Горин Александр Иванович : другие произведения.

Тринадцатый апостол (часть вторая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Проснулся я от двух мужских голосов, вполголоса разговаривавших между собой. Я огляделся. Вокруг была редкая рощица из деревьев с диковинными узкими листьями как у пальм, сквозь которые легко пробивалось восходящее солнце. На поляне невдалеке от меня сидела в отдыхающих позах группа бородатых иудеев. Совсем рядом сидели двое таких же бородачей и мирно беседовали.
  - А где Иисус? - спросил один.
  - Да вон, он молится.
  И тут под одним из деревьев, на значительном расстоянии от остальных я увидел Иисуса, сидящего в позе, напоминающую позу лотоса, беззвучно шевелящего губами.
  - Он почти сорок дней бродил по пустыне, а выглядит бодрым. Вот что значит - пророк, - сказал первый.
  - Он не пророк, а Бог, - возразил второй
  - Ну, ты скажешь...- усомнился первый.
  - Скажу и докажу. Сегодня поздно ночью, когда Он наконец-то задремал, рука Его случайно оперлась на то место, где пробегал тарантул...
  - Ну? - с интересом спросил первый.
   Второй сделал многозначительную паузу.
  - Ну, так и что? - повторил первый свой вопрос.
  - Тарантул не смог прокусить Его кожу на локте, вот что, - сказал второй.
  - Подумаешь, на моих ступнях тоже крепкая кожа.
  - "На ступнях", - передразнил его второй и почему-то перешел на шепот. - Я хотел прикрыть Его одеялом и коснулся случайно Его руки. Она была холодная как вода в роднике. Тогда я потрогал Его лоб, ноги. Он весь был холодным как покойник...
  Я встал и приветственно махнул рукой говорившим. Они не заметили моего жеста и продолжали разговор. Я крикнул, но они даже не повернули головы. Ага, значит, я невидим. Я направился к Иисусу. Мне пришлось остановиться у широкой черты и опуститься на землю метрах в двух от Него. Пришлось, потому пересечь черту никак не удавалось. Иисус тоже не замечал меня. Глаза его были закрыты, лик сосредоточен.
  Губы Его шевелились, будто произносили "Отче наш", но вместо молитвы я услышал совсем другое.
  - Крещение прошло более или менее удачно. Не без ляпов конечно, - говорил Иисус.
  - А что не так? - живо поинтересовался басовитый голос на другом конце неведомой линии связи.
  - Ну, во- первых, Ты так громыхнул, что составить из громовых рулад и раскатов фразу : " Се сын мой возлюбленный", можно было только при великом воображении.
  - Я не виноват, - парировал бас, - это недостатки в программе транскодирования.
  - Но это еще не всё, -продолжал Иисус. Что это за белый сгусток упал мне на голову?
  - А это телепортационные отходы. Ты думаешь так просто перевести сигнал в твои координаты? Надеюсь, с тобой всё в порядке? - ответил бас
  - Да, слава Тебе, Господи. Кстати, народ принял белый осадок за голубя с небес, и он даже сыграл нам на руку. Так что нет худа без добра, - зазвучал голос Иисуса
  - Ты меня замучил своими экспериментами. То потоп, то Содом и Гоморра. Сейчас сам туда забрался. Каких трудов это стоит и ради чего это всё? Тебе не надоело?
  - Жаль же бросать на полпути...
  - Запомни, это твой последний шанс. Я сделаю всё, что ты просишь, но если эксперимент не удастся - пеняй на себя.
  - Хорошо, до связи, - произнес Иисус, открыл глаза и увидел меня. А-а, тринадцатый, привет!
   Он не удивился моему появлению, помахал мне рукой и показал жестом, чтобы я сел рядом.
  - Ну что там у тебя?
  - Да вот, сын объявился, - вздохнул я.
  "Опять сон, вот здорово!..." успел подумать я. " Надо бы не забыть и спросить всё, что хотел...."
  - И что?
  - Так я не чувствую, что это МОЙ сын. Разумом понимаю, он похож на меня внешне, как две капли воды. А сердце молчит.... О чем-то хочет со мной поговорить.... О чем? Я ему чужой человек!
  - Ты его и спроси... Мне, например, с отцом есть о чем поговорить. Он меня наставляет.
  - А что тебя наставлять, ты же Бог?
  Иисус поправил
  - Не Бог, а сын Божий. Но и Боги ошибаются, ты что думал... Я вот хотел создать разумное существо, самосовершенствующееся. А что получилось? Слепил человека, а он вместо совершенствования норовит развалить тот минимум, что я в него заложил хорошего для начала. Не хочет быть приличным человеком и всё тут. А все потому, что я думал ему побольше свободы дать и заповеди вложил не жестко.
  - Как это не жестко?
  - Ну вот " не убий" например. Я оставил выбор. Убивать нельзя, но в исключительных случаях можно: насильника, убийцу. Чтобы обезопасить остальных здоровых людей от негодяев. Так что, ваш брат, гомо сапиенс вывернул? Казнит кого угодно, но не тех кого следовало бы... И, главное, формулировки подобрал и на меня сваливает: Я, мол, жизнь даю, и только я и забрать могу. А когда миллионами гонит собратьев на войну, на верную смерть, тут обо мне забывает... Вот тут я дал промашку, надо было жесткую программу заложить: " Не убий. Ни при каких обстоятельствах" - и никаких гвоздей! А я понадеялся, что разум моего "произведения" вытянет на нужный путь... Теперь Отец меня ругает, на чем свет стоит. Вот отпустил последний раз. Хватит, говорит, попусту ресурсы расходовать. И потоп, говорит, их не переделал и точечные удары по Содому и Гоморре их не вразумили. Значит порок в самой концепции, говорит. Я вот умолил дать мне еще один шанс. Вот я здесь теперь. Ориентируюсь на местности, ищу пути коррекции... Попросил Отца, чтобы на крещении дал понять всем, что я главный. Пока все прошло удачно...
  - А дальше что?
  - Дальше, у меня есть одна идея...
  Я уже собрался выслушать мысль Христа, как вдруг грянул гимн Советского Союза, пропало изображение, в черной бездне снова замигал красный квадратик. Я проснулся.
  Известную мелодию настойчиво распевал мой электронный будильник и докладывал, что до встречи с сыном остается час. Я теперь всегда ставлю будильник за час до ожидаемого выхода, чтобы успеть собраться. Вот это да! Проспал полдня!... Я быстро, как мне показалось, оделся, привел себя в порядок и только присел, как в дверь позвонили. Мужчина представился шофером Александра, и мы спустились вниз.
  Я не очень разбираюсь в марках авто, в дорогих, тем более, но как только я увидел на капоте фигурку, напоминающую американского Оскара с крылами, я понял, что это Роллсройс. Водитель учтиво открыл дверь, я тут же погрузился в кожаный комфорт и почти космическое безмолвие. За окном было видно как шумела, скрежетала, вопила, нервничала, толкалась, хамила, мельтешила суета столичных улиц, но в салоне происходящее вне казалось чем-то невзаправдошным, немым кино...
  Меня привезли к какому-то шикарному новому ресторану, о существовании которого я и не предполагал. В самом центре, в шаге от Красной площади. Было такое впечатление, что весь обслуживающий персонал ресторана ждал только меня. Чуть ли не на руках меня отнесли в уютный безлюдный зал и раскланиваясь, посадили за стол. В три ровно появился Александр.
  - Вы, наверное, догадываетесь, почему я вас пригласил? - поздоровавшись, спросил он.
   Я молча протянул ему фотографию. Он сначала мельком глянул, хотел, было отложить, но вдруг на его лице появилось легкое удивление. Чем больше Александр всматривался в фотографию, всё большее недоумение она у него вызывала. Наконец, он сдался.
  - Откройте секрет. Здесь я, а остальных ребят я первый раз вижу.
  - Очень просто. Здесь не вы, а я в студенческие годы. А ребята - мои друзья, поэтому они вам и незнакомы.
  Наступила короткая неловкая пауза. Я не выдержал первым.
  - Это фотография времен, когда я стал вашим отцом. Тогда у меня была куча оправданий, почему я так себя повел, но теперь я испытываю перед вами только величайший стыд и знаю, что на самом деле оправданий мне нет. Если можете, простите. За маму. У нее уже просить прощения я опоздал.
  - Ну почему же стыд? Я вас прекрасно понимаю и прощать вас нет необходимости. Вашей вины я не вижу. Женщину можно не любить или разлюбить в любой момент. Нами управляют инстинкты...
  Я аж подпрыгнул от возмущения и перебил.
  - Нами управляет разум. А если мы идем на поводу у инстинктов, то случаются вот такие... Я замялся, подыскивая, слово. Не нашел и закончил. - Вот такие истории, как моя. Или наша.
  - Вы ведь не любили маму? - в упор спросил Александр.
  - Нет, - коротко ответил я.
  - А она вас обожала. Она так и не вышла замуж. Хотя у нее поклонников было множество до самой смерти. Мальчишкой я ее буквально выталкивал замуж, мне нужен был отец, а она только посмеивалась. Потом, позже, я пытался ее понять. Она отвечала на мои недоуменные вопросы примерно так: "У меня были настоящие мгновения счастья и любви.... И на другие их менять не хочется. Мгновение и вечность величины одного порядка. Поэтому я вечно в одном состоянии, в том мгновении, в котором мне хочется пребывать".
   Но он же тебя не любил - значит, любовь твоя штука односторонняя и надуманная - допытывался я. Она отшучивалась. Но однажды, она мне с грустью сказала: " Санька, я вот наблюдаю за тобой, а ты ведь любить не умеешь. Ты вот все постигаешь головой. А надо бы сердцем. Или тебе не дано". Я тогда съязвил. А от кого мне унаследовать умение? - говорю. Отец тебя не любил, может, не умеет вообще любить, ты любишь фантазии, у тебя тоже не научишься. Да и вообще, что это такое любовь? А она мне и говорит. "Твой отец как раз умеет любить, ты у него спроси". Да с чего ты взяла? говорю. " Потому что я знаю его близко. Он добрый, чистый, честный..." И замолчала...
  Вот теперь я и решил на вас взглянуть. Правда ли вы такой, как она себе вас воображала?
  За время его монолога я с удовольствием сгорел бы дотла от стыда или лучше проваливался бы в преисподнюю, лишь бы не слышать этих слов. Что я мог сказать? Что ответить? Вообще, что он от меня ждет? Мой родной сын и он же не знакомый мне чужой человек? Покаяния? Зачем ему оно? Любопытство? Он его уже удовлетворил. Я не знал, что говорить.
  - Конечно я не такой, но с некоторых пор мне очень захотелось стать таковым. Если бы Бог послал бы мне мудрости в юности...
  ( Почему Он, действительно, так скуп на нее в самое нужное время? Обязательно спрошу, проскочила вдруг неожиданная мысль. Я тут же ей внутренне посмеялся. Можно подумать, что рандеву с Богом теперь пойдут регулярно и по расписанию). Вслух же я продолжил.
  - Но что теперь теребить прошлое? К великому сожалению его не вернуть. Вы меня позвали зачем? Чтобы упрекнуть, заклеймить позором? Или услышать мои оправдания? Зачем они вам? Человек сам себе и судья и палач, больше, чем кто-нибудь другой. А если у него отсутствует совесть, то ничьи обличения не помогут ему. У такого как не было, так никогда и не будет инструмента, чтобы их прочувствовать. Совесть можно пробудить, но научить совести нельзя.
  Я замолчал. Молчал и Александр. Потом, глядя мне прямо в глаза, заговорил.
  - Маму сбил на машине пьяный бандюга. Он был настолько пьян, что никак не мог выговорить свое имя. Я сделал всё, чтобы ее спасти. Я собрал лучших докторов мира, но они были бессильны. " Травма, несовместимая с жизнью". И тогда я, оглянувшись на прожитую жизнь, неожиданно открыл для себя, что я смертен, что деньги не способны ни спасти, ни дать счастья, что жизнь должна наполняться чем-то большим, чем удовольствия. Мама всю жизнь была счастлива, я это видел, я это чувствовал. И когда мы жили бедно, и когда я стал богатым. Я ей завидовал и приставал часто с расспросами о формуле любви и счастья. Однажды, она мне сказала. "Я не могу тебе объяснить, что есть любовь, с позиции мужчины. Когда - нибудь спросишь у отца". Откуда ты знаешь, что он сможет объяснить?- спросил я. И вот, что она мне рассказала. "Когда я легла с Кириллом в тот день рождения, он сначала, в полусне, принял меня за другую. Он и называл меня другим именем. Я не стала его разочаровывать. Потом я поднялась, чтобы постелить оставшимся ночевать ребятам, и вернулась к Кириллу. На этот раз он понял, что это я. ... Так вот у меня было такое впечатление, что за одну ночь я переспала с двумя абсолютно разными мужчинами. Это при том, что у меня вообще не было никакого опыта... Так что думаю, отец твой легко тебе объяснит, что такое любовь с мужской точки зрения...".
  Он сделал паузу.
  - Так, действительно, можете?
  Теперь взгляд его вперившийся в меня содержал вопрос с оттенком иронии и даже некоторого любопытства.
  - А зачем вам мои объяснения? Вы взрослый мужчина с опытом, знаете не хуже меня, где фальшь, а где ложь. Вряд и я что-нибудь смогу добавить к тому, чему вас научила жизнь. Все что я хотел сказать и считал своим долгом сказать, я вам сказал. Простите, если что не так...
  Я встал, давая понять, что разговор окончен. Он тоже встал и неожиданно взял меня за рукав пиджака.
  - Подожди, пожалуйста.
  Внезапный переход на "ты" и совершенно другое выражение глаз заставило меня опуститься в кресло.
  -Знаешь что, ты мне нравишься, - проговорил Александр. - Если бы ты начал канючить, вилять, заискивать, сваливать свою вину маму или на весь мир, я бы без сожаления с тобой попрощался. Вот ты говоришь, что я с опытом. Это правда. И мой опыт говорит, что ты правильный мужик! Я рад, честно говорю, что у меня такой отец. А грешны мы все. Один Господь Бог без греха. Важно как мы относимся к греху.
  Такого поворота я не ожидал, и как ни старался удержаться, на глаза навернулись слезы. Я в его возрасте еще и не мыслил отвлеченными категориями: Бог, грех.... Но Александр не заметил или сделал вид, что не заметил моего волнения и продолжал.
  - Я когда решил тебя найти, мною двигало одно любопытство. Первое, я был убежден в том, что мамина любовь все видела в розовых очках и принимала желаемое за действительное. Мне было интересно, какой ты на самом деле и прав ли я? И второе, мне хотелось посмотреть на тебя как на свой будущий портрет в старости. Я, правда, не предполагал такого портретного сходства. Ты меня этой фотографией потряс!
  Я улыбнулся.
  - На этом, наверное, сходство и заканчивается!
  - А вот и нет! - он улыбнулся в ответ открытой Аришкиной улыбкой. - Я закончил авиационный и даже тот же факультет, что и вы с мамой.
  - Зато, я вижу, ты удачливый предприниматель ( удивляясь на самого себя, я легко перескочил на "ты"), а я по характеру абсолютный лох, как теперь говорят.
  Он рассмеялся.
  - И здесь мы не намного разошлись. Я просто хорошо умел накидывать.
  - То есть?
  - Так. Хватит пить минеральную, давай что-нибудь поедим. У тебя есть ограничения по еде?
  - Есть. Не обожраться.
  Александр расхохотался.
  - Тогда я сам закажу. И поговорим. Нам здесь никто не помешает.
  Он сделал жест рукой и тут же подлетел метрдотель, стоявший во главе шеренги официантов у дальней стенки зала и не спускавший глаз с нашего столика. Зал был абсолютно пуст и было похоже, что мы здесь будем одни. Александр о чем-то вполголоса побеседовал с метром и обратился ко мне.
  - Так на чем это мы?...
  - На умении накидывать, - подсказал я.
  - Ах ну да-да.. Так вот я окончил институт в самый неподходящий момент. В 89-м начался бардак по имени "перестройка" как раз в год моего завершения образования. Инженеры стали никому не нужны. Предприятия закрывались. Все, кто мог, бросились разворовывать госимущество.
  - А я еще в детские годы начал играть в теннис и в институте уже играл очень неплохо. Все свободное время я проводил на кортах Ширяева поля. Меня там знали завсегдатаи от мала до велика. Когда я пожаловался кому-то на корте, что потерял работу, мне предложили поиграть в качестве спарринг-партнера в вечернее время за доллар в час. Тогда, если ты помнишь, на 20 долларов в месяц можно было прожить. В вечер я зарабатывал 3-4 доллара и чувствовал себя миллионером. Партнерами моими были разные солидные люди из "властных структур" как сейчас говорят. Однажды один из них, выспросив меня подробно, кто я да что, предложил мне стать руководителем новой фирмы. Ни много, ни мало! Я опешил сначала. Мне, начинающему инженеру, доверяют фирму, вот так запросто, за пятиминутной беседой за чашечкой кофе после шапочного знакомства на корте! Видя мое замешательство, он тут же развеял мой сомнения. Николай Архипович - так его звали, моего нанимателя (Царство ему небесное! Хотя сильно сомневаюсь, что он там).
   Он неумело перекрестился, по -православному, но ладонью, не тремя "перстами".
  - А ты веришь в Бога? - не удержался я
  - Пока не прочитал "Мастера и Маргариту" как-то не задумывался. Но вот вопрос Воланда: " Кто-то же должен всем этим управлять?" застал меня врасплох. Действительно, подумал я, без Высшего Разума во Вселенной не обойтись. Если причинно-следственная связь проявляется на Земле, значит, напрашивается вывод, что она существует повсюду. А тут без вмешательства логического мышления не обойтись. Другое дело в каком виде этот Высший Разум существует...
  - Прости, я тебя перебил, - я слушал сына со все большим интересом.
  - Так вот Николай Архипович меня убедил. У меня будут грамотные помощники, а ему во главе нужен свой человек. Он-де ко мне пригляделся, и я его устраиваю. Фирма - посредник, будет торговать нефтью. Процесс несложный. Оклад две тысячи долларов, плюс процент от сделок. Я, конечно, тут же согласился, но до конца не поверил в посулы. Ни с того ни с сего сразу баснословные деньги, в общем ни за что! Съездить в министерство, получить квоты, безоговорочно выдаваемые при упоминании имени Николая Архиповича, подписывать договоры на поставку с покупателями, от которых не было отбоя, снимать прибыль со счетов и развозить их по указанию Николая Архиповича или его "грамотных" помощников. Здесь не требовалось не только высшего образования, а даже среднего. Вполне хватало знания четырех действий арифметики и расторопности курьера. Подозрительно!
  - Но опасения мои были напрасны. Деньги ко мне потекли рекой, и никто не думал меня обманывать. Сначала это были тысячи, потом десятки, потом сотни тысяч! Я решил, что попал в струю. Николаю Архиповичу не хватало честного человека,и тут случайно подвернулся я.
   Первые годы мной всецело овладел комплекс нищего. Я покупал много и беспорядочно. Себе, маме, родственникам, друзьям. В конце концов "Мерседесы" были куплены, дома и дачи тоже, а деньги все текли и текли. Фантазия нищего во мне исчерпалась. "Грамотные" помощники подсказали: "Вкладывай". Первое, что пришло в голову: покупать недвижимость в Москве. Но это не уменьшило приток денег, а наоборот. Тогда я с азартом включился в игру: Деньги должны приносить деньги. Не задумываясь, зачем и для чего они мне нужны. Оказалось, что и здесь не нужна была специальная подготовка. Всё, что покупалось, превращалось через короткое время в золото, как в сказке про золотую антилопу...
   И вдруг, однажды вечером мне позвонил один из помощников и сказал три слова: "Николай Архипович убит" и повесил трубку. Утром за мной не приехал на бронированном "Мерседесе" Ахмед, мой личный телохранитель. Я отправился в офис на личном "пятисотом". Офис был пуст, сотрудников как не бывало, номер телефона Ахмеда не отвечал. Телефоны помощников тоже. И тут я с ужасом понял, что все это время я был марионеткой, а никаким не руководителем или доверенным лицом. Я - Фукс из "Золотого теленка". Николай Архипович умер, пароль для квот уже недействителен в министерстве, значит и моя новоявленная фирма " Рога и копыта" умерла, значит.... А вот что это означало для меня, я пока терялся в догадках...
  - Странно, что тебя не убили тоже, - вставил я.
  - Сначала я тоже так думал. Но через два дня мне позвонили и попросили заехать в мой бывший офис. Я поехал как на эшафот. Но мне сказали, что можно продолжать работу. Пришлют новых сотрудников, назвали новый пароль для получения квот в министерстве и новые адреса, куда я должен развозить прибыль. Теперь мне, наконец, все стало ясно. Я безымянная ширма, за которой закачиваются денежные потоки в карманы не желающих светиться боссов из "властных структур". В случае прокола - есть Фукс, то есть я. Поэтому меня и не спешили убивать. Я в действующей системе. Я был им еще нужен. Зачем им головная боль с поиском нового слуги, когда есть готовый?
   Вот тогда я по- настоящему задумался, как выскочить из железных тисков системы? Просто бросить всё и уйти не удастся. Я, как говорится, слишком много знал. Оставался один путь: накапливать капитал, принять их правила и добраться до уровня, когда мое убийство будет стоить очень дорого во всех смыслах. Надо было стать одним из сильных мира сего.... И вот я стал....Без огромного желания... по необходимости.
  Александр задумался.
  - И что? - подтолкнул я его.
  - А то, что когда у меня теперь есть всё в материальном смысле на что способна человеческая фантазия, я не испытываю ни счастья, ни радости жизни. Кругом вездесущий менеджмент, этакий "организатор всего". Что угодно? Отдых на море? Пожалуйста, мы организуем. Вам как с девушками или в приличной мужской компании? Или желаете отшельником? Инкогнито? Да желаю, очень даже желаю инкогнито. Пожалуйста, говорят. А на самом деле за каждым кустом или углом торчит, "обеспечивающий" это самое инкогнито. А я хочу по-человечески, понимаешь по-человечески, пойти в кино, в театр, в музей, поговорить с разными людьми, а не с подставными, ряжеными, специально подобранными. "Окружение" видите ли готовят специалисты и они лучше меня знают, что мне хочется.
  - Ну а что среди равных тебе не с кем дружить?
  - Равных? Да они двух слов не вяжут!.. Дружить? Да они и слова такого не знают. В институте помнишь, кто уходил во власть?
  - У нас троечники.
  - , И у нас. Они же лизоблюды, холуи, люди без чести и совести. Сейчас все то же самое. Бывшее партийно-комсомольско-профсоюзное руководство, "серые волки", сидят на краденых капиталах и всеми командуют...
  - Украсть - тоже надо уметь. Чтобы комар носа не подточил. Тоже нужен ум. Пусть специфический...
  - Ум? О чем ты говоришь! Они написали и приняли удобные для себя законы. Лови рыбку в мутной воде и живи спокойно. По самой простой схеме вся номенклатура расхватала народное добро. Сначала взяли беспроцентный кредит в банках. По закону. На эти деньги выкупили предприятия. По закону. Когда пришло время расплачиваться по кредитам, галопирующая инфляция позволила им одной месячной зарплатой формально вернуть сумму займа. Кредит ведь брался в рублях и беспроцентный. Всё по закону. Директора, главные инженеры, чиновники стали владельцами всех лакомых кусков народного добра за месячную зарплату. Разве тут нужен ум? В лучшем случае - изворотливость мошенника.
   А потом стали резать " партнеров", чтобы оторвать себе кусок побольше. Потом прибежали опоздавшие, и тоже стали резать более проворных. "Заказывать" на их жаргоне... "Дружить", скажешь тоже. Нож в спину, это они, пожалуйста..
  - Тут я ничем тебе не могу помочь, - вздохнул я.
  Александр задумчиво смотрел куда-то мимо меня.
  - Вот как раз и можешь. Раньше мама у меня была отдушиной. Поговорю с ней, как из чистого родника попил... Я раньше думал: Чего старики зря землю коптят?...
  "А я и сейчас так думаю", проскочила у меня в голове мысль, но я промолчал.
  - И уж только, когда мама умерла, я усек, пока старики живы, мы чувствуем себя защищенными. Знаем, что есть существа на земле, которые тебя не предадут. Есть кому поплакаться в жилетку, спросить совета... И потом пока вы на этом свете, мы остаемся молодыми. И еще сохраняется постоянно ощущение, что ты звено длиннющей цепи рода. Предки предостерегают от ошибок, совершенных ими, старики напоминают тебе, каким ты будешь очень скоро, дети - что останется от тебя на Земле...
  - А если мы, старики, дряхлы настолько, что становимся только мешающей рухлядью?
  - И тогда нужны. В этом случае вы напоминаете нам своим присутствием о том, что любого из нас может ждать чаша сия, и что наша первейшая обязанность заботиться о вас. Хотя бы для того, чтобы дети наши имели пример перед глазами, как надо относиться к родителям.
  - Ну, ко мне, по крайней мере, это не относится.
  - Почему? Ты мне вполне подходишь.
  Меня опять прошибла слеза. Я стал сентиментален на старости лет.
  - Спасибо. Постараюсь оправдать ... - невесело пошутил я.
  - Доверие партии? - подхватил шутку Александр.
  Мы оба рассмеялись. У меня окончательно растеплело на душе.
  - Тогда у меня к тебе просьба.
  - Шутка? Чего это тебе интересно не хватает?
  - Понимаешь, с этими деньгами упустил главное. Мне нужна подруга жизни, настоящая подруга.... Такая как мама. Но для этого мне нужно "место жительства", где меня никто не знает. Я хочу, чтобы претендентки не подозревали о моих доходах.... Понимаешь, о чем я?
  - Ты хочешь, чтобы тебя полюбили за некоммерческие достоинства. И тебе нужна бедная конспиративная квартира.
  - Нет, ты мне окончательно нравишься! Но это еще не все. Ты мне будешь давать конструктивные консультации!
  И мы снова от души расхохотались...
  
   Вот это да-а! В один день я приобрел сына, желание жить, вместе с ощущением собственной нужности! Я долго ворочался в эту ночь, никак не мог успокоиться от треволнений свалившихся на меня в одночасье. Постепенно сон начал одолевать, и когда в светло-серой дымке угасающей реальности замигал красный квадратик, я обрадовался ему как привычному маячку, извещавшему о продолжении прерванного предыдущего ночного действа...
  
   Яркий солнечный день. Я в гуще большущей толпы иудеев, мужчин, женщин с детишками, явно чего-то ожидавших. Среди них большое количество калек, убогих и слепых. Народ волнуется, вполголоса переговариваясь между собой. Можно разобрать обрывки фраз: "Пророк... Мессия... Исцеляет... От любых болезней... не всех... кого хочет, того исцеляет.."
   Все это происходит на пустынном берегу моря. Появляется лодка. В ней Иисус в окружении знакомых мне бородачей. Как только Иисус сходит на землю бородачи плотным кольцом окружают его. Какой-то человек богато одетый падает перед ним на колени. Что он говорит, я не слышу, но по толпе пробегает ропот: " Начальник синагоги... Дочь при смерти.... Просит спасти...".
  Бородачи образуют клин и врезаются в толпу. Та нехотя расступается, Иисус перемещается в замкнутом треугольнике, составленном из тел бородачей. Каждый из толпы старается протиснуться ближе к треугольнику, чтобы попытаться дотянуться до Иисуса. Начинается неимоверная молчаливая давка. Иисус будто не замечает происходящего. Взгляд его устремлен куда-то поверх голов. Внезапно он останавливается.
  - Кто дотронулся до меня? - говорит он таким громовым голосом, что у меня затряслись поджилки, хотя я от него за версту. Глаза его начинают сверкать пугающими всполохами. Толпа расступается и в страхе замирает.
  - Учитель, - шепчет бородач, ближе всего стоящий к нему, - в такой давке разве усмотришь. Тут каждый норовит прикоснуться к тебе.
  - Из меня вышла сила! - также громко говорит Иисус. - Кто дотронулся до моего хитона?
  Толпа отступает еще шага на два. Лик Иисуса страшен. Кажется, сейчас от ужаса все бросятся врассыпную. Вдруг из толпы выходит молодая женщина и падает на колени. По лицу ее текут слезы, но она улыбается.
  - Это я, Господи, - она говорит быстро, захлебываясь от рыданий. - Я знала, я верила, Господи, что если дотронусь до тебя, то исцелюсь. Двенадцать лет.... Двенадцать лет врачи не могли остановить кровотечение. Вот я дотронулась... Слава тебе, Господи! Все остановилось в тот же момент! - и рыдания окончательно прерывают ее сбивчивую речь.
  - Встань, дщерь!- голос Иисуса потеплел, от страшного лика не осталось и следа. Теперь это лицо обычного радующегося человека. - Твоя вера спасла тебя! - продолжает он. И уже обращаясь к толпе.
  - Кто уверует в меня как эта женщина, тот спасется!
  - Верую!!! Верую!!! - слышатся отовсюду исступленные голоса
  Снова его глаза устремляются вдаль, и он продолжает движение к дому начальника синагоги. Смыкается оправившаяся от испуга и изумления толпа. С еще большим упорством каждый пытается дотянуться до Иисуса.
  Но вот уже и дом начальника. Толпе приходится расступиться, что бы позволить Иисусу приблизиться к дому. В этот момент оттуда выходит богато одетый мужчина и чуть не сталкивается с Иисусом.
  Он театрально воздевает руки к небу и восклицает.
  - Ты опоздал, пророк! Она мертва!
  - Позволь пройти, - спокойно говорит Иисус.
  - Зачем? Тебе мало моего утверждения? Я лучший целитель во всей Галлиее!
  - Она не умерла. Она спит, - также спокойно произносит Иисус.
  Целитель саркастически смеется ему прямо в глаза.
  - Вы слышали люди, что смеет говорить этот выскочка? Будьте все свидетелями! Ты дорого заплатишь за оскорбление!
  - Я не хотел тебя оскорбить. Ты просто ошибся и я тебе об этом сказал.
  - Вы слышали? - завопил целитель. - Вы слышали, люди добрые, как он порочит меня? Да, я очень редко, но могу ошибиться в определении недуга, да, не отрицаю.... Но чтобы я не смог отличить мертвого от живого? Неслыханное оскорбление! Да кто ты такой, чтобы мне перечить? Если уж я ничего не мог сделать для ее спасения, так неужели ты, пророк-самоучка, смог бы ее исцелить? Ты, видно, поэтому и не спешил к ее ложу, чтобы смерть позволила скрыть твою беспомощность в целительстве. Ты ведь еще даже не видел умершую, а уже утверждаешь, что она спит!!! Ты шарлатан, а все твои "исцеления" хорошо разыгранные и отрепетированные спектакли, чтобы дурачить наивный народ! Тебе не удастся опорочить мое доброе имя! Ты ответишь мне за все на суде, вон сколько у меня свидетелей!
  Народ еще несколько мгновений назад желавший хотя бы прикоснуться к Иисусу и почитавший его чуть ли не за Бога, враждебно зароптал.
   В это время из дома выходит начальник синагоги. Глаза его были полны страдания от переживаемого несчастья. Увидев Иисуса, он падает на колени и безудержно начинает рыдать.
  - Она умерла, Господи! Ты опоздал! Ты опоздал!
  - Я никогда не опаздываю, - строго говорит Иисус. - Веришь ли, что я могу исцелить твою дочь?
  Будто порывом ветра рыдания начальника прерываются. Он напрягается, в глазах вспыхивает огонь отчаянной надежды.
  - Верую, Господи, если бы не верил, разве я сам побежал бы за тобой на берег? Я послал бы слугу, как вот за этим...
  Он указывает на целителя и продолжает.
  - Верую, Господи, конечно верую...
  Он повторяет последние слова как в забытьи.
  - Позволь войти! - говорит Иисус
  - Да-да, конечно...
  - Никто со мной не входит. Ждите здесь - приказывает Иисус.
  Вокруг дома воцаряется полная тишина. Все взоры устремлены на проем, задернутый тканью, в котором исчез Иисус. Проходит несколько минут томительного ожидания. В проеме появляется Иисус.
  - Что, Господи?- дрожащим голосом спрашивает отец.
  - Она проснулась, - отвечает Иисус
  - Лжешь! - взвизгивает целитель. - Где она?
  - Она еще слаба, - говорит Иисус. - Ей трудно ходить.
  - Врешь! На этот раз тебе не удастся околпачить народ. Я врач и меня провести не получится. Покажи ее народу! Пусть вынесут ее на ложе!
  Народ одобрительно загудел. В этот момент занавес прохода отодвигается и появляется молодая девушка, поддерживаемая пожилой женщиной. Иисус оборачивается, берет ее за руку и вместе с ней входит в дом.
  - Ей еще рано вставать. Дайте ей поесть...
   Я оказываюсь рядом с ним, и Иисус обращается ко мне
  - Не уходи.
  А я и не собираюсь. И все прежние расставания не я "инициировал", как сейчас говорят очень продвинутые.
  - Ты мне, учитель? - спрашивает бородач. Меня он не видит.
  - И тебе тоже. Всех наших выведи другим выходом. Нам надо избавиться от толпы. На сегодня хватит...
   И вот мы движемся по той же уже пустынной дороге обратно к морю. Я рядом с Иисусом, но он не заговаривает со мной. Помалкиваю и я. Навстречу двое слепых. Мы почти разминулись с ними, когда один из них, останавливается, начинает нервно поводить носом, будто принюхивается и вдруг издает истошный вопль.
  - Сыне Божий, Сыне Божий, помилуй нас!
  Он падает на колени прямо в дорожную пыль и увлекает за собой второго. Оба ползут в пыли на шум нашей проходящей группы, громко причитая.
  - Исцели Господи, спаси и помилуй нас!
  Иисус останавливается.
  - Кто сказал тебе, что я Сын Божий?- вопрошает Иисус.
  - Я знаю, я знаю, ты Спаситель, мы опоздали... - твердит первый слепец, поворачивая лицо на голос. - Помилуй, помилуй, помилуй...
  - Крепка ли ваша вера? - спрашивает Иисус.
  - Господи, ты еще спрашиваешь! С вчерашнего дня ни крошки во рту. Как только услышали о тебе, сразу сюда. Люди добрые направили. И брат мой, - он ткнул в молчавшего напарника, - он тоже верит. Только сказать не может. Нем и глух от рождения, как я слеп, Господи..
  Иисус прерывает причитания слепого.
  - По вере и получите. Стойте здесь и не двигайтесь до полуночи. Ты прозреешь, а брат твой услышит и заговорит. Только об этом никому не рассказывайте...
  - Слава тебе, Господи, слава тебе! Всё сделаем, как сказал...
  Он еще продолжает причитать, но Иисус уже размашистым шагом продолжает путь. У моря на песчаном берегу тепло, но нежарко. Солнце почти село.
  - Всем спать, - приказывает Иисус.
  Никто из учеников и не возражает. День сегодняшний утомил всех.
  - А ты, Господи? - спрашивает Петр. Ну да, Петр, я уже кое-кого знаю. Он самый любопытный.
  - А я помолюсь за вас.
  Иисус делает мне знак рукой. Петр истолковывает жест по- своему.
  - Я с тобой?
  - Нет-нет, я один.
  Мы отходим ближе к берегу.
  - Так вот какая идея. Надо кое-какие заповеди сделать безусловными к исполнению. И тогда порок не будет довлеть над человеком. Но, к сожалению, я не располагаю нужными инструментами, чтобы перепрограммировать каждого.
  - Попроси отца, он тебе пришлет - быстро сообразил я.
  - А ты думаешь, я не сообразил бы?
  - А что тебе мешает? Запроси! Он же Бог!
  - Смета мешает.
  - Что? - такого ответа ну никак я не ожидал. - Смета?
  - Ну да, что ты удивляешься! Нужны огромные ресурсы. Проще эксперимент начать заново.
  - Не понял.
  - Сейчас растолкую. Ты ведь притчи перерос. Я перейду на более понятный тебе язык. Представь себе, что перед тобой муравейник и тебе нужно подремонтировать головку каждому муравью. Значит надо отловить каждого и тончайшими манипуляциями, не причиняя вреда, вложить нужную детальку в головку.
  - Сизифов труд, - поддакиваю я.
  - Ты как раз и предлагаешь этот вариант. А мой - проще. Ваш бес Сталин уловил эту идею. "Если человеку часто говорить, что он свинья, в конце концов, он захрюкает". Это его цитата. Действительно, если человеку длительное время запрещать что-то делать, то, в конце концов, запрет в его сознании перейдет в безусловную фазу. Через несколько поколений программа запрета станет безусловной. Понятно я излагаю?
  - Да чего уж тут не понять. Самосовершенствующаяся система с возможностью самосовершенствования под влиянием внешних факторов.
  - Именно. Это несложно, но проблема во времени. Мне нужно за краткое время пребывания здесь создать сверхустойчивую Веру в меня. Все эти чудеса исцеления должны посеять в народе непоколебимую веру, в то, что беспрекословно выполняя мои заповеди, им нечего бояться ни в жизни на земле ни в последующей вечной. Ты не обратил внимания, я каждый раз перед совершением "чуда" спрашиваю громогласно: " Веришь ли? То есть, веришь ли в мои способности чудесного исцеления?". Это чтобы в головах исцеленных образовалась жесткая связь: "Верю - получаю". Сейчас уже из уст в уста эта простенькая связь передается и закрепляется с быстротой молнии по всему народу. Нет лучше способа ускорить передачу информации фразой для исцеленного: " Никому не сказывай, что с тобой случилось". И я ее тоже каждый раз повторяю. Это уж я понял здесь на земле, в период адаптации, так сказать, к местным условиям.
  - Но ты уйдешь, чудеса забудутся, вера угаснет, - я говорю уверенно, потому что знаю, о чем говорю. На две тысячи лет вперед.
  - Я оставлю церковь, ученикам дам возможность время от времени повторять чудеса.
  - Но ты же знаешь, что за две тысячи лет ничего из задуманного тобой не случится. Я могу это подтвердить. - не удерживаюсь я.
  - Ну, во-первых, две тысячи не срок для окончательного вывода, во вторых.... Во- вторых, ты теперь знаешь зачем нужны старики? - неожиданно меняет он тему.
  - Знаю.
  - Ну, как сын?
  - Замечательный парень. Если бы пораньше знать..
  - Самому надо было думать.
  - Ты же смолоду мудрости не даешь. Только семя в голову стучит.
  - Если смолоду тебя напичкать знанием, самосовершенствование утратит гибкость. Нужны границы, это да. Для этого старики и нужны. Они учат уму-разуму, что нельзя, что можно.Продолжают дома работу церкви. Если бы ты побольше слушал стариков ...
  - Не все же родители педагоги и умницы.
  - Старики, я имею в виду в собирательном смысле. То есть мудрые люди. У вас есть хорошая пословица: Умный учится на чужих ошибках, дурак на своих. Конечно лучше, когда мудрые родители под боком, чем кого-то где-то искать...
  - И еще, чтобы они были способны соображать и двигаться к тому времени, когда помудреют. А то они закапываются в своих болячках, и им не до чего.
  - Болячки тоже люди сами себе устраивают.
  - Сами? Что же люди - враги себе?
  - Именно, - рассмеялся Христос,- мне это самому удивительно. Я этого не хотел.
  - Не хотел, но все умирают от болячек. Даже святые. Я ни одного не знаю случая, чтобы хороший человек прожил долгую жизнь, ничем не болел и умер без мук.
  - Так уж ни одного и не припомнишь?
  - Из мерзавцев могу, а вот из приличных людей...
   Я делаю вид, что напрягаю извилины ( вот человеческая натура - даже пред Богом способна актерствовать). На самом деле у меня крепко сидит в памяти нестираемый образец настоящего человека, человека с большой буквы. Он был единственным из довольно большого числа знакомых тогда мне людей, о котором я мог с уверенностью сказать, что у него не только была чистая душа, но и благородное сердце. Именно благородное. Рядом с ним побудешь немного, поговоришь вроде о пустяках, и как-то незаметно заражаешься его добротой. Лучше я расскажу, как постепенно нарастало мое удивление и восхищение по мере встреч с этим удивительным, редким человеком...
   Первая встреча случилась в Париже. Это сегодня " съездить в Париж" звучит как нечто обычное. Даже проживший всю жизнь за железным занавесом бывший советский человек и тот уже теперь свыкся с мыслью, что ездить можно куда угодно, были бы деньги. А тогда, в семидесятые годы вероятность попасть в Париж простому советскому человеку, была той же, что великому грешнику проскользнуть в рай.
   Я как в сказке бродил по давно известному мне по книгам, узнаваемому волшебному городу. Со стороны я, наверное, смахивал на блаженного. Я мог вдруг остановиться и застыть от восторга внезапно поразившими меня видами набережной, какой-нибудь площади или улицы. Я трогал и поглаживал стены храма Нотр-Дам, Лувра, перила мостов через Сену, чтобы еще раз убедиться, что это не сон. Я нашел улицу, где, по моему глубокому убеждению, и должна была жить г-жа Бонасье. Я долго стоял и представлял, что в одном из окошек этой чудной улочки, вьющейся от бульвара Сан-Мишель до бульвара Сан-Жермен, появится милое личико.
   Да, меня поражала и роскошь магазинов, и изобилие товаров, и современные автомобили, и парижская публика, модно одетая с нарочитой небрежностью, подчеркивающей элегантность. Но все это было как бы на втором плане. Мне все мерещилось, что вот-вот раздастся топот копыт и по булыжной мостовой какой-нибудь узкой и приземистой rue Saint Andre промчится неунывающая четверка мушкетеров. В этом городе удивительным образом, легко и непринужденно семнадцатый век уживался с современностью, и мне казалось, что если за ближайшим углом я обнаружу сражающихся на шпагах сторонников короля и кардинала, то это не удивит не только меня, но и остальных прохожих.
  
   Языка я не знал и страшно смущался, когда кто-нибудь на улице обращался ко мне с вопросом, сначала на французском, потом на английском. Тогда я особенно остро ощущал себя выходцем из дикого края, вечным узником, ненадолго выпущенным из тюрьмы. Что толку, что в школе меня семь лет учили английскому, и в институте я успешно сдавал "тыщи". Язык умер во мне за ненужностью. Я и в самых смелых фантазиях не мог предположить, что судьба пошлет мне такой подарок и мне понадобится общаться на воле с людьми, говорящими на других языках. На Родине, после окончания института, моя профессия предполагала деятельность только в закрытых учреждениях, (как впрочем, и у 80% населения), где с меня сразу взяли подписку о запрете общения с "иностранцами". От них ото всех нужно было шарахаться как черт от ладана. Зачем тогда действительно любой разговорный иностранный?
   Родственники заграницей - черная метка. С ней нечего было и думать о работе по моей специальности. Моя родня в Париже образовалась неожиданно, зато ожидаемо и оперативно захлопнулись для меня двери "закрытых" учреждений. Надо признаться, что даже за одну прогулку в Париж плата была небольшой. Ну в "ящиках" зарплата была чуть повыше. Работу же найти в СССР - самое простое дело.
  Но даже в "открытом" учреждении разрешение на поездку к родне надо было заслужить. Моя производственная характеристика для "ОВИР" должны была включать четыре слова без которых заграничный паспорт не получить ни при каких обстоятельствах, даже если бы я был лучшим инженером всего предприятия. Вот эти магические слова: "Идеологически выдержан, морально устойчив".
  Характеристику подписывал "треугольник" предприятия: директор, председатель профкома и секретарь парткома. Прежде чем подписать секретарь парткома пытал, какую я выполняю общественную работу... пожалуй о паспортных мытарствах можно написать отдельный роман. Но я отклонился от темы...
  
  Конечно в Париже, куда я приехал по приглашению родни, мое окружение говорило по-русски. Но по разному. Мои ровесники (мне тогда было чуть больше тридцати) говорили с большим акцентом и смешными "нерусскими" оборотами. Это и понятно, русскими они были только по происхождению, родились и выросли во Франции свои мысли переводили с французского. Смысл был понятен, но построение фраз или порядок слов вызывали невольную улыбку.
  Меня таскали по всем русским компаниям, потому что я тоже вызывал интерес как некая диковинка с несчастной родины. Сестра моя, вышедшая замуж за "русского" француза, жила уже в Париже два года и считалась своей. А я был "горячим пирожком".
  - Сегодня мы никуда не пойдем. К нам на обед придет дед, - сказала как-то сестра.
  Я уже знал, что дедом в доме зовут отца ее мужа, что сейчас он православный священник, и что он бывший офицер царской армии. Когда он вошел, я увидел крепкого старика, с твердой походкой, высоко поднятой головой. Седой, без ощутимых потерь волос, аккуратно стриженный и причесанный, с седыми же небольшими усами и бородкой. Он подошел ко мне, протянул руку и приятным баритоном произнес.
  - Здравствуйте, много слышал о вас, Кирилл. Очень приятно с вами познакомиться.
   В этот момент я увидел его глаза. Надо сказать, что у меня привычка заглядывать человеку в глаза при первом знакомстве. При этом я могу пропустить имя представляемого, или сказанные им стандартные фразы. В этот момент я "слушаю", что "говорят" глаза собеседника. Взгляд "деда", или "отца Александра", как мне его представила сестра, содержал в себе нечто, что никогда ранее мне не приходилось обнаруживать во взглядах других людей. В нем было много редких составляющих: благожелательность, расположение, доброта, Глаза светились вниманием и... и чем-то еще.
  Ну-с, как вы там поживаете? - обратился он к мне.
  Это никогда не слышанное "ну-с", ожившее так неожиданно из безвозвратно ушедшего языка девятнадцатого века поразило меня куда больше, чем неумение "русских" французов выражаться по-русски. Чем дольше длился наш разговор, тем ощутимее нарастало чувство, похожее на то, что охватывало меня на старинных парижских улочках. Будто машина времени перенесла меня в одно мгновение в давно ушедшую эпоху, известную мне только по книгам. Со мной говорил живой человек, ЖИВОЙ, правильным литературным языком прошлых веков! И не с подмостков сцены, а тут рядом со мной, в непринужденной беседе, самым естественным образом!
  Я с интересом исподтишка продолжал разглядывать его. Возраст ничуть ему не мешал быть внешне привлекательным. Он был подтянут, элегантен, Было очевидно, что в молодые годы, да, наверное и сейчас еще, он не оставлял равнодушными дамские сердца. В нем чувствовалась порода и ум, которые в старости легко замещают молодеческое обаяние.
   Мой язык тоже вызывал у отца Александра живой интерес. Он часто спрашивал меня о значении некоторых слов, удивлялся некоторым оборотам, посмеивался, вздыхал.
  - Вы, советские, разучились говорить по-русски. Шаблон на шаблоне. Вас, кажется, и мыслить приучили по шаблонам...
  "Нарушена связь времен", до встречи с отцом Александром эта фраза не была для меня наполнена смыслом. Казалась лишь красивой метафорой. Теперь я почувствовал на себе к чему на деле приводят высокие лозунги вроде: "весь мир насилья мы разрушим до основания", когда за их осуществление берётся оголтелая "революционная" посредственность."Весь мир насилья" оказался в результате не только нетронутым, но и умноженным, зато до основания уничтожили то, что "народ" отличает от "населения" - связь поколений. "Мы б его спросили: Кто ваши родители и чем вы занимались до 17-го года? Только бы этого Дантеса и видели"-радовался советский поэт. И напрасно. Появившиеся поколения "Иванов, не помнящих родства", лишенные корней, утратили ощущение себя как звена в родовой цепи с традиционными обязанностями по отношению к предкам и потомкам. Следствие - ползучая необратимая деградация нации...
   Мы оба говорили по-русски, но между нами лежала пропасть. Отец Александр- носитель русского многовекового уклада, традиций, культуры, а я - оторванный бурей листочек от древа нации. Это я был "отщепенцем", а не "белогвардеец", отец Александр, коими силилась представить всех эмигрантов
   советская пропаганда. Это он чувствовал утрату и ответственность за судьбу Родины, потому что его вырвали с корнем и безжалостно выбросили, и это он испытал в полной мере как непросто врастать в чужую землю. Это он был истинным русским человеком, а не я, безродный "строитель коммунизма". Я же не знал могил даже ближайших предков: мой дед по материнской линии был купцом, и это скрывалось запуганными родителями как величайший позор. Мне нечем было дорожить на Родине. Я был поденщиком на земле, принадлежавшей государству. Государству, интересы которого никак не совпадали с моими, хотя мне ежедневно талдычили обратное. Я должен был подчиняться дуракам, и не смел об этом громогласно заявлять. Я должен был делать вид, что мне нравится то, от чего меня воротило. Меня понуждали лицемерить.
  Отец Александр своими рассказами о прежней России вдохнул жизнь в мертвую хронологию событий, зафиксированную в моей памяти, и та Россия ожила и стала моей.
  Рассказчиком он был замечательным. Если бы он не стал священником, наверное, он бы мог быть неплохим актером. Я уже говорил о его бархатном баритоне. Кроме того, он прекрасно владел модуляцией голоса, мимикой, умел читать стихи, сам пописывал в молодости, и помнил их великое множество.
  Французско- русское поколение слушало его вполуха. Им хотелось обсуждать сегодняшние проблемы и зарабатывать деньги.
  - Ладно, дед, опять ты со своими воспоминаниями! - отмахивались они.
  Отец Александр не обижался. Зато в моем лице он находил благодарного слушателя. Я готов был слушать его всегда с открытым ртом.
  Случилось так, что время моего пребывания в Париже совпало с празднованием православной Пасхи. Русская диаспора состояла из двух неравных частей. Большая, не признававшая российского патриарха приходила на обедни и всенощные в храм Александра Невского на rue Daru, а меньшая, "сочувствующая" большевикам - в домашнюю церковь, устроенную в арендованном помещении первого этажа двухэтажного домика на rue Petel. В ней и служил отец Александр. Мои представления тогда о службах в православных храмах были весьма поверхностны. Пасху я любил с детства за вкусные куличи и пасхи, за крашеные в луковых перьях яйца, позже за возможность похристосоваться с любой православной. Знал еще про Великий пост, и что перед разговением бывает ночной крестный ход вокруг церкви накануне Христова Воскресения.
  Конечно, ни о каком крестном ходе на rue Petel нечего было и мечтать. Не обходить же вокруг обычное строение без всяких внешних признаков Божьего дома! Слово "храм" в моем понимании никак не совпадало и с открывшимся моему взору простеньким интерьером. Это была продолговатая зала с низким потолком, торец которой был отгорожен под небольшой, бедно оформленный, алтарь. В противоположном торце находилась дверь, через которую в храм попадали прихожане. По случаю праздника он был заполнен до отказа верующими. Был апрель, а жара в Париже стояла летняя. Внутри было нечем дышать. Единственное распахнутое настежь окошко в стене за алтарем не в состоянии было хотя бы разбавить спертый перегретый воздух от горящих свечей и дыхания прихожан. Служба, наконец, началась. Я, ровно ничего не понимая в сути процесса, разглядывал от нечего делать незнакомые лица прихожан и с нетерпением ждал конца. Отец Александр священнодействовал где-то в алтаре, пел трехголосый хор, жарко горели свечи, выжигая последний кислород. У меня разболелась голова... Вдруг отец Александр преобразился. Он бросил, как мне показалось, прозаические алтарные манипуляции и приготовился к чему-то более важному. Он не вышел, а легкой походкой воспарил из алтаря и приблизился вплотную к прихожанам. Он что-то держал в руках, но я видел только его лицо. Оно внезапно засветилось лучезарным счастьем. Естественным искренним человеческим счастьем и неподдельным восторгом! Он вознес руки к небу и воскликнул
  - Христос Воскресе!
  При всей своей неосведомленности я вдруг ощутил значимость этого события и для себя и...для всех поколений. Если это было не так, легкомысленное человечество давно бы забыло о казни какого- то Христа, событии рутинном, да еще двухтысячелетней давности. Значит действительно оно, это событие, так потрясло тогдашний народ, что память о нем не истерлась и поныне... Я забыл про головную боль. Отец Александр так взволнован, будто воскресение Христа действительно случилось только что. Почему же я так равнодушен к этому событию? Отец Александр не из тех людей, кто по пустяку переживает. Да, он прирожденный актер, может чуть и подыгрывает, но он не лицемер.... Значит, что-то важное я упускаю в жизни, подумал я.
   Вот так у меня появилось желание прочитать Библию.... Вообще, много о чем меня заставили задуматься последующие встречи и беседы с отцом Александром. Да и просто сама его жизнь - гимн благородству человеческой души. Он бежал во Францию с женой и двумя малыми детьми. Жена вскоре умерла. Он больше не женился, потому не мог забыть свою единственную. Сам вырастил двоих детей. Хотя он и стал священником, он никогда не поучал. Люди сами невольно становились лучше, находясь рядом с ним. При нем не позволялись скабрезности, грубые шутки, неприличные анекдоты, однако живость разговора вовсе не угасала. Просто он находил темы, которые оказывались не менее интересны. Он не был ханжой, любил пошутить и острое словцо и легко овладевал общим вниманием. Его любили все, кто знал. При упоминании его имени люди расплывались в улыбках, словно получали подарок...
  Он никогда ничем не болел. Умер легко, как умирают святые. В Пасху. Говорят, умирающие в Христово Воскресенье попадают прямо в рай.
  В ту ночь он полностью отслужил Великое Навечерие и утреню в своей церкви на rue Petel, поздравил и причастил прихожан и приехал разговляться к сыну. Был весел и много шутил за столом. Потом отпросился прилечь, уснул и во сне ушел в Вечность...
  
  - Вот видишь, а ты говоришь, таких нет, - Иисус будто читает мои мысли.
  - Так это исключение, - пытаюсь я возразить.
  - Это как раз правило. Хороший человек не мучается ни в жизни, ни умирая. Страдает, конечно, бывает, не без этого. Но это для его же пользы...
  - А как же святые, умирающие в муках, а невинные дети? - не унимаюсь я.
  - Значит, он расплачиваются за грехи своих предков, - спокойно говорит Иисус.
  Меня прямо подбрасывает от возмущения.
  - А говорят, "Милосердный Боже"... Так это и есть милосердие - расплачиваться всей родне, аж до седьмого колена за грехи одного? Это даже не жестокость, а патологический садизм!
  - Как тебя понесло! Только я тут ровно ни при чем... Я задал четкие границы десятью простенькими заповедями. Выполняй и тебе ничего не грозит...
  - Понятно, - перебиваю я. - Но это еще и значит: Не ошибись ни в коем случае. Иначе...пытки до седьмого колена. Шаг влево, шаг вправо - расстрел. Это и есть "свобода для самосовершенствования"?
  - Передергиваешь. Ошибиться можно. Осознал, раскаялся и не повторяй. А вот если сознательно преступил границы дозволенного, значит нарушил в тебе заложенную программу. Это как добровольная порча, членовредительство. Тут милый мой, и Бог бессилен. У любого есть право выбора. И не я мщу до "седьмого колена", а испорченная предком унаследованная программа заставляет потомков страдать. Ты же знаешь, что восстановить разрушенное неизмеримо сложнее, чем соблюдать с самого начала правила пользования.
  - И насильники и убийцы тоже ты хочешь сказать не твоих рук дело? - горячусь я.
  - А ты как думал? Это результат работы изуродованных поколениями программ. Я не могу бегать за каждым порченным и уговаривать не творить зла. Как заповеди блюсти, так о Боге забывают! Вспоминают, когда наплодят монстров такое количество, что невмоготу! Тогда бегут в забытые храмы и требуют: "Господи спаси! Куда ты там смотришь?"...
  Он сделал паузу.
   - Мало того, что понаделали выродков, да еще и проявляют к ним прямо-таки трогательную заботу. И всё валят на меня. С больной головы да на здоровую. Я всегда говорил: " Дерево, не приносящее доброго плода, вырубают...". А в людях- судьях вдруг нежданно-негаданно просыпается милосердие. К нищим равнодушны, калек не замечают, собственную родню готовы извести по пустяку, а тут вдруг про Бога вспоминают. Тетешкают мерзавцев, спасают от мести жертв, кормят до конца дней, ждут, смешно сказать, перевоспитания. Когда не работают рули работающий двигатель опасен. Если дать машине тронуться, жди новых жертв. Неужели это трудно понять?.. Или ждут, когда я приберу. Бог-де не велел убивать. Откуда это они выкопали?
  Если не очищаться, зарастешь грязью!
  - Пусть так. А невинные дети, жертвы, они тут при чем?
  - Невинным воздастся. Я только смотрю, что людей эти жертвы ни сколько не ужасают и ничему не учат. Они упорно не желают смотреть в корень. Не желают видеть себя творящими зло.
  - Не надо было древо познания ставить в раю! Жил бы себе да жили люди. Плодились бы, да размножались. За что ты или твой отец их вытолкали из рая?
  - Да никто их и не выталкивал...
  Внезапно потемнело, и я понял, что свидание закончено. Как всегда на самом интересном месте...
  
  Так вживаешься в образ во сне, что проснувшись, начинает казаться, что ты просто из одной жизни переходишь в другую. На самом деле иногда даже трудно разделить одну от другой и понять какая из них главная. Если принять за основу фразу философа: "Если я мыслю, значит, существую" то главенство определить не удается. Я мыслю и там и там. Если по месту нахождения плоти, то это тоже сомнительно. Для медитирующих людей, например, плоть только обуза. Они живут в другой реальности, никак не соотносясь с плотью. Даже не едят. Чем насмерть поражают материалистов, которые пытаются все растолковать и объяснить самим себе и упрямым идеалистам.
  Мною же жизнь, прошедшая во сне, воспринимается так же как прожитая наяву. Ее ведь тоже проживаешь, переживаешь, вспоминаешь и удивляешься ей, так же как и реальной: "Неужели это был я? Неужели я так себя вел? Неужели это было со мной?".
  Вот сейчас, например, я проснулся и вчерашний день с чудесным обретением сына-миллионера мне показался фантазией, навеянной сновидениями. Я встал и огляделся. Ровно все так было вчера и всегда. Все на месте, все в том же порядке. Нет! У телефона лежит неизвестная визитная карточка. То есть известная конечно, и подтверждающая, что вчерашняя встреча - реальность этой жизни, этой, в которой я проснулся. " Мы договорились, что он мне будет звонить сам", вспомнил я.
  Прошла неделя. Телефон молчал. Я занимался обычными домашними делами и ждал.
  Наконец, к вечеру седьмого дня раздался звонок, и я услышал знакомый голос.
  - Привет, отец.
  - Привет, Саша.
  - Я к тебе завтра забегу с подружкой на чай, если не возражаешь.
  - Давай. Во сколько?
  - Поближе к пяти. Я подготовился по всем стандартам. Торт, варенье, печенье.
  И зря. Сын приволок полсупермаркета сладостей. Ошибка номер один. Девушка, которую звали Ларисой, была хороша собой и выглядела очень уверенной в себе. Не смущалась, легко входила в контакт, в общем, чувствовала себя в своей тарелке.
   Чай был наготове, мы сели, попили, поговорили. Лариса оказалась дизайнером, работала в одной из строительных фирм и знала кучу смешных историй о вкусах "новых русских". Незаметно пролетели два часа, и Лариса засобиралась домой. Она прямо с работы и ... Мы попрощались и Саша поехал ее провожать. Через час он вернулся. Видно было, что ему не терпится услышать мое мнение о Ларисе.
  - Ну, как? Что скажешь? - чуть не с порога начал он.
  - А ты что скажешь?
  Саша не ожидал такой постановки и замялся
  - Ну, я...Я это не объективно...
  - Вот и хорошо. Мне интересно, то, что видишь ты. Где вы познакомились?
  - На выставке живописи в "Доме Художника", месяц назад.
  - Ты сам к ней подошел?
  - Ну да.. То есть, сначала она меня спросила где буфет, а потом случайно я там на нее наткнулся после просмотра.
  - И чем она тебя...так сказать взяла? Исключая, разумеется, внешние данные. В этом смысле она безупречна.
  - А ты обнаружил изъяны?
  Я засмеялся.
  -Давай, я потом выскажусь, ладно? Так чем?
  - Ну и хороша и не дура. Это уже много.
  - Много для чего?
  - Как для чего? Странный вопрос! "Для кого?" ты хотел спросить? Отвечаю. Да для любой женщины! Для этой вот Ларисы. Два таких качества - уже много.
  - А тебе какое важнее?
  - Не расстраивай меня, отец. Мне же не восемнадцать! Что ты хочешь услышать?
  - Правду.
  - Да ты и так ее знаешь. Ты прямо на глазах превращаешься в ханжу.
  Видно, правду говорят: Чем дряхлее плоть, тем тверже мораль. Конечно, она меня привлекает в первую очередь как женщина...
  - И во вторую тоже.
  - Пусть и во вторую. И что в этом такого? Это же естественно. Естественно. И ты это прекрасно понимаешь. Или понимал.
  - Вот теперь я прекрасно понимаю, что ты повторяешь мои ошибки.
  - Да это не ошибки, ты просто забыл, что такое быть молодым.
  Я задумался. Надо заходить с другого конца.
  - Ты же сказал, что хочешь найти такую женщину, как мама.
  - Я и сейчас могу это повторить.
  - Значит, ты ищешь друга, прежде всего?
  - Предположим.
  - Предположим и я ищу друга. Приглядываюсь к новым знакомым и размышляю: этот слишком толстый, этот седой и лысый, этот прихрамывает,... нет, не годятся. Ты бы удивился такому способу селекции?
  - Это другое дело, в этом случае тебе нужен друг по духу...
  Я его перебил.
  - А тебе? Тебе кто нужен?
  - И мне нужен друг. Но она же должна мне нравится и как женщина?
  - Я поэтому и спросил, что тебе важнее в Ларисе. И ты вдруг заговорил о естестве. Так выходит, что ты только на словах ищешь друга, а на самом деле ищешь удовольствия. Так кто из нас ханжа?
  - А ты вообще не берешь в расчет влечение, страсть, инстинкты. Такого не бывает в природе. Человек на три четверти животное, если не больше, и подчиняется законам природы.
  - Вот-вот. И я так себя когда-то уговаривал. В детстве, когда лез ложкой в запретную банку с вареньем, думал, что от одной ложечки в банке не убудет. И не удерживался от второй и третьей...В юности валил на неуемную силу влечения и обещал себе остепениться с возрастом... И вот в одиночестве в результате.
  - И что ты предлагаешь мне?
  - Искать родственную душу.
  - И каким образом?
  - Разглядывать только душу в избраннице.
  - А ты так можешь?
  - Нет.
  - Ну, слава Богу, не соврал. А то я уж решил, что ошибся в тебе.
  - Я не могу, потому что испорчен. И на ремонт души, увы, нет времени. А у тебя еще есть.
  - "Испорчен". С чего ты взял? Невозможно самцу бесстрастно рассматривать самку. Невозможно. Так устроила природа. Иначе бы не плодилась бы живность.
  - Значит любовь, по-твоему лишняя деталь в конструкции мироздания?
  Сын на минуту задумался.
  - Я, по честному, не понимаю что это такое - любовь. Нечто размытое, поэтическо-романтическое, эфемерное не поддающееся определению состояние. Зачем оно, что оно дает людям? Удовольствие - понятно, наслаждение - понятно, влечение, страсть - понятно. А любовь - убей, не могу понять, что это. Ты знаешь?
  - Знаю. Я тебе расскажу одну историю....У тебя есть время?
  - Весь оставшийся вечер.
  - Тогда слушай. Мне было тринадцать лет, мы жили в коммунальной квартире: мама, папа, сестра и я. Соседи у нас были одни. Муж, жена и ребенок. Соседи работали, а с ребенком сидела приходящая няня - деревенская здоровая деваха лет двадцати. Хохотушка. После уроков до прихода родителей с работы мы с сестрой существовали дома самостоятельно. Нам оставляли еду на кухне, мы сами разогревали и обедали. Сестра была старше меня, у нее были свои дела, у меня свои и мы до вечера не встречались, как правило. Зато, пока я находился дома, я то и дело пересекался с Нюрой. То в коридоре, то на кухне, то в ванной. Каждый раз она обязательно меня беззлобно задирала и посмеивалась. Я отвечал ей теми же толчками или щипками и испытывал при этом нечто вроде гордости, от того что со мной вот так, запросто, как с равным, шутит взрослая девица. Ее пышные формы вызывали во мне острое желание их потрогать, что я незаметно пытался сделать во время ее заигрываний. Одевалась она, надо сказать очень легко, по-домашнему. Халат или свободные шаровары с рубахой навыпуск. Когда мне это удавалось, я испытывал некие сладостные ощущения, против повторения которых я не возражал.
   Однажды, я прибежал из школы и как всегда отправился на кухню. Сестры дома не было. Нюра возилась на кухне. На этот раз она была в халате. Чтобы мне подойти к своему столу, надо было пройти между газовой плитой и столом. Этот проход занимали телеса Нюры.
  - Нюр, привет. Дай пройти, - сказал я.
  Нюра весело на меня глянула и прижалась спиной к плите, освободив мне узкий проход между собой и столом. Я начал протискиваться повернувшись к ней лицом, и потащил за собой полу халата. Халат как-то неожиданно распахнулся и в этот момент Нюрка крепко прижала меня своими голыми телесами к столу, громко хохоча.
  - Ну, чо бушь делать?
  Я совершенно обалдел от внезапной близости пышного женского тела. Все формулы мои напряглись, жар разбежался по моему телу. Я онемел и замер. Нюрка меня не отпускала, да я и не рвался на свободу. Она продолжала хохотать.
  - Ну чо, сдаесси? Ой, штой-то у тебя здеся твердое?
  И прежде чем я успел сообразить, она дернула за ремень брюк.
  Ремень расстегнулся и штаны, купленные на вырост, упали вниз без промедления. Нюрка совсем развеселилась.
  - Ой да у тебе как у настоящего дядьки!
  И вдруг она перестала хохотать. Лицо ее приняло сосредоточенное выражение.
  - Нукося, подожди - зашептала она мне в самое ухо.
  Я и так стоял не шелохнувшись, а тут просто оцепенел от предчувствия, что вот-вот произойдет что-то необычное. Нюрка засопела, завозилась... И вдруг я почувствовал как весь жар, что был распределен по всему моему телу, внезапно сместился в голову, полыхнул сладостным взрывом и отключил сознание. Я судорожно обхватил Нюрку, с неистовой силой прижался к ней, чтобы не улететь в бездну. Ее губы в то же мгновение всосались в мои.... И вдруг все кончилось...Мои объятия сами по себе ослабли. Нюрка отпустила мои губы.
  В этот момент в комнате соседей заплакал ребенок. Нюрка, оттолкнув меня, бросилась в комнату, на ходу запахивая халат.
  Некоторое время я стоял ошеломленный и тупо себя оглядывал. Хлопнула входная "коммунальная" дверь. Я очнулся, подхватил штаны и помчался в ванну.
  - Ты уже поел? - крикнула только что вошедшая сестра, увидев меня в коридоре.
  - Нет еще, - ответил я и не узнал своего голоса.
  В ванной меня охватило чувство омерзения. Я с остервенением принялся отмывать прилипший отвратительный запах - результат кухонной "игры", тер мылом губы, на которых остался солоноватый противный привкус нюркиных слюней. Одновременно во мне зрела ненависть к Нюрке. Она меня коварно обманула. Она меня заманила в грязную игру. Я "этого" не хотел. Она взрослая, она все знала. "Фу, какая мерзость, какая грязь!" - содрогался я, вспоминая как она копошилась в моих трусах, каким хищным взглядом загорелись ее глаза, когда она зашептала: "Нукося, подожди"... У меня было такое чувство, что она меня обокрала. Она лишила меня чего-то, не спрашивая моего согласия, чего мне уже никогда не вернуть...
  
  - Правильно, тебя лишили девственности, - улыбнулся сын.
  - Ну да, ну да, но тогда я был полон ненависти. Да такой, что я от себя не ожидал. Я не хотел ее видеть, эту деревенскую дрянь. Мне казалось, что она надо мной посмеялась, унизила, сунула в грязь, надругалась, заставила совершить что-то непристойное...
  
  На следующий день, улучив момент, когда она была одна на кухне, я сказал ей.
  - Уходи отсюда.
  - Ты чо? Куда? - искренне удивилась она.
  - Совсем уходи - грубо повторил я, удивляясь собственной жестокости.
  - Спятил что-ли?- она хохотнула.
  - Не уйдешь, я расскажу маме.
  Ее лицо потемнело.
  - Дурак.
  Она повернулась и ушла в комнату. На следующий день соседи не дождались ее на работу. Нюра, к их великому изумлению, больше так и не появилась...
  
  - Ты начал издалека, - ухмыльнулся сын. - Пока, а связи не улавливаю.
  - Сейчас поймешь. Уже значительно позже я прочитал в Библии одну историю. Один из сыновей царя Давида вожделел к своей двоюродной сестре. Что называется сох по ней. Один из его друзей научил его как обманным путем остаться с ней наедине. Когда сыну Давида удалось осуществить задуманное, он начал домогаться сестры, та сопротивлялась, и, в результате, он взял ее силой. И вот тут случилось непредвиденное. Его иссушающее вожделение внезапно переродилась в такой же силы ненависть к предмету страсти. Он выгнал ее, чем обесчестил на веки, хотя мог бы уладить дело, не навлекая на себя мести родни. Взять в жены, например. Теперь, понятно о чем я?
  - Не совсем.
  - Ты говоришь, что все должно начинаться с влечения. У меня, видишь, тоже началось с влечения. И тысячи лет назад, оказывается, совершались те же ошибки. Влечение нужно держать в узде. А то видишь, чем заканчивается подчинение инстинкту? Я тебе больше скажу. Именно любовь, любовь - главная составляющая соединения мужчины и женщины, она несет гармонию душам, а не страсти полового акта. Если на него посмотреть холодными глазами, то кроме отвращения он ничего не вызывает. Недаром ему природой отведена ночь. Это уж позже homo sapience устроил себе дневные "просмотры". Согласен?
  - Почти.
  - Да. Точно я тебе говорю! Любовь украшает жизнь, именно украшает, а не приукрашивает. Неверно говорят, что она - розовые очки. Она - просто взгляд на жизнь с другой стороны - нематериальной, возвышенной. Такой, как бы поточнее сказать, взгляд из души что ли. Она заставляет тоньше чувствовать. Тоньше даже, чем само наслаждение. Она и делает человека высшим существом среди других. Мне вообще кажется, что любовь создала человека, а не дарвинские палка и труд.
  - Тогда уж заодно объясни, что это такое любовь? Как ее сделать ведущей силой, если я даже не знаю, с чем ее едят?
  - Ну сформулировать я тебе не смогу...
  - Я так и знал. Все так. Взахлеб говорят какая замечательная штука - любовь. Как только спросишь, а что это? Оказываются в тупике.
  - Ты не дал договорить. Просто в формулировке нет смысла, потому что каждый чувствует ее по своему. Но само чувство знакомо каждому нормальному человеку. Ты же любил и любишь маму, правда?
  - Но это совсем из другой области.
  - Мне тоже так казалось. Но когда я первый раз влюбился во втором классе в свою ровесницу, я с удивлением обнаружил столько общего, что разделить оба чувства не получалось. Свою маму я тоже любил...
  В детстве, у моего приятеля по качелям во дворе умерла его мама. Мальчик плакал, но оставался живым. Меня очень удивляло это обстоятельство. Я то был твердо уверен в том, что если, не дай Бог, с моей мамой случится такое, я не переживу. Да и умер бы, наверное, потому что жизни без нее я себе не представлял. Она была моим другом и советчиком, она была добрая, ласковая, все понимающая, у нее получались самые лучшие в мире пирожки и коржики, с ней всегда было радостно и спокойно, она была моим счастьем или как сейчас говорят моим "ВСЁ". Ей замены в жизни не было. Мне достаточно было для моего существования, чтобы она была рядом... Я не знал могла ли Майя из соседнего подъезда печь такие же пирожки и коржики, но всеми остальными мамиными достоинствами я ее наградил заочно и видеть ее каждый день стало для меня насущной необходимостью. Тогда я решил, что есть еще один единственный человек в мире, который может быть как мама.
  - Но тогда ты был мальчишкой - возразил сын.
  - Да, ты знаешь, и у повзрослевшего у меня ничего не менялось в ощущениях, если я влюблялся. Любовь - это такая вселенская радость от того, что в мире есть человек, ради которого тебе хочется жить. Честное слово, никаких влечений, наоборот, всякие помыслы "ниже пояса" воскрешали в памяти эпизод с Нюрой и отметались как "животные", недостойные страсти.... Вот, что такое любовь и зачем она нужна....А потом уже совсем взрослым я сознательно сдался страстям.... Но это другая тема.
  - Понятно. По крайней мере, образно.... Так все-таки, что ты скажешь о Ларисе?- улыбнулся сын.
  - С моей точки зрения есть два типа женщин. Если тебе интересно..
  - Ну-ка, ну-ка. У меня категорий значительно больше, - рассмеялся Саша.
  - Их действительно много, но все остальные представляют смесь в разных пропорциях двух крайних проявлений. Первый вариант: принцесса. Всегда очень ухожена. Очень за собой следит. Очень высокого мнения о себе, но этого не демонстрирует. Очень любит общество, обожает поклонение. Не терпит возражений. Любит повелевать. "Себя показать" - самое большое удовольствие в жизни. Модная одежда, драгоценности, модные курорты, светские рауты - смысл жизни. Не хозяйка, не мать. Все домашние дела и воспитание детей (если таковые случаются), с удовольствием поручает другим. Любить не умеет. Мужчин воспринимает как необходимый атрибут, обеспечивающий ее потребности. Легко меняет привязанности. Себя преподносит как драгоценный подарок - милостиво разрешает владеть собой, но к постели равнодушна. Близость для нее - обязанность, плата за обеспечение необходимого материального уровня. С первого взгляда нравится всем мужчинам без исключения...
  - Продолжать? - я глянул на сына.
  Похоже, ему шутка нравилась.
  - Да, конечно. Я таких только и встречаю.
  - Я и не сомневался. А вот другая крайность: служанка. Внешне проигрывает принцессе безоговорочно. Дом, кухня, муж, дети - ее стихия. Влюбляется один раз и на всю жизнь. Нечего и говорить, что в доме всегда чисто, вкусный обед всегда готов, дети ухожены, домашние задания проверены. Мужа обожает. Верна. Честна. В интимной жизни - чуткий исполнитель ваших желаний и изобретательный партнер. Это про таких говорят, что она со стыдливостью расстается, раздеваясь ко сну и обретает её вновь вместе с рассветом и одеждой. Равнодушна к развлечениям любого характера, если они вне семьи Она всем довольна, у нее все есть уже для счастья...
  - Вот я такую хочу! А разве такие бывают?- рассмеялся сын.
  - Я же говорю, это две крайности. Найти первую легко, как любой порок, вторую также сложно, как обрести добродетель.
  - Это у тебя собственный опыт? - полюбопытствовал сын, продолжая смеяться.
  - Всякого хватает и своего и чужого. К великому сожалению, долго не внимал мудрым подсказкам других.
  - Так все-таки навскидку, Лариса это кто?
  - По моему, захватчица.
  - То есть?
  - Ты как добирался на вернисаж, когда с ней познакомился?
  - На машине. Но шофера попросил высадить меня подальше от входа. Потом смешался с толпой. Слежка исключена.
  - У этой команды сети значительно хитроумнее, чем тебе представляются. Но даже если нет подозрений, что "случайное" знакомство подстроено, у меня первое впечатление, что Лариса скорее принцесса. Не предложила помощи собрать на стол, не подумала помочь вымыть посуду. Ты обратил внимание не ее длинные ухоженные ногти? Как она не навязчиво демонстрирует свои остальные телесные достоинства?
  - Ну, это уже стариковское брюзжание. Все женщины любят покрасоваться.
  - Вполне могу ошибаться. На самом деле встречаются такие любопытные соединения двух противоположных натур в одной женщине! Это самое сложное - добраться до глубин души. Но это и самое интересное занятие.
  - На это надо время, а время - самый великий дефицит, - вздохнул сын.
  - В данном случае потери окупаются. Примеров хоть отбавляй. Спешка в женитьбе как замедленная бомба. Страсть, влечение принимаются за вечную любовь и, вперед под венец! Потом приходит расплата. У меня один знакомый через пятнадцать лет убежал от жены и двоих детей.
  Правда, там был редчайший случай. "Служанка", не умеющая любить.
  - А что и такие бывают?
  - И я думал, что не бывают. Однако, вот, что он мне рассказал. Пока он был обуян собственной страстью все у них шло как по маслу. Она выполняла всё на "отлично", что касалось домашних забот. Но во всем остальном она была "принцессой". Она требовала приличного содержания для себя и детей и отдавала себя прямо пропорционально принесенной зарплате. Но вот пылкость его начала ослабевать. Жена превращалась на глазах в вечно недовольную домработницу- кухарку, которую он интересовал исключительно как помощник по хозяйству и поставщик материальных благ. Начались конфликты. Она никак не могла понять, что от нее хотят. И правда, она оставалась сама собой. Дом был в полном порядке. Дети ухожены, сыты и хорошо учатся. Он это признавал. Но теперь ему понадобилась любовь, а ее не было. Не было того, что является основой семьи. И он ушел..
  - Так он мерзавец, надо было раньше думать, - возмутился сын.
  - Вот и я о том же. Сначала надо думать. Рядом с тобой ведь тоже душа, мечтающая о счастье. А вот насчет мерзавца... Кто в молодости сумеет отличить любовь от подмены? Позже, может он и понял. Может, пытался приспособиться... Его бывшая жена так и не смогла после развода выйти замуж. Хотя внешность тоже у нее была от "принцессы" и мужики вились вокруг. Но ей нечем было их удерживать. Страсть утолялась быстро и... ей они не становились ближе. Выстроить подобие любви, руководствуясь разумом, было ей не под силу. Отсутствие способности любить обернулось для нее трагедией.
  - Ты считаешь умение любить врожденным даром? - удивился сын.
  - Да. Это как программа в компьютере. Либо установлена в человеке, либо нет. Это Божий дар.
  - Ну, ты так всё усложняешь...
  - Хочешь проще? А зачем? Жизнь и хороша проблемами.
  Сын молча кивнул.
  - Зато когда получается разрешить хоть пустячок, чувствуешь себя мыслящим существом.
  - Ну что, спасибо, отец, вразумил, - он взглянул на часы. Буду двигаться в соответствии с указаниями.
  - Лучше слушай сердце, сынок. Оно ёкнет в нужный момент. Советы нужны, но не обязательны к применению...
  
  Я, пожалуй, больше не буду повторяться о том, как я засыпаю и попадаю в другую жизнь. Красный квадратик мог не появляться в течение нескольких ночей, то вдруг выскакивал и ночью и днем, когда я случайно задремывал в метро, у телевизора или компьютера.
   На этот раз я застал Иисуса за молитвой, но он прервал ее и поманил меня.
  - Вот, публика! - обратился он ко мне. - Исцеляю, исцеляю хромых, глухих, немых, слепых... Но веры не добавляется ни на горчичное зернышко! Покудахчут от счастья и убегут по своим делам! Что удивительнее всего, те, кто видят чужое исцеление - не верят! Не-ет, ни отец, ни я такого "совершенствования" не предполагали. И с другой стороны легковерие поразительное. За умалишенным ходят толпами, выловят в бессмыслице два связанных слова и принимают за пророчество! Ну кто их этому учил, скажи, пожалуйста!
   Правда, тут недавно меня одна женщина поразила. Она пришла откуда-то из дальних краев и очень настойчиво требовала внимания. Я в сердцах ей нагрубил: Пока, говорю, хозяева не наедятся, собаки должны лежать под столом. В том смысле, что надо скромно ждать свой черед. Так она меня так приложила! " Собакам, говорит, хватит и крох с хозяйского стола". Вот это вера, я понимаю! Хотя она и не видела никаких чудес от меня! Но это исключение. У остальных парадоксальная реакция. Ну, ровно все наоборот воспринимается! Слепая вера, там, где надо бы усомниться и никакой веры в очевидной ситуации. Собственная интерпретация событий утверждается как истинная. А всё почему? Ты читал, что Адама и Еву изгнали из рая?
  - Ну да, в Библии.
  - Я так и знал. Так вот никто их не изгонял. Их выпустили на землю как первые опытные образцы для адаптации к естественным внешним условиям. Задача была простой. Как только они попривыкнут к среде обитания, поймут, что такое любовь, они должны будут подключиться к "древу познания" и загрузиться более совершенными программами... Тебе с детьми дело иметь приходилось?
  - Нянчил племянников с перерывами, но года три...
  - Тогда тебе проще объяснять. Детей ведь сначала в окружении добра растят. И уж когда они полны любви, им осторожно начинают говорить, что в мире есть еще и зло. Но детки уже способны сопротивляться злу, потому что добро стало их естеством. А эта парочка, не набравшись ума, любви и добра, нарушила запрет и узнала о зле прежде, чем научилась ему противостоять. С тех пор никак и не удается восстановить нормальные программы в головах всего человечества... А им от что! Ну подумаешь, яблочко попробовали, подумаешь, один раз не послушались... Теперь это их "подумаешь!" никакими силами не вытравить из голов поколений!... Я переоценил умственные способности Евы. Ее чрезмерное любопытство чуть не погубило все дело. Зло же маскируется под удовольствия - вкусила и обалдела! Дала мужу попробовать. Сопротивляться злу они не умели. Тогда я понадеялся, что новые суровые условия жизни научат их увидеть сущность зла. Но теперь уже через "тернии", сами виноваты.... Ну, это к слову. Какие новости?
  - Да вот сын хочет жениться.
  - О, это проблема, - вздохнул Иисус. - Мне кажется теперь, что программа размножения для человечества построена мной с большими изъянами. Раньше я думал, чтобы сделать ее более привлекательной достаточно просто ввести элементы телесного наслаждения, оставив главным восторг душевных движений. Без жестких запретов и границ между духовным и плотским. Куда там! Роковая ошибка. Наслаждение потянуло на себя одеяло, и в результате программа переродилась.... Даже не хочется говорить во что. В какое-то пособие но получению оргазма. То есть чуть ослабишь узду, в надежде на разумный выбор, человеческая мысль тут же "перерабатывает" идею с точностью до наоборот. Теперь даже деторождение, ради чего программа моя была создана, называется у вас "нежелательным побочным эффектом"! А к детородным органам относятся исключительно как инструменту наслаждения. Увеличить, утолщить, сузить... Тьфу! Другие версии не рассматриваются. Это уму непостижимо!
  В этот момент к Христу подходят два ученика, по -моему Петр и Яков. Удивленно на него смотрят.
  - Ты молишься, Господи?
  - Уже закончил, что вам? - спрашивает Иисус.
  - Да вот тут...- мнется Петр, - Тут спор у нас вышел...
  - Ну слушаю вас.
  - Ты говорил недавно, что скоро нас покинешь...
  - Ну, говорил...
  - Дак...дык... Кто же за тебя останется главным среди нас?
  В глазах Иисуса вспыхивает беспомощная ярость.
  - Неет, я так больше не могу! Ты видал таких олухов?- обращается Иисус ко мне.
  - Мы не поняли, Господи, - склоняет робко голову Яков.
  - Это я не вам, - уже спокойнее говорит Иисус. - А вам я уже много раз говорил, что в любви нет старших и подчиненных. Вы равны, понимаете? А тот, кто захочет стать главным, не понял смысл братства, а значит, не соединен любовью с остальными. Главный там! - он указал на небо. - Отец мой.
  - Там, понятно, кто главный, - почесал бороду Петр. - А вот, к примеру, я захочу в Иудею идти, а Яшка в Галилее остаться. Он же мне не указ!
   - Надо договариваться, слушать друг друга.
  - А если он упрется?
  - Таак, - выдавливает Иисус.
  Я вижу, как он покрывается красными пятнами.
  - Ты видел, чтобы я упирался и не выслушивал каждого из вас, прежде чем что-то сделать? Я кого-нибудь из вас принуждал следовать за мной беспрекословно?
  - Неет, - бормочет Петр.
  - Так вот вам надо вести себя так же по отношению друг к другу как я к вам. Только и всего. Понятно?
  - Дак, ты ж главный. Начальник. А Яшка кто?
   Иисус зеленеет. Он оборачивается ко мне.
  - Ну вот как ему втемяшить в башку, что нет над ним никого кроме Бога?
  Петр напряженно слушает, но на последнюю фразу обижается
  - Ты лучше Яшке втемяшивай.
  По лицу Иисуса видно, что у него родилась идея.
  - Яков, - обращается Иисус ко второму челобитчику. - Тебе начальник когда-нибудь ноги мыл?
  - Смеешься, Господи? Я мыл, случалось. А чтоб начальник...мне... Какой же он тогда начальник?
  - Так. Всех прошу сесть вот на это бревно.
  Я не сказал вначале, что весь разговор происходит на опушке леса. Рядом бежит веселый ручеек. Недалеко от костра, вокруг которого отдыхают ученики, лежит толстенное поваленное дерево.
  - Сходи, пожалуйста, принеси воды, - говорит мне Иисус и протягивает глиняный кувшин.
  Я беру кувшин и направляюсь к ручью. Учеников это приводит в изумление. Им кажется, что кувшин сам пошел за водой. Все осторожно рассаживаются на бревне, неотрывно наблюдая за кувшином. Иисус берет полотенце и, когда я возвращаюсь с водой, говорит.
  - Поливай, пожалуйста, каждому на ноги, а я буду вытирать.
  Я добросовестно лью на ноги Петра.
  - Господи, - говорит он в священном ужасе, видя как кувшин сам наклоняется и льет воду точно ему на ноги. - Тебе и неживое подвластно.
  - И тебе будет подвластно, если будешь помнить, чему я учил, - говорит Иисус и вытирает ему ноги. - И все запомните раз и навсегда: Мы все братья. Нет среди нас главных. Если вы действительно любите друг друга, у вас в голове такой мысли не должно возникать. Я учитель, но я не главный. Я такой же, как вы. Если кто-нибудь из вас докажет мне, что я в чем-то не неправ, я соглашусь.
  Процедура идет быстро и вдруг Яков, последний в цепочке сидящих, говорит
  - А Иуды нет.
  Иисус оборачивается, пристально на меня смотрит.
  - А где Иуда?
  - Сейчас доставлю, - говорю я, но сам понятия не имею, где его искать.
  - Лети, - соглашается Иисус.
  Я и, правда, взлетаю. Парю легко и свободно. Подо мной заканчивается лес и вот я уже над большим городом. У одного величественного дома, с портиком и колоннами, я замечаю Иуду. Он чего-то ждет. Я пикирую прямо на него, но в этот момент его зовут вовнутрь и мне приходится его догонять уже по коридору. Я почти настигаю его, но он исчезает в проходе. Я - за ним. И тут я оказываюсь в просторном зале. Там мраморный стол, за которым сидят два типа, по виду и по одежде инквизиторы. Иуда - напротив них. Стоит. Я на всякий случай прячусь за ближнюю колонну, которые разбросаны в беспорядке, будто по прихоти пьяного архитектора, по всему залу. У одного из инквизиторов знакомая физиономия. Наглая, сытая, насмешливая. Но кто это вспомнить не могу. Он и начинает грубо и громко. Каждым словом словно бьет Иуду по лицу.
  - Ты украл из общей кассы деньги.
  Я вижу, как Иуда покраснел.
  - Откуда вы знаете? Я не украл, а взял в долг.
  - В долг? - хохочет наглый. - Здоровому мужику надо год вкалывать в каменоломнях, чтобы заработать такие деньги. А с твоей-то хилостью за всю жизнь их не заработать. И заруби себе на носу: ты знаем всё. Это наша работа, знать всё и обо всех.
  - Я отдам, - настаивает Иуда.
  - Если обман твой не вскроется раньше.... Но я еще не все сказал. Ты отдал эти деньги невесте, чтобы она спасла отца, который сидит сейчас в яме и ждет суда. Видишь, мы все о тебе знаем Иуда.
   - Он ни в чем не виноват. Он не крал. Его оговорили.
  - Это уж суду решать, отрубить ему руку или оправдать.
  Тут вступает в разговор второй в одежде инквизитора. Его голос дружелюбен и мягок.
  - Твой поступок можно понять, Иуда. Тобой руководили милосердные мысли. Мы понимает это. Мы же тоже люди.
  - Что вы хотите от меня?
  - Нам нужны кое-какие подробности о вашем учителе, - вкрадчиво продолжает доброжелатель
  - Он Бог, и вам это известно. Какие еще подробности вам нужны? - отвечает Иуда
  - Бог? - встревает наглый. - Твой "Бог" смутьян и подстрекатель к бунту! Заурядный ревизионист! Кто дал ему право исправлять законы Моисея, данные нам самим Богом! Неслыханное богохульство! Вы - кучка обманутых простофиль! Слушай!
  Наглый вытаскивает свиток, разворачивает и читает.
   - "Приблудный сын Марии, приемыш благочестивого Иосифа, иудей по матери, родившийся в Вифлееме в месяце нисане, 33 года назад. Вот кто он - твой "Бог"!". Безродный мужик с царскими замашками!
  - Он исцеляет людей и творит чудеса, - тихо говорит Иуда.
  - Он один из колдунов, которые путаются с дьяволом, чтобы охмурить народ и захватить власть.
  - Вот и неправда. Он сам изгоняет нечистых духов из бесноватых, - упрямо возражает Иуда.
  - Ты дурак! - взвизгивает наглый. - Эти духи потому его и слушаются, потому что он их начальник!
  - Погоди, не горячись, - останавливает наглого, доброжелатель и обращается к Иуде. - Вполне твой Иисус может быть приличным человеком, но кое в чем он заблуждается. Он возмущает народ против кесаря. А нам это грозит ужесточением власти Рима. Ты же не хочешь, чтобы твою землю снова топтали римские легионы? Жгли, убивали, грабили направо и налево?
  - Он никогда не призывал к мятежу, - говорит Иуда.
  - Нет? Ну и замечательно! Нам бы с ним поговорить, чтобы убедиться в его чистых намерениях и всё. И нам спокойнее будет, ему и всем вам. Ты думаешь, мы хотим ему в чем - то помешать? Да ни в коем случае! Пусть себе исцеляет. Если его деятельность не грозит безопасности нашей Родины... А-а! Вспомнил! Вспомнил, где я видел этого наглого! В КГБ!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"