Утром я проснулся от мелодичного стука. Я выглянул в окно и увидал деда и бабушку. Дед сидел на лавочке и правил косу. Я вспомнил, что вчера он предупредил меня:
-Пойдём, Дима, завтра с вечера на марь, ближе к сопкам, поночуем в шалаше, а по утру по росе начнём косить.
Бабушка возилась на кухне у плиты.
-Ты, Дима, пока я готовлю, к Дуне сходи,- попросила она. - Я её уже целых два дня не видела. И к Паше она не заглядывала. Боюсь, кабы не заболела. Что-то она намедни сама не своя была.
Дед услышал наш разговор, но не понял, о ком говорила бабушка.
-Кто заболел? Параня? - спросил он. - Я её вчера видел. Она все дни у Трофимовны была. Здорова она! Говорила, что зайдёт. Они собирались с Дуней сено нам помочь ворошить.
-Это ещё когда будет! Его сначала накосить надо, потом оно сохнуть должно. А ты уже и ворошить собрался! Да уж мы, старухи, и не сможем, поди.
-Дак смогети-то потихоньку. Это даже и пользительное занятие - на воздухе и дух-то какой добрый, травяной!
-Ну, ты накоси сначала!
-Да мы сегодня вечером и пойдём. Димка вон и Слава тож собираются.
-А как же завтра-то? Рази дома не будешь? День-то какой! Дома надо завтра-то.
-А что завтра за день особенный? День как день.
-Дак двадцать второе июня! У нас день-то этот какой! Война началась. Помянуть мужиков надо. А у Мити-то - рождение! В аккурат он двадцать второго родился.
Митя был брат деда. Он погиб на фронте и меня назвали в его честь. Только меня все звали Димой, а его до сих пор Митей.
-Батюшки! Как же я позабыл-то? Ну, тогда косить опосля пойдём. Раз такой день, то погодим пока. На покос-то успеем.
-Дима,- вспомнила бабушка, - ты всё ж сходи, милок, к Дуне-то. А то я блины пеку, мне самой-то не с руки, а Таня на работе.
Я с детства любил ходить к нашей соседке и просьба бабушки меня не обременила.
Баба Дуня была дома. Я спросил её, как она себя чувствует, не заболела ли?
-А лицо у тебя почему такое печальное? Что случилось-то?
-Завтра войны начало. Вот вспомнила, старые письма разобрала.
-А у тебя кто погиб?- спросил я и добавил, - ты уж извини!
-Да, почитай все. Жених и тот не вернулся. Я его долго ждала. А он меня выходит, и не любил, хотя и гуляли мы с ним долго, и замуж звал.
Мне тогда ещё девки говорили:
-Гуляет твой ухажёр, Дуня, с другой!
А я не верила. А он, варнак, гулял! Даже подарки ей дарил. Митькой его звали.
-Дмитрием, как меня?
-Это тебя, как его назвали! Он двоюродный твой дед.
-Так это что - брат дедушки?
-Ну да. Это он и есть.
-Почему ты решила, баба Дуня, что он на другой хотел жениться? Он тебе это сам сказал?
-Нет, он не говорил. Он на фронт ушёл - ничего не сказал. Мы с ним как раз поссорились из-за Брусихи. Она, эта Варька Брусиха, нас-то и рассорила. Я хотела потом помириться, а он не схотел, обиделся. А тут война. Он на фронт-то и ушёл. И писем мне ни одного не написал. Потом бумага пришла, что без вести пропал. А я, когда узнала, что пропал, всё бога молила, надеялась, что он возвернётся. Ждала, ждала... Пусть, думаю, на Брусихе женится лишь бы вернулся живой. А он не вернулся ни к ней, ни ко мне. Уж после войны извещение пришло, что он погиб смертью героя.
Баба Дуня вздохнула.
-На Победу я к памятнику пошла. А там Брусиха - тоже поклониться пришла. Цветы ландыши принесла. Она ведь после войны из деревни уехала, недавно возвернулась. А Митя таки цветы завсегда из тайги мне приносил. Он тракторист был. В тайге на лесоучастках работал. И завсегда мне цветы в тайге сбирал - по весне ландыши, а летом разно... Так выходит он и ей тоже дарил.
А тут на днях Комариха мне сказала:
-Ты вот меня к Митьке ревновала, а он выходит с Брусихой гулял. Я к ней зашла, а у неё красивый большой портрет Митькин на стене. Она его в городе сделала с маленькой карточки. Он там как живой в рубахе вышитой, смеётся.
-А я ему, Дима, завсегда рубахи вышивала. И улыбка у него хорошая была. Белозубый он был, красивый. Ты, Дима, очень на него похож!
-А как баба Варя вас поссорила?
-Да она его, Митю-то, завсегда завлекала, переманивала. Вечно к нему на гулянке поближе сядет и шёпотом ему что-то говорит. На покосе помню были, сено ворошили. Он с ней вечером к реке ушёл. Поговорить, вишь, им надо было! Ну, я тогда-то враз домой ушла. Говорите - мешать не буду! А потом мне девки сказали - Митька Варьку верхами учил ездить. Она будто смеялась громко. Платок синий шёлковый в магазине продавался. Смотрю, а он на Варьке! Мы на танцы пришли. А она в ём!
-Так может она его сама купила?
-Не может! Я у продавщицы Любки тут же спросила.
Говорю Любке:
-Нет ли у тебя ещё такого в продаже?
А она мне:
-Нет, Дуня, один был такой. И тот Митька забрал.
-Ну, думаю, вот оно что! А раз так, пусть боле ко мне не подходит!
Кисет ему вышивала... Так нарочно на танцах Бондарю подарила при всех. Вот, мол, смотри! Ну, Митя и обиделся.
Ой, Дима, и чёй-то я, дура старая, перед тобой разболталась?
-Ты и есть, Дуня, дура старая,- раздался голос бабушки.
Она, оказывается, давно пришла и стояла у окна.
-И не потому, что Диме рассказала, а потому, что всё тогда перепутала.
Приревновала ты Митю зазря! Варя-то его никогда у тебя не отбивала. Да и отбить его нельзя было. Он тебя любил!
А любила Варя Тимошку - брата его старшего. Он тогда в городе учился на учителя.
Их же пять братов было. А остался один - Миша. Всех война забрала. И портрет у Вари - Тимофея. Они же с Митей очень похожи были. Миша вот нет - не схож. А Тимофей с Митей похожи.
Варя-то у Мити завсегда про Тимофея спрашивала: что пишет, да когда приедет?
Да ты помнишь ли Тимофея-то? Он ведь в город подался до того, как семья их к нам из Спиридоновки переехала. Варя ведь тоже спиридоновская... Они с малолетства дружили, пожениться хотели. Да отец Тимоши, дед Данила, не хотел, чтобы женился он на Варе. То ли она ему не по нраву пришлась, то ли ещё кака причина - поди знай! Чужа душа потёмки. А у деда нрав крутой был. Вот она и сторожилась - тайком Митю про Тимошу пытала.
А Тимоша Митю просил Варе вместо него помощь оказывать. Вот Митя брату-то одолжение и делал: цветы дарил, коромысло нарядно сделал, платок подарил на именины. Всё вроде как от Тимоши! А ты, Дуня, ничего не поняла. Вместо того, чтобы серчать и всю жизнь думами мучиться, спросила бы хоть у меня. А письмо от Мити было одно единственное за всю войну - родителям прислал. Мы его недавно нашли, когда в сундуке батины бумаги разбирали.
Он в письме-то о тебе, глупая, спрашивал и родителей просил тебя не оставлять. Любил он тебя-то!
-Ты вспомни, как мать-то его тебя привечала: Дунюшка, Дунюшка! Красавица, доченька! Стала бы она так беспокоиться, если бы Митя тебя невестой своей не называл.
Бабушка обняла бабу Дуню.
-Ох, подружка! Глупая ты у меня. Всю жизнь обиду понапрасну держала на любимого свово. Ну, ты вот письмо почитай, поплачь, а потом приходи вечерить.
-Нет, Ульяна, ты не обессудь! Сегодня не приду. У меня дело есть. Завтра увидимся, -сказала баба Дуня, вытирая слёзы и прижимая к груди Митино письмо.
Мы ушли. Дед встретил нас у калитки.
-Ну что, почитала она письмо?
-Почитает. Хорошо Миша, что мы догадались его Дуне отдать. Всю жизнь ведь девка в неведении была.
Ох, бабы, бабы! И чем вы только думаете! - пробурчал дед.
Двадцать второго июня баба Дуня пришла к памятнику с Брусихой под ручку. Они принесли цветы. Такие цветы им дарил Митя. Бабе Дуне от себя, а Брусихе - от брата Тимофея.
А вечером баба Дуня пришла к нам и принесла несколько красиво расшитых рубах из тонкого холста.
-Вот Дима, - сказала она, - возьми. Я их для Мити вышивала. Думала, а вдруг возвернётся?
Может ты будешь носить.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Я ехал домой, чтобы отпраздновать с дедом день Победы. Дед прошёл всю войну и то, что остался жив, считал несомненным чудом.
Я ехал домой потому, что в день окончания той Великой войны наши родные и близкие всегда собирались вместе, чтобы помянуть погибших и пожелать здоровья и счастья тем, кто остался жив и с победой вернулся домой.
Церковь я увидел ещё из автобуса. Она стояла посреди деревни, сверкая голубым куполом. Из тёткиных писем я знал, что в деревню приезжали какие-то богатые иностранцы и, неожиданно для всех, в память о каком-то чудесном исцелении, построили церковь и одарили наших старушек.
Бабушка с дедом встретили меня у ворот.
- Мы уж заждались, думали к Пасхе поспеешь, -сказала бабушка. -Наши-то все пришли. Я и стол во дворе собрала.
Мы вошли во двор. Баба Дуня с бабой Пашей сидели на лавочке у крыльца. Пахло дымком от дымокура. В загончике бодались телята - смешно упираясь лбами друг в друга.
Дед разогнал телят:
-Озорники! Скоро в стадо пойдёте, там и озоруйте!
Пришла тётя. Обняла и поцеловала меня.
-Христос воскрес! -похристосовалась с ней баба Паша.
-Воистину воскрес!- ответила тётя и они расцеловались.
-А со мной Параня ты не будешь христосоваться? -спросил дед.
-И с тобой Миша будем,- ответили старушки, -и с Димой тож!
Похристосовались и сели за стол. Я достал подарки, которые приготовил старикам к дню Победы.
Дед своими гостинцами остался доволен.
-Ты, Дима , чего же бабкам-то подарки привёз?- лукаво спросил он.- Дак они ж не воевали!
-Они работали много и вас ждали, -ответил я.
-Это верно, им досталось тож!
Бабушка вздохнула, поставила на стол самовар, куличи, крашеные яйца и обрадовано заметила:
-Куличи-то ныне в церкви святили! Всё по правилам. Много лет так-то не было. Думала уж и не доведётся в церкву сходить.
-Не допустил Господь! Хоть на старости лет в церкви на Пасху службу стояли, -вставила баба Дуня.
-Да молиться-то мы завсегда молились! Может нашим-то молитвам и внял Господь, даровал Победу, -сказала баба Паша.
-В храме-то Господнем как ладно! И исповедались, и причастились. Народу вон сколь пришло - со всей округи. Крестный ход какой был! А колокола -то как звонили, аж всё округ просветлело! Великое это чудо - вера Христова!
Дед утвердительно закивал:
-Я тож подивился. Даже не думал, что столь народу к службе придёт. Видно зря нас столь годов от церкви отучали. Я ить и то ходить стал в церкву-то.
-Ой, Мишь! Ты ж партейный , тебе это небось совестно!- сказала баба Паша.
-Мне своей партейности стыдиться неча! Я на фронте вступал. У меня одна привилегия была - первым в атаку идтить. Как что - Коммунисты вперёд! За Родину! За Сталина! Ура-а-а!
-Да ты, Миш, не горячись, -сказала бабушка.- Те пусть совестятся, кто в партею за ради денег аль должностей вступал, а потом Россею разорил.
-Должно, за грехи наши!- перекрестилась баба Дуня. И помолчав добавила:
-Он, Господь-то, кого любит , того и испытует.
-Господь-то ещё их покарает,- добавила баба Паша. -Батюшка вот говорил - Иудин-то грех, мол, смертный! Не замолить.
-А кто церковь-то построил?- спросил я. -Кто спонсор?
-Тьфу, Димка, како слово-то мудрёное! -буркнул дед.
-А церковь построил и бабок одарил один странный человек,- сказала тётя. И попросила бабу Дуню:
-Баба Дуня, расскажи про это чудо!
-Давай, Дуня, - поддержал дед. - А мы, ежели что, добавим.
-Ну, слушай, как у нас сказывают, -начала баба Дуня.- Богач-то этот будто из наших мест был - русских кровей человек. И така судьба ему вышла, что в плен попал, да на чужбине и остался. Однако, потом пофартило ему. Женился, разбогател. И всё бы хорошо, кабы не тоска по дому, по родной земле.
-Да, наши-то везде живут, а Родину помнят, -вставил тут же дед.
Баба Дуня поджала губы, строго посмотрела на деда и продолжила:
-Так вот. Этот богач ещё молодой был, как его неизвестна болезнь скрутила. Куды он только не обращался, никто не мог его вылечить.
-Вишь ты, -заметил дед, -даже заграничны доктора не помогли.
-Не помогли,- повторила баба Дуня, -болел он сильно. Доктора уж говорили, что скоро помрёт.
И тут ему один знакомец привёз в подарок картину. Вот, мол, кака хорошая картина с твоей родины, с Россеи.
Ну, картина, как картина. Речка, берег, сопка, пасека вдали. На берегу две молодые девки
сидят. У одной венок на голове. Рядом с девками бадейка деревянна стоит и ковшик резной в ней плавает. Девки, прям живые, смотрят, улыбаются.
Он эту картину в спальню повесил.
Вот лежит он бедный и совсем ему худо стало. Всё болит, без лекарств уснуть уже не может. Вот лежит он так-то, лежит, на картину смотрит и не заметил, как уснул. И сон ему привиделся. Будто девки с этой картины ожили. И к себе его зовут. Он и пошёл. И очутился на берегу речки. Девки смеются. Сесть его приглашают. А рядом с ими брёвнышко лежит и цветок алый растёт. Глядит - по брёвнышку ящерка побежала и бабочка над цветком порхает. Он на брёвнышко-то рядом с ими и сел. Руку в траву опустил - трава мягкая руку холодит. Речка журчит, плещется. Тайга шумит, смолой и травой дурманно пахнет. Солнышко ласково так греет. Птицы щебечут. Кукушка закуковала. И небо над ими голубое-голубое и облачко белое, как барашек, по небу плывёт. Девчата таки приветливы. У одной на голове венок из лилий красных, у другой косынка голубая, как её глаза. Девки ему напиться воды предлагают. Та, что в косынке-то, говорит ему:
- Вот испей водицы, она целебная, родниковая, таёжная. Тебе полегче станет. Ты хворать перестанешь. Вода-то у родной земли силу взяла! Эта сила тебе поможет.
Ковшиком она из бадейки воды зачерпнула и даёт ему.
Он-то удивляется:
- Откуль она знат, что я болен?
А девки обе ласково так на него смотрят! Он ковшик взял. Вода в нём прозрачная, как слеза, и цветами пахнет. Он напился и враз проснулся. Ничего не понимает. Он лежит в своей спальне на широкой кровати, а перед ним дарёна картина на стене. И чувствует, что полегчало ему. На много легче стало! Он лекарствов в этот день не пил.
Ночь пришла. Он опять тот же сон видит. Будто опять он к девчатам пошёл и снова они ему напиться воды целебной дали.
Ну, и так-то некоторо время, сколь ночей точно не скажу, сон он энтот видел, пока не поправился.
Говорить про это чудо он никому из своих не стал - не дай бог в юродивы запишут! Картину в особу комнату повесил и входить туда никому не позволял. Как совсем поправился, пошёл в русску православну церковь, исповедался и обет дал - поехать в те места, что на картине, церковь там поставить в память о чудесном избавлении от болезни, а девок, что к нему во сне приходили, найти и одарить. И накрепко решил - ежели сам обет выполнить не сможет - помрёт, то чтобы внук его по завещанию всё исполнил.
А тут времена вдруг изменились. Он сам в Россею приехал и всё по обету сполнил. Церковь-то в два месяца срубили и обустроили.
-А девки-то, что на картине были нарисованы, нашлись? - спросил я.
-Ну как же! Это же Параня с Трофимовной молодые, - ответил дед.- Я их сразу угадал.
Лет сорок тому назад, а может и поболе к нам в деревню приезжал один с городу. У Бондаря на пасеке жил. Художник! Всё патреты с девок и молодых баб рисовал, а ещё тайгу. Так это его картина.
-И я себя сразу узнала, - сказала баба Паша. - А смолчала по первости! Испугалась даже. Думаю, чтой-то они так вопрошают, интересуются? За такие километры приехали к нам! Ну, нарисовано и что? Шуму-то сколь из-за этого! Я и не помню, когда он нас срисовал. Венок-то из лилий у меня на голове, а косынка голубая газовая - у Маньки. Такие косынки тогда модны были. Ей Бондарь подарил. А ковшик-то мой! Его Одой резал. У меня счас ещё один такой осталси. Остальные я на родник в часовню снесла.
-А дальше-то что было?
-Так боле ничего, -сказала баба Дуня.- Все пока живы-здоровы. Завтра вот день Победы. Праздновать будем. Великий это праздник. Служба в церкви большая будет.
-Пойдёшь в церкву-то с нами?
-Пойду,- сказал я. -Обязательно пойду.
-Ну ладно, завтра тогда и пойдём вместе. А потом к памятнику. Всех и помянем, мужиков наших деревенских, кто сложил голову на той войне. Постоим, помолчим, а потом придём к вам, Ульяна.
- Обязательно к нам, -сказал дед.
Вечер тихо-тихо опустился на землю. Посвежело. Зазвонили колокола. Старушки заторопились - не опоздать бы к службе. Дедушка пошёл их провожать.
Я сидел один и слушал колокольный звон. Он плыл над всей округой. Торжественный вечерний звон нашей деревенской церкви.
ОСТАВЛЯЙТЕ ОТЗЫВЫ