искусственный свет имеет неприятное свойство изолировать мозг, естественный выжигает глаза, безвыходное буйство красок, но иногда между siesta и закатом вклиниваются часы золотистой безупречности, выходишь на улицу и погружаешься в густую смесь цветения, благоухания, сочной растительности, спасительной светотени, ненавязчивой осторожности. если я кому и завидую, то в первую очередь твоим детям, хотя ужиться с фактом их наличия не менее сложно, чем если бы я узнал что ты extraterrestrial. i'm not ready for abduction, however, guess i'd rather
ничего нового, впрочем. extraterrestrial vibes я записываю на магнитную пленку всех своих спиралей, которым твердо порешил не давать ходу в потомство еще до того, как обрел такую способность. extraterrestrial efflux отпечатываются на моих кардиограммах, калеча их до состояния партитур к тяжелому дабстепу. вопрос мучительной приоритетности, с которой он - а? еще не встречался и трактовать норовит как враждебность, причем наебывается о несоответствия на каждом шагу, но никогда не теряет надежды. старая-добрая пытка приоритетности. в предыдущих случаях приходилось от них совсем отгораживаться, чтобы перестать цацкаться с каждой деталью. ты когда-нибудь видел ангелов, нет я серьезно спрашиваю. ты когда-нибудь видел шарнирных кукол дьявола такой же тонкой работы как ты, такого тонкого фарфора как ты, такой разрушительной легкости как ты. шарнирных кукол на страже у выхода из преисподней, с золотой росписью по всей коже, гладко-глянцевой и белой, дымчатой как блики в глазах утопленника, такой жемчужной условной кожей, уязвимой кожей, манящей кожей, тесной чуткой тонкой кожей. красные пятнышки рубцов рельефно выступают под пальцами, и я не могу решить, по какой из причин думаю (о том что это келоиды, ожоги труднее всего устранять, потому что в отличие от разрезов, разрывов, ссадин и синяков уничтожен строительный материал для восстановления, ожоги даже не всяким лазером можно) свою мантру интеллектуализации так отчаянно. не могу решить, что более травматично - чувствовать твои шрамы или касаться твоей кожи. шарнирных кукол в человеческий рост, в венах которых искрится красная магия, гложет и просится на свободу. все процессы которые протекают у тебя в теле занимают меня не меньше астрономических, что загоняет тебя в угол и сбивает с толку отработанные алгоритмы. гравитация в радиусе десяти метров от шарнирных кукол дьявола с кофейным шелком мягких волос барахлит, лишаясь энтропийности, обретает многие центры, которые тянут меня то влево, то вправо, кривят горизонт и размывают зрение так сильно, что я не могу прочесть надписи на стекле кассовой будки, стоя в полуметре от нее. интеллектуализация поправляет бесконечносползающиеочки и вещает что это проблема скорее аппаратная, чем программная, просто от перепада температур слишком сузились сосуды глазного дна. я живу в этом аду бесконечносползающих справок, изредка перебиваемых защитным фантазированием, я живу под приваренным шлемом HUDа на экране которого неиссякаемо ползут простыни данных обо всех снедаемых вниманием предметах, куда хуже чем терминатор. майор делает это с особым небрежением опытного кокаиниста, ничуть не ритуализируя, старательно лижет фольгу и не кривится даже, хотя мне ли не знать. выходишь из подъезда и проваливаешься в тенистые пропасти свежей зелени, потайные уголки заброшенных кварталов со старыми постройками, мраморными статуями пересохших фонтанов, грозовой сетью трещин на тротуарных плитах, в которых нашли пристанище одуванчики и салатовые стебельки майской травы. стены пустого бассейна выложены мозаикой, в ее швах текут теперь змеясь стебли какого-то ползучего растения с пошлыми алыми цветами. он называет их время от времени так и эдак, я немедленно забываю все что не успел проебать, так как в его присутствии все превращается в незначительные детали антуража. эти кадры сменяют друг друга вскользь и без связи, будто последние воспоминания о жизни которые спиздил у кого-то другого. надомное производство поддельных паспортов - дело слишком привычное, чтобы паниковать. как ты относишься к гуманизму, растерянно спрашивает майор, стоя почему-то на стопке бетонных панелей неподалеку от монастырской стройки, к трансгуманизму, я имею в виду. фоном только винное небо в перистых ребрышках облаков, и он в своих облегающих вещах столь же черных как мои вырисовывается на нем молнией, галлюцинацией, силуэтом апокалипсиса, обложкой комиксов, длинные тонкие ноги, длинная белая шея, ломаная осанка и на лице напряженное ожидание. от невозможности совладать с мимикой, that is. парень перебрал, парень опять не в себе, that is. глаза лихорадочно сияют морским оттенком хаоса. мы пришли послушать колокольный звон, но сильно опоздали, упустили тот факт, что они звонят не все время, а на паперти нас окружает свора швали, сужающая круги будто стая акул. каждый вроде бы занимается своим делом, не скрывая показушной старательности, умасливает поправкой, делает свое сраное дело только для тебя, кормит собаку, бухает водяру, качает ребенка, роется в сумке, катит тачку, а тщательнее всех орудует полоумный беспризорник в офицерской фуражке. этому дорог не подарок, дорого внимание, он снимает фуражку, надевает, кланяется, крестится, улыбается, бормочет, машет и благословляет, не переставая вставлять ценные замечания о городах-героях и падали. у старух такие юниты в почете, это боевые единицы старух, хранилища бесполезности, в борьбе с которой ветераны неуклонно сходят с ума, я испытываю отвращение и никуда от него не денешься, отчего в хаде не медлит высветиться заезженная телега про то, зачем я это лицезрею и откуда во мне отвращение, и откуда во мне мысли о том какой я отвратительно злой злой нелегальный человек раз смею испытывать отвращение. это мой револьвер для зачистки неугодного, опять я смотрю в его бездонное черное дуло, чтобы не перестрелять ни в чем не повинных. безвинная куча ходячих дефектов все в целом, включая меня и тебя, но мантия неряшества на этих слишком роскошная, чтобы не обратить нас в бегство, он беззастенчиво роняет ругательства и бредит не сбавляя шага себе под нос. мы уже где-то за чертой города в блаженном уединении, воздух не движется, солнце нежно едва заметно греет спину и никак не желает заходить - либо мы ходим очень быстро, либо путешествуем во времени. влажная от росы трава в редкой дубовой роще достает почти до колена, кое-где вспыхивают алыми мазками маки, мы неуклонно бредем глубже в дебри, пока подлесок не становится непролазным, а небо едва различимым сквозь наслоения крон, звук рассеивается в тугой тишине даже когда райдер переходит на крик
- что ты! думаешь! о транс! гуманизме!
что я могу о нем думать вообще, угадай. посмотри на меня и попробуй представить. он осматривает меня с головы до ног, стоя на расстоянии пяти шагов, с лихим презрением якудза и отказывается комментировать. чуть дальше намек на лужайку, больше солнечных пятен и косых лучей, объемных и пыльных, отчего каждая травинка источает колдовское изумрудное сияние, как светляки и плутон.
- куда деваться в трансгуманизме от трансперсональности, если без второго первое вообще неосуществимо, - не унимается майор с пламенной ненавистью в голосе. интенсивность красок вокруг ворует из него весь зеленый, немного оживляя бледное лицо. манящие кадры в замочной скважине, куда я лишь завороженно подглядываю
- с каждым прошедшим годом стремление выделиться выглядит все более скучным. я презираю культ личности как понятие. личность аналогична одежде. для кого-то одежда, для кого-то броня. ты например вот так сильно стыдишься всего потому что обрядиться как следует в этих ясельках не успел. ты так сильно стыдишься потому лишь что немного более обнажен-н-н-н..
он наверное хотел бы кричать как вначале, но дыхание не позволяет, а вслед за ним иссякает и желание. можно ли называть досточтимого мастера-доппельгангера клептоманом. коллекционером чужих костей. я люблю добираться до костей, желательно кратчайшими способами, чтобы не тратить времени на пустую суету. не столько не успел, сколько не обнаружил. ты хочешь видеть как я обнажен, а я хочу видеть как ты. проект на стадии заморозки по причине отсутствия возможности делать что-либо без одежды. для кого-то броня, для кого-то экзоскелет. неправда, просто мои возможности в этом трансперсональном влечении не соответствуют запросам. даже выжри мы по ведру нашей старой-доброй читерской отравы, мне все равно не удастся осознать себя в каждой из твоих клеток так чтобы все их дополнить и заставить тебя это почувствовать. любая разновидность проникновения - всего лишь жалкий ритуал, который ссылается на недосягаемое действие. твоей коже не стать моей кожей, а без краденой одежды я как без рук. сколько в тебя ни вгрызайся. я всего лишь навсего очень жадный. все это меня не смущает. без краденого гардероба индивидуальности я и есть человек-невидимка, сквозь которого без преломления проходят все лучи и волны, частицы и фотоны, так что под пальцами потустороннее единство в котором есть только ты и вуайерист that should be seen and worshipped as the Eye of the Great Beholder.
- вуайеризм соответствует садизму, который в свою очередь соответствует паранойе. а уж эта старая знакомая в свою очередь..
- страх
СТРАХ я бы и сам не отказался покричать в этом эдемском саду, не утеряй этого навыка безвозвратно вместе с младенчеством. корни страха уходят туда же, куда манящие трещины на скорлупе его невинности. той особой невинности, для которой изобретено слово innocence, внетелесной\внутриутробной. the eye of the great beholder's my second name, that is.
- ..личность формируется за счет дефектов. процесс подобный высечению из гранита или резьбы по дереву. форма создается за счет удаления определенных участков поверхности. в детстве я боялся всего. я имею в виду раннее детство, еще прежде наступления вечной ночи. я боялся всех предметов потому что будучи предметами они все равно имели выражение. напрашивался естественный вывод что при наличии лица они могут смотреть. но раз они могут смотреть сука разве это не указывает на то что они живые, а меж тем никаких явных признаков жизни не демонстрируют. не иначе чем сидят в засаде и выжидают, понимаешь меня. не было ничего ужаснее какого-то да не иезуитского.. я хотел сказать, статуэтки языческого божка, доставшейся тамаре в качестве сувенира от очередного безымянного мореплавателя. хуже всего в этом блядском божке было даже не его местоположение на шкафу в ее прихожей, которое с наступлением темноты оскверняло весь периметр, так что помыслить о том чтобы переступить порог было невозможно, меж тем как через прихожую пролегал путь со второго этажа в кухню. хуже всего была как раз неопределенность которую безвестный мастак-автор счел изюминкой изделия, если конечно это не какой-нибудь доисторический артефакт, пострадавший от времени. с уверенностью и не скажешь, можно это назвать лицом или нет, но если нет, то куда же деваться от двух дыр на месте глаз и разинутой впадины рта. сэнд когда-то рассказывал о статуэтке орла, которой боялся в детстве, но столь четкая вещь как орел явилась бы для меня сущим раем после той твари со шкафа. нет, я не говорю про безликость как факт отсутствия портрета, с этим-то все понятно. я тоже люблю людей со скрытыми лицами, и много кто любит. ничто не мешает достраивать или предполагать. я как никто другой люблю безликих людей, отсутствие лиц апеллирует к основе.. чего ты боялся больше всего?
- больше всего в своей жизни я боялся утратить объект с которым хотел себя соотносить. я недостаточно одет и потому слишком хорошо представляю себе чужую наготу. из-за этого желание идентифицироваться в большей степени апеллирует к основе. но до тех пор пока основа актуальна, для полноты идентификации не остается ничего кроме как уподобиться во всем включая одежду. это мучительно, потому что явиться к идолу в его же одежде просто-напросто дурной тон, но всякая неявка приближает день утраты. я уже говорил об этом неоднократно. отсутствие лица делает любовь бесчеловечной. все доведено до устрашающего гротеска тоталитарных фельетонов. второе место присуждается страху потерять причины привязанности. случались дни, когда разлюбить я боялся еще сильнее чем потерять. опять останешься размытым пятном, лужей крови на полу, газообразным новообразованием в пещере вечных льдов, едва только где-то забрезжил свет. и этот проклятый шест канатоходца, на одном конце которого the eye of the great beholder, а на другом - досточтимый мастер-доппельгангер, занимает обе руки и все внимание. что там еще. в детстве я боялся высоты совершенно панически. из этого ничего не следовало, потому что я никак этого не выражал. я говорю не о той высоте, в которую обернуто желание спрыгнуть вниз и потерять контроль. не о той высоте, на которую смотришь вниз, а о той, на которую задираешь голову. когда стоишь на дне. учти что потолок выше тридцати метров под землей найти трудно, особенно на моей глубине. разве только в лифтовых\вентиляционных шахтах и на аварийных лестницах. такое особенное чувство, в большей степени тоска чем страх, как когда потерялся в толпе и уже не веришь что когда-нибудь найдешься и сомневаешься в существовании того кто должен тебя найти. как когда потерялся. как когда из-под дня в ночь. из-под навеса в град. из окопа под перекрестный огонь. прямолинейная метафора. случись им в те времена выволочь меня на поверхность и я бы небось от такого расклада вообще сразу богу душу отдал. от такого, который тут в ходу. когда потолков вообще нет, я имею в виду. что еще делать, кроме как выть на луну при очной встрече с ней ума не приложу.
- хе. ты же знаешь я боюсь звезд, просто чувствую это скорее кожей, как взгляд. проклятый вуайеризм извечное желание остаться в тенях, чтобы не запачкаться. никакая грязь так не шокирует осязание как та что остается от чужих взглядов. яснее всего я это чувствовал уже под конец своих трагических приключений, надо признать, о которых мы тоже не раз говорили. я не привык о них говорить, хотя на самом деле всегда хотелось. чтобы вся эта блядская цистерна с варом перестала быть лично моей. но эти пидары неспособны выдержать подобное, так что до встречи с тобой оно обычно становилось достоянием каких-то случайных прохожих, от чьих трупов потом приходилось избавляться в целях конфиденциальности. не считая полудурка волкова, достаточно равнодушного чтобы не расстраиваться. как полковник, который в результате только злится на меня же из-за своей неуемной жажды обладания. ну, я имею в виду что если я принадлежу ему как его продолжение, то и все мои ебаные страдания достаются в нагрузку как следствие. то есть он внезапно получает обширный набор страданий, которые валятся не только беспричинно, потому что лично он никаких усилий к этому не прикладывал, но и неконтролируемо, потому что подаются как факт уже свершившийся и повлиять на них из-за этого невозможно. доведись мне получить такой подарочек ни за что ни про что - не исключено, что я тоже вышел бы на его месте из себя и не один раз. я не к тому впрочем. к тому, что одним из постоянных благодетелей был старый человек, который давно забыл о потенции в силу своего преклонного возраста, но смириться с этим по всей вероятности так и не сумел. он ко мне почти и не прикасался, только заставлял снять все вещи и загонял потом в стеклянный ящик наподобие музейных. закрывал и всеее щели запечатывал пластилином, понимаешь ли, а дальше на протяжении нескольких часов ничего было нельзя. он просто сидел и услаждал себя пристальным созерцанием того как мне ничего нельзя. прекращался сеанс гипноза только когда уже совсем вообще нельзя было дышать конечно же, до следующего понедельника, мистер хрустальный гроб. и мало что из тогдашнего нелестного выбора я ненавидел сильнее чем эти визиты, хотя в сравнении с большинством прочих опытов моральные и физические затраты на мистера хрустальный гроб можно было упростить до нуля. и не потому что игровые похороны под конец обретали нехуевый реализм, и не потому что клаустрофобия. а потому что черта с два отмоешься потом, хоть отбеливатель пей, хоть в святой воде топись. грязнее глаз представить невозможно.
господин райдер, святая наивность. господин райдер сидит на земле между корней большого дерева, почти скрывшись в траве как тростниковый кот. пряди его волос завиваются по концам кольцами, сказочно золотятся на солнце, как у викторианских девочек. святая наивность полагает, что отсутствие реакции означает равнодушие. нуждайся он в демонстрации переживания, и я не смог бы подобрать способ. на случай стрессов у нас с полковником разные методы. помимо всего прочего моя бесконечносползающая интеллектуализация губит ревность на корню, а перед полковником эта ревность предстает во всем великолепии, добавляя адреналина в привычное стимуляторное раздолье его мышления. моя интеллектуализация с научной жестокостью любопытствует, какие именно читы позволили райдеру сберечь сексуальность в относительно общепринятом русле. моя черная гадина панически мечется, пытаясь избежать визуализации услышанного. зрелище, которое покупал старик; зрелище, которое потреблял старик. хуже неконтролируемой ревности только подавленная, уж слишком она напоминает зависть. грязнее глаз представить невозможно, и мои чего только по жизни ни спиздили. немудрено, что с них стартовал дефект; немудрено, что так трудно смотреть на свет. еще утомительнее с детства отгонять бредовые идеи о врожденных бонусах моего зрения вроде той, что затем они и нужны, чтобы навсегда оставить меня в темноте. в комнате за закрытой дверью, в замочную скважину которой вмонтирован the eye of the great beholder, и без того темнее некуда, так что попадать туда позволено только самым что ни на есть черным вещам, моей черной коллекции черноты
- кем ты мечтал стать в детстве?
- космонавтом, - ухмыляется райдер. - но не для того, чтобы покорять глубокий космос, терпеть крушения на далеких планетах, взрывать солнце и все такое. я лет до четырнадцати втихаря вожделел сгореть нахуй на пути к земле оттого что корабль вошел в атмосферу под неправильным углом. пагубное влияние аполло 13 на детский мозг, небось, хотя точно не помню откуда конкретно я эти заманчивые сведения почерпнул. меня больше всего привлекала даже не сама смерть, а возможность пронаблюдать как стремительно меняется по мере снижения солнечный свет. небо наверное тоже не сразу голубеет. охуенное зрелище, готов поспорить. ну и подобная смерть на такой высоте тоже не худший вариант, согласись. полная дезинтеграция. даже прах развеивать не надо. нет, вообще я много кем хотел быть, и психотерапевтом хотел и рок-звездой. между прочим оружейным инженером тоже всегда хотел и даже как видим частично в этом начинании преуспел. но космонавт долго не оставлял меня в покое, помню, хоть я никогда надежд и не питал. а ты?
всему виной грязные мысли о черных вещах. сосредоточившись на закуривании, я отвечаю не сразу - приходится сдерживать смех.
- космонавтом, - потому что со смехом он гораздо лучше справляется за меня. - хотел кануть в черной дыре. в детстве я это все не слишком хорошо себе представлял, но по рассказам родителей выходило заманчиво донельзя, а отсутствие каких-либо фактических данных по теме добавляло интриги и той же безликой привлекательности. я вообще многое представлял весьма смутно, надо сказать, до того как обзавелся очками. то есть ээ.. это трудно описать, но в целом не скажешь, чтобы я не видел нихуя, скорее уж наоборот, так что признаков в итоге оказывается слишком много и все они притом недостаточно.. стабильны?
- стабильны?.. константные показатели измерительных приборов или что-то вроде?
- давай-давай, замани меня опять в неповторимый стиль чего-то вроде частично исчерпывающей статьи, чтобы потом рассказывать, как все нестерпимо научненько и вместе с тем ненаучненько, - на самом деле мне нравится, что он не видит нужды скрываться в извилистых лабиринтах вежливости, столь излюбленных фанатами нападения из-за угла. игра в уважительное снисхождение нравится мне еще больше, хотя навевает не самые приятные воспоминания. dat attitude. когда-то лет двенадцать назад один парень тоже такое практиковал. после того, как он весь вышел, мне друзей не попадалось вплоть до нынешнего момента. - короче говоря, в моем случае наверняка не узнаешь, пока не потрогаешь, вполне буквально, потому что осязание предоставляет как раз те сведения о качествах, которые теряются в наслоении зрительных деталей одного типа на другой. и если судить по теплу, то все равно никакого постоянства, потому что в помещениях температура колеблется и вещи на людях всякий раз другие. я был не уверен в самом определении темноты, пока не провел первый опыт глубокого наркоза, потому что без него хоть так, хоть эдак, хоть в очках, хоть без очков, а от лучей и волн не скроешься, даже если глаза закрыть. пусто, чисто и темно бывает только в обмороках, в наркозах и во сне, в коем зарегистрировать этого не можешь так или иначе. вот мне и казалось, что неспроста черная дыра такая общеизвестно черная, уж там-то наверняка все убрать труда не составит, а все убрать хотелось по-моему с момента рождения, если не раньше.
- черт, - с удивлением говорит райдер. - мне никогда не приходило в голову, а ведь и в самом деле..
- а?
- я бы очень заебался, если бы нигде не было темно, - пытается блюсти серьезность, но мне смешно, и он в скором времени сдается тоже.
- ну я-то изначально даже представить этого толком не мог, так что мне в целом не привыкать, - о том, в каких состояниях тьма ближе всего к абсолютной и насколько это заманчиво, я ему сообщать не намерен. подавать поводы. не собираюсь рассказывать и о том, что полковник называет видением. о том видении, которое являлось мне за несколько последних погружений в наркоз уже неоднократно, с той болезненной степенью детализации, в которой научаешься за годы практики распознавать вероятность правдоподобия. место оттуда очень похоже на то, в котором мы сейчас находимся, но здесь нет папоротников, тени которых покрывают тигриными полосами его обнаженную кожу, надежно скрытую сегодня под вещами, и рядом стена, которой я тут не наблюдаю, а за стеной что-то огромное, похожее на звук, у которого есть цвет и вес, форма и власть; этот звук, вероятно, я, хоть в листьях папоротников нахожусь я же, и нас как водится осталось там всего двое, в дебрях, я и райдер, в решающий момент - и это совсем меня не тревожит, потому что я чересчур не в себе, всего только двое с глазу на глаз, мы увлеченно катализировали события в этом отрывистом зазеркалье, где в решающий момент было либо слишком хорошо, либо наоборот, и медленно скатывалось, наращивая ускорение, звучало и раскладывалось, и я даже не знаю, если лимонное небо - рассвет это или закат