Шаг за шагом. Под ниспосылающим пламя черно-фиолетовым небом. По бесконечной пустоши, где серость разбавляют приглушённая краснота гранита и тёмная зелень малахита , покрытые коркой льда, а между ними живыми серебристыми потоками струится ртуть. Навстречу ураганному ветру с пылью и каменной крошкой. Вперед. С каждым шагом ноги врастают корнями в породу, сдавшуюся под напором бурь, и не дают порывам поднять тело в воздух и отбросить назад - снова к началу пути. С каждым подъёмом ступни, корни вырывают частицы каменной плоти и развеивают по ветру. Рваные сполохи молний, освещают пространство не ярче лучины в тумане, бьются даже не отражением - эхом отражения в полированный обсидиан доспеха. Ни ураган, ни камни, ни пламя, ни вода - ничто не в силах остановить его.
Правая рука на эфесе пристегнутого к поясу меча. Левая - держит лямки рюкзака на плечах. В прорези забрала два уголька. И чем страшнее препятствие, чем непреодолимее преграда, тем жарче они пылают. Шаг, другой, еще один... Сколько позади - позабыто. Сколько еще впереди - не важно, там - конец. Тот или иной. Звезд за тучами не видно. Солнце и луна давно забыли это место. Камни и пыль от горизонта до горизонта, но он точно знал направление, знал, ведь когда-то давно сам его выбрал. Поэтому не удивился, когда в вой ветра вплёлся едва слышный звук, а позже замерцал вдалеке огонек.
***
Старая хижина давно покосилась, сдавшись бесконечным буранам. Заднюю, глухую, стену замело землей и каменной крошкой по самую крышу. Ураган, сдувая с насыпи серые хвосты, делал ее похожей на голову пылевой кометы. А чьё-то больное воображение прикрепило к печной трубе медную фанфару, украсив шум бури непрерывным истерическим воем. В передней стене дверь и единственное затянутое мутной слюдой окно, которое мигает неровным светом. Внутри всего одна комната. С потолка медленно, как первый снег осыпается труха. Пол завален хламом, разломанными деревянными игрушками, обрывками когда-то яркой цветной бумаги и клочьями плюша. У стены - из голых кирпичей камин, у окна - грубо сколоченный стол. На столе трепещет огарок свечи.
Мохнатый дракончик, похожий на покрытого шерстью червяка со щенячьей мордочкой и цыплячьими крылышками, оторвал взгляд от язычка пламени и встрепенулся.
- Вы чувствуете запах?
- Я ничего не чувствую, кроме гнилого дерева и дыма ее сигарет.
Шут в ободранном трико звонко щелкнул углом карты о столешницу. Голова опущена, увешанные ржавыми бубенцами концы колпака тихонько, без звона, колышутся в такт движениям длинного крючковатого носа. Шут всматривался в рисунки, на которых уже тяжело понять дама то или валет. Однажды, начав этот пасьянс и не сумев его сложить, он пошел на хитрость. Вооружившись ластиком, парой-тройкой карандашей, хитрец изменил одну карту. Но только усложнил задачу. Пасьянс все равно не сошелся. Снова ластик и карандаш, до тех пор, пока расклад не обратился в хаос. Теперь уже и сам бедняга не помнит, как давно, терзая память, отматывает ходы, до рези в глазах всматривается в карты, пытаясь найти ту, самую первую, и исправить. А время течет, картинки тускнеют, и вместе с ними блёкнет когда-то пёстрый и яркий наряд шута.
- Даже смерч не сможет развеять этот махорочный дух. А еще принцесса.
Принцесса повернула лицо в сторону фигляра и скорчила гримасу отвращения. Потекшая тушь, размазанная помада и румяна, присыпанные древесной трухой, придали этому особенную прелесть. Ответного взгляда не последовало. Зачем? Они слишком долго в этой лачуге, постоянно на глазах друг у друга. Тем не менее, она затушила сигарету о кирпичи и бросила окурок в носок. Один из тех, что вешают на каминную полку для рождественских подарков. Остальные были уже прожжены.
- Да принюхайтесь же! - дракончик не унимался, - Такого давно не было. Как запах зелёного яблока поверх затхлого и спёртого духа. Напоминает о тепле, о чем-то мягком, о временах до пустоши.
- Не было никаких времен до пустоши.
Скрепя сочленениями доспехов, рыцарь вышел из тени в углу к очагу. Отблеск свечи заиграл на панцире там, где ржавчина еще не добралась до полировки. Носком железного ботинка он разгреб кучу хлама на полу и выудил деревянный поезд. На вагонах кое-где еще видна изумрудная краска, колеса туго, но крутятся, и в голове уже слышится эхо ритмичного перестукивания, на самом краю зрения мелькают столбы и деревья, лениво плывут горы. В зрачках рыцаря огонек свечи медленно кружится в печальном вальсе. Одним резким движением стальная перчатка отправила игрушку в печную пасть. Остатки краски сразу съежились, дерево под ними стало коричневым, затем и черным. В вагонах поселились, и стали их поедать ярко-алые пассажиры. Состав отправился в последний путь.
- Ветер и пустошь были всегда, и будут всегда. Только для тебя, крыса, всё закончится раньше. Когда мои латы доест проклятая ржавчина, я вскрою твое брюхо своим тупым мечем, сдеру шкуру и сделаю себе шубу.
Последнюю реплику рыцаря дракончик не слышал. Он прижал лохматое ухо к окну и царапал стекло когтистой лапой.
- Этот аромат заставляет трепетать мое, траченное молью, сердце. Здесь, возле окна, сильнее. Да - точно! - сквозь кислоту и метал, тонкими нитями что-то... - Он снова поскреб стекло.
Гордой кошкой принцесса подошла и клацнула ногтями по столешнице.
- Если ты, крыса, откроешь створки, я вырву тебе глаза.
Но взбудораженный дракончик никого не слышал.
- О да, эти вкрапления, эти сладчайшие ноты! Я припоминаю названия. Пирог с вишней, воск, жаркое...И вот эта смесь из молока, акварельных красок и древесной смолы, самая волнующая. О небо! Это мастер!
Серебряной молнией рыцарь метнулся к дракону, сшиб на пол и прижал испуганную морду щитом к стене.
- Ты достаточно расковырял старые раны, крыса. Шуба появится у меня раньше.
Но страшный удар и треск отвлекли всех от скорняжных работ.
Выбитая дверь отлетела к противоположной стене, рассыпая щепки и древоточцев, которые с гнусным писком разбежались по щелям. Проем заслонила могучая фигура, и каждый житель хижины остро почувствовал свою ничтожность и никчёмность. Особо впечатлил рыцаря панцирь из черного обсидиана, по которому ртутными вспышками расплескивались молнии. Дракончик вывернулся из захвата, мелко семеня, с опаской подобрался к жуткому гостю и задрал вверх морду.
- М-м-м-мастер?
Голова, закованная в угольного цвета шлем, склонилась к дракончику. Через опущенное забрало невозможно было разглядеть выражение лица, но в воздухе повеяло презрением с отвращением пополам.
Исполин выровнялся.
- Где он?- не голос, а шелест пластин доспеха.
Все, кроме избитого зверёныша, жались по стенам. Дракончик же свернулся кольцом вокруг ног пришельца и вглядывался в смотровую прорезь шлема.
- ГДЕ ОН?
Первым набрался смелости паяц.
- Он у-у-ушел.
С тихим скрежетом чужак повернулся в его сторону. Съёжившись под тяжёлым взглядом бездны, дурак судорожно начал оправдываться.
- Просто однажды открыл дверь и ушел.
- И вы его отпустили?!
- А мы ему наскучили,- принцесса, казалось, меньше всех испугалась незваного гостя. В ее движениях и мимике страх постепенно сменялся вызовом. Она смотрела тёмного скитальца оценивающе.
- Мы стали не интересны ему. Не радовали,- шут скрючился в пародии на реверанс,- не вдохновляли отвагой,- рыцарь, сидящий на полу у стены, пристыжено сгорбился и подтянул к себе меч, - не завлекали красотой,- принцесса развела в стороны руки и дерзко посмотрела на гостя. Гаер поднял голову.
- Он молча встал и ушел туда, откуда теперь дует ветер.
- Вы бросили его.
С вкрадчивым шорохом чёрное лезвие покинуло ножны. Все сжались. Дракончик дрожал от ужаса и возбуждения.
- Но ведь вот ты, мастер. Или ты им был, или поглотил его, или отделился от него.
Мохнатый лоб прорезали морщины. Дракончик что-то пытался понять.
Мрачный великан переступил прильнувшего зверя и вошёл в комнату. Все замерли, не дыша. Острием клинка пришелец ворошил устилавшие пол обломки игрушек. Некоторые при прикосновении ломались, иные рассыпались в прах.
- Вы предали его.
Ничего более не говоря, незнакомец зачехлил меч и вышел из хижины.
***
И снова - путь. Снова ураган и секущая крошка в лицо. Сколько прошёл - не запомнил, сколько впереди - не думал. Он давно перестал развлекать себя счётом шагов, перестал о чём-либо думать, мечтать. Где-то там, по другую сторону зрачков, он непрерывно ходил по кругу, размеченному вешками. Чем-то занимался, без проблеска любопытства и капли смысла. Из всех чувств осталось только усталое ожидание следующей вешки. За ней - следующей, за ней - последней и снова первой. В бестолковом бесконечном кружении вытравилось все. Уже понимая, что потерял себя, последним безнадёжным усилием воли он собрал жалкие крохи иссушенных мыслей и чувств и запер неумолимой печатью "НАДО". Только благодаря погребённым под свинцовым оттиском мечтам, у него теперь есть цель. Только благодаря давно бессмысленному "НАДО" он переставляет ноги.
Шаг за шагом. Под нескончаемую симфонию ветра, камней и грома. Среда, в которой наличие рассудка - верный способ сойти с ума.
Он не сразу заметил, что идет под уклон. Всплеск сознания. "Оно. Я на месте". Он - на дне громадного кратера, возле огромной плиты. Ветер резко затих, молнии погасли. Ещё несколько ударов сердца котлован оглашала дробь падающих камешков.
Итак, перед ним лежала исполинская плита. Она напоминала мраморную, но цвета прожилок прихотливее и богаче. Он осознал, что дошёл, но не мог сходу выхватить в переплетении красок искомое. Где-то среди прожилок то, к чему он стремился, но не мог выделить из хаоса узоров. Он долго блуждал вокруг плиты и до рези под веками всматривался в причудливые переливы тонов. Он прикатил несколько валунов, свалил в кучу и взобрался на неё, чтобы охватить взглядом всю картину.
Время продолжало свой бег. Чёрно-фиолетовые тучи рассеялись. Луна сменяла солнце, звёзды бледнели с приходом зари. Это не отвлекало его. Он неподвижно вперился в ровную каменную поверхность, ожидая подсказку, которая поможет ему найти. Иней по утрам сменялся росами, ласковый дождь ледяной позёмкой. Плита и фигура в непроницаемо аспидном доспехе, стали дном океана. В толще темных вод стало заметно, что плита слабо фосфоресцирует. Неразлучную пару заволокло илом, сжало и вмуровало в осадочные породы. Течения менялись, моря мелели, дно океана оказалось вершиной самой высокой горы. Снега и ветера освободили рыцаря и плиту от каменного плена. Сходили оползни, грохотали обвалы, ущелья отворяли и смыкали уста. Неподвижные истуканы вновь оказались в долине, но уже не безжизненной пустоши. Равнина была покрыта пряными травами и плодовыми деревьями. Ясное небо иногда озарялось вспышками. Некоторые звезды становились ярче, некоторые гасли. Небесный странник, превратившийся в полете в огненный шар, озарил плиту, и рыцарь вскочил. Он увидел. Он собрал ветки, сжег их, собрал пепел и вывел им в хаосе узоров на плите нужные линии. Закончив, он снова взобрался на постамент и оценил получившийся рисунок. Все было верно, он не ошибся. Осталось малое - извлечь.
Обдумав все, он принялся за работу. Он прорубил путь источнику и провел через плиту ручей, чтобы вода размыла там, где надо было действовать водой. Он покрыл часть плиты чернозёмом и высадил там траву - корни постепенно раздробят камень. Он посадил вокруг раскидистые деревья, чтобы защитить от солнца те места, которые надо сохранить неприкосновенными. Затем он сел рядом и принялся ждать. Его тело оплетали растения, на нем вили гнезда птицы, под ним рыли норы звери. Изредка он поднимался, разрывая стебли и грибницы, руша гнезда и норы, и вносил изменения. Изменял русло ручья, снимал землю, вычищал осколки и вновь стелил плодородный слой. Рубил и пересаживал деревья. Садился и ждал.
***
Когда остатки плиты давно скрылись с глаз, он понял, что время пришло. Он чувствовал присутствие, и теперь приходилось действовать особенно осторожно. Он тихонько встал и отстегнул от кирасы сумку. Аккуратно вытащил из нее глиняную тарелку и горшок, наполненный земляникой. Поставил тарелку на землю и высыпал в нее землянику. Порывшись еще в сумке, он извлек несколько деревянных кубиков, с диковинными рисунками, горсть отшлифованных морем цветных стеклышек, детальки старинных часов и перламутровую раковину. Все эти сокровища он разложил на траве возле тарелки с земляникой и отошел подальше.
Спустя некоторое время, в кустах раздалось шуршание, и на полянку выбрался ребенок лет пяти. На нем были шортики, одетые поверх разношенных колготок с оттопыренными коленками и отвисшими носками и кофточка. Во взъерошенных волосах запутались листья и травинки. Мальчик съел ягоды, перепачкавшись соком, и начал играть с кубиками и стеклышками. Чёрный скиталец, стараясь не шуметь, вышел из теней и встал напротив. Мальчик посмотрел на него.
- Спасибо,- ни тени испуга, даже с тающим налетом упрека.
- Не за что,- так нежно, как нежно может шуршать чешуя.
Дитя продолжило свою игру.
- Ты нужен мне.
- Зачем, ведь ты отрекся и бросил меня?
- Но я же вернулся. И вернул тебя.
- Зачем?
- Я не могу быть один. Когда мы разделились, это было началом конца. Этого нельзя допустить.
- Мы уже попробовали "конец". Для меня это - небытие, для тебя - бездумный бег по кругу. Что именно тебя пугает? И, если даже мы снова соединимся, кто поручится, что я опять не окажусь в забвении?
Закованные в броню плечи поникли со скрипом, с которым исполинские механизмы замирают навсегда. Только сейчас, спустя бездну лет, эхо шагов сквозь бурю стало затихать в недрах шлема. Странник знал, что последний участок пути нельзя преодолеть ни силой, ни упорством. Только бессмысленная надежда, самая ненадежная спутница. В сознании - кипение перебираемых слов - аргументов, оправданий, мольбы. И снова звонкий голосок.
- Ты вернул меня, но посмотри! Я слаб, беззащитен. Так мало времени я здесь, а жар в груди уже успел разгореться. Но для чего! Любой меня сможет с легкостью, да что там, с удовольствием покорить и извратить. А потом?! Снова пробовать на вкус медленное погружение в забвение? Зачем?!
- Что бы попросить прощения, - так тихо, как шуршат листья в безветренную погоду,- И, в благодарность за дни, когда мы были вместе, я принес тебе подарок. Смотри же.
Без скрипа, с бравурным звоном, фигура, закованная в латы, вытянулась вверх и расправила плечи.
- Эти ноги прошли бескрайнюю пустошь от края до края. Эти руки справились со всем, что им встречалось на пути. Этот панцирь выдержал то, что размололо наш с тобой мир. А держится все на воле. Она пригнала меня сюда, она вернула тебя вновь. Но без твоего пламени все пусто и бессмысленно. Молю, вернись.
С последними словами тяжелые колени сгибаются, исполин опускается ниц. Тихий щелчок, пластина, закрывающая грудь и живот, отворяется подобно двери гостеприимного дома. Но за ней нет того, что она должна защищать - ни рубахи, ни сильной груди. Пустота. Глазные прорези шлема покорно смотрят в землю, а два уголька гаснут и белым дымом устремляются в облака. Миг, обесценивающий все усилия, смиряющий самого непокорного из всех упрямцев. Всё или ничего.
Но вот мальчик подходит и проводит ладошкой по изгибам брони. И с легкостью, с которой только дети забывают обиды, в глазах разгораются восторг и интерес. Он заглядывает в темное чрево доспеха, шарит там рукой. Вдруг, с беспечностью и безрассудством юности, забирается внутрь. Ноги в штанины, руки в рукава. И панцирь не скрипит старой чешуей, звенит молодым голосом.
- Отлично, чем займемся?
Юный рыцарь выпрямляется, грудная пластина закрыта, а за забралом горят не угольки, но живые глаза.
- Чем угодно. Теперь мы можем все!
***
И снова. Шаг за шагом. Разбрасывая по зелени блики солнца, с высоко поднятой головой. К началу уже нового пути.