Аннотация: Об известном сибирском очеркисте, публицисте, прозаике Геннадии Падерине.
Алексей ГОРШЕНИН
ВИВАТ, КОРОЛЬ!
(К 100-летию со дня рождения Геннадия Падерина)
В свое время известный советский писатель Гаррий Немченко окрестил Геннадия Падерина "королем сибирского очерка". Утверждая это, он не преувеличивал. И, хотя во второй половине XX столетия в литературе Сибири работало немало замечательных очеркистов и публицистов (П. Ребрин, Л.Иванов, Р. Нотман, З. Ибрагимова и др.), Г. Падерин был первым среди равных. Об этом можно судить хотя бы по тому весомому вкладу, который внес он как в сибирскую литературу в целом, так и в развитие ее документально-художественного жанра.
Но все могло сложиться для него совсем иначе и трагически закончиться, едва начавшись...
Геннадий Никитович Падерин родился 22 декабря 1921 года в поселке Кудара Кабанского аймака Бурят-Монгольской АССР, в семье врача-хирурга. В 1939 году он поступил в Новосибирский институт военных инженеров транспорта, но учебу на третьем курсе прервала Великая Отечественная война. Поздней осенью 1941 года в составе студенческой группы лыжников-добровольцев, состоявшей из призеров областных соревнований, Г. Падерин был отправлен на Карельский фронт.
"С боями мы прорывались за линию фронта... Жили в шалашах по шесть человек, костерки разводили внутри, чтобы снаружи не видно было, - вспоминал о своих первых военных месяцах Геннадий Никитович. - Спать приходилось мало, так что частенько засыпали на ходу, на лыжне. Если видишь, впереди человек шаг замедляет, значит, точно заснул. Толкнешь его лыжной палкой в спину, и дальше пошли. Ночь мы обычно проводили в лесу, а на рассвете становились на лыжи и атаковали противника...".
Весной после переформирования их перебросили под Воронеж, а оттуда в конце лета 1942 года - в Сталинград, где уже шли тяжелые бои с редкими передышками между ними. В одну из таких передышек судьба преподнесла помощнику командира взвода пулеметно-стрелкового батальона старшему сержанту Падерину неожиданный подарок - встречу с отцом. Оказалось, медсанбат, в котором работал отец, находился совсем недалеко от позиций батальона, в котором сражался Геннадий. "Постарайся, сынок, уцелеть!" - напутствовал отец при расставании. Геннадий обещал.
Но война есть война - она непредсказуема. Через несколько дней, Геннадия подкараулил немецкий снайпер и "снял" разрывной пулей, прострелив бедро. Ранение оказалось очень тяжелым, и Падерина отправили в глубокий тыл, в Ленинск-Кузнецкий. В одном из его госпиталей Падерин провел около десяти месяцев и перенес несколько операций.
"В госпитале было тесно, - вспоминал впоследствии Геннадий Никитович. - Меня уложили рядом с другим солдатом, голова к голове. И так мы провели целых четыре месяца: лежали, разговаривали, соприкасаясь затылками, не видя друг друга в лицо. Оба были в гипсе. А когда нас немного подремонтировали, когда мы, наконец, смогли передвигаться, вот тогда и увиделись. И познакомились по-настоящему. Хотя к тому моменту по рассказам, кажется, знали друг о друге все, что можно".
Ранение оставило суровую метку: Падерин охромел, и до конца жизни верным его спутником оставалась трость.
Однако проведенное в госпитале время не пропало зря. Здесь Геннадий Никитович начал пробовать перо: писал заметки, зарисовки, короткие рассказы из фронтовой жизни, которые весьма охотно печатали газеты Кузбасса. В них еще не доставало словесного мастерства, но оно компенсировалось безусловной достоверностью и свежестью взгляда автора, "чернорабочего войны", идущего изнутри трагических событий.
Впрочем, записывать какие-то интересные моменты военного бытия Г. Падерин стал еще до госпиталя. В учебном запасном полку в Бердске в ноябре 1941 года перед отправкой на фронт будущий писатель купил несколько записных книжек, куда и начал заносить все, что ему казалось заслуживающим внимания. Конечно, не в расчете на некое литературное будущее, о котором он тогда и не помышлял, а с вполне прагматической целью: "И то, что я сюда записал, уже не требует больше напряжения памяти, разгружает ее, становясь заменой, складом или второй памятью".
Груз памяти на этом "складе" со временем не окажется "мертвым". Напротив, с годами он будет все более востребованным. А для журналиста и писателя Падерина записи те станут в его творческой работе поистине бесценными.
В "Записных книжках" Г. Падерина немало интересных наблюдений, касающихся людей на войне. В одном из них читаем: "Каждый из людей, едущих на фронт, непроизвольно думает, что именно он останется жив, ибо он не может представить себя на положении убитого. Эта мысль идет от инстинкта самосохранения".
Тот самый "инстинкт", наверное, словно зная наперед, что уготовано юноше из сибирской глубинки, и уберег его в огненном горниле, а потом одарил долгой насыщенной творческой жизнью...
Но вот, госпиталь позади, демобилизация и снова Новосибирск. Возвращение на круги своя? Не совсем. Из-за инвалидности о получении железнодорожной профессии можно было забыть. Однако железная дорога еще долго не уйдет из его жизни. Теперь уже журналистской.
Именно на эту стезю свернет послевоенная судьба Г. Падерина. Публикации материалов, родившихся под его пером на больничной койке, не прошли бесследно и в 1945 году Г. Падерина приняли штатным сотрудником в редакцию газеты "Железнодорожник Кузбасса", где он и проработал пять лет. Ну, а о способностях молодого журналиста и его профессиональных качествах красноречиво говорил тот хотя бы факт, что в 1950 году Г. Падерина пригласили в качестве специального корреспондента в центральную железнодорожную газету "Гудок". Надо сказать, что к этому времени Геннадий Никитович перестал быть журналистом-самоучкой, успев заочно успешно окончить факультет журналистики МГУ.
С редакционными заданиями Г. Падерин объездил Сибирь, Дальний Восток, Среднюю Азию... Не было, наверное, уголка в Советском Союзе, куда не ступала бы нога журналиста Падерина. Даже в Китае довелось ему тогда побывать. Впечатления от поездок легли в основу репортажей, статей, корреспонденций, очерков. Помимо "Гудка", печатались они во многих периодических изданиях тех лет. В том числе, и литературных - таких, как журналы "Звезда", "Советская литература", "Сибирские огни".
Публикации эти Геннадия Никитовича, конечно, радовали. Они делали весомей и масштабней его работу. В то же время ему становилось тесно в журналистских одежках. Его существо рвалось в иную творческую ипостась - литературно-художественную. И тому были серьезные причины.
В прессе послевоенных десятилетий Г. Падерин показал себя высокопрофессиональным журналистом, способным работать в любых жанрах и формах. Но особое пристрастие и любовь испытывал Г. Падерин к очерку. По самой, видимо, природе своего таланта к нему тяготел.
Очерк - жанр "пограничный", находящиеся на грани журналистики и художественной литературы. И грань эта тонкая, часто едва уловимая, которая во многом зависит от того, как сам автор проявляется в материале.
Очерковые произведения Г. Падерина, оставаясь в своей основе вещами строго документальными, имели при этом явные признаки художественности (о них мы еще скажем). Но проявить их в достаточной степени, сфокусировать, как и представить автора читателю в разных гранях таланта, могла только книга.
И в 1956 году в Иркутске вышел сборник очерков "Беспокойное счастье", ставший, по существу, литературным стартом Г. Падерина. Весьма затяжным и нелегким, если принять во внимание, что от первых публикаций до выхода книги прошло более десятка лет.
Но, как говорится, лиха беда начало. Иркутская книга в творческом багаже Г. Падерина стала первой, однако далеко не единственной. За ней последовали "Земля новых адресов" (1961), "Семнадцать шагов" (1963), "Письмо двухтысячному году" (1967), "На лезвии риска" (1974), "На крутизне поиска" (1977), "Шахматы из слоновой кости" (1981), "Вода для пулемета" (1987) и другие (всего более трех десятков книг), изданные в Новосибирске, Москве и за рубежом. Произведения Г. Падерина переводились на английский, французский, немецкий, испанский, польский, финский, китайский, монгольский и ряд других иностранных языков. И так же, как у себя на родине, имели большой успех.
Уже первые его книги обратили на себя внимание профессионального писательского сообщества, и в 1962 году Г. Падерин был принят в Союз писателей СССР. А через два года, в 1964-м, возглавил отдел очерка и публицистики журнала "Сибирские огни", который вел более десятка лет, не оставляя при этом собственного творчества, продолжавшего набирать высоту.
В шестидесятые-восьмидесятые годы прошлого века популярность очерковой прозы Г. Падерина была сопоставима с популярностью книг таких, находившихся тогда вне конкуренции, жанров, как детектив и фантастика. Что вполне объяснимо, если принять во внимание то, о чем (о ком) и как писал Г. Падерин.
А писал он о прокладке новых железнодорожных линий в Сибири (Абакан- Тайшет, Тайшет - Лена, Абакан - Новокузнецк, Южсиб...), о строительстве Запдно-Сибирского металлургического комбината, Иркутской ГЭС и других индустриальных гигантах, о целинной эпопее... Да легче сказать, о чем не писал тогда Г. Падерин. Стремясь держать руку на пульсе современной ему жизни, он и отображать ее старался во всем многообразии: и как яркий очеркист, и как страстный острозлободневный публицист, поднимая нередко проблемы, которые вызывали серьезный общественный резонанс.
Если же говорить о героях произведений Г. Падерина, то населяли их люди самые разные: монтажники, железнодорожники, речники, хлеборобы, металлурги, каменщики, врачи, метеорологи, разведчики и добытчики полезных ископаемых, ученые...
А объединяет их всех то, что, как правило, это неординарные, одержимые идеями, не укладывающимися в рамки обычных представлений и страстно увлеченные ими и своей работой личности, которые уже самой этой нестандартностью мыслей и поступков борются с инерцией бытующих стереотипов.
Как, скажем, профессор Дубынин из документальной повести "С общим мнением не согласен...", пошедший против общественного мнения о бесспорном преимуществе открытого способа добычи угля и руды, который на деле, по его убеждению, превращает огромные пространства в промышленные пустыни.
Многие персонажи Г. Падерина сродни гениальным самородкам прошлого вроде Левши, Кулибина или Ползунова. Красноречивым тому примером может служить герой очерка "Ловец ураганов" метеоролог-самоучка Дьяков, который, опираясь на уходящий в толщу времен народный опыт, и обогащая его современными научными достижениями, добивается поразительных результатов в предсказании погоды.
Как пишет Геннадий Карпунин в предисловии к книге Г. Падерина "Шахматы из слоновой кости", "есть в прирожденном таланте людей этого типа что-то общее с поэзией, гармония которой далеко не всегда поверяется алгеброй так называемого здравого смысла". *
Вместе с тем, падеринские "не от мира сего" герои вовсе не взяты с потолка и не высосаны из пальца. Как и полагается в документальных произведениях, это совершенно реальные люди со своим обликом, характером, наклонностями и особенностями. Да и абсолютно не в натуре Падерина было что-то выдумывать, прикрывать недостаточное углубление в фактический материал отсебятиной. Он и сам не раз о том говорил. Так, незадолго до своей кончины в интервью газете "Советская Сибирь" Геннадий Никитович признавался: "...Я работал, не выдумывая. Все брал из жизни - героев, судьбы, характеры. И впечатления от пережитого переходили в книги. Не только статьи для журналов и газет, но и большие художественные вещи, которые я писал, рождались из жизни"**.
Однако просто взять нечто "из жизни" и перенести на бумагу неюдостаточно. Сделать это надо максимально точно и до мельчайших подробностей близко к оригиналу. Г. Падерин был здесь чрезвычайно щепетилен. В автобиографическом очерке "Когда не спрятаться за дубль" читаем:
"Ты пишешь книгу, и книга эта - документальная. Ты пишешь и постоянно помнишь: твои герои - люди, взятые из жизни, взятые вместе с их подлинными именами, с их адресами, с их родными и знакомыми...Ты пишешь и знаешь: твоим героям может навредить даже самая махонькая неточность, невнимательность с твоей стороны, могут навредить в одинаковой мере и недосказ и пережим, чрезмерная перчинка и неумеренное подслащивание, избыточная откровенность и не к месту высвеченный факт..."***
За этим сродни врачебной заповеди "не навреди" чувствуется огромная ответственность Г. Падерина за каждое сказанное о своих персонажах слово. Что, в свою очередь, еще сильнее укрепляло читательское к нему доверие.
Среди многих тем, за которые брался в своем творчестве Г. Падерин, одна была для него особенной, ставшей самой большой и верной любовью, которую писатель пронес до конца своих дней. Речь, как нетрудно догадаться, идет о сибирской науке - наиболее значительной и важной части творчества Г. Падерина. Ей посвящены самые, пожалуй, сильные его документальные произведения, которые и принесли писателю настоящую славу.
А возник жгучий интерес к сибирской науке у Г. Падерина, не равнодушного ко всему, выходящему за рамки обычных представлений, в ту, наверное, пору, когда в конце пятидесятых под Новосибирском родилось и стало расти не по дням, а по часам, мировое научное чудо - Академгородок. Еще и в помине не было разных там заграничных "силиконовых долин", а племя одержимых молодых гениев, заселившее уникальное научное поселение в окрестностях столицы Сибири, уже поражало мир своими невероятными идеями, опережающими время
Геннадий Никитович сразу понял, что для литератора-документалиста это настоящая золотая жила. И с энтузиазмом взялся немедленно ее разрабатывать. А чтобы оказаться ближе к своим будущим героям, даже переехал на постоянное место жительства в Академгородок, который со временем и станет последним причалом писателя. Здесь, в доме на улице Правды, он и создаст большинство очерков о науке и ученых Сибири.
Ну, а наибольшей основательности и глубины в разработке научной темы Г. Падерин достиг в документальных повествованиях "На крутизне поиска", "В зоне неизведанных глубин", "Вверх по реке времени", "К тайнам скрытой силы", "Ловец ураганов", "Сказание о ткацком челноке".
И вот что примечательно. Практически все произведения научной тематики были созданы Г. Падериным в XX столетии, а некоторые и вовсе лет шестьдесят назад, но большинство из них и сегодня не теряют актуальности, читаются с не меньшим интересом, чем во времена их появления. И это уже показатель настоящей литературы, достойно выдерживающей самое трудное испытание - временем!
И снова напрашивается звучавший выше вопрос, только теперь уже в связи с темой сибирской науки: - в чем же, все-таки, секрет непреходящего интереса к документальной прозе Г. Падерина.
Безусловно, нынешнего читателя, как и книгочея полувековой и более давности, по-прежнему привлекает сам феномен сибирской науки второй половины XX века, сделавшийся, как бы сейчас сказали, мировым брендом с уникальными фигурами выдающихся ученых (от Лаврентьева и Окладникова до Беляева и Крылова), его создавших. Падерин же фактически первым взялся за документально-художественное исследование данного феномена. Позже на проторенной им тропе и под его влиянием появятся и другие литераторы, некоторые из которых (Р. Нотман, З. Ибрагимова) и сами хорошо поднимутся на этой теме. Но первопроходцем здесь был Г. Падерин.
Дело, однако, не только в самой теме. Чрезвычайно важно, как подаст ее автор, сумеет ли вызвать интерес читателя, увлечь его своим рассказом. На документальном материале сделать это особенно трудно. И очень многое все зависит от мастерства писателя. Документальная проза Г. Падерина, и прежде всего посвященная науке, может служить красноречивым тому подтверждением.
Как известно, одна из характерных черт документальной прозы - ее информационная насыщенность. В очерках же о научной сфере впору говорить о перенасыщенности сложной специфической информацией. И авторам всякий раз приходится ломать голову над тем, как донести ее до рядового читателя, рассказать о работе ученых понятно и доступно. Но далеко не каждому это удается.
А вот читая произведения Г. Падерина, невольно думаешь, что перед ним такой задачи не вставало вовсе. Хотя и в его очерках научной информации, в том числе сведений и фактов специфических, предостаточно. Тем не менее, воспринимается и усваивается она без труда и напряжения, а повествование не подавляется наукообразием. Его в рассказах Г. Падерина о жизнедеятельности сибирской науки, ее открытиях и перспективах просто нет. По той простой причине, что писатель берет в союзники стиль, форму и приемы художественной прозы. Не нарушая при этом строго документальной основы своих произведений.
О научном поиске "в зоне неизведанных глубин", который ведут его "одержимые" герои, Г. Падерин пишет либо как о захватывающих, прямо-таки детективных расследованиях, либо не менее увлекательных приключениях. Писатель одновременно и сам ведет своеобразный поиск, в процессе которого читатель узнает как об открытиях ученых, так и них самих.
Фигуры ученых переданы Г. Падериным в колоритных сочных деталях зримо, убедительно. Писатель находит неожиданные штрихи и психологические оттенки, подчеркивающие их человеческую и творческую самобытность. Они так же во многом не совпадают с клишированными представлениями о людях, занятых тем или иным делом (в данном случае - наукой), но эти "несовпадения" как раз более всего и привлекают к ним читателя как к настоящим рыцарям научного поиска.
Рассказывая о научных поисках сибирских ученых, Г. Падерин обязательно углублялся в историю вопроса, пытаясь добраться до истоков и корней поднимаемых учеными проблем, стремясь выявить причинно-следственные связи исследуемого ими явления. Г. Падерин перелопачивает тонны научно-информационной "руды", чтобы, в конечном счете, преподнести читателю не просто удобоваримый и легкоусвояемый, но и "вкусный" литературный "продукт". "Вкусовые" же его качества зависят как от используемых художественных ингредиентов и приправ, так и от того, насколько удачно "повар"-автор ими распорядится.
В своей литературной работе Г. Падерин непременно это учитывал. Отсюда разнообразие художественных приемов, которые он использовал. А это умело найденные занимательные и острые сюжеты, напряженная интрига, флер таинственности вокруг них, что заставляет буквально окунаться в чтение. Небезуспешно привлекал писатель и средства из арсенала приключенческой литературы, в том числе детектива с фантастикой. Плюс образность и поэтичность очерков, заставляющие вспоминать знаменитых русских ученых прошлого (Драверт, Обручев, Ферсман и др.), которые уже одним своим ярким стилем изложения способны были привлечь к предмету научного исследования. И, конечно же, "фирменная" падеринская интонация: доверительно-располагающая, проникновенная, сдобренная иронией и мягким юмором с шутками-прибаутками, байками и прочим фольклором, как бы оттеняющими образы его героев. Интонация, не позволявшая спутать писателя Падерина ни с каким иным представителем документальной прозы, а с другой стороны - предельно сокращавшая расстояние между ним, автором, и читателем.
Возвращаясь к литературно-кулинарной аналогии, заметим, что, как и любое другое, литературное блюдо важно не только достойно приготовить, но и подать его таким образом, чтобы уже своим видом вызывало оно аппетит и желание поскорее его отведать. Потому не удивительно, что самое серьезно внимание Г. Падерин уделял формальной стороне литературной работы.
Если театр начинается с вешалки, то литературное (или журналистское) произведение - с названия. Оно, был уверен Г. Падерин, должно цеплять читательское внимание, как рыболовный крючок. И заголовки большинства очерков Г. Падерина ("Обвиняемый - страх", "На лезвии риска", "Ловец ураганов", "На крутизне поиска", "К тайнам скрытой силы", "Якутский злоумышленник" или, к примеру, "Вверх по реке времени"), согласимся - действительно цепляют! И, добиваясь максимального эффекта, Г. Падерин заглавия некоторых своих вещей менял подчас не по многу раз.
Жанровую форму значительной части своих очерков (и прежде всего научной тематики) Г. Падерин определял как "документальные повествования". И не для красного словца их так называл. Это и в самом деле полноценные прозаические повествования документального содержания, но с вполне ощутимыми признаками художественности, в том числе, и формального характера. Очерки Г. Падерина характерны, помимо всего прочего, композиционным разнообразием. Писатель охотно привлекает в свои тексты подзаголовки, эпиграфы, разного рода отступления, в том числе и лирические, копии реальных документов, которые органично вписываются в прозаическую плоть его произведений, добавляя им увлекательности и убедительности.
Вот, собственно, основные слагаемые успеха и популярности документальной прозы Г. Падерина. И не только, впрочем, документальной.
Более сорока лет отдал Г. Падерин научной теме, ставшей фактически главной в его творчестве.
В 1984 году в Новосибирске была издана книга "Вверх по реке времени" с подзаголовком "Рассказы о научном поиске", посвященная ученым Академгородка. За год до этого сибирские ученые отметили 25-летний юбилей своего детища. И книга Г. Падерина явилась своего рода отображением научной жизни за четверть века его скромной еще истории. А в 1985 году, когда мэрия Новосибирска учредила литературную премию имени Н.Г. Гарина-Михайловского, первым ее лауреатом с книгой "Вверх по реке времени" стал Г. Падерин.
1984 год был примечателен для Геннадия Никитовича еще по одной причине. Он возглавил Новосибирскую писательскую организацию. И в этом качестве немало сделал для писателей-земляков, улучшения условий их жизни и творчества, укрепления писательских рядов (в те времена это еще были не пустые слова, как сегодня, когда и укреплять-то уже нечего).
Не забывал и о собственном творчестве, которое, правда, теперь все заметнее смещалось в пространство художественной прозы.
К ней Г. Падерин обратился еще в самом начале шестидесятых. В 1961 году детский альманах "Золотые искорки", издаваемый в Новосибирске, опубликовал первый его рассказ "Зимой это было". Появлялись у Г. Падерина и другие произведения для детей. В их числе и приключенческая повесть "Под боком у чужой комендатуры", юные и взрослые герои которой ведут в оккупированном немцами небольшом городе подпольную борьбу.
Хотя, конечно, писал Г. Падерин далеко не только для детей. Впрочем, немало из его художественных вещей и таких, которые равно интересны как читателям юным, так и так и взрослым.
Тематически проза Г. Падерина тоже достаточно разнообразна. Даже шпионский детектив есть в активе писателя - повесть "Бельгийский лимонад".
Но была у Г. Падерина и тема особая, с неутихающей болью "стучавшая" в его сердце - Великая Отечественная война. В том или ином виде возникала она и в документальной прозе писателя, и в его воспоминаниях. Но читатель военной прозой Г. Падерина проникнется и запомнит ее, скорее, благодаря его рассказам о фронтовых буднях, написанных и опубликованных в разное время. А в 1981 году в книге "Шахматы из слоновой кости" они были впервые представлены цельной подборкой.
По главной сути это рассказы о том, что "солдатами не рождаются", а становятся в боях за Родину, преодолевая привычки и человеческие слабости мирного времени, настоящими воинами.
Произведения Г. Падерина о Великой Отечественной войне рождались в годы расцвета советской военной прозы, когда в литературу пришли талантливые авторы, имевшие за плечами реальный боевой опыт. Художественное воплощение этот опыт нашел сначала в так называемой "лейтенантской прозе", а затем и "окопной", одним из представителей которой можно считать и Г. Падерина.
В том мощном потоке произведений о величайшей из войн, пришедшемся на семидесятые-восьмидесятые годы, каждому новому автору, пытающемуся высказаться на эту тему, очень легко было затеряться, остаться незамеченным. Г. Падерина участь сия, к счастью, миновала. Конечно, имея за плечами свой уникальный фронтовой опыт, зная войну, как говорится, из глубины солдатского окопа, Г. Падерину было, что поведать, чем поделиться с читателем. И в рассказах своих ему удавалось делать это интересно, увлекательно, находя нужные слова и образы. Но есть в них еще и нечто такое, что не оставляет равнодушным и долго не отпускает после прочтения. И вызывает ассоциации с... "мирными" героями падеринских очерков. Вот и Геннадий Карпунин это отмечает:
"Они какие-то пронзительно-неожиданные, созданные под каким-то новым углом зрения. Факты и детали, о которых идет речь, вроде бы малозначительны, даже будничны, отчего, наверное, ...до Падерина на них не обращали внимания, но когда читаешь такие вещи, как "Котелок на двоих", или "Солдат Матрена", чувствуешь, что без этих деталей и фактов картина войны, несмотря на огромное количество книг и кинофильмов, была бы неполной. Герои падеринских рассказов - это тоже люди, взятые "из жизни". В их характерах и поступках мы видим проявление тех же душевных начал, которые движут и героями его документальной прозы"*.
Связь действительно просматривается непосредственная и зримая. У созидателей и ратоборцев Г. Падерина - единые, духовные и нравственные корни. А вместе они - советские люди, которые строят новую жизнь и отстаивают ее от врага. О них и для них писал Г. Падерин, им посвящал свое творчество журналиста, писателя-документалиста, публициста, прозаика.
Но вот "пришли другие времена, взошли иные имена"...
Лихое безвременье девяностых писатель-коммунист Падерин (в КПСС он вступил еще в далеком 1946 году) переживал болезненно. И только творчество спасало. Писал небольшие, газетного формата рассказы, воспоминания, иногда очерки. Публиковал их в местной и столичной прессе, в журналах "Сибирские огни", "Смена", "Сибирская горница". Выходили его книги с повестями, рассказами, воспоминаниями: "Бельгийский лимонад" (1991), "Русский шрам" (1997), "Обвиняемый - страх" (2001). Творческая активность была почти, как и прежде, высока, но чего-то в ней уже не доставало.
Наверное, былой целенаправленности. Цели-то кардинально поменялись. Теперь не коммунизм, а капитализм был провозглашен главной целью. Фронтовик и до мозга костей советский писатель Падерин такую цель принять, естественно, не мог. А без вдохновляющей цели терялся и творческий стержень, и сам смысл творчества. Во всяком случае, для Геннадия Никитовича.
На глазах менялась, а главное, уродовалась привычная жизнь. В том числе и наука, утрачивающая важнейшие свои функции - быть впередсмотрящим и разведчиком будущего. Возможно, и поэтому незаметно сошла у Геннадия Никитовича на "нет" научная тема. За все девяностые им написан лишь один очерк - "Сказание о ткацком челноке", в центре которого ученый, профессор-биолог Г.В. Крылов. Прекрасный очерк, увы, фактически подводящий черту под темой, которую писатель успешно разрабатывал десятилетия.
Очерк о Крылове стал также последним в продолжительной череде художественно-документальных повествований Г. Падерина о талантливых неординарных людях, двигавших науку и производство нашей страны, повествований, снискавших большую популярность у советского читателя. Ориентиры сменились, золотой телец стал главным идолом и фетишем "новых имен", одержимых одной пламенной страстью к наживе. Те же, о ком так много и с такой любовью рассказывал Геннадий Никитович в своих произведениях, все чаще оказывались на обочине жизни и все острей сам он ощущал свою творческую невостребованность.
Солнце Г. Падерина неумолимо закатывалось, хотя он и сопротивлялся этому изо всех сил. Возможно, ему и удалось бы как-то затормозить этот процесс, сумей, а главное пожелай он приспособиться к современным реалиям и попасть в струю новых веяний. Не пожелал! Предпочел остаться самим собой. Да и возраст уже...
В XXI век Г. Падерин перешагнул накануне своего 80-летия. Впереди приличный, в общем-то, ресурс. Только вот былой жизненной силы и наполненности Геннадий Никитович уже не ощущал. Да и время, которое всегда звало его вперед, теперь не то, чтобы остановилось или затормозилось. Оно продолжало свое безостановочное движение, однако шло как-то мимо него, никуда больше не зовя и не увлекая. И это для Падерина, журналиста и писателя, находившегося всегда в пути и, как любимые его герои, "на крутизне поиска" нового, неизведанного, было, наверное, самым тяжелым.
Пера Геннадий Никитович не оставлял, но творческий ручеек его иссякал. Появлялись в местной прессе небольшие рассказы и зарисовки, которые лишь напоминали прежнего Падерина. Самой же крупной и действительно заметной вещью последнего отрезка его жизненного пути стал очерк о легендарном директоре Новосибирского зоопарка Ростиславе Шило "Звериный нянь", опубликованный в журналах "Смена" и "Сибирские огни". Это была своего рода финальная песня "короля сибирского очерка".
А 10 августа 2012 года Геннадий Никитович Падерин покинул наш мир. Но "король очерка", нашедший яркое воплощение в его творчестве, по-прежнему с нами, и долго еще будет жить среди нас.
В телевизионном интервью, которое Геннадий Никитович дал незадолго до своей кончины, он, в частности, сказал: "Хочу, чтобы мои дети и внуки добивались счастья в работе для счастья народа". По этому завету, являясь живым примером, жил и он сам.
Один из лучших своих очерков Г. Падерин назвал "В зоне неизведанных глубин". С полным на то основанием такой же "неизведанных глубин" "зоной", ждущей своих исследователей, можно считать и творчество самого Падерина, оставленное всем нам в наследство.