Сладко спит Димка, обняв подушку правой рукой. Под утро, когда уже подымается солнце и прокалывает острыми лучами цветущий куст сирени, растущей у самого окна, тогда натягивает он одеяло, сбитое в ногах прежде этого, и, одурев от прохладного чистого воздуха, от певучести и талантливости сновидений, проваливается снова в прозрачный туманный мир, оставив на Земле только две кисти, ухватившиеся за край одеяла.
Он хитрец, он с вечера забрался в кровать в шортах и рубашке, чтобы незаметно выскользнуть из дома еще до завтрака, избегнув наказания калорийной пищей и, обмакнув ноги во влажную от росы траву, устремиться по некошеному лугу, теряя на бегу дыхание и сбивая одуванчики, тут же взрывающиеся снопом белых невесомых осколков.
Там, на краю деревни, в тиши и в стороне от посторонних глаз, часов до десяти утра, пока друзья не начнут искать по всей деревне, и придется уходить, чтобы не выдать свою маленькую тайну, можно любоваться полетом двух маленьких, неизвестно откуда взявшихся, изумрудного цвета лягушек. Он дышал воздухом, а они водой, и он даже не был уверен, видят они его также хорошо, или только чувствуют либо слышат его. Сегодня он принес им комаров, которых колотил вечером на своих же коленях и на шее, сидя вечером в палисаднике. Комаров собиралось не очень много, но шея была красная отчаянно.
- Ага, вот где ты! - послышалось у него за спиной, и в воду бултыхнулся ком земли, пущенный из-за зарослей крапивы. Оттуда же показалась и голова мальчика лет одиннадцати, одетого в клетчатую рубашку и солдатскую, старшего брата, фуражку. Это Валерка, неприятель.
- Это наш пруд, уходи отсюда. А то скажу деду, и он тебя утопит прямо здесь.
Валеркин дед был угрюмый, седой старик, молчаливый, как заброшенный колодец за огородом тетки Аксиньи, из которого когда-то брали воду для скота. Его боялись все мальчишки в деревне, говорили, что он много повидал на своем веку и иногда ходит ночью по деревенской улице, и что камень, пущенный в него из-за забора, пролетит сквозь него, даже без звука.
Димка обернулся, но его лягушек не было, они тоже испугались и спрятались. Наблюдая за двумя изумрудными амфибиями, он представлял себя космонавтом, ученым, исследователем, первым столкнувшимся с другой формой жизни, и поэтому был совершенно беззащитен перед обыкновенной агрессией.
- А ну говори, что ты здесь делаешь! - они сцепились, и сразу же, не устояв на ногах, покатились по земле.
II.
Когда Нина Сергеевна получила телеграмму от матери "срочно приезжай димой плохо ", то пришлось прекратить начатый было ремонт в квартире и, взяв несколько дней за свой счет, мчаться в деревню. Сперва полдня на автобусе, потом пересадка и последние километров пять - пешком.
Шел дождь. Капли собирались на кончиках челки и попадали на лицо, если она их вовремя не успевала смахнуть свободной рукой. Могло показаться, что Нина Сергеевна плачет, но это не так. Ей нельзя плакать, она сильная женщина, у нее растет сын, который должен знать только то, что его любят, очень любят.
"Скоро я увижу его и все будет хорошо. Все будет хорошо". - твердила она в такт своим шагам.
Дорога вышла в низменное место, лучше было разуться, и она несла босоножки в одной руке, а сумку с нехитрыми гостинцами - в другой. Вслед за дождем приближалась гроза, когда Нина Сергеевна, уже почти насквозь промокнув, с той особенной, материнской улыбкой на лице, заскочила на крыльцо и распахнула дверь.
Димка лежал тут же, на веранде, и спал. Босыми ногами, оставляя на непокрытом половиками досчатом полу мокрые следы, она подошла к его тахте, тихо поцеловала и села рядом, положив руку ему на лоб. Димка сделал серьезное выражение и открыл глаза.
У него была температура около тридцати девяти, уже пятый день, он ослаб и редко вставал с постели. Бабушку как доктора он не признавал, поэтому и пришлось давать телеграмму.
- Что случилось, сынок?
- Я... я воду носил.
- Какую воду, зачем?
- В пруд. Там, за Валеркиным огородом есть пруд, там лягушки, но не такие, как все, не серые. Они зеленые. Их всего две, и они всегда вместе. Они красивые. А Валерка сказал, что если пруд высохнет, они умрут, потому что дышать не смогут.
- Чем же ты носил, ведь ведро тяжелое?
- Чайником. Я чайник с плиты взял, а утром на место поставил, бабушка ничего не знает.
Нина Сергеевна прошла в дом и минут пятнадцать говорила с матерью. Димка догадывался, что говорят про него, но конкретных слов расслышать не мог, болела голова.
А гроза набирала силу. Бабуля крестилась под раскаты грома и все оглядывала, закрыты ли дымоход и форточка, что бы, оборони Бог, не попала в дом шаровая молния.
Нина Сергеевна, с перекинутым через плечо полотенцем, вышла было в сад, но так и осталась стоять на крыльце, прислонившись спиной дверному косяку и ожидая чего-то. "Все будет хорошо, он поправится ". Отдельные капли залетали к ней под навес, а сам дождь шелестел по траве, по деревьям, яблони отряхивали его со своих листьев и, вбирая влагу, наполняли все вокруг свежим тонким ароматом. На тропинке, ведущей через сад к бане, собирались маленькие лужи, и Васька, приблудный рыжий кот, перепрыгивая через них, отправлялся куда-то по своим делам и смешно тряс при этом всеми четырьмя лапами.