Гор Олег : другие произведения.

Просветленные не ходят на работу (главы 5-8)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы 5-8 одним файлом.

  Глава 5. Колесо судьбы
  
   Брат Пон отреагировал на мой рассказ о чудесной горе совсем не так, как я ожидал.
   - Забудь об этом, - сказал он. - Это видение не имеет ни смысла, ни значения. Стоит меньше, чем картинка из кино.
   Но я не послушался, и несколько раз во время медитации пытался вызвать образ увенчанной снегами вершины. Но ничего не вышло, сколько я ни напрягался, ни рисовал в мыслях очертания хребтов, золотые и лазурные склоны, водопады, дворцы и белых слонов.
   Укус зажил мгновенно и без последствий, уже через два дня, смыв мазь, я обнаружил лишь крохотный шрам.
   Жизнь в Тхам Пу тем временем шла своей чередой; дымились палочки перед Буддой, я орудовал метлой и таскал воду, иногда в ват заглядывали посетители, несколько раз я слышал незнакомые голоса, но никогда не видел их обладателей.
   С молодыми монахами я по-прежнему общался с помощью улыбок и поклонов, брат же Пон редко снисходил до разговоров на отвлеченные темы, обычно пресекая их резко и беспощадно. Как ни странно, я вовсе не ощущал себя в информационном вакууме, хотя ни Интернета, ни телевизора не видел почти две недели.
   Слишком много нового и странного узнал я за эти дни.
   - Настало время развлечений, - сказал брат Пон как-то раз после скудной трапезы. - Сейчас мы с тобой отправимся на берег и наловим раков.
   - Но разве... можно? - недоверчиво спросил я.
   - Я же неправильный монах, а значит мне все можно, - сообщил он с проказливой улыбкой.
   После этой фразы в животе у меня забурчало - рис и овощи надоели до полусмерти, и если получится отведать вареного рака, то это будет настоящий праздник желудка!
   Уж не знаю откуда, но в монастыре нашелся порезанный на кусочки шмат свинины. Спустившись к Меконгу, мы прошли к мосткам, с которых монахи стирали белье, и рядом с ними обнаружились несколько сплетенных из прутьев щелястых корзин.
   К рукоятке каждой была привязана веревка.
   - Клади в них мясо, - велел брат Пон. - И закидывай... тут место прикормленное.
   Меконг лежал перед нами, и лучи солнца скользили по его мутной поверхности. Другой берег сегодня был виден как на ладони, далеко на востоке я мог разглядеть громадину Моста Дружбы, что связывает Таиланд с Лаосом, и даже ехавшие по нему автомобили.
   Первая корзина плюхнулась в воду, за ней вторая, третья скрылась в волнах.
   Веревки, чтобы не держать в руках, мы привязали к росшему у самой воды дереву.
   - Очень хорошо, - сказал брат Пон. - Теперь надо лишь ждать. Раки, они как люди. Невежество не позволит им увидеть, что их ждет, алчность погонит вперед, ненависть заставит толкаться и пихаться, чтобы попасть в ловушку... И они встретят свою судьбу.
   - Но у них нет осознания, - робко напомнил я.
   - Есть, но настолько омраченное инстинктом, что его можно не принимать в расчет, - монах поцокал языком. - У них шанса на освобождение нет, а у нас, людей, имеется. Помнишь, мы говорили о страдании?
   Я кивнул.
   - Страдание присуще тому потоку восприятия, которым мы на самом деле являемся, присуще до тех пор, пока мы от него не избавимся, не вырвем те корни, на которых оно держится.
   Я вспомнил дерево, выкорчеванное в первый день, и невольно глянул на свои руки, что с тех пор стали куда более мозолистыми.
   - Но чтобы корни ослабели, их надо перестать поливать, - продолжил брат Пон. - Если постоянно лить на них воду, то они будут отрастать заново, и все наши усилия пойдут прахом.
   - А что в этом случае "вода"?
   - Наши желания. Начиная с обыденных, бытовых привязанностей к удовольствиям и заканчивая самой жаждой существования, что привязывает нас к колесу Сансары крепче стального троса. Победишь желания - станешь свободным, воспаришь подобно дыму. Небеса воспримут тебя как божественное существо, - монах говорил нараспев, речитативом, - только не смогут удержать, и ты просочишься сквозь них, как вода через решето...
   - Но если я уничтожу в себе жажду существования, не захочется ли мне покончить с собой? - спросил я.
   - Самоубийцами движет жажда не-существования, а не отсутствие желаний.
   - Но как жить, если ничего не хочешь? - я поскреб в затылке, провел ладонью по голове, на которой начали понемногу отрастать волосы.
   - С огромным удовольствием, поверь мне, - сказал брат Пон. - С ними куда хуже. Вспомни-ка свою жизнь! Ну?
   И словно повинуясь его возгласу, из памяти начали один за другим начали являться эпизоды: гнусная ссора с братом по поводу того, кому будет принадлежать отцовская машина, старые "Жигули"; то, как я проснулся утром после корпоратива и с ужасом вспомнил, как затащил вчера нашу толстую бухгалтершу к себе в кабинет; текущие слюни при виде роскошного торта, после пары кусков которого я просидел "на горшке" всю ночь.
   - Ну да, порой от желаний случаются неприятности, - признал я без особой охоты. - Только ведь они же и придают жизни вкус...
   - Вкус чего? Разочарования и неудовлетворенности?
   Это был удар не в бровь, а в глаз.
   Исполненное желание, достигнутая цель никогда не радовали меня так, как об этом мечталось. Возникало ощущение, что меня обманули, подсунули фальшивку, что я вовсе не этого хотел, а чего-то другого, вот если бы еще удалось как-нибудь понять, чего именно...
   - Нет, счастья и удовольствия! - сердито отозвался я.
   Брат Пон заухмылялся, точно облапошивший простака торговец.
   - С сегодняшнего дня ты будешь холить и лелеять свои желания, - сказал он. - Всякий раз, когда тебе начнет чего-то хотеться, жареной рыбы, новых знаний или того, чтобы в следующей жизни воскреснуть богом, то ты станешь осознавать это стремление. Никакого самоосуждения, порицания своей низости, лишь бесстрастная регистрация. Наблюдение за тем, как под лучами твоего внимания желание извивается, чахнет и гибнет. Только после того, как оно утихнет, ты возвращаешься к прочим делам.
   - Понятно, - отозвался я без энтузиазма.
   Мало мне внимания дыхания, теперь еще и это.
   - А сейчас пора проверить, как там наши раки, - и брат Пон вскочил на ноги с проворством юноши.
   Сколько ему на самом деле лет, я не знал, но судя по оговоркам, он хорошо помнил конфликт во Вьетнаме. Двигался он при этом куда ловчее, чем я, а выносливостью мог похвастаться даже не лошадиной, а верблюжьей.
   Первая корзина явилась из воды совершенно пустой, даже без куска мяса внутри. Зато вторая оказалась набита шевелящимися усами, закованными в панцирь телами и щелкающими клешнями.
   - Замечательно! - воскликнул брат Пон и, перевернув корзину, принялся ее трясти.
   Раки со шлепками и плеском посыпались в реку.
   - Эй! Куда?! Как?! - растерянно воскликнул я.
   Но монах вытащил третью корзину и поступил с ней так же, как и со второй.
   - Я же сказал, что мы пойдем на реку и наловим раков? - сообщил он, когда вся наша добыча перекочевала обратно в Меконг. - Никто не обещал, что мы будем их есть. Вспомни-ка.
   - Но я... но вы... я подумал... - заблеял я, словно изображая растерянную овцу.
   - Вот-вот, - брат Пон кивнул. - Какое там желание существования, ты о чем? Справься для начала с вожделением собственного брюха!
  
   С желаниями дело у меня пошло с большим скрипом.
   Обычно я просто не замечал, что хочу: возжелав пожевать чего-нибудь, я начинал поглядывать в сторону нашей кухни, где один из молодых монахов варил рис; при возникновении тяги вновь поглядеть на заснеженную вершину я пытался немедленно вызвать ее образ; при воспоминании о делах в Паттайе руки чесались от желания взять сотовый.
   Зато брат Пон непонятным образом фиксировал, что со мной происходит, и привлекал к этому мое внимание, причем не самым гуманным образом, с помощью длинной бамбуковой палки. Лупил он ей меня по плечу или спине, не сильно, но всегда так неожиданно, что я вздрагивал и с трудом удерживался от ругательства.
   Это тоже не ускользало от внимания монаха, и меня удостаивали неодобрительного покачивания головой и какого-нибудь "легкого" задания вроде вырубки колючего кустарника или выкапывания новой выгребной ямы.
   Именно от возни с лопатой меня одним особенно жарким днем и оторвал брат Пон.
   - Сделай-ка перерыв, - сказал он, появившись на краю ямы, что достигла к этому времени почти двух метров в глубину. - Инструмент возьми с собой, он тебе понадобится.
   Я не стал спрашивать, зачем, поскольку знал, что монах сообщит мне все, когда сочтет нужным, и ни минутой раньше.
   Прогулка по джунглям оказалась короткой и закончилась около выкорчеванного мной дерева.
   - Разровняй участок земли, - велел брат Пон. - Достаточно большой...
   И он неопределенно развел руками, показывая, какой именно.
   Я почесал в затылке и принялся за дело, сопя, потея и отгоняя назойливых комаров.
   Лопата, которой я к этому моменту владел как профессиональный землекоп, с хрустом вонзалась в почву. Корни лопались, кусты трясли ветками, летели облачка пыли и клочья высохшей травы, при попадании в нос вынуждавшие меня остервенело чихать.
   Потратив едва ли не час, я получил ровную площадку два на два метра.
   - Отлично, этого нам хватит, - сказал брат Пон. - Теперь садись и наблюдай.
   И с помощью все той же бамбуковой палки он начал рисовать прямо на земле. Изобразил несколько вложенных друг в друга кругов, и самый маленький разбил на три части.
   - Смотри, - продолжил монах. - Здесь у нас корни привязанности к страданию. Невежество мы изобразим в виде черной свиньи... - он ограничился тем, что нарисовал пятачок, напоминающий электрическую розетку, - ненависть в облике зеленой змеи, а алчность как синюю курицу, - извилистая линия и нечто похожее на гребень петуха. - Следующий круг показывает шесть миров Сансары, от ада внизу до божественных обиталищ вверху... Животные, голодные духи, асуры-полубоги, а также мы, человеки.
   Отступив на шаг, брат Пон полюбовался делом рук своих, покосился на меня - внимаю ли? - и вновь принялся за дело.
   - Дальше у нас двенадцать секций, этапов того, о чем мы с тобой еще не говорили, но обязательно будем: слепой, горшечник с горшками, обезьяна, человек в лодке посреди океана, дом с запертыми окнами и дверями, мужчина и женщина, что слились в объятиях, человек со стрелой в глазу, человек с чашей вина, другой человек, срывающий плоды с дерева, курица, несущая яйца, рожающая женщина и старик, несущий на спине мертвеца.
   Я слушал, стараясь запомнить, понимая, что это все не просто развлечение, а имеет смысл, пусть пока еще не проникший в мое сознание.
   - И всю эту конструкцию держит в пасти колоссальное чудовище красного цвета, - и брат Пон добавил нечто вроде ряда зубов сверху и снизу от внешнего круга, и парочку глаз с узкими, змеиными зрачками.
   - И что это? - не утерпел я.
   - Бхавачакра, колесо судьбы, карта, которой ты будешь пользоваться на пути к свободе. А чтобы она работала, тебе предстоит ее нарисовать, изобразить во всех деталях и подробностях, которые придут тебе в голову, украсить понятными тебе символами. Делать это будешь прямо вот тут.
   - На земле? - с ужасом спросил я.
   - Холста и кистей у нас в храме нет, - брат Пон с показным сожалением развел руками. - Зато есть много песка разных цветов, который так красиво смотрится, если его насыпать в ямки и канавки.
   - Но я не художник! У меня вообще руки кривые! - продолжал возражать я. - Помню, по рисованию всегда тройки в школе были!
   - Никто не требует от тебя шедевра. Никто, кроме меня и тебя, не увидит рисунка.
   - Но зачем это надо?!
   Честно говоря, я думал, что брат Пон проигнорирует этот вопрос, но он неожиданно ответил:
   - Это самый простой и наглядный способ упорядочить твои представления о мире сознания, успокоить тот хаос желаний и устремлений, что продолжает, несмотря на все наши усилия, бушевать внутри тебя. Легкое средство обезвредить семена негативных аффектов.
   - То есть, создавая это изображение, я изменю себя? - уточнил я недоверчиво.
   Вот так просто?
   Взял, накарябал кривую картинку, сказав, что так видишь и на большее не способен, и после этого перестанешь алчно желать новый "Порше" себе и смерти гаду-соседу с перфоратором?
   - Да, - подтвердил брат Пон. - Справившийся с этой задачей становится иным. Приступай немедленно.
   И монах несколькими движениями палки стер свой набросок.
   - Рисуй не так, как я, а так, как ты, - сказал он, видя разочарование на моей физиономии.
  
   Для начала я вырезал себе пару колышков, какими будет удобно чертить на земле. Потом стесал все до единого бугорки и засыпал ямки на доставшемся мне участке земли. Несколько раз на меня накатило желание бросить эту ерунду, удовлетвориться тем, что есть, но я его с негодованием отогнал.
   Ну уж нет, это не тот момент, когда можно схалтурить!
   Понятное дело, что как художник я никуда не гожусь, но вот уж "лист" для рисования я сделаю как надо.
   Внутренний круг я изобразил с третьей попытки, то, что получалось ранее, на окружность походило лишь отсутствием углов. В процессе выяснилось, что один из колышков изготовлен из слишком мягкой древесины, он разлохматился почти тут же, и пришлось его выкинуть.
   С материалом для второго я, к счастью, угадал.
   Разделил на три части, и задумался, как изобразить свинью... пятачок - это проще всего, но этот образ использовал брат Пон, а мне надо придумать что-то свое, оригинальное.
   От умственного напряжения заныло в затылке.
   Ага, вот оно!
   Овальное тело... обойдемся без головы... мультяшные завитки ушей, наглая ухмылка с ощеренными зубами, каких не устыдится и волк, редкая щетина, короткие ножки с копытцами.
   Оглядев то, что у меня получилось, я преисполнился энтузиазма.
   Змею изобразил свернутой в восьмерку, пририсовал ромбовидную башку с высунутым языком. Курица в моем исполнении вышла похожей на неудачно ощипанного воробья и, казалось, с гневом уставилась на меня единственным глазом.
   Поколебавшись, я стер ее и изобразил заново, на этот раз анфас, а не в профиль: крылья раскинуты, когтистые лапы скребут землю, настоящий гордый птиц, червяк клевал, забор сидел.
   Ну да, а не такой уж и плохой я художник...
   В компании этого мнения я пребывал добрых полчаса, пока не взялся рисовать обитель богов. Мне захотелось изобразить многоярусный дворец вроде того, что я наблюдал на склонах призрачной горы, но с ним дело у меня отчего-то пошло наперекосяк.
   Линии ложились криво, точно их проводил пьяный маляр, вместо квадратов выходили трапеции. Я злился на себя, пытался начинать то с крыши, то с нижнего этажа, но всякий раз понимал, что упускаю нечто важное.
   От бесплодных усилий меня отвлек звон, прикатившийся со стороны вата: дежуривший по кухне монах ударами поварешки о крышку кастрюли извещал, что рис готов и овощи сварились.
   Утерев со лба трудовой пот, я отправился обедать.
   После еды брат Пон велел мне дальше заниматься колесом судьбы, сказав, что я могу возиться с ней хоть до темноты. Преисполненный энтузиазма, я вернулся к рисунку и вновь ринулся на штурм божественных чертогов.
   После часа пыхтения мне удалось изобразить нечто вроде кривобокого терема.
   "Сойдет" - решил я, и взялся за мир полубогов-асуров.
   Для него пришлось вспомнить, что мне рассказывал об этих существах брат Пон как-то вечером, когда его навестила охота поговорить - могущественные, обладающие магическими умениями и силами, разные обликом, но склонные к тому, чтобы враждовать друг с другом, к войнам и развлечениям насильственного характера.
   Почти боги, разве что живут недолго, как люди.
   Мне в память отчего-то запали те, что со змеиными хвостами, ядовитым дыханием и смертоносным взглядом.
   Моего художественного дара хватило на то, чтобы изобразить нечто жуткое с выпученными глазами. В одну из рук этого создания я поместил лук, а в другую, уж не знаю почему, нечто вроде булавы.
   Третья возможность благого воплощения - мир людей.
   Размышляя о том, как показать пространство, в котором я провел почти сорок лет, я впал в настоящий ступор. Из него меня вывели обезьяньи крики, раздававшиеся чуть ли не прямо над головой.
   В окрестностях Тхам Пу жила стая макак, но обычно к вату они не приближались и нам не мешали.
   - Чего надо? - мрачно спросил я, глядя как дальние родичи хомо сапиенса ловко скачут с ветки на ветку. - Еще вас тут не хватало для полного счастья, рожи мохнатые...
   Произнес все это на родном русском, которого тайским обезьянам знать не положено.
   Но видимо кто-то из них поднабрался словечек из общения с туристами, поскольку ответом стал настоящий шквал предметов, обрушившихся на меня и на мой рисунок - ветки, огрызки бананов, орехи, всякий мусор вроде пластиковых бутылок и пивных крышек.
   Что-то со стуком срикошетило от моего лба, на свинью невежества шлепнулся кусок коровьей лепешки!
   - Прочь! - заорал я, вскочив. - Проваливайте, гнусные твари! Черт вас подери!
   Меня оглушил истошный, агрессивный визг, мимо пролетела уже стеклянная бутылка, и я поспешно отступил, прикрываясь руками - такой штукой, если удачно попасть, можно запросто разбить голову!
   Макаки последовали за мной, раскачиваясь на хвостах, корча глумливые рожи и скаля острые клыки. Одна соскочила наземь, и пошла на меня вразвалку, необычно крупная, как мне показалось от страха, едва ли мне не по пояс.
   Я попятился еще, поскольку хорошо знал, что "обезьянки" кусаются не хуже собак!
   Стая преследовала меня до окрестностей храма.
   - Что, познакомился с нашими соседями? - с улыбкой поинтересовался брат Пон, когда я рассказал ему, что произошло.
   - Ничего себе соседи! - сердито отозвался я. - Они на меня напали!
   - Да? И с чего это? - монах сделал большие глаза, показывая, что удивлен. - Неужели ты попытался выразить им свою любовь?
   - Ну, нет... - неохотно признался я.
   - Понимаешь, то, что произошло в деревне, и что случилось сегодня - симптомы. Проявления той ненависти, что по-прежнему живет внутри тебя и активно проявляет себя, поскольку ты затеял самоизменение. Собаки, обезьяны, тигры, какая разница? На тебя нападут и ягнята, если ты от нее не избавишься. Возвращайся к рисунку.
   - Но там же...
   - Что, боишься новой атаки? - он смотрел на меня, склонив голову, почти гневно. - Страх - проявление той же ненависти, - тут взгляд черных как маслины глаз смягчился. - Ладно, пойдем вместе.
   Обезьяны, к моему большому облегчению, нам не попались, но при виде того, что осталось от колеса судьбы, мне захотелось оторвать кое-кому хвост, а руки сами сжались в кулаки.
   Земля изрыта, словно тут пронеслось стадо оленей, завалена мусором.
   - Я не обманывал тебя, когда говорил, что закончив рисунок, ты изменишь себя, - сказал брат Пон. - Как бы ты ни старался, как бы ни упирался, он будет готов только тогда, когда ты окажешься готов.
   - Но я... целый день... как же так?! - я в этот момент мог только шипеть от ярости.
   - Берись за дело заново, - проговорил монах. - Очисти все, подыши, успокойся.
   - Может быть, рисовать можно где-то ближе к вату? - поинтересовался я.
   - Нет. Этот небольшой участок джунглей - твое пространство изменения. Выкорчеванное дерево символизирует твою решимость бороться за освобождение, колесо судьбы, когда ты его закончишь, обозначит то, что ты знаешь путь и готов по нему следовать. Здесь ты осознал то, что смерть угрожает всем нам, и осознаешь еще многое.
   Вздохнув, я разжал кулаки и отправился туда, где валялась лопата.
  
  
   Глава 6. Визит в город
  
   Только после того, как я провел в Тхам Пу почти месяц, я кое-как смог привыкнуть к тому, что его обитатели не имеют даже подобия распорядка.
   Ни один день не походил на предыдущий, хотя от рассвета до заката я занимался примерно одними и теми же делами. Но меня могли разбудить задолго до восхода и отправить за водой, или забыть про меня так, что я просыпался сам, кормежка случалась то один раз, то дважды, медитации и прочие дела назначались то на утро, то на вечер, а иногда случалось нечто вовсе непредсказуемое.
   Поначалу это откровенно нервировало, я все время пытался осознать режим, поймать ритм, в котором живут монахи. Даже выказывал недовольство брату Пону, но он только смеялся и велел мне не думать о пустяках.
   Раздражение осталось в прошлом, но легкое недовольство осталось.
   Я не чувствовал обычной уверенности, опирающейся на то, что сегодня будет то-то и то-то, а завтра - это и это, даже ближайшая перспектива выглядела расплывчатой, эфемерной.
   Обезьяны мне больше не мешали, но работа над колесом судьбы шла ни шатко ни валко. Не хватало времени, поскольку меня постоянно занимали чем-то еще, да и изображения-символы различных миров давались мне с колоссальным трудом, не только исполнение, но и замысел.
   Не один час я тратил лишь на придумывание того, что хочу изобразить.
   В один из дней я отправился к рисунку за час до заката, а вернулся в ват уже затемно, в сумраке пару раз споткнувшись и сильно ушибив палец об удивительно твердый корень.
   Под навесом мерцала керосиновая лампа, и рядом с ней сидел брат Пон.
   - А, вот и ты, - сказал он. - Иди сюда.
   Я подошел и опустился на землю, стараясь не показывать, насколько раздражает меня ушиб.
   - Ну да, ну да, - монах, судя по проказливой улыбке, мгновенно оценил мое состояние. - Мудрецы прошлого остервенело ломали копья над тем, что такое "личность", что такое "я"... Ты бы сейчас ответил просто - "я - это боль, что кусает, точно оголодавший волк".
   - Она и вправду кусает, - признался я.
   - Но никто же не заставляет тебя с ней отождествляться? - брат Пон пожал плечами. - Если твое утверждение верно, то когда исчезнет боль, а это случится рано или поздно, то пропадет и твое "я". Так?
   - Ну... нет, - признать такое было бы глупо, защищать свою позицию я не стал, понимая, что в споре уступлю, и ринулся в атаку сам. - Но мне, честно говоря, неясно... Пять струй, что образуют поток - события, телесные ощущения, эмоции, мысли, осознавание... Насколько я понимаю, они формируют то, что можно назвать личностью. Одновременно вы говорите, что личности вовсе не существует, что это только иллюзия. Как так?
   Брат Пон задумался на мгновение, а потом заговорил:
   - Ну вот смотри... представь, что перед нами стоит роскошный автомобиль. Являются ли колеса автомобилем?
   - Нет.
   - Может быть, двигатель, очень мощный?
   На этот раз я обошелся без слов, только покачал головой.
   - Корпус? Такой красивый, ярко-алый, блестящий? Рессоры? Аккумулятор? - удивительно, но брат Пон более-менее разбирался в устройстве легковой машины, что наводило на мысли о том, что он не всю жизнь просидел в лесу, предаваясь молитвам и медитации.
   - Смотри, если каждая из составных частей не является автомобилем, то можно ли назвать этим словом их набор? Представь, что они лежат вот здесь, перед входом в храм, все детали новые, блестят... Можно?
   - Ну нет, нельзя... - вынужден был признать я.
   - Тогда выходит, что никакого автомобиля не существует?
   - Как не существует?! Если собрать их в должном порядке, то получится вещь, которую мы назовем автомобилем!
   - Вот именно - назовем! - брат Пон поднял указательный палец. - Это лишь имя. Личность - точно такое же имя, присвоенное совокупности пяти струй, что, переплетаясь, текут через время. О ней можно говорить, но в то же время она не существует как нечто реальное, настоящее.
   - Но почему же мы верим в наше "я"? Верим в то, что оно реально?
   - Это вопрос выбора живых существ, что предпочли запутаться в тенетах кармы, лишиться свободы в обмен на красивые побрякушки, которые можно отыскать во вселенной иллюзий. Кроме того, вера в вечное, неизменное эго дает ощущение безопасности, твердую почву под ногами.
   - Но она же присутствует в нас с рождения... - пробормотал я.
   - И даже ранее, - добавил брат Пон. - Но с ней можно бороться, можно побеждать.
   Я посмотрел на него вопросительно.
   - Смотри, - сказал он. - Есть одно простое упражнение, и очень-очень полезное... Выполнять его нужно в ситуации, когда одна из составляющих твоей личности выпячивает себя, твое "я" становится как бы одномерным, как сейчас, когда ты весь - боль.
   Честно говоря, про ушиб я за время разговора успел несколько позабыть.
   Но едва вспомнил, как палец заныл вновь.
   - Ты фиксируешь то, что тебя тревожит - ощущение, мысль, событие, эмоцию. После чего отстраняешься, смотришь на него со стороны, думая "это - не мое, это - не я". Попробуй...
   В руке брата Пона возникла бамбуковая палка, которой он внезапно ткнул меня в пострадавший палец. Боль оказалась такой, что на глаза навернулись слезы, а в первый момент я даже задохнулся.
   - З-зачем? - пропыхтел я.
   - А для чистоты эксперимента, - тут монах ехидно захихикал.
   Отрешиться от боли оказалось невероятно трудно, она притягивала все внимание. Когда я начал повторять "это не я, это не мое", мысленно созерцая пострадавший палец, стало легче.
   А затем в один момент я и мое страдание точно разделились!
   Ощущение было странным, я в одно и то же время и чувствовал боль и осознавал ее как нечто постороннее по отношению ко мне! Длилось это всего мгновение, в следующий миг я снова воспринимал себя как обычно, разве что ушиб почти не беспокоил.
   - Вот, у тебя неплохо получилось, - сказал брат Пон с удовлетворением в голосе. - Если хочешь, могу ударить еще раз.
   - Нет, спасибо, - отозвался я.
   - Тогда иди, и подмети в храме. И заодно попрактикуйся.
   Размахивая метлой, я поглядывал на статую Будды и шептал "это не я, это не мое", имея в виду уже не боль в пальце, а нежелание заниматься утомительной работой после тяжелого дня.
   И дело шло куда веселее обычного.
  
   - Ну что, собирайся, - сказал брат Пон, когда я поставил наземь ведра.
   Чтобы наполнить пластиковый бак, располагавшийся под навесом нашей кухни, требовалось десять раз сходить до источника. Если месяц назад я едва не падал, справившись с этой задачей, то сейчас, конечно, потел и тяжело дышал, но желания лечь отдохнуть не чувствовал.
   - Куда? - спросил я, с тревогой думая, что мы отправимся в деревню, на окраине которой ждут собаки.
   - Прогуляемся до Нонгхая. Есть у меня там кое-какие дела.
   "Сборы" ограничились тем, что я привел в порядок одежду и взял сумку для пожертвований.
   К моему удивлению, отправились мы не прямиком на восток, вдоль реки, по тропинке, по которой я некогда пришел в Тхам Пу, а зашагали через джунгли на юг. Через пару километров мы очутились на обочине широкой по местным меркам дороги, а спустя пять минут рядом с нами остановился потрепанный пикап, типичный "японец", каких тысячи бегают по тайским шоссе и проселкам.
   Водитель, лысоватый и тощий, спешно выбрался наружу и сделал ваи.
   Они коротко переговорили с братом Поном, и монах сказал мне:
   - Давай в кузов. Прокатимся с ветерком.
   Пикап вез обшарпанные газовые баллоны, и где-то между них мы и уместились. Машина сдвинулась с места, и стало ясно, что нужно держаться за борта, да покрепче, иначе рискуешь вылететь.
   Баллоны угрожающе постукивали друг о друга, норовили перекатиться, отдавить ногу. Пыль летела из-под колес, желтовато-серое облако клубилось вокруг нас, заставляя глаза слезиться, а глотку - саднить.
   Когда выехали на асфальт, стало полегче, а затем и поездка наша закончилась.
   Нонгхай я знал не очень хорошо, и поэтому сразу не смог определить, где мы оказались. Но вскоре стало ясно, что мы приехали на местный рынок, втиснутый между улицей и набережной лабиринт магазинчиков и прилавков, где торговали всем, от фруктов и мяса до бытовой техники.
   Встречные кланялись брату Пону, а некоторые еще и мне.
   - Вот смотри, обычные люди, - сказал он, когда мы оставили позади торговца жареными червяками и прочей насекомой снедью. - Если верить древним мудрецам, то они порождают четыре вида кармы в зависимости от смысла совершенных действий: черную, белую, черно-белую и не-черную-не-белую. С черной все понятно, это результат поступков под влиянием аффектов - ненависти, алчности, невежества. Белая создается лишь духовными благими деяниями вроде йогического сосредоточения или молитвы. Черно-белая - последствие хороших дел обыденного характера - помог кому, милостыню раздал. Не-черная-не-белая имеет корень в абсолютно чистом действии, на которое способен лишь просветленный, поэтому называть ее кармой не совсем справедливо, поскольку к сансаре она нас не привязывает... Ага, тебя наконец проняло! Ну и шкура!
   Шли мы неспешно, и если поначалу я чувствовал себя хорошо, то постепенно начала кружиться голова, голоса продавцов и покупателей стали звучать резко, неприятно, запахи снеди, что казались привлекательными, сделались отвратительными, волной накатила тошнота.
   - Что... проняло? Что... шкура? - промямлил я, с ужасом думая, что меня сейчас вырвет.
   Вовремя вспомнил про "это не я, это не мое", и мне стало легче.
   Ну а брат Пон ухватил меня за руку и фактически поволок за собой.
   Вскоре мы оказались на набережной, над заросшим кустами откосом, что спускался к Меконгу. Тут я ослабел окончательно, навалился брюхом на ограду и шумно опустошил желудок.
   - Вот так-то, - сказал брат Пон. - А ведь ты всего месяц провел за пределами этой клоаки.
   - Ну, нет, съел чего-то не то... - пробормотал я и попытался вспомнить, не было ли чего особенного в утреннем рисе.
   - Да ну? - монах усмехнулся. - То же самое, что мы готовим каждый день.
   - Тогда что со мной? - и я вытер со лба холодный пот.
   - Твое восприятие изменилось, теперь ты в состоянии уловить то, что ранее не замечал. Тот поток, которым ты являешься, очистился от грубых аффектов, и они теперь вызывают у тебя реакцию вроде аллергической. Я нарочно повел тебя на рынок, ведь где еще столь откровенно правят бал жадность, зависть и злоба?
   - И так будет со мной всегда? - спросил я, чувствуя, как от ужаса холодею еще сильнее.
   Как я вернусь в Паттайю, где рынок на каждой улочке, как буду общаться с приятелями, многие из которых только и думают о деньгах, а отличным развлечением считают вечер с проститутками в баре?
   - Если ты сбежишь от меня сейчас, то конечно, - ответил брат Пон с улыбкой. - Только ведь ты не собираешься этого делать?
   Я помотал головой.
   - Тогда пойдем. У меня и в самом деле есть тут дела.
   Сравнительно свежий ветер с реки и тот факт, что на набережной никого не было, позволили мне немного прийти в себя. Люди объявятся здесь вечером, когда солнце зайдет, и из многочисленных кафе вытащат столы с жаровнями, чтобы можно было готовить речную рыбу на глазах у клиентов.
   И все равно я еле шел, с трудом перебирая ногами.
   - Те же древние мудрецы пытались выяснить, как по обстоятельствам нынешнего воплощения можно судить о предыдущих, - продолжал рассказывать брат Пон. - Убийство, например, влечет за собой короткую жизнь, воровство проявляет себя бедностью, тот, кому сейчас изменила супруга, в прошлом сам не отличался верностью, лжец непременно столкнется с обманом, бывшего пустослова в этой жизни никто не будет слушать, а хаму придется выслушать много неприятного в свой адрес.
   - Это так и есть? - спросил я. - Это правда?
   Монах пожал плечами:
   - Древние выдумали много интересного и полезного, но порой заносило и их. Кстати, мы пришли.
   Целью нашей прогулки оказался небольшой ват на набережной: обшарпанные маленькие строения, золоченая статуя сидящего Будды, развешенные на веревках желтые одеяния монахов.
   - Посидишь тут, - сказал брат Пон, подводя меня к могучему дереву, обвязанному разноцветными лентами.
   Я уселся наземь, скрестив ноги, а монах ушел.
   И почти тут же мне вновь стало нехорошо, слабость обрушилась на плечи, кишки, хоть и опустевшие, вновь одолела судорога. Поле зрения заволокла багровая пелена, в ушах возник назойливый комариный звон, предвестник скорого обморока.
   Но я сжал зубы покрепче и зашептал "это не я".
   На сердитые голоса я поначалу не обратил внимания, но затем они стали громче, и я все же повернул голову. Брат Пон и незнакомый пожилой монах в очках обнаружились на ступенях вата, и если мой наставник выглядел, как обычно, спокойным, то его собеседник размахивал руками и почти кричал.
   От удивления я даже забыл о своих проблемах.
   Брат Пон сделал примиряющий жест, но в ответ получил целую серию упреков. Позади монаха в очках появились трое помоложе, и их мрачные лица выражали готовность присоединиться к дискуссии.
   Ого, кажется, нас готовы выпроваживать силой!
   Нет, я видел, конечно, как набрасываются друг на друга с кулаками представители разных конфессий, делящих между собой храм Гроба Господня в Иерусалиме, но так ведь христиане некогда и еретиков жгли и в крестовые походы ходили, а в буддизме ничего подобного не было.
   Собравшись с силами, я уцепился за дерево, под которым сидел, и попытался встать. Это мне удалось, но перед глазами все померкло, а колени задрожали так, что едва не начали биться друг о друга.
   - Тихо, аккуратно, - брат Пон оказался рядом, придержал меня за пояс. - Куда ты?
   - Помогать... вам... а то вдруг... - выдавил я.
   - Ну нет, - он рассмеялся. - Правильные монахи не всегда одобряют неправильных. Только вот принцип ахимсы, ненасилия, никто из них не нарушит.
   И мы пошли к воротам в ограде вата, и дальше по набережной в сторону рынка.
   - Твой труд был не напрасен, - продолжал говорить брат Пон, и я цеплялся за его голос, как за веревку, чтобы не выпасть из реальности. - В тебе возникли ростки пустоты. Соприкасаясь с хаотичной полнотой обычных людей, они...
   Но тут я, несмотря на все усилия, не выдержал и потерял сознание.
  
   Неприятные ощущения сгинули без следа, стоило мне оказаться за пределами Нонгхая. Куда сложнее оказалось избавиться от воспоминаний о том, что происходило со мной во время визита в город.
   Третий день меня мучил стыд, что я, взрослый крепкий мужик, опозорился, упав в обморок посреди города.
   Брат Пон наверняка замечал, что со мной творится, но на эту тему не заговаривал. Вообще не вспоминал, что мы куда-то ездили, словно и не было никакого путешествия в Нонгхай.
   Но любопытство во мне оказалось сильнее стыда.
   - А что вы не поделили с тем монахом? - осведомился я, выбрав момент, когда и я, и брат Пон оказались ничем не заняты, что случалось очень нечасто. - Он был вне себя...
   Он улыбнулся таким образом, что я понял - ответа не будет.
   - Но если верить тому, что вы мне рассказывали о карме, то в прошлой жизни вы были заядлым спорщиком, - продолжал я. - За что и стали жертвой поношений. Ведь так? Вы помните свои воплощения?
   Брат Пон глянул на меня, прищурившись.
   - Ты же понимаешь, что слово "свои" в данном случае - лишь условность? - проговорил он. - Это как бильярдные шары, передающие энергию удара друг другу... Разве тот, что под номером "пять" и в данный момент покоится, принадлежит номеру "восемь", что катится по сукну?
   - Да, понимаю. Но ведь знание о прошлых жизнях может оказать полезным! Поможет разобраться в себе, в тех проблемах, с которыми я сталкиваюсь в этой, осознать их причины!
   - Ты думаешь? - сказал брат Пон с сомнением. - Представь, что тебя ранили. Обмазанная ядом пуля вошла, скажем в бок, и нужна срочная операция, чтобы ее извлечь и спасти тебе жизнь... Но ты останавливаешь мою руку, руку врача, и требуешь, чтобы тебе сначала рассказали о том, кто тебя ранил, из какой страны он родом, какого роста, какого цвета у него глаза и волосы... Затем ты хочешь узнать, сколько у него родственников, чем они занимаются, где проживают... Еще тебе интересно, из какого ружья была выпущена пуля, на каком заводе и когда его изготовили, и сколь велика была партия... И ты не даешь мне делать операцию, пока я не расскажу тебе, из какого дерева приклад у ружья, и где оно росло, и когда было срублено... а яд тем временем расползается по организму, и шансов на успех все меньше и меньше...
   - Но ведь мне ничего не угрожает, - попытался вмешаться я.
   - Да ну? - брат Пон вытаращил глаза и рявкнул во всю глотку. - Ну а смерть?! Показать тебе ее еще разок?!
   Я вздрогнул, ощутил на затылке леденящее дуновение.
   Не выдержал, оглянулся, и краем глаза обнаружил прямо у себя за спиной нечто извивающееся, скользящее - будто позади лопаток свивала и развивала кольца огромная призрачная змея. Я почти различил зубы, каждый в капельках яда, погремушку на хвосте, рисунок на чешуе.
   Меня словно окатило ледяной водой, захотелось вскочить и побежать куда глаза глядят.
   - Ну вот, ты сам себе все показал, - заявил брат Пон. - Даже лишнего, пожалуй.
   Он щелкнул пальцами, жуткое видение исчезло, и страх разжал холодные объятия.
   - От нее не убежишь, - продолжил монах. - Даже на истребителе не улететь. Постоянно рядом, на расстоянии вытянутой руки, и всегда готова нанести удар... хлоп, и все, ты уже плаваешь крокодилом в Ганге или наслаждаешься в небесных обителях, и тебе не до какой-то там свободы, ведь в первом случае у тебя нет ума, чтобы о ней задуматься, а во втором все слишком хорошо... Как сказал один из древних: шанс обрести человеческое воплощение примерно такой же, как на то, что черепаха, всплывшая из глубин океана, попадет головой в деревянный ящик, выброшенный кем-то с борта корабля. Так что глупо использовать эту жизнь на то, чтобы ковыряться в тех, что давно закончились, исчерпали себя.
   - Но...
   - Да, я слышал твои аргументы, - брат Пон не дал мне вставить и слова. - Многообразные тысячи воплощений, блики на гребнях волн, что колеблемы ветром привязанностей, невообразимо длинная предыстория того потока восприятия, которым ты в конечном итоге являешься... Не имеет ни малейшего значения! Вообще никакого!
   - Почему? - искренне удивился я.
   - А потому, что мы можем без труда наблюдать ее итог, воплощенный в твоем теперешнем состоянии. Ты нынешний - это и есть главное последствие того, что на западе привыкли называть "прошлыми жизнями", и все, что нужно тебе для борьбы за свободу, находится под рукой. Твои эмоции и мысли, тело и жизненные обстоятельства, уровень осознавания - вот материал, с которым можно эффективно работать. Те бездны падения, в которых ты, возможно побывал, искуплены тяжкими страданиями, что вполне вероятно, были пройдены тобой... Радость уравновесило печалью, славу и успех - безвестностью. Белая карма пожрала большую часть черной, иначе бы ты просто со мной не встретился.
   Говорил брат Пон логично и убедительно, вот только мне по-прежнему хотелось пусть краем глаза, но заглянуть в те жизни, которые пусть не совсем прямо, но были связаны с моей. Наверняка там встречались вещи более интересные и яркие, чем в нынешнем, довольно ординарном и скучном существовании.
   - Я тебе скажу больше! - в голосе монаха звучала необычайная настойчивость. - Значения не имеет даже недавнее прошлое, что безо всяких сомнений является твоим. Зачем, например, ты таскаешь с собой позавчерашний день, когда ты потерял сознание?
   - Ну... - я понял, что краснею.
   - Отбрось его! Забудь! Это не ты, это не твое! - он наклонился вперед, взял меня за плечи и встряхнул. - Ты лишь то, что ты думаешь, воспринимаешь и переживаешь именно сейчас, точка, мгновение, вспышка сознания!
   Стыд прокатился по моему лицу обжигающей волной, я даже ощутил, как он иглами торчит из кожи, а затем пропал, словно паром ушел в блекло-голубые небеса северного Таиланда.
   Я с безумной резкостью осознал вкус воздуха с ноткой речной сырости, желание закончить наконец рисунок колеса судьбы, тот факт, что многие люди в Паттайе или на родине считают меня пропавшим без вести или вовсе погибшим, и то, что мне в общем-то на их мнение совершенно наплевать.
   - Нынешняя жизнь - чудо куда большее, чем тысяча оставшихся в прошлом, - сказал брат Пон. - Поэтому сделай так, чтобы она не оказалась потрачена на ерунду. Двигай на кухню, чего сидишь? Надо помыть овощи и почистить, сегодня, насколько я помню, твоя очередь...
  
  
  Глава 7. Разложение на элементы
  
   Очередной колышек, которым я вычерчивал в земле канавки, приказал долго жить. Кончик разлохматился до такой степени, что использовать его в качестве "карандаша" стало невозможно.
   Но этот факт меня нисколько не расстроил.
   Я просто взял запасной - еще позавчера сделал их с полдюжины - и вернулся к работе.
   Последние дни при работе над колесом судьбы мной владело странное вдохновение. Я сам удивлялся, какой твердой стала моя рука, и один за другим заканчивал рисунки внешнего круга - человек, пьющий вино, его брат-близнец, срывающий плоды с дерева, курица-несушка, роженица, старик, что тащит на закорках труп.
   Брат Пон так пока и разъяснил мне, что все это значит, но я не сомневался, что все узнаю в свой срок.
   Парой штрихов я изобразил бороду на лице старика, поправил округлость его лысины, и уставился на громадный, сложный рисунок, не веря собственным глазам. Осталось придумать чудовище, что держит в пасти колесо, и можно просить цветного песка, чтобы раскрасить картинку.
   Но это завтра, сегодня не успею, до заката времени не так много.
   Я принялся вычерчивать мохнатые, бугрящиеся мускулами лапы, кривые, точно у лягушки. Обозначил зубы, два больших глаза, но немного подумав, добавил к ним третий, а на голове монстра натыкал рогов, прямых и кривых и даже ветвистых, точно у оленя.
   - Красота, - сказал я, ощущая гордыню, достойную знаменитого художника.
   Тут же устыдился, зашептал "это не я, это не мое".
   Солнце тем временем укатилось за деревья, и в лесу начало стремительно темнеть. С запада донеслись раскатистые обезьяньи вопли, и на миг мне показалось, что они приближаются.
   Макаки больше меня не беспокоили, вообще не обращали внимания, даже когда я пару раз натыкался на них около источника. Подобный факт наводил на мысли, что в первый раз их спровоцировали, и время от времени я начинал подозревать, что это устроил брат Пон.
   Он вполне мог организовать и нападение собак.
   В деревню меня более не посылали, и вместе мы туда тоже не ходили.
   - Красота, - повторил я, уже более спокойно, и поднялся с коленей.
   Поясница после долгого пребывания на четвереньках болела, ныли колени - небольшая цена, если учесть, что я получу, закончив собственный рисунок колеса судьбы.
   Брат Пон обещал, что этот факт изменит меня самого и всю мою жизнь!
   Отряхнув антаравасаку, я вытер со лба честный трудовой пот и отправился в сторону Тхам Пу.
   Монах встретил новость, что бхавачакра готова, спокойным одобрением.
   - Замечательно, - сказал он. - Завтра проверим, что ты там намалевал, и раскрасим. Потом отметим... у меня как раз припрятано несколько бутылок пива, и даже ром есть. Накатим по стаканчику.
   Я покосился на него с сомнением.
   Какой бы брат Пон не был неправильный монах, но выпивающим я его себе представить не мог.
   На ужин в этот день к рису оказались поданы не только овощи, а еще и грибы, да еще по ананасу на брата. После такой трапезы я уснул почти мгновенно, и проснулся в полной тьме от отдаленных раскатов грома.
   В тот момент меня посетило изумление - дождь в разгар сухого сезона?
   Потом я мигом уснул, и открыл глаза вновь, когда ливень обрушился на крышу моей хибары. В дюжине мест тут же потекло, под ногами захлюпало, сгинули последние жалкие намеки на уют.
   Я подтащил матрас к той стене, что выглядела покрепче, и скорчился так, чтобы на меня не капало. Некоторое время думал, что не усну до рассвета, а потом моргнул и обнаружил, что уже утро, вовсю щебечут птицы, а ко мне заглядывает один из молодых монахов.
   - Встаю, встаю... - сонно пробормотал я, и тут тревога воткнулась в меня подобно острому клинку.
   Как там мой рисунок?
   Монах исчез, а я принялся торопливо натягивать одежду, ставшую привычной за время пребывания в Тхам Пу. Затем, спотыкаясь, помчался через окутанные туманом, еще не проснувшиеся джунгли.
   А увидев место, где располагалась бхавачакра, я не сдержался, испустил горестный вопль - ночной ливень смыл все начисто, оставив гладкую, точно щека младенца, землю.
   - Нет-нет-нет! - воскликнул я, цепляясь за надежду, что я продолжаю спать, и что это мне мерещится.
   - Да, печально, - брат Пон, по обыкновению, возник рядом бесшумно.
   - Печально? Да это катастрофа! - я сжал кулаки, про себя проклиная этот так не вовремя случившийся дождь, единственный, может быть, в этих местах за целую зиму. - Как такое вообще возможно?
   - Я же предупреждал тебя, что рисунок будет готов, когда ты сам будешь готов, - сказал он.
   Я застонал.
   - Это не ты, это не твое, - напомнил монах, и засмеялся, но не обидно, а так, что мне полегчало. - Не надо быть мудрецом, чтобы понять, в чем источник проблемы. Слишком сильно ты хотел закончить бхавачакру, для тебя она стала не средством освобождения, а поводом отрастить еще один корень привязанности. Отсюда эмоции.
   - Но я же не мог относиться к этому делу равнодушно!?
   - Равнодушие - тоже эмоция, а вот бесстрастие - нет, - брат Пон покачал головой. - Работая над рисунком, ты должен быть бесстрастным, а не корчиться от желания завершить дело как можно быстрее.
   - И тогда дождей не будет? - спросил я почти издевательски.
   - Откуда же мне знать? Но ничто и никто не сможет встать у тебя на дороге. Лишенный привязанностей неуязвим, и любая задача ему по плечу.
   - Но откуда возьмутся эти задачи, если не будет желаний?
   - Из осознания, - брат Пон посмотрел мне прямо в глаза. - Желания лишь мешают. Отвлекают, сбивают с толку, грузом висят на плечах, не дают действовать спокойно и эффективно. После полудня начнешь рисовать заново, а сейчас пойдем, нечего тут стоять.
   Я потащился за монахом, сгорбившись, так и не разжав кулаки, и про себя продолжал негодовать по поводу проклятого дождя, случившегося так не вовремя...
   Эх, если бы его не было!
  
   Вытащенная из воды простыня, как казалось, весила не меньше центнера.
   Я встряхнул ее, держа подальше от себя, и принялся выжимать, скрутив в тугой неподатливый жгут. Струи мутной воды потекли на мостки, на мои обутые в сандалии ноги, в стороны полетели брызги.
   Поселившись в вате Тхам Пу, я быстро узнал, что такое стирка руками, без какой-либо машины, умеющей полоскать и отжимать. Порошки еще не завоевали популярность в этой части Таиланда, и местные обходились хозяйственным мылом.
   Вдобавок к прочим "удобствам" жидкость, текущая межу берегов Меконга, не отличалась прозрачностью. Полоща в ней белье, ты мог лишь набрать грязи и всякой плавучей дряни вроде веточек и листьев.
   Результат же работы инспектировал лично брат Пон, и от его зоркого взгляда ничего не ускользало.
   Так что я пыхтел и потел на берегу уже второй час, добиваясь от простыней и наволочек хотя бы относительной чистоты. Солнце палило, мимо проплывали лодки с туристами, и многие щелкали фотоаппаратами в мою сторону, полагая, что перед ними аутентичный тайский монах.
   Последняя простыня шлепнулась в корзину, и я с облегчением распрямился.
   Ну все, осталось подняться к вату, развесить шмотье на веревках, и для того потока восприятия, которым я являюсь, найдется другое занятие, и есть шанс, что не столь утомительное...
   Но наверху меня встретил брат Пон.
   - Белье оставь у кухни, - велел он. - Братья о нем позаботятся. А мы в деревню.
   Я мигом забыл, что кожа ладоней и пальцев саднит от грубого мыла, а мускулы спины и поясницы жалуются на жизнь. Проснулся страх перед сворой полудиких собак, что живут на окраине и наверняка хорошо помнят мой запах, а некоторые - и вкус.
   Но я молча поставил корзину наземь, и затопал за братом Поном.
   - Твои "друзья" тебя узнают, нет сомнений, - проговорил он, когда мы дошли до мостика над оврагом, - и если ты будешь действовать как обычно, то они на тебя нападут. Мое присутствие ничего не изменит.
   - Может быть, вы сможете, как тогда... ну, много раз со мной делали... - слов мне не хватало. - Точно не знаю, как это назвать, но прикасались, и внутри меня все изменялось... Помните?
   - Да, я встряхивал твое существо так, что некоторые элементы в отдельных струях менялись местами. То, что было на первом плане, отходило в тень, а прятавшееся за кулисами появлялось на сцене. Могу поступить так и сейчас, но лучше будет, если ты сам проделаешь с собой такую штуку.
   - Но как?! - деревня приближалась, и я боялся все сильнее и сильнее, по коже бежали мурашки.
   - Люди это делают сто раз на дню, сами по того не замечая, бессознательно. Совершить нечто подобное по собственной воле куда сложнее, но вполне возможно... Вспомни для начала, что ты вовсе не кусок мяса, а поток восприятия, текучий и неуязвимый.
   - Да я помню, но толку с того?!
   - Во-вторых, постарайся увидеть атакующих тебя собак как раз в виде кое-как скрепленных полосок мяса, огрызков кости и кусков жил, что завернуты в мохнатую шкуру. Что именно в такой совокупности подверженных гниению уродливых объектов может тебя напугать?
   - Ну... зубы... - мы уже шли по дороге, осталась какая-то сотня метров до окраины деревни.
   - Представь собачьи зубы, висящие в пустоте... что, страшно?
   - Нет, - признался я.
   - Отдельно собачьи глаза, что полны ярости... Неужели они пугают тебя? Громогласный лай, доносящийся из ниоткуда... ерунда же?
   Я кивнул.
   - Вот и продолжай воспринимать эти элементы по отдельности, - брат Пон глянул на меня. - Помни еще, что если верить древним, то мы воплощались в тысяче миров столько раз, что все живые существа успели побывать нашими матерями, в том числе и эти мохнатые существа.
   Кровожадное рычание возвестило, что наше появление не осталось незамеченным.
   Свора во главе с черным вожаком выскочила из зарослей и понеслась нам навстречу. Я вздрогнул, ощутив импульс немедленно обратиться в бегство, но тут же мне стало стыдно.
   Я попытался отодвинуть вбок свой ужас, поглядеть на него со стороны.
   И одновременно сосредоточился на черном лохматом барбосе, мысленно разбирая его на части: желтые клыки, клочья шерсти, похожей на воротник старой шубы, которую сто лет не вынимали из комода, обтрепанный хвост весь в пыли и грязи, трогательно розовый язык.
   Брат Пон, шагавший немного впереди, собак не заинтересовал, словно его вовсе не было. Они ринулись на меня, и мне стоило большого труда удержать рушившийся под напором страха и злости взгляд на вожака как на сочетание кое-как пригнанных друг к другу частей.
   Но я справился, не поднял ноги для пинка, не закричал, не замахнулся для удара.
   И черный барбос остановился, упираясь лапами в землю, рык его отразил не столько агрессию, сколько удивление. Меня же звук оставил равнодушным, поскольку я не связал его с оскаленной пастью и сердитыми буркалами.
   Самая мелкая собака затявкала, сунулась вперед, но тут же смутилась, завиляла хвостом и отступила.
   - Вот так гораздо лучше, - сказал брат Пон. - Держи-держи, не упускай контроля. Осознавай, что ты делаешь...
   Вожак рыкнул еще раз, смерил меня полным удивления взглядом и затрусил прочь. Следом потянулись остальные собаки, разве что рыжая с подпалинами, что в прошлый раз получила от меня по морде, задержалась.
   На физиономии ее читались сомнение и разочарование.
   Коротко тявкнув, пес рванул за сородичами.
   - Фу... - я позволил себе выдохнуть, а затем перевел взгляд на брата Пона.
   Тот без лишних слов поднял большой палец.
  
   Во второй раз я начал работать с колесом судьбы совсем по-другому.
   Для начала я потратил несколько часов на то, чтобы обдумать, что и как хочу изобразить. Прокрутил в голове каждый из символов наружного круга, примерил по нескольку вариантов на рисунки среднего и внутреннего.
   И только затем взялся за один из остро заточенных колышков.
   То ли рука моя стала тверже, то ли и вправду что-то во мне изменилось, но круг я начертил с первой попытки.
   Вскоре явились макаки, но на этот раз я не обратил на них внимания, только огляделся, желая убедиться, что в чащобе не маячит брат Пон, неведомым образом пригнавший обезьян сюда.
   Со своей бамбуковой палкой он вполне сошел бы за пастуха.
   Но если монах и был причастен к нашествию вопящих, скачущих по веткам хвостатых тварей, то прятался он хорошо. В меня снова летела всякая дрянь, но я не позволял себя разозлиться или занервничать, просто ждал, когда это безобразие закончится.
   Макакам развлечение быстро надоело, и они убрались прочь.
   А я занялся свиньей невежества, змеей ненависти и курицей алчности...
   Когда дело дошло до последней, я закрыл глаза, чтобы вспомнить, как представлял эту птицу. И с удивлением обнаружил, что вижу нечто вроде грозди светящихся виноградин или скорее лежащую на черном бархате кучку драгоценных камней, желтых, алых и зеленых.
   Я моргнул, потряс головой, но видение и не подумало исчезать.
   Более того, я осознал, что оно маячит и перед открытыми глазами, только вот на фоне всего прочего кажется призрачным, еле заметным, и поэтому я на него не обращал внимания.
   Что это еще такое? У меня начались галлюцинации?
   Но с чего?
   Хотя я более месяца занимался всякими странными с общепринятой точки зрения вещами, я ощущал себя куда более психически стабильным, чем год, два или пять назад... Сильные эмоции навещали меня редко, о таких вещах, как невроз, фрустрация или бытовой скандал я вообще забыл!
   Или это признак проблем со зрением?
   У окулиста я был в последний свой приезд в Россию и тот, изучив мои глаза, сказал, что к специалисту его профиля мне можно не обращаться как минимум лет десять-пятнадцать...
   Может быть, все дело в недоедании?
   В скудной монашеской пище наверняка не хватает каких-то микроэлементов...
   Понадобилось около часа сосредоточения на "это не я, это не мое", чтобы отогнать беспокойство. Видение не исчезло, даже не побледнело, я лишь перестал воспринимать его как источник тревоги.
   Ну висит перед глазами и пусть себе висит, все равно я сделать с ним ничего не могу...
   Я продолжил рисовать, но через какое-то время осознал, что слышу шепот. Назойливый, хотя и очень тихий голос донесся из зарослей за моей спиной, выглядевших недостаточно густыми, чтобы укрыть и кошку.
   Но на всякий случай я встал и проверил.
   Нет, никого, а шепот теперь долетает прямиком от колеса судьбы!
   Точно галлюцинации, не только зрительные, а еще и слуховые.
   В один момент показалось, что невидимка бормочет, едва не нависая над моим плечом. Я зажал уши, но шепот не стал тише, и я почти разобрал слова, мало похожие как на русские, так и на английские или тайские.
   - Немедленно заткнись! - сказал я, не столько надеясь на то, что меня кто-то услышит, сколько желая заглушить назойливый звук. - Отвали! Ты мне не интересен! Понятно?
   Поначалу ничего не случилось, но затем шепот начал понемногу слабеть. Превратился в отдаленный шорох, ну а тот растворился в шумах, которыми во всякое время дня и ночи полны джунгли.
   Я облегченно вздохнул и вернулся к рисунку.
   Я изобразил последнее перо в крыле курицы, что хватала за хвост змею, наверняка приняв ее за особо толстого червя, и сама удирала от агрессивно выглядевшей жирной свиньи. И тут осознал, что никакой кучки драгоценных камней не вижу, с закрытыми глазами могу различить лишь бесформенное пламенеющее пятно вроде того, что остается на сетчатке после того, как долгое время смотришь на яркую лампу.
   Фу, кажется, обошлось...
   Но хотя галлюцинации ушли, исчезли бесследно, окончательно избавиться от тревоги по их поводу я не смог. Возникло желание рассказать о случившемся брату Пону, но после короткого размышления я от этой затеи отказался.
   Кто знает, как монах отреагирует на то, что у меня начались глюки?
   Если же это и вправду нечто серьезное, то он наверняка заметит и сам об этом заговорит.
  
   Но брат Пон ничего не сказал ни в этот день, ни на следующий, когда меня прихватило во время обеда.
   Я механически жевал рис, стараясь ничем не выдать своего ужаса по поводу того, что неразборчивый шепот терзает слух, а поле зрения частично перекрывает нечто вроде груды пламенеющих углей.
   Хотелось вырвать собственные глаза, впихнуть в каждое из ушей по затычке...
   Монахи ничего не замечали, продолжали есть, как и в чем не бывало, а я не мог даже крикнуть, чтобы заглушить этот доносящийся непонятно откуда голос, не мог сделать хоть что-то, дабы избавиться от назойливого сверкания, что мешало нормально видеть!
   Но приступ, к счастью, оказался коротким.
   Шепот стал едва различим к тому моменту, как мы отправились к Меконгу мыть посуду, а когда вернулись, то зрительная галлюцинация почти растворилась на фоне окружающего.
   Я уже собрался с духом, чтобы рассказать обо всем брату Пону, но он заговорил первым.
   - О страдании и о том, откуда оно берется, мы говорили достаточно, - сказал он. - Настало время послушать о том пути, что предписан в качестве лекарства от этого недуга.
   - Но разве все то, чем я тут у вас занимаюсь, не является таким лекарством? - недоуменно спросил я, думая, что о галлюцинациях можно будет побеседовать и позже.
   - Несомненно, является, - монах покачал головой. - Нового ты услышишь немного. Зато осознаешь систему инструкций, внутри которой ты живешь последнее время, сам не отдавая себе в том отчета.
   Я опустился на землю, скрестив ноги, а он продолжил:
   - Обычно эти правила именуют религиозными предписаниями, но на самом деле это что-то вроде техники безопасности для того, кто вознамерился добиться свободы. Истинные познания насчет того, как устроен мир... ну, ими я тебя снабжаю постоянно. Правильное намерение - устремленность не к мирским удовольствиям, а к высшим целям, отказ от ненависти и алчности... Не потому, что так велел какой-то бог или пророк, а оттого, что эти страсти крепят нас к обыденному существованию не хуже наручников.
   Дальше брат Пон разобрал правило воздержания от лжи, пустословия и грубости. Упомянул нечто вроде христианских заповедей "не убивай", "не кради", "не прелюбодействуй" и пояснил, что мне должно быть понятно, что все эти вещи плохи не сами по себе, а исключительно потому, что они, во-первых, являются проявлением тех же самых аффектов, от которых нужно избавляться, а во-вторых, порождают негативные жизненные ситуации как в этом воплощении, так и в следующих.
   - Теперь ты просто должен догадаться, почему, - сказал монах с ехидной усмешкой, - я с такой срочностью вытащил тебя из обыденной жизни сюда к нам, в глушь и покой.
   - Ну, - я почесал в затылке. - Здесь нечего красть, не с кем прелюбодействовать. Убить, конечно, я найду, кого, но вряд ли у меня возникнет такое желание...
   - Погоди-погоди! - брат Пон скорчил жуткую рожу. - То ли еще будет! Совершенно верно, здесь тебе, да и любому другому человеку намного легче отказаться от тех путей, которыми он ходил с рождения, лишить подпитки те привычки, что управляют им с детства. А кроме того, отсутствие внешних раздражителей, того потока информации, в котором тонет мир, вынудило тебя обратиться внутрь себя.
   - То есть свободы можно достигнуть только с вашей помощью? Только здесь?
   - Нет, это не так.
   - Ну, я имел в виду... - я пошевелил пальцами, норовя схватить убегающую мысль, - под присмотром наставника, и чтобы ничего не мешало... уйдя в затворничество, так?
   - И это неверно, - брат Пон помолчал немного. - Каждый имеет шанс на свободу. Имеет возможность добиться ее самостоятельно, без помощи со стороны, ведь не зря сам Будда сказал, уходя из жизни - "братья, будьте сами себе светильниками"... Только вот... - он хмыкнул. - Сам понимаешь, что иллюзии сансары выглядят яркими и настоящими. Истинная же реальность кажется чем-то тусклым и эфемерным, и поэтому шансов на то, что человек сам, по своей воле обратится к ней, очень немного.
   - А что насчет того, что вы меня "выдернули"? - во мне подняла голову подозрительность. - Я же приехал по собственной воле! Или вы что-то сделали такое?..
   Перед мысленным взором возникла картинка - брат Пон в лесной глуши посреди ночи читает полный гнусного бормотания заговор над моей старой кроссовкой, чтобы заманить меня в Тхам Пу, да еще и кропит ее жертвенной кровью одной из тех макак, что мешали мне рисовать.
   - Ну ты и выдумщик, - монах усмехнулся. - Смотри, жил да был некий человек. Однажды он уехал на ярмарку, в когда вернулся, то обнаружил, что дом его горит, а дети продолжают играть внутри, не обращая внимания на пламя... Тогда он закричал "бегите, иначе вы сгорите и погибнете!", но маленькие мальчики и девочки не знали значения слов "сгореть" и "погибнуть"... Тогда их отец закричал "Бегите сюда, я привез вам игрушки!". И он показал им драгоценные вещи, которые он купил на ярмарке...
   Он выжидающе посмотрел на меня.
   - Дети их увидели, и рванули из горящего дома со всех ног, - продолжил я. - Интересно, какие игрушки вы обещали мне?
   - А ты не помнишь?
   - Ну, освобождение от проблем, которые вот-вот меня погубят...
   - И ты ведь от них избавился? - брат Пон улыбался широко, словно коммивояжер, что воздвигся на пороге вашей квартиры, дабы предложить самый лучший в мире набор кухонных ножей. - Хоть одна их тех вещей, что терзали тебя и доводили до безумия еще не так давно, имеет над тобой власть?
   - Нет, не имеет...
   Монах не преувеличил - дела обстояли именно таким образом.
   Я оставил позади трудности, что казались неразрешимыми, перестал наделять их значением... Но в процессе обнаружил в себе и в окружающем мире много такого, о чем ранее вообще не думал, обратился к предметам, которые ранее счел бы пустой ерундой, бессмысленной тратой времени!
   - Ну, вот видишь? Все честно, - брат Пон одобрительно похлопал меня по плечу. - Помимо того, о чем мы уже говорили, остались такие вещи, как правильные сосредоточение, осознавание, созерцание, и этого всего у тебя сейчас в избытке...
   Я не сразу понял, что он вернулся к "лекарству от страдания".
   Ну да, восемь компонентов, упомянутых монахом, определяли мою жизнь в лесном вате. Все поступки, наставления и даже отдельные фразы, вроде бы нелепые задания, все, начиная от обычных хозяйственных дел и заканчивая медитациями, образовывало четкую систему, не оставляющую лазеек для старых желаний, привычек и идеалов.
   Закончив рассказ, брат Пон некоторое время изучающе смотрел на меня.
   А я сидел, пытаясь собрать мысли, что разбегались подобно тараканам.
   - Тебя ждет столь могучее средство духовного развития, как метла, - сказал он. - Принимайся за дело.
   И только оказавшись под суровым взглядом каменного Будды, я осознал, что так ничего и не рассказал брату Пону о галлюцинациях.
   Хотя, может быть, они больше не вернутся?
  
  
  
  Глава 8. Голос Пустоты
  
   Тот участок леса, где я сначала выкорчевал дерево, а затем рисовал колесо судьбы, стал для меня чем-то вроде дома.
   Времени я здесь проводил не меньше, а порой даже и больше, чем в лачуге, где ночевал. Знал всякий куст, и мог с закрытыми глазами найти дорогу до вата и вернуться обратно.
   Брат Пон навестил меня здесь, когда вечером изнурительно жаркого дня я трудился над бхавачакрой. На этот раз он дал знать, что приближается, нарочитым треском веток и топотом, а не стал возникать за плечом словно дружелюбное, но все равно жутковатое привидение.
   - Дело идет, - сказал он, оглядывая результат моих усилий.
   - До ближайшего дождя, - отозвался я с улыбкой.
   В этот момент я не расстроился бы, начнись ливень прямо сейчас.
   Дождался бы, когда он закончится, а затем без раздражения и жалоб возобновил бы работу.
   - Это точно, - брат Пон метнул на меня испытующий взгляд, а затем велел. - Выбери-ка дерево.
   - Опять корчевать? - спросил я, ощущая, как броня моего бесстрастия дает трещину.
   Монах нахмурился, и я торопливо указал на растение, которому не знал названия - невысокое, с волосатым стволом и листьями почти до самой земли, глянцевито-зелеными и яркими, несмотря на разгар сухого сезона.
   - Давай, как следует рассмотри его, - продолжал инструктировать меня брат Пон. - Каждую трещинку на коре, вздутие корня у основания, пук свежих ростков на вершине. Чтобы ты мог воспроизвести его в уме с закрытыми глазами.
   Поначалу у меня ничего не получалось, ускользали то одни детали, то другие. Подняв веки, я с легкой досадой замечал, что дерево выглядит вовсе не так, как я его представлял... эти два листа не пересекаются, а там вон торчит третий, который я упустил из виду, да и ствол не такой толстый.
   Только через три дня я смог выполнить задачу так, чтобы брат Пон остался доволен.
   - Отлично! - заявил он, когда я описал дерево, сидя к нему спиной и закрыв глаза. - Теперь ты должен смотреть на него до тех пор, пока не ощутишь себя растущим из земли существом, что взирает на некое странное создание с розовой нежной корой, подвижными корнями и без листьев.
   - Но как такое возможно? - я удивленно воззрился на монаха.
   - Думаешь, что нет? - он усмехнулся. - Многое из того, что ты делаешь сейчас, показалось бы тебе сказкой год или два назад. Ведь так?
   - Ну, да...
   - И ты уже знаешь, что мы - не более чем поток восприятия, гибкий, изменчивый. Трансформируй тебя таким образом, чтобы дерево, которое и так является частью тебя, сдвинулось с периферии осознания в центр.
   - Но как дерево может являться частью меня? - вопросил я в отчаянии.
   - Очень просто. Ведь я долго пытался доказать тебе, что нет никакого "ты". Помнишь?
   Мне оставалось лишь кивнуть.
   - Но так и дерева тоже нет! - продолжил брат Пон с самодовольным видом. - Существует лишь твое восприятие дерева...
   - И со всем остальным так?
   - Конечно. Нет "солнца", нет "человека", если человек, видящий солнце.
   - То есть вы хотите сказать, что все это на самом деле не реально, лишь иллюзия? - и я замахал руками, показывая, что имею в виду и джунгли, и Меконг, и ват, и даже Лаос на другом берегу.
   - На этот вопрос можно ответить и "да", и "нет", все зависит от точки зрения.
   Я почувствовал, что ото всех этих парадоксов ум у меня готов заехать за разум.
   Потерев лоб, я встал, подошел к дереву, которое созерцал, и потыкал в него пальцем.
   - Вот оно! Настоящее! Не иллюзия!
   - Ты ощутил не дерево, а лишь прикосновение, которое создали тактильное восприятие и его осознание. Глаза совместно с осознанием зрения формируют некий образ, но постичь сущность того, что на самом деле укрыто за этим образом, невозможно. Истинная реальность не поддается описанию, а то, что можно описать, не является реальностью.
   - Но ведь...
   - Погоди, - брат Пон остановил меня взмахом ладони. - Мы живем в мире образов. Создаем их сами, и по собственной же воле в них заворачиваемся и отдаем им власть над собой. Один из этих образов - дерево, другой - твое "я", якобы центр восприятия. Поменяй их местами!
   Я застыл, нервозно моргая.
   - Не думай, не пытайся понять, не дай уму поймать себя в эту ловушку. Действуй!
   - Но как?
   - Упорно и решительно, - и брат Пон кивком дал понять, что время разговоров закончилось, пора переходить к делу.
   Я уселся на место и безо всякой надежды уставился на дерево.
   Мысли крутились беспорядочно, точно майские жуки над зажженной лампой... идиотская затея, ничего из нее не выйдет... чем может видеть дерево, у него нет глаз... ничего себе образ, если с разбегу врезаться в него головой, то шишка получится не иллюзорной, а вполне реальной...
   Или только мое осознание шишки, связанные с ней боль и негативные эмоции?
   В этот момент я словно ухватился за некую ментальную нить, едва различимую, но прочную. Попытался двинуться туда, куда она ведет, и застыл, не в силах оторвать взгляда от дерева.
   Что-то не так было с моим зрением, очертания листьев расплывались перед глазами...
   - Очень хорошо, - сказал негромко брат Пон, все это время простоявший за моей спиной неподвижно, точно изваяние. - Продолжай в том же духе, пока не преуспеешь. Увидимся после заката.
   И он ушел.
   А я продолжал созерцать растение, и с моим восприятием творились странные вещи. На короткие моменты я полностью утрачивал тактильные ощущения, затем они возвращались, но не такие как ранее, и в чем разница, я осознать не мог, поскольку ум слушался меня ничуть не лучше, чем тело или зрение.
   А затем концентрацию мою нарушил мерзкий шепот, и с болезненной резкостью я вышел из транса.
   Передо мной в зеленом полумраке джунглей сияло нечто вроде звездного скопления. Мерцающие разноцветные огоньки все набирали и набирали яркость, пока не заболели глаза.
   Я опустил веки, но это не помогло, заслонился рукой, но пламенеющий рисунок отпечатался на коже.
   Бормотание оглушало, казалось, что невидимка за моим плечом торопится рассказать мне смешную историю, и от спешки у него колоссальные проблемы с дикцией. Ужас накатывал волнами, меня трясло несмотря на то, что под сводами царила раскаленная духота.
   - Нет! Заткнись! - заорал я, и не услышал собственного голоса.
   А затем поднялся и, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья, заковылял в сторону Тхам Пу.
  
   - Это вы меня до этого довели! - заявил я в лицо брату Пону. - Я схожу с ума!
   - Стой, погоди! - сказал он так же возбужденно. - Это же просто великолепно! Сбегай с него, а не сходи!
   Я замер, сбитый с толку - ждал совсем иной реакции.
   - Ну! Быстрее! Не тяни время! - продолжал подначивать монах. - Пользуйся ей! Такая возможность может больше не представиться!
   - Но... это... ну, я не хотел... оно само... - забормотал я.
   - Ну, это другое дело, - брат Пон покачал головой. - Присаживайся, и рассказывай. Теперь, когда ты немного успокоился, хоть сможешь все объяснить толком.
   Услышав о моих галлюцинациях, он лишь пожал плечами.
   - Обычное дело, - сказал он. - Интенсивная медитация иногда приводит к такому. Драгоценные камни, звезды, жемчужины или еще что-то подобное - это видение имеет еще меньше смысла, чем гора Меру, явившаяся тебе в самом начале.
   - Меру? - я вспомнил грандиозную вершину, укрытую снегами.
   - Ну да, обиталище всемогущих богов, сияющая пуповина мира, ось мироздания и все такое... Шепот же, который ты слышишь - это голос Пустоты, и это очень хорошо, что ты стал его различать.
   - Хорошо? Но он сводит меня с ума!
   - Опять же, это бывает далеко не у всех. Я ни с чем таким никогда не сталкивался. Мой наставник же рассказывал, что несколько месяцев не мог нормально спать из-за него.
   - И что делать? - поинтересовался я.
   Брат Пон вновь пожал плечами:
   - А ничего, просто выждать, оно пройдет само. И когда накатывает - потерпи. Не обращай внимания, прими как неизбежный побочный эффект того, чем ты сейчас занимаешься.
   Я вздохнул с облегчением:
   - А что за Пустота, о которой вы все время говорите?
   - Это всего лишь условное имя, данное тому, что на самом деле нельзя описать, - лицо монаха украсила мягкая улыбка. - Только в отличие от личности, она существует. Честно говоря, лишь Пустота и существует, прячась за всеми феноменами видимого мира, за теми образами, которыми оперирует наше восприятие.
   Я нахмурился, пытаясь вообразить, что всюду, за небом, под землей, за деревьями, даже в теле моего собеседника, в стволах деревьев и в стенах вата кроется алчная бездна. Отвернись на миг, расслабься, и она набросится на тебя, чтобы проглотить, не разжевывая.
   - Твое воображение слишком живое, - тут брат Пон рассмеялся, и даже хлопнул себя ладонями по коленям. - Санскритское слово "шуньята" не имеет тех негативных оттенков, что несет английское "emptiness", это потенциал, содержание, настоящесть... Любые слова на самом деле лишь маскируют истину, и в данном случае это особенно заметно. Ее можно было с таким же основанием назвать Полнотой, но древние сделали другой выбор.
   - Древние, а кто они были? И ваш наставник? - посыпал я вопросами, надеясь, что монах, явно пребывающий в хорошем настроении, расскажет мне хоть что-нибудь о своем прошлом.
   Обычно он на эту тему глухо молчал, а на вопросы реагировал лишь улыбкой.
   - Все они были людьми, а потом взяли и умерли, - непреклонно заявил брат Пон. - Интерес твой не имеет смысла...
   - А какой смысл имеет то, чем я тут занимаюсь? - с вызовом поинтересовался я. - Зачем все это? Медитации, сидение в лесной глуши? Ради Пустоты, которая Полнота? Избавления от моих проблем? Так я о них уже и не вспоминаю, зато обзавелся другими!
   Монах некоторое время смотрел на меня, точно раздумывая - отвечать или нет.
   - Да, ты в данный момент похож на обезьяну, что оказалась среди людей и научилась ходить прямо, - сказал он, наконец. - Ковыляя, неуклюже, но выучилась. Только стоит ей вернуться к своим, она мигом опустится на четвереньки - так привычнее, да и все вокруг так ходят. Не обижайся, это всего лишь образ, а не попытка оскорбить.
   Умом-то я это понимал, но все равно испытал, пусть всего и на несколько мгновений, смутное раздражение.
   Вновь брат Пон заговорил, только когда я сумел отстраниться от этой эмоции.
   - Люди, в силу приверженности аффектам, по причине невежества, алчности и ненависти склонны обзаводиться всяким хламом: представлениями о себе, мире и жизни, ценностями, чертами характера, комплексами и страхами, целями и идеалами. Подобным образом они перегружают свой поток восприятия, заключают его в жесткие рамки, лишают себя свободы. Отделяют себя от пустотной реальности фальшивой полнотой. Надеюсь, это тебе понятно?
   Я кивнул.
   - Жизнь среднего человека напоминает существование в клетке, выстроенной им самим. Он видит лишь то, что предписал себе видеть, думает о том, о чем разрешил себе думать. Ходит по дорогам, по которым ходил всегда и будет ходить до самой смерти. Подобное существование, конечно, имеет смысл, но лишь потенциальный.
   Новая пауза, чтобы я смог усвоить сказанное.
   - Наша работа нацелена на то, чтобы очистить тебя от всего этого хлама, сбросить за борт лишний груз, чтобы лодка твоего сознания стала легкой, даже невесомой. Воцарившаяся в ней пустота даст тебе возможность двигаться куда угодно, воспринимать чудеса, о которых ты и не подозреваешь... Подарит истинную свободу, легкость, счастье. Разрушит клетку, наконец.
   - Но как же нирвана? - сказал я. - Ведь я где-то читал, что это значит "угасание"... Думал, что это прекращение жизни, полное ничто...
   - Именно что угасание, - согласился брат Пон. - Только низменных аффектов. Помнишь, в один из первых дней здесь тебе показалось, что я хочу тебя убить?
   - Ну да, было такое, - признал я со стыдом.
   - Так вот это правда. Хочу, - признал он драматическим шепотом. - Точнее должен. Желания в моем случае не имеют места. Только убить я обязан твое представление о себе. Твою личность, фальшивую яркую картинку.
   Я вздохнул с облегчением.
   - Так что нирвана - это другой способ восприятия, куда более интересный и живой, чем тот, к которому ты привык. И опять же - это только имя того, что нельзя описать. Любые попытки сделать это лишь собьют тебя с толку...
  
   К созерцанию дерева я вернулся тем же вечером.
   И когда голос Пустоты вновь зазвучал в моих ушах, а поле зрения украсила россыпь сверкающих точек, я не стал паниковать, а спокойно подождал, пока видение не оставит меня в покое. На это, правда, ушел не один час, и какого-то результата от медитации я не добился.
   Но продолжил ее следующим утром, еще до восхода солнца.
   Почти тут же ощутил знакомое онемение, кожа рук и ног словно превратилась в кору. В один момент я даже испугался, что это произошло на самом деле, и поднял ладонь к лицу, чтобы убедиться, что с ней все как обычно.
   Но пальцы, ногти и все прочее оказалось на месте.
   Я опять скользнул в транс, сосредоточил все внимание, что у меня было, на длинных глянцевитых листьях, на шершавом стволе, по которому бегали мелкие ярко-красные жучки, на выпиравших из земли корнях, похожих на белесые щупальца. Постепенно начали исчезать объекты, которые я воспринимал теми или иными органами чувств, сгинули джунгли, кочка под правой ягодицей, зуд в районе правой лопатки, мысли о вчерашнем разговоре с братом Поном.
   Равномерное колыхание, сотрясшее тело, напомнило мне о днях, которые я провел на яхте друга...
   Вот только откуда сейчас взяться качке?! Я же на суше!
   И потом я сообразил, что переживаю то, что ощущает дерево, которое слегка покачивает ветром! Осознание этого не нарушило моего транса, я по-прежнему видел только дерево и колебался вместе с ним, и по коже моей бежала та же рябь, что и по негустой кроне.
   Потоки воздуха я воспринимал не так, как это делает человек, они проникали в меня, сотрясали то, что я назвал бы руками и ногами, если бы эти предметы не были такими легкими.
   Щекотка в районе живота и спины, точно кожу трогают сотни крохотных лапок.
   Жуки?
   Возникло желание опустить голову, посмотреть, кто там ползает по мне, но я не смог. Позвоночник словно одеревенел, его фрагменты срослись, образовав единое целое от макушки до копчика.
   Я попытался шевельнуться, и обнаружил, что смутно, как в тумане, вижу перед собой некий объект.
   Сверху короткая поросль, такой же покрыты худосочные, опускающиеся вниз ветки. Кора местами отслаивается, и под ней виднеется другая, намного более тонкая, такая уязвимая на вид.
   Выросты и впадины странного вида, и в двух дырках наблюдается шевеление.
   Шок ударил меня точно огромная строительная баба вроде тех, которыми забивают сваи. Как молния сверкнуло осознание того, что объект передо мной - это я сам, облаченный в монашескую одежду, сидящий со скрещенными ногами и руками на коленях.
   В следующий момент я вновь был самим собой, жадно хватал воздух ртом и ощупывал себя.
   Невероятно! У меня получилось!
   На какие-то мгновения я сумел стать деревом, взглянуть на себя его глазами!
   Теперь я смотрел на растение, ставшее объектом моего созерцания, совсем по-иному. Неужели оно и вправду обладает чем-то вроде разума и каким-то образом воспринимает окружающий мир?
   Или прав брат Пон - это лишь образ, порожденный моим восприятием?
   Но тогда я способен таким же образом переместить свое сознание в любой другой предмет?
   - Да, так оно и есть, - подтвердил монах, когда после ужина я поделился с ним догадкой. - Интересно было бы посмотреть на человека глазами, скажем, тигра или слона. Только попробуй, заставь того или другого стоять перед тобой неподвижно часами?
   - Но если бы это удалось, то я и вправду бы стал зверем? - спросил я, думая, что легенды об оборотнях, ходящие по всему миру, наверняка имеют под собой основание.
   - Ты стал бы образом зверя, - поправил меня брат Пон. - Оставшись человеком. Только подобные развлечения сами по себе опасны и даже вредны, увлекшись ими, можно легко сбиться с дороги.
   Но медитацию с деревом он сказал продолжать.
   На следующий день я вознамерился повторить свой успех, но ничего не вышло. Потом два дня мне оказалось не до того, на третий я вновь, несмотря на все усилия, потерпел неудачу.
   В процессе я начинал чувствовать онемение, все, кроме "моего" дерева, исчезало из поля моего зрения. Но дальше я не мог продвинуться, хотя воображал, как у меня растут корни, как они качают из почвы влагу и та холодными щекочущими потоками расползается по длинному стройному телу.
   Наконец после чудовищного усилия наступил прорыв, я вновь увидел себя сидящим на земле. Вот только после этого вернулся к обычному восприятию, чувствуя опустошающую слабость, такую, что едва сумел подняться, а по дороге до вата дважды останавливался, чтобы передохнуть.
   - Упражнение потеряло для тебя смысл, - сказал брат Пон в ответ на мои жалобы.
   - Но почему вы не приказали мне его закончить?! - возмутился я.
   - А ты бы послушался? - на его круглой физиономии заиграла озорная, совершенно мальчишеская улыбка.
   - Ну... - я отвел глаза.
   Мне настолько понравилось испытанное в первый раз, что я бы наверняка попробовал еще, несмотря на запрет.
   - Возникла привязанность, - продолжил брат Пон. - Самая обычная зависимость. При этом совершенно не важно, что объектом ее является не алкоголь или дорогие вещи, а медитационная практика. И устранить эту зависимость можно точно так же, как и прочие, с помощью твоего собственного осознавания.
   - Но ведь чем больше - тем лучше...
   - Выкини эту глупость из головы немедленно! - монах погрозил мне пальцем. - Пять минут правильного усилия превосходят десять часов бессмысленного напряжения. Исходом любого упражнения, не промежуточным итогом, а окончательным, должны быть радость и легкость... Если ты ощущаешь нечто иное, утомление, раздражение, напряжение, то значит, делаешь что-то не то или не так. Нужно немедленно остановиться. Осмотреться, и что-то изменить...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"