ногой на ступеньке машины. Паском указывал на того, который постоянно сопровождал Ормону.
   - Ишвар - это новое воплощение "куарт" северянина Эт-Эмбизэ, более известного на Оритане как Атембизе. Кронрэй, вам, думаю, будет небезынтересно пообщаться с бывшим коллегой - архитектором Коорэалатаны!
   Чувствуя на себе необъяснимое внимание, Ишвар смущенно улыбнулся.
   Тессетен развернулся на подножке машины и спрыгнул обратно на землю:
   - Атембизе погиб в том катаклизме, так ведь?
   - Да, мальчик мой. Пытаясь спасти тебя.
   - Ала, - машинально открестился Сетен, а потом, опомнившись, кивнул в ответ на тонкую улыбку кулаптра. - Вот где он скрывался все это время... Ему не повезло больше, чем всем нам... Но за что? Приветствую тебя, Атембизе. Рад видеть тебя через столько воплощений!
   - Сетен! - пророкотал "кадавр" Ормоны, подбочениваясь. - Долго будешь болтать?
   Экономист взобрался в кабину к неподвижной жене и, усевшись рядом в кресле, замер с прикрытыми глазами. Через пару минут из ящика поднялся второй диппендеоре.
   - Ал, Атембизе - это правда Ишвар? - удивленно спросила мужа Танрэй.
   Тот беззаботно передернул плечами и так же, шепотом, ответил:
   - Откуда мне знать, солнышко? Я же не Помнящий! Да и какая теперь разница - он ведь тоже ничего не помнит... Он дикарь... Но коли уж Паском так уверен...
   Тем временем полуроботы, присоединившиеся к Ормоне и Тессетену, шустро разгрузили судно. Их уже невозможно было отличить одного от другого.
   - Может быть, пешком пойдем? - спросил Ала кулаптр.
   - Я тоже хотел это предложить.
   Ворчливый тримагестр Солондан возроптал, кляня солнце и сумасшедших соотечественников. Ему отчаянно не хотелось ковылять на своих двоих, пусть даже налегке. А Танрэй - та вообще не пожелала отдать кому-то свой чемоданчик, набитый записями и книгами. Когда к ней подошел чей-то диппендеоре и протянул свою лапищу, жена Ала, такая маленькая по сравнению с этим полуискусственным чудовищем, прижала к себе свою ношу и помотала головой. "Кадавр" хохотнул, поднял ее, как пушинку, вместе с чемоданом и, перекинув через плечо, загрохотал по дороге, преследуемый Натом.
   - Ормона! Прекрати! - вопила Танрэй, смешно болтая ногами в воздухе. - Поставь меня на поверхность планеты!
   Но вместо этого другой полуробот ухватил Ала и последовал за первым, едва не обстучав гениальной головой астрофизика все попутные деревья. Нат раззадорился и прыгал от одного "кадавра" к другому, покусывая их за пятки, а за ними потянулась вереница грузовиков, отряда диппендеоре и оставшихся пешими людей...
  
* * *
  
   Ал проснулся с улыбкой и долго лежал, вспоминая навеянные подробным ярким сном события двухлетней давности.
   Он не верил в искусственный язык Танрэй, однако тот неожиданно заработал, придясь по душе и ори-переселенцам, и кхаркхи. В нем не было красоты аллийских созвучий, не было той неповторимой напевности, которой так гордятся ори и аринорцы, но адаптолингва оказалась наречием гибким и доступным, постоянно развиваясь. Танрэй сама как будто все время постигала собственное детище, обнаруживая в нем все новые и новые законы, а детище зажило своей собственной жизнью. Она даже писала на адаптолингве песни и сама же их напевала, смеша отсутствием слуха даже Ишвара, который оставил в покое Ормону и стал ходить хвостиком то за ней, то за Алом, то за Сетеном.
   - Не пой! - простонал однажды Ал. - Ты не умеешь!
   - Но я же не запрещаю тебе выращивать брюкву, - парировала жена, - хотя ты тоже не умеешь.
   А не так давно Паском сообщил ученику, что через год-полтора намерен вернуться на Оритан за новой партией переселенцев. Кулаптр сказал, что руководить жизнью города придется Алу и Ормоне, поскольку Тессетен полетит с ним. Это значило, что поездка обещает быть опасной. Паском отчего-то берег Ала, но не церемонился с Тессетеном - так было всегда. Вот и теперь он пригласил с собой не ученика, а того, кем вечно затыкал все бреши. Алу было немного обидно, однако перспектива "побыть за старшего" оказалась соблазнительной.
   Тут он заметил, что Танрэй рядом, в постели, нет, и оттого проснулся окончательно. Кроме него, в спальне не было ни души, а из-под кровати высовывалась длинная раскрытая коробка, в которой Ал так небрежно привез сюда отцовский меч-подделку.
   Ал зажег ночник - коробка была пуста.
   - Танрэй!
   Пусть все уверяют, будто в черте города безопасно, но Ал не раз видел по вечерам бегающих по улицам шакалов, трусливо удиравших при виде Ната - а уж седой бродяга обожал гонять незваных четвероногих гостей всех видов и размеров.
   Ал набросил рубашку, натянул легкие штаны из хлопка и босиком выскочил во двор. Озлобленные москиты накинулись на него звенящей стаей.
   Из-за постройки доносился смех жены. Стараясь не шуметь, он разогнал кровососущих тварей, прокрался по террасе и, выглянув из-за штакетника, увидел на скамейке у пруда Танрэй. Лягушки и сверчки здесь заливались громче, луна отражалась в черной воде. Жена сидела, поджав одну ногу и положив щеку на коленку, а у коленки другой вертела за рукоятку воткнутый в песок меч. Хуже всего, что рядом с ней кто-то был, и разглядеть его с этого ракурса Алу не удавалось. Но с кем-то ведь она разговаривала! Он прислушался.
   - Удивительно, - смеялась она, - мне помогла тогда Ормона. Я не знаю, почему она меня ненавидит, но тогда она мне очень помогла. Входила к нам на занятия и слушала, а потом, когда урок заканчивался и люди уходили, поднимала меня на смех, показывая, в каких случаях можно поломать язык и где вообще ничего нельзя понять из-за нагромождения условий. Я исправляла - она всегда попадала в точку, это были самые слабые места в структуре. И в конце концов она просто перестала приходить... Знаешь, так странно - чувствовать, что ты что-то делаешь не зря... Я в детстве стеснялась, если меня хвалили. Мне всегда казалось, что это незаслуженно... И сейчас иногда...
   Ал не выдержал. Ему захотелось узнать, с кем же все-таки любезничает жена посреди ночи. Он мог бы подумать, что это Тессетен, поскольку они с Танрэй часто встречались поболтать о том, о сем, но это всегда было в присутствии Ала или хотя бы с его ведома, да и к тому же вместо моложавого тенора Сетена жене отвечала тишина.
   - Танрэй!
   - Я сейчас! - сказала она кому-то, вскочила и побежала к террасе. - Ал! Наконец-то я вас познакомлю! Он почему-то не хотел делать это нарочно, но...
   Танрэй даже выпустила его руку и замерла от огорчения. Пока она тащила мужа к пруду, скамейка опустела.
   - Ты о ком? - стараясь не выказывать подозрения, спросил Ал.
   - Это Немой, - вздохнула она. - Я так называю его. Он из старожилов города, кажется...
   - Немой? Не слышал о таком...
   - Он иногда приходил, я разрешала ему полежать в траве у пруда, когда рисовала, потом мы начали общаться... Я начала. Он немой, правда немой. Но все слышит и иногда отвечает - жестами...
   - А меч тебе зачем? - он отобрал оружие.
   - Иногда Немой показывает мне приемы обороны с мечом. Ал! Ну перестань, я познакомлю вас в другой раз. Может, он просто опасается, что ты неправильно все поймешь, но на самом деле...
   Правильно опасается! Ал кашлянул. Тут к ним лениво, вразвалочку, вышел Нат и зевнул, вопросительно поглядев сначала на хозяина, потом на хозяйку - чего не спите?
   - Дрыхнешь? Ты бы лучше хозяйку свою охранял!
   Волк с удивлением дернул ухом: а я что делаю?
   Гм... Немой... Надо разузнать у жителей про этого немого Немого. Что за таинственные вещи происходят на земле муссонов и вечного лета?..
  
  
Глава двенадцатая, описывающая полтора года из жизни Фирэ
  
   - Своим "куарт", прожившим на этой земле сотни и сотни воплощений, я клянусь защищать Оритан, пока тот, кому дана эта клятва, не вернет ее мне и не освободит меня...
   Юный кулаптр был проверен войною сразу же по прибытии их части на Полуостров Крушения. Все здесь было разрушено, на открытых участках нередко встречались остовы сбитых орэмашин, горящая наземная техника, руины каких-то, уже неузнаваемых, построек.
   Аллийская легенда гласила, что на этом полуострове разбилась последняя партия эмигрантов с Алы. Здесь почти не селились, разве что последние лет пятьсот, когда людей стало с избытком и появилась необходимость обживать новые территории и расширять производство. Местные ори не отличались хорошим здоровьем и рано умирали от неизлечимых болезней, годами подтачивавших организм.
   Это было дурное место, дурное по представлениям многих - спросить хоть простака-земледельца, хоть ученого-геолога. В коре полуострова миллионами лет копились токсичные вещества, а после катаклизма они получили выход на поверхность и стали отравлять все живое. В горной части полуострова находили залежи радиоактивного сырья, которое тоже приспособились добывать в последние столетия. Разумеется, не с человеколюбивыми намерениями.
   Едва часть, к которой приписали Фирэ, высадилась в западной локации Полуострова, поднялась тревога и взвыли сирены, оповещающие о налете северян.
   В воздух поднялось множество орэмашин с красными полосами по борту, а на земле в действие привели стационарные орудия.
   - Третий за сегодня! - крикнул какой-то офицер кулаптру Диусоэро.
   Новобранцев загнали в глубокую траншею, вырытую в мерзлой глине и заполненную водой вперемешку с мелким крошевом льда. Со всех сторон что-то орали, в воздухе стоял визг, рвались снаряды и выли моторы орэмашин, отчего Фирэ был совершенно сбит с толку и только выискивал взглядом Диусоэро, чтобы не пропустить его приказов.
   - Где кулаптры? - заорали откуда-то со стороны лагеря. - Кулаптров сюда!
   - Не отставай! - бросил юноше Диусоэро и кинулся на зов.
   Фирэ подумал, что кто-то ранен, схватил их с начальником инструменты и, высоко задирая увязающие в жидкой грязи ноги, побежал следом. Кости промерзли уже настолько, что протяжно ныли, а суставы крутило острой болью, точно у старика.
   Их завели в круглый замаскированный шатер с колченогим столом посередине и несколькими стульями. Стол был завален бумагами, и над ним столпились офицеры.
   - На пятнадцатом участке начинают дестабилизацию, - увидев целителей, вымолвил нестарый, но седой и морщинистый офицер - командир их части. - Нам велено присоединить силы. Он готов? - мужчина метнул короткий взгляд в сторону Фирэ.
   - Готов, господин Сьетторо, - ответил за юношу Диусоэро. - Мы готовы. Садитесь Фирэ, вот на тот стул. Садитесь и делайте то же самое, что буду делать я. Не думайте о постороннем - об этом позаботятся другие. И еще, - шепнул он усевшемуся Фирэ, - внимательно следите за действиями целителей северян!
   Сосредоточиться, сидя с закоченевшими и мокрыми выше колен ногами, было почти невозможно, однако Фирэ сумел последовать за старшим кулаптром в те места, которые Паском называл Междумирьем. Здесь стоило быть осторожными - в детстве Фирэ едва не застрял здесь, очутившись в полном мраке и не зная, как выбраться. Сколь бы Помнящим ты ни был, во вселенной бесконечного постижения всегда существует опасность столкнуться с коварным неведомым.
   Они с Диусоэро выскочили далеко за пределы физического мироздания. Здесь иначе вело себя время, а пространство стало понятием условным и даже неуместным. Изменять что-то во времени кулаптры не могли, "заказать" себе нужный временной отрезов - тоже. Зато отсюда получалась дестабилизация материальных тел, обитающих в их родном мире.
   Объект внезапно утрачивал связь с объективной реальностью. Сознание его путалось, и враг выходил из строя из-за "хронопатологического шока", как это называлось на сленге военных кулаптров.
   Весь мир в этом подпространстве выступал в виде взаимодействующих молекул, которые испускали - или не испускали - инфракрасное излучение. И это был всего лишь один из бесконечного множества способов восприятия вселенной.
   Фирэ и Диусоэро здесь тоже стали всего лишь набором молекул, способных разъединяться и соединяться в прежнем порядке, но самое главное - разъединять и собирать в ином порядке сущности противника, напавшего на лагерь.
   Но недаром перед погружением сюда старший кулаптр предупредил о враждебных целителях: не одни ори знали древние секреты боевых практик. Главной целью южан, чьи "дестабилизаторы" оставались на земле, было вычисление орэмашины с чужим целителем.
   Фирэ на мгновение раньше начальника почувствовал, что их нашли. Он подал знак, и Диусоэро приказал отходить в безопасную зону. Юноша едва вырвался из "колпака", в который его успели заключить кулаптры аринорцев, и с трудом восстановил помутившееся было сознание. Только хроношока ему и не хватало в первом же бою! Но на орэмашинах сидели не новички. Преследователи успели поставить на них с Диусоэро маячки, и теперь все молекулы, из которых состояли кулаптры-ори просто вопили врагам: "Мы здесь, мы здесь!" Еще немного - и обнаружат их физическое местонахождение.
   "За мной, Фирэ!" - потребовал Диусоэро, ощутив, что молодой напарник зачем-то остановился в одном из подпространств, которые в бегстве мелькали подобно бешеному калейдоскопу.
   Бывалый кулаптр спешил выйти в тело и покинуть шатер до того, как его сметут прямым попаданием ракеты.
   Фирэ знал другой способ - в незапамятные времена юношу познакомил с ним Учитель и отец, Ал, обожавший внезапные решения и непредсказуемые тактические ходы.
   "Явись!" - нацелившись на преследователей - тех было тоже двое - потребовал он.
   Это был Призыв, сопротивляться которому могли немногие, даже находясь в физической оболочке, а уж вне ее - тем паче. За те мгновения, пока они бились у него в коконе, Фирэ по связующим нитям успел отследить, какая из орэмашин переносит их физические тела, и мгновенно транслировал сведения начальнику.
   Диусоэро вернулся в привычный мир и тут же передал командиру Сьетторо известия от напарника. Три орудийных залпа разнесли летательный аппарат в клочья, и только после этого Фирэ смог освободиться от взаимного плена: "куарт" северян, чьи тела погибли в огне, отправились к Мировому Древу.
   На очнувшегося смотрели все, кто был в шатре, потом, уже после отмены тревоги, его повели в штаб, долго задавали различные вопросы, рылись в документах, в каких-то справках. Много позже, когда Фирэ и его начальник сдружились, Диусоэро признался, что больше всего переживал, не отберут ли у него такого перспективного помощника. Но юность Фирэ спасла их обоих: его сочли еще слишком неопытным для более горячих точек фронта и оставили на прежнем участке. Но и здесь убивать ему приходилось чаще, чем лечить.
   - А вас, господин Диусоэро, никогда не смущало то, как выглядят оттуда наши враги и наши соратники? - спросил однажды юноша.
   Усталый, страдающий от вынужденной хронической бессонницы, старший кулаптр поднял на него мутноватый взгляд. Распухшие веки давили на воспаленные до красноты глазные яблоки.
   - О чем ты?
   - Я вижу среди аринорцев немало хороших, светлых людей и вижу среди наших немало гнили... Мне все труднее убеждать себя, когда приходится уничтожать северян...
   - Не ляпни этого при военных! - предупредил Диусоэро и для острастки потряс пальцем перед его носом. - Я тоже все вижу, но ты запомни: у этих светлых ребят-северян есть приказ, и далеко не все они видят, как ты, и сомневаются тоже далеко не все - с их-то диктатором! Да, они такие же люди, как и мы, разве кто-то утверждал иное? Но уже много сотен лет эти люди холят и лелеют свою ненависть по отношению к нам. Отчего-то решив, что они избраннее остальных, аринорцы не оставили нам выбора, кроме как воевать...
   У Диусоэро была странность, к которой Фирэ привык не сразу. Задерганный своей страшной работой, старший кулаптр был очень подозрителен ко всем без исключения. Иногда он нарочно доверял двум-трем людям якобы секретную информацию, а потом следил, не узнают ли об этом непосвященные. И если сведения просачивались дальше, он прекращал всякое общение со всеми тремя, без разбора. По счастью, Фирэ эта участь миновала: начальник очень дорожил им как специалистом и старался погашать вспышки подозрительности в зародыше. В ответ Фирэ доверял ему самые сокровенные мысли.
   - Однажды я хотел отыскать своего Учителя и поговорить с ним о своих сомнениях, - признался юноша. - Еще до его отъезда с Оритана...
   - Ала?
   - Да, его...
   - Так в чем трудность?
   - Я не нашел Ала.
   Они помолчали, доедая скудный паек. Диусоэро отер рот и подбородок, стряхивая крошки:
   - Ала нетрудно было найти, он был очень известен в Эйсетти.
   - Это не так... Тот, на кого показал мне Дрэян, не был моим Учителем. Это долговязый ори с густыми черными волосами, несколько похожий с братом...
   - Ну да, он самый.
   - Это не Ал. Сами подумайте, кулаптр: мне ли не знать Ала из Эйсетти?
   Диусоэро усмехнулся и покивал.
   - Я спрашивал советника Паскома - его Учителя. Мне все время мерещилось, что настоящий Ал где-то поблизости от того, кого называли этим именем... Но он исчезал...
   - А что тебе сказал Паском?
   - Паском? - Фирэ хмыкнул. - Он спросил у меня совета, потому что сам уже был сбит с толку и не хотел запутать еще и меня. Сказал, что не знает точно, где мой Учитель - настоящий Ал... А мне очень нужно встретиться с ним наконец...
   - Да, этот момент всегда наступает у ори - рано или поздно они начинают разыскивать своего Учителя, свой меч, свою попутчицу...
   - Поскольку мой Учитель всегда был моим отцом, который передает по наследству меч, то думаю, что найдя Ала, я найду и свой меч...
   - Значит, нынешний Ал - это все-таки не Ал? - задумчиво пробормотал Диусоэро. - Тогда кто же он, нынешний?
   - Этого я не понял. Он какой-то... пустой... Его будто кто-то водит, как полуробота. Он очень силен - но именно той смертной мощью, какой наделены диппендеоре. Признаться, господин Диусоэро, мне было страшно рассматривать его даже издалека...
   - А что же его жена?
   - Ее я не видел. Но Танрэй тоже была поблизости, просто в тот раз мы не встретились. Дрэян предупредил, что она мало что помнит, и Паском сказал то же самое, а значит, говорить нам с ней было бы не о чем...
   Так пролетело еще полгода, и однажды Фирэ получил из дома прискорбное известие о смерти деда, господина Корэя. Из уважения к старинному роду юноше подписали увольнительную на три дня, и с тяжелым сердцем улетел он в Эйсетти.
  
* * *
  
   - Я не успел с ним попрощаться, - посетовал Фирэ, обнимая встретившую его маму.
   - Он очень часто думал о тебе в последнее время, мальчик, - сказала она, промокая слезы платком. - И все же это случилось так неожиданно...
   За прошедшие полтора года Эйсетти потускнел еще сильнее. Город будто бы угасал в смертельном недуге, и Фирэ подумал, что теперь самая прекрасная столица мира ничем не отличается от тех истерзанных "населенных пунктов", которые приходилось патрулировать их части по линии фронта. Такая же участь постигла и воздушный, многоступенчатый Рэйодэн - Небесный Град, уже многократно обстрелянный аринорцами...
   - Это правда, что теперь и наши прорвались к Ариноре?
   Отец хотел получить новости из первых рук.
   Мать дико взглянула на него и ушла в комнату для прощания, сжав челюсти почти до хруста. Фирэ нашел в себе силы лишь кивнуть. Он едва удержался от неуместного здесь вопроса - чувствует ли отец хоть что-то или ему все равно?
   Дед лежал в прозрачной сфере, где потом свершится кремация тела. Конечно, это был уже не дед: оболочка, к которой так привык в этой жизни Фирэ, оказалась удручающе пустой. Господин Корэй не пожелал даже остаться поблизости до приезда любимого внука. Наверное, он смертельно устал от нынешнего воплощения и при первой же возможности отправился к Древу, чтобы прийти в равновесие после всего пережитого. Много всякого насмотрелся он среди продажных коллег в Объединенном Ведомстве...
   Фирэ отер слезы. Когда рушится весь мир, странно плакать о конце одной жизни. Когда ты был свидетелем - и виновником! - стольких человеческих смертей, не черствеет ли сердце во имя спасения уязвимого разума?
   Но Фирэ вспоминал детство, вспоминал игры и беседы с дедушкой, и боль, сдавливая горло, выползала из глаз невыносимо жгучими слезами, душила и замораживала кровь, отчего ноги подгибались, словно ватные. Юноша и хотел бы с легкой душой произнести традиционную формулу прощания, но не мог, понимая, что ничего уже не будет так же, как прежде. На Оритане почти не осталось Помнящих, которые могли бы указать место нового рождения Корэя, а Фирэ почему-то заранее знал, что ему самому угадать это не под силу. Да и, в конце концов, дед может сгинуть так же, как сгинул "куарт" Атембизе - ученика Ала и друга Коорэ-Фирэ.
   - Он слышит нас? - шепнула мать.
   Юноша удрученно покачал головой, и она протяжно всхлипнула. Вошел отец, обнял Фирэ за плечи, проговорил:
   - Он хотел, чтобы я отдал тебе меч...
   Только сейчас в его голосе послышалось что-то, напоминающее печаль. Юноша отвернулся.
   - Возьми его с собой.
   - Я не могу. Это не моя вещь.
   Господин Кронодан бросил хмурый взгляд на вздрогнувшую жену, но ничего в связи с этим не сказал.
   - Передашь своему братцу, - коротко отрезал он, поразмышляв, и ушел к себе.
   Два дня к ним шли и шли сослуживцы деда и соседи. Фирэ смотрел и дивился, ведь еще полтора года назад люди не были так понятны ему, как теперь. Никто уже не мог скрыть истинного себя в глазах молодого кулаптра, и подлость, жадность, лицемерие сильнее всего выдавали себя под благопристойными масками.
   "Это я стал хуже настолько, что теперь вижу все, как на ладони, или же просто пелена спала с глаз?" - гадал юноша, разглядывая посетителей. Ему хотелось в одиночестве посидеть рядом с капсулой, но за эти дни не выдалось и часа, когда в доме не было бы посторонних.
   А с заходом солнца стеклянная сфера вспыхнула. Внутри нее разлилось голубовато-серебристое пламя, испепеляющее все в считанные секунды, и когда огонь погас, в капсуле не осталось ни песчинки.
   Потомки аллийцев издревле считали, что если уж ты уходишь, то негоже оставлять после себя любой сор, чем бы тот ни являлся. Это полудикие племена антропоидов хоронят своих сородичей в земле, а ори и аринорцы поступали так только с домашними животными. Плоть от плоти этой планеты должна была снова воссоединиться с нею. Потомки людей, прилетевших с Алы, не пожелали отмечаться в Убежище органическими останками собственных тел: "Пусть нас судят по нашим деяниям, а не по костям", - говорили в древности, воздвигая великие сооружения на приютившей их земле. На двух континентах - оплоте цивилизации - не существовало кладбищ. О "куарт" Взошедших напоминали громадные статуи и церемония почитания их во время праздника Теснауто - исключением были только Ал и Танрэй, которым не довелось Взойти, но которые остались живой легендой в памяти ори. Остальное сгорало в священном пламени белой Волчьей звезды. Рождаясь вновь, древний дух, атмереро, мог влиять на молекулярные цепочки формирующегося физического тела и тысячелетиями приходить на землю в одном и том же облике. И только после Раскола многие "куарт" стали ущербными и лишились этой способности...
   Посидев на ассендо под звездным небом - из-за постоянных землетрясений родители давно уже не поднимались наверх и не составили ему компанию в этот раз, - Фирэ подумал, что напоследок надо навестить Саэти. Не лучший повод, но очень хотелось ее увидеть после полутора лет разлуки, горечь которой ненадолго прогоняли только их письма друг другу.
  
* * *
  
   Он думал идти к интернату, а Саэти ждала его на старых качелях в парке, через который он всегда бегал к ней в прошлом.
   - Я не решилась прийти, - сказала она, обнимая Фирэ за шею и щекоча дыханием ухо. - Сочувствую тебе. Он был хорошим человеком, и он вернется...
   - Может быть, именно поэтому как раз наоборот - не захочет? - с горечью бросил юноша: с кем еще ему было делиться своими опасениями?
   Саэти стала уже совсем взрослой. Расставание с попутчиком прогнало остатки ее детства навсегда, и сквозь прежнюю улыбку сквозила новая печаль зрелой женщины, знавшей муки утрат и лишений. Саэти так напомнила ему мать, когда та втайне от отца показывала меч деда, что гнев опять опутал сердце Фирэ, призывая отомстить кому-то неведомому и во всем виновному.
   - Когда тебе надо будет назад?
   - Завтра, - ответил Фирэ. - Утром я должен вылететь назад...
   Саэти вдруг снова прижалась к нему, беззащитно сцепив руки перед грудью и пряча лицо в складках его плаща.
   - Давай уедем, Коорэ! Папа говорит, что вот-вот сюда прилетят наши с Рэйсатру, чтобы забрать желающих эмигрировать... Ты мог бы пока не...
   - Подожди, подожди! Саэти, подожди! - взмолился он. - Я не могу. Я дал клятву, и это очень серьезно.
   Девушка безвольно обмякла в его руках:
   - Зачем? - прошептала она. - Зачем ты связал свою атмереро столькими страшными клятвами? Что тебе Оритан и Аринора? Два куска льда, из-за которых схватилась горстка сумасшедших... Если бы ты еще хотя бы клялся на наследном мече, призвал бы его в свидетели... А так ты калечишь свою атмереро, Коорэ!
   - Ты же знаешь, что его у меня нет...
   - Они не имели права требовать с тебя слово доблести без свидетельства аллийского меча! Не имели!
   - Мне скоро будет восемнадцать, всего через несколько месяцев - это время выбора Пути, и я попрошу, чтобы Диусоэро вернул мне мою клятву - тогда мы с тобой уедем к брату.
   Скрип карусели заставил их вздрогнуть. Фирэ оглянулся, Саэти тоже вгляделась в темноту.
   Два золотистых огонька светили из ближних кустов, а небольшая, похожая на чашу колыбелька аттракциона тяжело покачивалась на заржавевших креплениях.
   - Кто здесь? - крикнул Фирэ.
   Огоньки потухли. Темный силуэт крупного хищника мелькнул поперек аллеи. Хрустя валежником, зверь скрылся в ночи.
   - Кажется, это волк Ала, - сказал юноша. - В день нашего с тобой знакомства он бегал за нами с Дрэяном... Я хорошо это помню...
   - Но ведь все они уехали, а этот волк - черный! - возразила Саэти.
   - Ночью все волки черны, - усмехнулся он, хотя ему было неприятно, что какой-то бродячий зверь все время кружил возле Саэти, пока та была в парке одна. - Идем, провожу тебя домой.
   Фирэ не удержался и поцеловал ее в губы. Саэти ответила с отчаянной страстью, бормоча что-то о страшной клятве и отъезде с Оритана. Она, кажется, уже сама не понимала с перепугу, что несет, а он уже забыл, когда в последний раз видел в той мясорубке столь же чистый "куарт".
   Они взялись за руки, потом обнялись и пошли к старому котловану, провожаемые парой внимательных золотистых глаз черной волчицы. Зверь бежал за ними до самого интерната, где жила Саэти.
  
  
Глава тринадцатая, доказывающая, что противоположности иногда сходятся
  
   - Пусть о вас думают только хорошее, - провожая посетителей, устало кивнула Ормона. - Если им это удастся, первыми, кто об этом узнает, будете вы...
   Мужчины слегка поклонились и вышли из комнаты.
   Она поморщилась. Дурнота не проходила, как всегда в таких случаях...
   Удастся... Хорошо, если им удастся просто унести ноги с Оритана, особенно мужу - с его-то аринорской физиономией, учитывая, что там сейчас творится. Ормона была категорически против этой поездки Паскома и Тессетена: она терпеть не могла, когда кто-то из близких дразнил судьбу. Тем более Сетен, на роду у которого была написана насильственная гибель. Чего только ни приходилось ей делать, чтобы несчастья обходили его стороной - никто не узнает, а сам он - тем более. Но когда они так далеко, ее везучести на них просто не хватает, не хватает!
   Она тяжело села в кресло. Болело все, что только могло болеть. Этого тоже никто не узнает.
   После отъезда лидеров Кула-Ори, к Ормоне и Алу бросились все. Так было и раньше, но теперь ей приходится прикрывать еще и Ала: ей не хотелось, чтобы кто-то догадался, что он полный профан в деле управления. Вряд ли Сетен с кулаптром смогут выпросить для кула-орийских нужд еще хоть какую-нибудь технику, а прежняя ветшала и устаревала с каждым годом... Будь оно все проклято!
   "Это нормально! - беззаботно говорил Ал. - Мы с тобой - свежие уши для них, вот они и ноют. Если надоедят - отправляй их ко мне!"
   - Балабол! - вспомнив его слова, проворчала Ормона и тяжело сглотнула, надеясь, что нутро наконец успокоится.
   Она всё сделала бы для своего города - всё, будь у нее такая возможность. Разве она, целыми днями мотаясь среди рабочих в течение стольких лет, не знала, где и чего не хватает для нормальной жизни людей? Она - не белоручки-эмигранты, во главе с Алом прикатившие на все готовое! Вот уж десять витков планеты вокруг солнца, как появился первый дом будущего Кула-Ори, и все последующие росли на глазах Ормоны и Сетена, которые знают здесь каждый камень, как родной.
   Ормона нахмурилась. Выход был. Очень рискованный. Очень сомнительный. Но он был. О нем она пока не говорила даже мужу, но теперь, наверное, пришло время сказать и начать действовать в своих интересах.
   К северу отсюда, за мощным щитом снежных гор, на равнинной части Рэйсатру строили свое пристанище для переселенцев северяне-аринорцы. Ормона знала об этом совершенно точно, потому что сама собирала информацию. Во время прошлого отъезда Сетена - три года назад, когда он отправился за Паскомом, Алом и Танрэй - она, невзирая на такую же, как сейчас, дурноту, вынудила оставшегося в городе орэ-мастера Зейтори совершить полет в те края. Отчего-то северные земли привлекли ее своей неизвестностью и удобным расположением.
   Все ори и аринорцы напуганы катаклизмом, повлекшим за собой Сдвиг и Раскол. Все боятся его повторения и невольно ищут надежные территории, где даже в результате страшных наводнений или землетрясений планетарного масштаба цивилизация выстоит в неприкосновенности. Пусть даже там будет не так тепло и удобно, как близ экватора, на краю материка. Такой территорией была Тепманора - Край Деревьев с Белыми Стволами - отгороженная с юга и востока горными системами, покрытая хвойно-лиственными лесами, суровая, с отвратительным климатом. По ее равнинам бродили гигантские волосатые слоны, похожие на здешних (если здешних поставить одного на другого) и покрытые густой рыжеватой шерстью с головы до пят. Ормона слышала, что приручить тех чудовищ было очень трудно, зато аборигены исхитрились их ловить и использовать в качестве пищи. Наверное, они очень удивились бы, услыхав, что кула-орийцы заставляют их лысых собратьев помогать в работе, и слоны прилежно ворочают гибкой пятой конечностью огромные бревна и камни.
   И вот там аринорцы начали строить свою базу. Ормона и Зейтори издалека наблюдали за деятельностью строительных механизмов и поняли, что северяне размахнулись не на шутку. Судя по всему, их Ведомство не было столь ограниченным и прижимистым, сколь Ведомство в Эйсетти, и средства на строительство большого завода своим переселенцам выделило.
   Кроме всего прочего, по заверениям геологов, эти места были богаты полезными ископаемыми, и если знающие в них толк северяне развернутся тут в полную силу, через несколько лет они получат такое стратегическое преимущество над политическим противником, что у ори не останется никаких шансов выжить.
   Не так давно Сетен делился с ней и Паскомом своими думами.
   - Нам надо быть готовыми к тому, что некоторое время уровень жизни в Кула-Ори будет очень быстро и сильно снижаться, - сказал он тогда. - Во всяком случае, до тех пор, пока мы не научимся воспроизводить все необходимое прямо здесь. Чтобы построить завод и добывать все необходимое из-под земли, нужно много техники, чтобы произвести технику, нужен завод и все необходимое из-под земли... Мы внутри замкнутого круга.
   - Что ж, в таком случае наша задача - не впасть в дикость, - ответил Паском и взглянул на Ормону. - А что думаешь ты, прекрасная ори?
   Он будто читал ее мысли о заводе Тепманоры, но Ормона решила пока не озвучивать то, что еще не оформилось в законченную идею.
   - Не знаю, господин Паском, - ответила она. - Вижу только, что вашу затею с "куламоэно" мы победоносно провалили. Теперь на очереди затея с попыткой сохранить нашу цивилизацию от распада...
   - Да... да... именно так... - растягивая слова, почти нараспев вымолвил задумчивый кулаптр.
   И вот теперь нелегкая понесла мужа и Паскома на Оритан за новыми переселенцами, а она сидит и думает, не пренебречь ли своим отвратительным самочувствием и не сунуться ли в Тепманору, расшевелив Зейтори и свалив все дела на Ала. Потом может оказаться поздно, и осуществить всё так, как задумала она, не выйдет. А другие методы, увы, не сработают...
   Ормона поднялась и, выходя, в дверях нос к носу столкнулась с Танрэй.
   - Да будет "куарт" твой един, Ормона!
   - Пусть не иссякнет солнце в твоем сердце, - выжидательно отозвалась та, отступив на пару шагов и разглядывая странно одетую жену Ала.
   Обычно Танрэй носила платья или юбки, они, даже самые простенькие, смотрелись на ней отменно, однако к Ормоне она пришла в штанах и рубашке мужского кроя.
   - Научи меня, пожалуйста, верховой езде...
   Ориона почувствовала, что нижняя челюсть слабеет, а глаза сами собой округляются, а потому только и нашлась, что спросить:
   - А тебе-то зачем?
   - Это удобно, - пожала плечами Танрэй. - Хочу уметь...
   Усмехнувшись про себя, Ормона не стала забивать голову домыслами и пошла к машине.
   - Ты разве не верхом?
   - Нет, - отрезала та, распахивая перед женой Ала дверцу, но стараясь не смотреть в ее сторону.
   - Я думала, ты не слезаешь с гайны.
   Ормона поморщилась. Танрэй села рядом с нею, безответно попыталась заговорить - и смолкла, видя, что спутнице не до нее.
   Когда они приехали к их с Тессетеном новому дому, жеребчик на коновязи радостно заржал при виде хозяйки.
   - Прошу, - натянуто улыбнувшись, проронила Ормона, указывая на гайну.
   Животное радостно затрясло пышной гривой, но вдруг всхрапнуло и запрыгало на стройных ногах, почуяв приближение волка.
   Тяжело дыша от жары и бега, Нат подошел к Танрэй и с любопытством поглядел на выписывающего кренделя жеребца.
   - Правило первое, - тусклым голосом продиктовала Ормона. - Если не хочешь свернуть себе шею - держи подальше своего пса. Гайны боятся волков.
   Танрэй приказала Натаути скрыться с глаз пугливого копытного.
   - Правило второе. Можешь ему не следовать, но на твоем месте я сначала уменьшила бы задницу, - хозяйским жестом Ормона хлопнула гостью пониже спины, - и бока, чтобы не висели через ремень. Побегала бы со своим волком с недельку да жрала поменьше, а потом и на попону лезла...
   - Мы могли бы начать так, как есть? - тихо, но настойчиво спросила Танрэй.
   - Да с удовольствием посмотрю, как ты грохнешься! Полезай!
   Ормона отвязала гайну и вывела ее на середину двора - а следующие минут десять с умилением взирала, как низкорослая ученица пытается вскарабкаться на спину жеребчика. Тот косился на них с глубоким изумлением, будто желая спросить, что все это значит и кто эта растяпа.
   - Я не могу. Как это делается? - сдалась наконец Танрэй.
   - Гениальное решение. Я думала, ты провозишься еще часок-другой, устанешь и избавишь меня от своего общества. Танрэй, в самом деле - почему бы тебе не подыскать себе другое занятие?
   Та сделала такое выражение лица, что Ормона поняла: эта не отступит. Тогда она подошла к гайне, поправила перекошенные удила, огладила ее бока и, положив ладони на попону, вдруг взлетела к ней на спину.
   - Примерно так. И ехать придется полусидя, - она сжала корпус жеребчика между подогнутыми ногами, чуть привставая с места.
   - Все время вот так?! Так устанешь же!
   Ормона развела руками и спрыгнула на землю. Ах, как же ей хотелось сейчас промчаться перед глазами этой дурочки и улететь в джунгли, вольной и беззаботной! Но придется терпеть, уже в который раз терпеть, отгоняя желания и делая так, как нужно, а не так, как хочется - в надежде на лучшее. Вот даже эта толстая неумеха, наевшая себе зад да ляжки в бесконечном просиживании за книгами, и та хочет свободы, хочет летать, хотя давно забыла, каково это.
   - Ну что, расходимся? - почти не сомневаясь в ответе рыжей квочки, спросила она.
   Гайна топнула копытом, и из-под ног Танрэй испуганно метнулась в траву изумрудная ящерка.
   - Но ты же согласилась?! - удивленно спросила жена Ала, вздрогнув от неожиданности.
   Ну, держись - подумала Ормона, вытаскивая из-за бруса коновязи свой кнут, и через минуту для Танрэй наступил персональный катаклизм. Ормона решила во что бы то ни стало избавиться от свалившейся на голову обузы, а обуза вцепилась в ее жеребчика мертвой хваткой и болталась на попоне, как плохо привязанный тюк с тряпьем.
   А на забор уже карабкались зеваки - вездесущая ребятня антропоидов из племени кхаркхи.
   - Завтра придешь сюда в это же самое время, - распорядилась Ормона часа через два, от смеха даже позабыв о собственных недугах и представляя себе, с какими ощущениями во всем теле, а особенно в ногах, проснется завтра упрямая дура: она и сейчас их сдвинуть не может, цепляется за ограду, чтобы идти, а уж завтра точно передумает! Такую боль в мышцах не выдержит даже мужчина, что ж говорить об изнеженной толстозадой девице, возомнившей, что сама ори Ормона просто так, за здорово живешь, будет у нее в инструкторах!
   - Х-хорош-шо! Аф-ф-ф-ф! - выдохнула Танрэй.
   Неулыбчивые, но любопытные мальчишки-кхаркхи все прибывали и прибывали, оккупировав уже всю каменную ограду вокруг двора. Что ж, атме Танрэй сегодня пользуется оглушительным успехом, не сравнимым с победами на учительском поприще. Что такое "язык богов" в сравнении с подобным зрелищем?
   - Ну все, счастливо оставаться, а мне, пожалуй, пора. Привяжи гайну, почисти ее вон тем скребком и подсыпь-ка ей корма в ясли. Воды не давай - я сама.
   Сказав это, Ормона уселась в машину и покатила к казармам. Измученная ученица лишь приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела, и через пару минут женщина совсем забыла о ее существовании.
   Вскоре вдалеке показался въезд на Большой мост через Кула-Шри, и дорога пошла в гору. Как и в Эйсетти, военные разместились здесь близ реки, на возвышенности. Отсюда просматривалась основная часть Кула-Ори - Города Богов, как его называли местные, помешанные на сверхъестественных - то есть им не понятных - явлениях.
   - Что случилось? - без околичностей спросила Ормона, быстрым шагом входя в кабинет Дрэяна и терпя противную саднящую боль, которая вспыхивала при каждом движении и отдавала в ноги.
   Сквозняк ворвался вместе с нею. Со стола Дрэяна сорвало листок бумаги и швырнуло на пол.
   Молодой командир гвардейцев онемел, как всегда в ее присутствии, и только глаза его сияли восхищением. Он так походил на Ала, но если бы тот умел смотреть на кого-нибудь с такими же чувствами!
   - Ты хотел, чтобы я приняла тебя по какому-то важному делу... Или я перепутала голос в передатчике? - она сделала вид, будто засомневалась, и постучала ногтями по столешнице.
   - Д-да, это был я... Вы на днях, когда на Оритан уехали господин Паском и господин Тессетен, просили у меня мой отряд гвардейцев для охраны полей, на ночь...
   - Так, - согласилась она. - И что ж?
   - Я откомандировал туда Саткрона с его группой... Но одного из наших нашли в джунглях, израненного, без сознания. Он до сих пор не очнулся, и войсковой кулаптр опасается, что уже не очнется...
   Ормона дернула бровью.
   - Что говорит Саткрон?
   - Говорит, что тот, возможно, сорвался в темноте с обрыва. Но причем здесь обрыв? Они должны были находиться в поле... Я говорил с другими командирами, но они, похоже, что-то недоговаривают. Атме Ормона, я ни в коем случае...
   - От меня-то тебе что нужно?
   - Информация. Я должен провести расследование по этому происшествию...
   - Должен-обязан? - прищурилась она. - И кто же тебя обязал?
   - Это одна из функций охраны, разве не так? Атме Паском и атме Тессетен говорили, что мы должны этим заниматься...
   Ормона снова поморщилась. Не хватало только, чтобы этот габ-шостер начал лезть в их внутренние дела... Ну что ж, тот гвардеец виноват сам. Чему-то же их учили в военном корпусе? Как он мог допустить ответный удар, не парировать, не нанести упреждающий? А Саткрон - тот молодец. Мерзавец, каких мало, но молодец: молчит.
   Женщина окинула Дрэяна оценивающим взглядом. Нет, все-таки жаль его, а то бы... Очень уж похож на Ала, да и Сетен относится к нему весьма лояльно, не то что к шайке под названием "гвардейцы", которую этот парень возглавляет - или думает, что возглавляет. Надо придумать что-то другое.
   - Информация о чем, Дрэян? О миграции слонов, пути которых пролегают по нашим полям? Или о диких зверях джунглей? Что тебя интересует?
   Он поднялся с места и подошел к ней.
   - Что происходит в Кула-Ори, атме Ормона?
   Как удивительно в нем сочетается явная и давняя влюбленность с подозрительностью!
   - В Кула-Ори, - ответила она, глядя ему в глаза, - происходит невесть что. Это я говорю откровенно. И если мы не найдем выход в ближайшее время, с каждым годом будет только хуже. Нам для жизни нужно многое - поэтому мне понадобятся твои люди еще и еще, Дрэян. Может быть, для вылазки на север, может быть, для других действий. Ты же не откажешь мне в просьбе, так?
   Дрэян сдался первым, отвел взгляд и отступил.
   - Мы могли бы поговорить об этом, скажем, сегодня вечером, - продолжала Ормона спокойным тоном, и только по лицу ее бликом пробежала сероватая бледность, глаза помутнели, а тело дернулось, будто потеряв равновесие, но тут же восстановило прежнюю позу; все это длилось какие-то секунды, напугав Дрэяна.
   - Вам плохо? - он плеснул воды в стакан и протянул ей. - Выпейте! О, Природа! Вы сейчас так выглядели, словно переутомились, водя диппендеоре!
   Она отмахнулась. Кожа снова обрела прежний бронзовый оттенок.
   - Примерно так и есть. Что ж, я совершенно свободна сегодня после девяти. Если ты найдешь время прийти ко мне, мы могли бы поужинать и обсудить важные дела без лишних глаз и ушей.
   Ормона нарочно нагнулась, чтобы поднять оброненный листок бумаги и чтобы грудь ее, ставшая теперь еще более соблазнительной, выгодно показалась в глубоком вырезе ворота. Дрэян, конечно, это заметил и потерял остатки здравомыслия. Если бы только глупый щенок знал, как ей сейчас не до всего этого! Габ-шостер уже давно истекает слюной по чужой жене и беспомощно старается это скрыть, хотя о его слабости идут досужие пересуды, и придется использовать в игре то, что положено в условиях, не имея лучшего инструментария...
   - До вечера! - сделав ручкой, сказала она, а затем так же лихо, как и вошла, покинула кабинет.
  
* * *
  
   Стараясь не попадаться никому на глаза, Дрэян дождался полной темноты и ровно в девять оказался у дома Ормоны. Та сидела на террасе в кресле и, кажется, спала. Даже москиты не лезли к ней - удивился молодой человек. Она была так странно неподвижна, как мертвая. Он, привыкший видеть эту женщину всегда в движении, полной сил и огня, растерялся, столь разительно отличалась увиденная им сейчас Ормона от прежней.
   Услышав шаги, она раскрыла глаза - и сразу стала такой, как всегда.
   - Простите, я не хотел вас побеспокоить. Вы спали - я, пожалуй...
   - Войди в комнату и подожди меня, - потянувшись, перебила его Ормона.
   Дрэян повиновался. В большой комнате стояла одна кровать - и больше не было ничего.
   Она заглянула в окно с террасы, повела взглядом вначале по его фигуре, затем коротко указала глазами на постель:
   - Располагайся, я сейчас буду.
   Гвардеец ощутил тяжесть в ногах и сел на расстеленную кровать. Ему было не по себе. Вдруг он увидел на простыне длинный черный волос - конечно, это был ее волос! Дрэян осторожно взял его двумя пальцами одной руки и двумя пальцами другой провел от начала до конца.
   С грохотом растворилась дверь и, грозная, на пороге возникла Ормона:
   - Проклятые силы! Я сказала тебе располагаться, а не хватать то, что тебя не просили трогать!
   Дрэян оцепенел, она же впилась взглядом в его руки, что-то прошипела и, сбросив одежду, нагая выскочила за дверь, как будто так и нужно. Волосинка в его руке рассыпалась в прах.
   Что-то повлекло его пройти по дому. Может быть, она и разгневается, но желание и любопытство были сильнее Дрэяна. Испытывая почти эротическое возбуждение от поиска неизвестно чего, молодой человек стал заглядывать во все комнаты подряд. Он вдруг понял, что ищет. Зеркало! И нигде не было зеркал... Гвардеец что-то слышал о нежелании хозяина этого дома лишний раз видеть себя в отражениях, но как без этого важного предмета обихода могла обойтись женщина, да еще такая красивая, как Ормона?! И Дрэян искал зеркала так, как ищет юноша желанной близости с первой девушкой в своей жизни. Коридор привел его к лестнице на второй этаж. Дом был неправдоподобно огромен. Внутри он был очевидно больше, чем снаружи!
   Поднявшись наверх, Дрэян толкнул очередную дверь, и его просто втолкнуло в большую круглую комнату - в ней единственной не существовало ни единого угла. Вся спальня была декорирована тонким шелком цвета морской волны, а в изголовье громадной кровати с балдахином и сеткой от москитов на стене крепился аллийский меч.
   Молодой человек подошел ближе и всмотрелся в ледяную сталь равнодушного к нему клинка. И тут же волосы зашевелились у него на затылке: из отражения на зеркально отполированном лезвии смотрел незнакомый человек, ровесник Дрэяна или немного моложе. Дрэян отпрянул - отпрянул и неизвестный. Моргнул Дрэян - моргнуло отражение, пристально его между тем разглядывая.
   - Это ты, - послышался голос из-под балдахина. - Это истинный облик твоего многовекового "куарт".
   Усмехаясь, на зеленовато-синих подушках возлежала обнаженная Ормона. Дрэян вздрогнул, не понимая, как она здесь очутилась прежде него, но потом догадался, что во время его блужданий у нее было много времени, чтобы подняться сюда кратчайшим путем. А в следующую секунду вожделение охватило его с той настырной силой, которую невозможно перебороть ничем. Близость зеркального меча доводила его до исступления. Гвардеец кинулся к Ормоне и в ее объятиях узнал упоение жизнью, агонию смерти и безбрежное море неги, весь растворяясь в мире черных глаз, скрыться от которых было невозможно.
   - Что тревожит тебя? - спросила она позже, медленно поводя гребнем по блестящим волосам, спадавшим на плечи, струившимся по спине и касавшимся простыней.
   Дрэян прижался щекой к ее бедру.
   - Думаю о брате. Он ведь остался в Эйсетти... Что там у него, как?..
   - Кто твой брат?
   - Фирэ... Но наш дед говорил, что по закону перевоплощений его "куарт" должен был родиться в теле твоего сына, если бы...
   Ормона дернулась, словно от болезненного укола:
   - Сколько ему лет?
   - Осенью должно исполниться восемнадцать. Он меня младше на десять лет...
   Она закусила губу. А Дрэян почувствовал, что ему хочется говорить и говорить. Может быть, это из-за вынужденного молчания и постоянного одиночества?
   - Он получил имя Фирэ, а вот если бы родился в семье Ала, то...
   - Коорэ! - сощурившись, прошептала Ормона. - Конечно, Коорэ. Так вот почему... а я думала... - она резко осеклась. - Где он теперь?
   - На Оритане... - оторопевший от ее напора, пробормотал гвардеец.
   - Где на Оритане? Чем он занят сейчас?
   - Я не знаю. Он учился на кулаптра...
   Женщина вскочила и со злостью рассмеялась:
   - Ну конечно! На кулаптра! Это значит, что его в два счета заберут на бойню, протянет он там немного, а потом...
   Ее мысли были так красноречивы, что в голове Дрэяна промелькнули образы Ала и Танрэй, склонившихся над каким-то свертком, испуганных, измученных. Никогда прежде он не имел способностей к телепатии!
   Ему стало страшно. Ормоне было известно что-то запредельное - может быть, о смерти его младшего братишки?
   - Отчего же мы не встречались с тобой раньше, до отъезда мужа и Паскома?! Они разыскали бы его и привезли сюда...
   Дрэян растрогался. Она так сильно переживала за жизнь близкого ему человека! Это ли не доказательство искренности нежных чувств к нему, к Дрэяну?
   Тут голова его отяжелела, перед глазами все поплыло, и Ормона сгинула. Молодой человек мучительно застонал, пытаясь сбросить с себя невесть откуда взявшееся покрывало. Он ощущал движение руки, на ощупь освобождался от влажного шелка, но глазами видел, что по-прежнему неподвижно и бездыханно лежит в чужой спальне, под чужим мечом, совсем голый, слушая доносящееся извне сбивчивое - собственное! - дыхание.
   - Довольно! Довольно! Просыпайся живо!
   Неимоверным усилием воли Дрэян заставил глаза еще раз открыться, будто исполняя чей-то приказ. Открывать открытые глаза было странно, он будто всплывал со дна к поверхности, сопротивляясь, но продолжая подниматься.
   Мир разъехался вверх и вниз, а в образовавшуюся брешь хлынула иная реальность.
   Гвардеец проснулся на постели в комнате у террасы, мокрый от пота, одетый, одной рукой все еще сжимая длинную черную волосинку, а другой отпихивая от себя покрывало. Над ним стояла Ормона - тоже одетая во все то, в чем он застал ее дремлющей на террасе, и, кажется, даже не собиравшаяся раздеваться. Она заставляла его открыть глаза и прийти в себя.
   - Что это было? Который час? - скороговоркой спросил Дрэян.
   - У тебя есть какая-нибудь вещь твоего брата?
   Он покачал головой:
   - Нет! А что? А зачем?
   Ормона разочарованно присела рядом. Глаза ее померкли.
   - Ты сейчас уснешь и забудешь, что ничего между нами не было, - глухо произнесла она, не глядя на несостоявшегося любовника. - Ты будешь думать, что все было на самом деле - отныне и впредь. Усни!
   Она слегка толкнула его пальцами в лоб. Тот опрокинулся и сразу же заснул, на этот раз по-настоящему и без всяких гипнотических сновидений.
   - Что ж, если это Коорэ, то почему же он семнадцать лет назад избрал... Проклятие! Я ведь тогда чуть не умерла... Я на пороге смерти каждый раз, когда думаю, что... когда надеюсь... А он уже давно здесь! Вещь... нужна его вещь... Но он же Коорэ! О, Природа, о чем я думаю! Я совсем потеряла разум!
   Она вскочила с места и бегом поднялась в спальню, громко захлопнув за собою дверь. Зеленовато-синий шелк драпировки всколыхнулся, будто приветствуя появление хозяйки.
   Ормона торопливо обошла идеально застеленную кровать и приблизилась к мечу, вглядываясь в отражение на клинке и всей душой желая увидеть там одного из двух...
   Клубы тьмы осели, проявилось звездное небо, верхушки елей и сосен, какие-то искусственные сооружения. Ормона узнала старый парк Эйсетти. Уже близко, совсем близко, но смотреть стало неудобно...
   В кустах шевельнулось что-то одушевленное, но без малейшего отпечатка "куарт". Ормона спешно перенесла себя в это тело, не желая терять времени понапрасну.
   Поднявшись из травы, она всмотрелась вдаль и услышала голоса - мужской и женский. Чуткое ухо ловило слова, но понять их смысл существо не могло.
   Возле сломанных каруселей стояли двое - среднего роста стройный юноша и изящная длинноволосая девушка, оба в плащах, несмотря на лето. На сердце у парня два переживания: скорбь по недавно умершему близкому и безмерная любовь к той, что стоит рядом, к попутчице. А девушка в смятении. Кажется, она куда-то звала попутчика, но он был связан двумя страшными клятвами, отпечатки которых опутывали, словно паутиной, его чистую и древнюю атмереро. Он не мог пойти с невестой туда, куда та звала его во имя спасения...
   А потом предательский ветер качнул карусель, и они, обернувшись, увидели существо. Ормоне пришлось убраться в сторону, чтобы потом тайно проводить их до жилья девушки. Она терпеливо ждала, когда юноша пойдет обратно, но он так и не вышел из дома.
   Клинок замутился вновь, и Ормона открыла глаза в своей спальне.
   - Вот каким ты пришел теперь в этот мир, Коорэ... Таким... и глупым... Как можно давать эти клятвы без меча?! Как можно вообще давать клятву доблести кому попало?!
   Она боялась. Она лучше остальных, даже лучше Паскома, понимала, что произойдет теперь, если этот юноша будет убит, а "куарт" его освободится. Покуда он в этом воплощении, детей у Танрэй и Ала быть не может, равно как и у них, но если он погибнет, Коорэ, связанный двумя ужасными клятвами ори, тут же пожелает воплотиться вновь. И коли уж он не пожелал прийти к Ормоне в прошлом, то маловероятно, что изберет ее и ныне. Он явится к своим извечным родителям - пусть от них остались только имена. И тогда... Ведь именно Коорэ всегда подталкивал отца-Учителя к самым неожиданным открытиям, к прозрению. В его обычае придумывать многоходовые планы, в том числе для следующего своего воплощения, и осуществлять их, пользуясь оставленными собою же, разбросанными в ключевых местах жизни подсказками.
   Ормона улыбнулась. Да, когда-то, в незапамятные времена, она безумной любовью матери обожала его - так любить теперь осталось лишь Танрэй. Несправедливость жребия выделила Ормоне незавидную роль разрушителя, и она не в состоянии разорвать петлю кары, понесенной, по сути, ни за что. Это всем казалось, будто она - кукловод. А ведь тот, кто больше всех выглядит вершителем судеб, на деле является самой безвольной марионеткой мироздания...
   Она вытянулась на постели. Опять все зря, опять будет боль и это ставшее уже привычным разочарование, пустота, одиночество... Знай она раньше...
   Нежно коснулась пальцами подушки рядом.
   - Ал... Ты уже не вернешься назад... Прости, моя любовь, я владею твоим сердцем, но пока оно живо, мне не пробиться к твоему разуму, а я хочу, чтобы оно было живо... И оно это чувствует, поэтому мы вместе. Оно справляется не хуже тебя, меня, атмереро и... Мне нельзя позволить тебе вспомнить мою боль - ту, полтысячелетия назад, моя любовь, когда ты пошел наперекор мироустройству и когда мироустройство покарало в ответ всех нас - тебя, меня и всех наших учеников, все тринадцать "куарт"... Это была твоя прихоть - и тогда родилась я. С первой же вспышкой ледяного страха Танрэй перед смертью родилась я и с тех пор набирала силу, отрезая по кусочку вашу память в каждой следующей жизни... Коорэ не должен вернуть тебе твою память, мою боль. Коорэ останется жить в этом воплощении - здесь или на Оритане. Прости, моя любовь, прости, но будет так...
   Жгучие слезы проедали шелк наволочки. Плача и комкая ладонями подушку, женщина тягостно заснула.
  
* * *
  
   Утро началось с сюрприза. Габ-шостер уже убрался из ее дома, и, услышав звонок в дверь, Ормона спросонья решила, что это он что-то забыл и пришел забрать.
   - Идиот, - пробормотала она, - среди бела дня...
   Ей было еще хуже, чем вчера, и припухшие после проведенной в слезах ночи и растрескавшиеся губы были не самым жутким по сравнению с ее ощущениями. На ватных ногах, борясь с дурнотой, женщина спустилась вниз, чтобы открыть дверь горе-любовнику.
   На пороге стояла Танрэй.
   - Ты сможешь потренировать меня еще?
   Ормона взглянула на часы. Ненормальная квочка нарочно встала ни свет, ни заря, чтобы потом еще успеть на свои уроки.
   - Живая? - впуская ее в дом и закрывая за нею дверь, насмешливо спросила хозяйка.
   Танрэй тоже приволакивала ноги - сегодня у них это было совместной хворью, - но улыбалась. Что ж, у толстухи, по крайней мере, есть мозги и сила воли, что уже радует: у Ала не настолько дурной вкус, как иногда кажется.
   - Завтракать будешь?
   - Нет, спасибо!
   - Я тоже, - с отвращением представив себе нечто жирное и жареное в тарелке и оттого сглотнув комок тошноты, отозвалась Ормона.
   - Можно простой воды?
   Та молча поставила перед гостьей наполненный стакан.
   - Зачем тебе верховая езда, Танрэй?
   - Я хочу поехать с вами в горы Виэлоро.
   - Тогда тебе надо взять уроки альпинизма. У твоего мужа, - хмыкнула Ормона: падение Ала со Скалы Отчаянных было в их семье притчей во языцех.
   - Это я умею лучше него.
   - Вот как? Не знала. Но гайна в горах не помощник.
   Танрэй вздохнула и опустила глаза:
   - Такое путешествие требует физической силы, а верховая езда - лучшая тренировка.
   - Странный вывод, - Ормона тоже отпила немного воды.
   - Мне кажется, с Виэлоро нужно продолжать, Ормона! Я видела сон, видела долину, видела путь к пещере, а в ней - странное устройство. Этот сон просто не дает мне с тех пор покоя!
   Ормона промолчала, но в груди глухой тревогой нарастали воспоминания о точно таком же сне, преследовавшем ее саму.
   - Ал расспрашивал меня о каком-то Немом, - на всякий случай решив переменить тему, сказала она. - Кто это такой? Сколько здесь живу, не знаю о таком...
   Глаза Танрэй стали очень большими:
   - Как не знаешь? Он здесь давно. Иногда приходит к нам...
   - Как выглядит, что говорит? Ах, да, он же немой...
   - Выглядит? Неплохо выглядит. Он не ори, но и не аринорец. Что-то среднее: темно-русый, глаза серые с карими крапинками, волосы длинные, как у твоего мужа, но он чаще всего их забирает в хвост... Приятной наружности, симпатичный. Пониже Ала - примерно одного роста с Сетеном, но тоньше него... немного.
   Ормона прикидывала, кому из знакомых могут принадлежать такие приметы, и не могла припомнить никого даже отдаленно подходящего по описанию. Может быть, кто-то из гвардейцев, они для нее все на одно лицо - мундиры и мундиры... Тем более, Ал говорил, что этот незнакомец учил Танрэй обращению с мечом. Может, и впрямь кто-то из гвардейцев?
   - Да! И еще! Он очень старомодно одет! - вспомнила та. - Одежда новая, даже не поношенная, а сшита на старый манер, даже не знаю, каких времен!
   - Даже так... - Ормона поджала губы. - Чудно как-то... Но ты в следующий раз уж познакомь с ним меня или Ала. Очень любопытно, что же это за инкогнито такой...
   - Хорошо, - засияла улыбкой Танрэй.
   - Ну и чего расселась? Вставай и бегом к коновязи!
  
* * *
  
   Вскоре обе они привыкли к этим встречам и даже друг к дружке. Через полтора месяца от лишнего жирка в теле Танрэй не осталось и воспоминаний, и фигура ее обрела идеальную форму, какой она была в восемнадцать лет.
   Иногда женщины уезжали глубоко в джунгли, чтобы, раздевшись донага, спокойно купаться в водах Кула-Шри. В одиночку Танрэй никогда не решилась бы на это: в реке водились злобные ящеры, похожие на громадные пупырчатые бревна, однако присутствия Ормоны они все отчего-то боялись. И не только они - даже москиты держались от них подальше.
   Ормона почти перестала огрызаться (ей, кажется, было не до острот, но Танрэй не понимала, что с нею происходит) и даже позволила себе пару раз лестно высказаться о заслугах ученицы. И все же близко к себе жену Ала она подпускать не намеревалась, несмотря на ее искренность и открытость. Подобная предосторожность не позволяла Танрэй задавать вопросы о ее самочувствии, на редкость дрянном и с каждым днем становившемся все хуже, из-за чего Ормона совсем исхудала и даже не смотрела в сторону своей гайны в отсутствие ученицы. Единственная мысль, владевшая последнее время Ормоной, была "Скорей бы уже они вернулись!" Она повторяла ее про себя денно и нощно, как заклинание, она застряла в этой фразе, словно оса в меду.
   - Слушай, - однажды, лежа на теплом песочке у реки, сказала Танрэй.
   Ормона приоткрыла один глаз и покосилась на нее. Танрэй перевернулась на живот и стала набирать горсти песка, а потом поочередно высыпать его из кулаков.
   - Ормона, а что если попробовать договориться с северянами из Тепманоры?
   Женщину будто подстегнули раскаленным хлыстом:
   - Откуда ты знаешь про Тепманору? - подскочила она.
   - Мы однажды говорили с Зейтори...
   Вот болтун! А еще мужчина... Ормона скрипнула зубами, но виду не подала, чтобы не вспугнуть важного свидетеля тяжких преступлений говорливого орэ-мастера.
   - У нас ведь все выходит из строя, а на Оритан рассчитывать уже нельзя. Так почему бы нам не попробовать решить все миром с аринорцами из Тепманоры? То, что наши государства грызутся между собой, совсем не означает, что и люди должны поступать так же! - Танрэй стряхнула налипшие песчинки с красивых грудей, которые портила только россыпь неизбывных конопушек. Даже Ормона не отказалась бы иметь такую грудь, как у нее, но никогда бы в том не призналась, разве что самой себе - саму себя она не обманывала ни в чем.
   - Если бы все было так просто, мы давно бы уже сговорились... У них диктатор, Ведомство для них ничто, они подчиняются исключительно правителю.
   - Но разве ты не хотела заняться этим?
   Ормона фыркнула:
   - Мало ли чего я хотела! Если бы это было осуществимо, я еще три года назад поехала бы туда, будучи куда как в лучшем виде, чем теперь...
   - Куда лучше-то? - немного обиделась Танрэй - видимо, поняла, что если Ормона так высказывается о самой себе, то какого же она мнения о ней, маленькой и рыжей неумехе!
   - Ладно, будет с тебя лести. Посмотрим, какие новости привезут Сетен с Паскомом...
   Танрэй со вздохом улеглась на бок и подперла голову рукой:
   - Мне за них страшно. Когда до нас доходят слухи, что там творится, я схожу с ума. Как мог Оритан, как могла Аринора докатиться до этого? Где древние "куарт", ведущие людей по их Пути?! Что с нами со всеми, Ормона?
   - Смерть проверяет всех на прочность. Значит, мы не годимся для ее проверок...
   - А жизнь?
   - А жизни, по-моему, уже давно на все наплевать.
   И, закусив губу, Танрэй смолчала. Она не нашлась, что ответить.
  
* * *
  
   Сердце бешено колотилось, когда он входил в жилище родителей. После интерната Тессетен вернулся туда, где родился и вырос, а родители по традиции переехали в дом, где росла его мать.
   С отцом у него всегда были доверительные отношения, а вот мать, кажется, сына побаивалась с самого детства. Он напугал ее своим видом при рождении, и забыть это она была не в силах. Хотя по-своему, наверное, любила. В глубине души.
   Отец встретил его у дверей. Совершенно седой, пожилой северянин все еще был удивительно красив и даже статен в свои восемьдесят два. Со спины их можно было перепутать с сыном, которому сейчас было только сорок.
   - Да не иссякнет солнце в твоем сердце, - сказал он Тессетену. - Ты с плохими вестями?
   - Нет, - обнимая отца, ответил тот. - Наоборот - с хорошими.
   В порядком выцветших от старости глазах мелькнул лучик:
   - С хорошими? Как непривычно! Но я спросил, потому что мама твоя тяжело болеет - не хочу ее пугать дурными вестями...
   Сетен огляделся. Тут пахло пылью и умиранием. Этот дом, некогда принадлежавший деду с бабкой, был ему чужим. Родители матери ненавидели зятя-аринорца, и неприязнь их перекинулась на светлоголового внука, еще и удвоившись из-за его безобразия. Сетен всегда старался спрятаться от них, чувствуя все, что испытывали они при виде "этого маленького чудовища". Сердце его наполнялось чернотой, схватывало болью, лицо курочило судорогами, превращая его в ходячий кошмар, и он сломя голову бежал прочь, чтобы где-нибудь отлежаться, переждать...
   - Хочу опять предложить вам переезд на Рэйсатру, отец, - сказал он. - Крепко подумайте.
   Старик покачал седой головой:
   - Я поехал бы с тобой, Сетен, но мать совсем плоха. Ей не выдержать дороги... Хочешь увидеть ее? Она недавно тебя вспоминала, хотя вспоминать что-то ей все труднее и труднее. Ты все время кажешься ей мальчишкой, каким был перед отъездом в интернат...
   - Так всё плохо?
   - Да... плохо... Когда кулаптры занимались в Эйсетти своими прямыми обязанностями, а не войной, они говорили, что ей осталось немного. Не знаю, что они имели в виду, но с тех пор она протянула уж больше трех лет... Иногда думаю - скорей бы уж отмучилась... Время от времени она приходит в себя, спрашивает, нет ли от тебя известий, интересуется, как твоя жена. Словом, когда сознание прочищается, она что-то соображает... Но длится это недолго, потом опять наступает помрачение... Это все от плохих сосудов, как говорили кулаптры... ее мать закончила тем же...
   Они поднялись к спальне матери. Договорив, отец пустил Сетена вперед.
   От былой красы южанки не осталось и следа. Тессетен вообще не узнал бы в этой изможденной старухе свою мать, увидь он ее в другом месте. В точности как и приятель-Ал на Ариноре, Сетен появился на свет у своих родителей поздно, только в отличие от Ала ни сестер, ни братьев у него не было. Но мама всегда, до последнего, выглядела очень молодо, и красота ее не иссякала. Что же сотворила с нею эта проклятая многолетняя хворь, с которой не смог справиться даже Паском, не раз пытавшийся поставить бедную на ноги!
   Она спала. На столе возле кровати стояла беломраморная фигурка танцовщицы, и Тессетен удивленно обернулся.
   - Да, да... С недавних пор она полюбила ее и заставила принести из чулана.
   Сетен ощутил горечь, но улыбнулся в ответ:
   - Как же она негодовала когда-то, узнав в ней себя...
   Отец кивнул:
   - А теперь она мечтала бы хоть немного походить на нее, на ту себя... А ты... совсем забросил?..
   - О, из камня - да. Нет времени. Но глиной иногда забавляюсь - она помогает собрать мысли, даже если просто мнешь ее бесцельно в руках...
   - Не бросай. Пусть хоть что-то тешит душу. Когда вы уезжаете?
   - Завтра. Я нарочно пришел так, чтобы у вас не было времени передумать, если согласитесь. Я позову помощников, они все запакуют и быстро перенесут на корабль, а сами мы полетим на орэмашине.
   - Нет, прости... Жаль тебя разочаровывать, но мы уж как-нибудь тут... А тетка Ормоны что же - поедет? Жива она?
   - Я не нашел ее. Соседи говорят, что она куда-то уехала, но не знают куда... А еще у многих ори в Эйсетти сыновья на войне, и они отказываются ехать, хотят дождаться мальчишек на Оритане.
   Старик покачал головой и присел на скамью у входа:
   - Всё перевернулось... К сыну покойного Корэя заходил?
   - Да. Мы были у них с Паскомом. Учи... советник хотел забрать отсюда их, а главное Фирэ - это брат одного нашего гвардейца, но господин Кронодан и его жена в один голос отказались: мальчик сейчас служит где-то на Полуострове Крушения близ Рэйодэна.
   - Сколько ж ему, если служит?
   - Не уточнял. Семнадцать, восемнадцать... Молодой, в общем.
   - Молодой...
   Тут больная зашевелилась, выходя из сна. Сетен сбросил плащ на пол и встал у изголовья на колени, чтобы видеть ее лицо вблизи. Непонятная судорога прокатилась у него от подбородка ко лбу - в точности как там, на корабле, когда он был рядом с истинной попутчицей и чувствовал себя как после волшебного сна о мече - сказочно богатым и не по-земному счастливым...
   Старуха раскрыла ввалившиеся глаза и уставилась на него. Запавшие синеватые губы ее растворились, и она хрипло каркнула:
   - Кто вы?!
   - Это Сетен, сын наш, - обреченно махнув рукой, подсказал отец.
   Она недоверчиво вперилась в лицо гостя:
   - Сетен?!
   - Да, мам, - ответил Тессетен.
   Услышав его голос, нисколько не изменившийся за много лет, старуха чуть-чуть успокоилась:
   - Ты, видно, снишься мне теперь. Я всегда мечтала, чтобы ты был таким, и потому ты мне таким и снишься... Я, мой мальчик, в плену у этого тела, если его можно назвать телом.
   Речь ее становилась все более внятной и последовательной, а болезнь будто бы попятилась, и вот уже черты прежней красавицы проступили на бледном лице, только волосы по-прежнему седы да голос надтреснутый, старушечий...
   С удивлением следил за нею муж. Давно она не приходила в себя так надолго...
   Они говорили о том, о сем, но Сетен все не решался сказать про отъезд, зная, что отцу это может не понравиться.
   - Мне часто снится твоя жена, - вздохнула старуха. - Она стоит у меня в ногах и смотрит, смотрит. Мне так жаль ее...
   - Жаль? - удивился Тессетен, подумав, что ослышался. - Жаль Ормону?
   - А! Не твоего ума это дело. Не говорит - значит, не хочет. Вот твой отец знает обо мне всё - и что хорошего? - она полушепотом рассмеялась. - Мужчина не должен знать, что творится у его жены в потрохах, иначе это уже не муж, а сиделка...
   Отец пожал плечами, соглашаясь, но не издал ни звука.
   - Мам, о чем вы говорите?
   Она вяло махнула рукой и тут же уронила сухую кисть обратно на одеяло, оглаживая и перебирая ткань, словно на ней выросли волосы.
   - Ты только попроси Ормону, когда приедешь туда - пускай она меня отпустит. Я знаю, она привязана к нам с тобой, ко всему, что связано с тобой, и потому держит меня тут и не позволяет уйти... Но я устала. Не надо больше этого. Ты ей скажи. Просто скажи.
   Тессетен растерянно обернулся к отцу за подсказкой, и тот покрутил рукою вокруг головы.
   Голос матери стал слабеть, речь - путаться, и вскоре больная снова заснула.
   - Вот так чаще всего и бывает, - полушепотом сказал старик, прикрывая дверь, когда они вышли. - Всё-то ей мерещится, что Ормона на нее смотрит и смотрит. Заставила убрать зеркала - не хочу, говорит, чтобы она еще и на меня жертвовала. Выдумала себе что-то и чудит... Тяжело с нею стало. Было нелегко, а стало еще хуже.
   Но Сетен все же не мог расстаться с мыслью, что слова матери не лишены основания, какими бы странными ни казались те речи.
   Они проговорили до глубокой ночи, пока в доме не стало темно на те несколько летних часов, которые отводил Оритан своим жителям на отдых.
   - Обычно я не включаю свет после заката, - признался отец. - Ни к чему дразнить габ-шостеров - их теперь знаешь сколько развелось! Да и свечи нынче - удовольствие дорогое.
   - У вас еще есть время передумать и поехать со мной.
   - Оставь. Пусть все идет своим чередом. Наше время закончилось - начинается что-то новое, грядет незнакомое...
   - ...в лязге металла... - задумчиво договорил Тессетен, глядя на ветхие окна комнаты. - Отец, они собираются использовать ракеты распада против Ариноры.
   Старик посуровел:
   - Всё вернется к истокам. Мы сотрем самих себя, и нам придется всё начинать заново.
   - Видимо, так... Видимо - так...
  
  
Глава четырнадцатая, выясняющая, приходят беды от разума или все же от его отсутствия
  
   Уроки в Аст-Гару на Ариноре шли своим чередом. Восьмилетние астгарцы обучались счету. Маленькая Каэн-Тоэра, покусывая кончик своей тоненькой белокурой косички, решала задачку. В учебной комнате стояла тишина, только малыши сосредоточенно поскрипывали грифелем на своих досочках.
   И неожиданно тишина взорвалась безумным воем.
   - Поднимитесь с ваших мест, - приказал учитель. - Встаньте в ряд возле двери...
   Каэн-Тоэра слышала от родителей о войне и уже знала, что будут взрывы, от которых нужно прятаться, прятаться долго, глубоко под землей. Ей стало страшно, так страшно, что отнялись ноги и руки. Девочка присела на корточки у стены и зарыдала. Раздались смешки других детей, но их заглушал идущий отовсюду жуткий вой.
   - Каэн-Тоэра, что ты? - спросил преподаватель, склоняясь над нею. - Вставай, нам нужно идти!
   - Я... н-н-н... я н-не хочу... н-не хочу умирать... - захлебываясь спазмами, промычала малышка. - Г-где мама?
   - Каэн-Тоэра, но это лишь учебная тревога, разве ты не знаешь?!
   Однокашники подняли ее на смех:
   - Поверила! Поверила!
   Ее ручонки ходили ходуном. Господин Уин-Луан поднял ее, прижал к своей груди и поторопил остальных.
   - Это неправда, да? - шептала она в ухо учителю, заметно успокоившись. - Это неправда?
   - Неправда, Каэн-Тоэра, неправда!
   Они покинули сфероид здания школы и теперь спускались куда-то вниз, по лестнице в шахте запасного выхода. Освещение здесь было тусклым, и даже смельчаки, недавно дразнившие Каэн-Тоэру, перетрусили и начали хныкать. А ей было спокойно обнимать шею Уин-Луана и знать, что все это понарошку.
   Учитель вел их по длинным подземным переходам. Потом они очутились в большой, круглой и хорошо освещенной комнате с множеством дверей. Девочка увидела, что здесь уже находятся другие дети и учителя.
   Поставив Каэн-Тоэру на пол, господин Уин-Луан подошел к пожилой женщине и о чем-то спросил.
   Девочка протяжно, уже с облегчением вздохнула и, стирая сквозь всхлип непросохшие слезы, улыбнулась. Многие ребятишки затеяли игру, гоняясь друг за другом, однако наставники тут же призвали их к порядку.
   Они пробыли здесь недолго. Чей-то голос объявил, что тревога закончена и можно возвращаться на свои места.
   Вновь построив ребятишек гуськом, учителя стали выводить их из большой комнаты. Только теперь Каэн-Тоэра смогла понять, как глубоко под землей они находились. Ее ноги даже устали подниматься по ступенькам.
   Еще несколько следующих дней однокашники дразнили девочку трусихой, а она и впрямь вздрагивала теперь от любого резкого звука и виновато улыбалась.
   Та пожилая женщина, с которой разговаривал господин Уин-Луан в убежище, была начальницей их школы. После условной тревоги ей пришлось собрать совет. Не один Уин-Луан пожаловался, что некоторые ученики были смертельно напуганы воем сирен.
   - Однако мы должны точно знать, как вести себя в случае настоящего нападения Оритана! - разводя руками, оправдывалась начальница. - Это было правительственное распоряжение. Мы были обязаны провести учение.
   - Я лишь надеюсь, что это не повторится, - сказал Уин-Луан, и другие учителя-астгарцы согласно закивали.
   - Кто знает... - начальница вздохнула. - Просто в следующий раз постарайтесь заранее подготовить малышей к этому испытанию...
   - Это ужасно... - еле слышно пробормотала одна молоденькая учительница, зарделась и опустила голову.
  
* * *
  
   Орэмашина внезапно и резко снизилась. У всех пассажиров захватило дух.
   Тессетен и Паском быстро переглянулись. Этого хватило, чтобы понять друг друга, напустить беспечный вид и, пеняя на воздушные ямы, пойти в кабину Этанирэ, орэ-мастера их судна.
   Под орэмашиной в облачных разрывах синел безбрежный океан, и ничто не предвещало беды. Но беда уже преследовала их по пятам...
   - Мы попались, - коротко сообщил пилот. - Две боевые машины за нами, две за "Миннаро".
   - Что наши спутники? - уточнил Паском.
   - Тоже снизились. Но, похоже, аринорцы сейчас развернутся и опять сядут нам на хвост. Наверняка запрашивают санкции на огонь по нам...
   Сетен быстро бегал взглядом по символам на приборной доске:
   - Свяжись с Кула-Ори.
   Этанирэ коснулся значка "тэо" - "Тэуру" - означавшего "Внимание!"
   - База? База, на связи "Зэуз" и "Миннаро". Нас преследуют истребители северян. Срочно вышлите навстречу боевых.
   - Вас понял! Высылаем!
   Пилот снова изменил курс, и Сетен с Паскомом от очередного рывка ухватились за стены.
   - Они не успеют, - мрачно сказал Этанирэ. - Мы слишком далеко от материка, грозовой фронт тоже далеко - иначе можно было бы рискнуть вписаться в тучи. Может, тогда был бы шанс...
   - Н-да... - констатировал Паском.
   - Пойду-ка я, успокою наше стадо.
   Сетен с хмурым лицом развернулся, натянул обратно маску беззаботности и зашагал в салон, к остальным.
   - Господин Тессетен, а что случилось? - растягивая звуки, манерно спросила какая-то рыжая женщина с капризным выражением лица, двумя пальчиками подергав Тессетена за рукав. - Почему мы так странно летим?
   Он остановился. Это была госпожа Юони, мать Танрэй. О, да! Ему повезло: эта особа отличалась редкой взбалмошностью и истеричностью... Сейчас начнется!
   Сетен спокойно пожал плечами:
   - А мне откуда знать, почему мы так летим?
   - Но ведь вы же возвращаетесь от орэ-мастера, господин Тессетен?
   - Кто вам сказал? - он смерил ее насмешливым взглядом. - Прошу меня простить, но в той части машины находится еще одно важное заведение, кроме кабины пилота.
   Она тут же залилась краской:
   - Ай! Извините!
   - Да будет вам! Все мы живые люди. А болтает нас, наверное, в воздушных ямах. Мы догоняем грозу, которая ушла на континент, атмосферный фронт, знаете, нестабильный, - Тессетен выдумывал всякую ахинею прямо по ходу действия, но делал это с очень серьезным, внушительным и умным видом, затылком и висками ощущая, что слушает его весь ближайший пассажирский люд. - Восходящие теплые потоки порождают турбулентность и...
   - А я думал, ты экономист!
   Незаметно подойдя сзади, Паском похлопал его сухой ладонью по плечу. Обмен взглядами - и стало ясно, что жить им всем, равно как и пассажирам "Миннаро", осталось считанные минуты. Остальные, ничего такого не подозревая, с облегчением засмеялись.
  
* * *
  
   "Как же не хочется вставать! Только нашла удобное положение, только все успокоилось! - внутренне простонала Ормона, жалея, что заранее не принесла переговорное устройство к себе в спальню. - Ну почему так всегда?"
   Понимая, что просто так ее в покое не оставят, женщина спустилась в зал.
   - Атме Ормона, - послышался голос болтуна-Зейтори, как теперь она его называла за глаза, - только что с нами связались "Зэуз" и "Миннаро"...
   - Какие еще Зэуз и Ми... - вытирая ладонью лицо, пробухтела Ормона, но вдруг, не успев еще присесть, вскочила на ноги и заорала: - Что там с ними?!
   - Они напоролись на северян. Мы выслали подмогу, но...
   Ругнувшись, женщина отшвырнула от себя аппарат.
   - Что ж, без души ты все равно пропадешь, чего теперь терять... - шепнула она, уговаривая саму себя, и с удивительной для нее нежностью провела рукой по чуть проступавшему под легкой тканью животу. А в следующий миг, как была - в тонюсенькой сорочке до пят - вылетела во двор с оружием в руках.
   Над Кула-Ори разразилась страшная гроза. Ветер трепал сорочку на Ормоне, а из туч срывались первые тяжелые капли небесных слез.
   Остановившись, женщина коротко свистнула. Пасшийся на лугу жеребчик, не веря своему счастью, радостно прискакал на зов. Ормона только и успела, что набросить на него веревочное подобие уздечки да запрыгнуть ему на спину без попоны:
   - Ну пошел!
   Гайна сделала несколько прыжков вбок, выровнялась и помчала к воротам. Одним выстрелом всадница вдребезги разнесла замок, и створки распахнулись от ураганного ветра. Сжимая коленями спину скакуна, по пути в джунгли Ормона безотрывно глядела на южный горизонт со светлой полосой неба над океаном.
   - Проклятые силы! - бранилась она. - Проклятые силы! Ну куда же ты дуешь?
   Ветки наотмашь стегали всадницу и скакуна. Сорочка насквозь промокла и слилась с телом, почти невидимая на нем. Боли уже не было - Ормона запретила мозгу воспринимать ее.
   - Где? Где? Где? - бормотала она, неистово ощупывая округу в поисках хотя бы чего-то живого.
   Тут, словно ответив ей, из зарослей выломился молодой буйвол и помчал наперерез, а за ним - взъерошенный волк с окровавленным боком. Ормона узнала в нем Ната. Это он поднял теленка и пригнал ей навстречу - и она ринулась вслед за ним в погоню.
   - Давай, пес! Давай!
   Когда раненый Нат понял, что она уже не упустит своего, он куда-то исчез, словно наваждение.
   Телок бежал недолго: несколькими выстрелами всадница завалила его и спрыгнула на землю, выхватывая из приклада своего атмоэрто спрятанный там охотничий нож.
   Буйволенок забился на мокрой траве. Ормона склонилась над добычей и, не разрывая связи взглядов - он взирал на нее в безумном ужасе, вытаращив и без того громадные глаза, - прошептала:
   - Взамен! Душу покровителя на жизнь ори! Взамен!
   Потом она ухватила за рог тяжелую голову буйвола, запрокинула, постанывая от натуги, и резким точным движением полоснула по натянувшейся шкуре горла.
   В небе грохнуло, и лес сотрясся.
   - Мало?! - заверещала Ормона. - Мало? Что еще?! Я требую взамен души покровителя жизнь для ори! Я требую! Правь на юг!
   Извивы молний прорезали небо. Отшвыривая от лица мокрые черные веревки волос, она зарыдала в голос:
   - Правь! На! Юг!
   Светлая полоса не съежилась ни на лик, и там в океан с безмятежным спокойствием ниспадали солнечные лучи - тогда как материк окутался грозовым мраком.
   Вот и пришла расплата за эту дикую погоню... Опустив глаза, Ормона увидела, что по ногам ее, пропитывая истерзанную сорочку, давно уж хлещет горячая алая, ее собственная, кровь. И тогда вернулась боль. Мертвые глаза буйвола с ужасом смотрели в лицо убийцы, наблюдая ее страдания.
   Спазм сбил дыхание, подвел сердце под самое горло, сжал внутренности. Ормона упала в грязь на колени, судорожно вцепилась руками в спутанную траву. Один, второй, третий - стихло, отпустило. Так знакомо! Так часто, что это уже почти можно предсказать по мгновениям. Но всегда так мучительно и страшно!
   - Плоть... - срывающимся голосом заскулила она, едва дыша, - от п-плоти... К-кровь... а-а-а! От крови! Ос-ставь, оставь жизнь тому, у кого та ж-же кровь! Правь на юг! Плоть... о-о-от пло...ти... Кровь от... к-крови! Пока живу, пока дышу - прошу за него!
   И заколотилась в беззвучном крике, будто ее саму выворачивало из собственного тела.
  
* * *
  
   Пилоты аринорских истребителей не видели такого ни разу в жизни. Полоса черных туч на северном горизонте вдруг перекрутилась смерчем, развернулась и пошла обратно в океан. А в это время года здесь не бывает и не может быть ветра, который дул бы с континента!
   Один из северян, пилот-астгарец, изумленно уставился на панель управления. Навигационные приборы будто сошли с ума, показывая что угодно, только не координаты цели.
   - У вас так же? - крикнул он в переговорник.
   - Так же! - отозвались из второй, соседней орэмашины, видимой сбоку.
   - Ну их к зимам и вьюгам! - подключились из третьей, невидимой, - мы уже второй раз стреляем и второй раз мимо!
   - Только пустой расход боеприпасов! - завершили в четвертой. - Пора отходить, пока не отказало все остальное: сюда гроза идет!
   Истребители плавно развернулись и помчали в разные стороны - на запад и восток.
  
* * *
  
   Ливень гнал грязь по дорогам. Сливаясь в бурные потоки, ручьи превращались в реки. Гайна, точно неуклюжая баржа, пробиралась к дому, осторожно везя на себе полуживую хозяйку.
   Едва они миновали раскуроченные ворота, Ормона стекла со спины жеребца. Двор обратился в клокочущий залив, и по желтоватой грязи женщина поползла в дом.
   Прошло полчаса. Гроза стала стихать, сменив гнев на милость, а ливень на дождь.
   Ормона вышла из ванной, разрумянившаяся от горячей воды и лекарств, что вернули ей силы. Сминая в руках бурый комок - клочья собственной сорочки, напоминание о том, что все случившееся не было кошмарным сном, - женщина по дороге к выходу из дома залпом, поморщившись, выпила еще какую-то микстуру и стакан очень горького отвара. Напоминание нужно было как можно скорее уничтожить и постараться забыть обо всем, что произошло там, в джунглях.
   Когда все было кончено, Ормона, одеваясь, включила переговорник. Зрачки ее были неестественно расширены, но мозг оставался ясным.
   - Вы послали встречающих, Зейтори?
   Застежки проклятого корсета выскакивали из вялых от слабости пальцев - а может, за четыре луны она попросту отвыкла от него...
   - Конечно! Двадцать машин. Через час уже будут на месте, атме Ормона! Нашим орэмашинам просто чудом удалось оторваться! Чудом!
   - Верю, - улыбнулась она с таким чувством, будто орэ-мастер ее поздравил.
   Корсет наконец-то подчинился ее воле, охватив истерзанное тело крепкими тисками.
  
* * *
  
   Огромный, ростом с Тессетена, старый волк поднялся на задние лапы, возложив передние на плечи хозяйского приятеля. Человек и зверь посмотрели друг другу в глаза.
   - Ты все понял, все понял, Натаути! - тихо проговорил Тессетен, потрепав мокрую шкуру волка. - Что за кровь у тебя?
   Экономист раздвинул пальцами густую шерсть. На ребрах пса виднелась глубокая свежая рана. Сначала мужчина решил, что бойкий старичок схватился в джунглях с какой-нибудь особенно зловредной зверюшкой, но, приглядевшись, распознал след от прошедшей вскользь пули.
   К базе, искусно спрятанной у подножья великих гор, подъезжали встречающие машины.
   Когда всех привезли в Кула-Ори, дождь совсем закончился, но наступила ночь - а ночи здесь были на редкость темными. Несмотря на это, горожане высыпали на главную площадь и, в одной из машин при свете фонарей разглядев Паскома, разразились овациями: все уже были оповещены о неудавшемся нападении северян и считали, что бывший духовный советник отвел беду. Тот лишь покачал головой.
   Танрэй кинулась на шею отцу и матери, Ал сдержанно приветствовал своих родителей - и так почти каждый эмигрант узнавал среди вновь прибывших своих родственников или друзей из Эйсетти.
   - Ну что, словили приключений на задницу? - надменно спросила великолепная Ормона, безупречно одетая, причесанная и накрашенная, словно бы на высочайшую церемонию.
   - Рад тебя видеть, родная, - сказал Тессетен, сжимая в ладонях ее тонкие и отчего-то холодные, как лед, кисти.
   - Да что ты? Рад? А я уж подумала, ты решил затесаться в ряды защитников отечества и остаться там навсегда.
   Он был настроен миролюбиво, до сих пор еще не в силах поверить, что они остались в живых:
   - Будет тебе язвить. Мы не могли раньше.
   - В следующий раз планируйте вылазку посолиднее - на год, на два.
   - Понимаю, - Сетен усмехнулся. - Вас с Алом тут совсем замучили "челобитными". Они это могут...
   - О, да! В свете всего остального это была для меня самая большая проблема.
   Ормона отвесила ехидный взгляд в сторону радостной Танрэй, и только после этого Тессетену бросилось в глаза то, как похорошела за прошедшие два месяца "сестренка".
   - Твоих рук дело? - шепнул он, наклоняясь к жене.
   Она не дозволила себя поцеловать:
   - Вот еще! И почему это сразу - рук?!
   - Твоих-твоих! Только ты знаешь, как делается такое! Да, кстати! Я пообещал своей матери передать тебе просьбу. Не подумай, что у меня в дороге случилось разжижение мозгов - я и правда пообещал ей, что передам, а ты уж решай сама, что это значит - или же не значит ничего.
   Ормона вопросительно и нетерпеливо взглянула на него огромными в темноте глазами.
   - Словом, она просит, чтобы ты ее отпустила. Это ваши дела. Она сказала, что это не для моего ума тайна.
   Жена слегка изменилась в лице и кивнула, так ничего и не ответив.
   Когда они проходили мимо гвардейцев, ради наблюдения за порядком оцепивших площадь, молодой командир, Дрэян, уставился на Ормону восхищенным и весьма красноречивым взглядом. Что ж, судя по всему, и вы здесь не скучали, господа. Губы Сетена покривила злая улыбка.
   Увидев обстрелянные, кое-как прикрытые ворота собственного дома, он опешил:
   - Что тут стряслось?!
   - Что, что... Я ключ от замка потеряла.
   В памяти проскочил образ раненого волка. Ормона взглянула на мужа и замерла:
   - Что с тобой? В чем дело?
   - Что за тайны у тебя от меня, родная?
   Она досадливо прищелкнула языком:
   - Ох, ну извини за ворота. Коли уж они для тебя такая реликвия, я завтра с утра приглашу кого-нибудь, кто все почи...
   - Да к проклятым силам эти ворота! - прикрикнул он. - Почему ты все время что-то скрываешь, таишься, просчитываешь?
   Она смолчала. Впрочем, как всегда. Его не слишком задели очевидные шашни между нею и тем гвардейцем - Сетен уже несколько лет как приучил себя не считать Ормону попутчицей, и для него это значило, что они с нею просто живут под одной крышей, а при желании встречаются друг с другом ради неизбежных для супругов ласк и любви. Душевную близость с нею он отрицал. Поэтому если ей так нравится флиртовать, а то даже изменять ему с Дрэяном - что ж, путь свободен. А вот волк, в которого стреляли, в сочетании с разнесенным вдребезги замком на воротах - и, похоже, из одного и того же атмоэрто - это кое-что похуже. Прежде она не переступала черту. От Тессетена уже давно сложно было что-то утаить, а ей это всегда удавалось. И это бесило.
   От недавнего миролюбия не осталось и следа.
   В доме разило какими-то лекарствами или притираниями - он ничего не понимал во всех этих вещах и не стал спрашивать Ормону: все равно не скажет.
   - Я спать, - бросил экономист, направляясь к лестнице.
   Ему почудилось, или в странных глазах Ормоны на самом деле промелькнуло облегчение?..
  
* * *
  
   Разбудил его долгий и непрерывный звонок в дверь. Сетен приподнялся на локте, посмотрел на спящую рядом жену. Ормона даже не пошевелилась, только брови ее были страдальчески сведены на переносице, будто она видела отвратительный сон и вот-вот готова расплакаться. Расплакаться? Ормона? Разве что во сне и то по ошибке...
   - Идем, идем! - забыв даже поздороваться, с порога кинулась к нему Танрэй, лохматая и с горящими желтыми глазищами. - Ты нужен!
   - Ты что, сестренка, травы какой-то нажевалась?
   - Там Ната обвиняют в людоедстве!
   - Чего?
   Она ухватила его за руку и потащила к своей гайне. Сонный Тессетен не сообразил даже удивиться тому обстоятельству, что жена друга успела обзавестись собственным скакуном и обучиться езде.
   - Давай, запрыгивай, потом я! - распорядилась она.
   Сетен вздохнул и с кряхтением забросил себя на попону. Уж кто-кто, а он терпеть не мог верховую езду, хотя в свое время Ормона заставила его приобрести этот, с ее точки зрения полезный, навык.
   Танрэй ловко заскочила впереди него и, перекинув ногу через шею гайны, устроилась поудобнее.
   - Что за бред ты несешь, сестренка? - выслушав по дороге обстоятельства происшествия, спросил экономист, когда они доскакали до многолюдной площади.
   - Это не бред. Хотя, конечно, бред, но они в это верят!
   Она снова поволокла его за руку в направлении помоста. Сетен удивленно озирался по сторонам, поражаясь количеству зевак:
   - Они со вчера не расходились, что ли?
   - Они тут собрались еще до рассвета.
   Он был страшно недоволен. Из-за какой-то откровенной глупости устроили невесть что и не дали ему отоспаться после вчерашнего перелета...
   Недалеко от помоста, на корточках, возле перебинтованного Ната сидел Ал.
   - Все серьезнее, Сетен, - поднимаясь на ноги, сказал он, и приятели обнялись. - Погиб Мэхах. Помнишь его?
   - Не помню, ну да что за важность? Не Атембизе - и ладно. Эти антропоиды только и делают, что мрут один за другим, отрывая друг другу головы по пустякам, и никто их не переубедит, что это немного нехорошо.
   - Думают на Ната: у зверя, который загрыз кхаркхи, были крупные челюсти.
   - У ящеров из Кула-Шри еще крупнее...
   - В том-то и дело, что его нашли недалеко от города, а твари уже давно перестали соваться сюда, разве что шакалы да лисы, но те людей остерегаются... А тут еще гвардеец говорит, будто своими глазами видел, как волк гнал кого-то по джунглям вчера вечером.
   - Какой гвардеец?
   - Да здесь где-то ходит, - вмешалась Танрэй. - Из отряда Дрэяна. Противный такой габ-шостер...
   - Плохо, что они считают рану волка доказательством его вины: как будто Мэхах отбивался и чем-то пропорол ему бок, - продолжал рассказывать Ал.
   - Чепуха, у Ната огнестрельная рана.
   - Я знаю, но им ничего нельзя доказать. Свидетельство гвардейца они считают исчерпывающей уликой против Натаути.
   Тессетен слегка толкнул локтем готовую разрыдаться Танрэй, да и волк взглянул на нее неодобрительно, будто тоже не хотел, чтобы она показала слабость досужим зевакам.
   - Ну-ка, прекрати, сестренка!
   - Ладно тебе прежде времени, Танрэй! - Ал одной рукой обнял жену, другой за шиворот притянул к ноге Ната. - Сейчас разберемся.
   Сетен потянулся и широко зевнул.
   - А ну вас к проклятым силам! Так и передайте этим идиотам: кто тронет волка - размажу о скалы. Всё. Я пошел спать. Нат, идем со мной - подальше от всех этих меченых душевными болезнями.
   Зверь высвободился из рук хозяина и шагнул к экономисту. Танрэй тоже кинулась к нему:
   - Сетен! Пожалуйста! Не уходи, идем с нами!
   - Пропадет она тут со своим солнечным сердцем, - вздохнул Тессетен, обращаясь к Нату. - Что ж, пошли, беспокойные вы мои.
   На помосте лежал труп, а кругом дежурили гвардейцы. При виде Ала, Танрэй и Сетена один из офицеров попятился и отошел подальше. Конечно, им оказался Дрэян.
   Труп был накрыт холстиной, но вездесущие мухи кружились над ним в предвкушении поживы. В здешней жаре разложение происходило быстро, и мертвец уже источал тошнотворный запах пропастины.
   При виде волка жители города в панике отшатывались, но Нат шествовал с неподражаемым достоинством, словно не замечая, что все эти глупцы теперь его боятся, а еще вчера запросто позволяли играть с ним своим детям.
   Танрэй стискивала руки мужа и его друга, боясь перепадов настроения, так свойственных Тессетену. Вдруг передумает и уйдет домой?
   Их встретил управляющий, гневно взглянул на пса и отбросил холст.
   При виде мертвеца Танрэй закусила губу и замерла с остановившимся от ужаса взглядом. Сетен тут же охватил ее за плечи, принудил отвернуться, толкнул в объятия Ала, под его опеку, а сам подошел к убитому.
   - Волк не должен разгуливать где придется! - провозгласил городской управляющий. - Вот откуда у него эта рана на боку? А вот откуда: дикарь отбивался до последнего! В Эйсетти все было иначе, а в джунглях пес одичал, стал охотником...
   "Оу, теперь я знаю, что произошло в джунглях с моей женой, - где-то на задворках сознания подумалось Сетену. - Она одичала".
   А управляющий разливался желтопузой иволгой:
   - Ваш волк уже стар, ему хочется свежей крови и мяса, а гоняться за оленями тяжело.
   "Побегал бы ты с ним наперегонки, краснобай"...
   - Скоро он начнет нападать и на нас - на ори, на наших детей! Вы по-прежнему будете тогда усмехаться, атме Тессетен? Почему вы молчите?
   - Если ты хоть на минуту заткнешься, я, быть может, что-нибудь и скажу, - ответил тот, осматривая труп.
   Управляющий, к удовольствию большинства, умолк. Все считали лидером города только Тессетена и всем не терпелось услышать, что скажет он.
   - На первый взгляд... На первый взгляд, на раны от клыков зверя это похоже очень мало. Я в кулпатрии не сильно горазд, но очень уж странные отметины. Зверь уж рвет так рвет, треплет так треплет, а здесь будто вспарывали на протяжении какого-то времени чем-то острым. Иногда у мясников так рвется мясо, если его неудачно насадили на крюк. Вот как раз подъехал господин Паском. Кулаптр, а не взглянете ли с профессиональной точки зрения?
   - Попахивает сговором! - вдруг громко, с вызовом, произнес один из гвардейцев.
   Все оглянулись на голос. Даже командир, Дрэян, вскинул бровь от удивления.
   - Господин Саткрон, как я понимаю? - вкрадчиво заговорил Ал, не сводя глаз с бывшего габ-шостера, некогда явившегося донимать их с Танрэй в дом Сетена и Ормоны. - Что дает вам право так говорить?
   Саткрон выступил вперед и резко бросил:
   - Вы там, во власти, все покрываете друг друга, даже взбесившегося пса, если он чей-то из ваших. А на Оритане по закону взбесившуюся бестию приговаривают к немедленной эвтаназии, и неважно, кому она принадлежит. Вы заигрались в богов! - капризно вывернутые губы его перекосило презрением.
   - Гвардеец, встать в строй! - рявкнул Дрэян. - Вы понесете наказание за нарушение дисциплины!
   - Мне плевать, Дрэян. Вообще-то не они, а ты должен был заниматься расследованием. Но ты же у них вместо ручной канарейки, тебя купили!
   - Кретин! - процедил сквозь зубы командир, а потом снова возвысил голос: - Я велел вам встать в строй!
   - Пошел ты знаешь куда? Я возвращаюсь домой, на Оритан, и как все настоящие мужчины буду убивать поганых северян! - габ-шостер полоснул ненавистью наблюдавшего за сценой Сетена. - Но хоть одно полезное дело я напоследок сделаю!
   Выхватив атмоэрто, он дернул рукой в сторону Ната, однако выстрелить так и не успел.
   Сетен, казалось, не сделал ничего. Никто ничего не увидел. Просто раскаленная волна смела Саткрона и впечатала его в каменный столб для электропроводов. Глухо стукнувшись о поверхность, гвардеец без сознания сполз в траву.
   - Уймите своего гвардейца, Дрэян, - произнес Ал, подтаскивая к себе пса. - Или ему в самом деле придется убираться на Оритан.
   - Он понесет заслуженное им наказание, - ответил тот с твердостью в голосе.
   - А еще одна такая выходка с его стороны, - прибавил Тессетен, не глядя на воздыхателя жены, - и гвардеец Саткрон - да и любой, кто посмеет - вернется на Оритан в погребальном ящике.
   Молча дождавшийся, когда они успокоятся, Паском поднялся на помост и наклонился над трупом.
   Тессетен встряхнул головой, насупился, маскируя под космами горящее от ярости лицо, а Танрэй, одарив его восхищенным взглядом непонятного происхождения, благодарно пожала ему руку.
   - И тебе спасибо, - обернувшись через плечо, тихо ответил он.
   - Мне?!
   - Тебе, тебе. Тс-с-с! Слушай.
   И пока гвардейцы занимались Саткроном, Паском ворочал и разглядывал убитого, а потом, разогнувшись и вытерев руки салфеткой, проговорил:
   - Мэхаху свернули шею, - он указал на странно изогнутый позвоночник мертвеца, положенного набок для демонстрации. - От этого он и умер, причем сразу. Он не отбивался, просто не успел, и его убили запросто, без сопротивления с его стороны. Остальные раны, возможно, нанесены для отвода глаз. Впоследствии труп был обезображен стервятниками и падальщиками. А крупные рваные раны, похожие на укусы, в самом деле нанесены какими-то большими крючьями, вроде мясницких. Может быть, убитого подцепили и волокли по земле на веревках.
   По толпе пронесся ропот. Люди переглядывались в полной растерянности, уже забыв о том, что недавно обвиняли в этом волка.
   - От меня - все, - завершил кулаптр, спускаясь с помоста. - Можно еще провести химическую экспертизу, но не думаю, что мы узнаем намного больше. Убийца или среди нас, или в поселке кхаркхи. Кстати, - Паском остановился, и лукавство вспыхнуло в его раскосых черных глазах, - Мэхах умер вчера в четверть двенадцатого вечера. А Нат с девяти часов и всю ночь обитал у меня, в моем доме, который хорошо запирается. Я зашил ему рану, и в благодарность он помял мне все цветы в оранжерее. Не знал, что он любит спать на клумбе, иначе загнал бы к себе в комнату. Поскольку пес ваш, - он указал глазами на Ала и Танрэй, - исправлять все придется вам. Так что жду.
   Тут послышался звонкий цокот копыт по камням. На площадь въехала Ормона верхом на гайне и молча, свысока, окинула взглядом сборище.
   Сетен быстро направился к жене, помог ей спуститься на землю, поцеловал в плечо, прижался щекой к ее виску и, зажмурившись, прошептал на ухо:
   - Прости, прости, прости! Прости меня, дурака!
   Она не выказала удивления или иных эмоций, только дрогнула слегка отстранилась, словно ей невыносимо больно было от его прикосновений:
   - Ладно. А за что?
   - Потом скажу.
   - Кто это? - она указала на труп.
   - Это уже не "кто", это уже "что"... Но на обычные развлечения кхаркхи это походит мало, правда?
   Пропустив его вопрос мимо ушей, Ормона посмотрела в сторону группы гвардейцев, откачивавших Саткрона.
   - Там - тоже "что"?
   - Кхем... почти... - уклонился Тессетен.
   Она зловеще покивала, и только дома напомнила о своем желании узнать, за что ей нужно было простить его.
   Переживая страшный стыд, Сетен признался, что заподозрил ее вчера в охоте на Ната из-за глупого совпадения.
   - Что? - Ормона явно не поверила собственному слуху, а потом залилась хохотом. - Ну нет, ты и в самом деле дурак, моя любовь!
   - Да, и мне перед тобой ужасно стыдно. Чем я могу загладить свою вину?
   Она уже забыла об этой глупости, увлеченная иными мыслями:
   - Ты можешь ее загладить, выслушав мои соображения насчет северян в Тепманоре и возможной нашей вылазки в те края...
  
* * *
  
   Саткрон лежал в своей комнате и тихо постанывал, не понимая, с чего это вдруг на площади им овладело бешенство, которым он выдал себя с головой.
   Дрянной волк взял моду бродить по джунглям, и тем самым он мог помешать их "большой охоте", вспугнуть жертву, нарушить правила. Не дрогни вчера так некстати рука - и все было бы в порядке. Они поискали бы пса да и забыли. Что теперь говорить? Теперь аринорец наверняка знает, кто стрелял в бестию. Вот в него, в этого северянина, Саткрон выстрелил бы еще с большим удовольствием. Но он муж атме Ормоны, его придется терпеть.
   "Ау! Дружок! Узнал меня?"
   Гвардеец завертел больной головой, пытаясь отыскать источник звука, пробивавшегося сквозь беспрестанный свист в ушах, а потом до него дошло, что голос звучит в его сотрясенном мозгу и непонятно, кому принадлежит - мужчине или женщине.
   - Ты кто? - вслух спросил Саткрон.
   "Твоя совесть, дружок. Мы, правда, с тобой никогда еще не общались, есть тут и мой просчет"...
   - Как ты это делаешь? Кто ты?
   "Да прекрати себя утешать! Это вовсе не оттого, что ты треснулся башкой! Не надейся! Если бы совесть было так легко разбудить, добрым трем четвертям населения планеты стоило бы надавать колотушкой по мозгам. Я тут вот к чему. Ты зачем нарушил правила и напал на неравного?"
   Саткрон перестал метаться. Может, и правда совесть? Во всяком случае, проявления действительно незнакомые. И знает, о чем говорит, не хуже него самого...
   "Ты забыл условия игры? Вы нападаете только на тех, кто может ответить. Что мог противопоставить тебе этот примат, дружок?"
   - Ну-у... не знаю. Улепетывал он неплохо...
   "Если ты что-то занимаешь у этого мира, будь готов отдать вдвойне. Таковы правила, дружок. Тот пастух не успел удрать. Он даже попытаться не успел, как и те, что были до него - которых не нашли. Что это ты устроил?"
   - А кто постановил, что истребление диких тварей - преступное деяние?
   "Кодекс жизни и смерти, дружок. Нападай только на того, кто может ответить. Не уничтожай впустую - жертву посвящают, а не бросают в обрыв на прокорм падальщикам. Это плата за полученное покровительство, а не забава".
   - И что будет, если я все же продолжу поступать так, как считаю нужным?
   "Я буду наведываться к тебе так часто, дружок, что вскоре ты начнешь считать меня альтер-эго и заработаешь манию одержимости. Я не дам тебе спать по ночам, ты потеряешь аппетит, а потом и желание жить".
   - Сгинь!
   "Это не тебе решать, дружок!"
   Саткрону почудилось, что в зеркале-ширме у стены промелькнул женский силуэт, и тут он проснулся.
   "Добро пожаловать в реальный мир. Продолжим беседу?"
  
* * *
  
   Ал отлетел на ступеньки террасы и едва не выронил меч. Сетен перегнулся через перила и хлебнул воды из кувшина на столе, а потом, легко вращая своим мечом, вернулся на позицию.
   - Вставай, хорош валяться!
   - Загонял ты меня! - признался Ал.
   - Лениться не надо было, братишка. Тебя сейчас и Танрэй загоняет. Вставай, говорю!
   - Давай передохнём, Сетен.
   Между ними, направляясь к коновязи, прошла Ормона, и бросила на ходу:
   - Пощади дитятку, пока у него пупок не развязался.
   Ал подпрыгнул, как на пружине, под провоцирующий едкий смех приятеля. Они снова скрестили мечи, осыпая искрами траву.
   - Помнишь Огангу? - снова отбрасывая Ала на много шагов и на сей раз выбивая у него оружие, спросил косматый Сетен. Глаза его разгорелись.
   Тот сплюнул в траву:
   - Великана из Осата, друга Учителя?
   - Да. Мы туда летали с Паскомом два года назад. Так вот, даже Оганга, братишка, дерется теперь лучше тебя!
   - Некогда мне было! Да и не с кем...
   Тессетен сделал внушительный жест и двинул головой куда-то в сторону:
   - Да что ты говоришь? А как насчет Дрэяна, которого ты грозился вызвать на Поединок? Мог бы пригласить его. Вставай!
   Он протянул Алу руку.
   - Ладно, будет с тебя. Переведи дух, - и уважительно вложил меч в ножны.
   Они ушли на террасу. Ал плеснул вина себе и другу.
   - Давно хочу спросить: а что за уродцы у вас по всему дому, Сетен?
   - Это ты о кхаркхи? Ну так, приходят иногда помогать жене по хозяйству, а что?
   Ал засмеялся:
   - Нет, я о тех глиняных фигурках, которые встречаются на каждом шагу!
   Тессетен отбросил волосы со лба и собрал их на затылке в хвост:
   - С чего это ты вдруг заинтересовался?
   - Да так... потешные они...
   - Ты находишь?
   - Ну да. Ты их с Осата привез, что ли?
   - Да нет, сам, бывает, развлекаюсь на досуге.
   Ал изумленно покачал головой:
   - Ты изменил своему стилю?
   - Ну да. Или стиль - мне. Подглядел, как делают своих болванчиков сородичи Оганги... Проклятье, как летит время!.. Это ведь было уже два года назад, а мне кажется, будто еще вчера, - Сетен отпил из бокала и потер лицо ладонью, а потом сгорбился над столом, нахохлившись, будто старый индюк, и разглядывая свои узловатые руки с сухой загорелой кожей.
   Да, не щадит его время, подумалось красавцу-Алу, которого годы будто обходили стороной. Но он тут же вспомнил о своем поражении и оставшемся валяться во дворе мече-подделке. Может, лицо его время и не щадит, а насчет всего остального этот "старый индюк" еще даст фору многим...
   - Будет тебе, не кручинься! - сказал Ал и, поднявшись с бокалом в руке, гаркнул во все горло: - Варо Оритан! Варо Теснауто! За праздник!
   Взнуздывая гайну для поездки, Ормона задумчиво посмотрела на него и на мужа, который, судя по виду, оптимизма дальнего своего родственника не разделял, а потом, покрутив рукой вокруг головы, запрыгнула на попону.
   - Что происходит с твоей женой, Сетен? - садясь, спросил Ал, когда Ормона уехала.
   - А что происходит с моей женой?
   - Она словно не в себе. Я и прежде никогда не понимал ее, а теперь уж и подавно теряюсь перед ее намеками-экивоками...
   Тессетен небрежно отмахнулся:
   - Чепуха. Избавь природа нас от понимания Ормоны... Слушай, братишка, а ведь мы могли бы возродить здесь традицию и отмечать любимые праздники ори. Тот же Теснауто. Дать волю и материалы Кронрэю с его созидателями - и пусть бы строили ради этого что-нибудь для души, грандиозное, чтобы там мог праздновать хоть весь город. Ну ладно, это я, конечно, размахнулся... Ну, допустим, на две-три сотни человек наших ресурсов хватит?
   - Да хватит, конечно... Это ты неплохо придумал. А ты сам-то отчего такой последнее время? О чем думаешь?
   Экономист внимательно, словно прицениваясь, стоит ли говорить, вгляделся в приятеля.
   - Думаю, что вовремя ты успел удрать с Оритана, братишка...
   - Почему именно я?
   - Да потому что из-за твоей первой специализации тебя наверняка привлекли бы к кое-каким разработкам. И тогда бы тебе не выбраться оттуда до конца жизни. Многие твои однокашники сейчас под строжайшим надзором военного блока Ведомства...
   Ал заподозрил что-то нехорошее, что все эти дни после приезда скрывали Паском и Тессетен. Он знал, догадывался о причинах их мрачности, но страшился признаться даже самому себе.
   Сетен залпом осушил свой бокал и уставился ему в глаза:
   - Ори планируют нанести удар распада по Ариноре.
   - Когда?!
   - Этого уж никто сказать не сможет... Но информация точная. Оритан готов развязать последнюю войну, выдвинул ультиматум северянам, а те, разумеется, сдавать свои позиции не будут...
   - Конечно, у них ведь тоже есть ракеты...
   Тессетен подошел к бортику террасы, присел на перила, не глядя на собеседника и любуясь закатом.
   - Тесно нам стало на этом ветхом синем шарике, братишка. Раскол все это, раскол... Посмотри, что творится сейчас - плодятся, как под завес времен, а толку? Кто от количества стал лучше качеством? Когда это древние "куарт" аллийцев воплощались на диких территориях Убежища? У любого "куарт" всегда была привязка к Оритану или Ариноре - никак иначе. А тут... Атембизе вот - каким ветром его сюда задуло? Что он тут забыл? Не постигаю. Хаос и упадок повсюду, куда ни плюнь. И постоянная высокопарная болтовня о порядке, о великих ценностях, о былой славе. Только, знаешь, ты не рассказывай об этом никому... даже Танрэй... Не надо ей этого знать...
   Ал согласно кивнул. Жене и без таких вестей было теперь несладко: у них поселились тесть с тещей, ожидая окончания строительства новых домов для очередной партии эмигрантов. Не привыкшие жить в тесноте, бок о бок со старшим поколением, ори откровенно страдали от вынужденного соседства. А тут еще госпожа Юони, обереги Природа кого-либо от общения с этой женщиной! Ал - тот являлся домой только ночевать, да и Танрэй лишний раз старалась не встречаться со своей матерью, испытывая при этом жестокие упреки совести. Характер тещи могли терпеть только тесть и Натаути - потому что оба себе на уме. А вот Алу уже давно хотелось сбежать в джунгли и поселиться отшельником.
  
* * *
  
   Танрэй еще пару раз мазнула кистью в уголке рисунка. Рисовала она лучше, чем пела, и это преимущество позволило ей найти предлог, дабы проводить досуг вне дома.
   - Как получается? - спросила она, оглядываясь на своего молчаливого спутника.
   Немой склонил голову и слегка улыбнулся.
   - Знаю, знаю, что получается ерунда, не смейся... Хочешь я научу тебя письменности, и тогда ты напишешь мне, кто ты и как твое настоящее имя?
   Он снова рассмеялся и сделал отрицательный жест. В его серых глазах выплясывали искорки закатного солнца, и в такие минуты молодой женщине смутно казалось, что она в шаге от разгадки, что она давно знает, кто он такой, но почему-то забыла.
   - Зря. Я могла бы, это не так сложно, как кажется. Тогда мы могли бы с тобой общаться... Да, да, мне стыдно, но я не хочу идти домой. И, если честно, я не хочу туда идти не только из-за приезда родителей, а уже давно...
   Немой кивнул. Он был неведомым образом посвящен в тайны ее жизни, причем в такие, которые она хотела бы скрыть даже от самой себя.
   - Мне стало проще общаться с нашим волком, чем с Алом.
   Брови мужчины слегка дернулись, и он опять улыбнулся. Его улыбка была такой открытой и приветливой! Вот бы Алу уметь так же... Но увы... Ал бывает весельчаком, но будто бы всегда любуется на себя в зеркало. Его никогда не интересовало, чем живут другие люди. А Танрэй - не звезда, не туманность и даже не артишок, чтобы интересовать его. Она сама хихикнула над своим сравнением.
   - А еще, кажется, им увлечена Ормона, а он ею. Но оба как-то странно... По-моему, их влечет друг к дугу не как мужчину и женщину, не любовь, а... Я даже не знаю, как сказать, не понимаю, - Танрэй вздохнула. - А вот меня он однажды приревновал. Причем к тебе. Представляешь? Я решила сначала, что это хороший знак, а потом до меня дошло, что это у него скорее из-за опасения утратить собственность...
   Немой помотал головой и послал ей умоляющий взгляд.
   - Считаешь, что я ошибаюсь? - (Кивок.) - Наверное, ты прав. Мужчине проще понять мужчину, женщине - женщину. А я не понимаю даже Ормону... То есть мы с нею почти примирились, как мне посоветовал Паском... Не знаю, зачем ему это нужно, но он настойчиво убеждал меня, что именно с нею мне нужно договориться. Не понимаю только, почему мне с нею, а не ей со мной. Я никогда ее не задевала...
   Она сложила кисти в этюдник и огляделась в поисках где-то бегавшего Ната. Здесь, на пригорке, ей хотелось бы остаться навсегда: отсюда открывался чудесный вид на Кула-Шри, извивавшуюся в направлении залива, и все здесь напоминало летний Эйсетти до войны. Именно потому Танрэй каждый день приходила сюда после занятий, отпускала Ната побегать, а сама садилась мазать бумагу краской. Иногда к ней присоединялся и загадочный Немой, и она посвящала его в свои мысли, настолько потаенные, что сама удивлялась их существованию. Но застенчивости не было: немота собеседника странным образом влияла на Танрэй, позволяя забыть о вечном учительском самоконтроле.
   - Спасибо тебе за компанию, за то, что выслушиваешь всякие глупости, которые я тут несу... А хочешь познакомиться с кулаптром? Вдруг ему удастся вернуть тебе твой голос? Ты ведь все слышишь...
   Немой на прощание поклонился и стал спускаться к реке. Танрэй глядела ему вслед, борясь с давним желанием пойти за ним и разведать, куда он уходит и где живет. Но тут повсюду открытая местность, и если мужчина обернется, то Танрэй окажется в глупом положении.
   И тут ей стало холодно и жутко. Страшное ощущение исходило из джунглей за спиной. Птицы смолкли.
   - Нат! Ко мне! - крикнула Танрэй, чтобы звуком собственного голоса отогнать беспричинный ужас, а заодно призвать обратно Немого, если вдруг что-то случится.
   На память пришли поверья кхаркхи о том, что в джунглях таится нечто, способное уничтожить этот мир, взамен которому явится на небосвод новое солнце. Танрэй думала, что речь идет о ракетных шахтах, в которых ждут своего часа смертоносные заряды, однако никаких шахт на Рэйсатру быть не могло. Дикари верили во что-то другое и представляли его в виде огромной змеи с капюшоном. Глупости, конечно, однако если ты одна и на много тысяч ликов вокруг нет ни единого разумного существа, чувствовать начинаешь совсем иначе, нежели дома в безопасности.
   Немой не оправдал ее надежд: он уже успел скрыться с глаз, а страх не проходил. Земля слегка дрогнула, а где-то бесконечно далеко в горах проурчало низкое эхо. Танрэй подумала, что если вдруг на Оритане или на Ариноре начали бы войну ракетами, то, наверное, ее отголоски долетели бы даже сюда. Ал говорил, что на самом деле не будет никакого похолодания климата, что бы ни писали другие ученые, а вот радиоактивные осадки станут выпадать по всей планете.
   Воображение разыгралось не на шутку, и вот уже ползущие с юга и подсвеченные закатом кучевые облака стали казаться Танрэй похожими на гигантский "гриб" от взрыва распада.
   Вдалеке, в стороне джунглей, показалось светлое пятно, стало расти, приближаться. На душе сразу стало легче: этот был вдоволь нагулявшийся Нат.
   Волк подбежал к хозяйке и запрыгал вокруг нее.
   - Я тут уже такого наплела без тебя... - призналась Танрэй, вешая этюдник на плечо.
   Облака снова стали облаками, джунгли - джунглями, а не пристанищем кобры из сказок кхаркхи.
   - Ал всегда говорит, что у меня ошалелая фантазия, - со смехом продолжала она и потрепала волка по острым ушам. - И он прав. Иногда я чувствую себя так, словно уже живу в прошлом, как будто смотрю на наше время из далекого будущего и вижу его. Но не таким, какое оно на самом деле, а облагороженным флером легендарности. Пожалуй, подобным образом мы сейчас представляем себе жизнь наших предков-аллийцев...
   Волк спокойно брел рядом и как будто даже вслушивался в ее болтовню.
   - Веселое у меня окружение, - посетовала Танрэй. - Один не умеет чувствовать, второй - говорить, третий - вообще зверь, четвертая со свету сживет своей язвительностью, а к пятому и подступиться страшно, чтобы не попасть под горячую руку... А еще и говорить приходится на языке, который сама же и создала, и слушатели до сих пор считают улыбку оскалом, а деревья - обеденным столом...
   Нат только чихнул.
  
  
Глава пятнадцатая об издержках клятвы доблести и невосполнимых потерях
  
   Таких морозов на Оритане осенью еще не бывало! Ветки деревьев, решетки изгородей, провода коммуникаций - все причудливо топорщилось густым инеем. В пространстве, где глохли от холода любые звуки, замирало само время. Таких морозов на Оритане не бывало даже зимой!
   Но изредка случалось потепление, вызывая у стариков головную боль, а то и сердечные приступы.
   В одну из таких оттепелей умерла мать Тессетена, и почти вслед за нею ушел его отец. Они были счастливыми: им не суждено было увидеть, что станется с их любимым городом уже совсем скоро.
   В одну из таких оттепелей, когда ничто не предвещало беды, родители Фирэ и Дрэяна увидели в окно, как к их дому бежит закутанная в меховой плащ женщина. Ее движения, суетные и тревожные, напугали хозяйку дома: та со страхом ждала вестей о младшем сыне, и любой визитер-незнакомец чудился ей гонцом смерти.
   От слабости она опустилась в кресло и попросила мужа встретить гостью. Страх отпустил несчастную лишь тогда, когда она услышала пусть и тревожный, но знакомый девичий голос.
   Саэти вбежала в зал и скинула с головы меховой капюшон:
   - Сейчас ждут налет на столицу! Нужно как можно быстрее собраться и уйти!
   - Налет?! - как-то по-детски вдруг растерялся господин Кронодан.
   Тем временем его жена уже вскочила и стала спешно выбрасывать из ящиков на стол документы, деньги, какие-то ценные вещи.
   - Аринорцы прорвались на востоке. Может, мы еще успеем до обстрела. Я поведу орэмашину, - ответила ему девушка, помогая хозяйке собираться. - Только скорее!
   - Сейчас!
   - Куда ты? - крикнула ему вслед супруга.
   - Кое-что забрать...
   - Господин Кронодан, времени совсем нет!
   Он крикнул из соседней комнаты, что успеет.
   - Он хочет забрать с собой меч нашего старшего сына.
   - Одевайтесь, я все соберу!
   Внезапно и резко снаружи раздался оглушительный взрыв, вой моторов - и целая канонада.
   Обняв друг друга от ужаса, женщины увидели в окно, как на соседней улице разваливается на части и плавится в смертоносном огне сфероид дома.
   Саэти успела только отпрянуть от оконного проема, когда вышибло раму, а в следующую секунду потолок их взорванного несколькими ударами здания погреб под собой всех, кто был внутри.
   Дикими глазами смотрели на произошедшее соседи, которым посчастливилось уцелеть в своих домах.
   А синие истребители, сея смерть, помчались в сторону Самьенских Отрогов, к каньону.
   И никто не обратил внимания на залегшую в конце улицы за сугробом черную волчицу с золотыми глазами, которая кинулась было к дому Фирэ, испуганно шарахнулась от лопнувшей в огне балки, отскочила в сторону, покружила возле развалин и с горестным воплем, словно проклиная орэмашины, умчалась вслед за ними к мосту.
  
* * *
  
   - То, что вы предлагаете, сейчас никак невозможно, кулаптр, - отрезал командир Сьетторо и отвернулся от Диусоэро. - Теперь мальчишка нужен нам, как никогда. Много ли осталось целителей-Помнящих его уровня? Нет, и речи быть не может.
   И кулаптр покинул шатер ставки не солоно хлебавши. Диусоэро не знал, как передаст Фирэ решение командования, ведь юноша считал, что никто не откажет всесильному начальнику в ходатайстве. А он вовсе не всесильный. И если его убьют, то некому будет вернуть Фирэ его клятву доблести, и тому придется служить до конца жизни - естественного или насильственного.
   В мыслях о том, как сообщить помощнику об отказе, Диусоэро добрел до казарм, где в санитарном блоке располагались комнаты офицеров-кулаптров. В свои восемнадцать Фирэ уже заслуженно носил звание офицера, и только Диусоэро знал, что тот совершенно не дорожит своим статусом.
   Еще не успев войти внутрь, бывалый кулаптр почувствовал привкус разлившейся вокруг давящей тревоги. Но сирены молчали - значит, дело было в чем-то другом.
   Фирэ сидел на своей койке. Очень ровно, словно проглотил шест, и уставившись в одну точку. И - самое главное! - Диусоэро в первую очередь заметил, что внутренне помощник совершенно пуст. Атмереро юноши не изливала свет из глубин его существа, не переливалась светлыми красками радужного спектра, как прежде. Она вообще себя не проявляла. Так бывает у тех, кто уже умер. Но Фирэ дышал, и одной рукой сжимал какую-то бумагу, а вторая, раненная осколком, висела в повязке.
   Старший кулаптр вытащил из его судорожных пальцев конверт с вензелем военного блока Ведомства, но внутри не было ничего. Он огляделся в поисках содержимого, и его осенило заглянуть под койку. Так и есть: само письмо улетело к стене.
   "С прискорбием"... "уведомление"... "сего года"... "под обстрелом"... - замельтешили строчки.
   Оторвавшись от чужого послания, Диусоэро в ужасе поднял глаза. У его помощника, у этого будущего, по ожиданиям командной верхушки, гениального целителя, во время налета на Эйсетти вчера погибла вся семья...
   Когда много часов спустя Фирэ вернули к жизни, и он, тускло засветившись перед взором кулаптров, обвел взглядом комнату и лица, стало понятно, что он не понимает, чего им от него нужно и почему он сам до сих пор еще жив.
   Сьетторо пришлось отпустить мальчишку, и, подписывая увольнительную, он делал это с таким видом, будто тот нарочно подстроил гибель родных, чтобы не мытьем так катаньем добиться своего.
   - Я съездил бы с тобой, - сказал Диусоэро апатично поднимавшемуся в орэмашину Фирэ, - но двоих нас не отпустят...
   К вечеру Фирэ прилетел в Эйсетти. Мало что понимая, просто на инстинкте перелетной птицы он двинулся к бывшему дому и, не узнав улицу, очнулся.
   Улица была той и не той. Вон за тем треснувшим и навалившимся на пригорок сфероидом должен быть зимний сад соседей, а по левую сторону, в точности напротив - его родной дом, всегда лукаво подглядывавший за тем, как Фирэ шагал к нему по дороге. Так было с малолетства - и вот теперь на том месте торчит что-то черное, переломанное, покрытое, как толстой плесенью, бахромою наросшего за сутки грязного инея.
   Всюду мелькали волки, натасканные находить людей, но машины стояли пустые, а спасательные команды по очереди заскакивали в дома, чтобы не обморозиться до смерти.
   В какой-то момент Фирэ показалось, что он совсем спокоен, что ему все равно. Мало ли умерло в этой войне? Мало ли умрет еще? Ну вот, пришла и их очередь. И уж скорее бы теперь пришла его собственная. Что в том такого? Из чего делать трагедию?
   Мусоля в себе эти мысли и не замечая, что они уже начали идти циклом, хороводясь, одни и те же, друг за другом, он точно на ходулях прибрел к тому месту, которое прежде называл зимним садом.
   Всё здесь спеклось в единый черный ком с торчащей во все стороны арматурой. Волки по привычке взбегали сюда, метались, скулили и поднимали горестный вой, пока их не отзывали назад.
   - Они все были там, когда это случилось... - едва слышно пробормотал за плечом сосед, дом которого уцелел. - И те три семьи... - он, кажется, махнул куда-то рукой.
   "И Саэти..." - подумал Фирэ.
   Он уже сам увидел, как все было. Еще вчера он чуял, что с попутчицей стряслась беда... Беда... Хватит ли этого слова для того, чтобы обозначить конец жизни? И не только жизни попутчицы, но и его собственной...
   Дым, крики боли, ужас... Чего еще он не видел там, в Рэйодэне и на Полуострове? Это все обыденно, почти каждый день в году был отмечен таким моционом. Так почему теперь его сердце стремится в землю и тянет его за собой? Почему он теряет способность дышать? Ведь ему все равно, он привык!
   А может, нужно просто пошире открыть глаза, чтобы наконец проснуться? Может, все его нынешнее воплощение - чей-то долгий гипноз? Кто-то внушил ему глупости о катаклизме пятисотлетней давности, о Расколе, о том, что он родится в чужой семье... Вот сейчас он избавится от наваждения, откроет глаза уже по-настоящему и увидит над собой маму, настоящую маму - синеокую красавицу Танрэй. А Учитель, отец, подойдет и скажет: "Это был необходимый этап, мальчик. Жестокий, но полезный. Мы все рано или поздно подвергаемся этой проверке. Ты прошел, ты получил урок - и теперь все будет хорошо!" И улыбнется своей замечательной улыбкой маленького, но мудрого мальчишки, а в серых глазах запляшут солнечные зайчики...
   - Будь все проклято! - заорал Фирэ в глухие небеса.
   И взвыли волки, вторя ему, и заплакали женщины.
   Потом он нашел себя на Самьенских Отрогах стоящим над пропастью. Впервые за всю историю Оритана Ассуриа застыла в своем беге по дну недавно образованного каньона, и здесь теперь тоже было тихо и безжизненно.
   Фирэ видел, как что-то, отделившееся от него самого, стремительно падает вниз, светясь в темноте. Это была какая-то серебристая паутинка с очертаниями человеческого тела. Наверное, он очень напился... А самому ему пусто и безразлично. Это, видно, боль вылетела из него, напугавшись той выжженной пустыни, в которую обратилось его сердце!
   - Мама! Мама! С тобой когда-то здесь случилось то же самое!
   Юноша попятился и кое-как выкарабкался на берег. Что привело его сюда? Что удержало на краю в последний миг? А может, это сам Фирэ летит сейчас ко дну, оставив свою оболочку, получившую возможность созерцать или анализировать?
   - О, мама! Как же больно и страшно было тебе в тот ужасный день!
   Он сел прямо в снег. Он - Фирэ. Он родился восемнадцать лет назад в Эйсетти, в семье сына советника Корэя. У него есть брат Дрэян, старше него на десять лет. Полгода назад умер дед. Полгода назад попутчица Саэти уговаривала Фирэ бросить все и уехать отсюда. Вчера не стало ее. Вчера не стало родителей. Сегодня умер и Фирэ.
   Юноша засмеялся, здоровой рукой вытащил из кармана плаща ополовиненную флягу и сделал большой глоток, обжигая рот и горло. А, так вот что привело его сюда! И почему он раньше никогда не пробовал этот эликсир забвения, прощающий всё и всех со всем примиряющий?
   Фирэ побрел по сугробам обратно в город, а за ним бездомным псом тащился тот, светящийся, из пропасти. Каких неприятностей ему надо? Чего привязался, дурак? Катись назад, паутинчатая боль, без тебя легче! Не вспоминается ничего, ни капли... но это же и хорошо! Проклятье! Это же так хорошо!
   Он попытался снова вспомнить день катаклизма полутысячелетней давности - и налетел на глухую стену. Но тут должна быть, всегда была дверь! "Отвали, сосунок, нет тут дверей! Тут стена, не видишь?" Он помотал тяжелой, кружащейся головой и решил зайти с другой стороны, не так далеко в прошлое. "Убирайся, щенок! - рявкнул некто, очень знакомый, в болезненно-желтом плаще. - Эти воспоминания только для того, кто умеет терпеть боль. Кто слабак - лишается памяти на будущее воплощение! И так всякий раз, пока не забудет все насовсем! Проваливай, малодушный, тебе не место за этой стеной!"
   - Ну хотя бы прошлую, хотя бы предыдущую жизнь! - путающимся языком взмолился Фирэ.
   Двери не было. Дверь была замурована, и кто-то гнал его прочь от свежей кладки с еще не просохшим раствором: "Вон! Ты хотел анестезии? Так живи себе в вечном наркозе!"
   Он не помнил ничего. Вместе с его болью ушло и то, что было собственно им, что помнило всегда и всё.
   Фирэ зашел в заброшенный парк и забрался на старые карусели, возле которых они в прошлый его приезд встретились с Саэти. Здесь он играл малышом, здесь они катались уже подростками, с попутчицей. В те времена Эйсетти еще жил, а люди не думали, не догадывались о том, что поджидает их впереди.
   Забытье не приходило, а он тешил себя надеждой мертвецки напиться и замерзнуть прямо в этой скрипучей колыбельке на прокорм бездомным волкам. Вон как раз один - черный, поджарый - смотрит голодными золотыми глазами, ждет... Подожди немного, клыкастый, скоро ты наешься!
   "Саэти! - вдруг теплым ручейком заструилось по жилам. - Мы ведь с нею поклялись тогда друг другу на Самьенском мосту!.."
   И светящаяся паутинка, утомившись ждать, вдруг сорвалась с земли и летящей кометой устремилась в небо, клонясь к северу, в сторону океана.
   Фирэ размахнулся и швырнул флягу в соседнюю карусель. Раненая рука слегка заныла - но только чуть-чуть, ведь боль его только что улетела вон, на север, к берегам Рэйсатру... Может, собралась наведаться к Дрэяну?
   Прощай, боль! Прощай, атмереро! Без вас лучше!
   Волк развернулся и потрусил прочь, вскоре потерявшись за стволами деревьев.
  
* * *
  
   Теперь Диусоэро думал лишь о том, как вернуть клятву своему помощнику. Война все разгоралась и разгоралась. Старший кулаптр чувствовал, что обязан сохранить жизнь этому мальчишке, ученику Ала, который, в свою очередь, был учеником Паскома, а для Диусоэро Паском был самым уважаемым человеком на свете.
   После гибели родных с Фирэ стало твориться что-то жуткое. Он приехал не в себе и в себя так и не пришел. Они больше не говорили по душам. Юноша вообще ни с кем больше не разговаривал, кроме как по необходимости - уточняя военный приказ или отвечая на какие-то бытовые вопросы.
   А еще он отчаянно искал смерти. Он звал ее днем и ночью, готовый принять ее любую - лишь бы скорее.
   При нервных срывах такое было у многих солдат, но у него это состояние не желало проходить. И не раз Диусоэро слышал, как вскрикивает во сне помощник, плачет и зовет атмереро.
   Через полгода старший кулаптр понял, что ничего уже не вернется, как никогда не окажется Оритан в благодатной зоне экватора, где находился прежде. Ходячий труп по имени Фирэ настораживал и остальных офицеров. В пустых черных глазах на бледном лице не было ни единого намека на живую душу, никто не знал, чего можно ждать от такого существа. Которое, к тому же, имело убийственные навыки кулаптра и знало, как их применять по назначению. Он просто ходил. Просто произносил слова, если его спрашивали. Просто ел, пил, спал. И так же просто, не вглядываясь, убивал врагов. Но отныне его так и тянуло к смерти, он потерял интуицию, будто прежнего Фирэ заменили полуроботом-диппендеоре.
   И вот однажды, когда снег уже превратился в слякоть, накануне давно уже не справляемого праздника Восхода Саэто, кулаптру Диусоэро представилась возможность спасти искалеченного мальчишку.
   Перед тем вылетом Диусоэро распорядился так: Фирэ летит в авангарде, а ему самому придется координировать этот вылет с земли. Впервые за прошедшие полгода юноша оживился и с удивительным рвением сусликом поскакал к орэмашине. "Э-э-ге! - подумал Диусоэро. - Что-то тут нечисто!" Он уже успел отослать в ставку командования рапорт о рассредоточении своих помощников, и менять порядок было бы нарушением устава. А это значило, что действовать придется на свой страх и риск.
   Диусоэро знал, что экипаж этой машины - все до одного проверенные (им же в свое время!) люди. Не болтуны и не стукачи. Значит, существовал простор для маневра.
   Незаметно приблизившись к Фирэ, Диусоэро подчинил себе его волю и, пользуясь эффектом внезапности, смог вогнать в легкий, не вызывающий ни у кого подозрений, транс.
   - Пришлось изменить комплектацию, - виновато доложил он орэ-мастеру. - Вы отправляетесь боевыми, без кулаптра.
   Никто не удивился. Диусоэро и Фирэ вышли, а судно взлетело.
   Юноша стоял, бессмысленно глядя себе под ноги и слегка покачиваясь на ветру. Казалось, тронь пальцем - и свалится навзничь. Старший кулаптр затащил его в окоп, завалил мешками и велел лежать, поскольку бой начался и надо было работать. Фирэ послушно вытянулся на мерзлой глине, более не шелохнувшись и почти не дыша.
   Через десять минут после начала воздушной схватки орэмашину, в которой собирался лететь мальчишка, развеяли по ветру несколькими прямыми попаданиями.
   - Так вот чего ты так запрыгал! - проворчал Диусоэро. - Что ж, значит, это хороший знак мне!
   По личному каналу он связался со знакомыми "торгашами", что доставляли товары с Оритана в колонии-острова Великого Океана, затерянные среди безбрежной водной глади, и привозили оттуда продукцию колонистов.
   Эмиссары были поблизости и приехали оперативно - бой еще не закончился, когда Диусоэро выволакивал из-под мешков совершенно там закуклившегося Фирэ.
   - Что нам с ним делать? - глядя на эту большую бессмысленную человеко-гусеницу, спросил один из моряков.
   Кулаптр махнул рукой:
   - Везите его подальше отсюда. Насколько можно подальше, настолько и везите. Чтобы не вернулся.
   - А он что... - "торгаш" повертел кистью вокруг головы. - Да?
   - Есть немного.
   - Давай-ка поспешать, Диусоэро! - вмешался второй эмиссар, торопливо поглядывая на часы.
   - Вы готовьте лодку, мы догоним.
   Выведя помощника на берег бухты, Диусоэро задержал его и развернул за плечи. Фирэ послушно встал, по -прежнему качаемый пронзительным ветром.
   - Я возвращаю страшную клятву доблести тому, кто давал мне ее! Через сорок дней и сорок ночей атмереро твоя очистится от следов печати, и ты станешь свободен. Беги прочь от войны, Фирэ, и да не иссякнет солнце в сердце твоем, мой мальчик! Да будет "куарт" твой един!
   Ялик давно растаял в тумане, а Диусоэро все еще смотрел на черную воду бухты с плавающими в ней белобокими кусками талого льда и гадал о судьбе своего - волею случая - воспитанника.
   Командир Сьетторо неподдельно горевал, узнав о гибели орэмашины с Фирэ на борту. Он делал на этого мальчугана громадную ставку, а теперь его воинская карьера покатилась волкам под хвост.
   - Такие, как он, рождаются раз в тысячу лет! - напиваясь вместе с Диусоэро, жаловался офицер. - Еще немного - и он стал бы живым оружием, стоящим всего ракетного арсенала Оритана! Он повлиял бы на политическую обстановку Ариноры, и они ничего не смогли бы ему противопоставить, потому что у них таких нет! Да что я тебе говорю, Диусоэро, ты раньше меня это понял! Он был бы непобедимым оружием против этих белесых ублюдков! Знаешь, кулаптр, а ведь даже и хорошо, что аринорцы погубили в том налете его родных! Он стал настолько непримиримым, что из мести в сжатые сроки положил их стократно больше, чем смог бы до этого! Их смерть пробудила в нем и азарт, и мастерство! - Сьетторо грохнул по столу кулаком. - Да что теперь говорить - такая глупая и бесславная кончина...
   - Свинья ты, Сьетторо, - поморщился кулаптр с омерзением.
   - Я? - поначалу удивился, а потом, свыкнувшись с этой идеей, довольно кивнул тот. - Да, я - свинья. А из этого щенка получился бы великий мастер. Как же так он не досмотрел? И как ты не досмотрел, Диусоэро?
   - Знаешь, Сьетторо, вот если откровенно, то я жалею лишь об одном: что на той орэмашине не было тебя.
   Сьетторо залился визгливым хохотом и, поддразнивая собутыльника, хрюкнул.
  
* * *
  
   "Торгаши" вспомнили о своем пассажире не сразу. Им доложил о нем кок, исправно кормивший парня на протяжении всего плавания.
   - Кажется, этот в себя приходит! - сказал повар, и почему-то шепотом.
   Капитан велел проведать Фирэ.
   Тот с каменным лицом смотрел трансляцию, где правитель Оритана, господин Нэсоутен, вещал перед советом страны в торжественном зале военного крыла Ведомства:
   - Великий народ ори, жители Оритана! Затянувшаяся война вышла на новый виток. Мы располагаем донесениями о готовности Ариноры нанести по нам ракетно-бомбовый удар. Мы отдаем себе полный отчет, что это сообщение способно посеять панику, но замолчать его было бы преступлением перед миллионами. Каждый город нашей страны оборудован подземными убежищами, которые до сего момента носили статус секретности. Наступило время для принятия неотложных мер. В случае воздушной тревоги каждому жителю Оритана надлежит незамедлительно обратиться в локальное Ведомство вашего города и, соблюдая полное спокойствие, приступить к эвакуации по системе "Тэо" - первый уровень тревоги. Служащие военного блока локальных Ведомств обязуются оказывать населению всестороннюю помощь.
   В черных глазах юного ори светилась ненависть - и это было первое чувство, которое он испытал за многие месяцы. Повару показалась, что ненависть эта направлена отнюдь не в адрес аринорцев.
   - Сколько я хотя бы с вами плавал?
   - Да что-то побольше месяца, - отозвался добряк-кок.
   - Сегодня сорок суток, - уточнил один из тех эмиссаров, что забирали молодого кулаптра с Оритана.
   Тот печально кивнул:
   - Что же я теперь - дезертир?
   Новые знакомые переглянулись, а ответил все тот же моряк, знакомый Диусоэро:
   - Ты, ори Фирэ, геройски погибший солдат, и теперь на Оритан путь тебе заказан. Ты поживи в другом месте, здесь есть неплохие земли, теплые. А там, глядишь, кто-нибудь пройдет транзитом и отвезет тебя на какой-нибудь континент...
   - Мне бы на Рэйсатру...
   - Ты уж прости, но мы тем курсом не ходим.
   - Высадите меня где-нибудь, - попросил Фирэ, подробно разузнав о своих перемещениях по планете.
   Его оставили на одном из островов Великого Океана. Здесь всегда было тепло и тихо, лишь иногда пели черные камни и чирикали экзотические птахи, прыгая по веткам пальм.
   - Дождись судна до Сухого Острова, - сказали ему на прощание, - а оттуда уже проще добраться до Рэйсатру.
   Сухой Остров в представлении о нем Фирэ был связан со странными существами вроде гигантских сумчатых белок, передвигавшихся прыжками на задних лапах, и с бесконечными пустынями. Больше о тех краях он не знал ничего.
   Проводив взглядом уплывающий корабль "торгашей", Фирэ отправился искать поселок - как ему объяснили, тот был "где-то неподалеку". Моряки, все измеряющие своим, водным, методом, на суше ориентировались не самым лучшим образом.
   Утомленный жарой, юноша не поверил глазам, когда увидел среди небольшой пальмовой рощи озерцо. Это была хорошая пресная вода, и Фирэ первым делом напился, даже не задумавшись о подстерегающих чужеземца опасностях в виде заморских хворей.
   Кругом не было ни души. Сбросив одежду, Фирэ по шейку вошел в воду и поплыл. Тело напитывалось влагой, а память - воспоминаниями о прошедших месяцах. Но возвращались они с трудом.
   А что, подумалось ему, если и в самом деле вся эта жизнь - только гипноз, большая и бесконечная психологическая игра Высших ори, то есть Взошедших учителей, в которую они погружают сознание своих учеников для решения важных задач и из которой выводят в реальный мир, когда "куарт" справляется со своим испытанием? И чем, если не смертью, будет выглядеть вывод ученика для тех, кто до поры до времени остается в игре?
   Юноше было легче от таких мыслей. Ведь в этом случае его родные и попутчица не умерли - они просто справились со своей миссией и ждут его перед Восхождением. Это утешительно, это сладко - верить в такое.
   И это сквернейшая ложь!
   Саэти только начинала свою миссию. Она не сделала еще ничего, ее не могли выпустить из игры, если бы это в самом деле была игра-испытание. Попутчиков не может разделять большой временной перерыв - они должны умереть или вместе, или друг за другом, и только после того, как завершат очередной этап развития. Наверное, оттого он и торопил свою смерть на этой войне, удивляясь, как раз за разом нечто неведомое отводило от него роковой удар, который - он точно знал! - должен был свершиться.
   Тоскливо ныло сердце, и словно странствующая птица, Фирэ чуял неизбывную тягу - туда, на далекий северный материк, к брату...
   Юноша нырнул напоследок и побрел к берегу. Вода была покойной и ясной, словно зеркало, лишь от его движений поверхность покрывалась кругами и рябью.
   Что-то мелькнуло на дне. Фирэ посмотрел на свое отражение и отпрянул, вскрикнув от неожиданности. Ему почудилось, что под покровом прозрачной водной пелены на дне лежит и разглядывает его женщина. Наверное, мертвая, ведь живая не продержится столько без воздуха! Фирэ видел ее всего одно мгновение, но успел принять за погибшую маму - именно так она отозвалась в его сердце - и различить колыхавшиеся в воде длинные черные волосы. А еще почудилось ему, будто манит его к себе рукой утопленница, зовет...
   Озерцо успокоилось - и вот снова в отражении он сам, худой, заросший, взрослый. И сердце еще сильнее защемило стремлением к брату, к чужим берегам.
  
* * *
  
   Уж размахнулся так размахнулся созидатель Кронрэй! Дали волю старику - выстроил целый город за городом. Прилетайте, аринорцы, бомбите!..
   Но в душе Сетену было отрадно видеть любимую орийскую архитектуру, все эти белоснежные округлости сфероидов, водные каскады, гигантские пруды и бассейны, лабиринты галерей-переходов, дуги мостов... До Теснауто оставалось чуть больше трех лун, и созидателям нужно было закончить последний павильон, самый высокий, воздушный и самый красивый в комплексе. Все это стоило риска быть обнаруженными врагом.
   Еще прошлой осенью они с Ормоной переехали сюда, чтобы он мог заниматься любимым и основательно подзабытым делом. Три статуи в галерее были его заслугой... ну и, конечно, плодом многих бессонных ночей. Но что такое физическое истощение, если подумать о результате, о том экстазе, который приносила работа!
   Однако же Ал был прав: с женой, с Ормоной, творилось что-то неладное. Этот исступленный блеск в ее глазах, странная новая привычка разглядывать аллийский меч или сидеть на краю бассейна, высматривая что-то в воде. Позавчера Сетен нашел ее во внутреннем дворе комплекса. Вероятно, только что выбравшись после купания на берег, Ормона была в прилипшей к телу тонкой сорочке и с распущенными мокрыми волосами. И - полностью, до обморока - выпитой, как много лет назад на Острове Трех Пещер, когда они с нею останавливали смерч.
   Тессетен хотел отнести ее в их комнатушку, но Ормона пришла в себя и сильно не в духе, рывками заплела волосы, оделась и, отпуская в адрес мужа какие-то колкости по поводу его внезапной трепетности и заботливости, рыкнула на прощанье:
   - Сделайте хотя бы перила в бассейне. Сколько еще раз мне нужно приложиться головой, поскользнувшись на ступеньках, чтобы до некоторых милосердных созидателей это дошло?
   - Ты что, ударилась головой? Покажи! Вдруг что-то серьезное?
   Ормона фыркнула, увернулась и ушла спать, а на другой день исчезла и не появлялась до сегодняшнего восхода. Ее гайна по возвращении едва стояла на ногах, а с вымокшей шерсти животного капал пот и кровавая пена.
   - Ты его загонишь, - посочувствовав жеребчику, сказал Сетен.
   - Здесь не интернат для школьников.
   Он указал жене на изящный бортик, спускавшийся в бассейн: зная придирчивый норов атме Ормоны, строители поработали на славу.
   Ормона лишь мельком взглянула на новинку и бросила:
   - Прекрасно!
   Тессетен провозился с очередным образцом серого мрамора до глубокой ночи, потом ему захотелось в одиночестве понырять в теплой воде, и когда он пришел в их временное жилище, Ормона уже спала.
   Сетен не стал включать свет и приноровился аккуратно лечь с краю, чтобы не разбудить жену, как вдруг из ее уст послышалось имя. Он вздрогнул: она отчетливо произнесла - "Коорэ!" Чтобы разглядеть ее лицо, он включил ночник.
   Женщина спала, но обметанные лихорадкой губы ее беззвучно что-то бормотали, а глаза бродили под пляшущими веками, созерцая неведомые сновидения. Словно видя кого-то, она слегка двигала рукой приманивающим жестом.
   Соблазн был велик. Никогда прежде Тессетен не пошел бы на такое, но ему уже невыносимо было видеть ее каждодневные терзания и даже не знать их причин. Он уважал право жены на личную территорию, она уважала его право на то же самое, но сейчас, после того, как она прошептала заветное имя, стало не до условностей.
   Подчинить себе волю спящей и установить полный контроль над ее сознанием было проще простого - гораздо сложнее оказалось подбирать правильно сформулированные вопросы, чтобы привести ее к необходимой теме.
   - Для чего ты зовешь Коорэ, Ормона?
   Ормона молчала. Тело ее вытянулось в глубоком трансе, дыхание прочти пропало.
   - Ормона, ты здесь?
   - Кого ты ищешь, Ал? - тихо и грустно спросила она не своим голосом.
   - Кто ты?
   - Ты не узнаешь свою жену, моя любовь?
   - Назовись! - он уперся ладонью в постель и склонился над женой, вглядываясь в черты ее лица.
   Капля воды с его мокрых волос упала на грудь спящей, скатилась с правого соска, устремляясь к солнечному сплетению, и соскользнула по тонкой талии, оставив на коже едва заметный блестящий след.
   - Танрэй, - удивленно, хотя и очень медленно ответила Ормона, а лик ее начал судорожно меняться, обретая выражение лица статуи царицы Танэ-Ра перед Храмом в Эйсетти. - Что с тобой, Ал?
   Тессетен догадался, что говорит она сейчас вовсе не с тем Алом, которым, как ему мерещилось, она грезила в этой жизни. И называет себя вовсе не той Танрэй, о которой сперва подумал он сам. Поразмыслив, он решил подыграть и посмотреть, что будет дальше:
   - Почему ты звала Коорэ, Танрэй?
   Хитрость сработала:
   - Он в опасности, Ал. Но ты не сможешь ему помочь...
   - А ты?
   - Я... попытаюсь...
   - Я думал, после того, что случилось с тобой... с нами... ты больше не призываешь его...
   - Всё нарушилось, моя любовь. Я больше не нужна ему. Форма затмила содержание, имена сбивают с толку и запутывают всех еще сильнее. Но клянусь тебе аллийским мечом: будет день - и ты все узнаешь... Но не торжествуй прежде времени: это будет самый страшный день в твоей жизни, Ал! Не торопи его, моя любовь! Не торопи, я еще хочу побыть с тобой в этом мире...
   Что-то невыносимо тяжелое, отдающее болью всколыхнулось в бездонной глубине его сердца, изгнанное памятью прошлых воплощений, затертое наслоившимися друг на друга переживаниями былых жизней. После ее слов Сетену захотелось бросить все к зимам и вьюгам, схватить жену на руки - сейчас безвольную и покорную - и бежать отсюда, куда глядят глаза, вдвоем, лишь бы она не опомнилась и не пожелала вернуться в этот кошмар.
   - Что теперь ты видишь, Танрэй? Что с нынешним Коорэ?
   - М-м-м... - простонала она, чуть поежившись.
   - Что с ним? - мягко повторил он вопрос, беря ее за руку.
   - Он... потерял свою попутчицу и свою... душу... И он направляется к нам... он и не он... Коорэ отныне уже не Помнящий, но он уцелел телом, он жив... Он будет рядом с тобой, его Учителем...
   - Как ты делаешь все это?
   - Не спрашивай! - в голосе Ормоны прозвучало предостережение. - Я не должна говорить и даже думать об этом!
   - С прошлой осени ты не в себе, родная моя. Это видят все...
   - И ты в последнюю очередь, Ал...
   В ее словах прозвучала потаенная, безнадежная горечь, уже перебродившая за много лет и переставшая быть укором. Почувствовав сожаление, Тессетен невольно сделал то, чего она никогда не позволяла ему прежде - коснулся рукою прядки густых черных волос жены...
   Волной ее ярости его отшвырнуло на другой край постели. Ормона подскочила разъяренной коброй и словно на пружине взвилась над ним в чудовищном своем мороке:
   - Что ты делаешшшшшшь? Я шшшже не велела тебе!
   - Постой, остынь! - сказал Сетен, не особенно-то переживая о своей шкуре и к тому же более чем уверенный, что она не нападет на него по-настоящему. - Я виноват, это получилось... нечаянно. Извини.
   Змея пропала, и узкие, как щелки, зрачки Ормоны разошлись во всю радужку, а затем приобрели нормальные размеры. Она вывела из-за спины отведенные руки, скользнула пальцами по странно поседевшей прядке, безжалостно ее вырвала и села на место под его изумленным взглядом.
   - Ты что-то выспрашивал меня, так? - с подозрением осведомилась она.
   Сетен быстро справился с оторопью, но напоследок еще раз взглянул в сторону упавшего на пол серебристо-белого клочка волос.
   - Да ни в жизнь! - иронично отозвался он, решив ни в чем не признаваться. - Просто ты немного болтала во сне - кстати, о Коорэ, - вот я и посвистел тебе на ушко, чтобы не начала еще и храпеть...
   Прогнав остатки гнева, она усмехнулась:
   - В следующий раз свисти губами, а не руками!
   Тессетен понял, что жена успокоилась и что с ней можно говорить о серьезном.
   - В чем же дело, Ормона, родная? Ты все еще зовешь его к нам? Тебя не остановило то, что Паском восемнадцать лет назад едва вернул тебя к жизни?
   Он хорошо помнил тот страшный день, о котором с тех пор супруги предпочитали не только не говорить, но даже не намекать и не думать. Но забыть его было невозможно...
   Ормона взглянула на мужа так, точно хотела поднять на смех, но еще не решила, делать это сейчас или чуть повременить.
   - Когда меня такое останавливало, Сетен? Ты же знаешь: я нечувствительна к боли.
   - Не обманывай.
   - Я нечувствительна к боли! Ни к какой, - она раздвинула губы в мимолетной улыбке. - Он все равно будет здесь. Он не родится здесь, он приедет сюда - уже взрослым. Если мы провалили затею Паскома с "куламоэно", то надо же, чтобы кто-то позаботился хотя бы об ученике!
   Тессетен вдруг почувствовал, что ему хочется прижать ее к себе и, просто закрыв глаза, ощутить еще раз ту Танрэй, которой она пришла к нему, будучи сомнамбулой.
   - О самом непредсказуемом ученике, - кивнув, прошептал он ей на ухо.
   - И самом любимом... - Ормона подняла лицо, схватывая с его губ жадный поцелуй, и, увлекая за собой, отклонилась гибким телом на постель. - Тринадцатом ученике тринадцатого ученика!
  
* * *
  
   Улегшись в зарослях кустарника, тринадцатый ученик тринадцатого ученика разглядывал удивительную компанию возле шахт, расположенных в неглубоком карьере северной части острова.
   Люди отдыхали от работы. Несколько молодых парней-ори забавлялись, левитируя камни в состоянии "алеертэо" и тем самым поражая воображение своих смуглых помощников. Один ори улегся в сухую траву и поднял диппендеоре. Громадный "кадавр" принялся состязаться с гигантской каменной глыбой, что ползала по воле нескольких шутников. Местные жители старались держаться подальше, но все же не убегали, любопытствуя, чем закончится удивительная борьба.
   Под смех ори каменная глыба, отбросив диппендеоре, шустро поползла вверх по склону, в сторону зарослей Фирэ. На земле она оставляла глубоко пропаханную борозду.
   Предугадать, куда направят ее рабочие, юноша не мог и предпочел устроить им небольшую дестабилизацию, пока не пришлось выдавать себя, глупо бегая по кустам от рехнувшегося камня.
   Глыба рухнула наземь, не удержалась на пригорке и покатилась обратно, сбив по дороге "кадавра", а заодно разогнав во все стороны лишенных сосредоточения людей.
   - Эй, кто это там? - крикнул выбравшийся из транса ори.
   Фирэ понял, что ему пора показаться. Он вышел на пригорок и помахал рукой.
   Приняли его на удивление радушно. Нравы здесь были просты, сердца людей - не омрачены войной и постоянной стужей. Колония ори на острове Просыпающегося Саэто оказалась немноголюдной, а местные жили поблизости в своих деревнях, работали вместе с белыми, а досуг проводили особняком, откровенно побаиваясь способностей "детей неба". Да и еще бы не побаиваться, когда те просто так, развлечения ради, гоняли по всему острову неодушевленные тяжелые предметы, могли заставить небеса пролиться дождем в засушливый период, могли вылечить умирающего, забираясь для этого к нему во внутренности или в голову. Во внутренности они лезли руками, а вот голову исцеляли, вселяя свой дух в тело больного и приводя в порядок расстроенные струны. Так, во всяком случае, со стороны казалось жрецам аборигенов.
   - Как же здесь все не умерли от чужих болезней, с которыми не знакомы защитные силы? - с профессиональным любопытством спросил Фирэ кулаптра колонистов по имени Орьерго.
   Тот рассказал, что поначалу сюда очень аккуратно подселили микрофлору, естественную для жителей Оритана, и стали наблюдать за людьми. Некоторые и в самом деле начали заболевать. Тогда их быстро вылечили, а уцелевших вакцинировали. И только после этого белые разоблачились и показали себя настоящих туземцам, которые до тех пор были уверены, что защитные стерильные одежды с прозрачными пластиковыми шлемами - это кожа "детей неба".
   - А смертей не было, - добавил Орьерго. - Тогда еще действовало Объединенное Ведомство с его духовно-гуманистическими принципами...
   Оказалось, что ори жили здесь уже несколькими поколениями, многие считали этот остров своей родиной, а Оритан, который если и видели, то в редких, долетающих сюда трансляциях, - красивой полубылью-полусказкой.
   - Нам иногда рассказывают, что творится у вас... - кивнул новый знакомый Фирэ. - Трансляции у нас тут принимаются худо, зато торговые миссии привозят продукты, технику и информацию.
   Что ж, подумал Фирэ, значит на технику для дойных коров - колоний - Оритан не скупится даже сейчас...
   Узнав о том, что их гость - потомок древнего рода ори, да еще и "куарт" Коорэ (Фирэ не говорил, Орьерго сам рассмотрел его), староста колонистов счел за долг и за честь поселить молодого человека в своем приземистом четырехугольном домишке. Настала очередь Фирэ удивляться нелепой архитектуре построек внешнего мира.
   А ночью... Ночью всегда приходила тоска, выгоняя сон и заполняя собой пустое пространство на том месте, где прежде было что-то, имеющее смысл в этой жизни. С утратой драгоценного кусочка "куарт" Фирэ днем чувствовал себя превосходно, не испытывая ни боли, ни печали, зато ночью расплачивался сполна, утопая в зеленом болоте ноющей тоски.
   Однажды они с кулаптром Диусоэро на Оритане были вынуждены ампутировать ногу одному из солдат - тот был ранен и обморозился, у него началась гангрена и распространилась до голени... Отхватили выше колена, но на том беды солдатика не закончились. Даже когда все зажило, он жаловался целителям на то, что чувствует, как болит простреленная щиколотка и обмороженные пальцы отсутствующей конечности.
   Теперь Фирэ вспоминал того солдата и думал о том, чего же мог лишиться он сам и что продолжает ныть ночами по старой привычке...
   Он пробыл в колонии две полных луны, и к середине лета понял, что не видать ему покоя, покуда не состоится путешествие на Рэйсатру. Юноша поделился мыслями с Орьерго, на что кулаптр ответил:
   - В следующем месяце в нашу акваторию зайдет траулер, который потом отправится к Сухому Острову. А на Сухом выбор больше, что-нибудь найдешь, чтобы добраться до Рэйсатру. Но почему ты так уверен, что там тебе будет лучше, чем у нас?
   - Я не думаю, а знаю...
   Орьерго покачал лысеющей головой и поманил его к себе:
   - Скажу по секрету: староста доверяет тебе настолько, что хочет отдать за тебя дочь, обучить своим знаниям по управлению и сделать преемником. Здесь всегда тихо и спокойно. И. знаешь, даже если Оритан прекратит снабжать нас техникой и продовольствием с большой земли, мы проживем и без его помощи.
   Фирэ промолчал. Ну как объяснить этим гостеприимным людям, что не видит он никакого смысла в женитьбе на женщине, не являющейся попутчицей? Имеет ли он право потворствовать разгулу хаоса, который и без его участия развели на планете "непомнящие"? Не станет ли испытывать упреки совести, внеся свою лепту в раскол новых душ - а то и впустив в этом мир бездушных, способных только есть, спать, совокупляться и - хватать, хватать, хватать?
   И в следующем месяце он без сожаления распростился с новыми знакомыми, отправляясь к берегам Сухого Острова.
  
КОНЕЦ 1 ЧАСТИ
  
  
   soundtrack
  
Великая молчунья возле нас
Верна себе - и только. Никакой
нет почвы для острасток и прикрас.
Окружена рыданий клеветой,
стоит, как трагик греческий, она.
Не все на свете роли величавы.
Мы суетно играем ради славы,
а смерть играет, к славе холодна.
Райнер Мария Рильке
  
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
ВСЯ БОЛЬ ЭТОГО МИРА
  
  
Глава шестнадцатая, где доказана правота сентенции о том, что неблагодарность - обычная награда за хорошо выполненную работу
  
   Кровь почти кипит от возбуждения.
   Никогда до приезда на Рэйсатру Саткрон не чаял в себе такого азарта. Выслеживать туземца, словно дикого зверя, красться за ним, зная, что конкуренты поблизости и тоже не дремлют...
   Охота на зверя - не то. Нет такого куража. Хотя большинство ори и считают аборигенов полуобезьянами, в сердце и душе теплится ощущение: жертва - человек, не зверь. И потому так сладостно и захватывающе ноет в животе, потому столь приятно щемит в груди. Нет преград.
   А самое главное, что эти антропоиды с удовольствием охотятся на своих же. Треть команды Саткрона - приматы-кхаркхи из той же деревни.
   Саткрон ждал, и вот послышались шаги. Это возвращался из Кула-Ори в свой поселок ученик северянки с этой их возмутительной репетиции спектакля к празднику Теснауто. Медлить было нельзя, и Саткрон быстро побежал вниз, пригибаясь и почти стелясь над землей. Кровь снова заклокотала в его жилах.
   Дикарь, кажется, насторожился...
   - Эой! Эой! - крикнул он для самоуспокоения. - Есть кто?
   Саткрон замер. Исчезли и конкуренты. Правила таковы, что если жертва тебя заметит или - того хуже - успеет предпринять попытку защититься, ты лишаешься права преследовать ее в дальнейшем. Если же этот этап прошел гладко, но когда ты сворачиваешь ей шею, она издаст хоть звук - ты не участвуешь в следующем предприятии, над тобой посмеиваются друзья и вообще ты начинаешь чувствовать себя неудачником. Саткрон уже однажды прошел через это и больше не хотел. Эти правила придумали уже они сами, без участия Той, которая последней заглядывает в глаза. Она играла по-своему, они по-своему. Все честно.
   А вот, пожалуй, удобный момент: тропинка сужается, с одной стороны - обрыв, с другой - скала. Еще несколько шагов - и Саткрон вырывается из кустов.
   Туземец не успевает и охнуть, а его позвоночник уже глухо крякает под руками убийцы. Одним движением Саткрон сбрасывает труп в обрыв. Даже не нужно возиться, маскировать следы преступления. Очевидный несчастный случай. Поскользнулся в период муссонных дождей. Ох уж этот противный климат!
   Недовольные проигравшие покидают засаду. Саткрон доволен, как никогда.
   Иэхэх, тоже кхаркхи, ненавидевший только что убитого Ашшура, со злостью плюет на землю: ему досадно, что это сделал не он.
   - Можно теперь и погулять! - рассмеялся герой нынешнего дня. - Полезное дело сделали!
   Смех сотоварищей заставил смириться с победой белого даже угрюмых дикарей. Сегодня ночью будет пир!
  
* * *
  
   Испытывая неловкость, Танрэй осмотрелась и поняла, что без посторонней помощи она Дрэяна здесь не отыщет.
   - Да будет "куарт" твой един, - обратилась она к дежурному гвардейцу. - Могли бы вы проводить меня к командиру Дрэяну?
   - Простите, атме, я не вправе покидать пост, но сейчас объясню вам, как его найти...
   В городе эту постройку называли казармой, но на самом деле это было миниатюрное военное ведомство. Оно стояло на правом берегу реки и занимало большую площадь, стратегически замаскированное деревьями, что росли здесь с немыслимой скоростью.
   К своему удивлению, Танрэй быстро отыскала нужный кабинет. Дрэян что-то писал за своим столом, изредка останавливаясь и перечитывая написанное.
   - Да не иссякнет солнце в сердце твоем, - сказала женщина, входя. - Господин Дрэян, я могу немного отвлечь вас?
   Тот поднял голову. Да, все-таки правы те, кто подмечает его сходство с Алом. С годами эта особенность лишь усиливалась, точно они были братьями. Такой же черноволосый и темноглазый красавец!
   - Атме Танрэй, - он слегка поклонился. - Чем могу служить?
   Дрэян тоже был удивлен: после той неприятной сцены у дома Тессетена они никогда не общались. Даже на корабле Танрэй избегала его компании.
   - Я хотела бы попросить вас провести расследование. Дело в том, что вчера пропал Ашшур.
   - Ашшур?
   - Да, это один из моих учеников-кхаркхи...
   Пренебрежительная улыбка мелькнула на губах ори, он едва сдержал вздох облегчения, но быстро спохватился и мгновенно вернул на лицо маску участия. Для Танрэй не было секретом, что большинство переселенцев становятся не менее заносчивыми, чем Ормона, стоит зайти речи о местных. Да что там - даже Ал считает их всех второсортными существами и говорит, что в его понимании Нат стоит на ступеньку выше ее учеников-кхаркхи, не говоря уже о неграмотных селянах. И хотя теоретически они правы - с эволюционной точки зрения кхаркхи действительно могут пока еще называться лишь антропоидами - Танрэй видела в них не только одушевленных животных. Бестию можно выдрессировать, но не обучить, чтобы она могла передавать полученные знания потомкам и делала это сознательно, а не на инстинктах. Опыт животного конечен и смертен, он ограничен одной его жизнью. С дикарями происходило иначе. Они, конечно, были примитивно жестоки по отношению друг к другу, не понимали никаких гуманистических посылов, удержать их в повиновении мог только тот, кто внушал страх. То-то дикари беспрекословно подчинялись Ормоне, которая общалась со многими из них посредством пинков и тычков, когда нужно было сделать что-то срочное, а они начинали прикидываться дурачками, лишь бы не работать. Душеспасительные беседы на уроках Танрэй помогали мало: выйдя за порог школы, дикари снова становились дикарями. Но все же они развивались, развивались до удивления стремительно, обучая и своих детей тому, чему учились сами. Естественный ход событий растянул бы их рост на десятки тысяч лет, и никто не мог бы дать гарантии, что к чему-то привел бы в результате.
   - Как это случилось?
   - Видите ли, господин Дрэян...
   - Просто Дрэян, - он предложил ей сесть.
   - Хорошо, тогда просто Танрэй. Видите ли, мы готовим спектакль к Теснауто, и вчера была генеральная репетиция, после которой он отправился в деревню, но до деревни не дошел...
   - Как его? Аш...
   - Ашшур.
   - Угум, хорошо, - хмурясь, Дрэян что-то записал. - А не мог он разве навестить родственников, прогуляться до соседей...
   - До каких соседей? - удивилась женщина.
   - Ах, ну действительно, что-то я погорячился. Какие могут быть соседи... Хотя... вот! А если он заблудился и попал в деревню соседей, а там...
   - Господин Дрэян, ну может быть, мы поговорим о фактах?
   Офицер неохотно смолк. Он вообще не понимал, с какой стати его отвлекают от дел из-за исчезновения грязной обезьяны. Сколько их, всех видов и размеров, дохнет по джунглям каждый день - устанешь следить!
   - Хорошо, но давайте тогда по порядку. Отчего именно этот при... антропоид так вас интересует, Танрэй?
   - Он мой ученик! - вспыхнула она.
   - А ближе к истине?
   - У него главная мужская роль. Именно из-за репетиции нам всем и пришлось вчера задержаться до глубокой ночи...
   Дрэян даже перестал поигрывать ручкой:
   - Главная роль? Вы отдали роль Тассатио дикарю?!
   - Это неплохая возможность доказать, чего мы достигли в изучении языка. Ашшур и Ишвар говорят в этом спектакле на чистом ори!
   Его передернуло. На красивом лице было написано, как его возмущает подобное кощунство - отдать роль великого аллийского героя какой-то уродливой коротконогой обезьяне!
   - Но... Я даже не знаю... Вы хотя бы предложили эту роль Ишвару, ведь пусть по чудовищной ошибке Природы, но он носитель "куарт" Атембизе, вашего с Алом ученика. А Ашшур... Неужели вы не шутите?
   - Я не шучу, - холодно ответила она. - И я хотела бы, чтобы вы провели расследование. Вы сделаете это?
   - Это моя обязанность. Но, думаю, пока не стоит спешить. День-два можно подождать - за это время он вполне может вернуться...
   Танрэй покинула комнату и, выбравшись на улицу, подозвала ждущего ее в тенечке Ната. Пес вежливо взмахнул хвостом, а потом, вывалив едва ли не до земли розовый язык, поплелся за хозяйкой.
   Проводив их взглядом из окна, Дрэян посмотрел в график и узнал, где нынче несет вахту отряд Саткрона.
  
* * *
  
   Он гнал свою гайну по вьющейся между скальными наростами дорожке. Магистраль из города к комплексу Теснауто была еще не достроена, да и к тому же эта кривенькая тропка являлась самым коротким путем к месту строительства.
   Дрэян думал об Ормоне, о том, что она где-то там и может лишь изредка выбираться к нему для их волшебных встреч. Да, он мог бы поклясться, что ни с одной женщиной у него не было столь чувственной в одновременно столь же загадочной любви. Ормона всегда приходила сама и исчезала, когда считала нужным, а он, утомленный страстью, непременно засыпал в одиночестве, без нее. Она говорила, что никто не должен видеть ее спящей.
   "Мне нужна сильная армия, Дрэян, - однажды объяснила возлюбленная, когда он спросил, для чего ей натаскивать гвардейцев этими странными состязаниями в джунглях. - Возможно, вскоре нам придется выступить против Тепманоры - если Тепманора не выступит против нас раньше"...
   Отныне он не может вести расследования, не рискуя при этом зацепить ее имя. Ему приходится стоять меж двух огней и утешать себя лишь тем, что в жертвах "дикой охоты" до сих пор не значился ни один ори, только туземцы.
   Когда вдалеке показались первые здания комплекса, Дрэян увидел Саткрона, занимавшегося со своим отрядом построением. Саткрон тоже был зорок и, заметив командира, выставил гвардейцев, словно на смотр. После инцидента с Тессетеном и Дрэяном он стал на удивление покладист, давая между тем понять, что все его почтение - внешнее, напускное, а лебезит он, больше чтобы поиздеваться. Однако у него это получалось мастерски: уличить Саткрона было невозможно, действовал он исключительно по уставу и за прошедший год ни разу не превысил полномочий. Когда Дрэян при встрече поинтересовался у Ормоны, довольна ли она Саткроном, та удивленно спросила, есть ли у нее повод быть недовольной этим человеком.
   Не обращая внимания на строй, Дрэян спешился и отозвал приятеля в сторону.
   - Исчезновение Ашшура как-то связано с этими вашими... играми? - без околичностей спросил он.
   - Какого еще Ашшура? - оглядываясь на своих подчиненных, нахмурился Саткрон. - Для меня все эти обезьяны стоят одна другой...
   - Вчера поздно вечером в деревню не вернулся один из воспитанников атме Танрэй. Она сказала, что у них была репетиция спектакля для Теснауто, и...
   - А, понял, - кивнул приятель. - Понял, о ком речь. Знаешь, Дрэян, по-моему, обезьяна в роли Тассатио - это плевок в наших предков...
   Дрэян кашлянул в сторону и вздохнул: Саткрон попросту озвучил его мысли. Но, кажется, тот что-то знает об исчезновении кхаркхи.
   - Меня больше интересует, что с ним стало, - сдержавшись, холодно проговорил командир.
   - Ну... что с ним стало... - Саткрон увидел что-то интересное в небе и принялся изучать легкие облачка, постепенно набегавшие с залива. - Может быть, его покрали и покарали аллийские боги? Я не знаю... Да меня это, признаться, и не беспокоит...
   - Ты передай этим аллийским богам, Саткрон, чтобы на этот раз они не думали валить с больной головы на волка Ала и запутали следы получше, чем прошлым летом.
   Ответом был пристальный и злой взгляд гвардейца:
   - Знаешь, Дрэян, вот скажу тебе откровенно: не нравится людям то, что ты пытаешься выглядеть чистеньким для всех. А то прямо и не знаешь, чего от тебя ждать!
   - И ты не знаешь?
   - Ну, я-то, допустим, знаю, - загадочно повел зрачками Саткрон, очевидно намекая на Ормону: они встретились тогда поутру, после ухода Дрэяна из ее дома, и догадаться, что командир вовсе не забегал к жене Тессетена на пару минуток, а пробыл там всю ночь, приятелю оказалось несложно.
   - Так вот, если знаешь, то знай и другое: если бы я не был "чистеньким" в глазах горожан и не прикрывал ваши странные делишки, вас давно бы уже казнили как преступников!
   Дрэян разозлился. В довершение ко всему он окончательно запутался в своей жизни и уже плохо понимал, что делает. Ему казалось, что он почти все время ходит под гипнозом или же переживает его последствия. Это было невыносимо, но исправить положение не получалось.
   - Да ладно, ладно, ты только не кипятись, - не желая будоражить в нем ярость, примирительно сказал Саткрон. - Я все это знаю и весьма тебе благодарен, дружище. Жаль только, что ты все никак не отыщешь время поиграть с нами. Развеялся бы, понял, как это бодрит... Может, перестал бы ходить таким занудой.
   - Ну, а что там у них? - Дрэян мотнул головой в сторону комплекса. - Заканчивают? Сегодня ведь уже Теснауто...
   - Да говорят, что уже завершили. Во всяком случае, атме Тессетен с супругой еще вчера вернулись в их городской дом.
   - Вернулись? - эхом переспросил тот, вглядываясь в безупречные очертания построек.
   - А нынче вечером ожидается гульба на весь мир, - Саткрон рассмеялся. - Только вот не знаю, станут ли они теперь позориться со своим спектаклем о возвращении на Алу...
   - Хочу там пройтись, посмотреть...
   - Могу составить компанию, чтобы тебе не заплутать...
   - Благодарю, я сам.
   Дрэян верхом доехал до красивого мостика над узкой глинистой речушкой, отделявшей поле от городка на возвышенности.
   Комплекс Теснауто был великолепен. Все же недаром руководство бросило все силы на это строительство, пренебрегая ропотом со стороны соотечественников, которым из-за этого пришлось лишний год ютиться в тесноте бок о бок с надоевшими родственниками в ожидании новых домов.
   Молодой человек оставил гайну у высоких ворот портала и вошел в город.
   О, да! Здесь поработали люди, изголодавшиеся по любимому занятию и наконец-то получившие возможность проявить себя в деле! В какое сравнение могли идти убогие, похожие на дикарские, постройки Кула-Ори, тщательно отданные под покровительство джунглей и запрятанные так, что с воздуха не разглядеть, рядом с этой вызывающей, необузданной, гениальной красотой, которая каждой линией, изгибом, деталью напоминала ему потерянную родину?! В точности такой же невзрачной выглядела атме Танрэй и ее блеклая северная краса по сравнению с южным буйством темпераментной Ормоны.
   Дрэян смотрел на каскады фонтанов, на причудливые колонны, служившие каменным продолжением живому зеленому декору из здешних растений и цветов, которые никогда не ведали мук зимы и увядания. Галереи - тенистые, оплетенные диким виноградом - манили недосягаемой тайной, и даже очутившись внутри и переходя из одной аркады в другую под умиротворенными взорами прекрасных мраморных изваяний, раскрыть ее было невозможно. И гвардеец вспомнил, что такие чувства навевали ему внутренние коридоры великого Храма в Эйсетти, сотворенные тем же "куарт", но тысячи лет назад. Здесь, в комплексе Теснауто, тоже жила душа Кронрэя, этого вечно пьяного ныне и сложившего крылья потертого человечка со смущенной, пред всеми извиняющейся улыбкой...
   Побродив по городку, Дрэян медленно вышел к воротам, запрыгнул на попону и в задумчивости поехал обратно, в невзрачный Кула-Ори.
  
* * *
  
   В цветник возле дома Паскома Нат вошел вслед за хозяйкой. Чудачествам кулаптра не было предела, и в последние годы Учитель Ала увлекся разведением растений. Впрочем, это ему казалось, будто он играет какую-то роль в их росте: земля здесь такая плодородная, что зазеленеет и зацветет орхидеями даже воткнутая в нее тросточка. Видно, такое времяпрепровождение попросту умиротворяет бывшего духовного советника. Волк не был до конца уверен во внутренних движениях Паскома, это был единственный человек, кто умел закрывать свой мир от глаз волчьей атмереро.
   - Да не иссякнет солнце в твоем сердце, девочка. В чем дело? - спросил кулаптр, отряхивая руки, и повелительно махнул Нату, чтобы тот сел и не смел топтаться по его обожаемым клумбам.
   Волк улегся на прохладный гравий, прищурил глаза, разнежился, уставший от солнца.
   - Вы поможете нам, господин Паском? - тревожно спрашивала Танрэй. - Ал отказался наотрез. Говорит, что это лицедейство не по нём... А я не представляю, с кем еще мы можем сыграться, да еще в столь короткий срок!
   - А Сетена спросила? Что он?
   - О, Природа! - отпрянув, ужаснулась хозяйка. - Ну о чем вы говорите? - она красноречиво провела рукой перед лицом. - Да и вообще... Я и обратиться к нему побоюсь с этим. Он вечно злой и колючий.
   - Тебя действительно смущает его внешность?
   - Я не знаю никого, кого бы она не смущала!
   Паском перебил:
   - Понятно. Раскол, раскол, будь он неладен... Хорошо, коль скоро ты не хочешь договариваться со своими близкими - а стоило бы! - я побуду в этот раз твоим сценическим партнером.
   В ее тоне прозвучало отчаяние:
   - Господин Паском, но почему вы все время пеняете мне?! Почему я должна договариваться - с Ормоной, с Тессетеном, с Алом? Почему не они со мной?!
   - Такова твоя функция. Каждый на своем месте.
   - Мне не нужна такая функция! - бунтуя, возразила Танрэй. - Я уже устала от вечных компромиссов!
   - Ты еще даже не начинала, а уже говоришь о вечности... Но я ведь уже согласился помочь тебе, так почему мы продолжаем спорить?
   - Простите. Это я сгоряча... - застыдилась хозяйка.
   Нат хорошо понимал ее настроение. Вчера к себе вернулись Сетен с Ормоной. А поскольку те, как некогда на Оритане, пускали Ала и Танрэй пожить во время своего отсутствия в пустом доме, хозяевам теперь пришлось перебираться обратно. Но там за год обжилась и почувствовала себя хозяйкой госпожа Юони, сумасбродная мамаша Танрэй - и, конечно же, она не очень обрадовалась возвращению детей, которые всегда все делали неправильно, не так, как хотелось бы ей. Вчерашний день закончился раздором: Ал поругался с женой и ушел ночевать в лабораторию, а Танрэй удрала на репетицию спектакля и умышленно продлила ее до глубокой ночи. Ко всему прочему добавилось исчезновение Ашшура, и хозяйка сегодня была сильно не в духе.
   - До встречи на Теснауто, - сказал Паском, выпроваживая их с Натом из цветника.
  
* * *
  
   Волк проснулся поздно ночью у пруда. Хозяева и их родня уже давно уехали праздновать, поэтому в доме было тихо-тихо. Тем более отчетливо прозвучал шепот: "Атмереро! Учитель!"
   Нат встряхнулся. Это жара, это все она, мучительница! В голове возникают обрывки фраз, кружатся цветные образы... Даже ночью, под стрекот сверчков и хор лягушек не может успокоиться его дух...
   Он перешел на другое, еще не нагретое местечко и, откинувшись на траву, опять задремал.
   "Атмереро! Учитель! Я нашел вас!"
   Волк чихнул и в недоумении огляделся. Что-то мерцало, улавливаемое краем глаза - и стоило посмотреть, серебристый свет гас. Но тот истошный крик волчицы с Оритана донесся давно, еще осенью. Как это связано? Но как-то же связано - это та самая атмереро! "Проводи меня, Учитель, Танрэй давно зовет и ждет моего прихода! Проводи меня к ней, атмереро, иначе я опять могу сбиться с пути!"
   Волк вскочил сразу на все четыре лапы.
   Мир снова померк, слившись в три скучных цвета - белый, черный и серый...
  
* * *
  
   Амфитеатр комплекса Теснауто был наводнен зрителями. Собиралась гроза, над далеким заливом уже мерцали молнии, но ори никогда не отступили бы перед непогодой, если дело касалось их любимого праздника. Ормона помнила, как однажды на Оритане в этот день пошел град - и ни один человек не сбежал с площади перед Храмом! Позже все считали синяки, но представление досмотрели до конца.
   Она приехала сюда как никогда счастливой. Ей нравилось тут, только здесь она отдыхала душой и могла повспоминать Оритан, любуясь похожей архитектурой.
   После того случая, когда Ормоне пришлось сказать мужу о скором возвращении Коорэ, между ними протянулась еще одна связующая нить крепче моряцкого каната. Сетен не любил недомолвок, а потому теперь, узнав почти все, выказывал ей полное доверие - как давно, еще двадцать лет назад.
   Но вот начался этот дрянной спектакль, и все в душе Ормоны перевернулось. Паском явственно изображал Тессетена, воплощая на сцене все его жесты и ужимки, и картонная маска аллийца Тассатио лишь помогала ему внушать зрителю, что под нею вовсе не древний кулаптр, а молодой, полный сил и отчаянный бунтовщик, восставший против власти и несправедливости судьбы. И столь сильным было мастерство Паскома, что даже эта бестолковая квочка в паре с ним становилась истинной царицей Танэ-Ра!
   - Имя твое подобно свисту лезвия, рассекающего плоть!..
   И словно от боли, порожденной ударом этого лезвия, корчилась душа Помнящей - всё помнящей! - Ормоны. Как смеет она, эта девчонка... И как смотрят сейчас на нее все - а ведь то, что они делают на сцене - просто ложь! Они не смеют искажать!
   Дрожа и задыхаясь от гнева и ненависти, Ормона взглянула на мужа в надежде, что хотя бы он вскрыл вопиющий обман и поддержит ее возмущение. Но и здесь ее ждал удар: Тессетен смотрел на актеров с таким же восхищением, как прочий сброд! Что они знают? Но ведь Сетен знает! Он помнит многое! Она избрала его, как единственно достойного, едва увидев в парке Эйсетти двадцать лет назад - с первого взгляда! А он сейчас рушит всё, весь мир внутри нее, одним лишь этим своим обожающим взглядом на рыжую мерзавку!
   А Паском! За что Учитель издевается над нею? Он ведь знает, он понял всё с того страшного дня, когда ей выпало несчастье родиться на свет - всего через три месяца после рождения Ала, - когда беспамятство овладело ее матерью, и та ни разу не признала родную дочь! Он держал маленькую Ормону на руках и уже тогда знал, что по прошествии семнадцати лет точно так же будет стоять у нее у самой в ногах и, словно зачитывая приговор, говорить о том, что в ее рожденном немного до срока и умершем сыне никогда не было бы "куарт" Коорэ и что саму ее спасла счастливая звезда, не позволив умереть, а также способность терпеть невыносимую боль. Почему он так жесток к ней теперь? Потому что она никогда не третировала его глупыми вопросами, не свешивала на него свои горести и невзгоды, не клянчила советов или покровительства, как все эти недоумки? За это? За это он теперь демонстрирует перед всеми, кто истинная Танэ-Ра и настоящий Тассатио?! Это сговор, это какой-то подлый сговор...
   Исключительно усилием воли Ормона заставила себя продолжать смотреть это кощунство надо всем, что еще было ей дорого. Она ощущала, что всего двое в этом амфитеатре разделяют ее негодование. Это подонок Саткрон, с каменным лицом застывший сбоку от сцены, и наивный романтик Дрэян, с унизительной жалостью поглядывавший сейчас на нее. Он понял, он всё понял, проклятые силы! Это страшный позор, и такое виновникам не простится никогда!
  
* * *
  
   Соединение, поддерживающее ферму над одной из секций пока еще пустого главного павильона - его строили в самую последнюю очередь и очень спешили, чтобы уложиться в срок, до праздника - слегка дрогнуло и ослабло. Затем качнулась соседняя ферма, но ее прочности еще хватало. Созидатели нарочно в полтора раза надежнее укрепили лестницу, ведущую на ассендо, понимая, что этот сложно спроектированный участок необходимо подстраховать. Несколько песчинок облицовки посыпалось на пол, но в залах еще не было никого, кто мог бы это заметить, а сквозь прозрачный купол, уложенная на ассендо, словно дыня на блюдо, загадочно сияла полная Селенио.
  
* * *
  
   С первым же раскатом дождь хлынул сплошной стеной, а в разрыве туч продолжала скалиться на землю бледная луна, словно предвещая недоброе.
   Многие уже успели перейти в павильон, но кого-то ливень застал по пути. Смеясь и отряхиваясь, промокшие ори вбегали в залы, наполненные музыкой, и шум ненастья заглушался радостными мелодиями праздника.
   Впервые за много лет Ал не мог отвести взгляда от собственной жены. Она словно бы так и осталась великолепной Танэ-Ра, легендой, мечтой всех ори. Теперь вместо заурядного смазливенького личика супруги он видел прекрасный лик царицы, ее сапфировый взор, верные черты, густые волны черных волос.
   Танрэй млела от непривычного обожания окружающих людей. Все хотели ее общества, многие подходили выразить свое почтение и поздравить с грандиозной премьерой. Наконец Тессетен внял молчаливым мольбам друга и со свойственными только ему тычками да прибаутками, когда непонятно, шутит он или всерьез, разогнал навязчивых ухажеров "сестренки". Танрэй обрадовалась и стала расспрашивать о его впечатлениях.
   - Ну защебетала, защебетала. Все очень неплохо, поздравляю, - ответил он, а потом устроил ей критический разбор каждой сцены пьесы.
   Джунгли снаружи трепало ураганом, а в павильонах Теснауто царило веселье и звенела музыка. Внутренний двор комплекса озаряли перепалки злых молний, но оттого здания казались только величественнее и прекраснее.
   Ормона показалась в дверях павильона, сбрасывая с головы насквозь промокший лиловый палантин.
   - Подождите-ка! - сказал он Танрэй и Алу и привел жену; та отчего-то была раздражена, и он успокаивающе гладил ее по руке. - А вот к слову еще случай. Было это зимой, мы с Ормоной тогда учились в "Орисфереро"... Уж не скажу, какой именно год... Давно. Утром мы сдали экзамен, а как начало темнеть - вы все еще помните, во сколько начинает светать и темнеть зимой на Оритане? - отправились на чью-то вечеринку и натанцевались там до позднего вечера...
   Ал смотрел на Ормону и не мог понять, почему она дрожит в негодовании, так что даже объятия Сетена - только тот умел найти к ней подход - ее не успокаивали, и она все стремилась вырваться и сбежать. Тессетен же делал вид, будто не замечает ее настроения, и продолжал свою историю:
   - Приехали домой, Ормона сгоряча и скажи, что будет всю ночь готовиться к следующему экзамену, а я, дохляк, могу идти и отсыпаться.
   Тем временем Теснауто вспыхнул разноцветными огнями, загрохотал музыкой, не приглашая - затягивая в танец! Ноги сами собой так и шли в пляс!
   - Я и попросил ее разбудить меня в десять, чтобы идти на предзачет, она сказала, что запросто, и я спокойно заснул. Кажется, и проспал-то немного, как будит меня сонная Ормона - пора, мол, но иди один, я еще посплю. Не понимая, почему так слипаются глаза, я почти вслепую одеваюсь, набивая шишки о мебель. Не знаю, с какой стати, но замечено: если хочешь спать, то эта сволочная мебель всегда оказывается в том самом месте, где пролегает твой путь!
   Танрэй уже догадалась, что будет дальше, и тихо хихикала, пряча лицо на плече Ала.
   - Все бы ничего, но вскоре я проснулся от ледяного воздуха, продрал глаза и стал замечать, что иду к своему корпусу, а на улице как-то подозрительно мало машин и людей...
   Он слегка встряхнул за плечи жену, которая, утомившись с ним бороться, терпеливо дожидалась окончания побасенки.
   - Эх... "Орисфереро" оказался закрыт и грустно белел на фоне звездного неба. Я стоял перед входом, дурак дураком, с отмороженным носом и остекленевшими глазами, и только спустя минут двадцать нашел единственного прохожего, у которого спросил, что такое творится. Представляю, что подумал обо мне тот несчастный, когда я, услышав ответ, ухохатываясь, согнулся перед ним пополам и был недалек от того, чтобы покататься в сугробе. В общем, после прошлой бессонной ночи, экзамена и вечеринки жена все-таки не выдержала и уснула вскоре после меня, дохляка. А через пару часов подскочила и решила, что десять вечера - это десять утра. Ну ведь в точности так же темно, кто тут разберет! И давай меня тормошить...
   - Браво, - ядовито завершила Ормона, выбираясь из его объятий, - это уже двадцатый вариант исполнения тобой этой трагедии в двух частях.
   - Ну не двадцатый, а второй... после тебя...
   - Расскажи об этом Алу. Он поверит!.. Пф! "Второй"!..
  
* * *
  
   Вода просочилась в щель, образовавшуюся между перекрытиями потолочного купола. Крепеж дернулся, ферму перекосило, соединение ослабло сразу в двух местах...
  
* * *
  
   Встряхиваясь, под струями ливня к комплексу Теснауто мчал громадный волк, и в голове его звучало единственное имя - Танрэй. Он уже знал, что произойдет там в ближайшее время, он торопился, чтобы предотвратить множество смертей... или одну...
  
* * *
  
   Ал почувствовал прикосновение к локтю.
   - На пару слов, - шепнул Дрэян, снимая мокрый плащ и стряхивая капли с черных, закрутившихся от влаги волос. - Отойдем...
   Мужчины вышли в соседний зал.
   - Мы только что нашли исчезнувшего ученика атме Танрэй... Но мне не хотелось бы сейчас огорчать вашу супругу, Ал. Вы известите ее, когда сочтете нужным.
   - Ашшур?
   - Да, кажется.
   - Он мертв?
   - К несчастью, да. Боюсь, той ночью он просто поскользнулся в темноте, свалился с обрыва и свернул шею. Мы хорошо рассмотрели его и не обнаружили ни малейших следов насильственной смерти...
   - Падение с обрыва можно инсценировать, ведь правда?
   - Можно. Другой вопрос - а кому это нужно? Подумайте.
   - Ну да... Логично...
   Ал не испытывал ни малейшего сожаления по поводу смерти туземца, однако был обеспокоен тем, как воспримет эту новость Танрэй. Она сегодня так жизнерадостна... Вон стоит и хохочет, слушая болтовню Паскома и Тессетена. А вот к ним подошла Ормона - холодная красавица наконец-то присоединилась к их беседе, но на лице не видно никаких эмоций.
   Дрэян с поклоном затерялся в толпе.
   Что-то сказав собеседникам, Сетен покинул их и с бокалом в руке поднялся на ассендо павильона. Ливень к тому времени перестал, но горожане выходить под открытое небо не спешили. Ормона и Танрэй одновременно проводили Тессетена взглядом, и первая поджала губы, а вторая тут же отвернулась и с веселой улыбкой продолжила разговор с Учителем.
  
* * *
  
   Плита дрогнула. Если бы не музыка, ее скрежет можно было бы услышать.
   Одно из креплений лестницы почти разошлось...
  
* * *
  
   Нат сократил путь и перепрыгнул ров далеко от моста, однако патруль во главе с Саткроном заметили приближение зверя прежде, чем тот, мчась к цели, узнал уже однажды едва его не убивших людей.
   - Тварь! - прошипел Саткрон и, когда волк приземлялся на ближний берег рва, выстрелил.
  
* * *
  
   - Уф! Едва тебя нашел! - подкравшись сзади, Ал поцеловал Танрэй в шею.
   Ормона сверкнула на них глазами, а после отошла к какой-то женщине, которой не терпелось с нею поговорить.
   - А я и не пряталась, - суховато ответила жена.
   - Ну прости! Давай уже забудем о вчерашней ссоре, это глупость!
   - Глупость, после которой ты бросил меня одну...
   - Не одну, а с твоей мамашей!..
   - ...и ушел ночевать неизвестно куда!
   - Известно: в лабораторию. Тримагестр подтвердит, если ты не веришь... Господин Солондан!..
   - Оставь его в покое! Я верю. Но ты...
   - Да, я - пупырчатый ящер из Кула-Шри. Извини меня за вчерашнее, и хватит дуться, ладно? Обещаю тебе, что сегодня одну тебя я не оставлю и...
   Он уже хотел пошептать ей на ушко всякие интимные непристойности, от которых она всегда так смешно краснела, но Танрэй идти на попятную не собиралась:
   - Куда тебя уводил Дрэян?
   Ну вот, испортила весь праздник... Причем себе...
   - Танрэй...
   Ну вот и к чему была эта дурацкая торжественность в голосе? Она все поняла, побледнела и опустилась на бортик фонтана.
   - Нашли Ашшура?
   - Да.
   - Мертвого?
   Он смолчал, а жена закрыла лицо ладонями.
   - Солнышко, давай лучше потанцуем? Убиваться будем завтра, а сегодня ведь праздник, сегодня твоя ночь, ты блистала на сцене, как Волчья звезда!
   Он обнял Танрэй и закружил, сам не понимая, почему в ее адрес у него вырвался столь сомнительный комплимент. Светило в созвездии Охотника с Волком всегда считалось как самым ярким, так и роковым. В пламени Волчьей звезды, по древнему обычаю, сгорали умершие ори, а родившийся под Волчьей звездой становился обладателем беспокойной судьбы, и жизнь его была полна смертельных опасностей. Разумеется, на самом деле ничего мистического в ней не было - обычная ближайшая к Убежищу кратная звезда главной последовательности, то есть - две звезды, одна из которых прогорела еще миллионы лет назад и стала белым карликом. После катаклизма, когда Оритан полностью ушел в южное полушарие планеты, Волчья звезда перестала быть видимой для его жителей. И только здесь, на Рэйсатру, ори снова смогли любоваться ею, затмевающей сияние других звезд на небосклоне.
   - Всё изменится. Всё пройдет. Мы ведь даже еще не сталкивались с настоящими трудностями.
   - По-моему, ты становишься циником. Как Тессетен...
   - Да, благодаря обстоятельствам, - он покосился на тестя и тещу, танцевавших неподалеку, - приходилось проводить с Сетеном больше времени, чем хотелось бы мне, а может, и ему.
   - Только он умеет вовремя остановиться... - проворчала она. - А тебя иногда заносит... Но вспомни, ты только вспомни, каким был, когда мы увиделись впервые!
   Ал едва не взвыл волком:
   - Да как же вы все надоели со своей назидательной трескотней о прошлом! Что вы влипли в это прошлое?! Неужели нельзя жить настоящим и заботиться о будущем? А я только и слышу, что сожаления по поводу утраченных "куарт", стенания о потерянном золотом времени, обличение современности...
   Танрэй взглянула на него будто даже немного свысока:
   - Напомнить тебе старую историю про забывчивого агронома*?
   - О, Природа! Любишь прошлое? Так напиши о нем стихи - и начни жить сегодняшним, с тем, что дано. Способна ли ты изменить то, что уже свершилось пятьсот лет назад? Нет! А я? Тоже нет! Чего мы с тобой добьемся нытьем? - случайно мелькнувшая идея о стихах ему понравилась. - Ну послушай, а в самом деле - почему бы тебе не описать все, что ты знаешь, в прозе или в рифму? У тебя должно получиться, ты чувствуешь язык, он подчинится тебе лучше, чем мне - биохимический анализ.
   _________________________
   * История про забывчивого агронома - древняя аллийская притча о садовнике, который каждое утро почему-то забывал, что вчера уже вскопал и засеял грядки, а оттого вставал, брал лопату, перекапывал и засаживал все заново. И так ежедневно. Разумеется, урожая он так и не дождался.
  
   - Я молчала больше пяти лет, Ал... Я отвыкла...
   - Перед звездами мы все равны. Главное - начать что-то делать, поскольку если не делать, то ничего и не выйдет.
   - Таким ты мне нравишься больше, - она шутливо растрепала его густые волосы, и Ал поцеловал ее.
   Вот странно: он зажмуривался и видел на месте жены Ормону, только синеглазую и с ясной улыбкой Танрэй. И она, воображаемая полу-Ормона - полу-Танрэй, вызывала в нем целый вихрь чувственных фантазий.
   - Давай сбежим отсюда? - прошептал он. - Мы будем хотя бы несколько часов только вдвоем...
   Ал снова покосился на родителей Танрэй. Она уже заколебалась - ее соблазняло его предложение, но в то же время нестерпимо хотелось повеселиться вместе со всеми - как вдруг за спиной у них прозвучал безучастный металлический голос:
   - Что, даже не потанцуем?
   Он обернулся. Позади стояла Ормона с намотанным на руку палантином и обнаженными плечами.
   - Танрэй не будет так любезна уступить мне перед вашим уходом своего мужа? Всего лишь на один танец!
   Красавица улыбалась. Она стояла, едва прикрытая лиловыми перевязями лифа откровенного платья, крест-накрест перетянувшими высокую литую грудь, а в маленьком пупке подтянутого живота мерцал алмазный страз. Ал едва заставил себя отвести взгляд от этого алмазика, его подхватило вьюгой яростных мыслей жены, и он успел заметить, как Ормона мельком посмотрела куда-то вверх, под потолок.
   - Я не против, - процедила Танрэй.
   - Вот и славно, - мурлыкнула Ормона и утянула его в гущу танцующих, пробираясь к большому круглому подиуму в центре гигантского зала.
   Ал обернулся к жене, но ту уже взял в плен хмельной созидатель Кронрэй, бормочущий безобидные стариковские комплименты ее "златовласой красе".
   Грянул заводной мотив, будто музыканты только того и ждали, чтобы вышли Ал и Ормона. И когда они начали свой лихой танец, окружающие останавливались и восхищенно смотрели на великолепную пару.
   Стоило гибкой Ормоне изогнуться в его руках, как перевязь сдвигалась, искушающее обнажая грудь, а длинные волосы партнерши взлетали при каждом движении, чтобы затем окутать их обоих покровом чувственной тайны. Она дразнила, но стоило Алу увлечься - отталкивала, да и к тому же постоянно выискивала кого-то глазами - то вверху, то в зале. И тогда взгляд ее становился злым и торжествующим.
  
* * *
  
   Волк по-человечьи вскрикнул от неожиданной ослепляющей боли в плече. Сбитый пулей, он сорвался с края и покатился по осыпи в глинистую воду переполнившегося рва...
  
* * *
  
   Первый крюк полностью разогнулся, и потолочная плита целиком слегка просела. Отсыревшая штукатурка посыпалась вниз, но и теперь никто этого не заметил - все безотрывно следили за огненным танцем двух самых красивых мужчины и женщины Кула-Ори.
  
* * *
  
   Посмеиваясь, Тессетен наблюдал за оставшимися внизу. Вот Кронрэй близоруко и растерянно глядит на немую от потрясения Танрэй, которая не может даже шевельнуться. Вот Дрэян тискает рукоять своей сабли и добела закусывает губу. Вот всплескивает руками госпожа Юони и начинает что-то нашептывать мужу. Вот Паском и тримагестр Солондан прерывают беседу и смотрят на танцующих.
   Это все было бы забавно - Ормона обожает водить за нос, а сегодня она будто сорвалась с цепи, и причина неизвестна - если бы не поведение все воспринявшей всерьез Танрэй и не выдержавшего провокации Ала...
   Сетен увидел только, как эта бедная девчонка бросилась вон из павильона и, не чуя ног, не разбирая дороги, побежала вверх по ступенькам, на ассендо. О, Природа! Ну отчего они все такие глупые и легковерные?!
   - Надеюсь, ты не собралась сделать то, о чем я подумал? - спросил он, преграждая путь Танрэй и красноречиво заглядывая через витые перила ассендо.
   Она опомнилась, моргнула:
   - Нет, конечно, нет... Что такое ты думаешь! Я хотела просто подышать...
   - Ну, бывает, что мы, сестренка, не подумав, совершаем ошибки, а потом расхлебываем их всю жизнь.
   - Сетен, прости, но не мог бы ты сейчас оставить меня одну?
   - Не-а, - он одним глотком опустошил свой бокал и поставил его на край карниза. - Как же многолики вы, женщины! Иногда - сама мудрость, в следующий миг глядишь - глупее новорожденного младенца!
   - Вы с Ормоной - одна душа! - в пылу раздражения выкрикнула Танрэй, сама еще не замечая, что уже поддалась незаметной терапии и вышла из нелепого ступора.
   - Конечно, иначе как бы мы прожили под одной крышей почти двадцать лет? С прискорбием отмечу, что и вы с Алом - тоже одна душа, и от него ты нахваталась не самых лучших качеств.
   - Да прекрати, и без тебя тошно!
   - Может, и ты одаришь меня танцем? Но только тут, на ассендо, Возрожденная!
   Он впервые назвал ее так, на старом ори.
   - Конечно, тебе ведь все равно... - проворчала Танрэй, решительно не понимающая, как можно сохранять маску спокойствия в таких обстоятельствах.
   - Мне не все равно, - отозвался Тессетен. - Но... Да ничего, пустое. Ты многого не знаешь - да тебе, наверное, и не стоит знать...
   - Почему это?
   - Да как сказать... Хотя...
   Танрэй посмотрела на него с любопытством:
   - О чем ты?
   И тогда он решился:
   - Давай я просто напою тебе один мотив, а ты сама решишь, как тебе быть, когда узнаешь все. В конце концов, ты уже не маленькая девочка, которую надо водить за ручку, и способна принимать решения.
   Он тихо запел ей на ухо, и она не заметила, как оба они, обнявшись, тихо закружили в медленном ритме его мелодии.
   Это была песня об Оритане, очень старая и нежная. Она повествовала о прекрасных золотых куполах Рэйодэна, об уходящих верхушками в облака звездных храмах, о горах Эйсетти, где персиковый румянец зари проступал с восходом Саэто на округлых зданиях домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане. А еще Сетен пел о попутчике и попутчице и их ученике, которые растеряли друг друга на неведомых тропах жизни.
   Танрэй слушала и тихо плакала.
   - Видишь? - прошептал он, прижимая голову сникшей от горя попутчицы к своему плечу. - Есть кое-что посерьезнее любовных интрижек и провокаций...
   - Ты...
   Она все поняла. Она прочла в его душе глубинный смысл этой песни. Оба они выбрали в спутники и тех, и не тех. И все они не смогли бы жить друг без друга, различные грани когда-то единого Храма...
   - Ты - Ал... - Танрэй увидела его настоящее лицо; он сам не представлял, каким оно было, но во взгляде ее больше не проступало отчуждающего страха. - И ты все знал... как давно?
   - Давно... - Сетен отвернулся, а она вздохнула.
   Ему передалось вспыхнувшее нестерпимое желание попутчицы, и он едва сдержался, чтобы не ответить на ее призыв поцелуем, который она так жаждала получить от него теперь, слепая прежде. Но Тессетен понимал, отчего это происходит с нею, и не хотел множить хаос. Он сам слишком явственно пережил эти ощущения - когда в действительности любишь одного человека, а силами каких-то древних законов тебя влечет к другому. Танрэй сейчас испытывала то же самое, что он поборол еще тогда, на корабле. Это иллюзия, иллюзии порождают неразбериху и похоть. Если разум не думает о последствиях, то кому, как не сердцу, выполнять его обязанности?
   Сетен оборвал наваждение, перехватил руку Танрэй, провел ее ладонью по своему лицу, словно возвращая на прежнее место страшную маску, а затем грубовато оттолкнул женщину от себя:
   - Мне не все равно, - с вызовом, отбрасывая волосы со лба, почти крикнул он после тихого шепота, и Танрэй вздрогнула от неожиданности, - но не так, как думала ты, как думаете все вы, когда видите перед собой это убожество. Это был незабываемый танец, сестренка! А теперь настало время повеселиться и мне!
   - Куда ты?
   Одним движением Сетен освободил плечо от вцепившейся в него Танрэй, взглянул свысока:
   - Ты, сдается мне, хотела побыть в одиночестве?
  
* * *
  
   Тоненькая трещинка побежала по перекрытиям. Слабеть начало уже третье крепление лестницы, и тяжесть купола постепенно перемещалась на самый непрочный участок потолка.
  
* * *
  
   Глинистая вода рва сомкнулась над упавшим телом волка. Вскоре волнение прошло, и тут вновь послышался всплеск. Человеческая рука ухватилась за валун. Из воды метнулась призрачная серебристая тень зверя и растаяла, направляясь к комплексу Теснауто.
   Со всхлипом втянув в легкие воздух, на поверхность, покрытую плывущими кровавыми кляксами, вынырнул Немой. Он отбросил от лица длинные мокрые волосы, зажал ладонью плечо, взбежал по осыпи на берег, к которому спешили гвардейцы.
   Саткрон взглянул сквозь него. Немой вздохнул и, грустно качнув головой: "Вот глупый озлобленный мальчишка...", - помчал своей дорогой.
  
* * *
  
   С последним аккордом Ормона посмотрела вверх, и сердце обожгло всё тем же лезвием, рассекающим плоть. Стоящие на ассендо Тессетен и Танрэй были недвусмысленно близки друг к другу, всего в миге от поцелуя.
   Разгоряченный, Ал смотрел на нее светящимися глазами. И тогда Ормона сделала шаг ему навстречу. Она слышала удивленный вздох толпы, впервые в жизни целуя без любви, без страсти. В ней не ожила ни одна струна, точно лобзала она холодное изваяние, а не того, к кому влекло зрение и странная прихоть. Но в сердце колотилась лишь жажда мщения - им всем, будь они отныне прокляты, предатели!
   - Всё, всё, Ормона! Всё! - опомнившись, шепнул Ал, отстраняя ее и переводя дух. - Что ты делаешь?!
   Она тряхнула растрепанными волосами и отошла, уже зная, что ее выходка наконец-то нашла адресата.
   Люди начали оглядываться. Под хрустальной аркой, сложив руки на груди, опершись на притолоку и криво усмехаясь, стоял Тессетен:
   - А почему бы нам, братишка, не поразвлечь с тобой публику еще? Поединок?
   Кулаптр Паском взялся за виски. Остальные с ужасом охнули.
   - Не всерьез, конечно, - оговорился экономист, брезгливо глядя на приятеля, - иначе это будет прискорбное зрелище, а я не какой-нибудь изверг. Но так, чтобы наша четверка сегодня окончательно реализовала все свои возможности. Итак?..
   Ормона сунула в руку Ала свой палантин и отпрянула. Ал с улыбкой кивнул приятелю, и без дальнейших околичностей Сетен нырнул в свой морок.
   Огромный тур взревел, подскочил на дыбы и с оглушительным грохотом опустился всем своим весом на полированные плиты пола.
   Теперь Ормоне было любопытно, не струсит ли Ал перед мощью того, кто ни разу не позволил ему победить себя. Но красавец-ори, развернув плечи, высокий и тонкий в черной одежде, стоял напротив косматого разъяренного чудовища с золотисто-рыжей шерстью и высокими острыми рогами. Он даже не отвел взгляд от двух рубинов глаз, злобно сверкавших из-под тяжелого мохнатого лба...
  
* * *
  
   Как будто во сне смотрела Танрэй на происходящее внизу, в соседнем зале. Она спустилась, и штукатурка перекрытия осыпалась на нее, а трещина разошлась шире. Оцепеневшая женщина бессознательно стряхнула крошки с волос и застыла на месте.
   Она видела, как успел увернуться Ал, швырнув промахнувшемуся туру в морду лиловый палантин Ормоны.
   Осаженный на скаку, бык хлестнул себя хвостом по крутым бокам и, захрапев, мотнул головой. Пелена слетела, а за ней последовал удар, отшвырнувший Ала шагов на десять. Зеваки поспешно уносили ноги с пути дерущихся.
   Тур вздыбился над жертвой, готовый со всего размаха всадить в нее рога...
  
* * *
  
   Несколько гвардейцев безуспешно рыскали во рве, тыча шестами и палками в воду.
   - Вот тут, тут, правее! - Саткрон указывал пальцем туда, куда, как ему казалось, свалился подстреленный зверь.
   Повторять былую оплошность он не хотел. Труп надо было закопать, а если тварь еще не издохла - добить, а потом закопать.
   - Может, течением унесло? - предположил кто-то из солдат, ковырявшихся во рву.
   - А вон кровь на камнях! - добавил другой, и свет сразу нескольких фонарей сошелся в одной точке. - Тут еще два волчьих следа...
   - Ищите! Не могло его далеко унести, течения почти нет! - крикнул Саткрон, который никак не мог отделаться от противного ощущения, будто совсем недавно его разглядывало что-то потустороннее, от упоминания чего дыбом встают на загривке волосы и холодеет нутро.
   - Тут, где кровь, человеческие следы! Странные. Каблуки как будто подкованы... Никогда такой обуви у здешних не встречал...
   - Да ищите, зимы и вьюги вас покарай! Ищите, пока никто сюда не приперся!
  
* * *
  
   ...И в тот миг, когда тур уже готов был добить противника, Ал исчез, а вместо него призрачный волк вцепился в бычье горло.
   Теперь Ал и Сетен наконец-то увидели друг друга безо всякого морока, для окружающих же оставаясь волком и туром. Оба они мутузили друг друга и оба лишь наполовину серьезно.
   - Не знал, что тебе доступно напускать морок, братишка! Ну-ка поделись, когда научился, у кого и как?
   Ал врезал ему ногой в живот, и волк его взвизгнул от боли, а Сетен лишь слегка пригнулся, чтобы не потерять равновесие.
   - У тебя там что, латы?
   Вместо ответа Тессетен, даже не касаясь, опрокинул приятеля навзничь, слегка для этого дернув плечом. Конечно! Ему так хочется покрасоваться своими умениями и превосходством своим над бездарным Алом! Даже руки завел за спину, чтобы эффектнее смотрелось! Ал фыркнул и, лежа на полу, рассмеялся:
   - И что ты завелся? Во-первых, это была просто дурацкая шутка. Во-вторых, - он ухватил Сетена за воротник и, притянув к себе, добавил шепотом:- разве мне одному улыбается Ормона?
   Тот намахнулся, метя кулаком ему в лицо, но нарочно медлил, чтобы промазать, когда тот отдернет голову. Когда же Ал увернулся, он с гулом ударил рукой о паркет и в кровь разбил костяшки:
   - Этот мальчишка, Дрэян, мне никто. А ты - мой друг.
   - И долго еще мы с тобой тут будем смешить народ, друг?
   - Набьем друг другу морды да разбежимся...
   - Что-то ты не спешишь, Сетен! - подначивал счастливчик-Ал.
   - Злость коплю, - сплюнув в сторону, Тессетен отвесил ему пинка: - Вставай, тюфяк! Кстати, твой волк ранен.
   - Н-да? - Ал посмотрел на подраненное плечо морока. - Не везет псине...
   Кронрэй пьяненько восхищался: "Что творят! Что творят!", а тримагестр Солондан брюзжал: "Мальчишки безмозглые!"
   Ормона же присела в нише за фонтаном, где никто не увидел бы ее отчаяния.
  
* * *
  
   Танрэй отвела взгляд от дуэлянтов и посмотрела на того, кто так внезапно и уверенно взял ее за руку.
   - Мутциорэ*?!
   Его волосы и одежда были насквозь мокрыми, а на плече темнело подозрительное бурое пятно, растекаясь по ткани светлой рубашки и темно-серого камзола, сшитого по неизвестной моде. Танрэй коснулась пятна и различила на пальцах кровь.
   _____________________________
   * Мутциорэ - (др.-орийск.) немой
  
   - Ты ранен?
   Тот слегка кивнул и, приобняв за талию, попытался увлечь к выходу.
   - Мутциорэ, кто ты? Что ты здесь делаешь?
   Он молча, по-прежнему молча, указал на арку. Танрэй вырвалась из его рук:
   - Постой! Я не могу сейчас уйти отсюда!
   Мужчина приложил палец к губам, потом вдруг слегка пригнулся и подхватил ее на руки. И тут с ней будто бы что-то случилось: мышцы перестали слушаться повелений мозга, а потом захотелось спать, обняв за шею этого знакомого незнакомца, и ни о чем больше не думать, не беспокоиться, не страдать...
   Немой вынес ее из павильона в ночь, прошел по прекрасному саду мимо каскадов и огней, бросил взгляд на статую человека с волком, узнавая руку мастера, и с улыбкой покинул комплекс Теснауто. На выходе им снова повстречались с гвардейцами Саткрона.
   - Эй, атме Танрэй! Куда это вы в столь поздний час? - спросил офицер.
   Танрэй, конечно, промолчала.
  
* * *
  
   Саткрон проводил изумленным взглядом торопливо уходившую прочь женщину.
   - Кажется, она не в себе, - задумчиво сообщил один из караульных.
   - Это ее обычное состояние, - отозвался Саткрон. - Чтоб тебя там гады порвали, аринорская стерва!
  
* * *
  
   Свод затрещал. Крепления рушились уже одно за другим, а проседающая плита начала сминать лестницу, что вела на ассендо.
  
* * *
  
   Тессетен ощутил, что больше не может контролировать свои силы. Злоба переполнила его сердце, волна смерти просилась в свой последний полет. Все знали, что Поединок - это бой до смерти, а его уступка ничего не меняла: Ал принял вызов, а значит согласился с древними условиями страшной дуэли. Сетен уже готов был выкатить волну навстречу другу-сопернику, как пол под ними содрогнулся, а потолок затрещал.
  
* * *
  
   Немой уложил ее на траву и оглянулся. Нельзя было надолго оставлять то, что он бросил без присмотра позади. Больше жертв не будет - страх отхлынул, тревога отпустила, едва они перешагнули порог злосчастного павильона. За второго попутчика отвечает не он, а женщина.
   Кто же так распорядился, что обоим попутчикам на роду написана жуткая насильственная смерть? И чем они так провинились, чтобы страдать из жизни в жизнь, из века в век?
   Он с трудом заставил себя отпустить руку Танрэй. Воздух над ними хлопнул, словно крылья, сотворяя защиту и благословение. Она не спала, а пребывала в каком-то промежуточном состоянии и грезила наяву. Немой обязан был навеять ей эти грезы, чтобы нынешней ночью смог прийти тот, кого... Но он же никогда не замечал, чтобы Танрэй звала к себе Коорэ или жаждала его увидеть! Что-то не так... Кажется, она даже не помнит его, чтобы ждать и понимать, зачем это нужно. А ведь это одно из основополагающих условий их воплощения, и если они его не выполнят на этот раз... или выполнят неверно... Но чует Немой: здесь что-то не так!
   Однако имя прозвучало, а его дело - выполнять...
   Танрэй застонала, сладострастно свела колени, слегка извиваясь в мокрой траве. Ее рука, путаясь в длинной юбке, устремилась к жаждущему лону. Немой поспешил отвернуться. Что-то, кто-то грезится ей теперь?.. Он не хотел этого знать, он выполнил то, что должен был выполнить.
   Человек поднялся и побежал обратно, к комплексу Теснауто.
  
* * *
  
   С громким треском лопнуло стекло купола павильона. Медленно, как в воде, потолок соседней секции валился вниз. Просел и в клубах пыли рухнул ассендо вместе с искореженной лестницей.
   И всю свою волну Сетен вслед за Паскомом устремил в потолок, на ходу преображая ее в щит, способный какое-то время удерживать лопнувший купол. Кулаптр же тем временем вогнал всю энергию в то, чтобы преобразить молекулярную структуру вещества, из которого состояли перекрытия и сам купол, в летучие соединения, не продавливающие временные силовые "подпорки". Это ненадолго, но пока лопнувший купол висит в воздухе на подушке из щита Сетена, люди успеют выбежать на улицу.
   - Гвардейцы! - послышался голос кулаптра. - Всех в спешном порядке вывести из павильона!
   В соседнем зале звенели осколки битого стекла, шипела и трещала проводка, рассыпаясь пучками голубоватых искр. Волк исчез, Ал вскочил на ноги. К ним на подмогу прибежали Дрэян и Кронрэй. Созидатель, и сам недавно ворочавший глыбы для этой постройки, теперь в ужасе выставил весь остаточный запас своих сил, чтобы удержать обвал.
   Сетен увидел, как, оглянувшись на него, выходит из павильона Ормона. Его обожгло нестерпимой болью. Ее болью. Его болью. Он не знал, чьей, но понимал, что хоть они, кажется, и не попутчики, без нее ему сейчас не выстоять, и все, кто остался внутри, обречены на гибель. "Ну и пусть, - как бы не от себя, а от кого-то постороннего, из чужого мира, внутренне проговорил Тессетен. - Только Учителя жаль и мальчишку этого дерзкого"...
   - Уходите вместе с остальными, Учитель, - бросил он через плечо, продолжая выдавливать из себя остатки энергии на поддержку "щита" и левитационного посыла Кронрэя.
   Паском сделал вид, будто не слышит.
   Купол опять заскрежетал.
   - Не держи зла, братец, если что, - сказал Ал, который не умел ничего, но все же остался рядом с Учителем и другом.
   - Дурак! - рявкнул в ответ Тессетен. - Вали отсюда!
  
* * *
  
   Вместе с выбежавшими на воздух людьми Ормона обернулась. Напоследок Паском успел сделать знак, и она поняла его веление. Но зачем нужно было, чтобы она делала это снаружи? Внутри, рядом с ними, было бы проще. Кроме того, там никто бы не охал и не паниковал, как сейчас это делает придурочная мамаша Танрэй.
   Ормона сжалась в пружину и выкинула львиную долю сил в купол, на несколько секунд переиначивая содеянный Паскомом воздух, который уже стал возвращаться в исходное качество, и превращая его в огненный вихрь над головами оставшихся. Кулаптр что-то крикнул своим спутникам там, за стеклом, и взмахнул рукой. Все они кинулись к выходу. Щита и огненного смерча хватило на полторы минуты, затем материал вернулся в прежнее состояние. Стекло обрушилось внутрь павильона. Ормона с ужасом ощутила, что лишилась почти всех сил, и та малость, которая осталась, ничего не решит, случись вдруг что-то еще.
   Ал посмотрел на нее с отвращением, а она выдавила в ответ гордую и невозмутимую - словом, свою обычную - улыбочку. Не думай, баловень судьбы, это все не ради тебя. Твои звезды еще долго будут целовать тебя - радуйся!
   Она не перестала улыбаться, даже увидев, как муж, которого только что чудом миновала верная погибель (очередная верная!), ни о чем не раздумывая, кинулся к обломкам ассендо, где плотной завесой в воздухе застыла мельчайшая пыль.
   - Сетен, ты куда?! - крикнул Ал ему вслед.
   Счастливчик даже и не вспомнил о своей женушке! Потрясающе! Да и то верно: о ней есть кому позаботиться. Ормоне хотелось сейчас закричать, обрушить все остальные постройки комплекса, убить всех, кто сейчас тоже видит, как ее муж носится по обломкам и ищет чужую жену, которой там, ко всему прочему, давно нет.
   С каркаса ассендо сорвалась последняя плита. Ормона хрипло вскрикнула. Вот оно и случилось! А в ней самой осталось так мало жизни... Ах, если бы она сдуру не расщедрилась на излишне длительную подмогу Паскому - они успели бы выскочить и за полминуты огненного смерча... И теперь она смогла только слегка изменить траекторию падения - остановить плиту полностью было невозможно.
   Каменная глыба подпрыгнула от ее удара, завалилась на какой-то обломок, а тот, сдвинутый ею, наехал на Тессетена. От боли тот потерял сознание, и за миг до него замертво осела на землю испитая до капли Ормона. Кроме невесть откуда прибежавшего Ната, ее никто не заметил. Волк подполз к ней, привалился боком к бедру неподвижной женщины, чтобы согреть, и стал лизать ледяные руки.
   Гвардейцы Саткрона на девять голосов утверждали, будто видели атме Танрэй убегающей прочь от комплекса. Паском бинтовал переломанные ноги Тессетена. Одна была повреждена незначительно, а при виде второй кулаптр нахмурился и что-то пробормотал. Раненый так и не пришел в себя.
   Не глядя на подошедшую к ним Ормону, которую каким-то волшебством смог вернуть к жизни чудной волк, Дрэян приказал подать машины, чтобы отвезти людей в город.
   И тут показалась Танрэй - невменяемая, в мокром, окровавленном на груди платье, с широко раскрытыми от ужаса глазами. Ал и ее родители бросились навстречу. Будто не видя их, она заскочила в машину, что увозила Тессетена и Паскома в кулапторий.
   Ормона опустила глаза и посмотрела на стоявшего у ее ноги Ната.
   Нат поднял глаза и посмотрел на бледную, как покойница, Ормону.
   - Не обижайся, пес, если когда-нибудь я придушу твою подопечную.
   Волк широко зевнул и улыбнулся.
  
* * *
  
   Паском вернулся домой глубокой ночью и потер глаза, увидев у ворот в цветник Ормону, которая прикорнула в траве, прямо на плече у волка. Нат тоже дремал, но, учуяв кулаптра первым, поднял голову.
   - Вы что здесь делаете? - удивился кулаптр, отпирая замок и разглядывая поднимавшуюся на ноги Ормону.
   - Его, - ответила она хрипловатым голосом, небрежно мотнув головой в сторону пса, - надо заштопать. А я хотела бы получить от вас несколько внятных объяснений.
   - Тебя совершенно не интересует самочувствие твоего мужа?
   - Там было кому интересоваться его самочувствием, - холодно отрезала Ормона, пропуская вперед хромающего Ната и входя сама, а потом повернулась, поджидая, пока вошедший последним хозяин запрет ворота. - Ну и как он? - ей удалось выдержать паузу до того, как она окончательно сломалась в своем упрямстве.
   Паском неодобрительно покачал головой:
   - Что же мне делать с твоим безумием, девочка? Почему ты не идешь прямой дорогой, зная, что она существует?
   - Вы ответите? - она вздернула бровь.
   - Он плохо.
   - Зимы и вьюги!
   - Кость правой ноги раздроблена в мелкое крошево от колена до щиколотки. Суставы - тоже повреждены. Разорваны наружный и внутренний мениски, поэтому вряд ли он теперь когда-нибудь сможет согнуть ногу в колене.
   Ормона что-то прошипела, и Нат стал быстро гладить языком ее руки. Паском взял ее за плечи и посмотрел в глаза:
   - А теперь просто представь, что если бы ты была не там, а где-то в другом месте, то я говорил бы сейчас эти слова не о его ноге, а о позвоночнике и голове...
   - Так вы знаете... - горько ухмыльнулась она.
   - Задача у меня такая - знать.
   - Ну так почему же...
   Он прервал ее речь кратким жестом руки:
   - Не предсказывать кому-то что-то, а знать! И возьми себя в руки, ты ведь не "полудурочная мамаша Танрэй".
   Женщина отвернулась, тень снова набежала на ее лицо - снова, видать, вспомнила о хозяйке и том безумстве, которое проявил Сетен на развалинах павильона Теснауто. Волк вздохнул.
   - Ему стоило бы устроить переселение души в более умное тело с более умными мозгами... - буркнула она.
   Покуда Паском шил рану волка, Ормона молча следила за его работой. Усыпленный наркозом, Натаути спал, но она все равно не хотела говорить при нем. Когда они наконец ушли в гостиную, Ормона спросила:
   - Зачем вы взялись за этот спектакль, Паском?
   - И что, это заботит тебя в первую очередь?!
   - Ответьте, кулаптр! Зачем вы взялись за этот спектакль Танрэй?
   Бывший советник развел руками:
   - А у меня разве был выбор?
   - Да. Вы могли вправить ей мозги, могли объяснить, что это кощунство, что...
   - Она имела на это право.
   - Какое право она имела касаться этой истории? Какая из нее Танэ-Ра?! Зачем, играя Тассатио, вы намекали на Сетена? Танрэй не знает и не помнит ничего! Она глуха, слепа, слаба и глупа!
   - Не обязательно носитель "куарт" должен быть Помнящим или Помнящей... Ормона, знаешь, в чем все твои беды?
   - В чем? - с вызовом спросила она.
   - Ты не хочешь смириться с неизбежным. Я не обо всех случаях огульно. Я о тех, в которых необходимо смириться. Ты готова сотню раз сунуть одну и ту же руку в одно и то же осиное гнездо, чтобы доказать себе и всем, что иногда осы не кусаются. Это важно не для него: Сетен привязан к тебе такой, какая ты есть, Сетен умеет смиряться и любить то, что он просто любит, не выбирая и не подстраивая под себя. Но это важно для тебя самой! Тебе просто легче было бы выполнять твою кошмарную миссию...
   Ормона стиснула зубы, поборола что-то в себе и рассмеялась ему в лицо:
   - Вы же понимаете, кулаптр, что когда-нибудь жало у ос в этом гнезде закончится, и они на самом деле перестанут кусаться!
   - А ты дотерпишь?
   - Вы меня об этом спрашиваете?
   Он улыбнулся и покивал, признавая ее правоту.
   - Ты разрушитель, Ормона. Ты знаешь об этом, я знаю об этом. У всего, что имеет начало, существует конец. Я уважаю тебя больше других, кого когда-либо знал за множество жизней и за это свое последнее воплощение. Я не одобряю большинство твоих действий, Ормона, но тебя я уважаю. Мне не следует говорить тебе свое мнение, советовать. Но именно из-за неизбежности того, что должно свершиться, я просто хотел бы, чтобы жизнь твоя была хоть немного легче.
   - Только что вы сделали предсказание, Паском, - она слегка прищурилась.
   - Да. Поэтому тебе стоит дорожить той жизнью, которая вообще есть у тебя сейчас...
   Ормона смолчала. Если кулаптр принял решение озвучить это, значит, дело действительно дрянь...
   - А вы... Учитель... Вы помните день катастрофы?
   - А ты?
   - Я помню только боль. Боль и пустоту. Это чувство, что меня предали, бросили, забыли, оставили умирать одну... Эта боль ушла со мной туда, к великому Древу, сквозь воспаленные синие спирали бунтовавшего Перекрестка. Я не сбросила эту боль здесь, умирая, и она приросла ко мне навеки. Я научилась игнорировать ее, я научилась извлекать из нее пользу, я научилась довольствоваться ею. Но я не смогла понять одного: за что?!
   Паском вздохнул, знакомым жестом заложил под затылок ладони рук, сплетенных между собой пальцами, закрыл глаза и, потягиваясь, прошелся по комнате.
   - Я помню тот день, Ормона. Даже лучше, чем хотелось бы. Это случилось в моем теперешнем воплощении, как ты знаешь, и, конечно, несмотря на пробежавшие годы, я помню все будто бы это произошло вчера... Метеоритов было несколько: это один крупный астероид раскололся в верхних слоях атмосферы, расплавился и начал бомбить планету горящими камнями. Самый большой рухнул в море между Осатом и Олумэару, потопив одну из колоний Ариноры... Другие тоже поучаствовали в разгроме, пройдясь по всей южной части Земли с северо-востока на юго-запад, поднимая гигантские волны и сотрясая сушу. Начался сдвиг земной коры. С тех пор Оритан стал быстро дрейфовать в южнополярную зону, а Аринору повернуло в сторону Северного полюса. Все материки изменили свое прежнее положение, все до единого вместе с морями и океанами. И, знаешь, девочка, пятьсот лет для таких свершений - чудовищно короткий срок, вытрясающий душу из всех живых существ.
   Сейчас твердят, будто это было каким-то мифическим наказанием за людские проступки. Северяне валят вину на нас, мы, естественно, на северян. "Земля обиделась", "Землю довели", "кара"... Но люди ничтожно малы, и даже очень сильно размножившись и приложив все силы к разрушению природы, они не смогли бы "обидеть" даже маленькую Селенио, не говоря уж о Земле. Навредить себе - сколько угодно, но планете... Тот, кто верит в подобное - слишком большого о себе мнения... У Вселенной, у природы, создающей всю бесконечность вселенных, нет категории кары, вины и проступка. Когда рождалась эта планета, ее творили столкновения с такими же астероидами, как тот, что уничтожил тогда нас - а может быть, еще раньше - и легендарную Алу. И для Природы этот остаточный астероид, вполне вероятно, мог быть последним (или не последним) мазком на полотне акта творения. Всего-навсего...
   Тогда Взошли уже почти все мои ученики. Все - кроме Ала. Твой попутчик был самым непростым из них из всех, за многие тысячелетия мне с трудом удалось достучаться до его сердца и примирить разум с душой. Он прозрел, с ним прозрела ты, и после этого он смог находить уже ваших с ним учеников. Но трудность его - вашей - судьбы заключалась в том, что тринадцатый ваш ученик был вашим сыном, а это неминуемо должно было сыграть - и сыграло! - роковую роль.
   Ал поехал в Коорэалатану, чтобы забрать Коорэ и перевезти вас с ним вглубь материка, подальше от океана, который точно взбесился. Вы с Алом были тогда чуть старше, чем нынче твой муж, вы были ровесниками. Коорэ исполнилось двадцать пять или двадцать шесть... Словом, никому из вас не пришло еще время прекращать воплощение. Ваши "куарт" не были готовы к смерти, всё свершилось чересчур внезапно.
   Когда Ал и Атембизе вытаскивали тонущего Коорэ - в Коорэалатане тогда случилось ужасное наводнение - в Эйсетти, где их ждала ты, началось землетрясение. В результате земля разошлась прямо в городе, за несколько часов там образовался каньон, по дну которого позднее пролегло русло Ассуриа. Но тогда... тогда в дымящемся разломе, клокоча, катилась магма. Ты погибла там, где потом выстроили Самьенский* мост. Тебя сбросило в раскаленную пропасть. Свидетели-Помнящие, которые умерли тогда вместе с тобой, говорили мне, что до последнего ты кричала, взывая к Алу и сыну, но никто не успел помочь. В тот день гибли тысячи.
   _________________________________
   * Самьенский мост - название происходило от др.-орийск. "Са-Амейн", что в переводе означало "Прощание с Мечтой".
  
   - А вы? Где тогда были вы? - стискивая зубы и кулаки, прошептала Ормона, стараясь не смотреть ему в лицо.
   - А я тогда был в Ариноре. Остров северян пострадал еще сильнее, его сместило быстрее, чем Оритан, и северная оконечность его замерзла в течение одних суток, а вместе с нею все люди, животные и растения, которые там обитали и почти не знали холода. Через несколько недель холода сменились жарой. Месяцами шли дожди. Гнили посевы, падал скот. Начался голод. Через несколько лет все успокоилось, но вновь рождающиеся люди уже не стали прежними... Знаешь, девочка, тебе следует хорошо отдохнуть. Я постелю тебе здесь, а если хочешь, то дам пилюлю и ты проспишь до завтрашнего вечера...
   От пилюли она отказалась.
  
* * *
  
   Ал увез жену из кулаптория почти насильно. Танрэй говорила, что будет ждать под дверями операционной, пока Паском не выйдет и не расскажет о состоянии Сетена. Ал не мог понять, с какой стати эти двое так ведут себя по отношению друг к другу, если еще вчера утром они едва здоровались. Что с ними случилось за несколько часов Теснауто?
   Но спустя некоторое время кулаптр сообщил, что операция может продлиться до утра и будет лучше, если посетители уедут домой.
   Ал решил утешить и отвлечь ее единственным доступным ему способом. И ему это удалось. Они бурно и ненасытно любили друг друга в полной темноте, и он представлял себе на ее месте совсем другую женщину, даже не подозревая, что и Танрэй мерещится сейчас совсем другой мужчина.
   Это была колдовская ночь, когда сбываются потаенные мечты - или, напротив, рушатся остатки радужных иллюзий.
   Для кого как...
  
* * *
  
   И привиделось Тессетену в его мучительном сне, что находится он на берегу гладкого, будто зеркало, озера. И, кажется, озеро это было ни чем иным, как знаменитым каналом Эйсетти между Храмом и Ведомством. Им, да не им...
   Глядя в воду, Сетен не видит ни своего отражения, ни отражения статуи Тассатио за своей спиной, а вместо статуи Танэ-Ра на другой стороне канала, но лишь в отражении, стоит тонкая высокая и темноволосая женщина, которой нет на самом деле.
   Позади Сетена вдруг выросло громадное дерево, простерло в небо раскидистые ветви. В отражении это же дерево росло вверх корнями...
   И ему хочется бежать навстречу той женщине, однако дерево затмевает ее образ. Тессетену невыносимо не видеть ее, он знает, что виноват в ее исчезновении, знает, что без попутчицы ему никогда не приблизиться к этому дереву...
   Очертя голову он бросился в воду...
   ...И проснулся, вынырнув на поверхность.
   Рядом с ним в комнате кулаптория сидела молчаливая Ормона.
   Ночные события возвращались постепенно, вместе с болью. Сетен перевел взгляд на странную конструкцию в ногах. Обе конечности были обмотаны бинтами и закованы в гипс, но левая оставалась на постели, тогда как правую подняли и вытянули какими-то приспособлениями - были там и стальные спицы, и зажимы, и кронштейны. Эта нога болела до синевы в глазах. Он припомнил, как его везли сюда, как от тряски на ухабах недостроенной магистрали вернулось сознание, а обезболивающего не было, и он не мог стерпеть, он, кажется, волком выл от боли, позорясь перед видевшей все это и плачущей Танрэй. И как после всего этого он будет смотреть на нее?
   Тессетен вспомнил съезжавшую на него плиту, а за пару минут до этого - неприязненную ухмылку жены.
   - И зачем ты все это сделала? - спросил он. - Тебе нужен муж-калека? Или не получилось добить?
   Она повела бровью, но ничего не ответила - ни вслух, ни так, как они привыкли общаться. В ней вспыхнуло и тут же обреченно погасло возмущение - так, словно ей уже все опостылело...
   - Мы можем просто расстаться. Без жертв, - продолжал Сетен.
   Ормона взглянула так, будто заподозрила, что наркоз еще не совсем выветрился у него из мозгов.
   - Супруги-ори не расстаются, - отрезала она.
   - Супруги-ори не изменяют. А если изменяют - они не попутчики. Это истина.
   - Вот и продиктуй эту истину себе!
   Он усмехнулся. Только Ормона, откровенно имевшая связь на стороне, могла с такой праведной уверенностью отрицать очевидное. Взгляды того мальчишки выдавали их с головой, как бы они ни лгала.
   - Я тоже не слепая, Сетен.
   Да, она права. Во всяком случае, не Ормона поедала взглядом Дрэяна, она не позволяла себе общаться с ним на людях так, как это позволяли себе Сетен и Танрэй. Он услышал эту отповедь, будто она была произнесена вслух.
   - Тем более. Сама видишь: все не так, как мы рассчитывали. А потому - зачем же длить агонию? Здесь давно уже не работают древние законы аллийцев. Если ненависть твоя ко мне стала настолько сильной, что ты желаешь моей смерти, то почему бы просто не расстаться с миром? Я отпускаю тебя и не держу зла. Отпусти и ты.
   - Мы еще нужны друг другу. А потом... потом, может быть, я пожелаю твоей смерти. А скорее, ты - моей...
   - Ну уж этого не будет никогда, родная. Во мне слишком сильна память двадцати последних лет...
   Ормона поднялась:
   - Когда придет время, тогда и посмотрим. Не зарекайся, моя любовь. Да! Если ты надеешься, что она сидит за дверью и ждет твоего пробуждения, то ты ошибаешься.
   - Тогда ты разучилась понимать меня, родная, - улыбнулся Тессетен, с горечью сознавая, что она опять права, что он и ждет этой встречи, и страшится ее.
   И едва она распахнула дверь, на пороге возникла Танрэй, изменившаяся, сияющая. Ормона взглянула ей за спину и, что-то там увидев, остолбенела.
   - Да будет "куарт" твой един! - прощебетала жена Ала, засмеялась и с вопросом на лице сделала легкий жест - "так сюда или обратно?"
   Ормона опомнилась и стремглав вылетела прочь. Танрэй едва успела отпрянуть в сторону. Сетену почудилось, что жена едва подавила рыдание, напоследок зажав рот ладонью, чтобы не заплакать в голос.
   Танрэй была совсем другой и чувствовала это. А почему - не надо было слишком долго гадать: краем глаза улавливалось движение какой-то едва заметной серебристой паутинки, впорхнувшей, словно мотылек, следом за нею. И от присутствия этой паутинки появлялся такой знакомый, ни с чем не сравнимый привкус, что занималось сердце.
   - Оу, сестричка! - переборов волнение от этого открытия и чуть приподнимаясь на подушке, весело воскликнул Тессетен, и даже боль, кажется, притупилась и отошла на второй план.
   Только бы она не вспомнила его ночных воплей!
   - Как ты? Если что-то нужно, я...
   - Да брось ты эту чепуху, сестренка, ничего мне не нужно! И перестань переживать. Женщинам в священном состоянии это крайне нежелательно.
   - Ты знаешь?!
   - Да.
   - Но откуда?
   - Пф-ф-ф! - Сетен отвернулся. Неужели она сама не видит, не чувствует того, что делается позади нее? Неужели не различает его "куарт"?
   Танрэй опустила голову.
   - Сетен, - помолчав, сказала она, - я не понимаю, как это случилось...
   - Вот так-так!
   - Мне не до шуток. Ты же сам знаешь, что только обоюдное желание двух душ ори позволит появиться третьему, а Ал никогда этого не хотел, да и я не задумывалась, потому что и так много сложностей... Поэтому я и говорю, что не знаю, как такое могло произойти. Да и, к тому же, боюсь, он не обрадуется этой вести...
   - Чушь. Сестренка - чушь! Приветствую тебя, Коорэ! - шутливо обратился он к ее животу, хотя правильнее было бы говорить с "паутинкой-мотыльком", что трепетала у нее за плечом, будто присматриваясь к нему. - Ты уже давно звал меня поиграть, мальчик, но все не сходилось - то одно, то другое. Не нашел я тебя на Оритане, уж извини... Значит, она ошиблась, и ты все же погиб в этой войне...
   Танрэй нахмурилась, тщетно стараясь понять, что за околесицу он несет. Да, она в самом деле ничего не видела! Даже рядом с Сетеном ее спящий "куарт" не пробудился, не прозрел...
   - Какой еще Коорэ! Сетен, я пришла за советом...
   - Думаешь, если один раз запрягла, то теперь впору погонять всегда? - вдруг едко спросил Сетен.
   Вспомнилась рыдающая юная Ормона, когда она полагала, что он в другой комнате ничего не видит, не слышит и не узнает о ее слезах, вспомнился жесткий вердикт Паскома, который вышел к умывальнику с окровавленными руками и мрачным лицом. А теперь эта дурочка - а ей всё досталось просто в подарок - сидит и сомневается, стоит ли привечать этот "куарт", чье появление решит многое!
   - Иди ломайся в другом месте! Не приходи сюда больше.
   - Почему? - Танрэй недоуменно отстранилась.
   - Совет ей! В чем ты сомневаешься? Ты - попутчица, носитель "куарт" Танрэй, ты должна помнить и хранить все, что тебе достается! Ты - сомневаешься?! Несчастный разум, логика, здравый рассудок, да зима их поймет что еще - способны вызвать у тебя сомнения? После этого я и знать тебя не желаю! Ты сама считаешь себя недостойной того, что тебе дано.
   Но гнев его уже улегся. Теперь Сетен больше испытывал ее, чем сердился на самом деле. И, к ее чести, это она поняла:
   - О, Сетен! Ты напугал меня! Разве так можно?
   - А-а-а, вот то-то же! - он ухватил ее за шею и притянул к себе, чтобы она услышала, как колотится его сердце. - Громко? А иначе и нельзя, сестренка! Иди и скажи своему Алу, что сердце и душа сильнее его ничтожной логики! Иди и скажи, что даже если он со своими ботаниками постигнет тайны генома, к чему так стремится сейчас, то им все равно никогда не измерить своими приборами и не выявить лакмусовыми бумажками коэразиоре и атмереро, которым подчиняется всё, всё в этом мире - даже эволюция неделимого вечного "куарт"! Иди и скажи! Твой мальчик, твой Коорэ - он поможет тебе вспомнить и возродиться! Только с ним ты оправдаешь свое имя, только с его рождением ты возродишь и имя свое. Иди и скажи, сестренка!
   - Хорошо. Спасибо, - она благодарно тронула его руку. - Да будет твой "куарт" един, Сетен!
   - Да будет наш "куарт" един, - поправил ее он, провожая взглядом то появляющуюся, то исчезавшую "паутинку-мотылька".
  
* * *
  
   - Что же ты наделала, что ты натворила, атмереро?!
   - Не убивайся, не плачь, моэнарториито. Не могло сложиться иначе... Не убивайся, не плачь. Такова наша с тобой судьба, хранитель...
   - Хранитель... Ты не хранитель, ты глупый пес! Так промахнуться! Что ты наделала, атмереро!.. Что же ты натворила...
  
  
Глава семнадцатая, повествующая о приключениях Ормоны и тримагестра Солондана в Тепманоре - Краю Деревьев с Белыми Стволами
  
   Это был последний год Оритана, но никто еще не знал его судьбы. Война продолжалась, полностью перекинувшись на континент южан, но столица, Эйсетти, все еще стояла, терзаемая лишь частыми землетрясениями.
   Дороги в городах трескались и крошились от морозов, подземных толчков и заброшенности. Восстановить покрытие не пытались, внимания на умирающие постройки не обращали. Стало почти нормальным, когда кто-то да получал известие о гибели служившего родственника, таким уже перестали сочувствовать, потому что у каждого был близкий, который воевал, и каждый ждал черного письма, замерев в своем ожидании подобно мошке в янтаре, оглохший и ослепший.
   Во время недавнего Теснауто Храм не смог отобразить традиционную праздничную трансляцию спектакля-легенды. Машины работали в полную мощь, но пятигранная пирамида высилась на фоне звездного неба черной горой, по ней ползали серые размытые образы, а вместо звука человеческой речи те немногие ори, что явились почтить Черную Ночь, с содроганием услышали утробный гул из недр поруганного святилища. А потом дрогнула земля, и трещина, давно уже расколовшая сверху грани Жизни и Смерти, быстро побежала к основанию, ветвясь. Теперь появился разлом на ребре между гранями Сердца и Разума. Отныне пирамида напоминала гигантский, готовый вот-вот раскрыться и распасться звездой-пятилистником, бутон. И если это случится, под обломками Храма окажется весь центр Эйсетти. Но этого не могло произойти, потому что согласно закону гравитации такая постройка просто осядет внутрь самой себя. Однако жители города поспешили подобру-поздорову убраться с площади.
   И ранняя заря застала одинокий искалеченный пятигранник, глядевшийся в воду канала из-за спины статуи прекрасной Танэ-Ра. Но не было никого, кто заметил бы: Храм больше не отражается в воде, а изваяние меркнет, уходя на потусторонний план отражений и пропадая здесь...
  
* * *
  
   Паском побарабанил пальцами по спинке кресла, нахмурился, вздохнул:
   - Ну а почему она сама не приходит ко мне и не говорит? Ты собирайся, нам пора!
   Сетен подтянул к себе костыли и поднялся на ноги:
   - А ее разве поймешь? Может быть, злится на вас за что-то... Говорит, что срочно нужно в Виэлоро. Вы же ее знаете: не дадим ей сопровождение - она одна верхом туда поедет, с нее станется...
   - Мятежная душа, - кулаптр усмехнулся и помог ученику собрать вещи. - Привыкла, что я не вмешиваюсь в ваши дела, а тут рассказал вам с Алом о том, что она делала, когда рушился павильон... Ты еще не слышал, как она на меня шипела! - Паском потряс в воздухе торжественно воздетым перстом.
   Тессетен удрученно провел пальцем по запыленной полке, на которой в беспорядке кучковались когда-то вылепленные им уродливые фигурки в стиле осатских ваятелей. Дом казался чужим, заброшенным. После того, как он стал каждый месяц пропадать в кулаптории с покалеченной и никак не желающей правильно срастаться ногой, сюда пришло запустение. Ормону больше не интересовало собственное жилище, она считала домом только то место, где обитал тот, кого она считала попутчиком. А это значит, что последние пять месяцев их домом была лечебница.
   - Знаете, Учитель, за столько лет я уже начинаю понимать, что ее предпочтительнее всего слушаться и не перечить. Так оно умнее выходит. Иначе потом приходится перед нею краснеть и извиняться за собственную дурость...
   - Ну, слава Природе, что наконец-то начинаешь понимать. Ну-ка, ну-ка, как ты ставишь ногу? Пройдись еще раз!
   - Да нормально всё! Мне удобно... и не болит... С-с-с! Почти...
   - Нет! Увы, но операции все же не избежать...
   - Может, обойдется? Ну не в четвертый же раз кромсать?..
   - Прекрати, Сетен.
   - Да и так, и так калекой останусь. К чему на меня медикаменты переводить?
   - Сколько скажу, столько и будем делать.
   Сетен зловеще усмехнулся:
   - А то еще вот у меня появится пристрастие к этим вашим препаратам! Подсяду на зелье - каково тогда?
   - Не подсядешь. В кость поставим еще штифты, если понадобится... А с Зейтори я поговорю, они полетят с нею. Посмотрим, что она затеяла на этот раз, твоя жена...
  
* * *
  
   Щурясь от снежной крупы, больно секущей лицо, Фирэ залез на площадку перед входом в большую пещеру. Что-то таилось там, внутри, на глубине. Он чувствовал отчетливые физические вибрации, источаемые неведомым устройством. Это было его первое яркое впечатление после гибели Саэти.
   Да, он больше не смог бы пройти над пропастью с завязанными глазами, его внутреннее зрение притупилось почти до слепоты, а помнил он выборочно только какие-то обрывки единственной своей жизни - в нынешнем воплощении. Но во сне иногда приходили истории прошлых - невнятные, беспокоящие, таинственные. В них всегда присутствовала недосказанность. Вырванные из контекста, они не поддавались никакому анализу и без толку тревожили разум.
   Но через двадцать шагов выяснилось, что эта громадная пещера обрушена. Мегалиты заваливали коридор до самого потолка, местами натолканные так плотно, что возникало подозрение: уж не было ли это проделано искусственно, нарочно? Ведь обойтись человеческими возможностями - тем же левитированием камней - в этих условиях было нельзя, и не всякая техника смогла бы выдержать подобное испытание.
   Фирэ порыскал еще в поисках других коридоров, ничего не нашел и устроился на ночлег неподалеку от входа. Наконец-то он на Рэйсатру, наконец-то до цели его поездки остается всего ничего - несколько больших переходов.
   Он сам не заметил, как задремал.
   К нему неуклюже подобралось большое ушастое животное Сухого острова, которое прежде юноша считал просто гигантской прыгучей белкой. На поверку же оказалось, что на белку эта бестия походит меньше всего. У нее была маленькая по сравнению с туловищем голова, морда косули, уши осла, нелепое каплевидное тело, покрытое короткой светло-бурой шерсткой и с карманом для детеныша на животе, длинный мощный хвост, на который тварь могла при случае опереться, словно на третью ногу, и сухие, мощные, тоже чересчур длинные задние лапы. Некоторые были очень большими, крупнее человека, но чаще встречалась мелочь наподобие этой его гостьи.
   Фирэ не понимал, что она делает здесь, в заснеженных горах Виэлоро после дикой жары сухоостровных пустынь, но просыпаться не спешил и следил за своей незваной визитершей из мехового спального мешка.
   Обнюхивая все вокруг, животное полазило по его вещам, осторожно обогнуло погасающий костерок, но подойти к спящему человеку так и не решилось. Разочарованно вздохнув, бестия ухватила короткими беспомощными передними лапами накрытую брезентом и все еще пахнущую мясным наваром чашку.
   Попускать эту наглость Фирэ уже не стал и выбросил себя из сна. Сумчатое преобразилось прямо на глазах просыпающегося путника. Вместо обитательницы Сухого острова, которую сотворило воображение дремавшего человека, к ледяному полу пещеры воровато прижалась крупная кошка с кистями на ушах и светящимися голодной злобой глазами. Молодой человек сел и замахнулся на нее рукой. Бестия приглушенно зашипела, утробно заурчала, трусливо отбежала на полусогнутых лапах и еще более разъяренно засверкала огоньками зрачков из темного угла.
   Фирэ доводилось видеть кошек в трансляциях и на снимках, но он совсем не знал их повадок и догадывался, что ори брезгуют их приручением неспроста, а значит, даже с этой мелкой особью нужно быть начеку. В памяти всплыл чей-то рассказ о том, что это семейство почти не приручается и едва ли поддается дрессуре и что тратить на них время бессмысленно. В естественных местах обитания небольшие кошки ловили и уничтожали всякую мелочь вроде грызунов или змей, а поскольку на Оритане то и другое почти не водилось, хищницы эти с практической точки зрения были не нужны и их не использовали. С более крупными вредителями прекрасно справлялись прирученные волки, существа верные и понятные людям.
   Что ж, времени у него теперь было навалом - почему бы и не посмотреть, как поведет себя ночная хищница.
   Юноша вытащил замороженный кусок козлятины и бросил кошке. Та, словно на пружинках, вначале отпрыгнула к выходу, и на просвете оказалась страшно тощей и голенастой. Подождав, она осторожно подкралась к подачке. Фирэ наблюдал.
   Тварь обнюхала мясо, прихватила его зубами, но, несмотря на голод, есть не стала, а куда-то унесла.
   - Таможенник, - усмехнулся человек и улегся обратно в надежде, что получив откуп, зверь назад не вернется.
   Потом ему приснилась Саэти. Она обещала исполнить клятву и говорила, что вовсе не умерла, только заблудилась и очень скоро найдет способ вернуться. Весь следующий день он шел, не зная устали, с улыбкой на устах вспоминая шепот милого голоса: "Жди меня в Кула-Ори, попутчик! Жди меня!"
   Фирэ так увлекся своими фантазиями, что заметил опасность, лишь когда рядом раздался злобный вой и урчание. Он с удивлением увидел, что на пути его вдруг выросла та самая ночная гостья, а где-то неподалеку пискляво замяукали котята - наверное, ее выводок.
   Вспыхнули янтарные, лишенные всякого разума глаза, что горели злобой внутри черной каймы, разрисовавшей веки песочно-рыжеватой бестии. Кошка оскалилась - губы ее тоже были черны, а тонкие шипы клыков сахарно-белы - и бросилась на него, метя в лицо. И теперь-то он понял, отчего ори пренебрегают этими животными: понять кошку еще труднее, чем кузнечика в траве или остервенелую от жары осу. Только что трусливая, тварь вдруг лишается остатков соображения и кидается на того, кто не ждал такого коварства и совсем недавно поделился пищей.
   Фирэ не успел выхватить нож, не успел собраться и сбить ее на лету. Ничего не успел, растерялся. Бестия вцепилась в его руки зубами, потянулась когтями размашистых передних лап к лицу, а задними между тем рвала кожу на груди и животе. Боль была неописуемой, даже пули, когда-либо ранившие Фирэ на войне, были не столь жестоки.
   Где-то в логове пронзительно верещали котята.
   Он не нашел иного выхода, кроме как взорвать мозг кошки энергией собственной боли. Тварь, подыхая, забилась на талом снегу, красном от его и от собственной крови, когда взрыв вышиб изнутри ее глаза, а каша из мозгов хлынула через глазницы. Сил кулаптра обычно хватает даже на то, чтобы вот таким же способом устранить врага-человека, но промедление было смерти подобно, и Фирэ едва справился даже с небольшой хищницей.
   Голова закружилась. Стоя на коленях в снегу, юноша осознал, что не чувствует в себе сил доползти до оброненных вещей, где была и аптечка, а значит, шансов остановить кровь у него нет.
   Ну и пусть...
   Мир погас в его глазах.
  
* * *
  
   Очнувшись в первый раз, Фирэ увидел над собой лицо Паскома. Они ехали на какой-то машине, и кулаптр, бинтуя его ничего не чувствующее тело, говорил что-то о везении, о какой-то экспедиции, о группе ори, которые услышали кошачьи вопли и звуки борьбы.
   - Почему мне не больно? - с удивлением спросил Фирэ.
   - По незнанию они вкачали в тебя чуть ли не все обезболивающее, которое у них было. Я больше боялся последствий его действия, чем твоих царапин.
   - А, - сказал юный кулаптр и снова заснул.
   Во второй раз боль была. От нее-то и проснулся Фирэ, а открыв глаза, обнаружил себя в большой комнате, пропахшей лечебницей.
   - Ну что, живой? - бодро спросил молодой и высокий мужской голос.
   Юноша повернул голову и, увидев соседа, изумился, настолько не сочетался этот певучий, приятный для слуха тембр с обликом сорокалетнего широкоплечего северянина, который лежал на кровати неподалеку и забавлял себя тем, что покачивал привешенной к растяжке забинтованной ногой.
   - Ал?! - изумился Фирэ, безошибочно узнавая "куарт" своего Учителя. - Зимы и вьюги! Вы здесь!
   - Оу, ха-ха-ха! Нет. Я Тессетен. Ал, вполне возможно, когда-нибудь зайдет нас проведать, но когда то будет... А ты, значит, Фирэ? Наслышан... Мы вместе учились с твоим дядей... Но, прости, чего-то в тебе не хватает. Не скажи мне о тебе Паском - не узнал бы нипочем! - тут мужчина присмотрелся, слегка щуря голубые жутковатые глаза: - А-а-а! Так вот оно что - ты Падший! А я уж подумал, что совсем на старости лет нюх потерял...
   - Падший?
   Что-то смутно знакомое промелькнуло в памяти, но придать этому понятию хоть какой-то смысл юноша не сумел.
   - Да-да-да, вот они - все симптомы Падшего! - сосед взмахнул плотной кряжистой рукой с набухавшими переплетениями вен - казалось, он обрадовался, поставив новому знакомому этот странный диагноз, и глаза его заиграли весельем. - Да не унывай, ты вспомнишь потом, много чего еще вспомнишь! Рана зарубцуется, на это нужен не один год. Слушай, когда это с тобой случилось?
   Фирэ пожал плечами. Он вообще не понимал, о чем твердит Учитель, который упорно открещивается как от ученика, так и от собственного имени.
   - Вот так... Она тебя девятнадцать лет вымаливала, а ты приехал и - Падший! Какая насмешка судьбы...
   - Кто вымаливала?
   Мужчина его не слушал. Он был как-то неуместно, радостно возбужден, словно нашел ответ на каверзный вопрос и окончательно решил задачу.
   - Посмотрим, сможешь ли ты почуять, когда увидишь его... Много ли в тебе осталось? Всё, не стану больше говорить, я хочу чистой проверки.
   - А что случилось с вами? - кивнув на его ногу, спросил Фирэ, благоразумно решивший воспользоваться советом и не продолжать расспросы насчет всех этих терминов и того, что же это значит - "Падший".
   Сосед с очевидной охотой переключился на другую тему:
   - А там внутри, под повязками, какая-то перемесь из костей, мяса и металлических штифтов. Они кромсают этот обрубок уже четвертый раз, а толку...
   - Когда это произошло?
   - На Теснауто.
   - Шесть лун назад?!
   - Ага. И каждые месяц-полтора они зачем-то потрошат меня, как куренка, как-то там что-то к чему-то приживляют, перекраивают, будто я игра "Спроектируй сто способов новой постройки"... Паском пообещал, что через пару месяцев мой праздник продолжится... Я уже почти люблю наркоз: спишь себе, как мертвый.
   - Наверное, повреждения слишком обширны, и они не могут исправить все за одну операцию, - сказал юноша.
   Сосед заинтересованно поглядел на него:
   - Ну да, мне же говорили, что тебя загребли на бойню как кулаптра. Ты что-то в этом понимаешь?
   Фирэ хмыкнул. Что-то он в этом всё ещё понимал...
   Ал, который почему-то никак не хотел признаться в том, что он Ал, юноше понравился. Его внешняя некрасивость быстро таяла, стоило с ним поговорить, и уже несколько минут спустя после начала беседы Фирэ совсем перестал обращать внимание на резкие черты его лица, обманчиво жуткий взгляд исподлобья, тяжелую нижнюю челюсть с неровными зубами, искривленный от переломов горбатый нос и темные провалы глазниц. Все эти приметы блекли и пропадали одна за другой. Сложнее всего бывшему военному целителю удалось избавиться от расовой неприязни - самым большим недостатком в глазах Фирэ оказалось аринорское происхождение собеседника. Но растаяло и это. Перед ним был Учитель, которого он искал последние годы, как глоток противоядия в том кошмаре.
   Фирэ и не подозревал, что так долго шел к ним через горы Виэлоро, добравшись в конце лета в центральную - совсем не обжитую - часть материка Рэйсатру. Значит, его путешествие заняло целых четыре с лишним месяца!
   Он пощупал свои бинты на руках, груди и животе. Боль несколько притупилась, и терпеть ее было можно.
   - Вместе с тобой моя жена притащила оттуда каких-то занятных пищащих зверюшек...
   - Танрэй?! - обрадовался Фирэ.
   - Фух! Вот упертый! - пожаловался сосед, обращаясь к конструкции, которая поддерживала его ногу на весу. - Это у тебя от кровопотери, да? Между прочим, советую тебе прислушаться к словам атме Ормоны - она сказала, что эти бестии еще могут пригодиться в быту. Вот, кстати, и она.
   В комнату стремительно вошла одетая в черный брючный костюм высокая брюнетка сказочной красоты, и Фирэ окончательно растерялся, решив, что эти люди подшучивают над ним и зачем-то водят его за нос. У кровати соседа, подбоченившись, стояла Танрэй с потемневшими, но по-прежнему прекрасными очами, и только улыбка ее была несколько высокомерной и отстраненной, нарочито-отталкивающей.
   - Я так понимаю, это уже какое-то модное поветрие, - насмешливо сказала она. - Скоро мы доверху забьем кулапторий всеми, кто имеет хоть какое-то отношение к Алу и его ученикам, и на том карательное колесо наших неудач наконец-то сломается...
   - Да услышь тебя Природа, - хохотнув, завершил Ал, которому больше нравилось называть себя Тессетеном. - Это я насчет второй части твоей фразы, родная.
   Женщина, которая была по сути своей Танрэй и которую чудак-Учитель величал другим именем, приблизилась к мужу, легко согнулась, чтобы поцеловать, и (теперь им не обмануть Фирэ, он, быть может, только это и помнил отныне из своих прошлых жизней!) таким знакомым, родным жестом они соединили ладони, сплетая пальцы и на какие-то мгновения забывая про весь мир, пока их губы касались друг друга. Он даже помнил эти моменты, в разных местах, в разном возрасте, в разных воплощениях. Но они так делали всегда, это было их неповторимое приветствие, а еще Ал обожал шутливо целовать жену в плечо и молча, с восхищенной улыбкой любоваться ею, а еще, а еще...
   Фирэ задохнулся, чувствуя, как при воспоминании о счастливом и навсегда утраченном прошлом начинает рваться что-то в груди, а с тем заболели и свежие раны от когтей зверя.
   - Что? - спросила Танрэй, распрямляясь и замечая пелену невольных слез, которые он не успел смахнуть с глаз. - Обезболивающего?
   - Нет, родная, хватит с него обезболивающих! - вмешался Учитель.
   - Ничего, ничего, - прошептал Фирэ. - Я вспомнил... с... своих маму и отца... они...
   - Я знаю, - резко пресекла Ормона и еще холоднее заговорила о другом. - Меня удивило, что ты так долго возился с тварью и позволил ей столь сильно покалечить тебя. Но есть выход: ты подчинишь своей воле ее котят, и они отслужат перед нами повинность матери, осмелившейся напасть на человека. Если она бросилась на тебя, значит, что-то родственное притянуло ее в тебе. Это необходимо понять, а поняв - развить в свою пользу.
   Она так просто взяла его в оборот, что он даже забыл о недавних траурных мыслях и слушал ее с приоткрытым ртом. Танрэй всегда обладала нестандартным мышлением и предприимчивостью, но Ормона переплюнула ее в обоих направлениях.
   - Вы там вообще о чем? - уточнил Тессетен.
   - Мне можно вставать? - немного оглушенный этой парочкой, спросил Фирэ.
   Ормона равнодушно пожала плечом:
   - Так спроси об этом Паскома, разве я кулаптр?
   И они зацепились взглядами с мужем, молча, но удивительно красноречиво обмениваясь какой-то недоступной Фирэ информацией.
   - Извините, но, может быть, кто-то из вас слышал о человеке по имени Дрэян? Это мой брат.
   Супруги снова переглянулись. В глазах Ала-Тессетена заплясала какая-то странная искорка, а Танрэй-Ормона улыбнулась:
   - Он живет в этом городе, ему передадут, что ты здесь. Пусть о тебе думают только хорошее - теперь ты с нами.
   Фирэ показалось, что у нее на уме было обнять его на прощание, но, что-то уяснив для себя, она вовремя опомнилась и не сделала этого. Они с Сетеном еще раз коснулись рук друг друга.
   - Ормона, - тот не отпустил ее в самый последний момент, когда она уже отстранялась, - ты хорошо подумала и продумала? Не поздно все отменить...
   - Я не отменяю такие вещи. Мы так долго вели эти проклятые переговоры, что у меня уже болит язык. Я так долго изучала этих чурбанов, что у меня уже ноет мозг. И что, ты желаешь услышать, что после всего этого я скажу: живите с миром, тепманорийцы, я к вам не приеду и не взболтаю вашу трясину?!
   - Но ты можешь подождать, когда у меня заживет нога?! Мы поехали бы вместе!
   Она наклонилась к нему близко-близко, глаза в глаза, и почти коснулась своим лбом его лба:
   - Мы не можем ждать. Я не могу ждать. У меня мало времени.
   - Ты... что говоришь? - запнулся Учитель и тоже, вслед за нею, перешел на шепот, прекрасно, между тем, слышимый для Фирэ. - Кто сказал?
   Она отодвинулась и сделала бровями какой-то знак. В глазах Сетена мелькнуло смятение:
   - Может быть, он ошибся? Такие предсказания - дело непростое...
   - Он не ошибся. И он больше ничего не скажет. Я должна сделать это, а там будет видно.
   - Но он хотя бы намекнул - что это? Какая-то болезнь, несчастье или...
   - Нет, не намекнул. Я думаю - "или".
   Ормона поднялась, снова взглянула на Фирэ:
   - Приглядывай за ним, кулаптр. Твой Учитель немного сумасшедший... даже не немного. Да будут "куарт" наши едины!
   А потом она развернулась и так же скоро, как и вошла сюда, вылетела за дверь. Тессетен остался угрюм и беспокоен, совсем иной человек, нежели тот беспечный и ироничный балагур, что заговорил с учеником полчаса назад.
   - Что случилось?
   Тот посмотрел на него, поморщился, махнул было рукой, но все же передумал и решил сказать:
   - Она только вчера привезла тебя из Виэлоро, а сегодня уже собирается к соседям-северянам...
   - К соседям?
   - По континенту. Они там, на севере, в Тепманоре. Туда лететь только две трети суток, а что будет там...
   Фирэ хорошо помнил, что такое аринорцы. Нет, не те северяне, которые испокон веков жили на Оритане и являлись ори до мозга костей, как Тессетен. Именно аринорцы - те, что бомбили их города, устраивали ночные налеты, обстреливали ракетами... Эти ненавидят южан так, что вгрызлись бы им в глотку, окажись они все даже на Селенио. Беловолосые разумные звери...
   - Она летит туда одна?
   - Нет. С куратором того Ала, о котором ты все время твердишь, с тримагестром биологии Солонданом. Конечно, у них будет военизированное сопровождение из нескольких гвардейцев, но все это чепуха, если что-то пойдет не так...
   - А чего она хочет добиться?
   - Мы хотим добиться. Нам нужно сотрудничество с их эмигрантами, оно выгодно нам экономически. Но я участвовал в переговорах, и мне стало совершенно понятно, что собой представляет эта публика...
   Для Фирэ по-прежнему многое осталось за гранью понимания, но он решил не усугублять печали Учителя дальнейшими расспросами. Пожалуй, лучше попробовать подняться с постели и пройтись по комнате, что юноша и сделал, действительно оторвав Тессетена от раздумий. Тот принялся следить за ухищрениями ученика, напутствуя его дурашливыми советами и веселыми комментариями. Так и не сумев окончательно подняться и добившись только темноты перед глазами, Фирэ лег обратно, сдерживая стон от боли в потревоженных ранах.
   - Не судьба, - услышал он напоследок вердикт соседа, а затем окунулся в полное беспамятство.
  
* * *
  
   Подхватывая с земли очередной камень, когда-то составлявший павильон Теснауто, Ал поймал себя на том, что не перестает размышлять о работе, которой они занимались с Солонданом вот уже много лет и постоянно заходили в тупик, словно кто-то нарочно заводил их в дебри с завязанными глазами раскручивал и толкал в сторону той самой дороге, которая их в эти дебри и привела.
   В своих раздумьях над устройством молекулярной цепочки - основы основ любой органики на этой планете - Ал старался отталкиваться от большего к меньшему, и в помощь ему была предыдущая специализация. Оказалось, астрономическая наука таит в себе подсказки для совершенно, на первый взгляд, несопоставимой с нею дисциплины - биологии. И если Алу когда-никогда удавалось выключить разум, а вместе с ним все эти "не может быть" и "такое противоречит законам Природа", он доставал ответы из области астрофизики, словно фокусник - яйцо изо рта. Куратор-тримагестр в таких случаях не мог скрыть изумления, пораженный и покоренный.
   Идеи рождались даже ночью, заставляя Ала вскакивать и корявым почерком на первой же подвернувшейся под руку поверхности вслепую записывать мысль. Чаще всего это была какая-нибудь ерунда, извлеченная из нелогичной запутанности снов, но изредка случались озарения. Его словно что-то подстегнуло после того разговора с женой, на Теснауто, когда он убеждал ее начать записывать все, что происходит в жизни ори-переселенцев, навсегда утративших родину. Он не слышал никаких голосов, однако чувствовал, что мысли ему подсказывает кто-то невидимый, обретающийся рядом.
   Завалы, что остались после гибели павильона, разбирали постепенно, все по очереди, выделяя для этого определенный день.
   Рядом с Алом вышагивал молодой слон, на шее которого сидел мужчина-ори, заставляя животное перетаскивать тяжести мощным хоботом. Таких слонов на этих работах было несколько, и лишь благодаря им дело спорилось. Восполнив запасы энергии "пранэио", время от времени сюда возвращались созидатели, чтобы левитировать обломки.
   Комплекс решено было восстановить. Ал не поверил ушам, когда от Паскома узнал, что это идея его сумасшедшего родственничка, братца Тессетена, который едва очухался после переломов и сразу же заговорил о реконструкции павильона - дался он ему! А для этого надо было расчистить участок от огромной горы обломков. Самое удивительное заключалось в том, что построить этот павильон было проще, чем разобрать то, что от него осталось. И почему Паском согласился с Сетеном в этом вопросе?
   Сбросив свою ношу в телегу, которую таскал туда-сюда слоненок, постоянно норовивший поиграть с подходившими к повозке людьми. Ал погладил животное по проворному хоботу и сунул ему кусочек сухаря из кармана. Пот так и лил у него со лба, а надо было идти за следующей глыбой. Все утирались пыльными рукавами и ходили с грязными разводами на лицах, как дикари перед своими излюбленными стычками.
   Вот несколько крепких гайн волокут, упираются привязанные к ним канатами куски разрушенных колонн, за ними громко топают великаны-диппендеоре, все трое разом, которых смогли выделить для этих работ.
   Вернулась мысль о том, что вот-вот вместе с Ормоной в Тепманору уедет Солондан, и работать над проектом Алу придется в одиночку. Вернутся ли они вообще из колонии северян? Кто знает. Это был риск...
   И тут Ал увидел под высокой секвойей на пригорке сидевшую верхом на своем жеребчике Ормону. Он помахал ей рукой, и жена приятеля подъехала ближе.
   - Хочу попрощаться, - сказала она, спешиваясь. - Нам пора...
   - Как?! Вы уже летите? А где тримагестр?
   - Он ждет меня в орэмашине.
   Ал отряхнулся, но вовремя сообразил, что пахнет от него сейчас не жасмином, и обнимать ее на прощание не стал. Да и она не горела желанием сближаться с ним - и это тоже определила та волшебная ночь Теснауто, когда все встало на свои места. Или, наоборот, запуталось окончательно...
   - Когда я сказал Танрэй о вашей поездке, она собралась ехать с вами, - смеясь, сказал он.
   Ормона словно держала шип в рукаве, только и ожидая случая уколоть:
   - Конечно! - с сарказмом отозвалась она, - для этой поездки нам как раз не хватало брюхатых наседок с очевидными признаками энцефалопатии!
   После Теснауто Ормона возненавидела его жену до содрогания поджилок.
   - Она была уверена, что может оказаться вам полезной. За что ты так ее ненавидишь?
   Та отвернулась. Тут крылась какая-то ее тайна, и делиться ею она не спешила ни с кем.
   - Зейтори и Солондан ждут, Ал. Желаю тебе и оставшимся с тобой коллегам постигнуть главный секрет жизни.
   Он улыбнулся:
   - Наверное, ее главный секрет в том, что постигнуть его нельзя...
   - Можно, - серьезно сказала она. - Но вы постигаете не с той стороны.
   - Как же, по-твоему, мы это делаем? - удивился Ал, не ожидавший не то, что она станет откровенничать, а даже того, что вообще заговорит на эту тему.
   - С черного хода. Вы хотите победить смерть.
   - Ну да. А иначе зачем...
   Ормона нетерпеливо перебила его на полуслове, взмахнув рукой:
   - А надо, - она близко-близко подошла к нему, не спуская глаз с его лица, - просто не бороться с жизнью. Это и есть ее главный смысл, Ал. А секретов у нее нет. Поверь. И прощай!
   - Пусть о тебе думают только хорошее!
   - А это мы скоро и так узнаем!
   Она подмигнула, пружинисто и легко отступила, пятясь, а потом стремительно взлетела на попону.
   - Прощай!
  
* * *
  
   Третье кула-орийское пробуждение Фирэ было еще более странным, чем два предыдущих. В какую-то секунду юноша вдруг начал вспоминать то, что после несбывшегося падения год назад в Самьенский разлом стало ему недоступно. Тяжесть перенесенных потерь сдавила сердце. Он вынырнул из спасительной пучины сна и, прерывисто дыша, будто за ним гналась стая бешеных волков, начал озираться по сторонам.
   - Я его разбудила! - с огорчением прошептала молодая рыжеволосая женщина и шлепнула себя по губам.
   И это была... Танрэй.
   Фирэ смотрел в ее зеленовато-янтарные глаза и понимал, что недалек от помешательства. Только что это была южанка... Она умеет менять внешность? Это морок?
   А еще источник тревоги, изгнавшей его сон, таился в ней, только в ней. Весь мир съежился сейчас до размеров этой комнаты, сжался еще, заключая под купол Фирэ, эту женщину и его тревогу.
   Юноша отвел глаза, скользнул взглядом по ее плечу, за которым что-то серебрилось и переливалось, если не смотреть прямо, а наблюдать боковым зрением. Вот в чем дело!..
   Она поднялась со стула у кровати соседа, и юный кулаптр убедился в своей догадке: рыжеволосая находилась в священном состоянии и уже так сильно располнела в талии, что это заметил бы даже слабовидящий. Неужели его сон в пещере Виэлоро был пророческим, и ее будущий ребенок воплотит в себе "куарт" Саэти?! Фирэ потянулся к этому серебристому мотыльку, порхавшему вокруг нее и не заметному никому другому, кроме видящих.
   Это был мужской "куарт". Знакомый и незнакомый. Он и притягивал к себе внимание юноши, и вызывал беспокойство, а при попытке коснуться его, изучить ответил чем-то, напоминающим легкий щелчок статического электричества. И было в этом отклике что-то сродни... обиде? Кто же это? Несомненно, Фирэ знал его когда-то прежде, а теперь вот не мог определить, кем беременна эта невысокая миловидная посетительница. Какой из него теперь кулаптр...
   - А это и есть Танрэй! - прерывая мгновения его замешательства, которые для юноши растянулись на века, сообщил Тессетен. - Ты же спрашивал о ней, - он нарочито-манерно взмахнул рукой в направлении сидящего в изножье черноглазого красавца-ори. - А это Ал, которого ты так мечтал увидеть.
   Да-да, именно его, этого пустого, как диппендеоре, верзилу показал ему Дрэян в Эйсетти. Что в нем от Учителя? Всего ничего.
   Положительно, они сговорились.
   - А у вас тут еще Алы есть? - насмешливо спросил Фирэ. - Я всегда считал, что у меня только один Учитель...
   Взрослые переглянулись.
   - О чем он? - не понял ори Ал.
   - Да... бредит! - безнадежно объяснил аринорец Ал. - Наверное, ударился головой, когда падал. Он Падший. Знаете, что это такое?
   Южанин и беременная северянка отрицательно помотали головой, таращась на соседа Фирэ.
   - Так тем более - что вы тогда тут делаете?! - возмутился тот. - Что, работы вам нет? Сейчас найдем! Ну-ка проваливайте отсюда оба! Идите учить азы!
   Тессетен не то шутил, не то был серьезен. Брюнет попрощался с ним и, обняв за плечи рыжеволосую, увел ее из комнаты.
   Спровадив парочку, Сетен повернулся к Фирэ:
   - А теперь слушай, тринадцатый ученик, слушай грустную повесть, которую тебе так или иначе придется узнать - и лучше раньше, чем позже!.. Ал тоже когда-то был Падшим...
  
* * *
  
   День Ко-Этла, лидера аринорских переселенцев в Краю Деревьев с Белыми Стволами, всегда начинался одинаково. Вставал он ни свет, ни заря в одно и то же время, непременно включал трансляцию из Аст-Гару и слушал вечернее выступление правителя Ариноры. Слушал он его, вытянувшись по стойке "смирно", и выправке беловолосого красавца мог бы позавидовать любой гвардеец. После трансляции он всегда умывался и уходил бегать в парке, разбитом именно для этих целей неподалеку от его дома. К тому времени, когда он заканчивал обливания и приступал к завтраку, Тау-Рэя, главный город эмигрантов в Тепманоре, только начинал просыпаться.
   Изучив накопившийся за вчерашний день список задач, Ко-Этл принимался по очереди вызывать к себе помощников и раздавать поручения. Выглядел он при этом впечатляюще: в белоснежном мундире, гладко причесанный, с ухоженной бородкой. Ко-Этл очень прямо восседал в кресле с высокой спинкой, а на стене прямо над ним, прищурив острые глаза, взирал на входящих диктатор, портрет которого украшал световое панно. И за исключением бородки лидер переселенцев был точной копией гладко выбритого правителя.
   Столь же организованной и расписанной по минутам была жизнь каждого эмигранта-аринорца. Они словно никуда и не уезжали со своего северного острова. Тау-Рэя функционировала, как солнечные системы Галактики - четко, по раз и навсегда заведенному порядку.
   Сегодня в перечень дел Ко-Этла закрался неожиданный пункт, из-за которого ему пришлось тщательно просчитать и сдвинуть время, остающееся для иных мероприятий. Впервые за все эти годы на связь с Тепманорой вышли руководители южной экспедиции ори. К изумлению всех северян, одна высокопоставленная персона из проводящих переговоры была женщиной. Аринорцы давно уже заперли своих жен и дочерей в домах, позволив им властвовать исключительно в пределах семейного угла. Это считалось тут нормой, этому нашлись даже какие-то подтверждения в исторических источниках законов древних аллийцев. Правда, ори так и не смогли отыскать сих источников, ну да кого теперь интересует мнение политического врага? Достаточно того, что подлинность этих документов подтвердил сам диктатор.
   А здесь, в Тепманоре, Ко-Этл внезапно для себя услышал в переговорнике приятный, но очень твердый и уверенный голос женщины. Северянки не смеют так разговаривать с мужчинами! Однако отказать этой разнузданной незнакомке во встрече на территории Тау-Рэи он не смог. Ему стало поистине любопытно, чем живут соседи по континенту, о которых они совсем ничего не знали до недавнего времени. У Ко-Этла было достаточно полномочий, чтобы принимать самостоятельные решения, не беспокоя по пустякам Ведомство Великой Ариноры. Правительству сейчас не до колоний, на родном острове своя жизнь, своя война. И Ко-Этл попросил у ори Ормоны отсрочки для обдумывания, а сам наскоро собрал совет из ближайших помощников.
   Аринорцы взвесили все аспекты выгодности такой встречи и решили, что могут позволить себе принять гостей-южан, не опорочив при этом Тау-Рэю, где никогда не было черноволосых или темноглазых жителей. Что до простого народа - тот примет все, как положено, если Ко-Этл, наместник диктатора в Тепманоре, скажет: "Надо!"
   Он сам связался с южанами и дал положительный ответ. Госпожа Ормона не менее официозно ответствовала, что сообщит о вылете, и Ко-Этлу уже просто по-человечески, а если вернее - по-мужски - захотелось увидеть, что же это за особа.
   Как любой нормальный аринорец, он не любил ори и всё, что связано с их культурой. Хорошо развитые технически, за последние столетия северяне очень ослабли в духовной области знаний. Может быть, они давно уже подмяли бы под себя упрямый Оритан, если бы им не противостояли орийские менталы, способные одним классическим приемом - дестабилизацией - превратить в гору обугленного хлама самый совершенный летательный аппарат, просто лишив мозгов его экипаж. И кулаптры аринорцев были на порядок дешевле самого слабого кулаптра ори. За счет этого покуда и сохранялось шаткое равновесие сил на фронтах.
   И все-таки несколько минут эфира заинтриговали несгибаемого северянина. Он был чрезвычайно далек от сантиментов, но податлив и открыт для всего нового и неизученного - а именно такой была ожидаемая делегация южан из Кула-Ори.
   Ровно в полдень Ко-Этл оставил вместо себя заместителя и вышел к машине, где уже сидели твое его помощников. С эскортом гвардейцев они выехали за город и остановились неподалеку от взлетно-посадочных полос, пока еще не получивших статус официального аэропорта. Аринора тянула с поставкой техники и материалов для постройки необходимых зданий - диктатор был слишком занят проблемами нации, и Ко-Этл понимал его.
   Небо хмурилось и сыпало редкой и колючей снежной крупой, но земля еще остыла не совсем, только готовясь к жестоким заморозкам.
   - Они опаздывают, господин Ко-Этл, - сообщил Эт-Алмизар, помощник и правая рука, стремящийся походить на своего начальника в точности так же, как тот - на диктатора.
   Констатация и без того очевидного факта вызвала у Ко-Этла некоторое раздражение. Он потянул носом холодный воздух и бросил праздный взгляд на доставшиеся им просторы чужого края. Да, редко ему приходилось, стоя просто так и ничего не делая, любоваться пейзажами. И так непривычно было тратить время попусту, что Ко-Этл чувствовал себя если не посмешищем, то очень нелепым созданием, попусту прожигающим десять... двадцать... вот уже полчаса жизни.
   И вот в размазанных по небу иссиня-серых тучах показалась черная точка.
   - Это они, - счел необходимым сообщить Эт-Алмизар, искоса взглянув на лидера.
   Гвардейцы, позволившие себе слегка расслабиться в ожидании гостей, тут же снова вытянулись в струнку за спинами руководства.
   Орэмашина с алыми полосами по борту плавно развернулась над летным полем и, слегка покачнув треугольником левого крыла-плавника, уселась на ближайшей к встречающим полосе. Орэ-мастер, как сразу понял Ко-Этл, у южан был виртуозом своего дела.
   Из зева машины выдвинулся и плавно раскрылся вниз трап. Гвардейцы подбежали и мгновенно расположились коридором по обе стороны от него.
   Первыми на воздух вышли молодые мужчины-ори в мундирах южан. Точно такой же коридор они выстроили прямо на трапе, ожидая выхода главных персон делегации.
   И только после этого орэмашину покинула та, с которой по переговорнику беседовали Ко-Этл и приближенные к нему лица.
   Если бы не темные волосы и глаза, она могла бы служить эталоном женской красоты. Ко-Этл недолюбливал смуглянок, однако в этом случае ему пришлось признать, что загар может быть женщине к лицу.
   Госпожа из Кула-Ори куталась в белое меховое манто с капюшоном, а в руке небрежно держала какое-то странное рыжее существо. Чуть позади нее стоял немолодой седоватый ори с отвислыми нижними веками и вялым подбородком.
   - Прошу простить меня, господа, - на чистом аринорском диалекте произнесла госпожа Ормона, спустившись по трапу и безошибочно отыскав взглядом Ко-Этла, которого прежде никогда не видела. - Нас задержала в пути небольшая поломка: над Виэлоро мы попали в бурю, и наша навигационная система частично отказала.
   - Все хорошо, что хорошо кончается, - ответил расхожей мудростью Ко-Этл, слегка пожимая поданную ею руку в мягкой кожаной перчатке: южанка утеплилась так, будто здесь уже началась суровая зима.
   - Разумеется, господин Ко-Этл. Но я задержала вас и сама выбилась из режима...
   Противное маленькое существо, все это время тискавшее лапками пушистый мех ее накидки, пронзительно и тонко пискнуло.
   - Господин Солондан, - несколько надменно обратилась госпожа Ормона к пожилому спутнику, - согласно расписанию кормлений, пора заняться животиком Тиги-Тиги! Да, моя радость, моя сладость? - сюсюкая, она чмокнула в нос неведомую зверушку и передала ее мужчине. - Приношу извинения всем ожидавшим.
   Гости распределились по машинам и покатили в город. Ормона же была приглашена сесть вместе с Ко-Этлом и приняла это приглашение с нескрываемым удовольствием.
   - Простите, господин Ко-Этл, - сказала она спустя пару минут, - а нельзя ли попросить вас о небольшой экскурсии по Тау-Рэе?
   Ко-Этл счел ее просьбу вполне уместной и отдал приказ водителю. Вся кавалькада тут же послушно повернулся вслед за ними, изумляя редких прохожих, которым не каждый день доводилось видеть столько машин сразу.
   - А как у вас называется горный массив, в который переходят горы Виэлоро? - поинтересовалась гостья.
   - Белые Горы, - отозвался Ко-Этл.
   - Белые Горы! Так просто! - с восхищением повторила она. - Они в самом деле белые! Там есть еще такая огромная, мы возле нее едва не потеряли управление...
   - Это молодая цепь, - блеснул геологической эрудицией помощник Ко-Этла, Эт-Алмизар, сидевший в одной машине с ними. - Виэлоро очень древние, а Белые Горы стали образовываться не так давно - по земле уже бегали гигантские ящеры, когда это произошло... Здесь и трясет очень сильно, и аномальных мест больше, чем где бы то ни было на материке... Но там очень плодородный край, и в теплые сезоны в Белых Горах благодать...
   Ормона скинула с головы пушистый капюшон, и глазам Ко-Этла с помощником представилась затейливая, но вместе с тем целомудренная прическа волосок к волоску. "Они чем-то так напоминают нас самих!" - мелькнуло удивленное в мыслях Ко-Этла.
   Сначала они обогнули город по широкому кольцу. Ко-Этл и Эт-Алмизар показали гостье несколько фабрик и заводов, разместившихся в некрасивых, даже жутких с виду зданиях-коробах, выстроенных в условиях строжайшей экономии, и это бросалось в глаза. На одной из фабрик "экскурсанты" застали погрузку продукции, которую и производили, и грузили диппендеоре.
   - Грандиозно! Гениально! - признала Ормона, в знак одобрения пощелкав пальцами обеих рук. - У нас мало кто обладает необходимыми навыками, чтобы водить диппов...
   - О чем вы? - удивился Ко-Этл, переводя взгляд с бессчетного количества искусственных рабочих на гостью-южанку и обратно. - Водить? Это как?
   Госпожа Ормона расширила свои темные очи и вздернула бровь:
   - Водить! Оживлять, одушевлять, поднимать... а как это называют у вас?
   - Госпожа, наверное, имеет в виду ментальное управление полуроботами, - деликатно вмешался помощник. - То, от чего мы давно отказались...
   - Ах, вот вы о чем! - засмеялся Ко-Этл. - Нет, их у нас никто не водит, не оживляет, не одушевляет и не поднимает! Они двигаются автономно, управляющие лишь включают и отключают их на центральном пульте. Это машины. Они подчиняются элементарной программе действий!
   - Вот как! - она снова пощелкала тонкими пальцами, на одном из которых поблескивало скромное колечко.
   Так было принято на Ариноре: сдержанные северяне однажды посчитали, что размашисто аплодировать, хлопая в ладоши, как это делают от избытка чувств неумеренные южане, попросту неприлично, и заменили жест на более пристойный. Со стороны гостьи из Оритана использование такого способа одобрения являлось данью уважения к соседям.
   Экскурсия меж тем продолжалась. Хозяева демонстрировали южанке поля, засеянные озимыми, гигантские машины, ряды обогреваемых теплиц, где по сию пору зеленел урожай - это было сродни зимним садам вокруг домов на Оритане, хотя и не столь грандиозно: тропические деревья здесь не росли.
   - Земля промерзает слишком сильно, - пояснил помощник Ко-Этла, - здесь нет теплых подземных источников, как у вас на Оритане, и корни таких деревьев погибнут, когда достигнут мерзлоты.
   - Надо же! Я и не знала... Какая у вас потрясающая техника, господа! Она делает за вас буквально всё!
   - Разве у вас не так?! - поразились Ко-Этл и Эт-Алмизар.
   - Вместо техники мы используем животных, - со скромной улыбкой призналась гостья. - К сожалению, у нас уже почти никто не помнит ментальные знания предков, и в работе нам помогают одомашненные звери. Например, слоны...
   - Слоны? Что есть слоны?!
   - Так мы называем крупных травоядных с хоботом. У вас они еще крупнее наших и обросли шерстью - во всяком случае, так утверждают наши зоологи.
   - Неужели их возможно приручить без ментальных знаний?! - удивился Эт-Алмизар, несколько раскрепостившись и уже нарушая субординацию, о чем ему напомнил красноречивым взглядом начальник.
   - Да. Можно. Они приручаются довольно просто. Но, конечно, не всякое животное одомашнивается - есть виды, с которыми лучше не связываться.
   Тогда Ко-Этл решился утолить свое любопытство:
   - Коли уж мы заговорили на эту тему, госпожа Ормона, то не расскажете ли, что за зверек был у вас на руках, когда вы прилетели?
   Ее глаза так и заиграли безумной любовью:
   - О! Это же Тиги-Тиги, котенок, мой любимец! Он пока еще малыш и большей частью им занимается мой помощник, господин Солондан. Солондан - тримагестр-биолог. Мы нашли Тиги-Тиги в горах - видимо, у бедняжки погибла мать.
   Они миновали жилые кварталы Тау-Рэи. Казалось, Ормона за разговором редко поглядывала по сторонам, однако уже в самом конце поездки признала, что город весьма впечатлил ее своей архитектурой и что Кула-Ори во многом проигрывает тепманорийской столице в размахе.
   - Но у вас так мало женщин! - удивленно добавила она, когда они уже подъезжали к городскому Ведомству. - За всю поездку мне попались на глаза всего три, я сосчитала!
   У них на Оритане другие обычаи... Сейчас, наверное, она возмутится в душе, подумал Ко-Этл и с неохотой стал объяснять положение вещей.
   - Наши женщины, - дипломатично подбирая слова, заговорил он, - стараются не выходить из дома без крайней нужды.
   К его удивлению, в глазах гостьи засветилась радость и понимание:
   - О, Природа! Как мы похожи! Как мне это близко! По характеру я закоренелая домоседка, не говоря уж о прочих моих соотечественницах! Правда, нам приходится работать и потому - покидать наши дома... А еще так неудачно случилось, что мой супруг сильно повредил ногу, иначе сейчас вы вели бы эту беседу не со мной, а с ним. Но поскольку мы уже договорились с вами о встрече, разлучиться с нашими дорогими крошками пришлось мне. Вы даже не можете вообразить, как я по ним скучаю!
   Ко-Этл переглянулся с помощником. Эт-Алмизар был с ним солидарен: этой женщине, похоже, можно доверять. Даром что она ори - душа у нее аринорская!
   - Госпожа Ормона, мы желаем вашему супругу скорейшего выздоровления, а вам - долгожданной встречи с вашими крошками, - вежливо произнес Ко-Этл.
   - Это лучшее, что вы могли бы пожелать!
   Хозяева поселили ори в небольшой уютной гостинице неподалеку от Ведомства и попрощались с Ормоной и ее спутником до вечера.
  
* * *
  
   Оказавшись в одиночестве, Ормона тщательно исследовала и ощупала каждый уголок своей комнаты. Она едва не вздрогнула, резко отдернув руку от карниза, когда в дверь постучали.
   - Атме Ормона! - послышался немощный голос тримагестра Солондана. - Откройте, пожалуйста!
   Тихо выругавшись, Ормона спрыгнула со стола, поправила узкое и неудобное, словно футляр, платье, которое без корсета женщине с нормальными пропорциями не натянуть никогда в жизни, и открыла старику. Улыбалась она ровно столько, сколько Солондану понадобилось, чтобы войти, а двери - чтобы закрыться. В следующее мгновение после щелчка задвижки улыбка махом соскочила с ее лица:
   - Что?
   - Как мне поступить с этой особью? - пробурчал тримагестр. - Она орет и мешает мне работать!
   - Ну так утопите ее, мне какое дело! - возмутилась Ормона. - Или покормите. В конце концов, кто из нас биолог - вы или я?! Вы что, только за этим сюда и пришли?!
   - Нет, - сипло зашептал он, надсаживая связки, - хочу еще спросить, как все прошло?
   Она вздохнула:
   - Сложно сказать. Все оказалось так, как я подозревала с самого начала: ушибленные головой педанты с уклоном в снобизм и семейную деспотию. Что у них на уме, понять сложно, и не очень тянет это делать... Но надо. И все же предприятия у них - просто конфетки! - Ормона со сладострастным смаком поцеловала кончики пальцев, словно речь шла не о фабриках и заводах, а ночи огненной любви. - То, чего как раз не хватает у нас в Кула-Ори. А еще у них все грязные работы распределены между автоматами...
   - Автоматами?
   - Роботами, которые все делают без участия человека. Ах, я бы совсем даже не отказалась от таких игрушечек!
   - Превосходно. И что вы намереваетесь делать дальше?
   - Изучать обстановку, конечно! Что еще я могу сделать в нашем положении? Я хочу выяснить, как у них с военной техникой, с вооружением, сколько солдат они смогут выставить в случае военного противостояния. И это будет самой сложной задачей, потому что такое, сами понимаете, обычно скрывается от посторонних глаз. Тем более - от глаз потенциального врага... Я должна стать в их понимании другом... и вы, между прочим, тоже. Поэтому поднапрягите свое обаяние, господин тримагестр, охмурите тут пару-тройку вдовушек! - Ормона звонко расхохоталась, заразив своим внезапным весельем даже хмурого ученого, и тот невольно расплылся в улыбке. - Впрочем, - она резко прервала смех, как не бывало, - наседки у этих снобов ничего не решают, поэтому расслабьтесь и просто мило улыбайтесь, что бы они ни говорили.
   Тримагестр уселся в кресло.
   - А я тут жутко мерзну, - признался он, кутаясь в плед.
   - Да, здесь вам не тропики... Но не суть важно. Важно то, что здесь есть всё, что надо нам. Климат, конечно, дрянь, да еще какое-то непонятное излучение - то ли из-под земли, то ли от воды... В пределах допустимого, но я его чувствую, оно сильно фонит и мешает. Я сначала даже подумала, что это какие-то секретные устройства наших белокурых друзей - для прослушки, для экранирования... Но, кажется, они этим не пользуются, во всяком случае, в гостинице... Тут что-то другое, природное. Мерзкое местечко. Хуже всего климат... Но... выбирать не приходится.
   - А я ничего такого не замечаю. Да и приборов у меня нет, чтобы измерить.
   - О, Солондан, я вам об одном, вы мне о другом...
   - Не сердитесь на старика, у вас мозги молодые, резвые, а мне уже пора подумать о следующей инкарнации...
   Не слушая его, Ормона выглянула в окно и прошептала:
   - Не будь я дочерью провидицы, если этот уродливый город не станет моим в этой жизни - и всех последующих!
  
* * *
  
   Пришел день, когда раны Фирэ и Тессетена зажили настолько, что Паском решил отпустить их обоих из лечебницы. И юноша понял, что идти ему некуда: навестивший его брат оказался теперь человеком чужим и непонятным. Дрэян сначала обрадовался Фирэ, а потом стал отстраняться от него и, едва высидев в кулаптории десять минут, ушел под предлогом занятости.
   - Ты можешь помогать мне здесь, - сказал Паском, когда заметил озабоченность юноши своим будущим.
   Фирэ лежал на кровати, разглядывал рубцы и следы от швов на месте только что снятых бинтов и посматривал, как кулаптр разматывает повязки на ноге Сетена. Паском обернулся и поманил его к себе. Юноша подошел.
   - Вас нечасто использовали как целителей, - сказал Учитель Ала, - и тебе многое нужно постигнуть в этой профессии.
   Тессетен насмешливо смотрел то на одного, то на другого, а потом, перед последним витком, остановил руку Паскома:
   - Ему - нашатырь, мне - спирт. Можно наоборот.
   Кулаптр молча домотал бинты. Фирэ передернуло: правая нога Сетена будто побывала в мясорубке. От колена до ступни ее покрывали кривые красные рубцы, деформируя ткани. Суставы распухли, а в тех местах, где ставились штифты, багровели незажившие язвы.
   - Может, проще ее отрезать? - задумчиво проговорил Тессетен, разглядывавший ногу, словно чужую.
   - Лучше подыши нашатырем, - посоветовал Паском, ощупывая его суставы и смазывая язвы неизвестным Фирэ составом. - А нога тебе еще пригодится...
   - То есть, кулаптр, вы полагаете, что на этом обрубке каким-то образом можно будет ходить без костылей?
   Не дождавшись ответа, Сетен ухватил больную ногу под колено и потянул на себя. Она согнулась лишь чуть-чуть, а Тессетен с подавленным стоном отвалился на подушку и закусил наволочку, чтобы не заорать. Паском молча приставил к его кровати два костыля и перед тем, как уйти, со значительностью поглядел на Фирэ.
   Юноша понял этот взгляд. Проработать почти три года под началом Диусоэро и не научиться понимать все с полувзгляда было невозможно.
   Он легко пробежался пальцами по всей поврежденной части ноги, стараясь как можно подробнее считывать сведения о ранах. Чем ближе он находился к своему Учителю, тем легче становилось добираться до подзабытых умений.
   Фирэ перевел себя в состояние "алеертэо", и оттуда его пациент предстал в виде пучка мощно светящихся пульсирующих, переплетенных между собой нитей. Ток света гнал жизненную энергию в семь участков сущности и там перераспределялся в каждую клеточку тела. Лишь покалеченная конечность казалась умирающей: в нее поступал минимум света, и она, слабо мерцая, гасла.
   "Позволь мне лечить тебя", - по традиции целителей обратился Фирэ к "куарт" мужчины.
   На физическом уровне Сетен его даже не услышит, но с сутью его юноша договорился и был допущен внутрь больного организма.
   Совместив свою здоровую конечность с пораненной ногой пациента, юный кулаптр тяжело, преодолевая сопротивление, стал передавать информацию-слепок в травмированные ткани. Окончательно вымотавшись, вскоре он заметил признаки зарождения матрицы, по алгоритму которой потом станет работать излеченный участок. Полностью убрать увечье, до абсолютного выздоровления, было невозможно, зато Фирэ мог бы теперь время от времени корректировать слабеющие связи и обновлять матрицу: организм Учителя теперь уже воспримет его как своего.
   Юноша выбрался обратно, в себя, перевел дух и открыл глаза.
   Учитель смотрел на него с восхищением и теперь даже не пытался скрыть это под циничной маской.
   - Ты и прежде был нерядовым целителем, Коорэ, сколько я тебя помню! - проговорил он. - Скажи, а ты помнишь, как однажды смог оживить мертвого мотылька?
   Фирэ уже хотел было отказаться, ведь отныне он не помнил уже почти ничего и не имел права называться своим именем, как вдруг в голове возникла отчетливая картинка.
   Он не знал сейчас, сколько ему там лет, потому что видел из собственных глаз, но судя по молодости отца-Учителя, еще того, не Падшего, Ала - не больше десяти-двенадцати. Они только что о чем-то беседовали, сидя на берегу узкого ручейка, что чуть ниже впадал в бурную Ассуриа, как вдруг течением к ним принесло утонувшую бабочку с огромными алыми крыльями, похожую на чудесный, но сорванный и увядший цветок.
   "Вот об этом я и говорил", - вздохнул Ал, поднося ее на ладони к сыну и отбрасывая за плечо прядь длинных темно-русых волос.
   Они оба склонились над погибшим насекомым. Фирэ увидел собственные детские руки. Увидел детально, с этой траурной каемкой под ногтями - еще бы, столько лазить по горам и пещерам, сколько он! - мозолями на ладошках и царапинами от мелких шипов какого-то растения. Одна поддержала кисть отца с внешней стороны, вторая накрыла "домиком" ладонь с алым мотыльком. Ал смотрел на него со своей обычной мягкой улыбкой и ждал, не гадая о том, что будет. В его серых мальчишеских глазах - обычное любопытство ребенка, который, даже став взрослым, не пытается предсказывать или объяснять, а попросту впитывает данность.
   Насекомые просты, и оттого передать одному из них матрицу жизни нетрудно, если погибло оно не слишком давно. Фирэ сосредоточился, и темный силуэт мотылька постепенно начал сиять - сначала тельце, потом контуры, прожилки в крылышках, нимб вокруг крылышек...
   Они с отцом раскрывают руки - и, победно сводя-разводя паруса огромных алых крыльев, лишь слегка поблекших от воды, на ладони Ала сидит живая бабочка. Да, она умрет ближе к вечеру, ей не встретить завтрашний восход, ее срок придет сегодня. Но она пережила свою смерть - это ли не чудо?!
   Тессетен смотрел на Фирэ с тем же выражением, что и Ал в воспоминании, теми же мальчишескими серыми глазами, с той же полуулыбкой ожидания чуда. Но чудеса кончились, вернулась реальность.
   - Помню... - прошептал Фирэ и посмотрел на собственные изодранные горной кошкой руки.
   - Это всё наносное, - Сетен коснулся его запястья и своей ноги. - Это все сгорит или, на худой конец, сгниет. Не надо за это цепляться. Когда ты оживлял бабочку, ты смотрел в суть вещей. Ты всегда умел возвратить меня в этот мир, в эту реальность, если я слишком уж забредал в чащу условностей и сложных понятий...
   Он по очереди спустил ноги с постели и взялся за костыли:
   - Идем сейчас со мной. У меня есть к тебе дело.
   Фирэ встал и помог подняться ему. Учитель ни за что не попросил бы сам, не признал бы, как его ослабила эта болезнь. Он упрямо двинулся к выходу, подволакивая увечную ногу. Молодой кулаптр видел, как от напряжения трясутся его руки, когда он переносит вес тела на костыли, и юноше казалось, что надо как-то прекратить это самоистязание.
   - Ну что ты там ползешь? - недовольно буркнул Учитель, раздосадованный, что не может просто взять и обернуться, как прежде. - А то, наверное, рано тебя отпусти... Хах! Смотри-ка!
   Он указал подбородком во двор лечебницы, и догнавший его Фирэ увидел, как из кустов им навстречу выбирается огромный серебристо-серый волк, приветственно взмахивая пушистым хвостом. Юноша вспомнил его: с появлением этого волка тогда у него появилось неотступное ощущение, что где-то рядом и Ал:
   - Это волк вашего друга, того черноволосого ори. Этот пес однажды бегал за нашими с братом санями... еще на Оритане... Неужели он такой старый?
   - Поди сюда, бродяга!
   На старика этот волк не походил нисколько. Он завертелся между Учителем и учеником, приветствуя то одного, то другого.
   - Отличная компания! - продолжал Тессетен. - Клэдиорэ*, мутциорэ и кэдуттиорэ**!
   - Немой? А кто Немой?
   - Иногда Нат кажется мне человеком, который просто в мороке и не может говорить. Про себя я зову его Немым... Вот сам посмотришь, какой он умный зверь!
   И втроем они побрели к дому Тессетена.
   __________________________________
   * Клэдиорэ - (орийск.) хромой.
   ** Кэдуттиорэ - (орийск.) падший.
  
   Внутри жилища витал какой-то особый запах, и целый сонм разогнанных по темным углам воспоминаний заплясал в голове Фирэ. Это был запах его родного дома - не того, что дотла сгорел в пламени безумной войны в Эйсетти, а настоящего, записанного не в плоти и крови - в душе того, кто должен был стать Коорэ и не стал им, а сделался Падшим.
   Сетен тоже остановился и тоже с наслаждением втянул в грудь этот запах.
   - Чувствуешь? - спросил он. - Это она!
   Но что-то влекло, неудержимо влекло Фирэ вглубь дома, и вряд ли кто-то смог бы его остановить теперь. Тессетен едва поспевал за ним на костылях, а Нат, наоборот, вырвался вперед, будто показывая дорогу.
   - Ишь, заскакал! - подтрунивал Сетен над прытью ученика. - Не иначе, как и тебе он снится в звездной вышине?!
   - Да, да! Снится! Конечно, снится! - почти прокричал Фирэ, распахивая двери большой круглой комнаты, обитой шелком цвета морской волны.
   И под веселый хохот Учителя юноша подбежал к стене и вытащил из креплений наследный меч великой цивилизации древних аллийцев. Такой же восторг на его памяти был испытан им прежде лишь раз - когда он повстречал попутчицу на том летном поле, куда его притащил Дрэян и сопроводил таинственный Нат. Вот о чем ему твердил бедняга-брат, с детства вынужденный ходить мимо собственного меча и не иметь права сжать его рукоять, провести пальцами по зеркальному клинку...
   Фирэ взглянул на свое отражение и оторопел: оттуда на него смотрела юная копия Ала, всего три четверти часа назад увиденного в воспоминании. Такой, да чуть иной - в серых зрачках этого юноши синеватый отлив, волосы светлее отцовских, с пепельным оттенком, и улыбка сдержаннее, и черты лица красивее... Такой да не такой. Тот самый, что мелькнул тогда в отражении на мече Дрэяна, который Фирэ так и не смог взять в руки. Не Фирэ.
   - Это я?
   - Это Коорэ. Ее глаза, ее улыбка, да? Нам всем есть, к чему стремиться - для этого нам достались мечи аллийцев. Они должны вернуть нас к целому, и когда наш лик здесь и наш лик на клинке будет неотличим, значит, мы добились своего.
   Фирэ ощутил долгожданное состояние покоя. Он наконец нашел то, что искал, и тех, кого искал.
   - Теперь этот меч принадлежит тебе по праву, - продолжал Тессетен, переглянувшись с Натом и словно заручившись его согласием. - Мне он уже без надобности, - он небрежно постучал костылем о дверь.
   Юноша покачал головой, все еще не в силах оторвать взгляд от прекрасной реликвии:
   - Нет. Будет справедливо, если он останется в вашем доме. И если вы, как мой Учитель, покажете, как с ним обращаться... когда выздоровеете. Меня ведь никто не учил этому...
   - Я покажу. Но давай поговорим о деле.
   Нат тревожно вскинул взгляд на друга своего хозяина.
   - Что ж, - Сетен взмахнул левым костылем и улыбнулся, - на сегодня для волков сеанс окончен, я хочу отдохнуть и поболтать с учеником. Фирэ, будь так добр, отведи Ната на улицу и вернись. Может быть, у тебя получится еще подлатать этот обрубок...
   Нат, оглядываясь и словно желая о чем-то предупредить, вышел из комнаты, настойчиво увлекаемый Фирэ.
   Когда молодой кулаптр вернулся обратно, то застал своего учителя сидящим в кресле с высокой спинкой. Сетен сидел у окна, спиной к свету. Костыли валялись подле, а пальцами он в задумчивости слегка поглаживал широкий браслет на запястье.
   - Теперь шутки в сторону, Фирэ. Ты готов помочь Ормоне?
   - В чем? - растерялся юноша.
   Тессетен слегка двинул руками, и все звуки зазвучали приглушеннее, будто на комнату накинули невидимый купол.
   - У нас до сих пор нет от них вестей, а они там уже десять дней.
   - Мне нужно отыскать ее? Но как я это сделаю?
   - В течение многих десятков, если не сотен воплощений ты был ее сыном. Всегда. Непременно. Ты и теперь должен был... да ладно, дело прошлое, раскол, будь он проклят! Она передала тебе от себя столько же, сколько этот меч, - Сетен мотнул косматой головой на стену в изголовье кровати, - впитал от Ала и от тебя. Только ты способен удвоить ее возможности и превзойти за счет целительских особенностей. Ты ведь часто замечал в себе, что четко ощущаешь испытываемое кем-то другим?
   Фирэ кивнул. Это было ему знакомо. И чаще всего ему было очень больно, потому что он лечил этих "других", раненых, искалеченных, с выжженной душой.
   - Если ты поможешь моей жене расположить к себе тепманорийцев и уговорить на сотрудничество, ты спасешь весь Кула-Ори от деградации.
   - Так каким образом мне этого достигнуть?
   - Отыщи ее, осмотрись, что там делается. Защити ее, если нужно. Она как-то делала это, когда искала тебя, и я теперь знаю, что это возможно.
   - Она искала... меня?!
   - Да.
   Юноша стал озираться:
   - Н-наверное, мне нужен какой-нибудь предмет, который принадлежит ей и который она долго держала при себе... Что-то из одежды, может? Украшение? Да, наверное, подойдет даже волосинка!
   - Надо поискать. Если она не прихватила все нужное с собой, то у нас есть шанс...
   - И еще... Есть тут где-нибудь зеркало?
   Тессетен покачал головой:
   - Я убрал все зеркала, когда понял, что они вытягивают ее в иные пространства во время сна. Ей я сказал, что не желаю лицезреть свою образину, и ее этот ответ, кажется, устроил. Чем она пользовалась, так это нашим мечом или собственным отражением в воде. Поскольку делала она это осознанно, не во сне, риска не было, и я не возражал. А еще... вот, - он подкатал рукав рубашки и показал браслет полностью. - Много лет назад, как только мы стали жить в этих краях, жена подарила мне его и потребовала обещания не снимать ни при каких обстоятельствах. И он всегда напоминает мне о ней, как ни посмотрю. Попробуй с ним! - Сетен сделал движение расстегнуть зажимы, но Фирэ с отрицающим восклицанием ухватил его за руку.
   - Не снимайте. Он бережет вас!
   - Ты думаешь? - удивился Учитель, уже другими глазами рассматривая причудливый орнамент.
   - Я не думаю, я вижу.
   Он уложил руку собеседника на подлокотник, снова снял со стены меч и, сжав ладонью браслет, заглянул в отражение, уже не удивившись иной внешности человека, смотревшего оттуда. Образ его растворился, словно марево, и пропустил глубже. Замелькали горные отроги, снега, тучи и позёмка. Миллионы ликов растаяли за считанные секунды, унося его воображение в неведомую даль.
   - Покажи! - шепнул он, и тучи разошлись, а ветер прицельно раздул сухой морозный снег на заледеневшей поверхности озера, а там, в прогалине, в черной воде показался город. Этот город затягивал в себя, в омут, и Фирэ не стал сопротивляться, даже прыгнул очертя голову вперед.
   Кажется, он на мгновение лишился чувств, а когда пришел в себя, то понял, что стоит и смотрит на каких-то ребятишек, которые выстроились на возвышении под дружным рядом безлиственных деревьев с белыми стволами. Дети, кажется, пели - он все еще был оглушен, а звуки всегда приходят в последнюю очередь.
   Все кругом было белым-бело от снега. Он не без труда заставил себя повернуть голову и увидел ту, ради которой отправился сюда. Она вдохновенно взирала на поющих и, застигнув его взгляд, ответно улыбнулась - так, слегка, одними глазами. Ормона куталась в широкий меховой плащ с капюшоном, румяная, с огнем во взоре, совсем юная девушка, если не знать ее истинного возраста.
   Появились звуки. Дети пели какой-то гимн, старались, а взрослые светловолосые и укутанные люди с гордостью взирали на них из "зрительного зала" - небольшой круглой площади посреди города. За сценой росли странные деревья, каких прежде Фирэ не видел.
   - Прекрасно! - дослушав певцов, защелкала пальцами в перчатках Ормона - единственная из всех брюнетка на этой площади. - Господин Ко-Этл, вы растите великолепную смену!
   - Благодарю, - выговорили губы Фирэ, и он в смятении опустил глаза, разглядывая незнакомую, но свою собственную одежду.
   Она пригляделась, что-то мелькнуло в ее лице, и она сделала ему знак затаиться.
   "Здесь, в городе, у них есть один Помнящий! Если он что-то заподозрит, нам не жить!"
   "Понимаю!" - отозвался Фирэ.
   "Уходи назад. У нас все хорошо, мы с тримагестром скоро вернемся - когда эти снобы уже иссякнут в своем чванстве и покажут все свои достижения! Я узнала уже почти все, что хотела узнать. Передай это ему!"
   Фирэ уже хотел спросить, что передать, как перед мысленным взором возник алый мотылек. Он влетел ему в грудь, и кровь горячим потоком трижды совершила свой обычный путь в теле, прежде чем все вернулось на круги своя.
   - Думаю, это вам, - вынырнув, сказал Фирэ и, не отпуская браслет, переправил мотылька Тессетену.
   Тот слегка ахнул от неожиданности и улыбнулся расцветшими васильковыми глазами:
   - Вот это послание так послание! Что там у них?
   - Все хорошо, - Фирэ вернул меч на стену и присел у ног Учителя. - Она сказала, что скоро вернется, ей осталось узнать что-то еще - и они завершат миссию...
   - Отлично!
   Сетен уже не выглядел больным и подавленным. В зрачках веселым мотыльком плясала жизнь.
   - Тебе нравится этот дом, Фирэ? Оставайся здесь!
   - Да, но я не хотел бы стеснять вас и...
   - Если ты только из-за этой ерунды, то заткнись и не перебивай. Другие возражения есть?
   - Нет, - отозвался Фирэ, смеясь над его словами.
   - Тебе надо жить здесь. Это твой дом, во всяком случае, он всегда был твоим домом. Он просторен, и при желании тут можно потерять друг друга. Мне нужно, чтобы ты был рядом. Мне и ей так будет спокойнее.
   - Хорошо. Тогда я приберусь тут?
   - Феерическая мысль! Тут давно уже надо прибраться! Мы все запустили к зимам и вьюгам с этой моей гадской ногой!
   И, подхватив костыли, Тессетен подскочил с кресла.
  
* * *
  
   Споро крутился гончарный круг. Раздумывая о своем, Тессетен смачивал руки в миске с водой и оглаживал мягкие глиняные бока будущего сосуда. Он еще не решил, что это будет - кувшин, ваза... а может, чаша? Здесь, в мастерской, он мог просто исчезнуть для всего мира и направить мысли в нужное русло.
   - Кто-нибудь есть в этом доме? - послышался приглушенный женский голос.
   Танрэй, хоть и прожила здесь почти год, не знала и не могла знать о хитростях системы вентиляции помещений, что позволяла слышать из подвала все, что происходит наверху.
   Он замешкался, еще не уверенный, нужны ли ему сейчас гости, но подумал о Коорэ и, протянув руку, сдвинул заслонку:
   - О, сестренка! Что за поздние визиты?
   - Поздние? Да сейчас только закат! Ты где, Сетен?
   Он вздохнул, скомкал начатую работу:
   - Обойди дом, загляни в нишу за дверью кладовой - помнишь, где кладовая?
   - Помню. А вы наконец-то навели тут порядок!
   - Есть такое. Слушай дальше. Так вот, за дверью кладовой, в стене, есть ниша, в этой нише внимательно присмотрись к полу. Там одна плитка заметно отстает. Убери ее, потяни на себя кольцо - и спускайся!
   Со стороны Танрэй возникла пауза. Сетен прикрыл заслонку и фыркнул от смеха.
   - Ты в разведке никогда не работал? - переварив услышанное, в конце концов спросила она.
   - У каждого человека должно быть убежище. Ты сама найдешь, или тебя встретить?
   - Найду, не беспокой ногу!
   - Будь там осторожнее - лестница крута.
   А ведь правда - еще светло! Он думал, уже совсем ночь... Вот как раз закатный Саэто теперь пробирается лучом точно в маленькое оконце у самого потолка, наполняя мастерскую загадочным золотистым свечением.
   Ополоснув руки, Сетен взглянул было на костыли, но сразу же передумал. Не хотелось стоять перед ней, как немощному инвалиду. Терпя боль и хромая, он подошел к лестнице.
   Люк наверху открылся, впустив еще один луч.
   - Что ты там делаешь? - спросила Танрэй, аккуратно ступая на причудливо изогнутую лестницу.
   - Валяю дурака, безусловно.
   - Ты невозможен! Тут можно переломать ноги!
   - В доме повешенного не говорят о веревке! Не спеши! - он снял с головы почти совсем развязавшуюся и наехавшую на брови холстину, что защищала волосы во время работы.
   Придерживаясь за перила и чуть неуклюже, по-утиному переваливаясь из-за мешающего ходьбе уже довольно большого живота, Танрэй встала на предпоследней ступеньке, оглядывая видимую часть его берлоги.
   - Ого! А что это всё? - растерялась она.
   Сетен протянул ей руку, чтобы помочь спуститься, а потом подал холстину и наклонил голову:
   - Послушай, если тебе не трудно, сестренка, подвяжи...
   Ее маленькие руки закопошились в волосах, и ему захотелось, млея, потереться о нее затылком и замурлыкать, как эти рыжие тварюшки, которых приволокли из Виэлоро Ормона и Фирэ.
   - Я сейчас растаю и растекусь лужей по полу! Управляйся побыстрее, сестренка!
   - Ты несносен! Готово!
   Он в благодарность поцеловал ее руку и пригласил пройти с основную часть убежища.
   - Я ни разу не была здесь...
   - Здесь никто не был, кроме меня.
   - Святая святых?
   - Да нет. Просто никому больше не интересно. Это вроде как черновики непризнанного писателя.
   И они вышли в мастерскую. Танрэй замерла и, закрыв рот обеими ладонями, еле слышно простонала:
   - О, Природа!
   Полные неизъяснимой красы, ее взору предстали скульптуры и статуэтки, которые он, даже не помня этого, ваял в разные годы, чем и спасался в минуты отчаяния, тревоги и уныния, как сейчас, когда сидел и гадал, что там с уехавшими в Тепманору и почему так затягивается миссия.
   - Но почему ты прячешь это? Даже не так: как ты смеешь прятать все это?!
   - А кому оно нужно, сестренка? Это глина, она едва ли переживет нас с тобой. Это просто мое лекарство.
   Танрэй издала возмущенный вскрик, а он, вытянув больную ногу в сторону, сел за круг и качнул педаль здоровой. Заготовка подсохла, ее пришлось смочить. Когда бесформенный комок снова раскрутился, он промокнул пальцы и мягко повел линию, изменяя форму глины. Танрэй, как зачарованная, едва дыша, следила за движениями его рук.
   - Безумно красиво! - выдохнула она. - Ты касаешься ее, как... как...
   - Я понял, - он усмехнулся, - можешь не продолжать.
   - Я не знала, что ты созидатель. И Ал мне ничего не говорил!
   - Потому что я запретил ему говорить.
   - Почему?
   - Потому. Чтобы не выслушивать твои занудные нотации, которые ты читаешь мне сейчас, и я уже жалею, что пустил тебя сюда!
   - Значит, там, в галереях комплекса Теснауто...
   - Не только я. Там одному было бы не справиться.
   - Но... человек с волком...
   - Да. Угадала.
   И тут она увидела себя, вылепленную из глины. Румянец озарил ее щеки: она наверняка представила, как его руки вот так же скользят по ее податливому мягкому лицу, подбородку, длинной шее, плечам, груди... Скульптура заканчивалась, отображая ее по пояс и была явно недоработана, как будто мастер бросил ее на самом последнем этапе и забыл. Сетен снова ощутил ее магическое влечение - этот проклятый зов попутчицы, притяжение, которого не должно было происходить между ними. Тем более, теперь. Хотя именно теперь она и притягивает сильнее всего, потому что лишь попутчица могла носить под сердцем воплощение "куарт" Коорэ... Как ему опостылела эта путаница! Как надоело все время быть начеку, словно дворовому псу. Он не хочет никаких осложнений, у него есть друг, у друга есть жена - и всё. А еще есть та, которую он любит по-настоящему, и пусть она хоть трижды не попутчица - она его, она с ним и она за него. Больше не нужно ничего. То, что он по юности и глупости считал застарелой болезнью и привычкой, оказалось истинным, и ему было жаль времени, потраченного в идиотских метаниях.
   - Тассатио... Значит, это не просто легенда... - проговорила Танрэй, не сводя глаз с глиняной женщины, о существовании которой он давно уже забыл, когда-то побеседовав с нею во время лепки по памяти и найдя для себя ответы, которые в его фантазии якобы произносило творение.
   - Это просто легенда! - прервал ее Сетен, не желая, чтобы она развивала эту тему и воображала себе несуществующее. - А вот это, - он обвел руками комнату, - просто жизнь. Не будем путать небесные сферы и навоз под ногами.
   - Но зачем эта жертва?! Почему ты - экономист? Ты же талантливейший скульптор! Ты сам поддерживал меня в моей профессии, а чем они различаются по своей направленности?!
   Он искоса поглядел на нее - возмущенную, даже негодующую. На лице ее почти не осталось веснушек - они таяли и пропадали с каждым днем. Танрэй похорошела и теперь стала не просто смазливой куколкой, как прежде, а созданием, источающим свой собственный внутренний свет. И Сетену была известна причина этих изменений - она сейчас ворочалась и потягивалась в ее располневшей утробе и время от времени порхала у нее за плечом, словно любуясь своей будущей матерью. Таков был Коорэ. Он не мог иначе, этот чудесный мальчишка, преобразовывавший мир одним лишь присутствием в нем собственной души. Жаль, что Танрэй ничего этого не видела и не знала, а Ормона изводилась от бессилия и навсегда разрушенных надежд...
   - Таких талантливых - в ряд по три штуки на два лика... - фыркнул Тессетен и сухо, с насмешкой добавил: - Если мы все примемся рисовать бабочек и сочинять стихи, нам придется несладко в этой грубой реальности. Ты присядь. Вон есть чистая скамейка, и ты не запачкаешь свою красивую белую юбку.
   Танрэй уселась и расправила складки на подоле легкого светлого платья. Закатный луч освещал ее рыжие волосы, и паутинка-мотылек над нею, купаясь в теплых объятиях Саэто, из серебристой стала золотой. Жаль, не передашь такое посредством камня, гипса или глины...
   - Вообще-то я пришла спросить, как там Ормона и почему так долго ничего не слышно об их поездке.
   Он едва сдержал кривую ухмылку. Можно ли всерьез переживать за человека, который обрадовался бы твоей смерти? Но Танрэй не притворялась. Она умела быстро забывать обиды и не держала зла ни на кого. Вот бы всем научиться тому же... Утопия!
   - Пока известно лишь то, что они долетели и что им показывают город.
   - Но ведь прошел уже почти лунный цикл, как они там!
   - Такие дела быстро не делаются. Да, кстати, мне удалось подсунуть ей твой плащ. Думаю, он ей пригодился в тех краях, там сейчас ого-го как холодно...
   - Ты показал ей потайной карман, где можно прятать все, что угодно? - она подвигала бровью, намекая на всякие опасные острые предметы для самозащиты.
   - Показал, показал, - засмеялся он. - Какие же вы все коварные!
   - Да и она не за цветочками поехала. Но надеюсь, ей этот карман не пригодится. Хотя, сказать по правде, я возилась с ним почти неделю, я ведь не умею шить...
   - Хорошо, так и быть, скажу. Но только тебе!
   Ее зеленоватые глаза - зеленцы в них теперь стало куда больше прежнего - вспыхнули радостью, она закивала.
   - Они с Солонданом сейчас склоняют тепманорийцев к ответному визиту.
   Ее взгляд переменился, она захлопала ресницами:
   - Как? Но... если те приедут сюда, они сразу поймут, что мы хотим их использовать! У нас же всё приходит в упадок!
   - Будь честнее: пришло в упадок!
   - Ну да!
   Сетен промолчал. Танрэй не нужно знать некоторых вещей. Не потому, что это повредило бы ее хрупкому самочувствию, а вообще не нужно - никогда.
   - Танрэй, темнеет, - напомнил он, после долгого обоюдного безмолвия, когда поскрипывал в тишине один только гончарный круг.
   - Да... мне пора... теперь и правда поздно...
   Женщина поднялась. Он ее не задерживал, хотя в глубине души хотел бы пообщаться с Коорэ еще - ведь главного во время их молчания она не замечала, а все это время они с "куарт" ученика говорили друг с другом, только без слов. Родившись, где-то глубоко-глубоко в сердце мальчик будет помнить эти их беседы с Учителем.
   - Может быть, тебя проводить?
   - Меня ждут Ишвар и Нат, - ответила Танрэй. - Они тут, неподалеку.
   Дойдя до лестницы, она оглянулась:
   - Что это была за статуя?
   - Ты о чем?
   - Много лет назад, когда мы с Алом жили в вашем доме, в Эйсетти, а вы приехали отсюда на празднование Теснауто, Ормона спросила, куда подевалась какая-то ее любимая статуя танцующей пары. Ее ведь тоже сделал ты?
   Сетен только теперь ощутил, как невообразимо давно это было и с какой скоростью промелькнуло, словно дым во время урагана.
   - Да... - вздохнул он, прихрамывая вслед за нею. - Это была моя экзаменационная работа по камню. Почти в человеческий рост, с ума сойти!
   - Жалко, что ты разбил ее...
   Он отвел взгляд:
   - Я ее не разбил. Она не из глины - из мрамора - ее не так просто было бы разбить...
   И он указал рукой куда-то под лестницу, в темноту. Женщина вгляделась в смутные очертания, напоминающие фигуры людей. Сетен зажег лампу.
   - О, нет! - охнула она, хватаясь за сердце и теряя равновесие, он едва успел подхватить ее под локти. - Мутциорэ! И... твоя жена...
   Он всмотрелся. В самом деле - танцовщица в этой паре была почти точной копией Ормоны. Может, потому жена так любила когда-то эту скульптуру? А вот ее партнер... Сетен сощурился: так легче увидеть то, что не сразу бросается в глаза. И он узнал этого мужчину в старинной одежде и с длинными, перехваченными лентой в хвост, волосами. Много лет назад, еще на Оритане, Тессетен, проведав разбившегося в горах Ала, забрел в "кратер" эйсеттского пруда в парке, а там... Он до сих пор так и не разобрался, было то реальностью или наваждением. Его вызвал на поединок мастер-мечник, незнакомый мужчина, за каких-то полчаса состязания обучивший молодого, еще почти юного Сетена самым мудреным приемам, знание которых дремало где-то в глубине его памяти и было разбужено молчаливым дуэлянтом, который, загоняв противника, затем бесследно исчез.
   И теперь Тессетен увидел: мраморный мужчина был тем самым незнакомцем, отразившимся в аллийском, тоже воображаемом, мече... Вот только Сетен теперь уже не мог точно вспомнить: отразившийся рядом с ним или вместо него?
   Но статуя была сделана задолго до того странного боя! И задолго до первой встречи с будущей женой!
   - Как... как ты назвала его? - спросил Сетен, медленно поворачивая голову к Танрэй.
   - Это Немой. И я... знаю этого человека. Он является, когда хочет, он все время, все эти годы, учил меня управляться с мечом, а последний раз я видела его, когда он увел меня в ту ночь из павильона... перед самым обрушением...
   А перед глазами Сетена возник бегущий к нему по сугробам волчонок-Нат.
   Морок рассеялся. Вверху, на ступеньках, что вели в мастерскую, выпустив язык и улыбаясь, стоял и смотрел на них старый волк Натаути.
  
  
Глава восемнадцатая, где много внимания уделяется магии крови и большой игре, затевающейся между кула-орийцами и жителями Тепманоры
  
   Скоро Фирэ понял, что в Кула-Ори происходит что-то дурное. Дикари, которых воспитывала рыжеволосая атме Танрэй, часто рассказывали жуткие истории о чудовищах, которые приходили в селения из джунглей и утаскивали с собой людей.
   - Человек становится больным, - почти на чистом ори объяснял ему ученик Танрэй, Ишвар. О нем Фирэ сказали, что прошлых жизнях это был его лучший друг Атембизе, северянин Эт-Эмбизэ. Приглядевшись к потаенной вселенной за зеркалом его глаз, молодой кулаптр с трудом, но узнал "куарт" когда-то Падшего, весельчака-приятеля, преданного всей душой ему и Учителю. Атембизе и погиб тогда лишь потому, что не смог сломать себя и покинуть тонущих Ала и Коорэ. - Потом он впадает в горячку и убегает в джунгли, на растерзание чудовищам...
   - Там не одно чудовище?
   - Их много. Они ждут.
   - Чего ждут?
   - Пятого солнца. Они вырвутся из своих подземелий и уничтожат мир огнем. Люди станут злыми, как обезьяны джунглей, люди начнут отрезать друг другу головы и ненавидеть брат брата, а сестра сестру. Чудовища ждут их атмереро, они питаются душами.
   Фирэ всматривался в смуглое лицо туземца и не мог понять, где заканчивается примитивное суеверие и начинается то, что у ори называется "алта-тейаари"*. Так же точно чудовищным образом в личности Ишвара смешивался древний-древний мудрец и пещерный антропоид. Остатками зрения "куарт" юноша видел одновременно и русоволосого красавца-богатыря с сияющими зелеными глазами, и коротконогого уродца-кхаркхи с низким лбом и широким носом.
   ___________________________
   * "Алта-тейаари" - (орийск.) основа мифа.
  
   - Как же они выглядят?
   - Никто никогда не видел их близко. Увидеть их близко - смерть! Самое страшное среди них - то, которое последним смотрит в глаза. Оно высасывает их внутренний свет.
   Фирэ удивился. Значит, кхаркхи уже знакомы с кем-то, кто оперирует приемом вытягивания атмереро... Но кому и зачем нужны их недоразвитые душонки? Если бы чудовище в самом деле искало души, оно охотилось бы на ори, ну или, на худой конец, за тем же Ишваром-Атембизе с его орийским "куарт".
   И тут в голову Фирэ пришла неожиданная мысль. Когда они с Учителем затеяли грандиозную уборку в их с Ормоной доме - доме, где теперь жил и он сам - юноша обнаружил большую библиотеку. Ему не доводилось читать книг с того дня, как его отняли от Новой Волны и закинули на Полуостров Крушения, и первый же подхваченный томик он пролистал, стоя на лесенке, с тряпкой в руке. Эта книга будто позвала его, попросилась к нему. Она была напитана Ормоной, словно магическими притираниями, каждую ее страницу женщина перечитывала по несколько раз. Он отложил томик тогда, чтобы не заставлять ждать Тессетена, а теперь наконец вспомнил о своем намерении узнать, что же такое таит в себе трактат древнего философа, написанный удивительно современно и понятно - как все гениальное.
   - Вы читали ее? - спросил он Учителя.
   Тот взглянул одним глазом через плечо:
   - Здесь только то, что я читал. Решил предаться разврату просвещения?
   - Смотрите, - Фирэ провел ногтем над строчками, точно по линии оранагари.
   Сетен сгреб книгу, дохромал до своего кресла, уселся и стал читать указанный отрывок:
   - "Кровь обладает множеством как изученных, так и неизученных свойств. Знающий силу крови может владеть ситуацией. Умеющий оперировать этой силой - владеть человеческими помыслами. Любая идея, будь она скреплена живительным раствором, что течет в наших жилах, обретает мощь и бессмертие, она поселяется в головах и разрастается до немыслимых масштабов, передаваясь даже по наследству от родителей к детям, от предков к потомкам. Не для любой идеи подходит та или иная кровь - самый надежный источник и поставщик информации"... Да, я помню эти суждения, но...
   - А вот еще, - Фирэ отлистнул несколько страничек и повел пальцем дальше: - "Принесенная в жертву кровь идеолога, если кровопускание привело к его физической гибели, делает идею несокрушимой на протяжении многих веков, но идея такого рода, даже очень и очень благая в своей основе, будет постоянно требовать новых, свежих вливаний, и с каждым разом объем оных должен будет увеличиваться вдвое, втрое, вчетверо... Затем кровожадность идеи угаснет, влияние ее на умы людей начнет иссякать и в итоге станет носить лишь остаточный, инерционный характер.
   Столкнувшись в своем расцвете с антагонистичной идеей равной силы, рассмариваемая нами (жертвенная) потребует очень жестокого противостояния, в которой крови прольется многократно больше, нежели каждая вытянет из адептов и противников в пассивном состоянии. Допустить конфликт - для человечества это заранее проиграть больше, чем если он будет нейтрализован заблаговременно: к жертвам самих идей добавятся многочисленные жертвы противостояния.
   Если идея уже подкреплена жертвами, ее развитие трудно остановить, не уничтожив всех зараженных ею, но это приведет к умножению числа одержимых, столкнувшихся с ее приверженцами", - юноша выпрямился. - Несколько часов назад я был в Тепманоре. Они вернулись из поездки по городам той страны...
   Тессетен, склонив голову к плечу, заинтересованно смотрел на него, и Фирэ продолжил рассказ.
   На сей раз он сознательно выбрал носителем не чужака-аринорца, а тримагестра Солондана, который постороннего вмешательства даже не заметил, только икнул и подумал, что съел что-то не то, поскольку при неполном вселении у существа с низкой валентностью и слабой связью со своим "куарт" может появиться легкая дурнота или тошнота, а при полном организм начнет отторгать захватчика в точности так, как поступает иммунитет с посторонними молекулярными цепями. Одним словом, у одержимого начнется страшная рвота, и это приведет носителя к смерти.
   Они возвращались в Тау-Рэю - Город Возрожденного Быка - из большой поездки по Тепманоре. Здесь было еще пять небольших городов, принадлежавших северянам и расположенных очень далеко друг от друга. Дикарские племена не селились на этих землях: какое животное, не обладающее богатым мехом, добровольно пожелает жить в таком климате? - и девственная территория была полностью к услугам эмигрантов.
   - Они что, всерьез хотят показать нам охоту на волосатых слонов? - спрашивал Солондан, заглядывая в лицо Ормоне.
   - О, Природа! И это будет единственное, что не вызовет смертной скуки из всего арсенала их так называемых развлечений, - она саркастически хмыкнула и, передразнивая северян, пощелкала пальцами. - Впрочем, если даже голубиная эстафета вызывает у них чуть ли не любовный экстаз, то во время охоты на мамонтов не исключены смертельные случаи от избытка чувств...
   - Я говорю сразу: участвовать отказываюсь!
   Ормона снисходительно улыбнулась и погладила его по руке:
   - Я уберегу вас от этих жертв, тримагестр, будьте покойны! Со мной поедет Зейтори.
   - Все время забываю, как звался тот, последний, город?
   - Вы имеете в виду городок астрономов? С обсерваториями?
   - Да, его!
   - Ар-Рэякаим...
   - Язык поломаешь! Уж этот их диалект!
   В памяти Солондана, передаваясь Фирэ, всплыли картины бескрайней степи и шары обсерваторий, увидь которые (подумал тримагестр) Ал помер бы от зависти - все-таки тот был больше астрофизиком, чем биологом...
   Да, мозг старика не умел замолкать ни на минуту...
   Оказавшись в гостинице, Ормона вынула из потайного кармана в плаще короткую тонкую спицу в пластиковом пакетике и сунула ее кончиком в каплю физраствора на дне пробирки, которую подал ей Солондан.
   - Держите, господин тримагестр. Храните ее, как зеницу ока! Я не уверена, что мне еще раз удастся так же чисто и безболезненно проделать это с Эт-Алмизаром.
   - Ее лучше заморозить, - ответили губы Фирэ скрипучим голосом старика.
   - Вам виднее. Она должна дожить до лаборатории в Кула-Ори, а там вы с Алом покажете, стоит чего-то ваша наука или вас, дармоедов, пора выгонять в поля для помощи бедным слонам!
   Солондан фыркнул. Из его мыслей Фирэ успел ухватить, что в пробирке растворена капелька крови помощника Ко-Этла.
   - И дайте мне другую спицу, эту впору выбросить.
   "Учись, Фирэ, это пригодится тебе в будущем", - обратилась она к тому, о ком ее визави даже не догадывался, и была услышана.
   Заинтригованный, юноша покинул тело Солондана и вернулся часа через полтора.
   Оказалось, что не все женщины-аринорки затворницы. Хозяева устроили прием в честь скорого отъезда кула-орийцев, и на ужине присутствовала жена Эт-Алмизара, бледноликая Фьел-Лоэра. Ее волосы были чем-то подкрашены и уложены в сложную прическу с лиловыми перьями и подвесками из самоцветов, отчего создавалось впечатление, будто все это сооружение - и волосы, и перья, и подвески - единый головной убор. Красивое лицо ее меж тем выражало неземную тоску, глаза, отливая не то зеленью, не то желтизной, смотрели все больше поверх голов окружающих северянку людей, а на губах в дополнение унылого образа блестела помада того же оттенка, что волосы и перья.
   Церемония происходила на громадной застекленной веранде-эркере, с которой открывался великолепный вид на внутренний двор поместья Ко-Этла с застывшим по зиме прудом и извилистыми тропинками, все как одна приводившими в парк, где он бегал по утрам. Было полнолуние, и тяжелая усталая Селенио грустно смотрела на Землю, словно мечтая наконец вновь стать юным серпиком месяца, сбросив бремя накопившихся дней. Двор был освещен электрическими фонарями, а ветви деревьев оплетены источающими потусторонний сиреневый отблеск гирляндами.
   Ормона приехала в сопровождении усталого и недовольного Солондана, которого подташнивало из-за вселения Фирэ, а он считал, что от несварения желудка. На руках она неизменно держала повзрослевшего котенка, поэтому Ко-Этл поспешил увести и запереть в будке своего черного волка - в отличие от ори северяне не признавали других мастей, обычно отбраковывали в приплоде светлых щенков и топили.
   Увидев забавного зверька, Фьел-Лоэра слегка ожила, в тусклых глазах ее проступило подобие интереса.
   "Бабы любят всякое пушистое и, как им кажется, милое, они любят приписывать этой бестолковой чепухе выдуманные ими качества и за это тетешкать, жалеть или тискать, - продолжала свои беззвучные лекции для ученика Ормона, небрежно поглаживая своего питомца. - А если захочешь завладеть вниманием самки - покажи ей какого-нибудь детеныша. На инстинктивном уровне ее разум отзовется на такой раздражитель, даже если внешне она не проявит интереса к объекту".
   Фирэ удивился, став невольным свидетелем того, как молниеносно подружились впервые увидевшие друг друга и настолько разные женщины. При каждом удобном случае Ормона взахлеб рассказывала жене Эт-Алмизара о том, что ест Тиги-Тиги и как умеет играть. О том, что тварь только сегодня утром разорвала и сожрала на их с Солонданом глазах ни в чем не повинную птаху, она деликатно умолчала. Фьел-Лоэра сдержанно восхищалась, пока Тиги-Тиги не был выпущен на пол и не принялся кувыркаться по своему обыкновению со скомканной бумажкой. Тут аринорка не вытерпела, рассмеялась, как девочка, и начала щелкать пальцами столь бурно, что Солондан побоялся за здоровье ее суставов.
   "Мы часто тянемся к своей противоположности, - Ормона взглянула на тримагестра и вслух попросила его передать солонку. - Чем меньше мы обладаем каким-то качеством, тем больше нас притягивает тот, у кого этого под завязку. Например, у нашей бедной аринорочки дефицит личной свободы, и пусть даже она сама позволила охомутать себя, эта Помнящая, все равно непосредственность котенка ее пленяет. Думаю, если этот уклад со временем получит развитие, женщины полюбят мяукающих тварей до безумия, поскольку те будут их недосягаемой мечтой, гимном тому, что они утратили по собственной глупости".
   "Вы говорите, она Помнящая..."
   "Да, единственная в Тау-Рэе. Когда я искала здесь Помнящих, то боялась разоблачения. Но она очень слабая, ею можно пренебречь, теперь я знаю это и не опасаюсь помех. Хотя для северян она авторитет, и Фьел-Лоэра в самом деле умна, только при мужчинах их женщинам не пристало показывать свой интеллект. В аринорских школах девочек обучают до двенадцати лет, затем отправляют в закрытые интернаты, и там в течение некоторого времени они постигают таинства рукодельничания и ведения домашнего хозяйства. Выйдя замуж, они не имеют права брать в руки книги и оружие супруга. Но Фьел-Лоэра тайком заглядывает в библиотеку. С Эт-Алмизаром они не попутчики: он женился на ней из-за ее привилегированного положения, из-за родственных связей с Ко-Этлом (она его сестра) и из-за того, что Фьел-Лоэра - Помнящая. Она же любит его по-настоящему. Это я и использую. Потом. А тебе, Фирэ, следует подчинить себе кошку. Этот зверь должен повиноваться тебе, как своему божеству - и ты разовьешь в себе силы, доступные только Паскому"...
   В это время развеселившаяся до неприличия Фьел-Лоэра подхватила котенка, забыв, что он, хоть и милый зверек, а рожден дикой тварью и сам по сути дикая тварь. Обуреваемый вызванным игрою азартом, Тиги-Тиги препротивно мявкнул, укусил ее за палец, глубоко оцарапал когтями руки и, вырвавшись на свободу, как ни в чем не бывало удрал на поиски своей бумажки.
   Глаза Ормоны удовлетворенно блеснули, она разве только не облизнулась.
   "Вот всё само и решилось!"
   Тут же сочувственно заохав, она вскочила с места, собственными руками промокнула раны Фьел-Лоэры, не касаясь салфеткой укуса - только царапин на запястье! - и стала объяснять переполошившимся мужчинам, чем нужно сейчас же обеззаразить повреждения.
   Фирэ покосился на ее руку, которую она завела за спину и настойчиво толкала его окровавленным комком салфетки:
   "Ты там не заснул? Спрячь!"
   После этого Фирэ оставил в покое старого ученого, вернулся в Кула-Ори и вспомнил об отложенной на потом книге.
   - Оу! - выслушав его, Тессетен потер подбородок. - Кажется, я понял, что задумала эта наша веселая компания - и жена, и Ал, и даже наша безупречно благородная Танрэй. Ты же знаешь, над чем работает Ал?
   Фирэ неуверенно кивнул. В общих словах Паском рассказал ему, чем занимаются ученые кула-орийской лаборатории, но подробности юноша не узнавал - решил тогда, что это ему не интересно.
   - Знающий силу крови может владеть ситуацией... Умеющий оперировать этой силой способен владеть человеческими помыслами... - медленно, в глубокой задумчивости, проговорил Учитель.
  
* * *
  
   - Я получила вашу записку, господин Ко-Этл, - усаживаясь в машину к лидеру тепманорийских переселенцев, сказала Ормона.
   Ее слегка удивило то обстоятельство, что за рулем сидел он сам и в салоне больше не было ни души.
   - Да не иссякнет солнце в сердце вашем! - высокопарно продекламировал он.
   - Твоем, - автоматически поправила она. - В сердце твоем... Что-то случилось?
   Ей не нужно было слишком много времени, чтобы оценить обстановку и понять, что именно случилось. Значит, многодневные ее старания не прошли даром. Даже аринорец - и тот не совсем бесчувственный истукан, когда дело касается сантиментов. Все-таки и он мужчина, хоть мозги ему прополоскали на славу.
   Но, разумеется, Ормона ни взглядом, ни словом не выдала своей догадки, продолжая изображать целомудрие примерной матери семейства.
   - Не хотите ли прогуляться в роще? - чуть запнувшись от неловкости, спросил Ко-Этл.
   Она подумала, что не удивилась бы, узнав, что это его первое в жизни свидание.
   - Сегодня так солнечно, - поспешил добавить северянин, боясь, что спутница откажется.
   "Солнечно ему... А в сапогах на рыбьей коже, вот как, например, у меня, ходить по снегу не пробовал?"
   - Конечно, хочу! Обожаю снег и мороз!..
   "...зима тебя подери!.."
   И они примчались в его излюбленное место для пробежек - небольшой парк, заросший елями, соснами и белоствольными деревьями. Горожане упорно величали этот парк рощей.
   Ормона вышла на дорожку и, приставив ладонь козырьком ко лбу, залюбовалась скачущими в лазурном небе с ветки на ветку белками. Было так холодно, что воздух звенел, точно льдинки на хвое. Ко-Этл нагнал ее и как бы невзначай набросил ей на плечи еще один плащ, из меха лисицы.
   - Чтобы вам не продрогнуть.
   "Чтобы мне не продрогнуть, педант ты дубоголовый, мне надо сидеть дома верхом на печке, а не плащи коллекционировать!"
   - Вы так любезны, господин Ко-Этл! Ваша забота тронула мое сердце!
   Она грациозно развернулась, взяла его под руку, и Ко-Этл повел ее по тропинке, протоптанной в снегу. К тому времени белки все до одной куда-то исчезли, но аринорец этого даже не заметил, поглощенный присутствием Ормоны.
   - Я хотел спросить у вас... Вы в самом деле не против завтрашней охоты? Если вы категорически возражаете, я мог бы отменить это мероприятие. Оно еще не вошло у нас в прочную традицию и...
   - Я, конечно, против вандализма и бесчеловечного обращения с животными, но разве можно запретить и без того многое потерявшим людям праздник? Ведь насколько я знаю, на Ариноре не отмечают даже Прощание с Саэто...
   - Да, только Восход. Прощание - слишком мрачный праздник, он какой-то... гм... чужой.
   "Конечно, конечно. Это не вы отмечали его наравне с нами на протяжении нескольких десятков тысячелетий!"
   - И поэтому я хотела бы взглянуть перед отъездом, как умеют не только работать, но и отдыхать в Тепманоре.
   Он разулыбался и мягко, с благодарностью, накрыл своей ладонью ее руку, сжимавшую его локоть. И даже сквозь перчатки Ормона ощутила жар его кожи.
   - А что, господин Ко-Этл, меня так и не познакомят с другими женщинами Тау-Рэи? - она просительно взглянула на лощеного красавца, что вышагивал рядом.
   До чего правильные черты лица, даже бородка и усы его не портят! Ормона терпеть не могла растительность на лице мужчин, да и прежде на Оритане и Ариноре они все гладко брились. Но Ко-Этл с этим украшением казался даже интереснее. Хотя, наверное, и в самом деле слишком красив. Перекрасить в брюнета и поставить рядом с Алом - будут как близнецы. Классика классикой, но подчас это так скучно!
   Ко-Этл замялся. У нее не было ни тени сомнения в том, что он не осмелится передать ей, о чем шепчутся в своих стойлах его соотечественницы, каким-то чудом узнающие друг от друга о каждом шаге "орийской стервы". Даже более того - еще сам Ко-Этл не разобрался в своем отношении к гостье, как женское сообщество вынесло решение: бесстыжая воспользуется его холостым статусом, бросит своего хромоногого (и даже об этом прознали!) супруга и окрутит завидного жениха Тепманоры нечестивыми орийскими чарами.
   При виде его замешательства Ормона едва скрыла улыбку. Умницы-бабенки сами подтолкнули его на нужный путь. Может, без их пересудов этот остолоп и не догадался бы посягнуть на запретное. Тем более, столь соблазнительное - насчет орийских нечестивых чар они тоже не промахнулись. Парень теперь каждое утро не знает, куда деваться от воспоминаний о безудержно развратных сновидениях. Разум его вышколен, но что делать, когда бунтует банальная физиология?
   - Увы, наши попутчицы не участвуют в мероприятиях такого рода, госпожа Ормона. Это для них... как бы вам сказать?.. слишком.
   Он вдруг прижал ее руку еще крепче к своему локтю и остановился, решившись:
   - Я знаю, что не должен этого говорить... Вы оскорбитесь и будете правы, но... Я люблю вас!
   "Да ты что?!" - подумала она, про себя давясь от смеха, и тут же краем глаза уловила странное движение справа: у женщин периферическое зрение развито гораздо сильнее мужского, как утверждает Паском, и здесь оно не подвело.
   - Смотрите-ка, это ведь волк?
   На небольшой полянке, которой заканчивалась тропа, стоял странный желтовато-серый зверь, очень отдаленно похожий на нормального волка.
   Ко-Этл изменился в лице, побледнел, заступил вперед, погружая руку под плащ, а Ормону спрятал к себе за спину. Из прицепленной к поясу кобуры он выхватил короткий атмоэрто.
   - Не показывайте им страх, Ормона. Не знаю как, но они его чуют и бросаются.
   Оу, ха-ха-ха, как говорит муж. Они чуют запах твоего пота, в который выбрасывается приличная доза одного жизненно необходимого гормона. Помешанные на технике северяне не верят в те вещи, которые достаточно просто знать и уметь ими оперировать, но зато легко ведутся на мистику в тех случаях, когда все можно решить путем научных исследований.
   Кусты за спиной первого волка зашевелились, и на поляну выступил еще один, крупнее, но такой же тощий. Затем еще и еще. Они все были худыми, долговязыми, какими-то плоскими, с небольшими треугольными ушами и дурными - ну точь-в-точь как у тех рыжих кошек Виэлоро - косоватыми глазами. Если бы волки ори и аринорцев были бы такими же страшилищами, никому не пришло бы в голову их приручать. То ли дело широкогрудый великан-Натаути с его роскошным серебристым мехом, красивой мордой и идеальными пропорциями тела!
   Ко-Этл держал наготове атмоэрто, а зверей стало уже восемь голов. Чихая от злости и медленно наступая на людей, своим оскалом, порыкиванием и голодным щелканьем челюстей волки теснили их обратно в рощу. Хоть и среди бела дня, а выглядели бестии в самом деле грозно. Еще бы чуть-чуть драматичности с их стороны - и, возможно, они заставили бы передернуться даже Ормону, отношения с которой их кула-орийские собратья выяснили много весен назад и отныне не казали носа в те места, где ступала ее нога.
   - Вы пристрелите вожака, Ко-Этл - и тогда остальные разбегутся, - тихо посоветовала она, привставая на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха.
   - А кто из них вожак?
   Нет, эти северяне в самом деле кретины...
   - Он первым делает шаг, остальные идут за ним.
   - А я думал, что этот тот, первый...
   - То разведчик. Самка. Его самка. Если он упадет, она может повести остальных. Тогда стреляйте в нее.
   Он поднял оружие, но рука его в нерешительности подрагивала. Ормона тяжко вздохнула и отправила вослед за взглядом в небеса много не высказанных вслух неприличных слов.
   - Вы что, не умеете стрелять?
   - Я плохо стреляю, - признался он. - Боюсь промахнуться: они такие мелкие...
   - Да стреляйте ш-ш-ш-ш-же! - прошипела Ормона, чувствуя, как сходятся в радужках зрачки, становясь щелками и различая теперь лишь теплые светящиеся комки на месте живых существ, а из груди, извиваясь упругими кольцами, рвется родной и любимый покровитель, уже столько раз ее выручавший.
   В следующее мгновение твари бросились.
   Ко-Этл пальнул в вожака, так и не увидев метнувшегося из губ спутницы тонкого раздвоенного языка.
   Волк истерически взвизгнул и винтом прокрутился в воздухе вокруг своей оси, но не упал. Из пасти его от боли хлестала слюна с пеной, забрызгивая снег. Волчица рванулась вперед, и вся свора - за нею.
   Пересчитывая каждую секунду на темп змеи, Ормона заставила мироздание замереть для всех, кроме себя. Бросок кобры молниеносен, но не для самой кобры...
   Женщина выхватила из руки Ко-Этла атмоэрто, скользнула вперед из-за его спины и дала волю своему алчущему мороку.
   Два выстрела прозвучали один за другим почти без паузы. Первый добил вожака, снеся ему половину черепа, второй вынес мозги самке-разведчице. Морок ужалил еще одного, а остаточная сила волны сшибла с ног удирающих зверей, но не убила, и лежать остались три трупа - остальные унесли ноги.
   - Нехорошо, что дикие волки бродят по городу, - сказала Ормона, возвращая оружие его хозяину. - С этим нужно покончить раз и навсегда, иначе они обнаглеют.
   - Вы... так хорошо стреляете?! - Ко-Этл перехватил ее руку, торопливо затолкнул атмоэрто в кобуру (или просто за пояс, кто там разберет) и прижал спутницу к себе.
   - Джунгли заставят, джунгли научат. Приезжайте, господин Ко-Этл, убедитесь, - даже не пытаясь освободиться, объяснила Ормона.
   Он был не в себе и действовал инстинктивно, а не согласно протоколу. Она едва терпела уколы его бороды и усов, а Ко-Этл целовал ее со всем нерастраченным и так долго сдерживаемым пылом. Но едва северянин, окончательно потеряв голову, подобрался холодной рукой к ее корсажу и коснулся груди, Ормона железной хваткой сдавила его запястье:
   - Вы часом с ума не сошли, господин Ко-Этл?
   - Простите меня, - зашептал он, продолжая наступление, - я люблю вас и ничего не могу с этим поделать...
   Он был открыт сейчас, как никогда - бери, что называется, голыми руками. Этим стоило воспользоваться так же, как она многажды пользовалась открытостью Дрэяна.
   Тело северянина обмякло, ноги подогнулись и, провалившись в гипнотический сон, он начал оседать в снег. Ормона подхватила его и перевалила на два изогнутых, сросшихся меж собой ствола рябины. Там он прочно уместился в этом зазоре, словно тот был специально приготовлен для подобных случаев. Ормона скривила рот и, отдув от щеки выбившуюся из косы прядь волос, подбоченилась. Неужели наш любитель экзотики всерьез предполагал заняться с ней любовью в сугробах?! Тогда он действительно сумасшедший, причем дважды. Ибо попутчики не расстаются и попутчики не изменяют. Не потому что так заведено, а потому что никого больше и не хочется. Но она старательно сотворила для Ко-Этла самые восхитительные грезы с его и своим участием и глухо проговорила ему на ухо:
   - Проснувшись, ты не отличишь яви от сна. Ты будешь считать, что все было на самом деле, ты не заметишь перехода обратно...
   Ормона вытащила заготовленную в плаще спицу и, аккуратно кольнув его палец, спрягала острие в пластиковом пакетике, погрузив странное устройство обратно в потайной карман.
   - Отвечай и сразу же забудь, что отвечал, помни только ласки. Сколько в Тепманоре военной техники и где она скрыта?
   Ко-Этл что-то простонал в ответ. Ормона усилила интенсивность своего воздействия на сознание мужчины и слегка шлепнула его по щеке.
   - Ты обязан ответить! Вся твоя жизнь зависит от твоих ответов!
   И тепманориец медленно заговорил:
   - В Тепманоре нет военной техники, есть только сельскохозяйственная и промышленная.
   - Нет? А что тогда вы будете делать в случае нападения?
   - Нападения кого?
   - Ори, вестимо!
   - Ори зажаты на Оритане, а эмигранты их - нищи...
   Ормона поморщилась: неприятно выслушивать правду из уст врага. Вот, оказывается, как! Они сделали выводы или даже наблюдали за кула-орийцами еще до переговоров! И выводы очень точные, исчерпывающие.
   Но в то же время он ее приятно удивил. Последние дней десять она начала подозревать, что у переселенцев-северян туго с обороной, но чтобы настолько... То есть вся эта гвардия навытяжку, бряцание оружием на летном поле - пыль в глаза? Молодцы, так держать! А новость, между прочим, чудесная!
   - Кто твой преемник в случае твоей смерти?
   Он отвлекся на сновидение и промолчал. Ормона с пониманием подождала и спустя минуту повторила:
   - Твой преемник - Эт-Алмизар?
   - Нет. Сестра, Фьел-Лоэра.
   - Отлично! - воскликнула Ормона. - Я надеялась, что ты умнее, чем кажешься, и ты таким и оказался! А теперь, дружок, пора пробуждаться, пока мы тут с тобой не превратились в сосульки.
   Она поворошила ногой пару сугробов, навела беспорядок в его одежде, расстегнув половину крючков рубашки и камзола или перестегнув их не в том порядке, обсыпала штаны снегом, не забыла и злорадно сунуть ему пригоршню за пазуху. Бедняга так и подскочил, благо, она успела стянуть его на землю, изображая, будто и сама провела там последние минут десять.
   - Да вы рехнулись, господин Ко-Этл, - она завозилась, приводя в порядок юбку и отпихивая его от себя. - Что вы наделали?! Вы понимаете, что воспользовались моей беззащитностью и обесчестили меня?
   Ко-Этл, который толком еще не пришел в себя, поднялся из снега на колени тупо взглянул на нее. И без того румяный от мороза, он раскраснелся паче девицы.
   - О, нет! - прошептал он. - Я не мог! Это какое-то умопомрачение... Умоляю вас, простите меня! Об этом не узнает никто, клянусь вам!
   - Это лицемерие! Вы оскорбили меня, и для меня нет разницы, узнает об этом кто-то или нет! Об этом знаю я и знаете вы - и это ужасный позор для меня, осознаете вы это или нет!
   Он протянул ей атмоэрто:
   - Я готов принять кару, госпожа Ормона, - и, замолчав, склонил голову в ожидании выстрела или просто окаменев в ужасе от содеянного.
   - Вы безумны! - застыдив его до полусмерти, Ормона швырнула оружие ему под ноги и быстро зашагала к машине, радуясь возможности разогнать застывшую кровь по жилам.
   В душе ее царила весна и заливались иволги, примиряя окоченевшую южанку с потерянным временем и обморожением ног. Страшно представить: они с Солонданом и Зейтори проторчали тут целый месяц, прежде чем представился удобный случай вытащить информацию из первых уст.
   Сидя в машине, она немного согрелась и, если бы не извиняющееся бормотание Ко-Этла, была бы просто счастлива. Что за люди эти северяне? Хуже шкодливых кошек: лишь бы все скрыть, лишь бы никто не узнал... Ну сделал ты пакость - что толку жалеть и прятаться? Иди себе дальше, если не можешь исправить! Ну а мордой ткнули, так ничего, облизнешься.
   Едва ли с ним попрощавшись, Ормона покинула машину у гостиницы.
   - Пусть мне включат горячую воду, принесите кувшин кипятка и позовите в номер Зейтори, - бросила она на ходу первому же встречному гвардейцу-ори, затем заглянула к Солондану и отдала пакетик со спицей: "Сохранить!"
   Орэ-мастер застал ее сидящей в пене по самые уши, с чашкой заваренных трав в руке и мечтательной улыбкой.
   - Простите, - отшатнулся было Зейтори, но она выпрямилась в ванне, по-прежнему скрытая пеной:
   - Вы куда это?
   Он все же отвернулся и стал разглядывать притолоку.
   - После этой охоты, завтра или послезавтра, мы возвращаемся в Кула-Ори, - сообщила Ормона, поигрывая чашкой с отваром и нарочно высовывая из воды узкую ступню.
   - Наконец-то! - обрадовался Зейтори, дернулся оглянуться и, увидев ее ногу на краю ванны, снова отпрянул на место.
   Она, смеясь, погладила мокрую лодыжку:
   - Если этой ночью я не подохну от воспаления легких, то даже полечу с вами.
   - Вы уж того... не подыхайте, - посоветовал орэ-мастер. - Не то и нам с тримагестром не сносить головы.
   - Ну все, вы можете идти.
   Зейтори кивнул, ткнулся не в ту створку двери, открыл нужную и вывинтился наружу. Ормона зевнула, нахохлилась, как полярная сова, закрыла глаза и, разморенная теплом, задремала.
  
* * *
  
   Представители военного блока Ведомства, единственный оставшийся в правительстве духовный советник - Помнящая - и правитель Оритана, господин Нэсоутен, собрались в малом зале для тайного совета, чтобы принять окончательное решение по Ариноре.
   Зал был темен, наглухо задраен энергетическими полями, дабы не допустить ни малейшего проникновения - ни ментального, ни физического свойства - и лишь одно небольшое окно, через которое поступал дневной свет, смотрело на дальний Храм созидателя Кронрэя.
   Каждый из заседателей, кроме Помнящей, явился с наследным мечом древних аллийцев, доставшимся ему от отца. Единственная женщина сидела во главе стола, застеленного алым сукном, и должна была лишь наблюдать за ходом заседания и безопасностью правителя. И если военные и политики перешептывались между собой, то Нэсоутен и Помнящая хранили полное молчание, он - роясь в своих записях, она - неестественно выпрямившись в кресле и глядя все больше на офицеров.
   - Да будет "куарт" ваш един, господа. Начнем, - негромко произнес Нэсоутен и, подперев лоб рукой, приготовился слушать докладчиков.
   Некоторые сидели, некоторые стояли. Нынешнее заседание было необычным, и никто не следовал протоколу действий.
   Слегка скрипнуло кресло справа от правителя. С места поднялся грузный пожилой офицер. Жесткий воротничок так впивался в его толстые щеки, что Помнящей показалось: еще немного - и лицо военного лопнет, словно переспелый томат, лопнет и разлетится по залу.
   - Не далее как вчера, господа... и госпожа духовный советник, мы сообщали господину Нэсоутену о поимке аринорского шпиона, пробившегося в состав блока. Этот беспрецедентный случай...
   - Пожалуйста! - перебил правитель, досадливо отнимая ладонь ото лба и прекращая записывать. - Будем кратки. Что удалось выяснить?
   Помнящая сжала подлокотник своего кресла. Надо было убираться отсюда, когда ее звал Паском. Надо было убираться еще пять лет назад... или когда кулаптр с этим светловолосым парнем приезжали в последний раз. Был шанс.
   - Южанин-аринорец приехал в Эйсетти двадцать три года назад под предлогом депортации из Аст-Гару. Пробился в Ведомство, дослужился до старшего офицера в сфере обороны. Имел доступ к сведениям о нашем вооружении, в том числе - о ракетах распада...
   - Он южанин внешне, хотите вы сказать? - уточнил правитель.
   - Да, черноглазый брюнет. Родители меж тем оба северяне. И он по сути аринорец, и не скрывает этого теперь, после того, как мы извлекли из него всю информацию.
   Господин Нэсоутен аккуратно выровнял на столе листок бумаги и пристально оглядел остальных присутствующих, отчего-то избегая встречаться взглядом с духовным советником.
   - Я считаю, господа, пора назначить день, - помолчав, сказал он. - Если начнем мы, а не Аринора, у нас окажется стратегическое преимущество. Они не успеют ответить таким же массированным залпом и проиграют на последнем этапе. Итак - я готов выслушать ваши аргументы за или против.
   Помнящая тоскливо поглядела на умирающий Храм по ту сторону канала. Где-то там, у его подножья, не видимая отсюда, стояла статуя царицы Танэ-Ра, но и она сейчас не смогла бы помочь своей соотечественнице, живущей через тысячи лет после нее.
   Военные бурно включились в обсуждение грядущих перспектив, позабыв о присутствии советника. А Нэсоутен теперь, наоборот, все чаще посматривал в ее сторону.
   - Хорошо, господа, но я хотел бы, чтобы свои мысли озвучил духовный советник Ведомства. Госпожа Афелеана, вам слово.
   Та обвела взглядом лица мужчин. Ей показалось, что все это сейчас творится во сне, и взмахни она рукой, все эти безумцы развеются по ветру, как призраки ночных кошмаров. Не поднимаясь с места, Помнящая заговорила:
   - Да не иссякнет солнце в вашем сердце, господа. Я знаю, что мое слово ничего здесь не решает...
   - Ну зачем уж вы так?.. - чуть покровительственно, чуть насмешливо начал Нэсоутен, но она столь повелительно взмахнула рукой, что смолк даже он.
   - Я знаю, что слово мое здесь не решает ничего. Но все же я скажу. Если вы выпустите из шахт этих зверей, победы не будет ни нам, ни аринорцам, ни всей нашей цивилизации. Вы их выпустите. Это неизбежно. Покойная дочь моих соседей была не просто Помнящей, она была провидицей. Мы говорили с нею, она видела смерть нашей эпохи. Что ж, добро, господа, спускайте ваших псов. Я ухожу со своего поста.
   Она замолчала, поднялась и, отстегнув от плеча брошь, сняла перевязь. Нэсоутен слегка растерянно ждал ее дальнейших действий.
   Афелеана сделала несколько шагов и положила брошь с перевязью советника перед ним на стол.
   - Я не принимаю вашей отставки, Афелеана, - с видимым спокойствием сказал правитель, так и не поднявшись ей навстречу.
   - А я и не нуждаюсь в вашем согласии, Нэсоутен.
   Она уже выходила, когда все высшие офицеры и правитель, окружив стол и вытащив из ножен аллийские мечи, отдали свои голоса. Клинки скрестились над оранжевой перевязью советника, и вместо ткани отразился в них огонь последнего дня Оритана.
  
* * *
  
   - Соседи! Дома ли вы?
   Господин Паорэс, отец погибшей Саэти, после смерти единственной дочери почти переставший выходить на улицу, уже в десятый раз за нынешний день прокручивал запись, когда-то сделанную девочкой и ее попутчиком. Еще радостные, еще живые, подростки летали на орэмашине над Оританом, снимали его и друг друга, болтали и шутили.
   Стук возобновился. Из соседней комнаты, словно призрак, выглянула жена:
   - Кажется, там кто-то стучит, Паорэс...
   - Соседи, вы живы?
   Бывший орэ-мастер очнулся, пригасил звук в записи и узнал голос Афелеаны, соседки из дома напротив, которая работала в Ведомстве.
   - Что ей нужно? - угрюмо проворчал Паорэс.
   - Я открою, - сказала жена и, едва волоча ноги, пошла к двери.
   - Да не иссякнет солнце в сердце вашем, - проговорила вошедшая женщина, в свои пятьдесят выглядевшая едва ли на тридцать благодаря чудесному дару Помнящих. - Я по делу. Паорэс, у вас есть возможность раздобыть орэмашину?
   Тот пожал плечами и поскреб в поседевших и сильно поредевших кудрях:
   - Смотря для каких целей...
   - Нам с вами надо преодолеть океан и добраться до наших эмигрантов хоть на Рэйсатру, хоть на Осате, хоть в Олумэару. И там, и там, и там есть поселения ори, два из них - дело рук кулаптра Паскома. Сможете?
   - Если с дозаправкой... Почему вы говорите - "нам с вами"?
   - Потому что и вам с женой тоже. Правитель назначил день удара по Ариноре.
   В ответ Афелеана получила два равнодушных взгляда.
   - Когда? - будто из вежливости спросил Паорэс.
   - В Восход Саэто. Через три луны. И я не желаю принимать в этом участие...
   - Где же вы были раньше, соседка?
   Темные глаза Помнящей вспыхнули:
   - Довольно! Я сочувствую, я соболезную вам обоим в вашем горе, но довольно уже обвинять в ее гибели весь свет! У меня там погибли брат и сын, если ты не забыл! Но нельзя замыкаться и сутки напролет крутить один и тот же сюжет!
   Паорэс опустил голову и тихо сказал:
   - Хорошо, я найду орэмашину...
   - Спасибо, сосед. А это, - гостья, не церемонясь, извлекла кристалл с записями, - я заберу с собой, чтобы вы не вздумали вдруг пойти на попятную. Отдам в небе.
   Хозяин успел издать лишь возмущенное восклицание, а Помнящая одарила его ослепительной улыбкой и шагнула за дверь:
   - В небе! - послышался ее голос снаружи.
   - Может быть, она права? - прошептала жена, не принимавшая участия в разговоре. Она словно пробудилась от долгого сна.
   Паорэс задумчиво поглядел на нее:
   - Ладно. Я поеду в Можжевеловую Низменность. Может, что-то получится с орэмашиной...
  
* * *
  
   Ощутив, что пора, Фирэ вошел в Храм. Как и прежде, тот открывался и впускал в себя с каждой из пяти граней. Юноша избрал грань Коэразиоре - сторону Сердца.
   Сколько он помнил Храм, здесь, в этой области, всегда праздновала свой триумф весна - с ее ароматами, обещанием счастья, ожиданием скорого лета. Тут порхали-вьюжили белые, розовые, голубые лепестки цветущих деревьев, тут проливались первые грозы, тут вили гнезда вчерашние птенцы и журчали ручьи.
   Сейчас небеса полыхали огнем, внизу чернела выжженная пустыня, иссеченная руслами расплавленной магмы, на горизонте в небо тянулись иссохшие от зноя пики скал, а сам Фирэ стоял на громадном каменистом плато и ждал.
   Вот послышался лязг металла, и словно бы из-под земли на плато выбрался мужчина в длинном желтом плаще и венце из змей. Глаза его исступленно искали кого-то во мраке и нашли. Улыбка покривила бледные губы.
   - Объясняю правила, - зарокотал он громоподобным гласом. - Твоя победа - это мое поражение. Мое поражение - это моя окончательная гибель. Моя гибель - это восстановление твоего "куарт". Восстановление твоего "куарт" и объединение с попутчицей - это ваше с нею Восхождение. Принимаешь условия, Падший?
   Что-то лязгнуло под ногой, и, опустив глаза, Фирэ увидел знакомый топор с двусторонним лезвием.
   - Принимаю! - выпалил он, одновременно подхватывая оружие с камней.
   Взор его противника полыхнул зеленью, а в руке уже горел огненный меч.
   Земля дрогнула. Вдалеке начали рушиться черные скалы, небо, раскинувшееся над ними черным пауком, утробно зарычало, испуская паутины молний.
   Взметнулся желтый плащ - враг напал. Фирэ выставил топор, и в руки больно отдался удар стали о сталь, а из груди выскочил резкий выдох.
   Снова сотряслась земля. Камни грудой потекли с плато в пропасть.
   Незнакомец в желтом рассмеялся и снова занес меч для выпада...
   - Фирэ! Проснись, зима тебя покарай, проснись же!
   И вслед за камнями утекло в пропасть и плато, и желтый незнакомец, и горящее небо...
   Фирэ подскочил. Кровать под ним плясала, светильник под потолком раскачивался, будто детская качелька, кувшин на столе подпрыгивал, свет мигал.
   Опираясь на костыль, у изголовья стоял кое-как добудившийся его Учитель.
   - Поднимайся, надо наружу, - сказал Тессетен. - Такое здесь впервые...
   Юноша на ходу набросил рубашку, вбежал в спальню Учителя за мечом, а потом помог ему самому спуститься с лестницы.
   - Давно это началось? - спросил Фирэ, когда они остановились у коновязи, отойдя подальше от построек.
   Две кобылы и жеребчик Ормоны бесились, словно увидели целую стаю волков.
   - Кто бы знал... - ответил Тессетен, отбрасывая от лица всклокоченную гриву полурусых-полуседых волос. - Я тоже спал. Как подо мной кровать запрыгала, так я к тебе, а тебя еще не добудишься.
   - Сон дурацкий... трудно выходить...
   - А...
   Фирэ взглянул на небо и только теперь понял, что сейчас еще глубокая ночь. Они с Учителем стояли и смотрели, как ходят ходуном стены дома, раскачиваются провода коммуникаций и моргает в спальне свет. А гайны визгливо ржали и пытались кусать друг друга в приливе безумия. Земля под ногами теперь напоминала большой ковер, который двое каких-то ненормальных дергали каждый в свою сторону, никак не в состоянии поделить.
   - Смотрите, - сказал молодой кулаптр, указывая в сторону холмов, где за небольшим перелеском стояла деревня кхаркхи и где теперь мелькало много огней. - Они тоже выскочили из хижин...
   - Плохо... Значит, все не шутки... Такое здесь впервые, - придерживаясь за один из столбов коновязи, ответил Тессетен.
   В конце улицы послышался рокот мотора, и вскоре из-за деревьев, подпрыгнув на пригорке и светя фарами, выскочила машина.
   - Вы живы? - крикнул Ал, приоткрывая дверцу. - А у нас на пристройку рухнуло дерево. Садитесь, мы за Учителем.
   - Спасибо, братишка, но все мы там не поместимся. Валяй за Паскомом, мы уж как-нибудь сами, - секунду помешкав, решил Сетен, и, проследив за его взглядом, Фирэ заметил бледное лицо Танрэй, прильнувшей к стеклу, а также ее матери, которая оживленно что-то кому-то объясняла.
   Ал не стал спорить и покатил к дому кулаптра.
   - Лучше я на горячих углях переночую, чем сяду с атме Юони в одну машину... - пробурчал Тессетен, проводив их глазами до следующего поворота, и что было силы хлопнул себя по щеке. - Ну, налетела, нечисть!
   Москитам все было нипочем: разнюхав людей, они бросились на них звенящей стаей.
   - Кажется, стихает? - нерешительно предположил Фирэ, боясь нарушить словом шаткое равновесие, создавшееся в природе после страшных подземных толчков.
   - Похоже... Да только сна теперь ни в одном глазу.
   - Самое время для прогулок по окрестностям, - усмехнулся юноша.
   И они побрели в сторону джунглей.
   - Ты молодец, - заметил Учитель, показывая на меч, ножны которого Фирэ уже пристегнул к поясному ремню. - А я что-то даже и не подумал о нем...
   Фирэ даже не сомневался, о ком он подумал, если забыл даже протянуть руку с собственной кровати и сдернуть меч. То же самое погубило его пятьсот лет назад...
   - А вы помните, как все было... в Коорэалатане?
   Они думали об одном и том же, потому что Тессетен ни на мгновение не задумался, о чем речь.
   - Кое-что...
   - Я, кажется, помнил когда-то... А теперь как отрезало...
   - Мне тоже как отрезало. Я и теперь могу восстановить только часть мозаики... Помню бегущего по ассендо Атембизе - а вода уже выше экватора того дома... Помню, как он съезжает по боку красного здания с каким-то шестом в руках, я захлебываюсь, но, кажется, все еще держу тебя за шиворот, не зная, живой ты или... А еще помню странную для тех секунд мысль - отчего это красные камни Коорэалатаны, промокая, становятся темно-багровыми, как венозная кровь... А потом слышу ее крик - так, будто она совсем рядом, а не за тысячи тысяч ликов от нас. Она так звала нас с тобой! И всё. Страха не было. Было жаль Атембизе, сорвавшегося в воду и погибающего в городе, который сам же и создал тысячу лет назад. Было отчаяние, что не выживешь с моей смертью и ты. Не было страха тогда. Я не думал о своем Пути, я полез в твою судьбу... Потом - синие спирали воспаленного Перекрестка и тысячи, тысячи безвременно развоплощенных, растерянных, уничтоженных бездушной Природой "куарт"... Еще помню мальчишку - то, что от него осталось. Он искал своих, метался в этих проклятых спиралях, подбежал и ко мне, заглянул, спросил: "Я умер?" И я уже не узнал его... Я уже стал Падшим... Потом что-то рассказал мне Учитель, когда до меня наконец стало доходить, кто я. Что-то пришло само в последние годы... Многое проявляется, когда рядом ты или...
   - Ормона?
   Тот покачал головой и отвернулся. Ему все тяжелее было переступать на своем костыле.
   - Отдохнем? - предложил Фирэ.
   - Угу, - тот сразу уселся в траву, отлепляя рукав от растертой в кровь подмышки.
   Невдалеке журчал ручей, и Селенио светила ярко, заливая джунгли серебристым маревом. Фирэ стащил с себя рубашку, намочил в прохладной воде и, помахав ею над головой, чтобы разогнать кровососущую нечисть, вернулся к Учителю.
   - Наверное, ночевать нам всем в Кула-Ори придется отныне снаружи, - сказал Сетен, пока тот смывал кровь с его растертой раны. - На Оритане я любил спать в гамаке в зимнем саду, это здесь мы перебрались в дом - комары, знаешь, не самая большая дрянь из того, что обитает в здешних местах.
   Тут Фирэ ощутил какое-то невнятное беспокойство на границе со страхом, что исторгали джунгли там, за ручьем. Он поднял голову и прислушался, заметив только, как замер и прислушался Учитель.
   - Что это? - невольно понижая голос, спросил юноша.
   Тессетен повел плечами и прижал палец к губам. Оба они в тревоге ждали, чем окажется этот фон угрозы.
   Словно едва уловимый ветерок, в кустах на противоположном берегу что-то прошелестело. На мгновение, отбросив тень в воду, показалась и снова мелькнула в заросли человеческая фигура. Фирэ не стал больше ждать и, как привык на войне, мгновенно перевел себя в режим восприятия. Здесь не было разницы, день или ночь. Здесь существовали только энергии.
   Под ногами, еще посвечивая багрецом, успокаивалась земля. Рядом переливался ярко-серебристым силуэт Учителя, и в его темени, где мозг чувствует и распознает боль, полыхал алый цветок, а тонюсенькие пульсирующие корешки шли от цветка к ране под мышкой и к искалеченной ноге. Но, наученный кулаптром Диусоэро, юноша не рискнул тратить силы, которые, быть может, позже спасут им обоим жизни. Он отвернулся от Тессетена и устремил внимающий взгляд в ночные джунгли.
   Учитель был прав: много всякой дряни - летучей, ползающей, бегающей и прыгающей - обитало в этих краях. Но никого достаточно крупного, кто бы мог отбросить ту тень.
   Фирэ всмотрелся глубже - и вот оно, проявилось!
   Некто - явно человек - уже успел убежать далеко в сторону, а теперь затаился, будто что-то выслеживая. Он был один.
   Юноша обернулся и, коснувшись рукой затылка Тессетена, запретил боли проявляться. Это был самый простой прием, не требующий ни концентрации, ни больших сил. Остальное - потом.
   - Если сможете - следуйте!
   Сказав это, он помчался к броду. Зрение безошибочно выхватило камни, на которые следовало ставить ноги, прыжками преодолевая ручей. Где-то позади ковылял Сетен.
   Приблизившись к незнакомцу, юноша совсем закрылся псевдо-щитом, выхватил из ножен меч (тот, в отличие от "щита" - уловки, видимой только из состоянии "алеертэо" - существовал на обоих планах сразу, материальном и тонком, словно одушевленное существо) и стал красться тише дикого полночного зверя. Будто уловив его намерения, Тессетен застыл на месте, чтобы не спугнуть намеченную цель, ведь идти бесшумно он не мог.
   Короткий прыжок, и Фирэ придавил к стволу молодого баньяна дикаря-кхаркхи.
   - А... так вот ты кто... - разочарованно сказал юноша, выпуская его, обтирая руку о кору и расслабляясь.
   - Фирэ! - прозвучал предупредительный окрик Учителя.
   Тело прореагировало быстрее разума, пальцы стиснули запястье аборигена, заставляя его руку разжаться и выронить нож, которым мгновение назад он пытался вспороть Фирэ живот.
   - Ах ты сволочная мартышка! - шепотом выругался юноша.
   - Атьме! Атьме! Простить я! - на жуткой смеси адаптолингвы, ори и языка кхаркхи заныл дикарь. - Я нет хотеть! Нет хотеть!
   - Ты за кем это охотишься, гад? - продолжал наседать молодой кулаптр, присоединяя к вопросу гипнотическое давление, сопротивляться которому туземцы не умели вообще.
   Наконец к ним подобрался и вымокший в ручье Тессетен, который не стал искать брод и перешел наугад, как получилось.
   - Наша ловьят другоя кхаркхи, наша не тронь сыны неба!
   - А только что, мерзавец, ты кого хотел "тронуть"? - Фирэ толкнул носком сапога нож, выкованный явно не дикарями и явно для охоты на зверя.
   Кхаркхи затрясся в ужасе, заскулил о пощаде.
   - Зачем им все это надо? - устало усаживаясь на торчавший из земли валун, спросил Тессетен.
   - Зачем вы охотитесь друг на друга, мартышка?
   - Играть. Нада сильное умелое войенно люд.
   - Кому надо?
   - Которая смотрит в глаза последней, - в отличие от всех остальных фраз, эту дикарь выстроил удивительно верно и внятно, а затем снова начал коверкать слова и путать их порядок: - Не смея говорю имья ей! Не смея говорю...
   - Кто это?
   - Я умирать, когда говорь!
   Тут вмешался Тессетен:
   - Фирэ, я понял. Брось его, не стоит.
   - Стоит! - с какой-то отчаянной злобой огрызнулся тот и усилил внушение: - Говори, обезьяна!
   Дикарь завизжал, по его кривым коротким ногам хлынула моча, и против собственной воли он прокаркал:
   - Атьме Ормона!
   Глаза его тут же заволокло белесой дымкой, на губах выступила пена, и он забился затылком о висячие корни "многоногого" баньяна.
   Подбросив ногою выбитый наземь нож, Фирэ перехватил на лету рукоять и, чтобы прервать агонию связанного страшной клятвой кхаркхи, полоснул того лезвием по горлу.
   - Вот... Значит, так у них каждый... - юноша повернулся к Учителю, - повязан...
   Тессетен угрюмо смотрел в землю:
   - Теперь понятно, зачем ей понадобилось морочить голову этому мальчишке, твоему брату... А я думал... - он криво усмехнулся. - Ну, дура-а-ак... Право, я снова ее недооценил!
   - Так что здесь происходит, Учитель? Какое отношение имеют ко всему этому мой брат и ваша жена?
   - Она, Фирэ, без шуток готовит армию беспощадных головорезов, чтобы выступить против Тепманоры, против кого угодно... А Дрэян... Дрэян для нее - тот буфер, который никому не позволит доискаться истины, пока жив.
   Фирэ скрипнул зубами. А вспомнился ему родной дом, руины которого погребли под собой попутчицу и тех, кто были его родителями в этой жизни, вспомнились налеты северян, их холодная злоба.
   - А знаете, Учитель, что я скажу? Я даже вот настолько не против ее затеи! И более того: готов оказать посильную помощь! Но, зима меня заморозь, все эти догонялки по джунглям - как-то несерьезно для настоящей армии. Тем более против такого врага, как северяне.
   - Что ж, если готов, тогда помоги ей. Давай сколотим альтернативу ее армии. Согласен ли ты, мой ученик?
   Фирэ провел рукой по ножнам, и меч, ждущий своего часа, словно запел в ответ. Юноша вскинул голову:
   - Я согласен, отец!
  
  
Глава девятнадцатая, и в ней читателю представится уникальная возможность поохотиться на мамонтов и узнать, что это такое - загадочная система "Мертвец"
  
   Черный пес Ко-Этла вместе с другими волками кружил между снегокатов, которые тщательно готовились охотниками к выезду.
   Здесь, гораздо севернее Тепманоры, заканчивалась тайга и начиналась лесостепь, постепенно, с каждым ликом на Север, переходящая в тундру. Только здесь легче всего было отыскать гигантских мохнатых слонов, которые изредка забредали даже в Край Деревьев с Белыми Стволами, чтобы раздобыть себе пропитание в зимние месяцы. Во имя своей цели они могли идти целыми днями, питаясь тем, что попадалось на пути под снегом. Это были мощные звери, и состязаться с ними в силе и ярости у северян-охотников считалось признаком особой отваги.
   Закутанная настолько, насколько это возможно проделать и не свалиться снопом со снегоката, Ормона сидела позади Зейтори и время от времени трепала уши подбегавшему к ней волку. Загонщики уже умчались далеко на запад, напутствуемые пожеланием отыскать крупного самца-одиночку или на худой конец большое стадо. Возглавлял разведгруппу Эт-Алмизар, нынче лихой и хвастливый. Он уже заранее считал, что охотники останутся в выигрыше, и обещал Ормоне великолепный сувенир из мамонтовой кости.
   Она же досадовала. На быстрых орэмашинах они добирались сюда почти весь световой день, и для этого и ей, и орэ-мастеру Зейтори, сопровождавшему ее, и нескольким гвардейцам пришлось вставать затемно. Подъем до рассвета Ормона ненавидела еще больше морозов и зим. Но хуже всего то, что отъезд домой снова откладывался, а сердцем она была уже где-то в горах Виэлоро и даже южнее.
   К ним подкатил Ко-Этл, смешной в объемной, мехом внутрь, охотничьей куртке с капюшоном, широких штанах и сапогах из шкуры оленя - мехом, напротив, наружу. Он казался грузным и неповоротливым, его было бы не узнать, если бы не холеная бородка с усиками и не сияющие голубые глаза. С утра Ормона решила сменить гнев на милость и "простить" его за вчерашнюю выходку, как сделала бы любая женщина, не устояв под напором таких "высоких чувств". Поэтому Ко-Этл, уже отчаявшийся обрести взаимность и искупить свою вину перед идеальной ори, был теперь несказанно счастлив. Несмотря на достаточно зрелый возраст - лидеру тепманорийцев было едва ли меньше тридцати - сознание его застряло где-то в подростково-юношеских дебрях, и теперь стало понятно, почему он так прятал свое истинное лицо под суровой маской серьезного деятеля. Впрочем (Ормона хмыкнула про себя), взрослых, по-настоящему взрослых мужчин она еще не встречала, и даже в полутысячелетнем Паскоме нет-нет да прорывался пятнадцатилетний сорванец. Но кулаптр и не пытался этого скрывать. Кажется, он даже получал удовольствие от таких прорывов.
   - Идите ко мне! - приглушая мотор, крикнул Ко-Этл гостье, хлопая по сидению позади себя. - Скоро начнется! Там, кажется, у них уже что-то нашлось!
   Казалось, если бы не все эти люди вокруг, он носил бы ее на руках.
   - Паучок, паучок, ближе, ближе, дурачок! - смеясь, тихонько пробормотала Ормона и перебралась к нему.
   - А? - не расслышал он и чуть отодвинул капюшон от уха.
   - У нашего тримагестра и его ассистента в лаборатории живут пауки. Такие забавные тварюшки...
   Он ухватил ее руки и положил себе на пояс, не то для того, чтобы убедиться в ее безопасности, не то чтобы лишний раз к ней прикоснуться, пусть хоть через несколько немыслимо толстых слоев материи и меха.
   - У нас они тоже водятся, - отталкиваясь от земли ногами и прибавляя скорость, крикнул через плечо северянин. - Летом их в лесах полно.
   Он наслаждался минутами внезапно выдавшейся свободы и присутствием рядом женщины, к которой, как ему казалось, у него вечные и возвышенные чувства.
   - А вы знаете их природу, Ко-Этл?
   - Нет. А какая у них природа?
   - Их самцы погибают после встречи с самкой.
   - Вот как? А что с ними происходит?
   Северяне совсем отвернулись от природы... Ормона вздохнула:
   - Ими закусывают на десерт самки. Такие нравы.
   - Я не люблю пауков, - беззаботно откликнулся Ко-Этл, скользя по снежным наносам, похожим на застывшие волны посреди белой пустыни. - Я люблю мамонтов! Вот они - удивительные творения Природы. И я люблю вас, Ормона! Я! Люблю! Ва-а-ас!
   - Да не кричите вы так!
   - Нас никто не услышит. Но я хотел бы, чтобы об этом знал весь мир!
   - Вы с ума сошли. Что на вас нашло?..
   - Не хочу ни о чем таком думать, и вы перестаньте! Я никогда не думал, что в этом мире столько солнца и такое бездонное небо! Я не знал, что зимой бывает лето!
   - Всё, потерян для общества... Ко-Этл, прежде чем вы окончательно свихнетесь и попадете в лечебницу, дайте мне твердый ответ, ждать ли вас и Эт-Алмизара с ответным визитом в Кула-Ори?
   - Конечно, другого не может и быть! Я не смогу долго вас не видеть, - честно признался бедняга-тепманориец.
   Ормона удовлетворенно улыбнулась и прикрыла рот шарфом, чтобы лишний раз не вдыхать бьющий в лицо ледяной ветер.
   И тут на горизонте зашевелились непонятные темные предметы.
   - Вон они! - крикнул, полуобернувшись к своей пассажирке, Ко-Этл и указал рукою в толстенной перчатке на многочисленное стадо мамонтов. - Эх, не нашел Эт-Алмизар одиночку, а жаль. Самцы у них похожи на горы!
   Ормона приложила к глазам подзорную трубу и увидела этих невероятных зверей почти рядом.
   Мохнатые слоны неторопливо, враскачку, шли откуда-то с северо-запада. Впереди и по бокам двигались самые крупные взрослые самки с белыми, лихо загнутыми дугами бивней, а вела их матриарх, и ее бивни были в треть ее роста. Внутри кольца виднелись слоники поменьше, молодняк. Время от времени слаженная команда останавливалась и начинала шарить хоботами по снегу.
   - Что они там ищут? - не отвлекаясь от созерцания, спросила Ормона.
   - Какую-нибудь растительность в прогалинах. Они всегда голодны, вы себе не представляете, сколько им надо есть, чтобы поддерживать этакую тушу!
   Женщина с насмешкой покосилась на спутника и поддразнила:
   - Надеюсь, такая мишень не окажется для вас слишком маленькой и шустрой?
   Ко-Этл покраснел и смутился:
   - Да будет вам уже!
   Тут затаившиеся охотники оживились. Увидев знак ближайшего соседа, Ко-Этл снова завел мотор снегоката.
   - Удачи нам с вами! - сказал он Ормоне, срывая машину с места.
   Она едва сдержала восторженный клич, каким не раз оглашала окрестности Кула-Ори. Тут вам не джунгли, здесь вам не южане...
   Мамонтихи услыхали странный стрекот и насторожились. Опыт предыдущих лет подсказал им, что этот крошечный ничтожный враг, едва ли обогнавший в росте новорожденного слоненка и такой хрупкий, что его можно легко переломить хоботом пополам, может быть смертельно опасен. Матриарх издала трубный рев, поворачивая всех обратно, в сторону заходящего солнца. Но оттуда на них уже ехала группа Эт-Алмизара.
   Чуть наклонившись, Ко-Этл извлек из пазухи под сидением снегоката громадный атмоэрто необычной конструкции.
   - Вы не переживайте за мамонтов, госпожа Ормона, - извиняющимся голосом сказал он - наверное, вспомнил ее заявление о бесчеловечности охоты и прочие глупости, которые она ему вчера высказала в роще. - Эт-Алмизар отвез им туда, к заливу, целую машину корма. Мы загладим перед ними вину. Вы подали очень хорошую мысль, в прошлые годы нам это даже не приходило в голову.
   - Хм... Это все хорошо, только я предпочла бы охоту на тех, кто сам привык охотиться на чужую плоть... Это как-то... справедливо, что ли: если ты отбираешь жизнь, будь готов, что и твою заберут у тебя. Это игра! Это как в реальности! Это заводит! И тогда нет места жалости.
   - Я вас понимаю.
   Ормона смотрела и не могла взять в толк, почему эти гиганты сломя голову бегут прочь вместо того, чтобы развернуться и дружно растоптать назойливую двуногую мелочь. И той не помогли бы тогда ни атмоэрто, ни быстрые снегокаты. Но, увы, стадо есть стадо. Она на месте их самцов тоже наведывалась бы в стадо только в брачный период...
   От бега мохнатых черных исполинов тряслась земля, от их рева в ужасе метались в небе и разлетались во все стороны птицы. А северяне на легких снегокатах почти незаметно выкруживали так, чтобы отрезать матриарха от основного стада: то уступали дорогу части мамонтих, бегущих слева от вожака, то прижимали их всех к краю обрывов, чтобы ради самосохранения те перестроились из кучи в цепочку.
   И вот наконец матриарх оказалась чуть в стороне. Первым выстрелил Ко-Этл, пользуясь своим правом лидера, а уж за ним в порядке иерархии начали палить остальные охотники.
   Самка замотала головой и взревела. Остановившееся было в ожидании нее стадо тут же помчалось дальше.
   - Молодец! - прошептала ей Ормона, разглядывая животное в подзорную трубу.
   - Спасибо! - отозвался Ко-Этл, решив, что эта похвала относится к нему и что теперь он реабилитирован в глазах возлюбленной за вчерашний промах.
   Но та даже не заметила его ответа:
   - Ты была настоящим вожаком!
   На громадном, поросшем шоколадного цвета шерстью теле вспыхивало все больше ран, разевавших кровавые пасти и истекавших потоками жизни зверя. Мамонтиха все еще боролась, пытаясь дотянуться до кого-нибудь из убийц. Вокруг нее в морозном воздухе клубился пар, бока то вздымались в тяжком вздохе, то опадали, и было видно, как исхудало животное за эту мучительную зиму.
   Стадо скрылось вдали, а она все еще жила. То одна, то другая нога ее подгибалась, вставая на колено в окровавленный талый снег. Охотники все стреляли и стреляли.
   - Есть возможность прекратить это разом? - спросила Ормона.
   - Разом никак, даже эта модель, - Ко-Этл качнул своим атмоэрто, - не может прикончить ее с одного выстрела. Приходится просто пускать кровь и ждать...
   Он вздохнул и подъехал к Зейтори, который со стороны угрюмо наблюдал за действиями тепманорийцев. Орэ-мастер, знала Ормона, терпеть не мог охоту, тем более такую.
   - Как настроение, господин орэ-мастер? - спросил лидер переселенцев-северян.
   Зейтори натянуто улыбнулся. Его атмоэрто так и оставался лежать в кожухе под сидением.
   Тут в последнем рывке мамонт размахнулся хоботом и сшиб чей-то снегокат, с которого вверх тормашками, болтая ногами, полетел сначала в воздух, а потом на землю кто-то из загонщиков Эт-Алмизара (а может, с надеждой подумалось Ормоне, даже он сам). Она из интереса приложила к глазам трубу и разочарованно прищелкнула языком. Нет, не он сам, другой. А снегокат разлетелся на кусочки. Жаль только северянин уцелел, запрыгал в сторону...
   Между тем раненое животное как стояло, так и осело на истоптанный снег, упершись бивнями в землю и с последним вздохом закрывая маленькие по сравнению с такой тушей и невероятно умные глаза.
   - Ормона, куда вы?! - вскрикнул Ко-Этл, не ожидавший, что она спрыгнет со снегоката и побежит к умирающему мамонту. - Это опасно, вернитесь!
   Женщина вскочила на мохнатый хобот, сдернула перчатки и, ухватившись за бивень, прижала голую ладонь к бесконечно широкому лбу жертвы.
   - Пусть кровь твоя послужит оберегом, - зашептала она, - пусть дух твой вновь вернется на землю, позабыв боль и обиду. Иди с миром, и да будут благосклонны к тебе все мировые течения!
   Глаза уже почти мертвого мамонта приоткрылись, встречаясь взглядом с той, что была среди убийц. Но не было в этих глазах страха и боли - только покой. В смерти все равны.
   Тут подоспел Ко-Этл.
   - Госпожа Ормона, это неразумно! Вы же видите: она была еще жива!
   И, подхваченный радостными сородичами, бросившимися подкидывать его на руках, потерял ее в толпе.
   - Мне кажется, - отведя Ормону в сторону, пока северяне суетились у поверженного великана, маленькие, как клопы, вполголоса сказал Зейтори, - эти люди, даже если и победят в войне с нами, не успокоятся никогда и будут искать все новых и новых врагов, уповая на взгляды, веру, внешний вид... И будет это продолжаться до тех пор, пока не наткнутся они на такого противника, который устроит им повторение дня Великого Раскола...
   - Эти люди, Зейтори, уже никого ни в какой войне не победят, - спокойно, ровным голосом ответствовала та. - Тау-Рэя, а с нею и вся Тепманора перейдет к ори. Ее узнают по всему миру, и это будет земля славного полководца Тсимаратау...
   - Железного Тельца?
   - Железного Тельца.
   - Кто он?
   - Его еще нет, он грядет.
   И, памятуя об умении Ормоны иной раз видеть будущее, почтительно склонился перед нею орэ-мастер Зейтори.
  
* * *
  
   Покуда в Тепманоре праздновали удачное завершение охоты, гости-южане собирались в путь-дорогу. Под благовидным предлогом неуместности женского присутствия на мужском торжестве Ормона отказала Ко-Этлу в его просьбе приехать на главную площадь Тау-Рэи.
   Мысли ее витали уже очень далеко отсюда. И все же попрощаться с гостеприимными хозяевами было долгом. Решили, что Зейтори и Солондан дождутся ее в гостинице, а она от их лица выразит почтение руководителям северной эмиграции и вернется.
   Но все оказалось не так просто, как планировалось.
   Водитель Ко-Этла доставил Ормону к дому хозяина, однако там ее никто не встретил. Ормона была несколько удивлена. Тут на пороге показался черный волк северянина, словно приглашая войти, что она и сделала.
   - Господин Ко-Этл? - возвысив тон, позвала женщина, оказавшись в прихожей. - Вы здесь?
   - Здесь, здесь! - откликнулся он откуда-то из глубины дома. - Простите, что не встретил, проходите!
   Различив в его голосе озабоченность, Ормона пожала плечами и, лишний раз не утруждая себя догадками, направилась в гостиную, где бывала уже не раз и где сейчас раздраженно спорили мужчина и женщина.
   Женщиной была его сестра, Фьел-Лоэра, однако Ормона едва ее узнала. Но дело было не в том, что та вновь перекрасила свои волосы - теперь почти в белый цвет - и не в том, что переоделась в откровенное платье с очень открытым корсажем. Фьел-Лоэра была изрядно во хмелю и отчаянно развязна, тем более для аринорки.
   - Простите, что вам довелось стать свидетельницей такой отвратительной сцены. Но... - он поочередно поцеловал обе руки Ормоны и с тоской оглянулся на сестру, которая, воспользовавшись его отсутствием, снова добралась до бокала с вином. - Словом, это наша семейная беда, и ничего тут не поделаешь...
   - С-мейная беда, - заплетающимся языком поправила его Фьел-Лоэра, - эт-то вы с-с-с-Эт-Алмизар-р-ром. Два бесчувственных ос-с-столопа - ха-ха-ха-хи-хи! - заразительно и звонко расхохотавшись, она пригнулась к коленкам и утерла лицо оборками юбок, оставляя на белой шелковой ткани разводы от краски для глаз и губ.
   - Время от времени она ссорится со своим мужем, приезжает ко мне и здесь... вот...
   - Да! Да! Вот! Во-о-от! Ха-ха-ха-хи-хи! - отсмеявшись и выпрямившись, женщина тут же, без перехода, стала раздраженной: - Ду-р-р-раки!
   Ко-Этл тяжко вздохнул.
   - Да ладно, все мы люди, - с интересом разглядывая не знакомую ей Фьел-Лоэру, снисходительно отозвалась Ормона, а про себя подумала, что достанься ей в супруги такой негодяй, как Эт-Алмизар, на месте этой несчастной женщины она или давно бы уже спилась или (что скорее) задушила бы его. Ночью. Подушкой. Предварительно напоив тройной смертельной дозой цикуты.
   - Я не смею красть ваше драгоценное время... - оправдываясь, забормотал Ко-Этл. - Понимаю, как вы торопитесь домой... Но, может быть, как женщина - женщине вы скажете ей пару слов... в наставление на путь истинный?..
   - Кто? Я? На путь истинный? Да легко. Но вы всё же нас оставьте, господин Ко-Этл, не мужского ума тут дело.
   - Разумеется! - с облегчением воскликнул северянин, выпустил из пальцев свою задерганную бородку и немного поспешнее, чем приличествовало, метнулся вон из комнаты.
   - Что празднуем? - бодро спросила Ормона, подходя к буфету. - За что напиваемся?
   Изучив все бутылки, она плеснула себе того же, что и Фьел-Лоэра. Хм, а детка толк в вине разумеет не хуже, чем это делают южане, любители виноделия с многотысячелетним стажем. Впрочем, какая она детка... Или ровесница, или даже старше - возраст Помнящих ори и аринорок на взгляд определить невозможно, если они не при смерти, не в тяжком недуге и не в глубокой старости.
   - А как у вас там... в этих ваших... п-р-р-р.... - неловкой рукой северянка помахала над головой, а потом стала дергать бантики и цветочки в своей порядком встрепанной за время возлияний прическе, - ну в ваших этих... пампасах!
   - В наших пампасах много злых москитов, - ответила Ормона, усаживаясь напротив.
   - Фи! Нашла, чем у-удивить! Знаешь, что дел-тся в наших гнилых кр-раях летом? А-а-а, не-е-ет, ты не знаешь! Если не вр-рут, однажды у нас тут гнус сожр-р-рал мамонта! Вот так! - Фьел-Лоэра сунула палец в вино и смачно его облизнула, а Ормона подавила невольную улыбку, чувствуя, что эта женщина вызывает у нее все больше симпатии - не то своим бунтом и непокорностью судьбе, не то еще чем-то, более глубинным, неявным. - Ненавижу эту землю, эту мер-рзлоту, этот снег...
   - Ну так за что пьем?
   - Ты была вчер-р-ра на их охоте? - вместо ответа спросила сестра Ко-Этла и после кивка гостьи рассмеялась, грозя ей пальцем: - А-а-а! Я все вижу, да и в гор-р-роде шепчутся, что мой м-ленький братик ос-слаб к тебе с-сер-рдц-м!
   Язык ее заплетался уже так, что некоторые слова раскатистого аринорского диалекта в ее исполнении стали попросту непонятны. Ормона слегка ее протрезвила, и Фьел-Лоэра сразу же вернулась в свой привычный тоскливый образ, какой была при их первой встрече. Замкнувшись в себе, она снова прилипла к бокалу.
   - И чем же у вас занимаются, сидя по домам?
   Северянка поморщилась, и лицо ее стало злым.
   - Ждут, когда наконец издохнут! - и, помолчав, добавила чуть мягче: - Собирают друг о друге сплетни, шьют, вяжут, вышивают и вообще мастерят всякую никому не нужную чепуху, чтобы убить время. Кормят и обстирывают наших... - Фьел-Лоэра устремила взгляд куда-то в потолок и почти закричала: - бесподобных пупов земли! Вытирают сопли и ж-ж-ж... задницы отпрыскам этих пупов. Ну а кроме функции прислуги, украшают себя и остальную мебель в доме. Хочешь так жить, м? Южанка? Хочешь? Брось своего хромого, выйди за моего братика!
   Ормона осталась невозмутима. В гостиную тихо вошел волк Ко-Этла и прилег у двери. Она на всякий случай осторожно потянулась к зверю - проверить, нет ли в нем кого-то еще, но тот оказался один в своем теле, обычный волк, без лишних "примесей". Впрочем, беседовать с пьяной сестрой северянина о чем-то запретном женщина и не собиралась.
   - Ты пробовала говорить с Эт-Алмизаром? Что думает он обо всем этом?
   - Эт-Алмизар! - передразнивая, болезненно покривилась Фьел-Лоэра. - А есть ли ему до того дело, до всех этих соплей и пеленок?
   - Я не о пеленках и не о мебели... К слову, а почему ты не родишь? Как я поняла, других способностей у тебя не имеется... Во всяком случае, ты обрела бы какую-то, не самую нелепую в этой жизни цель...
   Северянка в ярости ударила рукой по столу и в пьяном запале не почувствовала боли:
   - Чтобы появился третий, нужно обоюдное желание двоих! Как будто тебе неизвестен этот древний постулат! И даже если бы он был согласен, я не пошла бы на это только для того, чтобы, видите ли, скрасить свои серые будни. Тебе легко говорить, у тебя здесь все замечательно...
   Ормона провела ладонью над салфеткой, и та обратилась в иллюзорную бабочку. Позволив полюбоваться своими крылышками сверху, мотылек сложил их над стройным туловом, привстал на тонких лапках и завертел усиками.
   - "Куарт", - глухо заговорила Ормона, пристально глядя в зеленоватые глаза собеседницы, - приводят в этот мир не для того, чтобы потешить чье-то самолюбие, скрасить серые будни, увеличить численность населения и рабов для государства, а также не затем, чтобы обеспечить себе "опору в старости". Если твоя цель - одна из этих, лучше забудь. Учитель ведет за собой тринадцать не для увеселительного пикничка, а женщина приводит сюда "куарт" не для того, что я перечислила.
   Она ухватила двумя пальцами узорчатые крылья и подняла насекомое. Фьел-Лоэра молча переводила взгляд с нее на бабочку.
   - Приведенный "куарт" - это ясная и определенная цель двоих попутчиков, это одно из незыблемых условий твоего собственного Восхождения. В мир приходит мотылек, и сначала о нем мало кто знает, потому что почти все утратили способность видеть неявное. Постепенно там, внутри, он превращается в гусеницу, живя одновременно на двух планах. Когда рождается гусеница, мотылек прячется внутри нее и ничем себя не проявляет до поры до времени. Гусеница ест, спит и растет, постепенно обращаясь в куколку, а что лет в пятнадцать-шестнадцать выползет из этой куколки, это половина на половину: смотря что за "куарт" живет в ней, и смотря что сумели дать этой гусенице и куколке окружающие, в том числе - попутчики, ее родители. Это тоже ученик, но только твой, твой собственный, которым ты сможешь гордиться... или... или которого станешь стыдиться. Но важно привести в этот мир не лишь бы кого, а только нужный "куарт", а Учителю - найти все тринадцать своих учеников...
   - Я помню всё это, - холодно ответила Фьел-Лоэра. - До нынешнего воплощения я всегда жила на Оритане. Поэтому даже сейчас, среди этих вырожденцев, я забыла не все. Но, знаешь, хочу забыть! Хочу, потому что понимать, что ты утратила все, все свои возможности, свою волю, свою свободу - это невыносимо...
   Ормона жестом фокусника взмахнула рукой и отбросила салфетку на столешницу.
   - Ты жила тогда в Эйсетти?
   - Да.
   - И как тебя звали?
   - Эфимелора.
   - Ты... - будто пораженная молнией, Ормона онемела, уставившись на Фьел-Лоэру, и та кивнула:
   - Я всегда была матерью Саэти, попутчицы Коорэ, который был сыном и учеником вашего знаменитого красавчика-Ала. Можно подумать! Какие мы были высокородные и пафосные, а-ха-ха-ха-ха!
   Одним глотком допив снова налитое вино, северянка хихикнула:
   - А теперь... а теперь это всё - пы-х-х-х! Дым! Мой попутчик Паорэс живет или жил где-то там, у вас, а я... вот. Так что всё это - пустота и бессмысленность, ори Ормона. И наши с тобой народы скоро довершат начатое тем проклятым астероидом. Всё дым! Всё дым!
   Ормона откинулась на спинку стула и судорожно соображала. Эфимелора, Эфимелора, сестра по несчастью... Она была лучшей певицей Оритана! Ей поклонялся весь мир, а теперь она тихо, как созидатель Кронрэй, спивается в этом мерзостном уголке Земли, не видя выхода и опустив руки. Вся их трагедия в том, что они приходят сделать этот скотский мир лучше, а скотский мир плюет на них... Даже "куарт" ее изменился до неузнаваемости...
   Что же делать? Не похищать же ее! Но нельзя оставлять Помнящую здесь, окруженной сволочами, в городе, где... Или же пусть идет как идет? Недаром ведь Паском так часто призывает ее не сопротивляться естественному ходу событий, не пробивать стену лбом, а тихо и терпеливо прогибать эту стену под себя. Они вернутся сюда хозяевами, и Фьел-Лоэра будет с ними. Она еще успеет передать чашу мудрости своей дочери!
   Тем временем, повторно захмелев, северянка устала бороться с алкогольным отравлением - она прикорнула, опершись локтем на стол.
   Спустя четверть часа Ормона тихо вышла из спальни, куда отвела недавнюю собутыльницу, и свистнула к себе волка:
   - Веди к хозяину!
   Пес, будто понял приказ - повел ее по коридору. Неожиданно одна из дверей открылась, оттуда стремительно высунулся Ко-Этл, охватил гостью за плечи и затащил в кабинет.
   - Я не хочу, чтобы вы уезжали! - шептал он под портретом диктатора, а она опять через силу терпела его настырные поцелуи. - Я не могу представить, что вот вас нет рядом, и все опять вернулось в унылую колею, вчера как сегодня, завтра как вчера... Останьтесь, умоляю вас, еще на ночь! На одну эту ночь, Ормона!
   - Хорошо, хорошо! - она с трудом удержала его руки, застегнула все, что Ко-Этл успел расстегнуть, и указала на портрет: - Но, прошу вас, только не здесь!
   Безумец подхватил ее и на руках унес в свою спальню.
   - Вам интересно, что там с вашей сестрой?
   - Нет, - он увлеченно распутывал плетение на ее корсаже. - Спит же, наверное? Пусть об этом теперь беспокоится ее муж, мне надоело.
   - Экие вы молодцы! - хлопнув в ладоши, восхитилась Ормона, покуда Ко-Этл в немом обожании любовался ее грудью.
   Едва он собрался перейти к основному действию, Ормона снова ввела его в транс, сама поправила одежду, а его, напротив, почти совсем раздела и, выдумав самую сладкую, самую соблазнительную и безудержную грезу, подарила ее подсознанию Ко-Этла, а уж то взялось за дальнейшую интерпретацию самостоятельно.
   - Наслаждайся до утра, милый дружок!
   Затем она положила на столик в изголовье записку и вышла за дверь.
   "Жду Вас в Кула-Ори и считаю дни! Ваша Ормона".
  
* * *
  
   Ал приходил в свою лабораторию раньше всех, но сегодня, к его изумлению, там уже кто-то хозяйничал. Этот "кто-то" ни свет ни заря отпер все двери и прошел в зал биохимического синтеза. Ал научился различать помещения лаборатории просто по запахам.
   - Ну и кому не спится в такую рань? - поинтересовался он, входя в зал.
   Что-то разливая по пробиркам, у стола стоял тримагестр Солондан, а рядом с ним - Ормона. Наверное, это все еще было сон. Ал потер глаза в надежде, что эти двое испарятся и всё будет хорошо.
   - Да будет "куарт" твой един, - между делом, не отвлекаясь от созерцания, бросила ему женщина, а тримагестр - тот и подавно промычал что-то нечленораздельное. - Ты не стой, проходи, располагайся.
   Ал сглотнул. Нет, все же это не сон. Недаром с утра Натаути куда-то сгинул, чего не делал уже очень давно. Почуял и побежал встречать.
   - Когда это вы прибыли?
   - Да вот только что.
   Только сейчас Ал заметил, что на них обоих не по сезону плотная одежда и теплая обувь, от одного вида которой его бросило в жар.
   Ормона поманила его к столу.
   - Дано: три пробирки, в каждой - раствор, содержащий человеческую кровь. Люди разные, двое между собой родственники. Задание: найди мне родственников, звездочет!
   И она картинно повела рукой, указывая на склянки, лампы, синтезатор и микроскопы, а затем отступила, давая ему место возле Солондана.
   Тримагестр зарядил в микроскопы стеклышки с материалом, и увеличительные приборы, включившись, начали передавать сведения на кристаллы машины. Ал всмотрелся в проекции молекулярных цепочек.
   - Здесь и здесь идентичные митохондрии и мужская хромосома. А для чего это нужно, тримагестр?
   - Значит, кого ты определяешь?
   - Первый и третий образцы. Первый - женщина, третий - мужчина. Между собой состоят в близком родстве - отец и дочь, мать и сын или сестра и брат... Я думаю...
   - Отлично, думай! - перебила Ормона. - Продолжайте работу. Нет-нет-нет, уволь выслушивать подробности - я отправляюсь спать после той болтанки, которую учинил нам господин Зейтори!
   Она ушла, и Ал с Солонданом вернулись к микроскопам.
  
* * *
  
   - Давай-ка поднимайся! Все вы горазды валяться! - потребовал Тессетен, постукивая Фирэ по коленке развернутым плашмя мечом.
   - Ох, дайте мне перевести дух! - простонал ученик, развалившись в примятой траве.
   Начав уроки, они в первый же день поняли, что аллийский меч им здесь не помощник. Клинок одинаково отказывался выступать как против одного, так и против другого своего хозяина. Он вылетал из рук, выкручивался, становился неподъемно тяжелым - словом, проявлял все признаки категорического нежелания участвовать в бою, пусть даже тренировочном и несерьезном.
   Мужчины посмеялись и раздобыли обычные современные мечи, почти бутафорию - для их уровня занятий качество оружия пока значило немного.
   Сегодня же Сетену отчего-то вспомнились те несколько приемов, которые воскресил в памяти его тела незнакомец, прозванный Танрэй Немым. И Тессетен теперь настоятельно пытался объяснить и передать их ученику. Самое удивительное, что эти боевые хитрости были как будто придуманы для его нынешнего состояния. Владея ими, ты мог не беспокоиться о своей покалеченной ноге и неповоротливости, победить можно было просто стоя или даже сидя. Почти не сдвигаясь со своего места, Сетен довел ученика до полного изнеможения, и понадобилось ему на это чуть больше двадцати минут. Едва из-за восточного горизонта пробился первый луч солнца, Фирэ, обезоруженный, лежал в траве, не чуя ни рук, ни ног.
   - Это все оттого, что ты введешься на подначки и слишком много вертишься, - объяснил Сетен, усаживаясь поодаль и втыкая клинок в землю. - Нельзя допускать, чтобы тебя вымотали. Ну нет, конечно, если ты будешь мельтешить, как бешеный мангуст, то и попасть по тебе будет трудно, разве что случайно. Зато когда ты иссякнешь, врагу останется всего и хлопот, что насадить тебя на твой же собственный меч.
   Фирэ засмеялся. Ему нравилось учиться у Сетена. С ним он постигал это ремесло весело, быстро и непринужденно, с таким рвением, что удивлял даже Учителя. После каждой утренней разминки все мышцы тела напоминали сжатую пружину, и в течение дня, ассистируя Паскому в лечебнице, молодой кулаптр мысленно заучивал все новые и новые комбинации. На днях сам Паском пожаловал на их тренировку и дал несколько дельных советов.
   Тут сидящий Тессетен прищурился из-под ладони, вглядываясь вдаль:
   - Чего это Ната принесло?
   Фирэ привстал.
   В раскрытые настежь ворота скромно заглядывал волк Ала и забавно, как это получалось только у него, улыбался во всю пасть.
   - Ну все, поднимайся! Нам сегодня еще работать...
   - ...и, если вы не забыли - встречать тепманорийскую экспедицию! - подпел Фирэ, поднимаясь на ноги.
   - Размягчением мозга пока не страдаю, и хорош уже заговаривать мне зубы!
   И, не добавив больше ни слова, Тессетен пошел в наступление. Фирэ и сам не заметил, как успел затупленный клинок Учителя ткнуться в его страховочную броню, отозвавшись тупой болью в животе.
   - Зеваешь. Смотри: обманный выпад - уход - разворот, а потом я просто бью клинком из-под мышки, назад, не разворачиваясь повторно для удара. Если сделать это быстро, а не так, как я, меч войдет тебе между лопаток. Ты даже не успеешь обернуться.
   Тут Фирэ ощутил взгляд. Ошибки не было: в воротах, рядом с Натом, в расстегнутой пелерине и длинном парчовом платье стояла Ормона, и с тем любопытством, с каким девчонки подглядывают за играми парней, наблюдала за ними.
   - Ну наконец-то! - прошептал рядом Учитель, переводя дух.
   Она лишь подбоченилась и указала рукою на дом, фасад которого наискось пересекала трещина от недавнего землетрясения:
   - И этот человек попрекал меня несчастным отстреленным замком на воротах!
   С этими словами Ормона почти бегом кинулась к ним, они - к ней, а рядом запрыгал старина-Нат. Она ухватила Сетена и Фирэ за шею, сгребла к себе, прижалась щеками к их щекам:
   - Да будет "куарт" наш един! Это то, что я мечтала здесь увидеть по возвращении!
   - Развалины дома? - уточнил Учитель.
   - Из развалин мне достаточно и тебя, - ответила та, роняя пелерину в траву.
   - Зейтори ведь передавал, что вы прилетите только после обеда!
   - А что, нам тут не рады, да?
   Они скорчили друг другу рожи, и Фирэ, хрюкнув, отвернулся в сторону.
   - Мы как стихийное бедствие: приходим, не спросясь, - Ормона улыбнулась, лучась таким же довольством, как Нат. - Наш орэ-мастер так сильно спешил домой, что подчинил себе пространство и время.
   Юноша не стерпел и спросил:
   - Так чем же там все закончилось?
   - О-о-о! Тепманора очень скоро перейдет к нам, надо только следовать правилам игры и не делать глупостей. И тогда мы сможем забраться в ту пещеру с хорошей... - она усмехнулась и поправила себя, произнеся фразу на манер северян, отчего Фирэ даже вздрогнул: - с хор-р-р-ошей ар-р-ринор-р-рской техникой и откопать "куламоэно"! Мы сможем сделать то, чего от нас хочет Паском, понимаете? Мы сможем добиться этого уже в нынешней жизни, и значит - всё не зря!
   - Да услышь тебя небо, - тихо и очень серьезно сказал Тессетен.
   - Оно меня слышит! - с уверенностью заявила Ормона, поглядывая то на мужа, то на ученика. - И та кровавая жертва, огромная жертва, которую они принесли в моем присутствии, будет богатой платой за нашу победу!
   А в следующую минуту она уже стояла у коновязи, гладила морды и трепала гривы обрадованных гайн, которых уже не смущало даже присутствие Ната, полным умиления голосом приговаривая:
   - Крошки мои! Как же я по вам скучала!
  
* * *
  
   Дрэян молча выслушал отчет главного офицера отряда, что был откомандирован в Тепманору с атме Ормоной, орэ-мастером Зейтори и тримагестром Солонданом. Отдохнувшие с дороги, к вечеру гвардейцы были выстроены перед Дрэяном, а их командир отрапортовал о поездке. Слушая его, Дрэян вкрадчиво прохаживался взад-вперед и нет-нет да вглядывался в лица парней.
   - Принято, - наконец сказал он, - можете разойтись.
   Ему еще предстояла встреча с братом и его Учителем.
   По вернувшимся из Тепманоры было заметно, что целый месяц эти ребята предавались одним только развлечениям. По их ленивым движениям было видно, что атме Ормона не слишком их там дрессировала. По откормленным рожам. Посиди месяцок на пище северян - еще не так разжиреешь! То-то Саткрон обрадуется, увидев своих, мягко говоря, упитанных головорезов! Дрэян даже ухмыльнулся, представив себе физиономию бывшего приятеля. И это Саткрон еще не знает о затее брата и атме Тессетена...
   На днях вызвал его к себе атме экономист. Не домой, где работал с тех пор, как поломал ногу, а в центр, в их с Ормоной кабинет со всеми этими диаграммами на стенах, непонятными схемами, свитками, сверху донизу испещренными цифровой ахинеей. Среди такого обилия математическо-экономической символики Дрэяну всегда становилось не по себе, а тут ко всему прочему - встреча с человеком, которого он уже давно избегал по известным не только им двоим причинам.
   Но взор экономиста был приветливо-насмешлив, да и в кабинете он оказался не один: напротив него, по другую сторону стола сидел Фирэ, который за те годы, что они не виделись с братом, стал удивительно чужим и пугающим. Когда Дрэян смотрел на него, ему становилось жутко, будто он спит и видит во сне, как на его глазах близкому человеку отрезают голову, или что у Фирэ вскрыта и разодрана грудная клетка, и он сидит спокойненько без сердца и легких, весь в крови, живой и улыбающийся. И от такого зрелища, пусть это был бы даже и сон, Дрэяну хотелось сломя голову бежать хоть на край света. Он не знал, что таков эффект Падшего-новичка, да и не мог знать, просто потому, что и сам много столетий назад безвозвратно прошел через это суровое испытание, не выдержал его и забыл все, что только возможно забыть, в том числе настоящее свое имя - Артаарэ - и настоящего своего Учителя - Ала. Знай он это, ему было бы понятнее, почему судьба объединила их родством с другим учеником Ала, доселе по мелочам благосклонная, пусть и несправедливая в целом.
   Войдя к экономисту, гвардеец слегка поклонился, но на брата старался не глядеть, уж очень страшные чувства рождались у него при виде Фирэ.
   - Да будет "куарт" наш един, - сказал Тессетен. - Приношу извинения, что отвлек вас от работы. Дело в том, что мне хотелось бы увидеть всех ваших гвардейцев, за исключением тех, кто подчинен господину Саткрону. Причем увидеть их мне бы хотелось так: устройте им, скажем, какие-нибудь проверочные учения, не предупреждая о том, что за ними наблюдаем мы с вашим братом. Это возможно будет сделать в самое ближайшее время, господин Дрэян?
   Тот был озадачен. Пусть Тессетен и Ал - лидеры Кула-Ори, но они оба гражданские и никогда прежде не интересовались делами военных. А вот брат... Не иначе как это решение Сетена инициировано Фирэ - единственным из всех здешних офицером, по-настоящему столкнувшимся с войной и знающим стократ больше любого кула-орийского офицера. В том числе и Дрэяна. Он практик, а это дорогого стоит. То-то в лице его непоколебимая уверенность и спокойствие. Таким спокойным и уверенным выглядит аллийский меч в своих ножнах...
   - К какому сроку надо подготовить людей? - без лишних уточнений спросил Дрэян.
   Тессетен и Фирэ переглянулись, и северянин озвучил:
   - К завтрашней ночи получится?
   Ночной смотр? Это что-то новенькое. Но Сетен, насколько Дрэяну известно, не относился к категории людей, занимающихся вздором. Значит, брат затеял что-то в самом деле стоящее.
   - Будет сделано, - сказал офицер и вышел, уже прикидывая, каким образом можно будет продемонстрировать умения сразу всех гвардейцев, чтобы они ничего не знали о наблюдателях и чтобы о смотре не узнал Саткрон: Дрэяну почему-то показалось, что будет лучше, если тот останется в неведении.
   Ближе к вечеру следующего дня все нужные гвардейцы уже знали о предстоящих учениях и гадали в казармах промеж собой, какое еще чудачество начальства привело Дрэяна к идее о том, чтобы устроить все это ночью.
   Каково же было удивление старшего брата Фирэ, когда незадолго до учений он узнал: против его гвардейцев будут играть ребята еще двух старших офицеров Кула-Ори. Стало понятно, что Тессетен задействовал в своих интересах всех корпусников нового города.
   Учения решено было провести в джунглях.
   За полчаса до отправки Дрэян построил своих парней и еще раз повторил предварительную схему их тактики, подытожив:
   - И самое главное здесь - напор и слаженность действий. Как бы ни пытались вас разобщить и сбить с толку, помните: вы - единый организм, и, чтобы победить, вы не должны нести никакой отсебятины. Всем все ясно?
   Гвардейцы пролаяли в ответ соответствующий случаю девиз и погрузились в машины.
   Саткрона же и его подчиненных Дрэян услал дежурить в комплексе Теснауто, который теперь готовили к возможному приезду северян из Тепманоры.
   От Селенио остался тонкий умирающий серпик, да и муссон нагнал туч, поэтому в готовящихся к ливню джунглях было темно и очень тихо. Дрэян не знал, каким образом атме Тессетен собирается отслеживать ход событий, да его это и не беспокоило. Не его ума дело.
   Ровно в назначенный час командир со своим отрядом включился в учебную операцию. Самое странное, что никогда не страдавший слабым здоровьем и не жаловавшийся на желудок Дрэян вдруг ощутил тошноту. Может быть, это было следствием волнения, но ведь он точно знал, что волноваться не о чем. Он продышался и решил не замечать неприятные симптомы.
   Для начала им всем было нужно, не выдав раньше времени себя, определить, где находятся солдаты двух вражеских сторон.
   Единственный их офицер-кулаптр вошел в состояние "алеертэо" и умозрительно обшарил окрестности, а Дрэян и еще двое гвардейцев худо-бедно, но поддерживали маскировку.
   - Ничего, - доложил кулаптр, выключаясь из поиска.
   Стало понятно, что оба врага применили ту же тактику и точно так же ушли под псевдо-щит.
   Дрэян задумался. Был у него резервный план, но были и большие минусы этого плана...
   Он отозвал молодого кулаптра в сторону и, максимально понизив голос, сказал:
   - У вас, у целителей, господин Тиамарто, как я знаю, есть особая система...
   Тот в непонимании склонил голову к плечу. Дрэяну не хотелось произносить это вслух, да и что-то изнутри будто подзуживало его: замолчи, прекрати! Он поморщился, оглянулся на сидящих в маскировке ближних солдат и все-таки заговорил:
   - Система "Мертвец".
   Тиамарто даже отпрянул:
   - Атме Дрэян, это последнее, на что можно идти. Это на крайний случай, понимаете? Запасной и очень страшный вариант!
   - Да знаю я! - с досадой махнул рукой тот. - Знаю! Но сегодня вы должны проявить себя наилучшим образом.
   - Но это ведь учения? - засомневался целитель, беспомощно озираясь по сторонам, будто ища пути к отступлению.
   - Не совсем, Тиамарто.
   Оба они смолкли.
   Дрэян знал об этой системе лишь в общих чертах, однако этого хватало, чтобы понять: для развлечения такое не применяют. Военные кулаптры знают способ - они вырабатывают его в процессе долгих тренировок тела и духа - чтобы перевести себя в иной режим пребывания на физическом плане. Мертвый - это другой уровень присутствия, нежить ведает всё, для нее практически не существует преград. Кулаптр поэтапно останавливает в себе жизненные процессы, временно умерщвляя плоть. Начинается настоящее разложение, и впоследствии человек платит за это сверхсостояние собственной жизнью, здоровьем и молодостью. Минута тлена - как минимум, год жизни. Но за эту минуту он успеет сделать многое. Мертвеца нельзя убить, мертвец движется с необычайной скоростью, он проходит там, где живой пройти не сможет (поговаривали, что даже сквозь материальные предметы), он видит то, что живой не увидит ни через приборы, ни в специальном состоянии. Мертвец - это мертвец, и этим все сказано.
   - Полминуты, Тиамарто! - шепнул, уговаривая, Дрэян. - Полминуты нам хватит, чтобы обнаружить их, а они вас даже не заметят!
   Кулаптр в ужасе затряс головой и попятился:
   - Вы даже не понимаете, о чем говорите!
   Дрэяну надоело, он стал резок и холоден:
   - Это приказ!
   Тот уселся в траву, отдышался от ужаса, потом лег навзничь, однако руки его дрожали.
   - Я никогда еще не применял это на практике, - проговорил он.
   Дрэян ничего не ответил. Его не беспокоило, что случится с целителем, ему было любопытно увидеть то, что не было доступно почти никому. Почему-то он не верил в серьезность всех этих предостережений. Да и что такое год жизни? Кто там отсчитывал, сколько убудет и в каком случае? Вряд ли у кулаптров было слишком много возможностей и желающих проверять это на собственной шкуре. Вот и одергивают выдуманными страшилками, чтобы молодежь не совалась, куда не нужно.
   Вдруг по телу лежащего человека прокатилась судорога. Он глухо застонал, и стон этот напоминал теперь не то рев, не то звериное урчание. Сжимаясь в мучительной агонии, мышцы выворачивали туловище и конечности Тиамарто, и тело его принимало самые немыслимые и жуткие позы. Он корчился на траве, а потом вдруг вытянулся и замер.
   - О, природа! - прошептал Дрэян, с отвращением и страхом следя за всеми метаморфозами живого человека, на глазах становящегося грудой мяса, обреченного на гниение, но не упокоенного.
   - Та! Та! Та! Та-а-а! - вдруг странно, отрывисто, щелкая челюстями, произнес новоиспеченный мертвец.
   Сложившись пополам, Тиамарто ровно сел и раскрыл глаза, и замогильным ледяным равнодушием обожгли они Дрэяна. Затем труп сорвался с места и вмиг исчез в джунглях. Так не умел бегать ни один зверь, и медленнее него летали птицы.
   - Что это? Что это было? - в недоумении перешептывались гвардейцы в своих укрытиях, но никто не посмел обратиться к Дрэяну, который стоял и в ожидании похлопывал себя по локтю свитком с картой местности.
   Истекла минута, пошла вторая. Тиамарто все не было, и Дрэян начал волноваться. Держать купол маскировки становилось все труднее и труднее. Кто первый рассекретится, на того и нападут сразу с двух сторон с превосходящими силами.
   По ноздрям хлестнуло запахом смерти. Возле Дрэяна возник человек - не человек, чудовище - не чудовище. Молодой кулаптр убегал в джунгли почти таким, каким был в жизни. Через полторы минуты он вернулся и выглядел, как покойник, пролежавший не менее трех дней. Тошнота снова подкатила к горлу, и, едва подавив вскрик ужаса, Дрэян отпрянул.
   Тиамарто упал в траву на то же место, с которого встал, и замер. Гниение, происходившее прямо на глазах с противоестественной быстротой, стало замедляться, остановилось, и процесс пополз в обратную сторону. Исчезла "маска смерти" - четко выделившиеся лицевые кости черепа - заостренный и вздернутый нос, готовящийся еще немного, и провалиться в треугольную дыру, принял обычную форму, а запавшие глазницы будто бы наполнились жизнью. Вместе с "маской" растворились и жуткие буроватые пятна на щеках и шее, а мертвенная желтизна отступила под натиском тока крови, вновь хлынувшей по восстановившимся жилам.
   Бывший мертвец застонал. Теперь он садился с таким трудом, словно был дряхлым стариком, а не двадцатичетырехлетним парнем. В темных волосах даже в полутьме виднелись пучки седины, а лицо стало как у сорокалетнего - еще без глубоких морщин, но уже заметно поизношенное и обвислое у подбородка. Но страшнее всего были глаза - глаза человека, вернувшегося с того света и уже ничего не желающего на свете этом.
   - Карту дайте, - прохрипел он.
   Изо рта его все еще несло тленом, и он сплюнул от омерзения.
   Отвернувшись, Дрэян подал ему карту. Тиамарто безо всяких эмоций указал на ней местонахождение вражеских групп и закрыл глаза.
   - Что случилось, Тиамарто? Почему вы там были так долго?
   - Я застрял, - не двигаясь, прошептал несчастный. - Еле освободился... Я потом расскажу. Победите их, чтобы я не зря все это делал...
   Группа Дрэяна немедленно рассекретилась и напала на ближайшего противника. Услышав начало стычки, к ней присоединился и дальний враг.
   Дрэян дал знак половине своих отойти в укрытие, чтобы по большей части заработать победу чужими руками, а потом ударить по временному союзнику с тыла. Однако третья группа тоже оказалась ополовиненной: ее командир рассудил в точности так же и сэкономил энергию солдат, которым предстоял затем решающий бой.
   Оружие, которое использовалось на учениях, всегда было бутафорским, за ходом и правильностью действий следили старшие офицеры, и смертельных случаев не было еще никогда. За это и презирал традиции Саткрон, пристрастившийся к живой кровушке. Ему хотелось настоящих смертей.
   Вот и теперь Дрэян, наблюдая, как дерутся его ребята, с гордостью понимал, что их выучка будет посерьезнее вражеской и что происходи эта схватка всерьез, противник был бы посрамлен еще скорее. Рукопашка ли, бой холодным оружием или дистанционный поединок - всюду отличились его гвардейцы, а их была лишь половина, к тому же третья сила тоже норовила выбить их из игры под шумок. И вылетала при этом сама.
   Но где-то на втором плане сознания Дрэяна так и вертелись слова кулаптра, по его прихоти перенесшего физическую смерть: "Я застрял, я потом расскажу". Что-то там, в джунглях, с ним случилось, и виноваты в том были не их условные враги-сослуживцы, не головорезы Саткрона, сейчас пасущиеся в окрестностях павильона Теснауто, а что-то поистине опасное, за полторы минуты состарившее Тиамарто лет на пятнадцать.
   И вот, когда победа отряда Дрэяна была уже не за горами, из засады выскочили не учтенные им бойцы противников.
   - Как это понимать, господа?! - прошипел он в передатчик.
   - Военная хитрость, атме Дрэян! - рассмеялись те. - Альянс.
   - Вы не заявили этих людей - это во-первых. Не было указаний об альянсах - это во-вторых!
   - Условием сбора, как вы помните, была демонстрация всех возможностей. И мы не сделали ничего, чего не может случиться в реальной войне.
   - Кто от вас остался в карауле в городе? Вы что, сняли всех людей на учения?!
   - Да. Ведь именно таким было задание.
   - Это решительно против правил, господа! Это бесчестно!
   - Вы и в реальном конфликте будете кричать это врагу, атме Дрэян? - продолжали потешаться уставшие от рутины и обрадованные возможностью поразвлечься офицеры.
   И тут их глазам представилось кошмарное зрелище. На пригорок, у которого происходила стычка, выползло громадное существо неизвестного вида, похожее одновременно и на змею, и на зубастого речного ящера, и на летучую мышь с ее перепончатыми крыльями, и, что страшнее всего, оно чем-то неуловимо напоминало человека. Оно стояло на задних лапах, закованное в броню, и, выпуская ментальные заряды, с ревом распускало свои жуткие крылья. При одном виде чудовища кровь стыла в жилах и бежали вспять все, кто оказался поблизости, а оно еще и разило их волнами посылов, лишая здравого рассудка.
   - Что за проклятые силы? - взорвался воплями эфир. - Дрэян, мороз тебе в селезенку! Кого ты сюда приволок?!
   - Я?! - выкрикнул он, уже понимая, что все пошло не так, как предполагалось во время подготовки.
   - Убери зверушку, Дрэян! Где ты нашел этого крокодила, я не знаю, но убери его, пока не поздно! Сейчас эта тварь начнет убивать! Слышишь?! Смотри, что она там собирает!
   Чудовище и впрямь готовило волну смерти, и даже Дрэян уже видел черный смерч деструктивной энергии, вращавшийся над змеиной головой.
   И тут его озарило догадкой перейти в свой морок и посмотреть, что же это за мерзость. И как только на его месте выросла большая черная кошка с едва заметными пятнами по всей шкуре и глухим рыком, облик чудовища схлынул. На пригорке стоял его кулаптр, Тиамарто, вернувшийся с того света, глаза его были совершенно безумны. И откуда только брались силы на столько этапов дестабилизации?!
   Не чуя под собой ног, Дрэян кинулся к нему и ударил его наотмашь по лицу - снаружи наверняка увидели, как черная кошка бьет толстой когтистой лапой по морде чудища. Тиамарто пошатнулся, встряхнул поседевшими волосами, уронил морок. Но сформировавшуюся волну необходимо было погасить, а просто так энергию не развеешь.
   - Что делать?! - закричал он, из последних сил удерживая волну.
   Гвардейцы бежали врассыпную, но это не было препятствием для смертельного посыла - он нагнал бы адресата хоть за миллионы ликов.
   - Ищи любую тварь в округе! - проревел в ответ Дрэян, используя свои слабенькие возможности, чтобы помочь ему.
   И тут словно на выручку им что-то плеснуло в Кула-Шри. Река была невероятно далеко отсюда, но донельзя обострившийся слух кулаптра и офицера уловил звук, а внутреннее зрение различило очертания тела гигантского ящера. Волна сорвалась, и через несколько мгновений она вышибла жизнь из рептилии, отбросив ее далеко от берега.
   Тиамарто, как подкошенный, упал на землю.
   - Что со мной было? - простонал он. - Что я натворил?
   Внизу оставались только обезумевшие после дестабилизации гвардейцы - кто валялся в траве, кто сидел, раскачиваясь, кто метался, тычась в стволы деревьев. Остальные разбежались кто куда.
   Уже позже, во время расследования, стало ясно, что временное помешательство обуяло восемнадцать человек, а тяжелых было трое. Паском осмотрел всех и сказал, что повреждения мозга обратимы, хотя последствия будут наблюдаться еще в течение полугода. А вот с виновником-исполнителем все было сложнее. Он клялся, что совершил все это, ничего не сознавая. Он даже не помнил, как это происходило.
   - Я мало что помню после возвращения, - объяснил он на допросе. - Там, в джунглях, я не рассчитал скорость, и меня занесло очень далеко...
   - Вы говорите о действиях в сверхсостоянии по системе "Мертвец"?
   - Да. Там я вдруг ощутил, что меня тянет к себе что-то огромное, не позволяет вернуться. Это, знаете, как откатывающаяся большая волна, которая волочет за собой в море валуны. Я не мог вырваться, а паника, которую испытывал не я - нет, мое физическое тело и разум уже умерли - а только мой "куарт", мешала сосредоточиться и найти выход.
   Паском уточнил, как выглядело то, что захватило его в плен.
   - Я увидел что-то, явно созданное человеком. Оно походило на наш Храм в Эйсетти, только такой старый, что весь оброс лесом и разрушился до неузнаваемости. Оно, кажется, было очень древним сооружением. Я не могу даже представить, кто мог построить его... Но самое главное, что в нем что-то живет. Оно притаилось там и, почувствовав меня, начало притягивать, как притягивает магнит железный гвоздь.
   - Вы запомнили, где это находится?
   - О, да! - с готовностью ответил Тиамарто. - Оттуда уже можно различить горы Виэлоро. Это очень далеко к северу отсюда!
   Все понимали, что бедняга не лжет. Да его никто и не обвинял, как никто не вменил в вину и Дрэяну его безрассудный приказ.
   - У вас всегда был такой морок? - спросил один из командиров, все видевших своими глазами.
   - Мне рассказали, но нет, уверяю вас! Мой покровитель - волк, как у многих...
   Тиамарто продемонстрировал свой морок, показавшись перед настороженными офицерами в виде крупного черного волка, никоим образом не напоминавшего ту жуть, что хозяйничала на пригорке в джунглях.
   - Неужели я привел что-то оттуда в этот мир? - ужаснулся молодой кулаптр, оставшись один на один с Паскомом.
   - Это пройдет, - мягко сказал бывший духовный советник. - Это лишь временный побочный эффект. Но вот потраченные неизвестно на что годы вы себе уже не вернете.
   - Значит ли это, что я не должен был подчиняться приказу?
   - Ну как же не подчиняться! Бросьте. Все идет как идет. Вы не пришли сюда в первый или в последний раз. Это опыт для вашего "куарт", вот и все. Не застревайте в мыслях о смертной оболочке, такие мысли мешают развиваться личности, они - балласт. Меня же больше интересует то сооружение, о котором вы рассказали. Думаю, при первой же возможности его нужно будет отыскать и исследовать...
   - А у вас уже есть догадка, чем это может быть, господин Паском?
   - Да, догадка есть. Мне кажется, это древняя "скрепка".
   - Скрепка?
   - Не забивайте голову. Нам еще нужно будет проверить версию. Мы с вами на днях отправимся к тому месту. Поправляйтесь. Да не иссякнет солнце в сердце твоем, Тиамарто.
   Паском покинул изолятор.
   Тем временем Дрэян вновь встретился с Тессетеном и братом.
   - Ты, братик мой, безумец, - заметил Фирэ, когда они втроем прогуливались по мосту через Кула-Шри, нынче, после ночного ливня, бурную и полноводную. - Додуматься до такого! А вы ведь еще легко отделались. Помню, у нас под Рэйодэном один умник из соседней части устроил нам всем локальный катаклизм. Их с напарником зажали в тиски, второго кулаптра обезвредили. Оставшись без напарника, тот запаниковал, с перепугу вошел в состояние нежити и давай кромсать всех подряд. И своих, и чужих - мозги-то загнили, ему было уже все равно.
   - И что с ним стало потом? - содрогнувшись, спросил Дрэян, который теперь чувствовал себя рядом с младшим братом мальчишкой, свалявшим дурака.
   - Ничего не стало. У него не было "потом". Он так и не смог выйти из системы, потратил на нее всю энергию, сжег себя буквально за минуты и начал распадаться на ходу. В конце концов его смогли вычислить и прямой наводкой испарили то, что оставалось от тела. А дух так разошелся, что мы с Диусоэро едва утолкали его на Перекресток и переправили к Великому Древу... Аринорцы, понятное дело, зассали, они не то что никогда такого не видели - они даже не помнили о таком, во всяком случае орэ-мастера и артиллерия. И через десять дней они прорвали тыл и провели операцию возмездия, обстреляв ракетами нашу столицу...
   - Это тогда?.. - начал было Дрэян, но юноша прервал его:
   - Да. Тогда.
   Все это время Тессетен молчал и слушал их. Он шел без костыля, нес его, забросив на плечо. Хромал, но передвигался сам и был, кажется, весьма тем доволен.
   - Что ж вы скажете о результатах? - обратился к нему Дрэян. - Кого из отрядов тех двоих вы отберете?
   Тессетен пробурчал что-то насчет негодяйских приказов, за которые таких командиров, как он, надо отправлять на Оритан в погребальном ящике, но в итоге сменил гнев на милость:
   - Я присмотрел полсотни талантливых ребятишек. Часть из них - ваши. Я скажу вам имена, пришлете, когда понадобятся.
   - А я хотел бы работать с тем кулаптром, с Тиамарто, когда он выздоровеет, - вставил Фирэ. - То есть, когда из него выйдет мертвецова дурь.
   Дрэян безропотно согласился. Лишь бы его оставили в покое со своими непонятными затеями.
   - Между прочим, - добавил Сетен, - один из этих пятидесяти - вы, Дрэян.
   - Я?! - подумал, что ослышался, тот. - Почему я? Я ведь по сути провалил эти учения!
   - Вы хотя бы действуете не по шаблону, зима вас покарай. По-идиотски - да. Но это в общем-то поправимо.
   Фирэ рассмеялся, но словил угрюмый взгляд Учителя и состроил серьезное лицо.
   А Дрэян отправился в казармы, где недавно выслушал доклад вернувшихся из Тепманоры гвардейцев, еще толком не знавших о том, что произошло в Кула-Ори на учениях. Он гадал, имеет ли какое-то отношение к этому отбору атме Ормона, по которой он соскучился так, что звенело в ушах, и которая до сих пор не соизволила назначить ему встречу, а ведь со времени их прилета прошел уже почти целый день! В сердце закопошилась суетная, противненькая ревность. К Тессетену он не ревновал ее никогда: возлюбленная с первого же дня их близкой встречи дала понять, что лишь терпит своего безобразного мужа из жалости и чувства долга. А вот то, что в неофициальной форме порассказали ему гвардейцы, наводило на подозрения.
   Говорили, весь месяц от нее не отлипал белобрысый бородач Ко-Этл, и она была с ним любезна. Ничего особенного, конечно, такт и политическая вежливость, но... Но вот знал он Ормону, и все тут! Могла, ох могла она очаровать аринорца ради своих целей или же просто очаровавшись его приятной внешностью. Проклятые силы! Слабость у нее, что ли, к этим сивым отродьям?! А еще говорили, что Ко-Этл со своей свитой должен нагрянуть к концу следующего месяца с ответным визитом в Кула-Ори. Нет, это какое-то помешательство со стороны Дрэяна! Это все оттого, что у него давно уже, больше месяца, не было женщины. Всего-то и нужно, что сходить в гостиницу, где есть закусочная и где постоянно пробавляются гвардейцы, да задрать юбку ненасытной (по словам гвардейцев же) дочурке хозяина, с которой уже не по одному разу переспал каждый военный Кула-Ори. Кроме, естественно, Дрэяна, закопавшегося, по выражению Саткрона, в своих бумажках, "как свинья в картофельных очистках".
   По дороге в закусочную Дрэян встретил машину возвращавшегося домой Ала. Тот был по обыкновению задумчив, погружен в свою работу и не сразу понял, что с ним раскланиваются и кто это делает.
   - А! Господин Дрэян! Да будет "куарт" твой един!
   - Пусть о тебе думают только хорошее, атме Ал! Как поживаете вы и ваша супруга?
   - Отлично. Трясло бы только поменьше, чтобы не вскакивать по ночам...
   - Это да... Ну. Всего доброго, атме Ал.
   - Хорошего вечера, атме Дрэян.
   Вечер у Дрэяна был неплох. Правда, дочурка хозяина гостиницы оказалась так нехороша собой, что даже набравшись, он не смог убедить себя испытать к ней хоть какой-то интерес как к женщине, а потому в одиночестве побрел домой, напевая под нос песенку о том, что отныне будет в жизни все прекрасно.
  
* * *
  
   Пятый день они верхом продирались сквозь джунгли, недолго отдыхая от перехода к переходу.
   Они - это кулаптр Паском, кулаптр Тиамарто, наконец пришедший в себя после тех жутких "учений", Тессетен и Ормона. Пятая гайна шла запасной, навьюченная провиантом. Был с ними и еще один участник экспедиции, но этот появлялся и исчезал в непостоянной зависимости от каких-то неведомых внешних причин: например, от столбика барометра, от температуры где-нибудь на Сухом острове или от желания задней левой лапы. Всё, что угодно, могло повлиять на возвращения и исчезновения волка Ната, только об этих причинах никто не задумывался, равно как и о самом Нате.
   - Паском, - на одном из привалов, отрывая крепкими зубами куски нанизанного на прут жареного мяса, спросила Ормона, - а скажите откровенно: для чего вы так хотели, чтобы мы нашли "куламоэно" и способ к нему подобраться?
   Сетен подавил улыбку. Учитель еще полагает, будто они по-прежнему те же, что и пятнадцать лет назад, когда всё затевалось. Что их можно задобрить и отвлечь полуправдой, утешить басней о совместной деятельности, сближающей сердца, народы и профессии. Но за эти годы жена выработала такую хватку, что даже Паскому не вырваться из этих удушающе сладких объятий.
   Впрочем, кулаптр и не думал вырываться. Не таясь от Тиамарто, который за время путешествия проявил себя очень благородным и добрым человеком, Паском объяснил:
   - "Куламоэно", Ормона, понадобится нам в самое ближайшее время. Дрожь земли усиливается, а это признаки второго удара.
   - Что значит - второго удара? - удивилась она. - Нам что, снова ждать гостей с неба? Тогда почему молчит наш великий Ал? Его прибор не работает?
   Сетен исподтишка взглянул на старого кулаптра. Ему тоже было любопытно, насколько опростоволосился со своим гениальным изобретением, ради которого однажды в юности едва не свернул себе шею на Скале Отчаянных, братишка-астрофизик. Он почему-то даже хотел Алу неудачи, и его это странное желание теперь почти не смущало. Ал стал для него каким-то лишним, посторонним, мешающим. Наверное, это пришло в тот миг в павильоне Теснауто, когда Сетен уже готов был убить его в Поединке и не успел лишь оттого, что случилась катастрофа.
   - Не будет никаких гостей с неба. Второй удар устроим мы сами. Пятьсот лет назад - астероид, теперь - сами люди. Если бы не это, переворот полюсов и сдвиг коры прошел бы для нас почти безболезненно... Мы потеряли бы Оритан, но без таких жертв, без Раскола... Мы успели бы обжить другие территории, не утратив нашу культуру, наши знания, наши светлые умы... Теперь, во втором акте, на планете может не оказаться ни единого местечка, где будет шанс затаиться и переждать последствия второго катаклизма. Нам помог бы "куламоэно", сумей мы его откопать. В свое время им не успели воспользоваться наши предки - аллийцы. И потому их жалкие остатки переправлялись сюда через космическое пространство, многие получили слишком большие дозы облучения и погибли в ближайшие годы, кто-то выкарабкался... Даже будь у нас такие же корабли, как у них, нам некуда было бы лететь теперь. Назад пути нет: Ала мертва уже сотни тысяч лет. Вперед - тоже. Там две планеты, похожие на раскаленную сковороду. А вылететь за пределы системы Саэто мы не сможем...
   - "Куламоэно" - это какое-то средство передвижения? - не вытерпел кулаптр Тиамарто. - Так вы думаете, что оно захватило меня тогда?
   - Нет, нет, Тиамарто! В плен вас захватило нечто другое, и ради выяснения этого мы сейчас едем туда. "Куламоэно" находится совсем в другом месте, в горах Виэлоро, и мы даже знаем где... Только не можем добраться. И можно сказать, что это средство передвижения... Хотя, конечно, оно больше, чем средство передвижения...
   Ормона положила голову на плечо мужу и старательно захрапела. Паском понял намек:
   - Не надейся. Я действительно не знаю, как оно выглядит. Но мы должны это узнать, иначе рискуем не пережить новый Сдвиг. А это значит, ваши "куарт" утратят еще больше с новой смертью и очередным перевоплощением, и объединяться вам будет все сложнее и сложнее...
   - Спасибо за оптимизм, - покивала она. - Пойду спать. Надеюсь, мне приснится какой-нибудь приятный кошмар.
   Ночью вокруг их трех шатров с коновязью посередине бродила громадная полосатая кошка с длинными клыками, торчащими из пасти. Вероятно, она положила глаз на скакунов, и бедные гайны то и дело похрапывали, тихо булькали ржанием, фыркали и топали, не давая путешественникам уснуть. Наконец к лагерю прибежал Нат, улегся у входа в шатер Паскома - и вот наступила блаженная тишина!
   - Если завтра это повторится, - шепнула Ормона, пристраиваясь поудобнее возле дремлющего Тессетена, - в нашей спальне станет на одну полосатую шкуру больше.
   - Угум, - сквозь сон отозвался тот и одним движением, сграбастав ее к себе, разрушил все приготовления супруги к благополучному отдыху у него на плече.
   - Мужлан! - проворчала Ормона, не в состоянии выпутаться из-под тяжелой руки, и заснула, как получилось.
   А ему был сон, как будто бы на исходе ночи она все же отодвинула его руку, приоткрыла полог шатра, чтобы рассеянный свет проник внутрь, и долго смотрела ему в лицо.
   - Убей меня, моя любовь, - шепнула наконец жена, - сделай меня бессмертной... Убей меня...
   Он содрогнулся от этих слов, но сделал вид, что спит и не слышит. Его не смущало, что с закрытыми глазами он продолжает видеть все, что происходит вокруг.
   Ормона поднялась и вышла наружу. Сетен тут же вспомнил, что ночью тут кружила опаснейшая зверюга, схватил атмоэрто и последовал за нею, не заметив, что нога его здорова и хромоты нет в помине.
   Рассвет разливался над джунглями, пробудившиеся гайны пощипывали траву, метеля себя по бокам волосатыми хвостами, а тучи москитов роились над шатрами, отчего-то не смея приблизиться к людям и оттого изводясь от голода и злости.
   А невдалеке на маленькой полянке беззвучно танцевали двое - женщина и мужчина. Это был очень древний, очень сложный и очень красивый танец касаний. Он походил на философию, на целое учение. А они исполняли его среди этих диких зарослей, себе в удовольствие, сказочно красивые и гармоничные, словно Мироздание. Каждое их движение порождало невидимую, но ощутимую волну, что устремлялась к лагерю и обволакивала его плотным слоем защиты, о которую и разбивали свои алчные рыльца озверевшие комары.
   Сетен подошел ближе и выглянул из-за дерева. На поляне танцевала пара, и это была его ожившая скульптура - женщина, один в один похожая на Ормону, и незнакомец в старинном костюме. И вот они обернулись, мужчина повел носом, словно что-то учуял, а потом, улыбнувшись, показал своей партнерше возвращаться.
   Тессетен проснулся оттого, что на груди у него завозилась Ормона, которую, ухватив за рукав сорочки, настойчиво теребил Нат.
   - Всё-то тебе неймется, пес! - простонала она, садясь и растирая затекшую шею.
   Волк не ошибся: всего через несколько часов путешествия их глазам предстал большой холм, в рукотворность которого было трудно поверить, но который по всем признакам был рукотворен и в незапамятные времена имел форму пятигранной пирамиды.
  
  
Глава двадцатая, софистически рекомендующая выстилать дорогу в ад благими намерениями, а дорогу в рай, соответственно - недостойными
  
   Еще вчера вон те звезды чуть по-другому висели над засыпающей землей, а теперь прыгнули в зенит и покалывают ледяными иголочками оттуда.
   Прошло много времени с тех пор, как черная волчица сбежала из Эйсетти в Самьенские Отроги. Ей было непонятно, почему с каждым днем на ее родине становится все холоднее и почему меняется, будто переворачиваясь, небо.
   Иногда она уходила к замерзшему озеру Комтаналэ и пыталась выкопать там свои старые припасы, чтобы унять постоянный голод. Озеро теперь в течение всего года стояло подо льдом, и зверь чуял: это происходит из-за того, что тепло ушло куда-то из-под земли вместе с многими родниками и подземными реками. Волчица с остервенением царапала твердокаменную землю, однако впустую стесывала когти.
   Город пугал ее с того самого дня, когда небеса выпустили множество птиц, сеющих смерть, и те уничтожили дома двуногих жителей. Волчица боялась подходить к постройкам: ей всё казалось, что откуда ни возьмись вылетит крылатая смерть и снова начнет плеваться огнем.
   Она лишь иногда взбиралась на перевал у Скалы Отчаянных, смотрела издалека на опустевшие улицы, тонущие в снегу заброшенные здания и вереницы людей, которые зачем-то подолгу стояли на холоде. Однажды оттуда ветром донесло головокружительный запах пищи - не мяса, от такой роскоши она почти отвыкла - а тех кусочков из запеченной муки. Она съела бы что угодно, лишь бы подавить боль в сжимающемся пустом нутре. Люди побаивались ее сородичей, считая, что те с голодухи способны нападать на бывших хозяев, но волчице не пришло бы и в голову сделать такое: она с молоком матери впитала, что человек - это неприкосновенный вожак ее стаи. Любой. И волчица скорее напала бы на другого волка, чем на людей.
   Когда длинная очередь расползлась, а громадное чудовище на колесах, вокруг которого все они топтались, уехало в заснеженную полярную ночь, зверь осмелился подойти ближе и обнюхать землю. Несколько крошек снеди валялись в снегу, просыпанные кем-то из чудовища на колесах, и волчица, не разбирая, стала жадно глотать ледяные комки с кусочками печеной муки. С тех пор она всегда караулила такие очереди и прибегала, когда все расходились. Иногда ей приходило драться за еду с другими волками, пронюхавшими, в чем тут дело.
   Так было и сегодня. Она стояла на своем холме, дрожа от холода и щурясь от ветра. Сегодня чудовище на колесах должно было приехать на площадь у Храма, но его все не было и не было. Храм высился в мутной дали бесформенной горой, и трещины расщепили его верхушку так, что другая часть города просвечивала сквозь них.
   И вот снова, как бывало и прежде, волчица ощутила странную щекотку в глазах. Мир заполнился незнакомыми оттенками цветов, прежде угрюмо-серый, но зато ярко пахнувший. А теперь нюх так же быстро пошел на убыль, как прояснялось в глазах. Голова повернулась вопреки ее воле - вправо, влево. Животное покрутилось на месте, изучая окрестности. Дрожь прошла, но брюхо по-прежнему сводило от голода, а толпа на площади так и не появлялась. И тут разум велел: "Вперед!"
   Псица со всех ног кинулась туда, к Храму, рывками выдергивая тощее тело из сугробов. Обогнув пирамиду, она выскочила на одну из трасс, но, чтобы не попасться на глаза редким проходим, спрыгнула на заснеженный лед канала. На той стороне, словно охраняя Ведомство, высилось огромное изваяние человека. Волчица неслась ему навстречу, не чуя ног.
   Каменный мужчина продолжал смотреть на свою попутчицу, оставшуюся навеки у Храма, а зверь вскочил на низкий постамент и, прячась за свисающим до его пят плащом, стал пристально вглядываться в окна Ведомства и в спирали подъездных дорог. Ей нужно было разыскать одного-единственного человека, и тот должен быть здесь, в этом здании.
   Прошло немало времени, прежде чем он в окружении нескольких крепко сложенных спутников погрузился в красный шарик, созданный доставлять пассажиров к ведомственной парковке. Волчица вздохнула. Нет, его не достать, все тщетно. Никаким доступным ей способом убить его не получится. Его охраняют на двух планах сразу, и ей, тем более воплощенной в теле зверя (что уже риск), с ними не потягаться. Этот мужчина, вожак людской стаи, отобрал себе лучшую свиту, потому что его смерти желает далеко не она одна...
   Секунда отчаяния - и вот волчица стоит у ног статуи и недоуменно вспоминает, когда успела прибежать сюда и почему не приехало чудовище на колесах с кормежкой для толпы.
   А мир все так же сер, и город пахнет смертью...
  
* * *
  
   Давненько Ал не был таким вдохновленным и счастливым! Он едва не плясал от радости перед Танрэй, сжимая что-то в кулаке. Подхватив жену за плечи, молодой ученый стал кружиться по гостиной под ее заливистый смех, но тут их точно ледяной водой окатил вопль госпожи Юони:
   - Вы не соображаете, что делаете, Ал?!
   Он со стоном поднял глаза и увидел стоящую у перил на втором этаже тещу. Танрэй тяжело вздохнула:
   - Мама, перестаньте!
   - Замолчи! Господин Ал, я понимаю, что ученые - люди слегка рассеянные, - ядовито продолжала Юони. - Но, быть может, вы слегка опуститесь с небес на землю и обратите внимание, что ваша жена в священном состоянии и ее нельзя так трясти? А то, может быть, для вас будет шокирующим открытием рождение сына?
   Танрэй знала, что муж ни за что не станет вступать в перепалку: это было ниже его достоинства. Он просто сейчас развернется - вот! уже развернулся! - и уйдет из дома... уже ушел.
   - Мама, но почему вы всегда все портите? - в отчаянии крикнула молодая женщина и, выскочив вслед за Алом, хлопнула дверью.
   Бегать ей было тяжеловато, но чтобы догнать длинноного попутчика, нужно было бежать, поскольку он не остановится ни за что, сколько ни зови.
   - Ал! - она схватила его за руку и долго пыталась отдышаться, удерживая его и прижимая ладонь к груди. - Они уже скоро переедут. Потерпи еще немножко! Лучше расскажи, чему ты был так рад?
   Он отвернулся. Даже в глубоком унынии он был необычайно хорош собой... и недосягаем - эта недосягаемость и заставляла ее суетиться, пугая перспективой лишиться его интереса, особенно сейчас. Танрэй знала: та ночь была какой-то роковой ошибкой, что бы ни говорил ей в утешение Тессетен. Не Тессетену жить в их семье, где после того Теснауто и ее объявления о беременности что-то треснуло в отношениях и уже не срослось. Ал промолчал тогда, разве только не поморщился. Но терпел. А она сдуру прыгала вокруг, радуясь, что промолчал, что терпит. Как будто ей больше всех нужно! С ума сойти, как все запуталось! Понимает, что делает глупость за глупостью, позволяя ему вообразить себя непревзойденным, и ничего не может с собой поделать. Ал же все сильнее подчеркивает свою независимость и не проявляет особенного интереса ни к ней, ни к ее чудовищно раздутому животу. Она и в лучшие-то времена проигрывала перед высокими стройными красавицами-южанками, а теперь... Вот уж здорово пошутил однажды Сетен, сказав, будто священное состояние добавило плавности ее движениям! Иначе как попыткой подбодрить такую чушь не назовешь - тем более, он все время видит рядом такую красавицу, как его Ормона! А кем стала Танрэй? Кто она теперь? Низкорослая туша на измученных отечных ножках, перекатывающаяся, словно жирная утка... Ей было противно смотреть на себя, безобразную, в зеркало и тяжело существовать, едва дыша и постоянно страдая - то от неуклюжести, то от боли в спине и гула в ногах, то от дурацкой забывчивости, чехарды в мыслях, плаксивости. Вот уж молодцы эти их ученые мужи из лаборатории! Могли бы вместо того, чтобы заниматься всякой чепухой, изобрести какое-нибудь деторождающее устройство и избавить женщин от этих кошмаров... Гении! Но оно и понятно: не им же мучиться. Они и представить себе такого не могут, а чтобы появилась цель изменить существующий порядок вещей, нужно претерпеть страдания на собственной шкуре... Думают, все эти издевательства над психикой проходят просто так!
   - Да неважно, - как и ожидалось, отозвался Ал, что-то пряча в карман штанов. - Пожалуй, загляну-ка я в лабораторию. Кажется, забыл отключить проек...
   - Ал, перестань! Ничего ты не забыл! Я сама почти живу в школе, только бы не слышать эти бесконечные попреки, но ее не переделаешь, мы с нею говорили тысячу раз - и все по-старому. Она такой человек. Паском уже предрекает, что Коорэ я рожу прямо в классной комнате, - Танрэй грустно рассмеялась, не выпуская его. - Расскажи, что ты там спрятал?
   Он прошептал что-то себе под нос, пытаясь убедить самого себя не держать в памяти всякую ерунду, и вытащил из кармана маленький кристаллик.
   - Видишь?
   - Вижу. А что это?
   - Подержи в руке - полегчает.
   Он как будто угадал ее настроение. Это было неожиданно и приятно. Может, все не так плохо?
   Танрэй подставила ладонь, с минуту стояла, настороженно прислушиваясь, а потом невольно заулыбалась:
   - Праздник переодеваний на Прощание с Саэто... Не помню, в каком это было году, но мы с тобой тогда повеселились всласть... Ах! Вот еще вспомнилось, как мы с тобой были на озере Комтаналэ, и там... - она таинственно умолчала финал фразы, вместо этого засмеявшись: да уж, было здорово в те денечки! - Послушай, а ведь оказывается у нас тогда было так много счастья, Ал!
   Он указал глазами на кристалл. Улыбка сразу же сползла с ее лица:
   - Это что, проектор грез и дорогих воспоминаний?
   - Не-а. Думай!
   - Ну перестань! Ты же знаешь, что я ничего не смыслю в твоей специальности!
   - Хорошо, тогда подсказка. Было ли в твоей памяти хоть одно воспоминание без моего участия?
   Она задумалась, перебирая нахлынувшие сюжеты один за другим:
   - Пожалуй, нет... Ты всегда рядом... И что это означает?
   - Сама не догадываешься?
   - Ну нет же! - она от досады топнула ногой: любит он щекотать нервы.
   - Этот кристалл создан как носитель информации, извлеченной из молекулы моей крови.
   Танрэй потерла виски и устало присела на скамейку возле той самой пристройки, на которую во время землетрясения грохнулось дерево. Дыхания едва хватало.
   - Что же, информация из молекулы твоей крови действует, как дурман?
   Ал опустился перед нею на корточки и, взяв за руки, заглянул в глаза:
   - Тук-тук, как меня слышно, моя любимая женушка? Есть связь? Тук-тук!
   - Не издевайся. Я правда не понимаю...
   - Да ведь все просто! Люди - те же самые животные, во всяком случае, наша физическая оболочка на этом плане существования. Но обоняние у нас работает немного иначе, нежели у зверей. Мы чувствуем все те же запахи, что и... скажем, Нат... только не понимаем больше девяноста процентов их смысла. Зато подсознание наше понимает все и старательно подает сигналы. Прежде люди их не игнорировали, знали, что из чего проистекает, и вслушивались в себя. А теперь это как-то отошло, а жаль. Сейчас многие, особенно северяне, считают интуицию мистическим проявлением, а это всего лишь информация, зашифрованная мудрым подсознанием и почерпнутая им из множества окружающих запахов. Если, скажем, синтезировать букет ароматов, когда-то окружавших человека в миг счастья, и дать ему их ощутить, он вспомнит до мелочей то, что уже, возможно, давно не поднимал из напластований событий. Вспомнит звуки того момента, вспомнит краски, людей, что его окружали, их особенности... Всё придет, придет и то ощущение счастья - и это спровоцирует гамма запахов, не что иное... Мы с тобой выбрали друг друга не за красивые глаза, поверь... Ну нет, за них тоже! - он засмеялся и ласково провел ладонью по ее щеке, легко коснулся бровей и отвел от лица рыжие завитушки волос. - Но в первую очередь нас подтолкнуло друг к другу подсознание, расшифровавшее запахи и решившее, что мы созданы друг для друга.
   Она почувствовала какое-то неудобство. Это все, конечно, очень стройная гипотеза. Ее и в самом деле никогда не тянуло ни к кому больше, если не считать... Но там другое. Скорее всего, надуманное. Или спровоцированное тем мужчиной, существование которого зиждилось на былом расколе некогда единого "куарт". Он, в отличие от Ала, силен в тонком плане почти как целитель и вполне мог бессознательно - или сознательно - очаровать ее, заставив не замечать его кошмарную внешность и страстно желать ночами. Танрэй боялась признаться даже самой себе, но иногда нет-нет да сожалела, что этот шевелящийся в ней человечек, которого все величают Коорэ, - сын Ала, а не того, другого, с кем у нее не было ничего, кроме этих нелепых фантазий и вожделения. Дурные мысли, но они бывали, и стоило немалого труда их отогнать. Да и было ли это так плохо, как ей казалось? В конце концов, он тоже отчасти Ал - может быть, даже больше Ал, чем она - Танрэй...
   - Кристалл синтезирует запах?
   - Нет, он транслирует уже расшифрованную информацию - то, что у хорошо обоняющих животных происходит в специальном мозговом центре. А здесь - всё уже адаптировано под человека, все разжевано и объяснено. Поэтому ты вспоминаешь меня, ну а поскольку когда-то мы выбрали друг друга, повинуясь инстинкту, то вспоминаешь ты меня в наши счастливые минуты. Уж так работает наша психика. Расскажи, что ты испытала, вспомнив те эпизоды?
   Она хмыкнула. Нет, все это, конечно, очень романтично, но вот проникнуться не получается. Не до романтики, когда ощущаешь, будто проглотил самую громадную тыкву на огороде агронома-профессионала, а она еще и шевелится в тебе, как заведенная.
   - Я просто вспомнила, - сказала Танрэй и поняла, что страшно разочаровала его как ученого своим ответом. - Нет, все правильно, мне было хорошо и тепло, но...
   - Понятно, - сухо сказал Ал, поднимаясь и пряча глаза. - Значит, рано я обрадовался. Эту штуку придется дорабатывать. Правда, я не знаю еще как...
   И тут его перебила возникшая на садовой дорожке госпожа Юони:
   - Господин Ал!
   - О, нет! - тихо простонал он.
   - Едва вас нашла! Вас вызывает господин Зейтори, подойдите к переговорнику!
   С трудом отлепившись от скамейки, Танрэй поползла следом за ними. Когда она добралась до веранды, Ал уже выходил обратно.
   - Что случилось? - вздрогнула она при виде выражения его лица и почему-то сразу подумала об экспедиции Паскома. - Что-то стряслось с нашими в джунглях?!
   Он махнул рукой:
   - Нет, на Базе поймали сигнал, что какая-то орэмашина с Оритана просит разрешения на посадку.
   - И ты думаешь, что это не ори, а...
   - Я не знаю, солнышко. Да ты успокойся, что с тобой? Сейчас возьму военных, и мы поедем туда...
   Она вздохнула и ничего не ответила.
  
* * *
  
   Прилетевшие и в самом деле оказались ори. Их было очень много - они битком забили орэмашину. Ал смотрел на все это и никак не мог придумать, где же они смогут разместить такую ораву. Похоже, с мечтой справить родителей жены в отдельный дом придется распроститься...
   Авторами этого спонтанного переселения были двое: женщина, Помнящая, последний духовный советник Объединенного Ведомства, и мужчина, орэ-мастер, уже немолодой и чем-то удрученный.
   - Мы собрали всех, кого смогли, - объяснила госпожа Афелеана, рассматривая Ала. - Вы помните меня, господин Ал?
   - Да, конечно. Я вот думаю: может быть, расселить вас пока в павильонах комплекса Теснауто?
   - А что это такое? - спросила Помнящая, оглядывая теперь все вокруг и очевидно восторгаясь теплом и буйством природы.
   - Не обращайте внимания, это мысли вслух. Сколько вас?
   - Сколько нас? - передала она вопрос орэ-мастеру.
   - Сто двадцать три человека, если не считать младенцев и еще не рожденных, - сказал тот и снова отошел к шасси, в котором ему что-то не нравилось.
   Помнящая и Ал последовали за ним.
   - Паорэс, познакомьтесь! Это господин Ал, лидер кула-орийских эмигрантов...
   - Не совсем так, я скорее заменяю нашего лидера, когда... - подправил тот, но она сделала рукой жест безразличия, и Ал смолк.
   - А это - орэ-мастер Паорэс... - (Кудрявый мужчина приглядывался к полуоси опоры и рассеянно кивнул, так и не подняв головы.) - В Эйсетти мы с его семьей были добрыми соседями.
   Тем временем гвардейцы Дрэяна шустро разгружали машину, перебрасывая небогатый скарб переселенцев в подъехавшие грузовые фургоны.
   - Нам едва хватило топлива, но до Сухого острова Паорэс дотянул. Там, в одной из колоний, мы и дозаправились... Всюду упадок, господин Ал. Я не думала, что Оритан настолько забросил что колонии, что эмиграцию...
   - Подозреваю, что им не до нас. Скажите лучше, госпожа Афелеана, когда они сделают это? - мрачно спросил Ал: он понимал, что просто так она никогда бы не пошла на подобный шаг, смахивающий на дезертирство. То, что мог себе позволить древний Паском, прежде было не по зубам остальным, и они ограничивались простой отставкой.
   Помнящая замолчала.
   - В день Восхода Саэто... - произнесла она наконец.
   - Так скоро... - прошептал он и мимоходом подумал, успеет ли родиться их с Танрэй сын и каково им будет смотреть друг на друга за секунды до ужасной смерти.
   - Аринора не оставила нам выбора. Но это уничтожит наши страны - а быть может, и всю планету... - женщина скорбно поджала губы. - Но мы улетели в надежде выжить. Мне жаль обременять вас, но вы - единственный наш шанс на спасение...
   - О чем вы говорите... - выдохнул он. - Просто нужно крепко подумать, где и как разместить людей.
   Помнящая улыбнулась. У Ала, как теперь видела она, начали проявляться черты настоящего правителя. Прежде он был идеалистичен и аморфен.
   Ребята Дрэяна справились с погрузкой без помощи диппендеоре: последняя волна эмигрантов уезжала в том, во что люди были одеты и что успели собрать из самого важного, дабы не случилось перевеса.
   - Все готово к отправке, - доложил Дрэян Алу.
   - Вы ведь внук советника Корэя! - узнала Афелеана, удивившись невероятному сходству его с Алом. Даже родной младший брат был гораздо меньше похож на него. - Примите мои соболезнования в связи с гибелью дедушки и брата. Фирэ был героем...
   Ал и Дрэян переглянулись.
   - Знаете, госпожа Афелеана, - проговорил первый, - Фирэ не погиб. Он теперь помощник господина Паскома.
   Помнящая сначала недоверчиво, а потом радостно заулыбалась:
   - Так ему удалось выбраться из этого кошмара!
   Паорэс возник рядом, будто прислушивался к их разговору. Хотя это было невозможно: уж очень далеко отошли они от орэмашины.
   - Дрэян!
   - Паорэс!
   Они обнялись, как старые друзья. Впрочем, они оставались друзьями и теперь, хотя жизнь на некоторое время разбросала их в разные стороны.
   - Я даже не надеялся, что мы сумеем приземлиться, - тихонько признался ему отец погибшей девочки.
   Цепочка машин потянулась от Базы к Кула-Ори.
  
* * *
  
   - Здесь в точности как на Острове Трех Пещер, - оглядывая узкий коридор, в который они с трудом нашли проход, сказала Ормона. - Помнишь ту нашу прогулку на лодочке? - засмеялась она.
   Сетен кивнул, отлично припоминая, как она потом лечили друг другу многочисленные ссадины и синяки - последствия обрушившейся на остров волны из озера.
   Неприятное ощущение здесь точно присутствовало. Не такое сильное, как тогда, но покинуть это место уже хотелось.
   - Не заблудиться бы, - на всякий случай проговорил Тиамарто, приподнимая фонарь повыше над головой.
   - Пока с нами Нат, - Паском положил ладонь на большую голову волка, - мы можем об этом не переживать.
   Нат шел впереди, как-то незаметно приняв на себя обязанности проводника, процессию замыкал хромающий Тессетен. Идти приходилось гуськом, иногда протискиваясь между стенами, и труднее всех приходилось ему с широкими плечами и покалеченной ногой. С каждым шагом дышать становилось труднее, и воздух тут пах землей, сыростью и еще чем-то непонятным, но ярко выраженным, напоминающим гарь.
   - Я хотел, - сказал Паском, вслед за Натом карабкаясь в очередную расщелину, - чтобы вы с Ормоной увидели это своими глазами, - он покряхтел, но рывком одолел препятствие в виде осыпи. - Именно вы. Хотя в нашем случае "увидеть своими глазами" - это просто фигура речи. "Скрепку" вы почувствуете. Вы уже должны начать ее чувствовать.
   - Так что ж за скрепка? - крикнул вперед Тессетен.
   - Это искусственные сооружения, выстроенные в определенных местах геологических разломов. Фу-х! Давайте-ка передохнём, и я все расскажу...
   Они сползли по стенкам, усиленно добывая воздух для дыхания, отчего дышать им всем приходилось чаще и тяжелее. На полу рукотворной пещеры было чуть прохладнее и свежее.
   - Душновато здесь, однако... - заметил молодой кулаптр, передавая Ормоне флягу с водой. - С прошлого раза не помню ничего. У меня тогда отчего-то все вертелось перед глазами, как в вихре...
   - Эти сооружения, - продолжал Паском, - выполняют две функции: они скрепляют разрывы в истончавшей ткани между двумя мирами, и они же оказывают необходимое давление на почву в определенной точке планеты, усиливая работу "куламоэно", а также стабилизируя земную кору.
   - Кто же их строил? - Сетен слегка брызнул из фляги на ладонь и умыл лицо.
   - Этого я сказать не могу. Может быть, до нас на этой планете была какая-то цивилизация, впоследствии исчезнувшая или ассимилировавшаяся с аллийцами. Может быть, это дело рук самих аллийцев... Одно точно: такие "скрепки", дежуря на границе миров, строго отсортировывают то, что принадлежит этому плану, от того, что должно быть на другом. Где-то мне попадалось другое их название - обелиски. Вот потому вы, Тиамарто, и были захвачены полем этого обелиска: в системе "Мертвец" вы обманули не только сородичей, но и его.
   Тиамарто покачал головой. Несмотря на пережитое, со временем он все больше выправлялся и выглядел теперь хоть и старше своих настоящих лет, но не так, как прежде, в первые минуты выхода из системы.
   - Мне здесь как-то легче на душе стало, - признался он.
   - Значит, вернули себе утраченное.
   Все они поднялись и пошли дальше по лабиринту. По ощущениям Сетена, группа была уже на подходе к центру сооружения. Его внутренний компас и созидательская выучка позволяли худо-бедно использовать пространственную ориентацию даже в замкнутых помещениях с запутанной системой коридоров. Только вот нога болела все сильнее. Уж лучше сутками ехать верхом... Жена была права когда-то, заставив его выучиться верховой езде.
   Внезапно волк остановился, и шерсть на загривке его поднялась дыбом. Паском сделал остальным знак замереть. Ощущение тревоги стало почти совсем невыносимым.
   - Инфразвук! - шепнул Тиамарто, на пару секунд заглянувший через "алеертэо" и выяснивший причину странного состояния. - Этот гул идет из-под земли, и здесь он сильнее всего - наверное, рядом трещина. А мы распознаем этот звук как сигнал опасности.
   Тессетен не сразу заметил, что жена вдруг как-то странно пошатнулась, и поймал ее только тогда, когда она начала падать. Молодой кулаптр бросился на подмогу, и вдвоем они увидели, как закатились глаза Ормоны, затрепетали веки, а тело обмякло, словно у мертвой. Что-то похожее случилось с нею тогда, на Острове Трех Пещер, и она, придя в себя, рассказала тогда о каком-то своем видении. Только Сетен забыл, что там было, в этом видении. Значит, оно так и не сбылось.
   - Кулаптр! - крикнул Тиамарто, - Ормоне плохо!
   Нат попятился по коридору, а Паском быстро подошел к ним и приложил пальцы к горлу женщины. Ормона вдруг изогнулась, забилась в руках Сетена, застонала, а на краешках губ проступила пена.
   - Не надо! Пожалуйста, не надо! - жалобно просила она; Тессетен даже не знал ее в такой ипостаси - просящей. - Не включайте это! Вы уничтожите нашу Колыбель, вы уничтожите всю нашу цивилизацию, не одних только северян! Не входите туда! Пожалуйста, не надо! Не надо! Я сделаю для вас все, что вы хотите, я буду вашей рабыней, только не входите туда и не включайте это! - она рванулась из рук мужа, ухватила Тиамарто за воротник и заглянула в его глаза невидящим и жутким взором. - Вы убьете всех, господин Нэсоутен!
   Тиамарто вскрикнул от ужаса. При звуке произнесенного ею имени страшное осознание хлестнуло Тессетена. Посмотрев на Паскома, он понял, что прав в своих догадках.
   Ормона снова обмякла и стала приходить в себя.
   - Ну всё, всё, тише, тише! - шептал ей на ухо Тессетен. - Это только галлюцинация...
   - Это не только галлюцинация! - ответила она.
   - Я знаю. Но ничего не поделаешь.
   Ормона подскочила и оттолкнула его:
   - Как это - ничего?! Каждый в Совете Ведомства смертен! Пусть лучше сдохнут они - и там, и на Ариноре!
   - Властны ли мы над этим?.. - задумчиво, в никуда, произнес Паском.
   Она поникла и снова прижалась к Тессетену. Пожалуй, второй раз в жизни ему стало жаль жену, такую всемогущую и такую уязвимую. Но жаль не той унижающей жалостью, за которую Ормона, узнай, выцарапала бы глаза, а так, как жалеешь о чем-то великом, что потерпело крах и перестало существовать по воле ветреной дуры-судьбы.
   Рядом сидящей статуей замер Нат, терпеливо ожидая развязки. Он намекал, что больше им здесь делать нечего.
   - Нам остается жить столько, сколько отведено, - со вздохом завершил Учитель.
   Ормона взвилась с новыми силами:
   - Отведено?! Кем отведено? Если бы это было отведено Природой, то я, быть может, смирилась бы с данностью. Но когда мою судьбу решает горстка подонков, они достойны смертной казни! Я не смирюсь! Ни за что не смирюсь!
   - Т-ш-ш-ш! - Сетен гладил ее по плечам. - Мы найдем "куламоэно", родная! Пусть подонки умирают, если им этого хочется. Мы найдем спасение для наших людей и уберемся отсюда!
   - Мы найдем, - прошептала, вторя ему, она. - Чего бы нам, - она посмотрела в глаза мужа, - это ни стоило. Найдем!
   По возвращении домой их дожидалось два известия: прилет последней волны эмиграции с Оритана и переговоры с Тепманорой, проведенные Алом. Лидер северян-переселенцев наметил точную дату ответного прибытия их делегации в Кула-Ори. Назначенное число было последним днем зимы, и до него оставалось меньше месяца.
  
* * *
  
   Ах, какие закаты были в Кула-Ори, когда, иссякнув, разбегались ливневые тучи на излете зимы, и джунгли снова наполнялись свистом, стрекотом и щелканьем птиц с насекомыми.
   Только что любовавшийся огромной радугой над Кула-Шри, Дрэян не мог поверить, что услышанное минуту назад адресуется ему.
   - Ты хочешь, чтобы я... Чтобы я?!
   Ормона поджала губы и потрепала гриву топающей рядом с ними гайны.
   - Да. Чтобы ты набрал для этого умелых ребят и решил этот вопрос, когда гости угомонятся - ночью.
   Он остановился и посмотрел ей в глаза, где танцевали огоньки заката:
   - Но это же не животные, не антропоиды! Это люди, пусть и аринорцы, и по отношению к ним это подло!
   - Что ты сказал? - тихо-тихо переспросила Ормона.
   - Почему это нельзя сделать в открытую, бросив им честный вызов? - от одной мысли, что она могла просто вообразить его в этой роли, Дрэяна почти трясло.
   Она развернулась и легко вскочила на попону:
   - Я предвидела, что таким и будет твой ответ. Так вот, мне не нужны смерти ори - ни одного. А северяне тоже не дураками родились и не только виноград в бочках месят. Воюют они получше наших увальней, оттого и ответ их будет ощутимым. Мне не нужна взаимная резня - их надо устранить тихо, без огласки. Но поскольку тебе вдолбили в голову ложные представления о доблести, я не стану больше уповать на тебя и найду того, кто еще способен мыслить свободно. Да будет "куарт" твой един, Дрэян. Мы не увидимся больше так, как хотелось бы видеться тебе.
   Она развернула жеребчика и щелкнула кнутом, а Дрэян сел на большой камень у обочины и под затихающий топот копыт сжал голову ладонями. Тепманорийцы приедут через три дня, еще не знающие, какое вероломство уготовано им в городе переселенцев-южан. А ему-то сдуру мерещилось, будто у нее состоялся роман с их лидером! Бедняга Ко-Этл... А она ужасна! Ему страшно заглядывать в черную бездну ее души - что должно твориться там, если она так легко распоряжается чужими судьбами? Да, он военный, а не красна девица. Но подлость есть подлость, а его учили смотреть смерти в лицо и встречаться на честных поединках, кем бы ни был противник...
   Тем временем Ормона доехала до комплекса Теснауто и сбавила бег своей гайны. Здесь жили семьи недавно прилетевших ори.
   Остановившись у ворот, женщина долго разглядывала, во что превратили маленький городок его новые обитатели.
   Чудные дворики с бассейнами и фонтанами были завешены бельем, которое тут же, в бассейнах с фонтанами и стиралось. Ормона поморщилась: ее соотечественники все больше походили на немытых свиней-кхаркхи, опускаясь все ниже и ниже. И что самое обидное во всем этом - переселенцы-северяне, которых она успела увидеть, такого себе не позволяли, а кто собраннее, тот и выиграет в поединке...
   Галереи топорщились ящиками со всяким мусором и недоразгруженным барахлом. Старожилы отдавали новичкам ненужную мебель, но ставить ее в этой тесноте оказывалось некуда, и жители Теснауто бросали ее в переходах между галереями, закрывая всякими шкафами столь же прекрасные, сколь и никому не нужные статуи. Теснауто выглядел обветшалым и отталкивающим. Звуки, что преобладали здесь, оскорбляли слух омерзительной какофонией: тут слышались и разноголосые вопли младенцев, и ругань взрослых, и какая-то невнятная музыка, и звон, и стук, а где-то даже стонала и кричала женщина. И даже запахи вызывали тошноту: в комплексе жарили не то прогорклое сало, не то протухшую рыбу, тут же избавлялись от помоев, клеили, варили, парили, калили, красили... Где ели, там и гадили, как будто никогда и не знали на Оритане, что такое - цивилизация. Одичание приходит скорее прогресса и легко возвращается при малейшем испытании трудностями. Но почему, почему они, первоисследователи, приехавшие сюда больше десятка лет назад, по сути - в дикие джунгли, не справляли нужду где придется и не опускались до животного состояния, пока возводили стены нового города?! Или до такого скотства довела этих бедняг война, разруха и победившая зима на родине?
   Не спешиваясь, Ормона подозвала к себе одного из бегающих у ворот мальчишек.
   - Ты знаешь, где живет орэ-мастер Паорэс?
   Тот с любопытством разглядывал знаменитую хозяйку Кула-Ори.
   - Да, атме Ормона!
   - Проводи меня к нему.
   Удивительное совпадение: Паорэса с женой поселили в той самой комнатке, где жили они с Сетеном, когда все строилось. И это было, пожалуй, единственное опрятное жилище комплекса Теснауто, за что Ормона про себя сказала спасибо его новым жильцам. В памяти всплыли воспоминания восьмимесячной давности о той ужасной ночи, когда рухнул гигантский павильон и когда ее муж был на волосок от неминуемой гибели, а она стояла, как идиотка, и не могла отвести от него несчастье, спустив все силы на опрометчивое деяние - вот уж перестраховалась так перестраховалась...
   Ормона постаралась отвлечься и не корить себя за то, в чем была виновата лишь отчасти, по недоразумению.
   Паорэс был узнаваем. В отличие от Эфимелоры, он сохранил основные черты и привкус своего "куарт".
   - Да не иссякнет солнце в сердце вашем, - глядя то на него, то на его супругу, сказала Ормона и тут заметила краем глаза лежащий на подоконнике кристалл, выполненный в форме небольшого яблочка.
   Да, когда-то на Оритане это было настоящим поветрием: информацию записывали на кристаллы, а те в свою очередь облекали в самые аппетитные с виду оболочки, имитирующие спелые фрукты и овощи. С переездом в Кула-Ори жизнь стала куда более лаконична и строга, без изысков. Кристалл так уж кристалл - и ничего лишнего.
   - Нам нужно поговорить, Паорэс, - красноречиво посмотрев на хозяйку, объяснила Ормона.
   Та все поняла и беспрекословно покинула комнату.
   - Вы ведь уже знаете, что через три дня сюда прибудут северяне?
   Орэ-мастер стиснул челюсти, и глаза его налились ненавистью, как у многих, кто сталкивался с аринорцами в этой войне и утратил кого-то из близких. На то и расчет. Ормона слегка улыбнулась и, похлопав себя по голенищам начищенных сапожек сложенным втрое кнутом, продолжила:
   - Я хотела бы, чтобы в связи с их приездом вы выполнили одно важное задание, которое подвластно только вам и вашему коллеге Зейтори, но вам важнее.
   Паорэс посмотрел на нее с ожиданием подробностей.
   - Вам нужно будет сесть на их орэмашину, взять курс на горы Виэлоро, а там в заданной точке выпрыгнуть с парашютом, направив аппарат на любую скалу.
   - Нельзя ли поточнее?
   - Пока нет. Мне нужно ваше принципиальное согласие.
   - Гм...
   - Вы совершите это не за просто так. Это будет вкладом в ваше будущее. В Тепманоре совершенно точно живет ваша истинная попутчица. Вы помните ее?
   Он сел на стул и безвольно положил руки на колени. А Ормона продолжала:
   - У вас появится шанс вернуть в этот мир вашу дочь Саэти. Но это возможно лишь в одном случае: если мы освободим Эфимелору от уз нынешнего брака. Скажу больше: она помнит вас, она называла мне ваше имя, поэтому шансы на успех велики.
   - Вы что, хотите взять аринорцев в плен?
   - Пусть это вас не беспокоит. Об этом позаботятся другие. От вас нужно всего две вещи: крушение тепманорийской машины и ваше молчание.
   - В машине больше не будет никого?
   - Нет, она должна разбиться пустой, но разбиться при этом вдребезги, взорваться и сгореть, чтобы нельзя было найти ни одной целой детали.
   Она взяла с подоконника "яблочко" и подбросила его на ладони:
   - Здесь их с Фирэ полет над Оританом, верно?
   - Да. Откуда вы...
   - Он рассказывал. Могу я взять эту вещь? Ненадолго, для копирования?
   - Да, конечно... И все же почему вы уверены в возвращении Саэти?
   - У вашей пары всегда рождалась дочь, это был "куарт" Саэти. Не вижу никаких препятствий для этого и теперь...
   - Но моя нынешняя жена - тоже моя попутчица, я знаю точно...
   - Это возможно. Но прошло уже много времени, и девочка не возвращается к вам. Это значит, надо попробовать использовать настоящую Эфимелору, Помнящую. Ваша нынешняя жена, насколько я понимаю, не помнит ничего? - Ормона чуть брезгливо поморщилась, вспоминая ненавистные рыжие волосы и журчащий милый голосок той стервы, которая все время становилась поперек дороги ей самой.
   - Использовать... Звучит как-то...
   - Мы все так или иначе используем друг друга, и в этом нет ничего оскорбительного. Даже наоборот: нужно уметь смотреть в глаза правде. Но если бы вы знали, какова нынешняя жизнь вашей настоящей попутчицы, то бросились бы ей на выручку... как мне кажется. Во всяком случае, мой попутчик именно так бы и поступил, случись такое со мной... Равно как и я выручила бы его. Если же вы хотите знать, ради чего во всей этой истории хлопочу я, то всё просто и прозрачно: я делаю это ради моего приемного сына, Фирэ.
   - Только ли? - проницательно, а оттого недоверчиво уточнил Паорэс.
   - Нет. Но остальное вас не касается. Итак?..
   - Дадите мне хотя бы сутки на раздумья?
   - Но не больше! - Ормона подняла палец, сжимая в руке информкристалл.
   Спустя полчаса, обосновавшись в своем рабочем кабинете, она включила переговорник и запросила лабораторию.
   - Ал? Готово ли?
   - Да, - отозвался он. - Все готово.
   - Ты можешь сейчас подъехать ко мне на работу? У меня очень скоро назначена встреча, и я...
   - Да конечно, о чем ты говоришь! - в голосе его прозвучала улыбка.
   Он прикатил в рабочей одежде, и Ормона наблюдала за ним из окна кабинета.
   - Пусть о тебе думают только хорошее, - войдя, Ал протянул ей золотой медальон на кожаном шнурке. - Если захочется, его можно пересадить на цепь.
   - Неважно.
   Она внимательно посмотрела на изделие, изображавшее мужчину и женщину, сплетшихся в любовном экстазе.
   - Кристалл внутри?
   Ал, с улыбкой следя за выражением ее лица, аккуратно коснулся правой груди золотой женщины. Ормона ухмыльнулась и покачала головой. Если он когда-нибудь выйдет из подросткового состояния, это будет чудом.
   Медальон раскрылся, и внутри него в специальном углублении алел кристалл.
   - Отлично. Чем могу отплатить?
   - Ты прости Танрэй, если она сделала тебе что-то плохое. Это ваши дела, а я в женские ссоры вмешиваться не хочу, но... ей не по себе от раздора с тобой.
   Ормона закусила губу. Лучше бы он попросил ее... да о чем угодно попросил - всё было бы сбыточнее, чем прощение его жены. Это все равно, что полностью простить себя за какой-нибудь, пусть даже нечаянный, но цепляющий совесть проступок: на словах сколько угодно, а в душе все кривится, как вспомнишь...
   - Я подумаю.
   Ал изящно поклонился ей и вышел.
  
* * *
  
   Сетен проснулся глубокой ночью от стойкого ощущения какой-то помехи, что отогнала сон.
   Все верно. Рядом находилась смежная комната, где часто работала жена, и сейчас оттуда доносились приглушенные голоса, а под дверью помаргивал призрачный голубоватый свет. Эти звуки его и разбудили.
   Постель со стороны Ормоны, хоть и примятая, была пуста.
   Тессетен набросил на плечи длинную и широкую шелковую накидку, подпоясался шарфом и, прихрамывая, вышел в кабинет.
   - И что тебе не спится? - он помял руками плечи неподвижной жены, наклонился поцеловать в шею и вдруг почувствовал, что здесь что-то не так. - Родная моя, ты что?!
   Ормона плакала. Не во сне - наяву! Не та семнадцатилетняя девчонка, иллюзии которой были разбиты проклятой реальностью, а тридцатишестилетняя женщина, повидавшая, наверное, уже всё в этой безумной жизни.
   Только сейчас он обратил внимание на то, что было в записи, которую смотрела жена.
   Бескрайние заснеженные дали и уже оттаявшие города, реки, воды которых несли малюсенькие - с такой-то высоты! - льдинки к бухте Коорэалатаны, к этой братской могиле пятисотлетней давности... Солнце, искоса пригревавшее весенний Оритан... Лицо Фирэ, совсем еще мальчика, лицо незнакомой голубоглазой девочки...
   - Я не помню ничего, - прошептала она. - Я не помню эти улицы, а когда-то безнадежно хотела их забыть. И вот - забыла!
   - Значит, для тебя так лучше, - он подвинул второе кресло и сел рядом.
   - Мне страшно.
   - Тебе?! Ты шутишь?
   - Я стала замечать... это не первый случай... Я не помню многих вещей из вчерашнего дня, на их месте просто какое-то пятно...
   - Почему же не сказала сразу?
   - Я боялась. И отгоняла эти мысли.
   - Но, может быть, ты правильно их отгоняла, и всё это чепуха? Многие действия мы совершаем машинально и не помним от рассеянности, сделали мы то-то и то-то или нет... Но это ведь не значит...
   - Только не я с моей "отягощенной наследственностью", - ровно проговорила она, тонкими пальцами стирая слезы.
   Сетен был единственным человеком, узнавшим от нее о болезни матери.
   - Тогда завтра мы пойдем к Паскому, и пусть он там всё у тебя проверит, - он повертел рукой над головою. - Если это оно, то его можно остановить в самом начале...
   Она безразлично кивнула и продолжила:
   - А теперь я смотрю на то, как погибает вон там, на этих съемках, моя родина, и понимаю, что куда лучше помню ее древней экваториальной страной, чем Оританом вчерашнего дня. Мне страшно, что забудется всё, понимаешь? Всё. И то, зачем мы жили, и то, за что умирали... Что строили, чему радовались, о чем плакали... Нас просто вытрут из памяти этой планеты. О нас будут врать, что все, чем мы дышим - никогда не существовало. А мы станем уже другими, забудем о себе и не сможем заткнуть их лживые глотки, Сетен! И еще хуже - если мы сами же будем отвергать наше собственное существование. Лучше уйти в небытие, чем жить без памяти, без личности среди антропоидов, лишенных аллийского "куарт"...
   - Мы вернем себе память. Эта война - зло, но она случилась из-за того, что тел стало больше, чем душ, и Природа исправляет ошибки, убирая лишнее. Это больно для всех нас, особенно для близких тех, кто погиб, но это в самом деле так. И когда дробление прекратится...
   - А оно прекратится?
   - Я не знаю. Но надеюсь. Так вот, когда дробление прекратится, "куарт" тоже обретут целостность и снова станут возвращаться в этот мир, чтобы Взойти...
   - Твоя Природа уже исправила ошибки... пятьсот лет назад, - зло усмехнулась Ормона. - Только не знаю, какие такие "ошибки" она исправляла тогда! Теперь-то мы научены ее справедливостью и безошибочностью...
   - Пойдем.
   Он вытащил кристалл и повлек ее за собой. Она не сопротивлялась и заснула, едва коснувшись щекой подушки.
  
* * *
  
   Паском выглянул из-за двери и поманил его к себе. Тессетен проковылял в кабинет.
   Тихо работали непонятные приборы, окно было плотно закрыто синеватой шторой, а спящая Ормона лежала в устройстве, которое напоминало погребальную капсулу. Как же скоро ему придется вспомнить эту свою ассоциацию, когда ее капсула будет настоящей, и совершенная оболочка обратится в ничто, сожженная огнем Волчьей звезды...
   - Всё плохо? - спросил он с порога.
   - Чем дальше, тем больше восхищаюсь твоим оптимизмом, Сетен, - усмехнулся кулаптр.
   - Значит, это не то же самое, что у ее матери?
   - Нет, не то же. Это... - Паском хмыкнул, - это напоминает ситуативные отклонения психики.
   - Что значит - ситуативные?
   - Не постоянные. Например, как сейчас у Танрэй. И что особенно интересно: я спросил Ормону, когда она стала замечать у себя эти симптомы, и выяснилось, что они день в день совпадают с появлением этих же симптомов у жены твоего друга. Та жаловалась, что может выбросить вместе с мусором что-то важное, а потом рыться в его поисках, забывает самые простые понятия... В общем - ситуативные отклонения.
   - И как это объяснить у моей жены? - мельком взглянув на неподвижную Ормону, спросил Сетен. - Насколько я помню, у нее такого не было даже в таком же состоянии, и с чего бы это сейчас?
   Учитель пожал плечами:
   - Если тебе нужно мое личное мнение, то думаю, это что-то психологическое...
   - Симуляция?
   - Симуляция, истерия, навязчивая идея. И ты знаешь причину.
   Тессетен удрученно ссутулился:
   - Никак не угомонится...
   - Но я позвал тебя посмотреть кое-что интересное. Видишь ее энцефалограмму? - он развернул перед учеником длинный свиток, испещренный хищными зубцами. - А это - кардиограмма. Обследование происходило одновременно. Вот этот участок, - кулаптр обвел зубцы на той и другой распечатках, - период спокойствия... А вот здесь я произнес ее имя.
   - И в чем разница рисунка? - приняв свитки из его рук, стал приглядываться Тессетен.
   - Вот именно, что ни в чем! А вот так обычно бывает, когда усыпленный человек слышит собственное имя, - Паском показал другой свиток, и там зубчики схемы штормило, как море в девять баллов.
   - Неосознанно?
   - Совершенно. Смотри сам.
   Кулаптр снова включил устройство и проговорил в микрофон:
   - Ормона!
   Зубчики продолжали сновать в своей размеренной неторопливости, чертя бумагу невысокими заостренными гребнями. Паском повторил ее имя еще трижды, потом на разные лады - ласково, грубо, уменьшительно, шепотом. Результат был тем же.
   А Сетену вспомнился случай годичной давности, в комплексе Теснауто, и он решил проверить догадку.
   - Можно я? - попросил он, и Учитель посторонился.
   Сетен шепнул в микрофон:
   - Танрэй!
   Девятибалльный шторм на прошлом свитке был штилем по сравнению с тем, что они увидели в этот раз. Шпили что на энцефалограмме, что на кардиограмме соседствовали так тесно, что почти зачернили бумагу.
   Паском вздохнул:
   - Почему же я не удивлен?.. Только твоей жене было под силу загнать эту глупость себе в подсознание...
   - А если... предположить... что это правда?
   - Если бы подсознание не было столь всемогущим, мы не умели бы ничего из того, что умеем, не подчиняли бы себе стихии и других людей, не ведали бы собственных возможностей. Подсознание едва ли слабее памяти самого "куарт".
   Сетен подошел вплотную к капсуле и положил ладонь на прозрачную крышку. К чему ты стремишься быть тенью той, которой ты богаче во всех отношениях? Что тебе ее имя? Тебя манит многотысячелетняя его история? Ну так когда-то и она звалась иначе - Танэ-Ра. Пришло время начинать новую строчку... И довольно уже держаться за прошлое. Из всех нас ты одна сильнее цепляешься за него, а кажется, будто повелеваешь настоящим и будущим. Это уже смахивает на паранойю. Наверное, пора ему осуществить давнюю мечту, махнуть на все рукой и...
   - Будь осторожен, - сказал Паском на прощание.
   - О чем вы?
   - Пока не знаю. Но будь осторожен.
  
  
Глава двадцать первая, о петрушке и пророчествах, которые у Ормоны всегда получались лучше, чем эксперименты в агрономии, гастрономии и астрономии
  
   - А ты никогда не думал, как относился бы ко мне, если бы я, например, выглядела по-другому? - чуть поворачивая голову к сидящему позади Фирэ, спрашивает Саэти.
   Разгар лета. Им по пятнадцать, и будущая жизнь кажется бесконечным полетом, полным загадок и разгадок, полным самой жизнью. Они сидят с нею у озера, любуясь дальними горами и небом, они болтают ни о чем и обо всем. Фирэ опирается спиной о ствол старого дерева, а она - на его грудь, и сидеть вот так, охватывая ее руками, ему просто здорово! Иногда он баловства ради лезет целоваться или щекочет ее, будто невзначай, потворствуя подростковой своей гиперсексуальности, стараясь коснуться вполне сформировавшихся и таких соблазнительно упругих грудок попутчицы. Саэти тоже нравятся эти игры - иначе что бы она делала здесь вместе с ним? Время от времени она изображает, будто сердится, а сама так и тает от удовольствия, прижимается, едва не постанывая от неги.
   - Я хочу тебя, - впервые признается он, не в силах терпеть дальше.
   Подруга меняется и больше не играет: его признание смело все фальшивые преграды. А потом, усталые и необыкновенно счастливые, они снова устраиваются под старым кленом, и Саэти повторяет свой вопрос.
   - Я не думал о таком. А как - по-другому?
   - Ну, допустим, если бы я была безобразной, кособокой и с кривыми зубами? - она хохочет, а его рука так и стремится под подол ее легкого платья, никоим образом не подчиняясь мысленным стараниям хозяина представить себе девушку - с которой у них несколько минут назад было самое лучшее, что только можно себе вообразить в пятнадцать лет, - безобразной, кособокой и с кривыми зубами.
   - Не знаю, - сдается Фирэ. - Может быть, раз ты моя попутчица, я все равно видел бы тебя самой красивой девушкой на свете и тем самым заставил бы весь мир смотреть на тебя моими глазами?
   - Какой ты самонадеянный!
   - Ну а откуда мне знать - может, ты и сейчас на самом деле вся вот такая, кривая, косая, ужасная? - поддразнил он. - Я же не увижу...
   - Сам ты!.. Оболтус! - Саэти слегка обижается, но уже через несколько мгновений смеется вместе с ним, вспомнив, что сама начала эту тему.
   Каким чудесным было то лето! Ему хотелось навсегда остаться в этом сне, позабыв о трех годах, прошедших после этого и всё переменивших безвозвратно...
   Он и сейчас видел ее лицо, юное и нежное, смотревшее через пелену другого мира лучистыми серо-голубыми глазами. Она обожала орэмашины, обожала море, небо, лето, обожала петь - у нее был чудесный голос, и она говорила, что это досталось ей от прошлого воплощения ее настоящей матери, гениальной певицы Оритана. Казалось, она и сейчас бы запела, но знает, что пелена Междумирья не позволить ему услышать ни звука.
   - Саэти! - прошептал он в полусне.
   - Не плачь, мой попутчик, - слышится ответный вздох ветра. - Скоро я опять буду с вами. Просто подожди меня. Просто подожди, как жду я...
   - Я подожду, - говорит он, словно заклинание. - Здесь, в Кула-Ори, давно уже живут твои родители, но почему же...
   - Не я выбираю, Коорэ. Не ты выбрал своих родителей, вот и мне остается только ждать. Но я чувствую, что все произойдет очень скоро, и мы опять будем вместе! Только... я ведь могу теперь стать совсем не похожей на ту себя... Привыкни к этой мысли!
   Ветерок умчался дальше, и образ ее растаял, оставаясь в царстве снов. Фирэ открыл глаза.
   Неужели она и правда опасается, что ему есть дело до того, как она будет выглядеть? Да ему лишь бы только чувствовать рядом ее душу, ее "куарт"! Или это все лишь его собственные фантазии и не было никакого разговора ни тогда, в горах Виэлоро, ни сейчас? Ну нет! Если не надеяться, то не стоит и жить! Всё было на самом деле - они дали друг другу страшную клятву. Он так решил - и точка!
   Последний день зимы... А здесь не бывает никаких зим, только ливни да направление ветра отделяют сезоны один от другого. Сейчас как раз период частых ливней, но еще пара месяцев - и может начаться засуха, здесь и она не редкая гостья.
   Позевывая, Фирэ спустился в гостиную, где уже металось несколько женщин-кхаркхи, наводивших порядок.
   - Атме! - почтительно поклонились они, увидев юношу, и тут же бросились продолжать свое занятие.
   Настроение у него было приподнятым, он все время вспоминал свой сон.
   А, ну да! Сегодня же в Кула-Ори прилетают северяне из Тепманоры...
   На ступеньках послышались спотыкающиеся шаги, и на лестницы показался Тессетен. Страшно хромая при спуске, он тем не менее ухитрялся на ходу застегивать камзол. Впервые увидев Учителя в таком костюме, Фирэ отметил, до чего же в этой жаре неуместна празднично-официальная одежда ори.
   - Вот в толк не возьму, - сказал Тессетен, усаживаясь за стол, - почему вместо меня не выступить от лица южан Алу? Он представительный...
   Окно с веранды растворилось, в комнату заглянула Ормона в рабочей косынке на голове. И в ней она была так же хороша, как была бы хороша в венце, подумалось Фирэ.
   - Ал тоже едет. Но необходимо, чтобы там был именно ты, моя любовь. Неужели сломаешься просто постоять?
   - Да нет. Просто чувствую себя ряженым придурком...
   - Не вижу большой разницы между тем, ряженый ты придурок или не ряженый, поэтому выброси эти мысли из головы, иного не дано, - тут же съязвила она. - Они знают, что наш лидер - северянин, и подсунуть вместо тебя Ала не получится никак.
   - А что ты там делаешь, родная?
   - Сажаю петрушку.
   Сетен и Фирэ одновременно поперхнулись молоком. Она отступила и закрыла за собой створки окна.
   - Пойдем посмотрим, - не выдержал Учитель, стирая и стряхивая с руки пошедшее носом молоко, а Фирэ - тот и подавно подскочил при первом же его слове.
   Ормона и какой-то подросток-кхаркхи старательно втыкали в кривенькую грядку повядшие кустики петрушки. Она гордо указала на неровные ряды огородной культуры:
   - Вот!
   - Аплодирую стоя, - Сетен похлопал в ладоши. - Это ты им покажешь в агитационных целях - что будет с зелеными насаждениями, если наши правители развяжут войну распада?
   - Не хлопай! - предупредила она.
   - Денег не будет?
   - Надо щелкать пальцами! Вот так - берешь и щелкаешь!
   Фирэ не удержался и начал хохотать. Ей каким-то чудом удавалось оставаться убийственно серьезной, не уступая в том мужу.
   - Однажды я сдуру сболтнула им, будто являюсь мастером по выращиванию петрушки в наших краях... Придется сказать, что у нас произрастает именно такой сорт...
   Кхаркхи печально приподнял и уронил вялую веточку одного из посаженных и тут же ловко улегшихся на землю кустиков.
   - Да, неурожай у нас нынче на петрушку, родная... Как жить-то будем...
   Сетен прищелкнул языком, повернулся и ушел в дом доедать завтрак, а Фирэ, тихонько постанывая, плакал за одной из колонн веранды.
  
* * *
  
   Стоило Фирэ и Тессетену уехать навстречу гостям, Ормона взнуздала одну из своих гайн, велела помощникам-кхаркхи наведаться к соседям и одолжить у них ребятишек, о которых они уже договорились заранее, а сама, вскочив верхом, погнала скакуна к комплексу Теснауто.
   На этот раз жена Паорэса вышла из комнатушки сама, без намеков со стороны гостьи.
   Паорэс смотрел на Ормону с неприязнью - видимо, чувствовал эту же эмоцию с ее стороны и отвечал взаимностью. Но решение принято, и они нужны друг другу.
   - Я согласен, - сказал он.
   - Прекрасно, - она подошла и собственными руками надела ему на шею медальон Ала. - Не снимайте это никогда, слышите? Амулет пригодится нам в Тепманоре, но вы должны пропитать его своей энергией, а он вас - своей.
   У нее не было никаких сомнений в том, что орэ-мастер согласится. После смерти дочери он не думал больше ни о чем, кроме как о ней - какой она могла бы стать, что сделать в жизни... Будь у него такая возможность, он, наверное, поднял бы ее из мертвых и заставил существовать в состоянии нежити, такой безрассудной, похожей на одержимость, была его любовь к Саэти. Они с Фирэ заразили Ормону своей сумасшедшей привязанностью к той девчонке. Она видела ее лишь издалека, и теперь уже сама почти мечтала познакомиться с нею поближе, сравнить с той, кем Саэти являлась в прошлых воплощениях, поговорить... Но сейчас главное - освободить ее будущую мать, а остальные мечты - поэтапно и, возможно, уже не на этой планете (если осуществится план с "куламоэно" - местом вечной жизни).
   Дом встретил ее грохотом падающих вещей и детскими воплями. Интересно, для чего она звала сегодня помощников?..
   Привязав гайну, Ормона с опаской ступила в собственное жилище.
  
* * *
  
   Несмотря на ранний час, летное поле близ Базы было наводнено людьми. Кула-орийцы четко выполнили приказ явиться на встречу гостей исключительно мужским составом. Но вместо женщин туда прибежали местные из племени кхаркхи, ученики Танрэй, и неулыбчиво глазели по сторонам. Фирэ порадовался, что самой Ормоны здесь нет, иначе она была бы очень разгневана присутствием антропоидов.
   - Твоя речь, - Сетен протянул свиток Алу, безукоризненно наряженному и подтянутому.
   - А ты?
   - Не в голосе я нынче, - Учитель, кажется, едва сдержался, чтобы не сплюнуть. - Рядом постою, вас послушаю.
   Фирэ прислушался к нему и понял причину его дурного настроения: на перемену погоды у Тессетена сильно болела нога, а поскольку он из гордости опирался не на костыль, а на трость, то болела она еще сильнее, чем обычно.
   Ал пожал плечами и почесал Нату за ухом, а тот вильнул хвостом.
   К изумлению всех, даже самого Дрэяна, наибольшую суету спровоцировал Саткрон. Бывший габ-шостер носился по рядам ровно выстроенных гвардейцев из своей части и, словно оплеухи, раздавал указания, когда кому махать флажками и скандировать приветствия.
   - Болваны! - доносилось с его стороны. - Вот это что такое вы делаете, а?! - он утрированно захлопал руками над головой. - Вы что, с пальмы слезли, как эти вон? - (Кивок в сторону кхаркхи.) - Вот как надо! - и Саткрон столь интеллигентно щелкает пальцами, что задние ряды - горожане - прыскают от смеха, так не вяжется эта роль с его физиономией. - Это кому там смешно? Я сейчас там кому-то посмеюсь!
   - Рехнуться можно, - тихонько сообщил Дрэян стоявшему рядом брату. - Он же аринорцев с потрохами бы крокодилу в пасть утолкал! Не пойму, чего это он так из-за них засуетился?
   Фирэ подумалось, что здесь наверняка что-то нечисто. Не полезет Саткрон на крючок без наживки.
   Наконец оставшийся на Базе орэ-мастер Зейтори передал, что радары засекли приближение какого-то летательного аппарата с севера. Дрэян велел Саткрону встать в строй и выровнял гвардейцев в три шеренги по краю летного поля.
   В наполненном ароматами знойного юга утреннем небе появилась орэмашина с голубой полосой вдоль борта. Оттесненные за пределы поля кхаркхи и жители Кула-Ори загалдели и замахали флажками. Но особой радости у южан Фирэ не заметил: многие из них успели застать на Оритане самый разгар войны с Аринорой.
   Орэмашина снизилась и села. Из люка плавно выдвинулся трап.
   Гости из Тепманоры все как один были разодеты в белое. От белоснежности их плащей на ярком солнце появлялась резь в глазах, мало того: они расшили одежду алмазными стразами, и начнись вдруг стычка, за ними числилось бы тактическое преимущество, поскольку своим сверканием северяне ослепили бы противника.
   Фирэ заметил, как Учитель старается отвернуться от всего этого благолепия, да и Ал, выдвинутый вперед всех встречающих, изо всех сил крепится, чтобы не морщиться и не позволить слезам брызнуть из глаз.
   - Их, зима меня заморозь, ненароком вороны не унесут? - пробурчал рядом Дрэян.
   Под плащами северян виднелись легкие элегантные камзолы (разумеется, белые), на головах красовались изящные береты военного образца, но несколько франтоватее тех, что носили их офицеры по уставу. Узкие брюки были заправлены в высокие сапожки из нежнейшей кожи цвета слоновой кости. И все это так выспренно, так показушно, что при виде их костюмов и надменных рож Фирэ стало тошно. Хотя Ормона и рассказывала о быте тепманорийцев и их склонности к внешним эффектам, видеть это было стократ противнее...
   Юноша ничего не мог с собой поделать: наблюдая перед собой северян, слыша их наречие, он тут же видел обугленные руины родного дома и представлял, в каком ужасе умирали его попутчица и родители и как смеялись орэ-мастера в таких же вот летучих машинах с голубой полосой на борту, подсчитывая количество попаданий. Фирэ стоял и убеждал себя, что вот эти трое гражданских, их орэ-мастер и четверо гвардейцев из сопровождения не имеют ни к той войне, ни к обстрелу Эйсетти никакого касательства. Но всякий раз, как раздавались раскатистые "р" их диалекта, он вздрагивал и невольно стискивал рукоять аллийского меча.
   Лидер северян, довольно высокий и широкоплечий молодой мужчина с ухоженной растительностью на лице и лазурными глазами, уважительно старался говорить по-орийски напевно, однако получалось у него плохо. Понимая это, он краснел и извинялся за свое произношение.
   Ал невозмутимо прочел ответную речь, но все это время взоры северян не отрывались от фигуры Тессетена, который находился чуть позади своего высокорослого друга и старался поставить больную ногу так, чтобы на нее приходилось меньше веса, чем на здоровую, и чтобы эти манипуляции были как можно меньше заметны посторонним. Но пристальнее всех разглядывал Учителя бородач Ко-Этл, однако каменная маска не позволяла понять, что он при этом думал, а лезть к северянину с ментальными приемами Фирэ пока не решался. Пусть однажды он уже воспользовался его оболочкой, чтобы узнать, как обстоят дела у Ормоны, однако искушать судьбу не стоило. Да и она просила всех вести себя с ними без лишнего риска.
   Когда обмен любезностями наконец завершился, а солнце уже стало припекать не шутя, Ко-Этл обернулся к своему помощнику и протянул ладонями вверх обе руки. Эт-Алмизар принял от ближайшего офицера-аринорца большую деревянную коробку, раскрыл ее и извлек укороченный односторонний меч в ножнах, что были инкрустированы резной костью.
   Держа ножны на вытянутых ладонях, Ко-Этл уверенно шагнул к Тессетену, и Алу пришлось посторониться, отойдя к Паскому и Солондану.
   Два северянина стояли друг перед другом, оба одинакового роста и крепкого сложения, оба светловолосые, но один - прекрасный, словно солнечный день, а второй - безобразнее ночного ненастья.
   - Я хотел бы, чтобы вы приняли этот скромный дар в качестве символа начала сотрудничества, - витиевато изложил Ко-Этл, глядя Сетену в глаза, что уже само по себе было признаком доблести и смелости: удавалось такое не каждому. - Ножны и рукоять этого меча инкрустированы мамонтовой костью. Ваша отважная супруга принимала личное участие в добывании этого зверя. Оружие по праву принадлежит вам.
   Сетен непонятно улыбнулся и, приняв подношение, закрепил ножны на поясном ремне. Фирэ подумал, что эта форма меча - широкого, слегка изогнутого, с одной заточенной стороной лезвия - подходит именно ширококостным северянам, и даже будучи прирожденным ори, Учитель смотрится с этим оружием гораздо органичнее, чем с тонким аллийским мечом. Впрочем, это уже, наверное, стереотипы, навязанные событиями последних десятилетий...
   Покончив с официальной встречей, Ко-Этл кивнул своей свите и, двинувшись нога в ногу с хромавшим Тессетеном, негромко спросил того:
   - Я хотел отдать распоряжение выгравировать у основания клинка ваше имя, но не осмелился, поскольку точно не знаю, как пишется оно по-аринорски.
   - Не беда, - коротко ответил тот, но Ко-Этл продолжал свои филологические изыскания:
   - Оно означает "Черный Горизонт", не так ли?
   - Дословно - да. А если вдаваться в мудреную орийскую грамоту, то смысл его глубже - "Предвестник". Наверное, бури...
   - Отчего так?
   - У нас, - Сетен особенно подчеркнул это "у нас", - предвестья добрыми не бывают. Ори говорят: что ждет нас там, за горизонтом - черные тучи или золотая мечта?
   - Сложно...
   - Это имя появилось впервые, вместе со мной, и написано оно было сразу со сплошной оранагари - я родился на Оритане. Полагаю, в аринорской транскрипции оно писалось бы с разрывом черты после первого слога, но вам было бы лучше спросить об этом у специалиста по словесности. И если она еще работает, у вас будет такая возможность. Ал! - Тессетен оглянулся на следовавших за ними ори и аринорцев. - Твоя жена еще работает?
   Тот сокрушенно развел руками.
   - Ну да, зная Танрэй, я нисколько не удивляюсь...
   - Тан-Рэй? Вечно Возрождающаяся? То есть это Танэ-Ра?
   Сетен кивнул и всем своим видом дал понять, что машины к отбытию готовы, а гостям пора рассаживаться.
  
* * *
  
   Машины выстроились вереницей вдоль дороги у дома Фирэ и его приемных родителей. Гвардейцы-северяне с помпой промаршировали к распахнутым воротам, а местные просто выбрались на воздух, чтобы не задохнуться. Солнце все свирепело и свирепело.
   Тессетен поманил к себе Фирэ и шепнул, чтобы тот загнал помогавших Ормоне кхаркхи в какую-нибудь комнату на втором этаже и велел им не высовываться, пока все не уедут. Юноша бросил взгляд на Ко-Этла и подавил улыбку. Уже и слепому было бы видно, как тому не терпится увидеть хозяйку дома.
   Вбежав в дом, Фирэ позвал ее:
   - Атме Ормона!
   Она выглянула через парапет на втором этаже, блистающая неземной красотой и вполне земными женскими украшениями-побрякушками.
   - Какая я тебе "атме"? Хватит уже, я же не зову тебя "сынок"! Давай на "ты", договорились? - громким шепотом одернула его Ормона. - Ну что там? Меня мечтают увидеть?
   - Еще как!
   - Ай! Проклятые силы! Я ведь чуть не забыла про эту бешеную детвору! Антропоиды где-то в доме, усмиряют шалопаев. Пусть приведут их порядок - и тащи сюда своих братишек и сестренку... или сестренок и братишку, не помню...
   Фирэ хмыкнул, быстро отыскал всех, кого нужно - а это были близнецы, сыновья соседки, и девочка помладше них, кажется, дочь одной из ассистенток Паскома.
   - Хоть убей, не помню, говорила ли я там, сколько у меня детей, и если говорила, то сколько и какого они пола. На всякий случай взяла с запасом...
   - Вот почему я и уверен, что всегда надо говорить правду!
   - Ну что ты, в их представлении добропорядочная женщина должна быть увешана... вот этим добром... - она с некоторой опаской развела руками над белокурыми головенками "младшеньких", - с головы до ног!
   Взявшись за руки, они впятером, под вой девочки, которой на вид было то ли три, то ли четыре годика, вышли во двор.
   - Я убью его! - вдруг сквозь зубы прожужжала Ормона, делая зверские глаза и указывая Фирэ взглядом куда-то вбок.
   На грядках с помершей петрушкой растянулся Нат. Он-то и закончил начатое Ормоной и ее помощником-кхаркхи.
   - Зато теперь у тебя есть оправдание получше, чем война распада или "такой сорт", - шепнул ей в ответ Фирэ.
   Лицо бородача вытянулось, когда он увидел, сколь многочисленное семейство у его вдохновительницы. Зато остальные приветственно защелкали пальцами.
   - Позвольте представить наших детей! Фирэ вы уже знаете, господа, а это наши младшие...
   Ормона стиснула его руку с просьбой выручать. Юноша понял, что она напрочь забыла, как зовут "ее" детей. Проколы всегда случаются по мелочам, если завраться...
   - А они сами скажут, - вмешался Тессетен, подходя к ним.
   Как и ожидал Фирэ, вместо проговаривания собственных имен ребятишки, увидев Сетена в такой близости от себя, сначала впали в тихий ужас, затем у девочки началась громкая истерика, а у близнецов - ступор.
   - Они испугались такого количества народа, - злорадно пояснила Ормона, и Фирэ догадался, что за эти несколько часов сумасшедшая детвора довела ее до белого каления, и она теперь с удовольствием платит им той же монетой. - Мы ведь живем тут уединенно...
   Юноша торопливо утащил их в дом, но стоило ему перевести дух, следом, хромая, заскочил Сетен. Трехглоточный вой тут же возобновился, и он покрепче прихлопнул за собою дверь, чтобы их не было слышно снаружи.
   - Пусть кхаркхи разведут их по домам, не то у меня голова треснет! Не могла Ормона выдумать что-нибудь менее травматичное? Сказала бы, что мы разводим крокодилов. Те хотя бы молчат - во всяком случае, у Кронрэя...
   - Что ж, вы больше с ними не поедете? - передавая троицу ормониным помощникам, спросил Фирэ.
   - Отбился я от них. У меня уже все это в печенках сидит, - Учитель отстегнул подаренный меч и бросил куда-то в угол комнаты. - Сказался больным.
   Юный кулаптр решил не говорить, что тот и в самом деле здоровым не выглядит, и отправился вслед за ним, чтобы хоть немного подлечить измученную ногу Учителя.
  
* * *
  
   На самом деле Тессетен покинул их не только из-за боли. Он ничего не мог поделать с ослепляющей яростью, что захлестывала его при виде Ко-Этла, позволявшего себе так откровенно таращиться на его жену. И знание того, что Ормона водит тепманорийца за нос, ничего не меняло: тот все равно смел считать ее своей любовницей, и за одни такие мысли Сетену хотелось развеять его клочки по ветру. И вот, чтобы не выдать своих дум, он ушел, предоставив жене и Алу знакомить северян с Кула-Ори.
   Однако и Ормона вернулась очень скоро, чем-то обозленная и тщетно скрывающая обозленность. Прямо при нем, в спальне, она переоделась в легкий костюм для верховой езды и присела на край кровати, чтобы подкрасить губы. Сетен мог бы смотреть на эти приготовления часами: было в них что-то завораживающее, хотя он никогда не мог взять в толк, чем краска делает лучше ее безупречное лицо, если он даже не всегда может разобраться, мазалась она этой дрянью или нет. Разве только если после поцелуя губы как будто в каком-то жире - тогда точно мазалась.
   - Может, у Кронрэя его крокодил уже подрос и сожрет их? - пробурчала она, сообщив, что Ал с Паскомом намерены поселить гостей в просторном доме созидателя.
   - Чего это ты вдруг?
   Ормона зашипела, как змея, потом фыркнула и что-то заворчала под нос. Сетен опустил руку и вытащил из-под кровати подаренный Ко-Этлом меч.
   - Судя по всему, наших распрекрасный гостей ждет судьба этого мамонта, - он потер большим пальцем одну из завитушек орнамента на ножнах. - Бородатый сказал, что ты лично завалила зверюгу...
   Она обернулась и медленно проговорила:
   - Уже всё знаешь? Что ж, тем лучше...
   - А ты привыкла держать всех вокруг себя за слепоглухонемых, которые ко всему прочему страдают тяжелой стадией олигофрении. Кто знает еще о твоих планах насчет тепманорийцев, хочешь осведомиться ты? - с невинным видом уточнил экономист. - Ал...
   - Ты лжешь!
   - Ты натравишь своих "соколов" на нас обоих или все же пощадишь своего ненаглядного?.. И я имею в виду не Ко-Этла...
   - Я пощажу и тебя. Мне льстит твоя ревность.
   - Ревность?! Оу! Ха-ха-ха-ха-ха! - закатился Тессетен. - Для ревности нужна хоть капелька любви, Ормона! А что тебе в таком случае может быть известно о ревности? Ты хоть когда-нибудь испытывала что-нибудь хорошее к людям, или только подсчитываешь, высчитываешь, выгадываешь?
   - Не вынуждай меня злиться, Сетен! Не вынуждай!
   - Иначе?..
   Ормона нехорошо улыбнулась и заговорила сквозь зубы:
   - Иначе я подумаю насчет твоей ненаглядной, которая сейчас полощет языком с нашими гостями. Она проигнорировала мою просьбу о том, чтобы все женщины, особенно коровы вроде нее, - характерным жестом она обрисовала жутко расползшуюся спереди фигуру ненавистной ей жены Ала, - сидели сегодня - в течение одного дня! - по домам. Северянки проводят так всю жизнь, а здесь - всего лишь день! Но она же у нас избранная... Сама еле ноги переставляет, а туда же... К-корова тельная!
   - Это я попросил Ала, чтобы он познакомил гостей с нею: твой бородатый донимал меня вопросами о нашем языке. А кто лучше Танрэй расскажет об этом иноземцу?
   - Да ну?! И она, похоже, сильно увлеклась... - в тоне ее слышалась угроза, - иноземцем... Или она в самом деле желает сломать игру? Ну да ладно, эта дура допрыгается... допрыгается...
   - Ты так не шути, ладно? - глухо попросил Тессетен, чувствуя, что глаза его наливаются кровью, а покровитель просится в бой.
   - Не шутить о чем? Что она избранная, что твоя ненаглядная или что я намерена оторвать ей голову за абсолютной ненадобностью?
   Ормона расхохоталась и уже собралась уйти, как вдруг Сетен вскочил и схватил ее за руку. Разгневанная жена принялась вырываться с нечеловеческой силой, и он неожиданно для самого себя сжал пальцы сильнее, чем следовало, так что в суставе у нее что-то щелкнуло, захлопнул дверь и швырнул жену на кровать. Та вскрикнула, сжалась от боли, но тут же собрала волю и отползла на локте к подаренному северянами мечу. Никаких признаков обиды в глазах ее не было, только злоба - на него, на других, даже на саму себя, почему-то не способную ответить ему таким же насилием, хотя могла бы, могла бы...
   - А почему ты уверен, что я смогу ей это сделать? - с вызовом спросила она, глядя на распухающее запястье со следами его пальцев, а потом что было сил дернула кисть, вправляя вывихнутый сустав на место. На лице ее при этом не отразилось ничего, только кровь отхлынула от щек и помутнели черные глаза.
   Сетен хотел извиниться за свою грубость, но дурацкая гордыня и ярость не позволили раскрыть рта. Он уселся в свое кресло спиной к свету.
   - Спасибо, любовь моя, - Ормона прижала к груди поврежденную руку. - Я тебе это еще припомню.
   - Что, исполнишь свою мечту - переспишь со своими воздыхателями на самом деле? Ала пригласишь на эту церемонию?
   Она выругалась так, как никогда прежде не позволяла себе выражаться в его присутствии, и, вскочив на постели, швырнула в него подхваченным со столика у изголовья кувшином с водой. Сетен молча выбросил перед собой "щит". Мокрые керамические черепки и брызги полетели во все стороны, отскочив от невидимой преграды. Он понимал, что несет похабщину, делал это нарочно, провоцировал и удивлялся, почему она до сих пор не выдернула из ножен этот кривой меч и не накинулась на него с желанием отрезать язык, по возможности вместе с головой.
   Однако Ормона сделала кое-что похуже, но где-то в глубине души он этого ждал. Гнойник прорвало.
   - Трухлявый пень! Ненавижу вас всех! Однажды вы все будете рыскать в поисках друг друга по моей земле средь других лишенных памяти антропоидов, с которыми вы все перемешаетесь, как скоты - да вы и есть скот! - вдруг с ужасающим спокойствием заговорила жена. - И не будет вам покоя, не будет вам пристанища нигде! Самый тщеславный и высокомерный из вас будет презренным рабом обстоятельств. Та, которую желают многие, будет обесчещена и потеряет всё, в том числе и остатки памяти, в поисках своего самца. Бескорыстный защитник, их хранитель, не будет знать ничего, кроме боли, ран и немоты, а ты... ты будешь трухлявым гнилым пнем, о который спотыкаются все зарвавшиеся путники!
   Она выговорилась, закусила губу и прикрыла глаза, разглаживая синяк на руке. Тогда заговорил Сетен:
   - А теперь скажу я, и последнее слово - закон, ты знаешь! Я давно ждал, когда в тебе это прорвется! Первое слово сказано, да покроет его второе!
   Тессетен оттолкнулся от поручней кресла и легко поднялся на ноги, будто никогда и не был искалечен. Ормона померкла.
   - Самый высокомерный средь нас всегда будет находить свою попутчицу, каким бы он ни был при этом. Попутчица потеряет всё, но ее будут желать многие и не станут чинить ей сколько-нибудь опасные преграды. Бескорыстный защитник сохранит всё, что потеряют они, дабы впоследствии - однажды! - вернуть сохраненное им же. А я... я буду гнилым трухлявым пнем, как ты напророчила. Исполнится последнее слово, сказанное ори на языке ори в присутствии ори!
   Дернулось пространство, искаженное подземным огнем и космической стужей. Громыхнуло в небесах средь ясного неба. Дрогнул пол под ногами, словно во время нового землетрясения.
   Не ожидала даже сама Ормона подобной силы древних умений у собственного мужа. Не учла она близости гор Виэлоро. В запале своем пойманная на озвученной мысли, женщина уже не могла ничего изменить...
   - Будьте вы прокляты! - только и произнесла она, а затем покинула комнату.
   Сетен запрыгнул на постель, прихрамывая, подошел к стене и вырвал из ножен аллийский меч. Отполированный, словно зеркало, обоюдоострый клинок отразил полыхающее гневом лицо хозяина. И не мог солгать металл - прекрасным было это лицо и сумеречные глаза, в которых сосредоточился весь мир, да вот только сам обладатель меча никогда не видел истины о себе...
   - Ты слышал всё, что было произнесено! - прошептал Тессетен и провел пальцами по плоской стороне клинка.
   Затуманилась поверхность лезвия от тепла его руки и от горячего дыхания.
  
* * *
  
   Ко-Этл был немного ошарашен. Приняли их очень недурно, все традиции были соблюдены. Однако у себя, на своей территории, Ормона показалась ему другой - нервной, напряженной и занятой совсем не им. Это не преминул заметить и ехидный Эт-Алмизар, умудряясь сочетать подобострастие с завуалированными подколками.
   Гости несколько растерялись. Вслед за Тессетеном, их покинула и Ормона, сославшись на неотложные дела, и они остались в обществе помощника лидера, Ала, и аловой жены, Танрэй. Все бы хорошо: вдобавок к тому, что Танрэй была северянкой, она оказалась очень милой и на лицо, и по душевным качествам - да только не пристало женщине в ее положении на таком сроке казать нос из дому и смущать посторонних мужчин. Для Ариноры это в крайней степени непристойно. Поистине, эти южане - люди весьма эксцентричные и беспорядочные! Куда только смотрит ее муж? Впрочем, что с него возьмешь - он же ори!
   Город переселенцев гостям понравился, хотя, конечно, техники здесь и в самом деле было удручающе мало, не говоря уже о предприятиях масштаба Тау-Рэи. Зато северяне всласть подивились тому, как удалось местным выдрессировать бесшерстных небольших мамонтов для помощи в тяжелых работах.
   Весь прошедший месяц Ко-Этл серьезно раздумывал над поставленными Ормоной вопросами сотрудничества, но теперь он даже не знал, какая экономическая основа может быть под этим, какая, говоря проще, выгода для Тепманоры. Поставки тропической снеди на Север? Не впечатляет: очень далеко и затратно - его не поймут. Выход в акваторию Южного океана и, как следствие, возможность контролировать пути сообщения южан? Это уже чуть теплее, но все равно ерунда: южане давно зажаты Аринорой в тиски и уже едва высовываются со своего Оритана, боясь участи многих сбитых над океаном сородичей-эмигрантов. Не может же он признаться Совету: да, я потерял голову от жены их лидера и теперь хочу подарить от щедрот им гору тепманорийских устройств - развивать промышленность в Кула-Ори!
   Поселили их в большом красивом доме, хозяин которого сейчас отсутствовал.
   - Здесь живут наш созидатель Кронрэй и еще пара семей, которые он приютил у себя, - объяснил Ал. - Но они нынче в отъезде, и господин Кронрэй любезно позволил нам распорядиться этим домом по нашему усмотрению. Располагайтесь, господа! Отдохните после долгого перелета. Если будет в чем-то нужда - мы готовы исполнить ваши пожелания.
   Держа его под руку, маленькая и уютненькая Танрэй улыбалась. Она хотела понравиться приезжим и нравилась. А еще ее жалели - бедняжке приходилось работать, будучи в священном состоянии! Ее самоотверженностью восхищались. Ко-Этл - в первую очередь, и даже образ обожаемой Ормоны слегка померк в его глазах рядом с этой златовласой птичкой, красавицей-ариноркой. И почему у них не водится таких красивых и умных женщин? Все сплошь или дуры, как сестра, или бесцветные мегеры: стоит такой умыться - и хоть беги вон от этого бледногубого чудовища с рыбьими глазами и редкими сивыми бровями. Встреть он там хотя бы подобие Танрэй - и с холостяцкой жизнью было бы тут же покончено. Но, конечно, он ни за что не позволил бы ей позориться и бродить по городу. У него прекрасное поместье, в котором можно гулять и сколько угодно общаться подружками из соседних имений - он ведь не деспот какой-нибудь, понимает, что даже женщине нужно человеческое общение...
   Смотрел он на нее и думал: вот жаль, что скоро южане в своем племени совсем вытеснят небесную расу белокожих и голубоглазых людей. Их черные гены сильнее: к примеру, если Танрэй родит блондина или блондинку, то у тех в свою очередь вполне могут появиться черноволосые или черноглазые дети - эта скверна передается через поколения! Стать истинного аринорца - идеальна. Южане же ущербны во всем, взять хоть Ала, который здесь, среди его сородичей, считается эталоном мужской красоты. Слишком высок, слишком хрупок и тонок, слишком смугл, черты лица резковатые, да и форма черепа... Словом - второй сорт.
   Ко-Этл морщился и старался думать о более приятных вещах, бродя по дому здешнего созидателя и разглядывая занятные барельефы. В одной из комнат - большом зале с круглым бассейном - жило какое-то местное чудище. У рептилии была зеленовато-бурая шкура, вся в каких-то наростах и шипах, короткие неуклюжие лапы и длинные зубастые челюсти. Подходить к нему северянин не рискнул, но по размерам прикинул, что чудовище длиной примерно с его ногу, не меньше. И, похоже, это еще не взрослая особь. Вспомнились слова Ормоны о том, какая только гадость ни водится у них в джунглях.
   - Что скажешь? - неслышной походкой приблизившись к шурину, тихо спросил Эт-Алмизар и тоже уставился с балкончика на ящера, бревном лежащего в бассейне.
   - О чем именно?
   - О наших южанах, разумеется!
   Ко-Этл вздохнул:
   - Странные они. Но мне понравилось, как у них здесь поставлено образование. Одна школа на город - это, конечно, ерунда, только преподавателя до смерти загонять... И возня с обезьянами - тем паче глупость, когда учить надо только детей высших, а никак не это отребье. Но сама идея Танрэй мне в целом понравилась: рабов необходимо в минимальной степени обучить пониманию языка хозяев, иначе как же с ними управляться? И не более того. Она же, сдается мне, поставила себе целью расшевелить их мозги.
   - Тогда ори и узнают, что такое - обезьяна с атмоэрто! - усмехнулся Эт-Алмизар.
   - Или со взрывчаткой... Охо-хо!
   Мужчины расхохотались так, что бревно всплыло на поверхность водоема и погребло к бортику.
   - Ах да, мне же велено передать, - спохватился помощник, кулаком утирая слезу с краешка глаза, - что для нас устраивают званый ужин в доме Ала... А ты не запомнил, как они здесь обращаются друг к другу? Смешно как-то...
   - Атме.
   - Атме! Ха-ха-ха! Точно - атме! Душенька Ко-Этл, а не изволите ли откушать...
   - Ну все, довольно, - одернул его лидер, позволивший ему некоторое панибратство исключительно потому, что были они здесь один на один. - Иди узнай, всего ли хватает нашим, и обеспечь, если что-то требуется.
   Эт-Алмизар с готовностью подпрыгнул, кивнул и резво удалился.
   - Атме! - пробормотал Ко-Этл и прыснул, пока никто не видит.
  
* * *
  
   Торжество было нестерпимо скучным. Немного спасало то, что Ал устроил встречу под открытым небом, в просторном дворе своего дома.
   Фирэ заметил, что почти все блюда, стоящие на столе, по этикету требуют использования самых мудреных столовых приборов, а хитрая мина на личике Танрэй и уничтожающие взгляды, посылаемые в ее адрес Ормоной, не оставляли сомнений, что все это было задумано женой Ала нарочно. Даже чопорные северяне изредка напряженно выбирали, каким инструментом пробовать очередной изыск. А самому Фирэ было смешно: соревноваться в чопорности с его покойным отцом не смог бы никто из присутствующих, и потому никто, кроме юноши и, пожалуй, старого кулаптра Паскома, не ощущал себя свободнее на этом ужине. Забавно, что в конце концов находчивый помощник Ко-Этла, Эт-Алмизар, разглядел это и, незаметно толкнув локтем сидящего по соседству лидера, указал глазами, у кого можно подсматривать верный выбор. Бородач с облегчением воспользовался намеком и почти не сводил взора с рук кулаптров.
   А вот Ормона сегодня вечером отчего-то раздражала Фирэ. Может быть, из-за того, что он был настроен на Учителя, а тот, судя по буре в его душе, сильно с нею не поладил по какой-то причине и на ужине даже отсел подальше. Но та его будто и вовсе не замечала, держась только возле делегации северян.
   - Как нынче весна в Тау-Рэе, господин Ко-Этл? - нарушила общее молчание мать Танрэй, и все мгновенно оживились, отодвигая от себя почти не тронутые яства.
   - У нас весны прохладные, госпожа Юони, а самое начало проходит незаметно, в точности как на Ариноре... - молодой человек споткнулся, - и, вероятно, у вас на Оритане...
   Присутствующие засмеялись, как по приказу. Натянуто, но с некоторым облегчением. Ормона внимательно разглядывала тех, кто не поддерживал общего веселья, а Фирэ подумалось, что узнай северяне весны последних лет Оритана, то вряд ли им хватило бы для описания слова "прохладные".
   Ал и Паском о чем-то тихонько переговаривались, Тессетен с усмешкой смотрел то в свою тарелку, то на жену. Юноша не чувствовал единения с большинством этих людей, ему не хотелось находиться здесь. Когда Фирэ задавал себе вопрос, для чего он все-таки пришел, сердце предлагало единственную подсказку: ради Паскома, Танрэй и Сетена. Затея Ормоны стала ему непонятна. Поначалу смешная, теперь ее игра начала обращаться во что-то мрачное и пугающее, и чем больше мешала ей Танрэй, тем страшнее становилось смотреть, как пульсируют зрачки в темных глазах жены Учителя.
   - Надеюсь, я не сильно пережарила баклажаны... - невинно заметила хозяйка, будто кому-то было до этого дело.
   Фирэ улыбнулся. Про себя. Он заметил, как Танрэй подмигнула мужу и Сетену, и решил немного подыграть им - отказался от блюда, отчего у подсматривавших за ним Ко-Этла и Эт-Алмизара вытянулись лица. Паском и подавно поднялся со своего места, чтобы что-то сказать тримагестру, сидевшему в отдалении, рядом с матерью Танрэй.
   Ко-Этл и Ормона с непроницаемым видом принялись орудовать ножичками, а все остальные так и зависли над столом, не зная, как подступиться к пище.
   - Не знаю, как вы, - вдруг сказал Тессетен, беря свою тарелку и поднимаясь с места, - а я сюда пожрать пришел, а не в правилах этикета состязаться...
   И экономист, отойдя в сторонку, разлегся в траве у ствола старой билвы* под ее поникшими колючими ветвями, дабы продолжить свою трапезу при помощи единственной вилки, которой пользовался на протяжении всего вечера. Рядом с ним облизнулся проснувшийся Нат.
   ___________________________
   * Билва - (санскрит) очень колючее субтропическое плодовое дерево от 3 до 10 м высотой. Другие названия - эгле мармеладная, баиль, бенгальская айва, золотое яблоко.
  
   - О! И ты хочешь? - Тессетен принялся кормить волка прямо с рук. - Что, бродяга, надели на тебя ошейник? Так, глядишь, и на цепь скоро посадят...
   Ал без лишних объяснений присоединился к ним.
   - Никогда не умел как следует пользоваться этой дрянью, - вполголоса поделился он с другом, подразумевая бесконечный ассортимент столовых приборов. - Вилка для овощей, вилка для мяса, вилка для рыбы... А потом еще их как-то надо сочетать с ножами. Грамотно. Зимы и вьюги!.. Я однажды посчитал, и вариантов тут...
   Сетен лишь качнул косматой головой и ответил громко:
   - Ты считать умеешь? Впрочем, я запамятовал: ты же у нас звездочет...
   Пугающе-бесстрастным было лицо Ормоны. Тепманорийцы с недоумением косились на двух чудаков-ори, развалившихся прямо на земле возле очень довольного волка.
   - Садись с нами, - попросил Ал, ловя жену за руку.
   Танрэй со смехом потрясла головой и вернулась к столу.
   - Эти двое - как всегда... - пробормотал Солондан своим соседям, управляющему городом Хэйдду и одному из тепманорийцев - кажется, их орэ-мастеру.
   - Что - как всегда? - вежливо переспросил его северянин.
   - Да... - тримагестр поморщился и вяло махнул рукой. - Мальчишки... Уж до седых волос дожили, а все как дети малые...
   Ормона досидела до конца ужина с каменным лицом. Фирэ, настроившийся на мироощущение Тессетена, непрестанно чувствовал, что Учитель напряженно ожидает чего-то от своей жены.
   - Благодарю приветливых хозяев, - Ормона поднялась и медленно положила свою салфетку возле тарелки.
   Тут же встал со своего места и Ко-Этл: так велел этикет. Ормона продолжала:
   - Ал, твоя жена - превосходный повар. Надо отдать ей должное. А потому - позволь мне поцеловать ее в знак особой благодарности.
   Ал едва заметно кивнул, а Сетен - заметил Фирэ - привстал, не сводя глаз со своей супруги.
   Танрэй следила за приближавшейся к ней Ормоной, явно слегка недоумевая. Та приветливо улыбалась. Если бы Фирэ не знал об их отношениях, то не заподозрил бы ничего.
   Ормона стремительно обняла Танрэй, вцепилась, как ястреб в канарейку, и, невзирая на слабое сопротивление, приникла к ее губам поцелуем.
   Фирэ понял, что она хочет сделать своей двусмысленной выходкой. Невидимая никому, кроме него, сила обрывала сейчас тончайшие связи между энергиями Танрэй и ее ребенка. Вторжение было быстрым, насильственным и столь незаметным, что жена Ала даже не встрепенулась, не успела защититься. Она почувствует последствия много позже, но тогда уже ничего нельзя будет исправить...
   А главное - самому Фирэ при этом стало так плохо, что он, вскочив, едва не потерял сознание. Точно это его ниточки жизни, его, а не этого нерожденного младенца, отсекали змейки, запущенные женой Учителя. И после этого он не на шутку разозлился. Чувство самосохранения взяло верх над симпатией к Ормоне.
   Почти одновременно, не сговариваясь, они с Паскомом уничтожили змеек всех до одной. А Ормона в ярости еще сильнее впилась в губы молодой женщины. Танрэй пыталась освободиться от нее, но не могла.
   Вся эта сцена длилась лишь несколько мгновений, но окружающие успели замереть в изумлении от непривычности увиденного. Наконец Ормона бросила жертву, осознав тщетность собственных усилий.
   Танрэй перевела дух, отерла губы тыльной стороной ладони, а потом вдруг, коротко размахнувшись, с силой хлестнула Ормону по лицу.
   - Ритуал, - со смехом объяснила экономистка, поворачиваясь к гостям и прикрывая забинтованной на запястье рукой зардевшуюся щеку. - У нас здесь так принято. Дичаем.
   "Сука!" - поймал себя на неожиданно мерзкой мысли Фирэ.
   Прежде он никогда не позволил бы себе не то что сказать, но и подумать такое о женщине, однако в ту минуту Ормона перестала быть в его глазах женщиной.
   Юноша беспомощно оглянулся на Тессетена и увидел, что тот крепко держит за ошейник волка, вставшего почти на дыбы и хрипевшего. Глаза Ната полыхали, словно уголья. Сколько силы и быстроты реакции нужно, чтобы успеть поймать, да еще и удержать на месте взъярившегося зверя таких размеров!
   Ал широко раскрытыми глазами растерянно смотрел на Ормону. Та поглядела на мужа, сделала какой-то непонятный жест и, взяв под руку Ко-Этла, спокойно удалилась. За ними потянулись и другие тепманорийцы.
   А еще Фирэ, восприятие которого за эти минуты многократно обострилось, услышал, как, проходя мимо сникшей Танрэй, Сетен тихо шепнул ей:
   - Ты сама должна была сделать это, сестренка...
   - Что сделать? - вздрогнула женщина, но он своей прихрамывающей походкой уже покидал двор ее дома.
   Ничего не говоря, Ал обнял жену. Танрэй провела по лицу дрожащей рукой.
  
* * *
  
   Хватая Ната, ринувшегося было сквозь усыпанные цветом ветви билвы к Ормоне, Сетен так и не успел заметить, чем пропорол руку под браслетом, да и боль ощутил не сразу. Может быть, это была одна из острых игл дерева...
   Волк истошно кашлял, хрипел и рычал в душившем его ошейнике, но Тессетен держал зверя залитой кровью рукой и даже не шелохнулся.
   "Пусти! Пусти!" - требовала душа.
   "Пусть покажет, на что годна, иначе толку от нее не будет!" - парировало сердце.
   "Посажу на цепь!" - пригрозил разум, останавливая их переговоры.
   Получив пощечину от Танрэй, Ормона усмехнулась и оставила ее в покое. Паском и Фирэ все еще напряженно следили, не выкинет ли она еще чего-нибудь, зато Нат угомонился и отступил к ноге друга хозяина. Ал стоял, не менее растерянный, чем тепманорийцы, но он успел бросить пару грозных взглядов на скомпрометировавшего себя волка: зверь не имеет права не то что бросаться - даже рычать на человека без приказа владельца.
   - Ритуал, - со смехом объяснила экономистка, поворачиваясь к гостям. - У нас здесь так принято. Дичаем. Не хотите ли совершить верховую прогулку по окрестностям, господа?
   - Проклятые силы! - шепотом выругался Тессетен, только теперь замечая, что из-под его браслета бурно хлещет кровь.
   Ормона оглянулась и, многозначительно ему подмигнув, повертела в воздухе забинтованной рукой. Он смиренно кивнул, признавая свое поражение.
  
* * *
  
  
   soundtrack
  
   Каменистое озеро за их домом потемнело с наступлением ночи, и только свет фонарей у веранды падал на черную поверхность водоема.
   Сетен смотрел в отражение, постоянно разбиваемое каплями розоватой воды, что скапывала с его отмытой пораненной руки. Впервые за много лет ему пришлось снять браслет Ормоны, чтобы промыть рану, и теперь тот лежал на гальке поодаль, раскрытый, словно поджидающий свою жертву капкан.
   - Зачем тебе все это, Ормона? - спросил он, спиной ощутив присутствие жены, которая явилась безмолвно и бесшумно, словно призрак. - Для чего ты стремишься доказать кому-то, что ты Танрэй? Если мне, то я знаю это и без твоих доказательств, что бы ни говорил Паском. Я знаю...
   Она покачала головой и вопросительно указала на его рану.
   - Да чепуха, мы квиты, - отмахнулся он. - Вот твоя рука как?
   - Тоже чепуха. Ты же знаешь: я не чувствую боли.
   - Да всё ты чувствуешь, - Сетен спрятал глаза и слегка обнял ее, стоящую рядом, за колени. - Я прошу тебя, родная: плюнь ты на них на всех, пусть живут, как будто их нет для тебя на белом свете, пусть делают, что вздумается... Не трать силы на недостойных...
   - Да? - иронично переспросила она. - А что же ты делал тогда, как не мешал мне своим шутовством, подыгрывая этой брюхатой идиотке?
   - Я солгал тебе...
   - Да что ты! О чем же?
   - О ревности... об ее отсутствии... Это... зима меня покарай... это по мозгам бьет сильнее хмеля. Да, меня бесит, когда на тебя так смотрит этот тепманорийский бородатый козел... Бесит даже сильнее, чем когда так же смотрел брат Фирэ. Да, ты отомстила - наверное, со стороны я когда-то выглядел не лучше, таращась на Танрэй. Но ведь...
   - Всё, перестань, - смягчившись, ответила Ормона и три раза мягко сжала рукой его плечо. - Я знаю, кто она и почему всё так у тебя с нею происходит. Ты ни при чем. Забыли.
   Ормона сбросила платье и, оставшись в одной тонкой шелковой сорочке, ступила в воду.
   - Ормона!
   Она не оглянулась и поплыла в темноту, к дальнему берегу.
   Да что там происходит! Ничего не происходит - он давно уже пересилил этот сбой в промысле Природы. Ничего не происходит, кроме как с ней, с Ормоной, при взгляде на которую в сердце вдруг появляется до смерти щемящая тоска, тревога: вот-вот что-то с нею случится, они потеряют друг друга. Было ли такое с Танрэй? Да никогда... И никогда он не хотел так ту, которую ему подсовывала в попутчицы насмешка природы, в отличие от его неприхотливой и молчаливо переносящей все невзгоды жены, с которой всякая близость происходила всегда как в первый раз и никогда не наскучивала. Он и теперь смотрел на нее глазами того двадцатилетнего юноши, к которому она подошла в парке Эйсетти вечность назад.
   Сетен стянул через голову рубашку с подкатанными окровавленными рукавами, а затем нырнул, чтобы через полминуты вынырнуть уже возле неторопливо плывущей жены. Плавал он теперь куда лучше, чем ходил...
   - Ормона, послушай же! Я тут кое о чем подумал...
   - Поздравляю! И давно это у тебя? - приветливо спросила она.
   - Ты о чем?
   - Ты сказал - "подумал"...
   Он фыркнул, махнул рукой, чтобы она не пыталась сбить его с толку, и снова перешел на разговор о задуманном:
   - Давай оставим всё это к проклятым силам, соберемся и уедем, куда глаза глядят?
   - А, от самих себя... Ну-ну, мы это проходили...
   Она вырвалась вперед, проплыла еще ликов пятьдесят и нащупала ногой дно.
   - Да не от самих себя! От всего, что провоцирует нас тут непонятно на что...
   Жена встала на дне и со смехом плеснула в него водой.
   - Да подожди же! - он уклонялся, а Ормона все брызгалась и отступала к берегу, всем видом показывая свое нежелание обсуждать эту тему. - Мы сделали для них всё, что могли, им теперь нужно только взять готовое. Если они не хотят даже этого - ну так пес с ними! Нас с тобой это уже не касается, родная! Хочешь скажу, как ты смотришься с этими своими идеями? Как гусыня! Бегаешь, машешь крыльями и уговариваешь их принять твои подарки, а они только знай воротят рыла...
   - Сетен! Отстань, а?
   - Да не отстану я от тебя, зима нас покарай!
   Он схватил ее и прижал к торчащей из воды скале. Ормона, как и днем, принялась обороняться и вырываться из его объятий, но теперь он был осмотрительнее со своей силой, зато настойчивее.
   - Ты смешна, родная, - Сетен поймал ее руку и поцеловал в почти зажившее запястье. - С нами здесь в самом деле происходит какая-то гадость.
   - Не сваливай своей вины на ревность и случайность.
   - Я не сваливаю, я признаю свою вину и готов сделать что угодно, чтобы ее загладить - скажи, что...
   - Гадость, которая с нами происходит - это самозванка, жена твоего приятеля, которого ты уже начинаешь ненавидеть за то, что ты - не он, что он присвоил твое имя, как эта поганка присвоила мое! Вот что такое гадость!
   Она хлестала его правдой, словно кнутом.
   - Ты же предложила забыть это...
   - Да на самом деле - плевать мне на вас троих. И на Ала, и на поганку, и на тебя. Никуда ты от меня не денешься, мы пока еще нужны друг другу.
   - Да! И не "пока", а...
   - Заткнись. Просто я не желаю, чтобы своими дуростями вы испортили мне игру, которая, быть может, завершившись удачно, спасет все ваши никчемные жизни. Может быть. Не знаю. Но лучшего предложить не могу.
   Сетен не знал, нарочно ли она провоцировала его на злость, но с каждым словом он все отчетливее испытывал некое противоположное чувство. Только она в своей мании не желала этого признать и продолжала колоть его упреками и полуправдой.
   - Ну всё, довольно чепухи, Ормона!
   Она снова забилась, не сводя с него непокорного взгляда и продолжая гнуть свое:
   - Отпусти меня!
   Вместо этого он прижал ее к камню еще плотнее, ухватил пальцами за подбородок, чтобы она не вертела головой, и поцеловал. Ормона досадливо замычала, из последних сил упираясь обеими ладонями ему в плечи, потом ослабела, и губы ее, потеплев, разомкнулись, отвечая на поцелуй. Когда Сетен ощутил во рту ее горячий прыткий язычок, то нарочно прервал ласки и шепнул ей на ухо:
   - Пообещай сейчас же, что мы уедем!
   Со смехом лизнув мужа в щеку, она плавно раздвинула в воде ноги, поймала его руку и завела туда, вниз, где по сравнению с прохладной водой пальцам стало невероятно горячо, а по телу Сетена прокатилась раскаленная волна, трижды омыла сердце, и каждую жилу, и всю сущность целиком превращая в напряженные до предела электрические нити. Грудь Ормоны под мокрой тканью налилась, не хватало никакой воли удержаться, не коснуться этих алых бутонов. Он гладил ее, словно мягкую податливую глину, готовую подчиниться желанию скульптора, касался каждой впадинки, каждой выпуклости знакомого наизусть, но как прежде, как всегда вожделенного тела, которое он воссоздал бы по памяти даже с закрытыми глазами - хоть в постоянстве мрамора, хоть в изменчивом песке.
   - Пообещай, родная! Просто пообещай!
   Она уже снова целовала его, избегая ответов и призывно прижимаясь под водою к его паху. Эти движения вынудили его подхватить ее, невесомую, за бедра и слегка приподнять. Терпение Тессетена закончилось - Ормона, как всегда, победила в этой схватке - и, отведя в сторону мешающийся подол ее сорочки, что всплыл на поверхность между ними, он сделал то, чего добивалась жена и к чему он стремился сам, тщетно стараясь сдержаться, пока не заручится ее клятвой.
   Она всхлипнула и, наконец почувствовав его в себе, обеими руками вцепилась в каменную расщелину высоко над головой. Мягкими, но упругими и сильными толчками проникая в нее все глубже, Сетен боролся с обычным в такие минуты помрачением рассудка и старался не упустить из памяти того, на чем он остановил их разговор... скорее, правда, его разговор.
   Мокрая сорочка липла к телу жены, и вид ее великолепной груди, то исчезавшей, то проявлявшейся под волдырями влажного шелка, доводил его до безумия скорее, чем если бы она была совершенно обнажена. Сетен продолжал что-то говорить ей, но сам уже почти не осознавая, что, и не зная, сколько все это длится, а она в ответ стонала и вскрикивала, всем своим сильным и гибким телом подаваясь навстречу и извиваясь в конвульсиях близкого экстаза.
   - ...и там не будет никого лишнего, только мы и наш тринадцатый ученик...
   Эту, последнюю, свою фразу Сетен успел ухватить проясняющимся рассудком, когда жена прогнулась дугой, забилась и закричала, ощутив ударившую внутрь нее горячую струю. Состояние, схожее разве что со сладостной смертью, медленно отпускало его тело и разум, оставляя лишь приятное утомление.
   - Так что же ты скажешь, моя любимая? - тихо спросил он, заглядывая в ее затуманенные глаза и надеясь хотя бы вот так, полуобманом, взять с нее важное обещание. Хотя, сказать откровенно, было ему сейчас не до такой чепухи - всё казалось каким-то ненужным и мелочным в сравнении с тем миром, где они сейчас находились вдвоем. - Каким будет твой ответ?
   Ормона отняла затылок от камня, резко зажала ему рот узкой ладонью, обвила его бедра ногами и хрипловато шепнула:
   - Ещё!
  
  
Глава двадцать вторая, в которой нам придется насовсем распрощаться с некоторыми героями скорбной повести о том, как погибал великий Оритан
  
   - Тихо. Стой здесь, - приказал Саткрон одному из младших гвардейцев, а сам бесшумно поднялся по мраморным ступеням крыльца.
   Все гости дома Кронрэя давно спали. Ночь была тихой, в небе прорезался лишь тонюсенький серебристый краешек Селенио. Звезды окружали его, словно прощающиеся сородичи, грустно мерцая в черноте небесных покоев.
   - Вы - со мной, - продолжал распоряжаться гвардеец, и несколько человек последовали за ним в дом созидателя. - Чтоб ни звука. Кто оплошает, будет наказан.
   Все были собранны и безмолвны.
   Саткрон уже решил, что Ко-Этл будет его "трофеем". Он сам принесет Ормоне окровавленный белый плащ главы тепманорийцев.
   - Тихо! Стоять!
   Привычным к темноте взглядом Саткрон вовремя успел различить дремавшего в кресле комнаты-прихожей молодого северянина, военного.
   - Хм... - недобро усмехнулся гвардеец, обращаясь к одному из своих спутников. - Часовой... Не доверяли, значит!
   Ставя ноги, обутые в мягкие сапоги, так, что не услышишь ни звука, Саткрон приблизился к русоволосому юноше, на всякий случай зажал ему рот ладонью и ткнул тонким, как спица, лезвием точно в сердце. Лишь тихо хрустнули пробитые хрящи и разорванная плоть. Тепманориец даже не успел проснуться. Саткрон, озираясь, извлек лезвие, привалил труп к спинке кресла и показал стражникам разойтись, как то было условлено, по комнатам.
   - Дурной из тебя дозорный, - сказал гвардеец убитому парню, протирая свой клинок его плащом, переброшенным через подлокотник.
   Крови проступило совсем немного. На белой рубашке северянина темнело только маленькое пятнышко.
   Саткрон поднялся на второй этаж, где, как объяснила Ормона, должна быть комната бородатого.
   Двери поддались легко, и молодой человек проскользнул в щель между створками, не желая рисковать и открывать шире - вдруг заскрипит?
   И тут же что-то хлопнуло, голову обволокла темная ткань, а в солнечное сплетение ткнулся чей-то кулак. Задохнувшись, Саткрон успел подумать: "Конец!", а затем ударился лбом о пол, застеленный мягким ковром.
   Лишь вечность спустя он вернулся в этот мир. Открыл глаза и стянул с головы плотную материю. Перед глазами возникли сапоги - в точности такие же, как у него. Саткрон медленно поднял взгляд. Человек, стоявший над ним, сделал шаг назад и присел на корточки. Гвардеец узнал командира, Дрэяна. Тот держал под мышкой какой-то белый комок.
   - Это должен был сделать я, - глухо сказал Дрэян.
   - Командир, вы что здесь...
   - Заткнись. Вставай и помоги убрать трупы.
   Саткрон поднялся не без труда. Дыхание все еще не выровнялось, а нутро до сих пор вибрировало от мучительной боли после удара железного кулака Дрэяна.
   Всем отрядом они перенесли убитых в поджидавшую их машину, сваливая тела как попало. Все были заняты настолько, что никто не ощутил присутствия постороннего, тенью метнувшегося за кусты жасмина.
   - Какая тварь пустила этому кровь так, что я уже весь измазался? - прокряхтел Саткрон, освобождаясь от последнего покойника и оглядывая себя.
   Никто не сознался. Машина скрылась во тьме, уезжая с полностью погашенными фарами. Дрэян провожал ее насупленным взглядом, ссутулившись, будто раненый волк.
   - Отдали бы вы этот плащ мне, командир... - посоветовал Саткрон, подергав белый плащ, который тот так и продолжал сжимать под мышкой. - Все-таки атме Ормона поручила это мне, а не вам...
   - Это должен был сделать я, и я это сделал.
   - Вам не кажется, что слишком поздно? - с издевкой спросил подчиненный. - Договор изменился!
   Дрэян резко обернулся, взглянул, будто накинул невидимый кокон поверх его высокомерно запрокинутой головы:
   - А вам не кажется, что вы забываетесь, гвардеец?!
   - Поединок?!
   - О, зимы и вьюги! Перестаньте! - зашептали со всех сторон.
   Дрэян резко расправил заляпанный кровью плащ покойного Ко-Этла, набросил его себе на плечи:
   - Поединок!
   - Да успокойтесь, господа! Нам нельзя здесь больше оставаться! Уходим, пока никто не заметил!
   Гнев, ревность, соперничество прибавили Дрэяну сил. Он закрылся мороком громадной черной кошки и, выдернув из ножен свой стилет, бросился на Саткрона.
   Услышав рев обезумевшего зверя, который, растопырив когти, полетел на него, Саткрон оробел, но вовремя спохватился, что это лишь для отвода глаз. И главное здесь - угадать, где находится вооруженная рука противника, спрятавшегося в образ зверя.
   Удар лапы пришелся по груди молодого человека, но не нанес вреда. А вот плечо отпрыгнувшего Саткрона обожгло резкой болью. Из раны брызнула кровь.
   Кошка пролетела за спину врага, перекувыркнулась в траве, сминая кусты и цветы на клумбе.
   - Остановитесь! - завопил кто-то уже почти в полный голос.
   Саткрон полоснул зверя стилетом. Кошка вскрикнула голосом Дрэяна, и морок сгинул.
   Командир перекинул оружие в левую руку, а правой зажал разошедшуюся кровавой пастью щеку. Пятен на его трофейном плаще прибавилось. Опрокинув соперника навзничь, он стал бороться с ним на земле, пачкая одежду его и своей кровью. Никто не имел права вмешаться: Поединок есть Поединок.
   Саткрон обеими руками сдерживал кулак Дрэяна, а будто сросшееся с пальцами командира лезвие стилета металось у него перед глазами и неуклонно приближалось к лицу.
   - Ты победил, - сдался Саткрон, потому что умирать ему не хотелось, да никто из свидетелей и не осудит его сейчас за отступление.
   Дрэян сам решил свою судьбу. Он нажил себе опасного врага. Прежде, несмотря на все столкновения, Саткрон относился к нему лояльно, а вот теперь... Теперь он пойдет на все, чтобы избавиться от препятствия в лице командира.
   - Господин Дрэян, он признал! - видя, что тот не намерен отпускать соперника, засуетились гвардейцы. - Завершите Поединок! Пора уходить!
   Несколько человек уже кинулись расправлять кусты и посыпать песком кровь на дорожках.
   - Куда дели их орэмашину? - поднимаясь на ноги и по-прежнему прикрывая ладонью раненую щеку, как ни в чем не бывало спросил Дрэян.
   В сторону побежденного Саткрона он даже не взглянул. Тому стало дурно от потери крови, и подчиненные, подставив плечи, увели его прочь.
   - Один из наших орэ-мастеров должен спрятать ее в пещерах Виэлоро или взорвать в горах, командир, - ответили Дрэяну. - Точно неизвестно...
   - Хорошо, значит это уже не наше дело. Быстро уходим отсюда...
   Затаившийся в зарослях жасмина человек еще долго не мог заставить себя пошевелиться. Он лишь ловил ртом спертый воздух и отчаянно думал, как же теперь жить со всем, что внезапно для себя он узнал этой ночью...
  
* * *
  
   Она проснулась оттого, что продрогла. Утром выпала роса и снова насквозь промочила высохшую за ночь сорочку.
   Ормона сладко потянулась. Давно ей не удавалось поспать так долго и так крепко, без мучительных пророческих сновидений, все чаще донимавших ее сознание. И даже несмотря на холод, ей сейчас было необыкновенно хорошо. Ей всегда было хорошо после таких ночей рядом с ним, но сегодня все было чуть иначе, и она не понимала, в чем дело.
   Она раскрыла глаза и посмотрела на подмигивавшие ей предутренние звезды. Рядом мерцало огнями дальних фонарей озеро, а сама она в какой-то бесконечной истоме, усиливавшейся при каждом прикосновении к телу, лежала на мягкой траве бережка, и вставать ей совсем не хотелось. Ормона провела рукой между бедер, возбуждающе горячих, влажных и скользких, сжала ладонь ногами и глубоко, легко вздохнула, вспомнив каждый миг минувшей ночи. Он уже успел по своему обыкновению куда-то удрать, но будить ее не стал, принес из гамака плед и укрыл, да только от росы под пледом стало еще холоднее, вот сон и сбежал в самые сладкие минуты рассвета вслед за Сетеном.
   Что-то светлое мелькнуло справа от нее, и женщина резко привстала. Она давно уже привыкла, что никакая местная фауна не смеет подобраться к ней без ее на то желания, а это было, кажется, какое-то насекомое, и оно исчезло сразу же, как только ощутило на себе внимание человека.
   Ормона насторожилась. Это точно не насекомое. Оно несет в себе привкус второго мира - можно сказать, отчасти оно еще там, но для чего-то проявилось и тут...
   - Ты по мою душу? Пришло время, да? - она грустно усмехнулась. - Жаль... Ну так когда же? Я не испугаюсь, говори, как есть!
   Из-за плеча ее выпорхнула призрачная серебристая бабочка-паутинка и разлила в ее душе безмятежность.
   - Ч-что... что это значит? Как это понимать? Ты откуда? Ты вообще кто?!
   Смутная догадка мелькнула, робко коснувшись сознания. Ормона, конечно, чувствовала в себе что-то, чего еще никогда в жизни не испытывала, но в том-то и дело, что сравнить ей было не с чем, и она в каком-то отупении лихорадочно перебирала в голове, какой из подвохов уготовило ей мироздание на этот раз.
   - Ты кто? Как это возможно?
   Ормона распознала женский "куарт" - паутинка-бабочка этого захотела и дала подсказку. Голова закружилась, а перед глазами все поплыло в преддверии обморока. Вот о чем предупреждал Паском, не желая рассказывать подробностей! Она умрет как личность. Родившаяся у нее девочка отберет у нее себе память точно так же, как когда-то при рождении память матери перешла к ней самой, к той, которой не должно было существовать! И мать стала пустой бессмысленной тенью, оболочкой, и все считали ее теткой Ормоны, а мать не только не возражала, но каждое утро, услышав фальшивую историю о погибшей в родах сестре, считала собственную дочь племянницей. Вот, значит, какая судьба уготована и ей самой, вот ради чего Природа измывалась над ней все эти годы, ломая и заставляя ее считать себя безжизненной пустыней, обителью миражей без признаков духа...
   - Я не хочу такого! - проговорила она вслух, адресуясь к появлявшейся и пропадавшей паутинке. - Мне был нужен только мой Коорэ! Я не желаю становиться проводником в этот мир для кого попало! Пусть лучше никак, чем так! Убирайся, ищи себе другую - неразборчивых на свете полно!
   Ормона отбросила тяжелый холодный плед и вскочила, уже намечая план действий по изгнанию врага из собственного тела и перечисляя по памяти ингредиенты состава специальной настойки, хотя пользоваться ею прежде еще не доводилось - она просто о ней знала. Чем скорее это сделать, тем лучше, потому что "куарт" появляется немного раньше, чем его будущее вместилище прочно закрепится в чреве и начнет расти. Пока это всего лишь фантом, и на физическом уровне его, по сути, еще нет...
   Мотылек просто сел ей на плечо, и вместо слов в душу женщины снова заструился бальзам спокойствия. Никакого вреда не будет, "куарт" пришел не для того, чтобы брать, даже напротив - он готов отдавать, просто его ждут... Его ждет Коорэ.
   - Са... Саэти?! - подавившись воздухом, выговорила Ормона. - О, Природа! Но ведь... А Паорэс? А Эфимелора?..
   Она вспомнила, что вчера уже отдала амулет орэ-мастеру, что уже выстроила надежный план по спасению Эфимелоры из-под власти деспотичных северян... и ей вдруг стало все это убийственно безразлично и даже немного смешно! Сетен прав: разве кому-то когда-нибудь было дело до нее, до нее самой?! Даже он только с возрастом стал умнеть, и то с переменным успехом... Кто-нибудь, кроме него, сказал ей хоть раз слово благодарности за хорошо выполненную работу? Да к проклятым силам всю их каторжную возню! Сегодня же собраться и лететь в Тепманору, устроить переворот, разогнать оставшуюся там без правительственной верхушки братию, захватить власть и в спешном порядке организовать экспедицию в горы Виэлоро, пока она еще сама может всё контролировать! Только вот надо сейчас же остановить Паорэса, переиграть план. Она не хочет ничего от сородичей, она воспользуется самолетом убитых (да-да, теперь уже убитых!) врагов. А южане пусть остаются при своем! Время на то, чтобы добраться до "куламоэно", есть, и если поторопиться, то к Восходу Саэто пещера будет свободна. Кто пожелает - пожалуйста, пусть отправляется с ними. Кто очень щепетилен - пусть гибнет в последнем катаклизме! Ей надоело...
   - Сетен! - крикнула она куда-то в озеро, в сторону дома. - Я подумала и на твое вчерашнее предложение отвечаю: да!
   Она улыбнулась. Ормону не удивило бы, не обойдись тут без его пылкого желания таким способом заставить ее принять решение в пользу отъезда, но хоть он и невероятно силен, пути "куарт" неисповедимы, и прежде сделать подобное не удавалось даже им обоим. Это просто очень удачное совпадение. Очень удачное, моя девочка, малышка Саэти...
   На противоположном берегу показалась человеческая фигурка, но она не хромала. Нагнувшись, человек подобрал что-то с земли и направился в обход водоема. И вот уже стало понятно, что это Фирэ.
   Ормона рассмеялась, села и откинулась навзничь в траву. Надо же, как это легко и пленительно приятно - отпустить события и послать всех и вся к проклятым силам!
   - Ищу-ищу вас обоих... Где вы пропадаете? Я уж чего только ни подумал ночью... - в одной руке юноша нес серебряный браслет Тессетена, а через другую перекинул ее платье.
   - Пусть не иссякнет солнце в сердце твоем! - переворачиваясь со спины на живот, проговорила она в ответ. Фирэ был слегка озадачен ее непривычно безоблачным настроением. Осознав, что это за браслет, Ормона почувствовала болезненный укол тревоги и подскочила на колени: - Он забыл браслет - вот зимы и вьюги!
   - Я передам ему. Я к тебе извиниться.
   - Ты-то за что?
   - Я вчера плохо подумал о тебе... очень плохо... Так нельзя было думать о тебе... Ты была неправа, просто ужас до чего неправа... Но я не спал, поразмыслил ночью, все сопоставил и начал тебя понимать... Хоть ты и в самом деле неправа. Ну чего бы ты достигла, убив в ней часть моего "куарт"? Ему же до рождения - пара десятков дней! Он тем более не пришел бы к тебе после этого!
   Ормона отмахнулась, поманила его к себе и обняла за шею:
   - Вчера - это тысяча лет назад, мой мальчик! Скажи, ты что-нибудь видишь, или мне всё приснилось?
   - Что с тобой, Ормона? Ты сегодня...
   Тут он своим целительским взглядом рассмотрел кое-что у них над головами и замер, не веря своему счастью.
   - Саэти! - почти беззвучно прошептали его губы.
   - Я сама не могу поверить... - призналась Ормона.
   - Саэти! Саэти! - нежно повторял он, протягивая ладонь к мотыльку, и паутинка доверчиво присела на кончики пальцев.
   - Ты только ему не говори. Я хочу первая посмотреть на его физиономию, когда он ее разглядит!
   Фирэ легко засмеялся и уже сам обнял попутчицу Учителя:
   - Я знал! Я ждал ее, но не смел надеяться, что все обернется таким наилучшим образом! Можно?
   Ормона кивнула, и он осторожно приложил ладонь к ее животу чуть ниже пупка:
   - Рад видеть тебя, Саэти, рад видеть, моя Мечта...
  
* * *
  
   - Не могу поверить... - прошептала Танрэй, в ужасе глядя на понурого Ишвара.
   Будь его кожа не столь темной, ученика можно было бы назвать смертельно бледным.
   - Ты уверен, что все понял правильно? А? Ишвар? Уверен? - женщина потрясла его за плечо, все еще втайне надеясь, что кхаркхи что-то напутал.
   - Один из них - тот, который злой - сказал атме Дрэяну, что это ему поручила сделать атме Ормона. А потом атме Дрэян надел на себя белый плащ гостя, и тот был в крови...
   - Они говорили на ори, ведь правда?
   - Да. Но я хорошо понимаю ваш язык. Вы ведь знаете...
   - А как ты очутился там, Ишвар, в такой час?
   - Я провожал Хэтту... - он слегка смутился: все, что касалось сердечных взаимоотношений, в его племени было почти табуировано. - И обратный путь лежал мимо дома атме Кронрэя. Я увидел людей. Побоялся, что гвардейцы рассердятся... И решил переждать. Но они не уходили. Я спрятался, а потом увидел...
   - О, Природа...
   - Я никому не мог сказать, кроме вас... Не знал, как быть... Не выдавайте меня, я очень боюсь их...
   - Я должна знать точно... Ишвар, замени меня сегодня на уроке, прошу тебя. Если кто-то из ори спросит, где я, скажи: "Атме Танрэй стало нехорошо, и она отправилась отдохнуть". Куда - не говори. Скажи, я не сказала.
   Танрэй набросила на плечи накидку, завернулась в нее и побежала домой. Ей было тяжело подниматься в гору, потому что дом их стоял на возвышенности, но молодая женщина пересилила себя и, не сбавляя шага, добралась до места. Соседи с удивлением смотрели на нее, а она едва успевала отвечать на приветствия.
   Задыхаясь, она открыла двери, присела у порога и перевела дух. Тут же с верхнего этажа к ней бегом спустился Нат, заглянул хозяйке в глаза, тревожно обнюхал ее руки. Танрэй нетерпеливо оттолкнула от себя морду волка, ухватилась за его спину и поднялась. Он дернулся следом за нею.
   Женщина вытащила из ящика в кабинете мужа картинку, которую рисовала когда-то давно. Это был Кула-Ори, еще недостроенный, еще совсем не такой, каким стал теперь.
   - Сиди, Нат! - ей пришлось применить силу, чтобы затолкнуть зверя в дом и запереть за собой двери.
   Волк с рычанием бросился на них с обратной стороны. Танрэй оглянулась. Он вел себя необычно. В какую-то секунду в голове ее промелькнула мысль взять Ната с собой, но это было опасно.
  
* * *
  
   Молодой длинноволосый мужчина в старинной одежде метался по комнатам, но руки его свободно проходили сквозь стены, двери и окна, не способные ничего открыть и выпустить тело зверя.
   - Как же я недосмотрел? Она же что-то задумала... Ну придите же хоть кто-нибудь! Откройте эту дверь, пропади она пропадом!
   Он не знал, что предпринять, только страшное предчувствие терзало его и понуждало к бессмысленным действиям.
   "Хранитель, здесь ли ты, слышишь ли меня? Я недосмотрел, моэнарториито, будь осторожна, заклинаю тебя! Я отработаю, но ты защити ее, слышишь?"
   Ему не отвечали, его не слышали. Она была далеко, да и мог ли он быть уверен, что после вчерашнего хранитель сердца не воспользуется беспомощностью его подопечной и?..
   Мутциорэ не хотел и думать, что будет тогда...
  
* * *
  
   Танрэй почти бежала, всё удаляясь от дома по извилистой тропинке, ведущей к казармам. И ее провожал вой Ната, выскочившего на балкончик под самой крышей дома и смотревшего ей вослед.
   У ворот, ведущих к военной части, Танрэй пришлось помедлить еще. Она чувствовала, что лицо ее раскраснелось и горит. Да и бешеное дыхание наверняка показалось бы дежурному офицеру подозрительным. Прижав к груди картинку, Танрэй облокотилась на каменный забор. Снова начиналось землетрясение...
   Немного успокоившись, она постучала в ворота. Створка приоткрылась, и ей навстречу вышел молодой дежурный.
   - Господин гвардеец, - она улыбнулась юноше, - у меня есть дело к вашему командиру... или его заместителю, господину Саткрону...
   - Конечно, атме Танрэй! Проходите! Видите ли, я не знаю, не занят ли сейчас командир Дрэян...
   - Мне будет достаточно и его помощника...
   - Офицер Саткрон... ему сегодня нездоровится. Он отсутствует... - взгляд стражника заметался, стараясь избегать глаз собеседницы.
   - О, нет... - она зажмурилась и закусила губу.
   - Что с вами?
   - Ничего. Все в порядке.
   - Я могу проводить вас, если нужно, - молодой человек наверняка подумал, что ей стало плохо; он был недалек от истины, только причина ее дурноты имела иное происхождение.
   - Не нужно. Я найду сама.
   Танрэй искала недолго. Кабинет командира указал еще один гвардеец.
   Холод ударил ей в ноги, когда она увидела Дрэяна. Почти всю правую сторону его лица закрывала повязка.
   - Я... господин Дрэян, что с вами случилось?!
   Он нахмурился, но затем небрежно отмахнулся:
   - Пустое. Нарыв. Климат здесь, госпожа Танрэй, гнилой. Москит укусит - считай, всю щеку надо вскрывать и чистить... Ах, да! Что это я при вас о таких мерзостях... Вы что-то хотели?
   - Д-да... - Танрэй с трудом вспомнила предлог, с которым она явилась в казармы: всё, что ей хотелось узнать на самом деле, она уже узнала. - Да. Вот...
   Дрэян вскользь посмотрел на рисунок:
   - Что это?
   - Вы ведь увидитесь с нашими гостями из Тепманоры, когда будете сопровождать их на взлетное поле? Просто я вчера обещала господину Ко-Этлу подарить им на память рисунок строящегося Кула-Ори, а сегодня мне некогда искать их... Могли бы вы передать ему? - Танрэй обеими руками протянула картинку офицеру.
   Тот кашлянул, словно прочищая горло и, отвернувшись, сел за свой стол:
   - Вы немного опоздали, госпожа Танрэй. Наши гости уже улетели...
   - Куда улетели?
   - Домой, куда ж еще? В Тепманору.
   - Когда?
   - Чуть рассвело. Так что... не могу я передать вашу картину Ко-Этлу... В другой раз, быть может?
   - В другой раз... - повторила она, отступая. - В другой раз... Хорошо...
   И, не закончив свой визит полагающейся прощальной фразой, она покинула казармы.
   Ормона... Виной восьми смертей была Ормона, стоявшая за всем этим покушением... А восьми ли? На протяжении стольких лет жителей Кула-Ори - правда, тогда лишь аборигенов, но что из того? - зверски убивали в джунглях, пытаясь обставить их гибель как несчастный случай. Доказательств нет, но... не потому ли так неспешно вели расследование охранники, что большинство их коллег (если не все они) были замешаны в преступлениях?!
   У Танрэй помутилось в глазах. Кажется, она даже на секунду лишилась сознания, и вздрагивавшая земля ушла из-под ног.
  
* * *
  
   Фирэ вошел в палату и увидел Учителя, которого так и не нашел утром.
   - Посмотри, хорошо? - тот слегка похлопал тростью по больной ноге. - Замучила она меня... Паскому сейчас не до того, пришел вот к тебе...
   - Конечно, - юный кулаптр отвернулся, с трудом подавляя невольно просившуюся на лицо улыбку. Заметит, выведает...
   Тессетен разулся, снял повязку и положил ногу на соседний табурет.
   - Ты что такой странный?
   - Да забыл дома ваш браслет. Пообещал, что передам, и забыл, вот осёл... Нельзя вам было его снимать...
   - Да уж, чай, полдня роли не сыграют, никто меня на дороге не переедет... Ну что там?
   Юноша только начал осматривать, решив начать на физическом уровне, а потом поглядеть через "алеертэо". Он надавил на щиколотку чуть сильнее, и Сетен, не сдержавшись, со свистом резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
   - Плохо... - нахмурился Фирэ. - Наверное, операции все-таки не избежать...
   - Что ж, крошите ее снова, ничего не поделать... - экономист отвернулся в окно.
   Фирэ перешел в состояние "алеертэо", но не успел еще толком вникнуть, где основной очаг нарушений, как услыхал, будто кто-то тихо-тихо зовет его на помощь: "Мы их задержим, но они обе сошли с ума! Помоги нам, попутчик, иначе они убьют друг друга и нас! Не зови больше никого, только ты!"
   - Что это?! - выныривая, вскрикнул Фирэ и понял, что Учитель тоже услышал, но не зов, а сам фон тревоги, потому что зов адресовался одному юноше и исходил от...
   - Сиди здесь, Фирэ! Слышишь? Сиди здесь!
   Сетен торопливо затягивал щиколотку повязкой.
   - Но звали только меня, Учитель! Вам туда нельзя!
   Тессетен бросился к двери, и ученик последовал за ним.
   - Да хватит уже! - вдруг рявкнул экономист, и Фирэ своим незащищенным после прерванного "алеертэо" сознанием не смог воспротивиться его ментальному приказу.
   Послушные чужой воле, ноги юноши подкосились. Последнее, что он услышал и почувствовал, - это как Учитель подхватывает его за талию, швыряет на кушетку и бормочет:
   - Надоело мне тебя из дерьма вытаскивать, ученичок! Сиди здесь, я сказал!
   А затем накатили апатия и тьма...
  
* * *
  
   Маленькая девочка, соседка Танрэй и Ала, играла во дворе. Истошный вой Ната уже не так пугал ее, как поначалу, минут десять назад. Подумав, она забралась на дерево у забора и заглянула в их двор.
   Дверь дома сотрясалась от мощных ударов. Волк рвался наружу, но справиться с крепкой дверью не мог. Девочка удивилась. Прежде она никогда не слышала волка, лишь изредка видела в соседском дворе и однажды играла с ним. А сейчас он вел себя так, будто взбесился.
   И тут раздался оглушительный хлопок, затем звон разбитого стекла. Девочка вздрогнула и покрепче вцепилась в ветку.
   Гигантским прыжком из окна вылетел Нат. Кровь из порезов быстро напитывала его светло-серебристую шкуру. Он метнулся к забору, перемахнул его и понесся по улице пуще ветра.
  
* * *
  
   - Ал! Там, кажется, ваш волк! - сообщил Солондан, стучась в приоткрытую дверь кабинета молодого коллеги. - С нашей стороны.
   Только со стороны синтез-лаборатории Ал и впрямь услышал жуткий вой старого Ната. Они торопливо перешли в кабинет Солондана и отца Танрэй. Ал раскрыл окно.
   Внизу на большом валуне, изогнувшись, рвал воем свою глотку окровавленный Нат.
   - О, Природа! - воскликнул Ал и бросился к лестнице.
   Волк не стал церемониться. Вцепившись зубами в рукав хозяина, он поволок его за собой. Алу пришлось бежать, чтобы не упасть и не тащиться по пыли за собственным псом.
  
* * *
   Паорэс протянул руки, чтобы снять медальон, однако Ормона удержала его:
   - Оставьте, пусть он будет у вас. Может быть, судьба решит, что вам надо быть с Эфимелорой, и амулет вам в том поможет...
   Орэ-мастер приглядывался к ней, прислушивался и никак не мог понять, что с ней не так. Ее приезд вызвал в нем небывалое волнение, да и жена, перед тем как выйти, посмотрела на них как-то странно.
   Простившись с хозяевами, Ормона вскочила на свою гайну, огрела ее плеткой и галопом вылетела из закопченного и зловонного комплекса Теснауто.
   И вот где-то на середине пути между городом и комплексом она увидела приближающуюся к ней со склона женщину, в которой безошибочно узнала Танрэй. Ормона все поняла: поганка знает и бежит вызвать на Поединок. С кем - с ней?! Что ж, каждый сам выбирает свою смерть.
   Танрэй остановилась, сгребая к себе все доступные ей силы. Это было бы смешно, если бы не было так печально. Ормона спрыгнула с попоны и покачала головой: и это все, на что ты способна?
   Собрав всю возможную силу из энергий земного чрева и небесного океана, она вышвырнула упреждающий удар и лишь в последний момент успела заметить, что "куарт" Саэти присоединил к волне свою толику. А это значит, что, натолкнувшись на "куарт" попутчика, змея развеется или ослабнет, не навредив жене Ала.
  
* * *
  
   Для Танрэй все произошло мгновенно. Пространство колыхнулось перед нею. Она не увидела змею. Она ощутила ее, но так, словно видела-слышала-обоняла и даже осязала. Это был стремительный бросок громадного гибкого тела, со свистом рассекающего воздух, словно лезвие острейшего кинжала. Это был непонятный, отдающий в затылке запах яда из зубов призрачного пресмыкающегося. И, наконец, это был холодный и липкий ужас - под стать сверкающей гладкой чешуе змеи-убийцы.
   Впоследствии и Танрэй, и Ал думали, что это силы самой Природы хранят будущую мать и ее нерожденное чадо - они не знали закона полярных "куарт", которые не могут противоборствовать между собой, и не знали о Саэти.
   Танрэй увидела Ала, бегущего к ним вслед за волком - те лишь чуть-чуть опоздали. Отраженная и почти рассеянная змея летела в него. Нат подпрыгнул, перехватив часть атаки на себя, смертоносная энергия прошла по нему вскользь, но пес со стоном покатился по земле. Ал успел уклониться, и безразличная ко всему волна, которая была обязана отыскать любую цель, понеслась на пригорок, куда только что взбежал Тессетен.
   Все чувства обострились сейчас в Танрэй. Никогда прежде она не видела и не чувствовала того, что стало для нее доступным сейчас, в эти секунды.
   Сетен не просто отбил нападение. То ли не разобравшись, то ли по каким-то иным, одному ему ведомым причинам, он добавил в удар свою, стократно преумноженную силу. Преумноженную из-за присутствия Танрэй - по тому же роковому закону взаимодействия попутчика и попутчицы.
   Гайна за спиной своей хозяйки завизжала и взмыла на дыбы.
  
* * *
  
   Он не успел. Он, провозившись с проклятой ногой, прибежал самым последним, когда эти сумасшедшие уже спустили друг на друга всех волков. Но слабенькая искорка посыла Танрэй рассеялась еще по пути к Ормоне, а вот гигантская змеюка Ормоны, лишь частично утратив заряд после неудачи с противницей, перекинулась вначале на Ната, сбив его с ног, затем проскользнула мимо счастливчика-Ала, будто заговоренного от смерти после падения со Скалы Отчаянных, и рванула к последней мишени - к нему.
   Он не стал разбираться, что там понамешано - а намешано в змеюке было много разнородных энергий. Просто отзеркалить - это не выход, все пойдет по новому кругу и в итоге кого-нибудь покалечит или убьет. Волну надо нейтрализовать, а она не из тех, которые можно обмануть, подсунув в качестве жертвы бессловесную скотину вроде ормониного жеребчика, она настроена вышибить именно человеческий "куарт".
   И в последнее мгновение Тессетена осенило: ведь рядом же Танрэй! В памяти мелькнула сцена на корабле "Сэхо", когда они стояли друг против друга, овеваемые ветерком, и растерянно озирались. Волну можно развеять, перенастроив ее опять на Танрэй, ведь теперь там будут вложены его силы.
   Точно так же, как тогда, змея в присутствии попутчицы усилилась многократно, словно вытянув из него неприкосновенный запас энергии, о котором не подозревал и он сам. Сообщив имя жертвы, Сетен отпустил волну.
   А потом...
   Вихрем пронеслись в голове кусочки воспоминаний из разных лет его жизни. И последним прозвучало предупреждение Паскома: "Только будь осторожен!" Учитель говорил не о том, что опасность угрожает ему, он говорил, что он сам представляет опасность и должен быть осторожен. Кулаптр знал или догадывался, что...
   ...Лицо спящей Ормоны в измерительной капсуле и бешеные пики на энцефалограмме при звуке имени... Танрэй...
   Сетен дико закричал и застыл в оцепенении, когда понял, что всё, поздно.
   Она в самом деле была истинной Танрэй. Но не носителем "куарт" его попутчицы. Такую подлость устроила им Природа непонятно за что.
   Ормона не успела ни вскрикнуть, ни двинуться. Ее защиту смело, будто волной от взрыва распада. Гайну за спиной хозяйки убило даже остатками "змеиного укуса".
   Словно бы ни единой косточки, ни единого суставного сочленения не осталось в теле женщины. Она просто осела наземь, будто сброшенное кем-то платье из тончайшей материи. И при этом, в полном параличе, ее сознание жило еще несколько мгновений. Ормона все видела, все понимала, но уже ничего не чувствовала и ничего не могла изменить...
   Ал с содроганием увидел, как мертвые губы той, кто еще недавно была красавицей-Ормоной, растянулись в улыбке, адресованной черными глазами ему, владельцу чужого имени...
   "Жди! Я вернусь за тобой... любимый!" - отчетливо прозвучало у него в мозгу, и указательный палец парализованной руки покойницы нацелился в его сторону.
   А потом с ее телом вдруг что-то случилось и, уже мертвая, с хлынувшей из носа и рта кровью - всего за мгновение волна превратила ее внутренности в месиво - Ормона перевернулась и какими-то странными нечеловеческими рывками, по-паучьи поползла к ним. Из подернутых белой пленкой глаз вместо слез текла тоже кровь...
   Тучи над Кула-Ори разверзлись, и среди бела дня на землю глянула ужасная луна, зачерненная полным лунным затмением. А затем хлынул ледяной дождь.
  
* * *
  
   На глазах у черной волчицы, наблюдавшей за улицами Эйсетти со своего холма, Храм на площади вдруг застонал и начал проваливаться сам в себя, вздымая к небу клубы темной пыли, опадающей на снег жуткой копотью. Зверь испугался и завыл, ощутив внутри непонятную пустоту.
   А над приговоренным к смерти континентом нависала черная луна...
  
* * *
  
   ...И Сетен понял: сейчас произойдет то, чего он боялся больше всего. Это моэнарториито сейчас волочет вперед погибшее тело, а Ормоны больше нет. Их осталось пятеро. Волка, даже если он еще жив, она не выберет. А Танрэй и Ал так близко... И Коорэ! Коорэ, воззвавший к сердцу своему несколько минут назад! Почему он не дал сказать Фирэ, тот же пытался что-то ему сказать, задержать...
   Кем пожелает овладеть неприкаянный дух?
   Расплачиваться придется потом. Скопом. За всё. А потому сейчас даже и не стоит думать, нужно или не нужно. И не время оплакивать и каяться за содеянное. Это придет, это еще станет терзать его разум и сердце бессонными ночами, которых с каждым годом будет всё больше и больше, а прозрений - всё меньше...
   Сетен знал, что при каждом прыжке все трескается и крошится в плохо сросшейся кости. Боли не было.
   Он рухнул на колени в мокрую траву возле ее совершенного даже в смерти тела. Кому, как ни моэнарториито, быть совершенной в своей родной стихии!
   Тессетен прижался в последнем поцелуе к холодеющим кровавым губам жены. Или они всегда были столь же холодны? Он не помнил, а теперь всё его естество, до последней клеточки, начало заполняться ледяным студнем. К горлу подкатила тошнота, но он боролся с собой. С кем - с собой? И этого он тоже не помнил...
   - Аярэй, аярэй... инасоутерро... атме... атмереро... асани, асани! (Возродись, возродись, неприкаянная душенька-душа, утратившая дом свой! Сюда, сюда!)
   Пряди ее волос, к которым нечаянно прикасались его руки, мгновенно седели, но некому было запретить ему и оттолкнуть.
   И вот она вскинулась на колени, ее затрясло, будто безвольную куклу, а в небеса, видимая только ему, вылетела тень, похожая на человеческую фигуру в широком плаще и надвинутом на лицо капюшоне. Качнувшись в воздухе и оглядевшись, тень вняла его уговорам. Она изогнулась и вся, без остатка, обрушилась в него. И только после этого труп Ормоны окончательно упокоился, омываемый потоками ливня.
  
* * *
  
   Опустошенные, скованные ужасом, смотрели на друга Ал и Танрэй. Тихонько заскулив, зашевелился Нат. Вся его шерсть была теперь мокрой и красной. Но зверь поднял голову и тоже посмотрел на Тессетена, который, полулежа и опершись на локоть, молча прощался с погибшей женой, гладил ее по лицу, рукам, телу, целовал, еще не до конца осознавая, что это всё в последний раз.
   - Зачем? - спросил Ал.
   Его измученные глаза ввалились, и взгляд их был обращен к Танрэй. Та не могла дать ответа, зачем она сделала это, зачем пыталась состязаться с Ормоной в том, в чем заведомо была слабее нее. Но она точно знала, что не хотела ее смерти, не хотела такого исхода...
   Сетен резко развернулся. Зрачки его были расширены и черны. На губах змеилась ледяная ухмылка:
   - Как будто ты ничего не знал, звездочет! - выкрикнул женский голос, но уста, произнесшие это, принадлежали Тессетену.
   - О чем?
   Сетен снова растянулся на траве подле тела бывшей жены и хрипло пробормотал, гладя ее по волосам, к которым при жизни она никогда не позволяла ему прикасаться и которые теперь стали совсем белыми:
   - Я солгал тебе тогда, моэнарториито. Ал ни о чем не догадывался...
   А потом он зашелся в крике. Адская боль терзала все его существо. Он рвал самого себя ногтями, рычал, колотился в агонии. Наконец изо рта его хлестнула зловонная темно-серая пена. То вместе с вселением моэнарториито открывались ему вещи, известные только Ормоне - ее тайны, ее мучения, ее боль, бесконечная и неизбывная боль в расплату за то, в чем она никогда не была виновна ни в одной из прошлых жизней. Лучше быть, чем слыть - и в этот раз она полностью заслужила наказание, понесенное невинным "куарт" до того, как было содеяно зло, и не понять, что было причиной, что следствием, что чего породило, все сплелось в единый клубок мрака и только что покинуло истерзанное тело смертной женщины, которую он знал и любил больше двадцати последних лет.
   Ал и Танрэй подбежали к нему. Следом, волоча за собой задние лапы, тащился Нат, постоянно подламываясь, падая, но затем снова вставая и продолжая свой путь. И Алу, увидавшему волка краем глаза, на мгновение почудилось, что вместо зверя борется с болью и рвется к неведомой цели израненный человек.
   - Уйди! - прорычал Сетен, узрев перед собой Танрэй. - Уйди отсюда!..
   "...или я убью тебя, поганка!"
   Та не повиновалась. Обхватив руками его лохматую полуседую голову, Танрэй прижала Тессетена к себе. Ал из последних сил пытался облегчить мучения друга, схватив его за руку и повторяя какие-то никчемные фразы. Кругом бурлили ледяные реки.
   - Да уйдите вы к проклятым силам! - экономист вырвался и, прокатившись по траве, вывернулся дугой, касаясь земли только затылком и стопами.
   - Что с ним происходит? - в ужасе прошептала Танрэй. - Что это?
   - Надо делать так, как он говорит, - вдруг ответил Ал, поднимаясь на ноги.
   В колени Танрэй уткнулась морда волка. Нат безвольно упал рядом с нею.
   - Идем отсюда! - Ал с трудом поднял на руки изувеченного зверя. - Надо сказать Паскому... вызвать машину с капсулой... Надо... Идем же!
   Нат застонал и уронил голову.
   - А Сетен?
   - Идем отсюда, я сказал! - заорал муж, толкая Танрэй плечом, на прощание обернулся к покойнице и безмолвно прошептал: "Прости!"
   Танрэй побежала. Будто разрываемая чудовищными противоречиями, она непрестанно оглядывалась на друга, заходящегося в жестоких корчах возле трупа Ормоны.
   Чем дальше они уходили, тем вернее ослабевали конвульсии Тессетена. И когда Танрэй с мужем и висящим у того на руках едва живым волком скрылись за пригорком, экономист разомкнул воспаленные веки. Дыхание успокаивалось, прекратился и внезапный дождь.
   - Будьте вы все прокляты... - прошептал он им вслед.
   Черная луна померкла и вновь закрылась тучами.
  
  
  
   soundtrack
...Но я хвалю, как Орфей,
Жизнь, союзницу смерти,
И мне сквозь закрытые веки
Светит глаз твоих синева.
Ингеборг Бахман
"Темные речи"
  
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РАСКОЛОТЫЕ ДУШИ
  
  
Глава двадцать третья, которая позволит читателю одним глазком заглянуть во времена Оритана до катаклизма и узнать некоторые методы работы Учителей
  
   - Очень, очень плохо...
   Хмурясь и покачивая головой, Паском вытащил из вены на руке Сетена иглу шприца, и через несколько секунд тот, измученный лихорадкой, наконец закрыл глаза и, засыпая, вздохнул...
   Ал понуро стоял за спиной кулаптра. Всё было сказано еще вчера утром, когда Ал со своей женой и умиравшим волком на руках ворвались в лечебницу и принесли страшную весть...
  
* * *
  
   ...Паском знал, что с нею должно произойти самое непоправимое, но не знал, как и где это будет. Он не был уверен, что не предупредил бы ее, если бы знал, пусть в нарушение всех известных или неизвестных правил. Но будущее с неохотой открывалось даже ее матери-провидице, когда та еще была в трезвой памяти. Может быть, потому что не был уверен, потому и не открывалось?
   Под оторопелыми взглядами Ала и Танрэй он первым делом принялся за раненого волка. Тем двоим было уже не помочь, а на случай смерти Ната (Паском был почти убежден) Ал не сможет повторить то, что проделал Тессетен, дабы не допустить бреши. И потому пса следовало исцелить, если не поздно.
   - Ступай домой, - буркнул он жене ученика. - Ты уже сделала, что могла.
   В ее глазах мелькнула растерянность, она хотела возразить, но муж подтолкнул ее к двери. При выходе Танрэй столкнулась с бледным, вздрогнувшим при виде нее Фирэ. Он почти сразу все понял и сел на пол у стены, закрыв лицо руками.
   Когда они с Алом и ничего не осознающим Фирэ привезли на место трагедии погребальную капсулу, то еще издалека увидели кружащих в небе стервятников. Они не смели сесть на труп жеребчика и выжидали, когда уберутся люди, чтобы закатить пир.
   Только потом в густой траве Паском различил Сетена. Тот сидел возле тела полностью поседевшей Ормоны и, держа ее за руку, невнятно что-то бормотал.
   - Убирайтесь, - с угрозой прорычал он, пригибаясь, словно волк над добычей.
   - Сетен, послушай... - Паском шагнул к нему.
   Тот долго не позволял прикоснуться к жене. У Тессетена началась нервная горячка, что едва не прикончила его на вторые сутки.
   - Это надо сделать, надо! - встряхнув его за плечи, увещевал Паском. - Посмотри на меня!
   Он заглянул в мутные глаза ученика.
   - Так надо, Сетен. Ей нельзя здесь оставаться. Так надо!
   Фирэ упал на колени рядом с приемным отцом и прижался лбом к плечу Ормоны. Он дрожал от гнева и скорби, и чего было в нем больше - не ведал не только Паском, но и он сам.
   - Что вы наделали... - неведомо к кому обращаясь, прошептал юноша.
   - Не с той говоришь! - вдруг отчетливо прозвучал женский голос, а глаза Сетена загорелись яростью. - Ты в город съезди да спроси ее, за кого она полезла в Поединок - за тех, чьи родственники терзают нашу страну, убивают наших близких! За них взыграл ее благородный нрав - а может, оттого, что она, и сама бледная поганка, за своих радела?! - и тут же он будто бы сам перебил себя, своим обычным тенором ответив: - Это моя вина. И только моя. И мне ее расхлебывать. Отпусти их, довольствуйся мной, ведь это я допустил самую страшную ошибку... Отпусти их, родная!
   Все замерли, и повисла пауза, в конце которой Тессетен, переведя дух, прошипел:
   - Теперь не дождетесь! И помни о том, что услышал твой меч из уст двоих ори!
   Оттолкнув от себя Паскома, он подполз к Фирэ:
   - Это была моя вина, ученик... Ты должен уйти от меня, сам видишь - я тебе не Учитель...
   - Нет, - отрезал тот, сверкнув глазами в сторону Ала. - Вы мне Учитель. И это была не ваша вина, - юноша бережно уложил ее холодные безвольные руки крест-накрест на груди. - Я не верю... Я не верю, что все это правда...
   Он вскочил и во всю мощь легких заорал в небо:
   - Ну, давай же! Проклятье! Давай же, разбуди меня или убей! Я не прошел твое испытание, Учитель! Я сдаюсь! Вытащи меня отсюда! Вытащи или я сам убью себя, чтобы вернуться!
   Паском закрыл глаза. Слова эти резанули его память - события полуторатысячелетней давности высветились с такой отчетливостью, будто все случилось не далее как вчера...
  
* * *
  
   За тысячу лет до катаклизма...
  
   Он почти не заметил перелета. Казалось: только что их орэмашина оторвалась от взлетно-посадочной полосы в Коорэалатане, еще совсем провинциальной - пройдет несколько веков, прежде чем до нее доберется созидатель Атембизе и сделает ее Горящим сердцем Оритана, - и вот они уже приземляются в воздушном порту столицы, Эйсетти.
   И вспомнились Паскому строки, когда-то в незапамятные времена написанные его собственной ученицей:
   "Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана, была свежа и нежна, словно румянец на щеке младенца. И заря эта -- идеальное дитя Природы -- сама словно любовалась великим Городом, созданным в гармонии со всей Вселенной. Что на небе, то и на земле. Заря объединит тех, кто жил прежде, с теми, кто придет позднее. Зарей начинается все, закатом заканчивается. Но будет новый день, и, глядя на новую зарю, вчерашнее вспомнят многие. Это послание в "завтра", его получат все, не помня своих лиц, голосов, цвета кожи, давно угасших помыслов. Да будет так, покуда светят звезды!"
   Да будет так, покуда светят звезды...
   Но сегодня прекрасный Эйсетти млел в каскадах лучей утреннего солнца. В центре его сиял, отбрасывая столб света в небеса, Великий Храм, верхняя часть пятигранного кристалла, в который была заключена целая вселенная человеческой личности и знания о ней.
   Солнце поигрывало пестрыми тенями пальм и акаций, легкий ветерок едва заметно приветствовал кулаптра пятипалыми листьями смоковниц, а пьянящий воздух источал ароматы эвкалипта, туи и теплого моря. По ступеням набережных и в парках бегали дети, на ходу ощипывая с остролистных кустов сладкие ягоды. А Паском шагал к дому родителей пятнадцатилетней Танрэй - у него были гостинцы от их аринорской родни. Кулаптра не было на Оритане почти пять лет, и за это время все его ученики подросли и изменились.
   - С возвращением! - кланялись и улыбались ему при встрече жители Эйсетти. - Пусть о тебе думают только хорошее, мудрый Паском! Как там, в дальних странах?
   - Да не иссякнет солнце в ваших сердцах! - отвечал тот, зная каждого многие тысячи лет. - В дальних странах много диковин, но обо всех и не расскажешь в двух словах. Жду вас в гости!
   Было еще рановато для визитов, но ему хотелось застать и тринадцатую ученицу, и ее попутчика до того, как те убегут на свои занятия. Интересно, встретились ли они в этом воплощении?
   Эта парочка всегда отличалась затейливым юмором, понятным далеко не каждому. Вот, например, пару сотен лет назад Ал назначил Танрэй первое свидание... на пожаре. Та честно соблюла условия игры, прождав до четырнадцати лет, и вот однажды во дворе филиала городской управы в самом деле загорелась хозяйственная будка. Как это случилось, неизвестно - самое главное, что именно там попутчики и увидели друг друга.
   Паском улыбнулся, вспомнив тот случай. Интересно, а не произойди того пожара, как бы они встретились? Пожары бывали так редко, что Алу разве что самому пришлось бы разжигать костер, чтобы привлечь своего мотылька. Но ученик любил рисковать даже в мелочах. А уж что начиналось, когда эти двое принимались спорить, и тем более, когда рядом с ними оказывались другие ученики! По части острот языки у них у всех были заточены, как бритвы! Вот такие ему достались воспитанники, все тринадцать пар. И тринадцатая - самая любимая и самая непокорная, как у всех. Иногда до них было так трудно достучаться, что и жизни не хватало на это. Что-то они постигали скорее всех остальных, особенно жизнелюбивый созидатель-Ал с его мечтами о странствиях по Вселенной, а что-то не давалось им, будто переклинивало - не пробьешься. От этих полярных "куарт" до сих пор не знаешь чего ждать - то ли великого почитания и прилежания, то ли упрямого "я сам, и не надо мне ничьих советов!"
   Судя по движениям на ассендо самого симпатичного жилого сфероида в городе, семья Танрэй как раз начинала завтракать. Отец девушки, выдающийся биолог Оритана, сам был Учителем, но для других тринадцати учеников - ровесников дочки. С ним Паском мог говорить на равных, и сегодня им было что обсудить вместе, бывшим сокурсникам и приятелям. Танрэй (в гипнотическом сне, до Раскола) []
   Девушку кулаптр увидел прежде всех: в воздушном шелковом платье-тунике цвета морской волны и развевавшимися на ветру смоляными волосами она стояла у перилец и любовалась городом.
   Ах, подросла! Как пить дать, соседские парни, еще не отыскавшие своих истинных попутчиц, по обыкновению глаз с нее не сводят! Не каждая ее сверстница сможет похвастать таким совершенством форм и сапфировой ясностью взора.
   Тут и Танрэй почувствовала его:
   - Пусть о тебе думают только хорошее, наш непревзойденный Учитель! - насмешливо откликнулась она на его приветствие. - Поднимайтесь же! Я сейчас поставлю для вас прибор, и вы разделите с нами завтрак!
   Звонкий голос ученицы сопровождал его, пока он поднимался на ассендо, минуя гостиную и преодолевая винтовую лестницу.
   - Вы наконец изволили вернуться из дальних странствий, или снова сбежите не сегодня - завтра?
   Из-за жары все окна и двери были распахнуты настежь, а стеновые панели превращены в "козырьки", дающие дополнительную тень, из-за чего снаружи дом походил на парусник с надутыми парусами.
   - Сколько счастья вы привезли нам в своем походном саквояже, Учитель?! - продолжала весело дразнить его Танрэй.
   Кристально-сапфировый взор обратился на Паскома, едва он ступил на верхнюю площадку. Вот она, красавица, на фоне самого великолепного города планеты!
   - Взойди, Саэто прекрасный! - сказал Паском, расстегивая воротник-стойку на своем камзоле, поскольку наверху уже припекало, несмотря даже на широкий навес от солнца. - С праздником Восхода, господа! Счастья в походном саквояже, говоришь? Немного привез. Это от вашей аринорской родни.
   - А, понятно. Снова всякая чепуха от тетушки, от братцев-близнецов и ее умудренного сединами...
   - Убеленного сединами, - поправила мать, смеясь.
   - ...убеленного сединами деда!
   Сдерживая смех, кулаптр наблюдал, как Танрэй в лицах изображает каждого из родственников, которых никогда не видела в этом воплощении, но отлично помнила по предыдущим. Особенно красочно получились у нее кузены.
   - ...а потом дедушка важно так выдает: "А это передайте ее мужу - вечно забываю, как его зовут!" - и выкладывает перед вами очередной древний фолиант с трактатами по биологии! Правда, пап? Сколько их там у тебя уже скопилось?
   - Да надо бы посчитать. Наверное, целая библиотека.
   Паском прикрыл лицо ладонью, пряча улыбку. Все именно так, слово в слово, и было. В подтверждение того он расстегнул саквояж и выложил на стол толстую книгу.
   - Ух ты! - склонившись над обложкой, девушка отбросила за спину упавший перед лицом локон. - О магии крови! А вот это просто здорово! Пап, с тебя - почитать!
   - Ваша ученица, Паском, на сей раз увлеклась биологией, - пояснил отец. - Все мечтает открыть тайну того, как передается наследственная информация и каким образом эта информация подчиняется душе, которая дублирует ее для физического тела каждого очередного воплощения "куарт". Я ведь правильно понял твои устремления, красотка?
   - Да-да-да.
   Тут из саквояжа Паскома выполз мотылек и развел пестрые крылышки. Паском взял его на руку.
   - А это тебе от твоих кузенов. Один из них делал ее внешний облик, а второй конструировал содержание.
   Сияющие глаза Танрэй округлились:
   - Она разве не живая?!
   - Нет, это игрушка. Она питается солнечным светом, а ночью отключается до утра. Держи.
   Он сдунул бабочку с пальцев, и та спланировала на ладонь ученицы.
   - Присаживайтесь к столу, кулаптр, - пригласила хозяйка и похлопала по спине дочь: - Ты не опоздаешь? Как там они все поживают, Паском?
   - Отлично поживают. И вам желают того же.
   Паском принялся рассказывать о событиях в Аст-Гару и колониях - южных и северных, - где только успел побывать.
   Аринора находилась чуть севернее экватора в западном полушарии, а Оритан занимал в основном экваториальное положение в восточном. Разделения на южан и северян в те времена еще не было. Южными и северными были только страны-колонии двух государств, где добывались полезные ископаемые и прочие важные для жизни ресурсы.
   Аринорцы обожали всевозможные головоломки, математику и технику, тогда как ори склонялись больше к гуманитарным и естественным наукам. Два народа словно дополняли друг друга во всем, как дополняют полярные "куарт" попутчика и попутчицы единую по сути человеческую личность.
   Неудивительно, что Танрэй сейчас, как маленькая девочка, с упоением возилась с диковиной, подаренной братьями, и слушала Паскома вполуха.
   - Вы же помните, что нам сегодня предстоит перейти и перевести их на новую ступень? - поглядев на нее, сказал кулаптр родителям.
   Танрэй подняла голову. На лицах матери и отца отразилась озабоченность.
   - Что за ступень? - она подкинула мотылька, и тот присел к ней на макушку, увенчав собой сколотые на затылке локоны.
   - Тебе придется сегодня немного поработать, Танрэй, - серьезно глядя на нее, сказал Паском. - Вы уже встретились с Алом?
   - Вы удивитесь, Учитель, но перед последним своим уходом он пожелал, чтобы это случилось сегодня, именно сегодня у подножья статуи Танэ-Ра. Перед самым закатом.
   Кулаптр понял, к чему приурочил Ал новое знакомство. В прошлом воплощении он предупредил ученика, что в грядущей жизни им нужно будет освоить одну важную систему, до которой все тринадцать пар учеников росли на протяжении множества инкарнаций и вот, кажется, стали готовы. Они на пороге серьезного, даже немного опасного испытания. Видела бы Танрэй, как загорелись при этих словах серые глаза попутчика! Ал обожал все сопряженное с опасностью, заставить его что-либо сделать было проще простого - всего-то сказать, что его ждет рискованное предприятие. Но в тот раз Паском не преувеличил: это было в самом деле не плевым приключением, как могло бы показаться непосвященному - подумаешь, какой-то гипноз, детские игры!
   - Хорошо, если я задержусь, ждите с ним и остальными меня у подножия статуи.
   Следующий визит Паском нанес семнадцатилетнему Алу. Тот уже выбегал из дома, торопясь на занятия, как вдруг, увидев и узнав Учителя, радостно заулыбался. По своей привычке кулаптр с ним не особенно церемонился: поприветствовал, будто они расстались вчера, и коротко повторил наказ, данный Танрэй. Ал поклонился и сломя голову побежал в университет: Кронрэй страшно не любил опозданий, пусть даже опоздавшим оказался бы его любимец-Ал. Спуску разгневанный созидатель не даст!
   Паском решил переговорить вначале с остальными Учителями, которые вели сегодня своих подопечных в Храм, и только потом заняться делами Объединенного Ведомства, где его тоже уже заждались.
   Отец и мать Танрэй были Учителями "параллельной ветки" - таких же тринадцати пар юношей и девушек от пятнадцати до двадцати, большого возрастного промежутка между ними не было никогда. Кто бы мог подумать, что через какие-то полторы тысячи лет тримагестр Солондан и сам окажется в рядах Падших, растеряет своих учеников и совсем не будет помнить, кем испокон веков была его дочь! Он многое позабудет даже в своей специальности, и это будет так сильно его тяготить, что к старости ученый окончательно превратится в брюзгу, раздражающего всех вокруг, а попутчицы своей так и не отыщет. И совсем не оттого, что она, как попутчица Паскома, утомившись от реалий этого мира, при первом же удобном случае Взошла и осталась дожидаться его там, в Междумирье. Нет. Мать Танрэй, по всей видимости, после Раскола потеряла память и оказалась где-то в Ариноре, а оттого и не подавала никаких сигналов о своем существовании.
   Но тогда счастливый Паском еще ничего этого не знал. Оповестив всех своих учеников и побеседовав с Солонданом и остальными Учителями, он с легкой душой и полный оптимистичных ожиданий отправился в Ведомство. Скоро, скоро он обучит своих желторотиков и сможет наконец-то Взойти вслед за своей спутницей! Конечно, времени в Междумирье нет, и она там не томится в одиноком ожидании. Но он-то здесь, где есть и время, и тоска по ней, хотя никто об этой тоске не подозревает.
   В парках на все лады заливались иволги, а в небе трепетали стремительные ласточки и стрижи, весело пища на лету. Солнце клонилось к закату.
   Усевшись к круглый красный вагончик, что перевозил пассажиров от разных ярусов Ведомства до автострады, Паском навел встроенный в перильца бинокль на Храмовую площадь.
   У подножия гигантской статуи Танэ-Ра, которая горделиво возвышалась на фоне Храма и гор позади него, мельтешили, с трудом различимые, горожане. Там, среди жителей Эйсетти, и ученики Солондана, и его, и других Учителей...
   Посвящать молодежь именно в день равноденствия - весеннего Восхода Саэто - было трепетно чтимой всеми традицией. Однако распространяться о том, что будет во время таинства, не имел право никто. Узнать подробности ученики должны из первых уст, и это уста Учителя.
   Перешагивая с катера, мигом довезшего его по каналу от Ведомства до Храма, от Тассатио до Танэ-Ра, на маленькую площадку у ступеней набережной, Паском услышал яркий и сильный женский голос, что восславлял в словах древнего гимна праздник Восхода:
Взойди, Саэто прекрасный!
Пусть дни станут чуть длиннее!
Взойди, Саэто прекрасный!
Принеси нам весну,
И мечты,
И надежды...
   Окруженная сверстниками - в их числе была и Танрэй - у ног статуи пела Эфимелора. Они с Танрэй дружили и чем-то походили между собой: обе темноволосые, обе синеглазые, только Эфимелора пониже ростом и куда более скрытна, чем подруга.
   Почти одновременно с Паскомом на такую же площадку, только напротив, из другого катера выбралось несколько парней, среди которых он различил и Ала. Они тут же поспешили к статуе.
   Танрэй начала озираться, и Паском улыбнулся. Он точно так же чувствовал свою попутчицу, а та - его. Эх, скорее бы...
   Когда кулаптр переговорил с другими Учителями, эти двое были уже снова знакомы и как ни в чем не бывало кружились в танце под веселое пение неутомимой Эфимелоры. Никто из них не знал, что им предстоит совершить в ближайшие часы.
   - Мы войдем туда через грань Души, - сказал Паском собравшимся вокруг него тринадцати парам учеников - и то же самое говорили сейчас Солондан и другие своим ребятам, в числе которых были Паорэс и Эфимелора. - Освободите сознание, сосредоточьтесь на мире внутри вас и только тогда входите.
   И без лишних слов кулаптр зашагал к Храму. Он нарочно решил ввести их через самую неприступную для новичков грань - это уже само по себе было экзаменом, предваряющим основное испытание.
   Солондан нагнал его и, оглянувшись на дочь, шепнул:
   - Это как будто не для нее, а для меня самого испытание...
   - Так оно и есть. У нас с вами этот этап тоже ведь впервые, тримагестр!
   - Для меня... для нас, - он взял за руку жену, - вдвойне...
   - Не переживайте за Танрэй, она умница. Она справится.
   - Полагаюсь на ваше чутье, кулаптр!
   Грань Души замерцала радугой. Существуя одновременно на двух планах бытия, камень гигантского кристалла обрел проницаемость, и Паском попросту миновал преграду. Другим же показалось, что он прошел сквозь мраморную стену. А ему было важно узнать, как быстро правятся с задачей они.
   Но ни один из учеников не почувствовал ни малейших затруднений. Вечное лето чертогов Души встретило их ароматами меда и моря. Теплая ласковая волна игриво скользнула им под ноги и отбежала. Над искристой водной поверхностью, перехваченной золотой лентой заката, парили белые чайки. Блики предвечернего золота очаровывали взгляд.
   Юноши и девушки озирались по сторонам. Для них это было чем-то вроде высадки на другой планете. Паском хорошо помнил свой "первый переход", чтобы понимать их чувство и даже слегка завидовать новизне и свежести их восприятия.
   - А где все остальные?! - удивленно спросил Рарто, друг Ала, самый старательный и покладистый из учеников. Если бы Паскому взбрело в голову назвать белое черным, то, слепо повинуясь и веря, Рарто заставил бы свое зрение видеть именно так, как потребовал Учитель: тот ведь знает лучше!
   - Они на своей радуге, Рарто. Присядем.
   Двадцать шесть человек уселись, скрестив ноги, полукругом возле Учителя, с любопытством на него взирая. Сколько же раз эти личики, сейчас юные и нежные, он видел покрытыми патиной возраста, морщинистыми, усталыми. У кого-то гасли глаза, а кто-то до последнего дня дразнил судьбу. Приходили и уходили они, приходил и уходил Паском, и все они вместе, объединившись в синергизме равных по духу, когда вслепую, а когда осознанно - бывало по-разному - двигались каждый своей дорогой, но в одном направлении.
   - Нам необходимо постигнуть одну вещь, которую и сами потом передадите каждый своим ученикам.
   Ребята оживленно завозились.
   - Существуют истины, постигнуть которые возможно только в мире и покое, в гармонии со своим духом и сердцем. Если же что-то мешает, то человек скатывается все ниже, жизнь перестает учить его, а только пинает, и тогда за "куарт" принимается смерть, обрывая воплощение на середине и не давая выполнить отведенную миссию.
   Паском собрал пригоршню песка и пересыпал ее в пустую ладонь. Машинально подражая его движениям, то же самое проделал и кроткий Рарто.
   - Но бывает и так, что духу для развития требуется барьер, серьезное препятствие, с честью (с честью!) преодолев которое, он перейдет на новый уровень.
   Рарто что-то шепнул своей попутчице, и та кивнула. Ал, охватив руками колени, сидел возле Танрэй, и оба они не сводили глаз с учителя, словно, забегая вперед, силились первыми понять, что их ждет.
   - Конечно, никто не имеет права и не станет устраивать искусственные трудности для того, чтобы испытать человека. Нельзя искажать объективную реальность. Однако мы можем прибегнуть к субъективной реальности - то есть погрузиться в глубины собственного подсознания и отыскать ответы там. Всё в нас самих - добро и зло, откровения и тайны. Надо только отыскать эти сундучки и подобрать ключи.
   Паском поднялся.
   - Мы добились определенной гармонии в физическом мире. Почти добились. Полная гармония - не для грубого мира. То, к чему так долго пробивались наши предки-аллийцы... то есть мы сами... оказалось возможным здесь, в Убежище. Но на уровне генов все мы помним и времена войн, и страх, и страдания. Это никуда не делось, оно пришло вместе с нами, в наших физических телах, с нами и уйдет до следующего воплощения. И мозгу нашему атавистически потребен хлыст, испробовав который, разум наконец откроет личности путь на следующую ступень. При этом рассудок должен быть целиком и полностью убежден, что все происходящее с ним - объективная реальность. Лишь заподозрив, что это тренажер, мозг разбудит тело точно так же, как это происходит в обычном сне.
   Очередная волна с шипением подкатилась к его ногам и отступила.
   - Я отправлю вас в путешествие по вашему же собственному подсознанию, которое у каждого с непредсказуемыми особенностями и подводными камнями. Оно само спроецирует нужный вам для развития сюжет. Здесь не будет преград для фантазии. Опасно ли это? Болезненно. Если вы умрете, то переживете смерть по-настоящему, но только после этого проснетесь здесь, а не у Мирового Древа на Перекрестке. Это единственное отличие - все остальное будет для вас на самом деле. Знать, что это сон, вы не будете. Помнить об этом разговоре, о себе в этом или каком-то предыдущем вашем воплощении вы не будете. Обладать какими-то большими возможностями, которые слишком выделяли бы вас в том мире, вы не будете. То, что выдумает вам ваше подсознание - биографию, испытания, приключения - то вам и расхлебывать. Ну что ж, да не иссякнет солнце в наших сердцах! Начнем?
   - А можно вопрос? - спросила попутчица Рарто и после кивка Паскома продолжила: - Мы должны будем непременно там умереть, чтобы вернуться сюда?
   - Конечно, нет! Вы как раз и не должны умирать там! Ваша цель - выжить, но выжить с честью, не ступая для этого по головам людей - пусть из вашего подсознания, но все же людей.
   - Но если мы не будем знать, что все это транс, то как же мы выйдем?
   - Перед вхождением вы сами создадите якорек, который проникнет с вами в ваше подсознание и подаст мне сигнал, что вы прошли миссию и вас пора будить, - кулаптр хитро улыбнулся. - Я просто подниму вас, как это делают ваши родители или наставники, чтобы вы не проспали уроки.
   Ребята засмеялись. Паском взглянул на тринадцатого и удивился, не обнаружив огонька воодушевления в теплых серых глазах Ала. А он-то рассчитывал, что тот станет первым энтузиастом и настроит на нужную волну всех учеников. Непредсказуем...
   - Итак...
   - Учитель!
   Дерзкий взор, нахмуренные брови, сосредоточенность на своей мысли - ну разве мог кулаптр предположить, что Ал смолчит, если что-то задумал?
   - А тот, кто изобрел этот метод, не боялся, что мир, в который поверит столько народа, однажды просочится на этот план бытия?
   Паском вздрогнул. В своих размышлениях и выводах Ал был полностью серьезен и ждал такого же обоснованного ответа от Учителя.
   - Ну что ты, Ал... О чем ты говоришь! Это заработало бы в одном-единственном случае: если бы проекция была неизменной, одной на всех. А так... так нет никакой опасности подобного рода, ведь каждое подсознание воспользуется своим сюжетом и заставит поверить в него разум единственной личности. Сам понимаешь, один человек со своей верой, неверием или заблуждениями не значит ничего, если его не поддерживает толпа.
   И сам немного засомневался в собственном утверждении. Перед ним сейчас сидел воплощенный куарт бунтовщика Тассатио, в свое время сумевшего так взбаламутить народ алли, что система правления переселенцев на Убежище сразу после его казни изменилась коренным образом. И кому, как не Тассатио, знать на собственном опыте, что за чувство возникает внутри тебя, когда ты чувствуешь каждое живое сердце в толпе, когда ты владеешь разумом каждого из многих, когда ты словно сам вливаешься в них, а они не имеют ничего против - и ноги, руки их, даже их языки повинуются твоему, только твоему желанию. И более того: любой беспрекословно пойдет и умрет за тебя, с твоим именем на устах. Вот что знал Тассатио. Вот что помнил Ал. И спросил он не просто так, Паском это почувствовал. Но нельзя было позволить смущению овладеть умами учеников, нельзя было нарушить традицию и отменить испытание.
   Танрэй слегка сощурила синие очи и вставила свое слово:
   - А если носитель этого мира будет сам очень уверен в реальности созданного им - что тогда?
   - Танрэй, один не сможет ничего. У каждого человека свой индивидуальный мир, и не найдется даже двоих с одинаковыми представлениями о каком-нибудь простейшем предмете... вот, скажем, яблоке, - он подбросил на руке кристалл в виде яблока, на который были записаны некоторые ведомственные документы. - Время идет, господа. Готовы ли мы начать?
   Создание "якоря" отняло совсем немного времени и сил. В каждый из двадцати шести Паском подселил кусочек своего сознания, чтобы хоть представлять, что происходит с учениками. А затем все они прилегли на песок - кому как удобно - и благополучно ушли в страну грез, подчиняясь монотонному голосу Учителя.
   Убедившись, что все они очутились в зоне подсознания, Паском и сам вызвал у себя дремоту. Он должен был пребывать в полусне-полубодрствовании - так лучше прослушиваются "якоря".
   У каждого был свой сюжет, куда он подселял воображаемого попутчика или попутчицу. Каждый решал то, что важно было именно его душе - и знать этого не мог никто, кроме самого ученика.
   Паском мельком пробежался по двадцати шести выдуманным судьбам и уже хотел было вынырнуть в реальность, как вдруг заметил одну непонятную закономерность, а заметив, пригляделся. Это было удивительнейшее явление.
   Никто из ныне живущих Учителей не имел большого опыта по части таких погружений. Все они учились на своем опыте, впервые опробовав сначала на себе, а затем и на своих учениках изобретение древних душеведов. Наблюдения каждого ограничивались двадцатью шестью персоналиями, а их знания - рассказанными историями других Учителей. Но Паском не помнил ни одного случая, чтобы испытуемый затянул в свой мир других людей, причем сразу нескольких. А ведь именно это сейчас содеяли или Танрэй, или, что скорее всего, мятежный Ал. Сюжеты, снившиеся Рарто и его попутчице, ученикам Солондана - Паорэсу и Эфимелоре - и еще нескольким ребятам, совпадали в точности, в малейших подробностях, сливаясь в единую историю, транслируемую разными людьми. Удивительно, однако участие в этом "спектакле всерьез" принимали и Солондан, и проекция самого Паскома, извлеченная из "якоря".
  
* * *
  
   Всюду горел огонь, метались люди. Крики, брань, стоны...
   Рарто без слов понял взгляд друга, и оба с удвоенным остервенением принялись поочередно колотить булыжником по цепи, сковавшей их ноги. Один бьет, второй отдыхает, потом наоборот.
   В суете боя о них наверняка забыли. Вряд ли кому-то придет в голову заглянуть в яму каторжан, если до сих пор этого не сделали. Так появилась надежда воплотить давний план Ала о побеге из племени кочевников, несколько лун назад разоривших его селение. Рарто познакомился с ним уже в яме, и они стали друзьями по несчастью - почти ровесники, еще не потерявшие надежду, еще не утратившие здоровье на тяжелых работах. Оказавшись в плену немного раньше, Рарто поначалу рассказывал новичку о нравах хозяев, а вскоре тот и сам прочувствовал все на своей шкуре.
   Это было кочевое скотоводческое племя. И не без странностей: в захваченных деревнях они хватали крепких парней из тех, кто остался в живых при обороне, и потом заставляли их выковыривать из скал то камни с прожилками цвета меда, то полупрозрачные кристаллы, слившиеся в соцветия. А бывало, что каторжан спускали в дыры под землю, и те добывали твердые черные куски неведомой породы. Но самыми страшными были места, где, раскопав большой котлован, пленники находили большие белые скалы. Чтобы отколоть от них куски, приходилось дышать мелкой белой пылью, коварной, как скорпион. Кочевники не задерживались подолгу близ таких котлованов. Заполучив некоторое количество белых камней, они бросали гиблое место, оставляя за спиной прогоревшие костры стойбища и десятки умирающих рабов, которые выплевывали в кашле собственные легкие, стертые белой пылью в кашу.
   Ал был первым, кто заговорил о побеге. На их с приятелем счастье, до сих пор на пути кочевников не встречались месторождения с белой смертью, однако рано или поздно это случилось бы обязательно. Была и еще одна причина, по которой он не мог бы успокоиться, не осуществив свой замысел: Ал знал, что в плен угнали и женщин их селения - тех, что помоложе да покрасивее. Эта судьба, скорее всего, постигла и его сестру, Эфимелору, и его невесту. Ему было за что бороться.
   Наконец-то звено цепи, многажды расплющенное камнем, переломилось. Тяжелые браслеты кандалов остались на ногах, однако теперь Ал и Рарто не были в сцепке между собой и вбитым в стену железным кольцом.
   - Кинь сюда, кинь! - вдохновленные их успехом, зашевелились остальные прикованные.
   Ал бросил булыжник соседям, хотя Рарто рассчитывал, что это будет их плохонькое, но оружие. Чего им стоило протащить его сюда!..
   Но теперь перед ними была другая задача - выбраться из этой вонючей ямы без помощи веревки, которую обычно сбрасывал им по утрам злой и замерзший от голода охранник, чтобы выгнать на работы.
   Ал был крепче Рарто и решил остаться внизу, тогда как приятель, взобравшись ему на плечи, попробует дотянуться до края ямы и, выкарабкавшись наверх, найти какое-нибудь приспособление, чтобы вылезли другие.
   Юноши так и сделали. Тяжелая цепь на ноге мешала и Рарто, и Алу, да и роста их чуть-чуть не хватило.
   - Давай с головы, - что есть сил упираясь затылком в каменную стенку природного колодца, сказал Ал.
   Рарто переставил свободную от браслета ногу ему на макушку и осторожно перенес на нее вес, чувствуя, как задрожал от напряжения хребет приятеля. Вши в длинных слипшихся от грязи волосах Ала так и кишели, и босой ногой Рарто ощутил их возню, не к месту подумав, что вот из-за этих мелкопакостных тварей умерли, заразившись смертельными болезнями вроде тифа, многие их предшественники, которых не сломили даже каторжные работы.
   Ал привстал на цыпочки, и вот проклятый край ямы оказался доступным. Рарто ухватился за него пальцами обеих рук, повис, переводя дыхание и набираясь сил, чтобы подтянуться. Тяжелое железо на ноге делало его замысел почти неисполнимым: какие силы у них, вечно голодных заморышей? С голодухи они едва шевелились даже под плетью охранников на рудниках.
   Ал развернулся, ухватил его за щиколотку да за браслет и резко вытолкнул наверх. Рарто рывком вынырнул на поверхность и подставил для надежности локти, зависнув над ямой теперь уже на уровне груди, а из такого положения выбраться было уже куда проще. Ради опоры он заскользил босыми стопами по каменной стене.
   - Давай, напрягись еще раз! - громким шепотом сказал снизу Ал.
   - Эй, малой! - позвал Ала один из взрослых мужиков-каторжников. - Подсоби!
   Он поднял и показал забинтованные грязным тряпьем ладони.
   - Сосед вон уж руки отсушил в одиночку. Подсоби, малой!
   Ал взял булыжник и, пока от боли руки не утратили всякую чувствительность, колотил по цепи, стараясь не слушать нетерпеливый ропот остальных, кому тоже хотелось на волю и кто ждал своей очереди на расковку.
   Тем временем, собравшись с силами, Рарто выдернул себя вместе с кандальной цепью наверх. Только теперь он смог увидеть и понять, что бой давно уж переместился к северу стойбища, а поблизости уже все сгорело. Кругом валялись трупы и стонали тяжелораненые. Ничего не шевельнулось в душе Рарто при виде страданий бывших хозяев. Его спина хорошо помнила плетку, пинки и тычки кулаков. Зато ему удалось разжиться оружием, особенно кстати оказался топор в руке охранника, что проспал тревогу и теперь неподвижно валялся в куче собственных мозгов и выпущенных кишок.
   - Рубите этим! - крикнул юноша, наклоняясь и сбрасывая в яму окровавленный топор. - Я за веревкой!
   - Осторожней там!
   - Здесь нет никого - дальше бой!
   У догорающего остова юрты метался привязанный черный як. Как он уцелел, было непонятно, однако слишком раздумывать о его судьбе Рарто не стал - обрубил путы и смотал веревку на локоть. Бык все же не удрал, только отошел подальше от обгорелых балок хозяйского дома и уставился на Рарто, проводив его взглядом в сгустившуюся темноту.
   Бой отступал все дальше. Выбравшиеся из ямы каторжане торопливо решали, куда бежать. Все почему-то уставились на "малого", и Рарто показалось, что это из-за давних намерений Ала затеять побег: если собирался, значит, все продумал. Ал оглянулся на разоренное стойбище и показал в противоположном направлении:
   - Идите к лесу, сбивайте цепи до конца, а то далеко в них не уйдете. Ждите там.
   - А ты? - не понял Рарто.
   - Мне моих надо найти. Может, и еще кто жив остался из нашего села...
   Подбросив в руке железный топор с изрядно зазубрившимся лезвием, Ал кинулся к яку.
   - Идите в лес, а я с ним! - решил Рарто, чувствуя, что бросить приятеля он не может.
   Заполоскав юбкой из длинной шерсти, бык побежал было от парней, но признал Рарто и остановился, кивая широколобой башкой с короткими, разведенными в разные стороны рогами.
   Чтобы не поранить животину и приятеля, Рарто поднял повыше трофейный меч и вслед за Алом смело запрыгнул на покатую спину яка. Когда эта махина без лишних возражений двинулась и побежала, у юноши мелькнула мысль, что Ал погорячился, выбрав такой способ передвижения. Тот вообще сидел на самом горбу зверя и пытался управлять им, схватив за рога. Як не утруждал себя перепрыгиванием через мертвецов. Рарто только и слышал, как под копытами хрустели кости. Иногда подчиняясь велению Ала, бык все же чаще пер напролом - через кусты и рухнувшие юрты: в темноте он видел еще хуже людей, и это вызывало у него ужас.
   Стойбище оказалось вырезанным и сожженным. Захватчики угнали и скот, неизвестно по какой причине оставив одного этого яка.
   - Ты знаешь, где искать твоих сородичей? - спросил Рарто.
   - Нет, откуда?
   Рарто подумалось, что тех могли давно убить, но не посмел сказать этого вслух.
   - Ястана аверда ит! Ястана! - послышался неподалеку детский голос, и было в нем столько отчаяния, что странный як едва ли не сам повернул к перекошенной юрте на краю стойбища.
   Почти на ощупь пробились они внутрь жилища. Бык ревел и в слепоте своей топтался на месте, а Рарто в отсветах углей гаснущего очага увидел в дальнем углу нескольких мужчин. На них то и дело бросался какой-то мальчишка, кричал, но те лишь отшвыривали его, а то и пытались зарубить. Ловко увернувшись, пацан всякий раз отбегал, но сразу возвращался.
   Когда в юрту ворвался бык, мальчонка в очередной раз летел над углями, а кочевники отвратительно ржали. От грохота, учиненного яком, все повернулись, и один из них подскочил с пола. Рарто разглядел оставшуюся там мертвую женщину. Похоже, похотливые ублюдки измывались над матерью мальчика, а тот пытался спасти от осквернения хотя бы ее труп. Рарто без труда вообразил себе, что ощутил Ал в эти мгновения и почему топор в его руках покрошил, как капусту, четверых отлично вооруженных степняков. Сам Рарто не успел нанести и пары ударов, как все было кончено, и як вывалился наружу, бросив наездников в юрте. Парни погнались за ним, и это было вовремя, иначе бы их застали врасплох. Выскочив следом за быком, они чуть ли не нос к носу столкнулись с отрядом кочевников. Рарто бросился бежать, но услышал за спиной лязг металла и вопли мальчишки:
   - Тимаратау! Яхишь! Яхишь!
   Безумный Ал сцепился с пятерыми, полными сил и сытыми мужиками. Понимая, что жить им с приятелем осталось пару мгновений, Рарто размахнулся мечом и прыгнул вслед за другом.
   - Тимаратау!
   - Ал!
   - Тимаратау! Яхишь!
   Лязг. Рёв быка. Топот. Боль в руке. Лязг. Вопли мальчишки. Крики степняков и Ала...
   Рарто бился вслепую и только тому удивлялся, что живы еще они оба.
   И вдруг кочевники стали отступать. Раненый и контуженный Рарто услышал вокруг знакомые голоса, знакомую речь, которой пользовались все оседлые развитые народы этих мест.
   Десяток каторжников, вооруженных чем попало - от кривых мечей степняков до рогатин охотников на медведей - гнали прочь отряд отлично экипированных воинов, а впереди, снова верхом на разъяренном быке, их преследовал Ал и одного даже сумел затоптать.
   - Откуда вы? - спросил Рарто, сам не веря еще в спасение.
   - А чего бы мы вас, мальцов-молодцов, кинули без подмоги?
   - Тимаратау! - тыкая пальцем в сторону возвращавшегося Ала, повторял мальчишка-кочевник.
   - Чего это он такое вопит все время? - поморщился Рарто, на ощупь исследуя рану повыше локтя и с облегчением убеждаясь, что на этот раз пронесло: это оказалась неглубокая царапина, ее бы только от заразы уберечь.
   - Это по-ихнему "бык из железа" значит. То бишь сильный очень воин, - объяснил кто-то из пленников-старожилов. - Сдается мне, вернутся эти сейчас. С подмогой. Уходить надо.
   Беглецы наскоро прошлись по стойбищу, раздевая и разувая убитых. Мальчишка неотступно следовал за ними, а Ал с упорством, присущим вожакам, осматривал каждый закоулок, вздрагивая при виде всякого женского трупа. Но сестры и невесты, к своему счастью, среди мертвых он тоже не находил.
   Бык, как и мальчишка, плелся за ними, не отставая, хотя надобности ему в людях, а людям - в нем уже не было никакой.
   Отделавшись от цепей, но не от кандальных браслетов, брели они до утра вдоль лесной реки, бегом преодолевая открытые пространства - поляны да редколесье. Ведь и помимо бывших хозяев с теми, кто их нынче победил, у каторжан нашлись бы недруги. В этом мире ты чужак и тебя ненавидят уже по той простой причине, что ты из другого племени. Свести в союзе могла только общая беда, лишь в этом случае иноплеменцы объединялись. И создавали новое племя, так же ненавидевшее чужаков и ненавидимое чужаками. Волки были добрее друг к другу в лесных своих владениях, чем говорящие обезьяны!
   Когда солнце припекло, многие сбросили лохмотья и с наслаждением вымылись в реке.
   - Что делать-то будем? Я о твоих, - подойдя к сосредоточенно растиравшемуся песком Алу, спросил Рарто.
   Тот окунулся в воду.
   - Не знаю еще. Искать их буду. Пока нам всем надо сил набраться, куда нам таким вот на рожон лезть? - кивнул он на себя, на друга и остальных каторжан, тела которых даже после омовения пугали своей немощью.
   - А ты ведь воинскому делу обучен, Ал, - подметил Рарто. - Вон как топором отмахал...
   - Я хотел в ополчение попасть, а потом в город выбраться и чтобы в стражи взяли... Да вот не успел.
   - А меня брат учил...
   Они посмотрели на пацаненка, так от них и не отставшего. Тот сидел на берегу, подальше от воды. Кочевники были нечистоплотным народом: даже в яме каторжан воняло меньше, чем от их знати, не говоря уж о черни. Оттого беглецы и не спешили переодеваться в вещи, снятые с трупов, а сначала усердно стирали их, оттирали песком и отполаскивали в проточной воде. Днем хорошо: жара и солнце, одежда без надобности. А к ночи само все успеет высохнуть.
   - Поди сюда, - велел мальчишке Ал, когда все вышли на берег и блаженно развалились в песочке.
   Тот пересел поближе, все боясь, не потащат ли его купаться, и недоверчиво разглядывая раскосыми глазами худобу парней-иноверцев.
   - Кто-то же из вас знает его язык?
   - Знаю, - с ленцой откликнулся один из мужиков, раздиравших пальцами спутанные в колтун бороды и волосы на голове - у юнцов такие бородищи еще не росли.
   - Спроси его, не видел ли он в стойбище двух девушек из моего народа? Скажи, они обе еще совсем молоденькие, волосы цветом вот как у него, - он указал на темноволосого Рарто, - а глаза голубые, как небо.
   Выслушав мужичка, пацаненок прищелкнул языком и долго что-то тараторил.
   - Не видал, говорит, он их в стойбище. От взрослых слышал, что кто-то из твоего племени успел убежать тогда из поселка, скрылся... Может, и родня твоя спаслась...
   Ал озабоченно отер лицо:
   - Ладно. Спать давайте. Я покараулю, но к полудню подниму кого-нибудь на замену.
   Он посмотрел было в сторону мирно пасущегося яка и махнул рукой: коли уж до сих пор не убежал. То и теперь незачем. А так сгодится, может, если везти что-нибудь тяжелое придется... Да и сбежит - невелика потеря.
   Беглецы перебрались в тенек, чтобы не сгореть, и тут же, хоть и голодные, провалились в сон.
   Воспользовался сном и узкоглазый мальчишка-кочевник, чтобы выйти из погружения и проверить, как дела у остальных учеников...
  
* * *
  
   Паском поглядел на спящих. Всё было почти как там, в подсознании тринадцатого: вода, песок и люди, отправившиеся на прогулку по иным мирам.
   Пространство лопнуло, и в узкую брешь из своей локализации прорвался Солондан, топая ногами, словно копытами.
   - Му-у-у... то есть тьфу! Ме...ня все это настораживает, кулаптр! - басом проревел он, но постепенно его голос вернулся в прежнюю тональность и тембр. - Почему сны совпали?
   - Вы тоже обратили на это внимание?
   Но тот первым делом кинулся к дочери и с тревогой оглядел ее. Как хорошо, подумал Паском, что Танрэй Солондану не ученица, иначе тот своей заботливостью не дал бы ей пройти своим собственным путем. Когда ученик - сын или дочь Учителя - это тяжелое испытание для них обоих. И Танрэй, которая сейчас, слегка улыбаясь, спокойно спала на плече у своего попутчика, не повезло. Ей и Алу выпала трудная роль - быть родителями своему ученику по имени Коорэ, но пока ребята справлялись.
   - Вот и Эфимелора сейчас там, у меня, точно такая же. Лежит, улыбается... А меня вот забросило к ним, - Солондан кивнул на парней, - и ума не приложу, где девочки. И войти к ним не могу, вот что! Там как будто сейчас своя линия проигрывается, и нас затягивает именно в этот сюжет...
   - Поскольку спят, значит живы, - привел разумный аргумент Паском. - Вот и не будем им мешать. Пусть сыграют эту пьесу до конца, Солондан.
   - Все бы вам до катарсиса дотянуть, Паском! Хорошо, я возвращаюсь к своим. Но если что...
   Паском кивнул:
   - Вызову всенепременно.
   Солондан исчез.
  
* * *
  
   Он вынырнул, будто тоже из сна, из воспоминаний о золотом времени. Ал все так же стоял подле него, а Тессетен крепко спал, и ногу его сковывал гипсовый кокон.
   - Ты был прав, а я ошибся, - сказал кулаптр им обоим одновременно. - В этом мире быть может всё. И даже то, чего быть не может...
  
  
Глава двадцать четвертая о таинственном страже Соуле, о коварстве и целеустремленности
  
   Немой подошел к ней и взял за руку. Они стояли среди людей, видимые лишь друг другу. А в погребальной капсуле, выставленной у озера напротив дома ради тех, кто пришел попрощаться, лежало тело, которое исправно служило ей тридцать с лишним лет.
   Седые волосы мертвой были спрятаны под высокой шелковой короной, на веках лежали две большие овальные пластины из серебра с нанесенным на них лазурью изображением распахнутого глаза. Так издревле положено по обряду провожать усопших...
   И казалось, будто она синими очами дерзко смотрит в небо, как смотрела туда всегда.
   "Я так и не смог понять: ты считала этот мир игрой нашего подсознания, или безумная и безмерная отчаянность твоя порождена чем-то иным?" - безмолвно спросил Мутциорэ.
   "В последнем воплощении я не единожды была за гранью жизни. Как ты думаешь, после такого я могла ошибаться и путать явь и сны?"
   "Тебе ли не знать, что фантазия может сама породить эту грань, и уход за нее - это лишь погружение следующей степени, а не пробуждение в мир реальный?"
   Она с обычной для нее насмешливостью поглядела на него:
   "Хранитель, теперь, когда ты видишь эту капсулу, мы с тобой в фантазии?"
   "Я не знаю. Это тело умерло, и ты здесь, не проснулась. Но значит ли это вообще что-либо в том хаосе, в который ниспровергло нас проклятие? Как это проверить?"
   В скрещенных руках покойницы лежали меч и кнут. Меч, инкрустированный мамонтовой костью и принесенный в дар Тессетену, и кнут - самый обычный кнут - с которым она не расставалась много лет ни в одной своей верховой поездке. А на губах - улыбка. Всё та же, как у живой.
   "Скоро я разделю твою судьбу, хранитель, - добавил тогда Немой. - Ты знаешь о законе сорока дней?"
   "Что я должна о нем знать сверх того, чему нас учил Паском? На этот срок я буду засыпать и не смогу оберегать сердце. И если оно не найдет погибели за эти сорок дней, то продолжится и моя жизнь. Изменить в правилах я не смогу ничего, так зачем изводить себя попытками узнать больше?"
   Он улыбнулся, изучая лица прощавшихся с Ормоной кула-орийцев, которые проходили чередой, ненадолго задерживаясь перед капсулой.
   "Но когда ты уснешь, мне на сорок дней будет дана возможность проснуться и обрести память", - напомнил Немой.
   "Ты сначала эту жизнь доживи, атмереро. Ты прав: скоро ты разделишь мою судьбу, хранитель. Могу даже показать, где это случится"...
   Миг... и вот они стоят у подножия горной гряды, где земля ходит ходуном, а ветер врывает ветви с деревьев. За спиной у хранителей город, а на них самих не шелохнется даже волосинка, словно физические законы не властны над ними.
   "Учитель знает о второй катастрофе. Этот город, - она обернулась и указала рукой вдаль, - мы строили про запас. Паском угадал даже местоположение: город стоит дальше обелиска-"скрепки" и должен выдержать землетрясение. Ты умрешь у его стен, зверь, а вот потом целиком и полностью разделишь мою участь, но не сможешь осуществить настоящее воссоединение, как не смогу этого и я"...
   "Ты и не хочешь, Разрушитель".
   "Я хочу. Но не так, как представляете себе вы. После тех ошибок я не позволю их повторения. Вы не узнаете о моей прошлой боли, но и причинить мне новую я уже не позволю. Ни тебе - порождению из мира За Вратами, которые столь ревностно оборонял страж Соуле. Ни Алу - бренному рассудку. Ни рыжей поганке, которая не справляется со своими обязанностями, но отняла при этом мое имя. И даже Сетену - сердцу моему - не разрешу я теперь поддаваться опрометчивым слабостям. Вы отвергли традиции, вы слишком щадили своих учеников, вы стали искать иные способы закаливания духа, а это путь ошибок. Древние нащупали брод не для того, чтобы вы топили доверенные вам "куарт" в трясине, желая идти своим путем! Не будет по-вашему! Пока вы боретесь со смертью, вам ее не победить! Прощай!"
   Моэнарториито исчезла, и, вернувшись к погребальной капсуле, Немой увидел выходящих из дома хозяина, его друга и их общего Учителя. Тессетен ковылял на костылях и, взглянув в сторону никому не видимого Немого, подмигнул со знакомой ухмылочкой. Лик его обрел безупречную красу, а зрачки исполнились мраком. Это не друг хозяина, это она подмигнула сейчас, наделив лицо Сетена чертами Ормоны.
   Все расступились, давая дорогу Тессетену и глядя на него, как на зараженного, с опаской и каким-то странным сочувствием, но не жалостью. Только Фирэ - бледный, с посиневшими, будто от мороза, губами - поддерживая его под руку, остался рядом.
   Ослепительное голубовато-белое пламя Волчьей звезды охватило труп, а Тессетен, изогнувшись, застонал от боли. Капсула засветилась, и никто, кроме Немого, не смог смотреть на это сияние, все отвернулись или прикрыли рукой глаза.
   Мутциорэ, Немой, прощался с нею последним. Он заглядывал в тающие от жара нарисованные глаза, но вспомнилось ему иное пламя, зажженное в мире, которого не было, но в котором они с нею прожили одну короткую жизнь...
  
* * *
  
   За тысячу лет до катаклизма. Продолжение событий, случившихся на гипнотическом уроке Паскома и его тринадцати учеников...
  
   На девятую весну троица решила осесть в тихом предместье близ столичного града на западе. Никто поначалу не заметил их появления, и, заняв пустующий домишко в стороне от торгового тракта, женщины стали обживаться. Даже такая заброшенная хибара казалась им, прошагавшим немыслимые расстояния, настоящим подарком судьбы.
   Держать путь в дальние края девчонок надоумила разбитная Афелеана, еще одна из поселения хогов, кто выжил после атаки кочевников. Когда все было хорошо, Танрэй и Эфимелора, как все дочери добропорядочных селян, сторонились гулящей девки, изгнанной на выселки. Но всё изменила случайность.
   Оставив за спиной огни пожаров и крики гибнущих сородичей, Афелеана бежала в лес. До рощицы было уже совсем недалеко, и тут она услышала справа от себя, в высокой траве, сдавленные вопли и возню. Казалось, что кто-то пытается закричать, но рот ему - а скорее ей - зажимают ладонью. Тяжелое дыхание борющихся не оставляло сомнений в том, что там происходит. Во всяком случае, у видавшей виды Афелеаны.
   Не выпуская из рук крепкую палку, заточенную на манер кола, Афелеана побежала на звуки и увидела на дне маленькой канавки одну из девчонок поселка и кочевника в спущенных штанах, который пытался подмять ее под себя и уже почти достиг цели. Еще чуть - и девка лишится невинности, как пить дать!
   - Да чтоб у тебя, козел душной, всё отсохло! - в сердцах воскликнула гулящая, спрыгивая в канавку.
   Так оно и получилось: тут же всё у него и отсохло - вместе с тем, чем девок портят. У Афелеаны язык пострашнее любого оружия!
   Кочевник зарычал, хотел броситься на нее, да в штанах своих, дурак, запутался и получил палкой по башке, а когда упал - колом в поддых, да со всего размаха. Тут и дух вон.
   Не понимая еще, что спасена, Эфимелора с воплем отпихнула ногой его тушу, от которой шла такая вонь, что глаза слезились. Кривясь от омерзения, девчонка отползла, села и стала с яростью утираться травою да длинными рукавами платья. Как будто бы это могло согнать с ее лица отвратительный запах грязных ладоней степняка!
   - Хорош красоту наводить, пошли!- велела Афелеана. - Брат-то твой где?
   - Не знаю. Ал наказал нам с Танрэй в поля бежать, если степняки одолеют.
   - А где ж Танрэй тогда?
   Они выкарабкались из канавы и, пригнувшись, побежали по кустам к роще.
   - Не нашла я ее!
   Дошло наконец до девчонки, что все страшное позади, и она с облегчением разрыдалась.
   Танрэй они нашли на другое утро, в перелеске. Та спала на валежнике, густо укрывшись еловыми лапами, и вид у нее был, что у той нищенки, грязной да ободранной. Щека расцарапана, рукав почти оторван, кровь на плече и под носом запеклась.
   - Не снасилили тебя? - спросила Афелеана, которая если бы и возмутилась, сделай с ней такое пришлые, так только из-за того, что чужаки и не моются никогда, смердят. А так мужиков она любила, да и они ее стороной не обходили, все по общему с ней согласию. Но девчонке-то это в обиду, да еще и невесте, почти жене.
   - Шутите, тетя Афелеана? - кривовато усмехнулась девушка, вставая и отряхивая подол. - Бедный был бы тот, кто полез бы!
   - Верю, - Афелеана припомнила, за чем ходили сородичи в дом родителей Танрэй, как та ворожила и какие силы ей покровительствовали. Но силы ведь против одного, ну против двоих сберегут. А тут они теперь без подмоги остались, три бабы, а люду разбойного - тьма тьмущая кругом топчется...
   - Так вот, значит, бабоньки, что я вам скажу, - сообщила Афелеана, когда поняла, что нужна смекалка и совет.
   Троица расселась на пеньках, словно нарочно для них торчавших из мха рядышком друг с другом.
   - Надобно нам с вами что-нибудь удумать, чтобы дальше-то идти. Такое, чтобы в голову никому не взбрело нас тронуть.
   - Может, переодеться в мужское платье? - проговорила Эфимелора, взглянув на подругу, но Танрэй головой покачала с неуверенностью.
   Афелеана красноречиво глянула на пышные формы сестрицы Ала и, отмахнувшись полной рукою, только громко кашлянула. Девчонки снова переглянулись.
   - С такими титьками, как у тебя, только мужское и надевать - вмиг все разлезется! Да и подружку твою не утянешь, вон какая краля выросла! А мне вот никакие штаны на свой зад не натянуть. Славные же из нас мужики получатся людей смешить! Где это видано, чтобы мужиков ущипнуть тянулись?
   Они расхохотались, но быстро примолкли. Невесело смеяться, когда не знаешь, что дурного завтра с тобой приключится, а о хорошем и мечтать не приходится...
   Издалече донесло с порывом ветра зловещий звук - редкие удары молота по большому медному диску, подвешенному на железном пруте. Так было велено больным лепрой, когда проходили они мимо жилых мест. Слыша эти звуки, жители бежали прочь от прокаженных.
   Вот и теперь их толпа ковыляла по дороге, много несчастных, завернутых в темные лохмотья и укрытых с головой, чтобы не увидели их гнилых лиц и пустых глаз те, у кого хвороба еще в самом начале. И не отличить было мужчин от женщин в том безликом сборище полумертвецов.
   - Вы подумали о том, о чем и я? - спросила Танрэй, переводя взгляд с Эфимелоры на Афелеану.
   Гулящая не поняла вначале, о чем та толкует, а потом и ее озарило:
   - Прокаженными вырядиться?
   - И идти с ними, куда они идут, - добавила Танрэй. - А там видно будет. Лишь бы не подходил никто...
   Афелеана похлопала девчонку по плечу:
   - А голова у тебя варит! Пошли, скажемся только что заболевшими - вон у тебя и рожа поцарапана ко времени! А потом, и то верно, что-нибудь придумаем...
   Но сестрица Ала заартачилась, в ужасе глядя на них и не веря, что они всерьез решились на такое:
   - Мы же хворь от них подхватим!
   Танрэй брызнула в нее синей вспышкой из глаз:
   - Эту хворь подхватить трудно. Ты не милуйся с ними да из одной миски не ешь, вот и не захвораешь.
   Афелеана сплюнула от таких слов, красочно представив себе, что такое - миловаться с прокаженным, а сестра Ала только прищурилась:
   - Так тебе знахарка твоя сказала?
   Танрэй нахмурила лоб, с удивлением вспоминая, откуда она знает так много о лепре и почему не помнит, чтобы это говорила ей наставница-знахарка в поселке. Но Афелеана не дала девчонкам поспорить, схватила за шиворот обеих и поволокла вслед за хворыми.
   - Ты правда у знахарки нашей училась? - только и спросила она Танрэй по пути.
   Девчонка кивнула.
   - Я вот тоже малость в зельях разумею, - призналась Афелеана. - Только самоучка я. Ну, коли выживем, так я у тебя спрашивать буду...
   Они и не знали тогда, что придется им скитаться по миру в лохмотьях прокаженных не один год. Нигде не могли они задержаться дольше, чем на пару лун. Едва коренные жители сел и городков, возле которых они останавливались отдохнуть, любопытничать начинали, три перекати-поля собирали пожитки в несколько мгновений и уходили прочь.
   Афелеана и Танрэй на самом деле разумели в целительстве. Невеста Ала еще могла читать судьбу людей у них в глазах, только вот говорить не говорила всего, что увидала там, особенно если предсказание дурным было. Зато за хорошие пророчества небрезгливый да нежадный богатей, бывало, бросал ей золотой, на который странницы потом жили целый десяток дней, отъедались. Иногда было и так, что их гнали камнями вместе с настоящими больными, но чаще все ж жалели и позволяли пожить на выселках вместе с местным сбродом.
   Эфимелора тешила всех красивыми песнями и нежным голосом, а изношенные тряпки штопала так умело, что и не заметишь, где была прореха. Глазливая Афелеана могла одной лишь угрозой, что наведет порчу, отпугнуть всякого наглеца от себя и от девчонок: не все верили в их хворь, уж слишком чистая кожа была у трех дочерей племени хогов.
   И ни одна из трех сестер по несчастью не вспоминала о жизни в родном селе, о погибших родителях, о сгинувшем брате и женихе, которого уже наверняка не было среди живых. Зачем бередить раны, если и без того живется непросто?
   А теперь вот, зайдя так далече, что уж и погоды поменялись, теплее стали намного, беглянки наткнулись на маленький ветхий домик возле оврага, за стенами города-крепости. И так он, этот домишко, им приглянулся, что на своем маленьком совете решили женщины бросить рядиться в прокаженных, навести тут порядок да обжиться, покуда не трогает никто.
   - Смотрите-ка, что я тут нашла! - убираясь возле подпола, сказала вдруг Эфимелора.
   В руке ее поблескивал тонкий обруч с подвеской, какие с самого рождения надевают на шею всем живущим под солнцем, у любого народа. Уж странницы многих повидали на своем пути - даже у кочевников был такой же амулет.
   Подвеска была обычным плоским кольцом, она означала солнышко, дарующее жизнь. Раз и навсегда надетый на шею ребенку, у взрослого амулет уже не снимался, если только его не переломить. В нем и хоронили.
   Танрэй и Афелеана тревожно переглянулись. Обруч не был разломлен, однако амулет носили много лет, а не выковали для новорожденного - уж очень он был потерт.
   Снять обруч, не сломав его, можно было одним только способом. И этот способ, осуществленный в стенах дома, где они собирались пожить, путешественницам очень не понравился.
   - В город ни ногой! - тут же распорядилась Афелеана, за девять весен ставшая для Танрэй и Эфимелоры вроде тетки или мамки. - Пока всё не разузнаем...
   А те и не собирались. Чего они там не видали, в городе-то?
   Но слухи - что мухи: тут посидит, там обсидит, а потом все несет, да в чужой огород...
   Так и потянулись в их домишко крестьяне да городские: кому мальца вылечить, а кому - порося...
  
* * *
  
   Вывел последнюю букву в указе тайный определитель Соуле и глубоко задумался. Да и было над чем кручиниться: сброд с каждым годом к бунту склоняется, а разбойников - тех по одному на душу мирного жителя развелось, а скоро и того больше станет. Да еще с востока грозит, подпирает несметное войско хога Тимаратау.
   По шпиону в каждом городе у Тимаратау-хога, по жене в каждом захваченном на пути селении или городе. Походка снежного барса у хога, сердце буйного тура, а душа - волка. Не просит Тимаратау - требует. А кто не повинуется хогу-полководцу, тех нет уже на белом свете.
   Вот какие вести поступали к тайному определителю. И знал он: покуда владыка о беде своей не позабудет и делами государственными плотно не займется, не спасет даже вера всего духовенства в Единственного и Превеликого. Что любит владыка сына своего, так то не удивительно, а вот из-за хвори мальчонки совсем от правления отошел, это и плохо. Того и гляди армия взбунтуется. И костры прогорели, некого больше жечь...
   Вспомнилось Соуле, что вот-вот явится доносчик, и перешел он тогда в молельню. Денно и нощно уповающим на волю Превеликого должны его видеть при дворе. Только так можно вершить предначертанное!
   Бормоча молитвы, думал тайный о своем, о насущном, а когда вошел осведомитель, не сразу подал вид, будто заметил его. Стоял тот и благоговейно ждал, не зная, что едва сдерживает Соуле нетерпение, желая все узнать, да поскорее.
   - С чем явился?
   Худой, похожий на мальчишку со сморщенным лицом, мужичок отвесил ему поклон. Мало кто ведал, что это и есть самый талантливый агент тайного определителя, знающий почти все и обо всех во владычестве, особенно же - во столице.
   - Опять обоз продовольственный разграбили, пресветлый Соуле. Седьмой уж за пятидневку...
   Тот лишь возвел очи к небесам, отправляя горний взор в путь неближний. Может, и доберется послание к адресату...
   - Чернь уже повсюду грозится работу бросить, боятся нападения хога. Да и на заговор смахивает, пресветлый. Как бы не люди Тимаратау людей морочат!
   - Не узнал, откуда слухи ползут?
   - Да как же тут узнаешь? Один сказал, другой подхватил - и понеслась нелегкая, концов не сыщешь...
   Соуле указал ему на двери в свой кабинет. Да, покуда владыка не образумится, порядка ни в столице, ни во владычестве не будет. А там, глядишь, и крестьяне заропщут - выручки-то нет, все разграблено своими же...
   - А еще ведьмы у нас объявились, пресветлый, - похвастался доносчик, как будто радость великая то для него была. - С прошлой весны. Уж год, почитай, живут, почти не объявлялись, скрытно.
   - Ведьмы?
   - Как есть! Дом ведьмин выбрали - притянул он их силой мраковой. И повадились к ним крестьяне за ворожбой, а там и до города вести добрались. Нянька наследника про то прознала и давай владыку уговаривать сына тем знахаркам показать.
   - Гм... знахарки... Это хорош-ш-о, хорош-ш-шо...
   Идея озарила Соуле, словно вспышка пороха. Знал теперь тайный определитель, как одним ударом кнута загнать в хлев двух баранов.
  
* * *
  
   Измученный припадком, наследник наконец смежил веки и смог заснуть. Владыка, в горе своем мрачнее тучи, всякий раз переживал его муки, словно впервые, и не хотело свыкаться сердце с несправедливостью небес.
   Провел рукой по льняным кудрям сына - и улыбнулся младенец, словно пребывал в здравом рассудке. Что ж там за доклад принес тайный определитель Соуле? Не к добру. Владыка знал, что делается в государстве, а тем более ведал о событиях в стольном граде. Но все помыслы его три года с лихвою занимала хвороба его сына. И родился тот ножками вперед, чем мать свою загубил, и что-то напугало его, новорожденного, да так, что зашелся он в крике, едва не задохся, и с тех пор в голове его что-то перекособочилось: и ходить ко времени не научился, и речи человеческой не знал, не мычал даже, и падучие с ним по два раза на дню случались, а в скверные времена - весной да осенью - и чаще. Всё было против того, чтобы жил он, и кабы не отец-владыка, не протянуть бы мальчонке и до года. Лекари были к услугам, снадобья... Но что лекари - те лишь облегчали страдания да руками разводили. Кто ж от падучей излечивался?
   Вздохнул владыка и вышел в зал к ожидавшему его Соуле.
   По обычаю был одет тайный - золотисто-желтый плащ скрывал его фигуру от шеи до самых пят, а длинные русые волосы, которые Соуле холил и лелеял, волнами спадали на плечи, подхваченные на лбу изумрудным обручем из переплетенных друг с другом змеек, страсть до чего схожих с живыми. Был бы красив Соуле, не кройся в его лице что-то эдакое, отчего и у бывалых солдат кровь стыла в жилах при взгляде на него.
   - Приветствую тебя, владыка!
   - Да продлятся твои дни, Соуле. С чем пришел - с благом или бедой?
   - А это уж от твоего слова зависит, владыка. Как здравие наследника?
   Владыка нахмурил чело:
   - К чему спрашиваешь, Соуле? Разве сам не знаешь?
   - Да вот прознал я, владыка, о знахарках, что поселились в доме той старой чернокнижницы, у оврага...
   - Той, которой твои псы сняли голову пять весен назад?
   - Верно, владыка. Пришлые они, но слух о них катится, будто исцеляют самых безнадежных.
   Что-то шевельнулось теплым клубочком в душе правителя. Лучик солнца пробился сквозь тучу, разглаживая глубокие борозды на белом лбу.
   - Да, да, слышал я те разговоры. И что скажешь, Соуле? Темной силой они вершат дела или животворной мощью Превеликого? - и замер в надежде услышать подтверждение второго.
   - Неведомо то, владыка. Одно известно: исцеляют. Народ же темен, ему без различия, как лечат - лишь бы помогло. А что душу свою тем самым загубят - так то когда будет...
   Владыка подумал, что и сам он темен и готов загубить душу, ибо скажи ему кто, будто поможет его сыну имярек, так он даже на миг не засомневается, пусть хоть сам мрак подземный то делать будет.
   - Пусть привезут знахарок в замок, - слабым голосом велел он, не глядя в лицо Соуле.
   Тот поклонился, сверкнув стальными очами:
   - Государь, есть известие, что только в том своем доме могут ворожить старухи, в город и носа не кажут. Знать, велика мощь Святого Обелиска, раз не пускает он нечисть к нашим домам, оберегает нас от скверны мраковой, - и, вздохнув, он добавил: - Видно, самим нам следует тайно знахаркам твоего наследника нести.
   На том и порешили.
  
* * *
  
   Когда сестрица Ала, выходившая на улицу за полночь по нужде, с перепугу влетела в дом, вздрогнула Афелеана и подскочила в постели Танрэй.
   - Люди там! Богачи! - выдохнула Эфимелора, руками помогая себе изображать, насколько богаты их поздние гости.
   Афелеана торопливо натянула на себя верхнюю рубаху, наскоро заплела начавшие седеть волоса, а девушки зажгли лампады.
   В дверь негромко постучали.
   - Эй, старухи! - окликнул их повелительный мужской голос, да на вельможный лад, не по-простому. - Двери откройте!
   Тихонько ворча под нос, Афелеана вразвалку пошла открывать.
   - Кого еще принесло ночью-полночью?
   На пороге стоял рослый чернобородый мужчина с большим свертком в руках, а за спиной его виднелся сопровождающий в чем-то желтом.
   - Не надобно тебе покуда знать, кто мы. Поговорим - там увидим, - чернобородый говорил все медленней и вот совсем смолк, уставившись на Эфимелору и Танрэй. - Старухи, говоришь? - обернулся он к спутнику.
   Вслед за ним в хибару шагнул тот, в желтом плаще до пят, слегка зацепился за низкую притолоку, и капюшон спал, опростоволосив его русую голову.
   Афелеана услыхала, как ахнула Танрэй, и увидела вылупленные от удивления глазища Эфимелоры. В этом втором и впрямь было что-то знакомое.
   Русоволосый, явный хог по происхождению, тоже был потрясен, увидев перед собой вместо старух молодых женщин. Но, позволив себе лишь краткую заминку, "желтый" красавец поклонился своему господину со словами "Прошу вас, владыка!" и чуть-чуть улыбнулся Афелеане.
   Лишь после этого она догадалась, отчего остолбенели девочки: поздний гость очень походил на жениха одной и брата второй, только очень сильно возмужавшего. А чего стоило ожидать после десяти лет разлуки? Не того же юнца-шестнадцатилетку, каким видели его последний раз в поселке хогов!
   Но все-таки это был не Ал, а совсем другой мужчина. Этот и старше был намного, и лицо... странное лицо... изменчивое. На Танрэй взглянет - и, как зеркало, ее черты отражает. На Эфимелору - и от той что-то в лике его проявляется... Однако притом остается и самим собой.
   - Кто взглянет? - спросил чернобородый, снимая покрывало со своего свертка.
   На руках его спал ребенок, маленький, не старше года, весь какой-то скрюченный, что ли. Не так что-то было с мальцом, Афелеана издалека увидала, что не так...
   Танрэй очнулась. "Желтый" тоже едва отвел от нее взгляд светло-серых, будто две серебряные монеты, глаз. Нет, у Ала глаза другие были, красивые, цвета неба в сумерках, ясные, из них душа глядела. А этот закрылся на сто замков - поди разгляди, что там у него на сердце!
   Девушки застелили стол чистым полотном, Эфимелора лампады поближе поднесла.
   - Ложьте сюда, - сказала Танрэй, похлопав по столешнице, а лицо "желтого" дернулось при звуках безграмотного просторечья. - Ой ты же малышек какой! Совсем крохотной... Который год ему?
   - Три весны.
   Она нахмурилась, ничего не сказала и раздела мальца. Афелеана теперь уж и сама увидела, что нехорошо в этом ребятенке. Не знавшие прелести бега ножки были тоненькими и кривенькими, как у паучонка. Слабые ручки скрючились в непрекращающейся судороге, а между лопаток уже готовился вылезти горб.
   - Падучие у него, - сказал чернобородый, так глядевший на хворого, что не было никаких сомнений: он и есть родной отец этому мальчугану.
   - Да уж знамо дело... - откликнулась Танрэй.
   Мальчик проснулся и захныкал.
   - Тихо, тихо, будет тебе кваситься! - бормотала девушка, и тот, удивив отца и его спутника, смолк, стал разглядывать ощупывавшую его тельце знахарку. - Тц! Нехорошо как! Небось от младенческой падучие его наступили?
   Чернобородый кивнул.
   - Примочками, чай, лечили всё? Эх вы, скажи, - обращаясь наполовину к чаду, наполовину - к его отцу и поглаживая мальчика по груди, продолжала Танрэй. - Накричал он себе большую шишку вот тут, внутри головы. Она и не даст ему жизни, покудова там сидит. Никакими примочками не свесть, коли уж выросло...
   - Заговоришь? - с мольбой обратился к ней чернобородый, не привыкший просить, тем более у черни.
   А "желтый" стоял себе да помалкивал, Эфимелора с Афелеаной - тоже.
   - Потешаешься ты надо мной, владыка? - вздохнув, откликнулась Танрэй. - Где это видано, чтобы воробей солнце подвинул?
   - Что хочешь проси - всё отдам, чем располагаю, и сестер твоих уважу. Только спаси сына.
   - Разумеет кто-нибудь из твоих лекарей в хирургии?
   - В чем?
   И Афелеана, и Эфимелора и, в первую очередь, "желтый" изумленно уставились на нее, так не вязалось это удивительное ученое словечко с остальной ее речью. Даже владыка и тот не понял смысла того, о чем она толковала.
   - Резать тело, зашивать?..
   - Не знаю я таких, красавица. Это ж как же живую плоть резать?
   - Они на мертвых сначала учатся, а потом живых врачуют.
   Мужчины были поражены. В серебристых глазах русоволосого читалось: "А я что говорил тебе, владыка?"
   - Нет у нас таких, - твердо сказал правитель. - Грех это - тело мертвого осквернять.
   - Так я и подумала, - пробормотала Танрэй. - Но иначе тут не помочь, только резать надобно...
   Чернобородый подумал и с отчаянностью принял решение:
   - Хорошо, делай как знаешь!
   - Помощник из твоих лекарей мне запонадобится. Пусть самый ловкий и рукастый придет, кто в дурноту не впадает при кажном случае. А умельцам своим прикажи выковать мне нструмент. Я начертаю, коли дашь, на чем чертить. Много их запонадобится, разных. От мастеровитости умельцев исход зависеть будет, так их и пугни, чтобы не ленились...
   - Подай ей пергамент, - велел чернобородый своему спутнику, и тот вынул из-под плаща свиток из выделанной кожи, палочку с наискось отрезанным кончиком и бутылочку с темной жидкостью.
   Снова сверля взглядом Танрэй, он положил все это на край стола.
   Девушка присела, укрыла мальца одеялом, а сама стала чертить какие-то загогулины - Афелеана и вглядываться в них не стала, все равно не понять.
   - А этот должно наточить так, чтобы на лету разрубить пушинку!
   Мужчины унесли ребенка, захватив с собою чертежи, а Афелеана шепотом спросила Танрэй:
   - Глянулся тебе придворный ихний, да?
   Та покачала головой. Угу, прямо так тебе и поверили! Десять весен в бегах, ни любви, ни ласки мужской, а годы-то самые те... И тут такой красавец, да еще и на сгинувшего жениха похожий. Как не взыграть ретивому? Афелеана и та, будь помоложе, без зазрения совести прямо тут бы для него юбку-то задрала, истосковавшись по сладкому.
   - Смерть мне через него будет, вот что... - тихо проговорила Танрэй и сжала бледные губы.
   - И он тоже знает, - шепнула Эфимелора, потупившись в пол.
   - Бежать надобно! - не переспрашивая, спохватилась Афелеана и всплеснула полными руками. - Сбирайтесь, бабоньки!
   Эфимелора лишь глазами на окно указала, а там - очертания человеческой фигуры, и на голове - шлем городского стражника...
  
* * *
  
   Одного за другим выводил Паском учеников из транса. "Якоря" исправно служили своему хозяину, оповещая об окончании миссий.
   Удивленные, возбужденные, с горящими глазами, юноши и девушки бросились к кулаптру, едва придя в себя:
   - Кто этот желтый человек?
   - Хм! А вот у меня была женщина во всем желтом!
   - А почему он так похож был на меня?
   - Я бился с таким желтым, в самом конце уже... А у тебя тоже был желтый латник?
   - Нет, у меня он был жрецом... странно так все было...
   - А я со своей, с королевой, договорилась, и она пустила меня в сокровищницу.
   - Я своего шулера перехитрил, и он вчистую проигрался.
   - Учитель, так кто это был? Вы призвали нас после победы именно над этим персонажем?
   Паском сделал рукой знак подождать. Озадаченность вызывала компания до сих пор спящих - Ал, Танрэй и Рарто со своей попутчицей. Их "якорь" молчал. Но у них действительно был очень странный объединенный друг с другом транс, каких Паском еще не знал и ни от кого не слышал о подобных случаях.
   Кулаптр разогнулся и посмотрел на проснувшихся.
   - Человек в желтом - это страж пограничья между тем миром, где вы сами себе хозяева, и миром За Вратами. Этот мир За Вратами - святая святых вашей личности, вашего бессмертного "куарт". Человек в желтом - это вы. Самый лучший друг себе и самый лютый враг. Он защищает вверенный ему мир и бьется до последнего вздоха - огнем, мечом, ложью, хитростью, коварством, вероломством, лихостью, храбростью... Нет таких приемов, которых чурался бы ваш страж, спасая вас от вас же самих. Во всяком случае, так полагает он, кому даны все полномочия. Вы в реальности и шагу без него не ступите, даже не подозревая о его существовании. А он о вас знает всё. Досконально. Но, вижу, вы справились с ним и вышли победителями.
   - И мы попали туда, куда должны были попасть?
   Паском улыбнулся:
   - Время покажет. Ваш "куарт" дальше пойдет сам. Может быть, вы увидите во снах или в каких-то прозрениях плоды его бесконечной работы в мире За Вратами. Это уже не ваше дело. Физический мир остался по другую сторону Врат.
   - А сколько я там был? Мне показалось, прошла целая жизнь!
   - И мне!
   - И мне тоже...
   - Час на исходе, - отозвался Учитель и снова поглядел на спящих. - Что ж, в запасе еще час... А потом надо будет их будить, даже если они не успеют дойти до стража и схлестнуться с ним...
  
* * *
  
   - Я останусь с вами! - не терпящим возражений тоном сказал владыка, глядя, как знахарка поит его сына каким-то зельем.
   - Нет, вельможный господин! - с удивительной твердостью в голосе отозвалась Танрэй, заставив вздрогнуть приехавшего на подмогу лекаря. - Тебе не снести того, что ты увидишь.
   - Ты клянешься, что мой сын останется жив? Пусть нездоров, но жив?
   Она пристально взглянула ему в глаза:
   - Как могу я клясться? Не мне решать за ту мать, что родила всех нас. Я могу лишь просить у нее, и ежели нет нигде ошибки, она даст во щедрости своей, вельможный господин. Жизнь даст, здравие. Есть еще у тебя время для попятной, он пока просто спит. Откажешься - просто выспится и легче ему завтра будет. Решай!
   Чернобородый беспомощно покосился на Соуле и на лекаря, но те хранили безмолвие. Владыка уже знал, что не пойдет он ни на какую попятную. А умрет наследник, так и ему не жить. Он так решил.
   - Делай, целительница. Излечишь - будешь при дворе жить со своими сестрами, ни в чем отказу знать не будешь, женихов из самых высших дворян выберете, я вам сам титулы выдам. Ты только делай!
   Он смолк, не стал говорить, что станет с ними троими в другом случае...
   Мужчины вышли, но лекарь вскоре вернулся, бледный и напуганный.
   Не дрогнула рука Танрэй, когда из рассеченной кожи на обритой голове младенца хлынула кровь. Она лишь глазами указала лекарю, чтобы осушил, а после, когда унялось кровотечение, завернула широкий лоскут кожи, словно тряпицу, и обнажилась кость черепа. Стоило знахарке попросить тот или иной инструмент из тех, что сделаны были по ее рисункам, как Афелеана либо Эфимелора подавали нужные - ей да лекарю.
   Маленьким коловоротом просверлила Танрэй несколько отверстий в черепе ребенка, а потом выпилила маленькой ножовкой круг чуть выше его уха, справа, сняла, точно крышку с котла, и обнажились мозги.
   - Света бы побольше... - сказала знахарка, заглядывая в дырку. - Плохо видать...
   Афелеана поднесла поближе привезенную из замка лампаду - эта и светила ярче, и коптила меньше. Танрэй шепнула что-то лекарю, и оба они согнулись над мальчонкой.
   - Эф, ты сердце его пощупай - бьется ли?
   Эфимелора послушно приложила пальцы к запястью ребенка и кивнула.
   - Бейся, бейся! - приговаривала Танрэй. - Еще побежишь! Еще хорошим воином станешь! Бейся за жизнь свою, вельможный наследник!
   Лоб и спина у нее да у лекаря сплошь покрылись потом, но те лишь просили, чтобы кто-нибудь утер им лицо, и снова ныряли в хитромудрую свою работу. Афелеана глядела и дивилась: и где могла научиться такому девчонка? Чай, все эти годы вместе скитались, ни шагу друг без друга...
   Лекарь не скрывал своего ужаса, когда увидел в руках знахарки маленькие клещи или что-то похожее на них, которые она погрузила в серовато-розовое мясо, испещренное сосудиками и причудливыми ходами мозгового лабиринта. Словно бы что-то нащупав, она вытащила в зажиме небольшой окровавленный комок, который они так кропотливо отделяли с нею от здорового органа.
   - Живой?
   Эфимелора другой раз пощупала руку и снова обнаружила ток крови в жилке.
   Дыру они закрыли золотой пластинкой размера большего, чем вынутая кость, а потом приживили ее золотыми же скобами к черепу.
   - Из-за этого он и хворым был? - спросила сестрица Ала, указывая на добытый клещами темный кусок, похожий на куриное сердце, только чуток помельче.
   Вдевая скользкую нить в искривленную дугой иглу, Танрэй не ответила. И когда на голове сына владыки вместо былой раны остался только перехваченный стежками красный рубец, она с облегчением вздохнула: зелья ему хватило, чтобы проспать до самого конца.
   - А теперь надобно влить ему настойки от боли, да только так, чтобы не поперхнулся.
   Напоив спящего, Афелеана и Эфимелора перенесли больного младенца на топчан вместе с тряпицей, на которой тот лежал, и лишь после бережно вытянули из-под него окровавленную ткань.
   - Спит, - шепнула Эфимелора.
   - Лишь бы никакая хвороба не влезла! - опасливо перебила ее Афелеана, боясь сглазить и оттого говоря уклончиво, без восторга. - А то еще хворобу потом лечи...
   Танрэй же сунулась на двор, чтобы обрадовать владыку доброй вестью. Афелеана увидала в окно, как просияло лицо чернобородого и как опять ввинтил свой стальной взгляд в девчонку придворный Соуле. Будто вовсе не был рад за господина...
  
* * *
  
   Утомилось войско ждать вестей, занявши весь крутой берег западной реки, да не спешил Тимаратау. Тем и силен был славный хог, что спервоначалу вызнавал все до мелочей, а потом бил - да неожиданно, да в самое слабое место врага.
   Подмяв под себя все города и селения вплоть до западных рубежей и обязав их правителей платить дань немалую, Железный Бык с войском своим захватил с наскока два маленьких владычества и встал широко у реки, дожидаясь сведений от шпионов, много уж лет промышлявших в этих краях.
   Хитер был Тимаратау-хог и смекалист. Несмотря на молодость его, слушались русоволосого воина в лисьей остроконечной шапке даже бывалые полководцы, что пошли вслед за ним. И если подымался когда недовольный ропот в его несметном войске, знал он, как управиться со смутьянами их же силой, да так, что те сами же становились виноватыми в глазах недавних единомышленников. Но никто, кроме самых близких, не знал, что помнила крепкая спина Тимаратау побои хозяев-кочевников в плену, а на ногах его так на всю жизнь и остались шрамы от украшений для каторжных.
   И вот на девятый день увидали всадника, скачущего по берегу напротив, пологому и безлесному. Вот вошел он в воду выше по течению и поплыл вместе со своим мулом.
   - Ладью навстречу, - велел Тимаратау, и тут же спустили судно на реку гребцы крепкие.
   Повзрослевший мальчишка-кочевник, спасенный когда-то сбежавшими из плена его сородичей каторжанами во главе с Тимаратау, протянул руки гребцам и выбрался из воды.
   - Приветствую тебя, славный воин, - поздоровался он с полководцем, хитро посверкивая лисьими глазами.
   - И тебе здоровья. Что, не боишься уже в воду окунаться? - насмешливо спросил Тимаратау.
   Парень развязал пояс, стянул мокрую рубаху через голову, отжал и опять надел:
   - С хорошими вестями я к тебе, Тимаратау.
   И тут же побежал радостный слух по войску, что топтаться на месте недолго осталось, скоро поход, и, воодушевляясь, заплясали степняки и горцы, собранные в армию со всех концов обитаемого мира, поклонившегося невиданному доселе завоевателю.
   Тимаратау первым пропустил шпиона в свой шатер, указал на разбросанные по толстым коврам сафьяновые подушки. И, усевшись с закрученными калачом ногами, заговорил степняк, вовсе не стесняясь мокрой одежды:
   - Бунт зреет в том владычестве, Тимаратау-Ал.
   Только он и только с глазу на глаз позволял себе звать полководца его истинным именем - тем, которым нарекли будущего воина, надевая ему на шею амулет солнца.
   - Совсем запустил дела правитель в столице. Народ ропщет, государствие нищает. Бродят у них по лесам стаи головорезов. Я три раза, - показал он пальцами, - бегством спасался, едва голову уберег. Если думаешь брать его, то самое на то время, - и юноша почесал жидкую черную бородку, бросая взгляды на освещенное углями жаровни лицо собеседника, доселе не вымолвившего и звука. - Не дадут они отпора. Да только намаешься потом с ихними разбойниками, Тимаратау-Ал, ой намаешься!
   - Ешь, - повелел Тимаратау, кивая на уставленную яствами доску на полу. - О моих все так же - ни слуха?
   Развел руками, уже вымазанными жиром, молодой степняк, жадно набив рот сочным мясом. Сколько владений ни захватывало войско, всюду Тимаратау справлялся о сгинувших десять весен назад сестре и невесте. Никто уже не верил, что девушки живы. Не продержались бы столько две несчастные из разоренного поселка, не имея за спиной защиты сородичей. Но не раз твердил Тимаратау, что сестрица его хитра, словно рысь, а невеста мудра, будто сова, и смекалиста. Тогда глаза его цвета сумеречного неба светились надеждой.
   - Решено, - сказал он. - Выступим утром и вычистим путь до стольного града. А там дождемся вестей от Паорэса из смежного владычества...
  
* * *
  
   Славно шел на поправку наследник правителя, маленький Миче. В очах смысл появился, мычать начал, к разговору стремясь. Но знахарки подниматься ему не давали - то одна, то другая на руках носила мальца, одна песни пела, вторая куклами соломенными тешила, третья сказки сказывала, только бы спал побольше да повязку на голове у себя не теребил.
   Владыка глядел и нарадоваться не мог. Всё уговаривал Танрэй в город, в замок с сестрами перебираться, но нельзя было хворого мальчонку долгой дороге подвергать, на повозке трясти.
   Афелеана дух перевела. Как видно, ошиблась Танрэй в Соуле, заподозрив придворного в коварных затеях. Уж не зазорной ли бабе знать, как смотрят мужики, когда им девица по нраву? А он на нее смотрел, оторваться не мог, только взгляд у него необычный, с таким небось уродился. Необычный, мрачный да пугающий. Ну да всякие люди эту землю топчут, а красавцам и образинам звезды что так, что эдак мигают. Эх, ей бы, Афелеане, да двадцать годочков с плеч! Таращился бы на нее в свое время вельможа - неужели же она не додумалась, как его окрутить да женой сделаться? А может, и не додумалась бы. Молодые дуры все за любовями гоняются, а как поймут, что нет ее, любви-то без корысти, так уж и краса завяла, и годы не те. Кому такая пригодится?
   Ну ничего, чернобородый - вельможа, вроде, честный. Раз хоромы посулил, так и не обманет.
   Ночь была ветреной и дождливой, вот и не спалось Афелеане. А девочки и Миче - те дрыхли, забот не знаючи. Как же нынче до заката было весело! Девчонки вынесли наследника на двор, и тот во все глаза таращился на кур, повторить их квохтанье пытаясь. И вот одна из квочек, самая плодовитая несушка, вдруг возьми да взлети на плетень, а оттуда прямо по-петушиному, оборотясь в сторону крепости, закукарекай. То-то Миче хохотал, а девушки в недоумении глядели: бывает разве такое? И вот, видать, накукарекала ненастье, глупая...
   Кажется, стукнули в окно...
   Не разжигая лампаду, выглянула в сени Афелеана:
   - Кого там?..
   - Я это, хозяйка! - отозвался голос Соуле. - Ты бы открывала скорей, льет ведь нешуточно!
   - Сейчас, сейчас, славный господин!
   Качая головой и улыбаясь, отодвинула она засов. Ей-то от дум не спится, да ноги ноют, исхоженные, на погоду ненастную. А он, видать, по другой причине заснуть не может. Уж знаем мы ту причину!
   - Что, спите?
   - Как же не спать? Все люди добрые ночами спят. Это только злодеи да влюбленные покоя не ведают, - она подмигнула.
   Одет он был в походное, в темное. Без желтого плаща и не признать. И намека ее, кажется, не понял, а то и притворился, что не понял.
   - Так что, позвать вам ее, вельможный господин?
   - Кого? - отвлекшись от других мыслей, переспросил Соуле.
   - Танрэй-то?
   - А... Зачем только Танрэй? Вы обеих сестер будите да собирайтесь. Ехать нужно. Есть сведения, что движется в наши края войско Тимаратау. Оттого владыка и велел доставить вас поскорее в крепость.
   - А наследник что ж?
   - Его следом понесут, бережно, своим ходом, чтобы не растрясти.
   Ничего не ёкнуло в сердце у бывалой путешественницы, а зря - надо бы...
   В тревоге, но уверенности, что помогут, не бросят на растерзание злым степнякам, ринулась Афелеана будить девочек.
   - А Миче как же? - кивнула Танрэй на ребенка. - Кто его повезет?
   - Не твоя забота! О тебе пекутся, ты только и знай что выполнять, дурных вопросов не спрашивай! - шикнула на нее старшая подруга.
   Едва оделись и начали собирать скудные пожитки, Соуле - как сквозь стену видел! - крикнул им из сеней:
   - Вы с барахлом не возитесь. Его за вас есть кому собрать да нести! Не пропадет ничего!
   - Ты не упускай случай-то удачный! - шепнула Афелеана, подмигивая Танрэй в сторону двери. - Эдакая оказия - когда еще повторится? Бери быка за рога!
   Та с непониманием посмотрела на нее и, завернувшись в ветхую шаль с наставленными Эфимелорой заплатками, вышла. Дольше всех возилась сестрица Ала и рассердила Афелеану.
   Соуле самолично довел их до крытой повозки, как-то мудрено звавшейся у богатых. За ручку, будто дворянку какую, подсадил каждую из них на ступеньку под дверцей. И дернулись бежать сытые да ухоженные мулы. Прощай, нищета! Ждут их хоромы, богатство и почет до конца дней.
   Когда приехали, тайного определителя поблизости уже не было, да и солдаты не больно-то охотно отвечали на вопросы Афелеаны - где он и куда это их ведут по какому-то подземелью. Одна Танрэй, как потом частенько вспоминала Афелеана, раньше всех поняла, что их ждет.
  
* * *
  
   - Я ведь говорил, владыка, нельзя настолько доверять ведьмам, - смиренно вспоминал Соуле, опустив голову перед растерянным правителем. - Нельзя было одним стражником ограничиваться. Они его отравой какой-то опоили, а когда он дух испустил, так и сбежали. Сколько волка ни корми, он все в лес глядит. А если бы я не почуял неладное и не отправил туда с досмотром? Что бы Миче один в их хибаре делал?
   - Так и не нашли их?
   - Как сквозь землю канули, владыка. Теперь если найдут, несдобровать им: больно уж они солдат обозлили, их товарища погубив. Могут и не довезти живыми...
   - Жаль... И что им не сиделось, почему бежать вздумали? Я их честно наградить хотел, в замке поселить, чтобы под рукой всегда были, если еще чего понадобится...
   - Значит, это знак Единственного и Превеликого. Не хотел он гневаться на тебя за кощунство, грех это смертный - ведьм приваживать, они ведь мраком своим все вокруг поганят.
   - Какой же грех, если они светлое чудо сотворили, чаду жизнь спасли?
   - Не обманывайся, владыка, не очаровывайся, поддаваясь искушению мракову. Так они и промышляют: на одно доброе дело десяток мерзейших, за каждое из которых после смерти ждут пытки немилосердные, да не тело страдать будет, а душа, не ведающая смерти, а потому подверженная бессрочному наказанию длиною в вечностью Сбежали - значит, такова их планида, а солдат тот в добрые края попадет и счастлив там будет, пострадал без вины. А тебе, владыка, сейчас следовало бы увезти сына из города. Тайные гонцы скверные вести несут: близко уже совсем бесчисленное войско Тимаратау-хога... Да, а заметил ли ты, что ведьмы те тоже из хогова племени были?
   Правитель погладил короткую и острую черную бородку:
   - Из хогова-то из хогова, да и ты ведь из тех. Нет разве? Или и тебе теперь доверять нельзя, если о племенах раздумывать?
   - Я-то ведь родился здесь, владыка, - сурово и слегка обиженно вымолвил Соуле, мрачнея еще больше. - А эти, почитай, перед самым его походом пожаловали. Как бы не они и есть шпионки Тимаратау злонамеренные! Он хитер, зверь в человеческом обличии, его шпионом любой быть может - хоть девица, хоть малец безусый, на кого и подумать не можно. Сам видишь, как совпало все.
   - Ох, прав ты, наверное, Соуле! Пусть соберут нас с Миче в дальний путь. Увезу его в глушь, к родичам, а сам сразу же и вернусь, к началу осады, глядишь, поспею. Ежели случится она, та осада...
   - Недоверчив ты стал...
   - В чудеса я поверил, Соуле. В хороший знак!
   - Что ж, тогда и не спеши. Найдется, чем армию вдохновить.
  
* * *
  
   - Ну, что там она?
   Соуле кивнул на тяжелую перекошенную дверь.
   - Питаться отказалась, господин, - пожаловался стражник, чересчур уж слезно, чтобы тайный определитель поверил его сытому огорчению.
   - Да что ты? А может, и бьет она там сама себя?
   - Вы же сами велели, чтобы ни пальцем...
   - Велел, велел.
   Соуле отодвинул его и вошел.
   Обняв колени, Танрэй сидела на соломенном тюфяке в углу низкой камеры. От непривычно яркого света его тусклой лампадки она прищурилась. Тайный молча подошел почти вплотную и знаком повелел встать.
   - Что с сестрами? - спросила она, поднимаясь.
   - Здесь я спрашиваю...
   - Ты молчал, вельможный.
   - ...и я же первым начинаю разговор!
   - Уже, как видишь, не первым.
   Дерзкая! Но что хороша - того не отнять. Остерегаться таких красавиц следует, равно как и уродливых. Что та, что та крайность от мраковых затей исходит. А у сестрицы ее, тоже лицом удавшейся, еще и печать на лице имеется - пятнышко на щеке, маленькое, но выпуклое, верный признак.
   - Сестры твои сознаются сейчас в ваших темных делах, противных Превеликому. И ты расскажешь, а потом я подумаю, как помочь твоей заблудшей душе.
   Танрэй отвернулась и опять села, полностью равнодушная теперь ко всему.
   - Мальчика-то хоть отдали отцу или и его сгубишь, чтобы нас виноватыми выставить?
   Он поразился. Здесь были владения страха. Попадая сюда, даже здоровые бугаи-воины, заподозренные в ворожбе, блажили и каялись. А ведьма говорила на равных и, кажется, давно разгадала его замысел. Соуле впервые в своей жизни ощутил тень уважения к женщине.
   - Ты из племени хогов, так? - не ответив ей на вопрос о Миче, вымолвил тайный.
   - Да ведь и ты не из здешних, вельможный господин! - почти точь-в-точь повторила она слова владыки, как подслушала.
   Соуле наотмашь, безо всяких чувств ударил ее по лицу. Ведьму отбросило на тюфяк, а из прокушенной изнутри щеки полилась кровь, стекая с краев губ.
   - Не чувствую я никакой боли, не старайся, - осклабив красные зубы, прохрипела она, сплюнула и поднялась. - Я ведь ведьма, а наше сословие к пыткам равнодушно, али не знаешь, хог?
   Он ударил еще раз, уже кулаком в скулу.
   - Изувечишь - говорить не смогу, хог. Да тебе, видать, и не надо.
   - Надо. Поверь, я найду массу способов изувечить тебя так, чтобы все тело твое было сплошной раной, а язык остался цел. Познакомить тебя с колыбелькой? Слыхала о такой? Нет? Ну так слушай: это два листа железных, соединенных "домиком". Посадят тебя на ребро того "домика", а на ноги тяжести примотают. И тогда посмотрим, чувствуешь ты боль или нет. Кто пробовал, говорят, что на любовные утехи мало похоже, не того любовника седлают.
   В глазах ее зажглась ненависть, и он улыбнулся: дело движется!
   - Есть еще каруселька. Милое дело: руки тебе за спину выкрутят, за них привесят, на ноги, опять же, груз - и давай на колесе катать туда-сюда, да рывками. Детская забава, одним словом! Кто катался - блажили от счастья. Но не будем спешить, мы с малого начнем, да и то если говорить откажешься. Знаешь ли ты хога Тимаратау?
   - Вот от тебя услыхала - теперь буду знать...
   - Знавала ли ты его прежде?
   - Откуда мне его знать, вельможный Соуле? Мы десяток лет в бегах. Как наш поселок разорили степняки, так мы с сестрами и скитаемся по свету, горя никому не приносим. Думаешь, нам без хога Тимаратау не о чем печалиться?
   Она, конечно же, не лгала. Каждое ее слово было правдой, и Соуле знал, что скрывать ей нечего. Но эти три чужачки смертями своими должны сослужить великую службу его государству, и они ее сослужат.
   - Есть сведения, что вы разбойников на продуктовые обозы наводили, чтобы горожан голодом заморить, а душегубы с вами за то провизией делились. Или не так все было, скажешь?
   - Ты бы, вельможный Соуле, хоть позвал кого послушать речи свои заливистые. А то много ли стоит придумка твоя без ротозея-зрителя?
   Соуле улыбнулся:
   - Зрителей хочешь? Будут тебе зрители. Больше, чем тебе хотелось бы... А сейчас, ведьма, тебе придется принять учение Превеликого и отказаться от службы мраку.
   Танрэй плечи поджала:
   - Да я разве против? Что делать-то надо?
   Он фыркнул:
   - Ничего-то у вас, продажных баб, святого нет! Я проверял, как скоро отречешься ты от своего покровителя. А тебя и на миг не хватило.
   - От кого мне отрекаться-то, вельможный Соуле? Кабы знала, так отреклась бы... Ты дорогу покажи.
   - Будет тебе дорога. Это доска такая, с гвоздями. Походишь еще, - пообещал он и голос свой, ставший вдруг женским, услыхал как со стороны. И если бы видел себя Соуле глазами пленницы, то узнал бы в синеглазом лице своем ее черты.
   Выглянув за дверь, тайный определитель окликнул стражу: "Она ваша!" - а сам, выйдя из камеры, встал сбоку от двери - слушать. Внутрь с топотом вошло пятеро здоровенных мужиков.
   Поначалу не слыхать было голоса Танрэй, только возня да вопли: "Вот ведьма!", "Ворожишь, тварь?", "Руки ей держите, руки!". Судя по звукам, летали детины там по всей камере - сильна была пока еще дочь хогова племени, не измотана пытками. Злился Соуле все больше, до тех пор пока не услышал сдавленный ее вскрик, мужской хохот и пыхтение.
   - Водой ее, чтоб ожила! - рявкнул начальник караула.
   - Смотри-ка, а ведь девицей была!
   - Это она нам глаза отводит!
   Соуле вернулся на третий день и едва узнал былую красавицу в истерзанной заключенной.
   - Отпираться по-прежнему будешь? Не наводила, значит, грабителей на обозы? Не имела сношений с Тимаратау-хогом и не шпионила в его пользу?
   Он надел перчатку, чтобы не измазаться в крови, и схватил ее за лицо. Ударом огромной силы, погашенным от неожиданности не сразу (он-то думал, что она все выкачала, борясь с насильниками), отбросило его к двери. Тут уж Соуле разгневался не на шутку. Он ответил ей тем же, она врезалась в стену и пришла в себя нескоро, а когда очнулась, то все тело ее было парализованным, кроме языка. Так он и обещал.
   - Ты... - простонала она, - ты не силой своего Превеликого ворожишь... Тебя сила звезд и сила чрева земного, как всех, питают... Ты даже не веришь в своего Превеликого!
   - Тебя это так удивляет?
   - Ты лжец и погань.
   Он пропустил ее оскорбление мимо ушей. Даже порадовался, что наконец-то она вышла из себя, а значит, стала слаба и уязвима.
   - А сможешь ли, ведьма, отвадить отсюда Тимаратау-хога вместе с войском его? Я помог бы, сил нам на них вскладчину хватит... Они уж совсем недалече, теснят нашу армию, в городе беспорядки. Согласна?
   Она молчала.
   - Коли не согласишься, так все, что делается с тобой, с сестрами твоими в три раза сильней делаться будет. Ты пока еще не видела лютых пыток, а они уже их испытали.
   - Глупости ты говоришь, вельможный Соуле. Не остановить нам, даже будь нас больше, целую армию - тем более, ежели не врешь, несметную.
   - Так и говори, что не хочешь. Он тебя подослал, в угоду ему ты и служишь!
   Соуле вернул ей возможность двигаться, но Танрэй все равно не пошевелилась.
   - Ты женщина или мужчина? - спросила только.
   - Надо будет волком стать - я стану, - вкрадчиво пообещал тайный определитель, не сводя с нее стального взора. - Так что ж, изгонишь армию Тимаратау или мне велеть приготовить для тебя карусельку?
   Танрэй отвернулась, и они поняли друг друга.
  
* * *
  
   Толпа ликовала: вот везут виновниц всех бед! Сейчас на лобном месте свершится казнь трех ведьм - и отхлынет осаждающая стены стольного града рать нечестивого Тимаратау-хога!
   Избитых, изувеченных - самой старшей из сестер отрезали нос и уши, певице клочьями драли мясо из груди, а предсказательнице вывернули руки на "карусели" и "колыбелькой" покалечили детородные органы так, что идти и сидеть она не могла, лежала на соломе в телеге, полумертвая - везли их на грохочущих повозках на городскую площадь. Стража отгоняла швырявшуюся камнями шпану, чтобы не перепало ненароком возницам и мулам.
   А с балкона главной городской башни на процессию взирали тайный определитель и его духовная свита. Не было только владыки: уехал он с сыном в провинцию, да не вернулся еще обратно.
  
* * *
  
   То и дело пробуждаясь от толчков наскакивающей на камни телеги, Танрэй лежала на сырой и вонючей соломе. Она не слышала ни выкриков проклятий, ни лязга оружия, ни визга хлыста, ни размеренного перестука копыт и колес. Она даже не чувствовала боли и запахов смердящего города. Ей все было едино, силы давно ушли вместе с кровью, которую чуть ли не до последней капли выжали из нее на пытках, оставив ровно столько, чтобы доковылять до столба и не умереть, не испробовав последней, уже не самой страшной после всего, пытки.
   Тут к месту, не к месту, но вспомнился разговор с чернобородым владыкой - тот, где вопрошал он о судьбе наследника. Может, правы они, называя ее пособницей мрака? Ведь сказала она ему тогда только половину правды: что, невзирая на кривую спину, вырастет теперь из Миче хороший воин. А может, надобно было сказать как есть? Или вовсе от лечения отказаться? Да поверил бы он ей разве, когда надежду выходить ненаглядное чадо получил? Злословьем бы счел, разгневался, а толка бы от того отказа, как с яйца, кочетом снесенного. Еще скорее бы в подземелья свезли...
   Неспроста судьба лишила Миче ума и здоровья, а Танрэй вот вмешалась. Тем, наверное, она на руку злу и сыграла, а вовсе не тем, что исцелила болящего. Болящие - они ведь тоже разные бывают. А тут знала - и отказать не решилась. Вот это и есть грех, за то кару и несет...
   Теперь вырастет из него разбойник, каких не видывал свет, свергнет и убьет родного отца много лет спустя. Только не было в том ее видении Соуле - с ним-то как обойдется Природа? Как распорядится им Превеликий, в которого он сам не верит?
   - Вылезай, тварь! - гаркнули над ухом.
   И увидала она высоко над площадью церемониальный желтый плащ тайного определителя, а улыбку его клеймом на себе ощутила и лишь бы вопреки ему силами собралась и встала.
  
* * *
  
   Уж близок был Тимаратау, и засевшие за стенами крепости воины приготовились к осаде. А на лобном месте стояли, покачиваясь от бессилия и плечом поддерживая друг друга, три искалеченные женщины. И вместе с разъяренной толпой слушали они приговор тайного определителя. Глашатай каждое слово выкрикивал, точно вбивая клинки в тела нечестивых прислужниц мрака, а горожане швыряли в мракоделок камни и проклятия.
   И вот вдруг у одних городских ворот приключилась сумятица. Не успели еще воины хога-полководца пустить в ход сокол, как кто-то изнутри вероломно отпер засовы, тихомолком перерезав горло по очереди всему караулу у того места. Предатель то был, из своих. Шпион.
   От других ворот кинулись было отбивать поток, но можно ли сдержать бурный океан, если лодка опрокинута?
  
* * *
  
   Осененная предсмертным воспоминанием, Афелеана поняла, что спасения не будет. Торопливо отлепив сухой кусок из смеси пагубных трав, прикрепленный на обратную сторону нашейного амулета в незапамятные времена на какой-нибудь такой вот случай, она сжала его в трясущейся руке.
   - Старшая из ведьм, Афелеана, приговаривается к казни через отрубание головы...
   Палач молодецки крякнул, подбоченился и подкинул в руке тяжелую секиру.
   - Сестер ее - Танрэй и Эфимелору - решено предать заживо очищающему пламени костра!
   В толпе радостно завыли. Уже схваченная за плечи, безносая Афелеана вдруг дернулась, разломила кусок снадобья и втолкнула в руки девочек по половинке:
   - Глотайте - и выходите! Глотайте и выходите отсюда к проклятым силам! - страшным гнусавым голосом заверещала она и глухо застонала, когда палач со всей дури швырнул ее лицом на плаху.
   Эфимелора мигом проглотила зелье, ахнула, ухватилась за разодранное горло. А Танрэй не смогла поднять ко рту связанные, да еще и вывороченные и перебитые руки.
   - Держите! - вскочив с кресла и ткнув пальцем в ее сторону, крикнул Соуле. - Отберите яд!
   Схваченная, Танрэй смотрела в стекленеющие глаза Эфимелоры, которой уже не было с ними, а потом услыхала глухой удар. Из-под громадной секиры на мостовую выкатилась обезображенная голова Афелеаны.
   И ровно в тот же миг один из защитников города ловким ударом обезглавил молодого кочевника из войска хога. Мальчишка тот десять лет назад спасен был беглыми каторжниками во главе с самим Тимаратау, да вот нашел свою кончину в чужой стране...
  
* * *
  
   Задыхаясь и страшно кашляя, Афелеана вскочила с земли, и на заплетающихся нечувствительных ногах, будто и впрямь тело отделили от головы, ее швырнуло в прибой. Попутчик-Учитель подхватил ее, поднял, мокрую и едва живую, привел в чувство.
   - Что там случилось? Это у Паскома? - спрашивал он.
   - Следи... за... нашими!
   Хрипло вымолвив это, она вдребезги расшибла пространство и ринулась на радугу Паскома и его тринадцати.
  
* * *
  
   Паском проснулся и, ухватившись за горло, сипло втянул в себя воздух. Не сразу он сообразил, что голова его на месте, что кругом - озадаченные лица его учеников, а сам он Учитель, кулаптр, принявший участие в гипнотической выдумке собственного тринадцатого ученика. Но странной, очень странной и противоестественной была та выдумка. Разве может такое быть на самом деле? Разве способен человек на такие зверства? Возможно ли, чтобы людей калечили и жгли ни за что, а все смотрели и не только не пытались остановить преступление, но и ликовали, точно сами вечные и их собственные шкуры не горят? Что-то не то с фантазией Ала, коли порождает она подобных чудовищ. Или...
   - Как... он силен!..
   - Кто?
   - Их общий страж, - Учитель указал на неподвижных Ала и Танрэй. - Он там един в нескольких лицах, а должен быть только стражем мира За Вратами у Ала, и более ни у кого...
   Из расползшихся дыр в пространстве к ним вломились другие Учителя - среди них и Афелеана, и Солондан - и с ними ученица Солондана, певчая пташка Эфимелора. Девушка казалась смертельно больной, словно яд она выпила не там, а здесь и теперь умирала.
   Внезапно послышался ужасный стон. Танрэй не пошевелилась, однако это стенание шло из ее груди. Никто еще не ведал подобной боли.
   - Ее жгут, жгут заживо! - сипя и хрипя, закричала Афелеана. - Она почему-то не смогла выпить яд, Паском! Вытаскивать их надо, и сейчас же!
   - У нее были перебиты руки, - Эфимелора кинулась к подруге, зарыдала в голос и обняла ту за голову.
   Ученики ахнули в немом ужасе. Перебиты руки? Выпить яд? Да видано ли такое изуверство?!
   - Он не пускает, - ответил Паском. - Он изгнал оттуда всех, кроме них двоих, и захлопнул ловушку. Он невероятно силен!
   И, словно в подтверждение его слов, на берег прорвались Паорэс, попутчик Эфимелоры, пропущенный на чужую радугу матерью Танрэй, которая осталась с учениками, отправив Солондана на помощь Паскому. Закашлялись и подскочили Рарто со своей попутчицей.
   - Мне отрубили голову! - крикнул Рарто.
   - И мне! Вероломно! - подтвердила его подруга.
   - И меня убили, - Паорэс провел ребром ладони по шее. - Я даже в битве не поучаствовал, в другом городе сидел...
   - Всем нам отрубили голову, кто был там лишним... кроме Эфимелоры, - заметила Афелеана, и все, пытаясь понять, к чему она клонит, посмотрели на девушек, одна из которых пыталась привести в сознание вторую.
   - Ты что-то поняла? - спросил Паском.
   - Может быть. Надо проверить. Эфимелора, сосредоточься, девочка! Попробуй еще раз войти туда, к ней... Если зацепишься за нее, тащи ее сюда любым способом.
   Паорэс присел рядом с попутчицей и ради поддержки взял ее за руку:
   - Давай! Я рядом!
   Та застонала от ужаса, но подчинилась.
   Танрэй кричала, ужасно кричала, не разжимая губ, сердцем и душой своей.
   - Я созову всех! - решила Афелеана, покуда подруга Танрэй пыталась пробиться в жуткий мир. - Иначе они все там погибнут, Паском!
   - Уж где горе идущему, там горе и ведущему, - пробормотал Паском, предпринимая очередную попытку втиснуться туда, где даже оболочка его была окончательно и бесповоротно умерщвлена.
  
* * *
  
   - Вот и ты! - прошипел Соуле и, выхватывая меч из ножен на бедре, кинулся к ступенькам.
   - Куда ты, пресветлый? - окликнули его из свиты, но он даже не отозвался.
   Последние крики ведьмы смолкли - видать, испустила дух. Костер затухал так скоро, словно разожжен был колдовством, а не искрой Превеликого и Единственного. Никто на обгоревшую дочерна мракоделку не глядел - все в ужасе бросилась врассыпную от воинов Тимаратау, что легко завладели крепостью.
   Как полоумный, несся тайный определитель навстречу хогу-полководцу. Так мчит охотничий пес на медведя, зная, что за спиной его божество - хозяин с арбалетом.
   Ведомый криками любимого, но едва узнаваемого голоса, Ал стегал взмыленного мула, однако поспел только к ее смерти и увидел обугленный труп на столбе. Мертвая сестра, Эфимелора, лежала рядом с обезглавленной грузной женщиной у черной от крови плахи.
   Яростно закричав, взмахнул Тимаратау-хог своим легким и длинным мечом, а враг его в разлетающемся желтом плаще выбежал на площадь и понесся ему навстречу.
  
* * *
  
   - Там нет больше "якорей", он и их убрал, - тускло глядя на затихшую дочь и на ученицу, которая никак не могла пробиться к подруге в их общий мир, пробормотал тримагестр Солондан.
   - Нет! Нет! - умоляла Эфимелора. - Танрэй, уходит оттуда, там нельзя оставаться! Вернись! Что нам с Паорэсом делать тут без вас?!
   Примчавшиеся на подмогу Учителя торопливо перебирали возможности спасения двоих учеников-попутчиков, но толка не было: вход в сознание Ала был наглухо забаррикадирован, исключая любой способ проникновения извне, равно как и выход оттуда наружу.
   - Подождите! - вдруг взвизгнула Эфимелора, и все подпрыгнули от неожиданности. - Кажется, получается! Она слышит меня!
   - Она жива?! - остолбенела Афелеана.
   - В том-то и дело, что нет. Но она еще там, на костре, и она меня слышит!
   - Что там происходит? - спросил Паском, падая на колени рядом с ними.
   - Сейчас узнаю... Там бьются... Ал с этим... с желтым ублюдком...
   - Так... понятно.
   Учителя бросились было наперебой давать советы, как поступить, но Паском махнул рукой, останавливая всех разом.
   - Эфимелора, слушай меня. Скажи-ка ей вот что...
  
* * *
  
   Пребольно ударил колдовством желтый определитель, и меч Ала едва не выскочил из отнявшихся рук. Но непростой это был меч - он сам помогал владельцу, словно продолжение руки и души его.
   Рассыпалась прахом сгоревшая ведьма, а площадь покрылась трупами - то были жертвы армии, по велению Тимаратау прокатившейся в глубь стольного града. И воронье уже слеталось из полей на поживу...
   Лишь у полководца были свои счеты здесь, на лобном месте.
   От удара Ал упал на все еще тлеющие угли, и тут неведомо откуда дунул ветерок, взметая пепел. Призрачный силуэт возник над кострищем: "Это я, мой попутчик! Прими меня!" - и слился с Алом. Тот сразу же вскочил и хлопнул себя по затлевшей одежде, сбивая искры.
   "Вперед!" - дохнул ветер и унесся прочь.
   Ал ушел из-под удара Соуле, подставив свой клинок, но снова был сбит с ног невидимой силой тайного определителя, о которой знал лишь смутно да по чужим рассказам.
   Откуда вдруг взялись знания? Ал увидел врага, будто тот вдруг из человека превратился в клубок серебристых и пульсирующих нитей. По тонким паутинкам бежал ток жизненной силы.
   "Аярэй, аярэй... инасоутерро... атме... атмереро... асани, асани!"
   И, выдернув Соуле из его убежища, втиснулся в него сам, а тому ничего не оставалось, как занять освободившееся место, да не поняв еще, что случилось, замахнуться что было сил мечом Тимаратау-хога на себя самого. А Тимаратау только и сделал, что свой меч отвел и подставил тело Соуле под удар. Со свистом, лихо опустилось лезвие на левое плечо тайного определителя и рассекло тулово наискось, к правому бедру.
   И тут же, не успев испытать предсмертной боли, хозяин вернулся на место, изгнав гостя.
   Несколько мгновений Соуле стоял, опустив меч лезвием в землю, булькая кровью и непонимающе глядя на своего убийцу. Как тому удалось?.. Как?..
   Ал кивнул и просто выдрал свой клинок у него из брюшины. Потеряв опору, Соуле рухнул ничком под ноги полководцу, не ведавшему поражений.
   - Будь проклят, Соуле! Будь проклят, изверг рода человеческого! - сказала женщина устами хога Тимаратау, толкая ногой труп в луже черной крови, и в следующий миг завоеватель навсегда покинул тот мир.
  
* * *
  
   Танрэй оттолкнула от себя чьи-то руки, а затем с бешеными глазами отползла спиною вперед к стволу пальмы и там замерла. Но она не плакала и не кричала.
   Лишь в самом финале Учителю удалось нырнуть к ним - когда власть убитого Соуле прекратилась и путь в святая святых оказался открыт как для Ала, так и для его попутчицы, отныне и впредь, но ценой жизни многих. Пусть жизни не реальной, выдуманной, и все же...
   Паском вывел их из плена того мира, из рискованно длительного транса.
   Ал дольше всех не мог понять, где он находится, ведь ему не довелось пройти через озарение смертью, когда в один миг ты успеваешь увидеть не только истекшую свою жизнь, но и все, что было и что будет с тобой в прошлых и будущих. Его разум не хотел принять, что всех этих лет попросту не было, что минула всего лишь пара часов внутри Храма в Эйсетти, в грани, принадлежавшей душе, атмереро.
   Все кинулись к Танрэй, однако девушка попросила их оставить ее ненадолго одну и сильнее вжалась в волокнистую кору пальмы. В синих глазах ее по сию пору не потухло еще пламя проклятого костра.
   - Я никогда, слышите?.. - тихо сказал Ал, глядя в глаза Учителю сумеречным взором, - я никогда не подвергну этому ни Коорэ, ни Саэти, ни других своих ребят!
   Он вскочил, подошел к Танрэй, присел рядом и, обняв ее, зашептал что-то умиротворяющее, отчего боль ее вскоре стихла, а глаза по-прежнему воссияли, словно два синих озера.
   Паском понял, что спорить с ним было бы не вовремя и не к месту, оттого и смолчал. Однако это послужило уроком всем участникам удивительного эксперимента.
   Ал сдержал свое слово: проученный горьким опытом, ни в этой, ни в одной из следующих жизней он не устраивал своим тринадцати такого испытания. Хотя, кажется, их с Танрэй любознательный сын был не против испробовать на своей шкуре то, что удалось испробовать другим его ровесникам.
   - Я найду альтернативный способ! - пообещал Ал укоризненно ему пенявшему Паскому из воплощения в воплощение.
   И не успел...
  
* * *
  
   Свет Волчьей звезды померк. Посреди двора стояла пустая погребальная капсула, навечно испепелив тело той, которую звали Ормоной.
   Промелькнувшие за секунды, воспоминания отступили, и немой перевел взгляд на Учителя, Сетена и Ала.
   - Нужно перебираться к Базе, в Новый город, - произнес Паском, обращаясь скорее к Алу и Фирэ, нежели к едва вменяемому Тессетену.
   Там, далеко отсюда, пробуждалось тело. Оно потребовало к себе слишком уж увлекшийся свободой дух.
   Нат ощутил запахи и звуки. Открыл глаза и снова закрыл. Всё было безнадежно серым, плоским и безрадостным...
   "Надо будет волком стать - я стану!"
   И станешь.
   Стал!..
  
  
Глава двадцать пятая, знаменующая конец славной эпохи и начало темных времен на преображенной планете под названием Убежище
  
   Господин Нэсоутен медленно, чувствуя в сердце холодную решимость, поднялся из кресла.
   - Как всем вам известно, господа, Аринора отказалась от дальнейших переговоров по урегулированию военного конфликта. А это означает, что в назначенный час наша страна вынуждена будет нанести ракетный удар по их территории. Общим решением был выбран сегодняшний день, Восход Саэто, двадцать первые сутки весны, когда свет равен тьме. Это символично, господа. Нынешний праздник решит судьбу всего человечества.
   Представители военного блока оживились. После низложения своих полномочий духовного советника Помнящей Афелеаной в правительстве Оритана не осталось ни одной женщины. Да и ни одного духовного советника тоже не осталось.
   - С Днем Восхода, господа! - торжественно завершил свою речь правитель.
   - Взойди, Саэто Прекрасный! - как на плацу, организованно, в один голос, рявкнули военные.
   Будто бы в ответ им подпрыгнуло здание Ведомства, с протяжным гулом ходуном заходили спирали подъездных дорог, а вдали, возле руин погибшего Храма, пошатнулась и медленно распалась на куски статуя прекрасной Танэ-Ра.
   Это был третий подземный толчок за сегодня. Первый развалил дома Лесного поселка на другом берегу Самьенского каньона, второй порушил ветхие постройки давно покинутого людьми центра, но незыблемое Ведомство выстояло и после третьего.
   Солнце осторожно выглянуло в щелку между низкими тучами, ужаснулось и снова скрыло свой лик.
   - Сбудется, чему суждено! - пафосно высказался Верховный офицер военного блока и с почтением склонил голову перед господином Нэсоутеном, который после этой фразы направился к засекреченному лифту в сектор "Тэо".
  
* * *
  
   Тессетен провел рукой по лицу и снова уставился в карту окрестностей Нового города.
   Видать, снова его "накрывало". Вот хоть бы раз припомнить, что он делает и говорит, когда это случается!..
   Фирэ прав. Со стратегической точки зрения город стоит невыгодно, будто на ладони. Позади его подпирают взгорья Виэлоро, а на юге ограничивает высокая каменная стена с бойницами и насыпями изнутри и узкой галереей поверху. А за нею - долина, переходящая в лесной массив. Когда Саткрон и взбунтовавшаяся часть кула-орийской армии решится дать бой бывшим согражданам, здесь будет жарко...
   Сетен подтянул к себе костыли и доковылял до низкого окна. Этот город строился на скорую руку, без изысков, и каждый дом был рассчитан на проживание сразу нескольких семей, в тесноте и неудобстве. Но выбирать не приходилось: роковой час, о котором предупредила Помнящая из Ведомства - Афелеана - близился. Паском велел перебраться в запасной город, еще сильнее удаленный от океана и расположенный за "меридианом скрепки", как называл кулаптр защитный обелиск древних предшественников.
   Боль в ноге постепенно утихла. Гипс по сию пору не сняли: похоже, и помирать под обстрелом мятежных гвардейцев Сетену придется как черепахе - безропотной и неповоротливой скотине с абсолютным отсутствием каких-либо ментальных способностей. Присутствие Танрэй в тот раз почему-то не сработало: желая прекратить самый идиотский Поединок на его памяти, Тессетен выложился без остатка. Клетки мозга, отвечавшие за накопление и преобразование тонких энергий, истощились, и теперь уйдет много времени на то, чтобы они восстановили свою функцию, а он стал дееспособен для схватки второго уровня.
   До хруста сжимая челюсти, экономист тихо застонал. Прекратил, называется, Поединок, болван!
   Не о том думаешь ты теперь, любовь моя. Не о том. Возьми себя в руки, не дури - не все еще нами проиграно!
   И стало легче. Убиться всё еще хотелось, но хотелось теперь не так сильно, как при очередной вспышке отчаяния.
   Тессетен отправился к Учителю и застал там Ала, своего приемного сына и кулаптра Тиамарто, беседующих с Паскомом, а у ног "братишки" лежал, прислушиваясь к разговору людей, старый Нат. Волк выздоровел быстрее Сетена.
   - Я изучил это дело и все обдумал, - буркнул экономист, усаживаясь прямо у входа на какой-то сундук и не глядя ни на кого, даже на Паскома. - Поскольку у них в распоряжении часть наземной техники и осталось что-то из топливных запасов, они воспользуются преимуществом. Поэтому, - он швырнул свернутой в рулон картой в Ала, и тот, подхватив ее, резво раскатал свиток на столе, - я отметил, где нам выгоднее организовать фортификационные сооружения. Пусть вон Фирэ взглянет, у нас боевых гвардейцев, кроме него, и нет вовсе...
   Юноша склонился над чертежом, стараясь при этом держаться подальше от Ала. А Сетен продолжал:
   - Часть этих сооружений необходимо выставить еще в лесу, чтобы первые натолкнулись на ловушки, ничего не подозревая. Дальше будет сложнее, потому что после первого опыта они станут осмотрительнее. Здесь придется ограничиться преградами от пехоты и бронетехники. Работы хватит. Но больше всего меня страшит то, что у них есть летная техника и несколько военных орэ-мастеров. Тут без кулаптров и вашей дестабилизации нам не выжить.
   Фирэ оглянулся и кивнул в ответ.
   - Что киваешь? У них свои дестабилизаторы найдутся, и вам, - экономист взглянул на приемного сына, на Тиамарто и на Паскома, по очереди переводя взгляд с одного на другого да на третьего, - за просто так их не одолеть. Это не бездарные аринорцы, которых ты валил на Полуострове Крушения...
   Юноша снова вперился в карту и закусил губу.
   Сетен потер лоб. А ведь многие решения и прозрения пришли к нему после тех нескольких минут полного беспамятства!
   - Когда стемнеет, надо заняться строительством заграждений. Пусть Кронрэй оценит возможности ландшафта, я не силен в этом...
   - Ты сам не ведаешь, в чем ты силен, Тимаратау, и насколько... - тихо пробормотал Паском, и Сетен услыхал лишь имя.
   - Учитель?
   - Ты продолжай...
   - Так у меня, в принципе, все...
   Оставалась, конечно, еще слабая надежда, что Саткрона удовлетворит безраздельная власть в покинутом всеми Кула-Ори, но в это почти никто не верил. Даже Танрэй, от которой скрывались все дурные вести, на днях добилась с ним встречи - Сетен не желал ее видеть - и твердо заявила, что им надо остерегаться нападения армии под командованием самого непримиримого габ-шостера...
   Опьяненный легкой победой, Саткрон не сообразил взять спешно оставляющих город жителей врасплох и удержать, поскольку солдафоны и без того слушались его беспрекословно, а это уже пройденный этап. Прогнуть под себя тех, кто прежде смотрел на него свысока - вот что должно привлекать такого, как этот злобный кровосос.
   Самой большой болью для Фирэ стало предательство родного брата: потеряв интерес ко всему, Дрэян остался с мерзавцами. Источник сладких иллюзий иссяк, сны померкли, началась жестокая реальность без той, за которую он всерьез готов был бы умереть, только прикажи она это сделать...
   Тессетен видел страдания приемного сына, не прекращавшиеся из-за обилия страшных событий, что следовали чередой, но слов утешения не подыскивал. Что тут сделаешь? Это жизнь, жестокая и серая. В тот день, когда с щенком-Натом на ладони входил в палату к изломанному шестнадцатилетнему приятелю, Сетен вот тоже не думал, что менее чем через четверть века всерьез пожелает Алу смерти. А мог ли он, впервые осторожно касаясь губами губ любимой девушки, просто хотя бы вообразить, что, прожив с нею двадцать лет рука об руку, совершит непростительный промах и навсегда зачернит свое сердце смертельной виной перед нею?!
   Экономист встряхнулся. Друг и кулаптры вовсю обсуждали его слова, а Нат, подняв умную морду, смотрел так, будто читал в душе у хозяйского друга. И снова все поплыло, накрыло волной, мир погас...
  
* * *
  
   - Значит, мы вполне можем рассчитывать на победу?
   Саткрон чуть придержал свою гайну, и кулаптру из его отряда пришлось повторить маневр, чтобы не оказаться спиной к командиру. Все знали, что Саткрон сочтет это за неуважение, и провоцировать его ярость не хотелось никому. Кроме прочего, и выстрел промеж лопаток от него заработать очень просто...
   - Да, командир, можем.
   - А то, что у них сам советник Паском, стерва Афелеана, потом этот выродок-северянин наконец - не меняет дела?
   - По численности военных единиц мы превосходим их в несколько раз.
   Целитель замолчал. Он остался с войском Саткрона не оттого, что разделял националистические взгляды его лидера. Понимал он также, что вчерашний подчиненный Дрэяна взбешен из-за ускользнувшей прямо из рук удачи: после таинственной смерти атме Ормоны Саткрон потерял возможность заполучить власть, к которой всеми способами стремился много лет, ограничивая себя во многом и даже рискуя головой. Но именно из-за гибели Ормоны кулаптр и не присоединился к окружению Паскома, еще совсем недавно бывшего ему начальником.
   Еще до погребения жены Тессетена по городу поползли противоречивые слухи и кривотолки.
   Женщины твердили о любовной подоплеке трагедии и припоминали случай в рухнувшем павильоне Теснауто, когда Ал и Ормона были столь неосмотрительны в своих отношениях, что вызвали гнев у ее супруга и вынудили его бросить Вызов старому другу.
   Мужское население в эти сентиментальные глупости не верило. Ни один уважающий себя ори - а Тессетен был именно таким - не нанесет вред своей попутчице на основе такой чепухи, как ложная или даже действительная ревность. Это была очевидная борьба за власть между лидерами кула-орийской эмиграции, и роковой удар нанес не Сетен, а Ал, однако Тессетен зачем-то взял вину на себя. Говорили, что это из-за нервной горячки. И в самом деле - мало ли как можно себя опорочить, если ничего не соображаешь!
   Поскольку гвардия Кула-Ори сплошь состояла из мужчин, то вполне естественно, что здесь бытовала версия борьбы за власть. После отъезда гражданских в какой-то секретный Новый город, о котором даже Саткрон узнал только по ходу дела, открылись новые обстоятельства, прежде целителю неизвестные. Оказывается, делегация из Тепманоры была перебита гвардейцами Саткрона, и об этой миссии раньше не знал никто, кроме них и Дрэяна. Но кто поручил устранить северян? Ал? Тессетен? Паском? Кулаптр предпочел бы считать Сетена явным игроком, а Паскома и Ала, привыкших загребать жар чужими руками, - закулисными. Атме Тессетен из-за своей болезни, так некстати приковавшей его к постели, поручил выполнить поручение в Тепманоре жене, и та провела все блестяще, после чего стала не нужна ни Паскому, ни Алу. Ее подкараулили и попросту убили: натравили волка, она упала с напуганного жеребчика и, возможно, потеряла сознание, потому что окажись Ормона в состоянии действовать, убийце никто бы не позавидовал, уж кулаптр знал это не хуже Помнящих и менталов... А потом туда примчался Тессетен, помутился рассудком и сдуру взял вину на себя. Вот такой виделась картина происшествия большинству тех, кто остался в городе переселенцев. И служить интриганам захотели немногие. Даже благородный атме Дрэян, который, как поговаривали, испытывал чувства к жене северянина и после ее гибели был просто раздавлен, и тот остался с Саткроном, не желая больше видеть ее убийц.
   - Значит, выступаем сегодня же! - прервал его мысли Саткрон, поворачивая гайну к комплексу Теснауто: они стояли точно на том месте, где разыгрался Поединок между Ормоной и кем-то из ее убийц. Кулаптру казалось большим лицемерием то, что Учитель Ала велел установить здесь вместо памятника скульптуру, сделанную атме Тессетеном. Мраморные мужчина и женщина замерли в одном из па сложного старинного танца, и стремясь друг к другу, и друг другу противоборствуя.
   Целитель покорно опустил голову и не поднимал до тех пор, пока не послышался удаляющийся глухой стук копыт.
  
* * *
  
   Правитель Оритана не успел довершить начатое. Природа сделала это за него.
   Едва он с советниками из военного блока спустился в секретный бункер, чтобы отдать последние распоряжения и стиснуть ладонью роковой кристалл, реагирующий только на его генокод, отовсюду донесся страшный вой и грохот. Никто не понимал, что происходит. Офицеры только переглядывались, изображая условную невозмутимость. Господин Нэсоутен подумал было, уж не нанесла ли Аринора упреждающий удар, однако никаких сообщений от обороны не поступало.
   Земля подпрыгнула, и все, кто был в бункере и что было в бункере, оказались на полу.
   Огромные шары зданий Оритана и Ариноры раскалывались на кусочки, хороня под собой ничего не понимающих людей. Кто-то успел спрятаться в подземных помещениях, тоже полагая, что враждебное государство нанесло удар распада, кто-то остался под обломками.
   И уже никому из них не довелось узнать, что случилось на самом деле.
   Ни южане, ни северяне не успели выпустить скрытые в недрах смертоносные ракеты. Оритан занял точно полярное положение через сорок три минуты после начала второго Потрясения. Это был столь стремительный дрейф земной коры, что в океанах кипела вода из-за выплеснутой из расколотых недр огненной крови и зарождались гигантские волны, а на суше вырастали новые горные хребты, пересекались каньонами равнины и поворачивались вспять реки. К тому времени на умирающих континентах в живых уже не осталось ни одного южанина или северянина.
   У аринорцев было чуть больше шансов уцелеть. Однако северяне за последние сто лет успели начинить свои горные территории таким количеством ракет распада, что в результате землетрясения там началась цепная реакция.
   Аринора не воспользовалась своим шансом.
   Чудовищные вспышки яркостью в миллионы солнц сопровождали оглушительный вой и рев, тысячеградусные волны огня плавили скалы, превращая льды в пар за какие-то доли мгновения. И отголоски удара обежали весь земной шар не единожды, соревнуясь в скорости с приливными волнами морей и океанов. Наросшие за пятьсот лет льды Оритана и Ариноры стремительно таяли.
   Черная, лишенная снежной шапки Аринора не перенесла Потрясения. Уже мертвый, обугленный континент распался. Равнинные территории, на которых некогда процветала жизнь, крошась на десятки островков, оползли в воды океана. Над бурлящей поверхностью в клубах пара высились горы, обсосанные пламенем.
   Судна и суденышки, не в добрый час оказавшиеся близ несчастного материка, были сметены раскаленным ураганом и в одно мгновение рассыпались в прах. Иным посчастливилось выжить, но люди, ставшие очевидцами трагедии, либо ослепли и покрылись страшными ожогами, либо уцелели - со знанием того, что дни их сочтены, а финал будет мучительным...
  
* * *
  
   Тессетен провел взглядом по галерее, венчающей стены Нового города. Гвардейцы замерли на своих позициях в строго отведенных командирами местах. Все ждали, что вот-вот авангард бойцов Саткрона напорется на расставленные, вырытые или вкопанные по передней кромке леса ловушки. Или же не напорется, догадается о подвохе?
   Все забыли дышать.
   И тут, приглушенные, раздались первые взрывы. Всю ночь не покладавшие рук, люди с облегчением выдохнули. Их труд не пропал даром, и это был маленький шанс на победу.
   Но все же, подумал Тессетен, у Саткрона и сейчас перед ними большое численное и техническое преимущество. У них же - сплошь гражданские, большинство из которых и атмоэрто в руках никогда не держали, а уж говорить о том, чтобы заряжать и стрелять из него, и подавно не приходится. Та небольшая группка военных, что пошла с ними в Новый город - долго ли она продержится под огнем сражения первого и второго уровней, когда бить будут не только орудия, но и военные целители?.. Что ж, есть еще надежда на кулаптров - Паскома, Фирэ, Тиамарто - на Помнящих вроде Афелеаны и самого Тессетена. Хотя какой он, к песьей брехне, теперь помощник! Он похож на иссякший энергокристалл, который разве что выкрасить да выбросить. Тьфу!
   Но ни одной из этих мыслей экономист не позволил отобразиться на лице. Он бодро покрикивал на парней, временами отпуская колючие шутки по поводу недалекости военных, на миг замер вместе с остальными перед тем, как армия Саткрона налетела на фортификационные устройства, и под канонаду далеких взрывов стал взбираться по насыпи, быстро орудуя привычным уже костылем.
   В галерее он первым увидел приемного сына, который удерживал на трех стальных цепочках подросших котят, матери которых был обязан лишним десятком серьезных шрамов. Звери вкрадчиво метались на своих поводках и норовили прижаться к земле: в отличие от людей, они радости при взрывах не испытали. Кисти на их ушах подрагивали.
   Фирэ подвел кошек к уложенным в ряд великанам-диппендеоре, уже готовым к отправке за ворота. Бывшая духовная советница Афелеана испытующе поглядела на него, на Тессетена, а потом на Паскома, но ничего не сказала.
   - А ты что здесь делаешь? - едва узнав одетого как ори Ишвара-Атембизе, удивился экономист.
   - Я хочу быть полезным! - защищаясь от возможного гнева лидера, горячо заявил тот, а потом тихо добавил: - Учитель...
   - Какой я тебе... Да и хрен с тобой, - Сетен передумал и махнул рукой. - Ты только вон туда иди пока. Вон к той установке! Не надо тут мешаться.
   Дикарь радостно кивнул, широко заулыбался и кинулся в указанном направлении, крича, что атме Тессетен поручил ему помогать правофланговым. Афелеана снова ничего не сказала, присела возле стены, готовясь управлять "кадавром".
   - Где Нат?! - вдруг опомнился Паском, отыскивая взглядом стоявших внизу, у насыпи, Ала и Тиамарто: те о чем-то переговаривались и, кажется, спорили. - Где Нат, Сетен?
   - Не смешно, Учитель.
   - Сетен, это...
   - Спросите лучше у Ала.
   Тессетен вспомнил, что все эти дни Учитель натаскивал "братишку" навыку отъема души. Но, видимо, все те мозговые клетки, которые у нормальных людей заняты аккумуляцией необходимой энергии, у Ала во что-то мутировали и занялись чем угодно, только не своими прямыми обязанностями. Оттого он такой умник и такая дубина. Словом, и Сетен, и кулаптры, и Афелеана очень сильно сомневались, что у тринадцатого ученика Паскома что-то получится, приключись что-то с Натом, а сам Паском решил, что лучше будет обезопасить волка. Теперь-то для Тессетена отнюдь не было секретом, почему двадцать лет назад древний кулаптр так настойчиво требовал у него принести в кулапторий Алу новорожденного волчонка и отчего при падении хозяина со Скалы Отчаянных погиб старый Нат. И не было это секретом для Помнящей и целителей. Теперь-то Сетен знал все. Как сказал ему тот голос в далеком-далеком сне, "в день, когда узнаешь истину, страшной смертью умрешь". Однако экономист пережил и это.
   - Ал! Где Нат, Ал? - повышая голос, повторил Паском.
   - Под присмотром, Учитель! С ним Танрэй и ее мать, они все заперлись в доме.
   - Хорошо, - успокоился кулаптр.
   Сетен выглянул с краю бойницы и приложил к глазам подзорную трубу. Бесконечная долина предгорий Виэлоро резко сократилась в своей протяженности, в окуляр теперь стало видно кромку джунглей на горизонте и кружившие над зарослями две точки - винтовые орэмашины. Если верить профессионалам, то есть орэ-мастеру Зейтори, это последние летательные аппараты Кула-Ори, которые поднялись в воздух: топливо было на исходе, и пополнить его было нечем. Вероятно даже, что для второго "винта" пилоты Саткрона опустошили баки в машине гостей из Тепманоры.
   Вдруг под ногами все подпрыгнуло, и в первый миг Тессетену померещилось, что артиллерия противника уже дала по ним первый залп, а он почему-то прозевал начало сражения. Но экономист тут же и опомнился. Это начиналось очередное землетрясение.
   И тогда от кромки леса отделилась темная масса, держа направление в сторону Нового города. Тессетен снова приложил к глазам оптику.
   Впереди ползла бронетехника, за ней - верховые на гайнах и слонах и в последнюю очередь - пехота. Значит, решили подобраться поближе... Сетен покачал головой. Дрэян рассказывал едва ли не о каждом командире гвардии Кула-Ори, и о тактических навыках Саткрона он всегда отзывался с пренебрежением. Теперь Тессетен смог убедиться в этом воочию. Конечно - это ведь не в засаде отсиживаться, охотясь на безоружных пастухов кхаркхи, тут пришлось думать, а думать нечем: попона, видно, жесткая, все мыслительное устройство отбила начисто, пока они скакали через джунгли... И все же рассчитывать на победу было очень рано. Кроме придурковатого габ-шостера, там были и другие гвардейцы, опытнее и талантливее.
   Менталы быстро, по команде подняли диппов. Паском, Фирэ и Тиамарто взяли под контроль сознание горных кошек. Сетен должен был остаться координировать действия второго уровня, как вдруг, проследив за спуском диппендеоре к откидному мосту через ров, заметил юркнувшего у них под ногами волка. Спина покрылась ледяным потом, сердце кольнуло полыхающей спицей.
   - Проклятые силы! - сквозь стиснутые зубы прошипел экономист. - Даже этого она не смогла!..
  
* * *
  
   Танрэй почуяла неладное еще тогда, когда закрыла двери за уходящими мужем и кулаптром Тиамарто. Спазматическая боль, что приходила и пропадала периодически, на протяжении последних пяти или шести дней, вдруг изменила свой характер.
   Женщина старалась никому не жаловаться, чтобы не отвлекать от важных дел, да и понимала, что в ее состоянии это неизбежно. Рано или поздно случится то, чего она боялась сильнее всего на свете, и вот, кажется, этот день наступил. Сердце зашлось и замерло.
   Нат упорно скреб когтями дверь. Переведя наконец дыхание, Танрэй окликнула пса:
   - Иди ко мне!
   Он послушался.
   - Я ведь была тебе неплохой хозяйкой, да? - прошептала она, запуская пальцы в густую шерсть и перебирая в уме, сколько всего не успела сделать и, если сейчас все оборвется, то уже и не успеет.
   Не успела, например, поговорить с Сетеном и сказать, что не хотела, никогда не хотела смерти его жене. Ал был прав: ей не стоило лезть во все это. Теперь-то Танрэй поняла, что поступила тогда столь странным образом только из-за потрясения. Ужас перед содеянным Ормоной застил ей глаза и разум. Она рисковала жизнью Коорэ, она даже забыла о нем в приливе гнева. А теперь, одной ногой там, где теряют смысл все земные дрязги, Танрэй вдруг поняла, что не вмешайся в их ссору волк и мужчины, они с женой Сетена, может быть, просто оттаскали бы друг друга за волосы, с упоением и совершенно по-бабски, а потом поговорили - и на том бы все кончилось. Где-то глубоко в душе Танрэй испытывала к Ормоне удивительную для их отношений симпатию. Может быть, благодаря этому она все время прощала той дерзкие выходки, нападки, издевки и никогда не держала на нее зла? В последнее время ей стало казаться, что она теперь все лучше понимает Ормону с этим ее исступленным желанием держать под контролем все, что могла и даже что не могла. Ей снились глаза жены Тессетена, когда та увидела ее в лечебнице после страшной ночи Теснауто, что навсегда искалечила экономиста. В них, в этих глазах, была боль умирающего от раны зверя, отчаяние странника посреди пустыни, недоумение голодного ребенка, у которого отобрали последнюю пищу. Тогда Танрэй не поняла ее, но, кажется, нынче всё изменилось.
   "Да неужели? Ты - и поняла меня? Не смеши, лучше докажи, чего ты стоишь, сестренка! Чего стоишь ты сама, без нянек и прислуги!"
   - Я не хочу всего этого, - шепнула Танрэй волку. - Мне страшно!
   "Всем страшно", - задумчиво проговорил второй хранитель - тот, что внутри зверя, - но волк на свою беду рожден был немым.
   Да, всем страшно - и ей, и тем, кто ушел сейчас умирать на городские стены, и Нату, который заперт и не сможет им помочь. У каждого свои обязанности в этой жизни. И страшно - всем.
   - Мама! Вы здесь?
   Госпожа Юони с недовольным видом вышла из своей комнатушки, и лицо ее при виде дочери вытянулось.
   - Что? - шепнула она, расширяя глаза. - Началось?
   - Д-да! - простонала Танрэй, сгибаясь от боли и охватывая обеими руками твердый, будто камень, живот. - Помогите мне, мама! Говорите, что мне делать, я ведь ничего не знаю!
   - А я разве знаю?! - перепугалась мать. - Я же не акушер!
   Она суетилась, а Нат тихонько присел у двери в ожидании. Вскоре его надежды оправдались: покинув стонущую дочь, госпожа Юони бросилась за подмогой, позабыв о том, что даже ассистенты кулаптров сейчас на стенах и в городе нет никого, кто что-либо смыслил бы в целительстве. Нат просочился вместе с нею на улицу и был таков.
   - Мама! Останьтесь со мной! - кричала Танрэй, извиваясь на постели и кусая губы. - Я боюсь оставаться одна!
   Земля заплясала, и по горам вдали прокатилось гулкое эхо обвалов, порожденных небывалой даже в этих краях тряской. Госпожа Юони так и не вернулась на зов дочери.
  
* * *
  
   Войско Саткрона ломилось сквозь джунгли. Пехоту составляли в основном воинственные дикари и младшие гвардейцы. Остальные пользовались техникой или ездовыми животными. В ожидании приказов снизу над ними, словно два коршуна, кружили орэмашины.
   Внезапно впереди раздались взрывы. За изломанными стволами деревьев показался дым, а потом и огонь: горела бронетехника авангарда, опрокинувшаяся в замаскированные ямы. Значит, горожане догадались о намерениях Саткрона, и сюрприза не получилось! Он зло выругался и зашвырнул недопитую бутылку в кусты. Будто в ответ на проклятья земля закачалась, захрапели гайны и затрубили напуганные слоны, стараясь удержаться на ногах.
   Чуть не протрезвев, Саткрон приложил к глазам трубу и восхищенно вскричал:
   - Ты только посмотри, что делается!
   С далеких гор, вздрагивавших островерхими макушками, медленно сползали шапки снега. Виэлоро исходил лавинами, и это завораживало так, что на несколько минут Саткрон напрочь забыл о гибели авангарда и только смотрел на величественное зрелище.
   Ему казалось, что с их силами будет раз плюнуть справиться с маленькой горсткой гвардейцев-перебежчиков и завладеть несколькими тысячами гражданских жителей, которые не посмеют, да и не смогут оказать сопротивление.
   Перебравшись через тех, кто бесславно погиб в ловушках противника, армия покатилась дальше на север. Впереди расстилалась долина, поросшая невысокой травой. Саткрон отправил вперед разведчиков-пехотинцев, которые должны были проверять, нет ли новых подарков от врага, а за ними погнал воинов кхаркхи. Те с улюлюканьем и копьями наперевес безрассудно обогнали разведчиков и ринулись к далеким белым стенам.
   - Ну, во всяком случае, там все чисто, - пожал плечами Саткрон и махнул рукой пехотинцам, веля им забрать вправо.
   Бронированные машины заняли позиции и выпустили из своих башен длинные орудийные стволы. Даже при точном попадании в эти устройства вражеского снаряда орудия должны были уцелеть, но единственным уязвимым местом был участок между днищем и колесами. Этим-то и воспользовались устроители ловушек, монтируя взрывчатку на дне глубоко вырытых и хорошо замаскированных ям.
   Послышались первые приказы командиров артиллерии, а "винты" плавно развернулись в сторону города.
  
* * *
  
   Нат вскочил на пригорок и потянул носом воздух. Что ж, полдела сделано: он обхитрил мать Танрэй и сбежал из дома, затем сумел незамеченным юркнуть в ворота. Теперь главное - добраться до Саткрона. Судьба неслучайно сталкивала их друг с другом на протяжении всего Пути. Что за "куарт" поселился в этом злобном мальчишке?
   Немой, заключенный в тело волка, уже давно и очень тщательно перебирал имена, вспоминал лица людей, когда-либо встречавшихся Алу в прошлых воплощениях. Нет, нет, не было таких лютых врагов у Ала, как Саткрон. Ал рождался созидателем, он приходил, чтобы сделать этот мир лучше - и делал. И люди были ему за это благодарны. Может быть Ал, ныне - хозяин собственной атмереро - прав, материалистически утверждая: "Не во всем надо докапываться до сути, потому что этой сути там может и не быть в помине, а вместо нее правит госпожа Случайность". И то верно: кто же, как не она, миллионы лет назад позволила отделиться от общего облака сначала одному астероиду, потом, чуть погодя - другому? Кто, как не она, задала им такую траекторию полета, что спустя немыслимое количество лет, покорив космическую бездну, эти астероиды убили одну планету и покалечили вторую? И чем, в сущности, отличается от этих молчаливых исполнителей туповатый и беспринципный человечишко-националист, повстречавшийся в жизни Алу? Да ничем...
   Но Нат точно знал, что именно ему надо остановить Саткрона. Это связано с миром За Вратами, с чудовищами, вырвавшимися оттуда по вине всего лишь одного, кто засомневался. По вине сердца и души. Не единственной.
   Плохонькое зрение не позволяло видеть далеко, да еще и серую массу на сером фоне. Зато верное чутье поведало волку все, что творилось сейчас в долине.
   Мимо с топотом бежала толпа диппов, а к нему ринулись три кошки Фирэ. Диппендеоре грохотали навстречу улюлюкающим дикарям, а в кошках, ныне его не боящихся, Нат различил присутствие человеческого сознания и даже смог узнать Паскома, Тиамарто и Фирэ. Кулаптры пользовались телами зверей точно так же, как менталы - телами полуроботов.
   Обгоняя диппов, волк бросился на ораву дикарей.
   Почва сотрясалась, и тяжелые тучи стелились над самой землей...
  
* * *
  
   Сетен оглядел собственную громадную руку. Тело слушалось, а вот мозги - ни в какую.
   - Откройте атме Тессетену!- крикнули из-за его спины, и караульные гвардейцы снова опустили ворота.
   Тяжеленные, окованные сталью, те легли верхней частью на другом берегу рва, превратившись в мост. По нему-то и понесся диппендеоре экономиста. Наверху сквозь канонаду слышались отрывистые приказы командиров-артиллеристов, однако Тессетен плохо понимал смысл человеческих слов. Где-то там, далеко, в галерее на стене, осталось его тело, погруженное в фальшивый сон, увечное, едва способное ходить. А тут и руки-ноги целы, и силы хоть отбавляй. Жаль, ума нисколько нет, а то бы - хоть и не вылезай обратно!
   Он побежал вслед за остальными диппами, размахивая электропалицей. Мало того, что стальная дубина щетинилась острыми шипами, она еще и била противника сильным разрядом тока. Будь на месте кхаркхи любое другое племя, один только вид любого полуробота обратил бы дикарей в бегство. Но эти антропоиды уже очень хорошо знали, что высоченные чудовища уязвимы так же, как сыновья неба, просто бить надо посильней.
   Сетен врубился в самую гущу битвы и, пробиваясь в поисках волка, принялся орудовать палицей направо и налево. Только и слышалось, что треск разрядов да вопли разлетавшихся во все стороны кхаркхи.
   - Нат! - булькнул экономист, собрав волю в кулак и вспомнив навык речи, развить который у диппа ему так и не удалось из-за вечной нехватки времени.
   Волк даже не услышал или сделал вид, что не услышал, отчаянно уворачиваясь от ударов острых наконечников.
   Одна из орэмашин вдруг завертелась в воздухе, неловко загребла вбок, отлетела к позициям саткроновской артиллерии и рухнула на головы и орудия. Черная копоть взвилась в алые небеса и тут же развеялась, подхваченная усилившимся ветром, который гнал с севера страшные бурые облака.
   Одна из рыжих бестий не отходила от волка, бросаясь ему на помощь всякий раз, как тот был на волосок от смерти. Но вот и она промахнулась, не смогла уйти из-под удара и заверещала, пригвожденная к земле.
   Только-только успел дипп Тессетена добраться до Ната, когда прямо у него на глазах волка сшибли с ног и, перебрасывая бьющееся в конвульсиях тело с копья на копье, отшвырнули в сторону города.
   В приливе необузданной ярости полуробот поотрывал головы всем, кто участвовал в этом убийстве, однако волка было уже не спасти. Старый зверь умирал тяжело и страшно, и все же до последнего, в предсмертной тоске он следил за боем туманящимися глазами.
   В тело диппа со всех сторон воткнулось множество смертоносных копий. Многие, пробив его насквозь, выходили наружу окровавленными наконечниками. "Кадавр" зарычал, вертясь на месте и катая на себе дикарей, как на карусели. Некоторые вылетали вместе с копьем и врезались в сотоварищей позади, но вместо одного в тело диппендеоре тут же въедалось трое. Сетен чувствовал, как замыкает внутри огромной туши все связи. Боль была настоящей, и, не вынеся ее, он покинул тело обреченного полуробота.
   И по-прежнему зазвучали голоса офицеров, размеренно отдающих приказы канонирам, оглушительно зарявкали орудия, едва помещавшиеся в галерее. По-прежнему запахло цементом и землей свежей насыпи у стены.
   Тессетен с трудом перевернулся на живот и привстал на руках. Из носа его рекой лилась кровь, капая темными сгустками на каменный пол.
   Неподалеку он увидел Ала - тот упал и заколотился в агонии. Увидел и подбежавшего к ученику Паскома, чью кошку убили за пару секунд до Ната. Фирэ и Тиамарто все еще недвижимо полулежали в мнимом сне под бойницей. Значит, как ни удивительно, их звери все еще были живы.
   Стена сильно дрогнула. Вот теперь это было попадание снаряда. Будто глумясь над защитниками города, к сотрясению от удара добавился подземный толчок такой силы, что Сетен интуитивно почувствовал: постройка не выдержит.
   - Вниз! Все вниз! - перекидывая руку Ала себе через шею и вместе с ним поднимаясь во весь рост, закричал Паском.
   - Все вниз! - пронеслась по рядам команда.
   - Ишвар!
   Дикарь тут же подбежал на зов Тессетена.
   - Ишвар, тащи вниз атме, - экономист кивнул на Тиамарто, а сам сгреб в охапку приемного сына и лежащую возле них Афелеану.
   Ишвар тут же подхватил под мышки кулаптра и, пятясь, поволок к насыпи.
   Паском шел, а Ал безжизненно висел на нем, волоча ноги.
   Стены снова сотряслись, и та часть, которую покалечило снарядом, начала проваливаться в ров, оседая под собственным весом.
   - Жив-ва! - заорали канониры, скатывая, кто успел, орудия во внутренний двор.
   Горы заревели, небеса взвыли.
   Все уцелевшие кубарем ли, вприпрыжку ли, на заду или на животе съехали по насыпям, пока разваливалась стена. Кто-то замешкался и вместе с каменными глыбами улетел в ров.
   Молодые кулаптры и Афелеана очнулись уже внизу. Помнящая вскрикнула, увидев, вероятно, окровавленную физиономию Тессетена, который и в лучшие времена мог до смерти изумить своей внешностью, а теперь подавно походил на гончего проклятых сил.
   - Вы ранены?
   Вскинулся и Фирэ:
   - Учитель? Вас ранило?
   - Там Нат! - Сетен махнул рукой в сторону пролома, сквозь который в клубах оседающего дыма и пыли теперь было видно часть долины.
   - Я сбегаю! - тут же ответил Тиамарто, выискивая глазами хоть какого-нибудь диппа.
   - Сбегай! - наказал ему Паском, колдовавший над бесчувственным Алом. - Беги, мальчик, поскорее. У ворот было еще как минимум два свободных диппа - возьми уцелевшего, принеси волка! Фирэ!
   - Да, господин Паском!
   - Дестабилизация!
   И древний кулаптр указал им с Афелеаной на подлетевшую к городу орэмашину врагов.
   В это время дипп Тиамарто, вскочив, побежал по упавшим при крушении искалеченным воротам к тому месту, где бросил свою бестию, проснувшись в городе.
   Фирэ мгновенно нырнул в состояние "алеертэо", привычно нащупывая оттуда экипаж "винта". Сетен отвернулся. Вот так мальчишку и науськивали несколько лет - не лечить, а уничтожать...
   Войско Саткрона неотвратимо приближалось к городу. Теперь, когда стена почти сметена, защиты не осталось. И сил...
   - Ишвар! Стоять! - железной рукой экономист ухватил за шиворот бегущего мимо Ишвара.
   - У меня поручение!
   - Выполнишь - и беги в город. Сразу!
   - Понял!
   - Отыщи там атме Танрэй! Понял?
   - Понял!
   - Волоки ее сюда!
   - Понял!
   Дикарь развернулся и побежал дальше.
   И тут раздались вопли ужаса.
   По руинам стены в город лезло очень знакомое по виду чудовище - гигантский крылатый человекоящер, побочный эффект вхождения кулаптра в систему "Мертвец". Это был кто-то из целителей Саткрона в мороке. Значит, они уже принимают крайние меры...
   Увидев Тессетена, монстр тут же выпустил в него смертоносный заряд. Экономист закрылся - скорее по привычке, чем рассчитывая со своими жалкими силенками спастись от полноценной волны. И вдруг удар рассыпался о преграду. Сетен заморгал, ящер - тоже.
   "Спасибо, родная!"
   "Чем смогла... Но это всё, я тоже иссякла. Ищи выход!"
   Оставив бесплодные попытки оживить Ала, Паском распрямился и ударил чудовище в ответ, да так, что вражеский кулаптр, словив волну и потеряв морок, с воем закувыркался в каменистый ров. Первая же встреча с выпиравшим из скалы булыжником оборвала его крик.
   Тут между дозорными башнями показался дипп Тиамарто. На руках тот волок Ната. Добежав, побитый "кадавр" с застрявшим в черепе топориком бросил у ног Ала труп волка и замертво рухнул сам, позволяя наконец проснуться молодому целителю.
   - Афелеана! Сетен! Фирэ! Тиамарто! - поименно позвал всех Паском.
   Тяжело ступая на загипсованную ногу, Тессетен захромал вслед за остальными.
   - Давайте все вместе, - шепнул древний кулаптр.
   И ветер унес прочь слова напева для призывания заблудшей души...
   "Атме, атме... ашаами-йолла!.. Атме, атмереро Натаути... асани... асани! Аярэй, аярэй... Ит-тааро месехет ашаами Ал! Ашаами Ал! Инасоутерро... атме, атме ито-ас, ито-ас-с-с-с-с!"
   Веки Ала задрожали, глаза распахнулись.
   Вместо черных зрачков в небо смотрели серые, с карими точками. Непрозрачные. Волчьи.
  
* * *
  
   Кажется, удача совсем переметнулась на сторону Саткрона, пусть даже теперь он остался без единой орэмашины и трети своего войска. Его гвардейцы смяли передовое сопротивление горожан и уже почти прорвались к руинам городской стены.
   Саткрон успел заметить гибель самого сильного кулаптра своей армии. Выйдя из состояния нежити, тот попытался сдуру взять нахрапом участок упавшей стены. У него это почти получилось: сбитые с толку защитники города заметили его лишь тогда когда он выпустил ментальную волну смерти в проклятого аринорца. Однако тому чудом удалось уцелеть, а парню прилетело в ответ от самого Паскома. В следующей жизни глупцу будет чем гордиться. Если вспомнит.
   И вот со всех сторон на отряды начали налетать быстрые, словно погибель, кулаптры горожан. В отчаянной попытке отбить атаку, те обрекали себя на страшное испытание, входя в систему "Мертвец". Им ничего не оставалось, как противопоставить свою нежить нежити Саткрона. При виде них артиллеристы бросали орудия и в ужасе мчались прочь: вряд ли было зрелище страшнее, чем мертвец, который движется и убивает. Ни пули, ни сталь клинков не пугали гвардейцев, а вот такого они не могли перенести и утрачивали остатки разума.
   Саткрон помчал к флангу, где командовал Дрэян.
  
* * *
  
   - Атме Тессетен!
   Высунувшийся по пояс в пролом обрушенной стены, Сетен повернул к Ишвару окровавленное лицо, и тот отшатнулся.
   - Вы ранены?
   - Нет, Атембизе, - Сетен торопливо мазнул ладонью по щеке. - А может, да... Где она?
   Смущаясь, дикарь забормотал что-то о встреченной им на улице атме Юони.
   - Причем тут Юони? - рявкнул экономист. - Веди Танрэй, идиот!
   - Она не может, атме! Она рожает.
   Они в непонимании уставились друг на друга. Тут глаза Тессетена стали темнеть, и странным, почти женским голосом он вымолвил:
   - Нашла время... Пропади оно всё пропадом... Слушай, дикарь! Хоть на руках, хоть в машине, хоть в повозке, но тащи ее сюда. Понял?
   - Да, атме, понял, - отпрянув, закивал Ишвар.
   - Оставишь ее не дальше отсюда, чем вон та башня! Ясно?
   - Да!
   - Всё, пошел! Вернешься снова один - застрелю!
   И Сетен перезарядил свой атмоэрто.
  
* * *
  
   В отряде Дрэяна царила неразбериха, а сам бывший дружок во весь опор гнал свою гайну к упавшему мосту.
   - Ах ты гад!
   Саткрон понял намерение предателя: очнулся, значит! К братишке захотел, перебежчик!
   - Ну, пшла! - он толкнул свою гайну пятками, но та, храпя, стала пятиться.
   На пути у них вырос кулаптр Тиамарто. Белесые глаза мертвеца смотрели в вечность, и одним взмахом аллийского меча он прикончил саткроновского скакуна. Падая, габ-шостер понял, что пришел его последний час и уже попрощался было с жизнью - мертвецы не ведают пощады! - как вдруг из-за той же огромной глыбы, из-за которой возник Тиамарто, выпрыгнул мертвый целитель-союзник. Нежить сцепилась в безумной схватке. Воспользовавшись нежданной удачей, Саткрон ринулся за Дрэяном, который, спешившись, уже подбегал к мосту.
   - Стой, Дрэян! Стой, гад!
   В грохоте боя тот, конечно, ничего не услышал.
   Откуда ни возьмись, налетел порыв ураганного ветра, точно само небо выпустило последний вздох умирающей планеты. Саткрона отбросило навзничь и пребольно протащило спиной по щебню, а Дрэяна стряхнуло с искореженной платформы врат-моста. Уцепившись за арматуру и глядя то вверх, то в мутную воду рва под ногами, тот повис на одной руке.
   - Падай ты, сволочь! Падай! - заклинал Саткрон, силясь встать, но захлебываясь второй волной ветра.
   Из-за пролома, возникшего на месте ворот, на другой стороне моста показалась высокая мужская фигура. Саткрон безошибочно узнал Ала.
   Небо обратилось в расплавленную магму. Переливающиеся огнем и багрянцем, небеса гнали во все стороны света клочья черных туч и непрестанно рычали. Северный ветер сбивал с ног.
   Дрэян перехватил соседний штырь, торчавший из верхушки прежних ворот, раскачался и легко закинул тренированное туловище обратно на платформу.
   Саткрон бросил взгляд себе за спину. Тиамарто прикончил врага и, уже вернувшись к жизни, собрался принять страшный морок. Сильно постаревший кулаптр не сводил глаз с командира вражеского войска, и тот понял, что просто так ему от такого противника не отделаться. Не дожидаясь удара человекоящера, Саткрон собрал волю в кулак и подскочил с земли. За спиной - Тиамарто, на обломках стены - брат Дрэяна и Ал.
   В три прыжка Саткрон достиг моста и почти нагнал Дрэяна. Сейчас его стилет еще раз испробует знакомой крови, и на этот раз промаха не будет. Лезвие проткнет сердце сына паршивой псицы, а не оцарапает ему щеку, как в прошлый раз!
   Цепкий взор габ-шостера в одно мгновение ухватил нацеленный точно в него, в Саткрона, атмоэрто Ала. Не тратя времени на обдумывание тактики, Саткрон просто нырнул за спину Дрэяну в тот самый миг, когда заряд уже готов был покинуть ствол.
   - Нет! - послышался истошный крик Фирэ откуда-то сверху.
   Даже не вскрикнув, Дрэян как подкошенный рухнул на землю.
  
* * *
  
   Танрэй скатилась с кровати и, наугад схватив первое попавшееся под руку тряпье - простыни, покрывала - выползла из шатающегося дома. Вой, треск и грохот не занимал ее мыслей, боль вытеснила все. И сейчас ей уже не хотелось, чтобы кто-то был рядом и видел, что происходит. Как уходят умирать звери, так и ей хотелось спрятаться ото всех и принять свою долю - смерть так смерть, жизнь так жизнь...
   Сгибаясь пополам, она перебежала улицу, не замеченная никем из перепуганных соседей. Все неслись подальше от построек, готовых вот-вот рухнуть.
   Она выбрала поляну за пределами городка, где уже не было риска повстречать людей. Застонала, легла и закрыла глаза, но тотчас задрожала от невыносимой боли: это начались потуги.
   Танрэй сжалась, стиснула зубы, крепко зажмурила глаза, направив энергию своей боли вниз, выталкивая источник мук прочь из себя. Пусть все пройдет! Пусть!..
   Она зашлась в крике, инстинктивным движением поворачиваясь на бок и подтягивая колени к подбородку. И еще долго лежала, не веря своим ощущениям: боль сгинула, стало невероятно легко...
   ...Она в Эйсетти. Давно-давно, не в этой жизни. Над нею склоняется Ал - русоволосый, ясноглазый. Такой, каким он должен быть. "Знаешь, сестренка, а ведь это по-прежнему Коорэ, наш тринадцатый ученик! Я никогда не перестану удивляться этому... Почему он всегда выбирает нас с тобой?!"
   Танрэй смотрит на него, и он кладет ей на грудь маленький шевелящийся комочек, а у него за спиной, вытирая руки и раскатывая рукава, довольно улыбается кулаптр Паском...
   ...Реальности сминаются и сгорают.
   Нынешняя Танрэй открыла глаза. Где-то там, в траве, у нее под ногами, тихо плачет новорожденный человечек. Так щенятся волчицы, однако так не должны рождаться дети людей!
   Но когда она взяла на руки своего сына, запеленала в предусмотрительно захваченные с собой тряпки, все лишнее отхлынуло прочь. Нет разницы, какой облик избрала Природа на сей раз. Так было нужно.
   Темно-серые, покрытые туманной младенческой пленочкой, огромные глаза взглянули на Танрэй. Такими глазами и нужно смотреть на этот мир, каким бы он ни был...
  
* * *
  
   Фирэ улегся наземь одновременно с другими целителями, чтобы стать мертвым. Защитников осталось уже слишком мало, и даже Паском отчаялся на эту крайнюю меру.
   Организм уже послушно умирал, останавливая все функции, замедляя бег крови и глуша стук сердца, когда юноша вдруг ощутил, что способность пользоваться знакомыми с детства навыками пропала. Более он не видел этот мир, как переплетение всевозможных энергий - тот стал плоским и серым. Только физическим. Оттого - бессмысленным.
   Встряхивая головой и пытаясь осознать, что случилось, юный кулаптр сел. Мимо пробегала нежить, а он тупо глядел по сторонам, не замечаемый мертвыми коллегами. Даже Паском метнулся в стороне, равнодушно отведя от Фирэ взгляд белесых глаз.
   В точности так же год назад юноша утратил свою Память...
   - В чем дело? - крикнул стреляющий из бойницы Тессетен. - Застрял?
   - Да... Я не... я не знаю, не могу! - сипло ответил Фирэ.
   Горло драло будто от проглоченной горсти песка.
   Приемный отец спустился с покосившейся стены и подтянул к себе короб с запасом патронов.
   - Ты что, выдохся?
   - Еще не мог выдохнуться! - возразил юноша.
   Они едва слышали друг друга.
   Тут из окна покосившейся от тряски сторожевой башни по веревке съехал Ал.
   - Внизу твой брат! Идет к нам!
   Бросив это на бегу, уже совсем не тот, не прежний Ал, а настоящий воин, ринулся к пролому ворот.
   Фирэ торопливо перебрался через обломки, всюду валявшиеся у насыпей, помог Учителю снова вскарабкаться на бойницу и поднял ему туда коробку в зарядами.
   Люди внизу валились от налетевшего вдруг урагана. Порыв ветра сбросил с моста и бегущего к воротам Дрэяна.
   - Он, кажется, сдаваться идет! - присмотревшись в трубу, вымолвил Тессетен. - Ал!
   Уцепившись за какую-то балку, Ал поднял голову и обернулся на зов друга. Ветер трепал его волосы и одежду, грозил сбросить в ров, но при этом прекрасно доносил крик Тессетена.
   - Пропусти его в город, Ал!
   Тот понятливо мотнул головой и взмахнул свободной рукой. Дрэян тем временем уже бежал ему навстречу.
   Фирэ увидел, как вдалеке, изготовляясь уничтожить Саткрона, принимает кошмарный облик человекоящера кулаптр Тиамарто. Увидел и самого Саткрона, который преследовал брата по пятам. Все было как в мучительном сне. Чужой, неведомый доселе мир украл у Фирэ все понимание внутренних связей. Все выглядело отныне нелепым, нелогичным и бредовым...
   Не сбавляя скорости, Саткрон выхватил из ножен стилет. Расстояние между ним и Дрэяном сократилось. Брат ничего не видел, он лишь дал знак Алу, что сдается, а тот что-то прокричал ему в ответ, вдруг вскинул руку... и мгновение спустя выстрелил ему в грудь. Казалось, он стрелял в самого себя или в близнеца, так сильно они были похожи... И Фирэ не сразу смог осознать, поверить... Свой крик он услышал со стороны, кубарем скатился на землю, вскочил на ноги и ринулся навстречу Саткрону.
   Где-то в стороне от моста закричали:
   - Паском! Тессетен! Оружие у нас!
   "Щит", подаренный ему Паскомом перед тем, как древний кулаптр вошел в состояние нежити, был еще стоек. Юноша резким движением выхватил из ножен стилет и легкой кошкой прыгнул на Саткрона...
   ...И катятся они по платформе моста, слившись воедино, так же, как два десятка дней назад катались Саткрон с Дрэяном у дома созидателя, где перебили гостей-тепманорийцев. И рвет черный зверь, морок Фирэ, плоть Саткрона, и хлещет кровь во все стороны, обагряя камни и песок...
   Не помня себя, Фирэ махнул рукой с зажатым в ней стилетом. Лезвие, гулко свистнув в воздухе, скользнуло по горлу врага, чиркнуло по медной застежке воротника его камзола...
   Мятежникам было уже не до вожака: все они спасались бегством от оживших и нырнувших в жуткий морок кулаптров врага.
   Габ-шостер не сразу понял, что произошло. Он вскочил на ноги, но стопы его подворачивались. Всхлипнув, гвардеец попытался сжать руками рану, разошедшуюся у него на горле. Фирэ откатился в сторону, однако ни на мгновенье не отвел взгляда от умирающего противника. Он поймал себя на том, что внутренне отсчитывает толчки крови, которая выплескивается из сонной артерии Саткрона. Все слабее и слабее. "Три, четыре..." Здесь должно помутиться сознание... Глаза упавшего на спину мятежника подернулись поволокой смерти. "Шесть"... Тело слегка выгнулось и замерло в луже крови. "Семь"... Упали вдоль тела окровавленные руки...
   - Восемь, - прошептал Фирэ.
   И тут небо озарилось. Деревья снова пригнулись от ветра. Визг миллионов чудовищ, выпущенных из тайников обители проклятых сил, огласил мироздание...
  
* * *
  
   Мир схлопнулся. Мучительная предсмертная тоска сменилась мельканием вертящихся картин: колесо катилось по всей его жизни в обратном направлении. Саткрон увидел себя словно со стороны, он был новорожденным младенцем, потом перепрыгнул в предыдущее воплощение - и скорость лишь нарастала. Тысячи тысяч инкарнаций, истории которых не способен вместить мозг, но в подробностях помнит "куарт".
   И вдруг колесо перерождений налетает на невидимое препятствие и останавливает бег.
   Агония повторяется. Он снова видит себя отдельно от тела, с высоты. Его обезглавленный труп лежит на полу, исторгая из перерубленных артерий и вен почти черную кровь, а голова катится к двери, под ноги вбежавшей женщине... жене? Она вскрикивает, глядя на кого-то, и Саткрон видит оборванца. В руке его - меч с окровавленным клинком, в глазах - азарт недавней битвы.
   "Тассатио! Проклятый разбойник!"
   Это было последнее, что осознал Саткрон перед забвением серой пустоши Перекрестка...
  
* * *
  
   ...И тут небо озарилось. Деревья снова пригнулись от ветра. Визг миллионов чудовищ, выпущенных из тайников обители проклятых сил, огласил мироздание.
   Оцепенев, люди в ужасе смотрели, как померкло солнце на загоревшемся небе.
   Смотрела Танрэй, которая с младенцем на руках искала сородичей.
   Смотрел разыскавший ее Ишвар-Атембизе.
   Смотрел новорожденный Коорэ, хотя не мог еще понять, что не должно быть таких небес, никогда не должно быть.
   Смотрел Тессетен, и ничего не выражало его лицо под спутанными, мокрыми от пота и крови волосами.
   Смотрел Ал, не веря глазам своим.
   Смотрел кулаптр Паском.
   Смотрели выжившие, раскиданные по всему земному шару ори и аринорцы.
   Смотрели дикие жители неосвоенных земель.
   Смотрели покойники, уставившись вверх пустыми зрачками.
   Лишь Фирэ, закрыв голову руками, сидел рядом с мертвым братом, как недавно Тессетен - у трупа своей жены. А в остекленевших черных глазах Дрэяна мерцали, отражаясь, кровавые небеса.
  
* * *
  
   Южный горизонт переменился. Все, кто остался жив, цепенея, наблюдали, как море заполоняет край багряного неба, словно кто-то вдавил бок земного шара, как хлебный мякиш, и вывернул пространство, подняв океан над сушей.
   Волна катилась вперед. Она сметала со своего пути все.
   "Теперь смотри же, атмереро!"
   И зрением души Ал-Нат увидел где-то там, в джунглях, невообразимо далеко от полуразрушенного Нового города, святилище-"скрепку". Она дрогнула в последний раз, а потом древний обелиск просел, и в обе стороны от него, образуя бездонный каньон, начала сминаться земля. Горный кряж стремительно рос над горящими зарослями, расплавленная кровь планеты стекала по склонам новорожденных скал.
   Волна шла на горы, а горы все росли и росли, сотрясая материк, пока вода и камень не сшиблись в поединке. Туман заволок всю южную часть неба. Перекатившиеся через кряжи остатки волны мутными потоками сбегали в долину. Однако они уже утратили мощь былого разрушения и волокли по земле только обломки и грязь. Вскоре они заполнили низины, утопив сотни мертвых тел.
   - Отходим, - услышал Ал-Нат голос состарившегося и седого Паскома...
  
* * *
  
   Фирэ ощутил, как двое подняли его с земли. Одну его руку перекинул через свою шею Ал, вторую - Сетен. Приемный отец, утешая, похлопал его кисть.
   - Я сам! - прохрипел молодой кулаптр, отдернувшись от Ала, но не оттолкнув притом Тессетена.
   - Отходим! - повторил Паском. - Надо переждать в горах. Сейчас начнется самое страшное.
   Тессетен посмотрел на него с вопросом - что может быть страшнее уже произошедшего?
   - Это... случилось? - проронил Ал.
   - Да, Ал. Нашего мира, Оритана - их больше нет. Сейчас будет сильный дождь, и если мы хотим выжить, то не должны вымокнуть под ним.
   В небе прогремели первые раскаты грома. Гроза катилась с севера, с берегов растерзанной Ариноры.
   Новый город предстал в руинах. Здания так и не выдержали подземных толчков.
   В сопровождении Ишвара навстречу горстке защитников и сдавшихся в плен мятежников Саткрона шла Танрэй, прижимая к груди обернутого в тряпье младенца. Ноги ее подгибались, и лишь благодаря ученику-дикарю она до сих пор не упала замертво на землю.
   - Я привел атме Танрэй, - доложил Ишвар Сетену.
   Тот молча прошел мимо них.
   Позади них с шумом катилась вода. Молнии рвали горизонт.
   Ал поднял на руки помертвевшую жену вместе с сыном и ринулся за остальными.
   Стало вдруг очень-очень холодно.
   Их пристанищем стала огромная пещера. А снаружи зашумели воды, обрушенные с небес...
   - Что же мы будем делать дальше? - спрашивали Паскома и угрюмого Тессетена.
   Второй отмалчивался, Паском же вспомнил континент Осат:
   - Нам надо двигаться на запад, к Оганге, там остальные наши эмигранты...
   Кулаптр обследовал новорожденного, посмотрел, как обычно, малышу в глаза, бросил короткий взгляд в сторону равнодушного ко всему Фирэ, который сидел, опершись спиною на громадный сталагмит.
   - Мне с малолетства снилась и эта волна, и эти небеса... - в полубреду бормотала Танрэй.
   - Хороший у вас мальчишка получился, - Паском перевязал пуповину младенца, затем правильно запеленал его и отдал матери. - Думай лучше о нем, Возрожденная. О своем Коорэ.
   Она кривовато усмехнулась и что-то сказала, будто плюнула. Седой кулаптр пощупал ее лоб:
   - Да у тебя жар, девочка, ты горишь... Только этого нам сейчас не хватало...
   - Ну вы же всегда хотели испытать, как я справляюсь с вашими заданиями, горю или не горю, все равно... - женщина закрыла глаза. - Что же вас удивляет?
   Тессетен покосился на нее не без удивления, с тоской узнав знакомые ехидные интонации и дерзкий вызов Учителю. Если бы он не видел собственными глазами той озаренной светом Волчьей звезды погребальной капсулы, то...
   - Мне нужно как следует тебя осмотреть, Танрэй, - продолжал старый целитель. - Постарайся встать, пойдем ближе к свету. Отдай Коорэ отцу, девочка!
   Ал протянул руку и нерешительно коснулся кончиками пальцев щеки сына.
   Черные глаза проследили за ним из-под грязно-русых волос израненного Тессетена. А губы экономиста едва слышно пролепетали:
   - Лишь рассудком ты сможешь прикоснуться к сыну своему... Всегда, кэанасаасирро*, всегда...
   ___________________
   * "Пес" (др.-орийск.).
  
  
Глава двадцать шестая, где пути-дороги героев расходятся, а испытания продолжаются, где явь смешивается с фантазиями, фантазии - с нереализованными желаниями, а желания гаснут под напором жестокой реальности
  
   Странное что-то было в глазах Учителя, когда во время стоянки он подозвал Фирэ и, тронув пятками бока своего жеребца, отъехал в вечеряющую степь.
   Множество взглядов последовало за Сетеном: часть гвардейцев теперь подчинялась им двоим, Фирэ и его приемному отцу, и в каждом из ребят ощущалось то трепетное уважение, с каким солдаты выполняют приказы полюбившихся им командиров и вслушиваются, не заставляя кричать.
   Трещина, пролегшая между мирами старых друзей - Ала и Тессетена, - с каждым днем ширилась. Ал стал неоправданно властным и почти не принимал никаких возражений со стороны старого приятеля, не говоря уж об остальных. Он все решал сам при молчаливом попустительстве кулаптра Паскома, который сильно сдал после того тяжелого боя, когда и ему тоже пришлось войти в состояние нежити. Фирэ казалось, тот как-то сник и опустил руки - задал направление пути, да и отступил на второй план, занимаясь теперь исключительно целительской деятельностью. И громадный караван - несколько тысяч людей и вьючных животных - потянулся по ледяным степям преобразившегося после сдвига земной коры материка Рэйсатру.
   Фирэ пустил свою гайну рысью и догнал Учителя.
   Мрачное небо опять грозилось снегопадом.
   - Я переговорил с нашими ребятами на совете, - по обыкновению негромким и усталым голосом сказал Тессетен, останавливаясь у небольшого перелеска. На деревьях еще виднелись не опавшие, но скрученные и черные листья. - После того, что было сегодня, ни один из них не желает больше находиться в составе, который возглавляет Ал...
   Он имел в виду недавнюю стычку с очередным отрядом мародеров, носившихся теперь по материку с оголтелостью безнаказанных мерзавцев. Дабы пресечь бегство многих слабых духом, Ал показательно, на глазах у всех, всадил свой псевдоаллийский меч в грудь едва не состоявшемуся дезертиру.
   - Что с ним такое происходит, Учитель? Я слышал пересуды, и все сходятся на том, что Ал будто потерял душу. Но мы ведь с вами видели, все было совсем наоборот!
   - Я не знаю, мальчик, не знаю, - почти со стоном ответил тот, разминая пальцами колено больной ноги и зябко кутаясь в меховую накидку. - И, если честно, меня это уже не интересует.
   Фирэ подумал, что с его хворью нельзя мерзнуть, иначе боль будет только усиливаться до нестерпимости, но что тут поделаешь...
   - Это вам нужно было забрать атмереро, - пробормотал юноша. - Вам, а не ему. Тогда ее силы пошли бы впрок, а не так, как ими распоряжается ваш друг...
   Он сознательно не называл того Алом. Для него Ал был только один, и за ним Фирэ готов был идти хоть до Селенио. И кроме того, теперь молодой кулаптр окончательно убедил себя, что тот выстрел в брата был сделан другом Учителя неслучайно: Ал и в самом деле собирался убить Дрэяна.
   Часто, так часто в последние пару месяцев, бредя по заснеженному континенту, Фирэ воображал себе так и эдак иное развитие событий. Отправной точкой был их разговор с Ормоной у озера, а затем фантазия отказывалась принимать то, что случилось, и во снах подменяла другой развязкой. Они втроем... вчетвером уезжают в Тепманору, потом находят и откапывают в горах то загадочное устройство, которое Учитель Учителя называет "куламоэно", местом вечной жизни. Каким-то непостижимым образом машина (Фирэ она казалась машиной) переносит их в благословенные места, где нет войн и катаклизмов, где всегда тепло и где совсем мало других людей, но и те встречают пришельцев дружелюбно. А вскоре рождалась попутчица, Саэти, и это было прекрасно. Фирэ плакал во сне, оттого что уже понимал: это все лишь грезы, на самом деле все было по-другому. Родившись, Саэти сразу была уже взрослой, такой, какой он видел ее в последний раз, и по этой самой примете юноша догадывался о неправдоподобности происходящего и в отчаянии просыпался.
   - Нат был хранителем Ала. Я не мог отнять его у Ала и Танрэй...
   Здесь, видимо, ключевая причина - Танрэй. Фирэ понимал, что, отгораживаясь от этой парочки, Учитель попросту борется с самим собой. Не будь дело в ней, вряд ли он проявил бы такую щепетильность к бывшему другу, которого давно уже стал презирать за слабости и неприспособленность к жизни, а теперь в довершение ко всему - за внезапное проявление инициативы.
   Всем, всем обладал отныне счастливчик-Ал! Все стянул к себе чужими стараниями, болтун и белоручка! Из-за его жены погибли Ормона и бедная Саэти, из-за их существования часть "куарт" Падшего Фирэ воплотилась снова не там, где ей надлежало воплотиться, а в сыне тех, кто по недоразумению носили имена Ала и Танрэй. И, наконец, из-за Ала попутчица Учителя - не с Учителем, а с этим выскочкой. И нет ни просвета, ни выхода из путаницы дорог, взаимоисключающей многие ходы в игре. Да, хорошо было бы, умри Ал тогда, во время осады. И жив был бы Дрэян, и сейчас их община была бы надежно защищена от нападений, поскольку объединенные между собой не только пространственно, но и телесно попутчик и попутчица становятся мощной и неистощимой ментальной силой. А сейчас они могут использовать ее мизерно, Тессетен даже никак не накопит "пранэио" - энергию для восстановления клеток мозга в том участке, который отвечает за использование этой силы. А все из-за помехи в лице Ала!
   - Мы посовещались отдельно с каждым из парней, - продолжал Сетен, все еще с мучительным выражением лица пытаясь унять боль в ноге. - Все не прочь покинуть это стадо хоть сейчас и двинуть на северо-восток.
   - В Тепманору? - встрепенулся юноша.
   - Да. Твое слово в этом вопросе будет решающим. Если скажешь "нет", то я все отменю...
   - Почему нет?! Но что меня смущает, так это упущенное время. Они могли избрать новую власть...
   Тессетен слегка усмехнулся:
   - Власть перешла по наследству к сестре Ко-Этла, Фьел-Лоэре. Паорэс уже дал принципиальное согласие ехать с нами. И так осуществится... ее замысел...
   После землетрясения многие горожане не досчитались своих родных и соседей. Так бесследно исчезла госпожа Юони, убежавшая за подмогой для дочери и так и не вернувшаяся. Так пропала и Эфимелора - именно это имя носила жена Паорэса, не будучи по сути носителем "куарт" его истинной попутчицы, тихая и неприметная женщина-тень. Похоже, отсутствие ее заметил только супруг...
   Никто не осмелился обыскивать руины, залитые радиоактивным дождем, который принесли тучи с северо-запада. Отсутствующих добавили к числу жертв осады и, переждав в пещере с десяток дней - пока свирепствовали бури, - тронулись в путь. А потом вопреки убеждению ученых-физиков почти на всей планете началась зима. Уж слишком плотным слоем облачности обволокло Землю, да и могло ли быть иначе после того, как от безумных температур в атмосферу поднялось сразу столько пара?! И никто уже не мог предсказать, когда закончится и закончится ли вообще испытание голодом и холодом в наступивший ледниковый период, но Паском был убежден, что на континенте Осат по-прежнему царит лето, и этой присказкой бередил воображение соотечественников, мечтавших о солнце и кула-орийской жаре.
   Однако же вскоре начались набеги мародеров из числа бывших жителей Оритана и Ариноры, перебравшихся на Рэйсатру и утративших в катаклизме свои базы. Чтобы выжить, проще отобрать, чем создать. Они не смотрели, кто перед ними - северяне, южане, женщина, ребенок или старик. Последний лоск цивилизации сползал с них, как дешевая позолота с ножен поддельного меча. Они дичали.
   Постоянные стычки совсем ослабили бывших кула-орийцев. Было много раненых. Начались вспышки инфекционных заболеваний, с которыми целители едва справлялись, с ужасом видя, что медикаменты стремительно заканчиваются, а биться с заразой на ментально-функциональном уровне, как это уместно при других хворях, и надеяться на хороший исход было, по меньшей мере, возведенной в энную степень глупостью.
   Погребальная капсула иногда не по одному разу в день озарялась ослепительным голубоватым светом, испепеляя поверженные тела. Она едва не стала последним пристанищем и для Танрэй. После родов жена Ала свалилась со страшной лихорадкой, и от воспаления жар не могли сбить ничем. Она высохла, словно мумия, одни кости просвечивали сквозь пергаментную кожу, и, дежуря возле нее, Фирэ не раз замечал приметы скорой смерти. Танрэй и сама шептала, когда разум возвращался к ней между приступами горячки, что Ормона зовет ее к себе. Это были муки нечистой совести, потому что Фирэ точно знал, где сейчас находится Ормона и что той меньше всего хочется увидеть "рыжую поганку" среди мертвых. Неутомимая даже после гибели, моэнарториито правдами и неправдами искала выход из тупика посредством того, в чьем теле теперь гостила с его согласия.
   Помнил Фирэ и тот разговор Паскома с Учителем, когда древний кулаптр уговаривал Тессетена пойти и поговорить с женой друга. Тот сомневался: чем он-то мог помочь, когда ее организм не спасали даже серьезные лекарства и когда она сама уже сдалась?! Юноша так и не узнал, что Сетен, в конце концов согласившись попытаться, сказал ей, но после этого Танрэй быстро пошла на поправку.
   - Когда тронемся? - обдумав все и оглядываясь на многолюдное стойбище посреди снежной степи, спросил Фирэ.
   - Я не вижу смысла тянуть. Но должен сказать тебе, мой мальчик... - впервые за столько времени в глазах Тессетена стало тепло, и голос, высокий и удивительно молодой голос, прозвучал столь мягко, точно и в самом деле Фирэ был его родным сыном, которого он обязан предостеречь. - Должен тебе сказать, что мы уходим в неизвестность. Тем, кто останется, - он кивнул в сторону крытых повозок, возле которых суетились сородичи, - будет много легче, ибо они будут все вместе.
   - Я уйду с вами, Учитель. Не пытайтесь поселить во мне сомнения, не тратьте времени понапрасну.
   - Что ж, на том и покончим.
   Фирэ еще надеялся, что Тессетен позовет с собой попутчицу, когда ночью, уже собравшись в дорогу, тот попросил всех обождать и двинул гайну в сторону повозки, где спали женщины с совсем маленькими детьми, и в их числе - Танрэй. Фирэ хотелось, чтобы даже не столько она, сколько малыш-Коорэ был рядом с ним и с Учителем. Так ему было бы спокойнее. Ну а Танрэй, как он уже не раз твердил себе, была бы отличной гарантией неиссякаемости сил Тессетена, а значит, обеспечила бы им всем почти безопасное путешествие...
   Вместо этого Тессетен долго смотрел в лицо спящей, озаряемое всполохами костров и светом отведенного в сторону факела. Напоследок, выпростав руку из меховой рукавицы, осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Танрэй так и не проснулась.
   Проезжая мимо караульных - одним из них был Ишвар-Атембизе - Учитель снова придержал гайну.
   - Спасибо, Атембизе, что понял меня, - сказал он.
   - Ваша воля - закон, атме Тессетен, вы мой Учитель. Я хочу пойти с вами, но не могу. Мне вот тут, - он приложил руку к груди, - что-то велит остаться.
   Фирэ не знал, как в этом воплощении друг из его прежних жизней справляется с морозами, ведь в Кула-Ори не ведали, что такое снег, и даже вылазки в горы Виэлоро не давали дикарю точного представления, что есть настоящая зима. Но Ишвар справлялся.
   - Я не неволю тебя. Прощай, ученик...
   Он посмотрел на других караульных. Только Ишвар знал о планах Тессетена, остальные считали, что он с отрядом самых лучших гвардейцев совершит объезд и отправится вперед на разведку пути.
   Ишвар кусал губы. Фирэ не сказал ему на прощание ни слова и молча, как все остальные, проехал мимо.
   Начиналась метель, однако останавливаться было нельзя: Учитель планировал за ночь отойти от стойбища как можно дальше. И они, сопротивляясь ветру, шагом, пробивались вперед сквозь мглу и секущий лицо снег.
   Фирэ уже так привык к верховым переходам, что научился спать, не спешиваясь. И вот что необычно: со дня осады ему больше ни разу не снился тот незнакомец в желтом плаще. Впервые он явился к юноше во время гипнотического транса в Военном Ведомстве и с тех пор постоянно пытал его своими внезапными визитами и жестокими поединками. Эти сны мало чем отличались от реальности - во всяком случае, раны от его меча приносили такую же боль, как наяву. И вот снов не стало. Что-то сильно изменилось, когда у стен осадного Нового города он утратил целительские способности и будто бы ослеп...
   К утру метель начала ослабевать, а потом и вовсе прекратилась. Идти теперь можно было по солнцу, и все же Тессетен нет-нет да взглядывал на примотанный к толстому рукаву компас.
   - Если верить этой штуке, - сказал он подъехавшим Фирэ, Тиамарто и Паорэсу, - то Северный полюс теперь переместился аж в океан, - Сетен неопределенно махнул рукой куда-то в сторону, - и Полярная звезда ушла из Небесного Ящера.
   - Ушла? - удивился Паорэс.
   - Нет, звезда осталась. Только Полярная теперь не она... Если верить Алу...
   - А если верить ощущениям, - проворчал отец Саэти, - то у меня на заднице уже вот такая мозоль от этой попоны, - он показал кулак.
   Мужчины засмеялись.
   Много дней брели они по снежной степи и по вымерзшим лесам, останавливаясь на короткие ночевки. Потом показались горы, и сердце Фирэ застучало сильнее. Судя по карте, это были не Виэлоро и не Белые горы, они почти условно делили Рэйсатру на два материка и были чем-то вроде шва на месте столкновения континентов. Вместе с массивом Виэлоро эта система надежно защищала Тепманору от всяких сюрпризов со стороны экваториальных океанов. На картах ори она никак не обозначалась, но путешественники решили дать ей название.
   - Пусть будут Центральными горами, - предложил кто-то из гвардейцев, и на том порешили.
   Все чаще переходы совершались пешком, всадникам приходилось вести своих гайн под уздцы, и труднее всего было хромоногому Учителю. Но он хотя бы мог идти: напоследок судьба позволила свершиться почти чуду, когда в результате последнего перелома произошло то, чего не могли достигнуть кулаптры за несколько операций - кости срослись, как положено. Боль никуда не делась, но двигаться стало легче. Фирэ видел это и втайне надеялся, что со временем все заживет полностью, но оптимизм его канул в бездну, когда однажды ветреной ночью, проснувшись в походном шатре, он услышал подавленные стоны со стороны спального мешка Тессетена. Стараясь никого не разбудить, Учитель растирал ноющее колено.
   - Вот, выпейте, - подобравшись к нему, юноша подал флягу с водой и пилюлю с обезболивающим порошком.
   - Да я уже, Фирэ. Толку-то... На ветер она всегда так. Иди спи, завтра тяжко будет.
   - Сейчас, погодите!
   Фирэ выскочил к костру и бросил в угли несколько картофелин. Подождав на пронизывающем ветру, он выкатил дымящиеся клубни, обернул их рогожей и занес в шатер.
   - Это на колено, это на щиколотку.
   Хитрость удалась: согревшись, нога почти перестала болеть.
   - Мы вылечим ее, все равно вылечим, вот только доберемся до места, - шепнул юноша.
   Сетен насмешливо фыркнул:
   - Ты уже вырос, чтобы верить в сказки и рассказывать их старому пню вроде меня, ученичок, - в голосе прозвучали женские нотки, однако проявлялись они столь деликатно, что трудно было понять: то ли настолько повышался тенор Учителя, то ли сюда в самом деле примешивалась женщина. Фирэ всегда передергивало от жути. - Хромота - это уже до конца жизни. И, быть может, не одной этой...
   - Но что же делать?
   - Нет повода сдаваться. Боль физическая - это лишь боль тела. Она пройдет независимо от нашего желания: не сегодня, так через десяток-другой лет. Несущественно. А вот другая боль... Но как бы там ни было, сдаваться нам нельзя, Фирэ. Если даже Железный Телец, Тсимаратау, сыграет отступление, то что, к проклятым силам, останется от этого мира?!
   И легче стало на душе Фирэ, хотя видел он, как безвозвратно катится в бездну синий шарик - Убежище древних аллийцев. Но если она - она! - твердит, что даже сейчас, в этом первозданном хаосе, проиграно еще не все, то значит - есть надежда.
   То же самое проявилось в голосе Учителя, когда в долгом своем странствии уже с восточной стороны Центральных гор, перемежавшемся стычками с мародерскими отрядами, они наконец увидели вдали какой-то город-не город, но явно что-то рукотворное.
   Сетен натянул поводья и указал всем, кто выжил, на темневший вдали городок-обсерваторию северян.
   - Ар-Рэякаим! - с тихим восхищением произнесла женщина его устами, не сводя глаз с высоких конструкций посреди тепманорийской степи, и было совершенно понятно, что прежде Учитель уже видел эти приметы. - Мы теперь не так далеко от цели. Если бы у нас была орэмашина...
   - Да, - поддержал Сетена в его сожалении орэ-мастер Паорэс, - тогда до Тау-Рэи мы добрались бы примерно за час...
   Отец Саэти, как большинство, не обращал внимания на метаморфозы, что изредка происходили в их лидере. Фирэ нет-нет да казалось, что это он сам свихнулся и ему мерещится несуществующая женщина, ведь никто больше не замечал ее...
   - Все правильно, Фирэ, - на глазах у всех Тессетен повернулся к приемному сыну и, не понижая голоса, объяснил: - Они не услышат и не увидят ничего. Я так хочу. Видишь меня только ты.
   Юноша покосился на Тиамарто: уж провести кулаптра не так-то легко. Но она и тому отвела глаза!
   А все продолжали как ни в чем не бывало стоять, ожидая, когда вожак даст приказ двигаться дальше.
   Тессетену захотелось увидеть Ар-Рэякаим поближе, и весь отряд сделал крюк по заснеженной степи в направлении колоссальных построек, видневшихся на фоне пасмурного неба.
   И чем ближе подъезжали они к обсерватории, тем больше недоумения замечал Фирэ в лице едущего с ним бок о бок Учителя.
   Теперь это был не городок, а его сгоревшие останки. Тот, кто разорил его, не сумел уничтожить башни и радары, но устройства здесь больше не работали. Ар-Рэякаим подвергся нападению совсем недавно: некоторые постройки еще дымились, а на черном от копоти снегу лежали оледенелые трупы ученых-аринорцев и каких-то неведомых бородачей, среди которых были и блондины, и брюнеты - значит, южане и северяне ради бандитских набегов сбивались воедино, забыв о национальных предрассудках.
   - Смерть нашего Солнца уравняла всех... - с сожалением промолвил кулаптр Тиамарто, после повторного пребывания в состоянии нежити состарившийся еще сильнее. Теперь он выглядел ровесником Паорэса и Сетена, оставаясь в душе двадцатипятилетним парнем.
   Учитель съехал с попоны и стал молча собирать в кучу всякие деревяшки, что валялись под ногами и утратили малейшие намеки на былое свое предназначение. Чуть погодя, один за другим, к нему присоединились спутники. Вскоре у того места, где прежде стояли юго-западные ворота городка, скопилась целая гора деревянных обломков, и тогда живые начали стаскивать сюда и укладывать на нее мертвых, как это делали во время долгого пути сюда с телами погибших в стычках товарищей. Погребальной капсулы у них не было.
   Потом, все так же молча, склонив головы, стояли они у гигантского костра, провожая вчерашних собратьев и недругов к Мировому Древу.
   - Темнеет, - сказал Тессетен, когда от огня остались только слабые всполохи на углях, а от трупов - серый пепел. - Надо искать место для ночлега.
   - Не хотелось бы оставаться тут, - поежившись, признался Паорэс. - И даже поблизости - не хотелось бы...
   - Пока смеркается, будем ехать на восток. Там увидим...
   Снова затевалась вьюга, и ее первые гонцы поземкой струились по смерзшейся земле.
   - Что, если Тау-Рэя вот так же стоит в руинах? - наконец осмелился высказать свои давние опасения Фирэ, подъехав к Тессетену вплотную и говоря очень тихо.
   - Да, я тоже думал об этом. Но у Тау-Рэи было больше шансов выстоять, чем у Кула-Ори и Нового города. Когда в наших краях земля ходила ходуном, а здания трещали по швам, Тепманору всего лишь слегка потряхивало...
   - Я говорю не о катаклизме, Учитель, - с присущим ему уважением выслушав Сетена до конца, пояснил юноша. - Что, если на нее напали так же, как на Ар-Рэякаим?
   Тессетен хмыкнул и поджал губы:
   - Разве что сама Аринора перед гибелью пошла войной на собственную колонию...
   - А почему мы все так уверены, что Аринора и Оритан погибли? Может быть все это - результат крупного сражения на нейтральной территории?
   - Не думаю. То, что мы видели, походило на цепную реакцию. А она могла произойти только там, где было больше всего натыкано оружия распада и реакторов - в наших странах...
   - Все равно мне не верится... - пробормотал Фирэ.
   - Мне тоже.
   Юноша немного успокоился. Похоже, Учитель уверен в целости и сохранности столицы Тепманоры, а его уверенность дорогого стоит.
   Этой ночью была их с Тиамарто очередь караулить спящих, но на место Тиамарто вдруг ни с того ни с сего вызвался Паорэс. Фирэ давно заметил, что отцу Саэти хочется о чем-то переговорить с ним, но тот никак не соберется духом.
   - Тогда во второй половине ночи сменишь одного из нас, - сказал Фирэ кулаптру Тиамарто, и тот, кивнув, ушел спать.
   - Хочу вот гайну свою перековать заодно, - сказал орэ-мастер, подводя животное к дозорному костру. - А то она уже хромать начала...
   Фирэ кивнул. Под звонкий стук молотка он думал о том, что вот-вот гайны начнут падать от голода одна за другой: прихваченный с собой запас корма для них подходил к концу. И тогда идти придется пешком...
   - Я вот чего узнать хотел, - закончив с подковами и отведя гайну к общей коновязи, Паорэс подсел греть руки над пламенем. - Судя по тому, что болтают в отряде, многие откололись и ушли с нами из-за выходки Ала... ну, из-за той истории со струсившим парнем...
   - Мальчишкой едва ли шестнадцати лет, к тому же гражданским, - дополнил Фирэ.
   - Ну мальчишкой так мальчишкой. Ты, к слову, в шестнадцать уже служил...
   - ...не по своей воле, господин Паорэс!
   - ...и от врагов не бегал...
   - ...некуда было бежать.
   - Впрочем, я не о том. Не могу взять в толк, отчего это гвардейцев так задел его поступок. Сейчас военное время со своими пусть жестокими, но законами. Если дать поблажку - так ведь все побегут, у кого храбрости маловато и с доблестью нелады. А таких - большинство. Может ты, человек служивый, мне объяснишь? - придерживая капюшон, отец Саэти искоса взглянул на собеседника.
   Фирэ вздохнул. Как тут объяснишь? Ну да, Ал хотел предотвратить массовое бегство с поля боя, продемонстрировав, что произойдет с дезертиром. Но...
   - Но это поступок малодушного командира, - глядя на темный и рыхлый снег под ногами, ответил юноша. - Это последний аргумент слабого вожака в разобщенной стае - прибегнуть к убийству, чтобы удержать всех в страхе. Это и есть первый шаг в пропасть...
   - И как же тогда должен был поступить атме Ал?
   - Атме Алу нужно было брать чем-то другим, нежели меч. И не тогда, когда уже напали, а гораздо раньше. Хороший вожак отличается от плохого только тем, что способен не за страх, не за веру или идеологию, а за совесть воодушевить подчиненного... Ал предал свой дух, и теперь обратного пути у него не будет: ему придется все время культивировать страх, начинять свое правление идеологией, выдумать что-то вроде религии, которая заставит подчиниться стаю, превращая ее в стадо, а потом и вовсе в отару... Вот потому и ушли гвардейцы с атме Учителем, господин Паорэс. Да и я не остался бы там, даже если бы все остальные стерпели. Ушел бы один.
   - Вон ты какой... - задумчиво покачал головой орэ-мастер.
   - Какой?
   - Мысли у тебя не как у девятнадцатилетнего.
   - Когда мне было пять, - улыбнулся юноша, - мне говорили, что у меня мысли не пятилетнего. Десять - не десятилетнего. История продолжается...
   Странный звук, напоминающий визг и звон работающих вдалеке винтов летательной машины, включился вдруг в голове. Насторожился и Паорэс:
   - Это у меня в голове пищит или на самом деле?
   Фирэ не смог определить сразу и не сообразил, приметой чего может являться этот сигнал. Если бы даже он и не лишился почти полностью своих ментальных способностей, то все равно ничего не успел бы сделать.
   Их с Паорэсом будто парализовало. Они могли видеть и слышать, но онемели, не в состоянии даже пошевелить пальцем. Поднять тревогу они попросту не смогли, и спящий отряд из сорока с небольшим человек враги застали врасплох.
   Стрельба, лязг стали, гвалт рукопашной - всё слилось вдруг в одно.
   Над парализованными склонился какой-то мужик в меховой шапке, ори, с черной бородой по грудь:
   - И эти тоже сгодятся!
   Больше Фирэ не видел и не слышал ничего.
  
* * *
  
   Как и все остальные малыши в повозке, Коорэ проснулся ни свет, ни заря. Постанывая от вечного недосыпа и головной боли, уже ставшей привычной, Танрэй подтянула его к себе. Ребенок в нетерпении зачмокал губами. Мать завозилась, высвобождая каменную грудь, ноющую до зуда от переполнившего ее за ночь молока. Не удержавшись, Танрэй с умилением поцеловала сына в нос, так смешно он тянулся к источнику неземного наслаждения.
   - Ешь, ешь, - шепнула она, и мальчонка тут же с жадностью присосался к груди.
   Танрэй вздохнула. Пока Коорэ ест, можно еще немного подремать, понежиться в тепле вместе с другими женщинами, под нагретыми одеялами. Как же прекрасно было в Кула-Ори! А она ведь, бывало, по глупости осмеливалась жаловаться на пекло, особенно последние месяцы перед рождением Коорэ... Глупая, глупая... Все, что угодно, лишь бы не эти проклятые морозы, убивающие все живое! Человек должен обитать только там, где сможет прожить и без одежды круглый год. А здесь всякое утро выбираешься из-под одеяла, словно на казнь.
   Да, да, вот сейчас маленький, но очень голодный Коорэ опустошит вторую грудь, уже исходящую наготове каплями молока, и у нее больше не останется предлога, чтобы оттянуть вылазку. Снова придется вставать и начинать новый день, полный бессмысленных хлопот и суеты. А завтра - все сначала. Видимость жизни. Никогда ори не были кочевым народом, никогда не доводилось им испытывать такие лишения, как теперь. А то, что не впиталось в плоть и кровь за многие поколения, всегда будет вызывать панический бунт сознания! У ори обязательно должен быть дом!
   Постепенно, по кусочкам, вдруг начал восстанавливаться и вспоминаться в подробностях недавний сон.
   Этой ночью ей привиделось, будто к их повозке подъехал незнакомый мужчина, не первой молодости, северянин по наружности, заросший бородой, но все равно видно: необычайно красивый. А она как будто знала его и не встревожилась, хотя имя на ум не приходило. Он наклонился к ним, отведя одну руку - с факелом - в сторону, чтобы не перебудить ярким светом всю повозку. Долго смотрел на нее и на Коорэ, и во сне Танрэй испытывала к этому человеку захватывающее чувство, которому не осмеливалась дать верное название ни там, ни наяву. У нее ведь был Ал, а теперь еще - сын Ала. Она не могла себе этого позволить...
   - Куда ты собираешься? - спросила она тогда.
   - Далеко отсюда, - ответил незнакомец.
   - Насовсем?
   - Да.
   - Но почему? Зачем?!
   - Двум вожакам в одной стае не ужиться.
   - И ты не позовешь меня с собой?
   (Это ведь просто сон, а во сне можно говорить все, что хочется!)
   - Нет.
   - Почему?
   - Подумай сама.
   И тут же ей стали сниться бои, множество ужасающих боев - с кровью, смертями, всё как на самом деле, всё, как она уже видела в пути не единожды. Но теперь защитников было совсем мало, а она с Коорэ на руках была в самом центре этих стычек, больше похожих на кашу из людей. Она рыдала от ужаса, проклиная себя за то, что поддалась движению сердца, а не разума, не подумала.
   Он тем временем стянул зубами меховую рукавицу и на прощание погладил ее теплой рукою по щеке, а младенцу тихонько сказал:
   - Пусть из тебя вырастет настоящий ори, мой мальчик. И что бы с нами всеми ни приключилось, пусть у тебя хватит сил сберечь память о том, что мы когда-то - были. Наследный аллийский меч будет храниться у того, кто отныне - твое сердце, и однажды, ведомый древним инстинктом, ты станешь его искать - и найдешь недостающее. Пусть у вас получится то, что не вышло у нас...
   - Останься, - попросила Танрэй, удерживая его за руку. - Мы не сможем без тебя.
   - Сможете. Прощай. Пусть о тебе думают только хорошее.
   - Да не угаснет...
   Он высвободил кисть и приложил палец к своим губам:
   - Тс-с! Оно уже там угасло. Прощай.
   Лишь вовремя сообразив, что если подскочит, то напугает Коорэ, Танрэй вздрогнула, очнулась и раскрыла глаза. Нет! Это только сон! Среди них нет никого похожего на этого неизвестного мужчину. Это не тот, о ком она подумала и вообще - это глупо, приписывать что-то серьезное пустым снам!
   Сердце бешено стучало. Она едва дождалась, когда насытится и снова уснет грудничок - и куда только подевалось вечное нежелание покидать с утра насиженное место?!
   Завернувшись в меховой плащ, Танрэй выпрыгнула в снег и ринулась к шатру Ала, где с ним всегда останавливались Паском и Зейтори. Видно стало уже издалека: что-то случилось. Не по-хорошему оживленно было кругом.
   - Что произошло? - спросила она мужа.
   Одним взглядом Ал повелел ей подождать своей очереди и снова повернул голову к Ишвару, о чем-то ему рассказывающему. Вместо него женщине ответил Зейтори:
   - Этой ночью, Танрэй, господин Тессетен и еще семьдесят три человека отправились в дозор и не вернулись. Ишвар был как раз там.
   - В дозоре?
   - В карауле. Они уезжали при нем.
   Вот всё и разрешилось само собой. Вот узел и развязался. Тессетен погиб, сгинул, вычеркнул себя из ее жизни, ушел с дороги Ала во всех смыслах. Но только почему же так плохо на душе и почему колет в сердце?
   Танрэй, сдерживая рыдания, посмотрела на Паскома. Старый, теперь и в самом деле старый кулаптр совсем сдал, высох, согнулся. Кажется, сегодня он еще дряхлее себя вчерашнего, а глаза в черных впадинах глазниц, некогда такие яркие, с хитринкой и слегка раскосые, теперь уж не глаза - так, бельма. Ничего он не говорит и неизвестно, слушает ли, слышит ли? На изможденном лице - полное равнодушие.
   Ал отпустил Ишвара и нахмурился:
   - Видно, двум вожакам в одной стае не ужиться, - промолвил он в заключение.
   Танрэй передернулась. Он слово в слово повторил фразу из недавнего сна, сказанную другим - тихим и высоким - голосом.
   - Неужели ты думаешь, что Сетен сделал это нарочно? - заставляя обернуться всех мужчин вокруг, возмущенно спросила она.
   - Конечно же, нет! - иронично поглядывая на нее с высоты своего роста, ответил муж. - Семьдесят самых бравых воинов нашей общины он увел "в дозор" не нарочно. Он даже не догадывался, что из-за этого мы окажемся почти без защиты. Случайно прихватил запасы корма для уведенных вместе с бравыми воинами гайн. Он же в дозор собирался, а в дозоре у гайн всегда разыгрывается такой аппетит, что они съедают многомесячную норму. В самом деле, я располагаю всеми фактами, чтобы считать: он - не нарочно.
   Устало шаркая ногами, Паском отошел в сторону и сел у шатра на какое-то полено.
   Танрэй было до слез неловко стоять вот так перед мужем и выслушивать, как ее выставляют наивной дурочкой. Всё не сходилось, всё было лишено логики. Если бы Сетен не сказал ей тогда тех слов, которые заставили ее воспрянуть и оправдать свое имя*, она бы еще могла поверить, что он поступил назло им всем. Но ведь он сказал! Эти слова она слышала и теперь, они врезались в память, как врезаются буквы в гранитные стелы.
   _________________________________
   * Танрэй - в переводе с древнеорийского "вечно возрождающаяся".
  
   Женщина закрыла глаза и, стараясь не слушать язвительных издевок Ала, представила себе, как вот сейчас возьмет, бросит всё и всех, подбежит к коновязи, оседлает самого резвого жеребчика и понесется вслед отчаянным ребятам во главе с Сетеном. Отыщет их следы, будет гнаться по ним, пока не увидит отряд, закричит экономисту, чтобы они подождали ее. Тессетен услышит, остановится и...
   - Займись лучше своими делами, - вернул ее на землю шепот мужа, который, нависнув над нею, внушительно хмурил бровь. - Мы как-нибудь без тебя разберемся. Учитель, что с вами?!
   Все тут же вскинулись и повернули головы в сторону Паскома, который внезапно, свернувшись калачом, повалился набок.
   Неподвижного, словно большая кукла, кулаптра перенесли на крытую повозку, чтобы сразу после еды и сборов отбыть в дорогу.
   - Тиамарто, Тиамарто позовите! А, проклятие, зимы и вьюги! - выругался Ал, поддерживавший Учителя под голову. - Он же сбежал вместе с этой шайкой... Найдите кулаптра, скорее!
   - Не надо никого, - прохрипел Паском. - Не поможет, да мне и без него уже лучше.
   Но Танрэй все равно бросилась за подмогой и быстр привела целителя.
   - Когда тебе пятьсот лет, - улыбаясь бледными губами, признал Учитель, - было бы странно, если бы что-то такое не происходило...
   Ал вздохнул с облегчением:
   - Как же вы меня напугали...
   - Ничего, привыкай. Я живу долго, но я не собирался жить вечно. Девочка, где ты? - старый кулаптр чуть повернулся направо и, найдя среди толпившихся у повозки соотечественников заплаканное лицо Танрэй. Обрадовано поманил ее к себе.
   Она вложила руку в его холодную ладонь.
   - Принеси что-нибудь поесть, хорошо? - попросил он. - И пора бы нам уже трогаться. Мы должны наверстать то, что упустили вчера.
   Она предпочла бы не вспоминать это "вчера" и до сих пор звучащую в ушах циничную фразу мужа над трупом парнишки, что соскользнул с лезвия его меча: "Кто еще хочет покинуть поле боя прямо сейчас? Так бросайте оружие, как это сделал он, бросайте!"
   С обостренным чувством жалости и сентиментальности, соотносясь с образом своего маленького сына, Танрэй теперь едва ли не во всех людях видела таких же беззащитных детей, как Коорэ, просто выросших. И когда Ал совершил злодеяние, ей на мгновение почудилось, что вот так же. Не моргнув глазом, он способен убить и собственного ребенка.
   Другие же перенесли это невозмутимо, словно оправдали убийство, и последовали за Алом дальше. Только те семьдесят, как потом оказалось, не пожелали стерпеть его произвол. Она даже не помнила, предали тело убитого сожжению вместе с жертвами боя, дурнота охватила ее в те мгновения, вытеснив страшное воспоминание.
   Какой-то бородатый, чужак, спрыгнувший с подножки машины - да, вчера на них напал очень серьезный враг! - с обнаженным клинком ринулся в сторону их повозки. Счастье, что он не воспользовался атмоэрто. Наверное, решил, что женщины и дети - слишком легкая добыча, припугнул мечом и бери голыми руками.
   Какая-то оголтелая бестия, визжа, заполнила Танрэй от пяток до макушки. Она представила, как этот безжалостный ублюдок хватает своими лапами Коорэ - и этого оказалось достаточно, чтобы в Танрэй вмиг не осталось ничего человеческого, только самка зверя, защищающая детенышей.
   Она выхватила из-под сена спрятанный там для таких случаев меч и, вереща, с занесенным клинком вихрем налетела на бородача. Он отступил, потом отступил еще, не на шутку изумленный и обозленный нежданным отпором. Уроки Немого не прошли для нее даром, умное тело не забыло ничего, вдохновленное сердцем. Танрэй хватило на то, чтобы удерживать мародера на месте, пока не пришла подмога: кажется, Фирэ, пробегая невдалеке, заметил схватку и мимоходом выстрелил в ее врага.
   А женщины из повозки до самой ночи обсуждали событие и во всех красках расписывали подвиг Танрэй. Когда количество ее противников в том бою перевалило, по их рассказам, за десяток, она, молча докормив Коорэ, заснула, даже не подозревая, что через несколько часов ей предстоит странное прощание во сне...
   ...Караван наконец отправился в путь, а Паском, немного перекусив, стал бодрее и отправил всех прочь от себя. Старый кулаптр, как всегда, не желал занимать чье-то время, пусть даже это будут ученик и его попутчица.
  
* * *
  
   Многомесячный переход через весь Рэйсатру привел к потере почти половины мужского и четверти женского населения общины. Ал часто ловил себя на том, что вспоминает о каком-нибудь с детства знакомом человеке и словно обжигается, поскольку того уже давно нет среди живых.
   В числе погибших был и Ишвар-Атембизе. Храбрый сердцем дикарь-кхаркхи, давно переставший быть дикарем в глазах ори, которые приняли его как ученика Ала и Танрэй, ушел почти незаметно, в очередной стычке. После боя его недосчитались и нашли только тогда, когда наступило время погребения убитых. Под вой Хэтты, оставшейся его вдовой, Ишвара не сожгли, но захоронили в земле, как это было принято у аборигенов Убежища. Земля к земле. Только пришлые, потомки аллийцев, упрямо продолжали следовать традиции: да не останется чуждого праха на приютившей их планете!
   Уж пару лун, как под ногами не стало снега, а Саэто с каждым днем распалялся все жарче. Ал будто не замечал перемен, сурово стремясь к цели, указанной Учителем на карте. Ничто отныне не радовало его, не будило в сердце весну, а в душе - лето. Разум сковало вечной стужей. Он никого не подпускал близко, даже собственную жену. Не из-за высокомерия не подпускал, что бы ни думали все, кроме угасавшего Паскома. Ал ощущал себя зараженным, но не физически, а душой, к которой не подпускал отныне никого. Он стал чрезвычайно щепетилен в разговорах о личном, о чувствах. Вернее, он попросту пресекал такие беседы на полуслове. Вскоре даже Танрэй перестала биться о его невидимый кокон, как бьется бабочка о москитную сетку.
   И вот, когда вдали уже робко проступила синяя полоска моря и путешественники радостно закричали при виде нее, к Алу галопом подъехал молоденький гвардеец и доложил:
   - Атме Ал, кулаптр Паском зовет вас к себе. Просил поспешить.
   Ал сразу понял, для чего зовет его Учитель, и ожег свою гайну плеткой. Но все же дорога до повозки умирающего кулаптра показалась ему бесконечной. Вспоминалась вся жизнь, пробежавшая на глазах Паскома, который видел каждый его шаг. И никогда еще так не хотелось Алу повернуть время вспять и переменить то, что уже сделано.
   Седой, как полярная сова, Учитель лежал на прикрытых шкурой буйвола узлах. Он угасал.
   - Зачем вы нас покидаете? - спросил Ал, присаживаясь возле него на колени. - Ведь в ваших силах остаться, вернуть себе прежнюю молодость...
   Старый кулаптр с трудом пошевелился:
   - Нет мне смысла оставаться, вот в чем дело, мой тринадцатый. Когда-нибудь - нескоро - я приду к вам снова. Но будет это лишь в конце эпохи нового Солнца. Явлюсь посмотреть на закат былого дня...
   Кажется, старик уже немного бредил. Ал и в лучшие времена не понимал многого, о чем твердил ему Учитель, а сейчас и подавно силился не упустить ни слова, чтобы чуть погодя обдумать каждое и отделить зерно здравого смысла от словесной шелухи больного человека.
   - Но почему нет смысла остаться сейчас? Мы ведь уже почти пришли! Там дальше - море, благословенное море. Мы переплывем его и вскоре придем к Оганге!
   - Потому что уход твоего друга от нас стал для меня окончательной приметой полного краха всего, чем я занимался последние лет четыреста...
   - Вы о Тессетене?
   - Да. Или у тебя есть другие столь же близкие друзья?
   - У меня в друзьях уже нет и его...
   - Вот видишь. Именно поэтому я и ухожу. Ком ошибок уже слишком велик, чтобы надеяться на их исправление в этой жизни. Отведенного срока вам не хватит. Увы мне и вам - плохой вам достался Учитель...
   - Это неправда!
   - Не перебивай. Я еще надеялся, когда впервые увидел вас с тем, первым еще, Натом, когда заглянул в ваши глаза, узнавая "куарт" и радуясь твоему долгожданному возвращению. Я еще надеялся, когда Сетен взял на себя Ормону - или она взяла его на себя, не знаю - и когда они открыли вам с Танрэй дорогу друг к другу, так как разум живет, лишь покуда жива оболочка. А Танрэй - она и есть жизнь, оболочка, виэталэа, поддерживающая тебя всегда и во всем, даже когда ты делаешь что-то ей во вред. Я не отчаялся даже и тогда, когда между всеми вами начались первые стычки, неурядицы. Но когда по вине твоей жены погибла Ормона, а Сетен навсегда запятнал свое сердце убийством человека, которого любил больше всего на свете, я уже понял, что вот оно - начало конца. Но мне пришлось задержаться еще, чтобы помочь вам, когда началось второе Потрясение, хотя мог уйти еще тогда - без всякой помехи для итога ваших нынешних жизней. Однако мне кажется, что в этих вопросах важен каждый день, каждый час, минута и даже секунда бытия. Это мозг забывает все, а душа не утрачивает ни мгновения и копит опыт. Все, что ни делается, делается ради нее - для той, которая однажды спасет вас благодаря накопленному и не забытому. Понимаешь?
   - Нет.
   - Да, я знаю. Я говорю сейчас не с тем, но тот не пожелал тянуть агонию. Но и тебе это важно, Ал. Остальные уже все поняли сами, кто раньше, кто позже...
   - Кто - остальные, Паском? - уже окончательно сбитый с толку в попытках распознать, где правда, а где предсмертная околесица, спросил Ал.
   - Натаути умер, Ал.
   - Да, умер. Давно уже, в Новом городе.
   - Ты снова понял не так. Натаути умер в тебе. Ты уничтожил атмереро, когда использовал ее силы и волю во имя убийства. Ты слышал голос? А ведь это Нат шептал тебе на прощание. Ушел не только Сетен, ушел и твой хранитель.
   Ал вздрогнул. Ну это-то он откуда знает? Так всё и было: вечером после того боя, накануне бегства Тессетена и его отряда, он впервые услышал шепот. Кто это говорил, было не разобрать: голос не принадлежал ни женщине, ни мужчине. Ал будто слышал самого себя: "Я не приду больше, хозяин. Я умер"...
   - Взрывы распада произошли не только на Оритане и в Ариноре. Они произошли и в тебе, в твоем мире. В вас. В вас - так отныне нужно говорить. Тебе надо было беречь твоего неприхотливого, вечного и бескорыстного хранителя из мира За Вратами, чтобы однажды он сберег тебя самого. Впрочем, он сделает это, конечно сделает, только ценой многих собственных жизней.
   - Нат... вы хотите сказать, что Нат - это моя душа и что я...
   - Ты родился без души и выжил лишь потому, что рядом с тобой всегда был волк - ее воплощение. Ты погиб бы, как погибают все, кто был зачат, но на кого не хватило даже осколка "куарт". Это сейчас происходит так часто... Я кулаптр, и за последние четыреста с лишним лет после катаклизма повидал всякое. Даже расколотых душ сейчас хватает не на всех, так тесно стало на планете. Именно оттого много лет назад родился мертвым сын Ормоны и Сетена: "куарт" Коорэ к тому времени уже увидел свет в другой семье. Им стал Фирэ, а иной души для них не нашлось, да и Ормона не желала видеть возле себя никого другого, кроме Коорэ...
   Ал оторопел. Он никогда не слышал этой истории и потому не понимал многого в отношениях друга и его жены. Вот почему сбежавший с Оритана Фирэ всегда так льнул к тем двоим!
   - Но с какой стати Коорэ должен был появиться у них?!
   - Потому что доминанта Ала - не ты, мой мальчик. Ал - это в равной степени атмереро, дух, и коэразиоре, сердце. Нат и Тессетен.
   Ночь наступила для Ала, он даже покачнулся и уперся рукой в днище повозки, чтобы не упасть.
   "И что же теперь? Я вообще никто, но ведь не иду прыгать со Скалы Отчаянных!" - будто только что сказанные, вспомнил он слова Тессетена, который навещал его в лечебнице девятнадцать лет назад, пролетевших, как миг. Выходит, и Сетен еще не знал тогда, что таят в себе закоулки его души...
   - Кто же тогда наш с Танрэй сын? Не Коорэ?
   - Коорэ, Ал, Коорэ. С ним произошло то же, что однажды с тобой... с тем, целостным, Алом. Его "куарт" тоже раскололся, и Фирэ стал Падшим. Теперь дух его воплощен в твоем сыне, а сам он стал по отношению к нему коэразиоре. Сердцем. Сердцем, способным, как и любое сердце человеческое, на величайшее благородство и на чудовищное зло, сердцем любящим и ненавидящим со всей полнотой чувств, отпущенной ему, сердцем страдающим. С рождением твоего сына он утратил почти все свои способности - они перешли к своему законному хозяину, к доминанте, к Коорэ. Всё повторяется на Земле, и не будет конца этим циклам, Ал. Восходит Учитель - идут за ним вслед ученики и ученики учеников. Это бесконечно. Гибнут и возрождаются на небе галактики и отдельные звезды, гибнут и возрождаются на земле живые существа. Энергия в любом ее виде никуда не девается, она переходит в иное качество - и только. Таков закон. Всё просто и всё очень сложно. Сложно - вот как с Ормоной. Каковы основные функции моэнарториито, Ал?
   - Смерть? Распад? Разрушение?
   - Да. И то, и другое, и третье. Но без нее невозможно. Именно она не позволяет остановиться бегу вселенных, галактик, звезд и планет. Именно она гонит все живое на поиски лучшего, представая убедительным аргументом того, что их ждет, погрязни они в лени, застое, неподвижности. Как это ни парадоксально, жизнь существует благодаря постоянной угрозе смерти. И никогда прежде, сколько помнят легенды аллийцев, сколько известно ори и аринорцам, не воплощалась моэнарториито самостоятельно, в отдельном теле. Ведь умели же наши предки жить в согласии с нею! Воплотившись теперь, она стала антагонистом жизни, хотя всегда была ее продолжением, звеном для перехода к следующей инкарнации. Разрушитель есть в каждом. Он открывает глаза и начинает свою работу, едва слышит первый крик ребенка. Он включается в полную мощь, когда ребенок осознает, что ему тоже суждено когда-нибудь умереть, что это неизбежно случается со всеми. И заканчивает свои труды, последним заглядывая ему в глаза и провожая состарившуюся оболочку в погребальное пламя, а "куарт" - к Мировому Древу. Но наш Разрушитель разрушил самого себя, ибо само его рождение было противоестественным событием.
   - Но за что нам все это?
   Ал ведать не ведал, что с таким же отчаянием однажды, на корабле "Сэхо", простонал те же самые слова его бывший друг, имя которого ему теперь неприятно было слышать, произносить, вспоминать и который был...
   - За грубое и неэтичное вмешательство Учителя в судьбу ученика. За малодушные опасения и нерешительность, по причине которой Учитель сознательно тормозил духовное развитие собственных тринадцати. За неспособность договориться с самим собой, Стражем мира За Вратами. Но катализатором всего этого стала отнюдь не какая-то иллюзорная "воля свыше". Кто видел бесконечность Вселенной и не окончательно глуп, тот поймет, что мирозданию не может быть дела до каких-то бессмысленных песчинок, их возни и промахов. А ты эту бесконечность видел. Спровоцировала наказание случайность, а остальное Ал довершил сам, собственными руками, как это сделали и другие, кто не успел Взойти и стал Падшим. Всё подчинялось твоему желанию. Ты сам не представляешь, до чего сильны твой Страж и великий воин Тимаратау... Когда-нибудь позже вы начнете всё заново, без меня. И ты - разум, рассудок Ала - однажды скажешь свое последнее, решающее слово, тысячу раз до этого сломавшись и умерев... До встречи, до встречи, мальчик мой.
   Паском вслепую нащупал руку ученика, похлопал ее ладонью, а взор его проник в неизведанные дали.
  
  
Глава двадцать седьмая, приводящая всех, кто куда-либо стремился, к их цели
  
   К валявшимся кто где и обездвиженным парням отряда, неторопливо выступая, шествовал высокий ори в меховой шапке. С ним шагали еще несколько - пятеро, кажется - и все несли по факелу, освещая ему дорогу. Оглядев своих воинов, победителями возвышавшихся над гвардейцами Сетена, он дал знак заняться гайнами и поклажей поверженного противника. Только после этого его вниманием завладели те, кто не в силах пошевелиться лежал в снегу.
   - Хороший поход, - решил он, полуобернувшись к своим спутникам, и те закивали, заулыбались.
   Тессетен ощутил, что мужик снял ментальное воздействие на речевой центр пленников, и теперь станет требовать у них ответов. Еще он заметил, что тот усиленно пытается кого-то рассмотреть среди лежащих. Единожды зацепившись взглядом за Сетена, мужик им более не интересовался, тогда как остальные из свиты нет-нет да и таращились на жуткого аринорца.
   Заросшее густой черной бородой лицо ори в меховой шапке стало надменно-равнодушным. Сдался.
   - Ну, и кто тут у вас за главного? - мрачно буркнул он.
   А, вот чего тебе было надо! Сетен ухмыльнулся и уже хотел так же равнодушно буркнуть что-нибудь едкое в ответ, как вдруг...
   - Ну я, и что? - будто копируя его самого, криво при этом усмехаясь, ответил Тиамарто и сплюнул в сторону. - Ты, может, сесть нам дашь, или курдюк у тебя трясется, когда свой транс выключаешь?
   Тессетен спиной прочувствовал, как на мгновение изумился каждый из его ребят выходкой обычно скромного, интеллигентного и сдержанного на язык кулаптра. А между бровей шурупом ввинтилась боль от гнева длиннобородого ори. Он увидел, как в приступе корчи рука Тиамарто сжала снег и как вода потекла между пальцев, едва не исходя паром. Но кулаптр не унизился до стона, хотя ментал откровенно отыгрался на нем за дерзость.
   - И куда шли? - как ни в чем не бывало, продолжал мужик, взглянув на кого-то из своих провожатых и прекратив пытку.
   Ответить сразу Тиамарто не смог, но сдержался, чтобы не начать позорно хватать ртом воздух, радуя мучителей.
   - Тебе-то что до того? Теперь, видно, куда тебе взбредет, туда и побредем.
   Тессетен подумал, что и сам не ответил бы лучше. Даже голос у парня стал напоминать его собственный, вызывающий, насмешливый тон. Вот уж не ожидал от тихони! А ведь тот уже немало погеройствовал, чтобы можно было ожидать!
   - Ты кулаптр? - мужик вразвалочку направился к Сетену, однако обращался все еще к Тиамарто.
   - Сам сказал.
   - Еще кулаптры есть?
   - Поищи.
   Молодец. Не найдет вражина Фирэ, лишь бы только тот жив был! Не найдет, потому что нет в мальчишке больше такой заметной менталу энергии целителя. Нет - так же, как не восстановилась она еще в Тессетене.
   Дойдя до Сетена, вожак небрежно толкнул носком сапога его больную ногу. Теперь и Тессетену очередь пришла снег в кулаках топить, чтобы не заорать от боли...
   - А это у вас тут что за пугало?
   - Ты язык-то поприжми, эй! Брат это мой.
   - Ты его брат? - обратился мужик к Сетену.
   Тот уже хотел обложить его бранью, но вместо этого клацнул зубами, услышав:
   - Он не говорит. Придурок от рождения. Слепой ты, или как?
   В свите зашептались.
   - Как же это северянин может быть братом ори? - не сводя глаз с Тессетена, проговорил вожак.
   - Э-э-ы-ы-ы-у-э-ы! - честно ответил тот, моргнув.
   - У нас матери разные. Долго еще болтать будем? Или, может, сразу нас тут грохнешь? В печенках уже сидишь с болтовней своей...
   - Ы! Ы! Ы! - добродушно улыбаясь то Тиамарто, то мужику-менталу, завершил Сетен.
   - Сиди, братушка, сиди. Тихо себя веди, ты же у нас воспитанный! Дурака-то пожалейте, он хоть умом некрепок, зато телом силен. Воинскому делу обучен.
   - Разберемся. Вы из каких краев будете с Оритана?
   Воздействие ослабло до минимума, и люди начали медленно садиться под прицелом множества атмоэрто. Тиамарто оперся спиной о дерево, к которому был привязан один из краев их шатра, и ответил, что все они из Эйсетти.
   - А, значит, столичные птицы, - почему-то со злорадством проронил длиннобородый и тут, заметив что-то на ногах Тессетена, так и впился взглядом. Экономист сразу понял, что он высмотрел. В ножнах, пристегнутых к поясу и лежащих вдоль ноги хозяина, виднелась рукоять аллийского меча, но не вид его, не ножны привлекли внимание ментала: от оружия исходила древняя, накопленная за тысячи лет сила всех его владельцев. - А что ж это дурак такую редкость таскает? Это же аллийское оружие!
   - Отцов подарок, - проворчал Тиамарто. - Только я не смог его взять: руку жжет. А брат ничего, взял.
   - Да уж конечно взял! У полоумного твоего, чай, силы алеертэо нет никакой, вот ему и без разницы, что хватать. Он у тебя и урановую руду схватил бы, не почуял, даром что сдох бы через десяток дней...
   Мужик протянул руку и отдернул. Наверное, решил испытать, не его ли это меч, коли Тиамарто не подошел. Но наследный меч чужому менталу не дастся. А силища у длиннобородого была невероятной для человека, он просто истекал ею, несмотря на то, что только что держал под контролем целый отряд, да и сейчас продолжал наблюдать за каждым. Сетен встряхнулся: может, это все дурной сон? Не способно столько вместить человеческое создание, даже Паском не способен был, лучший ментал, которого когда-либо знавал экономист.
   - Иди, ты возьми, - вдруг послышался голос, несколько надтреснутый и низковатый, но явно принадлежащий женщине.
   И ответ пришел мгновенно. Держа, как и вся свита, факел над головой, между мужчин стояла одетая по-мужски же бабенка. Явно старше длиннобородого, не чистых кровей ори - явная примесь аринорской породы в ней была заметна - да еще и мужиковатой внешности, с грубым лицом, раскосыми отечными глазами, и крупными редкими зубами, она требовательно уставилась на парня рядом. Парень был пустой (таким же Тессетен ощущал Ала), а значит, ему-то и было без разницы, что хватать, как только что выразился их вожак.
   - Отстегни, но из ножен не вынимай, если жить охота, - посоветовал длиннобородый, покуда тот шагал к Тессетену. - При себе держи.
   Сетен помычал для виду, побрыкался, но Тиамарто прикрикнул на него, дескать, надо отдать. Без слов шепнув мечу напутствие перебить при случае всех обидчиков, экономист смирился.
   Вот откуда сила! Эта бабенка - попутчица длиннобородого, тоже наделенная немалыми способностями. Вместе они были так сильны, что и думать о противостоянии не стоило. Во всяком случае, теперь.
   Разоружили и остальных, потом попутчики снова ввели пленников в состояние подчинения. Сетен удивился, не обнаружив воздействия на себе.
   "Иди как все, не озирайся!"
   "Они же заметят!"
   "Не заметят. Меня не заметят. Иди!"
   Он враскачку, хромая, зашагал следом за Тиамарто. Все шли со стеклянными глазами, на них даже не обращали внимания. И что-то во всем этом было удивительно знакомое, из той области, в которой обитают и сновидения - ни вспомнить, ни забыть... Так уже было, было! Но когда?..
   Мысли кружились вихрем. Надо сделать так, чтобы эта пара сняла с него воздействие раз и навсегда. Та, что его хранит, не сможет делать это вечно. Не сможет оставаться незамеченной. Она помогла только на время, а решение, как быть дальше, должен принять он сам, покуда трезв рассудок и не скованы трансом конечности. На это рассчитывал и башковитый Тиамарто, рискнув взять на себя роль главного - его могли пристрелить на месте, он не мог быть уверен, что всё ограничится допросом...
   Идея пришла спонтанно, остальное было импровизацией. Сетен вдруг встал на месте. Наталкиваясь на него, гвардейцы тоже останавливались. Он помнил, как вел себя диппендеоре, которого однажды замкнуло, и повторял все его действия. Глухо урча, он делал шаг, споткнулся, ступил в сторону, в другую, замер, снова сделал шаг вперед, а потом, стоя на месте, задергался всем корпусом, словно силясь повернуть налево, но при этом застряв, как в болоте. Это внесло сумятицу в ряды конвоиров, ехавших кто впереди, кто по бокам, а кто и позади пленников.
   - Что это с дураком, Вартат? - где-то за спиной у Сетена вымолвила бабенка, обращаясь по имени к попутчику - а к кому же еще?
   Вартат, значит. Запомним, пригодится.
   - Ну-ка стоять всем! - крикнул длиннобородый.
   Ребята оживленно зашевелились: попутчики-менталы снова их освободили. Обернулся и Тиамарто, удивленно встречаясь взглядом с Сетеном. А тот счел нужным ухнуть в сугроб и заколыхать там скрюченными руками, как будто после удара током.
   - Пристрели придурка, - посоветовала бабенка, - что нам с ним возиться?
   - В хозяйстве сгодится. Эй, ты, чего это с твоим братцем? Припадочный, что ли?
   Тиамарто быстро сообразил, что успел сказать ему взглядом Тессетен перед тем, как свалился.
   - Вы и его под "подчинением" держите? - недовольно процедил через губу кулаптр. - Ну так и у вас мозгов не больше, чем у него. Он и без того подчинится. А под гипнозом вашим его клинит, дурака учить - только портить. Он смирный, предсказуемый, а что вы там из него сделаете, если будете в черепушку к нему лезть, я предсказать не возьмусь.
   - Так ты и вели ему нас слушать. Давай, давай! - велел Вартат. - Да поживей!
   Тиамарто наклонился над Сетеном. Тот прекратил свои "конвульсии" и попытался в темноте распознать взгляд кулаптра. Но Тиамарто быстро и очень тихо заговорил:
   - Фирэ жив, я только что его видел. Я не помню ничего, когда в трансе, и все наверняка так же. Полный провал в сознании, имейте это в виду! Мы просто как брюква на грядке.
   Тессетен помычал в ответ.
   - Все хорошо, братушка, все свои! - погромче заговорил кулаптр, поглаживая его по плечам. - Делай, как тебе говорят, не перечь!
   Экономист замычал еще громче и живо закивал.
   - Ну вот и хорошо, вот и договорились. Я поговорил с ним, он будет вас слушать. Только без этих ваших штучек, не то я не ручаюсь.
   Бабенка что-то прошипела и отвернулась.
   "А ведь в бабе этой подлость великая, ты примечай за нею, - шепнул голос. - Ничего, еще поквитаемся!"
  
* * *
  
   Мир обрушился на Фирэ, как всегда - стоило хозяевам, загнав рабов по грязным берлогам, снять с них транс. Тело стонало, тело молило о покое, а кишки заворачивались от голода в огненные петли. Какая-то похлебка по обыкновению уже ждала измученных тяжкой работой невольников, и все набросились на нее, словно волки. Что за работа, никто толком не знал. Ходили слухи, что хозяева водили их в лес - рубить деревья для нужд поселка выживших в горах ори. Загрубевшие мозоли на ладонях вполне могли быть следами от рукоятки топора. Но даже говорить им толком не давали, да и не до разговоров было после еды: лишь бы отоспаться, поднимали их ни свет ни заря и тотчас, полностью подчинив сознание пленников своей воле, куда-то уводили.
   - Тиамарто, - позвал он кулаптра. - Тиамарто здесь, парни?
   - Нет еще, - ответили ему. - Исчез куда-то...
   Тут ворота со скрипом приотворились, и в эту щель втолкнули мужчину со связанными за спиной руками.
   - Развяжите его, - приказали снаружи.
   В полутьме разглядели фигуру Тиамарто. Ох и тощей была эта фигура! Да не лучше, чем у остальных, исхудалых и ослабевших гвардейцев некогда слаженного воинского отряда под командованием приемного отца...
   Еле двигаясь, сидящие неподалеку от ворот пленники освободили руки вожака-самозванца.
   - Ну и что там? - без особенного интереса спросил кто-то.
   Растирая запястья, кулаптр подсел к общему котлу.
   - Вартат к себе звал. Я так понял, ему староста по шее за что-то надавал - злой был, как взбесившийся хорек... - шепотом заговорил он, между делом хлебая остывающее варево. - Я иду и вспомнить не могу, что за день сегодня, сколько мы тут и как меня зовут...
   - Рехнемся мы тут... - со вздохом проворчал Паорэс. - Я тоже ни хрена не помню, мозги, как в тумане.
   - Да тише ты! Пусть Тиамарто говорит! - зашикали на него.
   - Короче, стал он выспрашивать, кем при мне был твой отец, - Тиамарто коротко взглянул в сторону Фирэ, и у того зашлось сердце: неужели что-то выяснится наконец о судьбе Учителя?! Сколько лун они уже не виделись? - Я и говорю - братом, мол, кем еще? А тот исподволь домогается: так ли он силен, что ему доверить охрану можно? Я спрашиваю: охрану чего, смотря по тому... Человека, отвечает. Я и сообразил, что там все как надо повернулось. Да и объясняю, дескать, если обижать его понапрасну не будешь, он верно служить станет. Меня, говорю, много раз от смерти закрывал. А сам вижу, что в правильном направлении иду, догадался, значит. Ну, спросил он еще, какими словами управлять дураком. Меня чуть на смех не разобрало, но терплю. Говорю, он любит, когда ему баба за ушком чешет. Тот на меня глаза выкатил: "Че-е-его?" Я ему: "Да верный способ!" Поверил.
   В сарае зашуршало, замычало - гвардейцы прыскали, давились смехом, лишь бы не захохотать в голос. И снаружи их не услышали.
   - Я ему наплел, что нога у братушки ранена была как раз после того, как он меня собой закрыл в бою, что беречь ногу надо. Не знаю уж, чем там отличился наш атме, но Вартат прямо при мне рукой махнул своим малахольным, и те ушли выполнять...
   - Ты жену его видел? - спросил Паорэс, вытягиваясь во весь рост на своей подстилке и вертя в пальцах какую-то штуковину, поблескивавшую на шее - как только не сняли ее, вот вопрос.
   - Сегодня нет, слышал только. Она за стенкой на какую-то девицу шипела, била, кажется.
   - Да уж ясное дело: когда баба страшна, что смертный час, ей молодые и милолицые поперек горла всегда, - усмехнулся старший офицер, теперь едва узнаваемый в этой клочковатой, топорщащейся во все стороны бороде. - Я, как ее вижу, атме Ормону вспоминаю...
   - А причем тут атме Ормона?! - изумленно воззрились на него со всех сторон: преданные бывшей чете, гвардейцы не пощадили бы никого, кто посмел бы усомниться в красе покойной атме.
   Тот кхекнул и почесал заросшее горло:
   - А наслаждаюсь, фантазируя, как бы наша атме глаза этой стерве выцарапала бы. Ведь подлюка всю спину мне своей плеткой раскровенила! Как ни пройду мимо, нарочно "подчинение" уберет - и со всей дури да с оттяжкой поперек хребта... Чтобы заметил, значит...
   - Да это она ко всем так, не задавайся! Всех одинаково любит. У меня уж на спине узоры, наверное, почище, чем кхаркхи у себя вырисовывали!
   - А как ее зовут, знает кто-нибудь?
   - Знали бы, - ответил Тиамарто, укладываясь на свое место, неподалеку от Фирэ, - проще бы было...
   - Ты Вартата знаешь - проще тебе? - шепнул тогда молчавший все это время юноша.
   - Не Вартат из них двоих во главе угла. Она сильнее. Я другого боюсь. Времени много прошло, атме уже восстановился, наверное. Вот уж не знаю, как ему удается скрывать пранэио, а то как бы рано или поздно Вартат или его жена не заметили, что братушка-то вовсе не пустой...
   Фирэ улыбнулся. Никто из них не знал того, что знает об Учителе он. Никому из них не показывалась покойная жена Тессетена, ни с кем, кроме приемного сына, не говорила. Надежда была на нее. Только на нее - их тайное оружие, до поры дремлющее в груди Учителя, словно неотразимый аллийский меч в своих ножнах.
  
* * *
  
   Паском с сожалением смотрел на него.
   - Вы решили идти с нами, Учитель? - немного удивляясь, спросил Тессетен.
   Кулаптр отвернулся и стал глядеть на верхушки гор, светящихся в мрачных лучах послевоенного закатного солнца. Мысль, мелькнувшая у Сетена: "А ведь он не седой!" - была тут же подавлена извне. Он позже понял, для чего.
   - Я уже ничего не решаю, мой мальчик, - ответил Паском. - Но и прежде мало что зависело от моего решения... Однако я не могу уйти просто так. Я прочерчу вам Путь. Поведут к нему вас десятки примет. Тебе, коэразиоре, будет необходимо собирать их и нанизывать на нить. И нет более важной миссии для тебя, чем эта. Множество миров на одной нити! Тысячи лет. Нить будет рваться, бусины примет - рассыпаться. Тебе покажется, и не раз, что труд этот бессмыслен и бесконечен. Но лишь тебе я могу доверить эту часть работы, с нею больше не справиться никому из вас.
   - Я не знаю, можно ли рассчитывать на меня, Учитель. Мы ведь попали в плен, и просвета не видно...
   - Это не касается нынешней жизни, Сетен. Эту жизнь вы растратили впустую. Впрочем, у вас еще есть время для того, чтобы оставить хоть какой-то след для себя будущих. След на физическом плане. Время сотрет все, но вы должны изыскать способ не победить время - нет, это не дозволено никому и ничему - но замедлить его бег.
   - Замедлив бег времени в одном периоде, мы станем виновниками его ускорения в другом. Оно побежит как сумасшедшее!
   - Да. На закате следующего Саэто, в конце только что народившейся эпохи. Но это не страшно: вы пережили то же самое теперь. Разве не пролетели твои годы, как миг, мой мальчик?
   - Я словно читал книгу...
   - А это была твоя жизнь. Таково устройство витков времени. Не в ваших силах укоротить или удлинить их, в ваших силах найти такой виток, где ваши приметы-следы не будут разрушены им преждевременно. В ваших силах найти материалы, которые не истлеют до поры. В ваших силах подыскать слова, которые застрянут в памяти веков, а не растворятся в океане забвения. Всё в вас самих!
   Он не стал прощаться. Все такой же, как прежде - в черном старомодном костюме с высоким воротником, подтянутый и сухощавый, Паском резко развернулся и заскользил прочь по камням. Сетен ждал, что он спустится к тропе, по которой их едва ли не каждый день водили на работы, но Учитель перепрыгивал с уступа на уступ все выше, выше - и вот показалось вдали облако, похожее формой на высокое и раскидистое древо. Паском легко перепрыгнул на его пушистую белую ветвь и зашагал по ней к вершине. Сетен почувствовал, как слезы обожгли глаза: впервые он видел Восхождение. От горячей влаги зрение погасло, а когда он снова обрел возможность видеть, сон ушел. Проснувшись, Тессетен смотрел в черный потолок сарая, где его держали - отдельно от ребят из отряда - вместе с рабами-северянами.
   Паском не был седым: он пришел во сне таким, каким был всегда. Это был якорь, подумав о котором, Сетен мог бы проснуться, но ему не дали. И сделал это не Учитель - что может сделать сон?
   "Я решила, что тебе нужно это дослушать"...
   Он вспомнил сон полностью. Иногда так бывает: ты просыпаешься и помнишь только последний эпизод сновидения, а спустя некоторое время вспоминаешь глубже. Так вот, глубже... глубже была она. Они были вместе, и он шептал ей, как ее не хватает и как не хочется расставаться снова.
   - Ты не уйдешь?
   Она смотрела на него ярко-синими очами, улыбалась, водя пальцем по его плечу:
   - Я не уйду. Но знал бы ты, как опостылело мне существование во плоти, в тесной, ограничивающей всякую свободу плоти! Это не мой мир, Сетен, это не та сторона Врат, за которой я хотела бы быть. Но от моего желания не зависит ничего. И мне придется продолжать вести противоестественный для меня образ существования... столько, сколько понадобится.
   А потом она взяла его за руку и привела в горы, где он увидел Учителя, ждущего их прихода. Когда она успела исчезнуть, Сетен не заметил. Часть картины просто поблекла и отступила, забытая, на второй план, другая часть облеклась объемом и выкатилась вперед, захватив все внимание сновидца. Проклятая мистика снов!
   В реальности же происходило то, что запросто можно было спутать с горячечным бредом больного малярией. Сны Тессетена по сравнению с событиями последних лунных месяцев были образцом логики и упорядочения.
   После пленения их - ребят отряда под гипновоздействием, а его самого просто так - привели в небольшую, затерянную в долине восточного склона гор Гивьерр-Барре* деревеньку. Она была населена небольшой горсткой выживших после второго Потрясения ори-эмигрантов. Но ее не успели довести до ума: перебрались они сюда слишком поздно, и катаклизм застал их в самом начале строительства города. Да и что с того? Многие годы возводился Кула-Ори - и где он теперь? Теперь он являет собой дно океанской бухты, а жители его сделались скитальцами, из-за внутренних неурядиц распались на два противоположных лагеря и разбрелись в разные стороны...
   ____________________________
   * Горы Гивьерр-Барре - (аринорск.) название, которое дали горам, отмечающим "шов" между двумя сросшимися материками Рэйсатру, северяне-переселенцы. Южане произносили чуть иначе: "Гивьербарэя", имея в виду не только сами горы, но и всю окружающую местность. Соответствует нынешним Уральским горам.
  
   Пленные гвардейцы наверняка даже не знали, что их заставляют делать недавние соотечественники, держа почти в непрерывном трансе, который практически не стоил никакого труда паре попутчиков, но в то же время страшно их обоих раздражал необходимостью постоянно находиться неподалеку и маяться от безделья. А вот Сетен видел все, но проявлял чудеса юродивой покладистости. Иногда пленные (и он тоже) валили деревья на сопках, иногда выковыривали уголь, залежами которого были так богаты здешние места. Не раз им приходилось обороняться от свирепого оркто*, по природе своей спящего в течение всей зимы и просыпающегося весной. В этом году начавшаяся было весна оборвалась, и на смену ей немедленно пришла лютая зима. Многие животные гибли, но такие, как бурый оркто, слонялись голодными по лесам в поисках какой-нибудь пищи. И вот изредка пути зверя и человека пересекались. Для Вартата и его жены это было только развлечением, они могли заставить оркто в ужасе отступить, но не делали этого. Менталка выводила против хищника одного или двух рабов, заставляя сражаться с топором в руках, и далеко не всегда поединок заканчивался победой несчастных. Староста очень не любил, когда пленные гибли - кто же будет работать? - и пара не злоупотребляла. Да и свидетелей не было. Не мог же быть свидетелем идиот-северянин!
   _____________________________
   * Оркто - (др.-орийск. и аринорск.) "спящий силач", позже в связи со всевозможными табу был переименован одичавшими местными жителями. Являлся тотемным животным для многих племен северной и северо-восточной части Рэйсатру.
  
   Впрочем, однажды бабенке взбрело в голову выставить против зверя и дурачка. Его даже не стали селить вместе с сородичами, отправили в сарай к пленным астрофизикам-северянам из Ар-Рэякаима, и несколько знакомых (не ему) лиц он среди них обнаружил, несмотря даже на то, что лица эти заросли бородами и осунулись от голода и постоянного давления гипнозом на психику.
   С топором в руках Вартат вытолкнул его навстречу гигантской бурой туше. Та с ленивой грацией исполина вздыбилась на задние лапы, растопырила передние, будто приглашая в объятия. Сетен хорошо знал, чем заканчиваются такие объятия, если предмет страсти оркто оказывается не слишком расторопным. Но мог ли показать это дурачок?
   Тессетен протянул свое излюбленное "ы", радостно улыбаясь своим новым хозяевам и указывая пальцем на зверюшку. Не сводя с него глаз, Вартат с женой чуть поворотили своих гайн. Им было просто любопытно, чем все это закончится.
   Сердце колотилось всюду: оно молотом стучало по макушке, разрывало артерии на горле, каким-то бешеным птенцом, вылупляющимся из скорлупы, норовило проломить ребра или обрушиться куда-нибудь в пятки. В голове зашумело, и перед глазами стало темно. Остальные ребята хотя бы не видели, с кем сражаются, им было все равно в состоянии транса - рубить дерево или отбиваться от зверя. И снова, неуместное, мелькнуло воспоминание: что-то такое уже когда-то с ним было, было! Оно и вернуло его в реальность, погасило сердечный бунт.
   Сетен гыгыкнул, и оркто бросился на него крупным тяжелым рывком. Просчитав, как вести себя с больной ногой, экономист увернулся, поднырнул под когтистую разлапистую ладонь "лесного человека", выкатился по снегу позади неуклюжего туловища, подпрыгнул на здоровой конечности и со всей дури всадил зазубренное лезвие в громадную голову твари. Шкура потемнела от крови, но зверь только обозлился. Ловкости у него прибавилось: оркто понял, что просто так, по-быстрому, тут не справиться.
   - Смотри-ка, не соврал их командир, - краем уха услышал Сетен голос менталки. - Бьется хорошо, не то что те немочи, да?
   Что ответил Вартат, Тессетен не узнал: несколько минут ему пришлось потратить на то, чтобы избежать последних объятий в своей жизни. Бегал он куда хуже оркто и знал об этом, но выкруживать между стволами ему не мешало ничего. Тем он и занимался. Даже боль в ноге куда-то пропала - только спасай нас, хозяин!
   Контуженный зверь, теряя кровь, все чаще садился на зад, загребал пригоршню снега и остервенело тер им раны на голове. Пользуясь этим, Тессетен успевал наносить новые удары своим паршивым, никуда не годным топором. И все же увечья оставались, и тварь слабела. Догадавшись, что ее возьмут измором, зверюга поборола ярость. На четвереньках, косолапя, она промчалась в лес мимо работавших как ни в чем не бывало "дровосеков".
   Сдерживая остаточную дрожь в руке, Сетен утерся рукавом - пот градом катил со лба, несмотря на колючий морозец, - и стал тыкать пальцем вслед сбежавшему оркто:
   - У-у! Уэ-у! Гык! У-у! Ы-ы-ы! Ыч! О!
   - Ай молодец! - похвалил его Вартат, смеясь в ответ. - Как там тебя звать, не помню... Ну молодец ты, молодец!
   Когда было особенно скучно, и ни оркто, ни другие обитатели сопок не казали свой нос на запах человечины, менталы развлекались по-другому: стравливали между собой двух пленников, по сути соревнуясь между собой. Но поскольку попутчики не могут причинить друг другу вреда, как не сможет аллийский меч подняться на хозяина, то и здесь единственным способом помериться силами у Вартата и его жены был контроль над сознанием рабов, которых эти двое водили, как водят диппов. Что стоило Тессетену сдерживаться при виде того, как его ребята, ничего не соображая, калечат друг друга на потеху этим выродкам орийского племени!
   Сегодня же изменилось все. Сегодня Сетен получил возможность переменить ход истории их жизни в плену.
   Он заметил падающее не в ту сторону дерево на пару мгновений раньше Вартата. Первая мысль мелькнула молнией: "Вот мы и свободны. Все кончилось". Но тут же после какого-то быстрого внутреннего диалога пришло осознание, что далеко они в таком состоянии не уйдут, а за ними вышлют погоню, и что не время сейчас для побега.
   Быстрым прыжком он в одно мгновение ока очутился рядом с менталом и, охватив его поперек талии, отбросил в сторону, да и сам кувыркнулся следом. На то место, где только что стоял Вартат, грянулось дерево, осыпая лежащих в сугробе сухой длинноигольчатой хвоей. Бородатый ругался, по чему придется дубася кулаками придурка, опрокинувшего хозяина в снег, и только потом до него дошло, что на самом деле сейчас проделал юродивый.
   Из-за ветвей рухнувшей сосны вывалилась его жена с перекошенным лицом старой гайны и такими же желтыми и редкими оскаленными зубами. Дурачок встретил ее улыбкой от уха до уха и частыми кивками, хотя едва не вывихнутая кулаком Вартата челюсть ныла неимоверно, а руки так и чесались ответить мерзавцу тем же.
   - Так ты что ж, выходит, спас меня, что ли? - прозрел ментал. - Вот это да, смотри-ка! Ведь правда спасать кинулся!
   Потом, на обратном пути, по разговору попутчиков Сетен понял, что Вартат хочет взять его к себе в личные охранники, но вид делал совершенно отстраненный, а когда на него смотрели, "ыгыкал" и улыбался самым что ни на есть идиотским образом.
   Вечером после разговора с Тиамарто ментал кликнул юродивого к себе:
   - Теперь будешь меня охранять, понял, да? Меня... охранять. Ну? Понял? Как там тебя звать-то? Все время забываю...
   Сетен привычно лыбился и однообразно кивал в такт жестам Вартата. Тот раздражился было, но вспомнил об упавшем дереве и решил потерпеть некоторые неудобства в общении. Зато, говорят, телохранитель на загляденье, даром что недоумок. Экономист видел его насквозь, по мимике читал мысли, по движениям рук - эмоции. Ему самому стало страшно: он не хотел такой проницательности, он боялся увидеть подтверждение тому, что и без того знал о человеческой основе, в том числе и о себе самом.
   Это была последняя ночь в сарае вместе с северянами из города-обсерватории. Он уже даже привык к их надсадному кашлю и храпу, больше напоминавшему предсмертное хрипение. Он успел услышать, что Вартат намерен перевести его куда-то поближе к дому, где жил со своей супругой. Тессетен знал, что это неподалеку от жилища старосты, который доводился бородатому отцом и был уже весьма преклонных лет. Видели старика нечасто.
   Он лежал, смотрел в потолок и думал, думал. Вспоминался Учитель, лезли в голову мысли о Танрэй и ее сыне. Но едва Сетен добирался в воспоминаниях до бывшего друга, то силой воли выставлял там непреодолимый барьер. Думать об Але ему не хотелось. Экономист предпочел бы узнать о его смерти и появлении у оставшихся с ним сородичей нового вожака. Так было бы надежнее для них же самих. А впрочем, пусть живут, как хотят. Только мальчонку жаль...
  
* * *
  
   Когда эмигранты наконец добрались с берега Полуострова Жажды на берег Восточного Осата через морской водораздел, стало совсем жарко. Они уже позабыли о вьюгах и беспросветном холоде. Но впереди их ждала саванна Тизэ и длинный путь в Западный Осат, к другой партии переселенцев. И Ал точно знал, что идти придется подчас через опустыненные зоны, а жара вряд ли будет отраднее былых морозов. Люди измучены, да и неизвестно, насколько заражен Осат мародерами, подобными тем, каких они встречали на Рэйсатру.
   - Ты уверен, что нам есть смысл так рисковать? - спросил однажды его орэ-мастер Зейтори, и взгляд Помнящей Афелеаны выразил согласие с его вопросом и сомнениями.
   После того, как Паскома не стало, Ал избрал наилучший выход: он замкнулся в себе и никого не подпускал. Он научился быть первым, постиг тайну, как заставить людей вслушиваться в каждое его слово. А вот слышать близких - жену, друзей - он отвык. Так было нужно.
   Но сейчас он послушался их доводов. Оставив основную часть общины у самой большой реки материка, что текла с юга на север и впадала в зеленое море, разделявшее Осат и Рэйсатру, Ал взял с собой отряд гвардейцев, двоих кулаптров, Зейтори с Афелеаной - и в таком составе они отправились дальше, на запад.
   Дремля верхом на гайне, он в полусне вспоминал то жену, то Тессетена, то крошку Коорэ. Друга-предателя он гнал от себя, не желая видеть и слышать ни наяву, ни во сне. От укоризненного взгляда Танрэй ему становилось не по себе, и ее он тоже убирал из своих грез. Она никогда не смотрела так в реальности, но Ал знал, что где-то глубоко в душе жена винит его за роковые ошибки, о которых он знал и сам - иначе не врезался бы так в его память последний вздох атмереро: "Я умер, хозяин!"
   Оставался только маленький и очень странный мальчик. Коорэ уже начинал понемногу ходить, а ночами, по рассказам своей матери, бывал беспокоен, кричал и бился, сбрасывая одеяла. И недавно с ним случилось то, что напугало Танрэй до помутнения рассудка. Мальчик проснулся с истошным криком, а по груди его расползалось кровавое пятно. Послав за мужем Хэтту, она трясущимися руками задрала на нем рубашонку и увидела на ребрах слева огромный, словно нанесенный мечом, кровоточащий рубец. Рана была неглубокой, но откуда она могла взяться, не поняли даже прибежавшие с Алом кулаптры.
   А еще Коорэ был необъяснимо привлекателен для разных птиц. Соколы саванны с протяжным криком, улетавшим в вечность, могли часами кружить над их обозом. Когда же ребенок, смеясь, протягивал руку, на ладонь ему спускались красногорлые ласточки и без всякого страха разглядывали малыша, а он - их. Но Паском Взошел, и некому больше было объяснить тринадцатому ученику, что творится с его сыном. "С рождением твоего сына Фирэ утратил почти все свои способности - они перешли к своему законному хозяину, к доминанте, к Коорэ"... Может быть, в этом кроется ответ? Какие тайны прячет в себе загадочное сердце юного кулаптра, безошибочно угадавшее настоящего Ала?.. Уже не спросишь...
   Прошла целая вечность, и Алу уже стало казаться, что путешествие затянется на целую жизнь, когда вдали среди небольших холмов, окруживших один из притоков неизвестной речки, показалось крупное поселение. Недавнее землетрясение отыгралось и на нем, но большинство построек уцелело. Ал надеялся, что когда-нибудь им всем вместе удастся воссоздать Кула-Ори - теперь город джунглей казался ему прекрасным, ведь Оритана уже никогда не будет на этой планете, и навеки канули в небытие секреты гениальных созидателей, тысячелетиями растивших мегаполисы его родины...
   Хозяева осатского поселка, эмигранты-соотечественники, встретили путников с воодушевлением. Увидели гости и вождя Огангу. Тот был по-прежнему черен, только седина слегка тронула жженую паклю у него на голове, по-прежнему долговяз и все так же улыбчив. Но улыбка сползла с его лица, когда ему сказали о смерти друга-Паскома.
   - Жалко, очень жалко! - на неплохом ори трубным голосом сказал вождь, качая головой. - Но ему теперь хорошо, он ушел к своей звезде и будет счастлив.
   Здесь все было так, словно не произошло страшной войны, только во время дождей люди старались прятаться под крышу, а эмигранты очищали воду специальными фильтрами прежде, чем позволяли ею пользоваться племени Оганги.
   Но оказалось, что отряд Ала поспел точно к похоронам одного из самых пожилых членов осатской миссии - этот Помнящий тоже был другом Паскома и будто бы ушел вслед за ним.
   - Он отправился домой, на Звезду Большого Волка, - сказал на прощание Оганга, сквозь прозрачные стенки капсулы глядя на белого сына богов, и в голосе его слышалось благоговение. - Мы тоже будем уходить с вами, чтобы в другой раз возвратиться сюда бессмертными, как вы, и снова помогать.
   Позже гостям рассказали, что в племени Оганги считают орийский обряд погребения волшебным переносом тела в другой уголок Вселенной. Именно так можно было обрести бессмертие. И аборигены старались сохранить тела своих умерших, укладывая их в каменные коробки, напоминающие своей формой последнее пристанище физической оболочки каждого потомка древних аллийцев. Так они надеялись повторить ритуал отправки.
   - Мне кажется, в своих представлениях они собрали воедино разные вещи, - сказала жена лидера здешних переселенцев; подобно Танрэй в Кула-Ори, она занималась обучением племени языку ори. - Историю о "куламоэно" - месте вечной жизни, о котором часто рассказывал кулаптр Паском, - и наш обычай кремации... Вам удалось найти это устройство в ваших горах?
   Ал угрюмо покачал головой. Ничего им не удалось - только убраться оттуда в страхе перед нахлынувшей зимой.
   - У нас не осталось топлива, - поделился с ними уже сам лидер, показывая поселение. - Техника осталась, но совершенно бесполезная.
   Неподвижные машины бессмысленно громоздились в ангарах за городской чертой, ржавея и ветшая. У эмигрантов с востока не осталось даже этого...
   Вскоре Ал понял, что лидеры подыскивают, где размещать новых жителей, и задал прямой вопрос - уж не хотят ли они тесниться из-за пришлых сородичей?
   - Конечно! - удивилась жена лидера. - Вы ведь теперь вольетесь к нам?
   Лидер вопросительно смотрел то на Ала, то на Афелеану. Помнящая была невозмутима, тоже уверенная, что Ал намерен соединить миссии в одну, и не поверила ушам, услышав его ответ:
   - Нас настолько много, что здесь придется строить еще один такой же поселок.
   - А где же остальные?
   - Они остались в Тизэ, на плато. Полагаю, нецелесообразно волочить их сюда с тем, чтобы строить здесь второй город. Мы вернемся в Тизэ.
   Оправившись от удивления, много позже спросила Афелеана:
   - Почему вы так решили, Ал? Ведь Паском хотел, чтобы мы объединились!
   - Мы и без того объединились: географически они не так уж далеко от нас. Но я переговорил с Кронрэем, и он считает плато наиболее подходящим местом для поселения. Там есть все необходимые условия для быстрого строительства, там, по моим расчетам, сейсмически спокойная зона, там возможно с успехом организовать аграрное хозяйство. Так для чего нам тратить силы на этот переезд, когда здесь заведомо хуже? И еще: Учитель говорил, что здесь нет "куламоэно". Оно если и существует, то именно в тех местах, где остались наши... Мы обживемся и продолжим его поиски...
   Он нарочно говорил так, чтобы никто не захотел с ним спорить. И никто не захотел.
   А по возвращении все они занялись возведением нового города посреди саванны, на которую с гористой части края медленно, но верно надвигалась сухая и знойная пустыня...
  
* * *
  
   Теперь Сетен в качестве охранника всюду сопровождал Вартата и его жену. Толку от него было мало: деревья, судя по всему, падали "не туда" исключительно редко, а сумасшедших, которые вознамерились бы напасть на ментала с попутчицей под боком, что-то не находилось. Были еще дикие звери, которые теоретически могли бы незаметно подобраться к увлеченным контролем над рабами Вартату и его супруге. Но и они пока не появлялись.
   Зато горе-телохранителю теперь приходилось быть постоянно начеку, ведь задумавшись можно и брякнуть что-то вслух, и на этом его карьера, а также, возможно, жизнь кулаптра Тиамарто прервется. Вместе с надеждой на освобождение всех пленных. Получается, очень трудно говорящему казать из себя безгласного...
   Но больше всего Тессетена беспокоило другое. Он чувствовал, что пранэио восстанавливается с каждым днем. А скрыть ее от ментала так же сложно, как беременность на позднем сроке - от кулаптра. То есть, нереально. Скоро эту энергию можно будет ощущать на вкус, она заполнит его без остатка, и он будет фонтанировать ею, как сверхновая звезда. Теперь он слышал зов своего наследного меча: дар аллийцев прятали где-то поблизости, возможно даже в доме старейшины, отца Вартата. Сетену снова стал сниться чудесный клинок. А все это - первый знак того, что силы вернулись...
   Нужно было что-то предпринять. Что-то несомненно рискованное, но без чего никак не обойтись.
   И вот, когда до улыбки Селенио* оставалось каких-то пара дней, Тессетен понял, что скрываться дальше бессмысленно: Вартат и самодурствующая стерва вот-вот почуют исходящую от него пранэио, несмотря на все предосторожности той, которая его хранит.
   "Да. Совершенно верно. Ступай к ребятам во что бы то ни стало. Сегодня же!"
   ________________________________________
   * Улыбка Селенио - полнолуние.
  
   Не заснуть было нетрудно: с тех пор как характер его занятий изменился, физические силы не утекали в никуда на тяжелых работах, и сон одолевал менее охотно, чем прежде. Сетен сидел на своем тюфяке в маленькой каморке сбоку от дверей в комнаты супругов-менталов и чутко прислушивался. Дом, казалось, вымер. Да и сама зима влияла на людей, превращая их в вялых и сонных мух даже днем. Только бы проклятая нога не подвела, иногда она неловко подворачивалась в самый ненужный момент, и он рисковал наделать шуму.
   На ночь его разоружали, и Тессетен даже не представлял, где сейчас его палица. Быстро одевшись, он крадучись и на всякий случай при каждом шаге пружинисто приседая на больную ногу, вышел в коридор. Оставалось дойти до конца, выбраться в сени, а оттуда - во двор.
   И вот в сенях, когда до крыльца оставалось не более двух-трех шагов, он споткнулся обо что-то мягкое. Мягкое всхлипнуло и приготовилось завопить. Сетен быстро подхватил его с пола и зажал рот ладонью, а потом рассмотрел, кто это был.
   В его руках трепыхалась девчушка, прислужница Вартатовой жены, которую та с наслаждением мутузила чуть ли не каждый вечер. Девчонка была еще совсем юной - наверное, ровесницей Фирэ или чуть-чуть старше - но такой забитой и неряшливой с виду, что возраст сразу не определить.
   - Тс-с! - шепнул ей Тессетен.
   Узнав его, девчушка закивала и расслабилась. Он рискнул отпустить ее.
   - Я не скажу им. Только заберите меня потом с собой! Я их ненавижу! - с горячим напором зашептала она.
   Сетен решил играть по-старому, заулыбился и замычал, показывая, что шел на улицу по нужде. Девчонка хихикнула:
   - Да я знаю, что вы нормальный!
   Он чуть не поперхнулся:
   - Откуда?
   - У вас глаза умные.
   - Откуда только ты такая приметливая выискалась?
   - Я не выискалась, я с ними давно. Мама погибла, а эта, - она кивнула в сторону комнат, - еще на Оритане ее ненавидела... Вы мне скажите, если что нужно, я могу сбегать: за мной не следят.
   - Знаешь, я уж как-нибудь сам. Ты главное покарауль, чтобы никто меня тут не хватился...
   - Ладно. А как зовут вашего командира?
   - А что?
   - Ничего, - она смущенно отвернулась, наверняка озарившись румянцем до самых корней волос. - Так... просто...
   - А как зовут твою хозяйку?
   Девчонка поежилась, поманила его к себе и, обняв ладонями косматую голову, шепнула на ухо имя.
   - Вот как? Ну спасибо. А твою зазнобу Тиамарто звать, - усмехнулся Сетен.
   - Да ну вас! Как скажете... Идите уже!
   Тихо посмеиваясь, экономист выскользнул наружу и задворками добрался до ограды.
   Охранники у бараков мирно подремывали рядом с затухавшими кострами. Тессетен прощупал их сознание - дрыхли, как суслики. Но он не удовлетворился этим везением и погрузил их еще глубже, почти в транс, снабдив по пути повелением проснуться перед самым рассветом, ни раньше, ни позже.
   Хуже было, что и в бараке, где поселили его ребят, все спали мертвым сном. Добудиться Тиамарто и Фирэ было непросто.
   - Да ну вас к проклятым силам! - осерчал наконец экономист. - А ну проснулись живо!
   И отправил им такие сновидения, что оба в ужасе подскочили, готовые заорать.
   - Тихо! Теперь слушайте и внимайте. Способны?
   - Учитель! - обрадовался Фирэ.
   - Да, мой мальчик, я тоже рад видеть тебя, но всё потом. Теперь же слушайте, что мы сделаем завтра, когда нас немного отведут от поселка...
  
* * *
  
   Утром случился снегопад. Кое-как накормленные пленники зябли в ожидании хозяев. Наконец в конце улицы показались Вартат и его свита во главе с непременной попутчицей. Тиамарто разглядел и широкоплечую фигуру атме, который держался чуть позади от менталов верхом на такой же, как у них - коренастой и мощной - гайне. Сила его, такая заметная еще вчера ночью, сейчас не проявлялась совсем.
   Уж скорее бы гипноз, там хотя бы не чувствуешь мороза!
   Вартат не заставил себя ждать. Привычная вялость охватила мозг Тиамарто, а затем все закружилось...
   ...и молодой целитель снова вернулся к реальности. Он успел только заметить, что все они уже в другом месте, неподалеку что-то орет сиплым голосом женщина - менталка-попутчица - а Тессетен сцепился в поединке с Вартатом. Все пленники очнулись. Кулаптр тут же вспомнил ночные наставления и, выдернув из-за кушака топор, бросился на конвоиров. Попутно он увидел, что чуть поодаль в сугробе возятся на четвереньках жена Вартата и тот самый парень, которого она заставила тогда отобрать аллийский меч у атме. "Я не хочу! Не надо!" - орал парень, но при этом тут же неестественно дерганными движениями скручивал бабенку в бараний рог. Наконец, пристроившись сзади, он показал ей, как проходят псовые свадьбы. Во всяком случае, менталка, которая почему-то лишилась своих возможностей, так же визжала и извивалась, как визжит и извивается при случке течная сука, пытаясь вырваться из цепких объятий и прекратить неестественное соитие, а ее одноразовый жених рычал что-то нечленораздельное и тут же умолял кого-то отпустить его.
   А еще Тиамарто увидел в руках Сетена то, чего никак не ожидал увидеть не только нынче, но и когда-либо впредь - наследный меч!
   Началась стрельба - это очнулась свита. Однако выстрелы быстро заглохли: навалившись толпой, рабы покрошили всех врагов теми же топорами, какими недавно их самих заставляли кромсать друг друга или озверевшего оркто ради развлечения конвоиров.
   Жена Вартата выла в сугробе, натягивая обратно на изрядно пострадавшую задницу содранные до колен штаны, а ее невольный насильник бурно блевал у пенька, заодно оттираясь снегом, стараясь не смотреть в ее сторону и даже не помышляя влезать в битву.
   Ударом больной ноги атме повалил Вартата в снег и, легко крутанув в воздухе клинком своего меча, следующим взмахом отсек менталу голову. Лезвие прошло сквозь тело свободно и просто - так просто, будто шея мужика была сделана из мягкого масла и никогда не имела ни костей, ни сухожилий.
   Несколько пленников, застигнутые пулями, недвижимо лежали на снегу. Среди павших были и ори из их отряда, и аринорцы-астрономы из Ар-Рэякаима - всего человек пять.
   - Возвращаемся, - бережно вытирая меч полой вартатовского полушубка, велел атме.
   Им нужны были их гайны, одежда и провиант в долгий путь. И все - южане и северяне - покорились приказу того, кого вчера еще большинство в поселке считало полудурком и не ждало никакого подвоха.
   Тиамарто успел заметить, как изменилось лицо, а особенно глаза атме, когда тот проходил мимо скулящей менталки. Жутким взглядом черных зрачков впился Тессетен в глаза недавней хозяйки, губы покривила улыбка, и послышался такой знакомый - грудной и мелодичный - женский голос:
   - Надеюсь, ты получила удовольствие, киса?
   После этого он вскочил на свою гайну, а вся толпа, кто верхом, кто пешим, вслед за ним ринулась по тропе к поселку, вооруженная атмоэрто конвоиров и своими топорами.
  
* * *
  
   ...Когда они с хозяевами и рабами отдалились от селения на двадцать-тридцать тысяч ликов, Сетен принялся выбирать оптимально удобный миг, чтобы напасть. Если бы кто-то заметил, как он сверлит взглядом спину своего подопечного, Вартата, то сразу же заподозрил бы неладное. Но юродивый телохранитель ехал прямо за менталами, и остальные конвоиры могли видеть его только сбоку и сзади, да и какое им было дело до идиота, чудачеством вожака приближенного к важным персонам?
   Тропинка вильнула, и они окончательно скрылись для селян из виду, повернув за уступ скалы.
   "Танцуют все!" - со смехом прозвенело в ушах.
   И Тессетен тут же обезвредил свиту подчинением, одного натравил на менталку, а затем, выхватив из-под плаща украденный ночью девчонкой-прислужницей меч, кинулся на Вартата. Но тот за мгновение до удара почуял опасность и, прервав контроль над пленниками, ушел из-под клинка.
   В стороне заголосила бабенка. Тессетен предоставил той, что хранила его и после своей смерти, действовать по отношению к вартатовой жене так, как она сочтет нужным. И ни на что более не отвлекался.
   - Так ты не дурак, - злобно прорычал Вартат, отбиваясь с не меньшим искусством, чем его атаковал лжетелохранитель.
   - Так и ты не умный, - усмехнулся в ответ Сетен. - Квиты мы с тобой.
   Ментал пытался, но больше не мог подчинить себе людей. И, чувствуя в себе ликующую энергию неразлучной с ним гостьи, которая наконец-то добралась до настоящего дела, Тессетен догадывался, почему у Вартата это не получалось. А вот Вартат и не помышлял, что сражаются они сейчас с самой моэнарториито.
   Вокруг начали стрелять, но стрельба закончилась, едва начавшись.
   Перебросив легкий меч в левую руку, правой Сетен отцепил от пояса телохранительскую палицу. Вартат стал пятиться под градом удвоенных ударов, которые теперь едва успевал парировать, и трижды был задет шипами палицы.
   Бой оборвался внезапно: экономист изловчился пнуть пораненного бородача, догнал его, споткнувшегося о камень под снегом, и снес ему голову.
   - Возвращаемся.
   Меч дымился теплой свежей кровью. Причудливыми узорами она растекалась по зеркально отполированному клинку, и сквозь алые разводы экономист увидел собственное лицо - такое, каким его всегда отображала аллийская реликвия...
   Потом вдруг наступило помрачение. Сетен обнаружил себя едущим верхом, а поселок был уже рядом. За ним, конные и пешие, следовали недавние рабы. Промелькнули в памяти только глаза менталки, вылезающие от ужаса из орбит, и розовая пена на синеющих губах оскаленного рта. И то - смутно, будто не взаправду.
   Не ожидавшие нападения поселенцы тоже отстреливались недолго. Вчерашние пленники с просчитанной точностью стремительно захватили самые важные со стратегической точки зрения постройки и задушили оборону, невзирая на собственную слабость и малочисленность. Взятый в плен старейшина - дед с погасшими глазами (он понял, что сталось с его сыном и невесткой) - приказал отдать победителям все, что те потребуют, и больше не проронил ни слова.
   Когда отряд, пополнившийся северянами из обсерватории разоренного Ар-Рэякаима, уже выезжал за ворота, все услышали женские вопли.
   Сетен разглядел несущуюся за ними во всю прыть девчонку, служанку той, чье имя позволило ему победить в сегодняшнем поединке второго уровня. Он только теперь вспомнил, что ночью пообещал взять ее в поход.
   - Заберите меня отсюда! - едва не плача, умоляла она. - Не оставляйте меня с ними!
   Она ухватилась за ногу сидящего верхом Тиамарто. И стоило им оказаться рядом, периферическим зрением Сетен увидел вспыхнувшее вокруг них световое поле. Значит, он не ошибся: девчонка влюбилась в своего попутчика. Потому, собственно, и влюбилась. Кулаптр тоже замер на пару секунд, потом молча подхватил ее под мышки и втянул к себе на попону.
   - Только не пищи, когда поскачем быстро, - предупредил он.
   - Во всяком случае, это не то же самое, что терпеть тумаки от хозяйки, - тут же разулыбавшись сквозь непросохшие слезы, ответила та и притихла.
   Ехали они уже не один час, когда у себя за спиной Сетен почувствовал зловещую суету. Он обернулся и схватился за рукоять меча. Но дело было в другом.
   - Учитель! - крикнул Фирэ, выглядывая поверх голов столпившихся вокруг чего-то всадников. - Тиамарто! Тут с Паорэсом худо...
   Целитель и Сетен подъехали на зов. Тиамарто оставил на гайне девчонку, а сам спрыгнул в снег. Перед Сетеном все расступились.
   Снятый с попоны, Паорэс лежал на земле, голову его поддерживал один из гвардейцев.
   - Зацепили они меня, - с неловкой улыбкой признался отец Саэти.
   Экономист спешился. Тяжело стало на сердце.
   - Почему сразу не сказал? - сурово проворчал он.
   Гвардеец показал ладонь, перепачканную кровью орэ-мастера.
   - Думал, ерунда.
   - Куда зацепило?
   Тиамарто и Фирэ спешно освободили туловище Паорэса от одежды. Справа, сразу под ребрами, в кровавых пятнах просматривался чернеющий глазок пулевого отверстия. И крови было слишком мало для такой раны...
   "Проклятье! - Тессетен провел ладонью по лицу и грузно уселся прямо на землю возле них. - Печень"...
   Кулаптры молчали и ничего не делали. Они еще раньше него поняли, что сделать уже ничего нельзя.
   - Дай ему что-нибудь от боли, - тихо попросил приемного сына экономист.
   - Что - конец мне? - ухмыльнулся Паорэс.
   В его словах, в его лице не было страха. Кажется, он даже с облегчением воспринял приговор. Тессетен видел, что орэ-мастер мечтает о встрече с дочерью и погибшей женой.
   Ничего эффективного, что притупило бы боль от такой раны, в запасе у кулаптров не было. Тиамарто попросту вошел в состояние алеертэо и блокировал чувствительность мозга умирающего к болевым импульсам. Паорэс уходил с улыбкой, рассказывая смешные истории времен своей работы в Можжевеловой Низменности. Он скончался на полуслове, ни разу не застонав. Фирэ закрыл ему глаза и отвернулся, не желая показывать слез. Сетен молча посидел рядом с трупом, потом вдруг, будто повинуясь какому-то легкому толчку изнутри, расстегнул воротник умершего и снял у него с шеи удивительный золотой медальон в виде занимавшихся любовью мужчины и женщины.
   И северяне, и южане молча смотрели на костер, который пожирал останки орэ-мастера. Трудные времена сближают даже бывших врагов, и уже никто не замечал акцента или различий в цвете волос и глаз спутников, которые были рядом в самые страшные часы. Простившись с погибшим, все снова тронулись в путь.
   Ни разу они не пожалели, что взяли девчонку с собой. В благодарность она старалась, готовила на весь отряд и штопала прохудившуюся одежду ребят.
   На семнадцатый день путешествия, переправившись на этом пути через две крупные реки, лед на которых уже начал истончаться и был теперь опасен, они увидели сначала какие-то нежилые постройки, а вскоре и город.
   - Тау-Рэя? - спросил Тиамарто, глядя на Сетена.
   Тот неопределенно покачал головой. Ему казалось, Тау-Рэя гораздо дальше и крупнее.
   - Нет, - ответил вместо него один из астрономов Ар-Рэякаима. - Это Орр-Кручан*. До Тау-Рэи еще столько же дней пути или даже больше...
   ______________________________
   * Орр-Кручан - (аринорск.) Золотой Карась (название города).
  
   Сетен стал разглядывать город в подзорную трубу и заметил, что жители его грузят поклажу на небольших мохнатых слонов и длинной вереницей куда-то уходят. Он поделился увиденным с аринорскими учеными и спросил, с чем это может быть связано.
   - Орр-Кручан - маленький городок, - сказал все тот же астроном. - Может быть, их донимают разбойные набеги, и они переселяются поближе к столице?
   - Ну и как вы считаете, можем ли мы присоединиться к ним и узнать, в чем дело?
   Северянин оглядел Тессетена так, будто видел в первый раз:
   - Вы - можете попробовать. И несколько еще - наших. Остальные, - он кивнул на скучающих неподалеку южан, - пусть лучше подождут, когда мы подготовим тех ко встрече с ори.
   Все верно. Если бы они сейчас кинулись к горожанам всем своим отрядом, те запросто могли бы принять их за мародеров-южан и начать обороняться. И доказывай им потом, что ты несся к ним с мирными намерениями...
   Астроном оказался прав: жители Орр-Кручана искали более спокойных мест, и сегодня в Тау-Рэю уходила последняя партия. После недолгих переговоров - некоторые горожане узнали ар-рэякаимских ученых и были рады, что хоть кто-то выжил после той трагедии - они согласились, чтобы отважные южане присоединились к их каравану.
   Ори не без любопытства разглядывали маленьких мамонтов: этот вид был даже мельче слонов из джунглей, к которым они успели привыкнуть.
   - Это единственный вид, который мы недавно смогли одомашнить. Крупные не приручаются, - признался один из местных.
   До Тау-Рэи они шли еще дней двадцать, и вот однажды на закате Сетен почувствовал тепло в груди и услышал вздох облегчения: "А вот и Тау-Рэя, Сетен. Кажется, мы наконец пришли к нашей заветной цели!"
  
  
Глава двадцать восьмая о "куламоэно" - месте вечной жизни
  
  
   soundtrack
  
   В дверь постучали. Фьел-Лоэра оторвалась от бумаг и мельком взглянула в окно. Смеркалось.
   Приступ кашля скрутил внезапно, не позволил ответить, и стук повторился. Задыхаясь, женщина утерла губы платком и мельком бросила взгляд на такие уже привычные пятнышки крови. Давно погибший диктатор взирал на нее со своего портрета с укоризной - она переставила стол брата в сторону, не пожелав сидеть под тяжелой, довлеющей картиной над головой. И теперь правитель Ариноры постоянно смотрел на нее сбоку.
   Скомкав испачканную ткань в кулаке, Фьел-Лоэра поднялась и отперла дверь.
   На пороге стоял ее помощник. Она знала, что его коробит подчиненное положение у женщины, но Ко-Этл завещал свое место сестре, и с этим приходилось мириться. Сложностей не хотел никто. Да и Фьел-Лоэра себя показала, много лет до этого томясь в изоляции почти под домашним арестом и бездеятельно коротая свой век.
   - Пусть о тебе думают только хорошее, - сказал он и сразу перешел к делу, не входя в кабинет: - Госпожа Фьел-Лоэра, там вместе с переселенцами из Орр-Кручана прибыли уцелевшие астрономы Ар-Рэякаима.
   - Они спаслись? - она не стала скрывать радость. Она вообще больше не желала притворства - и пусть эти остолопы думают о ней все, что хотят.
   - Боюсь, далеко не все.
   - Пусть подадут машину, я хочу встретить их.
   - Машина у входа, - тонко улыбнулся ассистент.
   В груди противно свербело. Кашель вот-вот начнется снова, против него уже не помогают никакие средства, а на морозном воздухе - зима в этом страшном году всё не кончалась - легкие начинали изнывать от боли. Фьел-Лоэра скрывала свой недуг ото всех. Ей не хотелось паники. Сначала пропадают ее брат и муж, теперь с ней самой, с единственной Помнящей в Тепманоре, творится что-то невообразимое, что на фоне гибели их страны будет последней каплей.
   Одевшись, женщина вслед за помощником спустилась к машине.
   Переселенцы ждали на площади у гостиницы.
   - Постой, но там же... там же ори! - в замешательстве шепнула Фьел-Лоэра, разглядев под капюшонами некоторых черные бороды.
   - Да вы что? Мне о них не доложили! Похоже, по дороге наши взяли пленных... Сейчас же их арестуем, я вызову подкреп...
   - Не спеши. Нужно во всем разобраться.
   Они покинули машину и направились к гостинице.
   Измученные гайны пришельцев грустно фыркали и притопывали копытами. Не менее изнуренными и тощими казались и всадники, примкнувшие к переселенцам из Орр-Кручана.
   Фьел-Лоэра увидела несколько знакомых лиц. В свое время они летели с ними в Тепманору, брат беседовал с учеными, и какое-то время они жили в будущей Тау-Рэе, а после постройки обсерватории перебрались в Ар-Рэякаим для работы. Но что-то еще беспокоило ее, какой-то фон, неуклонно заставлявший искать глазами в толпе.
   И вот взгляд наткнулся на источник. В группе ори, стоявших чуть особняком и дожидавшихся своей участи, на крупном гнедом жеребчике сидел, насупившись, единственный аринорец. Пшеничного цвета длинные волосы и явно на ощупь обстриженная борода, голубые глаза смотрят исподлобья, настороженно. А на бедре висит тонкий, явно орийский, меч. Вернее, наследный меч древних аллийцев, одинаковый для южан и северян, но давно уже никому не попадавшийся на Ариноре. Фьел-Лоэра знала, что чужой к такому мечу не прикоснется, а это значит, что удивительный северянин - ори?!
   И тут в его глазах засветился огонек узнавания. Они потеплели, а зрачки, как показалось Фьел-Лоэре в то мгновение, даже потемнели, знакомая улыбка пробежала по губам. А потом она вдруг вспомнила Эт-Алмизара, свою раннюю юность, первое свидание с ним, их свадьбу. Она даже забыла, зачем приехала на эту площадь, она не слышала речей астрономов, в красках расписывавших подвиги гвардейцев-ори, без которых спастись их плена в горах Гивьерр-Барре было бы невозможно. Жуткая маска расплылась, и сквозь нее проступило лицо необычайно красоты - той мужественной, не смазливой и между тем притягательной красоты северянина, перед которой поблек даже образ незабываемого Эт-Алмизара. Фьел-Лоэра глядела и не могла наглядеться, а за спиной уже раздался недоуменный шепоток помощников, и астрономы примолкли, догадавшись, что их не слушают.
   Рассеянно кивнув ар-рэякаимцам, женщина зашагала к отряду ори, не глядя под ноги - прямо по заснеженным клумбам, через низенькие стриженые кустики...
   - Кто вы? - спросила она глухим голосом. - Вы ори?
   Аринорец внимательно посмотрел на нее:
   - Я ори, - сказал он, будто опасаясь, что к его соотечественникам отнесутся не столь благосклонно, как к нему, к северянину. - И это мой отряд.
   - Я поняла. Как вас зовут?
   - Тсимаратау, - проговорил он и, кажется, сам немного оторопел от своего ответа, а Фьел-Лоэра хотела было удивиться тем женским ноткам, которые вдруг проступили в его и без того высоком певучем голосе, но тут же и забыла, словно околдованная, эту странность.
   - Тсимара-Тау? Железный Телец? Какое знакомое имя... Я слышала его где-то... или когда-то...
   Он усмехнулся и на миг показал свой морок. Женщина засмеялась:
   - Что ж, тогда понятно и происхождение имени! Я рада вам... всем. Я благодарна вам за спасение жителей Ар-Рэякаима. Я скорблю по погибшим - по всем погибшим, - она оглянулась и на своих сородичей, и на ори, стараясь окинуть взглядом всех, дабы пояснить то, что желала выразить. - Не знаете ли вы, что случилось с жителями одного из городов ори на этом континенте - с кула-орийцами? Мы потеряли с ними связь почти год назад. Нам удалось узнать только то, что во время катаклизма Кула-Ори погиб, затонул...
   Ори молчали, почтительно ожидая ответа лидера.
   - Нет, - ответил Тсимаратау, не отводя глаз, которые потемнели еще сильнее, - мы не знаем судьбы кула-орийцев. Мы прибыли на Рэйсатру перед самым катаклизмом и не знаем здесь никого. Я вел своих людей в Тепманору, но на границе континентов мы обнаружили разоренный город и погибших - это были ваши ученые из Ар-Рэякаима, а затем нас и самих захватили в плен ори-переселенцы... По счастью, они были менталами, но не телекинетиками, иначе мы были бы им не нужны в качестве рабской силы, и вы бы сейчас с нами здесь не говорили...
   Фьел-Лоэра сопоставила слышанный краем уха рассказ астрономов и его слова. Все сходилось: значит, нужно чистить горы Гивьерр-Барре. Судя по многочисленным рассказам, в тех краях Тепманоры развелось немало разбойников-мародеров...
   Она подозвала помощников и отдала распоряжения - расселить, накормить, позаботиться об удобствах. А сама нет-нет да взглядывала на удивительного аринорца, который давно уже казался ей лучшим человеком на свете. О своем первом впечатлении женщина давно позабыла. Та страхолюдная внешность... это же была игра света и теней! Маска свалилась, обнажив его истинный лик! Фьел-Лоэра не понимала, отчего уже не так отчетливо вспоминается то время, когда она радовалась своей жизни с Эт-Алмизаром, отчего лицо бывшего мужа становится невнятным пятном, а изредка подменяется образом этого незнакомца, Тсимара-Тау. Но ей было так хорошо, сердце так трепетало в предвкушении какого-то чуда, что думать, анализировать не хотелось. Раздумья разрушают очарование волшебства. Впервые за много месяцев Фьел-Лоэра почувствовала себя здоровой и полной сил, как когда-то давно, когда еще считала себя самой счастливой женщиной на планете и не топила свое уныние в вине.
   - Я хотела бы обсудить с вами некоторые вещи, - сказала она на прощание северянину-ори. - Надеюсь, до завтра вам хватит времени, чтобы отдохнуть с дороги?
   Он кивнул и, отпустив свою гайну, захромал вслед за остальными. Что-то шевельнулось в памяти Фьел-Лоэры - что-то, связанное с хромым северя... впрочем, зачем бередить прошлое? Кула-Ори погиб. Погибла и единственная умная женщина, которая ее когда-то поняла. Фьел-Лоэра будто сквозь пелену помнила разговор с Ормоной, без подробностей, только через ощущения. В Кула-Ори погибли все. По настоянию Фьел-Лоэры после катаклизма туда вылетела разведочная орэмашина. Береговая линия изменилась до неузнаваемости. Город был похоронен под водой, океан глубоко вторгся на сушу, а горы Виэлоро придвинулись к океану - откуда-то возникла молодая гряда, еще исходившая лавой, черная, дымящаяся... Никаких следов людей. Они попросту не смогли бы там выжить - ни ори, ни ее брат, ни ее муж, ни Ормона со своим семейством...
  
* * *
  
   "Я не могу перешагнуть через себя. Когда я вижу ее, у меня чувство, будто... не знаю... будто я говорю с родной сестрой, что ли"...
   "Эфимелора никогда не была тебе сестрой. Она была только матерью попутчицы твоего сына. Это ты нафантазировал себе в Игре у Паскома!"
   "Я знаю. Знаю. Но что я могу поделать - это слишком бесчестно по отношению к ней, к памяти Паорэса, к Саэти и Фирэ, к тебе, наконец!"
   "О, уж мы с Саэти и Фирэ точно не против!"
   "Я правильно понимаю - это действие медальона?"
   "Не совсем. Медальон не заставляет видеть тебя таким, каков ты есть на самом деле. А она видит тебя таким, каким видели мы с Учителем, и чувствует таким, как чувствует тебя Фирэ. Несмотря на все, она Помнящая. Слабая, но Помнящая. Единственный человек в этом стаде марионеток".
   "Нет, я так не могу. Этот медальон принадлежал Паорэсу, я чужой ей!"
   "То чужой, то брат... Ты уж определись!"
   "Не иронизируй. Не иронизируй, родная. Это не по мне. Я отдам этот амулет кому-нибудь другому - какому-нибудь аринорцу, пусть хоть из тех же астрономов. Если добиваться чего-то, то лишь своими силами. Ты знаешь".
   "Ох, не зли меня, Сетен! Что за увлечение у этого "куарт" во всем его многообразии - вечно портить мне все дело! С таким же успехом ты сейчас можешь выбросить этот медальон к проклятым силам, он уже не играет никакой роли. Он сработал на тебя, он задействовал вложенные в него силы, они ожили через информацию крови - и дальше он бесполезен. Это же не пилюлька от нервов!"
   "Ты считаешь, что я не в состоянии самостоятельно добиться того, что нам нужно, в этом городе?"
   "Ты в состоянии, пришелец в этом городе. Но чтобы получить расположение здешних жителей, чужак в этом городе, тебе придется прожить еще две таких же жизни. Это естественно. Ты не брал приступом Тау-Рэю, ты не покорил ее, чтобы заслужить в один присест уважение и преклонение. С какой стати они согласятся с твоим первенством? Ты посмотри - они тихо грызутся за спиной Эфимелоры, словно шакалы чувствуя ее скорую смерть и метя на ее место! Как только она умрет..."
   "Значит, Тиамарто и Фирэ не ошиблись, и этот ее румянец на скулах"...
   "Кулаптры не ошибаются. У нее неизлечимая форма болезни легких. В день катаклизма она напилась с горя и едва ли не босиком побежала к орэ-мастерам требовать перелета в Кула-Ори. Если помнишь, это было в начале весны, на Встречу Саэто - здесь еще держались морозы, как теперь, и не стаял снег. Месяц она пролежала со страшным воспалением, в бреду, и целители не ведали - выкарабкается ли. Выкарабкалась. Но вскоре стали появляться первые признаки болезни, которая сейчас доедает ее тело. В конце концов, отнесись ко всему иначе. Если уж мы все это затеяли, то ты хотя бы сможешь помочь ей уйти счастливой! Зимы и вьюги на твою белобрысую голову, Сетен, ну не будь ты упрямым волом!"
   "Вот никогда я не любил эту твою манеру выкруживать и интриговать!"
   "Так каков будет твой ответ?"
   "А у меня есть выбор?"
   "Ты гениален! Будь у меня такая возможность, я бы сейчас расцеловала тебя, проклятый аринорский телец!"
   "Будь у меня такая возможность, родная, я запер бы тебя в отдельный террариум и подождал, когда наконец уляжется твоя параноидальная тяга к бурной деятельности! И только после этого с тобой можно было бы разговаривать на равных".
   "Никто из вас не сможет говорить на равных с созданием мира За Вратами. Попомни мои слова".
  
* * *
  
   - Сейчас лето, Тсимара-Тау?
   - Да, лето.
   Исхудавшая, едва живая Фьел-Лоэра с трудом повернула голову в сторону окна, за которым мертвенно светились лиловым фонари во дворе.
   - Я не доживу до утра, - прошептала она. - Помоги мне взглянуть на летнюю ночь, только выключи этот свет, он давит мне на глаза.
   Тессетен оглянулся на стоявшего за изголовьем Фирэ и сделал ему знак исполнить просьбу умирающей женщины, которую вот уж несколько лун все в городе считали женой Тсимаратау. Юноша покинул спальню Фьел-Лоэры.
   Насколько он знал, эта болезнь у всех протекала по-разному. Кто-то метался и в страшной агонии с ужасом ожидал смерти, а кто-то, как эта несчастная северянка, так и не ставшая матерью его попутчицы, угасал в тихом умиротворении, немного жалея лишь об одном - что мало успел сделать.
   Фирэ выключил свет, и тогда в небе над Тау-Рэей стало видно звезды.
   Он потерял всякую надежду. Что бы ни делал Учитель, было обречено на провал. Словно нарочно, везде им на пути встречались преграды - после смерти Ормоны все пошло под откос. Это было совпадение, Фирэ знал. Но все равно в глубине души считал, что она была основой уверенности, какой-то незыблемости грядущего, и когда ее не стало, началась полоса невезения: раскол среди гвардейцев Кула-Ори, ужасное сражение, гибель брата, катаклизм, поставивший точку в истории их цивилизации, раскол в общине, уход от сородичей, плен, смерть Паорэса, который еще мог бы вернуть себе дочь, ему - попутчицу... И какой-то тихий голос изнутри вдруг подсказывал: Паорэс был типичный ори, а потерпели бы тепманорийцы власть ори, будь он хоть трижды попутчик их Помнящей? С Учителем, который назвался этим мудреным именем - Железный Телец - они худо-бедно смирились. Тессетен был волосом посветлее многих аринорцев, кичащихся чистокровностью в нескольких поколениях, а какие-то неведомые для нынешнего Фирэ чары отводили местным глаза, и вслед за своей правительницей они перестали видеть пугающие черты внешности Тсимара-Тау. Многие всерьез считали его красавцем, удивляя людей, знавших Сетена много лет.
   Похоже, Учитель не считал, что все кончено. За каких-то пару месяцев он не просто вошел в курс дела - жена, угасая на глазах, посвящала его во все тонкости управления городом северян-переселенцев - но и активизировал многие затухающие отрасли производства. А сейчас он и подавно озаботился созданием сферы обороны, ведь еще во время приезда сюда Ормоны они с Фирэ узнали, что в Тау-Рэе нет толковой армии и военной техники, хотя именно аринорцы всегда отличались нелепой любовью ко всяким железякам. Власть над грубой материей настолько ослепила им глаза, что они уже ничего не боялись и здесь, на диких землях, а в понимании Тессетена это был большой непорядок, который он взялся устранить в ближайшее время. Но лишь одного он не мог - вылечить Фьел-Лоэру. Хотя пытался, постоянно мучил здешних кулаптров и их с Тиамарто вопросами, требуя искать новые формулы лекарств, которые могли бы отсрочить или победить смерть. Фирэ точно знал, что Учитель не любит жену так, как любил свою Ормону или роковую попутчицу-Танрэй, он относился к ней иначе - братски или отечески, неизвестно, но совсем иначе. И невозможно было их представить любовниками. Впрочем, болезнь Фьел-Лоэры и без того сделала подобное нереальным. Тиамарто по секрету делился с коллегой своими опасениями - как бы Учитель не заразился этой хворью, чудовищной и коварной, способной тлеть годами или же сжигать человека в несколько лун. И что они только ни делали, чтобы обезопасить своего лидера, не слушая его убежденных речей, будто он знает, что делает, и что "она" тоже знает, поэтому не надо суеты. Своими хлопотами они и в самом деле продлили жизнь сестре Ко-Этла, без их лечения она умерла бы еще в конце весны.
   Погасив свет, Фирэ собрался возвратиться в дом, как вдруг гравий дорожки заскрипел, и из темноты вынырнул силуэт Тиамарто.
   - Что это у вас так темно тут? - слегка гнусавя, спросил кулаптр, отнял руку с платком от носа и взбежал по ступенькам к Фирэ, на крыльцо.
   В этих краях его стала донимать сенная лихорадка. С началом лета бедняга начал неудержимо страдать от головных болей и насморка, греша на цветущие деревья с белыми стволами, которых здесь было невероятно много и которые в такое время сверху донизу покрывались похожими на гусениц сережками. При этом все лекарства от напасти вызывали у него только еще худший приступ чихания. А затем белоствольные деревья теряли серьги, но лихорадка Тиамарто и не думала проходить, а только усиливалась. Казалось, все, что здесь цвело, старалось извести чужака. Гиблые места для южанина. Всем ори было здесь нелегко, но больше всех отчего-то досталось кулаптру.
   - Она попросила. Плохо ей, - тихо ответил Фирэ.
   Тиамарто сочувственно покачал головой. Его уже и не вызывали, но он всегда являлся сам - хотя бы для того, чтобы навеять умирающей спокойный и глубокий сон. Почему-то в отношении себя он нисколько не думал о риске заразиться.
   Вдвоем они вошли в спальню Фьел-Лоэры, но ни Учителя, ни ее там не застали.
   Целители переглянулись и пошли в гостиную. Четко выделяясь черным силуэтом на фоне окна, с женой на руках в эркере стоял Тессетен и молча смотрел в небо. Фьел-Лоэра что-то тихо ему говорила, и он кивал. Тонюсенькая, едва ли не прозрачная рука больной свешивалась вдоль его тела, покачиваясь, словно кукольная, при каждом движении Учителя. Высокий и крепкий, он казался по сравнению с нею громадным, как статуя Тассатио у Ведомства в погибшей столице Оритана.
   Тиамарто поманил Фирэ за собой:
   - Пусть. Им надо напоследок побыть вдвоем. Пчхи! Я вот что хотел спросить: атме в самом деле намерен лететь в горы Виэлоро?
   - Да, он что-то такое мне говорил.
   - Когда?
   - Не в ближайшее время. Он хочет сначала устроить тут все по-своему.
   Тиамарто подошел к умывальнику и побрызгал водой в лицо. После таких манипуляций ему всегда становилось легче - во всяком случае, чихать он переставал.
   - Ты хотел бы вернуться? - вдруг спросил он юношу.
   - Куда?
   - К остальным, к нашим?
   - К оставшимся с Паскомом и Алом?
   - Да.
   - Не знаю. Иногда меня что-то тянет туда, особенно в полудреме...
   Тиамарто испытующе смотрел на него темными в приглушенном свете глазами.
   - Но встретиться снова с Алом я бы не хотел...
   - Но он же наш Учитель. Его ведь неспроста зовут так - сам советник Паском нарек его этим именем!
   Фирэ помнил, что Тиамарто и прежде не испытывал к тому Алу, которого сам он Алом не считал, никакой неприязни. Вообще сложно было представить Тиамарто с кем-то враждующим.
   - Я не хотел бы снова увидеть этого человека, - жестко повторил юноша, не отводя взгляда от глаз коллеги, при свете дня серо-зеленых, а сейчас почти черных. - Ни при каких обстоятельствах. Я не хочу сказать, что мне хорошо здесь, но там мне было бы еще хуже.
   - А Коорэ?
   Вот ради чего затеял этот разговор Тиамарто... Кулаптр знал, как должно тянуть одну частичку некогда цельного "куарт" к другой. Однажды он уже сказал, что Учителя рано или поздно наверняка потянет обратно и что этого не избежать.
   - Нет, Тиамарто. Волею своей я не пожелаю возвращения к прошлому. А мечты - то лишь мечты слабого сердца. Они должны подчиняться воле рассудка.
   Тут дверь раскрылась, и с безжизненной Фьел-Лоэрой на руках из гостиной к ним вышел Тессетен. Лицо его было мрачным, но того горя и смятения, как после гибели Ормоны, не было в нем - и не только оттого, что все, в том числе она сама, давно привыкли к мысли о скорой ее смерти.
   - Нужна капсула, - тихо сказал Сетен, меж тем не отдавая мертвую жену ни одному из кулаптров. - И пусть придет кто-то из местных, кто хорошо знал ее, - и добавил, поясняя: - Женщина. Лучше не одна.
   Это было понятно. Учитель никогда не видел ее обнаженного тела прежде и тем более не желал видеть его теперь, во время подготовки к погребальному обряду. Настолько не желал, что готов был даже потерпеть в своем доме нескольких глупых сплетниц-северянок.
   Тиамарто кивнул и, пристально взглянув на Фирэ, словно призывая не забыть о только что состоявшемся разговоре, вышел из дома.
  
* * *
  
   Уже через год по настоянию нового правителя Тау-Рэю окружил огромный лабиринт. На видимом плане он состоял из причудливо изгибающихся каменных стен, выше - уходил в "тонкий" мир, подобно Храму в Эйсетти. Он смыкался невидимым глазу куполом над столицей Тепманоры, становясь проницаемым лишь для тех, кого находили нужным впускать хозяева города. Иные попросту не смогли бы его увидеть ни с земли, ни с воздуха.
   Тау-Рэя стала гигантской и неприступной цитаделью для врага, тогда как у жителей не было никаких трудностей со входом и выходом за ее пределы. Это был город меж двух миров, в народе его называли Затерянным и Заколдованным.
   Атме Тсимаратау и сам приложил силы к сотворению лабиринта. Не напрасно прошлые воплощения его "куарт" много жизней подряд обучались у великого созидателя Оритана. Он изменил лик унылой Тау-Рэи и прочих городов страны аринорцев-эмигрантов.
   Помощников в своем деле Тсимаратау находил после зачисток районов Тепманоры. Поскольку северяне поголовно утратили ментальные способности, надежда правителя оставалась только на соотечественников, у которых тот участок мозга, что преобразовывал энергию неба и земли в пранэио, еще не стал рудиментом. Приближенные к нему люди частенько слышали его тихое ворчание о том, что если чем-то не пользоваться, то оно быстро отомрет, и что следующим этапом для прагматиков-северян станет усыхание мозга в целом - как ненужного им органа.
   - Что ж, - посмеивались ребята, которые совершили с ним плечом к плечу тот отчаянный переход, - тем проще будет управлять безмозглыми, вы не находите, атме?
   Всех без исключения пленных мародеров - а также их бывших рабов - по очереди приводили на аудиенцию к Тсимаратау. Эти аудиенции были очень долгими. Правитель подробно, досконально изучал возможности каждого, вглядывался в его суть, доискиваясь до самого "куарт", если тот являл себя в человеке хоть малым осколком. Потом он решал, годится ли собеседник для созидательского мастерства. "Масть" кандидата его нисколько не интересовала: он запросто мог казнить разбойного ори, который всем своим видом показывал, что будет лишь вредить, однако мог и приблизить к себе талантливого аринорца, готового сотрудничать и чистого сердцем. Так и отбирались архитекторы здешних городов. Почти все они были телекинетиками. Если кандидат был слаб, Тсимаратау не жалел времени и обучал его до необходимого уровня. Фирэ знал, что Учитель почти не спит и едва ли появляется у себя дома - всегда находилась пара-тройка неотложных дел.
   Единожды настроенная на верную программу развития, страна набирала мощь. То, чего так не хватало Тессетену и Ормоне, чтобы развернуться в Кула-Ори, здесь было к услугам Тсимаратау, и он показал свои возможности. На старых заводах воспроизводилось оборудование для новых, армия совершенно автономных диппендеоре выполняла заданную работу точно и быстро.
   Даже те из местных жителей, кто до последнего был недоволен правлением пришлого чужака, в конце концов смирились, впечатленные размахом преобразований и выверенностью каждого действия. Он будто всю жизнь мечтал приложить свои знания на практике и теперь с жадностью пользовался подвернувшейся удачей. И так во всем - даже в созидании, которое он считал развлекательным подвидом безделья и время от времени занимался с остальными архитекторами и скульпторами той работой, которая доставляла ему одно лишь удовольствие. Фирэ догадывался, что именно оттого Учитель и не считает это серьезным делом. Как многие нынешние люди, его приемный отец полагал, будто настоящая работа должна быть тяжелым испытанием на прочность и выполняться с крепко сжатыми челюстями и большими потерями для организма. Чем больше измотался, тем лучше поработал.
   На исходе пятого года правления Тсимаратау позвал к себе всех близких ему людей. То есть тех, с кем за долгое время успел хлебнуть и горя, и радости. Тех, кому доверял теперь больше, чем самому себе.
   Внешним видом Ведомство Тау-Рэи теперь походило на пятигранный Храм их родного города, только по размеру было раза в три меньше творения Кронрэя и находилось исключительно на материальном плане: для управления государством Учителю никаких чудес не требовалось, справлялся он и бытовыми методами.
   Зал совещаний всегда выглядел внушительным, однако свет из высоких панорамных окон пронизывал каждый закоулок, и вошедший нисколько не чувствовал себя жалкой безропотной мухой, как это было прежде, в стенах Объединенного Ведомства Оритана.
   По контрасту с помещением правитель всегда носил темную одежду, а иногда, в ветреные дни и в стужу, начинал опираться на трость, чтобы никто не заметил усиливавшейся хромоты.
   Люди расселись по своим обычным местам вокруг стола с картой Тепманоры, выгравированной прямо в темном дереве столешницы. Фирэ поглядел на соседей по обе стороны от себя. Ори-гвардейцы - бывшие гвардейцы, ныне они занимали при Тсимаратау куда более серьезные посты - сосредоточенно пытались угадать, с чем призвал их сюда атме.
   Сам Тсимаратау сидел точно напротив приемного сына, рядом с целителем-советником Тиамарто. Все давно уже позабыли, что кулаптр немногим старше Фирэ и ровесник им, а сам он сумел поставить себя так, что соответствовал внешнему образу и внутренне. Любой приказ духовного советника выполнялся всеми так же безропотно, как воля правителя - тем более, не было случая, чтобы тот не согласился с Тиамарто, словно кулаптр и в самом деле был старше и опытнее остальных. Хотя кто их знает, этих Помнящих, грустно усмехался Падший Фирэ. Может, действительно опытнее...
   Учитель всегда начинал без околичностей. Вот и теперь, едва все расселись, он негромко сказал:
   - Сейчас мы быстро решаем два вопроса и расходимся.
   Это значило, что они очень быстро уйдут отсюда, решив пару задач. Уйдут заниматься своими делами.
   Фирэ поглядел на свод потолка. Ему нравилось разглядывать там лепнину, изображавшую герб Тепманоры - причудливо интегрированные друг в друга символы Оритана и Ариноры: крылатую змею и тура. При совмещении получилась химера, одновременно и жуткая, и прекрасная. Бронированное тело быка, ноги которого заканчивались не копытами, а когтистыми пальцами, как у рептилий; перепончатые крылья нетопыря; опасная морда змеи с холодными глазами и вертикальным зрачком, но увенчанная рогами тура; спина, защищенная вдоль хребта гребнем роговых пластин от шеи до хвоста - хвост тоже был бычьим, но скрывался под змеиной кожей. Невиданное существо было призвано охранять рубежи северной земли - и оно могло бы это делать одним своим видом, если бы существовало в реальности.
   - Вы знаете результаты воздушных разведок планеты, - утвердительно сказал Тсимаратау, включая кристалл с записями аэрофотосъемки последнего вылета. - Хочу особенно выделить один из участков суши, который меня очень заинтересовал.
   Над вырезанной в мореном дубе картой в воздухе развернулся, медленно вращаясь, призрачный и полупрозрачный земной шар с морями и материками. Учитель небрежно подбросил в руке стилет, а затем указал острием на один из континентов. Шар преобразовался в плоское изображение единственного материка (остальные погасли), и это был Осат.
   - Здесь, - Тсимаратау покрутил стилетом в районе северо-западной части суши; она изображалась в перевернутом виде, как было принято у северян - Северный полюс находился вверху, тогда как на картах ори все выглядело бы привычнее, поскольку их картографы вели отсчет от полюса Южного. - Это поселение Оганги. Я точно это знаю, бывал там. На новых изображениях не зафиксировано какого-либо заметного роста городка. Напрашивается два варианта вывода: либо те, что ушли без нас дальше, так и не добрались до места и погибли или рассеялись по пути, либо...
   Он перевел взгляд на Фирэ, потом на Тиамарто - и так оглядел всех по очереди, желая услышать их предположения.
   - Может быть, такая же маскировка, как над нами? С ними ведь был Кронрэй... - проговорил бывший командир их небольшого отряда.
   Учитель кивнул, но взгляд не погасил, точно ждал еще чего-то.
   - Либо они остановились в другом месте? - не слишком решительно предположил Фирэ, подумав - а почему бы и нет, их же там было несколько тысяч, даже если учитывать большие потери по пути.
   Мрачные глаза вспыхнули и посветлели, будто тучу сдуло с голубого неба:
   - Смотри.
   Тсимаратау черкнул лезвием по бесплотному изображению, и то, приблизившись максимально, перешло в северо-восточную часть Осата, ткнувшись в два моря, что ограничивали по бокам материк. Стало видно и длинную реку, уползавшую куда-то вниз, за пределы видимости, и странный городок, зажатый между саванной и пустыней. Это был самый настоящий городок, а не поселок, вроде западного. Сверху можно было различить и подобие Храма, только четырехгранного и маленького.
   - На старых картах этого не найти, - добавил Учитель.
   Фирэ встретился взглядом с Тиамарто, и тот, приложив к носу платок, лишь дернул бровью, словно что-то этим ему напоминая.
   Город, который вырос за считанные годы... Многим ли выжившим было под силу такое? И этот узнаваемый "почерк" расположения домов, манера совмещать то, что кажется несовместимым - природный ландшафт и растения с каменными творениями не стихии, но мастера в гениальном сотрудничестве сердца, разума и духа...
   - Кронрэй? - спросил молодой человек.
   - Да, - Учитель отключил кристалл и уселся на место: - Что я хотел бы от вас. Подберите надежного человека, никогда не бывавшего в Кула-Ори, человека, который не вызовет подозрений там. Разузнать о порядках в том городе с воздуха нельзя, поэтому нам нужен... - он поглядел на ученика.
   - Шпион, - слегка усмехнулся Фирэ.
   - Да. Лучше не один. И второе. Сдается мне, мой мальчик, что пора бы уже навестить горы Виэлоро. Тебе возглавлять эту экспедицию и руководить техникой, я пока не смогу оставить Тау-Рэю. Но мы должны расчистить завалы и открыть доступ к "куламоэно". И надеюсь, - добавила женщина его устами, не слышимая больше никому, кроме Фирэ, - что мне не придется снова мчаться за тобой к пещере, где ты доверчиво попытаешься продемонстрировать очередной когтистой твари свои внутренности?
   Темные зрачки смеялись. Засмеялся и он, удивив соседей по столу.
   - Все будет сделано, Учитель, - кивнул молодой человек.
   На том и разошлись.
  
* * *
  
  
   soundtrack
  
   - Мама, что это за летающая звезда?
   Танрэй вышла во внутренний дворик и поглядела в небо. Среди россыпи звезд выделялась одна, медленно продвигаясь меж неподвижных соседок. Она была тусклой, и слабеющее с возрастом зрение могло бы ее просто не различить. Однако Танрэй видела не хуже своего шестилетнего сына.
   Это были призраки погибшей цивилизации. Еще много веков они будут вращаться по сужающейся орбите над планетой, пока не сгорят в верхних слоях атмосферы или не рухнут на землю, чтобы окончательно рассыпаться прахом.
   Коорэ с любопытством следил за полетом.
   - Это такие летающие приспособления... Теперь они никому не нужны, - вздохнула женщина. - Они служили тем, кто погиб до того, как ты родился... Погибли в тот самый день...
   Он помолчал и сказал:
   - А я видел другое, однажды, днем. Оно пролетело низко, прямо над городом, а потом умчалось вон туда, за реку, и растворилось в небе. Мне почему-то казалось, что оттуда на меня смотрят.
   Да, Танрэй уже слышала такие разговоры. О непонятных летающих приборах рассказывали пришедшие с ними сюда кхаркхи, называя увиденное небесной колесницей и утверждая, что она совсем не была похожа на орэмашины, которые они встречали не раз еще в Кула-Ори и совершенно к ним привыкли. А вот ей самой увидеть подобное пока не доводилось.
   - А ты бы позвал его, - засмеялась Танрэй. - Вдруг это птица, а они ведь тебя слушаются.
   - Это была не птица, - серьезно ответил мальчик. - Может быть, если оно появится еще, я смогу его разглядеть поближе.
   Она не сомневалась, что Коорэ это умеет. Он умел переносить сознание отдельно от тела - с трудом, но умел, хотя никто его этому не обучал. При желании сын смог бы подселить себя в тело какой-нибудь пичуги и подняться в воздух. Танрэй побаивалась: так можно и не вернуться, - но никогда не ограничивала его в экспериментах.
   - Идем спать, сердце мое, - сказала она, беря сына за руку. - Тебе завтра с утра к Кронрэю...
   - К Зейтори!
   - Нет, Зейтори будет ждать тебя позже, сначала к Кронрэю.
   Он зевнул:
   - Я хотел бы туда, в небо. Оттуда, наверное, все внизу выглядит совсем по-другому...
   - Конечно, птенчик.
   - Расскажи мне перед сном об Оритане.
   Она часто рассказывала ему о потерянной родине, пела песни, как могла, и он был единственным благодарным слушателем, не сбегавшим после первого же куплета. И, когда мастера стали обучать его своим ремеслам, он схватился за них, как взрослый, а однажды сказал матери, что хочет возродить Оритан и не дать людям забыть о том, кто они такие. Вот бы порадовались Паском и Тессетен, услышав такие речи из уст младенца! А отец... отцу все равно. Это была боль Танрэй, которую она прятала глубоко-глубоко в душе и никогда никому не жаловалась. И лишь мальчик прекрасно чувствовал других людей, он безошибочно угадывал, когда ей было плохо, и точно знал, отчего.
   Коорэ засопел, и она ушла к себе, легла в постель, а мысли все лезли в голову, бередя воспоминания - и страшные, и счастливые.
   Ал изменился до неузнаваемости. В стране Ин, которую строили по его решению Кронрэй и созидатели, им, бывшим скромным и любознательным ученым, насаждался какой-то странный режим управления, подобный диктату на Ариноре. Ему стал нравиться страх людей, он им насыщался, как насыщается жаждущий родниковой водой. Страх порождал слепую покорность, когда не надо держать ответ, что и для чего ты делаешь. Ты мог ошибаться - и твои ошибки принимались так же безропотно, как всё остальное. Люди сами хотели этого страха, он опьянял их, им хотелось еще и еще. Танрэй видела, что этот ужас перед властью каким-то непостижимым образом рождает в них иллюзию уверенности в завтрашнем дне. Им казалось, что они защищены больше, чем любой иной народ, что это заслуга их лидера. Почему-то на Танрэй гипнотическое влияние мужа не распространялось, и она видела все таким, каким оно было на самом деле - во всей грязи, мерзости и деградации.
   Стремительно изменился он и для семьи. Коорэ чувствовал себя чужим для него и не решался лишний раз приблизиться и даже поговорить. Танрэй почти не подпускала мужа к себе на брачное ложе. Она стала брезговать им, однажды узнав о его похождениях с другими женщинами, без разбора - с ори или дикарками. Ей стало казаться, что в постели вместе с ними находится еще множество людей, и от этого ее начинало подташнивать. Ал считал ее холодной и редко настаивал на любви - вернее, на том, что цинично называлось любовью.
   Не раз Танрэй привечала какую-нибудь темнокожую брошенную им девку, жалея ее и нерожденного младенца (обрюхатить женщину-ори без ее на то желания было невозможно). Все дикарки жили на половине жены правителя якобы в услужении, но, избавившись от бремени, вскоре теряли совесть - начинали вести себя как хозяйки, могли позволить себе огрызаться на мягкосердечную Танрэй и ее верную Хэтту, вдову ученика Ала. Танрэй терпела, не прогоняла, только просила Хэтту избавить ее от встречи с ними. И вскоре задний двор превратился в интернат для разновозрастных полукровок, подраставших, как трава в саванне - без воспитания и пригляда: мамаши развлекали себя приключениями с местной гвардией, а некоторые делали попытки снова обрести расположение правителя прямо под носом у его супруги. Танрэй старалась заниматься и этими детьми, но сил и времени на всех у нее не хватало. Однажды она в отчаянии схватила мужа за руку и привела в ту часть дома, где жили его прежние любовницы. Ал только усмехнулся, пожал плечами, а потом посоветовал ей не морочить себе голову и прогнать негодяек вместе с их приплодом. Танрэй тогда едва подавила в себе "волну смерти".
   Сколько слез впитала ее подушка на громадном, но пустеющем ложе: самой женщине хватило бы и маленького уголка, чтобы всласть выспаться, да вот сон не шел! Сколько раз она корила себя за то, что не проснулась тогда вовремя в повозке и не ушла с тем, к кому на самом деле лежало сердце. Совсем недавно Танрэй наконец поняла, что они не рисковали ничем: после физической близости "куарт" попутчиков наконец объединялись, силы многократно увеличивались - и ничто не было бы им преградой на пути. А сейчас тот маленький отрядик наверняка погиб вместе с их вожаком, ни слуху о них, ни духу. Мысли о том, как могло бы быть, порождали иные мучения. Много лет не испытывавшее настоящей любви, тело ее страдало, и запретить ему желать Танрэй простым велением воли не могла. А размышления о попутчике неизбежно приводили к этим навязчивым и томительным мыслям. Она тихо стонала в подушку, ласкала саму себя, но понимала в отчаянии, что все не то, что это такой же обман, как ее жизнь с Алом. Как-то раз мелькнула идея подпустить к себе кого-нибудь другого, и она даже знала, кто обрадовался бы ее решению: не раз она ловила восхищенные взгляды одного из молодых помощников Кронрэя, созидателя, высокого красавца-ори. Но едва, убедив себя, Танрэй подошла к нему просто поговорить, все внутри взбунтовалось. Прежде ничего не имея против этого человека, после таких мыслей она испытала к нему отвращение и убежала прочь.
   Она стояла у окна и смотрела на звездное небо. Ей казалось, рядом стоит кто-то, кого она мечтала бы ощущать возле себя, и тоже смотрит ввысь.
   - Всё не спите, атме, - шепнула за спиной Хэтта, разрушая иллюзию. - Завтра снова будете бледная и едва живая.
   Она распустила длинные золотые волосы подруги-хозяйки и медленно, плавно, стала расчесывать их гребнем, от затылка к самым коленям. Только Хэтта умела причесывать ее, не дергая волоски и не доставляя никакой боли. Глаза начали слипаться от неги. От удовольствия потершись ухом о собственное плечо, Танрэй вернулась в постель, свернулась там клубочком и сонно пробормотала:
   - А мне ведь теперь столько же лет, сколько было Ормоне, когда...
   - Да не казните вы себя понапрасну! Спите, спите, атме. Завтра день у вас тяжелый, - завораживающе низким грудным голосом напевала кхаркхи, а ее сильные, привычные к труду руки легко массировали спину хозяйки, навевая сон и отгоняя все тревоги. - Жалко мне вас, вас с птенчиком... - проговорила она, когда Танрэй уже крепко спала. - Пусть бы вам наконец повезло...
   А Танрэй спала, и ей снилось, что она несет кому-то аллийский меч, ищет, заглядывая в лица, и не находит нужного. "Как ты прикоснулась к заветному мечу? Он позволяет это только хозяину!" - спрашивает чей-то голос, а она уже знает ответ, древний, как само оружие предков. "Аллийский меч подчиняет себе хозяина, а женщина подчиняет себе любой аллийский меч. Всякая из нас может взять чей бы то ни было меч и увидеть в нем то, что ей нужно!" И голос отвечает: "Что ж, сердцу твоему известно больше, чем разуму. Ты достойна лучшей участи. Иди, просто иди вперед!"
   И раскрываются Врата, раздвигаются стены Лабиринта, пропуская ее в Неведомое.
  
* * *
  
   Вот последний камень извлечен. Фирэ почувствовал, как остановилась кровь, как замерло в груди. Выдохнув, он присел к передатчику:
   - Учитель! Вы слышите меня?
   - Да, мальчик, - послышался в ответ тенор Тсимаратау.
   - Мы освободили коридор. Путь открыт.
   - Так в чем же дело? - в голосе Учителя прозвучала улыбка. - Спускайтесь!
   - Да, да, сейчас. Только переведу дух.
   Фирэ наладил объектив камеры, чтобы заснять все, что внутри. Увы, он не чувствовал присутствия устройства так, как чувствовал в прошлое свое пребывание в этой пещере. Да, вот здесь бродила та рыжая бестия, которая потом едва не лишила его жизни, вот здесь он дремал в своем шатре... Не было только этого постоянного фона - музыки иных сфер, порождаемой "куламоэно". Однако он не ошибся: Тиамарто чувствовал все и глазами звал его поспешить.
   С небольшой группой ученых-аринорцев, которых узнали еще в плену гор Гивьерр-Барре, кулаптры и пара гвардейцев стали спускаться в глубь горы, однако через пару тысяч ликов снова уперлись в завал.
   - Не будет этому конца! - ругнулся Фирэ.
   Камней оказалось меньше, чем при входе, и неуклюжие машины вместе с автономно работающими диппами расчистили коридор за три часа. Теперь, когда землю перестало лихорадить после катаклизма, в пещерах отсутствовало ощущение тревоги, но Фирэ не находил себе места: он не меньше всякого другого посвященного мечтал отыскать легендарное "место вечной жизни". Тиамарто и ученые болтали ни о чем и обо всем, смеялись, а Фирэ пытался представить, каким он будет, этот "куламоэно" - исцеляющий смерть...
   Как назло, спустя сто шагов открылся третий завал.
   Ругаясь на чем свет стоит, Фирэ отправился к выходу. Продолжать раскопки сегодня было уже нельзя: все устали, настала ночь. Тиамарто отнесся ко всему философски: не сегодня, так завтра.
   Они разожгли костер и расселись вокруг него неподалеку от входа в пещеру. Техника и диппы остались у завала.
   - Проклятые силы, не удивлюсь, если мы завтра войдем в пещеру и увидим, что все камни снова на своих местах, а машины замурованы между вторым и третьим завалами! - с досадой сказал Фирэ. - Это какая-то мистика!
   Ученые засмеялись, а ему было не до смеха. Все эти подлости на пути порядком надоели. Со своим южным юношеским темпераментом он явно проигрывал северной терпеливости аринорцев и слишком рано повзрослевшему соотечественнику. Тиамарто с абсолютной невозмутимостью помешивал похлебку в котле и, посмеиваясь, нет-нет да и вставлял словечко в тираду приятеля. Фирэ и сам не ведал, насколько сейчас он был похож на своего вспыльчивого старшего брата в глазах того, кто хорошо знал Дрэяна, в течение нескольких лет служа с ним в одном отряде.
   Когда ученые поужинали и угомонились в своем шатре, Тиамарто присел рядом с выговорившимся Фирэ.
   - Я боюсь возвращения шпионов из Осата, - сказал он, понижая голос. - Боюсь их донесений.
   - Почему?
   - Мне кажется, они спровоцируют Учителя на какие-то действия, которые приведут к плохим последствиям.
   - Что такого он может сделать!
   - Видишь ли, Фирэ, если бы мне одному так казалось... Плохо то, что жена думает так же, я ж говорил с ней об этом. Сам понимаешь, что когда мы вместе, нам с нею открывается чуть больше, чем это дано нам же порознь. Она переживает за атме... и за всех нас, за Тау-Рэю... Мне тоже не по себе. Но я не вижу подробностей, пророчество - не мой конек и не ее...
   - Что же ты предлагаешь?
   Тиамарто перевел взгляд на огонь.
   - Да... была дурацкая мыслишка... Собрать отряд, подговорить нескольких орэ-мастеров да слетать в тот городок. Я понимаю, что, а точнее кто влечет туда тебя и Учителя. Это можно было бы решить разом.
   - Похитить их, что ли? - фыркнул от смеха Фирэ.
   - А что ты хохочешь? Да, выкрасть их с Коорэ и привезти в Тепманору.
   - Да Учитель голову нам оторвет за такое самовольство!
   Тиамарто махнул рукой:
   - Ладно! Забудь...
   Утром раскопки продолжились. Им встретилось еще пять завалов. Перегревшись, сломалось две машины, вышел из строя один дипп, но ближе к закату открылась внутренняя пещера. И что самое удивительное, в нее вели высеченные в скале ступени, длинные в обе стороны, широкие, но очень ровные, словно по ним никто никогда не ходил с момента создания потайной комнаты. Скорее всего, так и было...
   Никаких украшений, никаких надписей. В дальнем конце зала на круглом подиуме поблескивает что-то, что в свете фонарей никак не удается разобрать...
   Набравшись решимости, исследователи подошли ближе.
   - Тут какие-то отверстия, - сказал один из аринорцев.
   Вокруг подиума на одинаковых расстояниях друг от друга прямо в камне пола виднелось четыре круглых отверстия, уходящих куда-то под устройство. А вот над ними какие-то значки все-таки были, но письменность оказалась незнакомой - ни ори, ни аринорцы такого наречия не знали.
   - Пусть диппы занесут на диск того, сломанного, - сказал Фирэ. - Посмотрим, что с ним будет.
   Диппендеоре проделали все манипуляции, но сломанный робот остался лежать на диске. Досаду, которую испытал Фирэ, невозможно описать словами. Столько бурить эти проклятые завалы, чтобы откопать сломанное устройство! Не слушая спутников, он сам взобрался в центр круга, выложенного самоцветами, и по-прежнему ничего не изменилось.
   - Подожди, - сказал Тиамарто. - Давай рассудим трезво. Если тут есть эти дырки, то они зачем-то нужны. Если они зачем-то нужны, то наверняка для каких-то деталей, обеспечивающих работу механизма. У нас этих деталей - вероятно, похожих на шары вот такого диаметра - нет, поэтому включить "куламоэно" мы не можем. Надо искать составляющие...
   - ...или другой "куламоэно", - этом откликнулся все тот же ученый. - Активный.
   Фирэ спрыгнул на пол.
   - А что, это неплохая мысль! - сказал он, указывая на аринорца. - Советник Паском говорил, что на планете не менее трех таких устройств и расположены они примерно в одинаковом удалении друг от друга, но не на дне океана: создатели просчитывали их расположение так, чтобы даже после катаклизмов "куламоэно" остались на суше и чтобы ими можно было пользоваться!
   - И что говорил Паском о втором "куламоэно"? - спросили ученые.
   - Проклятые силы! Все один к одному... - будто облитый ледяной водой с макушки до пят, Фирэ бросил быстрый взгляд на Тиамарто, вдруг насторожившегося, как пес на охоте. - Все сходится, и похищением тут не обойтись...
   - Так в чем дело? Какое похищение?
   Ори переглянулись между собой.
   - Второй "куламоэно", - пробормотал Фирэ, - по подсчетам Паскома, должен располагаться в гористой части северо-восточного сектора материка Осат. В том районе, где сейчас находится неизвестный новый город...
   Тиамарто тяжело вздохнул и понурился.
  
  
Глава двадцать девятая и новые приключения, свалившиеся на голову наших героев в их попытке разгадать запутанный ребус
  
   Что за чудный праздник отмечают нынче, в эту летнюю темную ночь, в Теснауто, которую правитель избрал датой двадцатилетия со дня основания Тау-Рэи! И странно вспоминать, что уже девять лет как Фирэ еще совсем мальчишкой вместе с оборванцами-сородичами вступил в этот город - в серый, заснеженный и неприглядный... Девять лет!
   На одну ночь столица была распахнула для гостей, и со всех концов Тепманоры северяне и южане съезжались сюда на торжество. Лабиринт погас, а вместо него по обе стороны широкой полноводной реки, на которой стояла Тау-Рэя, вспыхнули праздничные огни, и в небе засияла трансляция спектакля о возвращении на Алу, традиционной истории праздника Теснауто.
   - Это всего лишь легенда, всего лишь легенда, - бормочет сам себе Учитель, уединившись на балкончике своего кабинета в Ведомстве и не чувствуя ученика, который явился по его зову и теперь удрученно смотрит на то, что творится с приемным отцом. - Это древняя аллийская легенда. Не было убийства. Не было казни. Не было ни Тассатио, ни Танэ-Ра, ни этой глупой любви и измены. Нет человека, который ради любви к женщине, пусть и сказочно красивой, пойдет на такую измену, на пытки, на смерть. Это глупость. Такого не бывает в реальной жизни, а это - легенда, и в ней все преувеличили... Какого-то преступного скульптора, неизвестно чем провинившегося перед законом, они сделали национальным героем, чтобы воодушевлять тысячи тысяч поколений сограждан... Не мучь меня. Я не желаю повторять чьи-то глупости, даже если они выдуманы. Не желаю! У меня до сих пор нет уверенности, что это Ал собственной персоной, а не какой-нибудь захвативший там власть мощный ментал, который морочит его людей, выдавая себя за Ала. И вообще: я ничего больше не хочу от этой жизни. Просто подожду, когда аллийский меч запросится к Фирэ, отдам ему реликвию - и со свободным сердцем уйду к тебе.
   И Фирэ тяжело вздыхает...
   Как вернулись год назад гонцы из страны Ин, так и потерял Учитель покой, узнав, что творится в тех краях. Не впервые слышал молодой человек подобные речи из уст приемного отца - и всегда они были адресованы невидимому собеседнику, который будто бы на чем-то настаивал, убеждал, давил... Что-то чудовищное изводило правителя Тау-Рэи.
   Когда тепманорийские шпионы, изрядно посмуглевшие за несколько лет жизни под жарким солнцем Осата, появились перед советом, все так и бросились разглядывать снимки нового города - столицы Ин - и ее жителей. Вмиг из серьезных мужей советники обратились школьниками-интернатовцами, с упоением всматривавшимися в лица недавних однокашников. Узнавая сородичей, они оживленно галдели и обменивались впечатлениями, словно начисто позабыв, где они собрались и для каких целей. Только трое - Учитель, Тиамарто и наблюдатель-Фирэ, который много лет назад избрал себе именно эту роль в жизни - оставались нейтрально-безучастными.
   - Как постарел, однако, Кронрэй!
   - И что, он все такой же выпивоха?
   - Нет, ни разу не видал его под мухой. Но что в себя он ушел - это точно. Шепчутся, будто оглох, но я-то видел, как он засовывает себе в уши пробки. Он чудак, большой оригинал. Только такой созидатель мог сотворить наш великий Храм в Эйсетти! Жаль, я не знал его прежде...
   - А это Зейтори? Ну, Зейтори всё тот же!
   - А это... да неужели тримагестр Солондан?!
   - Он самый!
   - Рехнуться можно - этот старикан всех нас переживет!
   - А это что за мальчишка? Сынок Танрэй?! Сколько же лет прошло - он ведь совсем взрослый!
   - Ему уж десятый год пошел, едва удалось заснять, уж больно прыгуч и подвижен малец!
   - Сильно смахивает на твоих, Тиамарто, близнецов...
   Тут не удержался даже духовный советник, склонился к карточке, заулыбался:
   - Есть что-то, в самом деле...
   - А вот и сама атме - все такая же красавица. Только отчего на всех снимках она такая грустная?!
   - Кто знает. Работать ей приходится немало, вот и устает.
   - Она все так же учит детей языку?
   - И не только языку. Она всему учит, что знает сама. И то, что их народ еще не все позабыл об Оритане, - ее заслуга.
   - А где же сам Ал?
   - Его мы снимать не рискнули. Очень уж у него внушительная и бдительная охрана. Мы всех тайно снимали - не сносить бы нам головы, если бы у нас нашли камеры!
   Учитель молча смотрел на них, не двигаясь в своем кресле. Так старый дед смотрит на кутерьму среди своих правнуков. Он даже взгляда не бросил ни на один из снимков людей, зато тщательно изучил каждое запечатленное здание, сверил его местоположение с данными аэрофотосъемки.
   - Всё, достаточно, - сказал он в конце концов, останавливая гомон, троекратно усиленный эхом громадного полупустого зала. - А теперь вы изложите мне - как можно подробнее - какая там обстановка и чем дышит этот город. Как бишь он зовется?
   - Тизэ. По названию саванны и пустыни, подбирающейся к тем краям. Этот город, фондаторе* Тсимаратау, дышит страхом. Когда я вошел туда в самый первый раз, то шкурой почувствовал эту атмосферу. Тизэ - город доносчиков, фондаторе. Все кляузничают на всех. Город распутных девок - и откуда только они там берутся, будто прямо медом им там намазано!
   ______________________________
   * Фондаторе - восходит к итальянскому "основатель" и "лидер".
  
   - Девки - это хорошо. Некоторые очень даже ничего, - хохотнул, забывшись или еще не окончательно выйдя из роли бродяги, второй шпион, но Учитель так глянул в его сторону, что тот поперхнулся и тотчас же умолк.
   - Поначалу к нам там отнеслись пренебрежительно, и зря мы боялись лишнего внимания. Нищие у них, оказывается, появляются невесть откуда с удивительной регулярностью. Что само по себе странно: все населенные пункты очень удалены от Ин, а брести через саванну в одиночку - чистое безумие. Я скорее рискнул бы путешествовать через пустыню, там из всех гадов только змеи да скорпионы. Саванна же полна таких тварей, что мы не всех даже и видели в тех трансляциях о планете, которые в былые времена показывали на Оритане! Ну, в общем, пообвыкли мы немного в Тизэ, и стал я музыкой развлекать толпу на площадях...
   - ...а я напросился в ученики к Кронрэю, и вместе с ним мы начали сооружать огромную статую. В тех местах ветер дует так, что выветривает скалы и создает причудливые формы. Они словно заготовки для будущих изваяний! И вот одну такую мы использовали для образа Белого Зверя Пустыни - в память о великом Паскоме...
   Тсимаратау вскинулся:
   - В память?!
   - Да, фондаторе! Господин Паском, чей мнимый облик отображал именно этого зверя, умер, к несчастью... Умер еще до того, как община Ала попала на Осат...
   Правитель вяло обмахнул лицо ладонью, прикрылся рукой и прошептал куда-то в воротник:
   - Всё это время я думал о вас, как о живом. Я не поверил тому сну... Мне так не хватает вас, Учитель...
   Шпион-"музыкант" тем временем с гордостью продолжал:
   - Я даже в тюрьму у них угодил, атме! Потому и убрался оттуда... Позволил себе спеть одну сатирическую песенку на мотив "Отныне будет все прекрасно", только с другими словами. А там такое под запретом! Донес один... с-слухач... ну и упекли меня на целых полгода. Чудом суда избежал - хорошо, камеру свою успел в тайник забросить, где вот он ее нашел и забрал, а то... у-у-у!.. Говорят, что если до суда дело доходит, преступнику уже не оправдаться, а не оправдаться, так и не жить. Но мне повезло: комендант по-тихому решил меня и еще с десяток пойманных бродяг высечь на заднем дворе казарм и выгнать из города с запретом под страхом смерти появляться там снова...
   - ...ну так и я ушел с ним потихоньку, пока чего не вышло и со мной. Многие нас вместе встречали - мы изображали, будто только уже в Тизэ и познакомились, но мало ли что. Дознаваться при надобности там умеют, всё, что им нужно, расскажешь как миленький...
   Тсимаратау помолчал, потом спросил:
   - По-вашему - как так могло получиться, что ори из Тизэ терпят это?
   Все оживились. Было видно, что советников до печенок терзает тот же вопрос.
   - Терпят?! - по-прежнему несколько развязно и даже фамильярно (привычка, привычка!) ухмыльнулся шпион-"созидатель". - Да они восхваляют свои власти, атме Тсимаратау! Правду, да и то очень тихим шепотом, можно говорить только в том случае, если ты безумен, нищ и не имеешь близких. Вот кто относительно свободен в Тизэ - психи, бродяги и распутницы! Лишь немногие недовольные горожане могут позволить себе шептаться по углам! Но чаще они предпочитают ничего не слышать и не видеть.
   - Как такое случилось?
   - Это неведомо, фондаторе! - развели руками гонцы Тау-Рэи. - Мы не знали их прежде, никого, кроме советника Паскома, но Паском умер...
   - А Помнящая Афелеана?
   - Афелеана? Не встречал такой... Но если она там, при дворе...
   - И я - даже не слыхал о ней...
   Все бывшие кула-орийцы стали переглядываться. Фирэ услышал собственное сердце, как споткнулось оно, сжалось от укола. Неужели и она погибла?! Афелеана в свое время нравилась ему сильнее, чем Паском. Фирэ почему-то доверял ей больше, чем Учителю Ала - тому приходилось балансировать между воплощениями расколовшегося "куарт" ученика, и не всегда кулаптр был так искренен, как позволяла себе Афелеана.
   - Там практикуются казни? - хмурясь, спросил Тсимаратау.
   - В открытую - редко. До суда доходят немногие. Если кто-то слишком провинился, он попросту не выйдет из тюрьмы, а судьба его неизвестна. Но хуже всего - пытка неизвестностью. Посидеть в их тюрьме хотя бы неделю, не зная, как с тобой обойдутся - уже страшная пытка, поверьте. Уж пару десятков седых волос я себе там заработал, господа! И даже сравнить мне не с чем: бывать в нашей темнице мне не доводилось...
   - Будешь и дальше обезьянничать в том же духе, - невозмутимо сообщил Учитель, - доведется. Кто-нибудь из вас видел Ала собственными глазами? Или он - миф, а его место давно занято кем-то другим, кто морочит людям головы от его имени?
   Фирэ вздрогнул. Это предположение прозвучало из уст Учителя тогда впервые и всех заставило насторожиться. Если там нет Помнящей Афелеаны, способной видеть сквозь любой морок, как видел Паском, то кто знает, кто знает... Неспроста у Тсимаратау шевельнулось такое подозрение: кула-орийцев могли захватить мародеры сродни Вартату и его стерве-жене, попутчикам, держать их под постоянным гипнозом, изображая из себя Ала и Танрэй. А самих Ала, Танрэй и даже мальчика... Ну не хотелось, страшно не хотелось Учителю верить в жуткое внутреннее перерождение бывшего друга! Кажется, Тсимаратау даже смирился бы с его гибелью, со смертью его жены и Коорэ, чем с тем, что он слышал теперь из уст этих шпионов, нестерпимо разболтавшихся за эти три года житья в чужих краях.
   - Я видел. Издалека, но видел Ала.
   - Вы ведь оба менталы.
   - Да, атме, - согласились шпионы, хотя фондаторе и не спрашивал - утверждал. - Но не сказать, чтобы нам можно было чем-то особенно похвастать...
   Учитель перебил:
   - Не было ли какой-нибудь подозрительной приметы - скажем, "белого шума" где-то на втором-третьем планах восприятия? Либо ощущения, что внезапно захотелось спать?
   - Да н-нет... не было ничего такого...
   - Нет. Не было! Точно не было, атме! Он приезжал к Храму, это недалеко от его дворца - туда ведет длинная подземная галерея... Мы работали над скульптурой, и он захотел посмотреть. Я тоже не видел его вблизи, но никаких странных ощущений не было, даже когда я был на пике "алеертэо"!
   - Это еще ни о чем не говорит, но... - Учитель тяжело вздохнул, и Фирэ догадался, что тот имеет в виду. "Пока сам не прочувствую все на своей шкуре - не поверю", - хотел сказать Тсимаратау, наученный жизнью не верить глазам и ушам, особенно чужим.
   - Ал часто пропадает в разъездах, вот что удалось узнать! - снова заговорил шпион-"музыкант". - Особенно много каких-то дел у него за океаном, в Олумэару.
   - В котором из двух - Северном или Южном?
   - Простите, атме, вот тут мы дальше сплетен не ушли. И так все время приходилось через простой люд узнавать подробности, а сами же знаете, как всё искажают слухи, особенно бабьи, - и "музыкант" многозначительно покосился на щурившегося "созидателя" - тот походил на кота, что удачно гульнул по весне.
   - Даже из бабьих сплетен можно достать зерно истины! - назидательно отозвался напарник.
   - Что там за идеология?
   - О, это отдельная пес... Простите, фондаторе! Это большая и интересная тема. Если вкратце, то они поклоняются памяти покойного Учителя Ала и взывают к нему в молитвах по любому вопросу. Ал назначил духовных наставников из бывших кулаптров, и те должны озвучивать волю Взошедшего Паскома. Представляете себе, как они ее озвучивают?
   Тут усмехнулся Тиамарто, духовный советник при правителе, и покачнул головой:
   - Безграничные возможности для спекуляций любого толка - от бытовых банальностей до религиозных хитросплетений...
   - Вы правы, атме Тиамарто! Так и есть!
   - Религиозных? - переспросил Тсимаратау.
   - Да я умозрительно сказал, - откликнулся Тиамарто. - Там вообще лазеек полно, в таком статусе!
   - Но у них в Тизэ и в самом деле есть своя религия! - переводя взгляд с правителя на кулаптра-советника, вмешался "музыкант". - Настоящая!
   - Ал - и религиозность? Нет, его в самом деле подменили... Он что же, больше не занимается своими науками - ни астрономией, ни биологией?
   - Нет, атме Тсимаратау, не занимается. Но ученые там - привилегированная каста. Он покровительствует им, но сам не практикует. Зато их возглавляет тот самый тримагестр Солондан. Ала больше привлекают вопросы военного характера...
   Тсимаратау прищелкнул языком:
   - И все же его подменили!
   Он будто убеждал сам себя, цепляясь за последний предлог выгородить человека, который был его другом с младенческих лет.
   Фирэ услышал, как начали перешептываться советники. Ему не верилось в предположение Учителя, но все же - как мог допустить верный Натаути (атмереро!) такие чудовищные изменения в своем хозяине? Имеющий душу просто не смог бы жить так, как живет нынешний Ал, если верить донесениям разведчиков. И каково же там живется малышу-Коорэ? А если еще и Танрэй вслед за мужем растеряла по дороге всё, что до этого хранила в себе.
   Вот со времени этого совещания Учитель и начал метаться между какими-то неразрешимыми противоречиями. И никогда еще он не был так похож на безумца, как теперь. И нельзя было поверить, что это он, Тсимаратау, возвел величественные здания Тау-Рэи взамен прежних серых стен временщиков-аринорцев. Неужели это его заслуга в том, что города Тепманоры теперь живут как единый организм, а пригороды обеспечивают людей всем необходимым?! Не Ала, нет! - а Учителя словно подменили. Проклятое прошлое опять взяло его в оборот.
   Когда Фирэ вышел на балкон, слушая последние фразы Тсимаратау, в небе еще мерцала праздничная трансляция из жизни древних аллийцев. Но кого мог тронуть постановочный спектакль, если до него истинная легенда в празднование Черной Ночи воплощалась на гранях великого Храма в Эйсетти, приходя туда напрямую из "тонкого" мира, с которым слил свое творение непревзойденный Кронрэй? Фирэ был счастлив, что успел застать настоящую историю о возвращении на Алу. Многие, кто родился позднее, никогда уже не узнают, каким был настоящий Оритан.
   - Вы звали меня, Учитель, - шепнул молодой человек.
   Учитель слегка вздрогнул, приходя в себя. Взгляд его вначале упал на отсвечивающий огнями праздника перстень-печать на безымянном пальце приемного сына. Овал, перехлестнутый поверху дугою с клешнями - символическое изображение повелителя пустынь, - был выгравирован в темном металле. Знак верховной власти в Тепманоре, и носящий такой перстень имел полномочия ставить свою печать и подпись вместо самого правителя. Еще один был у Тиамарто, и на нем отображались весы истины, входящие в круг созвездий и предшествующие знаку Фирэ.
   Словно узнав его по этому скорпиону, Тсимаратау медленно поднял взгляд к лицу ученика:
   - Да, Фирэ, звал. Хотел узнать, обучен ли ты музыке?
   - Музыке? Не настолько хорошо, чтобы услаждать слух ценителей, но достаточно, дабы развлечь толпу. В детстве, в школьные годы, меня, как и всех остальных, обучали азам - наверное, что-то я припомнил бы и сейчас.
   - На чем играешь?
   - Мы с братом немного освоили талмируоку*...
   _______________________________________________
   * Талмируока - струнный музыкальный инструмент, популярный на Оритане и в Ариноре, прародитель кифары или лиры, появившихся много позже у эллинов.
  
   - Неплохо. Развлечь толпу - это самое то, что нужно. Найди мне за сегодняшнюю ночь еще с десяток таких же, и чтоб среди них было хотя бы двое-трое настоящих музыкантов. Но учти, что большинству из них придется освоить духовые инструменты. Нужно, чтобы инструмент был не громоздким, но длинным и зачехленным, - Учитель показал, разводя руки, какого размера должны быть духовые.
   - Так это же целый атмоэрто!
   Глаза Тсимаратау вспыхнули:
   - И заметь: не только атмоэрто, но и много других полезных вещей...
   - Я... наверное, не совсем понял, что именно нужно...
   Тут их с Учителем словно накрыло непроницаемым, но притом невидимым куполом.
   В высоком кресле перед ним сидела приемная мать. Ормона тоже была в темном, но ее платье было скроено на женский лад, волосы поддерживала не обычная тесьма, как у Тсимаратау, а диадема. Лицом же и фигурой она ничуть не изменилась со дня своей гибели десять лет назад.
   - Да не иссякнет солнце в твоем сердце, мальчик, - сказала она тем непостижимо глубоким голосом, который всегда так завораживал Фирэ и которого он не мог забыть даже спустя столько лет после ее смерти. Только вот этот "мальчик" по отношению к нему, двадцативосьмилетнему, из уст женщины, которой отныне всегда будет тридцать шесть, звучало странно.
   - Я очень рад тебе.
   - Присядь, - она указала на резную скамейку напротив, у парапета, и Фирэ медленно сел, а красавица тем временем продолжила: - Пусть покуда упрямец поспит, а мы поговорим с тобой без помех. Он вбил себе в голову, что с нашими сородичами в Тизэ случилось то же, что и с нами в горах Гивьербарэи...
   - Да, я знаю. И хотя сейчас может быть что угодно, я почему-то не верю в эту версию...
   - А он не верит даже хранителю Ала, которого я специально вытянула из Изначального, чтобы тот сказал свое слово для застрявшего в своем заблуждении коэразиоре. Но не помогло и это. Он невыносим, он чудовищен...
   Фирэ скрыл мелькнувшую было улыбку. Он забылся, так реальна была она перед ним. Он едва не почувствовал себя таким же, каким был десять лет назад, когда эта пара, не знавшая, что их ждет со дня на день, спорила между собой до брани, чтобы спустя несколько минут заговорить друг о друге - на словах ругая, а глазами сияя. Вот так же сияли сейчас черные глаза Ормоны, костерившей Учителя, но было ему не до улыбок: ведь все это лишь наваждение, и молодой человек прекрасно это понимал. Она просто захотела поговорить с ним напрямую, впервые за этот срок. Мертвые возвращаются, живые становятся ходячими трупами - что еще ждет несчастных потомков древних аллийцев, не выдержавших сурового испытания?
   - Но он прав в одном, - Ормона вздохнула: - Ал перестал быть собой. Это уже не он, это что-то другое, чему ни я, ни атмереро пока не можем дать названия. Чтобы стать тем, чем он стал, не нужна энергия коварного ментала, похищение, интриги. Он сам добился всего, не имея ни малейшей способности к сбору пранэио... Его никогда не примет Мировое Древо, его едва выносит земля, и своими деяниями он роет могилу собственному "куарт", которым, заметь, не обладает. Не обладает, но уничтожит! Как уничтожит и тринадцать, идущих вслед за ним, вслед за попутчицей, носителем полярного "куарт". Как уничтожит и ее... Шансы Взойти у вас, учеников, сокращаются прямо пропорционально его шансам. Ты это понимаешь, мой мальчик?
   В горле пересохло, и молодой человек лишь кивнул в ответ. Ормона переместилась, небрежно опираясь рукой на другой подлокотник и закидывая ногу на ногу.
   - Однажды в злодеяниях своих Тассатио приплыл к причалу. Терпение "тонкого" и грубоматериального миров закончилось. Его "куарт" вот-вот должен был прекратить свое существование. Знаешь, что это такое? "Куарт" развеивается. Он никуда не переносится и нигде более не воплотится. Даже части его аннигилируют, прекращают быть на всех уровнях мироздания. Такое редко, но происходит с теми личностями, которые перестают эволюционировать и глубина падения которых многократно перевешивает этапы взлетов. Вместе с ним исчезла бы и его попутчица Танэ-Ра.
   - В легенде этого...
   - Ох уж та легенда... - она небрежно махнула рукой на мелькавшее в небесной выси изображение - фрагменты из спектакля о возвращении на Алу. - Та легенда лишь красивая побрякушка в назидание потомкам. Вынь из нее ось - и получишь правду. Убери пафос - избавишься от шелухи. Все было иначе.
   Паском уже тогда знал, что это его тринадцатый ученик. Не Ал, Тассатио. Ала еще не было. Паском добился свидания с пленником и долго говорил с ним в его тюремной камере. Но Тассатио из-за упрямства своего не принял его слова на веру и велел ему убираться вон. Тогда кулаптр отправился к Танэ-Ра. Никто еще, кроме него и нее, не знал, что вдова правителя ждет ребенка от своего любовника. Ее держали под домашним арестом, и ей правдами и неправдами приходилось скрывать от приближенных свою мало-помалу становящуюся заметной беременность. Скрывать из опасения, что ее заставят избавиться от бастарда, зачатого от преступника. Поначалу она испугалась, услышав разоблачительные, как ей сперва померещилось, слова из уст того, кто тоже имел определенное влияние в новом мире - на земле Убежища. Но Паском держался с нею по-прежнему как с правительницей и против ее будущего ребенка, кажется, ничего не имел.
   Он рассказал, каким образом намереваются казнить Тассатио, и Танэ-Ра ужаснулась.
   "Что же делать мне? Я не смогу его спасти?" - спросила она.
   "Ты не сможешь его спасти, царица. Он должен понести это наказание, оно заслужено им. Но беда в том, что это последнее воплощение его "куарт". Он не Восходит, а спускается все ниже, и это претит принципу Природы, заложившей в каждую частицу стремление к эволюции, а не наоборот".
   Холод предстоящего и ей небытия ожег щеки измученной вдовы правителя.
   "Но есть и выход"...
   И Паском научил ее, как призвать "куарт" Тассатио после смерти его оболочки, ведь будущее вместилище для этого "куарт" готовилось увидеть свет всего через несколько лун. Очистившись невероятным для себя по благородству цели поступком, Тассатио мог бы обрести еще один шанс, еще одну жизнь. Вот только способен ли был этот жестокий, не имеющий ничего святого бунтарь на благородство?
   В реальности не было еще двух эпизодов, присутствующих в легенде. Первый из них: Танэ-Ра больше никогда не встречалась со своим любовником, тем более в темнице, не говорила с ним, и его решение создать скульптуру на погибшей Але было начисто лишено какого-то расчета - поступок должен был быть бескорыстным, он должен был являться порывом сердца и души. Царица не пошла прощаться с ним из тех соображений, что может проговориться об условиях, и тогда все пойдет прахом. Соответственно, Тассатио не мог грезить этой их последней встречей, летя в челноке на Алу - все было придумано позднее ради красоты, ради того, чтобы растрогать зрителя. Аллийцы вообще практиковали анабиоз во время перелета на большие расстояния - и, скорее всего, приговоренного просто усыпили. И эпизод второй: Танэ-Ра не видела трансляцию с Алы и смерти Тассатио. Царица не могла ее видеть просто потому, что в те часы блажила не своим голосом от боли - с самого утра у нее тогда начались роды.
   А вот твой Учитель, Фирэ, не желает верить в эту историю от ее начала до конца. Он зовет ее пустой сказкой и ничего не помнит. Но ее помню я...
   - Почему?
   - Я была Танэ-Ра.
   - Но постой, а куда же тогда девался мой "куарт", то есть "куарт" Коорэ, который всегда...
   - Не было еще этого "куарт", Фирэ, - устало усмехнулась Ормона. - Атмереро не сразу формирует тот "куарт", которому впредь надлежит развиваться до Восхождения. Это была первая встреча попутчиков, и учеников у них еще не существовало. Паском оказался прав: обретя в новом своем воплощении безусловную любовь от матери как сын и отдавая такую же безусловную любовь ей в ответ, Алэ начал жизнь свою с новой страницы, но оплатил ее тем, что начисто забыл свое прошлое вместе с преступлениями Тассатио. Убедившись в этом, современники внесли имя Алэ в списки аллийцев и никогда не жалели о решении кулаптра и царицы. Никогда... до его нынешнего воплощения... Потому что существует тот, кто ни о чем не забывает. Ни о чем. И беспокоить его было нельзя.
   - Кто же это?
   - Это страж мира подсознания, которое также ничего не забывает, поскольку имеет выход во все миры одновременно и независимо от воли сознания хозяина. Ал должен был справиться с ним во время учебного транса, мы все должны были справиться с тем заданием, но погибли. И, победив Соуле ценой жизни всех близких, втянутых в Игру, Ал все равно проиграл. Никто, даже сам Паском, не представлял себе мощь мира За Вратами, принадлежавшего мятежному Тассатио...
   Фирэ скрипнул зубами. Страж мира подсознания... Желтый воин, приходивший к нему во снах прежде, нынче являлся юному Коорэ, и несчастный мальчишка вынужден неподготовленным переживать этот ужас снова и снова... Ведь будь его Учитель настоящим Учителем, он помог бы сыну справиться с этим испытанием. Значит, из-за этого мерзавца-Ала суждено погибнуть им всем?!
   - Существует ли выход? - спросил он Ормону, подняв на нее воспаленные, больные глаза.
   Она лукаво улыбнулась, откинувшись на спинку кресла:
   - Да. Танэ-Ра опять должна возродить нового Ала. Все должно повториться. Может быть, это решение задачи? Может быть, тогда "куарт" станет единым - дождавшись своей естественной смерти, твой Учитель присоединит частичку разбитого "куарт" к общей части - к той, что будет обитать в сыне Танэ-Ра. И я наконец вернусь туда, где мне место - в мир За Вратами, в Изначальное...
   - Значит, тебе нужно воплотиться еще раз?
   Ормона с непониманием уставилась на него:
   - Зачем?
   - Ты же Танэ-Ра...
   Она грустно рассмеялась:
   - Боюсь, если я разгадаю этот ребус столь сложным способом, твой Учитель просто не доживет до рождения Ала - как минимум, этой Танэ-Ра придется вначале подрасти. Я могла бы обречь себя на новые испытания в вашем странном мире, но в данном случае это нецелесообразно, мой мальчик. Словом, это надлежит сделать другой Танэ-Ра. Повторить путь той своей предшественницы. Может быть, хоть так эта дура наконец сможет хоть что-то понять и прозреть?
   - Ты имеешь в виду Танрэй?
   - Да, я имею в виду эту рыжую поганку, из-за которой я не успела закончить то, что планировала, и так, как планировала. Из-за которой я не успела вернуть тебе твою попутчицу.
   Он вздохнул, почти всхлипнул, припомнив ту свою безумную радость, когда увидел серебристого мотылька души Саэти над плечом растерянной, но улыбавшейся жены Учителя.
   - Но я не держу на нее обиды. Она терзается больше, чем я, получившая наконец свободу от своего надоедливого, болезненного тела, у которого потребностей хоть отбавляй, а толку - никакого. Хвори моего бывшего супруга - почти ничто в сравнении с тем, что изредка чувствовала я при жизни во плоти. Их я почти не замечаю. Сегодня мы попрощаемся с Тау-Рэей и наутро, после праздника, отправимся в дорогу. Мне удалось его убедить, но он хочет все увидеть собственными глазами, чтобы не наделать, как он говорит, новых ошибок. Что ж, пусть убеждается, я не против. Так или иначе, ему нужно будет оказаться там, чтобы достигнуть цели...
   - Он снова решил бросить всё?
   - Помилуй, зачем же бросать всё? Не те уж годы у этого старого пня, чтобы бросать всё и кидаться на подвиги, - она улыбнулась. - Наместником останется Тиамарто. Лучшей кандидатуры (кроме, разумеется, тебя) на этот пост и не подыскать, но ты будешь нужен Учителю в странствиях.
   - В каких странствиях?
   - Нам придется некоторое время побродить в тех краях, чтобы в Тизэ выглядеть настоящими оборванцами, обожженными тамошним солнцем, - Ормона подняла и протянула в его сторону светлокожую руку. - Мы все здесь бледны, как заморыши, и это вызовет подозрения. А экскурсия по тюрьмам страны Ин не входит в наши планы.
   - Значит, тот Ал должен... - Фирэ провел пальцем поперек горла.
   - Безусловно. Только после того, как для него создастся будущая оболочка, конечно! Ну, ты же понимаешь...
   - А что делать со сторонниками Ала, когда его не станет?
   - О, флюгер всегда зависим от воли ветра!
   - А зачем нам флюгер? У нас есть свой...
   Ормона таинственно ухмыльнулась:
   - В хозяйстве пригодится.
   И Фирэ понял, что она не договаривает.
  
* * *
  
   В их команде было всего двое настоящих музыкантов. Но это не мешало выступать: в самом деле - кому сейчас есть дело до настоящего?! А развлекать толпу прекрасно могли и переодетые нищими песельниками гвардейцы фондаторе Тсимаратау во главе с ним самим. И в том немалой подмогой им была прирученная кошка Фирэ - барс, котенком привезенный из путешествия в горы. Везло парню на этих тварей. А зеваки таращились на невиданного зверя и с большей охотой расставались с медяками, заменившими деньги.
   Высадив бродяг на Полуострове Жажды, синяя орэмашина с черной эмблемой Тепманоры на прощание вильнула хвостом и скрылась в глубине великого небесного океана. Приземляться ближе к Осат Учитель счел опасным: там могли шерстить территорию разведчики Ала... или того, кто выдавал себя за Ала.
   С Полуострова и началось их долгое путешествие по южным краям громадного материка. Повидали они и моря, и пустыни, и оазисы, и небольшие городишки, уцелевшие после землетрясений и заселенные дичающими соотечественниками-эмигрантами вперемешку с аборигенами.
   Северяне - те самые профессиональные музыканты - еще в самом начале похода сказали, что все ори, включая и Тсимаратау, за годы, проведенные в Тау-Рэе, начали говорить с аринорским произношением. А это значит, что в Тизэ их могли заподозрить и арестовать. Благодаря им, за полгода странствий бывшие эмигранты Кула-Ори отвыкли от своего акцента так же, как за десять лет правления Тсимаратау отделались от своей чопорности тепманорийские эмигранты, с каждым годом становясь похожими на тех ребят из Ариноры, о которых рассказывали Помнящие.
   Однажды, уже в начале весны, Учителю вдруг захотелось побывать на материках за океаном, и он вызвал из Тау-Рэи орэмашину.
   - Может, выясним, что нашел там Ал, - объяснил он. - Да и мне давно хотелось посмотреть Олумэару...
   Казалось, за месяцы путешествия в виде оборванцев Учитель отряхнулся от своей обычной угрюмости. Фирэ видел перед собой прежнего Тессетена, того, каким знал его еще до смерти Ормоны - деятельного, живого, ироничного и по-мальчишески любознательного. Как будто он напрочь забыл, с чем они идут на встречу с сородичами...
   Оставив помощников дожидаться их с Фирэ возвращения, Сетен, прихрамывая, почти взбежал по трапу и в салоне с наслаждением скинул с себя заскорузлые от пота и пыли тряпки.
   - О, Природа! Как же я мечтал об этом! - рассмеялся он, забираясь под струи воды в небольшой кабинке.
   Орэмашина тем временем разбежалась и взлетела.
   Когда отполоскался и Фирэ, Учитель уже сидел у иллюминатора, завернувшийся во все чистое и новое, и слушал рассказ северянина-гвардейца о том, как дела в Тепманоре. Судя по выражению их лиц, беспокоиться было не о чем, и Тиамарто с управлением в самом деле справлялся как нельзя лучше.
   За несколько часов перелета порядком ошалевшие от бродяжничания Учитель и ученик пришли в себя. Орэмашина и прилетевшие в ней тепманорийцы напомнили им, что цивилизация - это не миф, о котором они грезили вот уже десять циклов Селенио, цивилизация существовала в самом деле.
   Покружив над двумя материками Олумэару - сначала над Северным, потом над Южным, - путешественники решили добраться до побережья Великого океана и полетать там.
   - Меня заинтересовала одна местность... - сказал Сетен. - Еще когда приходили снимки воздушной разведки. Хочу посмотреть, что там такое.
   - Вы думаете о "куламоэно"? - уточнил Фирэ.
   - Не знаю. Может быть. Но там есть люди, и у этих людей есть маленький, но вполне развитый городок. Скорее всего, это эмигранты-южане, на картах прослеживается путь переселенцев, как они двигались с Оритана, с Полуострова Крушения. Там есть и остатки военных баз аринорцев, - Учитель красноречиво посмотрел на гвардейца-северянина, и тот со вздохом отвел взгляд. - Я имею в виду самый южный пик Олумэару.
   - Я знаю, - тихо сказал Фирэ, подавляя в себе на мгновение вспыхнувшую ненависть к этим "беловолосым выродкам", однако от той вспышки остался в душе препротивный осадок, будто сделал ты какую-то невероятную гадость и не можешь сам себя за то простить, отмыться.
   - Вон тот мыс, - сказал Сетен пилоту в переговорник. - Как бы нам там присесть?
   - Отличная местность! Это плато! - откликнулся орэ-мастер. - Ровное, как полотно! Сейчас сядем, атме!
   - Держись ближе к океану.
   - Хорошо.
   Вскоре орэмашина побежала по совершенно гладкой поверхности, будто созданной для того, чтобы здесь был воздухопорт. Однако солнце уже садилось, и путешественники переночевали прямо под крылом стремительной синей красавицы. Воздух тут был совсем другой, чем на Рэйсатру, и ветер дул все время, а звезды стремились перевернуться и выглядеть так, как смотрелись они на небе Оритана. До того, как Оритан стал полюсом...
   Сердце защемило, и Фирэ, повернувшись набок на своем покрывале, заставил себя спать.
   А с утра выгнали из грузового отсека легкую машинку, приспособленную для езды по бездорожью, и, оставив пилота, втроем покатили к побережью. Там, судя по картам, находился тот самый городок эмигрантов.
   Не показываясь на глаза здешним жителям, тепманорийцы принялись наблюдать за их жизнью с пригорка, откуда расстилался великолепный вид на океан.
   Темноволосые, но белокожие, высокие и очень стройные поселенцы - типичные ори - сновали между городом и побережьем, круто обрывавшимся в воду. При этом они что-то перевозили на невысоких странных животных с длинной шеей и надменной ушастой мордой, очень маленькой по сравнению с телом. Похожих тварей Фирэ видел у жителей на Полуострове Жажды, но там они были гораздо крупнее, неказистее, а на спине их росло по одному, а то и по два горба.
   Заинтригованный таинственностью действий соотечественников, Учитель пожелал проследить, что они делают там и зачем таскают какие-то тяжести в город.
   Стараясь никому не попадаться на глаза, тепманорийцы перебрались к тому месту, куда проложили путь поселенцы.
   Выходивший в сторону океана почти отвесный склон горы был занят несколькими увлеченно работавшими людьми. Они выковыривали из скалы породу - она здесь была красноватого цвета - и складывали обломки в корзины, которые затем поднимались наверх, навьючивались на животных и увозились в город.
   - Похоже, созидатели, - пробормотал Сетен, разглядывая их в подзорную трубу. - Что они там изображают, непонятно, а вот телекинетиков среди них явно нет...
   - Наверняка, - согласился Фирэ, - они все делают вручную...
   - Вот только зачем? - недоумевал Учитель. - Кто там увидит, что они настучали? Там же океан! К чему оно нужно?
   - Может быть, это опознавательные знаки для моряков с острова Просыпающегося Саэто?
   Фирэ сказал первое, что пришло на ум. Он был на том острове и знал, что у островитян существует сообщение с материком. Но теперь, после катаклизма?.. Может, там уже и самого острова не существует, не говоря уж о контактах с большой землей...
   В ответ Тессетен лишь пожал плечами.
   Так, до самого заката, они и просидели там, наблюдая за непонятной деятельностью олумэарцев. Ни одной внятной идеи так и не появилось.
   Уже улетая, Учитель велел повернуть к побережью и снизиться, чтобы все-таки посмотреть, что же там наделали созидатели-ори. Было уже почти совсем темно, лишь высоко в небе печально прорезался молодой серпик Селенио, удивительно маленький на бесконечном куполе цвета индиго.
   - Побережье под нами, - сообщил пилот.
   Все прилипли к иллюминаторам и, отыскав тот самый склон горы, вскрикнули от изумления.
   Ярко выделяясь на темном фоне, в скале отсвечивал красным немного не завершенный гигантский рисунок. Для всех ори и аринорцев эта эмблема означала одно: близость взлетно-посадочного поля. На него и указывало изображение - оттуда только что взлетела орэмашина тепманорийцев. В точности такой же знак, только уменьшенный в десятки раз, светился и на подлете к воздухопорту в Тау-Рэе.
   Это был маяк для небесных мореплавателей.
   Сетен и Фирэ поняли друг друга без слов: кто-то - а скорее всего, конструкторы из страны Ин, коли уж сюда так зачастил Ал - уже создали или вот-вот создадут свои орэмашины. И Тизэ изменит статус - из захолустного городка, стоящего на первобытном уровне развития, он внезапно станет столицей, имеющей свою технику. Скорее всего, технику военную. И тогда...
  
* * *
  
   - А мы-то думали, что у них там дремучий упадок! - услышав их рассказ по прилете, посмеивались остальные.
   Учителю было не до смеха. Он понимал, какая опасность будет угрожать всем вокруг, в том числе Тепманоре, если при общественном строе государства Ин орэмашины и прочую - в том числе военную - технику начнут выпускать в промышленных масштабах. И кто его знает, Ала, скольких еще союзников он приобрел в своих поездках за океан... И Сетен, и Фирэ хорошо помнили горящие волчьи глаза "братишки", когда окровавленное острие меча выскочило из спины струсившего подростка.
   - Скоро Восход Саэто, - сказал Учитель, присаживаясь прямо на песок возле Фирэ, который играл со своим барсом.
   Соскучившаяся зверюга утробно урчала, но не со злости, а от удовольствия. Казалось, она дерет и кусает руки хозяина, а на самом деле на загорелой коже его оставались лишь едва заметные следы - поверх тех уродливых рубцов, которые ему подарила на память рыжая кошка из Виэлоро одиннадцать лет назад.
   - Да, - ответил Фирэ. - И рождение Коорэ.
   - В самом деле! Что ж, приурочим наш визит к этим знаменательным событиям? - усмехнулся Тессетен, произнося фразу каким-то неестественным, словно раздвоенным голосом; второй в дуэте была женщина.
  
* * *
  
   Колесница с грохотом промчалась мимо склонившегося перед правителем караула. Еще вчера Ал прибыл из поселения Оганги, которое навестил после плавания за океан, а сегодня уже успел съездить в Модисс. Измученные жарою гайны храпели и громко фыркали, роняя с боков кровавую пену.
   На подножку вспрыгнул начальник стражи и торопливо сообщил Алу, что в город заявились бродячие музыканты.
   - А почему я должен это знать? - почти удивился тот.
   Совсем у этих гвардейцев мозги сварились на солнце, если они считают нужным донимать его подобными докладами...
   - Простите, атме Ал, но там, с ними, явился и господин Тессетен... - подбираясь, будто перед прыжком, и чуть вжимая голову в плечи, объяснил стражник.
   Ал едва не вздрогнул. Сдержался. Вот чего он меньше всего ожидал услышать еще раз в своей жизни, так это имя бывшего друга.
   Повелев изменить привычный маршрут, Ал погрузился в раздумья - он привык к болтанке, она не сбивала его с мыслей, - а возница снова хлестнул гайн кнутом.
   На главной площади, зажатой между храмами Двух Попутчиков и Тринадцати Учеников, было многолюдно, как по праздникам. Музыкантов окружили плотным кольцом. Зеваки висли даже на деревьях, фонарных столбах и статуях. Самые отчаянные - Ал нисколько не сомневался - могли бы забраться и на крыши храмов, но их туда не пускали.
   Бродяги исполняли что-то бесшабашно веселое, заставляя зрителей приплясывать и подпевать. Игривый мотив скакал по улицам города, скликая публику лучше любого глашатая. Ал разглядел среди музыкантов сразу двоих северян, и оба они даже отдаленно не походили на Сетена. Может, страже померещилось чего? Мало ли какие галлюцинации порождает жара, а сегодня пекло стояло невыносимое - давно в саванне не было ливня!
   Один из аринорцев пел почти басом, и от звука его мощного голоса вспархивали с крыш перепуганные птицы.
   Ал поискал глазами. Не могло такое событие не долететь до дворца Тизэ, и жена наверняка уже где-то здесь. Ну точно: вон она, присела на перила лестницы, ведущей к большому фонтану, а рядом с ней - ее прислужница-дикарка. Танрэй уж и забыла, что он вот-вот приедет из Модисса.
   Заметив мужа, она стала спускаться к его колеснице, за нею засеменила ее служанка, но Ал снова отвернулся на песельников, поскольку музыка вдруг оборвалась. Тогда правитель решил подойти поближе, и толпа с трепетом распахнулась перед ним. Послышались вскрики и стоны придавленных, но никто не оглядывался, все восторженно кланялись атме Алу и присоединившейся к нему Танрэй.
   И только тогда, когда подошли они вплотную, Ал увидел Тессетена. Оказалось, что вместе с приемным сыном, похожим в своей бесформенной черной хламиде на ворона, мрачного, нахохлившегося ворона, они сидят прямо на земле возле чехлов от музыкальных инструментов и нехитрого скарба, который свалили прямо в кучу на мостовой.
   - Оу! Братишка! - вскричал тот, вскакивая и криво улыбаясь из-под засаленных косм, все таких же длинных, как и десять лет назад: Сетен себе не изменил, разве только в былые времена он ухаживал за ними по-человечески, а теперь возиться с этими патлами ему было негде и незачем.
   Экономист выглядел как пугало - весь в жутком рванье, заросший, с забинтованной ногой, на костыле - что не мешало ему вести себя с прежней развязностью и передвигаться вполне шустро, хотя и хромая. Кто бы мог подумать, что этот заносчивый, как целая армия северян в одном лице, и настырный парень позволит себе настолько опуститься? И не только опуститься, но и показаться таким на глаза старым знакомым? Ал едва не поморщился. Даже он, не будучи таким высокомерным, как бывший приятель, и то постарался бы избежать подобного позора. Видимо, они забрели сюда наугад, а теперь уже поздно отступать, да и не в характере этого аринорца идти на попятную, даже когда впереди ждет верное поражение. Уж Ал-то хорошо помнил эту особенность Тессетена, приобретенную в драках с соседскими мальчишками еще на Оритане!
Если ты, дружок, в тюрьму попал
И три года солнца не видал...
   Да и голос у него остался прежним. Казалось, это поет двадцатилетний юноша, таким чистым был его тенор. Но то, что он начал распевать, нагло поглядывая в глаза Алу...
   Сетен дразнил его. Он нарочно останавливал песню, не допевая слово или даже целую строчку в том месте, где в безобидных куплетах о том, что в жизни будет все прекрасно, какие-то сильно остроумные шутники подставили другие фразы. Тем самым они превратили песенку в опасную пародию с ярко выраженным политическим подтекстом. И этот бродяга сейчас нагло исполнял ее, не сводя смеющихся глаз с Ала, останавливая в особенно острых местах - и тогда вместо него строчку заканчивала музыка, так искусно извлекаемая из целого оркестра инструментов, что слова эти буквально слышались в аккордах. Не перейдя границ дозволенного, Сетен допел ее до конца.
   Толпа быстро поредела. Еще не закончились куплеты, а на площади не было уже никого, кроме солдат, Ала с Танрэй и Хэттой и пришлых бродяг. Ал тихо распорядился, чтобы нищих накормили и позволили им вымыться. Пока он говорил это на ухо стражнику, взгляд жены сделался настороженным - она ведь не слышала, какой приказ он отдает гвардейцу. Это была небольшая месть ей за издевку ее ненаглядного Сетена. Улыбнувшись про себя, Ал специально подпустил грозности в выражение лица. Танрэй даже слегка побледнела, глупая, а вот Сетен всё разгадал и только качнул головой, показывая, что они теперь квиты.
   - Домой, - подсадив жену в колесницу и запрыгивая следом сам, распорядился Ал.
   Колесница умчала их к Тизскому дворцу. Наверное, подумалось правителю, я в последний раз вот так еду вместе с Танрэй по этому городу, в одной повозке...
   Терпела она недолго. Он еще не успел толком просмотреть первый десяток заваливавших его стол документов, как жена потребовала встречи и ворвалась на его половину.
   Увы, но к этому времени Ал уже понял, что Сетен шел сюда целенаправленно, откуда-то узнав, чья эта страна и в каком именно городе живет попутчица. Приятеля хватило на целых десять лет - вечность для разлученных людей, которым на роду написано быть вместе! Но вопреки всему зов попутчицы вернул его обратно. Паском все объяснил и ни в чем не ошибся, разве только не предсказал точного времени, когда это произойдет.
   Тессетен пришел за Танрэй, и впервые за все эти годы в груди Ала ощутимо шевельнулись тоска и сожаление. Но пусть будет так, как идет. Этот черновик жизни им уже не исправить.
   Видимо, ни при каких обстоятельствах нельзя разуму утверждаться в той истине, что жизнь "куарт" - это очень и очень длинная эстафета во времени, изредка прерываемая отдыхом на период очередной смерти. Ибо, утвердившись, мозг утрачивает необходимый трепет перед физической гибелью, уважение к величию и серьезности Той, что последней заглядывает в глаза. И человек перестает жить - он играет в жизнь, играет с жизнью, одинаково безразличный к ней и к тому, что будет после нее. Но самое страшное, что в точности так же он начинает относиться и к жизням других, его мировоззрения, может быть, и не разделяющих: всегда можно переиграть на другой лад, зачем драматизировать сущую безделицу?
   Такие знания нельзя получать тому, кто не готов. А он, воплощение рассудка, не был готов - и получил их от собственного Учителя! Вот незадача-то!
   Прикрыв глаза рукой, Ал тихо засмеялся, а когда отнял ладонь, увидел перед собой Танрэй. Как забавна она была, свято полагая, будто он ничего не знает, не видит и даже не догадывается! Обвинить разум в такой недальновидности - как же это недальновидно!
   - Ты что, смеешься? - очень серьезная, спросила она. - Позволь узнать, что тебя так насмешило?
   - Ты уже говори, говори, - подавляя улыбку, отмахнулся он, - рассказывай о том, для чего пожелала меня видеть.
   - Что ты собираешься делать с Тессетеном и его людьми, Ал?
   - Ничего. Что мне с ними делать?
   В ее зеленых - даже не просто зеленых, а зеленючих, как ряска болотная, глазах зажегся огонек раздражения. Ох и потешная она, когда пытается разозлиться! Она ведь даже не умеет этого делать...
   - Тогда почему ты не распорядился, чтобы с ними поступили, как с гостями?
   - Потому что, если ты не забыла, много лет назад Сетен распорядился так, что с нами могли поступить как со смертниками.
   - Для чего тогда ты их приветил? Чтобы поступить с ними как со смертниками теперь?
   Ал развлекался:
   - Они ори. Я не могу отказать тем, кто когда-то был мне ровней, на глазах у своих подчиненных. Это неэтично. И казнить их я не собирался и не собираюсь. Для чего это? Они сами уйдут, как ушли и в прошлый раз. Тоже, наверное, глубокой ночью и тайком. Ну, может, еще чего-нибудь прихватят с собой. По привычке, знаешь ли.
   - В другое время мнение подчиненных тебя не интересует. Скажи лучше, что тебе хочется насладиться унижением Тессетена и Фирэ!
   - Да Природа с тобой, дорогая! Что мне их унижение? Они ушли искать свое счастье - полагаю, счастье свое они нашли. Сетен ведь всегда мечтал таскаться по чужим краям с талмируокой за плечами и в какой-то рванине. Эта специальность как раз по нему и по его приемному сыночку. Ты, надеюсь, узнала Фирэ? Он держал на цепи какую-то бестию, похожую на здешних пятнистых кошек...
   - Мне не нравится то, что происходит, Ал! Очень не нравится!
   - Чего ты добиваешься от меня, Танрэй? Тебе есть что сказать по существу?
   - Ты выражаешься, как закосневший чиновник из провинций Оритана! Мне нечего сказать тебе "по существу", потому что я уже всё сказала.
   Танрэй села на невысокий стул у двери, поправила натирающий лодыжку ремешок сандалии, а затем так же стремительно, как вошла, удалилась.
   Она "всё сказала"... Пришла, раскудахталась, помахала крыльями - и помчалась в свой курятник, где приветила целый выводок диких цесарок, теперь обожающих занимать насест повыше, чтобы гадить на голову своей спасительнице! И чего она хотела? Зимы да стужи разберут этих женщин...
   Ал выглянул в окно и приказал подать ему колесницу, запряженную свежими скакунами. Спускавшаяся по ступенькам жена услышала это. Он хотел, чтобы Танрэй об этом узнала, но не напрямик, а словно бы нечаянно.
   Эх, давно ему не удавалось просто так посидеть на берегу реки, глядя на небесный поток звезд - местный "рукав" их Галактики, несущий их несчастную планетку в бесконечном пространстве к неведомой цели. Такой же неведомой теперь, как цель той песчинки, что зовется "куарт" Ала...
  
  
Глава тридцатая, где Тессетен пытается выяснить, являются ли его прежние знакомые самими собой
  
  
   soundtrack
  
   Сетен остановился перед входом в храм Тринадцати и поднял голову, чтобы разглядеть здание до самого верха. Нет, никогда изображение, каким бы качественным оно ни было, не передаст истинный вид оригинала, ощущение его масштабности и меру воздействия на воображение. И никогда уже не повторит свой шедевр - Храм, подобный тому, что когда-то стоял в Эйсетти.
   Служители пропустили бывшего лидера Кула-Ори без малейших возражений. Совершенно ясно, что на это ими была получена высочайшая инструкция: Ал решил удивить обнищавших соотечественников радушным приемом.
   Среди храмовников Тессетену встречались знакомые лица. Почти все они когда-то ходили в кулаптрах под патронажем Паскома в лечебнице Кула-Ори, а некоторые так и подавно участвовали по время операций на переломанной ноге экономиста. Большинство выглядело старше своих лет: сказывался тот бой под Новым городом, когда почти всем целителям пришлось прибегнуть к последнему аргументу против войска Саткрона - к системе "Мертвец", состарившей того же Тиамарто почти вдвое. За десять лет и они, и Тиамарто сумели немного выправиться, но все равно рядом со своими ровесниками выглядят немолодо, да и здоровье соответствует возрасту - то-то духовный советник Тепманоры каждую весну и лето мучается от сенной лихорадки...
   В точности так же, как и в кулаптории, в храме Тринадцати Учеников служили представители обоих полов, и Сетен решил обратиться к женщине: они всегда легче шли с ним на контакт, особенно после пары-тройки красиво сплетенных комплиментов - тогда их не пугали даже запреты и риск, которые непременно остановили бы всякого здравомыслящего мужчину.
   - А что же атме Афелеана? - пристал он с вопросами к одной из бывших целительниц, ныне из-за жары едва одетой, а скорее даже раздетой, но все-таки раздетой по канонам этой обители. - Я до сих пор не видел ее нигде в городе. Или она так напугана этими шелками и соболями, - Сетен потрепал рукава своей хламиды, хоть и недавно выстиранной (да продлятся дни великодушнейшего Ала, что дозволил им отмыться и отполоскать одежду!), но по-прежнему жуткой на вид, - а также нашей какофонией на площади, что прячется от нас?
   Тщательно подбирая слова, жрица ответила, что Помнящая много лет назад переехала на Запад, в город Оганги. Оценив сдержанность собеседницы и напряженность ее позы, экономист понял, что Афелеана решила покинуть Ала и его страну не из прихоти и не по работе. Однако служительница храма в конце концов ясно дала понять, что больше ничего на эту тему не скажет.
   Жители города вообще старались не общаться ни с ним, ни с его песельниками. Шарахались, переходили на другую сторону улицы. При всей своей сдержанности храмовница оказалась самым разговорчивым человеком в Тизэ! Даже в местных пивнушках только и бесед было, что на патриотические темы. Кажется, кто-то посулил войску скорое выступление против какого-то врага, о котором шпионы Тсимаратау знать ничего не знали. Вероятно, решение о походе появилось у властей уже после исчезновения гонцов-тепманорийцев. На северян посматривали по-прежнему косо, теперь и на Тессетена тоже, а вместо нормальных, человеческих разговоров, пьяной болтовни, в конце концов, характерной для всякого питейного заведения, отовсюду слышались оды Алу и лозунги, поднимавшие боевой дух. Сетену иногда казалось, что его нарочно разыгрывают, настолько идиотски выглядело всё, что творилось в Тизэ. Но увы, смеяться и хлопать его по плечу никто не спешил.
   Да что там! Даже Кронрэй - и тот притворился тугоухим. Когда Тессетен жестом показал ему, что знает о пробках, скрытых в ушах, да еще и под кудлатыми седыми волосами, старый созидатель сделал вид, будто не понимает намеков, и вдобавок сказался немым.
   "Теперь, чтобы дождаться, когда из них выйдет раболепие, надо суметь прожить не одно поколение, - отчетливо прозвучал в памяти мрачный голос Фирэ: сегодня приемный сын произнес эти слова, когда они сушили одежду у пруда в оазисе. - С этими уже ничего не поделаешь, они заражены смертельно. Вы же не сможете сказать про местных жителей, что все они - только морок, напущенный какими-то захватчиками, как думаете о здешнем правителе"...
   Как же тут не хватало Учителя... Паском, Паском, почему же вы ушли именно в такое время?..
   Тессетен побродил по храму Тринадцати, внимательно разглядывая обстановку. Своды потолков здесь казались невероятно высокими, всё давило на прихожанина, и не будь у Сетена больного и негнущегося колена, то в какой-то миг и ему поневоле захотелось бы присесть и вжать голову в плечи, чтобы спрятать свой рост, вызывающе высокий для такого святилища. Хмыкнув, он оценил замысел воздвигнувших здание архитекторов. Но не удивился: этот стиль очень органично сочетался с манерой правления в Тизэ.
   На всем протяжении главного коридора в высоких нишах стояло по шесть каменных фигур с каждой стороны. Фигуры эти были гигантскими, и за спиной у каждой статуи мужчины находилась, положив ему руки на плечи, статуя женщины, чуть спрятанная в полутьме. Сам же коридор начинался от подножия обособленной скульптуры, в которой Сетен узнал точную, хоть и значительно уменьшенную копию памятника бунтарю-Тассатио с площади перед Объединенным Ведомством в Эйсетти. Тринадцатый ученик Паскома оставался в одиночестве: в отличие от остальных фигур храма у него не было попутчицы.
   Пройдя мимо всех изваяний и вглядываясь в лица, Сетен не смог вспомнить никого из друзей прошлого. Все они Взошли еще до катаклизма. Только где-то далеко-далеко, на третьестепенном плане сознания, зажглось имя - кажется, это было имя Рарто. Кто из этих каменных истуканов был лучшим приятелем Ала в той жизни, которую помнили теперь, наверное, только атмереро и моэнарториито, Тессетен так и не узнал.
   Преодолев коридор изваяний, прихожанин должен был рано или поздно выйти к алтарю - во всяком случае, такую развязку предполагала архитектурная логика, нагромоздив очень внушительную кульминацию из мраморных людей. И Сетен очень удивился, когда обнаружил в конце коридора широкую лестницу, ступени которой резко уходили на нижний план постройки.
   Тяжело прихрамывая под взглядами занятых своими делами служителей, он спустился и увидел в просторном зале большой бассейн, отороченный штрихпунктиром чередующихся между собой перилец и колонн. Откуда-то сверху в воду проникал дневной свет, и она словно сияла изнутри, из глубины, завораживая бликами, которые, покачиваясь, отражались на мраморных стенах, колоннах и потолке.
   - Ты не видел главного, - послышался голос, который снился ему в те редкие часы, когда удавалось заснуть. - Задержись тут немного - этот момент вот-вот наступит, и только сегодня, единственный раз в году...
   Сетен оторвался от созерцания воды. Напротив него, по другую сторону храмовой купели, в легком, едва заметном на теле платье стояла Танрэй. Тяжелые волосы цвета тепманорийской осени забраны обручем-гребнем и уложены на затылке в замысловатую прическу, оттягивая голову женщины назад - вот откуда эта величественная, горделивая походка! Танрэй было попросту тяжко носить на голове эту роскошную корону из собственных волос! На ногах ее - легкие плетеные сандалии в точности по форме узенькой стопы, и ровные тонкие пальцы с неприхотливым изяществом расположились на искусно вырезанной лодочке-подошве. Она смотрелась, как вдруг ожившая и сбежавшая от Тассатио его попутчица. Потому он и караулит там коридор в одиночестве...
   - Да не иссякнет солнце в сердце твоем, сест... царица!
   Она передернула плечами и нахмурилась:
   - Десять лет назад ты сказал, что оно там уже иссякло.
   - Я так сказал?!
   Танрэй заколебалась, тронула пальцами висок, растерянно улыбнулась и со смущением признала:
   - Прости. Мне это приснилось.
   Сетен сложил руки на груди:
   - Приятно, да что там - лестно! - слышать, что моя недостойная персона имела такую оказию - присниться величайшей из всех величайших, самой яркой звезде на горизон...
   - Ну хорошо, хорошо, довольно, - устало попросила она, полубоком присаживаясь на перильца бортика над водой.
   Искры, бегающие по поверхности, озаряли снизу лицо жены Ала, и зеленые глаза ее светились мистическим пламенем.
   - Я хотел бы, чтобы ты это запомнила, царица. И этот зал, и эту купель...
   Он выжидал. Перекрикиваться через водную преграду не слишком удобно, особенно если представить, что здесь кругом полно наушников, но пока лучше соблюдать дистанцию. Ведь еще не ясно, Танрэй это или какая-нибудь дрянь, морочащая головы людям, в том числе и ему. Вот откуда, к примеру, у солнышка-сестренки такие ядовито-зеленые глаза? И с каких пор у нее появилась столь вызывающая манера одеваться? Посмотришь на ее фигуру, едва прикрытую этими тонкими тряпочками - фигуру идеально сохранившуюся с юности, явно тренированную и старательно ухоженную любящей служанкой, - и все внутри переворачивается, дыхание занимается, а самое главное - мертвецки пьянеет рассудок... Всё это слишком сильно напоминало гипнотическое воздействие талантливого ментала.
   "Полоумный трухлявый пень, - брюзгливо проворчал голос внутри, - это не у меня, это у тебя тяжелая форма паранойи. Нет там никакого ментала, нет и не было, старый ты тюлень! Это попутчица твоя, за которой, припомни, ты всегда готов был бегать, выпустив язык, с Натом наравне! Жарко здесь, не в мехах же ей ходить! В Тизэ, если ты не заметил, все одеваются так же! Глаза ему не понравились! А ты себя в зеркале видел последние лет тридцать?"
   - Что ты хочешь найти в этом храме, Сетен?
   - Кронрэй не очень-то рвется пообщаться со мной - вот я и зашел сюда посмотреть, что было у него на душе, когда он строил этот храм.
   - И я его понимаю, - отрезала она с удивительной для нее резкостью. - С тобой вряд ли захочет пообщаться кто-то, кроме меня. Уж слишком хорошо все помнят, как ты предательски ушел тогда и увел с собой едва ли не сотню дееспособных мужчин общины! Зачем вы здесь, Сетен? Откуда вы?
   - Почему же ты не подойдешь, прекраснейшая?
   Она пропустила его вопрос мимо ушей и с настойчивостью повторила:
   - Так что же?
   - У наших картографов тот полуостров, откуда нас несут проклятые силы, изображался в виде ножки карлика, баламутящего Серединное море. Мне очень нравится то место, мне хотелось бы там родиться и жить... когда-нибудь, в другой раз. Только я уже и не вспомню, как звался он. Память, знаешь ли, подводит на старости лет...
   Танрэй вгляделась в него и рассмеялась:
   - Ты себе льстишь. Судя по тому, как вы играете в жизнь, старость вам, мужчинам, не грозит никогда. Даже в пятьдесят.
   - А почему ты меня не спросишь о чем-нибудь другом? О том, например, что с нами произошло за эти годы? Где твое женское любопытство, сестренка?
   Желания врать ей у него не было никакого. Вместо этого Тессетену вдруг невыносимо захотелось заставить Танрэй еще раз улыбнуться, по-настоящему улыбнуться, не в насмешку над ним, однако жена Ала не поддавалась. Внешне она осталась все той же девчонкой, что и десяток лет назад, но в сознании годы взяли свое. И правительница продолжала говорить о том, что не давало ей покоя:
   - Там же, где та ночь и семьдесят три воина, уведенные тобой.
   - А-а-а... Всё то же... обида, огорчение... Жаль. Я думал, мы сможем найти с тобой общий язык и нам будет о чем поболтать после стольких лет разлуки... Не перебирая проступки друг друга, словно на заседании суда.
   Он повернулся и направился к ступеням.
   - Сетен! Постой! Нам в самом деле нужно поговорить с тобой, но конечно же - не здесь!
   Танрэй поднялась с перилец и, обойдя бассейн по периметру, нагнала его:
   - Сегодня вечером, в Тизском дворце, на моей половине.
   - И где там "твоя половина"? - насмешливо переспросил Тессетен. - Дворец большой...
   - Тебя проводят.
   Она искала его взгляд.
   - Я пошутил. Я найду тебя в любом месте нашего дряхлого синего шарика, сестренка. Не нужно никому меня провожать.
   Тогда она шепнула:
   - Смотри! Сейчас это произойдет!
   И он невольно взял ее за руку, и Танрэй слегка подалась к нему, на самом честном из существующих языков выказывая свои истинные чувства, и все вдруг изменилось в храме.
   Ослепительный поток ударил сверху, из-под крыши, ниспадая в бассейн. Вода озарилась, золотой столб распался на тринадцать лепестков лотоса, покачивающихся на стенах зала. А внутри солнечной колонны порхали тысячи лучезарных мотыльков, созданных посредством игры теней и света.
   - Видишь? Это в память об Учителе, - все так же шептала Танрэй, чуть привставая на цыпочках, чтобы быть ближе к его уху.
   Ощущая ее так непривычно близко, что слышно было сбивчивое дыхание и стук сердца, Сетен едва заметно провел большим пальцем по спрятанной в его ладони маленькой и горячей кисти собеседницы. Она отстранилась, замерла, румянец бросился ей в лицо, с которого куда-то с давних пор и навсегда пропали все ее озорные конопушки, а в уголках глаз появилось несколько едва заметных морщинок. Нет, он почувствовал бы чужую женщину, будь это самозванка. Разве смог бы кто-то повторить этот зов попутчицы, которому теперь совершенно уже не хотелось противиться?!
   - Уже теплее, - пробормотал он в ответ на издевательский смешок, слышный только ему.
   - Что? - переспросила Танрэй, но вместо ответа он просто поцеловал ее запястье, а она, едва переведя от смущения дух, заговорила еще живее: - Я говорю, что вот это случается каждый год, в день, предшествующий Восходу Саэто.
   - Ты странная женщина, - провожая взглядом гаснущее в бассейне наваждение, вымолвил тот. - Любая на твоем месте первым делом назвала бы другой праздник - ведь завтра твоему сыну исполнится одиннадцать лет.
   Она изумленно покачала головой:
   - Ты помнишь...
   - Да уж еще бы не помнить.
   - И помнишь, что сказал мне, когда я умирала?
   - Нет. Когда ты умирала, надо было сказать что-то, я и сказал первое, что пришло в голову. Не помню, что...
   Кажется, ее это задело, и она высвободила руку. Но он в самом деле не помнил, что наплел ей тогда! Он вообще с трудом вспоминал тот безумный период их кочевой жизни. Но, в конце концов, к чему обижаться - уловка ведь сработала, и она не умерла.
   - Коорэ не любит свой день рождения. Он жалеет, что родился в день гибели Оритана. Мы никогда не отмечаем теперь ни Восход, ни его рождение - у нас это день траура, Сетен.
   - Да вы рехнулись! - возмущение забурлило в нем: как она могла позволить сделать трауром день рождения Коорэ?! Что за власть имеет над ней Ал? - Вы все здесь рехнулись! Почему молчит Кронрэй и притворяется глухим? Почему уехала Афелеана? Или ты тоже будешь это скрывать?
   - Я знаю только, что она сильно повздорила с Алом в вопросах управления, вызвала Зейтори и велела ему отвезти ее в западное поселение... Но я не смогла узнать подробности...
   - А ты уверена, что она жива?
   Они долго смотрели друг на друга в молчании, и в зеленых очах Танрэй вдруг засветился ужас.
   - Что ты... такое... что ты говоришь?! - запинаясь, пробормотала она, а взгляд ее вопил: "А вдруг он прав?!"
   Ничего более не произнеся, Тессетен развернулся и быстро захромал к лестнице. За этот год он приучил себя двигаться, как это делают бродяги, которым предпочтительнее оставаться незаметными, и при желании ничто не выдало бы в нем правителя Тепманоры. Но кривить душой перед Танрэй ему было настолько противно, что на этот раз он не стал притворяться. Стремительная, хоть и прихрамывающая походка принадлежала фондаторе Тсимаратау, это была походка властителя, а не забитого попрошайки. И он чувствовал, что пораженная страшной мыслью об Афелеане Танрэй сейчас замерла у бассейна и остановившимся взглядом провожает уходящего смутьяна, ничего не заметив и приняв все как должное. Сетен понял, что она не видит ни лохмотьев, висящих на нем, ни жуткой обросшей физиономии. Пожалуй, это была настоящая Танрэй с ее золотым и всепрощающим сердцем. Да, настоящая.
   "Да, сколь и ты - настоящий полоумный пень, навязавшийся на мою голову!"
  
* * *
  
   Тессетен покинул город через Тизский сад - искусственный оазис, что вел прямиком в подбиравшуюся с юга пустыню. Да, да, где-то там, много южнее этих мест, среди холмов должен был прятаться, по словам покойного Паскома, второй "куламоэно", устройство, способное переносить на любые расстояния со скоростью мысли и в то же время позволявшее человеку узнать свой собственный мир. Как - неизвестно. Просто об этом твердил Учитель. Но Учитель (Сетен теперь хорошо понимал это) мог ошибаться подобно всем остальным людям.
   У большого озера в оазисе его ждали тепманорийцы.
   - Я хочу завтра же знать о судьбе Афелеаны, - без предисловий сказал Сетен своему ученику. - Пусть ищут ее в западном городе, у Оганги. Если получится уговорить ее свидеться со мной - прекрасно. Если она откажется - ни на чем не настаивать! Но в этом случае я хотел бы узнать о ней все: почему она ушла из Тизэ, что она знает об Але, довольна ли своим нынешним положением.
   Фирэ кивнул, а его бестия сладко потянулась, задрав зад и встряхнув длинным и толстым хвостом.
   - Так что же, Учитель, удалось вам выяснить что-нибудь об Але?
   - Еще нет.
   - А о Танрэй?
   Тессетен неопределенно пожал плечами. Конечно, удалось. Он ни за что не подпустил бы к себе подозрительного человека: история с пленом в Гивьерр-Барре навсегда приучила его к осторожности. Но то, что Танрэй - настоящая, отнюдь не гарантирует того, что и ее муж - не морочащий всех чужак.
   "Упрямый осел!" - торжественно и с готовностью подытожил голос.
   "Да, если тебе так угодно", - мысленно парировал он.
   - А еще мне нужно, чтобы вы сегодня ночью побывали на крыше храма Тринадцати Учеников и сделали вот что...
   Склонившись над обрывком пергамента, он быстро набросал чертеж, а потом, коротко объяснив, что и как делать, вернулся в город.
  
* * *
  
   - Да ты уж совсем взрослый, малыш Коорэ! - расхохотался всадник в желтом плаще, пришпоривая огненного жеребца.
   Коорэ кинулся к своей секире и подхватил ее с камней.
   - Давай-ка, покажи себя!
   Первый же удар заговоренного меча опрокинул мальчика навзничь, а второй пригвоздил его к земле, войдя в грудь между ребер и пробив лезвием сердце.
   В ледяном поту Коорэ подскочил с залитой кровью кровати. Уносимая сном боль еще не затихла, рана в груди исходила кровью. Мальчик кинулся в умывальную комнату, открыл воду, а потом, вернувшись в спальню, содрал с постели простыню. И снова этот сон... Что нужно от него желтому всаднику?!
   Розовая вода потекла в слив, размытые пятна на белье посветлели.
   Коорэ поднял голову и посмотрел на себя в отражении зеркала. Ни кровинки в лице, встрепанный, с побелевшими губами и зрачками, он почудился сам себе чужим и вздрогнул, словно опять увидел своего мучителя.
   Набросив отстиранную простыню на приотворенную дверь, сушиться, мальчик торопливо оделся, собрал длинные темно-русые волосы в хвост и побежал в конюшни. Только что занялся рассвет - самое время для утренней прогулки, потом станет жарко.
   А, вот почему ему снова приснился кошмар: сегодня же этот ненавистный день...
   Он велел конюхам оставаться спать и сам вывел во двор свою гайну. Здорово было бы, если бы сейчас мама поехала вместе с ним, как они часто делали в отсутствие отца. Но в такое время она еще спит, и Коорэ не посмел бы тревожить ее сон.
   Взнуздав жеребчика, он заглянул за ворот туники, чтобы убедиться, что рана уже начала рубцеваться. Она всегда заживала так же стремительно, как необъяснимо появлялась.
   Звонко цокая подковами по мостовым спящего города, гайна вынесла седока в Тизский сад, где он любил кататься в одиночестве под масличными деревьями. Теперь же, доехав до тайного грота - правда, тайным он был лишь в его воображении, - Коорэ заметил там каких-то людей, спешился и, притаившись в зарослях нестриженного самшита, стал наблюдать.
   Кажется, это были забредшие вчера в Тизэ музыканты. Накануне ему не удалось ни услышать, ни увидеть их. Кронрэй совсем загонял его; какой-то растерянный и напуганный был вчера созидатель, все время озирался и не спешил отпускать ученика домой.
   Послышались голоса, короткие приветствия, и Коорэ увидел идущего по дикой аллейке человека. Тот заметно прихрамывал. Возвращался он явно из города. Это был высокий широкоплечий мужчина, Коорэ счел бы его скорее старым, чем просто взрослым, особенно из-за бороды и седины в светло-русых волосах. Незнакомец был северянином, а их мальчику не доводилось видеть никогда, если не считать огненно-рыжей матери. И еще что-то очень и очень знакомое исходило от вожака нищих песельников, что-то загадочно знакомое. Коорэ будто услышал его голос внутри себя, рассказывающий какие-то волшебные истории, то шутливый, то строгий. Он уже слышал его... когда-то... где-то... И кроме этого, чувствовал тихий зов, такой же необъяснимый, как впечатление от хромого северянина, и тогда в воображении почему-то вспыхивал красивый, просто безупречный в своих линиях меч. Как был связан этот зов и мысли о мече, Коорэ не понимал, потому что никто и никогда ему ничего не рассказывал об аллийской наследной реликвии.
   И тут прямо над головой послышался протяжный крик сокола, его вечного спутника на всех прогулках. Глупая птица и теперь прилетела, чем выдала прячущегося в кустах мальчика.
   Страшно смущенный, Коорэ взлетел на попону и погнал коня прочь из сада, в пустыню. Кажется, те мужчины у него за спиной рассмеялись, а обрадованная птица, снизившись, уселась ему на плечо, где Хэтта всегда пришивала к тунике плотную кожаную заплатку, чтобы острые когти не повреждали тело мальчика...
   ...Мама была сегодня не похожей на саму себя. Она проснулась только ближе к полудню, чего за нею никогда не водилось, прибежала к нему в комнату, радостная и... какая-то удивительная.
   - Сегодня будет праздник, мой птенчик! - сказала она, выдергивая его из-за учебных книг, целуя в щеки и смеясь. - Сегодня твой день, а еще - Восход Саэто! Скоро, скоро, мое сердечко, все будет иначе!
   - Мам, но ведь сегодня же...
   - Тс! Больше никакого траура! Никогда! Ты хочешь повидать мир?
   - Да, мам... Хочу, конечно же хочу... Но...
   Она казалась совсем юной даже ему, всех взрослых считавшему пожилыми. Хэтта смотрела на них, качала головой и улыбалась. Мама подскочила, подбежала к распахнутому окну и крикнула в побелевшие от зноя небеса:
   - Взойди, Саэто прекрасный, и пусть с сегодняшнего дня время Науто становится все короче!.
  
* * *
  
   Город бурлил. Правительницу не узнавали, как не узнавал ее родной сын: она затмевала собой Саэто, которому был посвящен неожиданный праздник, она всем велела поздравлять Коорэ с его одиннадцатилетием - и все подобострастно кланялись.
   Мама обнимала его за плечи и слегка прижимала к себе, стоя за спиной. Она знала стеснительность сына и пыталась приучить его не бояться чужого внимания - уже в который раз пыталась, и всё безуспешно. Они стояли у одной из статуй, сооруженных Кронрэем в честь кулаптра Паскома.
   Тут в центре площади появилось несколько человек в нищенском одеянии, и толпа оживилась. Пришли музыканты, сейчас будет весело! Коорэ же смутился еще сильнее: эти чужаки видели, как он прятался сегодня в самшите и подглядывал за ними... Позор какой...
   От группы отделился высокий человек в длинном черном одеянии, до самых глаз укрытый капюшоном. Он шел прямо к ним, пряча что-то в складках плаща.
   - Да будет "куарт" твой един, - сказал он маме хрипловатым голосом, преклоняя колено и еще сильнее опуская голову. - Мой отец велел показать кое-что Коорэ, атме Танрэй. Если вы не будете против...
   Мама взглянула поверх голов, улыбнулась кому-то вдалеке и встрепала волосы Коорэ:
   - Конечно!
   Не поднимаясь на ноги, мужчина высвободил из-под складок тот самый меч, которым еще утром грезил наследник Ала. Солнце ослепительно скакнуло по зеркальному лезвию, и, увидев себя в отражении, Коорэ широко раскрыл от изумления глаза: в отражении он был почти совсем взрослым!
   Нищий музыкант без лишних слов протянул ему аллийскую реликвию эфесом вперед, и мальчик, не раздумывая, уверенно взял ее. Рука привычно охватила рукоять, словно никогда не расставалась с этим мечом.
   В толпе зааплодировали, но Коорэ их не слышал. Воздев легкий клинок над головой, он любовался его совершенством, а солнце тянулось к лезвию и весело рассыпалось золотыми искрами. Солнечные зайчики скакали по площади, ослепляя зевак.
   Человек в черном подождал, пока ребенок насмотрится на меч, и снова протянул руку, призывая отдать оружие обратно. И на пальце его Коорэ увидел странный темный перстень с замысловатым знаком, похожим на пустынного скорпиона.
   - Фирэ, - окликнула незнакомца мама.
   Мужчина еще ниже наклонил голову и поднялся:
   - Слушаю вас, атме.
   - Спойте что-нибудь для Коорэ, ладно?
   - Да, конечно, атме.
   Взметнулись черными крыльями лохмотья его хламиды - и вот уже рядом ни незнакомца, ни меча.
   - Иди и познакомься, - шепнула Танрэй сыну, указывая глазами на одного из нищих песельников - на того самого, хромого дядьку, которого он видел утром в Тизском саду. - Это Тессетен, старый друг и дальний родственник твоего отца...
   А тот, кого она назвала Тессетеном, выслушал Фирэ - "черный" уже стоял возле него - кивнул, поглядел в их сторону, улыбнулся. Коорэ подошел и разглядел его поближе. Странно, что с утра в саду этот человек казался жутко некрасивым и старым. Мальчик смотрел на него, словно в отражение на мече, и видел статного ясноглазого северянина с густыми и длинными волосами цвета цитрина, удивительным лицом, в котором при всей неправильности изломанных черт таилась магия, не подвластная записным дворцовым красавцам и красавицам. И этот мужчина был не старше его отца.
   - Оу! Да неужели ты и есть сердечко-Коорэ?! - воскликнул Тессетен, отдавая талмируоку своему спутнику. - Так поди сюда, дай взглянуть на твои мускулы, племянничек! Ого!
   Фирэ угрюмо смотрел на них, медленно перебирая струны. Меч куда-то исчез. У ног спутника Тессетена теперь лежала серебристо-пятнистая кошка с глазами убийцы.
   - Почему ты так на меня смотришь? - удивился северянин, усаживая мальчика себе на колени.
   - Как вы делали себя другим? - тихо спросил Коорэ.
   - В каком смысле - другим?
   - Я умею стирать морок и видеть всё таким, какое оно есть. Я его стер и теперь вижу.
   Тессетен растерянно посмотрел на Фирэ, а тот лишь развел руками.
   - Это умеет даже не всякий кулаптр, - северянин жадно вглядывался в лицо Коорэ своими ярко-голубыми глазами.
   - Я когда-то создавал эмпатическую связь, - вздохнув, негромко откликнулся Фирэ и снова забренчал на талмируоке. - Забавно видеть все таким, какое оно есть, а не хочет казаться... Теперь не умею...
   - Значит, он не пустой и при этом сумел взять в руки наш меч, - слегка повернув лицо в сторону приемного сына, из-за плеча ответил Тессетен.
   - Я же вам говорил. У меня не было в том никаких сомнений.
   - А у меня были. Но я рад, что они не оправдались. Коорэ, племянник дорогой, что спеть тебе?
   Мальчик пожал плечами. Он не слишком хорошо разбирался в музыке, чтобы иметь какие-то предпочтения.
   - Если бы у меня был такой меч во сне, - сказал он с мечтательной улыбкой, - то этот, в желтом, не смог бы убить меня!
   Талмируока внезапно смолкла. Черные глаза Фирэ пристально смотрели на него из-под капюшона.
   "Я знала, - отчетливо послышалось мальчику, будто слова прозвучали в его собственной голове, однако Коорэ понял, что все это видит, чувствует и слышит странный Тессетен, который с каждым мгновением нравился ему все больше и больше. - Ты должен научить его противостоять!"
   - Давай споем, юный Коорэ! Давай, давай споем! - Сетен похлопал мальчика по спине и подмигнул Фирэ. - Нашу. О мече, коли уж он просит.
   Нищие сняли со своих мулов, одолеваемых мухами и слепнями, прицепленные к попонам чехлы с различными музыкальными инструментами. И впервые народ Тизэ услышал их всех одновременно.
   - Эта песня о двух братьях и человеке, спрятавшем свое лицо, - сказал Сетен, а потом чуть хрипловато запел.
  
* * *
  
   Танрэй слушала их песню, и на душе снова стало неспокойно. Похожая на притчу, песня эта таила в себе намек на какую-то неведомую опасность: некий таинственный человек, соперничество братьев, случайная смерть одного из них от собственного же меча... Да и мотив нездешний, и даже не аринорский. Северным чем-то дохнуло от их музыки, диким.
   Сетен тоже был каким-то отчужденным, ни капли не похожим на себя из нынешней ночи. Хотя это было оправданно: ее и саму не обрадовало бы, догадайся кто-нибудь раньше времени о произошедшем между ними. Ал должен узнать об измене только из ее уст, а не из кляуз доносчиков.
   И только потом, когда музыканты заиграли плясовые мелодии, а Хэтта, ухватив за руки Коорэ, весело закружилась с ним по площади, отошедший на второй план Тессетен взглянул на Танрэй. И даже издалека она почувствовала тепло этого взгляда. Он отправился в сторону храма Тринадцати Учеников, обернувшись на ходу. Танрэй поняла и последовала за ним.
   Служители с почтением поклонились ей, но их вниманием тут же снова завладели песельники. Жрицы и жрецы храма остались у входа, не заметив вошедшего внутрь Сетена - он так захотел и потому отвел им глаза.
   Танрэй нагнала его лишь в конце коридора изваяний учеников, когда он нарочно замешкался, чтобы дождаться ее.
   - Пусть о тебе думают только хорошее, сестренка! - легко приподнимая попутчицу в объятиях, шепнул он ей на ухо.
   А она подумала, что нужны были эти десять с лишним лет, чтобы всё получилось в итоге вот так. И сердце готово было лопнуть от неожиданного, давно уже позабытого ощущения счастья. И глаза не могли насмотреться, а припухшие от жарких ночных поцелуев губы - насладиться новыми поцелуями.
   - Идем, у меня для тебя кое-что есть, - Сетен взял ее за руку и повлек вниз по лестнице, а Танрэй даже не замечала дороги, как будто неслась за ним на крыльях. - Ты в самом деле не пожалела ни о чем? Не передумала?
   - Но я ведь еще вчера сказала тебе, что тут не о чем раздумывать. Оставаться в Тизэ я больше не смогу. Да и к проклятым силам это Тизэ, оно здесь ни при чем. А при чем - то, что я люблю тебя, и так хорошо, как с тобой, мне не было никогда. Вообще никогда. Разве я дала тебе повод не верить моим словам?
   - Нет, конечно. А Коорэ?
   - Коорэ согласен отправиться с нами.
   - Скитаться?
   - Уж лучше скитаться. А почему ты спрашиваешь? Хочешь отговорить?
   - Да упаси Природа! Вот охота бы мне была полчаса кряду слушать твои занудные упреки!
   Он поглядел куда-то вверх, потом загадочно покосился на нее.
   - Чего ты ждешь? - спросила Танрэй. - Я же серьезно сказала, что это бывает лишь раз в году, перед Восходом Саэто!
   - Да что ты! Тогда нам стоило бы заключить пари, только что мне поставить на кон? Нечего. Что я могу предложить тебе, кроме этого мира? Так что ты заведомо в проигрыше.
   - Ну-ну, посмотрим!
   И не успела она договорить, как из-под крыши в водоем упал столб света, раскинулись лепестки лотоса и под смех Сетена зал наполнился порхающими мотыльками. Танрэй едва не подавилась воздухом и только хлопала ресницами, бесшумно приоткрывая рот.
   - Как?! - наконец вырвалось у нее. - Этого не может быть!
   - Это будет отныне каждый день.
   - Как ты это сделал?! Это же ты сделал! Как?
   Он с улыбкой слегка прихватил пальцами ее подбородок, поцеловал в губы:
   - Тс-с-с! Никак! Пусть это будет мой секрет, который, может быть, я однажды поведаю Коорэ.
   И, обнявшись, они закружились в вихре солнечных бабочек.
   - Учитель! - раздался голос на лестнице, прервав, к досаде Танрэй, восхитительный поцелуй и само волшебство этого невиданного зрелища.
   Черная фигура Фирэ стояла на самой верхней ступени. Он лишь кивнул Танрэй, перед тем как вновь обратиться к приемному отцу:
   - Учитель, там... То, что вы хотели узнать, одним словом...
   - Ах да! Спасибо, мальчик! - Сетен быстро повернулся к попутчице: - Мне очень нужно сейчас уйти. Прости. Я скоро вернусь, а вы пока веселитесь! Сегодня ведь двойной праздник! Веселитесь - теперь все будет по-другому, поверь мне!
   Она разочарованно понурилась: именно сегодня ей не хотелось ни думать о чем-то тяжелом, ни расставаться с ним и на минуту. Что за неотложные дела могут быть у предоставленных самим себе бродяг, и почему он что-то утаивает от нее даже теперь?..
  
* * *
  
   Фирэ старательно проследил, нет ли за ними хвоста: вдруг кто-то да не подчинился влиянию Учителя, теперь ставшего почти всемогущим рядом со своей настоящей попутчицей? Всё было чисто.
   Они с Тессетеном почти бегом миновали оазис.
   - Она сама?.. - спросил Учитель.
   - Да, она согласилась прилететь к вам на встречу, они высадили ее неподалеку, у деревни, и она ждет. И орэмашина тоже ждет - там, ближе к горам, в пустыне...
   Он хотел предложить приемному отцу плащ, чтобы тот мог прикрыть свои повязки и лохмотья перед Афелеаной, но Сетену совсем не было дела до внешности - своей или чьей-нибудь еще. И Фирэ это понял. Помнящая и без того уже знает, что все это маскарад, который будет так или иначе разоблачен в ближайшие же часы. Поэтому особенно скрываться не имело смысла.
   Афелеана ждала их, сидя на траве под пальмами. В точности такие росли когда-то в зимнем саду родителей Фирэ и Дрэяна, и у молодого человека защемило сердце.
   Помнящая не изменилась за десять лет нисколько. Одета она была незамысловато, но не столь откровенно, как одевались жительницы Тизэ: ткань ее платья была грубее, а вышивка пестрее.
   - Да будет "куарт" твой един, Тессетен, да будет "куарт" твой един, Фирэ. Я рада видеть вас, рада, что вы живы и здоровы, но меня страшит задуманное вами. Не с добром вы явились в Ин, ведь так?
   Сетен нахмурился и присел напротив нее, подогнув под себя здоровую ногу и вытянув негнущуюся больную. Фирэ остался стоять, но зашел в тень: несмотря на привычку, ему было страшно жарко в черном одеянии на солнцепеке.
   - Я хотел бы разрешить ряд вопросов, которые не дают мне покоя, - ответил Учитель. - В зависимости от того, что я узнаю, будет решен и исход предприятия. На большинство я уже нашел ответы, и они меня радуют. Но остаются самые главные. А вы могли бы нам помочь, госпожа Афелеана. Я не ищу союзника для игры против кого-то и не намерен втягивать вас или кого бы то ни было еще в то, что вам противно. Я просто хочу справедливости, хочу докопаться до истины.
   Она кивнула, не сводя с него глаз.
   - Что случилось с нашими сородичами? Как всего за десять лет они стали рабами у того, кто прежде ничем не выделялся среди них и считался лидером лишь условно?
   - Мы же сами призвали тогда его атмереро, Сетен, - тихо сказала она, напоминая о гибели Ната во время осады. - А теперь спрашиваете...
   - Я не о том. Атмереро больше не влияет на него. Это я знаю точно. Но она, в точности как и я, не может понять, что происходит с ее хозяином. Меня пугает именно это, здесь все не так просто, как хотелось бы некоторым.
   Фирэ понял, о ком он говорит, да и та, кого он имел в виду, помянув "некоторых", тоже поняла, но лишь хмыкнула в ответ, вместе с приемным сыном вслушиваясь в слова Сетена.
   Афелеана потерла щеку и вздохнула:
   - Да, вы правы, Сетен. Дело здесь не в душе, которая, напротив, не позволила бы ему творить жестокости и... все, что он творил в эти годы. Кто-то воспользовался силами атмереро, вложенными в тело вашего друга. Кто-то, но не чужой, не посторонний. Он будто сросся с ним, понимаете? Он часть Ала - или Ал часть его, и потому не происходит отторжения чуждых Алу идей: он словно принимает их за свои и транслирует в этот мир. Его водят, Тессетен! Понимаете? Его водят, как марионетку. Но я так и не нашла, кто это. А меня... я не сама уехала из Тизэ. Он попросту услал меня к Оганге. Когда понял, что я копаю под него, слежу за каждым его шагом и анализирую. Мне не раз казалось, что я в шаге от разгадки, но все же верный ответ ускользал... Я хотела поговорить с его женой, но именно в тот день он вызвал меня и велел тотчас же убираться из города. Он был таким... странным, когда разговаривал со мной.
   - Неужели я был прав в своих подозрениях? - пробормотал Учитель.
   - А о чем думали вы?
   - На пути в Таурэю, в горах Гивьербарэи, нас захватили и долгое время держали в плену. В нашем отряде и кроме меня было несколько достаточно сильных менталов, чтобы противостоять нападению, но мы не успели и пикнуть в ответ, как были смяты и подчинены чужой воле. Это были попутчик и попутчица, оба менталы.
   - Ого! - воскликнула Афелеана. - Вот это вам досталось!
   Сетен очень коротко рассказал ей ту историю, а в конце добавил:
   - Я это к тому, что у меня сразу сложилось впечатление, что все это здесь тоже делает не Ал...
   - Вы думаете, им управляют какие-нибудь менталы-попутчики, как вами в Гивьербарэе?
   - Сначала я думал именно так. Но сегодня и эта версия отпала. Мальчик, его сын, очень сильный эмпат. Подобно кулаптрам, - Сетен взглянул на Фирэ, - он умеет видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, без обманок, выставляемых защитными силами собственного рассудка. Рассудок делает это, чтобы не рехнуться от осознания неожиданных явлений, но его препоны можно обходить, ведь все спрятано вот здесь, - он постучал пальцем в висок. - Словом, Коорэ увидел бы, что его отец - некто чужой.
   - А сам Коорэ?..
   - А сам Коорэ в порядке - люди могут ошибиться, но не аллийский меч.
   Она удовлетворенно кивнула, одобряя этапы его расследования.
   - Поэтому я должен отыскать, в чем там загвоздка. Но меня смущает другое: вот людей Тизэ никто же не водит, не держит на привязи, не гипнотизирует. Они сами допустили все это и даже довольны тем, что с ними делают.
   - Вы еще мало видели, - печально усмехнулась Афелеана.
   - Нисколько не сомневаюсь. Более того: сделал на это скидку. Но в чем тогда дело?
   - Я не знаю, Тессетен. В том-то и дело, что тут какой-то феномен, которого я не понимаю. Я читала в старых книгах, что в былые, в дикие времена так было и что это изживалось очень долго, многие века, потому что рабство - это как наследственное заболевание, оно как будто передается на уровне хромосом... Сейчас эта эпидемия вспыхнула вновь: дремлющая в генах болезнь пробудилась с новой силой. Так думаю я. Так я стала думать по мере наблюдений за всем, что происходило в эти годы в нашем городе - пока он возводился, пока мы обживались... Но это только предположение, а не научный факт...
   - И еще. Мы видели, что страна Ин располагает большими предприятиями, в основном они выстроены в саванне. Судя по всему, это заводы. Каким образом вам удалось создать их без всего необходимого, когда мы не могли сделать этого в Кула-Ори, отчего и страдали?
   - В том-то все и дело, что Ал остановился в этих местах не просто по наитию. Здесь уже были эти постройки. Обветшалые, но они были. Это то, что осталось от наших предков-аллийцев, я полагаю. А после какое-то время поддерживалось аринорскими колониями - мы нашли там некоторые приметы того, что на этих предприятиях хозяйничали северяне, а потом отчего-то покинули их. Наверное, после первого катаклизма...
   - У меня будет к вам предложение, госпожа Афелеана. Вы же понимаете, кто мы в Тепманоре?
   Афелеана улыбнулась, темные глаза ее заиграли лучиками:
   - Примерно представляю, судя по вашей с Фирэ... гм... осанке...
   - Я хочу предложить вам переехать в Таурэю и занять там место еще одного духовного советника.
   - Знаете, а ведь я соглашусь. Меня ничто не держит в этих краях, и я даже согласна потерпеть ваш климат. А что же насчет "куламоэно", молодые люди? Вы его так и не отыскали?
   Сетен покосился на Фирэ, а тот лишь мотнул головой:
   - Нашли... Да только он бездействует, и там не хватает каких-то составляющих, чтобы привести его в рабочее состояние. И мы ищем второй - он где-то тут, рядом.
   Она кивнула.
  
  
Глава тридцать первая, завершающая события саги об Оритане и Ариноре
  
   Когда мама пришла в его покои, Коорэ притворился спящим. К вечеру она стала встревоженной и отвечала невпопад. За всем этим что-то крылось, и мальчик решил это выяснить.
   Растворив окно, мама взглянула в черное предгрозовое небо.
   - Соберитесь с Коорэ и поезжайте на запад, в бухту Бытия, где живет Зейтори, - полушепотом обратилась она к Хэтте. - Скажешь, что я приказала отвезти вас через океан на Олумэару. Мы приедем к вам через два-три цикла Селенио. Передашь Зейтори, где вы остановились.
   - Слушаюсь, атме.
   Хэтта убежала собирать вещи, а мама, подняв полог, вошла к нему. Коорэ изо всех сил пытался унять слезы.
   - Что с тобой? Ты не спишь?
   - Я все понял, мама. Ты чего-то боишься. Я не хочу уезжать, я хочу остаться с тобой.
   - Мы увидимся.
   - Нет. Я знаю, что если я сейчас уеду, мы не увидимся никогда.
   - Откуда такие мысли?
   - Я знаю, - уверенно ответил он, и слезы снова потекли из его глаз. Мальчик стыдливо отер их коротким жестом и отвернулся. - Я не поеду.
   - Поедешь. Ты должен слушаться!
   - Тогда и ты тоже поезжай со мной!
   - Я должна поговорить с твоим отцом, а он пока в отъезде. Я не могу сбежать, это нечестно по отношению к нему. Мы приедем за тобой с...
   - Я подожду, когда ты переговоришь с моим отцом, - ровным и твердым тоном отозвался он.
   - Не слишком ли вы самоуверенны, атме Коорэ?! - мама попыталась перевести все в шутку, но он не поддался на приманку. - Нет, сердечко, нет. Ты уедешь с Хэттой. Прямо сегодня ночью. Сейчас подадут колесницу - и вы уедете.
   - Ты его боишься. Отца. Ты боишься его.
   Удрученно кивнув, она опустила голову. И вдруг он тихо-тихо заговорил:
   - Я вернусь сюда, и мы с Кронрэем завершим Белого Зверя Пустыни, он станет охранять Тизэ и напоминать вам, кто вы такие. Мы сделаем так, что он простоит вечность... Я буду оставлять для вас знаки везде, где только смогу, по всей земле, и вы меня найдете. Вы с папой. Я тоже стану искать вас... Ты не бросишь меня. Не бросишь...
   - Да, мой птенчик, да, сердечко мое! Всё так! Кронрэй поедет с вами. Я не оставлю здесь ни одного человека из тех, кто мне дорог, и не останусь сама. Мы все будем вместе, но не тут, не в этом городе, не в этой стране.
   Коорэ сел и обнял свои колени:
   - Ты не слышишь голос, мама? Тихий такой голос? Он звенит, будто утренняя роса на лепестке колокольчика...
   Мама вгляделась в его лицо:
   - Нет. Какой голос?
   - Он называет меня попутчиком и говорит, что мы очень скоро увидимся. Этот голос сегодня появляется вместе с тобой, мам...
   Она лишь недоуменно пожала плечами и велела ему собираться.
   Если бы он только знал в тот вечер, насколько был прав в своих предчувствиях! Ее планам найти их с Хэттой и Кронрэем на Олумэару не суждено было осуществиться уже никогда...
  
* * *
  
   Сетен провел рукой над клинком своего меча. Фирэ покорно держал его на ладонях перед Учителем: тот стал как-то необъяснимо тревожен и потребовал показать аллийскую реликвию, чтобы проверить, не лишилась ли она своих особенностей. Глупо, но... молодой человек хорошо понимал нервозность приемного отца. Дело было нешуточным.
   - Ты принесешь его мне, когда все начнется, но не входите, покуда я не подам знак. Если знака не будет, значит, не будет и казни. Но с его властью здесь должно быть покончено навсегда, как бы там ни было.
   Меч отзывчиво сверкнул под косо падавшими лучами закатного солнца, что медленно тонуло в черных тучах мятежного горизонта. Ночью над Тизэ разразится гроза, и ядовитый дождь войны десятилетней давности снова омоет стены этих домов.
   - Всё будет сделано, Учитель.
  
* * *
  
   - Это решено? - Тиамарто слегка склонился к передатчику, отгоняя остатки сна: сигнал разбудил его уже глубокой ночью.
   - Да, Тиамарто, решено, - ответил голос Фирэ. - Я посылаю вам в Ведомство координаты, куда должны быть нанесены удары.
   - Что это за сооружения? - спросил наместник фондаторе, разглядывая переданные разведчиками снимки.
   - Это засекреченные предприятия, на которых конструкторы Тизэ вот-вот воссоздадут военные орэмашины. Их необходимо уничтожить в ближайшие часы.
   - Слишком близко от города.
   - Ничего, я не сомневаюсь в меткости наших орэ-мастеров.
   - У вас там скоро ночь...
   - Да, Тиамарто, скоро. Афелеана уже прибыла к вам?
   - Нет еще. Значит, я отдаю приказание гвардии?
   - Прямо сейчас. До связи.
   Тиамарто поднялся, быстро оделся и пешком помчался в Ведомство. В зале уже собирался их Совет...
* * *
  
   Ангары Тепманоры выпустили в ночное небо десяток орэмашин, быстрых, как молнии, и смертоносных, как бросок ядовитой змеи. Выкрашенные в синий цвет, похожие на морских летающих рыб, орэмашины, с оглушительным хлопком преодолевая звуковой барьер, направились в сторону государства Ин в северно-восточной части материка Осат. Всего три часа - и они будут на месте.
   На борту каждой такой "рыбы", словно черная дыра, скалилась закованная в броню химера - зловещая смесь тельца, нетопыря и змеи...
  
* * *
  
   Отряд стражников Ала приблизился к сидевшему на площади у фонтана Тессетену. Тот понял, что Ал вернулся и желает его видеть, но даже не пошевелился, пока один из гвардейцев не буркнул:
   - Идешь с нами!
   - Господам захотелось музыки? - ухмыльнулся он.
   Без лишних разговоров его с двух сторон подхватили под руки, встряхнули, поставили на ноги и, предупредительно покалывая в спину пиками (вот болваны: знали бы они, что скрыто у него под этими лохмотьями, так выбросили бы свои пики в канаву и вооружились чем-нибудь посерьезнее!), повели ко дворцу правителя.
   Ал дожидался их в большом помпезно обставленном зале, разделенном ступенями точно пополам - на верхний и нижний уровни. Окна здесь были громадными, круглыми, частично их украшали витражи. Стены покрывал багровый шелк, идеально оттенявший золотые статуэтки. В верхней части комнаты стоял громадный аквариум. И ни единого зеркала!
   - Покиньте нас, - велел правитель своим воинам.
   Стражники в поклоне отступили и оставили их вдвоем.
   - Садись, Сетен, - Ал указал на свое кресло.
   - Не хочу, - разлепив запекшиеся губы, спокойно ответил тот.
   - Я хочу!
   - Так садись! За чем дело стало...
   - Ну что ж... - Ал покусал губы и сложил руки на груди. - Бродяга отказывается сесть в кресло правителя... Сказка!
   - А мне что на твой трон, что на кол... Лучше, братишка, скажи: а чего это у тебя здесь нет зеркал? Боишься чего, или гости у тебя подзадержались?
   Бывший приятель смерил Сетена долгим задумчивым взглядом. Что-то незнакомое проступило в его глазах, не волчье даже, но и не человеческое.
   - Что тебе здесь нужно, Тессетен? Ты получил то, что заслуживал.
   Глухо зарокотал первый гром.
   - Да. Надеюсь... - согласился Сетен. - А вот ты, кажется, еще не совсем.
   - Ну так забирал бы ее и уходил: я дал вам для этого бездну времени. Почему вы все еще здесь?
   Тессетен изо всех сил пытался найти способ разогнать морок, взглянуть в суть того, что стояло перед ним, и не мог. Но самое страшное - моэнарториито смолкла и тоже напряженно следила за Алом. Она уже не смеялась над глупыми предосторожностями Тессетена. Она, свилась кольцами, точно змея перед броском, и в угрожающей тишине ждала, чем закончится их иносказательная перепалка.
   Ал прошелся вдоль круглой комнаты, от одного окна к другому, пружинисто печатая шаг - издевался над хромоногим собеседником.
   - Так расскажи мне, Сетен, как ты, со своими знаниями, опытом, коварным обаянием, наконец - как ты докатился до этой нищеты?
   - Оу! Что ж, действительно придется присесть. Это не короткий разговор.
   И Тессетен, развернувшись, поднялся по ступенькам, чтобы присесть на верхней.
   - Знаешь, Ал, Край Деревьев с Белыми Стволами, иначе говоря, Тепманора - загадочная страна. Как твоя, вот эта... Ин зовется она, верно? - Сетен развел руками. - В Тепманоре часто появляется из ничего то, чего не было, и исчезает в никуда то, что было. А Тау-Рэя, которая ныне зовется "Таурэя", "Возрожденный Телец" - это город, где когда-нибудь, на исходе наших дней, мы начнем наш последний забег... Только будет Таурэя уже совсем другой, ничего не останется в ней из дня сегодняшнего - ни имени, ни содержания. И вы будете бежать из нее по всей Тепманоре без оглядки, молясь лишь об одном: чтобы моэнарториито ваша была легкой и быстрой, а не такой, как вам уготовили ваши преследователи...
   - Что ты несешь, Сетен? - поморщился Ал.
   Сетен вернулся в себя. Кажется, он что-то говорил сейчас бывшему приятелю, но слов так и не припомнил. Ни в тонком, ни в грубом - нигде не было ответа. Все говорило за то, что Ал - это Ал. И все подтверждало то, что это чудовище - не он.
   Тогда Сетен развернулся и постучал пальцами по стеклу, за которым, глупо разевая рот, плавали в аквариуме разноцветные рыбки. Одна из них остановилась и вперила взгляд в Тессетена, словно хотела что-то вымолвить по секрету.
   - Я вижу, ты любишь молчаливых и покорных созданий, братишка... Их даже не нужно сажать на цепь, как Ната, правда? - он осклабился. - Почему ты затыкаешь рты своим подданным, и они вынуждены затыкать заодно и уши? Скольких наших с тобой сородичей ты пустил на корм пупырчатым тварям в этой вашей реке? Расскажи, не таись, о своих планах насчет Олумэару.
   - Олумэару? У меня нет планов насчет него, но есть насчет Темпаноры, - усмехнулся Ал. - Ты, судя по всему, бывал там - так поведай, в самом ли деле ее правители создали там сильное государство?
   Тессетен едва подавил улыбку.
   - Тебе, вероятно, известно о Тепманоре больше, чем мне, братишка: у меня ведь нет таких лазутчиков, как у тебя. Я не в курсе политического устройства Тепманоры, мы были там только с песнями и баснями, а с правителями видеться не довелось. Может быть, они и создали там государство, да вот в Таурэю таких, как мы, не пускают. А знаешь что? Чтобы наша беседа не была пустым набором вопросов на вопросы, расскажи ты мне лучше о Паскоме, мой злейший друг, мой добрый враг. Расскажи. Я за этим и ковылял к тебе миллионы ликов, Ал... В том числе и за этим.
  
* * *
  
   ...Гроза неумолимо приближалась к стране Ин. Природа стихла.
   Сидевший у костра в Тизском саду Фирэ поднялся, подошел к своему мулу и отстегнул от попоны зачехленную трубу. На пальце его сверкнул перстень, а на том перстне переливался знак - петля, заключенная в овал и перехлестнутая дугой с клешнями, символ неограниченной власти в Тепманоре, в Краю Деревьев с Белыми Стволами.
   - Что, если все же будут промахи, и удары придутся по жилым кварталам? - спросил один из северян-музыкантов.
   - Ничего такого, чего еще не было в этом мире, - хрипловато ответил Фирэ своим людям, выдергивая из чехла трубу. - Несколькими десятками зараженных рабством стукачей меньше, несколькими больше - какая разница? Я не увидел тут никого, кого знал раньше, они все превратились в дерьмо под ногами у своего великого правителя. А стоит ли раздумывать о судьбе дерьма? Так, наши уже на подлете. Идем
   Но вовсе не музыкальное приспособление было в его руках. В отсветах пламени блеснуло зеркальное лезвие обоюдоострого меча.
   И отряд, ряженый под нищих песельников, извлекая оружие из чехлов, побежал ко дворцу правителя страны Ин.
  
* * *
  
   Тессетен неотрывно глядел на Ала, словно заклиная выдать наконец то, что не давало им всем покоя много лет. Бывший экономист был уверен, что Ал посвящен и отлично знает, что с ним такое происходит.
   Правитель страны Ин отвернулся, подошел к двери, что вела на балкон, взглянул на небо и, вернувшись, тяжко опустился в свое кресло...
   В это время в коридорах дворца воины Тепманоры, профессиональные головорезы - они же нищие песельники бродяги-Тессетена - беззвучно перебили стражу, охранявшую дворец. А над городом разразилась гроза.
   - Я ничего не могу сказать тебе, Сетен, - ответил наконец Ал на вопрос бывшего друга о Паскоме. - Да и к чему это? Мы уже ничего не исправим...
   Прогремел гром, но теперь он был затяжным и нескончаемым, как и мерцание молний.
   - Что там? - Ал хотел подняться, но Тессетен, ухмыльнувшись, удержал его:
   - Успокойся, братец. Это - гроза. С чего ты взял, что мы ничего не исправим? Почему ты заранее сдался? Зачем ты пустил в себя что-то невообразимое и позволил ему злодеяния?!
   - Ты пришел не за рассказом о Паскоме. Ты пришел за Танрэй. Так забери ее и увези отсюда так далеко, как это возможно.
   В безобразном бородатом лице Тессетена мелькнуло удивление, глаза почернели, а голос стал высоким, почти женским:
   - Вот как ты заговорил? Я думал, ты удивишься тому, что твоя женушка хотела тебе сказать этой ночью. Правда, она и не успела бы сказать. Вернее - ты не успел бы этого услышать. И не успеешь. Потому что я пришел не за Танрэй. Я пришел за тобой, думая найти здесь Ала - и увидел что-то необъяснимое. Кто ты, зима тебя покарай? Кто ты?!
   Ал горько хмыкнул и посмотрел в окно. Орэмашины Тепманоры уничтожали его страну.
   - Я вижу, цивилизация разума и техники победила... - проговорил он, оценивающе поджимая свои красивые губы. - Ну что ж, тем хуже для всех нас...
   - Да, братец, да! - по-прежнему не то женским, не то мужским голосом выкрикнул Тессетен, вставая на ноги и скидывая с себя нищенские тряпки. Под ними сверкнули дорогие вороненые доспехи полководца. - Мы пришли к тождеству, и ребус разгадан, но разгадан по-моему, любимый! Мой мир - мир смерти, лжи, предательства и алчности - победил. На этом жалком сфероиде всегда будут царить мои законы! Это мой мир, а не ваш! Будь ты проклят вместе со своей женой и тем, кого ты наивно считаешь своим сыном! Открой уже мне мир За Вратами и убирайся туда вместе со мной, нам не место здесь!
  
* * *
  
   В зал ворвались "песельники" Тессетена, и Фирэ подал полководцу его заговоренный меч.
   - Ну скажи хоть что-нибудь, звездочет! - Ормона не забыла первую профессию Ала, а Сетен тем временем примерил оружие в своей руке, не слыша и не понимая, о чем говорит покойная жена. Он и действовал, как заведенная кукла, он нарочно отключил все чувства, чтобы не дрогнуть в последний миг перед очевидным самоубийством. - Скажи напоследок!
   - Зачем? - переспросил Ал и покорно опустил голову, освобождая шею от воротника.
   И тут Тессетен увидел, как, повернув к нему незнакомое лицо, вдруг осклабился бывший друг, похотливо помотал высунутым языком, а в голове прозвучало: "Я предупреждал тебя, полководец: не доискивайся правды о том, зачем Ал тогда полез на Скалу Отчаянных! Я предупреждал тебя, что в день, когда ты познаешь истину, страшной смертью умрешь!" Тогда почудилось правителю Тепманоры змеиное шипение, что исходило от странного зеленого венца на голове существа, и желтый плащ на плечах склонившегося перед ним Ала.
   - А-а-а, меч Тассатио! Меч, который, в отличие от хозяина, не забыл ничего! Да, дружок, немало мы с тобой повеселились на Горящей! Давай же, бей, избавься от меня навсегда, малыш Ал! - вслух подбодрило чудовище человеческого вида, ухмыляясь и подставляя шею. - Давай! Давай!
   С криком отчаяния Тессетен размахнулся и опустил меч. Клинок прошел сквозь плоть, не встречая препятствий, словно рассекал бумагу. Боль прошила и самого правителя Тепманоры, когда голова Ала с глухим стуком упала на плиты пола, а тело, скорчившись, завалилось набок.
   - Будь проклят, Соуле! Будь проклят, изверг рода человеческого! - сказала женщина устами фондаторе Тсимаратау, толкая ногой труп в луже черной крови.
   Ответом ей был смех победителя...
   - Но это был и Ал... - прошептал Сетен, садясь на ступень и тяжело опираясь на меч. Ему всё казалось сном, когда спрашиваешь - и не получаешь ответа, когда что-то доказываешь, а тебя никто не слушает, когда ты прав, а побеждает негодяй. - Там был и мой друг...
  
* * *
  
   Танрэй пробежала по опустевшему порталу Тизского дворца на половину мужа. Ветер рвал с нее легкую накидку, дождь промочил ее одежду и волосы насквозь.
   Небесный обстрел закончился. Наверное, многие горожане умерли сегодня в блаженном неведении, так и не осознав, что произошло. Ей казалось, что весь город разрушен, и Танрэй испытала облегчение, когда, выскочив наружу, увидела полностью уцелевшие здания в городской черте - дым валил откуда-то из пустыни, но зарева не было.
   В одном из коридоров она заметила Фирэ и его зверя. Оба внимательно смотрели на нее.
   - Где Ал?! - крикнула Танрэй.
   Фирэ молча указал в конец коридора, на двери покоев ее мужа. Ничего не произнеся, подхватив путавшуюся в ногах юбку, женщина бросилась туда.
   Гостиная пустовала. Рыбки беззвучно жили своей жизнью за стеклом аквариума.
   - Ал! - крикнула Танрэй, все же чувствуя чье-то присутствие. - Ал!
   Занавес за колоннами двинулся. Навстречу ей вышел Тессетен, но не тот оборванец, каким она видела его вчера и сегодня днем. И совсем не тот долгожданный попутчик, с которым она провела прошлую ночь. На этом Сетене красовались черные доспехи и широкий, длинный, тоже черный, с серебристым подбоем и капюшоном плащ из непромокаемого материала.
   - Где Ал?! - закричала Танрэй, и эхо множество раз повторило под сводами ее отчаянный зов.
   - Все было так, как должно было случиться! Иди сюда! Ты свободна, но есть еще один короткий обряд, в котором, увы, придется принять участие тебе. Я хотел бы избавить тебя от этого зрелища, но никак... Мы вернем Ала, он очистится от той скверны, которую впустил в себя от отчаяния - решив, будто мы ничего не сможем исправить в этом воплощении!
   - Верни Ала. Мы с ним покинем эту страну, если она нужна тебе! Отпусти его. Я не хочу больше знать тебя, за кого бы ты себя ни выдавал и кем бы ни был на самом деле!
   - Еще вчера ты готова была бросить всё ради нищего, так неужели ты не сделаешь этого ради правителя Тепманоры?
   - Верни Ала!
   Танрэй уже все поняла, но в каком-то ступоре продолжала твердить одно и то же. Она не могла поверить, что Сетен пошел на это.
   - Неужели ты решила, что я сделал это из ревности?! Ты так решила?
   - Да плевать мне на твою ревность, Сетен! Выгляни, посмотри, что сделали с моей страной твои орэмашины!
   Уже готовый схватить ее за плечо, Тессетен отдернул руку. Женщина заступила на его место.
   - Тебе нужен Ал? Подавись! - крикнула она "раздвоенным" голосом, и Тессетен швырнул под ноги Танрэй доселе скрываемый под плащом меч.
   Лезвие было оплавлено кровью, и Танрэй, догадавшись, что это кровь ее мужа, истошно закричала. Когда дыхание вышло из груди без остатка, несчастная поперхнулась и закрыла глаза. Женщина в лице Тессетена наблюдала за нею с холодной усмешкой.
   - Как его тело отделено от головы, так и защитник будет всегда отделен от вас! - насладившись зрелищем, фантом столь же неожиданно исчез, сколь и появился. И тогда Тессетен почти совсем тихо добавил: - Я надеялся, что все произойдет иначе... Но надо завершить это к проклятым силам и забыть, как страшный сон. Это все ужасно, но выхода нет, Танрэй, у нас нет выхода - иначе Соуле угробит нас всех... Он уже здесь, твой муж привел его сюда своим унынием! И для чего только Паском все рассказал ему? Ал всегда был слабаком, просто удачливым слабаком... Ты ведь помнишь, как притягивать душу? Тебе надо будет просто быть рядом, просто повторять вместе со мной, но ты... ты можешь закрыть глаза, чтобы не видеть этого... Вместе с тобой у нас теперь получится все, что угодно!
   Правительница страны Ин вскинула руку и прикусила кулак, не в силах оторвать взгляда от проклятого меча.
   - Танрэй! Танрэй, все будет правильно! - торопливо, как никогда прежде, заговорил Сетен. - Ал вернется. Настоящий, не этот. Ты возродишь его, ты - так же, как это сделала аллийка Танэ-Ра. Я уже готов поверить даже в это, Танрэй!
   Он обнял ее и зашептал, склонившись:
   - Пусть наследником правителя Тепманоры будет Ал. Это было бы единственным выходом из того тупика, куда мы сами себя загнали. Просто ты должна призвать атмереро в ее новое вместилище, - Сетен слегка коснулся ладонью ее живота под мокрым платьем. - И ты дашь настоящему Алу новую жизнь, новый шанс, понимаешь? И с нашей помощью он выкарабкается, мы с тобой сделаем для него всё, Танрэй! Только в нас я могу быть уверен от начала и до конца, только в нас! Ты ведь хотела этого, не спорь! Лишь при обоюдном желании двоих ори вспыхнет жизнь третьего!
   Танрэй знала о новой жизни. И желала ее. Еще вчера ночью, еще утром, еще днем. Да что там - даже час назад, даже пять минут... Но не теперь! И этот новый не может стать Алом, хоть никто и не ведает путей "куарт". Туда, в это "вместилище", не может быть помещена душа Ала, ведь их сын Коорэ почувствовал там... О, Природа, что же они все натворили!..
   Она оттолкнула Сетена, отскочила к двери и бросилась прочь. Правитель Тепманоры побежал за нею, однако искалеченная нога снова подвела его.
  
* * *
  
   Царица избрала тайный коридор, о котором не знали головорезы Тессетена.
   Фирэ успел заметить, куда метнулась маленькая женщина в легком платье.
   - Задержи ее, Фирэ! - крикнул Сетен. - Мы не успели завершить этот хренов обряд, будь он проклят вовеки веков!
   Пристегнув рванувшегося вперед зверя к металлической скобе в стене, молодой воин бросился на призыв Учителя. Потянулся к беглянке, как и тогда, в лечебнице. Увидел только что вспорхнувшего над нею серебристого мотылька, опешил. Не наследник Тепманоры жил в ней. Наследница. И Фирэ теперь точно знал, кто "куарт" этой нерожденной девочки...
   - Танрэй! - в отчаянии вскрикнул он, догадавшись, что она замыслила. - Не выходите наружу, атме, там гроза!
   Танрэй пробежала под секущими плетьми холодного ливня по открытой анфиладе, юркнула в один из порталов и, преодолев несколько шагов по песку, достигла подножья скалы, из которой Кронрэй и ее сын на досуге вручную вытесывали памятник Паскому. Не помня себя, она карабкалась все выше и выше.
   - Стой! Сестренка! Ради Природы! Ты уедешь, куда захочешь, никто не посмеет прикоснуться к тебе! Перестань! Я не стану неволить тебя! Клянусь памятью Оритана, клянусь чем угодно! Ты не увидишь меня больше! Не делай этого! - задыхаясь, Тессетен по-прежнему сильно отставал от нее и от приемного сына. - Вернись! Провались он сквозь землю, этот обряд - мне ничего от тебя не нужно! Просто вернись и делай что хочешь!
   Зато Фирэ уже почти настиг Танрэй, готов был схватить, унести отсюда, спасти их обеих. Он на секунду оглянулся на Учителя, и тот в последнем рывке вдруг прибег к последней возможности: облекся мороком. Молодой человек вскрикнул от ужаса. Вместо прекрасного золотистого тура по камням неслось бронированное черное чудовище - химера с герба Тепманоры.
   - Пусть лучше так... - вскрикнула Танрэй.
   Ветер сдернул мокрую накидку с ее плеч и швырнул в лицо Сетену. В морду химере...
   Вспышка молнии ослепила Фирэ. Закрывшись рукой, он резко отвернулся в сторону. "Нет, нет! - шептал он, не веря в то, что случилось. - Нет, это была просто молния! Саэти, это ведь была просто молния?!" А сердце кричало о том, что, оказавшись рядом, попутчики становятся всемогущими, и даже Танрэй способна повелевать стихией, когда за ее спиной - Ал, пусть в чуждом обличье, но Ал...
   Танрэй лежала ничком, щекой на кисти руки, будто заснула, да только глаза были открыты... Она сумела это сделать, она прекратила грозу, обратив последний разряд против себя!
   Тессетен стоял на одном колене возле нее - второе просто не сгибалось, и нога нелепо торчала в сторону. Подняв попутчицу с камня, он еще надеялся спасти ее. Он еще верил, что она жива.
   Фирэ подошел к ним и заглянул в ее распахнутые стеклянные глаза. Зеленые огоньки жизни погасли в пустых зрачках. Там больше не было души.
   - Учитель... - он положил ладонь ему на плечо и ощутил лед чешуи.
   Блестящий от ливня черный плащ раскинулся на голове каменного изваяния двумя громадными крылами нетопыря, стальные когти крошили известняк, змеиная голова, увенчанная длинными и острыми отростками-рогами, горько прижалась к телу мертвой.
   И тогда жуткий рев отчаяния огласил пустыню Тизэ...
  
  
Послесловие
  
  
   soundtrack
  
   От неприютного берега Перекрестка до Мирового Древа протянулся мост хрустальной радуги. Реальность расцветило всеми красками солнечного спектра.
   Двадцать четыре серебристые кометы, прочертив пространство россыпью ослепительных брызг, сошлись в единой точке - на самом верху семицветной дуги, и ориентиром им был сидящий там старик с черными раскосыми глазами.
   Врезавшись в Радугу, каждая из двадцати четырех комет обрела сначала призрачные очертания человеческой фигуры, а затем и вовсе, уже на ходу, приняла плотский облик мужчины либо женщины - тех и других было поровну. И все они собрались вокруг старика.
   Он открыл подведенные сурьмою глаза и велел им присесть, как когда-то.
   "Да будут справедливы к нам все мировые течения, - не раскрывая рта, вымолвил он в сознании у каждого. - Я рад вновь увидеть вас! Вы, наверное, думаете: ну вот, снова нет покоя от этого Паскома!"
   "Мы рады вам, Учитель!" - искренне отвечали попутчики и попутчицы.
   И лишь Рарто добавил:
   "Но я все еще не вижу среди нас Ала. Его так увлекла та реальность, или достались упрямые ученики?"
   "Ему досталась нелегкая судьба. И строптивый характер. Потому я вас и позвал на нашу радугу, как в былые времена, и счастлив, что вы откликнулись все до одного".
   "Могло ли быть иначе?" - удивился Рарто.
   "В этих вселенных чего только не бывает! Но мы ждем еще одного участника, и он вот-вот объявится на Перекрестке, ибо часы его жизни на земле сочтены. В Ростау идет страшная битва, а заговоренный меч Тассатио все еще жаждет крови, и ему уже все равно, чья эта кровь - в нем пробудилась память деяний на Горящей".
   И тут все увидели в дымке Перекрестка среди воспаленных синих спиралей перехода корчившегося в агонии человека. Смутный след меча все еще оставался в его груди, пробив самоубийцу насквозь.
   Пока забвение не одолело вновь пришедшего, Паском простер к нему руку и втянул на Радугу.
   "С приходом, Фирэ!"
   - Где я? - вскрикнул молодой мужчина, хватаясь за грудь и озираясь по сторонам.
   "Ты у Мирового Древа, Фирэ!"
   - Как... вы назвали меня? Вы ошиблись, перепутали с кем-то - я Ал-Демиф! Я должен был убить себя собственным мечом, ведь Хор, сын златовласой Исет, победил в том бою, а для меня как командира это страшный позор. Наверное, я все же убил себя - и я в Дуате, верно? Но почему нет крови? - он отнял от груди и показал собравшимся чистую ладонь.
   "Ты убил, убил себя, Фирэ, насчет этого будь спокоен, - Паском и его ученики заулыбались, точно речь шла не о смерти, а о предстоящей увеселительной прогулке. - И это хорошо, что ты все еще помнишь. Но сейчас тебе придется вспомнить больше, чтобы помочь своему Учителю".
   - Сетху? Что будет с ним? Он тоже погибнет в этой битве?
   "Нет, в этой битве он не погибнет. Встань, воин!"
   Вновь пришедший поднялся на ноги. От Мирового Древа к нему устремилось семь нитей, и они пронзили его сущность от затылка - и по всей длине позвоночника. Распятый на них, словно на музыкальных струнах, он блаженно закрыл глаза и приподнялся над Радугой. Память былых воплощений возвращалась, как и должно быть с любым "куарт". И даже страшное воспринималось им сейчас так, будто он смотрел на жизнь свою со стороны, читая живописание о ком-то ином, а не о себе. А прекрасное и подавно кружило голову своей тайной.
   "Фирэ, ты вспомнил былой день? Вспомнил то, что случилось много тысячелетий назад в этих же краях, где ты умер теперь?"
   - Да, я помню каждую минуту из той жизни. Я помню Оритан, я помню гибель Оритана, я помню наши злоключения и свою надежду на возвращение Саэти... Я помню казнь Ала и то, как страж мира За Вратами овладел "куарт" моего Учителя, преобразив его окончательно... Я помню смерть Танрэй и вместе с нею - моей попутчицы...
   "Расскажи, что было потом"...
   - Мы искали Коорэ и нашли его на материке Олумэару. К тому времени он был уже почти взрослым и остался править страной Ин. Он был одержим мыслью сохранить в целости память своих родителей. Ученик Кронрэя, он воздвигал удивительные постройки, и не только в своей стране. Коорэ покровительствовал мастерам слова в их умении фиксировать события живыми образами, и память о тех событиях начинала переходить из поколения в поколение, расползаясь по всей планете, легко понимаемая всяким племенем земным, только на свой лад...
   "Нашел ли он "куламоэно" - место вечной жизни?"
   - Нет. Ему отчего-то не удалось это сделать в том воплощении, а потом он попросту забыл... А мы и не искали. Вернув Тизэ ее правителя, мы остались в Тау-Рэе до конца жизни Учителя. Моэнарториито была к нему милосердна: он ушел легко, во сне - просто однажды под утро его сердце перестало биться. Не было мучительной болезни и ожидания конца, Учитель заснул и не проснулся, он ушел с улыбкой на губах вслед за кем-то, кого мечтал увидеть. После его смерти с городом, который он создал, стали происходить непонятные вещи. Тау-Рэя начала оплывать в "тонкий" мир, уходя на иной план бытия, недоступный нам, живым. Так, просыпаясь по утрам, мы не находили в доме ту или иную вещь, потом начали исчезать сами дома, оставляя своих хозяев прямо на голой земле. И казалось, будто на этом месте никогда никто не жил и ничего не строил. Лабиринт поглотил всю Тепманору, все города, где что-нибудь возводил Тессетен, пусть это был дом, беседка или просто скульптура. Говорили - "города деваются" или "хозяин забирает свое"... На их месте вырастала тайга, выживая всех, кто оставался там после нас...
   "А страна Ин, где правил Коорэ?"
   - Со временем в тех краях начались войны. Самого Коорэ уже не было, прошло несколько тысячелетий. Его великие постройки, не говоря уже о творениях Кронрэя, были стерты с лица пустыни до основания. Оставался лишь фундамент, но и его вместе с громадным памятником Белому Зверю замело песками.
   Приходили новые племена. В иных местах они расчищали песок и обнаруживали следы былых построек. Их созидатели пытались возводить на них что-то свое, и это удавалось им с переменным успехом: фундамент оставался цел и невредим, а верхушка чаще всего ветшала и рассыпалась от времени.
   Прежние технологии забывались, утрачивалась сама философия того, как и для чего это должно было строиться или делаться. Покойников начали бальзамировать и складывать в капсулы. Там их тела не горели, но и не гнили, высохшие от соли. Люди помнили предания, где шла речь о возвращении к новой жизни после полета к звездам...
   Откопанного Белого Зверя изменили - поскольку тот удар молнии повредил голову льва, ему сделали человеческое лицо, посвятили некоему своему монарху и назвали Отцом Ужаса... Что-то похожее случалось повсюду: на руинах былого строилось новое, после гибло и оно. Но приходили новые и новые поколения и приспосабливали всё под свои нужды, и уже трудно было понять, где здесь начало, а где конец. Нас забывали... да что там - мы сами забыли себя! Мы дичали чем дальше, тем страшнее. И вот - пришли к тому, к чему пришли, уже в открытую убивая друг друга внутри одного государства...
   "Убивая?! - растерялся Рарто, да и остальные ученики Паскома стали переглядываться. - Неужели тот мир, который он выдумал, все же стал реальным?!"
   - Да. Стал...
   Струи мягко поставили вновь прибывшего на хрустальную поверхность и померкли.
   "Что ж, Фирэ, у тебя свой путь - ступай. Мы свидимся еще. И здесь, и в мире грубых форм, - Паском кивнул, и силуэт самоубийцы растворился у подножия Мирового Древа. - А к вам у меня будет большая просьба"...
   Ученики оживились. Все они помнили тринадцатого ученика и его попутчицу, все любили их, и больше всего к ним были привязаны Рарто со своей спутницей, они-то первыми и заговорили о помощи не Взошедшему другу.
   "Вам всем приходится время от времени воплощаться, чтобы помогать вашим ученикам. И хотя вы очень редко делаете это, я попрошу каждого из вас об одолжении. Как только вы окажетесь в том мире, напишите послание Алу... Пусть это будет... скажем, какая-то священная книга! Двадцать пять священных книг, считая и мой вклад. Двадцать пять священных книг, написанных на том языке, в чьем народе вы воплотитесь. Так больше вероятности, что хотя бы некоторые дойдут до адресата. Собрав их воедино, объединив все религии мира за счет перекликающихся между собой сентенций, Ал и его ученики прозреют и снова вернутся на путь Восхождения, оставив бессмысленные распри. Излечение начнется не сразу, но оно начнется, и этому поспособствуем мы с вами. Обещаете ли вы сделать это?"
   "Да, Учитель! Мы все сделаем для Ала и Танрэй!"
   И ни на мгновение не замешкался ни один из Взошедших учеников Паскома...
  
* * *
  
   1177 год от Р.Х., Центральная Италия, Тоскана, к юго-западу от Сиены
  
   Что забыл он на этом холме? Кто шепнул ему: "Гальгано, ступай на вершину Монтесьепи и жди!"? Чего ждать?
   Рыцарь Гвидотти сжал рукоять древнего меча, его неразлучного товарища, свидетеля и участника кровопролитнейших столкновений с теми негодяями, которые, заискивая перед германскими императорами, осмелились пойти против самого Папы!
   Гроза медленно двигалась в сторону Сиены, и все же ливень еще хлестал воина и его вороного коня.
   Ветер вдруг поменял направление, и жеребец испуганно захрапел. Подпрыгивая, он пошел боком, выкатив кровавые зрачки и тихо взвизгивая, чисто поросенок под ножом. Гвидотти осадил его, но скакун дрожал всем телом.
   - Да что с тобой, дьяволово ты порождение?! - выбранился рыцарь и оглянулся.
   Серая тень метнулась в придорожные кусты. Вот как! За ними по пятам идут волки!
   Лязгнул, покидая ножны, верный меч. Однако ветер снова изменился, да и преследователь более не показал носа на дороге. Вороной фыркнул последний раз, озлобленно хлестнул себя и наездника мокрым хвостом и припустил под плеткой к холму.
   Верхушка холма состояла сплошь из базальтовых глыб. Чтобы не мучить коня, Гальгано Гвидотти спешился, стреножил его и оставил пастись внизу, а сам, как велел загадочный голос, поднялся наверх, скользя по мокрой земле.
   Ливень давно уже прекратился, а сумерки все еще пахли дождем. Вскоре и вовсе стемнело, похолодало. Ругая себя вполголоса, рыцарь снял с плеча щит, с досадой воткнул его заостренной частью в расщелину и сел на камень. Обитая кожей "капля" щита хоть немного, но защищала хозяина от порывистого и промозглого ветра. Неласковой выдалась осень в нынешнем году! Время от времени Гальгано посвистывал и, услышав в ответ булькающее конское ржание, успокаивался.
   И тут между камнями невдалеке снова мелькнула светло-серая тень.
   - Гальгано, - услышал он мужской голос за спиной.
   При свете половинки луны там стоял незнакомец в одежде монаха.
   - Кто ты? - насторожился Гвидотти, но и одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что монах безоружен, а потому неопасен, да и в голосе его не таилось никакой угрозы.
   - Мое имя Габриелло, я из Сиены. Не беспокойся, это моя собака, а не волк. Все отчего-то принимают ее за волка и боятся, хотя иная собака по свирепости своей не уступит серому, - монах усмехнулся и подошел ближе. - Я пришел рассказать кое-что о твоем мече.
   - Что не так с моим мечом и почему ты не обращаешься ко мне как к синьору?
   - Если я обращусь к тебе как к синьору, станешь ли ты внимательнее слушать то, что я тебе скажу?
   Он сбросил капюшон с головы и вблизи оказался совсем еще молодым парнем с тонкими, аристократичными чертами лица и длинными волосами - не очень светлыми, но и не темными. Собака размером с телка подбежала к нему и встала у ноги. Но она и в самом деле как две капли воды походила на волка - если она не волк, то вороной рыцаря Гвидотти - не конь!
   - Однажды твой меч убил того, кто был твоим отцом...
   Гальгано растерялся. Его отец жив по сей день! Или этот монашек намекает...
   - Ты пытаешься опорочить мою мать?! - рыцарь схватился за рукоять своего меча, готовый сейчас же наказать хулителя.
   - Постой, Гальгано. Постой-те, синь-ор Гвидотти, - нарочито отчеканивая каждый слог, повторил Габриелло. - Я понимаю, что человеку, понимающему Священное Писание буквально, будет трудно осознать, что кроме черного и белого в этом мире еще как минимум семь цветов и совсем уж бессчетное число оттенков. Но постарайтесь хотя бы минуту послушать того, кого ваш практичный рассудок уже записал в еретики! Этот меч потом убил и вас, синьор. Вернее, вы сами проткнули им свое сердце, решив, что ваша доблесть посрамлена...
   Гвидотти уже хотел уйти. Это не еретик, это просто сумасшедший, пусть бредит дальше. Но вдруг в голове его сложилась отчетливая картина: он бьется, держа в руках этот самый меч, с молодым мужчиной в легких черных доспехах. На голове противника вороненый шлем в виде морды волка или шакала. И не хочет меч разить его, как не хочет лук в виде скорпиона в руках у волкоголового пускать стрелу в Гальгано... А когда отряды тех, кого с трепетом величали демонами пустыни, разбиты наголову армией богини Исет, Гвидотти в отчаянии поворачивает собственное оружие против себя!
   - Что это? - вскричал рыцарь, возвращаясь в свой мир, на холм Монтесьепи.
   - Это всего лишь одна из твоих прошлых жизней, Гальгано. Только одна - но и в ней ты успел натворить такого, что не можешь остановиться по сей день. Хочешь узнать, что делал твой меч еще? Еще раньше?
   - Нет! - вскрикнул рыцарь, отшатнувшись от монаха, но калейдоскоп воспоминаний уже обрушил на него битое стекло картинок былого.
   Вот неведомый мир (память подсказывает: Гатанаравелла, город на погибшей Але), и высокий стройный мужчина разит этим самым мечом каких-то людей - вооруженных, безоружных, женщин, мужчин... Вот он же на планете, которую его сородичи зовут Колыбелью, а он - Пристанищем или Убежищем, с мечом в руке возвышается над лежащим в луже крови правителем.
   "Меч Тассатио, Гальгано! Это меч мятежного Тассатио!"
   Оружие не бывает мирным. Оружием нельзя восхищаться так, как всю жизнь восхищался своим мечом Гальгано Гвидотти. Он даже не помнил прежде, он вспомнил только сейчас, как попал к нему этот меч: его подарил мальчишке старый друг деда, синеглазый сиенец, который любил говаривать "у нас на Сицилии" и, кажется, в самом деле был родом оттуда. Да-да, у этого пожилого вельможи были длинные светло-русые волосы и аккуратная бородка клинышком на породистом лице, а уходя, он красиво набрасывал на плечи роскошный плащ-паллиум из ярко-красного шелка, на котором золотом были вышиты бык и змея. Змея кольцом обвивала быка, ухватив саму себя за хвост. Вот как отчетливо вспомнилось все, что видел юный Гальгано, нынешнему бесстрашному рыцарю Гвидотти! И, кажется, тот вельможа-сиенец не захотел, чтобы мальчик запомнил его как дарителя меча, затуманил его память... Это было какое-то колдовство!
   Все остальное Гальгано вспоминал уже в бреду. И всюду, всюду участвовал его меч. И всюду, всюду текли реки крови, вплоть до сегодняшнего дня.
   - Нет! - очнулся рыцарь и понял, что все эти образы пробежали мимо него ровно за то время, пока он кричал это свое "нет", шарахнувшись прочь от зловещего Габриелло.
   Пес монаха пристально глядел на рыцаря человеческим взглядом. И рука сама отбросила проклятый меч.
   - Этого мало, синьор Гвидотти, - смиренно сказал Габриелло. - Меч должен перестать убивать.
   И рыцарь увидел, как монах вытягивает руки над вросшей в землю базальтовой глыбой и как камень теряет свои свойства, будто в реторте еретика-алхимика. Он вдруг забулькал, словно расплавленный, однако никакого пара не шло от каменной лужи. Повинуясь взгляду пса, Гальгано поднял свой меч и, размахнувшись изо всех сил, всадил зеркальное лезвие в базальт. Тотчас же камень снова стал камнем. Он намертво сковал кровожадный клинок, став для него последними ножнами.
   - Я не желаю больше убивать! - прошептал Гальгано, истово крестясь, а когда поднял голову, то увидел лишь собаку, а самого Габриелло уже не было на холме.
   "Он будет хранить этот меч, пока здесь не возведут капеллу. И ты не будешь больше убивать, Гальгано!"
   И понял бывший воин веры Гальгано Гвидотти: в ту ночь на вершину холма Монтесьепи к нему являлся сам архангел Гавриил и говорил с ним из его же собственного сердца...
  
* * *
  
   Февраль 1405 года от Р.Х., низовья реки Арысь, город Отрар
  
   Тяжкими, ох тяжкими были последние дни эмира! Так и не добравшись до границы Поднебесной, армия Железного Хромца встала меж двух рек, скованных небывалыми морозами. Что только ни противилось Теймер-ленгу в его жизни - ничто не могло удержать полководца, а вот холод и болезнь - удержали...
   В страхе твердили лекари, что выживет владыка мира, поднимется, а все хуже и хуже было ему. Во сне видел он прежние походы, и радовалась душа завоевателя, если она у него была. Все его соратники, что уже оставили бренный мир и наслаждались в райских садах вечности обществом полупрозрачных гурий, приходили к нему в сновидениях и звали с собой. Являлся и учитель, Мир Саид, долго говорил с ним, поминая нефритовый гроб. Но не спешил Хромой Тимур, не торопился во дворцы из жемчуга к волооким прелестницам в яхонтово-изумрудных комнатах. Не все еще решил он здесь, на земле, и не должна была смерть вставать на пути эмира!
   "Почему ты не помогаешь мне?" - спрашивал Теймер-ленг свою смерть.
   "Если бы я тебе не помогала, ты уже кувыркался бы со своими гуриями, старый ты пень! - ворчала его смерть. - Надо же такое придумать! Прозрачные бабы!"
   "Ну так поспеши, родная, поспеши. Срок человеческой жизни короток, а я не был, как ты знаешь, праведником и основательно поизносил это одеяние!"
   "Нечего было в семьдесят лет геройствовать! Кто надоумил тебя обливаться на морозе? Какой кретин посоветовал у всех на виду обрить голову, когда на ней волосы превращались в лед? Так помирают владыки мира, по-твоему, полоумный старикан?"
   И если бы хоть один его воин смог подслушать этот разговор, то сошел бы с ума, так и не поверив, что кто-то смеет подобным образом отвечать самому грозному из всех завоевателей.
   Вот наконец дела пошли на поправку. Февраль близился к середине, морозы ослабли, а эмир, напротив, окреп и стал медленно выздоравливать, о чем не преминули объявить во всеуслышание обрадованные лекари. Дух учителя Барака перестал навещать Тимура, да и прежние друзья пригорюнились, уж не надеясь встретиться с ним в Раю.
   Но однажды под утро услышал эмир щебет соловья. Соловьиные трели несказанно хороши накануне рассвета, но, помилуйте, откуда взялся соловей посреди зимы?!
   Теймер-ленг раскрыл глаза и сел, худой, слабый, но еще полный жизни. Полог дернулся.
   - Кто?.. - каркнул эмир, но голос сорвался, и слова "посмел" не получилось.
   - Прости, повелитель, - внутрь шагнул личный телохранитель Хромца, молчаливый уйгур из гвардии Тимура.
   - А, ты, Таир... С какими вестями ты ко мне?
   Это было много лет назад. Небольшой отряд Тимура был зажат в тиски огромной армией противника. Тогда еще победоносная тактика боя на открытом пространстве не была отточена им до мелочей, и на них насело войско, вдесятеро превышавшее численностью его людей.
   Но свершилось чудо: каким-то немыслимым образом к ним в кольцо проникли шестьдесят человек воинов Кулси-Нат во главе с Таиром. Это была элитная гвардия завоевателя. Немногословный и мрачный, будто волк-одиночка, уйгур коротко рассказал будущему эмиру и его военачальникам, как все они будут выходить из окружения, объяснил, кто и что должен делать, показал действия каждого вплоть до постановки ног и положения тела во время этой операции. И свершилось второе чудо: они вырвались из тисков, не потеряв ни одного человека! С тех пор никому, кроме как Таиру, не доверял более полководец.
   - Что ты принес? - спросил Теймер-ленг, замечая в руках воина Кулси-Нат какой-то сосуд ярко-синего цвета.
   - Это ваза из Пакистана, повелитель. Тот, кто передал ее для тебя, сказал, что ее цвет сейчас таков, как твои глаза, а вот каким он станет - зависит от твоей души, эмир.
   "Проклятие! Нет, только не это! Зови, зови на помощь, эмир!" - только и успела прокричать смерть.
   И хотел бы крикнуть Теймер-ленг, да голос его пресекся. И успел он лишь прошептать:
   - Вот и ты, атмереро... Я не желаю! Только не это... Пусть лучше окончательная смерть, чем то, что ты уготовила мне... И как только я не распознал тебя еще тогда, под Сеистаном...
   Забормотал Таир что-то, на неведомом языке забормотал, и потянуло эмира прочь из тела, и увидел он собственный труп на ложе - увидел сквозь синее стекло вазы, созданной пакистанскими стеклодувами. И это было последнее, что видели они со смертью: стекло помутнело, стало черным.
   - Иначе вас не остановить, коэразиоре и моэнарториито, - со вздохом пробормотал Таир, унося с собой проклятую вазу.
   Он стоял одним из первых возле гроба повелителя - гроба, высеченного из цельного куска нефрита. Саркофаг был установлен в ногах давно умершего Мир Саида Барака, духовного учителя Тимура: так пожелал когда-то сам полководец. И вязь предостережений была охраной покою эмира, ибо люди легковерны, и вздрагивали только от одной мысли о том, что если потревожить дух бога войны, то начнется страшное сражение и на небе, и на земле. Только не было уже никакого духа в усыпальнице Тимуридов, и бояться надо было отныне за судьбу неприметной черной вазы, странным образом кочевавшей из одного царского рода в другой...
   И это было все, что смог сделать для новой цивилизации немой защитник, предсказанный когда-то в сердцах Ормоной.
   Перед каждым из них лежал еще длинный, до бесконечности длинный путь.
   Путь к самому себе.
  
КОНЕЦ РОМАНА
  
(Октябрь 2010 г. - 06.06.2011 года, 6 часов утра по новосибирскому времени)
  
  
Приключения героев продолжатся в наше время в романе
"Душехранитель"
  
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
  
   1) Сан-Гальгано (видео) и статья о мече-в-камне
  
   2) Подборка материалов о Тимуре
  
   3) Подборка материалов о Марсе
  
   4) "Град обречённый" Андрей Борисов, статья
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"