Певица грациозно застыла в глубоком поклоне. В контровом свете прожектора узкое красное платье очертило силуэт изящной женской фигуры, напоминающую деку виолончели. Концерт памяти А.Н. Вертинского подходил к концу. Аплодисменты, атмосфера легкости и восторга опиумным угаром захватили мои чувства, превратив в экзальт будничную гастроль утомленной певицы.
Красивая юная девушка в кольцах льняных волос быстрыми шажками приблизилась к сцене. Застенчиво вручив исполнительнице букет белых роз, блондинка элегантно возвратилась на место вблизи меня. Ее васильковые глаза неожиданно встретились с моими. Лучики оживленного взгляда легонько укололи сердце. Эти глаза я уже когда-то видел.
Белокурая красавица горячим шепотом что-то увлеченно рассказывала сидевшей рядом старшей подруге. Подруга резко повернулась, изящный дамский профиль проступил на фоне затемненной сцены. Едва уловимый запах давно забытых духов подсознательно участил мое дыхание. Полной грудью я вдохнул волнующий аромат. Память застучала костяшками домино. Вот он - этот дуплет. Валерия? Здесь? Сколько лет!? Этого не может быть! Хотя почему? Пальцы нервно застучали по гардеробному номерку...
- Общежитие турбинного завода? - похожая на забинтованную бочку тетка указала рукой на серое обшарпанное здание с покосившейся входной дверью. Шикарная белая иномарка одиноко прижалась к замызганному подъезду.
- Вы Эдуард? Проходите, - пожилой мужчина на костылях сделал единственной ногой нескладный шаг в сторону.
- А Вы Юрий?
- Да. Вот и мой ящик, - Юрий указал на громадный полированный короб старого лампового телевизора, - звук есть, а экран не светится. Без дела уже полтора года стоит, но на мою пенсию не купишь даже китайский приемник. Все деньги на лекарства уходят, - почти прокричал старик.
Громкая музыка тюремного шансона рычала из-за стены, забивая его слова.
- Юрий, у меня просьба - уговорите соседей немного приглушить музыку. При ремонте мне нужно слышать все звуки, даже самые тихие.
Через минуту из-за стены донеслись рваные обрывки слов: "Слышь ты..., урод..., какого... ну, ладно, только быстро...". Музыка немного притихла.
- Извините, Эдуард! - оправдывался Юрий, - Лера, соседка, мента привела. На моих глазах выросла. Вроде и неплохая девка, но загуляла. Насилу уговорил их этот дурацкий хрип укрутить.
- Ничего, ничего, Юрий! Я уже слышу. Сейчас разберемся.
- Дядя Юра! Можно? - в комнату робко вошли две светловолосые девчушки восьми-девяти лет, наверняка сестры. - Вы телевизор ремонтируете?
Чип и Дейл на экране спасали мушонка Вжика. Картинка дергалась, временами изображение выплясывало танец живота. Восхищенными глазками девчонки впились в дрожащий экран.
- Девочки, мне нужно выключить телевизор и продолжить ремонт, - смущенно оправдывался я, рассматривая старые театральные афиши на стене.
Их лица вмиг погрустнели. И только потрясающе большие иссиня-васильковые глаза украдкой упоенно следили за фигурками рисованных персонажей.
- Эдик! Давайте сделаем перерыв, - неожиданно предложил Юрий, подмигивая мне иссушенным старческим лицом, - пойдем на кухню, чайку попьем.
- У меня водочка есть. Выпьешь грамм двести? - уже на общаговской кухне предложил одноногий. - Пусть девочки мультик досмотрят. У их матери Клавы, телевизор уже года два не работает. Одна тянет троих. Дети без телека растут, ни мультиков, ни сказок не видят.
- Юрий, я никогда не пью с клиентами. Но сегодня выпью. Наливайте, только немного.
- Тяжело без телевизора, - Юрий прикрыл кусок хлеба кружком мерзкой сивой колбасы, - хорошо, что звук в ящике остался. Новости послушать можно. Да что там новости! Все пять серий "Место встречи изменить нельзя" Говорухина недавно слушал. Знаешь, и видимости не нужно. По памяти все помню. Вот так фильм! Спасибо Говорухину. Помнишь эпизод с Жегловым: "И снится мне - в притонах Сан-Франсиско лиловый негр Вам подает манто". Володя Высоцкий так тонко передал интонации песенки Вертинского. Каков молодец!
- Ух-х!
Сквозь стекло граненой стопки с потолка кухни на меня смотрели нити черной закопченной паутины.
Я поставил стопку на лист алюминия, похожего на целлюлитную кожу женщины из рекламных роликов. Лист укрывал почти весь стол.
- Помогаю Клаве пирожки делать. Я тесто готовлю и леплю их, а она печет и продает на вещевом базаре, - предвосхищая мой вопрос, оправдывался Юрий. Так и существуем.
Тихо скрипнула дверь. Ошеломляюще красивая девушка в небрежно завязанном коротком халатике со слегка покрасневшим и немного грустным лицом приблизилась к нашему столу. Тончайший аромат неземных духов в один миг разрушил мою оборону.
- Дядя Юра! Извините. Алик напился. Чушь всякую несет. Вот и Вас обидел. Злой. С женой у него нелады. Мечется, как муха в банке. Сейчас задремал. Как он назад ехать будет?
- Бросай его, Лера. Такие хлопцы за тобой увиваются, а ты с этим связалась. Думаешь, озолотит? Он жмот. На морде написано. Ему ни ты, ни жена не нужны, мурло одним словом. Ты пойми - есть милиционеры, а есть менты. Твой Алик - мент, впрочем, ты и сама это знаешь, - двести граммов столичной придали откровенности словам старика, он говорил, ничуть не стесняясь меня.
Украдкой я любовался Валерией, ее царственной красотой. "Такой бы девушке сидеть в карете, обогнавшей нас", - вспоминал я незабвенные строки Р.Бернса. Повезло менту. Неужели она и впрямь такая продажная?
Изящные ножки Валерии двумя бриллиантами сверкали в лучах моих восхищенно-хмельных глаз. Изумленная душа парила в облаках ее духов. Словно не водку я выпил, а эликсир любви. Даже грубое щетинистое лицо Юрия улыбалось, словно подставленное первому весеннему лучику.
Васильковые глаза девчушек снова возвратили меня на грязную кухню.
- Дядя мастер! - можете продолжать ремонт. Мультики закончились. Дядя Юра! А можно у Вас телевизор смотреть?
- Конечно, девочки! Приходите, когда вам нужно.
Старшая взяла руку Валерии в свою и сказала: "Лера, пойдем к нам. Мы покажем тебе, что нам дядя Юра подарил".
Лера улыбнулась и женская компания покинула нас.
- Юрий! Вы Валерию словно отец отчитываете.
- А я здесь, без малого, всем детям названный отец. Почти все женщины на нашем крыле матери-одиночки. Чуть что, бегут ко мне. Вот и занимаюсь воспитанием поневоле.
- Эдик! А проигрыватели пластинок ты ремонтируешь?
- Конечно. А зачем это Вам?
- У меня есть все пластинки Вертинского. Знаешь такого?
Я пожал плечами.
- Слышал что-то. "В бананово-лимонном Сингапуре" - это его вещь?
- Да, да, его! А еще "Лиловый негр", о котором я говорил, "Ваши пальцы пахнут ладаном", "Мадам, уже падают листья", "Любовью болеют все на свете".... Прекрасные тонкие песни. Я их обожаю. Вертинский отрыл шансон как жанр. Тот хрипатый за стенкой у Леры тоже шансон. Но разве можно их ставить рядом!? Это как сравнивать коньяк и денатурат. - Так Вы, Юрий, поклонник Вертинского? Интересно. Как у Вас это началось?
- Сейчас расскажу. В 53-м году я работал рабочим сцены в нашем театре музкомедии. Уже не молодой Вертинский приехал на гастроли. Боже! Что творилось! Ажиотаж! Конная милиция в два кордона. Я стоял за кулисами возле него. Я видел его руки! Я слышал его песни! Они не имели ничего общего с нашей жизнью, но они были прекрасны. Эти песни пришли из другого мира! С этого дня я начал понемногу собирать все, что связано с этим артистом.
Лицо Юрия преобразилось. Исчезла старческая усталость, его глаза светились азартом и умиротворенностью.
Через час я прощался с одиноким инвалидом в его оклеенной старыми афишами и фотографиями комнатушке.
"Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин...", - старомодные звуки рояля и немного грассирующий мужской голос лились из динамиков отремонтированного электрофона. Утонченные дивные слова, словно осколками стекла резали мою душу.
- Нравится? - сухим хрустящим голосом спросил Юрий, с трудом вставая на костыли.
- Очень.
- Эдик! Я хочу подарить тебе это. - Старик протянул пластинку в потрепанном бумажном конверте и книгу. - Я не молод. Пусть эти вещи будут у тебя. Это книга Вертинского и его первая пластинка в Союзе.
В коридоре я столкнулся в дверях с хмурым плотным лысоватым мужчиной. Его непроницаемые глаза вонзились в мое лицо и ремонтную сумку. Что-то обиженное было в его взгляде. Он был некрасив и, думаю, что не смел.
"Тот самый мент, Алик", - подумал я.
"Тот самый телемастеришко, шляется вечерами, на жизнь ему, видите ли, не хватает", - должно быть, подумал он.
Мы вышли во двор. Алик еще долго открывал ключом дверь своей белоснежной машины. Огни моей троллейбусной остановки виднелась из-за угла.
Через пару недель я отремонтировал телевизор и у Клавы. Она оказалась живой ядреной молодухой, которой все нипочем. За цвет глаз всю ее семью в общежитии называли Васильками. Клава доложила мне по секрету, что Алик у Леры больше не появляется.
- Да, закончился, приезжай. Мы ждем. - В шуме гардероба я узнал знакомый голос.
Валерия положила раскладушку телефона в сумочку. Свисающая проволока ее смоляных волос притягивала мой взгляд. Юная светловолосая подруга, держала в руках шубку и помогала ей одеться. Валерия была беременна. Любопытство слегка грызло мою душу. Мне захотелось увидеть ее мужчину.
Морозный воздух ударил в лицо. Я возвращался в серую обыденную жизнь полную разочарований, жестокую и расчетливую. К ежедневным грязным паутинам на обыкновенном небе, к сердитым обезьяним лицам прохожих.
Обычные "Жигули" остановилась недалеко от меня. Две молодые женщины удобно разместились на сидениях. Одна из них украдкой рассматривала меня из-за стекла машины, словно что-то вспоминая.
"Удалось ли ей вырвать лукавое жало? Как сложилась ее жизнь? Я знаю, у нее будет девочка, такая же красивая, как и мама. Интересно, вольется ли в плод, в его складывающийся характер потрясающая энергия этого вечера, сохранит ли духовная память будущего человечка теплоту сегодняшних аплодисментов?" - шальные нескладные мысли роились в моей голове. Машина двинулась. Лицо водителя я так и не увидел.