"Упали косы душистые, густые.... Свою головку ты склонила мне на грудь...."
Сладко пахло сухой сосной... вековой пылью, и... тайной. Тайной неведомой, но манящей. Необитаемый, длинный-длинный чердак, поделенный мощными деревянными трапециями-фермами на однообразно мрачные и пустынные секции, необъяснимым образом, вдруг (стоило только проникнуть туда через люк в потолке лестничной клетки) становился обиталищем сказки. У нее гулко начинало стучать сердце и перехватывало дыхание от восторга. Что происходило во всем пространстве чердака доподлинно сказать было нельзя из-за непроницаемой вокруг темноты, но вот в одной его части, едва освещаемой (которая как раз и начиналась за входным люком), точно творилось волшебство. В неверном полумраке сначала угадывались две стены - противостоящие друг другу деревянные перекрестия ферм. Выше, между ними, двумя скатами до самого пола чернела островерхая железная крыша с бледно-серым квадратом глухого слухового окошка, прилепившимся по середине одного из скатов, как раз напротив люка. Анемичные вечерние отсветы снаружи вяло липли к его мутному стеклу, и, не сумев просочиться сквозь, устало оседали на нем, не повторяя попыток продвинуться вовнутрь. Пол же (настил из толстенных досок, отшлифованных многолетним шарканьем подошв до слабого темноватого отлива) проглядывался более явственно, благодаря другому источнику света. Белая высокая свеча (на полу, вдали от входного люка, прямо под подслеповатым квадратом слухового окошка) неровно и ярко пылала, томно подмигивая патефону, расположившемуся тоже на полу, совсем рядом с ней. Его широко раскрытый сладкоголосый зев с удовольствием проглатывал игривые знаки внимания свечи и расточал взамен завораживающие, очаровывающие мелодии танго...
Даже и не очень восторженная девичья фантазия, легко могла пространство это, то и дело обманчиво меняющее свои объемы и очертания в волнующих мерцаниях стеариновой свечи, без всяких условностей безоговорочно принять за зал сказочного дворца. Мягко пульсирующее пламя оживляло все неодушевленное вокруг: слуховое окошко, засов на люке в полу, поющий патефон, саму свечу. Оно же заставляло громадную тень патефона приплясывать, то пряча, то обнажая причудливую балочную стену, отчего ощущение волшебства и загадки вокруг усиливалось чрезвычайно. Правда, тайна теперь уже чуть приоткрывалась. Можно было с уверенностью сказать, что здесь властвовало и ворожило танго...
Он аккуратно брал ее за талию, чуть привлекал к себе, у нее начинала слегка покруживаться голова и... сказка продолжалась ...
" Татьяна, помнишь дни золотые..."
Он же чувствовал себя настоящим галантным кавалером, двигался легко и непринужденно. Вдохновение великой силы овладевало им, как только начинала звучать мелодия. Оно делало его сильным и уверенным, рисунок и движения танца получались сами собой, подчиняясь лишь заданному ритму.
" Голубые глаза вы пленили меня..."
Еще он ощущал себя великим мастером и импровизатором танго. Он победит. Он должен победить. Победить вместе с ней...
- А как наш дом?
- А что ему будет, дому? Полтора века простоял и еще простоит...
- Нас еще не переселили?
- Даже если переселят, я не позволю до него дотронуться всяким нуворишам с плебейскими идеями. У них только доллар в башке...Или как там, по теперешнему, "бабло"? Сломают и уничтожат за это "бабло" всё что угодно..
- Я знаю, что ты будешь биться до конца. Ты молодец. Я всегда тобой гордилась...
- А сейчас, что? Перестала?
- Нет, почему?
- Потому что в прошедшем времени сказала: "гордилась"
- Это я случайно...
, - То-то... "Случайно". Выброси все дурацкие мысли из головы!
- Я уже выбросила. Ты мне про дом поподробнее.
- Ну я уж тебе говорил. Ходил на прием... как он теперь - бывший райсовет? Муниципалитет? Ну да, ну да - управа. Вот в управу, записался к руководству...
В то утро Дом как обычно поджидал Валентина Константиновича. Тот теперь каждое утро заходил в его палисадник наломать букетик цветущей сирени.
Лязгающий расхлябанный экскаваторишко, покряхтывая, сползший прямо напротив него с многоколесной платформы на мостовую, не вызвал у Дома никаких подозрений. Даже когда вихляя изношенными рычагами, тот беспардонно вперся во двор, подмял под себя ограждение палисадника и уткнулся в его стену, Дом не насторожился.
"Наверное, опять авария водопровода", предположил Дом. В разное время за его долгую жизнь к его могучему телу подцепляли и отцепляли всевозможные трубы и кабели, подземные и воздушные. "Для улучшения комфортабельности жилья" - это он усвоил. "Коммуникации" - как их называли его обитатели, ему не мешали, но он никак не мог привыкнуть к их бесконечным ремонтам. "Проще бы один раз поменять всё за раз, чем латать старье то и дело", бурчал про себя Дом, пока эта самоходная "шарманка" совершала странные манипуляции с ковшом. Точнее сказать, нелепые. Вместо того, чтобы, как обычно, погрузить зубастый совок в землю, "шарманка" вдруг задрала его вверх до упора над крышей, едва не задев водосточную трубу. Дом чуть не треснул от смеха: "Одно из двух, или это чудо техники от старости повредилось умом, или дядя в его кабине перепутал рычаги". Тем временем, бесцеремонно звякая разболтанными шарнирами, железная рука "шарманки" с размаху уронила зубастый ковш на крышу Дома. Лист кровельного железа под ковшом промялся, но не шевельнулся. Соседние листы мертвой хваткой сцепились с собратом. Крыша крякнула, но осталась незыблемой. Крайний зуб ковша угодил в чердачное окно, пробил деревянную обшивку и зацепил балку стропил. Из кабины шарманки высунулся дядька, посмотрел на содеянное, удовлетворенно хмыкнул и потянул за рычаги... И только тут Дом сообразил, что это не пьяные промахи экскаваторщика, а заранее спланированное разрушение... Эта противно блямкающее и дымно коптящее существо около него, не безобидное пугало, а сама Смерть! Как бы подтверждая эту мысль, "шарманка" задвигала гусеницами и потянула ковш. Все ее железные суставы загромыхали, напряглись, в сочленениях рычагов кое -где от неимоверных усилий выступило масло. Ковш потянул балку под чердачным окном и... ничего не случилось. Гусеницы буксовали, зуб держался за балку, а крыша как стояла так и оставалась стоять не шелохнувшись. Дядька высунулся снова, чертыхнулся и зло дернул за какой-то рычаг. Зуб ковша соскочил с чердачной балки, "шарманка" опасно качнулась, но не опрокинулась. Дядька теперь вылез полностью, спустился на землю, закурил. Дом хоть и был напуган внезапной атакой, но не мог отказать себе в удовольствии посмеяться над посрамлением нападавшего. Развалюха на хилых гусеницах не способна справиться с ним, здоровущим и крепким! Не по зубам-с!
Валя был мастак на выдумки, на всякие умопомрачительные па. Свету он очаровал окончательно и бесповоротно. Она смотрела ему в рот, беспрекословно шла на любые эксперименты.
" Твои глаза зеленые, твои глаза обманные и речи твои звонкие свели меня с ума..."
А уж когда он, обняв ее за талию, напевал ей на ухо мотивы разных танго (патефон иногда капризничал или его нельзя было включать по соображениям конспирации), млела от восторга. В эти моменты случалось, что Валя ее целовал... не в губы, конечно, а так... куда-то в область уха. Поцелуи эти, ой как, ей нравились, в этот момент она замирала на мгновение, но потом пугалась, спохватывалась и отталкивала Вальку. Тот не настаивал, не обижался и прерванная было репетиция продолжалась...
Все так свежо в памяти, будто было вчера.. Дом, чердак, техникум, конкурс...
Тогда она была просто ослепительно хороша на новогоднем балу. На ней широкая, черная юбка с огромными алыми маками, ниспадающая до пола, лакированные черные туфли на высоченном каблуке, в цвет маков шелковая блузка с воланами и крылышками, распущенные до плеч густые волосы... Рядом Валька, нет - Валентин - в хорошо сидящем фраке, будто на него сшитом, в черной маске!... Валентин тогда от переизбытка чувств забыл отрепетированное, начал импровизировать и ей приходилось на лету подстраиваться... Слава Богу, никто ничего не заметил... Легко, грациозно, изящно она подчинялась ему так непринужденно, будто все было тщательно отрепетировано. Когда закончился танец, им невольно зааплодировал весь зал и даже участники конкурса...
Но победили не они. Она плакала, а Валентин не очень расстроился.
- Мы все равно были лучше всех, - убежденно говорил он ей, когда они возвращались с бала домой, а потом неожиданно спросил.
-Свет, а ты выйдешь за меня замуж?
- Ты что, дурак? Я вообще замуж не собираюсь.
- Я же не про щас, а когда вырастем...
- У тебя двоек много...
- Валь, ты говорил с врачами? Мне кажется от меня что-то скрывают.
- Говорил... Ничего они не скрывают. Просто ждут результатов анализов. Подтвердится диагноз или нет, все равно через пару - тройку дней домой.
- Умирать?
- Ты опять за свое? Я тебя, мать, не узнаю. "Лечиться амбулаторно" - сказано было. Твоя болячка, если и подтвердится, все равно не требует больничного режима. Понятно? И прекрати...
- Ладно, ладно. Я уже прекратила. Ну беги. Завтра ничего не приноси, всего полно.
- Завтра девчонки придут с утра, а я к вечеру.
- Скорей бы домой. Я так по дому соскучилась! Как по живому! По родственникам так не скучаю, честное слово!
Интересно, если бы сейчас он, Дом, мог бы вдруг заговорить? Что бы он сейчас сказал этому дядьке? Обругал? Сгоряча, может бы и обругал ... С какой стати, его, здоровенного и крепкого ломать? Он еще долго может служить людям, как верой и правдой делал это полтора столетия!
Неужели современные начальники такие уж безголовые! Хотя бы раз взглянули на него! Уж чем-чем, а своей крепостью, своим здоровьем он мог похвастаться без ложного стыда. Не только его толстенные в два локтя стены не имели ни единой трещины, но и дубовые двери комнат на обоих этажах и все оконные рамы плотно сидели на своих местах, будто построены были только что, а в не в 1814 году. "Только что"... Да он и не хотел бы быть построенным сейчас вот, в теперешние годы. Разве эти молодые скороспелки, что стали расти вокруг, как грибы после дождя можно назвать домами? Особенно эти вот, недавно совсем народившиеся? Ну да, высоченные, ну да, разноцветные, стекло, бетон, алюминий, прочие там современные заморочки из пластика... Ну да, в них можно больше втиснуть граждан... Ну и что толку? Через сто лет от них что останется? Бетонные косточки ...может быть. А то, может, и они рассыплются в прах. Быстро состряпанное долговечным не бывает. Он видел, например, как на бетонные скелеты теперешних расфуфыренных гордецов навешивались одежды из квадратных бутербродов разных теплых материалов, сотворенных по мудреным химическим формулам. Удобно, легко, быстро - наверное. Да только разве эту искусственную ненадежную одежонку можно сравнить с его в три кирпича чудо-стенами!.. Или видел вот, недавно как вместо пакли в проемы окон и дверей заливают какую-то пену. Так она, эта пена вроде бы и прочна и сильна, а солнышка-то не выносит! Воон в доме наискосок, вокруг только что поставленных окон она некрасиво повылезала пузырями. Их потом срежут... Как-то в соседнем доме, в прошлом году, весной, меняли старое окно на новое. Там мастера забыли или поленились срезать выпершую из щелей пену и прикрыть наличниками. Так она вся посыпалась через одно лето! А в его проемах льняная пакля полтора века уже стоит и в оконных и дверных! И еще постоит...
- Ну как там мама?
- Ну как... Завтра сами увидите... Просила ничего не приносить.
- А твое-то ощущение, как она?
- Подозревает, что ей правду не говорят. А так вроде бодрячком. Дом все время вспоминает... Рвется из больницы...
- Ты сказал ей, что вам дали новую квартиру?
- Нет. Говорите сами. Я боюсь.
- А ты хоть намекаешь?
- Ничего не говорю. Каждый раз приношу свежую сирень из палисадника. Она думает, наверное, что все по-прежнему, и ничего не спрашивает. А я молчу.
- Все равно сказать придется.
- Вот вы и валяйте. Я не могу ей в глаза смотреть. Она родилась в этом доме...
- Мы тоже там родились.
- Сравнила! Вы- молодежь! Выпорхнули из гнезда и забыли. А мы всю жизнь с ней на одном месте... Приросли уж к дому...
... Он, Дом может вполне еще служить верой и правдой своему населению. Он не только крепок и надежен. У него есть и другие достоинства. Он может назвать себя очень удобным для жильцов. Еще когда он строился, в нем продумывалась каждая мелочь, чтобы порадовать будущих обитателей. Он обнесен, например, широкой крытой галереей по второму этажу со стороны двора. По ее дубовому настилу так любят бегать детишки! Перила ее устроены так, что смело можно выпускать малыша едва научившегося ходить. Не выпадет! На просторах его галереи не будет тесно, даже если всем ребятишкам двух этажей одновременно вдруг захочется там побегать.
Или вот взять, например, его архитектурные характеристики.
Он симметрично выстроен по отношению к главному парадному входу, он очень гармонично сложен, у него изящная лепнина вокруг окон и на фронтоне... он просто красив, наконец!
А еще, когда-то Дом имел и свой неповторимый дух, персональный аромат, что ли. Назвать можно по разному, но только, войдя в Дом и вдохнув волшебную смесь запахов, ощутишь по-настоящему как дорого сердцу живущего в нем это неповторимое сочетание . Он помнит как первый его хозяин, войдя в Дом, обязательно останавливался за порогом, с видимым удовольствием потягивал носом, и только потом двигался в нужном направлении. Каждый Дом, построенный "для себя", с любовью, обязательно имеет собственный запах. Правда, в последние десятилетия Дом его утратил окончательно. Но это не его вина. А раньше... Особенно зимой! По Дому теплыми воздушными волнами разносился по всем уголкам ни с чем не сравненный дух топящихся "голландок"!... Летом был свой аромат. К запахам буйной зелени, врывавшимся в дом через окна и двери, добавлялся очень часто запах печеного хлеба, пирогов, и разнообразных варений: земляничного, черничного, вишневого, малинового....
Девчонки выросли... Жизнь пролетела в одно мгновение... А начнешь оглядываться... Вспоминать по частям так вроде длинная-предлинная... Замужество, сразу после техникума. Лялька почти сразу появилась. И понеслось... вечерний институт, работа, магазин, очереди, кухня. Крутились с Валентином так, что и про собственные дни рождения друг другу приходилось напоминать. Он тоже на вечернем учился. Но ведь все успевали. Вот что значит молодость! И в походы, и в театры и в музеи, не говоря уж про кино... Спасибо соседям! Многие жалуются на жизнь в коммуналке, но нам повезло - точно!
Семнадцать комнат, семнадцать семей, сорок человек. Мы оставляли пять ключей от нашей комнатки разным соседям. Сообща они Ляльку кормили, следили, чтобы вовремя легла спать, пока мы с Валей на учебе... Два туалета, четыре плиты на общей кухне на всех. Никогда никаких ссор или ругани. К нам сокурсники рвались позаниматься, потому что ни у кого в квартирах больше нельзя было найти такого покоя... Мне самой всегда казалось, что дом у нас особенный. Будто он сам подбирал себе жильцов! И правда, так всегда происходило, что плохие люди, если, случалось, и поселялись у нас, то надолго не задерживались. Могу подтвердить. Все свои шестьдесят с лишним прожила в этом доме. От самого рождения. Всё про него знаю. Мне кажется я даже чувствую к кому из жильцов как он относится... В Валентина, например, он просто влюблен. Еще когда тот мальчишкой въехал сюда с родителями, дом ему маленькие сюрпризы подбрасывал: то монету в подвале, то серебряную ложечку под лестницей где-нибудь. Наверное, потому, что однажды Валентин надавал подзатыльников своему соседу-сверстнику застав его в момент, когда тот тупо бил молотком по изразцу на печи в общем коридоре, подсчитывая с какого удара плитка рассыплется в прах. А печи в нашем доме - голландки начала 19 века, выложенные старинными изразцами. Правда, об этом мы тогда не знали. Печи давно уже не топили, но Вале они нравились. Красивые. Вот и вступился за них. Он вообще дом обожал. Я замечала, как он старательно вышлифовывал надписи на подоконниках и перилах лестницы, нацарапанных другими пацанами, начищал медные вьюшки печек до блеска... Он всегда вел себя в доме как заботливый хозяин с первых дней жизни в нем. И, мне кажется, дом благодарил его за это. Конечно, все находки можно считать не подарками дома, а удачей, счастливым стечением обстоятельств, но был один случай... Как-то, когда еще мы в техникуме учились, мы с ним на чердаке тайно готовились к танцевальному конкурсу. В тайне от родителей, от сверстников... В тайне. Детство без тайн не бывает. Мы хотели всех удивить... В конце одной из наших последних репетиций я спросила.
- Валь, а в чем мы будем танцевать на конкурсе?
Мы об этом не задумывались, потому что впереди, казалось, уйма времени, но вот как-то незаметно оно улетучилось и второстепенный вопросик выскочил неразрешимой проблемой. В послевоенные годы донашивали и перешивали бабушкино и дедушкино. Заполучить красивую тряпку было несбыточным счастьем.
Валя беспечно пожал плечами.
- Кто ищет, тот всегда найдет! - пропел он мне в ответ.
И в этот момент в дальнее слуховое окошко кто-то сильно ударил по стеклу. Я перепугалась, а Валя взял свечу и отважно полез через балки к тому окну. Пока он пробирался, звук повторился еще несколько раз. Я была уже готова умереть от страха, но тут я услышала голос Вали.
- Не бойся, Свет, это ворона клювом! Уже улетела...
И немного погодя.
- Что я нашел, Свет!
Под окошком ворох тряпок скрывал под собой маленький сундук. Он был набит женскими нарядами, да какими! Дореволюционные, шикарные платья, юбки, туфли!!! Чуть подправить и как раз на меня! Кроме того, там лежал и мужской фрак !!! Я не верила своим глазам, Валя был изумлен не меньше меня, но не подавал виду.
- Я же говорил, "кто ищет, тот всегда найдет"!
Вот такой подарок мы получили нежданно негаданно. Случайность? Быстрее поверишь в чудеса, чем в случай...
А еще припоминаю... О! Это Аринка, ее голос...
- Мамочка, привет!
- Слышу уж, слышу! Чего вы опять тащите! Я же сказала отцу: ничего не надо!
- Да это так... фруктиков немного... Ну как ты? Выглядишь здорово!
- Да чего уж там здорового!
- Нет, правда-правда, очень даже прилично... Цвет лица и вообще... Дед сказал, тебя вот-вот домой! Хватит тебе болеть, правда что! В новой квартире дел невпроворот...
- В какой это "новой"?
- Ну вам же должны дать квартиру?
- "Должны", но ведь не дали еще?
- Ты так пугаешься будто тебе в тюрьму предлагают переехать...
- Вот именно. Эти современные громады на дома-то не похожи... так - бетонные соты, для каждого своя стандартная ячейка. Всё одинаково, безлико. И правда как в тюрьме.
- Ты уж слишком, ма. Зато какой комфорт! Сейчас у тебя коммуналка, даже ванны нет, а будет всё своё: ванна, кухня, туалет, телефон.
- А кто мешает устроить удобства в нашем доме?
- Невыгодно. На его месте можно построить
многоэтажный со всеми удобствами и осчастливить больше людей.
- Чем осчастливить? Отдельным туалетом? Зато я открываю окно, а ко мне сирень веточками тянется, травой пахнет... Нет, жить надо рядом с землей... Люди не зря тянутся за город в выходные...
- Тогда тебе лучше вообще переехать за город. Вашу новую квартиру с удовольствием обменяют на загородный дом.
- Я как только подумаю, что надо будет из нашего дома уехать навсегда...Сердце кровью обливается... Вся жизнь с ним, в нем...Дали бы там и умереть спокойно...
- Мам, ну что уж ты так трагично? В конце концов, дом - это место жительства, и только. Разве не так?
- Да как сказать.. так и не так... Например, мы с отцом поссоримся, я вылетаю на лестницу вся в слезах, бегу на чердак, чтобы соседи не видели, и вдруг замечаю, что я остановилась на той ступеньке, где Валя меня поцеловал первый раз. И всё. Слезы сразу высыхают, я начинаю осознавать никчемность ссоры... Или, когда взгрустнется, выйду на галерею и будто слышу ваши детские голоса... Да и вообще... Для меня мир начался с этого дома, первые переживания, радости, слезы... Не-ет, он не просто место жительства. Для меня дом - одушевленное существо. Войдешь в подъезд, он легонько дверью подтолкнет, не мешкай, мол. Потом поскрипит ступеньками - поприветствует... И всегда мне сочувствовал. И в детстве, когда я ревновала отца на танцах к девчонкам из других дворов, и позже, когда у него случались романы. В молодости отец был видным мужиком, заводилой, играл на гитаре, пел... Тетки на него прямо вешались... Я распсихуюсь и на чердак. Я всегда раньше - чуть что - на чердак прятаться от всех. Разревусь там от злости, от ревности, а дом мне тихонько подсвистывает ветром в трубах или сквозняками. Сопереживает. Самый мой верный утешитель... Только бессловесный, вот, а как живой...
- Это всё эмоции, мам, а есть реалии жизни. Дом устарел и должен уступить место новому, современному...
- Пустые слова. Мне хорошо там, где хорошо мне. А дом наш может еще сто лет простоять. Он могуч как русские церкви. Сколько ему пришлось пережить за свой век! И хоть бы что...Стоит...
А что могут сказать о своих запахах современные многоэтажные и многоподъездные монстры? Они одинаково пованивают ядовитыми красками и пластмассовыми выделениями в лифтах и на лестничных клетках, а по квартирам и зимой и летом гуляет искусственный, неживой, не холодный и не теплый ветерок, с устойчивым запахом плесени, навсегда угнездившейся в кондиционерах.
Неет, как раньше строили - не просто надежно и на века, а еще и красиво и уютно -так сейчас не умеют. Или не хотят. Хотят быстро и много. Уже забыты радости жизни в отдельных домах, в окна которых заглядывали ветки сирени или черемухи и все согласны "проживать" в тесных кубиках-квартирах, слепленных в уродливые громады, которых и домами-то назвать язык не поворачивается. Так, соты на фундаменте. Безликие и одинаковые. Теперь люди, когда ищут друг друга, не говорят как в старину, например, " вот по этой улице мой дом, от того с колоннами третий ", а скажут: " вот по этой улице, дом номер, подъезд номер, этаж номер, квартира номер " и подробно объясняют как в многоэтажном и многоподъездном чудище не заблудиться...
Да и что построят, не жалеют. Полвека простояло - и на снос... Сейчас вон раскапывают дома, которые тысячу лет назад строили. По ним узнают, как прежде люди жили. А это последнее поколение что после себя оставит? Через какие- нибудь сто лет, всё, что строится сегодня, исчезнет с лица земли или превратится в прах. А вот он-то, будьте уверены, не одну еще сотню продержится. Он еще вместе с собором-соседом посмеется над этими высокомерными гордецами, снисходительно поглядывающими сейчас на него сверху вниз...
Они умрут, а он и храм останутся, выживут, чтобы рассказать новым потомкам людей много кой-чего интересного о прежней жизни и об этих верзилах-времянках в том числе.
Солнце стояло уже высоко, когда приплелся дядька и запустил свою шарманку. Дом с надеждой всматривался в конец улицы, но Валентин Константинович не появлялся. "Шарманка" уже выдернула одну из отцветших вишен перед окнами. " Ничего, без потерь великие дела не делаются. Думаю ждать осталось недолго", уговаривал себя Дом. Тем временем лязгающая каракатица моталась по двору как полновластная хозяйка. Вихляющим, коптящим задом она утюжила палисадник, подминая кусты и ломая ограду. Валентин Константинович всё не появлялся.
За шумом и лязгом каракатицы Дом не услышал, как к нему подкатили новое страшилище. По виду эта таратайка на резиновом ходу была куда слабее предыдущей: короткая поворотная стрела и всё что она имела. Она бодро подкатила было к Дому, но зацепилась тросом за березу, как раз напротив бывшей комнаты Валентина и застыла в раздумье. И тут Дом увидел то, что заставило его содрогнуться. На шасси таратайки, между передними колесами лежала штука, похожая на бомбу, когда-то угодившую в соседний дом. Эта литая чугунная тяжеленная чушка звалась у рабочих "баба". Ей крушили самые неподдающиеся стены!...
Нет, теперь ему не устоять... Он помнил как такая же вот бездумная болванка жестоко расправлялась с его сверстниками по соседству примерно год назад. А Валентина Константиновича всё не было.... Без Валентина Константиновича ему конец... Но тот должен придти. Должен. Он не может подвести... Надо было потянуть время... Но каким образом?... Дом напрягся так, что застонали рамы в чердачных окнах... И тут его осенило! Золото!!! Как же сразу ему не пришла в голову эта простенькая мысль! Может удастся откупиться? При виде золота люди забывают обо всем!...
Левая гусеница шарманки-каракатицы, ползшей, чтобы выкопать мешавшую березку, вдруг провалилась в забытую и давно-давно засыпанную выгребную яму. Шарманка просела, стала крениться на левый бок. Дядька во время дернул за рычаг, рука с ковшом проворно метнулась влево и с размаху врезалась в землю. "Шарманка" устояла, не опрокинулась. Потом дядька дернул за другой рычаг, "шарманка" заерзала и медленно выцарапалась из ямы. Ковш, отковырнув землю, выпрямился, вытряхивая прилепившиеся остатки. И тут из ковша вместе с остатками земли пролился над выгребной ямой золотой дождь. Монеты царской чеканки просыпались из ковша как пригоршни циклопа.
Трюк удался. Дядька выскочил из шарманки как ошпаренный, подбежал к краю, заорал, замахал руками. Прораб с размаху прыгнул в яму, лихорадочно озираясь и хватая блестящие и разбросанные повсюду кружочки. Потом позвонил по мобильному телефону. Дом оцепили. "Шарманку" и таратайку заглушили.
Может все и обойдется, подумал Дом. Сколько уже за свою жизнь ему приходилось быть на волоске от гибели!
Его первый хозяин в бельэтаже открыл роскошный рыбный магазин, а второй этаж занял сам со своим многочисленным семейством. Дела у хозяина шли хорошо, рыбка всякая шла нарасхват. Чтоб товар не портился, во дворе хозяин выстроил ледник, да такой глубокий, что помещенный туда лед не успевал за нехолодные сезоны полностью растаять, и его хватало от зимы до зимы. Вход в ледник закрывался сараем для дров. Сарай располагался на границе со следующим двором и служил естественной защитой от любопытных взглядов посторонних. С противоположной стороны двор ограничивался палисадником и беседкой, в которой хозяйская семья любила распивать чаи в теплые летние вечера. Замыкала двор глухая кирпичная стена галантерейного магазина, фасадом смотревшего на другую улицу.
Вот таким Дом помнил себя сызмальства. Шли годы. Они складывались в десятилетия, потом перешагнули век... Семейство в нем то множилось, то сокращалось, умирало и нарождалось вновь, разъезжалось и съезжалось, ссорилось и мирилось, радовалось и грустило... В общем, семейная жизнь Дома неспешно текла, редко выплескиваясь за его пределы и казалось так будет всегда.
Но почему-то случается так, что именно в тот момент, когда окончательно кажется, что уже все заранее известно до мелочей и каждое следующее событие можно легко предугадать и даже рассчитать, потому что так было всегда, именно в момент полной уверенности в незыблемости сложившихся устоев, вдруг все становится с ног на голову, все летит в тартарары и совершенно становится неясным ни твое сегодняшнее существование ни твое ближайшее будущее...
В одно обычное весеннее утро, ни чем не отличавшееся от многих других прошедших за всю его вековую жизнь, нежданно негаданно Дом опустел. То есть остался один-одинешенек. В одночасье домочадцы собрали второпях самые необходимые пожитки, погрузились на извозчиков и исчезли. Это произошло так быстро, что он не ничего заподозрил. Случалось и раньше, когда все семейство вдруг отправлялось за город. В гости, скажем, или на пикник. Он беспечно хлопал незакрытыми форточками, подвывал печными трубами при порывах весеннего ветерка и ждал возвращения хозяев. Но те не вернулись ни на завтра, ни на следующий день. И тут стали закрадываться сомнения. Во-первых куда-то исчезла вся прислуга, уже два дня некому было закрыть разгулявшиеся форточки и три из них вдребезги разлетелись. Обычно запертая парадная дверь почему-то осталась теперь распахнутой настежь. Сомнения еще больше усилились, когда ночью, накануне третьего дня сиротства, его заполонили незнакомые крикливые людишки, плохо пахнувшие и плохо одетые. Они деловито стали рыскать по магазину, хозяйским комнатам и тащить оттуда все, что попадалось под руку: с первого этажа начинающую пованивать рыбу с прилавков, сами прилавки, витрины, портьеры, дверной колокольчик... Со второго этажа, мебель, белье, детские игрушки...Утром он был гол как в первый день появления на свет. И только теперь нараставшие сомнения превратились в уверенность, что прежние хозяева по непонятным причинам бросили его навсегда. Он загрустил, но не испугался, потому что видел однажды как на соседней улице Дом менял хозяев. Правда, происходило это совсем по-другому. Но это уже другой вопрос. Теперь, он знал, ему следовало просто ждать новых владельцев, что скоро придется приноравливаться к новым порядкам. Новым хозяевам вполне может что-то не понравится в интерьерах и их будут менять. Ну что ж, это судьба любого Дома: подстраиваться под интересы хозяина... Прошел еще день, а новый хозяин не появлялся. В течение дня в распахнутую дверь совал нос разный сброд, каждый что-нибудь да выносил, воровато оглядываясь, из скарба, не растащенного еще другими. Уже смеркалось, когда на второй этаж забрался диковатый мужик, огляделся, увидел кочергу, валявшуюся у печи, пхнул ее за пояс, ткнул окурок в растрепанную Библию на подоконнике и исчез. Козья ножка тлеть не перестала и одна из встопорщенных страниц святого писания подхватила тускловатые искорки. Запахло горелой бумагой. И тут Дом впервые в жизни перепугался по настоящему. Случись бы это на первом этаже, было бы не так страшно: книга хоть и вся сгорела бы, а дубовый подоконник скорее всего не поддался бы огню. Ну чуть подогрелся бы, почернел и только. А тут, совсем рядом со святой книгой, болтается разорванная тюлевая занавеска. Если она полыхнет, то уж точно подожжет деревянные перекладины гардин, те запалят стропила...И тогда, прощай жизнь! Стропила сухие вспыхнут споро, как порох, не успеешь оглянуться, рухнут на перекрытие между первым и вторым. А оно тоже деревянное...Огонь, этот языкастый дьявол, такого нагонит страшного жару, что могут не выдержать стены...Погибать в полном здравии, погибать так нелепо!...
Но, слава Богу, страхи оказались напрасными. Святое писание не поддалось огню. Полстранички, только и досталось искоркам от козьей ножки...
Он запомнил этот случай среди других подобных, заставивших его окончательно утвердиться в мысли, что случается только то, что должно случиться, и поэтому бояться заранее не имеет никакого смысла.
Вообще, эти три весенних дня полностью разрушили все его прежние представления о смысле жизни, о Домочадцах, о хозяевах. Последующие же события ничего не разъясняли, а только усугубляли сумятицу в его мыслях. Первое, что его сбивало с толку, что теперь у него вообще не будет хозяина. Эту новость он услышал от хамоватого дядьки, который появился неделю спустя в грязных сапожищах. Он разгуливал по хозяйским комнатам, закрывал двери и наклеивал на них бумажки с печатями. Как же это так, остаться без хозяина!- недоумевал Дом. А кто же будет помнить о том, что надо почистить трубы после зимы, подправить водосточные трубы, подкрасить фасад? Да мало ли других хлопот внутри и снаружи Дома для соблюдения его безукоризненного вида? И кто теперь об этом будет думать, кто будет заботиться о нем? Он всегда считал, что он дарит всякому живущему в нем тепло и уют, а в благодарность должен получать их заботу. Не столько даже из благодарности или необходимости, сколько из прагматических соображений: хочешь жить в хороших условиях - заботься о жилье. И потом - Дом - лицо хозяина. Теперь же получалось, что он вообще никому не нужен? И отчего это вдруг? Он всегда был верным слугой людям. Прежние хозяева, его любили, ему радовались, и он это всегда чувствовал, во все времена...Почему вдруг, они, любящие его, бросили, позволили надругаться над ним всякому отребью... Он ,вот, чуть не погиб... И почему вдруг он стал никому не нужен? Никому? Что, уже вся земля застроена такими хоромами, что могут бросить на произвол судьбы прекрасный крепкий Дом?
Скоро, однако, в комнаты начали поселяться разные люди и он немного успокоился. Пусть, они не хозяева, но все-таки с ними веселее. Он пока еще крепкий, очень крепкий, продержаться сможет долго, авось со временем все и наладится. В конце концов тем, кто собирается в нем жить придется заботиться о нем, иначе им же будет хуже, если потечет крыша или, скажем, сквозняк начнет безнаказанно разгуливать через разбитые форточки.
Время шло, Дом постепенно заполнялся. Комнаты второго этажа теперь вмещали столько люду, что приходилось удивляться, как это все вместе они ухитряются там укладываться на ночлег. Скоро дошла очередь и до первого этажа. В магазине наделали перегородок, и полученные комнаты тоже забили народом до отказу.
Как сельдей в бочке, вздыхал Дом, терпеливо ждал и присматривался к незнакомому населению.
Время все шло и шло, но к лучшему ничего не менялось. Более того, обнаружилось, что новые жильцы совершенно не походили на прежних. Они были грязны, грубы, неряшливы, вели себя в Доме как арестанты в казармах. (Одна такая арестантская казарма была видна через улицу из чердачного окна). Дом и раньше изредка видел разных уличных бродяг и прочих шаромыжников, но не подозревал, что их на свете так много. А уж тем более, что они в таком количестве когда-нибудь осмелятся переступить его порог. Но вот переступили. Паркетные дубовые полы прежде блестевшие от воска в коридорах походили на немытую мостовую и по виду и по цвету: темно-серые в кусках земли и затоптанных окурках. Разбитые форточки только к осени заткнули тряпьем. Водопровод и канализация не работали, но никто не собирался их ремонтировать. По нужде бегали во двор в наскоро вырытую яму, прикрытую дощатым сдвоенным скворечником. В Доме не готовили и не ели. Только ночевали. Где обитатели находились с утра до позднего вечера и чем занимались, Дом не знал. Теперь его и Домом-то в полном смысле нельзя было назвать. Так, казарма... или ночлежка.
Наступила зима. Дом устал считать надругательства и нанесенный ущерб. Он снова впал в уныние. Ждать лучших времен не было никаких оснований...
Прошло еще сколько-то лет, сколько точно он сейчас точно сказать не может, но помнит, что как раз в те дни готовился к самому худшему. Никто не думал чистить дымоходы, дважды уже горела в трубах сажа, и наверное только его молитвами в прошлые разы от жара не разлетались дымоходы. К той осени трубы снова накопили столько сажи, что она могла вспыхнуть в любой день. Но на этот раз он не собирался просить Божьей милости. Зачем ему такая жизнь, полная унижений и презрительного отношения? Уж лучше сгореть дотла.
И вот, когда он смирившись ждал смерти, снова свершилось непредвиденное. Однажды ночью Дом окружили вооруженные винтовками люди, грубо вытолкали на улицу всех до единого его обитателей, не дав собрать пожитки и под конвоем куда-то угнали. А дальше начались просто чудеса. Прибыла наутро бригада расторопных мужиков, разобрала перегородки на первом этаже, отчистила, отдраила, отмыла оба этажа, восстановила водопровод и канализацию, поменяла проводку, вычистила трубы, засыпала смердящую выгребную яму, покрасила фасад и установила вывеску над первым этажом "Галантерейный магазин". Всего за несколько дней Дом почувствовал себя родившимся заново. Он снова блистал чистотой и выглядел замечательно.
Что самое удивительное, у него снова появился хозяин. Да какой! Богатый, шикарный! Второй этаж он обставил с невиданной роскошью, гости к нему наезжали то и дело и чуть не каждый день. В Доме царило ощущение постоянного праздника. За Домом снова ухаживали, о нем заботились, словом, возвратились счастливые дни, о которых Дом и не смел мечтать.
Но почему-то счастье всегда коротко. Не успел Дом расслабиться и привыкнуть к новым обстоятельствам и развеселым обитателям, как повторилось уже пережитое им когда-то. Новоиспеченный хозяин внезапно и загадочно исчез, будто и не было его никогда. Накануне ночью он лопатой исковырял весь палисадник. Под одной из вишен выкопал яму и положил туда мешочек с монетами. Потом всё тщательно заровнял и растворился.
Дом готов было уже снова впасть в отчаяние, но не успел, потому что последующие события развивались и молниеносно и неожиданно. На этот раз мародерства не было. Приехала команда молчаливых солдат во главе со штатским на двух грузовиках. Всю роскошь попредметно штатский тщательно переписал, а солдаты перетаскали ее в грузовики. На этот раз не тронули магазин. На этот раз комнаты второго этажа быстро заселили. Похоже было, что не временными постояльцами. Со скарбом, с детьми и стариками въезжали в комнаты подвижные молодые люди.
Не хмурая солдатня или бесшабашные вечно пьяные гости, а отцы и матери, дети и старики, словом, семьи, для нужд которых он был задуман и построен и кому должен старательно служить. Служить не за честь, а за совесть.
- Маме лучше, она выглядит просто здорово! Я ее подготовила к мысли о переезде, так что ты можешь смело сказать про новую квартиру.
- У меня есть для нее одна новость повеселее. Я сегодня был у главы управы.
- И что?
- Я сказал, что наш дом нельзя сносить, что дом наш не простой, что он построен по заказу богатого купца по индивидуальному проекту известного архитектора, имеет и архитектурную и историческую ценность.
- А он об этом раньше не догадывался?
- Вот и я думал, что он будет упираться. А он, на удивление, сразу согласился и сказал, что снос уже отменен.
- Может, чтобы побыстрее отвязаться от тебя?
- Я поехал проверил. Техника не работает, все тихо. Объявление висит: Работы приостановлены...
Три дня десяток угрюмых людей молча перепахивала весь палисадник вокруг Дома. Затем команда перебралась в Дом. "Внутри им долго делать нечего. Здесь кладов нет. Простучат стены и уйдут". То золото, что он им подсунул, было единственным кладом, спрятанным в его владениях. Во времена нэпа его закопал бежавший владелец галантерейного магазина, открытого тогда на его первом этаже. Но угрюмые внутри кладов не искали. Перво-наперво, они аккуратно распилили и погрузили на машины красивые чугунные вензеля лестничного ограждения с дубовыми перилами. Потом разобрали, сложили и увезли старинный наборный (дубовый же) паркет, устилавший весь второй этаж, сняли старинные дубовые двери. Затем принялись за печи. С них сняли все изразцы, вытащили вьюшки, выбили задвижки, заслонки, топки и поддувала. В последующие два дня Дом выпотрошили до мелочей, которые представляли хоть какую-нибудь ценность. Не оставили даже медных ручек и шпингалет на окнах. Дом пал духом. И все-таки у него еще теплилась надежда. Он слышал, что в старинных домах иногда вычищают внутренности, заменяя их современной начинкой, но их фасады и стены милуют...
Вот уже три дня не удавалось Валентину Константиновичу заехать посмотреть, что делается с покинутым домом. Сирень в его палисаднике уже отцвела и он покупал теперь для Светы букетики полевых цветов у метро. На обратном пути он намеревался все-таки заглянуть в прежний двор, а сейчас он торопился в больницу. Настроение у него было приподнятое, если не сказать праздничное. Виной этому был сон. Обычно Валентину Константиновичу сны снились редко и он их никогда не помнил, но на этот раз, сон запомнился в мельчайших подробностях, как запоминается увлекательный только что просмотренный фильм. И хотя Валентин Константинович понимал, что это всего лишь сон, состояние безмерного счастья было таким сильным, будто всё произошло только что, наяву, на самом деле. Хотелось немедленно поделиться обретенной радостью со Светой. Тем более ее сегодня выписывают, и эта приснившаяся история должна смягчить удар от неприятной новости, о переезде в новую квартиру, так и остававшейся пока тайной для Светы.
- Свет, есть две сногсшибательные новости!
- Хорошая и плохая?
- А как ты догадалась?
- Я знаю просто с кем имею дело. Давай хорошую, плохая и у меня есть.
- Тогда давай твою плохую сначала.
- Сегодня меня не выпишут. Мой лечащий врач взяла отгул на день. Что-то у ней дома стряслось, протечка или еще что-то... Так что на завтра отложили...
- Ну уж день-то переживем, это пустяки! А вот что я тебе расскажу! Мне приснилось, что мы выиграли мировой конкурс! Мы в каком-то шикарном зале, у меня номер на спине! Ну все как положено на мировых соревнованиях. Ты в том же наряде, что и тогда в техникуме... Вокруг молодые пары, а мы- седые, но никто этого не замечает...
Мы танцуем аргентинское танго, твое любимое... И вдруг объявляют: "Победители Светлана и Валентин!".Откуда-то берутся Лялька и Аришка, нас поздравляют... Цветы, шампанское!.. Я просыпаюсь, лежу и думаю, неужели это сон? Ну прямо как наяву! Как тебе это нравится? Может нам и правда тряхнуть стариной? Есть же конкурсы для разных возрастов...
- Хорошая идея! Я, кстати говоря, сегодня почувствовала с утра необыкновенный прилив сил! Хоть прямо сейчас на чердак, на репетицию!... Ладно, потерпим до завтра, а пока выкладывай вторую!
- А...а второй нет. Это я так... для красного словца...
- Не обманываешь?
- Да нет, нет.. точно нет.
- Знаешь, я думала, думала все эти дни... Пусть нас переселят. Жаль, конечно, но у нас все-таки остается отдушина... Мы всё равно будем навещать наш дом. Этого-то нам никто не запретит... И будем тайно репетировать на чердаке, правда, Валь?
- Точно! И под нашенские пластинки! Я вечером патефон проверю, почищу... Ладно, значит торжественный обед переносится на завтра...
Валентин Константинович вышел в коридор и внезапно почувствовал необычную слабость во всем теле. Противная нудная боль появилась под левой лопаткой, а руку чуть ниже плеча будто сжали железные щупальца. Валентин Константинович недовольно мотнул головой и вытащил сигарету. Чуть полегчало, но поездку в бывшее жилище он решил перенести на завтра.
" Свету не обманешь", размышлял Валентин Константинович, возвращаясь на метро к новому месту жительства. " Конечно, она чует недосказанность. Сама заговорила о переезде, чтобы мне легче было начать... Ладно, завтра все разрешится само собой. С утра обязательно заеду, посмотрю как там наш дом... У самого душа не на месте... Вся жизнь в нем прошла.
Старость... Никак не чувствую. Ну есть конечно, симптомы: память с дырами, уставать стал быстро. А вот взгляну на Светика и мне кажется, что ее загримировали. Голос тот же, тот же блеск в глазах, та же смешинка, та же порывистость... Отлепить маску с морщинками и - та же глазастая девчонка из пятнадцатой комнаты! Себя вообще не узнаю. Где-нибудь случайно мелькнет отражение, думаю, что там за дремучий дед? А это оказывается я... Как-то внезапно, быстро всё случилось. Командировки, командировки, дом, девчонки, Светик. По дому то надо, сё надо. Народ в доме тоже надо было раскачивать. Хорошие ребята, но не активные. Разбредутся по норам, не выковыряешь. Я говорю: " Ваш дом не заканчивается вашей комнатой. Снаружи на него гляньте. Прямо архитектурная песнь! Гармония форм, изящная лепнина на фасаде, входные парадные двери - резной дуб - просто отдельное произведение искусства! Я уж не говорю о лестнице, о коридоре, которые мы проскакиваем равнодушно, торопясь в свои норки. Вы обращали внимания на пол, по которому ходите? Мозаичный паркет и в коридоре и комнатах! А какое потрясающее ажурное чугунное литье лестничных перил! А печи-голландки, а их изразцы! А медные дверные ручки, шпингалеты, вьюшки... У нас не дом, а музей! Надо только не лениться детям ноги вытирать перед входом в дом, а не тащить грязь по лестнице и всему коридору до тряпки у своего порога. Да и самим бы не мешало за домом приглядывать. И во дворе приятно посидеть под цветущей вишней или сиренью, а не абы как. Двор тоже надо обихаживать самим"... Уговаривал все-таки. Устраивали субботники, в общем дом держали в порядке и вот.... расселение. Не вдруг конечно, поговаривали давно, но как-то все не верилось...
Размышляя, Валентин Константинович добрался до новой квартиры, где его поджидали дочери. Поели. Обсудили завтрашние дела. Пока старшая Алена мыла посуду на кухне Валентин Константинович задумчиво сказал, обращаясь к Арине.
- Я матери не точно сон рассказал. На самом деле все было не так. Конкурс-то был, но я пришел на него без Светы. Меня спрашивают вы один? Один, говорю, пока. Мне говорят, выбирайте партнершу, иначе вас к конкурсу не допустят. А я им говорю: Вы знаете как мое отчество? Нет? Так вот, мое отчество Константинович, а "Константин" означает "постоянный" то есть верный. Меня спрашивают: "Так, и как же вы собираетесь танцевать? Один?" " Нет, говорю, я буду танцевать со стулом".
И представляешь, он мне разрешили, я взял стул и танцевал с ним танго. И выиграл конкурс. Вот так...
Он помолчал, вздохнул и без всякой связи со сказанным закончил:
"Завтра до больницы с утра соберу всех ребят из нашего дома. Надо дожать главу управы. А то и правда, снесут, чего доброго".
В этот же вечер сняли оцепление вокруг дома. А уже ранним утром, как раз когда Валентин Константинович собирался нанести упреждающий главе управы, во дворе затарахтела, ожила спавшая несколько дней техника. "Шарманка" первая подобралась к березе, вгрызлась ковшом у самого ствола, и, алчно лязгнув железными суставами, вырвала кусок земли с корнями. Потом копнула поглубже чуть в стороне от ствола. Получился маленький ров. Тогда она заехала с другой стороны и сильно толкнула ствол гусеницей в сторону рва. От удара береза заметно наклонилась и обнажила корни. "Шарманка" удовлетворенно заблямкав, потащилась на исходную позицию. Здесь она развернулась, зубастым ковшом вцепилась в выпершие корни и потянула березу в ров. Один за другим как глухие взрывы разорвались четыре глубинных корня дерева. При последнем хлопке береза всхлипнула и рухнула в ров. "Шарманка" отползла и замолкла. Зато оживилась таратайка. Береза, мешавшая ей, лежала поверженной. Придавив ствол двумя колесами, таратайка встала на углу Дома, подняла стрелу почти вертикально и включила лебедку. "Баба" лениво поднялась с лежанки между колесами и нехотя потащилась наверх. Дом до сего момента с тупым безразличием наблюдавший за маневрами техники, вдруг ясно осознал, что его гибель неотвратима. Мало того до нее осталось несколько мгновений! Сейчас "баба" достигнет конца стрелы, та повернет свой нос, выведет его над крышей и сбросит смертоносный груз! Это конец!!! Он последний раз взглянул безнадежно в дальний конец улицы, откуда всегда появлялся его спаситель и ... тяжеленная "баба" соскочила с верхушки стрелы и понеслась вниз. Она прорвала пятимиллиметровое железо крыши как лист бумаги и проломила пополам попавшуюся на пути мощную балку стропил без особых усилий...
В кровле образовалась зияющая дыра. Вдруг Дом увидел прытко бегущего к нему Валентина Константиновича!
"Скорей, Валентин Константинович ,Валька, скорей!", хотел что есть силы крикнуть Дом, но вышло только жалобное металлическое скрежетание, когда "баба", увлекаемая тросом вверх для нового удара протащилась по рваному железу крыши. Первый жестокий удар подействовал на Дом удивительным образом. Он перестал ощущать происходящее с ним и все свое внимание переключил на приближающегося Валентина Константиновича. А тот был не один. За ним двигалась толпа людей. И Валентин Константинович и толпа очень спешили. Можно сказать, они почти бежали к Дому. Валентин Константинович что-то возбужденно говорил всем, размахивая какой-то бумагой в руке. "Наверное, приказ об отмене сноса", подумал Дом и почувствовал крайнее облегчение. Он еще больше воодушевился, когда обнаружил, что толпа - это не просто люди, а его жильцы, населявшие его в разное время. Их было много, очень много.. "Какие молодцы!",подумал Дом. А он-то считал, что его любит по-настоящему только Валентин Константинович. Но вот пришла беда и они все, как один пришли его защищать... Но главная умница всё же Валентин Константинович! Это точно он собрал всех жителей Дома!...
Кран вытащил " бабу" из рваной дыры, но не поднял ее на самую высоту, а остановил на уровне окон второго этажа и попятился назад. Дом заметил это. "Ага, отступают! Еще бы, не отступить! Вон, Валька, Валентин Константинович рядом!" Он вернул взгляд в то место улицы, где подступала толпа во главе с Валентином Константиновичем и ... ничего не увидел!!! Как же так?!? Только что на этом самом месте было полно народу.. Валентин Константинович, размахивающий приказом?!?... Нет, улица была действительно, пуста! Это так потрясло Дом, что он не почувствовал как "баба" с размаху ударила его по стене второго этажа, в том самом месте, которое называлось когда-то Валькиной комнатой, не услышал как с ужасающим треском вылетела оконная рама его комнаты, не увидел как продавилась вовнутрь стена и осела поперечная балка крыши. Он не увидел и того, как к пробоине в стене торопливо подобралась "шарманка", вцепилась хищно зубами ковша в изуродованный проем окна и дернула к себе, образовав пролом в стене до первого этажа.. Дом вообще больше уже ничего не чувствовал. Он погибал от нанесенных ран...
Тем же ранним утром того же дня в новой квартире Валентина Константиновича почти одновременно зазвонил телефон и будильник. "Отец подойдет", с трудом разлепляя глаза, предположила дочь Алена, тем более, что будильник гремел у него в комнате. Однако, телефон продолжал монотонно призывно трещать, будильник перестал трезвонить, но отец даже не вышел из комнаты. Удивляясь и натягивая на ходу халат, к телефону подошла Алёна.
- Квартира Крюковых? - спросил женский голос
- Да, - ответила Алена.
- Это из городской больницы. Светлана Викторовна умерла сегодня ночью.
Алена уронила трубку и бросилась в комнату к отцу. Валентин Константинович лежал на раскладушке, на боку, одной рукой обнимая стоявший рядом стул, на котором стоял старый будильник, будивший его еще во времена молодости. На лице его застыла блаженная улыбка.