Герцог Орлеанский, регент Франции при юном короле Людовике XV дважды чихнул и проснулся. Снаружи в темное окно стучался мокрый снег. В небольшом зале в креслах и под столами лежали тела.
Закончился еще один ужин. Ужины Орлеана были строго приватными. Сюда впускали только по приглашению, а слугам не дозволялось входить ни под каким предлогом. Гости самостоятельно готовили еду, которая подавалась на специально изготовленном китайском сервизе мужчин и женщин, женщин и женщин, мужчин и мужчин в различным откровенных и непристойных позах.
Как будто китайских картинок было недостаточно для возбуждения плотского аппетита, каждый из гостей выпивал не меньше трех бутылок шампанского за время представления с голыми оперными танцовщицами и хористами или сцен волшебного фонаря, где темные силуэты совокуплялись как собаки. Впрочем, иногда собаки тоже участвовали.
Орлеан, пошатываясь двинулся через зал, толкая по пути сонных гостей. Было три часа ночи. Те, кто был способе двигаться, опускали юбки, застегивали бриджи и уходили. Орлеан держал особый штат лакеев, которые входили по звонку и переносили бессознательные тела в их кареты.
Он перешагнул через тела двух голых оперных танцовщиц, оплетающих полураздетого молодого шевалье Анри де Сен-Мишеля. Орлеан на мгновение остановился, изучая его состояние. Тусклый свет смягчал выразительность позы.
Он потряс сен-Мишеля за плечо, тот застонал и попытался сесть. Орлеан подошел к своей дочери, герцогине Беррийской, которая спала в кресле с высоко поднятыми юбками и бесстыдно раскинутыми в стороны ногами. Мужчина со стонами лизал ее между бедер, одновременно через ткань потирая собственную промежность.
Орлеан оттолкнул его, и мужчина откатился в сторону со спящей герцогини. Она даже не пошевелилась. Орлеан одернул юбки дочери и закрыл ей рот. Он оглядел комнату. Большинство мужчин уже оделись и ушли. Что касается женщин, значение имела только его дочь.
Он позвонил лакеям и побрел вглубь своих апартаментом, останавливаясь у каждого окна, чтобы посмотреть в ночь. Мокрый снег тихо стучал в темные стекла.
В столовой лакеи с бесстрастными лицами принялись собирать посуду. Время от времени они останавливались, чтобы посмотреть на хорошенькую голую танцовщицу, затем украдкой переглядывались, но ничего не говорили.
Когда все гости, за исключением двух оперных танцовщиц, расселись по своим экипажам, лакеи, все шестеро, собрались в зале. Они по очереди совершали сношение со спящими девушками, остальные в ожидании своего часа задвигали стулья, складывали грязные тарелки и гасили свечи в тяжелой хрустальной люстре и настенных бра. Они были одинаково молчаливы, быстры и умелы, как в уборке, так и в любовных утехах. Очень скоро танцовщиц отправят домой, и ничто, кроме легкой боли завтра утром не напомнит им о случайных любовниках.
Когда в зале не осталось следов ночной оргии, и погасла последняя свеча, лакеи заперли двери и ушли спать. В зале было темно и тихо, он нуждался в ярком свете свечей, чтобы показать всю свою красоту. Выкрашенные в кремовый цвет стены были разделены на панели, обрамленные позолоченными рамами. На панелях были изображены обнаженные нимфы, спасающиеся бегством от сатиров на фоне темных лесов и извилистых рек.
Художник так старательно прорисовал каждую маленькую фигурку, что она казалась живой. Тела нимф светились, как тела оперных танцовщиц, которых лакеи недавно вынесли из комнаты. Все свободное пространство стен было закрыто либо зеркалами, либо картинами, сюжетом которых была, естественно, любовь. Комната воплощала собой лучшее, что было на тот момент во французском искусстве.
*
В другом парижском особняке, таком же великолепном, как дворец Орлеана, французская принцесса ворочалась в своей постели. Ей было двадцать лет, у нее была оливковая кожа, каштановые волосы, капризный рот и голубые, чуть навыкате глаза. Ее маленькое тело только что извергло плод, потому что она обратилась к своей проверенной акушерке.
Ее личная горничная сменила окровавленные простыни и убрала кровавый сгусток, из которого должен был сформироваться ребенок, чтобы сжечь все в печи. Это был не первый зародыш, отправленный в огонь. Если бы он дожил до своего рождения, служанка уложила бы его, визжащего и голого в корзину и отнесла через Сену, чтобы продать нищим.
Если принцесса что-то и чувствовала, то не показывала этого. Аборт была ценой за то, чтобы она могла жить, как заблагорассудится. Она не собиралась менять свой образ жизни, хотя хотела бы пересмотреть цену.
Она перепробовала все известные способы контроля над зачатием: пила ивовый чай и мужскую мочу, чихала и кашляла после совокупления, применяла пробки из водорослей и различные спринцевания от каменной соли до щелочной воды и гранатового сока. Прерывание коитуса, который настойчиво рекомендовали ее сестры, не давал нужного результата. Иногда в пылу страсти она слишком забывалась.
Теперь горничная предложила новый способ. Домашняя прислуга вернувшегося из Турции посла рассказала, что женщины там вставляют в себя перевязанный ниткой и смоченный в лимонном соке кусочек губки, а после акта тянут за нитку и вытаскивают губку.
Принцесса согнула ноги, чтобы ослабить все еще мучающие ее судороги. Мокрый снег стучал в темное окно. В конце концов, измученная болью и потерей крови, она уснула.
*
В Париже был январь и стояла суровая зима. В домах тех, кто мог позволить себе дрова, камины горели днем и ночью, а тех, кто не мог, часто замерзали, и их складывали на улице, как человеческие дрова.
Великий король Людовик XIV, который больше тридцати лет вел войны по всей Европе, построил огромный Версальский дворец, который сказал "Государство - это я", этот Аполлон, бог солнца, умер в сентябре 1715 года. Он оставил нации пустую казну и пятилетнего правнука на престоле, чьими попечителями стали регент Орлеан, его жена и незаконнорожденный сын одной из любовниц.
Высокие окна Версальского дворца были закрыты деревянными ставнями, залы отданы на милость сторожей и мышей. Величие, достоинство, порядок и авторитет, которые он олицетворял, умерли вместе с его создателем.
Другие качества, которые породила эпоха - жадность, зависть, злоба, страсть, честолюбие - перекочевали в Париж, где жил регент. Теперь тон времени задавал герцог Орлеанский - распущенные удовольствия, циничная скука и открытое проявление порока и извращений.
*
Следующим вечером Барбара протолкалась через толпу гуляк в театре Пале-Рояль, где проводился бал-маскарад. Под звуки тридцати скрипок смеющиеся и разодетые гости танцевали на новом полу зрительного зала, который специальные механизмы поднимали до уровня сцены. Присутствовать на празднике мог любой гость, одетый с должным изяществом; путем проведения публичных балов власти пытались остановить скандалы, время от времени вспыхивающие в Париже и его окрестностях.
Барбара искала Роджера. Этом утром она проспала так долго, потому что никак не могла заснуть накануне, все скучала по нему. Она приказала Марте разбудить ее пораньше, но этот приказ не был выполнен, как и многие другие.
- Я думала, вам нужно поспать, - сказала Марта, когда Барбара рассердилась на нее.
Остаток утра она провела так же, как последние пять с тех пор, как они приехали в Париж - в своей комнате. Когда Роджер вернулся к обеду (он держал открытый стол, а это значило, что прийти к ним мог любой желающий), она должна была вести себя как хозяйка, следить за своим французским и пытаться поддерживать приятный разговор.
Среди гостей были шотландец Джон Лоу, новый любимец общества, у которого была интересная теория кредита и денег, а так же герцог Сен-Симон, высокий, полный достоинства мужчина, казалось главным образом озабоченный своим первенством среди принцев крови (предмет, который Барбара находила совершенно запутанным).
А потом ей нужно было переодеваться для следующего приема или бала или оперы. Она оставалась наедине с Роджером только в карете. Как только они добрались до Пале-Рояля, он потрепал ее по подбородку, велел вести себя хорошо и исчез. Она успели лишь увидеть, как мелькнула в толпе его спина в красном плаще.
Вести себя прилично! Она начинала злиться на его небрежность. Стоявшая рядом с ней женщина сказала:
- Не хотите развлечься, ма шери? Я могу показать вам то, что мужчина и не придумает.
Барбара плотнее закуталась в плащ, провела рукой по бархату, чтобы убедиться, что он не испачкан, поправила замысловатую маску с жемчужными нитками и перьями. Она пробиралась сквозь танцующую толпу к выходу. Мужчины то и дело хватали ее за руки, но она одергивала их. Как мог Роджер вот так бросить ее?
Мимо с криком пробежала женщина, за ней следовали двое мужчин в масках хищных птиц. Барбара нашла стул рядом с кучкой старух и уселась. Рты старых сплетниц двигались без устали, разрывая на кусочки репутации тех, кого они могли узнать. Сейчас они обсуждали, как дурно одета одна из дочерей регента.
Роджер уже возил Барбару во дворе Тюильри, где жил мальчик-король, со своими наставниками, телохранителями, гувернантками и домочадцами. Ей понравились застенчивость короля, его темные глаза, его достоинство.
Они составляли разительный контраст с его дядей-регентом, толстым, краснолицым и пьяным. Он сидел в кресле под балдахином в приемном зале дворца. Когда один из слуг доложил о них, он вскочил и расцеловал Роджера в обе щеки.
Но когда он склонился над ее рукой, она почувствовала запах бренди, увидела красные прожилки у него на носу. Он пошатнулся и чуть не упал, и потащил бы ее за собой, если бы лакей вовремя не подхватил его. Она не знала, как себя вести в такой ситуации. Лицо Роджера оставалось бесстрастным, и она не могла понять, о чем он думает.
Регент рыгнул и ущипнул ее за щеку. Опираясь на ее руку, он подвел ее к статной женщине и представил, как свою жену. Герцогиня Орлеанская была окружена молодыми дочерями разной степени уродства. Единственная, кто произвел на Барбару впечатление, была вдова герцога Беррийского, которая громко ссорилась с матерью.
Роджера позабавила ее реакция. Он попытался объяснить:
- Орлеан распутник и циник, но самый умный человек во Франции. Он знает о науках и музыке больше, чем кто-либо из моих знакомых. Его проблема, как у многих принцев крови в том, что ему никогда не давали власти, не давали сделать что-либо полезное. Вот почему он стан пьяницей и ленивым расточителем времени, теперь это его привычка. Он ничего не может с собой поделать. Что касается его жены и семьи, я не оправдываю их, могу только сказать, что они всегда так поступали. Они считают себя выше правил обычного поведения. Тебе придется это принять, если хочешь понять французов.
Она вскинула голову.
- Не будь ханжой, - сказал Роджер. - Став старше и опытнее, ты узнаешь, что большинство вещей не окрашены в черный или белый цвета, а являются серыми. Никогда не осуждай людей, Барбара, потому что они могут вернуть тебе твое презрение.
Барбара прислонилась головой к стене. У нее болела голова, то ли от болтовни старух, то ли от громоздкого головного убора. Ей хотелось домой.
У дальней стены стоял Роджер в красном плаще. Она подошла к нему со спины, обхватила руками за талию и прошептала:
- Отвези меня домой. Я так устала.
Он повернулся в ее руках. Это была не маска Роджера.
- Конечно, мадмуазель. Но если я отвезу вас домой, вам не удастся уснуть.
- Извините, месье, - пробормотала она, пятясь. - Я думала, что вы... мой муж.
Мужчина последовал за ней.
- Ваш муж? Какое разочарование.
"Что бы я ни ответила, - подумала Барбара, - я буду выглядеть глупо".
Поэтому она ничего не сказала, только подняла подбородок и смотрела на него, пока он не поклонился и не отодвинулся в сторону, давая ей дорогу.
Я замужняя женщина, подумала она. Меня не нужно провожать, как ребенка. Я могу вызвать экипаж и уехать. Роджеру придется добираться домой самостоятельно.
Она не замечала, что человек в красном плаще последовал за ней и слышал, как она попросила швейцара вызвать карету лорда Дивейна.
- Анри!
Кто-то дернул мужчину за рукав - маленькая женщина ростом с ребенка, оливковой кожей и капризным ртом, казавшимся еще более капризным из-за черной маски и черной бархатной мушки на щеке. У нее были каштановые волосы и синие глаза.
- Мне скучно, Анри. Потанцуй со мной.
- Ты скучаешь, Луиза-Анна? Как это возможно? - Спросил он. - Порвала с Арманом?
- О, нет, - она надула губы. - Просто сейчас я недееспособна, и Арман утешается с маленькой оперной танцовщицей. Жизнь без пениса такая тоска.
Он рассмеялся:
- Луиза-Анна! Ты меня шокируешь.
- Пух! Тебя ничем невозможно шокировать. Потанцуй со мной, пока я не умерла от скуки.
*
Барбара молчала, пока Марта развязывала шнурки ее платья и вытаскивала булавки из волос. Дело было не только в том, что она терпеть не могла свою горничную. Это все было из-за Роджера. В окна барабанил мокрый снег. Ей предстояло в одиночестве завернуться в пуховое одеяло и дрожать на холодных простынях, пока не согреется.
И снова Роджер либо предпочел остаться у себя, либо напился. Она понятия не имела, что с ней не так. Все было не так, как она мечтала в день своей свадьбы.
Во время путешествия он был добр, он всегда был добр.
Ее укачало при переправе через Ла-Манш, и он оставил ее на попечение Марты. Затем в карете у нее разболелась голова от тряски, дороги были пустынны и изрыты полными грязи колеями, у нее даже зубы дребезжали.
Затем начались месячные (у нее они никогда не приходили регулярно, как у других женщин). Ей приходилось изображать хорошее настроение, потому что мужчины - Уайт, Монтроуз и камердинер Роджера Джастин - казалось, не обращали внимания ни на холод, ни на тряску в карете, ни на неудобство блошиных гостиниц. Они сидели внизу у огня и пили горячее вино, пока она наверху дрожала под сырыми заплесневелыми простынями и страдала от судорог.
Сам Париж представлял собой странный контраст каменных особняков - вроде того, который арендовал для них Роджер - широких площадей и красивых садов на фоне узких трехсотлетних зданий и убогих улиц. Здесь стоял постоянный шум, еще более пронзительный, чем в Лондоне, а нищие были более заметны и наглы. И, в отличие от Лондона, на улицах не было фонарей, так что по ночам на улицах было темно, как в преисподней.
Нищие были повсюду, они выскакивали перед экипажем или как мухи скапливались перед воротами богатых домов (кажется, нищие Парижа специализировались на слепоте). Церковные колокола призывали к молитве утром, днем и вечером, а уличные торговцы со своей лавандой, метлами, половиками, рыбой, памфлетами сновали по грязным улицам, пытаясь перекричать стук колес, ругань возчиков и друг друга.
Она тосковала по дому, Тэмворту, бабушке, Тони, всей ее далекой семье. Чтобы вернуться к ним потребуется не один день ужасного путешествия по раскисшим дорогам и бурному морю.
- Когда я могу попросить Роджера забрать к нам моих братьев и сестер? - Спросила она бабушку на следующий день после свадьбы.
- Господи, Баб! - Испуганно сказала бабушка. - Дай этому мужчине немного времени.
Ему всегда нужно было время. А она? Когда у него найдется время для нее? Она не понимала, каково ее место в жизни Роджера. Как будто она была частью багажа, о котором вспомнили в последнюю минуту.
В последние дни перед отъездом, когда в доме Роджера кипела лихорадочная деятельность, и его слуги паковали вещи и покрывали мебель чехлами от пыли, она старалась как можно больше часов провести с бабушкой и семьей.
Когда Роджер повел ее к карете, она просто последовала за ним. В дороге у нее было такое чувство, будто Роджер вообще забыл, что женат. Временами она ловила его удивленный взгляд, словно он спрашивал себя: кто такая эта девушка? Это задевало ее чувства. Нет, конечно, он был добр. И вежлив. Как и все его люди.
Но она и представить не могла, что ее брак начнется таким образом - с пренебрежения мужа, неудобного путешествия, ее болезни, этого огромного парижского дома с его холодным великолепием. На самом деле, это был не дом, а скорее дворец с анфиладой комнат и комнат и комнат, все стены которых были покрыты зеркалами, мрамором, картинами, панелями с замысловатыми резными завитушками. И все эти купидоны, гирлянды, розы, животные были покрыты позолотой; их невозможно было описать, просто сразу возникало ощущение огромного богатства.
Было что-то женственное во всем этом великолепии - причудливые стеклянные и позолоченные часы, вазы с тепличными цветами, фарфоровые безделушка, собачки, пастушки. Даже Сейлор-хаус при всем его величии не мог сравниться с этим домом. Там все было проще, больше воздуха, меньше мишуры. Если Роджер чувствовал себя среди этих излишеств как дома, Барбара была подавленной.
Она стукнула кулаком по подушке. Сегодня он снова оставил ее одну. С первого дня она, словно призрак, бродила по дому, ожидая, когда он вернется и скажет ей, что надо делать. Всю неделю поздно вечером она на цыпочках подходила к апартаментам Роджера, чтобы постучать в дверь. Если бы Джастин, камердинер Роджера, не был так добр, она умерла бы от стыда.
Джастин, маленький, опрятный человечек, держался так, словно ее поздние визиты были самым обыкновенным делом. Пока она ждала, он рассказывал ей о привычках Роджера. Ее муж был привередлив в одежде, но одевшись, как ему нравилось, уже не вспоминал о своем костюме. Он засиживался допоздна, но рано вставал. Он любил завтракать с Монтроузом и Уайтом и планировать свой день.
А что угодно миледи? Она не знала. Она впервые в жизни осталась одна.
Она снова ударила подушку, словно решительный зверек, устраивающий свое гнездо. Теперь ей предстояло жить с Роджером и нужно было устраиваться самой, потому что никого другого это не волновало. Возможно, с ее стороны было наивно верить, что она сразу станет одной из них. Но она не была ребенком, и они ошибались, если думали, что она собирается и впредь держаться на заднем плане.
Она знала свой долг, и она знала свое положение. Бабушка научила ее, чего следует ожидать от леди. И она не боялась... разве совсем немного. В конце концов, она в одиночку пришла в дом Роджера, чтобы выяснить, что происходит, и она смогла уговорить бабушку, когда казалось, что все уже потеряно.
Занять свое законное место в доме Роджера было еще одним шагом к осуществлению ее желания. И никто не мог помешать ей... хотя она надеялась, что Роджер поможет. Как он мог быть ослеплен ее зрелостью и стилем, если она до сих пор не проявила себя?
"Думай о том, чего хочешь", - говорила ей бабушка. Ну, она хотела быть модной и светской, восхищать всех вокруг, иметь много детей, жить в окружении сестер и братьев, вырастить их, устроить хорошие браки, стать крестной матерью их детей, в то же время присматривая за домом Роджера и с великолепной уверенностью воспитывая собственных сыновей и дочерей. Вот!
Но главной ее целью был Роджер и только он. Он был осью, вокруг вращался весь ее мир. Она хотела, чтобы он любил ее и нуждался в ней, как любила его она. Чтобы при взгляде на нее, у него сжималось горло и болело сердце... как у нее. Она хотела окружить его любовью, детьми, комфортом - всем, что могла дать хорошая и любящая жена.
Она ждала от него какого-нибудь знака, указывающего, чего он ждет от нее. Но ничего не было. Поэтому она собиралась действовать сама.
Барбара крепко зажмурилась и произнесла короткую молитву, как в детстве, когда боялась несущего перемены завтрашнего дня. Затем она почувствовала себя лучше. Она открыла глаза. Улыбнулась. Она знала свое положение и обязанности. Ее хорошо учили, и она умела учиться сама. И еще она знала, что иногда успех зависел лишь от того, достаточно ли у тебя мужества, чтобы следовать за своей мечтой.
*
Когда она вошла в столовую на следующее утро, все трое мужчин встали, как провинившиеся школьники. Она так много времени проводила в одиночестве, что они, наверное, забыли, кто она такая, раздраженно подумала Барбара. Чтож, она напомнит.
- Барбара, - с улыбкой сказал Роджер. - Как мило, что ты решила присоединиться к нам. Я думал, ты еще спишь.
Он поцеловал ей руку. Красивый лжец, подумала Барбара. Лакей пододвинул стул к противоположному концу стола. Роджер сидел напротив нее, Уайт и Монтроуз располагались справа.
- Нет, - ответила она. - Я хочу сидеть здесь.
Она указала он свободное место слева от Роджера и перехватила взгляды Уайта и Монтроуза. Их недоумение заставило ее сжать зубы.
Устраиваясь удобнее она повторила:
- Спать? Нет, вчера я вернулась домой довольно рано. Не смогла найти тебя и так устала...
Наступило молчание. Мужчины сели, и она улыбнулась своей чашке кофе. Через мгновение Монтроуз снова поднялся со стула:
- Ах, я должен договориться насчет посещения замка Сент-Оноре, сэр. Граф просит вас разделить с ним второй завтрак. А Трианон будет открыт для вас в любое время, просто регент просит выбрать день. Мадам прислала для вас с леди Дивейн приглашение, она ждет вас обоих в Сент-Клоде.
Барбара издала громкий вздох:
- Кажется, Трианон одна из резиденций Его Величества? Я с удовольствием посмотрю.
Роджер улыбнулся:
- Тебе будет скучно. Разговор пойдет об архитектуре.
- Но ты ищешь идеи для Бентвуда, не так ли? Как это может быть скучно? Ведь это будет и мой дом тоже. Я знаю об архитектуре больше, чем ты думаешь.
Она скрестила пальцы под столом и произнесла короткую молитву. "Ты отправишься в ад за ложь", - всегда говорила ей Энни. Барбара ничего не знала об архитектуре. Но она обязательно научится.
Вошел лакей с пышным букетом белых с розовой каймой камелий и, к удивлению всех присутствующих за столом, вручил его Барбаре. Она приняла цветы.
- Лоу просит о встрече в пять, - начал Монтроуз, но Роджер не обратил на него внимния.
Он не сводил глаз с Барбары, зарывшейся лицом в букет
- Они совсем не пахнут.
Она улыбнулась Роджеру своей очаровательной улыбкой. Роджер не улыбнулся в ответ. Монтроуз сдался, никто его не слушал.
Барбара вытащила из букета маленькую белую карточку и прочитала. Ее брови сошлись на переносице, улыбка исчезла.
- Странно, - сказала она. - Я думала, это от тебя. Кто такой Анри де Сен-Мишель? Меня с ним знакомили? Здесь какая-то ошибка. Я попрошу вернуть...
Роджер протянул руку, и она послушно вложила в нее карточку.
- На память о вчерашнем вечере от Анри де Сен-Мишеля, - прочитал он вслух. - С кем ты познакомилась вчера вечером, Барбара?
Уайт старательно полировал салфеткой нож для масла, Монтроуз ковырял пальцем скатерть. Оба предпочли бы умереть, прежде чем покинуть комнату. Барбара постучала пальцем по губам.
- Не припоминаю. На приеме я была с тобой, а на маскараде я просто бродила туда-сюда... право, Роджер, мужчины там такие грубые...
Внезапно она замолчала. В памяти всплыл образ мужчины в красном плаще. Но зачем он послал ей цветы? Он даже не знал ее имени. Роджер вернул ей карточку.
- Видимо, это и был Сен-Мишель. И он увлекся тобой. Ты должна быть польщена. Он сейчас в моде. Но советую быть осторожной, он совершенно безжалостен в своих методах. Полагаю, придется следить за тобой на балах, иначе это может закончиться дуэлью. - Он вдруг рассмеялся. Все уставились на него. - Я не ожидал, что мне придется драться из-за собственной жены, - объяснил он.
Никто, кроме Барбары, не нашел это забавным. Она захлопала в ладоши:
- Дуэль! Как интересно! Но, конечно, я не хочу, чтобы это случилось. Я немедленно отошлю цветы. Он дерзок.
- Это будет бестактным, Барбара, а я не хочу, чтобы мою жену считали бестактной. Сен-Мишель просто выразил к тебе интерес, как к привлекательной молодой женщине. Я сам делал это сотни раз. Прими это как комплимент. Я хочу, чтобы ты была модной и популярной. Тебе понравится. Но, пожалуйста, никаких дуэлей.
Она сорвала три цветка, два из них отправила в полет Уайту и Монтроузу, а третий аккуратно воткнула Роджеру в петлицу. Робко, не решаясь посмотреть ему в глаза, она поцеловала его в щеку. Ее губы были теплыми и мягкими.
- В память о моей первой победе, - сказала она.
Роджер встал и ущипнул ее за щеку:
- О второй. Первой был я. Я встречаюсь с Сент-Оноре в полдень, но к ужину буду дома. Ты сегодня очень красива, Барбара. Это новое платье? Нет? Оно мне нравится. Френсис, следуй за мной.
Улыбаясь про себя, Барбара принялась за холодный завтрак. Уайт продолжал пить свой кофе, время от времени поглядывая на нее через стол. Ему нравились тонкие черты ее лица, прямолинейная манера выражаться и этот неожиданно низкий, хрипловатый голос. Через несколько секунд в комнату ворвался Монтроуз.
- Мистер Монтроуз, вы должны дать мне совет, - сказала Барбара, поднимая глаза от тарелки.
- Вы желаете нанять секретаря? Или поручите свою переписку мне?
- Я не хочу мешать вам выполнять свои обязанности перед лордом Дивейном.
В этот момент она выглядела в соответствии со своим возрастом. Вопреки своим намерениям, Монтроуз растаял. Он сел на стул.
- Я к вашим услугам, мадам.
- Благодарю. Я еще не осмотрела этот дом полностью и не познакомилась со слугами. Что вы предложите?
Монтроуз выглядел пораженным.
- Предложу? - Неуверенно произнес он, как будто она намекала на убийство.
Уайт прикрыл рот салфеткой, чтобы они не заметили его улыбки.
- Да, - живо ответила Барбара. - Я хозяйка дома, вы понимаете. Но я не чувствую, что это было четко установлено.
- Ах, я договорюсь о встрече с экономкой, мадам, чтобы вы смогли осмотреть дом. И я соберу слуг для официального представления. Я так же приглашу мажордома, повара и старших слуг, чтобы вы смогли выразить свои предпочтения.
Он замолчал, глядя на нее в ожидании ответа. Ответ последовал.
- Прекрасно. Какое расписание у лорда Дивейна?
- Его... расписание?
- Да. В какое время он завтракает? Ну, вы понимаете, мистер Монтроуз.
- Ах, он занимается своим гардеробом только по четвергам. В будние дни завтрак в десять утра, и в это время мы обсуждаем текущие дела. А открытый стол по понедельникам, вторникам и пятницам, мадам.
- Превосходно, мистер Монтроуз. Не могли бы вы впредь спускаться к завтраку на полчаса позже, чем сегодня? И все гости, которые будут у нас останавливаться, пусть завтракают в своих комнатах.
- Полчаса... но почему? - И быстро добавил. - Если позволите узнать.
- Я хочу проводить немного времени наедине со своим мужем, до того, как вы приступите к обсуждению дневных занятий.
- Вы предпочитаете, чтобы мы с мистером Уайтом завтракали в своих комнатах?
Барбара вытерла рот салфеткой:
- О, нет. Раз у лорда Дивейна есть правило встречаться с вами за завтраком, я не хочу ничего менять. Разве что внесу небольшие коррективы. Уверена, он не станет возражать. - Она улыбнулась дедушкиной улыбкой и встала. - И не могли бы вы подыскать мне новую горничную. Настоящую француженку. Я хочу как можно скорее отправить Марту в Англию.
- В Англию? - Ошеломленно переспросил Монтроуз.
- Да. Она мне не подходит. Приятног дня, мистер Монтроуз. Мистер Уайт?
Уайт посмотрел на Барбару. Ему понравилось наблюдать, как она расправилась с Монтроузом. Должно быть, сейчас пришел его черед. Она улыбнулась ему, и, в отличие от Монтроуза, он не смог не улыбнуться в ответ.
- Не могли бы вы прислать мне в комнату несколько книг по архитектуре? Я солгала. Я ничего не знаю об архитектуре.
Дверь за ней закрылась. Уайт поднял лацкан пиджака, чтобы вдохнуть запах камелии. Барбара была права: цветы не пахли. Он сказал:
- Возможно, ее и сравнивают с дедом, но знаешь, кого она мне напоминает?
Монтроуз надулся, как голубь:
- Кого?
- Ее бабушку. Герцогиню Тэмворт.
*
Она была довольна собой, чрезвычайно довольна. Она держалась спокойно и с достоинством, как и подобает хозяйке дома. Она говорила с Монтроузом и Уайтом твердо, но вежливо (она могла мысленно увидеть одобрительный бабушкин кивок).
А теперь она собиралась выйти. Самостоятельно. В конце концов, она была замужняя женщина, и могла это сделать. Она получила приглашение на apres le dejeuner (1) к маркизе де Гондрин. Там она будет в безопасности, Мария-Виктория де Гондрин была всего на несколько лет старше Барбары и очень добра. Ее салон был прекрасным местом для дебюта в роли светской дамы.
Она сделала глубокий вдох. Вперед, только вперед, командовал ее дед в своем розарии, размахивая вместо шпаги садовыми ножницами, она они с Гарри, единственные оставшиеся солдаты, следовали за своим генералом. Всегда вперед.
Красно-золотой салон Марии-Виктории был переполнен. Часть гостей сидела в выстроенных полукругом креслах и слушала диктора. За тремя карточными столами шла игра. Остальные прогуливались по комнате, болтали, останавливались, чтобы послушать трио музыкантов в другом конце салона или выпить в буфете.
Хозяйка, маркиза де Гондрин, девятнадцатилетняя, темноволосая, темноглазая и пухленькая, улыбалась всем. Она происходила из одной из лучших французских семей и вышла замуж за не менее знатную особу. Этот брак был устроен родителями, ей же оставалось лишь повиноваться мужу, который любезно скончался несколько лет назад.
Большую часть своего детства она провела в монастыре, где училасть вышивать, читать молитвы, танцевать, рисовать, читать по-итальянски и вести счета. Она так же научилась у добрых сестер любви к Богу, и потому, живя по правилам света, все же старалась исполнять Божьи заповеди, в то время как ее подруги герцогиня де Берри, мадмуазель де Шароле и прочие - определенно нет.
Увидев стоящую в дверях Барбару, она извинилась перед гостями, с которыми в тот момент разговаривала, и подошла к ней. Молодой человек, чей ястребиный нос придавал некоторую остроту его довольно невыразительной внешности, стоял, прислонившись к стене, позади карточного столика. Заметив, что Мария-Виктория спешит приветствовать новую гостью, худенькую девушку очень скромно нарумяненную, но с великолепными золотисто-рыжими волосами, он выпрямился и подошел ближе.
- Ты прекрасно выглядишь, - Мария-Виктория поцеловала Барбару в щеку. - Свежая и нетронутая. Пойдем. Хочешь поиграть в карты или послушаешь мсье Декарта?
- Я буду слушать.
Мария-Виктория прервала пламенную речь худого мужчины в нелепом парике, рассуждающего о том, что драмы Расина в равной степени отражают фантазию и жизнь, чтобы представить Барбару обществу. Ей холодно кивали и окидывали оценивающими взглядами. Она пожалела, что не надела больше украшений.
Барбара села на стул рядом со старухой, которую представили ей как принцессу Лотарингскую. Остальные гости с сосредоточенными лицами вернулись к лекции. От принцессы пахло давно не мытым телом. Она то и дело бросала любопытные взгляды на Барбару, не обращая внимания на Расина. Румяна на ее морщинистом лице лежали толстой коркой, а несколько зубов сгнили до корней.
- Так значит, вы новая роза Монтджоффри? Нет, вы скорее похожи на бутон, юный и свежий. И при этом говорите, как куртизанка. Этот голос. Как щекотка. Очень необычно.
Принцесса захихикала, как ведьма. Она напоминала Барбаре ее тетю Шрусборо. Почему старухи думаю, что могут говорить, что им вздумается?
- Я слышала, что он женился на ребенке, - сказала принцесса, - и вижу, что это правда. Вы выглядите слишком молодой, чтобы краситься. И вы неправильно одеты. Это уже не модно, знаете ли. - Принцесса громко рыгнула. Стоявший позади нее слуга наклонился. Принцесса нетерпеливо отмахнулась от него. - Нет! Нет! Проклятый лентяй. Я плачу ему, чтобы он не дал мне упасть со стула, а он только раздражает меня. Ах, милочка, сейчас не найти приличных слуг. С мои времена их можно было пороть, а сейчас приходится быть снисходительными.
- Я вам сочувствую, - осторожно начала Барбара. - Я как раз ищу новую горничную, потому что...
- Как раз то, что вам нужно! - Прервала принцесса. - Яркая, дерзкая горничная, которая знает, что надо делать. Она придаст вам лоску и добавит больше цвета этим красивым щечкам. Я буду помнить о вас.
- Это было бы замечательно. Я...
Принцесса снова рыгнула. Звук был достаточно громким, чтобы прервать лекцию на полуслове. Слуга снова склонился к ней.
- Кстати, о дерзости, милочка, вы слышали последние новости? Эта шлюха де Берри, дочка Орлеана, говорят, спит с драгунским лейтенантом, каким-то де Рионом. Я думала, она путается с молодым Ришелье, но моя дочь утверждает, что де Берри даже просит разрешения у этого Риона, чтобы выйти в свет. И он однажды ударил ее в комнате, полной людей. И она это терпит! Дурная кровь! Дурная кровь! Вот что происходит, когда женятся на кузинах. Все Орлеаны сумасшедшие. В мое время можно было спать с лейтенантом, но он не смел указывать, что мне делать.
Барбара сидела неподвижно. Она понятия не имела, что отвечать.
- Простите, что перебиваю, - раздался голос у нее за спиной, - но мадам де Гондрин хочет познакомить леди Дивейн со своим поклонником.
Барбара не знала говорившего, но была рада любому предлогу, чтобы сбежать от Расина, нудного диктора и принцессы.
- Ах, идите, милочка, - махнула костлявой рукой старуха. - Молодость дается только раз, а?
Молодой человек подвел Барбару к одному из выходящих в сад окон.
- Вам повезло, что я подоспел вовремя, - сказал он. - Принцесса считает ниже своего достоинства использовать ночной горшок и справляет нужду прямо на пол. Ее слуга, конечно, прибирает за ней, но для окружающих это просто ад, так же как и для бесценных ковров.
Барбара в замешательстве смотрела на него. Этот молодой человек вел себя, как старый знакомый, хотя их даже не представили. Она пыталась решить, не следует ли ей оскорбиться, когда в его руке, словно по волшебству, возникла камелия. Непонятно, как ему это удалось, да и не важно. Значение имело только изящество жеста и тот факт, что камелия была белой с розовой каймой. Он улыбнулся ей.
- Вы...?
В конце концов, день Барбары становился интересным.
- Анри Камиль Луи де Сен-Мишель, к вашим услугам.
- Но откуда вы меня знаете?
- Я попросил Марию-Викторию сообщить мне, как только вы придете. Затем я наблюдал за вами, чтобы прийти на помощь, как только запах принцессы станет невыносимым.
Итак, это был ее первый поклонник. Барбара внимательно на него посмотрела. Молодой человек лет двадцати, обыкновенный во всех отношениях, за исключением ястребиного носа, придававшего ему хищный вид. Тем не менее, он выглядел уверенным в себе.
- Вы получили мои цветы? Камелии - моя подпись.
- Они были прекрасны. Мой муж тоже так считает.
- Напоминают вас. Полураспустившиеся, свежие. Еще не совсем проснувшиеся, как женщина, только что узнавшая любовь.
- Наверное, из-за отсутствия румян. Принцесса сказала, что я недостаточно накрашена.
Он уставился на нее, не уверенный, серьезно ли она говорит или нет. Эта англичанка играла не по правилам, которые требовали, чтобы она либо демонстрировала неприступность либо дала понять, что его ухаживания будут приветствоваться. Смущенный, он решил рассмеяться.
Глаза Барбары сверкнули. Итак, у нее уже был поклонник. Она вскинула голову. Как приятно выходить в свет без дуэньи. До замужества она даже говорить с мужчиной не смогла бы без того, чтобы тетя не нахмурилась или бабушка не отозвала прочь. И дело было не в том, что ей не доверяли, просто репутация незамужней женщины была слишком хрупка, ее слишком легко было повредить. Ей нельзя было слишком громко смеяться или слишком часто улыбаться или говорить с молодыми людьми. Сотни и сотни вещей, которые ей нельзя было делать.
Девушка должна быть тихой, послушной и скромной. Теперь, замужняя женщина, она не имела стольких ограничений. Разве что Роджер не захочет их вести, а он не хотел... пока. Свобода была прекрасным чувством, как и сознание, что этот мужчина находил ее привлекательной. Это значило, что и Роджер может заинтересоваться ею.
Сен-Мишель немного отступил:
- Вам нравится Париж?
- Теперь да...
Это он понимал. Он шагнул к ней:
- Когда я смогу вас навестить?
Ее глаза широко раскрылись, голубые, невинные.
- Мы с лордом Дивейном будем рады принять вас... в любое время.
Барбара сделала реверанс и отошла к Марии-Виктории. Наблюдавший за Барбарой Арман, герцог Ришелье, неторопливо подошел к Сен-Мишелю. Вместе они смотрели, как Мария-Виктория сопровождает Барбару по комнате и знакомит с гостями.
Если Сен-Мишель имел обыкновенную внешность, то Ришелье с его узким лицом и странными желто-карими глазами был уродлив. При определенном освещении они заставляли людей вздрагивать. Его голос, однако, был мягким и ласкающим. Если бы женщина слушала его, закрыв глаза, она могла бы поверить, что он самый красивый мужчина в мире. Некоторые женщины утверждали, что этот голос околдовывает их.
Сен-Мишель и Ришелье воплощали в себе все, что считалось модным среди французской молодежи, причем Ришелье, с его более древней родословной и более знатным происхождением, а так же самонадеянной уверенностью, выглядел оригиналом, в то время как Сен-Мишел явно был копией.
Оба были женаты, хотя ни один не жил с женой. Сен-Мишель, второй сын в семье, женился на богатой девице, чьи корни не были так глубоки, как у него, и потому держал жену в замке в нескольких лье от Парижа, встречаясь с ней два раза в год.
Ришелье, вынужденный в пятнадцать лет жениться на своей сводной сестре, вообще отказывался иметь дело с женой. Отец угрожал упечь его в Бастилию за отказ консумировать брак, но Ришелье пока держался.
Он не возражал против ее любовников и позволял ей жить по собственному разумению. Его последний визит к жене стал настоящей историей. Застав в ее постели другого мужчину, он посоветовал крепче запирать дверь спальни.
- С кем ты разговаривал, Анри?
- С молодой английской графиней Дивейн.
Ришелье смотрел на Барбару, стоявшую рядом с Марией-Викторией. Она смеялась, искренне, безудержно. Ее лицо было таким чистым, свежим, беззаботным. Его странные глаза блеснули.
- Все еще невинна. Такая редкость в Париже.
- И, кажется, весьма энергична, - сказал Сен-Мишель. Могло показаться, что они обсуждают лошадь. - И ты еще не слышал ее голоса. Его невозможно забыть.
Не сводя глаз с Барбары, Ришелье постучал пальцем по губам.
- Арман, я первым ее увидел, - предупредил Сен-Мишель.
Ришелье рассмеялся тихим, опасным, вызывающим смехом. Сен-Мишель положил руку на рукоять шпаги. Глаза Ришелье снова сверкнули.
- Успокойся, Анри. Мария-Виктория будет в ярости, если мы испортим ее вечер ссорой. И из-за чего? Из-за женщины? Лучше подбросим монету. Победитель первым попробует маленькую англичаночку. Неудачник постоит в стороне... некоторое время. Согласен?
Через мгновение Сен-Мишель кивнул. Ришелье потянулся к жилетному карману за монетой. Сен-Мишель положил руку ему на плечо.
- Мы воспользуемся одной из моих монет, друг мой.
Мария-Виктория снова вела Барбару через гостиную.
- Я помню свое первое время после свадьбы, - говорила она. - Я была потрясена. Я сразу переехала в семью мужа. Моя свекровь была непреклонна в своих правилах. Я ее до смерти боялась. Ах, на вас смотрит герцог Ришелье. Я представлю вас, но берегитесь, у него ужасная репутация. Впрочем, женщины все равно его любят. Каждая мечтает стать единственной, кто его удержит. Но нет. Арман всегда переходит к следующей. Но что я говорила? Как же я мечтала о собственном доме, как у вас. Вам повезло остаться наедине с вашим дорогим лордом Дивейном. Но вы должны навещать меня, если возникнут какие-либо вопросы. Мы притворимся, что я ваша свекровь, только парижская. Когда-то я была влюблена в вашего мужа. Он часто бывал в Париже с дипломатическими миссиями Ганноверского двора. Но он ни разу не взглянул на меня. Половина женщин в городе завидует вам, моя дорогая.
- А на кого он смотрел?
Мария-Виктория рассмеялась и похлопала Барбару по руке:
- Сказать по правде, не помню. Но у него всегда кто-нибудь был. Такой красивый и обаятельный мужчина всегда пользуется большим спросом. Но я не припоминаю, что у него были серьезные отношения с любовницами. Вот принц де Суассон был его большим другом, это я помню. Ах, вот с кем я хочу вас познакомить. Луиза-Анна, позвольте представить вам леди Дивейн. Она недавно вышла замуж за божественного Роджера Монтджоффри. Вы помните, как мы в детстве мечтали о нем? Барбара, это Луиза-Анна, мадмуазель де Шароле.
Молодая женщина, которой представили Барбару, выглядела ненамного старше нее, хотя ее маленькое угрюмое личико было сильно напудрено и нарумянено. Ее глаза ощупывали Барбару всего несколько мгновений, но она почувствовала, что ее взвесили и оценили с точностью до нескольких су. И нашли ее недостаточной.
Луиза-Анна была одной из дочерей главы Дома Конде. Корни ее родословной по обеим линиям уходили вглубь французской истории, тесно переплетясь с королевской семьей. Одна из ее бабушек была фавориткой короля Людовика XIV, более влиятельной и могущественной, чем сама королева. Высокомерие Луизы-Анны зиждилось на сознании своего происхождения, потому что она являлась внучкой Короля-Солнца, великого Людовика, строителя Версаля, создателя всего, чему поклонялся весь цивилизованный мир.
- Мария-Виктория, где Арман? - Спросила Луиза-Анна после короткого кивка Барбаре. - Я видела его минуту назад, а теперь он исчез. Наверное, знает, что я хочу поссориться с ним. Прошу прощения.
Мария-Викория взяла Барбару под руку, и они пошли дальше.
- Мы выросли вместе, вот почему я мирюсь с ее грубостью. Она может быть очаровательной, если захочет, но сейчас она мила только с Ришелье. Из-за него она выставляет себя дурой. Все об этом говорят. Я хочу, чтобы она вышла замуж и остепенилась.
- Как мы, - сказала Барбара.
Мария-Виктория похлопала ее по руке:
- Как мы.
*
Было уже поздно. Барбара лежала одна в постели и смотрела в закрытую дверь. Наконец она отбросила одеяло и, как была, в белом неглиже, побежала к спальне Роджера. Она распахнула дверь комнаты и огляделась. Джастина здесь не было. Хорошо. Роджер, одетый в свободный халат, сидел в кресле и смотрел на огонь. У его ног валялось множество бумаг с рисунками и расчетами.
Она сделала глубокий вдох и с громко бьющимся сердцем ступила в комнату. То, что она сделала, было... смело.
"Не жди, когда тебе принесут то, что ты хочешь, - говорила ей бабушка. - Иди и возьми сама".
Роджер ее не слышал. Он думал о том, каково это - снова оказаться в Париже. Здесь оживали воспоминания. Париж был центром искусства, архитектуры, моды. Вселенной, на языке которой говорили все цивилизованные люди. Впервые он увидел этот город в конце 1690-х годов, когда Франция заключала мирные договоры с Европой, и Париж был снова открыт для иностранцев.
Ему было двадцать четыре года, и четыре из них он был адъютантом Ричарда, а до этого с шестнадцати лет солдатом. К тому времени он успел повидать столько крови, столько убитых или искалеченных людей и лошадей, столько сожженных полей и плачущих женщин, что хватило бы не на одну жизнь. Он взял отпуск в полку (вернее Ричард устроил это как отпуск, чтобы сохранить ему жалованье) и приехал в Париж.
И с первого взгляда влюбился в этот город. Хотя блестящая эпоха великолепных развлечений, балетов, ужинов и балов в роскошном Версале к тому времени закончилась, он влетел во французское общество, как пушечное ядро.
Все женщины хотели его - принцессы, графини, герцогини, оперные танцовщицы, актрисы. Три года он пил, смеялся, любил, тратил чужие деньги. Когда в 1701 году снова началась война, он уходил отсюда последним.
Он вернулся в Англию на свой пост адъютанта Ричарда. Не тогда ли он осознал, что его чувства к Ричарду были чем-то большим, нежели искреннее восхищение? Или он знал это всегда, но скрывал от себя, хороня в службе, как в могиле.
Когда долгими ночами перед сражениями под свист ветра Ричард скорбел в своей палатке о том, что завтра утром ему придется посылать своих солдат на смерть, он молился вместе с ним. В бою он, как безумный, скакал на лошади от полка к полку, чтобы передать приказы генерала. Он рисковал жизнью в тылу врага, как солдат и как шпион.
Он мчался из Бог знает какой дали в Лондон или Тэмворт, чтобы доставить Алисе письма. Еще ни один мужчина не любил женщину так, как Ричард любил Алису. Весь лагерь замирал, когда приходили ее письма, потому что их любимый генерал, закаленный в боях, лучший солдат Англии, плакал, если новости были дурными.
Но когда ему исполнилось тридцать, быть помощником Ричарда стало недостаточно. Выбор был невелик: война или политика. Война с залитыми кровью людьми, чьи лица хранили удивление от последнего в их жизни сюрприза. Политика с ее бесконечной битвой глупых, жадный, честолюбивых людей. Он устал от всего этого.
Поэтому он подал в отставку и уехал в Ганновер с рекомендательными письмами Ричарда в кармане. Он встал на сторону Ганноверского двора и сделал ставку на то, что курфюрст Георг станет преемником королевы Анны.
Затем наступил 1710 год. Год смерти Ричарда. Эта новость опустошила его. Он благодарил Бога за то, что в последние годы находил время навестить Ричарда, что никогда не бросал своего старого наставника, лучшего из всех известных ему людей.
После окончания войны он вернулся в Париж. Здесь начался новый этап его жизни, жизни сорокалетнего состоятельного мужчины. Наследник трона был его другом, и потому самые разные люди соперничали между собой, предлагая ему разные способы заработать.
Он возобновил старые знакомства в поисках... чего? Знал ли он тогда, что скрывалось за той старой дружбой? Даже сейчас ответа не было, но Париж оживил его воспоминания, перемешав их с болью. И страстью, темной, пульсирующей, как бьющая из раны кровь. Приливы и отливы. Жизнь и смерть.