- Робята ноне уж больно шустрые, - вздохнула Лукьянишна. - Вот хоть бы наш Мишаня...
-Эт чей жа? Надькин?
- Да нет. Ейной дочки. Верка-то со своим на путину, на заработки, намылилась, а Мишаню - ко мне.
Мальчёнка-то такой занятный, такой шустрый - всё знат! Я надысь ему:
-Ложися, спи, а то баба Яга придёт. А он мне: - Бабов Ягов не быват!
-А кто ж есть-то?
- Планетяне!
- Как жа, - встрял дед Михей, -Ново время - новы сказки! Ить сызмалу у ящика сидят. Как жа! Окно в мир!
-Оно конечно,- согласилась баба Катя,- робятки счас тако знают, об чём мы ране и слыхом не слыхивали. Однако, о всех не скажу, а наша Нюрочка стары сказки очень дажа любит. И така жалостливая девочка! Я как зачну сказывать про сестрицу Алёнушку, так она и замират. Не поверишь - кажный раз до слёз - очень ей козлёночка Иванушку жалко.
-Я эту сказку маленькой тож очень любила,- улыбнулась баба Феня.- Помните, как Алёнушка братцу наказывала:
- Не пей Иванушка из копытца - козлёночком станешь!
- Ну, помним,- удивилась баба Дуся, и недоумённо спросила:
-Чё с того?
- Да есть у меня история...
- Ну, и расскажи, сделай милость,- попросили хором старушки.
- Ладно, слушайте.
Было мне в те поры годков десять. Собралися мы компанией - я, Гришка Колесник да Петька Бондарь, за голубикой. А с Петькой увязался его двоюродный, Борька.
Гришкина бабка присоветовала нам идтить к Говорушке.
- Там,- говорит,- на мари оченно хороша голубика. Идтить, правда, долече, да вы с зарёй встаньте - к восходу и доберётеся. Ежели не проспите, встанете поране, то ягоды хорошо наберёте - места там богатющие.
- Ну, мы так и сделали. На утро встали с петухами, в мешки заплечны вёдра поставили да взяли еды немножко - хлеба с огурцами.
Гришка с Петькой огурцы взяли с грядки, а Борька у мамки малосольные утянул.
Пока через огороды шли, Борька не утерпел, весь свой хлеб и огурцы слопал и очень пить захотел. А воды-то нет!
Вокруг красотища - на сопках тайга нарядна шумит, птицы перекликаются, цветов видимо-невидимо, а Борьке не до красот - ему пить страсть, как хоца! Он идёт и ноет.
Тут Петька углядел невелико болотце и говорит Борьке:
- Смотри, вон вода, попей - коли хошь.
Борька обрадовался. Нагнулся и стал жадно пить из того болотца. Напился. Отдувается.
Ребята его спрашивают:
-Ну, чё? Хороша водица?
Борька отвечат:
- Хороша! Холодная и тиной не пахнет. Только я вроде чёй-то с водой проглотил.
Ну, стали смотреть. Глядь, а в болотце-то головастиков полно и большая лягушка на кочке сидит. А на грязи птичьих следов видимо-невидимо.
Гришка и говорит:
- Ты, Борь, головастиков наглотался- вон их сколь плавает! Они теперя вырастут у тебя в пузе в лягушек и будут там прыгать и квакать.
Борька, знамо дело, скис.
А Петьке братца жалко, он его успокаиват:
- Ты, Борь, Гришку-то не слушай. Врёт он. Ни в кого они не вырастут и ничего худого не будет. Вон, глянь, цапля стоит. Она сколь этих лягушек за день жрёт? Штук сто, поди - и ничего. А ты-то только и проглотил, можа, пару головастиков.
Успокоил, значит, братца.
Посмеялись, поглядели на цаплю - она стоит, их не боится, и пошли дале.
А Гришка, заводной парень, всё Борьку поддразниват.
- Вот,- говорит,- бабка мне сказывала, чё на болотах, особливо на восходе и закате, разны чудеса случаются.
- Ты, Борь,- спрашиват, - воду из болотца до восхода али после пил?
А Борька уж и не помнит.
А Гришка не отстаёт.
- Ежли,- говорит,- на восходе, то плохо дело. Уж больно в болотце цапли наследили. А из их следа пить ни в коем разе нельзя! Вон, глянь, как они на нас смотрят! И то ведь. Бабаня баяла, чё ране-то все они тож людьми были.
-Эт точно!- подтвердил Полукарпыч,- Есть тако поверье. К нам от прежних лесных людей, от удэгейцев, перешло. А на мари ране и впрямь цапли во множестве гнездились. Людей совсем не боялись. Прям рядом стоишь бывало, а им хучь бы чё - знай лягух меж кочек ловят.
- Ране-то их и не трогал никто,- прогудел дед Михей.- Да и зачем вольну птицу пугать?
- Ты вот чё, Феня,- помолчав, попросил он,- ты историю-то давай дале сказывай.
- Ну, вот,- продолжила баба Феня,- идём мы, разговоры разговаривам. А Борька бедный сник, беспокойно ему. Боится парень, как бы и впрямь цаплей не стать. Лягух-то глотать кому охота?
Подошли к курилке...
-Эт тако место,- встрял опять Полукарпыч, обратясь к Славке,- где лесорубы ране курили и отдыхали.
-Да знаю я,- отозвался Славка,- мне Димка рассказывал.
Полукарпыч Славкиного ответа будто и не расслышал и с важным видом стал объяснять:
- Кады сушь, бросать на мари цигарки ни в коем рази нельзя. Ране эт строго соблюдалося. А как жа?! Не дай бог займётся марь пламенем. Там ить и тайга, и покосы. Чё тады делать?
-А счас-то,- пробурчал дед Михей,- сколь лесники не толкуют, всё без толку - курят, где попало, не стерегутся.
- Потому,- определила баба Дуня,- чё народу чужого, пришлого много стало. Без понятия люди!- и, обратясь к бабе Фене, попросила,- Ты, Фень, на нас, балаболок, не обижайсь, сказывай чё дале-то было.
- Ну, чё было... Подошли мы, значит, к курилке, а там Яшка-цыган сидит, отдыхает.
- Был у нас, в те поры, такой парень-балагур,- пояснил опять, не утерпев, Полукарпыч,- выдумщик, каких поискать. Он, бывало, тако порасскажет, чё рот разинешь. А потом хошь верь, хошь не верь. Он-то скажет, да и пошёл. Мужик так-то он был хороший, не злобливый и работящий. Одна беда - враль. Можа из-за того и не обженилси, бобылём жил.
- Ну, вот,- начала опять баба Феня,- Подошли мы к курилке, Яшка нас и окликнул. Вопрошат:
-Куда так рано идёте-то? Солнце вон из-за сопок только выглянуло.
Мы ему всё, как есть, обсказали - и про бабушку, и чё на марь к Говорушке идём, по голубику.
А он и спрашиват:
-Чё так громко орёте-то? О чём спорите?
Ну, Гришка, смехом, и рассказал про Борькино несчастье.
Тут Яшка не утерпел:
-Зря вы,- говорит,- робята смеётеся. Дело-то эт не простое. Вот у нас, - говорит,- в бригаде дело было. Вы,- спрашиват,- дядю Митю Голубёнкова знаете? То-то. А почему он такой?- И сам себе отвечат,- Да потому, чё попил он на восходе солнца из ручья, где кабаны наследили. Попил, а потом-то весь шерстью и оброс. Вот ведь как! А как пьяный-то напьётся, так даж хрюкает. Ей бо,- божится,- сам сколь раз слышал!
Наврал, значит, Яшка нам с три короба, да и пошёл восвояси.
Мы в затылке почесали, а всё ж за ягодой-то пошли.
Через некоторо время добрались мы до Говорушки. Место, точно, привольное, тихое. Ягоды много - кусты аж сизые. Поначалу-то мы все гурточком держалися. Опасались, значит, после Яшкиной байки, а потом разделиться решили. Договорились, чё встретимся после у старых черёмух, которы на высоком берегу Говорушки росли, да и разбрелись по мари.
Ну, Борька ягоды набрал быстро - на хорошее место напал.
Покричал, поаукал - никто не откликается, и решил он на условленном месте нас обождать. Сел под черёмухой, картуз снял - отдыхает.
Ему опять пить захотелось. Он к родничку-то спустился - глядь, а по речке рыбаки знакомые плывут. Увидали его, зовут:
- Давай, ягодник, поплывём домой с нами.
Борька быстро побёг за своим ведёрком, покричал нам опять - не отзываются! Он тогда, побыстрому, ведёрко взял, дунул к реке, да и уплыл с мужиками, даж картуз свой, впопыхах, под черёмухой оставил.
Часа может через три, и мы тож, полны вёдра голубики набрали. Собралися домой идтить. Зовём Борьку - не отзывается. Петька к черёмухам сбегал - нет Борьки! Только картуз его с поломанным козырьком лежит. Аукали, аукали - нет ответа. Покричали ещё. Тут Цапель из-за кустов взлетел, покружился над нами, да и полетел в сторону деревни. Летит и кричит, да так хрипло, жалобно - будто помощи просит. Тут уж мы испужались.
Петька говорит:
-Ну, вот! Накликали! Точно на Борьку заклятие подействовало, и он в цаплю оборотился.
Схватили мы вёдра, картуз и бегом в деревню. Надо ж как-то друга спасать!
Прибегаем чуть живые, смотрим, а у Борькина двора народ толпиться; бабки- соседки о чём-то шумят-толкуют.
Тут мы ещё больше напужались.
Вбегаем во двор, а там по двору цапля ходит, крыло волочит, а Борькин отец ту цаплю рыбой угощает и ласково так приговариват:
-Ешь, цапель, ешь! Поправишься, посмотрим, куда тя определить.
Тут Петька не выдержал и закричал дурным голосом:
-Ой, не надо его никуда определять! Эт не цапель вовсе, а Борька ваш!
И дядьке картуз Борькин в руки суёт.
Тут уж и мы к дядьке Ивану бросились и, ну, наперебой, все разом объяснять ему про следы, цаплю и Борькино исчезновение. Шум, крик. Я в голос реву, Петька, тож, плачет, захлёбывается, сопли рукавом утирает.
Иван, поначалу, ничё понять не мог. Он-то знат, чё Борька давно в избе с мамкой чаи распивает, и чё цаплю, пораненную, он сам сёдни подобрал, когда из тайги на лесовозе возвращалси. Полная непонятна!
Тут, наконец, на крики Борька с мамкой из избы выглянули. Ну, и разъяснилось всё к общему удовольствию.
На Борьку мы тогда долго серчали, а потом всё ж его простили. Свой жа парень!
Однако, с тех пор осталось за ним прозвище - Цапель.