Мою квартиру бессемейного в районе стадиона «Динамо» – то было начало шестидесятых – он знал довольно хорошо. Помимо тесной дружбы по работе в Госкомитете по культсвязям с зарубежными странами, он видел во мне человека, знакомого с его бывшей профессией и нелегким занятием. Со мной можно было говорить откровенно и высказывать обиду на судьбу, а точнее, на несправедливость людскую. В молодости он свято верил в светлое будущее – коммунизм и был готов отдать жизнь за правое дело. В Испании, куда прибыл добровольцем из буржуазной Литвы сражаться против фашистов Франко, он не раз это доказывал, потому и не стал отказываться от тайного сотрудничества с тамошним резидентом НКВД генералом Орловым (Никольским).
В семидесятые, когда, казалось, его положению в обществе снова можно было завидовать, он, особенно после рюмки-другой, по-прежнему нуждался в своего рода исповеднике. Вспоминал детали прежней опасной, однако изначала удачливой деятельности, но всегда заканчивал обвинением «в близорукости людей, которые могли со мной так подло поступить».
«Сереет и мельчает деятельность, без успеха которой не может процветать ни одно государство», – повторял он.
Беседы с ним волновали, лишали сна, однако довольно скоро я понял, что он все же не решается открыто критиковать то, что происходило в Союзе: как бездарно светлые идеи коммунизма превращались в свою противоположность бесталанными и недалекими людьми.
В конце жизни, когда его избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР, он уже был вынужден стать явным пересмешником.
Иосиф Ромуальдович Григулевич, 1913 года рождения, он же Иосиф Лаврецкий, он же Папа римский ХХI века, как я его называл в шутку, он же Юзек, Максимов, Артур, Макс и – еще с пяток кличек, или, как теперь любят выражаться в своих воспоминаниях бывшие товарищи «плаща и кинжала», кодовых псевдонимов. Человек необыкновенно талантливый во всем, яркая личность и большой жизнелюб.
Иосиф рассказывал мне многое: о том, как застрелил одного и чуть было не задушил своими руками другого полицейского провокатора, засланного в ряды Компартии Литвы, о том, как подружился в Испании с «хорошим и умным, настоящим чекистом Эйтингоном», как с ним в операции «Утка» по ликвидации Троцкого готовил запасной плацдарм в американском городе Санта-Фе. Аптека, которую они там открыли, послужила им надежным укрытием после «фейерверка» в доме Троцкого, бездарно проведенного группой мексиканских и испанских коммунистов во главе с Сикейросом. За что, кстати, Григулевич получил орден Красной Звезды, потому что все-таки вынудил Сикейроса действовать. В последующие годы та самая аптека в Санта-Фе бесперебойно служила надежным почтовым ящиком, через который советская разведка получала от ученых Фукса, Оппенгеймера, Ферми и других ценнейшие сведения по атомным исследованиям в США.
Непосвященному человеку может показаться выдумкой случай, когда в годы войны Григулевич – весьма солидный коммерсант – лично закладывал взрывное устройство в трюме итальянского судна «Парма», грузившего мясо и зерно, и на месте преступления его застал боцман корабля. Иосиф потерял дар речи, почти лишился сознания, но взял себя в руки и... через полчаса беседы боцман согласился работать – и затем хорошо это делал – против фашистов, однако с условием, что Артур, так назвал себя Григулевич в шоке, заберет взрывное устройство и покинет борт «Пармы».
Поведал мне Григулевич и о том, что у него лично, располагавшего во время войны квартирами и конторами в Буэнос-Айресе, Монтевидео и Рио-де-Жанейро, было на связи шестьдесят агентов сразу; о том, как здорово помогала ему в работе его жена Лаура, на которой он женился в 1940 году, будучи в Мексике (ее девичьей фамилии не называю, поскольку Лаура того не желает).
Я наслышан был об Артуре – молодым сотрудникам Первого Главного управления КГБ СССР (разведка) он представлялся живой легендой – еще когда в 4-м отделе ПГУ работал на аргентинском направлении. И все же нынче, находясь в Сан-Хосе, столице Коста-Рики, и складывая как мозаику обрывки сведений, с трудом обнаруживаемых из-за давности лет и безалаберности Национального архива, продолжал дивиться высокому профессионализму и удачливости Иосифа.
Читателю должно быть известно, что советский гражданин, член КПСС Григулевич, «с 1951 года являлся послом Коста-Рики в Италии и при Ватикане». Свершение, похожее на сказку. В годы же нашей дружбы Иосиф, как только в разговоре доходил до этого периода своей работы, непременно смолкал. Я не расспрашивал.
И вот сегодня мне стало достоверно известно следующее.
В середине 1950 года в Риме появился гражданин Коста-Рики Теодоро Б. Кастро, сорокалетний состоятельный коммерсант (в действительности ему было тридцать семь), который сразу открыл и зарегистрировал две фирмы – одну по экспорту и импорту химпродуктов, другую по импорту кофе – и немедленно установил тесный контакт с миссией Коста-Рики, завязал крепкую дружбу с посланником – доктором наук доном Антонио А. Фасио Уллоа.
То, что произошло в июле 1951 года, лучше, чем это сделал в письме министру иностранных дел Коста-Рики сам премудрый Теодоро Б. Кастро, став уже временным поверенным в делах Коста-Рики в Италии, не опишешь.
«Миссия Коста-Рики
Пьяца Саллюстио, 24
Рим, 7 июля 1951
В. Пр-во Г-н дон Марио Эчанди
Министр Иностранных Дел
Сан-Хосе, Коста-Рика
Ваше превосходительство Г-н министр:
Имею честь обратиться к Вам, чтобы проинформировать Вас о том, что 4-го июля д-р дон Антонио Фасио Уллоа, наш любимый Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр в Италии, имел благоволение предложить мне занять высокий пост Первого секретаря Миссии Коста-Рики в Риме.
На приеме у Броз Тито. Кастро – второй слева
С благодарностью и растроганный, я принял столь незаслуженное предложение с мыслью иметь возможность чем-то послужить моей Родине и с условием, что это высокое назначение будет угодно Вашему Превосходительству.
Я уроженец Алахуэлы и уже 25 лет как живу за пределами моей страны. Эти годы я провел в Чили, Бразилии и Уругвае, где женился на сеньоре Инелии Идалине из Пуэрто-Ниевес. Два года тому назад при трагических обстоятельствах мы потеряли нашего единственного сына. Это вынудило нас оставить дом в Монтевидео и совершить паломничество в Рим, с тем чтобы повидать Святого Отца и просить Бога о милости и утешении.
Обстановка в Риме нам очень пошла на пользу, и настолько, что мы решили надолго обосноваться в Вечном Городе, где Ваш покорный слуга основал две коммерческие фирмы по экспорту и импорту химпродуктов и кофе. <...>
Далекий от всякой политической борьбы, я с огромной радостью приветствовал приход к власти правительства, возглавляемого нашим почитаемым Президентом, доном Отилио Улате, и с особым вниманием и восхищением наблюдаю за Вашим плодотворным и примерным деянием, Ваше Превосходительство, сеньор Министр, которое располагает крепкой поддержкой и активно приветствуется всеми благонамеренными костариканцами, видящими в Вас воплощение наших лучших гражданских и духовных качеств.
Для меня будет великим счастьем узнать, что мое назначение, которое соблаговолил сделать д-р Антонио А. Фасио, располагает Вашими благосклонностью и согласием, поскольку служить Родине под Вашим славным руководством есть наиболее высшая почесть, на которую только может надеяться простой костариканец».
Далее наш предприимчивый сеньор толково изложил проблемы в дипотношениях между Коста-Рикой и Италией и сообщил министру, что уже снял в самом центре Рима полностью меблированный в старинном стиле дворец, заказал печати, фирменные бланки, необходимые канцелярские и бухгалтерские книги и что «все расходы, связанные с содержанием Миссии, будут покрываться нижеподписавшимся (то есть советской внешнеполитической разведкой. – Ю.П.), даже если Ваше Превосходительство и не соизволит утвердить мое назначение».
Послание заканчивалось следующими тремя абзацами:
«Д-р Фасио, прежде чем отъехать, сообщил Министерству Иностранных Дел Италии, что нижеподписавшийся остается в качестве временного поверенного в делах нашей Миссии в Риме.
Излишне говорить, что он воздержится от каких-либо действий, связанных с занимаемым им постом, до тех пор пока не получит известие о том, что Ваше Превосходительство приняло и утвердило его назначение.
В ожидании Вашего высокого решения и Ваших отрадных указаний, которые будут с точностью и дотошностью исполнены, и с просьбой передать мои пламенные приветы нашему прославленному Президенту остаюсь покорным слугой, готовым выполнять Ваши приказы, и верным другом».
Однако вопреки обещанию Кастро буквально засыпал МИД Коста-Рики деловыми посланиями еще до того, как получил возможность написать 25 июля 1951 года министру М. Эчанди следующее письмо:
«Имею честь сообщить Вашему Превосходительству о том, что мною получены диппаспорт номер 2026 и Президентский Декрет о назначении меня Первым секретарем Миссии в Риме. Одновременно выражаю В. П-ву и, используя Ваше высокое участие, Его Превосходительству Г-ну Президенту дону Отилио Улате мою самую глубокую благодарность за оказанную мне столь высокую и недостойную меня честь, что оправдаю моей честной, самоотверженной с самопожертвованием службой В. П-ву и нашему Правительству.
Пользуясь счастливой возможностью, дабы еще раз заверить В.П. в моем полном единении с почитаемой и имеющей историческое значение деятельностью, которую В. П-во развивает так удачно на благо нашей Нации, отдавая себя целиком и во всем Вашим безошибочным приказам».
Как Григулевичу удалось занять столь высокий и ответственный дипломатический пост в чужой стране, нам предельно ясно, а вот как советской разведке подфартило раздобыть подлинную метрическую выписку и прочие документы, свидетельствующие о том, что сеньор Теодоро Б. Кастро является незаконорожденным сыном почтенного, но не имеющего детей в своей семье жителя костариканского города Алахуэла, пока остается секретом за семью замками бывшего ПГУ КГБ.
Совершенно необходимо было достигнутое положение закрепить должным образом, и Григулевич трудился не покладая рук. Прежде всего он приложил максимум усилий и пошел на крупные расходы, чтобы заполучить поддержку министра иностранных дел Италии и высших чиновников при президенте страны, с тем чтобы последние убедили президента сделать официальное приглашение сеньору Марио Эчанди, мининделу Коста-Рики, посетить Италию. Кастро заверял своего шефа в том, что добьется его приема Святым Отцом, Папой Римским.
Усилия Кастро были оценены по достоинству, и он включается в состав делегации Коста-Рики на VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН, состоявшейся в Париже. Делегацию возглавлял вице-президент Коста-Рики Альфредо Волио. Кастро пробыл в Париже с 17 по 25 августа 1951 года и уговорил вице-президента Волио с секретарем-помощником президента посетить Италию.
В Париже, однако, с Кастро-Григулевичем имел место забавный казус, о котором он мне с достаточной долей сарказма рассказывал в Москве. Юрий Дашкевич, впоследствии известный латиноамериканист, а тогда майор КГБ, находившийся в составе группы переводчиков главы советской делегации Вышинского, пытался довольно неуклюже вербовать советника делегации Коста-Рики Теодоро Кастро.
Наш герой меж тем, приняв в Риме на должном уровне высокую правительственную делегацию «своей» страны, очаровал вице-президента и дона Хорхе Мартинеса, могущественного секретаря-помощника главы Коста-Рики. Телеграмма, отправленная им в начале декабря 1951 года в МИД, о том, что он из собственных средств, но от имени Коста-Рики сделал вклад в пользу итальянцев, пострадавших от недавнего наводнения, легла на стол президента Улате, как семя в распаханную землю. Однако влиятельные чиновники МИДа, такие как вице-министр, ответственный секретарь и шеф дипломатического департамента, явно испытывали неприязнь к неизвестному «выскочке». По письму от 14 декабря 1951 года Луиса Роблеса Санчеса, шефа дипдепартамента, видно, с каким удовольствием он сообщает Кастро, что на время продолжения работы VI сессии Генеральной Ассамблеи главой делегации Коста-Рики назначается не он, а «Его Превосходительство господин принц Джулио Пачелли, Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Коста-Рики при Ватикане» (гражданин Италии).
Однако Кастро это не очень волнует – тем же декретом президент утвердил в должности атташе миссии Коста-Рики уругвайского гражданина Хулио Цезаря Паскаля Рокка. Этот молодой человек до приезда в Рим несколько лет работал в Монтевидео под псевдонимом Пегас в составе нелегальной резидентуры Григулевича.
И все же явно задетый за живое, полагая, что он не был назначен главой делегации только потому, что являлся лишь поверенным в делах, Кастро 26 декабря сообщает в письме министру Марио Эчанди, что «при различных обстоятельствах ответственные чиновники МИДа Италии спрашивали меня о дне возвращения в Рим главы нашей Миссии д-ра дона Антонио Фасио Уллоа... (Надо полагать, что Кастро было хорошо известно, что это невозможно. – Ю.П.) В случае невозможности возвращения посланника правительство Италии с особым удовлетворением отметило бы урегулирование – и чем быстрее, тем лучше – положения с нашей Миссией назначением ее постоянного руководителя, уравнивая, таким образом, положение Миссии Италии в Коста-Рике».
Григулевич идет ва-банк, утверждая, что продолжительное управление миссией временным поверенным в делах может быть интерпретировано МИДом Италии «как отсутствие должного уважения нашего Правительства по отношению к Италии» и что в связи со скорым приездом министра в Рим поверенному в делах будет куда труднее, чем посланнику, организовать как следует его пребывание в Италии.
Он рекомендует повысить его до ранга советника и утвердить постоянным поверенным в делах, естественно, как и прежде ad honorem – бесплатно, «что вполне удовлетворит МИД Италии».
Спустя три дня в Сан-Хосе тому же Марио Эчанди уходит письмо Хулио Ц. Паскаля Рокка, который высокопарными фразами благодарит министра за оказанные доверие и честь и сообщает: «Полагаю, что мое сотрудничество с Его Превосходительством г-ном доном Теодоро Б. Кастро, поверенным в делах Коста-Рики в Риме, не будет для меня трудным делом, поскольку глава Дипломатической Миссии Коста-Рики в Италии прекрасный человек и располагает высоким уважением во всех кругах Рима, как и пользуется авторитетом среди глав других диппредставительств, аккредитованных в Вечном Городе».
Неизвестно, сколько времени наш Григулевич-Кастро ходил бы во временных поверенных в делах, не появись в Риме вслед за министром Эчанди крупный политический деятель и дипломат Коста-Рики Фернандо Лара Бустаманте. Григулевич и особенно его жена Лаура, носившая в Италии имя Инелия Идалина де Кастро, возможно знавшие, а скорее всего, точно вычислившие ближайшее будущее сеньора Лары, окружили его и его супругу Офелию повышенным вниманием.
В начале марта 1952 года Лара Бустаманте становится министром иностранных дел Коста-Рики, а в начале мая сеньор Теодоро Б. Кастро президентским декретом возводится в ранг и должность Чрезвычайного Посланника и Полномочного Министра Коста-Рики в Италии. При этом Теодоро Б. Кастро по-прежнему несет все расходы, связанные с работой и содержанием миссии.
Кастро действительно пользуется уважением коллег и две недели спустя избирается ответственным секретарем Ассоциации глав диппредставительств стран Центральной Америки в Италии. Министр Лара же пишет официальные письма сеньоре донье Инелии де Кастро и постоянно шлет нежные приветы от своей жены Офелии.
Скорее всего, такая общая ситуация – и нельзя исключать советы того, кто с позиций легальной резидентуры, прикрытой посольством СССР в Италии, курировал Макса, – подтолкнула последнего уже 9 августа сообщить министру Ларе, «что Миссии Сальвадора, Гаити, Доминиканской Республики и Боливии совсем недавно были возведены в ранг посольства», и рекомендовать правительству Коста-Рики непременно последовать их примеру, «дабы не оказаться в положении более низком...».
Это предложение Кастро не вызвало в МИДе особого интереса, хотя его участие за свой счет в Международной промышленной выставке в Триесте (июнь – июль 1952 года) и пространный доклад о заинтересованности Югославии в приобретении у Коста-Рики кофе, какао и бананов и продаже ей по низким ценам электрооборудования, цемента и стекла навели правительство Коста-Рики на мысль аккредитовать Кастро своим посланником в Белграде и выделить ему средства для участия на предстоящей Международной выставке в Загребе.
Кастро надеялся вручить верительные грамоты – и, скорее всего, его к этому подталкивали из Москвы – во время выставки в Загребе, однако маршал Тито его не принял. Вручение грамот, и то коллективное – вместе с представителями семи других стран, – состоялось в бывшем королевском Белом Дворце в Белграде лишь 25 апреля 1953 года.
По этому случаю Кастро пишет министру Ларе письмо 7 мая:
«С удовольствием я отметил, что Президент Тито в достаточной степени хорошо знаком с положением в нашей стране. Он заявил, что откровенно восхищен нашей демократической системой, личностью и деятельностью нашего Президента Улате и функционированием его Правительства...
Президент Тито сказал мне, что Правительство Югославии стремится освободиться от политического влияния России... в области экономики стремится перенять скандинавскую или английскую лейбористскую кооперативную системы».
В свете неоспоримого факта вручения верительных грамот Тито лишь в конце апреля 1953 года – почти два месяца спустя после смерти Сталина – довольно трудно увязать утверждения, сделанные в книгах бывших генералов КГБ Виталия Павлова и Павла Судоплатова, о том, что в кабинете Сталина еще в ноябре 1952 года могла обсуждаться возможность физической ликвидации Тито руками Макса. Говорить о наличии в обсуждавшемся письме КГБ (которое Сталин должен был одобрить) фантастических, чтобы не сказать смешных, вариантов осуществления Максом теракта сейчас как-то даже стыдно. Макс же тогда еще не был знаком с Тито, не являлся даже членом дипкорпуса при нем. Хотя в существовании письма КГБ, авторами которого были министр Игнатьев и его заместители Савченко, Рясной и Епишев, сомневаться не приходится.
На той же фальшивой ноте звучит и заявление Судоплатова о том, что Григулевич был отозван в Москву в мае 1953 года по двум причинам. «Во-первых, надо было убедиться, не «засветил» ли его Орлов (Никольский знал лишь настоящую фамилию агента Юзека и о его деятельности в Испании до 1937 года. – Ю.П.) в своих разоблачительных статьях... Во-вторых, если он оставался вне подозрений, его предполагалось привлечь к бериевскому плану объединения Германии и урегулированию отношений с Югославией» (П. Судоплатов. Спец-операции).
С дочерью Надеждой
Полная туфта. Передо мной лежат письма Теодоро Б. Кастро министру Коста-Рики, датированные маем-декабрем 1953 года. И какие в июле могли существовать «бериевские планы», коль скоро Берия был уже ликвидирован?
Судоплатов утверждает, что после смерти Сталина «идея покушения на Тито была окончательно похоронена». А ведь это было за месяц и двадцать дней до вручения Максом верительных грамот. Павлов же сообщает, что Макс был отозван в Москву в мае за отказ выполнить задание по ликвидации Тито. «По получении сообщения об аккредитации Максимова в Югославии его срочно вызвали в Москву. Со слов Короткова (начальника нелегальной службы. – Ю.П.) я понял, что вызов был осуществлен в грубой, категорической форме, без учета возможных последствий для дальнейшей работы нелегала за границей» (В. Павлов. Рассекреченные жизни).
И еще: «Представителю нелегальной службы в Вене было поручено провести с ним (Максом) встречу и сообщить об этом новом задании (покушение на Тито), не раскрывая его сути и сказав лишь, что оно носит весьма ответственный и рискованный характер и чем-то напоминает ту операцию, к которой он привлекался в Мексике». Павлов заверяет, что Макс не знал, о чем идет речь, и будто бы именно это спасло ему жизнь. Тогда от чего же он отказывался? Вот Судоплатов не темнит: «Я указал Сталину, что в документе предлагаются наивные методы ликвидации Тито, которые отражают опасную некомпетентность в подготовке плана». И цитирует абзац из письма КГБ Сталину: «Макс был вызван нами в Вену, где с ним была устроена встреча в конспиративных условиях. В ходе обсуждения возможностей Макса перед ним был поставлен вопрос, чем он мог бы быть наиболее полезен, учитывая его положение. Макс предложил предпринять какое-либо действенное мероприятие лично против Тито».
Вот что рассказывал мне сам Иосиф: «Вначале меня взяла оторопь, но я быстро успокоился, когда услышал о вариантах теракта. Они были настолько далеки от реальных возможностей, что я заявил о готовности предложить свои варианты. Надо было выиграть время, как это сделал Насреддин, заявив эмиру, что научит говорить осла. Затея была очень серьезная и мне одному просто не по плечу. Мои дела были хреновыми. Я и допустил ошибку – сообщил в Центр, что подозреваю слежку за мной югославской контрразведки. Это был мой промах. Меня вынудили».
В летние и осенние месяцы 1953 года Кастро-Григулевич-Макс с особым рвением настаивал на превращении его миссии в посольство. МИД Коста-Рики уже склонялся к этому, как вдруг в середине ноября Кастро сообщает о необходимости в связи с тяжелой болезнью жены его отсутствия в Риме с начала декабря и по конец марта 1954 года и заверяет: «В течение этого времени я периодически буду наездами в Риме, с тем чтобы решать наиболее важные вопросы, связанные с работой Миссии».
Макс надеется! И как же иначе? Он ведь прекрасно понимает, что не каждому нелегалу выпадала такая удача – занимать столь высокий пост – и не всякой разведке везло иметь своего человека посланником чужой страны. Макс в хороших деловых отношениях с руководством МИДа Италии, с его министром, в дружбе с послами Франции и США, с послом Франции в Белграде, с деканом дипкорпуса, послом США в Югославии, с югославским послом в Англии, с приближенными людьми Тито, с руководителями диппредставительств стран Латинской Америки в Италии, Франции и Югославии. Какую полезную работу он бы мог вести и далее с этих позиций!
5 декабря Кастро отправляет в Сан-Хосе телеграмму: «ВЫНУЖДАЕМЫЙ СЕРЬЕЗНОЙ БОЛЕЗНЬЮ ЖЕНЫ ВЫЕЗЖАЮ СЕГОДНЯ ШВЕЙЦАРИЮ...» И перед Новым годом со здоровой женой и дочкой прибывает в Москву. «Коротков беседовал с ним с глазу на глаз, и вскоре после этого последовал приказ об увольнении Максимова из разведки», – пишет Павлов.
Мне же вспоминаются слова Иосифа: «Я чувствовал, особенно у Короткова, неприязнь к моим успехам. Черт возьми, зависть, что ли, какая-то, что я шикарно живу за границей. Коротков в тридцать седьмом году начинал в разведке с лифтера на Лубянке. Он не имел законченного десятилетнего образования. У него явное отвращение ко мне было потому, что я еврей».
А может, это была расправа в угоду новому хозяину СССР – Хрущеву, поскольку Берия очень ценил Иосифа Григулевича.
Кому-то предстоит еще по этому поводу произнести правдивое слово.
Документов, свидетельствующих о поиске МИДом Коста-Рики своего пропавшего без вести посланника, в Национальном архиве этой страны пока не обнаружено. Известно только, что в июле 1954 года миссию Коста-Рики в Италии возглавлял г-н д-р дон Хосе Анхель Кото.
Чтобы закончить эту тему на сегодня, надо сказать об одном обстоятельстве. Все, кто был лично знаком с Иосифом Григулевичем или писал о нем, знали, что он в пятидесятые годы был послом Коста-Рики при Ватикане. Даже такой «спец», как Василий Митрохин (в бывшем один из руководителей секретнейшего архива ПГУ), который многие секреты КГБ продал «Интеллидженс сервис», заверил англичан в этом.
Однако дела за номерами 2243 и 4060, хранящиеся в Национальном архиве Коста-Рики, с достоверностью указывают на то, что Коста-Рика в пятидесятые годы не имела посольства при Ватикане и что с 1950 по 1952 год включительно Чрезвычайным Посланником и Полномочным Министром Коста-Рики при Ватикане являлся итальянский принц Джулио Пачелли. В делах миссии Коста-Рики в Италии пока не обнаружены документы, свидетельствующие о том, что Теодор Б. Кастро в случае ухода в отставку, болезни или смерти Пачелли с января 1953 года мог занимать его пост.
Платон мне друг, но истина дороже.
Смотрите оригинал материала на сайте "Совершенно секретно" : https://www.sovsekretno.ru/articles/id/444/