Аннотация: Один день из моего путешествия стопом по побережью якрыма
Я шагал по раскаленному асфальту. Солнце, достигнув самой высокой точки в небе, начало свой неспешный спуск обратно к земле. Клубы горячего воздуха возносились над дорогой, змейкой извивавшейся вверх в гору и терявшись за поворотом в колючих зарослях каштана. Воздух раскалился и стал настолько густой, что его можно было зачерпнуть ладонью и пропустить через пальцы. Я шагал, схватившись за лямки рюкзака на груди, пот ручейками струился по спине и лицу, а в голове я проклинал тот день, когда пожалел денег и купил эти хипстерские кеды вместо нормальных ботинок.
Слева неровной стеной высились молчаливые горы, но то, что не оставляло меня равнодушным - это гора , что с горделивым спокойствием лежала передо мной, и от той мысли, что придется ее преодолеть, становилось не по себе. Я бросил взгляд вправо - море высилось вплоть до горизонта сине-бирюзовой громадой, сливаясь вдалеке с небом. Вот оно - протянуть руку и коснуться кончиками пальцев соленых барашков едваволн, плеснуть на лицо и вот раскаленный воздух уже и не раскаленный вовсе, легкие дуновения ветра приятно холодят кожу и даже покрывают ее россыпью мелких мурашек, а редкие порывы взбрасывают волосы в бирюзовое небо.
Я сглотнул вязкую слюну в осохшем горле. Дорога высилась впереди, а у меня не было времени спускать по скалам, рискуя в любую секунду сорваться и свалиться вниз, размозжив голову о камни. Время перевалило за полдень, а мне нужно было подняться вверх по серпантину и успеть до заката спуститься с горы в Рыбное. Я остановился, скинул с плеч рюкзак на обочину, достал бутыль с водой и присосался к горлышку. Вода была теплой и невкусной, но это лучшее, что сейчас было со мной. Я улегся на траву, подложив рюкзак под голову и затянул сигаретку. Там, за перевалом, меня ждет теплое и уютное море, которое смоет всю мою усталость и пот этого дня, а после холодное пиво и пинта вина из ближайшего бара будут греть меня до того самого момента, когда звезды будут угасать в небе и на востоке забрезжит розовая полоса рассвета, возвещая, что пора спать. А после новый день омоет меня лучами нового солнца. Но это будет завтра, а так далеко я обычно не забегаю, потому что у меня есть сегодня, а этого более чем предостаточно.
Солнце все ближе клонилось к земле, и я уже видел домики и отели Рыбного. Казалось, вот, за поворотом - и я в тени худощавых и высоких кипарисов на улицах вдоль чайных домиков, но за поворотом был поворот, а за ним еще один, и еще, и я шагал, проклиная все почем есть на этом свете. Так, навскидку, не более двух километров было до верхушек домов, но серпантин извивался и два километра превращались в восемь. Когда я ступил на улицы Рыбного, солнце из ослепительно-желтого сделалось оранжевым и было в каких то метрах над водой. По обеим сторонам дороги - двух и трехэтажные домики ресторанов и баров с яркими вывесками, которые наверняка зажгутся ближе к ночи, чуть поодаль - белые пятиэтажки отелей. У берега - пляжные домики и бунгало с видом на море, где музыка не стихает до самого утра и полупьяные романтики жгут костры и возносят пылкие речи к небесам с надеждой, что это никогда не кончится.
Было сложно удержаться и не ринуть сразу в бар, что бы отдать мое почтению этому дню, но нужно было сделать все правильно. Я спустился по улочке вниз, минуя домики и ступил на желтый песок пляжа. Море открылось передо мной - далеко и надолго простиралась громада величия и вдохновения, вплоть до самого солнца, которое оно поглотит в ближайший час и впитает все его краски и тревогу и заботу и доброту и пот и боль и величие этого дня, чтобы оно завтра, очищенное и свежее, вновь поднялось к небу и осветило путь всем тем, кому оно так нужно.
Подступив к самому его краю, я разделся и вступил по щиколотку в ее теплые объятия. Скатившаяся к ногам волна тут же обдала меня брызгами, что я вздрогнул от неожиданности, а после откатилась обратно, обнажая серые камни и поднимая песок со дна. Разбежавшись в два шага, с маху окунулся в воду и, сделав несколько гребков под водой, вынырнул, громко фыркая от удовольствия. Улыбка на моем лице была улыбкой идиота, счастливого идиота, которому всего то и надо, что соленых барашков, отсвечивающих алым до самого горизонта. Хотя, если подумать, этого уже немало.
Выбравшись из воды, я опустился на еще теплый песок, накинув рубаху на тело, наблюдая, как красное солнце опускается в багровые воды нашего мира, того самого, что большинство созерцает из высоченных окон неприступных квартир, чьи огни горят в ночи словно проблески огней терпящего крушение судна во море рутины и серости бытия. Волны скатывались к ногам, и те самые звуки прибоя, эти манящие всплески разбивающейся о берег соленой воды были истинной наградой после тяжелого дня. Это просто невероятно. Черт меня подери, да что может быть лучшего всего этого?! Разве не за тем я шагал, стирая подошвы обуви и разбивая в мозоли ноги, что бы вот так сидеть в каком то метре от багряных переливов покачивающегося величия, что высится до самого неба? И чайки плачут и проносятся над волнами, задевая крыльями воду, словно причитая "И что же нам без тебя делать, Солнце?". А я лежу на мягком песке и вбираю в себя остатки этого дня с осознанием того, что это не конец, а всего лишь начало и впереди долгая и длинная ночь, наполненная лунным светом и звездам, наполненная полуночным безумием и долгими кострами в полутьме, наполненная распростертыми над ними руками и хмельным мыслями что то вроде "А что если те дерева, что поодаль у берега молча наблюдают за всем, что бы после рассказать об этом потомкам?". Разве не это все я видел в своих снах, перед тем как подолгу не мог заснуть за думами поздно ночью в бетонной коробке квартиры?
Я встряхнул головой и отогнал мысли. Пора разбирать палатку и рюкзак, ведь это пляж мой дом на сегодня, а завтра будет новый. Рядом стояли несколько палаток, больших и маленьких. Я слышал голоса и детский плач и почувствовал себя совсем по домашнему. Разделавшись с палаткой, кинул туда рюкзак и зашагал вверх, к неоновым вывескам.
Солнце скрылось в морской пучине. Вообще, когда сумерки опускаются на землю, холодней не становится. Легкие порывы ветра приятно холодят кожу, и после дневной жары это истинное наслаждение. В небе потихоньку начали зажигаться звезды; половинка луны выглянула из-за гор. Ночь постепенно брала свое, и лишь багряные полосы далеко в море напоминали о уходящем дне. Я выбрался на главную улицу и огляделся. Вывески сверкали огнями, отовсюду играла музыка, которая на пляж доносилась лишь легкими отголосками. Ночь набирала свои обороты и люди покидали свои прохладные комнаты с кондиционерами, не спеша прогуливаясь от одной вывески к другой в поисках наилучшего. Это были красивые люди, с загаром от южного солнца, довольные собой и всем тем, что они имеют. Я видел на открытых верандах силуэты людей, исполняющих танго; вышагивающие па под аккорды и соло ритм-энд-блюза; плавные качания руками и головой в трансе под кислотные огни даб-степа. Я всегда тащусь от подобного и готов часами разглядывать безумную фигуру, что вытворяет невообразимое и по своему завидую, не признаваясь в этом себе.
Нестерпимо хотелось выпить. Меня привлекла знакомая композиция Дэвида Гилмора в одном из баров, и я долго не думал, просто нырнул туда через распахнутые двери. Интерьер был максимально прост - барная стойка с рядами стеклянных бутылок, наполненные разноцветными жидкостями, несколько деревянных столиков с деревянными стульями, за одним из которых сидел пожилой мужчина в черной кожаной безрукавке, в ковбойской шляпе с широкими загнутыми полями, из под который выглядывала черная коса; чуть поодаль, у стены, склонилась над столом милая пара, ведя заговорщицкие беседы на личные темы - на столе у них графин с темно-красной жидкостью. Некоторый полумрак царил в помещении; видны были звезды в оконных рамах. У стойки молодой парень, чуть старше меня вероятно, протирал стаканы и выставлял их на полку. Взяв пинту темного , я уселся за столик у приоткрытого окна . В свете луны отчетливо виднелся пляж. Темный и совсем одинокий, он длиной полосой уходил до подножия гор и растворялся где то вдалеке в синей дымке . Ни одной заблудшей души не видел я на берегу - те редкие посетители, что проводили закат, разбрелись по ресторанам и барам; иные устраивают барбекю у себя на заднем дворе в свете белых ламп под музыку известных исполнителей.
Я заказал себе еще пива и вплотную взялся за дневник. Желтые листы бумаги покрывались воспоминаниями, что довелось испытать мне за последние несколько дней. Слова ложились на бумагу охотно, и я забылся на некоторое время. Когда я вынырнул из пучины собственных мыслей, зал наполнился людьми и светом, звонкими постукиваниями посуды, громким смехом, провозгласимыми тостами и глухим топотом ног. Захлопнув дневник, я уставился в окно. Внезапно , чуть поодаль от пляжных домиков, увидел тоненькую девичью фигурку, что сидела на песке в каких то метрах от берега. Обхватив ноги руками и прижав их к груди, смотрела она далеко вперед и волосы ее, распущенные и непослушные, развевались по ветру. В этом что то было, и я во все глаза следил одинокой девушкой на пустынном пляжу. Что делает она на берегу совсем одна, какие мысли ее посещают, что высматривает она далеко в море - пронеслись в моей голове вопросы. Может она ждет кого то или просто решила отойти перевести дыхание от шумной и веселой компании? Шли минуты, а девушка продолжала сидеть на берегу и смотреть вдаль, изредка поправляя платьице на ногах, что неугомонный ветер сгонял с бедер.
Так или иначе, задавался я этими вопросами некоторое время, а после оплатил счет и выскользнул на улицу. Чуть поодаль от входа компания молодых парней и девушек в свободных одеяниях - у девушек пестрые хайратники на голове - смолила сигаретки и пускала дым в небо, что то весело обсуждая. Увидев меня, один из парней с футболкой Peace, явно выведенной вручную синей краской, приветливо помахал рукой, приглашая присоединиться. Наверняка, его привлекла моя футболка с принтом старины Марли. Дети цветов и солнца праздновали окончание еще одного дня, и я бы неминуемо разделил с ними это событие, но моя голова была занята совсем другим, потому я с сожалением пожал плечами и развел руками, на что парень понимающие кивнул и козырнул от виска пальцем на прощание. Я прошагав с полсотни метров, прежде чем захотел сделать глоток и осознал, что у меня его нету. Я долго не думал, а просто зашел винный, благо здесь они повсюду, и взял пару темных бутылок с красным. Одну я положил в рюкзак, а вторую здесь же откупорил и хорошенько к ней приложился. Тепло разлилось по животу и я зашагал по улочке дальше вниз, к берегу, не выпуская бутылку из рук.
Берег открылся внезапно, выступив из темноты. Молчаливый и одинокий - как и все, что имеет значение в этом мире - темной полосой простирался вправо и влево. Море отливалось белым от горизонта до берега - то луна добавила своих красок в прекрасное. Шум прибоя - моя музыка этой ночью, сказал я себе и шагнул вперед. Песок тут же забрался в ботинки, но это наименьшее, что сейчас меня волновало. Глазами, я искал знакомый силуэт и мне пришлось прилично отойти от электрических огней, прежде чем я увидел ее. Она все так же одиноко сидела в метрах от воды - безмолвная человеческая фигурка на фоне бесконечного величия природы.
Я стоял на песке и сомневался в себе, хотя наверняка знал, что нужно делать. Но так часто бывает в жизни, что когда наступает момент, сделать нужное не всегда бывает просто. В конце концов, отбросив сомненья в сторону, крепко удерживая в руке бутылку с початым красным, я сделал несколько шагов.
- Привет.
Он повернула голову и посмотрела на меня.
- Привет.
- Я посижу тут, рядом?
Она молча кивнула. Я опустился на песок и тоже посмотрел вдаль, туда, где кончается море и начинается небо. В этом было нечто необыкновенное. Волны бились о берег, громким шепотом возносясь вверх к небу, ветер трепетал в волосах и скидывал их на лицо, но убирать рукой не приходилось, потому что следующий порыв отбрасывал их с лица в сторону и это было приятное чувство. Редкие капли касались кожи и мы оба чувствовали вкус моря на своих губах. Я хорошенько приложился к бутылке. Терпкий прикус виноградников южный полей прокатился по горлу и теплом отозвался в глубине живота. Девушка повернулась ко мне, и я заметил россыпь темных веснушек на ее лице. Волнистые каштановые волосы трепетали на ветру, но она не обращала на это никакого внимания. Я протянул ей бутылку. Она легким движением приняла ее из моих рук, сделала глоток, но бутылку не вернула.
- Твои друзья разве не ждут тебя? - все так же глядя перед собой, спросила девушка.
Я повернулся к ней, и на этот раз смог задержать взгляд подольше, что бы суметь рассмотреть ее. Тоненькая фигура в летнем платьице; на плечи накинут шерстяной разноцветный плед, босые ноги в песке, сбоку аккуратно сложенные в ряд белые сандалии.
- Нет, не ждут.
- И что же ты делаешь здесь один поздно ночью?
Вообще то я намеревался задать ей этот вопрос, но так даже лучше.
- Ищу свой день и свою ночь на сегодня. И, кажется, справился с этим.
- Правда?
- Да. Завтра будет еще один день, и я начну поиски заново. Но это будет завтра, а сейчас у меня есть все это, - я кивнул на море и пляж. - И бутылка вина, которая будет греть меня этой ночью.
Девушка внимательно посмотрела на меня. Ее глаза были двумя огоньками, излучающие свет во тьме, подобно тому, что так надеются увидеть моряки сквозь пелену тумана перед рассветом.
- Выходит, ты каждый день в поиске?
- Выходит что так.
Она отпила из бутылки и протянула ее мне. Я сделал глоток.
- А что делаешь ты здесь? Разве тебя не ждут друзья?
Девушка ответила не сразу и некоторая время колебалась, словно сомневаясь в ответе.
- Не знаю, может и ждут. Я... я ведь от них ушла сюда... Быть может даже и не от них вовсе, а от того бесконечного шума и музыки и смеха и голосов и бесконечных призывов и всего того, что однажды просто надоедает, и одно и тоже изо дня в день уже не приносит того удовольствия, что когда то так безумно хотелось. Знаешь, все это, - девушка кивнула в сторону разноцветных мигающих огней, откуда едва доносилась приглушенная музыка, - все это лишь мишура и фантики.
Наверное, я ожидал услышать что то подобное. Но каждый раз, когда слышу похожее, в животе что то переворачивается и становится по необычному хорошо. Эдакое странное чувство, которого и не описать словами толком, но должно быть понятно всем тем, кто его чувствовал.
- А здесь ты в поиске тишины и спокойствия?
- Что то вроде того. Получается, - девушка пожала плечами, - мы оба в поисках.
Мы одновременно посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сделалась как то хорошо, будто мы давние друзья, что собрались у костра поздно ночью философствовать до самого утра. В каком то роде так оно и было, потому что все люди нужны друг другу, хоть и не осознают этого в полной мере.
- Если ты еще не передумала созерцать ночь под этими звездами, я мог бы натаскать дров и мы разожгли костерок, а в рюкзаке у меня есть еще бутылка вина, и она ожидает своего часа.
Ее взгляд задержался на мне дольше обычного. Затем вновь устремился в море.
- Не думаю, что от такого можно отказываться. Разве не для того у нас есть это все, - она провела перед собой рукой, - что бы не наслаждаться этим? Ловить момент, пока он прекрасен, потому что завтра все может измениться.
- Из тебя выйдет отличный философ.
Я прошвырнулся по берегу в поисках горючего. Удивительно, но там, где обычно разводят пикники отдыхающие у моря, почти не был мусора. Под деревьями бука я нашел несколько отличных сучьев, а чуть поодаль следы дневного пикника, у которого, аккуратно сложенные в ряд, лежали белые поленья. Все это я перетащил к воде, и вскоре у нас затрещал веселый костерок, озаряя лица желтым языками пламени.
- Ну вот, совсем другое дело! - воскликнул и пригубил из темного горлышка зеленой бутылки.
Мы постелили плед на песок и уселись у костра. Костер отдавал теплом и мерцающим оранжевым светом, ветер легкими порывами ласкал кожу, море черной громадой с покачивающейся лунной дорожкой до самого горизонта распростерлось насколько хватало глаз и издавало печальные вздохи. Две одинокие фигурки на пустынном берегу вели разговоры подле костра.
- А что если ты не находишь то, чего ищешь днем?
Ее проницательные глаза внимательно смотрели на меня.
- У меня будет новый день, что бы продолжить поиски.
- Но что если ответа нет, и его нет завтра и послезавтра, и все последующие дни?
Я поворошил костер палкой, хотя он вовсе в этом не нуждался. Сноп искр взметнулся в черное небо, подобно бенгальским огням в ночь перед Рождеством. Этим вопросом я сам не раз задавался, и ответ всегда был один.
- Ну, у меня есть рюкзак с необходимым, есть записная книжка в нагрудном кармане и есть полоса дороги впереди. Я думаю, этого достаточно для поиска ответов.
Я заприметил небольшую тоненькую книжечку в красном переплете, что лежала у ее ног.
- Что читаешь? - спросил ее я.
- Ты про нее? - она кивнула на книжку. - Это сборник стихов Ахматовой.
- А вообще?
- Помимо Ахматовой?
- Да.
Она нахмурила брови в раздумье и приложила указательный палец к губам, отчего вид у нее сделался совсем детский.
- Мне нравится Маяковский и Цветаева. Еще люблю Уитмена и его Листья травы, но особенно Блока, вот, только послушай:
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
Все это было немножко досадно
И довольно нелепо.
Впрочем, она захотела,
Чтобы я читал ей вслух "Макбета".
Едва дойдя до пузырей земли,
О которых я не могу говорить без волнения,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.
Она закрыла глаза, когда все это произносила вслух, в ночь, и то ли подействовало вино, или просто стих был хороший, я подумал, господи, ну почему же, почему прошли времена Паоло и Франчески?
- Хороший стих, но слишком уж сентиментальный, - заявил я. Не знаю зачем, вероятно, пытался думать глубже. - Есть другой стих, наизусть я его не помню, но могу зачитать. Он тоже сентиментальный, но уже совсем по другому.
Я достал из рюкзака сборник стихов Гинзберга. Некоторое время я пытался найти нужную мне страницу и, прошла наверное целая вечность, прежде чем я это сделал.
- Вот, пожалуйста.
Мы не грязная наша кожа, мы не страшные, пыльные
безобразные
паровозы, все мы душою прекрасные золотые
подсолнухи, мы одарены
семенами, и наши голые волосатые золотые тела
при
закате превращаются
в сумасшедшие тени подсолнухов, за которыми
пристально и вдохновенно
наблюдают наши глаза в тени безумного кладбища
паровозов
над грязной рекой при свете заката над Фриско.
Девушка слушала внимательно. Дыхание ночи легло на половину ее лица, а костер освещал вторую желтым светом, и я подумал, что отличный бы вышел кадр, если запечатлеть его на пленку. К счастью, у меня всегда есть с собой камера, которая откладывает самые красивые кадры в моей голове, а по ночам они мелькают один за другими, и я подолгу не могу заснуть из за этого. Иногда это утомляет, но потом я думаю, что бы я без этого делал?
- Красиво, но уж как то мрачновато.
Она дернула по песку ножкой, и мне подумалось что, быть может, ей не понравилось? Но тут же себя одернул. Ерунда какая, стих или нравится, или нет. Мне вот многие не нравятся, но от этого я не отношусь к поэзии хуже. Взять, например, фильмы Тарковского. На них нельзя смотреть без содрогания и нередких приступов тошноты, но при всем этом они попросту великолепны. Хотя стоп, наверное, это все таки другое. Кино и поэзия, поэзия и кино. Не в то русло поплыли мысли. Я встряхнул головой.
- Красота... Все крутится вокруг этого слова. Все мы стремимся постичь ее в различных проявлениях - музыке, живописи, любви к другому человеку, стихах и поэзии, в формах и изгибах, в природе, во всем... Мы покупаем красивые обои на стену, торшер с накидкой из красного атласа, ставим на подоконники горшки с цветущей геранью, картины Айвазовского в резных рамках из палисандра смотрят на нас из за прихожей, а на полках покоятся книги Хемингуэя, Толстого и Достоевского с золотистыми оттисками на обложках. Мы хотим быть красивыми внутри и снаружи.
- Что же в этом плохого? Это прекрасно. Прекрасно, что у человека есть такое чувство. Пушкин никогда бы не написал "Евгения Онегина", а Тургенев - "Асю", Рембрандт выкинул бы кисть и мольберт в окно, и Ромео и Джульетта никогда не встретились. Красота и искусство неразделимы, одно без другого попросту не существует, и человек на то и человек, что всю жизнь стремится постичь и то другое. Кто то в большой, а кто то в меньшей степени.
- Конечно, так оно все и есть. Чувство прекрасного - это удивительное чувство. Подумать только, сколько людей сошло с ума в попытках его постичь... Но какой был бы тогда смысл, если бы это было просто? В этом и есть ее прелесть. Она может тебя любить, а потом обжечь, и ты будешь умирать под звездами, и они тебе совсем не помогут. Умирая несколько раз за ночь, ты напишешь сонет, что бы утром принести ей его в жертву.
- Мне нравится, как ты это все говоришь.
Подбросив дров в костер, я лег на плед. Девушка опустилась рядом. Я приобнял ее рукой. Звезды - холодные игрушки, говорил один известный писатель. Глядя в небо, я думал о том, что звезды так близки и вместе с тем так одиноки - все так как бывает в жизни. В одном уголке Вселенной вспыхивают сверхновые, в другой угасают красные гиганты, а в еще одном - каждый новый день на протяжении сотен тысяч лет восвещает желтый карлик по имени Солнце. Это ли не есть чудо?
- Знаешь, то, что мы сейчас видим в небе, всего лишь старая потемневшая фотография ее молодости. Свет этих звезд так долго настигал нас, что теперь, когда мы его видим, все могло сильно измениться. Вон, та звезда, что ярче всех других светит в небе - может ее и нет уже вовсе: лишь ее былое величие ярким воспоминанием смотрит на нас сверху.
- Мне нравится эта фотография. Разве она не прекрасна? Нам так повезло, что всего лишь подняв голову, мы можем лицезреть бесконечное.
- Нам действительно очень повезло.
Мы лежали некоторое время в тишине и наблюдали небо. Я закрыл глаза и попытался представить, что если однажды их открыть, а там все так же будет пусто? Я захотел спросить об этом девушку - что думает она на этот счет и повернул к ней голову. Но девушка спала - глаза ее были закрыты и длинные черные ресницы едва подрагивали на веках. Вероятно, в своих снах девушка видела те самые звезды и все то, что с ними случится этой ночью. Те самые звезды, что каждую ночь зажигаясь в небе, дают нам возможность мечтать и размышлять о прекрасном. Те самые звезды, что греют нас холодным космическим светом безоблачной ночью. Те самые звезды, что дарят надежду и веру в лучшее, когда в глубине груди творится неладное.
Я лежал на пледе, и, глядя в небо, размышлял о разном и все казалось важным и непременно правдивым. А может, так оно все и было на самом деле. Море успокоилось и его едва было слышно. Чайки улеглись спать в ожидании нового дня, оседлав далекие и недоступные утесы. Тишина воцарилась над побережьем. Я внимал ей некоторое время. И, как это обычно бывает, незаметно для себя провалился в крепкий и здоровый сон. А над горами, между тем, начало зажигаться розовое марево близившегося рассвета.
Когда я проснулся и открыл глаза, солнце прямыми лучами в очи тут же отправило меня в нокаут. Закрыв веки, некоторое время я приходил в себя, наставив руку напротив солнца, в надежде, что это поможет. Неслабо припекало. В конце концов, я разлепил глаза и оторвался от земли. Невыносимо яркий диск молодого солнца уже давно взошел слева на горизонте и вовсю набирал свою дневную силу. Я посмотрел на часы. Половина десятого. Ладонью пригладил непослушные волосы и осмотрелся. Синее море сливалось впереди с горизонтом, желтый песок пляжа простирался в обе стороны. Плед, тот самый, вышитый разноцветными ромбиками, лежал на песке, с которого я только что поднялся, а теперь я смотрел на него. Сбоку пепелище костра темным пятном, рядом пара пустых зеленых бутылок. Девушки не было. Зато был рисунок, нарисованный на песке пальцем: линия горизонта, снизу которой море неспешно колышется в своем преспокойном неведении, над ним восходит солнце, разбросав в стороны неровные лучи света. В круге солнца улыбающийся смайлик - он говорит в облаке, подобно комиксу "Ты найдешь то, что ищешь".
Я знаю это. Еще я знаю, что однажды мы увидимся еще раз. А сейчас - сейчас новый день и новые поиски его смысла. Но прежде, я окунусь в еще непрогретые волны и пол часика поваляюсь на песке. День только начинается.