Аннотация: У известного режиссера есть проблемы. Они еще называются творческим застоем. И преодолеваются или запоем или с трудом. Ну а поможет во всем любовь... Старое проверенное средство.
Золушка Forever
(повествование о гламурных приключениях одного стареющего режиссера и юной девушки по имени Мария)
Предисловие автора
Это название, "Золушка Forever", пришло ко мне как-то спонтанно. Я сел, перечитал книгу и не понял, откуда оно появилось. Наверное, причина даже не в пьесе Шварца, даже не в сказке старика Перро, наверное, есть в этой истории что-то такое, что отвечает нашему извечному веру в чудо, в справедливость, в сказку, в конце-концов. Вроде бы нет угнетаемой служанки. Да и прекрасного молодого принца тоже нет. Нет в этой истории феи-волшебницы, не потому, что их в жизни никогда не бывает, просто там где про фей - это совершенно другая история.
Кто-то говорил, что все сюжеты в литературе постоянно повторяются. Старина Хорхе Луис Борхес, например, насчитал только четыре бессмертных сюжета, а все остальные считал вытекающими из них. Что же, теоретики литературы могут и дальше ломать копья по этому поводу. А я, перечитав эту книгу, так и не понял, почему где-то внутри себя посчитал эту историю чем-то напоминающую историю Золушки. А потом подумал, почему бы и нет? В конце-концов, именно ты, мой читатель, и сможет решить, есть ли в этой истории какой-то отголосок ТОЙ, действительно бессмертной истории, про счастливую любовь, торжество справедливости, и, не забыть бы, девушку, которая нашла прекрасного принца.
Подтверждаю пред высокой публикой громогласно и славнозвучно, что только ей одной отдаю на суд свое произведение и только ей одной отдаю право вынести приговор, жить этой книге, или погибнуть втуне.
А посему, запасись, дорогой читатель толикой терпения, и вперед, вперед, туда, куда нас зовет голос мечты!
Часть первая
Как все начиналось
Глава первая
Плохое настроение
Плохое настроение приходит ниоткуда. Оно сваливается на тебя тогда, когда ты меньше всего к нему готов. Я чаще всего прихожу в ярость тогда, когда мои планы неожиданно рушатся. Ничто так не огорчает меня, как неудачный день, сорванная работа, перенесенная встреча. Иногда я хочу отравить всех родственников, которые мне мешают работать. Для них я, человек, достигший успеха, нечто вроде палочки-выручалочки. Ко мне можно прийти с вопросом, проблемой, поплакаться, выпить горькую, пожать мне руку, рассказать о новых стихах, да мало ли у кого найдется какая причина, чтобы отвлечь меня от самого нужного дела, я ведь режиссер. И мне надо что-то там иногда режиссировать, черт меня подери!
И это все мой дурацкий характер. Я не могу никому ни в чем отказать. Я буду бегать за лекарствами для тети Муси, я буду искать врача для папы друга моей жены, я буду с высунутым языком искать рабочих, чтобы они сделали ремонт в гараже тещиной тетки, а я не говорю о том, что надо трудоустроить сводного брата двоюродного дяди мужа моей сестры! И все это на мою бедную голову. Так, как будто за свою известность и за то, что я вхож в какие-то кабинеты, и могу, наконец-то решать какие-то вопросы. И то, решать - это очень громко сказано, я могу просто просить, чтобы какое-то решение было принято так, как мне даже не мне, а кому-то там другому, было бы удобнее. У меня дурацкий характер: я не могу просить что-то для себя лично, а вот для театра или для дяди Паши, которого я вижу второй раз в жизни - нет проблем! Так вот, за все это мне надо чем-то платить. Я постоянно всем обязан. Я в долгах, как в шелках... И скажите мне на милость, а когда же заниматься творчеством?
Нет, не репетициями. А ТВОРЧЕСТВОМ. Я так и пишу это слово всеми большими буквами, потому что всего, чего я достиг, я обязан именно творчеству. А что сейчас?
А сейчас я просто известен. И не более того. Я успеваю на репетиции. Но я уже два года ничего нового не поставил. Не рассказывайте об этом никому! Это большой секрет. К сожалению, я не могу передать всего, что только мог бы передать, если бы мысли мои в силах были передавать что-нибудь вообще. Ну вот, видите, какая катавасия твориться у меня в голове. И, скажите на милость, как я могу с такими-то мыслями?
Впрочем, чего это я ною. В конце-концов, не все так и плохо. Жизнь продолжается. Спектакли идут. Так чего же хотеть еще? Остальное как-нибудь да приложится.
Вот, вы говорите, творчество. А что есть творчество? Думаете, это когда ты сидишь, уставившись в потолок, и сочиняешь, сочиняешь, сочиняешь? Творчество - это проблеск мысли. Мысль может появиться неожиданно: в трамвае, в очереди в магазине, на юбилее какого-нибудь друга или знакомого (чем больше юбилеев посещаю, тем больше чувствую, что старею).
Терпеть не могу чужие юбилеи. К своим собственным дням рождениям я отношусь еще хуже. Я уже перешел тот рубеж, когда день рождения относился к годосложению, сейчас он относится к годовычитанию. С каждым прожитым годом мне становится на год меньше жизни. Раньше я считал, что каждый год делает меня на год богаче, теперь же вот так: каждый новый год делает мою жизнь на год короче.
Это мрачное отношение к жизни пошло от того дня, когда меня покинула жена. Она сгорела за три месяца. Мне объяснили, что это такая болезнь. Кровь. Что-то в крови не так. Когда я бросился по врачам - они только пожимали плечами. Я нашел клинику в Австрии. Там мне вежливо отказали, но дали адрес клиники в Швейцарии. Я не жалел о том, что почти все мои заработки и сбережения ушли в воду - я обязан был попытаться ее спасти. Но было поздно. И вот уже четыре года я считаю, что каждый год делает меня ближе к концу.
Когда я не думаю о Валентине, мне не больно. Когда думаю - мое плохое настроение становится еще хуже.
А в целом, ничего страшного. Обычная такая жизнь. Ничего из ряда вон выходящего не вижу. Многие переживали трагедии и страшнее. Но моя трагедия - это моя трагедия. Она мне и дорога именно поэтому. Наверное, каждый из нас дорожит собственной трагедией, возводя ее в абсолют - мы эгоистичны и трагедии других не воспринимаем вообще, или воспринимаем сквозь призму собственной.
Черт подери! Почувствовал, что из просто плохого настроения стал впадать в состояние, похожее на депрессию. Да. Это из-за усталости. Я знаю. Я зря устроил эти ночные посиделки. Сколько не говорил себе, что не буду сидеть ночью в Интернете, ан нет, не удержался. Увидел рецензии на новый спектакль Виктюка и засел за поиск, пока не уяснил себе, что этот спектакль представляет на самом деле. Знаю, что на спектакль не пойду - я уже двенадцать лет не хожу на чужие спектакли - не хочу попадать даже под мимолетное влияние коллеги по цеху искусства.
Вы скажете, это комплексы? Да, это комплексы. Я вообще закомплексованный и чудаковатый человек. Со мной трудно. Со мной очень трудно. Мало кто может жить рядом со мной и терпеть мой несносный характер. Ну и что? Мои комплексы меня вполне устраивают. Я с ними сжился. И я с ними чувствую себя более чем комфортно. Настолько, насколько может себя комфортно чувствовать человек с кучей недостатков.
И вот начался этот чертов день! Я был измотан, в препаршивейшем настроении (кто-то ведь делает новые спектакли!), меня все раздражало, а ровно через час мне надо было ехать на очередную репетицию. После репетиции заехать к мэру города и попросить у него отложить оплату за коммунальные услуги для моего театра ровно на две недели. А через десять дней должен был прийти спонсорский платеж. И театр снова будет жить. К сожалению, жизнь моего театра зависит от щедрости моих спонсоров. Вот еще одна важная статья потери полезного творческого времени. Я ведь, по совместительству, еще и главный помощник директора театра по улаживанию всяческих проблем.
И тогда я решил прилечь подремать. Это очень старый прием. Еще с моих студенческих лет. По образованию я технарь. И на лекциях, особенно, если это была четвертая пара, к концу полупары, когда после сорока пяти минут брюзжания лектора был десятиминутный перерыв, я взял за привычку засыпать. Спал я ровно десять минут - и ни минутой больше. Но зато после этого махонького перерыва я мог продолжать работать, отдохнувший и полный сил. Теперь я мог посреди скучнейшей репетиции встать и выйти. Просто выйти, без экивоков и объяснений. Они думают, что это какой-то важный звонок мобильного телефонного устройства выбил шефа из колеи на целых четверть часа. Глупости: пять минут на дорогу туда и обратно и десть минут сна в своем уютном кабинете (точнее, в самом удобном кресле в мире). Не буду изменять доброй традиции. Я располагаюсь во втором самом удобном кресле в мире (оно точный близнец того кресла, которое стоит у меня в рабочем кабинете) и мгновенно засыпаю.
Глава вторая
Вещий сон
И вот мне приснился сон. Спал я не долго: я еще перед тем, как заснуть - приказал себе, мол, не больше получаса. Завел свои биологические часы на полчаса и ни минутой больше. По большому счету, это многовато - не сон, не пересып. Для пересыпа - пятнадцать минут максимум, для сна - три часа минимум. А тут - ни в тын, ни в ворота.
Но решил, значит решил. Мне что, больше всех нужно? Помыт, зубы почищены. Пачка сигарет в кармане. Каюсь, не курю, но дежурную пачку таскаю с собой повсюду. Второй год как бросил курить. До этого пятнадцать лет курил - и ничего, не мешало. А потом три года подряд пытался бросить - и ни в какую. Поехал даже как-то кодироваться к известному кодировщику. Ага, кодировался я от курения, а получилось, что закодировался от жрачки. Ну, мне худеть не надо было. Я и так мужчина поджарый, без жирка, занимаюсь по часу в тренажерном зале. Бегаю трусцой кажный божий день по часу. Ем я достаточно, ни много, ни мало. И люблю поесть вкусно. А тут взяло меня кодирование - что ни поем, то сразу же просится наружу. И так проситься, что устоять нет никаких сил. Так прошел завтрак, обед и ужин первого дня. Сижу на одной капусте, а мне ее все равно хочется вернуть обратно. Сижу второй день и третий. Потом прорвало - не могу на одной капусте! А все равно - тянет на рвоту. Вот так я месяц мучался. Я даже курить стал по целой пачке сигарет в сутки, хотя до этого обходился восьмью штучками, которые старался выкуривать на две трети (фактически получалось шесть сигарет в день). А через месяц меня попустило. Больше я кодироваться не ехал, ну его. Сам не хочу, да и другим не советую. Как-то я в Кашпировских и иже с ним серьезно разочаровался... Просто сжал волю в кулак. А когда не курил неделю, чувствую, вот-вот сорвусь. Так у меня в кармане появилась пачка сигарет: как захочу курить - помну сигаретку, раскрошу и выкину. Вот такой ритуал. Как кому, а мне помогло. Теперь просто таскаю с собой пачку сигарет - как напоминание того, что могу в любой момент вернуться к вредной привычке. Могу, но не буду.
Снял я пинжак с карманами, в которых заветная пачка сигарет хранилась - и баиньки. Но не в постельку, я ж говорил, а в свое самое любимое и самое удобное в мире кресло. А тут мне сон приснился. Знаете, есть такое состояние - не сон, не дрема, а так, как будто наяву привиделось. Как будто тебя в какое-то место кинуло, и ты в том месте, как в жизни живешь. А, главное, ты действуешь. И действие это - не сон. И ты понимаешь, что это не сон. Вот что самое интересное.
И снится мне, что я в гостях у Валерки. Валерка, он же Валерий Николаевич Донской был моим самым любимым актером. Человек, которого я считал своим другом. Человек, который меня считал своим другом. Его прославила роль помощника героя. Чуть туповатого, недалекого, но честного и преданного. Вот эти два качества - честность и преданность были ему присущи и по жизни. Он был таким искренним, таким открытым, он умел ничего не играть в жизни. Как часто актеры в жизни не успевают снять ту маску, которую одели в театре. Они не выходят из роли и продолжают играть даже тогда, когда им надо было бы стать самим собой. А где это самим собой? Большинство из них это самим собой давно уже потеряли. Любой актер обидится, если ему сказать, что он и в жизни играет. Это потому, что сказанное оказывается, в большинстве случаев, правдой. А вот Валерка обладал редкой способностью не играть. Порой мне казалось, что он и на сцене не играл - он там жил. Таких актеров можно сосчитать на пальцах одной руки. И он был именно таким. Был, потому что три года, как его не стало. Мы дружили же лет десять-двенадцать, нет, точно, двенадцать. И все время, как у меня появился свой театр, я хотел привлечь его в свой спектакль. То мешали съемки. То не соглашался главреж его театра, снедаемый здоровой режиссерской ревностью. То просто не получалось - по независящим от меня и от него обстоятельствам. А потом как-то и приглашать устал. Перестал. Может быть, Валерик и согласился бы, у него последние год-два жизни был актерский простой. Относительный, но все-таки простой. А у меня к тому времени сложилось то, что называется актерским ансамблем. И не то, чтобы я не хотел этот ансамбль валить, вводить нового человека, не так это было, не так. Просто они уже приигрались, притерлись друг к другу. А у меня как раз начался период известности. В общем, было не до ввода нового человека, тем более человека известного. Все были при деле. А введи я нового человека - в организме театра начались бы свары, интриги, то есть то, чего я терпеть не могу больше всего на свете. И дело не в нем, поймите, не в актере или человеке Валерии Донском, отнюдь, все дело в самом театре, в его внутреннем механизме, в его сути. А суть любого театре в борьбе актерских кланов. Как только где-то появляется театральная труппа из четырех актеров, как в ней сразу же начинаются интриги - такой тайный смысл театрального действа. А в таком коллективе как мой - это уже не цапанье в труппе, это уже столкновение целых актерских кланов...
Ладно, разговорился я что-то.
Сплю и вижу: я в гостях у Валерчика. Причем не на новой его квартире - на той, которую помню еще с тех лет, когда мы дружили. В новую квартиру он переехал за полтора года до смерти, а вот радовался ей, как ребенок, честное слово. К сожалению, не долго. Так вот, мы на старой квартире, на кухне сидим, я ковыряюсь в стакане чая. Валерка имел привычку подавать чай точно так, как это было в вагонах - в стакане с подстаканником. Ему железнодорожники подарили как-то набор таких стаканов, он ими чертовски гордился и хвастался перед всеми гостями. Так вот, я ковыряю ложкой стакан чая, понятно, выпить хочу не только я, но и Валерчик. Только Ирэна Леонидовна, теща дорогого моего Валерика, она на стороже. Муха не проскочит. Вот, пирожки на стол положила и вышла на минутку по какой-то надобности, ослабив визальный контроль до нуля. Валерику уже тогда врачи запрещали к спиртному прикасаться. Он старался. Страдал, иногда позволял себе все же нарушить, но делал это так легко, непринужденно, играя, расточая окружающим бесподобную, только ему одному присущую улыбку беззащитного ребенка, что даже Лера, его жена, оказывалась постоянно обезоруженной.
А потому моргает мне Валерик, вытаскивая из недр тумбочки два одноразовых пластиковых стаканчика. Я вытаскиваю, нет не из широких штанин, а из пинжака с карманами заветную запаску. Этот сосуд из нержавейки заполнен коньяком, на этот раз армянским. Знаю, что Валерчик любил больше всего "Двин", это сейчас настоящий "Двин" и не найти, а тогда еще удавалось. Я разливаю по стаканчикам - как раз по чуточке, чтобы пошло, но без прихода. Мы пьем, закусываем пирожками, которые буквально рассыпаются при укусе. Пирожок с мясом чередуется с пирожком с капустой.
- Давай еще по одной, пока нам пирожков с горохом не вытащили...
И Валерчик пускает в ход свою улыбку, хотя меня уговаривать не надо. Мы вновь дергаем.
- По третьей не будем. Давай сюда.
Мой стаканчик перекочевывает к Валерику, тот ловким движением, почти что отработанным жестом фокусника, прячет эти стаканчики в столик, тут как раз появляется теща, которая вытаскивает на стол свежую порцию пирожков с горохом.
- Ребята, вы их не сразу, пусть чуток остынут. А я вам еще соус подам.
Она ставит на стол чесночную заправку, от которой дух сразу же забирает. Умеет потрафить. Это ее фирменное изобретение - когда чеснок давится, потом смешивается с оливковым маслом, водой и ложечкой лимонного сока. А потом в это все надо опустить пирожок с горохом. И наслаждаться.
- Под такие шедевры надо еще по чуть-чуть. Ну, вот столечко.
И Валерик показывает двумя пальцами тот самый уровень, который стоит впрыснуть в возникшие ниоткуда пластиковые стаканчики. Я разливаю. Мы дергаем еще по одной, доза небольшая. Но я вижу, что глаза Валерика увлажняются. Ему уже хорошо.
- Паша, я попрошу у тебя об одном одолжении.
- Валера, все, что смогу.
- Да нет, Паша, послушай, я ведь тебя ни о чем не просил никогда - верно?
- Верно.
- Могу я тебя, как друга попросить, скажи, могу?
- Конечно, можешь!
- Позаботься о моей дочери. Она хочет стать актрисой. Я ее отговаривал все это время. Да бесполезное это дело - упрямая, вся в меня.
И тут я проснулся.
Глава третья.
Рабочий день человека с большими и развитыми комплексами
В тот момент, когда я проснулся, я сна не помнил. Было только ощущение того, что мне что-то важное приснилось. Даже нет, что я был участником какого-то важного события. Но времени вспоминать, что за событие произошло, как и чем оно для меня закончится, что это должно для меня значит - это не было напрочь. Визжал мобильный телефон, в котором я активировал будильник (он у меня орет таким противным тоном, что невольно встанешь). Я протянул руку, стянул будильник с тумбочки, встал, засунул ноги в тапочки и пошел на кухню. Три глотка крепкого холодного кофе меня взбодрили, я поплелся в ванную, подставил голову под струю холодной воды - и тут проснулся окончательно. С криком возбужденного индейца я ворвался обратно в спальню, натянул на себя заранее приготовленную одежду, поправил узел на галстуке (вот еще один вид чисто мужского мазохизма), после чего был готов к выезду, как огурчик.
Но тут раздался звонок мобильного телефона. Это проклятие нашего века - мобильные. Они часто выручают нас, а вот теперь получилось, что подставили. Часто новые истории начинаются со внезапного звонка, наверное, это самый избитый прием в современной литературе, однако, что делать, если действительно прозвучал звонок. И я услышал голос Новицкого. Павел Константинович Новицкий был одним из самых щедрых спонсоров или, если хотите, меценатов, моего театра. Это, если говорить экивоками. А если говорить просто, без всяких там красивостей и околичностей, весь мой театр принадлежал ему со всеми моими потрохами. Без его денег никакая из постановок просто не смогла бы просуществовать и дня. И если говорить теми же простыми словами, я получил не предложение, а приказ явиться на встречу, хотя и сделан он был в очень мягкой и вежливой форме. Но форма формой, а содержание должно оставаться содержанием. Поэтому пришлось перекраивать график, переносить репетицию на два часа позже, что сделать, потом звонить своему администратору, Станиславу Николаевичу Малечкину, который в сущности и есть директор театра, и вызывать его на встречу, потому как все экономические вопросы через него проходят, и без Станислава Николаевича я в этом море цифр сразу же теряюсь, барахтаюсь и быстро тону.
- Машенька... Вечно ее приходится звать... Ну что за неповоротливая особа! - ворчу я про себя, прекрасно понимая, что Маша не медиум и мысли мои предугадывать не в состоянии. Машенька - это моя новая домработница. Екатерина Васильевна, которая проработала у меня верой и правдой пять лет собрала вещи и уехала на Украину, к родным - у нее там родилась еще одна внучка и ее призвали нянчиться с дитям. Уезжая, она вздыхала, потому как на этой работе кормила семью, а тут вопрос финансов становился куда как сложнее, а все равно молодежь безмозглая, детей рожают, а как им толку дать - понятия не имеют, ну с такими вот причитаниями мы и расстались. Если честно, то я привык уже к этой простодушной исполнительной и до неприличия честной хохлушке. Искал новую домработницу с трудом, через знакомых, потом через агентство, оттуда пришла такая особа, что пришлось об услугах агентства забыть сразу же, наверное, они перепутали домработницу с домпроститутницей. А мне нужна была специалистка именно первого профиля. Второго и без агентств хватает. Машеньку посоветовал кто-то из знакомых. Я уже не помню конкретно кто - Павловы или Харченковы. Нет, Павловы, точно, Павловы. Ее порекомендовала мама Ангелины Павловой, а уж Павловой-старшей можно было доверять. И действительно, девушка оказалась скромная, работящая и смышленая. Что касается честности, тот тут пока все было в порядке. Вот и сейчас она появилась в ослепительном переднике, в скромном синем платье, туфлях, так что и весь внешний вид, и строгий стиль одежды отбивали даже охоту начинать приставания. У Маши чуть широкоскулое лицо, но черты лица правильные и, скорее всего, она достаточно красивая девушка, нет, не красавица, скорее, симпатяшка: глаза серые, миндалевидной формы, кому-то это очень нравится, мне же - никак. Носик чуть остренький, шея коротковата, но очень мило улыбается. Если говорить так, как принято в классической литературе, то ей присуща была красота молодости. По-моему, это прозвучало у Моэма, в "Разрисованной вуали", хотя я точность цитаты навскидку гарантировать не могу. В принципе, я так и не нашел, что же это такое "красота молодости", что под ней подразумевал Соммерсет Моэм и что под этим надо подразумевать обычному читателю. Что это? Аванс, мимолетно розданный природой, или желания, которые мимолетно исчезнут, но уже навсегда? Красота, которая увянет, или обещание, которое разовьется в красоту истинную?
- Звали, Павел Алексеевич?
- Да, Машенька, пожалуйста, приготовьте мне синий костюм и галстук, тот, в полосочку, для торжественных встреч. У меня поменялся график работы.
Она вежливо кивает головой и тут же исчезает.
Я живу в четырехкомнатной квартире в самом центре города, недалеко от самого красивого моста через мутную черную речку, которой принято восторгаться, особенно туристам. Квартира располагается в здании еще сталинской постройки, так их и называют "сталинками", она мне не слишком дорого досталась. Вот перепланировка и евроремонт обошлись намного дороже, а особенно сложно в наше время что-нибудь узаконить. Сделать-то можно, а вот узаконить - это дудки! Я же люблю, чтобы все документы были в полном порядке, особенно те, которые касаются квартирного вопроса. Но больше всего в моей квартире мне нравиться то, что в ней просторно и много места. Высокие потолки! Да, высокие потолки тоже нравятся. А почему это я должен в прыжке цепляться головой о люстру, которая не висит на ниточке, а просто распластана на потолке, чтобы иные, не столь прыгучие люди, ее макушками не задевали? А я себе смог позволить роскошную антикварную хрустальную люстру. Ну и пусть она мне стала в приличные деньги, но когда я смотрю на нее, мне становится теплее. Я именно таким хотел видеть свой дом. Именно таким.
Извините, это звонит городской... А потом позвонил крокодил и со слезами просил... Интересно, что сейчас от меня кому потребуется?
Это звонила теща, правильнее было бы говорить, бывшая теща, но это как-то не складывается у меня в голове. Для меня Валюша все еще со мной, хотя и далеко где-то, может быть, именно из-за этого я не завожу себе новую супругу. Я называл ее не Валюшей, нет, во время нашего интимного общения я называл ее Вал, она меня Пал... что-то на китайский манер. Валюша была поклонником китайской культуры, многие вещи, которые остались в нашей квартире после нее носят характерный отпечаток стилизации под стиль Поднебесной. Например, эти китайские болванчики. Пяток нэцке, японских скульптурок изумительного стиля, впрочем, все это дешевые копии настоящего, подлинного китайского искусства. Она никогда не хотела покупать подлинники - слишком дорого, а потому довольствовалась дешевыми копиями оригиналов. И тут я заметил, что отношусь к женитьбе почти так же как к выбору собаки, нет, это не в том смысле, что я к женщинам отношусь плохо, просто сама мысль о том, что рядом со мной может быть кто-то, кроме Валюши, мне кажется крамольной и противной. Я расспрашиваю Варвару Сергеевну о ее здоровье, внимательно выслушиваю весь перечень ее болезней, старых и новых, этот ритуал начала разговора никто еще не отменил. Потом же выясняется, что Варвара Сергеевна хочет посоветоваться со мной по одному интимному вопросу, а именно, не сможет ли дочка ее хорошей приятельницы поступить в театральное училище? И может быть я, при всей моей занятости, смогу уделить молодому таланту несколько минут и сказать, есть ли у нее хоть какие-то перспективы. Мне внутри хотелось послать всех, в том числе и молодой талант, а заодно сообщить теще, что все мы имеем перспективу в виде кладбища, но проклятое воспитание не позволило мне совершить этот сладкий акт вандализма. Пришлось пообещать, что я выделю время на это "талантливейшее существо". Хотя, одним обещанием от тещи не отделаться. Вот и сейчас - она-то положила трубку, но я знал, что она найдет еще раз пять повод дипломатично напомнить мне о ее небольшой проблеме. В конце-концов, обломать очередной талантище, который, скорее всего, из провинции приехал завоевывать Северную Пальмиру, никто мне не запретит. Времени своего просто жалко.
Я успел еще созвониться с администратором, Стасиком Малечкиным, предупредил, что за ним заеду и нам предстоит важнейшая встреча. Потом посмотрел, успеваю ли я к мэру на прием - получалось, что успеваю. Репетиция. Сколько у меня останется времени? Час, полтора? Трудно сказать. Репетирую я со вторым составом свой старый спектакль. Хочу его вывести на фестиваль в Ванкувер. Мороки много. Но гастроли будут того стоить. Это камерный спектакль, всего на пять лиц, без массовки, без изыска и без сверхсложных декораций. Мне удалось в нем достигнуть шекспировской выразительности и лаконичности. Это была моя первая настоящая творческая удача. Потом вечерний спектакль. В общем, график более чем насыщенный. Да, после спектакля надо будет на пару минут остаться - будем коллективом поздравлять нашего бухгалтера с днем рождения. Парень он неплохой. В коллективе его уважают, ребята расстарались даже на пятнадцатиминутный капустник. Интересно, когда этот график работы станет не таким плотным?
Глава четвертая
Проезжая улицами северной столицы, не забывайте рассматривать ножки встречных дамочек
Не люблю, когда рассуждения о чем-то затягиваются. Поэтому появление Машеньки было более чем кстати. Она принесла костюм, который был безупречно выглажен, помогла мне затянуть узел на галстуке (ох, нелегкая эта работа из болота тянуть бегемота), я ведь так и не научился за всю свою сознательную жизнь одевать галстук самостоятельно. Так что теперь я к трудному рабочему дню был готов. Это особенность театрального работника: его рабочий день начинается, в лучшем случае, с полудня, а заканчивается, чаще всего, за полночь. Когда я одеваю этот костюм, я всегда чувствую себя немного неудобно. Нет, он очень приличной фирмы (если Армани считать приличной фирмой), нет, нет, нет костюм от Воронина это прошлый век и дурной вкус. Единственное, мне он не нравиться тем, что очень уж официозен. Я люблю более демократичный и более лаконичный стиль. В принципе, меня вполне устраивали костюмы, которые шил мой старый и добрый знакомый, дядя Изя, тот, что живет на 15-й линии Васильевского. Он превосходно шил костюмы, и все, что мешает мне одевать их на такую встречу - осознание того, что на костюме должна быть лейба правильного производителя. В принципе, эта лейба не дает ничего, кроме внутренней уверенности, но на меня это, почему-то не действует. Скорее всего потому, что уверенность в наше время придает солидный счет в банке. Нет, опять же, если бы я имел очень солидный счет в банке, я бы имел возможность являться на деловую встречу в таком костюме, каком я хочу, или даже в шортах и футболке. Те, кому что-то надо от меня могут мои выходки потерпеть. А вот в случае, когда ты идешь и просишь, получается обратное. Ты должен соответствовать представлению об успешном человеке, иначе ничего хорошего из твоего прошения не выйдет.
Облачившись в деловые доспехи, прочувствовав себя рыцарем круглого стола, я направился к выходу. Машенька же успела словить меня на выходе, убрать с костюма невесть откуда взявшуюся пылинку и так же незаметно исчезнуть. В чем-чем, но в ней я был уверен: будет чисто, убрано и в холодильнике меня будут ждать налистники с творогом - то небольшое наслаждение, которое я решил еще вчера позволить себе. А что делать? Я с детства люблю налистники с творогом и виновата в этом моя бабушка, она меня ими раскармливала. Потом пришлось долго и мучительно сгонять лишний вес. И мне это удалось - теперь я человек, вес которого почти что нормален, а взгляд полон решимости и уверенности в себе. Полный бред, господа хорошие! Кто сказал, что успех человека хоть как-то зависит от его веса? А бабушки уже нет. И эти налистники, которые я себе иногда позволяю - это что-то вроде возвращения в детство, что-то вроде рождественского пирога, который лучше всего печется в родительском доме.
Пока спускался с лестницы, мучительно выбирал, какую маску одеть на эту встречу. Выбор роли - вещь самая ответственная и требовательная. От того, правильно ли выбран ролевое поведение на таком деловом разговоре, успех зависит почти на девяносто процентов. Особенно надо быть осторожным при разговоре с господином Новицким. Этот тип любитель тонкой игры - грубый подхалимаж, персонаж с резкими характеристиками тут не проходит. Павел Константинович в чем-то весьма демократичен, ценит простую хорошую шутку, знает большинство спектаклей и любую фальшивую ноту ухватит с первого раза. В таком случае его настроение будет испорчено, а я, скорее всего, ничего не получу. Надо сказать, что у самого Новицкого не я один в прихлебалах. Он меценат известный, и спонсирует (фактически, содержит) еще два театра, держит спортивную команду и недавно построил два новеньких катка, думаю, хочет заняться спонсированием или хоккея, или развивать школу фигуристов. Какой ему с этого толк? Ну, не знаю. У богатых свои причуды. Может быть, ему нравится, когда вокруг него множество униженных просителей, может быть, его неуемная натура просто не может без того, чтобы не делать что-то интересное и полезное обществу. В любом случае, он согласился в свое время выручить мой театр из долговой ямы, а теперь регулярно питает его финансами. С продажи билетов сыт не будешь. Особенно если хочешь кушать соответственно своему положению.
Правильнее всего было добраться до места встречи на метро. Быстрее, проще, но... не престижно. А при деловой встрече с некоторыми людьми вопрос престижа оказывается, играет такую же роль, как расстановка слуг во время приема английской королевы.
Поэтому пришлось влезать в растреклятое Ауди, пиная тело, которое никак не хотело вписываться в дверцу заднего сидения (попробуй, приехать без водителя! Без телохранителя еще куда ни шло, типа водитель может быть и телохранителем по умолчанию, а вот без водителя ни-ни!). И выезжать с таким запасом времени, что на велосипеде ты был бы на встрече значительно быстрее.
Встречу мне назначили в небольшом ресторанчике на Петровской набережной - с этого места прекрасный вид на Троицкий мост, знаю, что этот мост предмет зависти господина Новицкого, он не раз говорил, что только строительством такого красивого моста можно увековечить свое имя так, как ему хотелось бы. Так что странностей у дорогого Павла Алексеевича хватает, и с избытком! А если учесть, что мне надо еще на Дегтярную за Малечкиным, то сами понимаете, конец неблизкий и времени в запасе практически нет. А если учитывать, что попадание в пробку есть событием неизбежным в нашем прекрасном городе, то времени у меня не то что нет, а я уже опаздываю.
Водителем у меня работает парень из Казахстана, Виктор Понедельник. Конечно, личность водителя в моей истории не такая уж и значимая, но пару слов об этом парне сказать мне хочется. Он сам коренной русак, да родился на Целине. Потом, когда Казахстан обрел независимость, он, будучи инженером на золотых приисках, работу потерял - было такое время, что до разработок золотых копей никому не было дела. Потом пришли новые люди, и инженер с фамилией Понедельник оказался не у дел в черную среду. Судьба подгадала еще так, что женился он по любви на местной девушке, казашке, которая ни в какую уезжать в Россию не хотела, а тем более в Подьюгу, Архангельской губернии, не собиралась. А ведь весь род Понедельников оттуда, сам Виктор родился в этой самой Подьюге. Когда целину осваивали родители перебрались в Казахстан по комсомольской путевке. Родится бы Виктору в Казахтсане, да матушка умудрилась за два месяца до родов поехать навестить родителей. Поездка была утомительной. Вот, молодая мамаша и родила не в солнечном Казахстане, а в снежной архангельской глубинке. После распада СССР родители Виктора, уже пенсионеры, предпочли перебраться на историческую родину, благо фамильный отцовский дом не развалился, так что жить было где. Так Виктор остался один на один с бескрайней казахской степью. Потеряв работу, семья Виктора начала бедствовать, пошла на работу и стала зарабатывать на пропитание семейства. Года полтора Виктор сидел с ребенком и готовил жене супы. А потом не выдержал - сорвался в Россию, на заработки, и теперь и семья его, и его родители, жили благодаря его зарплате из моего кармана. А что? Не оскудеет рука дающего, пока что денег хватало. Да еще и половина зарплаты шла из кассы театра - все-таки меня возили и по служебным надобностям.
Я не скажу, что между мной и водителем возникли какие-то особые, доверительные отношения, как это часто бывает в нашем мире, когда два человека слишком часто и подолгу находятся рядом, кончено же нет. Не со мной. Я всегда держу дистанцию с людьми, которые МОЕЙ семьей не являются.
Почему? Наверное, потому что я хохол. Украинец. И по рождению, и по национальности, и по духу. Хотя, нет, вру, по духу и по языку я русский... странности... в моей крови нет ни капли русской крови, но не только я ощущаю себя русским человеком, меня любой назовет русским, стоит ему только посмотреть мой спектакль... я русский по творчеству своему! Вот оно что... А на бытовом уровне, на уровне привычек - я украинец, я хохлистее самого отъявленного хохла из самого забитого угла моей любимой Хохляндии! Тут все дело в коллективном подсознании. Украинец - это производное от его земли. Он крестьянин. Крестьянин по сути своей. И это мое украинское крестьянское подсознание играет со мной такую злую шутку. Ведь если я крестьянин, то мой мир ограничен - и весьма ограничен. МОЙ дом, МОЯ семья, МОЯ земля (не страна, а дача, огород, приусадебный участок), МОЕ хозяйство - вот он МОЙ МИР. Все остальное - оно лежит за пределами МОЕГО мира, то есть, оно не существует, а если и существует, то оно не существенно! Поэтому что-то приобретает ценность и вообще какое-то значение только тогда, когда оказывается собственностью МОЕГО мира. Нет смысла у вещей, которые МНЕ не принадлежат. Ну, это с моей стороны. С другой стороны, МОЙ театр, МОЯ труппа, МОИ спектакли - это уже частица МОЕГО же мира, то есть МОЯ частная собственность. И вот тут я иногда и зарываюсь. И получается, что не только МОЯ это собственность. А если я забуду об этом - последует провал. А буду помнить, что творю не только для себя, а еще и для зрителя, следует успех. Лукавит тот художник, который говорит, что творит только для себя. Это либо пиар, либо глупость. Творишь для того, чтобы быть оцененным. Иногда фразой о том, что человек творчества творит что-то исключительно для себя, пытаются прикрыть очевидную неудачу. Вот он, классический пример - ты ставишь спектакль, заумный, с наворотами, с активными авангардными новшествами... Спектакль проваливается. Небольшая часть эстетов шевелит ушами от восторга, а публика просто не покупает на спектакль билеты. И что тебе делать? Но ведь есть восторг... И ты не можешь избежать искушения: ты объявляешь себя элитарным режиссером (возводя небольшую часть публики в состояние элиты, что им льстит, но количество покупаемых билетов не увеличивает), а потом попадаешь в свою же ловушку. Раз объявил себя элитарным, да еще со своим лицом - надо и дальше гнуть линию... И ты ее гнешь. А зритель упорно не идет на твои спектакли, труппа распадается, ты начинаешь кочевать от театра к театру, всюду таская за собою, как пробитое пулями знамя, символ своей элитарности. Возможно, ты даже выиграешь пару театральных фестивалей. Ну и что? Ты все равно будешь режиссером без театра... И если имя твое станет очень-очень известным, тебе перепадет возить передвижную труппу с одной - двумя скандальными постановками по городам и весям... Но если ты главенствуешь в собственном стационарном театре, будь любезен, делай свое искусство понятным и интересным широкой публике. Не массам. Нет, в массовое искусство я не верю это все фарс, очередная рекламная акция. А вот популярным и интересным ты быть обязан. Ну что же, такова наша жизнь. Хотя, когда у меня случались провалы я их прикрывал именно элитарностью нового произведения. После этого возил его только на фестивали, и редко-редко показывал на гастролях. Потому что как еще прикрыть провал? Вот именно!
И все-таки я еще немного отниму вашего внимания, дорасскажу про свою "украинскость". Наверное, мне, живущему в России, так до конца не удалось избавиться от своей хохлястности. Слишком близко я от своей малой Родины? Да нет, не слишком, наоборот, расстояния играют против меня. Нет... Скорее всего, мне интересно все, что происходит на Украине потому, что мои родители остались там, в маленьком украинском городке на самой границе с Молдовой. Иногда я задумываюсь, а что получится, если хотя бы один человек с истинно украинской психологией дорвется до власти на Украине? И я понимаю, что это будет труба. Никто так быстро не погубит Украину, не приведет ее на грань распада, как настоящий украинец. Парадокс? Вспомните, Грушевский, Петлюра, Скоропадский, к чему они привели молодую Украину? Вот именно. Результатом их титанических усилий стало то, что ни о какой независимости в ближайшем будущем речи и не шло. И ничего парадоксального в этом нет. Что произойдет с настоящим хохлом на вершине власти? Вспомните, у него, как и у меня, остается ограниченное СВОИМ миром мировосприятие. А его мир - это то, что принадлежит ему и его семье, и ничего более. Поэтому он будет постоянно путать своих овец с государственными, а под конец вообще постарается объединить эти отары. Кроме того, он тут же начнет ссориться с соседями. Ссориться из-за межи. И при этом искать того, кто его в этих ссорах поддержит. Традиция приглашать на помощь татар у нас в крови. Просто сейчас татары по-другому называются. А насрать под тыном у соседа это для настоящего хохла радость большая, чем найти на дороге золотой червонец. И что получится, когда человек с ТАКОЙ психологией станет у руля государства? И так ясно... Поэтому я твердо уверен, что украинца ставить управлять государством - величайшая глупость, которую только можно придумать... вот, старик Хрущев Украине Крым подарил... до сих пор хрущевскую кашу расхлебываем. А все только потому, что тащил старик в свой украинский огород все, что только мог... Психология, братцы мои, психологию не перебьешь дубиной ... только электрошоком али инсулином... вот, в рифму врезал!!!
В чем еще моя украинскость? Например в том, как я ставлю спектакли. Нет, я не сторонник соцреализма, глупости! Но любому украинцу присуща такая черта как антеичность. Не путайте с античностью, прошу вас! Вспомните миф об Антее. Чем он был силен? Связью с землей. Его и победил Геракл, оторвав от земли. Вот так и мои работы - они приземисты, они заземлены, они по-академически мощные, но при этом какую бы смелость я себе не позволил, это очень основательная смелость. Я никогда не пойду на эксперимент ради эксперимента. То, что я делаю, имеет всегда какое-то концептуальное обоснование. Голый мужик будет у меня бежать по сцене не потому, что нужно эпатировать зрителя, а потому что в контексте пьесы он там напрашивается и напрашивается именно голым. И у меня никогда в спектакле не будет обнаженной актрисы, если контекст спектакля ее не предусматривает...
Я истинный украинец еще и потому, что я подкаблучник. Знаете, почему украинских женщин не допускали на Запорожскую сечь? Нет, не для того, чтобы распространить там практику однополой любви, ни в коем разе, просто если бы хоть одна женщина пробралась бы на Сечь, она бы там всех мужиков поставила бы в известную позу и не только бы имела их, но и через пару месяцев командовала бы казачьей вольницей, как хотела бы! Да, я пресмыкался перед покойной женой, да, сейчас мною вертит бывшая теща. И меня это устраивает, черт меня подери! Вспомните "Запорожца за Дунаем". Ага... классическая ситуация. В степи казак вольный птах. В семье казак - ощипанный цыпленок. А руководит курятником опытная наседка. Так повелось от века: казак в степи, а ответственность за семью, за сохранность отар, земли и урожая, за здоровье детей лежала на женщине. И именно она, женщина, всегда была главной в семье украинской. И именно поэтому настоящий казак - подкаблучник. Ну что тут поделать, если таковы были вековые реалии, а их, эти реалии не так легко позабыть. Память поколений соплей не перешибешь... Хочешь выдавливать из себя раба - плиз, по капле, каждый божий день. Так это же больно! Еще как! Поэтому я боли лишней не хочу. Поэтому я остаюсь подкаблучником. И говорю об этом гордо (когда только каблучок дает возможность мне об этом говорить). А кто вам сказал, господа хорошие, что под каблуком у женщины плохо? Главное для мужчины, правильно выбрать владелицу каблучка, тогда и будет тебе счастье...
И еще, как настоящий украинец, я не признаю авторитетов. Украинец не признает авторитета соседа, авторитета родственников, и авторитета власти - в первую очередь. В этом аспекте я все больше чувствую себя русским. Наверное, сотит на этом факте остановиться чуть подробнее. Для украинца власть - это всего лишь фон для выживания. При татарах выжили, под поляками - выжили (самое большое возмущение было тогда, когда поляки покусились на святая святых украинца - его веру. МОЮ веру не трогай! Лишить крестьянина веры - это лишить его главного идентификатора, средства, по которому он делил мир на "своих" и "чужих". Вот и получили поляки такую "обратку" в ответ, что через пару лет их "бундючное " государство рассыпалось, как глиняный колосс, сбитый ветром истории с корявых ног.
А, может быть, тут дело во власти, которую стоит уважать? Не могу сказать, во всяком случае, эта черта говорит о моем постепенном москальском перерождении. А вот в своей работе авторитетов для меня не существует. Тут я сам себе и гетман, и Верховная Рада, и партизанский отряд. А разве успех того не стоит?
Отношение к власти, к государству - это то, что коренным образом отличает украинца от русского. Крестьянство российское обладает всеми признаками общинного самосознания. Именно община была основой русского села. Но именно община внедрила понятие государственности в подсознание русского крестьянина. Он не выживал сам, он выживал вместе с обществом, общиной. Приходила беда - и вся община становилась на свою защиту. И давали врагу отпор - всем обществом. Отсюда традиции ополченчества, которые не раз и не два спасали Россию. А вот хохол был хуторным крестьянином, он рассчитывал только на себя, на свою семью, на свой маленький мирок. И от беды он спасался бегством - да только потому, что ему всегда было куда бежать. Поэтому в подсознании своем он индивидуалист, сам себе на уме, выживает только в одиночку, и никакого ополчения... Это точно понял в свое время гениальный батька Махно. Сидели его воители у себя по хатам, собирались только тогда, когда надо было напасть, пограбить, повоевать... а потом так же рассыпались по хуторам, исчезали, как будто их не было вовсе...
Но тут машина внезапно резко тормознула. Ничего вроде бы необычного, пропускаем пешеходов по пешеходному переходу, но я успел заметить совершенно особенный взгляд водителя. В такие секунды его грубое, вытесанное из песчаника лицо становится абсолютно мертвым и иссиня-бледным, так, как будто вся кровь ринулась в самый низ живота, и на черепушку ни кровинки уже не осталось. Если Витя ТАК скашивает глаза, аккуратно, чтобы я не заметил, но смотрит при этом, не отрываясь, значит там что-то действительно стоящее!
Этим действительно стоящим оказалась действительно роскошная девица в облегающем платье песочного цвета, с такими выразительными формами и такими точеными ножками, что просто дух захватило! Стук! Каблучок, тонкая длиннющая шпилька прошпилила еще одну полоску пешеходного перехода! Кватч! Рука чуть отводит сумочку, делается замах и тело чуть-чуть наклоняется вперед, грудь чуть-чуть отвисает, остается какое-то жалкое мгновение до следующего шага! Оппаньки - пошло движение второй рукой, ах, как этот каблучок наступает на зебру моего окровавленного сердца! От захвата духа мое дыхание тоже сперло, и мне даже показалось, что без реанимации не обойтись. И как же Витя будет крутить баранку, если у него там твориться что-то наподобие как у меня? Ась?
Глава пятая
Оказывается, экономист - это от слова экономить
Сначала открылась дверца машины, потом в ней показалась задница - маленькая и круглая, как апельсинчик, потом засунулось сморщенное тельце со всеми складками жира, которые даже костюм скрыть был не в состоянии, потом только коротенькая шея, за которой со словами: "Добрутро, Павел Алексеевич" в салон автомобиля ввалилась лысенькая головешка Стасика Малечкина. Как я уже говорил, Станислав Николаевич Малечкин был директором моего театра. По совместительству он был главным экономистом и еще и главным бухгалтером, конечно, не стоило даже говорить, что это был человек Новицкого. А что? Я не возражал. Стасик Малечкин был маленьким полненьким человеком наполеоновского росточка, но, слава Богу, без наполеоновских амбиций и комплексов. Я слышал его голос только тогда, когда мое очередное предприятие грозило слишком сильно выбиться за лимит сметы. В остальное время он был незаметен, тих, всегда на своем месте, короче, незаменим. Любимым пунктиком Стасика было гасить мои контрамарки. Дело в том, что контрамарки на спектакль у худрука театра нечто вроде маленькой взятки. И взяткой не назовешь, и человеку сделал приятно, и театр от этого не пострадал. Не пострадал потому, что Стасик имел железное правило: на один спектакль не больше десяти контрамарочных. Новицкий? А что Новицкий? Он никому контрамарок никогда не позволял себе выдавать, более того, билеты на спектакль даже для себя самого покупал (не через кассу, естественно, а через Малечкина), так что Стасик боролся только с моими контрамарками. А это было мне же и очень удобно - было на кого переложить груз чужих обид, оставаясь от этого дела в стороне.
Стасик Малечкин был лыс, его круглая голова всегда блестела как яйцо. Облысел он в армии, наверное, куда-то попал под что-то нехорошее, да кто ж ему скажет? Брови были удивительного рыжего цвета, как яркое солнце на совершенно бесцветном, а иногда даже иссиня-бледном лице. Впрочем, я никогда не видел его больным. Я даже не могу себе представить, что в девять утра по московскому времени позвоню к себе в театр, а Стасика не будет на своем рабочем месте: вахтера на рабочем месте может не оказаться, а вот Малечкина - увольте, такое невозможно есть.
Станислав Николаевич ввалился в автомобиль вместе с объемным потрепанным портфельчиком, с которым он жутко напоминал Михаила Жванецкого. Правда, в отличии от знаменитого одессита, чувство юмора у Стасика отсутствовало напрочь. Он наконец-то устроился на заднем сидении, пожевал, по обыкновению, губами, скорчив при этом недовольную гримасу, как будто собрался выплюнуть надоедливую жвачку.
- Стасик, не скажешь, в связи с чем нас приглашают на разговор? - вяло поинтересовался я, прекрасно понимая, что если бы что-то Стасик и знал, то мне бы не проронил ни звука. Если в остальных делах Малечкин был на моей стороне, то в отношениях с Новицким неизменно сохранял сторону последнего. Кстати, это мне импонировало в нем больше всего.
- Ничго знать немгу... - еще одна привычка Стасика это глотать буквы в словах и лепить их друг к другу.
- Я сам сбросил вседкументы чтобнавсякслучй.
Лицо Малечкина ничего не выражало. И только ярко-рыжие брови, такие густые, смешные, до нелепости нерациональные на его лоснящемся самодовольном голом лице, что-то такое нашептывали: знает, мол, знает, только сволочь, слова не скажет лишнего.
- Да нестрте намня так, Палсеевич. Точ, длямня этбло сюрприз.
Автомобиль набрал скорость, юрко пробираясь между идущими плотным потоком машинами, потом притормозил и мы вскоре выбрались на Петровскую набережную. Теперь надо было проехать мимо бывшего дворца великого князя Николая Николаевича младшего.
Не знаю как кому, но мне лично вот эти все штучки старой царской фамилии, типа не просто Николая Николаевича, а еще и младшего, умиляют. Что-то было в этой старинной основательности такое, что придавало уверенности, силы. И все это было сметено другой силой. Странная у нас История, господа. А еще более она становиться странной, когда ее переписывают заново современные борзописцы. Слава Богу, что я не занимаюсь сочинительством исторических романов, а просто ставлю спектакли! Вот промелькнули знаменитые львы-жабки, свидетели уже двух Питерских столетий, навечно одолженные в далеком и странном Китае. Еще через пару минут автомобиль подъехал к тому месту на набережной, где обычно паркуются машины посетителей этого славного (по внешнему виду) ресторанчика.
Да, я забыл сказать вам, что встреча была назначена на фрегате "Благодать"? Странно, раньше за мной такого не наблюдалось, старею, наверное. Сделав такой неутешительный для меня вывод, продолжу свой рассказ. Фрегат "Благодать" самый натуральный фрегат, который пришпилили к Петровской набережной и который превратили впоследствии в ресторанчик. Причем, не самый худший. Хотя, на мой взгляд, и не самый лучший.
Но это уже дело вкуса. По какой-то личной прихоти Павел Константинович Новицкий все свои встречи назначал именно на "Благодати". Почему? Может быть потому, что ему этот фрегат принадлежал? Не знаю. Если это так - я бы не удивился. А какие есть еще варианты? Например, ему тут нравится проводить время, у него морская душа, или, на худой конец, его службе безопасности удобнее всего контролировать ситуацию около ресторана и охранять своего босса. А что? Тоже вариант.
Но не мое дело заниматься пустыми гаданиями да на кофейной гуще. Лучше открыть забрало и смело посмотреть дорогому Павлу Константиновичу в лицо: а вдруг скажет что-то приятное? Хотя это, как раз, навряд ли. Не время сейчас для комплиментов, особенно в нашем театральном бизнесе. Ну, если говорить о театре как о специфическом виде бизнеса, конечно.
В том зале, котором нас принимает, по своему обыкновению, господин Новицкий, обычно шесть столиков. Но еще ни разу я не замечал, чтобы хоть кто-кто посторонний был в кают-компании, когда там располагался сам Павел Константинович со всей свитой. Я точно не знаю, можно ли этот зал с огромным окном на всю стену назвать кают-компанией, но другое наименование никак не укладывалось у меня в голове: сказывается отсутствие военно-морского образования, хотя книг про морские приключения в детстве было прочитано немало. Я смело шел по знакомому маршруту, а за мной семенил мелкими шажками Стасик Малечкин, постоянно сморкаясь и вытирая мгновенно запотевающую лысину. Он опять может показаться вам жалким типом, но это обманчивое впечатление. Тот, кто сталкивался с ним по делу, знает, что у этого неприметного, пародийной наружности человечка, железная воля и несгибаемый характер.
Павел Константинович Новицкий был маленьким энергичным человеком того неопределенного возраста, когда за шестьдесят, но еще далеко до восьмидесяти. Он одевался исключительно в белые костюмы или кардиганы, любил такие же ослепительно белые галстуки, костюмы-тройки и ослепительной белизны туфли при любой погоде. Эта белизна порой так слепила, навязчиво била в глаза, что вызывала искреннее раздражение, несомненным было одно: Новицкий был куда белее самого Илюши Резника. Самому Павлу Константиновичу Новицкому на это было абсолютно наплевать, и он стойко придерживался одного и того же, раз и навсегда выбранного стиля. Он никогда не носил очки, но когда с кем-то разговаривал, имел привычку немного щуриться, так щурятся близорукие люди, когда пытаются что-то повнимательнее рассмотреть. Его глаза были разного цвета - редкая генетическая аномалия, обладателем которой оказался господин Новицкий примерно полвека назад. Как я и говорил, на первый взгляд, ему было около шестидесяти лет. На самом деле Павел Константинович был немного моложе, ему только недавно перевалило за вторую половину пятого десятка: пятьдесят шесть мы справляли совершенно недавно. В свое время Новицкий отсидел за экономические преступления, был период, когда взяли целую группу хозяйственников, которые создавали подпольные цеха, некоторых даже расстреляли. Говорят, Новицкого от расстрела спасло заступничество очень влиятельной особы, которому Павел Константинович был дальним родственником, и кому мой благодетель и по сей день был очень благодарен. Не стоит говорить, что советская тюрьма не курорт, поэтому на здоровье Новицкого эти пару лет не отразиться не могли. Впрочем, выйдя досрочно из тюрьмы Новицкий пришел не на пустое место: хозяйственники такого уровня всегда были на расхват, особенно, когда к власти стали приходить люди, называющие свой новый курс "перестройкой". А если ты раньше открывал подпольные цеха, что тебе стоит открыть несколько вполне легальных кооперативов? Потом открылись биржи, и у человека, имеющего деньги, появилась возможность зарабатывать на легальной спекуляции. Занимаясь нелегальной спекуляцией получать доход с легальной тоже весьма простое дело. А потом пришло предложение от старых друзей, точнее, из ближайшего окружения его родственника и благодетеля. Так Новицкий стал вращаться около очень больших денег. А у нас, в России, очень большие деньги ходят там, где есть газовая или нефтяная труба или там, где делается большая политика. От политики Новицкий был далек, а вот с энергетиками - близок. Так он вырос в весьма заметного предпринимателя. Настолько удачного, что тех крох, которые перепадали мне с его стола, хватало на весь театр с избытком.
Новицкий никогда не водил машину и считал это плебейским занятием, пользовался в свое время такси, а позже - персональным автомобилем с водителем. Даже тогда, когда не по рангу ему это было, а все равно пользовался. Было в его характере что-то такое, что противоречило скорому перемещению по дорогам. Жены не имел, а пользовался услугами длинноногих девиц, самых дорогих, но ни одну из них не терпел больше месяца. Считал, что женщина все равно предаст (это он знал по старому опыту - его гражданская жена, в которой он души не чаял, и даже подумывал жениться, сдала все его накопления и известные ей заначки властям, и активно сотрудничала со следствием). А потому имел на такое мнение полное право.
И еще - курил Новицкий только тут, на "Благодати", и курил только превосходную вересковую трубку, которую набивал отборным голландским табаком из большой жестяной коробки. Нигде более курящим господина Новицкого никто не видел! Когда Павел Константинович дымил, неторопливо расхаживая по кают-компании, он казался настоящим капитаном императорского фрегата, вышедшего на борьбу с мировым пиратством. В действительности Павел Константинович никогда в море не выходил, и, не смотря на то, что практически имел в своем пользовании цельный фрегат, к морскому племени себя не причислял. Когда я зашел в зал, Новицкий как раз набивал трубку табачком. Он увидел меня, кивнул, не отрываясь от столь важного занятия, как набивание трубки. Потом зажег спичку, закурил, выпустив кольцо ароматного дыма, и только после этого позволил себе переместить на меня все свое внимание. Малечкин уже присел за столик, где сидели главный бухгалтер (Петр Сергеевич Разумихин), и основной экономист Новицкого - Хилле Ряйконнен, молодой финн, который работал с Новицким последние четыре года и, говорят, подавал большие надежды. Разумихин был бухгалтером еще старой, советской закваски, но к новым обстоятельствам бухгалтерского существования адаптировался довольно просто. Он был на удивление эрудирован и мог объяснить недостатки любой серой схемы, а если уже что-то одобрял, то его шеф был уверен, что к этой схеме никто не сможет придраться. Был у Петра Разумихина еще один плюс: он не мог подписать документ, который, по его мнению, противоречил закону. И при этом оставался на работе у Новицкого. Что-что, а людей Павел Константинович умел подбирать. Потому и держался у руля этого трудного энергетического бизнеса. Сейчас дела у Новицкого, говорят, были без каких-то изменений. Мировой кризис ударил по его активам, но не настолько, чтобы пошатнуть итак солидное финансовое благополучие владельца заводов, газет, пароходов, простите, за каламбур, а, точнее, владельца нефтяных и газовых скважин.
То, что произошло потом, было для меня полной неожиданностью. Наверное, потому что я был уверен: я в курсе дел своего мецената. Если честно, так заблуждаются все прихлебатели, рано или поздно, но у них возникает уверенность, что они полностью в курсе положения дел у своего шефа. Вероятнее всего, виной тому те крохи информации, которые иногда падают с господского стола кроме денежных подачек. Вероятно, все именно так и обстоит. Что же, это было мне уроком. И уроком жестоким.
В принципе, от этой встречи я ждал не так уж и многого - возможно, урежут финансирование моей новой постановки, или главный экономист, мистер Ряйконнен, потребует введения режима жесткой экономии. Что же, я готов был к таким мерам и даже подготовил некоторые предложения, которые неделю назад показал Стасику. Теперь я был уверен, что Стасик донес до руководства мою добрую волю и теперь наш разговор пойдет по встречным курсам, после чего обе эскадры - его, императорская, и моя - пиратская, разойдутся без видимых обоюдных потерь. Но действительность преподносит серьезные сюрпризы.
Во всяком случае, я должен был насторожиться хотя бы потому, как основательно Павел Константинович набивал свою трубку, что же, невнимательность к деталям часто меня подводила. Вот и сейчас, я не обратил внимания на столь важную деталь, и оказался совершенно не готовым к этому разговору.
Я направился к столику Новицкого. Тот встал и сделал мне навстречу два шага, его манеры были безупречны. Скорее всего, это не только выучка старого, брежневского времени, когда он был видным хозяйственником (даже немного слишком видным), а еще и работа современных имиджмейкеров. При этом Павел Константинович успел сделать еще одну затяжку, после чего вытащил трубку изо рта, положил ее на стол, протянул мне руку - и все это было сделано легко, изящно, на одном дыхании. Я пожал его крепкую руку. Пожатие - энергичное и крепкое. У Новицкого сильная рука, я это уловил уже давно. Он не относился ни к числу барчуков с безвольным вальяжным рукопожатием, ни к числу озабоченных системой НЛП менеджеров. Это было рукопожатие опытного и уверенного в себе человека, человека с настоящими достоинствами.
- Ааа, дорогой Павел Алексеевич! Рад вас видеть. -он посмотрел на меня с легким прищуром, оценивая мой ответ, дабы разгадать маску, которую я нацепил на этот раз.
- И я рад вас видеть, дорогущий вы мой человечище, Павел Константинович! Я еще держал руку Новицкого в своей руке и потому еще раз потряс ее - для большей убедительности.
- Ну, прошу вас! Присаживайтесь! Угощайтесь...
- Благодарю вас, любезнейший Павел Константинович, вот только откушать с вами откажусь, не прогневайтесь, да перед отъездом Машенька меня насильно кофеем потчевала, так что теперь не до яств.
Пока что я придерживался роли купчика из пьес Островского, но только потому что из этой роли очень легко соскочить на другую маску, причем выбор необычайно велик - от юродивого до Паратова. Место за столиком я занял, а вот угощаться действительно не спешил. И дело не в том, что на столе ничего не было - как раз наоборот. Было и кофе в кофейнике, и ароматные пирожки, которыми славился ресторан на "Благодати", и знаменитые блины с черной икрой, которыми тоже было знаменито это заведение. Стояли на столике и графинчик с водкой, запотевший, только-только со льда, и открытая бутылка армянского коньяка (сам Новицкий водку не любил и пил исключительно армянский коньяк). Но чего Новицкий действительно терпеть не мог, так это совместных трапез с кем-нибудь. Это не касалось представительских застолий. Но во время подобных "пиршеств" Павел Константинович обходился одним бокалом спиртного и несколькими - минеральной воды. На "Благодати" он мог позволить себе еще и чашечку-вторую кофе на людях. Ел он всегда сам и только сам. И пищу Новицкий принимал в одиночестве. Следовательно, отломить даже кусочек хлеба было бы с моей стороны великой глупостью. Зачем нарушать те устои, которые человек выстраивал целыми годами? Во многом, эти его предубеждения могли бы казаться фобией, или навязчивой идеей быть отравленным, например, хотя, в наше время есть куда как более простые и эффективные методы устранения конкурентов. Нет, в этой позиции моего шефа и мецената было нечто другое, что-то от первобытных племен, которые считают прием пищи табу и никому не позволяют смотреть за тем, как они едят. Зайти к человеку, когда он кушает - нанести ему оскорбление. И искупить его можно лишь кровью... На мой взгляд, где-то такое древнее предубеждение и вносило значительную долю экзотики в поведение Павла Новицкого.
Сейчас, когда мы уселись друг напротив друга, тот, кто сидел бы между нами, мог бы загадать желание, все-таки тезки, как-никак. Да вот, на счастье, никого не было. Так что разговор мог идти совершенно спокойно.
- Дорогой Павел Алексеевич! Мы с вами не встречались уже... и он щелкну пальцами, как будто забыл, когда мы встречались в последний раз, хотя все прекрасно помнил - это такая у него манера начинать деловой разговор, приглашая в него активно собеседника, чтобы тот побыстрее раскрылся.
- Два месяца назад. Ровно два месяца, любезнейший Павел Константинович!
- Вот видите. Как много времени прошло, Павел Алексеевич. А дела складываются таким образом, что нам надо обязательно с вами обсудить их некоторые аспекты.
- Ну что же, дорогой мой Павел Константинович, я весь во внимании.
- Да, на ваше внимание, и понимание я как раз и рассчитываю.
Внезапно, совершенно для меня неожиданно, голос Новицкого изменился, стал глухим, каким-то непривычно вялым, бесцветным, болезненным. Казалось, что он не говорит, а пережевывает слова, которые еле-еле тянутся из горла:
- Знаете, этот город не любит мужчин с именем Павел. Никаких. Они тут не имеют успеха. Этот город... он годов раздавить очередного Павла, как только тот делает какой-то мелкий промах, знаете, я всегда думаю про это, особенно, когда проезжаю мимо Инженерного замка...
И тут Новицкий замолкает, так же внезапно, как внезапно начал этот странный разговор. Потом наливает в миниатюрную чашечку китайского фарфора кофе, ровно на два глотка, более в нее и не вместилось бы, аккуратно смотрит в черную поверхность напитка, аккуратно делает осторожный глоток, при этом мизинец правой руки был отставлен под прямым углом, прям как на картинке - утро аристократа. Так же аккуратно делает глоток холодной воды из высокого стакана, очищая горло от вкуса выпитого напитка. И только после этого говорит снова, но уже голосом обычным, звонким, сухим, изменившимся за несколько секунд до неузнаваемости.
- Так вот, Павел Алексеевич, вы же знаете, что в мире сейчас кризис? И мои дела тоже от этого кризиса несколько пошатнулись. К сожалению, я вынужден объявить меры по чрезвычайной экономии в своем бизнесе. И поймите меня правильно, меня не поймут мои люди, если я буду продолжать спонсорство, во всяком случае, в том же объеме, что было ранее.
Ну что же, что-то такое я рассчитывал услышать, правда, не в таком уж резком тоне и таких ярких красках, но все-таки...
- Любезнейший Павел Константинович, я тут уже приготовил некоторые предложения...
- Милейший Павел Алексеевич, я знаком с ними, это ерунда, полнейшая ерунда! Десять, даже двадцать процентов экономии в данной ситуации это не экономия вообще. Спросите об этом Хилле, он экономист, он объяснит все намного лучше...
- Простите, Павел Константинович, я тогда даже теряюсь, это что, означает, что в этом сезоне мы будем без премьеры?
Я действительно растерялся и нес первое, что попало в голову. А в такой ситуации ничего хорошего в голову попасть не могло. Сколько раз говорил себе: не знаешь что сказать, так бери паузу. А взял паузу - так тяни ее, пока не поймешь, или пока тебе ее не прервут. А вот тут не взял паузу. То ли маска купчика слишком тесно на меня налезла и подвела меня, то ли общее направление разговора для меня оказалось более чем неожиданным.
- Извините, Павел Алексеевич, вы, наверное, не совсем точно представляете себе масштабы наших проблем.
При этих словах Новицкий в точности до миллиметра повторил процедуру кофепития, после чего встал, я вынужден был подняться тоже, взял меня под локоток и повел прямо к окнам кают-компании, из которых открывался прекрасный вид на Неву. Река юрко бежала под нашими взглядами, унося серые воды прямиком в море, такое же неприветливое, каким неприветливым оказался весь сегодняшний день.
- Поймите меня правильно, Павел Алексеевич, поймите меня правильно.
- Павел Константинович, я конечно... да... вот... только я ничего не понимаю, простите меня, пожалуйста.
- Ну, конечно, конечно... Давайте, я вам все объясню. Я очень люблю театр. Вы знаете это. Театр - это моя душа. Это квинтэссенция моей души. Если хотите, театр - это единственное место, в котором я себя чувствую Человеком. И не просто человеком, а Человеком с Большой буквы! Но в нынешних условиях я не могу поддерживать четыре театра. Физически не могу! Материально не могу. Взбунтуется совет директоров. Меня просто попрут с моего кресла, хотя я и держу контрольный пакет. И, поверьте мне, Павел Алексеевич, я не сгущаю краски. Ни в коей мере.
- Да, да, да, понимаю... и что же это означает? Для моего театра, простите, что я о своем...
- Ну что же вы, Павел Алексеевич, мы тут именно для того, чтобы о судьбе вашего театра и поговорить. Думаю, нам придется ваш театр закрыть.
Если бы в моей руке была чашка кофе она, несомненно, упала бы на пол и разбилась.
Глава шестая
Как благодатна Благодать на "Благодати"
У меня в жизни было не так много моментов, когда я чувствовал себя совершенно раздавленным и уничтоженным, и просто не знал, что буду делать, даже что скажу в следующую минуту. Пожалуй, смерть жены. А что еще? Ах да, нет, я об этом вспоминать не буду. Слишком стыдно.
В такие минуты у меня в голове начинает играть какая-то навязчивая мелодия и я просто перестаю соображать, а если что-то и срывается с моих губ, так это звуки вот этой странной мелодии. Потому я и затянул про себя, надрывно, тягостно, со всеми красотами и переливами, на который только был способен мой зычный внутренний голос.
Какая боль! Какая боль!
Аргентина-Ямайка шесть - ноль!!!
Может быть в оригинале было пять ноль, или же семь ноль - мне это неведомо. У меня в голове четко отстукивало "шесть - ноль". И ничего с этим я поделать не мог. Мне что-то говорили, я видел, как шевелятся губы у моего тезки Новицкого, но значения его слов осознать не мог. В этот момент мне казалось, что он настаивает на том, что счет был семь - ноль...
Зачем вы стучите в свои барабаны...
Зачем вы стучите в свои барабаны...
Зачем вы орете?
На кой вам нужны теперь барабаны?
Какая боль! Какая боль!
Аргентина-Ямайка пять - ноль!!!
Какая боль! Какая боль!
Аргентина-Ямайка шесть - ноль!!!
Какая боль! Какая боль!
Аргентина-Ямайка семь - ноль!!!
Тут я увидел, как тонкий палец Новицкого нацеливается мне в живот, как будто сейчас последует выстрел из пальца-пистолета. Какой достойный театральный конец!
Я что-то прохрипел, и сознание мое отключилось...
Говорят, что когда отключается сознание, ты проваливаешься в темноту. Ничего подобного. У меня отключка сопровождалась какими-то странными кругами, сначала серыми, потом оранжевыми, потом эти круги стали сменять один другого, превращаясь в крутящийся калейдоскоп, думаю, именно в это мгновение я и потерял сознание. Потом круги исчезли, а появилась туманная дымка. И голоса. Сначала далекие, потом близкие. Вот эти голоса, которые стали сминать туман, гнали его очень быстро, привели меня в сознание.
- Паша, Паша, что с тобой? - этот голос похож на голос Стасика. Неужели это Стасик? А что он тут так суетиться? И что это я желаю тут, на диване? И почему мой костюм не в порядке? Черт подери? Что же случилось?
Я уставился на Стасика, который все так же причитал надо мной. Вот уж не думал, что он настолько сентиментален.
- Невлнуйтесь Пллексеевич, все в порядке. Ужвсепшло.
- Что... прошло?
- Вы потеряли сзние.
- Сознание? Наверное, тут... очень... душно... Где я?
- Вна "Благодати".
- Это... что, в... раю?
- Да нет, нафрегте, чтожвы, правослово...
- Точно... на... ней, родимой...
Стасик чуть не плакал надо мной. Странно. Я не думал, что он ко мне будет настолько привязан. Тут я почувствовал, что ко мне кто-то подходит. Подходит из-за спины, но по глазам Стасика Малечкина я догадался, что это Новицкий.
- Ну что это вы нас так пугаете, Павел Алексеевич, нельзя так. Нервную систему надо беречь. Так я вам скажу.
- Простите... Павел... Константинович... - слова выпадают из меня, как камни на стеклянную мостовую - с грохотом, поднимая корону стеклянных брызг, быстро спадающих с мелодичным звоном, отдающим в ушах... но слишком что-то медленно...
- Знаете, что-то... я слишком близко... к сердцу принял... последнюю вашу... фразу. Минуточка... Продолжим разговор.... Я сейчас... буду в... порядке.
- Нет, нет, нет, я настаиваю. Езжайте домой. Отдохните. Будете в форме - приезжайте, разговор продолжим. Я сейчас пошлю за вашим водителем. Врач будет с минуты на минуту.
- Врача... не надо. Павел Константинович, это моя огромная... просьба. Давайте, закончим разговор. Мне нужно его... закончить... Сейчас... Потом будет страшнее... Все, что мне... нужно - стакан воды и чайная ложка... меда. Я буду... в вашем распоряжении... ровно через пятнадцать... минут. Это... очень важно... Прошу, мы лучше закончим... сейчас, чем потом что-то растягивать... узел надо уметь... разрубить... Очень прошу.
- Знаете, это против моих правил.
- Возможно. Против... моих тоже. Но, тем не менее, я осмелюсь... настаивать. Знаете, я очень редко на чем-то настаиваю. Все больше прошу вас... хотя и в шутливой форме... а тут... осмелюсь...
- Ну что же, я, с вашего позволения, встречу врача и провожу его к вам. И не отказывайте мне в этом. Если врач разрешит - я продолжу с вами разговор. Только так и никак не иначе.
- Спасибо, Станислав Николаевич, поберегу... Обязательно поберегу... Вот только разговор... закончу - и поберегу.
Стас помог мне подняться. Ноги немного не слушались, но я прошел в отдельный кабинет, где меня уже ждал доктор. Он критически посмотрел на меня, потом задал несколько глупых вопросов про моих родственников, затем проверил рефлексы и долго светил мне в глаза маленьким таким фонариком. На этом наше общение закончилось. Врач - худой, юркий, больше похожий на мышку с огромными седыми усами, сообщил мне, что все это результат истощения и нервного напряжения, и что мне надо лучше питаться и меньше нервничать. На всякий случай он предложил мне таблетку и укол - на выбор. Я выбрал отказаться и от того, и от другого. У меня оставалось еще пять минут, и их я провел в туалетной комнате, быстро приведя себя в порядок. Конечно, я не выглядел столь же идеально, как в самом начале моего визита, вплоть до этого позорного падения. Подумаешь, повод падать в обморок - сказали всего лишь, что твой театр прикроют. Ну да ладно... Слишком неожиданно все произошло. Бывает. Ну как? Хорош! Можно идти, рвать на себе одежду и требовать сохранения театра. Хоть чего-то, возможно, добьюсь... Хотя, и не слишком-то в это верю.
Малечкин ждал меня у туалетной комнаты. Увидев, что я возвращаюсь совершенно спокойный и уверенный, он только вздохнул и поплелся за мной. Он-то знал, что я не просто упрямый, а очень упрямый человек. И теперь его мнение находило только лишь очередное подтверждение.
Я пошел напрямую к столику Новицкого, который, увидев, что я подхожу, тут же встал и пошел мне навстречу. Я старался идти прямо, не пошатываясь, твердая походка давалась мне с трудом. Каюсь, я натянул маску неприступного супермена, а что еще прикажете делать?
- Павел Алексеевич, вы меня все-таки напугали изрядно. И зачем вы себя так изводите, вот, видите, я ведь прав, абсолютно прав. Вам вредно тянуть на себе такую ношу.
- Павел Константинович, давайте все спокойно обсудим. Как мы и хотели.
- Конечно, конечно, присаживайтесь.
- Итак, почему вы решили, что необходимо закрыть именно мой театр? И как вы себе это представляете? У меня сейчас аншлаги...
- Да, вы тут правы. Знаете, я ведь не просто так пригласил вас на этот разговор. У меня все расклады на руках.
Новицкий задумался, потом потянулся к папке, в которой лежали бумаги, явно хотел что-то достать оттуда, но передумал, положил на папку руку и продолжил:
- Если говорить честно и откровенно, я не могу поддерживать то число театральных коллективов, которые содержал фактически. Примите это на веру. Тут дело не только в финансовой стороне, но и в морально-этической. Я не могу требовать от своей компании и компаньонов строгой экономии, если сам буду по-прежнему демонстрировать неумеренные расходы.
Тут Новицкий взял паузу. Он ждал, что я вставлю какую-то реплику, чтобы сориентироваться и продолжать разговор в зависимости от моей реакции. Но я был уже в форме. Я взял паузу и молчал. Ему ничего не оставалось делать, как продолжить разговор.
- Я говорил уже вам, да и неоднократно, что театр - это моя самая сильная страсть. Я не смогу отказаться от театра вообще. Поэтому я принял решение... знаете, Павел Алексеевич, оно далось мне очень непросто... да... Так вот, я принял решение поддержать только один из четырех театров, которые сейчас финансирую.
- И это не мой театр?
- Ну, давай посмотрим. Рассуждаем вместе. Один театр муниципальный и я могу от него спокойно отказаться - он не пропадет. Пусть о нем голова болит у Матвиенко. Тут все просто. Остаются три. Театр-студия Макса имеет еще одного спонсора, там всего три толковых актера и Игорь сказал, что его компания этот театр не бросит - там не такие большие затраты. - Игорь Оверченко - еще один известный бизнесмен, близкий к Газпрому. Не настолько близкий, но все-таки в его обойме. Он был достаточно скуп, и меценатство не было его коньком. Театр-студию Макса он поддерживал только потому, что единственной - и главной актрисой в этом театре была его любовница. Мариша не блистала как актриса, но благодаря Максу стала светиться и в небольших сериалах. А там, смотри, и до серьезных ролей дойдет, если папик раскошелится. Когда Игорь подошел ко мне с предложением частично спонсировать мой театр, он имел ввиду именно спонсорство продвижения Маришы. Мне это было всегда противным. Кроме того, это было противно и самому Новицкому, тот подобного блядства никогда не потерпел бы. И для меня такая позиция мецената дорогого стоила - я за ней был как за каменной стеной. Теперь же, получается очень простой кульбит: мне дорога к Оверченко закрыта, и закрыта навсегда. Такие мелочные обидчивые типы отказов не прощают. Так, надо бы подумать, кто еще бы согласился хоть что-то, хоть как-то, хоть на какое-то время вложить в мой театр. А Новицкий продолжал свои рассуждения, но при этом указательным пальцем уже не ткнулся мне в живот, а уткнулся в ту самую папочку, которую пока что не раскрыл.
- Остается твой театр и театр Виктора. Вот и весь простой выбор.
- И ты выбрал театр Виктора? Он настолько успешнее?
- Он намного перспективнее.
- Объясните, если вам не трудно. Я что-то не понял...
- Конечно, мы же для этого тут и собрались. Скажи, сколько у тебя было премьер за последние два года?
- Четыре. Готовится пятая. Но и без премьер у меня был стабильный аншлаг. Мои спектакли всегда вызывали к себе большой интерес.
- Это не обсуждается. Это верно. Но из этих пяти премьер скажи откровенно, сколько твои спектакли? Только твои, а не поставленные помощниками и тобой только поправленные? Сколько? Только честно?
- Вы сами знаете - ни одной, ноль, зеро!
- Именно. Знаешь, ты всегда был честным со мной. Это мне в тебе нравится. Но пойми. Те спектакли, которые держат интерес к твоему театру - это только твои постановки. Фактически, ни одна из премьер себя не окупила. Да, они сыграли свою роль катализатора. Да, чувствовалось, что ты приложил к ним руку мастера, но не более того. Нетвои твои премьеры быстро умирали. А твои спектакли остаются в репертуаре и содержат твой театр. Но, согласись, это ведь не дело! Сейчас не время жить старыми заслугами! Надо что-то делать новое, интересное. Посмотри на Виктора. У него за этот же период семь премьер и все его. Да, две из них - безусловный провал. Но остальные четыре успешны. А одна - шедевр! И этот шедевр продержится не один сезон! Не мне тебе объяснять, что премьера - кислород любого театра. Я не спорю, твоя идея нового спектакля неплохая. А если бы тебе еще удалось затянуть на главную роль Хабенского, даже в качестве приглашенной звезды, согласен, даже в таком варианте это был бы успех. Но Хабенский отпадает по независящим от нас причинам. Я действительно решил приказать отменить твою премьеру.
- И как теперь быть?
- Я понимаю, что вы беспокоитесь о своем будущем. У меня есть к вам серьезное предложение. Думаю, оно вам понравится.
- Почему?
- А вы сначала выслушайте меня, не возражаете?
- Конечно, я весь во внимании.
- Ну, так-то лучше.
Новицкий щелкнул немного раздраженно пальцами правой руки. Тут же появился официант с новым кофейником. Новицкий налил себе тот же неизменный наперсток кофе, выпил его, после чего продолжил:
- Я предлагаю вам переквалифицироваться. Вы будете вести театральное ток-шоу. Удивлены? Ну-ну, подумайте, взвесьте все, попробуйте, вы увидите, какая захватывающая штука - телевидение.
- Но у меня нет никакого опыта.
- А мы продумали это. Продумали. Это шоу тоже требует вливаний, хотя и не таких больших, как целый театр. И все-таки. Вы будете вести вместе с Ванадием Алаховым.
- Самим Алаховым?
- Понимаю вашу иронию. Да, Алахов ничего не смыслит в театре. В театре смыслите вы. Поэтому это будет ваше шоу. Алахов передаст вам навыки шоу-мена, после чего из этого шоу исчезнет. И это будет только ваша программа. Конечно, если понадобиться, чтобы кто-то разбавлял ваше шоу своим присутствием, мы его можем вписать в обойму. Но это планируется именно вашим шоу. Подумайте об этом.
- Обещаю подумать.
- Ну, это замечательно. Знаете что, давайте договоримся - сделайте одну пробную передачу. Согласитесь, это ни к чему вас не обяжет. Не получится, не захотите - воля ваша, будете в свободном плавании. Но я все-таки настоятельно прошу, заметьте, именно прошу вас сделать одну-единственную пробу. Согласны?
- Вы же знаете, Павел Константинович, я не могу отказать вам ни в чем, тем более, в такой просьбе.
- Ну и замечательно. И поверьте мне - решение остановить финансирование вашего театра - вынужденная, но необходимая мера.
- Вот как? Когда объявить труппе о роспуске?
- Ну, Павел Алексеевич, давайте так, вы же знаете, я не такой уж и тиран. Если быть откровенным, вы еще можете какое-то время держаться на плаву. Вот и Станислав Николаевич Малечкин считает, что за счет зрительского интереса ваш театр может продержаться как минимум, пол года. А что там будет, кто его знает? Конечно, сейчас вы в худшем положении. Виктор уже получил финансирование на новую премьеру. У вас премьеры не будет. Так что, думаю, вам придется просто держаться какое-то время на плаву, барахтаться, экономить, а потом постепенно начать сокращения, увольнения или через пол года собрать труппу и объявить театр банкротом. В любом случае, выбор будет только за вами.
Я пожал протянутую руку Новицкого, поднялся и пошел на выход. Шел я прямо и ровно - маска супермена все с меня никак не слазила. И всей я кожей чувствовал, как по "Благодати" разливается и благоухает особенная, только этому месту присущая, благодатная благодать.
Глава седьмая
Тяжелые последствия
Этот день действительно выбил меня из колеи. Впервые репетицию провел мой коллега и главный помощник, Димка Ванеев, режиссер, из молодых, именно он должен был ставить новый спектакль. А сейчас провел (впервые в своей жизни) стандартный прогон перед вечерним спектаклем. Это было нелегко. И ему нелегко, и мне. Мне не только потому, что я чувствовал себя униженным и оскорбленным, но и потому, что выпитое уже просто не помещалось в мой организм и выходило из него наружу. В какой-то момент я с ужасом подумал о том, что застанет в квартире Машенька, когда придет поутру убираться. Но эта мысль как появилась, так и исчезла. Я смешал водку с ликером, капнул туда пару рюмок рома, добавил чуть-чуть медицинского спирта, все это смешал со стаканом темного пива, чтобы вкус оказался помягче, получилось еще пол-литра отменного пойла. Я прикончил его где-то между часом и тремя ночи. Точнее вспомнить уже не могу, потому как все остальное оказалось в плотном густом тумане, из которого даже ежик бы не выбрался, куда мне, простому советскому человеку, браться...
Кажется, когда я вырубился, я зачем-то куда-то полз...
Очнулся я от того, что мое тело погружалось во что-то теплое. Вода неожиданно попала мне в нос, и я поперхнулся, начал неловко как-то барахтаться, оттирая воду с лица и стараясь понять, что же произошло.
Я как-то принял более-менее устойчивое положение, локтями упираясь в стенки ванной. Она у меня довольно большая. Без джакузи, я не люблю этих всех наворотов, это все лишнее. Ванная у меня просто просторная и вместительная, так, чтобы при необходимости можно было и женщину с собой покупать. Да и не только искупать ее, сердешную... Я, как мужчина, который еще на пенсию частями не вышел, очень даже могу... Вот только не сейчас. Сейчас мне не до могу... И не до хочу.
Бля... а кто ж меня в ванну-то заснул и воду пустил? Стоп! Кто меня с полу подобрал? Я что все сам? Не верю!!!
И я попытался кого-то позвать, но издал горлом только какой-то нечленораздельный хрип.