В цехе ДК-3а я очутился из-за начальника этого цеха Назарова. Он как-то зашел ко мне в цех и предложил к нему перейти заместителем:
- Зарплата у тебя меньше не будет, будешь заниматься технологией, рационализацией схемы и рабочих мест. Соглашайся, пиши заявление, я отдам его в отдел кадров. Сейчас такие должности выборные, и ты по конкурсу точно пройдешь! Что еще в цехе ДК-7 делать? Ты его полностью реконструировал, другой цех стал!
Заявление я написал, понимая, что он прав. У меня всегда имелась тяга к новому оборудованию, к новым схемам, к изучению других процессов. Цех ДК-3а являлся одним из основных технологических цехов на заводе, многолюдным, и для меня появлялся большой простор для творческой работы. Следует отметить, что действующий на тот момент главный инженер Виктор Иванович Хлустиков отговаривал меня, просил из цеха ДК-7 не уходить:
- Зачем тебе идти к Назарову? И здесь еще проблем много, работы - непочатый край: замена окислителя, внедрение новых автоматических схем. Смотри, пожалеешь!
Прошло какое-то время и отдел кадров собрал специальную комиссию, где из двух кандидатур - претендовал на должность заместителя цеха ДК-3а еще и начальник отделения цеха ДК-1-2а Адианов В.С. - выбрали меня из-за большего опыта работы. И уже с 12 декабря 1988 года я оказался в цехе выделения и сушки каучука СКД. В половине восьмого утра на ЦПУ повстречался с дневными инженерно-техническими работниками нового для себя цеха, и для меня началась новая эпоха...
Начал изучать технологическую схему до тонкостей, сразу помечал неясные мне узлы и схемы, потом требовал от начальников отделений, от Назарова разъяснений. Много почерпнул, изучая первоначально выданную Гипрокаучуком проектную технологическую схему, нашел много переделок, узнал их причины. Постепенно стал предлагать усовершенствования. Времени с тех пор прошло много, и много в нашей схеме мы поменяли с моей подачи. Мы улучшали технологию, механизацию рабочих мест, устанавливали новые контрольно-измерительные приборы. Все это в итоге приносило снижение расхода дорогостоящего пара, сокращение численности работников цеха. Нам удалось значительно увеличить время пробега основного оборудования. Сейчас уже вряд ли кто помнит, что основное оборудование - огромные дегазаторы диаметром пять метров и высотой в двадцать - могли сломаться через два часа или через два дня после ремонта, сейчас же они работают по полгода и больше. Бригады из ремонтно-механического цеха не вылезали из нашего отделения дегазации, ремонтируя мешалки и технологическую обвязку аппаратов. Это было и в выходные дни и в ночные смены. Тогда нагрузки на производстве были высокие и работали по очереди все пять дегазаторов (не меньше трех в смену), сейчас в схеме задействовано только три дегазатора на СКД, а работают всего один или два - в зависимости от нагрузки.
Какое-то время нашему цеху и заводу в целом сильно мешала работать кем-то придуманная и внедренная по всей стране Госприемка. Мне рассказывали, как списывали и прямым образом выбрасывали в металлолом телевизоры, другую бытовую технику. То же коснулось и нас. Каучук, забракованный органами Госприемки, закапывали в землю, потому что его некуда было девать. Завод терпел большие убытки. И это только потому, что выстроили никому ненужную надстройку в правительстве, подумав, что можно будет резко поднять качество продукции. Не выполнялся месячный план, рабочие и служащие не получали премию, а руководителям Госприемки было все равно, они от снижения выработки продукции на заводе свои блага не теряли, зарплату им платили очень большую, и я частенько видел довольные ухмылки на лицах их представителей. Самое главное, что удивляло, в рядах Госприемки оказались не какие-то очень умные люди, а первые попавшиеся, чаще уволенные ранее с нашего завода по разным причинам. Советом они помочь не могли, поэтому были они или их не было, качество продукции от этого не менялось. Мне пришлось побывать на Бело-Церковском шинном заводе под Киевом, и с ужасом видел я запруженные огромными и малыми, совсем новенькими забракованными покрышками внутризаводские дороги. Так длилось несколько лет, пока до правительства страны не дошло, что деньги всей промышленности выбрасываются на ветер. Госприемку быстро отменили и процесс производства пошел прежним путем.
С Госприемкой на заводе случилась забавная история. В один прекрасный день генеральному директору завода Гольбергу прислал кто-то из европейских потребителей каучука послание с фотографией. На фотографии был сфотографирован брикет каучука в оберточной пленке, причем под сантиметровым слоем полупрозрачного светло-желтого каучука хорошо просматривался приличный кусок бумажной диаграммы с нулевой отметкой и подписью около нее. Обычно диаграммы, регистрирующие какие-то параметры технологического процесса, позже просматриваются технологами цехов, которые фиксируют этот контроль своей подписью. Поскольку пакет документов был прислан нам, то, понятно, что потребитель настаивал на отсутствии у нас на заводе контроля за выпускаемой продукцией и требовал объяснений. В таких случаях вопрос ставился остро, вплоть до прерывания контракта и возмещения убытков от использования бракованного каучука. Вначале вся документация попала в нашу заводскую группу Госприемки и заместитель начальника Госприемки Валикова Антонина Андреевна настойчиво потребовала разбирательства в нашем цехе, утверждая, что она узнала мою подпись. Получалось, что в брикет каучука совершенно непонятным образом вложили использованную диаграмму с прибора-регистратора температуры, а в нашем цехе проглядели этот момент и отправили испорченный брикет потребителю. Конечно, кусок бумаги мог принести какие-то изменения в получаемой резине, из-за него вообще могли забраковать партию выпущенных покрышек. Разбор производился непосредственно в кабинете нашего начальника цеха Назарова. Я от своей подписи сразу отказался, сообщив всем, что я так не расписываюсь.
- Антонина Андреевна! Да где вы такую диаграмму у нас в цехе видели? У нас такие диаграммы мы не применяем! И приборов таких нет.
Валикова достала из своей хозяйственной сумки кучу бумаг, подписанных мною, и стала водить по ним пальцем, доказывая, что подпись очень похожа. И здесь у кого-то из нас, кажется у Назарова, возникло предположение, что диаграмма похожа на те, которые применяют в цехе ДК-3, где он сам раньше работал. На сушилках, совсем других аппаратах, полностью отличающихся от нашей сушильной машины (экспандера), установлены приборы, регистрирующие температуру сушки слоя крошки каучука с подобными круглыми диаграммами, даже разбивка шкалы похожая.
- Вот! - подняла палец Валикова. - Диаграмма с другого цеха попала в ваш брикет! Что у вас здесь творится?
Некоторое время все молчали, представляя картину, как в цехе ДК-3 внезапно распахнулся прибор, от потока воздуха работающей вентиляции соскочила небрежно установленная тамошним прибористом диаграмма и выпорхнув их цеха, находящегося почти в километре от нашего, долетела до него, впорхнула через приоткрытые ворота в отделение сушки и совершенно случайно, не попадая на глаза обслуживающего персонала прессов и оберточных машин опустилась на поток крошки каучука, устремившийся в бункер-дозатор пресса. И укладчик-упаковщик, осматривающий каждый брикет со всех сторон, не заметил куска инородного тела в брикете, пропустил его на склад, а на складе грузчик тоже ничего не заметил и опустил брикет в упаковочный ящик. Молчали долго. Потом я спросил всю компанию:
- Это не могла быть партия каучука из цеха ДК-3?
- В Европу каучук со старого цеха мы уже давно не посылаем, - отчеканила Валикова. - Ищите у себя!
- А номер партии точно наш? - продолжал уточнять я.
- На фото изображен только брикет, - задумалась Антонина Андреевна, - про номер есть только в сопровождающих документах. Там указана именно ваша партия.
- Тогда нужно уточнить, - пытался я разгадать загадку, - этот потребитель у других партнеров каучук покупает, или только у нас?
- Гольберг еще с командировки не приехал, вряд ли такой вопрос без него мы выясним. Это ведь нужно говорить со Швабом, именно он занимается в Германии распределением каучука. Мы же только знаем, что наш завод экспортирует свой каучук СКД на Запад, - уверенности у Валиковой убавилось. - Возможно, что с Воронежского завода они получают такой же каучук.
Я посмотрел на Назарова. Несколько лет назад мы с ним вместе были в Воронеже и ходили в подобном цехе.
- Сушилки в Воронеже такие же, - пробормотал он. - Если бы съездить туда по какому-то другому вопросу и посмотреть, мог ли быть этот каучук поставлен от них...
- Как вы себе это представляете? - поинтересовалась Валикова.
- Очень просто! - заявил я ей. - У меня, например, накопилось много вопросов к этому цеху, хорошо бы съездить и пообщаться с ними. Там же много наших знакомых, походим с ними, поглядим на оборудование. Авось что-нибудь найдем! Естественно, настоящую причину поездки мы им не скажем. Нас даже могут не принять, но это уже ваша забота, Антонина Андреевна! Договаривайтесь с Гольбергом.
В итоге мы добились разрешения посетить тот завод, поехал я и начальник смены ОТК (отдела технического контроля). И нашли мы там кучу разбросанных везде таких же диаграмм и выбрали с собой с теми же подписями. И доказали, что каучук на фотографии не наш, а воронежский, даже немцы нашли свою ошибку в документах, не наш номер партии оказался забракован.
После ликвидации Госприемки мы сразу возвратились к прежним мощностям, выпуская до 21000 тонн каучука в месяц. Работало на это количество два производства: СКД-1 и СКД-2. Второе производство было на десять лет моложе, поэтому многие вопросы у нас решались легче: меньше было ремонтных работ из-за нержавеющего парка оборудования, здесь при строительстве были учтены ошибки старого производства. В итоге, когда в начале 90-х годов количество каучука для страны потребовалось значительно меньше, и часть заводов начали переходить на другие технологии с уходом от токсичных продуктов производства, то было принято решение приостановить первую очередь СКД. Поскольку ее так и не пустили, нашему цеху - и не только нашему - разрешили часть остановленного оборудования первой очереди использовать в своих цехах, чтобы не закупать новое со стороны.
Это было то время, когда мы до 80% каучука продавали на экспорт таким гигантам Запада, как фирмы "Мишелин" и "Гудьир" в Европе, а также отправляли часть каучука в Америку. Не обошлось, правда, без конфуза. Каучук шел в Европу на сборочный склад Германии через Словакию, а затем Чехию. Одно время начали поступать письма с фотографиями, на которых были изображены наши упакованные каучуком поврежденные деревянные ящики в вагонах, вскрытых на станции Чиерна-над-Тиссой. В этом, расположенном в нескольких километрах от границы с Украиной, городке находилась словацкая посредническая фирма "Интерконтакт", работники которой занимались перегрузкой нашего товара из вагонов, предназначенных для Российской широкой колеи в вагоны - немецкие, чешские - для узкоколейки. Поскольку упаковка была повреждена, требовались затраты для ее восстановления. Ремонт тары производился на общем складе в приграничном Германском городке Мост, откуда уже каучук в больших двадцатитонных фургонах развозился по шинным заводам западных фирм. Нашему заводу начисляли приличные штрафные санкции за дополнительные работы по восстановлению товарного вида продукции. После третьего такого письма Генеральный директор Гольберг отправил двух представителей завода, чтобы найти причины разрушения тары. От нашего завода поехал я, как представитель цеха, а также сотрудник отдела сбыта Яков Зуфман. В Праге к нам должен был присоединиться работник от германской фирмы.
В Прагу мы с Яковом прилетели, как на юг нашей страны. Улетали из Москвы в холодный ледяной дождь, а выйти из аэропорта столицы Чехии мы могли только раздевшись до обычных костюмов, было не менее семнадцати градусов тепла. Уже в здании аэропорта к нам присоединился представитель фирмы, использующей наш каучук в Европе. Это был часто улыбающийся жизнерадостный человек. По внутреннему переходу мы втроем дошли до словацкой части аэропорта, и уже там ждали свой самолет до Кошице. А уже в этом словацком городе нас встретил навороченный "BMW" с двумя представителями "Интерконтакта", один из них оказался девушкой-переводчиком. Мы быстро домчались до Чиерна-над-Тиссой, нас накормили и разместили в небольшой уютной гостинице. Сколько нам придется здесь жить - никто не знал. Мы вылетели с таким расчетом, чтобы встретить наши загруженные каучуком вагоны (их было отправлено пять штук), проверочный акт разрешили составить после обследования первых трех появившихся вагонов. Самолет летит быстро, а поезда движутся намного медленнее, поэтому срок командировки у нас был с запасом. Но неожиданно на следующий день мы узнали, что все пять вагонов уже находятся на станции и готовятся для перегрузки. Мы должны были осмотреть вагоны до вскрытия, состояние груза внутри до момента перегрузки, встретиться с теми, кто осуществляет перегрузку, узнать, каким оборудованием перегрузка осуществляется и как тщательно, а уже потом совместно решить (и отразить все в акте), какие меры для снижения затрат нужно предпринять у нас на заводе.
Около десяти часов утра по местному времени нас приводят на платформу, где стоят наши вагоны. С одной стороны на широкой колее находятся погруженные в Ефремове вагоны, а с другой стороны по узкоколейке тепловоз подает немецкие и чешские вагоны. Появляются грузчики с трехколесными старинными автопогрузчиками. Я таких даже нигде не встречал, было интересно, как таким старьем будут вытаскивать ящики с каучуком и переставлять в свои вагоны. Стоит отметить, что по контракту мы загружаем в вагон 43,2 тонны продукции, больше в обычные вагоны не вмещается. А хотелось бы грузить еще больше, чтобы снизить стоимость перевозки каучука на Запад. Поэтому упакованный в ящики каучук грузчики железнодорожного цеха нашего завода СК - тогда именно они заполняли вагоны - устанавливают вплотную ящик к ящику, а чтобы тряска состава при перевозке не влияла на целостность тары, грузчики сверху крепили ящики с помощью толстых досок, прибивая их длинными гвоздями. При нас открыли один вагон, осматриваем и ничего сломанного не видим, отмечаем в черновике акта. Один грузчик начинает вытягивать ящики из нашего вагона на платформу, а затем загружать в свой вагон на узкоколейке. Работа по разгрузке довольно сложная, необходимо разгружать с той стороны, где оканчивали загрузку, там есть специальная отметка, поэтому неправильно установленный вагон следует развернуть. Из поданных пяти вагонов три были установлены сразу неверно. Мы заставили развернуть вагоны, то есть вновь тепловозы забирали вагоны и подвозили уже с нужной стороны. Похоже, что одна из причин повреждений ящиков была найдена: словаки спешили выполнить работу, не следили за установкой вагонов и при вытягивании ящиков могли их сильно ломать. Следующее замечание было тоже значительным: старые малогабаритные трехколесные погрузчики словаков (давно приобретенные в Украине) при маневре иногда срывались одним колесом с уложенного на разрыв между платформой и вагоном переносного металлического щита; и в этот момент разгружаемый ящик срывался на платформу и получал повреждение. В принципе, мы нашли только два ящика во всех пяти вагонах, которые имели сорванные нижние опорные "лыжи", на которые они опираются. Для проверки причины я заглядывал в вагон, забираясь по ящикам снизу до самой крыши вагона и нашел, что крепление ящиков сверху досками с помощью гвоздей, возможно, не было идеальным вариантом. Нужно было обдумать на заводе и другие способы. Нельзя было исключить повреждение упаковки и в накопительном складе - в местечке Мост.
Проверив все вагоны, мы пошли в офис "Интерконтакта" составлять акт. Представитель с Германской стороны тоже все видел, поэтому акт должен был получиться в нашу пользу. Но когда пришли в офис, руководитель фирмы сообщил, что отказал компьютер, его отвезли в ремонт, то есть напечатать документ по итогам проверки пока невозможно. Правда, он нашёл нам занятие. Оказывается, у одного из работников офиса сегодня подошел день проверки молодого виноградного вина. У словаков это что-то вроде праздника, сказал он. Сейчас все поедем к нему в винный погреб и будем испытывать все приготовленные в прошлом году молодые вина, каждый будет давать им оценку, а затем подведем общий итог. Несколько странной мне показалась эта затея, но обижать хозяина не хотелось. К тому же, было интересно, где они держат свои погреба с вином, много ли там вина, да и как вообще в Словакии поставлено виноделие. Подумали, что с нами - крепкими молодыми мужиками - будет с молодого виноградного вина? Много его не выпьешь, а с небольшого количества не захмелеешь.
- Там и пообедаем, - заявили нам, - все будет подготовлено.
Вообще-то мы планировали сразу после осмотра вагонов составить акт, собрать все подписи, заверить акт печатью "Интерконтакта" и наутро уехать в Прагу, нам хотелось быстрее улететь домой. Но словаки сказали, что эта затея с проверкой вина не займет много времени, и мы все сегодня успеем. Поехали на место. Городок был маленький, машина выехала в чистое поле и достигла поворота с основной трассы к строениям наподобие небольших домиков с плоской крышей, примерно четыре на четыре метра размером. Подъехали к одному из таких домиков, хозяин уже поджидал нас рядом. Мы оказались внутри довольно свободного помещения. В середине стоял широкий стол и несколько стульев. А напротив входной двери в кирпичной стене находилась внутренняя плотная дверь с хорошим запором и большим висячим замком. Его сняли, и нас повели вниз по холодному мокрому узкому коридору. Мокрый он был от капель воды, срывающихся с довольно низкого потолка. В коридоре сразу стали встречаться металлические двери с основательными замками. Оказывается, каждый домик строился на нескольких хозяев, которые занимались виноделием. К слову сказать, это являлось одним из любимых занятий местных жителей.
Наконец мы достигли открытого заранее погреба нашего радушного хозяина. В погребе я насчитал десять лежащих на полу двухсотлитровых бочек. Здесь было еще прохладнее, чем в коридоре. Говорили все на разных языках. Но принцип быстро поняли. Хозяин погреба специальным расширителем набирал из проверяемой бочки вино и разливал всем в небольшие стаканчики. Мы должны были оценить аромат и вкус вина и дать ему оценку. Оценивали все десять марок, так как в каждой бочке было свое вино: либо из одного какого-то сорта винограда, либо из смеси разных сортов. Хмель бросилась мне в голову раньше, чем закончились бочки. Приглашенные на пробы сразу дали оценки всем винам и потянулись по коридору обратно. В окошке домика я заметил, что снаружи уже стало темно. На столе стояло два больших протвиня с незначительными закусками, а также бутыли с лучшим вином, которое мы сообща выбрали. И пошел здесь разговор на разных языках за жизнь. Мы пили и ели. Никто никуда не спешил. Я посмотрел на Зуфмана. Тот пожал плечами. Я-то понимал, что фирма желала, чтобы акт был удовлетворителен для нее. Но не знал, сколько сможем мы выдержать. Зуфман говорил с ними по-английски, переводчица знала только родной словацкий и еще немецкий язык. Через Якова и шло все общение, он представил меня сразу, как изготовителя продукции, потому ко мне тоже были какие-то вопросы, но так много перевода Яков не осиливал.
При разговоре мы с Зуфманом уточнили, когда отремонтируют компьютер, чтобы успеть поработать сегодня с актом. Хозяева заверили нас, что с компьютером уже все в порядке, его отремонтировали, но они сомневались, а стоит ли спешить, время-то слишком позднее, можно завершить работу на следующий день. Действительно, был уже час ночи по местному времени, но мы все-таки настояли ехать в офис. И до сих пор не пойму, как в хорошем подпитии Яков Зуфман смог на английском языке напечатать нужный нам текст акта проверки, мы его внимательно проверили, внесли несколько поправок. И достигли своей цели, указав действительные причины повреждений тары во время перегрузки вагонов. Добились, чтобы словаки подписали акт, только после этого - в три часа ночи - работу закончили, и нас отвезли в гостиницу. Едва голова моя коснулась подушки, как я моментально заснул, но почему-то меня сразу разбудили. Оказывается, пришло время ехать в аэропорт Кошице.
Добравшись до Праги, мы с Яковым были очень довольны, что вместо пяти дней все сделали за три дня. С немцем мы здесь же распрощались, оставив ему его экземпляр акта. Потом пошли разбираться, как нам добраться до Москвы. Рейс, на который у нас были забронированы билеты, ожидался только через двое суток. Свободные места в самолетах и на сегодня, и на завтра были. Но капиталистический мир тем и славится, что без дополнительной оплаты ничего делаться не будет. Нам нужно было внести еще по пятьдесят долларов, чтобы через два-три часа сесть в самолет до нашей столицы. Может мы и наскребли бы эти доллары, но решили остаться на эти дни в Праге. Когда-то нам придется ее увидеть, пройти по городу? Зуфман договорился о проходе в город, и мы вначале нашли недорогой отель, где оставили лишние вещи, а потом налегке пошли по столице Чехии. По реке плавали лебеди, восхитительно выглядели мосты через Вислу. Вначале мы просто гуляли, наблюдали за жизнью в городе. Затем перебрались на другой берег и посетили огромный Пражский костел. Здесь было много туристов, мы заглядывали во все закоулки, любовались мозаичными стеклами, очень устали за время посещения этого замечательного объекта. Затратили на него не меньше пяти часов. Потом опять вернулись на свою сторону реки, пошли в отель, там перекусили тем, что смогли купить по дороге и легли отдохнуть. Только утром мы продолжили свою экскурсию по городу, побывали в совершенно разных местах, даже в метро спустились и проехали пару остановок. Любой город, где ты еще не был, удивляет своим отличием от других городов. Поэтому нам было интересно и, находившись за день, мы спали, как убитые.
Погода стала портиться, пошел мелкий дождь, понизилась температура воздуха. В аэропорт добрались при противной сырой погоде. Конечно, в таких условиях заметно померкли яркие краски красивого европейского города. А когда прилетели в Москву, то удивились еще больше. Температура в городе была около двадцати градусов мороза! Мы замерзли, пока добирались до Павелецкого вокзала. Билетов на поезда не было, пришлось договориться с проводником при отправке поезда. Она легко взяла нас, тем более, что через семь часов нам пора было выходить.
Наша поездка была признана руководством завода успешной, было принято решение отнести к цеху ДК-3а операцию по погрузке каучука в вагоны, для чего к нам перевели часть грузчиков из железнодорожного цеха. Был усилен контроль за качеством погрузки готовой продукции со стороны и цеха и отдела технического контроля. Конструкторский отдел рассчитал усилия на контейнеры с каучуком, погруженные в вагоны в разных вариантах и предложил лучшие. После этих организационных перемен претензии со стороны принимающей каучук компании прекратились.
Хочу отметить, что мы в цехе не прекращали работать над улучшением аппаратурного оформления процессов дегазации раствора каучука и его сушки. Не могу не отметить постоянную поддержку моих инициатив со стороны вдумчивых, образованных специалистов цеха ДК-3а: Молчанова Владимира Григорьевича, Скогорева Эдуарда Павловича, Носкина Геннадия Павловича, Солдатова Валентина Ивановича и многих других. О судьбе бывшего механика цеха Молчанова хочется рассказать отдельно.
Из дневниковых записей (О трагедии в жизни моего товарища):
Чаще всего у людей в памяти долго хранятся только негативные воспоминания. О светлом в жизни вспоминается реже - так ведь и должен жить человек, все должно его удовлетворять, все доставляет ему радость и удовольствие, к примеру: все родные живы и здоровы. А раз все хорошо, то и помнится об этом по-иному.
Расскажу о непростой судьбе человека, который проработал у нас на предприятии почти тридцать семь лет. Последние тринадцать лет своей жизни он работал вместе со мной и эти годы оставили у меня неизгладимое впечатление. Родился Молчанов Вячеслав Григорьевич на десять лет раньше меня в одном ближайшем к городу селе Каталовка. После армии отработал какое-то время в Днепропетровске на азотно-туковом заводе в цехе синтеза аммиака. Затем вернулся в родные края, женился, пришел в августе 1964 года работать на наше предприятие в один из цехов нового производства слесарем. Заочно начал учебу в химическом институте. Парня заметили по выдержке, вдумчивости, работоспособности и уже в конце того же года назначили начальником смены. Затем поработал в соответствии с полученной специальностью в отделе главного механика старшим инженером, а в апреле 1972 года вернулся в свой цех водной подготовки уже начальником. Но работа на этом спокойном месте его не прельщала и, когда стали подбирать специалистов для крупного многотоннажного цеха ДК-3а, то он с удовольствием перешел туда механиком. Пока строился и комплектовался оборудованием цех, молодые инженеры, в том числе Молчанов, готовили документацию для нового производства. В 1975 году производство заработало. Жена Молчанова - Мария - тоже пришла работать в цех вместе с мужем. А 5 июня 1987 году Молчанова назначили начальником цеха, он заменил Назарова, которому предложили место начальника производства СКД-2.
Сын Молчанова - Игорь, родившийся в 1966 году, был в семье единственным ребенком. Так вышло, что призвали его в армию в тревожное время - служить пришлось в Афганистане. Мать с отцом с нетерпением ждали возвращения Игоря из горячей точки, они не видели его два года. Далее выдержка из "Ефремовской энциклопедии": "12 июля 1987 года при посадке в аэропорту Кандагара потерпел аварию и загорелся советский самолет АН-12, перевозивший боеприпасы. Ефрейтор Молчанов вошел в состав команды, срочно сформированной из находившихся поблизости военнослужащих. Сделал все, что мог, для тушения пожара. Получил ожоги, был тяжело ранен осколками разорвавшихся снарядов. От полученных ран скончался. Награжден орденом Красной Звезды (посмертно). Похоронен на городском кладбище Ефремова".
Помню те дни, когда на родителей Игоря обрушилось это известие, их горе представить несложно. Сразу после похорон Молчанов ушел с должности начальника цеха, остался здесь же мастером по ремонту. Нужно было как-то преодолеть горькие воспоминания, свыкнуться с утратой. Мария стала часто посещать церковь, ежедневно носила к памятнику сына хрустальную вазу, которую почти каждый день похищали с могилы. Когда ей задавали вопрос, зачем она это делает, все равно украдут? - она отвечала просто, но не совсем логично:
- Пусть ему там будет красиво!
Чтобы как-то заглушить горе, в 1989 году Молчановы забрали из детдома и усыновили семилетнего Сергея. Он хорошо учился, Молчанов скупо рассказывал нам, что отдал Сергея в музыкальную школу, заметив его тягу к музыке. Мария ушла с завода, чтобы больше посвятить времени воспитанию Сережи. И по-прежнему ежедневно ходила на кладбище, в церковь. "Машка почти все время плачет, - пожаловался мне как-то Вячеслав, - не знаю, что делать".
Он был прекрасным работником, организатором любого трудного дела. Цех был большой и трудные дела возникали чаще, чем хотелось бы. Непрерывное производство требует непрерывного и неусыпного внимания, максимума отдачи. Пришло время, и Молчанов сказал нам, что больше не может работать: "Буду больше с женой находиться, трудно ей". Сергей в это время уже поступил в музыкальное училище в Воронеже и жил там. Последний свой отпуск Вячеслав Григорьевич взял в октябре 2001 года и уже с 12 ноября уволился с завода. Но прожил недолго. Дома, когда появилось много свободного времени, он чаще вспоминал о погибшем сыне, вся обстановка дома напоминала ему об этом. В один из дней, когда Мария ушла в церковь, Вячеслав покончил с жизнью.
Каково было женщине, потерявшей после сына еще и мужа? Долго она не смогла жить в нашем городе, продала квартиру и уехала к Сергею в Воронеж. С той поры мы Марию не видели. Скорее всего, она приезжала к своим мужчинам - проведать их на кладбище, но я ее больше не встречал.
P.S. Уже позже я узнал, что Сергей Вячеславович Молчанов живет в Ефремове, он - директор городской музыкальной школы имени К.К.Иванова.