Некоторым людям столь ведь свойственно смешивать образ писателя с царившей во времена его жизни идеологией. Бывает, что это просто-таки необходимо сделать, когда автор своими произведениями предвосхитил всю будущую эпоху.
Например, если в зрелые годы свежим взглядом перечитать русскую классику, то в ней, если пристально вглядеться, можно обнаружить явные предначертания будущей революции.
Причем не в произведениях Максима Горького, а в творчестве Чехова и Льва Толстого. Они ведь явно подлили масла в огонь общественных страстей своими просоциалистическими взглядами.
В то время как русский геолог и прозаик Иван Ефремов ни в чем не сформировал свою эпоху, и принципы будущего общества у него вполне подлинные, ничем не привязанные к конкретной идеологии нашей нынешней современности.
Он никогда не проповедовал коммунистических идей.
Он просто жил в эпоху тоталитаризма, и никак вот не более того.
Отрицая явные достоинства тогдашней литературы, можно ведь вообще все, что было создано в советское время и о советской жизни, считать полностью бездарным и прокоммунистическим.
А все же как раз таки наоборот: многие деятели искусства, творившие истинные чудеса при сатрапе СССР, во времена подлинной доморощенной демократии опустились до самого смрадного свинства и абсолютно циничного делания денег.
Наверное, это произошло все-таки потому, что при всей свой низости, жестокости и кровавости советский режим все же в чем-то имел и хорошие черты, естественно, разве что от его свойств цербера, а вовсе не от ума и совести.
Западная дешевая культура, как только отступил всякий партийный контроль, тут же пронзила умы свой сахарной вязкостью.
И вот уже возвышенное искусство, в единый миг поменяв своего хозяина, вдруг стало чем-то вроде голой, ничем не прикрытой девицы, которой более нечего стало отныне скрывать, а все потому, что наступила полная свобода и никто более никого не ограничивал в выборе своего репертуара.
А значит, свобода тоже уж может быть злой усмешкой над всем разумным, добрым, вечным, если талантливые деятели искусства, до того взиравшие на все низменное с высоты птичьего полета, вдруг опустились до низин убожества наспех переделанных принципов кормить свой народ той самой тошнотворной, гнилой пошлостью.
Попросту то, что ранее было строго ни-ни, теперь стало можно, и его оказалось в неимоверном изобилии, словно грязи в слякотную осень.
Ранее всему этому явно мешал строгий контроль властей, а теперь они, наоборот, стали все это строго поощрять...
Линия у них теперь изменилась.
Подверженность влиянию времени и ее конъюнктуре выявилась у многих больших творцов нашей современности - если не так сразу, то со временем.
А вот Ефремов, живя в атмосфере развитого социализма, отрицал все деланные коммунистические идеалы, и его образы почти начисто лишены всякого влияния красной химеры популизма.
Конечно, можно ему припомнить самое начало его 'Лезвия бритвы', однако, чтобы выпустить в печать любой роман после 'Часа быка', ему было просто необходимо проявить самую наглядную лояльность к власти.
В его книгах нет дрянных плакатов всеобщего счастья от соединения в едином порыве всех пролетариев в одну дружную семью.
Ефремов - всегда и во всем подлинный гуманист, и у него не найти трафаретной панорамы борьбы за всеобщее счастье.
Как автор, Ефремов приоткрывает мир, в котором все иначе, чем оно должно было казаться по выставленной напоказ, пустопорожней самой себе лести агиток советской идеологии.
Поскольку главным в них элементом являлась начинка человека, а не его душа и мысли.
Выставлялись наружу его поверхностная экипировка и его быт, а не полет его мысли и чувств.
В принципе, как раз таки мыслительный процесс советскому человеку строго-настрого запрещался, поскольку сегодня он чего-то себе надумает, ну а завтра он себе чего-то требовать начнет, а это в нашей стране, победившей своих классовых врагов, раз и навсегда было полностью воспрещено.
Не надо человеку ни о чем думать, ему родное государство само все на блюдечке преподнесет, если, конечно, оно ему положено.
Развивать какие-либо идеи, отличные от слащавого восхваления данного строя и его мудрой политики, вообще преступление против тоталитаризма, и более умный, чем советский, режим Ефремова бы вообще не печатал.
Однако он нашел для себя такую нишу, где он не ощущался таким уж вирусом зла для соцреализма. При этом всякий яркий художник, не лижущий пятки тоталитарному режиму, - его заклятый враг, даже если он это сам не всегда четко осознает во всей полноте данного ярко выраженного положения вещей.