Аннотация: Супружеский статус, бессонница и средство от нее.
Эндрю Эльсакр. Странник
Andrew Elsacr
The Misfit
Она не вздрагивает, когда замечает мое обручальное кольцо. Это знак того, что я заполучил ее. Наши руки соприкасаются на узком подлокотнике кресла в салоне для пассажиров экономкласса. Пальцы сплетаются. Ее ладонь влажная и горячая, я готов спорить, она еще совсем дитя.
- Разбуди меня, когда прилетим, - говорит она, откидывает голову и закрывает глаза. Я ей завидую: в полете я не могу уснуть. Вы можете подумать, что с моим опытом полетов я вполне мог бы чувствовать себя комфортно. Но это не так и, боюсь, никогда не смогу.
Мимо быстро проходит стюардесса, и я чуть не вываливаюсь из кресла, чтобы привлечь ее внимание.
- Сэр? - вопрошает она с сильным акцентом.
- "Блади Мэри", пожалуйста, - говорю я вкрадчивым, насколько возможно, голосом.
Она вздыхает, ее в легких морщинках лицо понимающе улыбается, и она продолжает шествовать по проходу. Я сзади наблюдаю за ней. Судя по ее движениям, это была прелестная кошечка лет десять назад. Я вспоминаю, а какая прелесть была моя жена десять лет назад. Она завязывала свои рыжие волосы яркими синими бантами в стиле "Анастасия", что очень шло ей. Она носила рубиновые тапочки, только-только поступившие в модные магазины, и ее ноги превращались в ноги теннисистки. У нее было особенное платье для особых мероприятий - это было платье, которое вызывало сильное желание содрать его, если вы понимаете, о чем я. Вспоминаю ее внимание к своей внешности, и все это для меня единственного, особенного, счастливого. Так было до рождения нашего сына. До того, как появился Джоб.
Я живу в Орландо, но редко бываю там. Пять лет назад, когда родился Джоб, я устроился на работу с частыми командировками. Обычно я летаю самолетом один, иногда с коллегой Джимом. Сегодня мы летим вместе, но он предпочел первый класс из-за болей в спине. Наша компания всегда предлагает нам первый класс, но я всегда отказываюсь. Мне не нравится сидеть в хвосте за занавесками, ожидая полчаса, пока остальные пассажиры рассаживаются и с завистью смотрят на тебя и твое кресло, а стюардесса разносит дополнительную порцию предполетного шампанского. Есть много людей, которым нравится, когда их разглядывают, но я не из их числа.
Возвращается стюардесса, приносит мой заказ, - я улыбаюсь ей, но она только водит глазами по сторонам. Я допиваю коктейль, но спать не хочется, я достаю свежий кроссворд и погружаюсь в него. Через полчаса после того, как я успокоился, я бросаю кроссворд и иду в туалет, прихватив комплект принадлежностей. Втискиваюсь в узкое пространство кабинки и смотрю в зеркало. Под глазами мешки, лоб блестит от пота. Я несколько раз умываю лицо, расчесываюсь. Потом выдергиваю несколько волосков, которые торчат из ноздрей. Я снова смотрю в зеркало и понимаю, что лучше оно не будет. Застегивая сумочку, открываю дверь и вижу перед собой все ту же стюардессу. Она трясет своей чужестранной головой, кривит чужестранные губы, хмурит чужестранную бровь, будто уличая меня в чем-то. Я дарю ей дружескую полуулыбку, но она не отвечает тем же. Скорее всего, она видела много дерьмовых парней вроде меня. Конечно, в прошлом за ней охотилось много дерьмовых парней вроде меня.
Я возвращаюсь на свое место и разглядываю спящую девушку, которая будет со мной всю предстоящую ночь. Ее лицо окаймляют короткие волнистые волосы, как у библиотекарши. Я завожу кудряшки, рассыпанные на лбу, за ухо, и она сладко что-то бормочет во сне. Ее губы приоткрыты, и я размышляю, что будет, если я поцелую ее прямо здесь и сейчас.
Я вспоминаю, как выстраивались наши отношения, как быстро мы сблизились. Как случалось и с другими женщинами во время других полетов. Это было не трудно. Я мог подойти к своему ряду кресел и увидеть женщину, сидящую на моем месте. Я говорил: - Обычно я предпочитаю сидеть у иллюминатора, но давайте оставим это место за вами. - Женщина смотрела в свой посадочный талон и думала, что ее кресло находится рядом с проходом.
- Извините, - говорила она. - Я просто не разобралась...
- Нет, нет, пожалуйста, останьтесь. Мне не нужен иллюминатор. Кажется, отсюда видно еще лучше.
Ее щеки вспыхнули и через минуту мы уже беседовали как старые добрые знакомые. Она рассказала мне, как досаждал ей отец с замужеством после того, как ей исполнилось двадцать лет. Он говорил, что если она не выйдет замуж до тридцати пяти, то они оба умрут от тоски. Она спросила, женат ли я, и будучи честным парнем, я сказал правду. Сказал, что женат, но добавил, что мы все больше отдаляемся друг от друга , и дело идет к разводу. Да, как я и рассчитывал, этого было достаточно, чтобы заполучить ее. Следующее, что я помню, привожу себя в порядок в убогом туалете лайнера. Ничего особенного, но всегда срабатывает. Самое главное, во всяком случае для меня, сказать правду о моем семейном положении. Да, я женат и у меня есть ребенок. Я не буду трахаться с тобой, пока ты не узнаешь это. Я должен признаться, иначе у меня распирает живот, все сильней и сильней, пока я не чувствую, что лопну.
Знаю, что мерзавец, но не перестаю искать способ убедить себя в обратном.
Мы приземляемся. Я говорю Джиму, что возьму отдельный номер в отеле. В такси она кладет свою руку на мои джинсы, - я чувствую, что опять возбуждаюсь.
Возбуждение - это когда понимаешь, что после многих лет жизни ты еще на что-то годен.
Мы подъезжаем к высокому заснеженному зданию отеля "Мэриотт", мчимся в мою комнату на девятом этаже, стараясь насколько возможно, держаться подальше друг от друга, пока не уединимся в номере. Там она бросается на меня, и мы падаем на кровать в крепких до боли объятиях. Мы страстно отдаемся друг дружке, я вижу, она хочет простонать мое имя, но понимает, что не может сделать этого. Она не знает мое имя, потому что я ни разу не назвал его. И я не могу вспомнить, говорила ли она, как ее зовут или нет, но в любом случае я его не знаю. И эти факты опускают наш секс до грубого, почти скотского уровня. Мы не какие-нибудь Том и Сью, занимающиеся любовью. Мы даже не Джо и Рут. Мы просто спаривающиеся животные, два homo sapiens.
Знаете что? Именно так мне нравится больше всего.
Когда мы заканчиваем, она засыпает, а я лежу некоторое время, пока мною не овладевает беспокойство. По какой-то причине я не могу заснуть после секса.
Я собираю одежду, разбросанную по всей комнате. Раздумываю, надеть ли часы и обручальное кольцо, решаю, что не стоит и направляюсь вниз, по направлению к бару.
В баре я нахожу Джима. Он сидит один, его светлые волосы колышатся, как паутина в воздушных струях кондиционера. Никогда раньше я не видел, чтобы он пил, тем более в командировке. Обычно он не особо разговорчив; интересно, развяжет ли ему язык спиртное.
- Одному скучновато, - говорю я, и кладу руку на его плечо. - Где же бармен?
- Здесь самообслуживание, - прохрипел Джим, указывая на различные напитки, выставленные на полках в углу помещения. Я направляюсь в угол, наливаю себе джин.
- Тебе налить что-нибудь? - Спрашиваю Джима.
- Нет, спасибо.
- Им бы не мешало музыку включить, - говорю я, оглядывая стены зала, залитые мрачным светом. - Тут было бы повеселей.
- Два часа ночи. Я думаю, все дрыхнут давно.
- Ты что не спишь? - допив первый стакан, спрашиваю его.
- Потому что я и сон больше не друзья. Он приходит, когда захочет, дразнит меня, когда ему вздумается, оставляет дерьмо в саду, чтобы я наступил.
- Я знаю это состояние. - Я иду за новой порцией джина. - Может быть, виновата работа. Ты не думал уйти?
- Какой смысл? Если б я хотел уйти, я бы сделал это несколько лет назад, когда в этом был интерес, когда у меня была причина сидеть дома.
- Я стискиваю зубы, сожалея, что заставил его вспомнить жену. Джим известен умением даже в счастливые моменты в жизни уходить в депрессию со своими мрачными рассказами и размышлениями.
- Она всегда ждала моего возвращения, - продолжает Джим. - А я всегда ее игнорировал. Идиот долбанный. Я должен был уйти, когда она мне сказала сделать это. Может быть, если бы я сделал это, мы бы сейчас валялись на карибских пляжах, попивая брэнди и обмениваясь тостами с солнцем.
Я на секунду закрываю глаза и молюсь, чтобы он не продолжал, но он не сменил тему и теперь говорил не с тоской в голосе, а с осерчанием. На меня.
- Вот ты, - гаркнул Джим. - У тебя есть жена и ребенок. А что ты, блин, вытворяешь?
- Джим...
- Ты даже хуже, чем был я.
- Джим, ты немного выпил.
- Я надеюсь, ты не можешь спать. Я надеюсь, тебе придется выпить всю водку и пиво, что есть в мире, потому что ты не заслуживаешь сон. Ты не заслуживаешь права преспокойно отлеживаться перед встречей с другой женщиной и мечтать о сладкой жизни.
- Да пошел ты к черту, - говорю я и направляюсь к выходу.
- Ты хочешь оказаться на моем месте? - Джим кричит мне вслед. - Ты хочешь оказаться на моем месте?
Я стараюсь успокоиться. Я говорю себе, что он старый, депрессивный, уставший, пьяный. Он не знает о ,чем говорит, потому что он не я и не понимает смысл моего существования. Я хочу вернуться и еще раз послать его к черту, но решаю, что не стоит этого делать - возможно, утром он даже не вспомнит наш разговор.
Я возвращаюсь в номер, - девушка крепко спит. Я забираюсь к ней в постель и мгновенно засыпаю. Когда я просыпаюсь, солнце уже высоко, а часы на ночном столике показывают девять часов; это замечательно, - деловая встреча назначена на час пополудни. Я надеваю часы. Собираюсь надеть свадебное кольцо, но на столике его нет. Я приседаю на корточки и исследую пол, заглядываю под кровать - тщетно.
Вдруг открывается дверь, и моя знакомая вплывает в комнату, в руке у нее пластиковый пакет. Она полностью одета, расплывается в улыбках, и я понимаю, что она не догадывается, чем была прошедшая ночь.
- Доброе утро, - говорит она и целует меня в лоб. - Очень приятно видеть, что кто-то, наконец, проснулся.
- Что ты делаешь? Что происходит?
- Я принесла завтрак, глупыш. Как ты насчет перекусить?
Мы садимся и в тишине едим булочки с подливой. Я размышляю, как подойти к этой деликатной проблеме. Мне надо объяснить ей, что минувшая ночь ничего не значила, что мы просто немного развлеклись, причем так, чтобы у нее не появилось желание убить меня.
Я все еще осматриваюсь вокруг в надежде найти кольцо, она замечает это.
- Что-нибудь не так, милый?
- Не могу найти кольцо, - отвечаю я, стараясь не замечать нотки нежности вее голосе.
- О, обручальное кольцо? Я подумала, что оно больше не нужно тебе.
- Что? И где же оно?
- Я его выбросила.
- Что сделала?
- Я его выбро....
- Какой черт дал тебе право выбрасывать мое гребаное обручальное кольцо? Ты тупая? - я хватаю ее за плечи и трясу так, что голова болтается как бубон на шапке.
- Милый...
- Нет, заткнись! Я тебе не милый.
- Но ночью, - она глубоко вздыхает. - Ночью между нами что-то было.
- Говори, куда бросила кольцо.
- Почему ты...
Я отвешиваю пощечину. Не сильную, но достаточную для того, чтобы она въехала, что в ее интересах ответить на мой вопрос и смыться к дьяволу подальше от меня.
- Где мое кольцо?
Она опускает голову и тихо бормочет: - Оно в мусорном баке в конце коридора.
Я подхожу к двери, но перед тем, как выйти, оборачиваюсь посмотреть на униженную женщину; она сидит на моей постели, едва сдерживает слезы.
- Один совет, - говорю я. - Если ты ищешь человека, которого однажды захочешь познакомить с родителями, то это не тот, который тащит тебя в постель через пять минут после знакомства.
Я держу дверь открытой, давая понять, что ей надо уходить. Она встает, подходит ко мне. - Ты не понимаешь, как это тяжело. Все парни такие же, как ты. Я даже не знаю, какой он, хороший парень.
- Шансы есть. Он спросит сначала, как тебя зовут.
Мы дали жару на презентации, и я вернулся в Орландо. Обручальное кольцо попахивало прокисшим молоком. Моя жена Свонси (англ. "лебедушка"), или Свон, как я называю ее, когда хочу выказать свою любовь, терпеливо ждет дома, в вечернем халате, в заботах о Джобе. Ему пять лет, так что он не младенец, но он "отстает в развитии", как сейчас говорят вместо "дебил".
По возвращении я жду от нее поцелуй, но Свон, завидев меня, скрещивает руки на груди и произносит: - Нам поговорить надо.
Я тяжко вздыхаю, снимаю пиджак и бормочу: - Люблю возвращаться домой. Я перехожу в спальную комнату и раздеваюсь до трусов.
Свонси следует за мной и говорит со своим британским акцентом, что я перестал, и уже давно, интересоваться ею: - Ты не можешь так просто похоронить меня. Нам надо поговорить.
- Ну, говори, - откликаюсь я, снимая боксеры и направляясь в душевую кабину. Я открываю воду, жду, когда она согреется, ныряю под струи. Я различаю фигуру Свонси сквозь мутное стекло душевой кабины. Она беспокойна, в отчаянии пытаясь разобраться, что происходит между нами, как вернуться в состояние страстных любовников, какими мы были однажды. Мне любопытно, связано ли это с выполнением супружеских обязанностей, но я же никогда не отталкивал ее или что-нибудь в этом роде.
- Клянусь, на этот раз между нами не будет близости, - кричит она за стеклянной перегородкой.
Я закрываю глаза, подставив лицо под горячие струи, жду продолжения.
- Я не буду возражать против твоих командировок.
Я замер в напряжении.
- Продолжай.
- У меня... у меня была мысль... Милый, ты не мог бы поторопиться? Когда я говорю с тобой, я должна видеть твое лицо.
- Сейчас, сейчас, - говорю я, выливая шампунь на голову. Быстро моюсь и закрываю кран. Беру полотенце, заворачиваю его на талии и встаю перед зеркалом. Я смотрю на свое отражение и напрягаюсь, как я обычно делал это в подростковом возрасте. Заметна разница: тогда у меня было намного больше того, что можно напрячь. Я думаю, я должен больше ездить, но вот вознаграждение небольшое; лицом я довольно хорош, а этого вполне достаточно для большинства женщин.
Свонси ждала меня в спальной комнате. Поджав колени под подбородок, она сидела на нашей постели.
- Ну? - в нетерпении спросил я.
- Вот что я думаю. Ты знаешь, какие тяжелые стычки случались у нас после твоего возвращения, и я повторяю снова и снова одно и то же: ты должен отказаться от командировок, если нас любишь. Ты взваливаешь на меня невыносимую ношу, потому что когда тебя нет, у меня нет времени на себя, поскольку я постоянно должна быть с Джобом. Думаю, я нашла решение, но прежде я хочу поговорить с тобой.
- Ну?
- Ты помнишь тот последний раз, когда я ездила в Англию?
- Конечно. - Перед тем, как у нас появился Джоб, она обычно каждое лето ездила в Англию, чтобы навестить родителей и старых друзей. Я съездил с ней только один раз, но мне не понравилось, и в дальнейшем Свон ездила одна. Я вспоминаю, что она не ездила два года. А те две недели я в первый раз остался с Джобом один на один.
- Ну, что если сделаем так. Я еду в Англию, пока ты сидишь с Джобом. Там я убеждаю свою двоюродную сестру Лиз переехать к нам в качестве няни Джоба. - Свон лукаво улыбается, испытывая чувство гордости за столь блестящий, придуманный ей одной, план.
- Ты хочешь, чтобы твоя сестра работала у нас няней?
- Я полагаю, она блестяще справится.
- Она живет в Англии, Бога ради. Ты думаешь, по первому твоему зову она готова упаковать вещи и эмигрировать?
- Ты говоришь так, как будто знаешь ее лучше, чем я. Когда ты последний раз разговаривал с Лиз, хм?
- Я не сказал, что я против. Просто хотел убедиться, что ты все продумала. - Я пытаюсь говорить извиняющимся тоном. Последнее, что я хочу, это полномасштабный спор с ней. Даже если я настою на своем, я получу совершенно невыносимые вопли. Обычно я не трогаю женщин ( кроме того случая, когда одна падла, моя коллега, на семейной рождественской вечеринке сказала своему дружку, что я должен был настоять на аборте Джоба, не подозревая, что я ее слышу. Да, между прочим, пощечину, которую я влепил той дурочке прошлой ночью, нельзя рассматривать как насилие. Это похоже на то, что делает ковбой, когда поторапливает шпорой лошадь), но, когда Свон включает громкость, она реально искушает меня.
- Да, продумала все. Бесчисленное количество раз она жаловалась мне на свою несчастную жизнь там, и я готова поспорить, она будет рада начать новую жизнь здесь.
- Ну, если ты так уверена.
Я захожу в офис и объявляю всем, что не смогу работать всю следующую неделю. И что все запланированные выездные презентации придется отменить, но мне говорят, что Джим с удовольствием подменит меня.
Я устраиваюсь в гостиной и наблюдаю, как Джоб возится с игрушечной машиной, которую месяц назад я привез из Детройта. Я диву даюсь, почему некоторые люди предпочитают аборт таким детям, как Джоб: он счастлив, он доволен, и если до вас это не доходит, значит, вы еще хуже. Я планирую, что мы с ним будем делать на этой неделе. Слава богу, мы живем в Орландо: каждый день я буду водить его в Дисней - парк, и последнее, что мы посетим, будет Волшебное Королевство, его любимое место. Каждый раз, когда он видит Плутон, он улетает в космос. А самое забавное то, что он никогда не требует сфотографироваться или еще что-нибудь в этом роде. Ему достаточно крепкого объятия.
Мои прогулки с Джобом - доказательство того, что Свон не права, и я не разъезжаю по командировкам только для того, чтобы не заниматься с Джобом. Эти прогулки доказывают, не только Свон, но и мне, что я люблю своего сына.
Я начинаю неделю отпуска с посещения парка Ипкот, - обычно здесь Джобу интересно. Но не в этот раз. Меняющиеся культуральные сцены не интересуют его, аттракционы не возбуждают, он даже отказывается от кебаба Шиш, от которого он обычно в восторге. Он просто идет рядом со мной и смотрит в землю. Я покупаю ему воздушный шар, но как только он берет его, тут же отпускает, а я смотрю как он исчезает в небе. Я спрашиваю, почему он так сделал и, хотя разговор для него трудный предмет, он лаконично справляется с ответом.
- Домой.
Хорошо. Мы идем домой.
На следующий день я хочу отвезти его в Царство Зверей, но он отказывается сесть в машину. Все, что он хочет - сидеть в кресле и смотреть мультфильмы "Том и Джерри", - я не навязываюсь. Интересно, что сделала бы Свон. Наверное, она бы отвлекла бы его от телевизора и принялась за алфавит, но я в этом не вижу смысла. По-моему, ребенок либо смышлен, либо нет, и никто ничего изменить не сможет. Джоб не смышлен, и чем скорее мы поймем это, тем скорее мы определим вещи, в которых он разбирается. Пока я знаю только одну такую вещь - мультфильмы.
Я: один, Свон: ноль.
Посреди программы обучения Джоба звонит телефон.
- Алло?
- Привет, - я слышу неуверенный голос босса. - Для тебя есть билет в первый класс, сегодня в 8:30, до Атланты.
- Во-первых, я не летаю бизнес-классом. Во-вторых, я уже предупредил всех, что не смогу. Я ухаживаю за сыном.
- Ну, а как насчет двух билетов в эконом - классе?
- Что случилось? Я помню, вы сказали, что Джим подменит меня.
- Да, это... Кажется, у Джима, гм-м... проблемы со здоровьем.
- Проблемы со здоровьем?
- Сердечный приступ.
- Как? Когда это случилось?
- Совсем недавно. Его бывшая жена позвонила нам.
- Как он себя чувствует? - я спрашиваю, почти кричу. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть не побеспокоил ли я Джоба, но, кажется, он не испугался.
- Неплохо. - Последовала неловкая пауза. Я знаю, он хочет вернуться к причине своего звонка, но я сознательно затрудняю такой переход. Почему? Потому что он самонадеянный дурак.
- Ну, как ты?
Я молчу довольно долго, чтобы не выказать, как мне хочется прервать к черту этот разговор. Потом отвечаю, коротко, насколько возможно: - 8:30. Два билета. Бизнес-класс.
Я вешаю трубку.
Собираю чемодан и, прихватив Джоба, еду в аэропорт. Мы проходим металлоискатель, чуть задерживаемся, пока Джоб разглядывает рентгеновский аппарат, и направляемся к выходу на посадку. Где-то минут через пятнадцать нас приглашают в самолет. Через некоторое время все рассаживаются, и меня по голове бьет большая дубина. Гадство. Этого не может быть. Почему сейчас, дьявол, почему сейчас? В любое другое время - пожалуйста, но сейчас, когда рядом Джоб?
Я вижу в соседнем кресле леди. Не просто какую-то женщину - эта (и здесь согласятся со мной все современные поэты) сражает в сердце. Я вспоминаю свой последний самолет: та стюардесса выглядела точно так в свои лучшие годы. Эта дама божественна, так прекрасна, что если бы море вынесло ее на затерянный остров, местные дикари приняли бы ее за богиню и отдали бы ей свои лучшие кокосы в качестве жертвы. И вот она здесь - ее путь переплелся с моим по воле самого провидения, и печальный вывод из этого таков - у меня нет выбора. Я абсолютно безвластен. Я должен следовать за ней, и я последую за ней и использую все чары, которые мне известны, потому что я (давайте смотреть на вещи реально) последняя свинья, животное, сучонок, и я не могу упустить такой деликатес, иначе останусь в помутненном сознании.
И вот, когда я начинаю думать, что дальнейшая игра случая невозможна, я замечаю, что сиденья расположены так, что (это опять судьба) рядом с Джобом сидит прелестная девочка его возраста.
Мы сидим тихо, и я прокручиваю варианты завязать разговор. Но женщина сама обращается ко мне.
- Извините, - говорит она, и это "извините" звучит так волшебно, как никогда в жизни я еще не слышал. - Я собиралась попросить того пассажира, который окажется рядом со мной, поменяться местами с моей дочкой, но теперь, когда вы уже устроились, я прямо не знаю.