Грушковская Елена : другие произведения.

  

  

   Ещё один бесконечный день сполз в морозный сумрак – неизбежно, как все дни. Трепыхался, ворчал, суетился, мелькал, шуршал и раздражался, но под конец устал, съёжился и притих, слушая холодное молчание звёздной бездны. Наверно, ждал от неё какой-то вековой мудрости, но она только снисходительно смотрела сверху. И день, так и не получив мудрых наставлений и не сделав никаких выводов, накрылся искрящимся холодным одеялом и начал погружаться в сон, гася одно окно за другим.

   Для Алёны этот день был одноглазым. Как такое возможно? Очень просто: утром в маршрутке она потеряла правую контактную линзу. Мягкая прозрачная "чашечка" выскочила из глаза и – поминай как звали. Искать её – как иголку. Может, провалилась в щель между сиденьями, а может, упала на грязный пол маршрутки... В любом случае её можно было считать пропавшей без вести.

   Ощущения были странными: один глаз видел чётко, а перед другим всё расплывалось. Пассажиры равнодушно смотрели в окна, каждый думая о своём: с одной стороны – люди, с другой – смутные безликие силуэты в зимней одежде. Непутёвый день ещё только продрал заспанные глаза, и от его зевоты покачивались обсахаренные инеем ветки.

   Ослепшая на правый глаз Алёна приехала на работу. Не опоздала, минута в минуту. Привычно стряхнула с плеч дублёнку, повесила на крючок. Не промахнулась: один глаз всё-таки видел. Ровные ряды книг на полках ждали своих покупателей, пестрея обложками. Компьютеры уже работали: их включила администратор Вика, приходившая раньше всех. Всё как всегда.

   Весь одноглазый день Алёна чувствовала правой щекой неприятный холодок. Половину лица будто окутывал туман, который невозможно было ни сморгнуть, ни отогнать. Однако Алёна не подавала виду и ухитрялась работать как ни в чём не бывало. Пару раз, правда, пальцы чуть растерялись над клавиатурой, пару раз глаза прищурились, всматриваясь в расплывающиеся строчки на экране монитора. Но никто ничего не заметил, и Алёна так и проработала весь день в одной линзе. Покупатели выбирали книги, несли на кассу, расплачивались и уходили. "Спасибо за покупку, приходите ещё". Всё как всегда.

   Грея руки о кружку с чаем, Алёна думала, что за новыми линзами она сможет выбраться только послезавтра – в выходной. В упаковке осталась последняя пара, пора пополнять запас. Причём несколько дней нужно ждать, когда придёт заказ: линз с такими большими диоптриями часто не оказывалось в наличии. А тут – новогодние праздники на носу. Алёна прикинула в уме: срок ношения последней пары истечёт до десятого января. С этими праздниками вообще неизвестно, когда заказ придёт. Неудачно совпало... Раньше надо было озаботиться.

   Дурацкий полуслепой день выпрямился во весь рост, во всей своей одноглазой несуразности, и плёлся, спотыкаясь, по проторенному пути – в вечер. Люди и книги. Книги и деньги. Книги и мысли. Предновогодний блеск мишуры под потолком. Ассортимент праздничных открыток пестрел под пальцами покупателей, из отдела канцтоваров доносился запах кофе. Всё как всегда.

   И вот, день засыпал, уютно свернувшись под снегом, а Алёна, выйдя на улицу, подняла лицо к тёмному небу. Двадцать один час пять минут. Меньше чем через три часа настанет двадцать пятое декабря.

   Снять линзу сейчас или дойти в ней до дома? Благоразумие подсказывало, что лучше оставить её, но туман, наползавший с правой стороны, манил погрузиться в него полностью... Так иногда манит высота моста – прыгнуть в небытие. Танатос. Пальцы уже потянулись к глазу, чтобы снять прозрачную круглую плёночку...

   До дома – четыре остановки. После девяти вечера городской транспорт ходил редко, и в ожидании можно было простоять полчаса. За те же полчаса или даже меньше Алёна успевала дойти пешком, но нужно было дважды переходить улицу. Перейдёт ли она вот так – совсем без линз, имея два процента остроты зрения? Не видя с пяти метров самые крупные буквы таблицы Сивцева – "ШБ"? Зачем рисковать жизнью под Новый год?

   Визг тормозов, удар... Слёзы мамы. У всех – праздник, а у них дома – горе.

   А Новый год всё равно настанет, с Алёной или без неё.

   М-да, ну и идиотская же блажь иногда посещала её голову! Подышав на замёрзшую руку, Алёна натянула пуховую варежку и сердито заскрипела сапожками по снегу – в одной линзе, по миру, наполовину затянутому непроглядным туманом. Дома её ждала мама, подогревая ужин. Всё как всегда.

   И как всегда, к котлете с картофельным пюре прилагался кислый соус маминого ворчания:

   "Ну, когда ты у меня остепенишься? Тебе двадцать семь лет. Ребёнка надо успеть до тридцати родить. Я внуков от тебя дождусь или нет?"

   После ужина – очки и семнадцатидюймовое окно в мир. Просторы Интернета, друзья по переписке, любимая музыка. Всё как всегда?

   Вчера – да. Сегодня – как оказалось, нет.

   Проходя мимо круглосуточной аптеки, Алёна вспомнила, что у неё кончились глазные капли. Зайти, купить? Да. Сапожки скрипнули на повороте к уютному свету над дверью, застучали по ступенькам мимо высокой мужской фигуры в чёрной куртке. Левый глаз мимоходом оценил богатырскую ширину плеч незнакомца и его ладное телосложение, которого не скрывала даже зимняя мешковатая одежда. Роста он был просто баскетбольного. Огромная пушистая ушанка, ботинки сорок шестого размера, не меньше. Он поднимался на высокое аптечное крыльцо неторопливо, вразвалочку, и Алёна, покосившись на него, подумала: "Экий медведище!"

   При этом она не смотрела под ноги, и ступеньки ей за это коварно отомстили. Алёна успела ухватиться за перила, но одно колено всё-таки больно приложилось о холодную плитку.

   – Осторожно! – воскликнул молодой мужской голос, и Алёну подхватила под локоть крепкая рука.

   – Спасибо, – пробормотала Алёна, морщась от боли.

   – Ушиблись? – спросил мужчина.

   – Да ничего страшного...

   Он открыл дверь и пропустил её вперёд. Из-под низко надвинутой на лоб пушистой шапки не было видно глаз.

   "Ничего страшного" было из той же "оперы", что и молчание по поводу потерянной линзы. Слова из Алёны приходилось порой тянуть клещами. В аптеку она вошла прихрамывая: похоже, сильно расшиблась... Синячище будет на всё колено. Ну ничего, сейчас не лето, под джинсами не видно.

   Мужчина вошёл следом и встал у Алёны за спиной – жутковато огромный, как гора. Медведь, как есть медведь. Безобидный ли?.. Пожалуй, кулаком дверь вышибет. Так, купить капли – и пулей домой. От греха подальше... Мало ли, что у него на уме.

   – Два флакончика тауфона, – попросила Алёна, кладя на пластиковую тарелочку деньги. – И пипетку.

   Стеклянные флакончики, звякнув друг о друга, улеглись в сумочку, пипетка – следом, а вот пулей рвануть от этого здоровяка домой не получилось: резкая боль пронзила колено. Ступать на пострадавшую ногу было практически невозможно. Диванчик у стены сочувственно предложил свои услуги, и пришлось ими воспользоваться. Массируя колено, Алёна краем левого, видящего глаза наблюдала за мужчиной. Чисто выбритая щека, мужественный подбородок – без жирка, чётко очерченный. Интересно, он что-нибудь видел из-под своей шапки? Ведь её мех совсем закрывал ему глаза. Добротные зимние ботинки на толстой рифлёной подошве – как два БТРа. Танки грязи не боятся, ага. Да и сам он весь был как танк, но голос – мягкий. Сунув лекарства во внутренний карман, он не глядя сгрёб сдачу и отошёл от окошка, но фармацевт окликнула его:

   – Мужчина, вы не всю сдачу взяли!

   "Медведь" вернулся, смущённо улыбаясь.

   – Да? Спасибо... Со мной такое бывает.

   Его рука нащупала на тарелочке оставшуюся мелочь и сунула в карман. Рассеянный медведь?.. Милая черта для такого громадины. Даже трогательная какая-то. Алёна проводила его взглядом, а он на неё даже не посмотрел, выходя из аптеки. Просто прошёл, будто её и не было на диванчике. Не сразу нашёл дверную ручку – может, пьяный? Нет, Алёна непременно почуяла бы алкогольное амбре в волне воздуха, повеявшей, когда он прошёл мимо. Не пахло.

   "А может, он тоже без линз?" – осенило Алёну. Что ж, вполне вероятно... Как говорится, рыбак рыбака... Помассировав колено, она поднялась, сделала осторожный шаг. Боль уже не пронзала -- тупо ныла. До дома оставалось две остановки. Доковылять пешком или ждать маршрутку? Алёна махнула рукой на транспорт: ждать дольше, чем идти. Да и морозец неплохой: пожалуй, замёрзнешь, стоя на остановке.

   Выйдя на крыльцо, она замерла, увидев знакомую мохнатую шапку: "медведь" стоял внизу, возле перил. "Так, спокойно", – приказала себе девушка, но сердце застучало. И чего ему надо, "медведю" этому?.. Нет, знакомиться она сегодня была не в настроении. Пусть гуляет лесом... А может, он просто так стоял, и она зря испугалась? Он даже, в общем-то, и не смотрел в её сторону.

   Но предчувствие не обмануло: едва сапог Алёны коснулся последней ступеньки, большая рука незнакомца протянулась к ней.

   – Здесь скользко, позвольте вам помочь.

   Надо же, какой галантный. Вот только почему он смотрел при этом не прямо на Алёну, а немного мимо? В свете лампы под козырьком аптечного крыльца из-под шапки "медведя" тускло блеснули глубоко посаженные глаза с замутнёнными зрачками. Неживые, пустые, как забитые фанерой окна.

   Нет, он не забыл линзы... Если у Алёны было хотя бы два процента (хоть что-то!), то у него – ноль.

   На мгновение Алёна остолбенела со сжавшимся от жалости сердцем, а потом в голове завертелась куча вопросов: почему он, незрячий, без белой трости? Почему он сам в такой поздний час ходит по аптекам – у него нет никого, кто мог бы помочь? Откуда он знал, что она не покинула аптеку, а села на диванчик? Впрочем, на последний вопрос уже напрашивался ответ: у слепого незнакомца мог быть острый слух.

   Она вложила руку в большую ладонь "медведя", и он крепко и ласково сжал её. Ступив с крыльца на обледеневший тротуар, Алёна не сводила взгляда с дружелюбно улыбающегося лица мужчины. Добрая, светлая улыбка – и потухшие глазницы.

   Вместо благодарности Алёна пробормотала:

   – Вам... помочь?

   На что мужчина мягко ответил:

   – Спасибо. Почему вы подумали, что мне нужна помощь?

   Смущение горячо разлилось по животу, щёки запылали жаром. Алёна пролепетала:

   – Ну... Вы ведь... без трости.

   – Дома оставил, – ответил "медведь", всё ещё не выпуская её руку. – Я в соседнем доме живу, тут всего два шага. – И тут же спросил: – Как ваша нога?

   – Спасибо, уже почти... Почти прошла.

   – Можно узнать, как вас зовут?

   А он отнюдь не робок, подумалось Алёне. На улице с девушками знакомится. Хотя почему, собственно, он должен быть непременно угрюмым затворником и мизантропом? Аль Пачино, "Запах женщины". Да, видимо, этот образ отпечатался в сознании.

   – Алёна.

   – Очень приятно. Олег.

   Он настоял, чтобы Алёна доехала домой на маршрутке, и она согласилась, удивляясь лёгкости, с которой она это сделала. Более того, она охотно позволила проводить себя до ближайшей остановки – благо, до неё было рукой подать. Всех опасений как не бывало, хотя уважение и некоторая робость перед медвежьей мощью Олега всё же оставались.

   Прикинувшийся спящим непутёвый день хитро подсматривал за ними одним глазом. Ожидая транспорт, они разговорились, и обычно скрытная и сдержанная Алёна сказала пару слов о себе.

   – Значит, магазин "Прометей", – кивнул Олег. – Знаю. Мир тесен! Я в соседнем здании работаю.

   Алёна удивилась, но не показала этого. Впрочем, он и не мог видеть её лица.

   – А кем вы работаете? – полюбопытствовала она.

   – Психологом. Частная практика.

   Недурно, с уважением отметила про себя девушка. Хотя почему все слепые должны собирать розетки и выключатели?

   – А вы...

   Алёна замялась, сомневаясь в тактичности своего вопроса, но Олег будто прочёл её мысли.

   – Я терял зрение постепенно, с самого детства. В тринадцать я уже ничего не видел.

   При этом он получил высшее образование. Но одно дело – выучиться, и совсем другое – найти работу по специальности. Инвалидам по зрению особенно непросто это сделать. Но он сделал, добился своего, и теперь не люди ему помогали, а он помогал им.

   Вот ведь чудо, думала Алёна. В соседнем здании, почти в двух шагах от места её работы трудился Олег; если мир так тесен, как же они до сих пор не встречались?

   – Посмотрите, это не ваша там подъехала?

   Где, что подъехало?.. Мир, секунду назад суженный до размеров телефонной будки, в которой помещались только они с Олегом, вновь развернулся и обрушился на Алёну мрачной лавиной повседневности. Всё как всегда. Чёрные цифры номера, лязг разболтанной дверцы... И удаляющаяся фигура в мохнатой шапке под фонарём.

   Она чуть не проехала свою остановку. Оступилась и чуть не упала, выходя из маршрутки. Проваливаясь в изрытый колёсами машин снег, брела к дому, на ходу машинально роясь в сумочке в поисках ключей.

  

   Нет, никто ничего не заметил – ни мама, ни коллеги. Ну, задумчивая чуть больше обычного. Так она вообще по жизни – не от мира сего. На работе – ни слова лишнего, лишь стандартный набор заученных фраз. "Здравствуйте", "Вам подсказать что-то?", "Спасибо за покупку, приходите ещё". Улыбка у неё была, правда, красивая – белозубая, с ямочками на щеках. Мужчины-покупатели млели, женщины завидовали, а коллеги называли "ходячей рекламой зубной пасты". Владелец магазина Валерий Сергеевич, томно прикрывая глаза веками, спросил однажды: "Что ж ты мне-то так не улыбаешься, Алёнушка?" Он заигрывал со всеми девушками-продавцами, шутил и зубоскалил, а по Алёне, пряча улыбку, скользил взглядом рокового сердцееда. Над пряжкой его ремня нависало солидное пузцо, а плешь прикрывал "мостик" из волос. Казанова...

   Зачем она жила вообще? Зачем ходила на скучную работу со скучной зарплатой, по графику четыре на два, с девяти утра до девяти вечера? Дома допоздна просиживала за компьютером, а в выходные – буквально, дни, предназначенные для выходов – никуда не выходила?

   "Глаза б мои этот мир не видели", – так она думала. Он душил её, этот мир, с его вечными войнами, террористами, продажными чиновниками, болтливыми правительствами, глупыми и злыми людьми. Сжимал, как мусорный пресс. Подавлял выбросами чего-то тёмного, мёртвого, сквозь которое становилось невозможно дышать: грудь заклинивало, сердце каменело. Во время этих спазмов ноги сами сворачивали к мосту. Танатос. Безжизненное тело, как изломанная кукла, на железнодорожном полотне.

   И только мысль о маме удерживала, как тонкая ниточка.

   Мама не понимала. "Что за глупая хандра? – говорила она. – Нет ничего ценнее жизни!" И была, безусловно, права: Алёна признавала это и соглашалась. Но...

   Мир давно сошёл с ума, он был болен. И она – тоже. Она не хотела видеть этот мир... И её глаза застелил туман.

   Она поливала гренки с омлетом черносмородиновым вареньем, запивала всё это грейпфрутовым соком и нацепляла наушники. Мир исчезал, оставалась только музыка.

   Потом музыка заканчивалась, и всё начиналось сначала: книги, люди, деньги. Любовь, маги, вампиры, оборотни, космооперы и, конечно же, "попаданцы" – куда ж без них. Бойкий слог, штампованные на конвейере сюжеты. И это составляло девяносто пять процентов продаж. Люди покупали и уходили от реальности, расслабляя извилины, а издательства клали денежку в карман; некоторая доля доставалась Валерию Сергеевичу, и совсем крошечную дольку получала Алёна в виде зарплаты.

   Она бережно расставляла макулатуру в красочных обложках по полкам, когда вошёл необычный клиент. Он оказался первым сегодня: рабочий день только начался, покупателей ещё не было. Огромного роста, в короткой дублёнке и мохнатой шапке, с кожаной папкой под мышкой и белой тростью с чёрным наконечником. Глаза его были скрыты щитком тёмных очков.

   – Здравствуйте! Мне нужно сделать ксерокопию документов, – прозвучал на весь торговый зал его сильный и звучный, но мягкий голос.

   – Да, пожалуйста, – отозвалась рыженькая Марина из отдела канцтоваров. – Сюда.

   Алёна застыла у полок, следя взглядом за пушистой шапкой. Да, вот она, трость. Но пользовался ею Олег едва заметно, не колотя ею перед собой по полу и окружающим предметам, а небрежно держа в руке, как модный аксессуар. Казалось, она была ему совсем не нужна и даже мешала, но изредка трость всё же действовала, лёгкими чуткими колебаниями исследуя пространство. Олег повернулся на голос Марины и уверенно двинулся к отделу канцтоваров, ловко огибая тумбы и стойки, а Алёна услышала рядом негромкий голос Наташи, миниатюрной крашеной брюнетки, пробормотавшей себе под нос:

   – Интересно, зачем ему документы? Чем он их читать будет?

   Наташа, видимо, думала, что говорит достаточно тихо, но слух Олега был поистине кошачий. Остановившись на секунду, он чуть обернулся через плечо и сказал:

   – Обычно это делает мой помощник, но сегодня он не успевает, а копия нужна срочно. Вот и пришлось самому.

   Оставив Наташу в смущении, он двинулся дальше по направлению к ксероксу. Алёна из любопытства прокралась следом и остановилась в трёх шагах от него. Вжикнула молния кожаной папки, заблестел полупрозрачный зелёный конверт формата А 4, и на стекло тумбы-витрины легли документы.

   – Всё в двух экземплярах, пожалуйста, – попросил Олег. – Можно с двух сторон.

   Марина включила ксерокс и начала копировать, а Алёна не сводила глаз с Олега. Вдруг он, чуть повернув лицо в её сторону, улыбнулся:

   – Здравствуйте, Алёна. Как чувствует себя ваше колено?

   Девушка вздрогнула. А Олег ответил на её ещё не заданный вопрос:

   – Ваши духи... И дыхание. Особый ритм.

   – Надо же, – с озадаченным смешком отозвалась Алёна. – А... А колено – в норме, спасибо.

   Под крышкой ксерокса пробегал луч света, в лоток ложились свежеотпечатанные копии. Алёне хотелось, чтобы документы не заканчивались, или чтобы ксерокс заело – словом, что угодно, лишь бы Олег задержался хоть на минуту дольше. Чтобы не получилось, как вчера... Только вчера их разлучила маршрутка, сегодня же время ограничивал копировальный аппарат. Но Марина делала свою работу быстро, ксерокс не подвёл, и на стекло легли все копии.

   – Спасибо, – сказал Олег. – Сколько с меня?

   – Четырнадцать рублей.

   – А можно копии в файл сложить?

   – Да, конечно.

   Вот и всё... Как быстро промелькнули эти листки бумаги! И всё это время она простояла молча. А о чём говорить? Да ещё при девушках. Вчера уехала она, теперь ускользал он. Вчера день был непутёвый, сегодня – жестокий.

   Уже собираясь уходить, Олег задержался у кассы и зачем-то спросил:

   – Простите, а до которого часа работает магазин?

   – До девяти вечера, – услужливо ответила ему Наташа.

   Как только он ушёл, Марина пожурила её:

   – Ну ты лоханулась... Слепые же слышат – ого-го как!

   Та пробурчала:

   – Да я ж вроде тихо... – И добавила, вздохнув: – Не знаю, кто как, а я не смогла бы вот так... В темноте. Лучше уж совсем не жить.

   Алёна, не утерпев, подала голос:

   – И так можно жить. Живёт же человек, дома не сидит, работает... И не на шпингалетной фабрике какой-нибудь, а психологом...

   Девушки тут же заинтересовались:

   – А ты что, знаешь его? Ну-ка, колись! Он тебя что-то про колено, кстати, спрашивал!

   – Да так... Вчера на улице случайно разговорились, – уклончиво ответила Алёна, снова закрывая створку своей воображаемой раковины, из которой она на миг высунулась, чтобы сказать слово в защиту Олега.

   Но Марина с Наташей уже лукаво щурились и понимающе кивали головами. Вскоре, впрочем, стало не до болтовни: покупатель пошёл, а после обеда наведался хозяин, закрылся с администратором Викой в подсобке и за что-то её там целых пятнадцать минут отчитывал. Когда они вышли, Вика нервно прикладывала пальцы к раскрасневшимся щекам, а хозяин чуть ли не облизывался, как наевшийся сметаны довольный кот. Мазнул по Алёне "роковым" взглядом, который не пробуждал в ней ничего, кроме брезгливой неприязни.

   – Ну, девочки, работайте тут, я буду к закрытию, – сказал он, отдуваясь. Брюшко выпирало между полами расстёгнутой дублёнки.

   Нимало не стесняясь присутствия дам, он сыто отрыгнул воздух и, распространяя вокруг себя пельменно-пирожковую ауру, покинул магазин. Снаружи хлопнула дверца машины, заурчал мотор и слился с общим шумом улицы.

   Всё было как всегда и вместе с тем – иначе. Нет, мир не стал лучше, не перестал стискивать в мертвящем, удушающем захвате душу Алёны, но в ней поселилось беспокойство. Как-то всё странно, неуловимо, непонятно... Последняя пара линз помогала ей видеть глазами, но душе помочь не могла.

   Выходя вечером на улицу, Алёна радостно вздрогнула: в нескольких шагах от крыльца стоял под снегопадом Олег. Судя по количеству снега на его шапке и плечах, ждал он уже минут десять, не меньше. Так вот зачем он спрашивал, до которого часа работает магазин!..

   И вдруг...

   – Алёнушка, садись, подвезу тебя домой!

   Из открытой дверцы машины высунулся хозяин – как всегда, в дублёнке нараспашку и небрежно накинутом на шею шарфе.

   – Спасибо, Валерий Сергеевич, это без надобности, – сухо ответила Алёна, – я недалеко живу.

   – Да садись, – уговаривал шеф. – Время позднее, с транспортом плохо... Я не могу позволить такой красивой девушке идти по улице одной! А если отморозки какие-нибудь встретятся? Я же за вас всех перед вашими мамами отвечаю! Понабрал на работу красавиц... теперь вот безопасность их обеспечивать должен! – И хозяин шутливо вздохнул.

   Выплюнуть ему в лицо, что он, козёл похотливый, ей противен?.. Гм, а завтра узнать о своём увольнении? Нет, мир – всё-таки дерьмо... Пока его заполняют вот такие вот... уроды. Говорить об ответственности, при этом недвусмысленно оттягивая пряжку ремня под жирным брюхом и попутно маскируя там предательский бугор!.. Алёна обернулась. Олег не только не уходил, но и приблизился на пару шагов – с сурово сжатыми губами и поднятым подбородком.

   – Извините, Валерий Сергеевич, за мной пришли, – сказала Алёна, про себя подумав: "Что я делаю?!" Но другого выхода не было.

   Шеф заметил Олега. Оценил его рост и габариты... На краткий миг в его взгляде отобразилось нечто похожее на уважение, но потом, при виде белой трости, губы скривились в пренебрежительной усмешке.

   – Вот этот вот?.. – Его глаза упёрлись взглядом в Алёну – холодно и вопросительно.

   – Ну да, – ответила девушка твёрдо.

   За её плечом шевельнулся кто-то светлый и сильный; тёплые мурашки побежали вниз по шее и лопаткам, и ей вдруг стало хорошо и спокойно. Даже злость на шефа куда-то улетучилась, осталась только насмешка.

   Шеф хмыкнул.

   – На кой тебе сдался этот... гм, инвалид? Дурочка ты, что ли?

   Из-за плеча раздался твёрдый спокойный голос:

   – Девушка не хочет ехать с вами, оставьте её в покое.

   Глаза хозяина, сузившись в холодный прищур, уставились на Олега.

   – А ты вообще кто такой? Топай отсюда... или ползи на ощупь!

   Мурашки волнами побежали по спине, когда на плечо Алёны опустилась тяжёлая, но добрая рука. Она слегка отодвинула девушку в сторону, и Олег, чуть склонившись к шефу, проговорил ровно и монотонно, почти без выражения:

   – Берегите себя, осторожнее на дорогах. Всего доброго.

   Вроде бы он ничего особенного не сказал, но шеф начал как-то меняться в лице. Весь съёжившись, как сдувшийся шарик, он пробормотал в ответ бесцветным голосом:

   – Да, большое спасибо, и вам всего хорошего.

   И куда только девались его самоуверенность и напор! Глядя остекленевшим взглядом прямо перед собой, он захлопнул дверцу и завёл мотор, а большая сильная рука Олега, приобняв Алёну за плечи, повлекла её в сторону от машины.

   Вот и всё: был шеф – и не стало его. Уехал, сбежал, наложив в штаны!.. От восторга, смешанного с уважением и страхом, перехватило дыхание, и Алёна просто молча смотрела на Олега, а тот – то ли куда-то поверх крыш, то ли внутрь себя, под тёмными очками не поймёшь. Скользнув ладонью вниз по её рукаву, он добрался до пальцев и ласково сжал их. Это вернуло девушке дар речи.

   – Слушайте, это... Класс, супер! – возбуждённо засмеялась она. – А вы... Вы загипнотизировали его, да?

   Олег улыбнулся.

   – Ну... скажем, есть кое-какие невербальные приёмы.

   – А меня научите так? – Кровь Алёны закипала, бурля миллионами радостных блёсток. Дыхание сбилось, и она умолкла, дрожа застывшей, окаменевшей грудью.

   В глазах на секунду померк свет, а потом она оказалась прижатой носом к заснеженной дублёнке Олега. Снежинки таяли, холодя кожу.

   – Ну... Ну... Всё, – провибрировал тёплый голос, и Алёна наконец смогла выдохнуть.

   Хитрый день... Волшебник. Закружил, заворожил, заманил и увлёк в тёплую бездну, из которой не хотелось выныривать никогда. Осыпал сверху блестящим конфетти, опоясывал мишурой и серпантином, накрывал звенящей новогодней тайной, затягивал в хоровод снежинок. Ну и день...

   Они шли вдвоём под снегопадом, держась за руки. Мороз был слабый, и Алёна сняла варежку, а Олег – утеплённую кожаную перчатку, в которой его и без того не маленькая рука походила на лапищу робота-трансформера.

   – Так научите меня?

   – Зачем тебе?

   – Ну... Чтоб босса отшить, если он опять...

   – Он к тебе больше не сунется.

   – Ну... мало ли ещё всяких уродов на свете?

   – Посмотрим. Может, и научу... потом.

   – Когда?

   – В своё время.

   – А когда наступит своё время?

   Вместо ответа пожатие руки Олега стало крепче. Сердце Алёны щекотал смех, прорываясь наружу почему-то – слезами. Не уплыли бы линзы... Последние. Завтра надо заказывать. Господи, какие это всё мелочи, ведь к сердцу вплотную подобралась пушистая новогодняя сказка, тёрлась о него мягким боком и, мурлыча, согревала...

   – Олег...

   – Мм?

   – А трудно тебе – вот так?.. (Когда они перешли на "ты"? Впрочем, неважно.)

   Дурацкий вопрос, глупое любопытство. Обязательно надо испортить сказку чем-нибудь таким... нелепым.

   Он всё-таки ответил:

   – Особенно начинаешь ценить солнечный свет, когда он гаснет. Цени его сейчас. Цени то, что имеешь.

   Снег налип на ресницы, тушь потекла... Плевать. Ведь он не видел этого, и ему было неважно, как она выглядит. Он никогда не увидит ранней седины, что пару месяцев назад заблестела в её волосах; это каждую ночь, отяжелев от печали, падала звезда, превращая один русый волосок на голове Алёны в серебристый. Но всё это – пустяки, потому что она была жива. Жила, дышала и ВИДЕЛА.

   – Мне трудно... не в бытовом плане, нет. К жизни в темноте я уже приспособился и прекрасно обхожусь без зрения. Трудновато иногда бывает оттого, что я слишком многое чувствую... по другим каналам. Вот сейчас мы идём, и я чувствую тебя... Ты часто грустишь... Бываешь подавлена. Но сейчас – нет, сейчас тебе хорошо. И я рад этому.

   Алёна улыбалась. Снегу, фонарям, светящимся окнам домов. Себе. Олегу, хотя он и не мог этого видеть. Но он должен был услышать улыбку в её голосе, когда она воскликнула:

   – Ой, мы до самого моего дома уже дошли!..

   И тут же сердце ёкнуло: опять расставаться?.. Олег, подняв лицо, подставлял его снегу.

   – Да, – проговорил он. – Хорошо прогулялись. Погода сегодня чу́дная. И не холодно, и снежок... Я люблю такую.

   – И я, – вздохнула Алёна.

   Олег чутко насторожился, уголки его губ дрогнули кверху.

   – А чего вздыхаешь? Не грусти... Новый год скоро.

   Его пальцы дотронулись до её подбородка. Она вдруг вскинула голову, осенённая идеей.

   – Олег, а... А может, зайдёшь? Чаю попьём... с вареньем.

   Он сверкнул зубами в улыбке.

   – Варенье я люблю.

   – Карлсон, – засмеялась Алёна, потрепала свисающие пушистые клапаны его ушанки и тут же сама испугалась собственной нежности. Не рано ли?..

   Сказка замурлыкала, закутала её своим пушистым хвостом и прогнала страх. Алёна потянула Олега за руку:

   – Пошли!

   В подъезде было темно – хоть глаз выколи. Споткнувшись о порожек, Алёна проворчала:

   – Ну, как обычно. Лампочки перегорели, а новые вкрутить некому.

   – Держись за меня, – раздался рядом голос Олега. – Мне темнота не мешает.

   Это было забавно: он шёл уверенно, ни разу не запинаясь, а она держалась за него, как за спасательный круг. Слепой вёл зрячую. Когда они миновали один лестничный марш, Алёна попросила, нащупав трость:

   – Дай... попробовать?

   Дурацкая просьба. Что ж её сегодня на нелепости-то всякие тянет?.. Как дитё малое! Впрочем, Олег только усмехнулся и вложил в её руку трость, даже показал, как её правильно держать. Испугавшись за него – ведь сам он шёл без трости, – Алёна через несколько ступенек вернула ему её. Ей стало не по себе.

   На площадке перед дверью квартиры она сказала, смущаясь, как девчонка:

   – Вообще-то, у меня мама дома... Так что если ты...

   Олег с тихим смешком ответил:

   – Понял. Закатал губу обратно.

   Возиться с ключами в темноте не хотелось, и Алёна позвонила в дверь.

   – Мам, это я...

   Загремели открываемые запоры. В прихожей тоже царил сумрак, и мама ойкнула при виде огромной мужской фигуры в лохматой шапке, блестящих очках и с белой тростью.

   – Всё хорошо, не бойтесь, – улыбнулась фигура.

   – Мам, это Олег, – деловито представила Алёна гостя. – Олег, это моя мама, Валентина Фёдоровна. Мамуль, поставь чайник, пожалуйста...

   Озадаченно поморгав, мама взяла себя в руки и хмыкнула:

   – Быстрая какая... А поздороваться нам не дашь? – И обратилась к Олегу: – Здравствуйте, гость уважаемый... хоть и нежданный...

   Алёна нахмурилась. Впрочем, маму можно было понять – хотя бы потому, что предупреждения о гостях не поступало. Клацнул выключатель, и прихожая перестала быть сумрачной. Олег снял шапку и поцеловал маме руку, заблестев в свете люстры аккуратно и коротко подстриженными золотисто-русыми волосами. Под дублёнкой у него оказался чёрный пиджак и белый свитер с высокой тёплой горловиной, и Алёна наконец по-настоящему оценила его фигуру. Нет, он был не медведь – скорее, барс. От него веяло такой силой, что белая тросточка и очки никак не увязывались с его общим обликом... Поэтому, усадив Олега на диван, Алёна сняла с него очки, а трость он сложил и сунул в карман.

   – Ну вот... Теперь другое дело, – сказала Алёна.

   Он усмехнулся.

   – Теперь я не похож на... инвалида?

   Девушка прикусила губу. Ну зачем огорчать сказку, повторяя дурацкие слова того, кто и мизинца Олега не стоил?.. Сказка возмущённо фыркнула и задрала хвост трубой, а Алёна расстроилась. Олег моментально это почувствовал и накрыл её руку тёплой ладонью.

   – Прости... Забудем, ладно?

   – Забудем, – тихо ответила Алёна. И поцеловала его в щёку.

   Он, не зная, что сказать, тоже поцеловал её – в носик. Примирение состоялось, и сказка довольно заурчала.

   Алёна с тревогой наблюдала за реакцией мамы. Беспокоилась она напрасно: Олег просто не мог не нравиться, и скоро мама подпала под его своеобразное – незрячее, но лучистое и светлое обаяние. Поначалу её смущал вид его странных, как бы не совсем человеческих глаз, но его улыбка с лихвой компенсировала всё. Они поужинали и выпили чаю с вареньем, побеседовали, а в половине двенадцатого Олег засобирался домой. Общественный транспорт уже не ходил никакой, и было решено вызвать такси.

   – Опять грустишь, – защекотал ухо девушки тёплый голос.

   Под ногами скрипел свежевыпавший снег, Алёнины руки уютно грелись в руках Олега. Сердце провалилось в мягкий мех сказки и затерялось в нём, а заблестевшие на щеках слёзы ласково смахнул её пушистый хвост.

   – Скоро Новый год, – вздохнула Алёна. – Какие у тебя планы?

   Он загадочно улыбнулся.

   – Поживём – увидим.

   Они помолчали, слушая ласковое урчание сказки в сердцах. Олег вдруг спросил:

   – А зачем тебе там, на лестнице, понадобилась моя трость?

   – Так, потренироваться, – проронила Алёна. – На всякий случай. Вдруг когда-нибудь придётся...

   – Не дай Бог, – серьёзно покачал головой Олег.

   – Да всё к этому, похоже, идёт, – глухо пробормотала девушка. – Я ведь тоже... В смысле, я вижу, но – плохо. И в один прекрасный день могу...

   – Нет, – перебил Олег твёрдо. – Этого не будет. Я не допущу.

   – Ты? – недоверчиво усмехнулась Алёна. Хотя... После того, что он сделал с шефом, она была готова верить во что угодно.

   Олег кивнул. Лицо Алёны оказалось между его больших ладоней, а губы ощутили тёплую влажную нежность. Сердце ухнуло вниз, прокатилось по выгнутой спине сказки и взлетело, подброшенное её хвостом. Такси задерживалось. Может, заблудилось, а может, умница сказка к этому лапу приложила. Чтобы поцелуй продлился ещё чуть-чуть...

   А за ней подкрадывался Новый год.

  

  

   9-10 января 2011