- Давненько я тебя, подруга, не видала,- окликнула Веру продавщица Полина. -Ты, никак, все праздники в городе провела? Как дочка-то? - Ничё, так. На сносях. Скоро уж. - Кого ждут-то? - Так , парня - Ну, слава богу, а то всё девки да девки. У ей, кажись, трое? - Трое. Старшей десять сполнилось. - Пойдём-ка, подружка, посидим, посудачим, у меня счас перерыв обеденный. Вы, девки, не против? - обратилась Полина к бабам, сидящим на брёвнах у магазина.
- Присаживайся, - разрешила баба Фрося.- Ну, Вер, каки новости, как Пасху в гостях у зятя справила? - Так, справили очень даж хорошо, семейно. - Эт правильно!- одобрила баба Фрося.- Праздники, особливо Рождество и Пасху, всем вместе с детьми отмечать нужно. Я, вот, как маленькая-то была, очень Пасху любила. Как жа! В доме праздник - на столе скатерть новая, куличи, пироги, крашенки. Мамка в белом платочке. Тётки придут, соседки - гостинцы дарят. Хорошо! - Ну, а в храме-то божьем ты, Вер, на Пасху была? - спросила, поджав губы, баба Мотя.
- А как же! И куличи святить ходила и службу отстояла. Да, слушайте! А кого я в церкви-то встрела! Нипочём не угадаете. Калерию Ванну! Так молилась, так молилась истово!
- Эт какую такую Калерию Ванну? - Да, помнишь, Поль, была у нас в школе пионервожатая, из города прислали.
- Эт Лерка что ли? Ну, так бы и говорила. Так она жива? И в церкву ходит?! А нас-то учила, чё бога нет. Така упёртая была, така идейная- спасу нет. Наша-то Валька, сеструха моя, у этой Калерии в подружках была. Так она, по её наущению, как в комсомол поступила, враз все иконы в избе посымала. - А чё, мать и бабка так и позволили? - А чё делать-то? Деду всё равно было. Батьке мому - тож. Он токмо в грозу и крестился! Мамка с бабаней, конечно, покричали, а потом бабаня иконы к золовке своей снесла. Та их, правда, сохранила. Теперь у меня они висят. - Слава богу! Хучь кривыми дорожками, а к вере господней всё ж возвернулися, - прошамкала баба Катя. - Не всяк молящийся в бога верует,- строго заметила баба Мотя.- Время счас тёмное. Иной и в церкву ходит и крестится, а ежели по делам судить, так не бог у его в душе, а чёрт да рупь.
- Да, ладно уж тебе, - попеняла ей Вера, - не об этом счас речь. Я-то эту Калерию вот как помню! Она ить нас с Наташкой перед всей школой позорила и из пионеров исключить хотела.
- Эт за что жа? - поинтересовался подсевший покурить Митрич. - Так за то, чё мы Наташкину бабушку с Пасхой поздравили и христосовались. - Эт когда вы святого Пахома на болотах встрели?- вспомнила баба Фрося. - Ой, баба Фрося, чё вы такое говорите? Какого святого Пахома встретили? Это ж бабушки Сульдихи придумки. - Каки выдумки?- зашумела бабка Матрёна. - Чё старик напророчил - всё сбылось. Знать и впрямь эт святой Пахом был. Вы ить на Пасху его встрели? - На Пасху,- подтвердила Вера.- Тетя Клава, мать подружки моей, Наташки Сорокиной, послала её в тот день навестить бабушку, отнесть ей гостинцы. - Сама-то Клава,- вздохнула баба Фрося, - пойти к матери похристосоваться не смогла. В тот год Пасха совпала с днём рождения Ленина. Начальство в честь Ленина порешило воскресник провесть, а потом торжественно собрание, опосля концерт. Везде быть обязательно! Куда уж потом идтить? Бабка иха в Овчинках жила. Тут, недалече. Почитай, тогда уже совсем убита деревенька была. Бабка набожная, ей лет много. Ну, грех жа к ей не пойтить в светло воскресенье.
Вот Клава и послала к ей внучку Наташку навестить, гостинцы отнесть и наказала с бабкой обязательно похристосоваться. - Наташка,- вмешалась Вера,- меня с собой позвала. Ну,и Любка, младшая сестрёнка, с нами увязалась. Мы сначала не хотели идтить - в школе у нас назначена была торжественная пионерская линейка. Как жа- Ленинский день! Но тётя Клава с бабой Нюрой нас всё ж уговорили.
- Ага, - закивала Комариха, - Наташка поначалу нам цельну проповедь прочитала, и крестик одевать отказывалась. - Мы,- говорит, - пионеры. Пасху праздновать не можем, потому, что бога нет. И ещё, мы всё должны делать по завету Ленина. - А я ей, - ну, и поступи по завету Ленина. Ленин-то старух велел почитать. Он, ить, крещёный был и на Пасху, когда маленький был, крестик носил и с родными христосовался.
- Ой, Нюрка!- засмеялась баба Настя,- какая же ты хитрая! И откуда ты прознала такое про Ленина? - Эт мне учительша, Васса Ивановна, рассказала. Она, хучь и партийная была, а Пасху отмечала. Даж христосовалась с нами. А Фролка Колесник, секретарь комсомольский, - эт в те-то годы !
- старух на Пасху в церковь на своей машине возил. А один раз... - Ну, хватит!- махнула рукой бабка Матрёна,- про Фролку потом доскажешь. А сейчас дай нам о Пахоме послушать. - Да слухайте. Мне и самой, тож, интересно. -Ну, вот,- начала Вера, - послала нас,значит, тётя Клава в Овчинки поздравить Наташкину бабушку с Пасхой. Гостинцев ей отнесть. Вышли мы рано-рано утром, чуть рассвело. Решили - по дороге идтить долго. Пошли через марь по тропке. А над марью туман клубится, густой, плотный. Мы с тропки-то и сбились, да и ушли вместо Овчинок к Арестантскому болоту. Ой, как мы испужались! Вокруг кочки агромадные, меж их - вода. Ступишь - под тобой трясина- бабье пузо, чавкает. Туман волнами ходит, ничё не видно, холодно, мокро. Куда идтить - не знаем! Любка дрожит, плачет. Жалко её. Она ить совсем малая была - первоклашка. Росточком не вышла, худенькая, ручки-ножки - прутики, личико махонькое в веснушках. Косички расплелись. Волосики, рожь спелая - дыбом. Ну, прям, кикиморка, да и только!
- А выросла-то кака красавица! - вздохнула баба Нюра. Старушки согласно закивали головами, а Вера продолжила: -Наташка сестрёнку к себе прижала, успокоила, согрела и говорит: -И дёрнул же нас леший идтить через эту марь в туман. Теперь, вот, на торжественну линейку точно опоздаем. Ой, и влетит же нам! А Любка носом пошмыгала и объясняет: - Лешим-то надо было бумаги сухой принесть,тогда бы они нас не закрутили! Мы удивились. - Зачем им бумага-то нужна? Кто тебе, дурочке, эт сказал? А Любка обиделась и говорит: - Мне дедушка Трунька сказывал, что эт лешаки на марь туману напускают. Сидят они в болоте на кочках да самокрутки смолят. А самокрутки у их из мха да сырых листьев. Вот потому и туман такой густой да едкий. В тайге бумаги-то сухой на самокрутки где взять? Нету. Надо бы им принесть! Дед сказывал - лешаки на добро добром отвечают.
Наташка ей со смехом обещает: - Вот домой возвернёмся, обязательно лешим сухой бумаги на болото снесём. А счас нам бы как-нибудь на тропку выбраться. Любка подумала и советует: - Вы с Веркой каку-нибудь песню спойте, да погромче. Может, кто услышит и придёт.
- И чё? -спросила баба Настя. - А ничё, - усмехнулась Вера. - Подумали мы и стали громко-громко петь пионерскую песню:
Взвейтесь кострами синие ночи, Мы пионеры - дети рабочих... - Ну, и чё дальше-то было? - нетерпеливо перебила её бабка Матрёна. - Тут-то к вам святой и вышел? - Ну, право слово, не знаю, святой эт был или нет, а только вышел к нам из тумана седой старичок в белой рубахе с холщёвой котомкой. - Не бойтесь девоньки, - говорит, - я тутошний, дед Пахом. Как вы сюда попали-то?
Расспросил - куда идём, что надо. Успокоил и довёл нас до тропы в Овчинки. А когда мимо озерка шли, велел Любке, чтобы умылась в ём, слёзы смыла. Любка послушалась, а дед и говорит: - Ты, Любаша, теперь такой раскрасавицей вырастешь - всем на удивление. В этом-то озерке Заря- заряница умывается. А сёдни и Весна-красна тож в ём умылась. Погляди, как всё округ заалело. Эт Весна с Зарёй встретились и Заря передала Весне башмачки волшебные. И, видать, башмачки-то Весне впору пришлись. Таперича пойдёт Весна по земле в башмачках и зацветёт земля. В кажный уголок эти подружки заглянут. За разговором мы и не заметили, как миновали Марьино болото и вышли к ручью, что у Овчинок протекает. А тут и туман рассеялся. Любка вдруг и говорит: - А ведь сёдни Пасха. Христос воскрес! Дед улыбнулся, погладил её по головке: - Воистину воскрес! Достал из котомки красивое красное яичко и дал ей. - Это, - говорит, - тебе внученька, от меня и от Зари-заряницы. Потом к нам обернулся и сказал: - Время придёт и вы уверуете. Ну, мы тогда этим словам значения не придали. Смотрим - у Любки в руках красное яичко на солнышке светится. Кинулись подарок смотреть. Потом оглянулись, а деда нет. Когда ушёл - не заметили. Ну, мы в Овчинки к Наташкиной бабушке быстро прибегли. Её избушка от ручья недалече стояла. Пришли, а там тож гости - бабушка Сульдиха пришла товарку проведать. Мы гостинцы отдали, со старушками похристосовались и сели чай пить, куличами да пирогами угощаться. Тут-то Любка и рассказала о наших приключениях. Бабушка Сульдиха послушала да и говорит: - Должно вас сам святой Пахом из топи вывел. Всем ведомо, чё он кажну Пасху в мир приходит и приносит Весне новы башмаки, чтоб уверенней по земле шла. До Пахома-то завсегда студёно, а как только Пахом придёт, да Весну в башмаки обует, так сразу и тепло становится.
- Эт точно, - подтвердил незаметно подошедший Полукарпыч, - ране так и сказывали:
- Придёт Пахом, а за ним и Весна с теплом. И ещё примета - ежели Пасха ранняя, то и весна ранняя, а ежели Пасха поздняя, то и весна поздняя. -Ага, - закивали старушки, - эт верные приметы. - На Пасху, - продолжил важно Полукарпыч, - завсегда тепло и радостно. Вот, быват, с утра-то холодно да сыро, а к полудню, всё одно, солнышко заиграет, птицы защебечут.
- Ну, ладно, - спохватилась баба Настя, - ты, Вер, вот чё скажи - на торжественну линейку-то вы успели? - Да, успели, успели. - А за чё ж тады вас ругали-то? - удивился Полукарпыч. - Ругали нас за то, что мы христосоваться с бабушкой пошли, Пасху отмечали, а Наташка крестик на шею одевала. Вожатая-то наша, Калерия Ванна, такая идейная была, просто жуть! Хотела нас с Наташкой даж из пионеров исключить, как недостойных. Но не исключила - Васса Ивановна, завуч наш, не позволила. Нас только на позорной линейке пропесочили и в газету карикатурную разрисовали. Наташку, конечно, сразу из председателей отряда турнули. Вместо её Катьку Пчелинцеву назначили. Эт, ведь, она, доносчица, всё у Любки выпытала и вожатой рассказала.
Вот, такая с нами в школьны годы пасхальная история приключилась. Да! А Любка-то потом и вправду лешим сухой бумаги на самокрутки расстаралась. Она с мальчишками из клуба годичну подшивку Правды утянула и лешакам в тайгу на болото доставила. Не знаю, право, чего больше тогда было - смеху или ругани.