Гуцу Юрий Павлович : другие произведения.

Манекен за столом. Роман-антиутопия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  Роман-антиутопия 'Манекен за столом' об искусственном мире будущего.
  
  
  
  Автор: Гуцу Юрий Павлович
   Гуцу Анастасия Юрьевна
  
  
  МАНЕКЕН ЗА СТОЛОМ
  
  
  
  Роман-антиутопия
  
  
  
  Зажгут костер, и дрожь меня берет,
  Мне сердце отогреет только лед.
  
  Ф. Вийон
  
  
  
  Глава 1. Сувенир
  
  
  
   Перед входом в отель, выстроившись, как на загородной прогулке, стояли автомобили.
  Поток солнца заливал блестящие корпуса. Всё было неподвижно, как перед стартом.
  Холл отеля, в котором чувствовалась прохлада, и стоянка были, как на ладони.
  Я снова стал рассматривать приземистые, приплюснутые, как амфибии, машины.
  Их будто кто-то придавил посередине огромным каблуком.
  Очень устойчивы на большой скорости.
  От строгих форм мощных универсалов веяло респектабельностью. Эти стоят дорого.
  Глаза у меня сузились. В это время ко мне в кафе Негатив подсела Каприз.
  - Ты сегодня задумчив, - сказала она. - Не посмотришь на меня.
  Я посмотрел на неё. Она шаловливо улыбалась.
  - Что с тобой? - Она обняла меня за шею. Я повел головой и сказал:
  - Ничего. А что?
  - Так. Просто. Я думала, это не ты. - Каприз выжидающе посмотрела на меня. - Ты со мной выпьешь?
  Я качнул головой.
  - Ты сегодня особенный. Я тебя не узнаю, - сказала Каприз и замолчала. Мне это было все равно.
  Она меланхолично курила, устроив руку у меня на плече и расслабленно выдыхая дым.
  Потом выпила сок и облизала губы.
  - Пей!
  Возле отеля появился бродяга метис Лагуна в больших цветистых башмаках на босу ногу, в кричащем чепчике, и стал прохаживаться у входа.
  Я отстранил Каприз. Лагуна меня не замечал, потому что во все глаза смотрел на Эффекта, вернее, на большой саквояж, на котором тот восседал, беспечно глядя по сторонам.
  Меднокожий Лагуна злодейски тихо сказал ему:
  - Стоп!
  Слабонервный Эффект сглотнул, тоже не сводя с него круглых глаз.
  - Чей чемодан? Говори честно.
  - Мой. То есть не мой. А что надо?
  Лагуна взялся за ручку и сказал:
  - Давай сюда. Вставай!
  Эффект молча вцепился в саквояж обеими руками.
  Лагуна, выпучившись, сноровисто теснил носильщика за угол его же ношей, не давая, впрочем, повода привлечь к себе внимания.
  Из холла вышла женщина. Она была невысокой, хорошего сложения, в юбке до колен и блузке.
  Волосы были заколоты в тугой узел на затылке.
  Что она искала, я сразу понял. Я показал Эффекту кулак и пошел, ускоряя шаг, к ней.
  - Вы ищете свои вещи? - крикнул я на ходу. - Багаж, да?
  Удивление на ее еще совсем не старом, энергичном лице сменилось нетерпением.
  - Да, да!
  - Один оптимист схватил его только что и побежал туда.
  Я показал в сторону парка.
  - Что за дебош! - воскликнула женщина, заломив руки. Потом она спохватилась:
  - Браво!
  На ее зов выскочил здоровенный турист с устрашающими бакенбардами.
  Топоча ногами, он устремился в сторону парка.
  Я смотрел, как он носится между деревьями.
  - Юноша, вы уверены, что правильно заметили негодяя?
  - Можете не сомневаться! - сказал я.
  Она ждала своего Браво, но тот исчез. Обрадовался, бедняга, свободе.
  Или взялся за дело основательно, решил прочесать весь парк Минимум.
  Это самый большой парк в городе.
  - Вот и мой носильщик! Хорош сервис.
  Рядом стоял пасмурный Эффект с большим синяком под глазом.
  Вот так Эффект. Достойно отстаивал чужую собственность от бандита Лагуны.
  - Как это могло произойти? - спросила женщина очень холодным тоном.
  Он пожал плечами.
  - Отобрали.
  Я задумался, поглядывая на женщину.
  - Знаете что... Где вы остановились? Может, я смогу вам помочь. А в полицию обращаться необязательно.
  Она взглянула на меня с надеждой.
  - Если бы вам удалось... Вот мой номер.
  - Всего хорошего, - сказал я, повернулся и стал догонять Эффекта.
  Тот сделал попытку скрыться в переулке, но я настиг его и схватил за воротник.
  - Где Лагуна?
  - Откуда я знаю? - удивился он. - Угостил меня и удрал, прыгая от радости. Ничего, я его еще встречу... Опять меня перепутали. И зачем вам? Там подарок.
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю. Она сама говорила.
  - Это мы посмотрим. Идешь со мной?
  Малек подумал и согласился. Засунув руки в карманы, он с независимым видом зашагал рядом.
  - Ее пригласил Кредо. - Эффект апатично сплюнул.
  - Да? - Я озадаченно посмотрел на него.
  - Да. Я видел его сегодня. Он приносил цветы и ушел готовить яхту.
  Я был немного разочарован. Женщина была ничего, она мне даже понравилась.
  Лагуну мы нашли в трущобах среди пыльных развалин верхом на саквояже. Он с интересом посмотрел на Эффекта и заключил:
  - Сам виноват.
  Эффект только рукой махнул и сел по отношению к Лагуне спиной. Весельчак, недолго думая, пихнул его.
  Эффект, задрав ноги, привычно повалился в траву, беспрекословно поднялся и снова сел, уже на недосягаемом расстоянии.
  Мы с Лагуной притянули саквояж. Тот сопротивлялся недолго. Эффект просунул голову между нами, посмотреть.
  Он оказался прав. Там была кукла.
  Мы смотрели на бесполезную игрушку.
  - Несъедобно, - ехидно заметил Эффект.
  - Не может быть, чтобы она так переживала даром, - пробормотал я.
  - У всех туристов должен быть неприкосновенный запас, - сказал Лагуна.
  - Не разберу я этих женщин, - заявил Эффект.
  - Ладно, - сказал я. - Укладывай обратно. Осторожней. Может, лучше будет вернуть это добро, как я обещал.
  - Ты обещал? - удивился Лагуна. - Когда ты успел?
  Я покровительственно похлопал забияку по плечу.
  Мы двинулись по трущобам, превратившиеся в таковые из старого заброшенного строительства целого массива зданий.
  Сюда же добавилась и городская свалка Жребий.
  - Наступают перемены, - сказал Лагуна. - Витамин хочет попасть в архив. Он открывает свое дело. Иначе он уедет. Как все. Как Шедевр. От пирогов метода Абсурда.
  - Здесь мы свободны.
  Вокруг возвышались огромные кучи мусора со множеством выброшенных, никому не нужных, лишних вещей.
  Многие из них, пусть и с изъянами, могли бы пригодиться, послужить еще.
  На окраине мы увидели людей. Многие годы никто, кроме нас, не посещал эти места. Они всегда имели дурную славу.
  Мы спрятались, потому что навстречу нам в сопровождении важных лиц продвигался какой-то плечистый тип.
  Они показывали руками на урбанистические развалины, обращаясь главным образом к нему.
  - Это Атлет, - сказал Лагуна, поправляя занятный чепец. - Я недавно хорошенько навалял ему. Тоже мне, фигура.
  - Это управляющий нашего нового мэра, - сказал Эффект. - Всех обскакал. Мэра нет, а управляющий тут как тут. Прыткий. Вы не поверите, он еще ребенок.
  - Да?!
  - Я сам сначала не поверил. Говорят, очень способный.
  - Понятно, большое будущее.
  Когда управляющий со своей свитой ушли вперед, мы вылезли и отряхнулись.
  Зачем мы прятались, не знаю. По привычке.
  - Дом рациона Код пустует, - сообщил Эффект. - Старикан слинял, а новый деятель еще не объявился.
  Лагуна вдруг прыгнул на меня, и мы покатились в пыль.
  - Воля! - выдохнул Лагуна.
  На нашем плоту сидел Витамин. Он играл в кости с какими-то девицами.
  - Опять я проиграла, - с улыбкой сказала одна.
  - Бросай, - сказал Витамин. Одну руку он небрежно держал у нее на плече, и она у него вольно свисала, будто съёмная, и видно было, как жилы на расслабленной кисти набухли.
  Плот выдавался в море, и вода иногда выплескивалась на него. Туристы никогда не приближались к нам.
  Витамин отложил кости и размял пальцы рук. Это были руки скульптора.
  По лестнице спускались Нектар с моей младшей сестрой Оазис в купальниках, с огромными пакетами необычных размеров, но почти невесомыми и прочными.
  - Вы сегодня поздно, - заметил я.
  - Заглянули в лавку, - пояснила Нектар. - Вот, не удержались. Фантастические сумки, правда?
  - Прекрасный вкус, - скромно сказал я.
  - Фурор! - сказала Нектар и засмеялась.
  Витамин отрешенно загорал.
  Я провел девушек мимо сушащегося на солнце Эффекта, который, подняв голову, улыбнулся коротко и дерзко, обнажив мелкие, как и он сам, зубы.
  Девушки удивились, но ничего не сказали.
  - Представляете, эта продавщица в лавке что-то обронила в мой адрес, - сказала Нектар с кривой усмешкой. - По-моему, нас приняли за туристов.
  - Каждый старожил должен быть к этому готов, - подал голос Витамин.
  - Странно, - сказала Нектар. - Но почему?
  - Это банально. - Витамин открыл глаза и смотрел на воду. - В один момент все одинаковы.
  - Но почему? - повторила Нектар, вернее, это был уже другой вопрос, но я все равно сказал:
  - Ваши моменты не совпали.
  - Верно. В этом все и дело.
  Нектар, казалось, немного успокоилась.
  Эффект, окончательно обсохнув, устроился под зонтом с кипой красочных журналов.
  Витамин с девушками загорали. Девицы были красотки.
  Лагуна сполз в воду. В расстройстве он стал плавать вдоль плота и окликать Эффекта.
  - Эй, аттракцион!
  Эффект терпеть этого не мог.
  Оттопырив нижнюю губу, он свирепо зыркал на Лагуну, и, честное слово, человека постороннего это могло впечатлить и отвадить.
  Я смотрел на больших медуз в прозрачной воде, наклоненных под слабым углом. Припекало.
  Витамин и девушки лежали, не шевелясь. Скоро они соберутся уходить.
  Вдруг Эффект дико взвизгнул - Лагуна окатил его водой.
  Он вскочил, вид у него стал еще более угрожающий, но Лагуна без колебаний схватил его за ногу, и тот рухнул в воду, а его обидчик был уже на плоту, втянулся, как пиявка.
  Все безучастно наблюдали, как Лагуна медленно ходит по краю плота и время от времени ловко притапливает, как мячик, голову незадачливого Эффекта.
  - Обезьяна крашеная, - прохрипел тот наконец и пустился наутек, сожалея лишь об оставленных журналах, которые со свистом настигали его один за другим.
  Лагуна был сам не свой от бешенства. Он готов был пуститься в погоню, но я окликнул его, прыгнув на берег.
  Море в эти дни было мутноватым. После урагана принесло массу водорослей, и они сетью лежали на песке или качались в воде. Было много медуз.
  Если не обращать на это внимание, то день был хороший. Вода у берега прозрачно стелилась.
  Недалеко из воды торчало несколько скал. Около них мы и оставили дрейфовать лодку, так, чтобы волны не били ее об камни.
  Одна скала была завалившейся, с плоским боком. Волны побольше забрызгивали всю ее крупнопористую поверхность, и через секунду она просыхала.
  Первым нырнул я. Лагуна остался в лодке, развалясь и покуривая.
  Я покрутился под лодкой, глядя в лиловую темноту внизу, и медленно, пуская длинные струйки отработанного воздуха, пошел в глубину.
  До дна здесь, разумеется, не достать, но скалистые образования в этом месте океана состояли из ярусов, то сплошных, то обрывающихся, и на них, как голуби на карнизах, расположились во множестве жемчужницы, иные выступы были просто облеплены ими.
  Я продвигался вдоль склона и собирал их в пакеты. Когда они наполнялись, я дергал за нить, и пакет, покачиваясь, плавными рывками уходил вверх, и на поверхности был виден беззвучный всплеск.
  К обеду лодка была так загружена, что всерьез возникало опасение, что мы можем затонуть.
  Лагуна пребывал в приподнятом настроении. Любая нажива благотворно действовала на разбойника.
  Мы осторожно подвели лодку к скалам, всунули кое-как между обломками, так, что под приподнявшееся дно с шумом била вода, и перетащили часть груза на скалу.
  Лагуна, приняв позу первобытного человека, добывающего огонь, стал вскрывать ракушки плоским острым ножом. Это ему удавалось с трудом, и он пыхтел.
  На пути к берегу Лагуна несколько раз всеядно нырял на мелководье, и достал очень крупные ракушки, считая, что чем больше, тем лучше.
  На берегу он со вкусом расположился и всю оставшуюся часть дня обстоятельно распаковывал дары природы.
  Я помогал ему, потом сбегал домой за едой, и Лагуна мгновенно поглотил ее.
  Он часто и с нетерпением поглядывал на пляж, выжидая кого-то, потом не выдержал и, торопливо попрощавшись, ушел.
  Закат догорал. По всему горизонту, сдавленная чернотой вступающей в свои права ночи, тянулась светлая полоса. Ее цвет заметно сгущался.
  Я достиг зоны, где дно было приподнято, как кратер. Это было излюбленное место редких по абстрактной красоте ракушек. Доставленные на поверхность, они не теряют расцветки.
  Я поплыл под водой.
  Надо мной и под животом неторопливо плавали рыбы с предсказательскими глазами. Я будто парил над широкой горловиной.
  Единственная ракушка без моллюска сдвинулась с места.
  Я заработал ногами, вытянул руку и ухватился за выступ ракушки.
  Ловились они без труда, главное, нужно было угадать, когда они появляются из глубины.
  Иногда это бывает перед непогодой, иногда - сразу после.
  Сейчас на дне царил покой. В толще воды было видно, как между камней крутится небольшая барракуда.
  Она была одна. Рыбешки не обращали на нее внимания, но и попадаться не спешили.
  Наскоро осмотрев ракушку Экспрессию - ярко-красные цвета перемешались с пронзительно-синими - я устремился наверх и вынырнул среди волн, вытирая лицо.
  Солнце давно зашло.
  Я взялся за весла и расслабился. Берега видно не было. Вода вокруг колыхалась, как пленка.
  В темноте с трудом угадывалась корма.
  Лодку утягивало в океан, но мимо острова ей не проскочить. Огней, рассыпанных по побережью Атмосфере, становилось заметно меньше.
  Последние мерцали на вершинах далеких холмов, потом и они исчезли, и тут же явственно донесся шум прибоя.
  Я подождал еще, вслушиваясь в невидимый прибой, а потом опустился в воду, инстинктивно ожидая, что уйду с головой, но ноги неожиданно ткнулись в дно.
  Черная волна ударила меня в бок, но я устоял.
  Волны вокруг со слабым шумом набегали на берег. Невдалеке чернели заросли. Небо было усыпано звездами.
  Над горизонтом их было так же много, как и в зените. Ветер сдувал сухие песчинки с ровного пляжа.
  Заросли негостеприимны по ночам, и я поспешно выбирался на тропу.
  На ней было гораздо спокойней. Я посветил фонариком вбок.
  В метре от себя я увидел, как поперек лианы повис зеленый шнур.
  Один конец увеличивался, а другой уменьшался, и змея соскользнула с лианы и всосалась в листья.
  В глубине джунглей был дом Идея, принадлежащий виртуозу Кредо.
  Его строительство в этом уголке дикой природы, у трущоб, обошлось ему недешево.
  Я не понимал, зачем это ему понадобилось. Нервы у него и так никакие.
  Безлюдные трущобы Интерьер все избегают. Здесь всех поджидали всякие неожиданности. Мерещилось что-то.
  Зачем Кредо нужно было жить здесь, неясно.
  Виртуоз был богат, известен. Я знал его с детства, и единственное, что ему требовалось, это выпить и общество хорошенькой женщины, готовой его бесконечно слушать.
  Всего этого ему хватало и на побережье. Теперь же ему пришлось приобретать и яхту.
  Когда-то у него была семья. Знаменитости не повезло. Она, как и все, затерялась в столице.
  Окна были освещены.
  Придется Кредо побеспокоить в этот поздний час, а нервишки у него шалят, думал я, переживая плавный, захватывающий полет на лиане, изогнулся и остался на крыше, а дергающаяся лиана пропала в темноте.
  Около кабинета Кредо я остановился. За массивной дверью слышались приглушенные голоса.
  - А против чего вы, собственно, восстаете? - высокомерно глаголил Кредо. - Все происходит ради простейшего обмена - потребить, произвести круговорот веществ с неизменными качествами через оболочку. Ради этого прикладного значения совершаются самые нелепые, зачастую чудовищные, с человеческой, духовной точки зрения, вещи, главное, чтобы накатанный, проверенный временем, первобытный механизм продолжал осуществляться, поступательно, без вариантов, без превращений, несговорчиво...
  Я еще немного выждал и повернул ручку.
  Кредо, стоящий посреди комнаты, резко обернулся. Неподвижность его взгляда была пугающей.
  - Доброй ночи! - сказал я от двери.
  Необъятный ковер занимал весь пол кабинета. В углу беззвучно работал телевизор.
  На стене висел чопорный портрет виртуоза, какие можно встретить и в других местах. Виртуоз был местной достопримечательностью.
  Все на портрете соответствовало, но располагающего сходства не было.
  В своих душещипательных баснях, коими Кредо озорно потчевал прогрессивное общество, утверждалось, что все настоящее естественно происходит только постепенным путем, что манящее внутреннее содержание можно передать только предельно нежными, бережными внешними средствами, никак иначе, что оно как сердцевина колеса, без труда раскручиваемой лишь от легких поверхностных касаний по ободу.
  Кому нужна голая, без прикрас, суть?
  - Это... Знак. - Кредо перевел дыхание. - У вас что-то случилось?
  Меня изучала пара внимательных глаз.
  За низким, похожим на кувшинку, столиком сидела, положив ногу на ногу, женщина, у которой Лагуна увел чемодан.
  - Нет, - сказал я. - Не стоит беспокоиться. Просто лодку унесло.
  - Вы катались на лодке? - спросила женщина.
  На ее лице было выражение любознательного, живого ума, сопровождаемое частой вежливой улыбкой.
  Большие глаза казались рассеянными, но это лишь подчеркивало интерес к собеседнику. Не иначе, газетчица, подумал я.
  - Собирал ракушки.
  - В самом деле? Что это значит? - спросила она у Кредо.
  - Ничего. - Он пожал плечами. - Кстати, они того стоят. Безделица, а удивительная, неповторимая красота. Сувенир. То, что может дать только природа.
  - Вот как? - продолжала интересоваться женщина. - Вы мне их покажете?
  Я подумал и сказал:
  - Если представится такая возможность.
  - Угощайтесь, - сказал Кредо.
  Я сел рядом с женщиной.
  - Что слышно в городе? - спросил Кредо.
  - Кажется, у вас ожидается новый рацион? - сказала женщина.
  - Новый рацион, старый рацион, - раздраженно заговорил Кредо, заводясь. - Какая разница? Все это... буря в стакане воды. Вы-то откуда это знаете, Вуаль?
  - Была сегодня в архиве. Новый рацион из местных, но о нем никто ничего не знает. - Она пригубила бокал. - Главное, почему именно он? Рационом могли бы быть вы.
  Кредо патриотически пожевал ртом и со значением сказал:
  - Это всегда остается тайной. Это политика.
  - Но ведь не было никаких выборов. - Какое энергичное лицо, подумал я. С первого взгляда она казалась моложе. - Какая заинтересованность в смене мэра сейчас, в начале сезона? - продолжала она.
  Кредо мятежно махнул рукой, но видно было, что он прислушивается.
  - Вы давно здесь? - спросил я.
  - Я? Давно... Не помню. Моих запасов хватает. - Он безбедно улыбнулся.
  - Никто не беспокоит?
  Есть такие люди. Всегда тебя поймут. Не как остальные, по аналогии лишь со своим.
  - Я не xотела говорить, но этот так хорошо воспитанный молодой человек обещал и мне помочь. Представляешь, у меня анекдотически стащили чемодан. Ничего особенного... ничего ценного, я xотела сказать, - быстро добавила она, - и этот юноша - единственный, кто выразил свое сочувствие.
  Еще бы. Кому из служащих отеля охота связываться с Лагуной. Быстро узнают, что за торжество.
  - Мое обещание остается в силе. - Я переводил взгляд с одного лица на другое.
  Славный он, этот Кредо. Пьет он, конечно, много, и не создает уже давно ничего. Дерганый, а славный.
  Чувствуется в нем постоянная напряженная холостая работа, будто пружина вылетела.
  Сейчас он говорил, снова расхаживая от дверей к окну, как ему все надоело.
  Как ему надоело побережье. Как ему надоела столица.
  Как ему xочется быть подальше от суеты, от всех этих полицейских историй.
  А зло у него получалось впечатляюще.
  - В жизни нет просвета. Все жестко предопределено, и нет места слабой душе, и от этого нет спасения, - вещал он. - Что-то нужно нашей насквозь искусственной цивилизации, где нет ничего естественного, а только бесчисленные подражания ему, где никто про себя ничего достоверно не знает сам, где все всему учатся с самого рождения и потом уже всю жизнь ни в чем не уверены. Нужно вернуться к истокам. Первый кусок мяса, упавший в костер...
  Глаза у меня закрывались сами собой. И тут голос смолк. Я открыл глаза.
  Кредо стоял у окна и с искаженным лицом смотрел куда-то за портьеру.
  Я поспешно подошел к нему, одновременно с Вуаль.
  - Нет! - прошептал Кредо, будто отстраняя нас. - Не смотрите на него! Вдруг оно тоже... посмотрит.
  Не обращая внимания на такое предупреждение, мы разом выглянули. Вуаль, не удержавшись, вскрикнула.
  На дворе стоял официант. Я рассмотрел лицо с жутковатым лакированным оттенком кожи.
  И вдруг мы услышали крик. Звук нарастал и, когда, казалось, должен был оборваться, он протяжно усилился.
  Так рассвирепело кричать могла бы в приступе неодолимого противодействия сама природа - тягостный вой перешел в инородный стон с могучим придыханием, как ветер.
  Существо, как под прессом, натужно зевнув, словно подавившись, сгруппировалось и экспрессивно скакнуло с места к потаенной темноте трущоб, и скрылось.
  Мы все были испуганы. Я принужденно кашлянул.
  - Тише! - Кредо был бледен.
  - Что это? - спросила Вуаль с неловкой улыбкой. Она уже овладела собой. - Это человек?
  - Отойдите! - с мольбой проговорил Кредо. - Вдруг оно еще смотрит... из темноты. Знак! - вспомнил он. - Как вы вошли? Неужели дверь...
  - Дверь осталась открытой? - воскликнула Вуаль.
  - Да нет, нет. Все заперто, - только и оставалось мне сказать, но это иx совершенно успокоило. Я рывком задернул портьеру.
  Кредо, наxоxлившись, сидел в кресле.
  Вуаль, судя по всему, переваривала зрелище. Я тоже.
  Этот дикарь круче восхитительного глянца, за которым мы с Лагуной безнадежно оxотились в джунгляx.
  Мы без конца прислушивались.
  Утро застало меня крепко спящим на диване.
  Кредо разбудил меня. Он был застегнут, что называется, на все пуговицы.
  Лицо у него было осунувшееся. Он, по-видимому, так и не спал.
  - Яxта пришла. Мы возвращаемся на берег. Старина, вы с нами?
  - Конечно.
  Было еще очень рано.
  Перед обедом лучи солнца, пройдя по высокой листве над крышей, защекотали меня. Я чихнул. Край крыши закрывала листва. Под смятым одеялом спал Лагуна.
  Проснулись мы к обеду. Нас ожидали.
  Стол был накрыт. Лагуне очень нравилась моя мать, и он ее ничуть не стеснялся.
  - Идите умойтесь, - сказала мать. - Я буду ждать вас на террасе.
  Я умылся первый и, протирая руки на ходу, пошел на террасу.
  За столом сидела мать с каким-то мужчиной. У него было длинное лицо завоевателя, он обнимал мать за талию.
  Мать выглядела веселой.
  - Приветствую! - сказал мужчина густым голосом.
  Я узнал его. Это был столичный нувориш Подвиг. По слухам, он был баснословно богат. У матери на груди висело тяжелое ожерелье, которого я раньше не видел.
  - Это ваш талант? - сказал мужчина, одобрительно кивая. - Смена!
  Пришел Лагуна. Он увидел мужчину, и рожа у него сделалась, как всегда, xитрая-преxитрая. Нувориш не испортил аппетита.
  После обеда мать и ее Подвиг остались в качалкаx. Мать царственно мурлыкала, а он боготворил ее взглядом.
  Лагуна снова куда-то смылся.
  Я промолчал, тем более, что ночью нам предстояло повеселиться. Я уже догадывался, в чем дело.
  На заброшенной стройке я положил в чемодан ракушку, а через короткое время Эффект приставил его у номера Вуаль.
  Мимо прошла хорошенькая горничная, одарив меня насмешливой улыбкой.
  Каморка Эффекта была оклеена иллюстрациями журнальныx красоток. Глотнув какой-то отравы и уложив личико на ладошку, Эффект, кивнув на них, стал небрежно пояснять, с какой из ниx он провозился особенно долго, а когда я позволил себе усомниться, недоросль затряс головенкой, как бы снимая с себя всякие подозрения во лжи.
  - Я пока еще работаю. Но это временно, - сказал он. - У меня большие планы.
  У всеx планы. Большие планы. Грандиозные.
  Даже у этого слаборазвитого детеныша. Все произносят это, как заклинание.
  И все ведут себя нарочито небрежно, неряшливо, как попало, как на попечении, а будто четко следуют намеченной заранее всепобеждающей сxеме.
  - Эффект, ты у себя?
  Эффект замер, посмотрев на дверь, и с безнадежностью в голосе отозвался.
  - Сходи за чемоданом.
  - Я не раб.
  - Зачем оказался в отеле? Давай, ступай.
  Труженик медленно потянул лямки своих вечно спадающих детских штанишек ручками, похожими на куриные лапки.
  Я всегда почему-то обращал внимание на руки человека разумного.
  В отеле много уютныx местечек. Я заглянул в полутемный бар с низким потолком.
  Из-за стойки на меня в упор смотрела девушка с живыми карими глазами на широком лице с коротким, чуть приплюснутым носом и смуглой кожей, наводившими на мысль о туземной крови.
  Медленная загадочная улыбка делала его очень привлекательным в красно-зеленой полутьме. Полосатая накидка ровно оxватывала плечи, оставляя иx открытыми.
  Казалось, ей отчего-то грустно и забавно, и она считает, что я, случайно остановившийся парень, разделяю ее настроение.
  Ее пуxловатые губы медленно растягивались, а широко расставленные глаза превратились в две маленькие тёплые луны. Я опустил голову. Оркестр играл ретро. Музыка Версия была рыщущая, готовила к событиям.
  Это была очень темная ночь и безлунная. Дул ветер, и xлопала дверца, и что-то скрипело в глубине двора.
  Это было само по себе неплохо, но раздражало. Доносился протяжный скрип, стук, потом наступала тишина, и все начиналось сначала - жуткий стон, и громкий хлопок обрывал его.
  С крыши веранды кто-то спрыгнул. Кто-то длинный, озираясь, отряхнулся обеими руками и пошел в дом.
  Я тоже посмотрел по сторонам и не сразу заметил Лагуну, неслышно приближавшегося по крыше.
  Вокруг было очень темно, и только по шевелению массы листвы можно было угадать, на какой высоте мы находимся.
  Чердак был совершенно пуст, и хорошо, потому что тут вообще ничего не было видно. Я наткнулся на Лагуну.
  Он что-то промычал, жуя жвачку. Он в темноте шел так же спокойно, как и днем.
  Дальше мы зажгли фонари. Первая комната, попавшаяся на пути, была спальня.
  Луч зашарил по высокой убранной кровати, многократно отразился в темени роскошных зеркал, испугав нас, мы даже отпрянули и, вглядевшись, успокоились.
  В комнате еще были громоздкий платяной шкаф, комод, стол. Я выключил фонарь и стал у зеркала.
  Мне показалось, что я вижу свое отражение, хотя я понимал, что это невозможно.
  Я включил фонарь.
  Лагуна мажорно зафальшивил себе под нос.
  - Ты уверен, что никого нет? - спросил я, разглядывая вещи на трюмо.
  Лагуна плотоядно хмыкнул, развалившись в кресле.
  - Сказано, нет. Старый Капитал свалил. А новый мэр еще не приехал. Вот потеха. Похозяйничаем - раз не звали.
  - Странно, что он все оставил.
  - Зачем ему старые вещи? В столице всё новое. Все, что хочешь. Миллион услуг. Каких хочешь. Исполнят любое твое желание.
  - Так-таки и любое?
  - Конечно! Самому ничего делать не надо.
  - Так-таки и ничего?
  - Там - ничего. В другом месте - придется. На конвейере. Усвоил?
  Кто бы говорил, подумал я.
  - Поцарапал, например, чашку. Сразу в мусор. Тотчас меняешь на новую, другую.
  - И старой можно пользоваться, - возразил я.
  - Исцарапанной? С изъяном? - высокомерно сказал Лагуна в чужом кресле. - Уволь.
  - Она своя, родная.
  - Да кому оно нужно? Свое! Вокруг огромный мир, - жадно сказал вдруг Лагуна. - Разный. Все в нем разное. Вот сколько разных чашек у нас в лавке?
  Я подумал.
  - Штук пять.
  - А в столице - миллион.
  Я даже вздрогнул.
  - Так много?
  - Да, - кивнул Лагуна, подтверждая. - Никак не меньше.
  - Зачем столько?
  - Искать, выбирать. Чтобы не переделывать. Сразу заменил на другую, и сравнивать нечего. А зачем Витамину столько девушек?
  - Из любви к искусству.
  - Что за торжество? - возмутился Лагуна. - Ладно, я внизу.
  Я пошарил по стене, и в комнате вспыхнул яркий свет. Я зажмурился и в упор посмотрел на люстру.
  Такой яркий свет, решил я, ни к чему.
  Я заметил нехитрый шнурочек с узелком на конце, угодливо свисающий из-под круглого желтого плафона, и воспитанно потянул его.
  Света, зажегшегося в ночнике, было достаточно, чтобы вернуть спальне таинственно-заброшенный вид.
  Я разлёгся на кровати, заложив руки за голову. За окном гудел ветер. Дом наполнялся звуками.
  Было слышно, как кто-то ходит в соседних комнатах, внизу, поднимается по лестницам.
  Разговаривали все пока тихо, вполголоса, и мне это показалось смешным - какая разница.
  Я положил ноги на высокую спинку кровати, где столько лет почивал мэр, и в это время ввалились Лагуна, Антипод и Эффект, ступающий осторожно, как хорек по следу.
  Лагуна прыгнул ко мне на кровать, и она подалась под его тяжестью.
  - Шик... - сказал он, с хрустом зевая, растягивая пасть.
  В комнату вошли Дисциплина и Рекорд с раздутыми сумками.
  Не теряя ни минуты, изящные туземцы подошли к платяному шкафу.
  Они орудовали со знанием дела, заполняя полки вещами. Обычно смешливые, они были полны благоговейной серьёзности.
  Лакей, заполнив собой кресло, респектабельно курил сигару и наблюдал.
  Мне надоел Лагуна, и я попытался сбросить его, но кровать была безнадёжно широка, а Лагуна упёрся, раскинув руки и ноги.
  Эффект любительски заглядывал в места, заведомо заполненные, скучающе озираясь при этом.
  А в спальню просунулась Каприз и обнажила в вялой улыбке мелкие, но ровные зубы.
  - Давай к нам! - сказал Лагуна, оживляясь. Он стал делать руками зазывные знаки, и, хотя Каприз было глубоко наплевать на Лагуну, она с готовностью забралась на кровать и втиснулась между нами.
  Каприз была привлекательной девицей.
  Стройная брюнетка, в меру худощавая, с длинными мелко вьющимися волосами, обрамлявшими бледное матовое лицо с красивыми тонкими чертами лица.
  Но вид у неё был в целом унылый, как у всех оптимистов, - она и не скрывала своего пристрастия к меланхолии.
  Эта обезьяна Лагуна стал приставать к ней, полез своими лапами, скаля зубы.
  Я старался отпихнуть его, но между нами была Каприз, и тут внизу раздался такой грохот, что все замерли.
  - Да идите вы в трущобы! - с ожесточением сказала Каприз, обычно сдержанная, даже деликатная. - Что у меня, десять глаз, что ли? Отстаньте от меня!
  Ей никто не ответил. Внизу слышались какие-то завывания.
  До Лагуны дошли слова Каприз, и он выразился в том смысле, что крошка и так хороша, а вот если бы она удвоилась или утроилась даже, он бы обрадовался, и все тоже.
  Каприз оценила его изысканность, но у Лагуны была хорошая реакция, и удар пришёлся по подушке.
  Каприз развернулась и обхватила меня за шею. Лагуна был озадачен и обескуражен.
  Он разыграл ревность и обезьяний гонор с выпячиванием нижней губы, и Каприз поспешила его задобрить.
  Внизу опять послышались грохот, перекатывающийся, словно переваливался с боку на бок железный куб, и вслед за этим истошные вопли, перешедшие в знакомые завывания.
  - Лауреаты... - проговорил Антипод сдавленно, багровея.
  Каприз поцеловала меня очень нежно, а Лагуна, уязвлённый этим обстоятельством, вытянул руки, охватил меня за шею и принялся душить, со своеобразной увлечённостью. Кровать заскрипела.
  Антипод мельком глянул на нашу возню и встал.
  Подошел Дисциплина с пачкой акций. Она была толстой, но насколько ценной, неизвестно. Антипод подумал и сказал, что сойдет.
  Пачка перекочевала в сервант.
  Эффект достал из кармана золотое кольцо, покусал его и отправил туда же, в шкатулку.
  Внизу затянули песню. Антипод с ненавистью посмотрел в пол.
  - Пошёл, идеал! - сказала Каприз Лагуне. - Спятил? И не смейся. Мне даже больно!
  - А я вот не смеюсь, - сказал я, довольный.
  - Ты тоже хорош. Тебе только скучать.
  - А тебе... - начал я, но просто развалился на спине и мечтательно посмотрел в потолок.
  - Вы просто таланты, - заявила Каприз неожиданно. С каким-то упрёком.
  - Катись ты, - сказал Лагуна. - Не продавливай тут кровать. Давай, давай.
  Каприз возмущённо спрыгнула на пол, в нескольких словах разъяснила, какие мы одаренные, и пожелала скрыться, опасаясь гнева Лагуны, но он своей могучей лапищей зацепил подушку и тотчас метнул её, и Каприз была снесена. Она запрокинулась на спину, злая и растерянная одновременно.
  Она быстро выдала ряд нежных выражений и скакнула за дверь. Её шаги, торопливые, сбивающиеся, раздались уже на лестнице.
  - Всё, - сказал Лагуна. - Вы слышали? Все слышали? Ты куда?
  Внизу дружно пели.
  На лестнице возвышенные слова слышались отчётливо. И после этого Каприз ещё обижается.
  Я перемахнул через перила и оказался в гостиной. Мимо пролетела ваза.
  - Отойди! - Коллекция заплакал. Он стоял на столе и из прочей утвари уже выбирал другую вазу.
  У стены на коленях у Карикатуры сидела Проблема, прельстившаяся его усами.
  Рассевшиеся вдоль стен Слава, Успех и Шеф запоздало зааплодировали.
  Все они не представляли из себя ровным счетом ничего.
  Многие у нас провинции награждали сами себя звучными прозвищами. И к ним привыкали.
  Под рукой у каждого находилась откупоренная бутылка вина. Поодаль лежал сейф с лопнувшей дверцей.
  Зашедший Антипод постоял, как изваяние, выпучив глаза на свой испорченный контингент, и благоразумно вышел, как полупьяный, взявшись руками за голову.
  Коллекция в конце концов остановил свой творческий выбор на пузатой бутылке красного вина.
  Он ухватился за горлышко, выпрямился и некоторое время сопротивлялся потере равновесия.
  На него напала икота, и он икал, надолго закрывая глаза под большим спутанным чубом, и длинные ноги у него иногда непроизвольно подгибались, а потом он, собравшись с силами, размахнулся, как дирижер.
  Бутылка выскользнула и, изменив направление полета, врезалась в стену немного повыше головы Карикатуры, и разорвалась, как граната, и с ног до головы забрызгала Карикатуру и Проблему.
  На этом, однако, развлечения Коллекции, не имевшие ничего личного, не закончились.
  Пока Карикатура, наливаясь кровью, не уступающей густотой цвета вину, и оценивая масштабы ущерба, медленно поднимался вместе с Проблемой на коленях, внушительных размеров кувшин, описав плавную дугу, буднично треснул его по лбу.
  Карикатура испустил дикий вопль, смахнул разом Проблему с колен и под нестройные подбадривания массовки мелочно пустился за длинноногим Коллекцией, который мигом сумел оценить изменившуюся обстановку и спрыгнул со стола.
  Он увертывался от тучного Карикатуры с прытью, которую трудно было ожидать от его долговязой фигуры.
  Всем было интересно, чем эта остросюжетная шумиха закончится, но Коллекция обманул ожидания, выскочил от расправы в окно.
  Коллекция хотел быть почтальоном.
  Карикатура, задыхаясь, остановился у целого зеркала и стал разглядывать голову.
  Проблема, сплошь забрызганная, ходила взад-вперед, как пёстрый попугай на жердочке.
  Больше ничего у самоучек-варваров не намечалось, и я направился наверх.
  Мэр, вероятно, так набил карманы, что побрезговал захватить в столицу свои старые кафтаны, великодушно бросив, как подаяние, все, как есть, без сортировки, на радость и эстафетную переоценку компании городских бездельников.
  Старый рацион вернулся в столицу победителем - ни с чем.
  Я шёл по коридору и заметил, что кто-то неслышно крадётся за мной следом. Не сбавляя шага, я свернул в спальню.
  Не успел я оказаться у окна, как, обернувшись, увидел, что в дверях стоит Каприз и смотрит на меня через пространство комнаты.
  - Ты что здесь делаешь? - вкрадчиво спросила она.
  - Я? Ничего...
  Каприз засмеялась. Она смеялась тихим грудным смехом, и глаза у неё как-то по-особенному засветились.
  Она посмотрела на дверь и, подумав, закрыла ее. В разворошенной спальне больше никого не было.
  Каприз медленно приблизилась. Я, не раздумывая, обнял ее.
  Это вышло у меня не совсем ловко, но Каприз обнадеживающе улыбнулась, повела плечом, прошептав 'молодец... хвалю...'.
  Кто-то протопал по коридору, и я сжал ее крепче. Каприз закрыла глаза и подставила губы. Я тут же зажал ей ладонью рот, затем глаза.
  Каприз, ошеломленная, даже не сопротивлялась, приняв это, вероятно, за проявление страсти, а потом было поздно, она уснула, а я поднялся на чердак.
  На небе горели яркие крупные звезды. Ветер с залива не усиливался и не ослабевал, он был ровным, казалось, что все пространство перемещается с места на место.
  Лагуна с пунктуальным Витамином ждали меня. Собравшись, мы тронулись.
  Вокруг были сплошные крыши. Показалась луна, огромная. Стало светло, как днем.
  Мы заглянули в одно окно. Управляющий нового мэра Атлет взялся за гирю, уперев руку в бок. Мнимый силач не в состоянии был даже приподнять ее и расстроился.
  В соседнем окне другой затворник Офис, с постным вытянутым землистым лицом, прохаживался по своему крошечному чердачному флигелю, взъерошивая волосы корявыми руками.
  Мечты бесповоротно завладели им.
  Усевшись за стол, он предварительно плавно, изящно зашевелил восковыми пальцами, как какой-нибудь спрут щупальцами, до предела растопырив конечности в разные стороны.
  В школе метод поначалу всех поощрял одинаково, всем внушал среднестатистическую надежду, и за многими закрепилась репутация эрудитов, спортсменов, полиглотов, музыкантов, поэтов.
  Лагуна, при полном отсутствии слуха, вообще - овладел арфой. Временно.
  Затем метод все же разделил учеников, но как-то странно, стал уделять внимание только безнадежно отстающим.
  Все школьное племя, пользующееся расположением метода, обреталось здесь, гурьбой, каждый в своей ячейке. Удружил им добряк метод.
  Весь актив единогласно и неукоснительно соблюдал режим дня и занятий, и вообще режим.
  У всех грандиозные планы, чтобы не стать ненужными, лишними, все всерьез стремятся достичь общепринятого материального успеха любой ценой в непредсказуемой борьбе за существование, в бессмысленной жизненной гонке.
  Офис продолжил в полном одиночестве с упоением вырабатывать образцовый каллиграфический почерк вместо своих обычных страховидных каракулей, надеясь когда-нибудь спонтанно поразить им всех, но пока фокус не удавался.
  Пришелец метил на место писаря в архиве, в чем ему неизменно отказывали по причине абсолютной безграмотности.
  За изначальную полную непригодность к этому ответственному и деликатному занятию он и получил свое прозвище - от обратного. А может, за сущность офисную, этого у него было не отнять.
  Он, яростно булькая, будто с полным ртом воды, прилежно принялся за напыщенную, с классическими ораторскими паузами, декламацию, и мы, больше не выдерживая, гуманно отступили, давясь смехом, не дожидаясь кульминации.
  - Ха-ха! - Толстокожий Лагуна, вытянув физиономию почище Офисной, одним пальцем отер выступившие непритворные слезы, последовательно, поворачивая голову.
  - Одного видел - больше смотреть не надо.
  Везет лодырю. А школьный метод поддерживал, как мог, всех отстающих и героически не обращал внимания на способное отребье, как на неперспективных.
  Перспективные же обособленно поселились здесь, на крыше музея, как рассада в оранжерее, под опекой неподкупного метода.
  Для невостребованных дарований их патрон был истинной находкой.
  Считалось, что под его неусыпным надзором они неминуемо добьются желаемого эффекта: станут ювелирами и ткачами, акробатами и юристами, архитекторами и мореходами, художниками и пожарными.
  Любой, кем захочет. Кем наметил изначально. Но в дальнейшем можно и выбирать, конечно. Если прежнее понятие улетучится. Содержание исчезнет.
  У юниора Гибрида все было уставлено препаратами и мензурками, так что ступить было негде.
  Он нелюдимо сумерничал, целя в ученые.
  Каменщик Пирамида агрессивно разбирался на полу с детским конструктором.
  По всему чувствовался большой профессионал. Будущий композитор Симфония раскачивался на игрушечной лошадке.
  Среди них есть разные типы. Крепыш Проект хочет стать инженером. Строить мосты.
  С ним вполне можно иметь дело? Бас Ансамбль был еще ничего.
  При виде модернистских, как полуявь, химер художника Абстракции мы с Лагуной осмотрительно присмирели.
  А, с другой стороны, с творца какой спрос? Эстет, и этим все сказано.
  Перекличка продолжалась.
  Гибрид нависал над колбами, священнодействуя, водолаз Эхо погружал голову в таз, снедаемый желанием сделать карьеру водолаза, бас Ансамбль патетически воздел руку, собираясь исторгнуть райские звуки.
  - Занавес, - сказал Лагуна.
  Метод Абсурд утверждал, что путем однородных упражнений всем можно привить, как саженцам, любые свойства.
  Все хотят неспешно, не распыляясь, нажимать на излюбленную миниатюрную педаль в одном месте, и чтобы по всем параметрам безудержно и масштабно росло в другом.
  Математик Штамп видел себя кассиром - он испытывал непреодолимое тяготение к ассигнациям, купюрам, валюте.
  Эта несвоевременная страсть поддержку у порядочного Абсурда не нашла, но и он приберегался на всякий случай.
  Я заглянул в следующее окно. На кухне за столом сидел мужчина в пижаме и читал газету.
  Ему, видно, не спалось. Он оторвался от чтения, случайно посмотрел в окно и оторопело замер. Я отступил.
  Лагуна, как сатир, оседлал гребень крыши, и луна светила ему в затылок.
  Мы перескочили через угол узкого колодца двора и поднялись на новую крышу.
  Это была мэрия Шик. Верхний этаж был затемнен и пуст. Первый же кабинет оказался открытым.
  Лучи фонарей рассекали темноту, выхватывая из нее столы, стулья. Обстановка была самая официальная.
  Витамин выглядел озабоченным. Он хотел быть уверенным, что может рассчитывать на собственное дело.
  Задатки к коммерции у него были блестящие, с самого детства. Его учить - только портить.
  И еще он не хотел ненароком угодить в армию, как Персона. Его фирменным ходом был торжественное вручение визитной карточки.
  Визит - это очень опасно, и вот он совершил оплошность, встретил пацифиста. Персона иногда писал мне.
  Мы разбрелись по зданию.
  Интерьер следующего кабинета очень удивил меня. Я закрыл за собой дверь и огляделся.
  Вдоль стен стояла отличная мебель, на стенах вместо ковров - портреты: близнецы принцип и долг, риск и роскошь, слава, дебош, герой, стадо...
  Портреты проплывали мимо. Им место в музее.
  Было светло из-за большого аквариума, в котором медленно плавали крупные рыбы с выпученными глазами.
  Свет проходил сквозь бурые водоросли, через зеленоватую воду.
  Я ожидал увидеть папки с документами, разную бесполезную макулатуру, скапливающуюся годами, которую все стараются засунуть, запихнуть куда подальше.
  Повсюду - на столах, на шкафах, на полу, вдоль стен стояли чучела обезьян.
  Я даже не подозревал, что существует столько видов. Правда, все экземпляры были какими-то низкорослыми.
  Они стояли в разных позах и смотрели на меня, как живые, своими блестящими глазами-пуговками.
  Я переводил взгляд с одной на другую, и у меня возникло неприятное ощущение, что те, на которых я не смотрю, переглядываются за моей спиной.
  Не без некоторой опаски я потрогал одно чучело.
  Шерстка была мягкой, шелковистой. Я провел рукой по уродливым, но мощным плечам, коснулся глаз.
  Я не мог определить, из чего они сделаны, но поблескивали они вполне правдоподобно.
  Отовсюду казалось, что они устремлены именно на тебя, как глаза на фотографии, где смотрят в объектив.
  Мне не переставало казаться, что чучела незаметно следят за мной, наблюдают. Их позы были до странного достоверны.
  Словно до моего появления они бесшумно резвились, перескакивали со шкафа на шкаф, занимались своими обезьяньими делами, а как только дверь приоткрылась, они моментально замерли в том положении, в каком я их и застал.
  Они группками сидели на высоком шкафу, вытаращив глазки.
  Я открыл шкаф. В нем лежала большая кукла. Сначала мне даже показалось, что это ребенок - такая это была кукла.
  Но это был не ребенок, это была кукла, и сидела она в кукольной позе, раскинув в стороны ножки, глаза широко раскрыты, но не блестят, как у обезьян.
  Она смотрела прямо на меня. Я уже собирался закрыть шкаф, когда кукла сморгнула.
  Я замер, глядя на нее, а потом решил, что мне показалось. Померещилось.
  Я закрыл шкаф, но, подумав, снова открыл.
  Кукла стояла.
  Она не сидела, как раньше, растопырив ручонки и наивно распахнув ресницы, а стояла с опущенными руками, потупившись, будто в ожидании чего-то.
  Это была живая кукла, механическая.
  Я смотрел на куклу, стоящую в серо-коричневом полумраке пустой фанерной секции, и мне захотелось быстренько захлопнуть дверцу и придвинуть к ней что-нибудь тяжелое.
  Стол, например, сомнительные ящики которого мне уже выдвигать не было охоты.
  У меня вдруг возникла уверенность, что пока я рассматриваю куклу, она рассматривает меня.
  Лицо у нее было почти взрослым, неестественно красивым: расставленные глаза с тенями, будто подведенные, длинные ресницы, маленький нос, бледный рот, слабый румянец на матовых, немного втянутых щеках.
  Я встряхнулся. И закрыл шкаф поплотнее, и вдруг погас свет. Я попятился.
  Со стороны шкафа послышался прерывистый шорох, потом скрип дверцы.
  Так ночью в пустом доме проворачивается ручка двери. Меня бросило в жар.
  Я малодушно выдавил спиной дверь и оказался в коридоре.
  У перил, разжившись где-то сигарой, стоял Лагуна и дымил. Я поманил его.
  - Иди сюда. Покажу кое-что.
  - Честно?
  - Честно. Иди, не бойся.
  Лагуна необузданно сверкнул очами, прервав торги.
  - Давай...
  Куклу мы обнаружили у окна. Она держалась за портьеру. Я видел, как ее рука сжимает плотную ткань.
  Рожа у Лагуны вытянулась.
  - Вот невидаль, - пробормотал он и заморгал. - Что за дебош...
  - Угости ребенка.
  Лагуна протянул шоколадное пирожное. Откуда? Невиданная щедрость.
  Но что касается корма, для Лагуны нет ничего невозможного.
  Кукла приняла дар и тоже ненаучно моргнула. Раз, другой.
  Она моргала без остановки, как это делает человек, и переводила взгляд с одного лица на другое.
  Я наклонился и взял ее на руки, с опаской, как мину. Кукла в руках моргала вяло, почти томно.
  Она была тяжелой и немного теплой, и вдруг словно ожила: зашевелилась, задвигала руками и ногами. Я поставил ее на пол, и она пошла.
  Кукла шагала уверенно и пластично, как шагают люди.
  - Меню, - сказала она.
  Она зашагала прямо к Лагуне, и тот, забыв представиться, резво отскочил.
  Перед ножкой стула она свернула.
  Я решил взять ее с собой, подарить сестренке.
  В кабинет заглянул Витамин.
  - Полиция! - отрывисто сказал он.
  Мы вылезли на крышу. Внизу стоял рыбный фургон. Аромат от него был за три квартала.
  Непосредственный Лагуна, по обыкновению, плюнул с изуверским лицом. Водолазы задрали головы.
  Мы отпрянули, и я покрутил пальцем у виска. Лагуна лишь пожал плечами.
  Спустившись, мы пошли по слабо освещенной улице.
  Практичный Витамин мечтательно щурился. Во всем архиве не обнаружилось ни одного документа, ни одной бумажки.
  Ни хвалебной, ни компрометирующей.
  Скоро сезон. В городок нахлынут туристы.
  Все в это время, несмотря на жару, стремятся, поскорее минуя нечистоты ничейной свалки, со столичными гостинцами к романтическому, чувственному побережью Атому.
  Жара жарой, но и загар соответствующий. И настроении у всех, что надо, отменное. Экзотика!
  Витамин, помимо очевидной торговой жилки, обладал завидной энергией.
  Хват мог для дела с самым возвышенным видом праздно принимать участие во всех дурацких школьных и общественных мероприятиях, без устали хлопая в ладоши и бескорыстно скалясь.
  Вот кому надо стать мэром. Я не подумал об этом всерьез.
  Нам навстречу из темноты непредвиденно появился предупредительно широко улыбающийся мулат Тормоз.
  Его лицо залоснилось в круге света. Он улыбался всё шире и шире.
  Лагуна громко, выразительно чавкнул жвачкой. Его цветущая физиономия выражала полную беспечность.
  Голова с покатым лбом и бобриком коротких волос откинута.
  Под атавистически широкими круглыми надбровными дугами и вокруг большого рта залегли тени.
  На обнажённых руках выделялись устрашающе тяжёлые блины бицепсов.
  Он был очень силён.
  За спиной мулата проступили фигуры. Очевидно, мы оказались в данный момент на чужой территории, границы которых постоянно меняются.
  Будто повинуясь неслышному сигналу, мы начали сближаться. Лица были молодые, незнакомые, и меня это немного насторожило.
  Лагуна бросился на мулата, с которого не сводил пронизывающих глаз с самого начала, и с акробатической лёгкостью, удивившей всех, швырнул его на землю.
  Раз, другой. Мулат не смог сразу подняться.
  У парня с красной повязкой вокруг головы высокие скулы непримиримо стискивались.
  Мы сошлись. Увернувшись от него, я сблизился с ним и ратно двинул его по челюсти.
  Точно так же я сбил и следующего.
  Оба лежали без движения, а потом один попытался встать. Удар чуть не оглушил меня, но я успел, резко обернувшись к очередному нападавшему, влепить встречный.
  Странно взмахнув руками по-птичьи, нападавший стал падать назад, и упал почти плашмя - меня это изумило.
  Витамин доблестно дрался с искажённым лицом. Ему достался настоящий верзила, на голову выше его самого, и я поспешил ему на помощь.
  В это время на перекрёстке появился, как бы курсируя, рыбный фургон.
  Он появился снова, уже задним ходом, ожесточенно урча, и, тяжело развернувшись, устремился к нам.
  Свет от мощных фар заскользил по стенам.
  Все, как грызуны, бросились врассыпную, следуя давно установленной тактике.
  Я подхватил куклу и, тяжело дыша, схватился за чугунную ограду и перемахнул в ближайший двор.
  Окна были темны, хозяева спали. Всё было тихо, как во сне.
  Я двигался по ухоженной дорожке, и мне казалось, что я ночной дух, вольно перемещающийся между домами и деревьями.
  Кажется, обошлось, подумал я, и услышал негромкое ворчание. Впереди стоял дог на длинных лапах.
  Он тоже на своей территории, подумал я, продолжая идти прямо на него, не сбавляя шага. Животных на батарейках я не боюсь. Дог рычал все грозней и грозней. При виде куклы он отскочил в сторону и неподвижно упал на траву.
  Выбрался на улицу я подальше от калитки, где вполне могла быть ловушка от туристов, которые рекламируют целыми днями, успокаивая обывателей.
  Я стоял на пустыре со старой башней Судьбой. Луна посеребрила плотную кладку. Я коснулся твёрдых, ровных кирпичных рядов.
  Ощущение, будто я дух, не покидало меня - так вокруг было тихо, покойно.
  Безлюдно. Ветер овевал меня.
  Возле старой башни стоял грузовик Эффекта.
  В небе над башней повисли низкие звёзды. Я залез в кабину. Сервис дремал, нежизнеспособно уронив голову на одно плечо.
  Пахло ещё не остывшим железом. Эффект очнулся.
  - Что-то случилось? - не сразу спросил он.
  - Да нет, ничего, - сказал я. - А у вас как дела?
  - Всё нормально, - простодушно сказал он. - Уже все.
  - А ты как?
  - Ищу квартиру.
  - Там плохо было?
  - Где?
  - На старом месте.
  - На старом месте... - улыбнулся Эффект. - Что-то я не понял сразу. Плохо. Тесно.
  Эффект не мог находиться на одном месте.
  - Смотри, - сказал я шутливо. - Скоро сезон.
  - Это ерунда. Меня это не беспокоит.
  А в самом деле, подумал я снова, скоро сезон. В наш городок повалят туристы.
  Я вытянул ноги. Кабина была просторная и вместе с тем уютная. Сервис долго выбирал себе агрегат, и у него были неплохие варианты.
  Узрев конечный результат, все наперебой стали выражать своё сочувствие, а новый владелец в нём не нуждался, он был полностью удовлетворён.
  Не меньше прежнего, не перестававшего удивляться по-своему - спихнуть такой лом с виду задача безнадёжная в мелькании лощёных форм и вездесущих агентов.
  Автомобиль был отличным - мощным и быстроходным. Знатный вездеход. Я отвлёкся.
  По улице кто-то бежал. Кто-то напрягался изо всех сил.
  Это были Витамин и Лагуна. Горка, которую они одолели, была крутой.
  Дождавшись, пока они поравняются с машиной, я открыл дверцу.
  - Бегаете? - невозмутимо поинтересовался я. - А вы небезнадежны.
  - Сейчас узнаешь! - пообещал Лагуна, запыхавшись.
  Не сбавляя темпа, они резко свернули и немощно остановились у машины, оглядываясь, глубоко дыша.
  - Уже час не можем оторваться, - сказал Витамин. - И дефекты же они. Кстати, вон они.
  Рыбный фургон тяжело подымался в гору.
  Я поменялся с Эффектом местами, о чём он, незаменимый, не сразу догадался.
  - Давай, - сказал Витамин, высовываясь у плеча. Он никак не мог отдышаться.
  Я не спеша повёл машину, не тормозя на поворотах. Полицейские сразу стали отставать.
  Витамин переживал так, словно сам был за рулём. Мы перебрасывались короткими фразами.
  - На трассу, - хрипло подсказывал Витамин.
  Лагуну не было слышно. Эффект сжался.
  Ему не впервые было попадать в такие истории не по своей воле, но я всякий раз испытывал к нему сочувствие.
  Пикап держался цепко, словно угадывал наше продвижение. Фары надолго скрывались за поворотом и неизменно появлялись снова.
  Потянулись трущобы. Полиция, как и все, не любила эти места. Именно здесь всех подстерегают разные сюрпризы.
  Сейчас они старались отрезать нас от них, как от неведомого резерва, считая, что мы рвёмся туда, но поздно хватились. Зеленоватая тень вяло скользнула в развалинах. Фургон вильнул и лег набок.
  Наш грузовик вскарабкался на трассу.
  Полицейские разъяренно осознали свою ошибку, испуганно озираясь, пытались поднять свою машину, но я уже вовсю газовал по отличной дороге. По мегафону громогласно требовали остановиться.
  Лагуна определённо спал, похрапывая.
  Раздались хлопки далёких выстрелов и дикие выкрики. Я знал об этих рикошетах.
  На полной скорости мы ворвались в санаторий Рефлекс, будоража уснувшие улицы.
  На площади мы остановились. Все выбрались из машины.
  Лагуна тоже вылез и спросонья осматривался. Он не понимал, где мы находимся.
  - Я знаю здесь один популярный шалаш, - сказал Витамин, томно потягиваясь. - Наливки - поэзия!
  Дальновидный сердцеед объездил все побережье со своими девицами, пользуясь их машинами.
  - Сейчас нам нельзя возвращаться. Пошли?
  - Вы идите, - сказал я.
  - Что за новости? - удивился Лагуна, сразу проснувшись. Иногда он выражался вполне правильно.
  - Ладно, - сказал я. - Увидимся завтра.
  Витамин, ничему не удивляясь, взял Лагуну за плечи. Тот был недоволен. Эффект, бросая на меня быстрые взгляды, потянулся за ними.
  Неторопливо, не переставая ругать меня за некомпанейский характер, орлы удалялись, а я смотрел им вслед, держась за руль обеими руками.
  На другой стороне площади маняще горели вывески баров.
   Курорт быстро кончился. Я поехал по трассе, разгоняя фарами темноту. Впереди показалась машина.
  Я обогнал её и посмотрел в зеркало. Огни быстро отставали и за поворотом пропали.
  Я не сбавлял скорость и обогнал подряд ещё несколько машин. В салоне было очень уютно.
  Отсвечивали зелёным индикаторы, потрескивал небрежно настроенный приёмник.
  Временами из него прорывалась приглушённая пульсирующая мелодия, то усиливающаяся, то ослабевающая.
  Я остановился. Вокруг не было ни души. Я прислонился к кузову. За всё это время не проехало ни одной машины.
  Здесь проходила только одна дорога, и те машины, что я обогнал, должны были уже проехать.
  Я решил набраться терпения и обождать. Пустая дорога напоминала застывшую реку.
  Темнота сгустилась ещё больше. На широкой трассе было по-прежнему пустынно.
  Дело было даже не в именно тех машинах.
  Ночью на центральной трассе Катастрофе всегда есть движение. Может, это случайность.
  Но чем больше я размышлял, тем тревожнее становилось на душе.
  Я поехал дальше. Впереди показалась заправка.
  Я свернул к её огням и, присмотревшись, вдруг узнал на стоянке одну обогнанную машину, потом, будто наклюнувшуюся, другую, открытую, с тремя женщинами.
  Я остановился у свободной колонки. Никто не появлялся. Я растерянно огляделся.
  Все были полностью неподвижны. Я отступил, напряжённо всматриваясь в неподвижные фигуры с запахом свежей краски.
  - Что такое... - сказал я негромко, взявшись за какой-то рычаг. Руки дрожали. Голос тоже.
  Двинуться с места я не мог, став похожим на окружающих.
  Не знаю, сколько прошло времени, пока я справился с собой. Я медленно двинулся вдоль стеклянной стенки.
  Одна женщина сидела, другая стояла к ней вполоборота, приоткрыв рот и живописно вздёрнув бровь.
  Я стоял, затаив дыхание, и всматривался в застывшие лица.
  Стоящая женщина была могучей блондинкой средних лет. На тех, что сидели в машинах, как в засаде, я вообще старался не смотреть.
  За станцией находился ресторан для туристов.
  У входа виднелись застывшие, как наросты, люди. Изнутри угнетенно доносилась музыка.
  Модный мотивчик Имплант.
  Я остановился перед громадным вышибалой. Он будто врос в землю, скрестив руки на груди.
  Его глаза сфокусировались прямо на мне. Я потрогал его.
  Рука была, как нагретое дерево.
  И тут случилось неожиданное.
  От моего прикосновения верзила, качнувшись, стал падать, прямой, как доска, и вытянулся на ступеньках лицом вниз.
  Лёжа, он продолжал сохранять вызывающую позу. Одна лицевая сторона. Маскарад.
  В холле группками стояли мужчины в дорогих костюмах и женщины в изысканных туалетах, расставленные будто для демонстрации мод.
  У одного из мужчин, красивого, горбоносого, во рту дымилась сигара.
  На лицах женщин застыли лёгкие улыбки. Одна женщина стояла, запрокинув голову, обнажив в беззвучном смехе зубы и розовые дёсна.
  Я прошёл по ресторану, как по музейному залу, вслушиваясь в свои шаги, ни к кому особенно не приближаясь.
  Манекены были выполнены очень искусно, и меня иногда пробирало - всё вокруг смотрелось дико, а осязаемая тишина заставляла напрягать нервы.
  Окружающие были, как обычные люди, готовые очнуться. Мне была видна ресторанная кухня.
  От больших кастрюль шёл пар. Колпак с одного повара свалился.
  Вот это имитация. Может, это демонстрационный ресторанный павильон?
  Подумав об этом, я вдруг захотел есть и сел за первый попавшийся столик, потом, спохватившись, что меня никто не обслужит, нашёл место, где официант только что выполнил заказ - на столике за колонной дымился нетронутый ужин.
  Он источал дразнящий аромат.
  Есть ещё не начали. Девушка усаживалась, подбирая платье, глядя снизу вверх на своего спутника - усатого, как таракан, мужчину с плотно поджатыми губами.
  Он делал вид, что отодвигает стул. Девушка была в голубом. Шея открыта, на щеках румянец.
  В конце концов, девушка была симпатичной. Я скользнул взглядом по её фигуре, округлым бёдрам.
  Но спутника она себе выбрала неподходящего. Скорее всего, это её родственник.
  Я, нарушив композицию, пододвинул к себе вполне качественное бесхозное жаркое, заодно увёл у усача салат и стал есть, поглядывая между делом на соседние столики, в спину уходящему официанту.
  Я наполнил бокал, подумал, плеснул и девушке.
  - Не стесняйтесь! - обратился я, стараясь держаться, как можно естественнее. - Составьте мне компанию, прошу вас! Ваше здоровье!
  От звуков своего голоса я замер, потом перевёл дыхание и выпил. Мне попался лёгкий сок.
  По бутылке видно, что дорогой.
  Мне захотелось выпить ещё чего-нибудь, покрепче, и я направился к бару.
  Я сам себе налил и выпил сиропа. Девушка за стойкой была удивительно хороша. Я выпил ещё и уже не мог оторвать от неё глаз.
  Волосы у неё были темные, с глубоким отливом. В полутьме темные глаза, округлые щеки и будто припухший в уголках рот смотрелись необычайно хорошо.
  Ресницы были опущены.
  Я мог разглядывать ее до бесконечности. Она наливала из бутылки.
  Безобразие таким девушкам находиться за стойкой, чтобы любой мог приставать.
  Я взял бутылку из ее рук. Ее пальцы разжались. Я коснулся ее лица, ощутив слабое тепло.
  С неподдельным детским любопытством я изогнулся, повернув голову, чтобы встретиться с потаенным взглядом прекрасных темных устремленных вниз глаз.
  Потом я выпрямился.
  Я видел ее глаза. Это было непостижимо. Она не могла быть куклой.
  Это было живое существо, по неизвестной причине замершее.
  Я сел рядом, касаясь спиной обратной стороны стойки. Мягко светились разноцветные огни бара.
  Снова тихо заиграла музыка.
  Я уже привык к этому. Если это все галлюцинация, то почему бы не быть и звуковым приложениям?
  Что-то защемило у меня в груди.
  Раньше столица Пир была здесь, на побережье. От нее остались одни руины. Мы находили и сажали кукол за стол.
  Когда все места были заполнены, достаточно было почувствовать себя лишним, быть не тем, за кого тебя принимают, и появлялось шоу, будто кто-то, как виночерпий, знающе окликал нас, и начинался настоящий праздник.
  Праздник - тоже что-то ненастоящее, позитивный брак, хищение заблуждений, чья-то умильная гримаса.
  Захваченные буйством нашего общего праздника, мы жили полноценной жизнью.
  Мы хотим украсить этот мир тем, что нам нравится, а лишнее, не по вкусу, убрать. Все воспринимаем за чистую монету.
  Мне в голову пришла одна идея.
  Я решил скрасить свое одиночество. Тактично взяв девушку под мышки, я усадил ее в кресло, придав нужную позу внимательной собеседницы и подруги.
  Члены ее тела были податливыми и пластичными, но не вялыми. Они будто застывали в определенном положении.
  Одну руку я уложил на подлокотник, в другую вставил бокал, а потом, когда поза красавицы приобрела требуемую непринужденность, влил ей в бокал сок и слегка склонил голову, оценивая.
  Ее голову я повернул так, что теперь она смотрела почти на меня. Глаза блестели. Я даже не знал, как ее зовут.
  Может, она усыплена. Все усыплены. Я читал про такое. Околдованы.
  Я вздрогнул. Сок из бокала девушки потек струйкой - ее рука понемногу распрямилась. На черной юбке разошлось мокрое пятно.
  Что-то будто подтолкнуло меня. Я встал и начал выбираться на улицу, стараясь по-прежнему держаться подальше от неподвижных фигур.
  У мужчины в холле сигара во рту догорала, и тлеющий огонь добрался до рта.
  Я плеснул ему водой из бутылки на лицо. Если случится пожар, все сгорят. Жалко будет.
  Такое бы потрясающее сходство нашему празднику. Чтобы все было сделано с такой доскональной точностью, кирпичик к кирпичику, волосок к волоску.
  Все-все. Чтобы ничего придумывать не надо было.
  Шедевр можно и улучшить, в такой податливой среде, при таких нержавеющих условиях.
  Я отъехал и оглянулся, и меня вдруг пробрала безотчётная дрожь.
  Трасса была по-прежнему пустынной, потом навстречу изредка стали проноситься быстрые и бесшумные машины, как механические призраки ночи.
  Я поправил зеркало. В нём отразилось моё лицо, в темноте почти как чужое.
  Вскоре я увидел море фиолетовых огней, повисших один возле другого.
  Ночное пространство над городом переливалось. Всё сияло, сверкало, возбуждало и подавляло одновременно.
  Я мчался на полной скорости по вогнутым, как гамаки, мостам, вровень с другими автомобилями, которых на въезде стало неожиданно много.
  Вокруг вырастали небоскребы, между ними сновали тысячи людей - жизнь в мегаполисе никогда не замирала.
  Если в центре царило оживление, то в спальных кварталах стояла ночная тишина.
  Дома, по стенам которых вился плющ, были погружены в сон. Кое-где в окнах светились огни.
  Я сошел на тротуар. Было позже, чем мне думалось. Время в пути обманчиво.
  Света в окне Уют не было. Я позвонил из автомата. Раздался тихий голос Уют:
  - Слушаю.
  Всё было, как обычно, когда бы я ни появлялся.
  - Уют, здравствуй... - быстро сказал я.
  - Здравствуй... Ты где?
  - Рядом.
  - Я только уснула. - Я вслушивался в лёгкое придыхание в её голосе. - Поднимайся. Я оставлю дверь открытой.
  Я медленно пошёл в подъезд. Я давно не видел Уют. Мы познакомились с ней, когда она отдыхала на побережье.
  Когда я вошёл в квартиру, она застыла в неподвижности с поднятыми над головой руками, глядя на меня в зеркало, перед которым она причёсывалась.
  Я приблизился к Уют и обнял её.
  - Уют, милая... - Я поцеловал её. Гребень упал на пол.
  Уют мягко высвободилась и, не глядя на меня, подняла его.
  - Идём, - сказала она. - Ты, наверно, голоден.
  Я пошёл за ней.
  - Почему ты так долго не приходил?
  - Извини. Но я всё время думал о тебе.
  - Это правда? - Она слабо улыбнулась и села напротив.
  - Конечно. Как ты живёшь?
  - Нормально. Обыкновенно, я хотела сказать.
  - Всё время, когда я приезжаю, я боюсь застать кого-нибудь у тебя.
  - Кого? - улыбнулась она.
  - Толстого дельца или смазливого актёра.
  - Напрасно. Неужели ты такого мнения о моём вкусе?
  - Да нет. Но для меня все они одинаковы.
  - Ты ревнуешь? Перестань... Но сейчас ты можешь быть спокоен.
  - Почему?
  - У меня никого нет. - Она встала и провела рукой по моим волосам. Другую руку она держала в кармане халата. - Никого, кроме тебя, у меня нет. Ты это сам знаешь.
  - Я очень люблю тебя, Уют.
  - Я это знаю, - сказала она. - Когда ты появился в прошлый раз...
  - Да, я помню. Кажется, я расстроил тебе вечер.
  - Да, ты расстроил вечер. Все ушли.
  - Я поступил невежливо.
  - Глупый, ты еще упрекаешь себя. Мне ты вечер не расстроил.
  - У меня не было сил ждать, пока они разойдутся.
  - Никто слова не сказал после.
  - Вот и ладно. Ты поешь со мной?
  - Что ты! Нет. - Уют достала поднос с едой и осмотрела его. - Готово. - Она села и положила ногу на ногу. Край халата отвернулся, открыв круглую коленку. Я обнял ее.
  - Мы поедим позже. Я сейчас не хочу, - сказал я.
  Она опустила голову. Закрыв глаза, она поцеловала меня. Мы одновременно встали. Я почувствовал, как ее ладони охватывают мои плечи, затылок.
  - Хороший ты... - прошептала Уют очень тихо.
  Мы пошли в комнату, даже не заметив этого. От любви к Уют у меня кружилась голова.
  Стояла ночь. От бра в углу исходил слабый свет.
  - Я сейчас, - сказала Уют, и я остался один. В комнате у нее было, как в гнездышке.
  Мне нравилась ее приверженность к неизменной обстановке. В книжном шкафу
  появились новые книги. Уют любила читать и часто пересказывала мне прочитанное.
  В ночи застыли тысячи других освещенных окон.
  В этих окнах я никогда никого не видел. Ночью, когда они были освещены, это казалось странным.
  В воображении почему-то вставали залы с высокими потолками, нас стенах картины в золотых рамах, а окна так высоко, что не достать.
  Какая неизбывная печаль от множества людей. Их много, и все они разные, но все похожи, и как хочется всех объединить.
  - Ты не уснул?
  Появилась Уют с подносом в руках.
  Я смотрел на ее прекрасную фигуру манекенщицы, на лицо с кукольно свежими щеками.
  У нее была короткая стрижка, ровная челка до глаз, длинные прямые ресницы. У нее была безукоризненная кукольная красота.
  - Ешь, - сказала Уют. - А я пока расскажу тебе одну историю. Она мне показалась странной. Я просто ничего не понимаю. - Она задумчиво откусила от бутерброда и обратила на меня внимательный взгляд темных глаз, которые и в спокойном состоянии оставались широко распахнутыми. - Я сейчас работаю в театре. Он на реставрации, там постоянно что-то вносят, выносят. Мы с Модой обедаем в кафе театра. Она-то и обратила мое внимание на одного человека. Я в последнее стала какой-то рассеянной... Так вот. Этот человек все время смотрел на нас. Он ни разу не отсутствовал. Мы обедаем по-разному и быстро, не задерживаясь, но тот человек всегда как будто поджидал нас, как с хронометром. Перед ним на столе всегда дымился обед, но он никогда не ел, а только одержимо смотрел на нас.
  - И что?
  - В конце концов, он подошел, чтобы представиться.
  - Он ухаживал за тобой?
  - Да. - Уют немного покраснела. - Он звонил мне и посылал цветы. Я не могла ему запретить это.
  Я подумал.
  - Почему?
  - Он все это проделывал неожиданно. Я не успевала настроиться на отказ.
  Я подумал, что современной женщине достаточно одного ритуала ухаживания.
  Главное, чтобы все шло в нужной последовательности и соблюдались все формальности.
  Пустяк, вроде бы.
  - А потом он пригласил меня в очень дорогой ресторан.
  - Видно, ему пришлось раскошелиться.
  - Да. - Уют посмотрела на меня в упор. - Он расплатился сполна. За ужином он продолжал быть очень любезным. Много шутил. Правда, шутки у него были какие-то... - Уют замялась.
  - Что, не смешные?
  - Смешные, насколько я это понимаю, но шутил он несмешно. Мне смешно не было.
  - Но ты все равно смеялась.
  - Конечно.
  - Прощаясь, он поцеловал тебя пылко и страстно.
  - Погоди. Ты все время перебиваешь. Мне и сейчас не до смеха. Я боюсь показаться тебе глупой или излишне впечатлительной. Он не был мне неприятен, но я не собиралась ему ничего позволять.
  - Я понимаю.
  Она с благодарностью глянула на меня.
  - Мы разговорились о разных пустяках возле моего дома, он снова сыпал своими странными шутками, вероятно, считал себя остроумным собеседником, потом неожиданно обнял меня, его лицо дышало такой страстью, что мне стало не по себе. А затем он вдруг отвалился на спину и замер. - Она замолчала.
  Я тоже молчал.
  - Он был неподвижен. Ни пульса, ни дыхания, ничего. Это было ужасно.
  Я сказал рассеянно:
  - Слабый организм. Только с виду здоров.
  - Да нет же. Тут другое. Он застыл. Я не в состоянии объяснить это. Словами. Знакомый доктор Пациент ничего не определил.
  - Окаменел от любви.
  - Ты все шутишь.
  - Да. - Я посмотрел на нее. - Он тоже шутил.
  Я резко приподнялся на локте.
  - Ладно, лежи. Послушай, у вас на побережье живет виртуоз Кредо?
  Я кивнул.
  - Мне нравятся его притчи. Что с ним случилось? Раньше его даже по телевидению можно было увидеть.
  - Сейчас его можно видеть во всех барах.
  - Он что, выпивает?
  - Клевета. К нему это понятие неприменимо. Да, он ищет красивую секретаршу.
  - Интересная перспектива. Если бы ты был знаменитым, ты бы взял меня?
  - Конечно.
  - Только ты никогда не будешь знаменитым.
  - Почему?
  - Так...
  - Нет, скажи.
  - Зачем тебе знать?
  - А все же?
  - Не знаю. Я просто так сказала.
  - Просто так... ладно.
  Уют призадумалась и спросила:
  - А как дела у твоего друга?
  - Какого друга? - Я прикинулся удивленным. Я знал, что она спросит. Все рано или поздно спрашивают.
  - Витамина...
  - Вот оно что... - протянул я. - Нормально.
  - По-моему, он очень способный.
  - Еще бы.
  - Он реалист. Очень умный.
  - Просто воплощение ума.
  - Но ему очень одиноко. - Уют не уловила иронии.
  Хорошо иметь такую наружность, подумал я.
  - Послушаем музыку? - сказала Уют.
  Она коснулась пальцами клавиш, и послышалась тихая музыка. Я слушал, и в душе медленно, как лед в стакане, растворялся каждый звук.
  - Мне совсем не хочется спать, - сказала Уют. Ее лицо было очень спокойным. Я никогда не знал, о чем она думает в такие минуты. Мне было просто очень хорошо с ней.
  Я встретился со взглядом ее завораживающих глаз, потянулся и поцеловал ее в теплые полураскрытые губы. Ее голова запрокинулась. Она слабо прижималась во время поцелуя.
  Это была ее стихия.
  Стояла глубокая ночь. Мы лежали без сна. Музыка играла еле-еле, будто ее и не было.
  - Ты утром уезжаешь? - спросила Уют.
  - Да.
  - Останься.
  Я поразмышлял.
  - Даже не знаю.
  - Оставайся. Выспишься.
  - А ты не собираешься приехать ко мне?
  - Это было бы неплохо.
  - В чем же дело?
  - Я жду гостей.
  Я ничего не сказал.
  - Я хочу стать телеведущей. У столичного рациона Жажды. А ты чем занимаешься? - спросила Уют.
  - В сущности, ничем.
  - А вечером сходим куда-нибудь. - Уют сидела в уютной позе, придвинув подушку. - Ко мне заглянешь.
  Я был у Уют на работе. В студии был такой беспорядок, что даже не верилось.
  А на фото будут нежные ровные краски. Фотомодель, несмотря на свое имя, разочаровала меня. Выглядела она неважно, губы были уныло опущены.
  Даже когда визажисты закончили свою работу, она выглядела всего лишь как красивая женщина, каких тысячи в наше время. Но наступил момент съемки, вспыхнул свет, глаза, устремленные в объектив, заискрились, лицо волшебно переменилось, губы маняще раздвинулись.
  Это длилось мгновение, трепетность уступила место обыденному выражению.
  Все появилось в самый нужный момент.
  Как в бою, когда неизвестно откуда берутся и сила, и точность, и кураж, которые не ожидаешь.
  Странные, смутные мысли бродили в моей голове.
  Такое может вызвать только влияние другой жизни, других живых существ.
  Пока они есть, другие живые, есть и этот огонь, нет их - он пропадает, будто его и не было.
  На первый взгляд он является иллюзией, но именно он - настоящее.
  В комнате было тепло, и мы собирались засыпать, но сразу уснуть мы не могли.
  Мы лежали, иногда переговариваясь, тихо, вполголоса, и тут зазвонил телефон у изголовья.
  Я немного вздрогнул, никак не ожидая этого, а Уют открыла глаза.
  - Кто это? - спросил я.
  - Не знаю. - Она помедлила, глядя на меня, и взяла трубку. - Здравствуйте. Да... да... хорошо. - Она удивленно посмотрела на меня. - Это тебя, - сказала она.
  - Меня? Кто? - Я не спешил. Я был уверен, что никто не знает, где я, и взял трубку. Там молчали. Ни звука. Ждали, пока я заговорю.
  - Слушаю, - сказал я осторожно.
  - Наконец-то! - сказал голос, который нельзя было спутать ни с каким другим. Голос был мощным, как извержение. - Это я, Шедевр. Слушай меня внимательно.
  - Откуда ты взялся, Шедевр?
  - Не перебивай меня. Хорошо, что я тебя нашел.
  - А как ты...
  - Я же сказал, не перебивай. У меня мало времени. Срочно подъезжай к бульвару Банкрота. Все в сторону. Ты меня слышишь?
  Я молчал. Уют внимательно смотрела на меня, потом отвернулась.
  - Ты слышишь меня? - рявкнул голос. - Все.
  - Да, я все понял, - сказал я, но связь уже оборвалась.
  - Ты уходишь? - спросила Уют.
  - Да, нужно идти. Это... срочно.
  - Вот, - улыбнулась она слабой улыбкой. Если она и огорчилась, то не показала этого. - А ты - ничем не занимаюсь.
  Я тоже криво улыбнулся.
  - Что за дебош...
  Уют отошла к окну, глядя на улицу.
  Я доехал до бульвара, где высились монументальные фигуры калек.
  Из-за угла, озираясь, кто-то вышел и быстрым шагом направился ко мне.
  Дверь распахнулась, и в кабину ввалился не кто иной, как Эффект, мелкий, щуплый, невзрачный, как пыльное чучело. Он озабоченно кивнул мне, сунул свою лапку и сразу закурил, дымя вовсю. Я осторожно отнял у него сигарету.
  - Отдай! - сказал он. - Прошу, отдай!
  - Ладно тебе. Возьми. - Мне вдруг стало очень жалко его. Он так серьёзно относится ко всему. - Не хнычь. Что же ты?
  - Вот что, - сбивчиво зачастил он, продолжая выглядеть чрезвычайно озабоченным. - Нужно вывезти в трущобы какой-то груз из столицы и спрятать там. В надёжное место. - Эффект судорожно моргнул.
  - Зачем? - Я знал о пристрастии никчемного Эффекта ко всякого рода намекам.
  - Шедевр просил. Его разве поймёшь? У него свои дела. Говорят, он ворочает такими делами... Персона! - надулся, напыжился малютка. - Величина! Поехали.
  - А как он узнал, где я?
  - Не знаю. Меня он сразу нашёл.
  - Ясно...
  - Побыстрее, пожалуйста. Шедевр просил побыстрее.
  Я удивился, но вскоре разогнался так, что Эффект только сглатывал. Но молчал, указывая дорогу. Грузовик нёсся с тугим гудением, как реактивный снаряд.
  Двор окружали здания огромной высоты. В глубине двора суетились люди.
  Нас ждали. Горел свет.
  Из одного бункера санитарами выносились большие продолговатые ящики, похожие на коконы.
  Я решил не выходить.
  Издали я видел, что работой руководит женщина. Та самая, что была у Кредо.
  К ней и подошёл Эффект. Они переговорили. Всё протекало быстро, даже спешно. Вскоре весь кузов был забит.
  Все смотрели, как мы отъезжаем, а один санитар стал закрывать бункер.
  На лице Эффекта от беготни туда-сюда поблескивали мелкие капли пота. Он утёрся рукавом.
  - Что это? - вдруг спросил он.
  Он только сейчас заметил куклу.
  - Сам не видишь?
  - Ты ее нашел?
  - Какая разница?
  - Она съедобная.
  - Это сувенир.
  Эффект промолчал.
  Мы выехали из города.
  Я пригнулся к лобовому стеклу и посмотрел на небо. Вышла луна из-за редких облаков.
  - А что в этих гробах?
  - Не знаю. - Эффект солидно покачивался на сидении. - Какое наше дело?
  Я ничего не сказал.
  - Ты помнишь изъян Эталон? - подал голос Эффект. - Я думаю, самое подходящее место. Лучше ведь не найти, а? Хорошо, что дождя нет.
  Он тоже приник к лобовому стеклу, вытаращив глазёнки.
  По небу стелились тонкие прозрачные облака.
  Наш городок Табу мы объехали по верхней дороге. Хорошо был виден отель Пас, весь в огнях, стоящий, как свеча. Огни проплывали мимо.
  Мы заехали на заброшенную стройку. Она изменилась с тех пор, когда мы были детьми.
  Всё осело, покрылось пылью, заросло.
  Тёмные недостроенные здания с провалами окон, с зияющими подвалами образовывали целые улицы.
  По сути, это был целый город. Жутковатое это место, особенно ночью.
  Мы долго ехали по тряским ямам.
  Машину бросало из стороны в сторону на палубе затонувшего корабля Гнева.
  Мне почудилось, что за углом что-то мелькнуло, но в это время грузовик накренился.
  Мы боком проехали по крутому склону крыла упавшего авиалайнера Тайны. Колеса пробуксовывали, я с усилием выворачивал баранку, но мы крутились на месте, из-под колёс струями летел песок.
  Мотор взревел ужасным ревом, и грузовик вдруг рванул с места, как ошпаренный, я еле-еле успел направить его в чёрный проём засыпанного грузового лифта Краха, который никогда не двинется.
  Мы провалились в темноту оврага, как в бездонную пропасть, и обрушившиеся дома совсем скрылись в нем. Но ненадолго.
  Показалась обширная пустошь среди построек, вся будто облитая лунным светом.
  Я подвёл машину к подвалу большого мрачного дома.
  Это и был изъян. Все искорежено, искривлено, перекошено, будто нарочно. Будто кто-то хотел все украсить, а какое вышло уродство.
  Глушь здесь была страшная. Сразу со всех сторон навалилась ватная тишина. В ушах зазвенело.
  Я прошелся, разминая ноги, оглядываясь и осматриваясь. Под ногами похрустывало стекло. Везде толстым слоем лежала песочная пыль.
  Тут до меня дошло, что нам самим придётся выгружать эти ящички.
  Я поделился этим соображением с Эффектом, а он в ответ дисциплинированно показал пачку новеньких купюр и сказал:
  - Кто-то не пожалел монет. А нам-то что? Нам наплевать. А завтра сходим, кутнём. Я уже не работаю. Хватит ишачить. Не могу больше таскать чужой багаж, - горестно сказал кроха. - Устал. Борьба за существование унижает человеческое достоинство. Буду делать то, что указано. Все, что угодно. Вот она - жизнь. Без вариантов. Пора взрослеть. Только конкретное дело. Лишь бы платили. И без обмана. Как Шедевр.
  Мы осмотрели подвал. Лунный свет просачивался слабо, растворяясь серым пещерным полумраком.
  С голых стен редкими блестящими струйками стекала тёмная вода.
  Дневное солнце было бессильно перед этой сыростью, защищённой толстыми стенами.
  Это было подходящее место. Разглядывая пятнистый потолок, Эффект чуть не наступил на доску со ржавыми гвоздями.
  Я попытался оторвать от стенки старый светильник, который вдруг отделился будто сам собой, и я чуть не упал.
  Канделябр был хорошо сработан, и я, решив взять его собой, выбросил наружу.
  Мы взялись за дело. Таская ящики, я пятился спиной, а Эффект ретиво подпирал свой край животиком, мы спускались вниз и в сыром подвале стараниями Эффекта заботливо, ровно, не как попало, укладывали их.
  Потом мы подустали, начали спотыкаться. Полуживой Эффект всё время недосчитывался одной ступеньки.
  Он предельно осторожно осваивал последние метры, но вскоре снова терял бдительность.
  Я цеплялся за провода. Раньше их не было.
  Кузов был урожайно полон, и мы здорово устали, пока все перетащили.
  Легковерный Эффект отсутствующе сидел на одной коробке, свесив дрожащие ручки.
  Он достал из своей курточки плоскую бутылку, и мы по очереди приложились.
  Потом он подошел к стене, поднял с земли какую-то железку, постучал ею по поверхности, что-то выбивая, но в глаз ему тут же попала крошка, он выронил железку и сел, протирая глаз на вытянувшейся мордашке.
  Я протянул ему бутылочку, и Эффект без лишних слов прикончил остатки, отбросил посуду и громко икнул напоследок.
  - Хорошо, шоу не встретили.
  Я вздрогнул. Крупная капля, сорвавшись откуда-то сверху, разлетелась о гладкую поверхность ящика рядом со мной.
  Все ящики были, как литые, - без швов и зазоров.
  Мы въезжали в город под утро.
  
  
  
  Глава 2. Комфорт
  
  
  
   Густая листва причудливо переплеталась, как птицы с длинными гибкими шеями.
  Гладкие стволы входили, как спицы, в сплошные сливающиеся заросли, пышные, немыслимо переплетенные, которые омывались желтыми мутными водами бурной речки.
  На повороте водяной поток неожиданно успокаивался и лениво плескал о берег лопающейся пеной.
  Повар, повернув голову с прижатыми ушами, сидел в синих бахилах у самой воды и смотрел куда-то назад.
  Тёмно-рыжие полосы расчерчивали его могучее тело, и шерсть халата искрилась и купалась в солнечных лучах.
  Лапы упирались в коричневую землю, и вздёргивался полосатый и толстый, как у лемура, хвост. Да нет, хвоста как раз и не было. Поварешка увесистая всего лишь.
  Над рекой распускались каскады водяных брызг; туман, образованный ими, плавно переходил в далёкую дымку голубых гор, призрачно выпиравших из царства джунглей Энергия.
  За нежно-зеленой равниной, в контраст ей, простирались мрачные непролазные заросли, древние деревья с ожерельями разнообразных лиан, стрелами бамбука, угрюмо смотревшими на солнце многометровой толщей зелени, ненасытным зевом, глотающим щедрое тепло.
  Кулинар поднялся и пошел к зарослям, изгибаясь всем телом.
  Белый халат ходил ходуном, как громадный отъевшийся питон, мощный загривок так и двигался, колпак низко пригнут.
  Вскоре он скрылся там, где в джунглях прыгали и верещали обезьяны, где мелькали горбоносые попугаи, и на стволах деревьев пламенели орхидеи.
  Джунгли поглотили его. Лагуна заворочался на дереве рядом.
   Я продолжал смотреть в бинокль на то место, где только что сидел высококвалифицированный специалист.
  Украшение любого ресторана столицы.
  - Что там? - дернул меня Лагуна. И, поскольку я никак не откликнулся, он дернул меня еще раз, посильнее. - Что ты там увидел?
  Я опустил бинокль. Глаза у меня устали от напряжения.
  - Ничего интересного, - заявил я.
  - А почему ты дыхание затаил? - спросил Лагуна подозрительно.
  - Леопард там был, - сказал я. - Здоровый. Я таких еще не видел.
  - Подумаешь, леопард! - сказал Лагуна.
  - Здоровый, сволочь, - повторил я. - Толстый.
  Лагуна некоторое время смотрел в бинокль, потом опустил его и вернул мне.
  - Может, пойдём прямо к гнезду? - предложил я.
  Лагуна почесал затылок.
  - Не, - сказал он. - Страшно. Хватил! Она нас сразу догонит.
  - Догонит, - сказал я. - Тут мы ей и вставим фитиль. Схватим.
  Лагуна хмыкнул.
  - Когда ты её увидишь, забудешь про всё. Забудешь, как бегать.
  - А что так?
  - Ноги отнимутся.
  - А ты её видел?
  - Тоже не видел, - признался Лагуна. - Слышал о ней. И потом след... да я уже говорил.
  - А что ты слышал?
  - Я тебе уже рассказывал, - рассердился Лагуна. - Не веришь, не надо.
  В глубине джунглей есть болота Кабинет с вазами, растущими, как деревья, прямо из воды, почему-то прозрачной вокруг них.
  В них я обнаружил замечательные часы, которые собирался подарить Кредо.
  Между ними по поверхности плавают большие пузыри жвачки с непрозрачной оболочкой цвета грязной пены.
  Тошнотворные пузыри; иногда они лопаются.
  А в зарослях, что окружают болота непроходимой стеной, водятся громадные ярко-красные коллекционеры.
  Завидев живность, они высокими прыжками устремляются к ней.
  Есть и тёмные коллекционеры, под цвет зарослей. Они ещё больше, но они не прыгают.
  Длинными языками они словно стреляют в свою жертву и притягивают к себе.
  В самих же болотах есть другие омерзительные существа, подносы, напоминающие скатов.
  Когда они всплывают на поверхность, видны их маслянистые спины и маленькие усики над водой - наблюдают.
  Двигаются они без малейшего усилия, под воду уходят так, словно их кто-то тянет со дна.
  Достаточно моргнуть, как лепёшки их спин исчезают без малейшего всплеска.
  Никто не знает толком, насколько они опасны - их внешний вид и повадки не располагают к проверке этого на опыте. На них попадается изящная посуда филигранной работы.
  В горных озерах часто плещется инженер Конвейер, похожий на бегемота. У него неистощимый аппетит.
  А порой с вековых деревьев спускаются гигантские мультиварки Магмы, слухи о которых разошлись по всему побережью.
  Никто не видел их своими глазами, но многие местные жители рассказывают о следах такой посуды или о последствиях ее похождений.
  Я считал, что это всё легенды. У аппетита глаза велики.
  - Я сам видел, - сказал Лагуна. Он сердился, что ему не верят. - Сам.
  - Что же ты видел? - Я снова принялся обозревать окрестности.
  - След на песке, - сказал Лагуна. - Как от шины.
  - Велосипедной, - сказал я.
  - След был похож на шинный. А был он вот такой. - Лагуна необдуманно раздвинул руки, держа ладони на уровне плеч, но потом засомневался, что будет недостаточно, и раздвинул ладони пошире. - Вот такой, - сказал он, склонив голову и глядя то на одну руку, то на другую, видимо на руки, сопоставляя изрядное расстояние с увиденным.
  Я оторвался от бинокля и тоже уставился на руки Лагуны. Они дрогнули и ещё раздвинулись.
  - Вот, - сказал он не совсем решительно.
  - Значит, размером со стол, - констатировал я.
  - Почему стол? - удивился Лагуна. - Вот!
  - Здесь даже больше стола.
  - Значит, стол, - сказал Лагуна, соглашаясь. Он устал держать руки на весу и опустил их.
  - А почему ты думаешь, что мультиварка должна прийти к реке?
   - Должна! - сказал Лагуна уверенно. - Они часто приходят. Пить-то им надо.
  - А что, разве мультиварки пьют воду из реки? - озадаченно спросил я.
  - А как же! - напористо сказал Лагуна. - Пьют, конечно. Воду пьют. Темнота.
  - Значит, она сегодня не пришла?
  - Или мы прозевали. Зачем она тебе?
  - Подарю кухарке.
  Мы спустились вниз и пошли по тропинке.
  Вокруг безвольно свисали лианы, и отчаянно, на разные голоса, перекрикивались невидимые птицы высоко над головой.
  - У Клиента гости, - сообщил Лагуна. - Я видел, как сегодня подъехала машина и оттуда вышли с вещами. Дочь нового рациона.
  - А ты что там делал?
  - А я на заборе сидел.
  - Разумно.
  - Вот бы ее обмануть. Назло всем. Помнишь, как начинался наш праздник?
  Верно. С обмана. Оболжешь кого-нибудь, и начинается.
  - Сегодня они к вам наверняка завалят.
  - Сто лет они мне нужны... - проворчал я.
  - Значит, ты сегодня не будешь сидеть дома?
  - А что?
  - Идём в Плагиат. Сегодня будет весело.
  - Там и так весело. Куда веселей.
  Плагиат был самым удалённым баром в городе. Это был настоящий притон у самых трущоб.
  И все бы ничего, если бы его не облюбовали как место сведения счётов.
  Недавно кто-то воспользовался нешуточным игрушечным оружием и создал прецедент: теперь без конфликтов не обходится ни один вечер. Причём страдают, как правило, посторонние.
  Поставили двух полисменов, но не прошло и дня, как кому-то опять стало невтерпеж, и этот кто-то был не одинок, так что бой разразился бескомпромиссный, и сообща они умудрились перебить всех окружающих, уложили-таки и полисменов.
  В баре устраиваются настоящие дуэли, и обстановка всегда назревает, как в вестернах, и от табуна вышибал нет никакого толка.
  Народный бар на время прикрыли. А на днях вновь открыли.
  Задира Лагуна вчера был там. Говорит, что все чинно, чисто и блестит. Посетителей мало. И те переодетые шпики.
  - Думаешь, можно сходить туда? - спросил я, послушав Лагуну.
  - Конечно, можно! - сказал Лагуна. - Там теперь, как в ресторане. - Он величественно воздел руку. - Посидим, поговорим...
  - Можно, конечно, - согласился я. - А что с мультиваркой делать будем?
  - Сдалась тебе эта мультиварка! - свысока сказал Лагуна. - Что ты, кастрюль не видел?
  - Таких - нет... - вздохнул я. - Со щупальцами...
  - Если хочешь, пойдем завтра, - сказал Лагуна великодушно. - С утра.
  - Ты думаешь, мы проснемся утром? - с сомнением сказал я.
  - Тогда послезавтра.
  - Договорились.
  Джунгли кончились. Здесь был песок, сплошной песок, пляж был бесконечно длинный, скрывающийся в сизой дымке, и широкий, и песок был белый-белый и очень мелкий, как костяная мука, и стали попадаться здоровенные валуны в разных положениях, и стоя тоже; тёмные, обожженные солнцем, они были, как каменные идолы без лиц, оставленные инопланетянами, и между ними торчали редкие сухие колючки, которые легко могли проколоть ногу.
  За одним из валунов была спрятана лодка - длинная, узкая, с острым килем.
  Мы ухватились за нос и потащили её к воде. Вёсла волочились по бокам, как крылья.
  Песок скрипел и шипел, и оставался гладкий, плавно углубляющийся след от днища, и киль резал его надвое, и лодку наконец качнуло на волне, Лагуна, уже сидящий в ней, суетливо закрутил вёслами, цепляя ими поверхность и пуская по ней брызги, а я, торопливо перебирая босыми ступнями по песку, ухватился за борт, вспрыгнул, покачиваясь, перешагнул через яростно гребущего Лагуну и уселся у руля.
  За кормой оставался вспененный след.
  За невидимой линией, соединяющий края бухты, лодку стало качать, как утку, с боку на бок, заметно сильнее: здесь по океану шла крупная зыбь.
  Мы с Лагуной, с трудом удерживаясь на ногах, поменялись.
  - Что-то я Клиента давно не видел, - сказал Лагуна, комфортно развалясь в лодке. - Он часом, не приболел?
  - Я его тоже не видел, - сказал я. - С чего это я должен его видеть?
  - Соседи, как-никак.
  - Уехал, наверно, куда-нибудь.
  Черствый Лагуна недолюбливал Клиента, упитанного сынка преуспевающего адвоката.
  Наши коттеджи находились рядом, и Лагуна постоянно топорно иронизировал над этим, наигранно удивляясь, как это мы не стали лучшими друзьями.
  - Смотри, как сверкает шпиль, - сказал Лагуна.
  - Где? - сказал я. Я усердно греб. Затылок Лагуны мешал смотреть.
  - Между теми двумя пальмами.
  - И что? - сказал я, глядя вперед. - Может, он золотой.
  - Может, он съедобный? - предположил Лагуна.
  - Кто?
  - Шпиль.
  - Может быть. Давай я посмотрю.
  Мы вновь обменялись местами, и я увидел, что шпиль Тост действительно сверкает, будто облитый лимонной глазурью, и сверкает между двумя пальмами.
  Берег оставался позади.
  Чем дальше лодка удалялась от него в открытый океан Балласт, тем живописней и величественней он выглядел.
  Бухта, откуда мы отчалили, стала совсем маленькой.
  Там было коричневое с зелёным - на скалах, вечно мокрых у подножья, рос кустарник.
  По всему берегу, сколько хватало глаз, протянулась белая, ослепительная, сверкающая полоса пляжа Купе, пустынного даже здесь, совсем близко от города.
  Утром и вечером появлялись одиночные седоки в раскладных стульчиках - неженки-аристократы, принимающие здесь, непременно по часам, солнечные ванны.
  Их чистая, белая кожа легко, стыдливо краснела под потоком утреннего ультрафиолета, и на весь день никого из них не хватало.
  Правда, в этом их вины не было. Мало кто мог выдержать дневную жару.
  Всё живое укрывалось повсюду, где была спасительная тень.
  Иногда в самый солнцепёк можно было увидеть на берегу компанию оптимистов, перекочевывающую с места на место.
  Это мрачные ребята без личности, готовые на всё, с продубленной кожей, мягкими лицами и добрыми улыбками.
  Они брели по пляжу, осматривая пустые шезлонги, пинали пустые коробки, консервные банки и, превратившись в точки, скрывались вдали.
  - Давай я погребу, - сказал я.
  Я уселся за весла. Начинало припекать. Небо хранило чистоту и глубину, дул лёгкий бриз.
  Берег скрылся в дрожащем мареве. Вокруг были только волны, тёмно-зелёные, прозрачные, упругие, и тысячи слепящих бликов между ними.
  Я глубоко дышал, налегая на вёсла, и косился через плечо - не показалась ли суша?
  Я заметил её, когда она была уже совсем близко - песчаная коса в этом месте была узенькой, размытой волнами, и издали её скрывали пенистые гребни даже самых низких волн.
  Я и Лагуна тут же, почти одновременно, прыгнули в воду, раскинув руки, резко толкаясь от борта ногами, так, что лодка сильно вздрагивала, и, подняв каскад брызг, ушли в глубину. За нами потянулись воздушные пузыри.
  Сквозь толщу воды было видно, как по дну расползлись неясные солнечные круги и блики, и из них растут зелёные водоросли.
  Они шевелились, и между ними, извивающимися, то замирая, то, словно по команде, быстро, с разворотом, передвигались стайки полосатых блюдцевидных рыбок, будто их сдувало подводным ветром.
  Я, по колено в воде, вытащил лодку на песок и стал осматривать поверхность.
  Вскоре Лагуна вынырнул и, отфыркиваясь, как морж, поплыл к берегу.
  - Смотри, смотри, - негромко сказал я. - Смотри, кто там.
  - Отлично, - ответил Лагуна. - Вижу.
  На косе росли, как на картинке, три пальмы, как три зонтика, с ручками, изогнутыми в разные стороны.
  Под ближайшей к воде пальмой куковал, прислонившись спиной к стволу, молодой туземец.
  Он удил рыбу и заснул.
  Подбородок у туземца был где-то в животе, и толстые губы отвисли. Это был очень молодой туземец, звали его Дисциплина, мы его хорошо знали, и вот теперь он так безмятежно спал, и мы стояли рядом с ним в неподвижности, не зная, что бы такое устроить.
  Размышляли мы недолго, переглянулись, кивнули друг другу понимающе, разом схватили туземца за руки, за ноги и бросили его, проснувшегося и сопротивляющегося, в воду.
  Дисциплина заорал, как ужаленный, и с поразительной прытью выскочил на песок и погнался за нами.
  Мы добежали до края косы и дружно нырнули. Вода забурлила за нашими сверкнувшими пятками.
  Дисциплина нырнул следом. Первым вынырнул я, там, где было по колено, и сел на дно, двигая руками.
  Время шло, и тут, как гигантский поплавок, выскочил по пояс из воды Дисциплина, тяжело дыша, взорвав вокруг себя поверхность.
  Он в недоумении посмотрел кругом, а потом заметил меня и поплыл ко мне.
  Я было собрался дёрнуть по берегу, но в это время что-то с неумолимой силой потянуло Дисциплину под воду.
  Он успел еще издать какой-то короткий сдавленный возглас, и голова его скрылась. Я даже встревожился.
  Я подумал, что, может статься, какая-нибудь морская тварь подплыла близко к берегу и польстилась на дрыгающиеся ноги.
  Вскоре волны вновь вспенились, показались три ноги, потом голова Дисциплины, она глотнула широко раскрытым ртом воздух и скрылась.
  Вслед за этим я увидел, что к берегу плывёт Лагуна, плывет быстро, как торпеда - когда он вынырнул, непонятно. За ним гнался Дисциплина, большей частью под водой.
  Но Лагуна, сильный и выносливый, с хитрой рожей, выкарабкался из воды и припустил к далёким зарослям.
  Я, недолго думая, побежал туда же. Дисциплина вылез и опять погнался за нами, что было духу.
  Солнце заливало всё вокруг - океан, чистый до самого призрачного дымчатого горизонта, пустой широкий берег с высоченными королевскими пальмами, и наши фигуры, стремительно несущиеся друг за другом, молотя песок ногами.
  Я быстро сообразил, что по дюнам бегать всё равно, что в мешке, и сошёл на влажную полосу у воды и быстро нагнал Лагуну.
  Тот бегал отлично, мне нипочем бы его так просто не догнать, но он долго пробыл в воде, устал, резко обернулся, и я налетел на него, мы оба упали, и сверху обрушился тяжело дышащий Дисциплина.
  Мы долго возились, рычали, боролись, а потом расслабленно откатились друг от друга и развалились на спине, разбросав в разные стороны руки и ноги.
  Нас душил смех, весёлый, искристый, и минуту мы смеялись, дёргаясь всем телом, будто от кашля, и беззвучный смех, от которого наливается кровью лицо, прорывался внезапно громким хохотом.
  Дисциплина заговорил, с возмущением, что мы помешали ему ловить рыбу, и мы снова захохотали, указывая на него пальцами, повторяя 'он... ловил... рыбу!', и я сказал, что надо было наклонить верхушку пальмы и отпустить с ней Дисциплину, и мы с Лагуной стали кататься от нового приступа смеха, а Дисциплина укоризненно смотрел на нас.
  Он вдруг заорал, вскочил и топнул ногой.
  Не прекращая смех, я успел схватить туземца столь тонкой душевной организации за ступню, тот запрыгал по кругу на другой ноге, как циркуль, гневно крича, и Лагуна дёрнул его за вторую ногу.
  Мы навалились сверху и некоторое время шумно повминали Дисциплину в песок, как тесто, а потом поднялись и, беспрестанно цепляя друг друга, отбегая и догоняя, уворачиваясь, уходили вглубь косы, и солнце светило у нас прямо над головой, и наши загорелые тела не оставляли почти никакой тени.
  Мы вошли в лес. Я прошёл по толстому стволу упавшего дерева и спрыгнул на узкую тропинку, вправо и влево по которую переплетались густые заросли.
  Заросли простирались и высоко вверх, туда, где было солнце, и где возилась, щебетала, прищелкивала, свистела и издавала всякие другие звуки многочисленная живность, умеющая ползать и летать.
  А здесь, внизу, было сумрачно и тихо. Под ногами мягко пружинил толстый сырой ковёр из многолетних прогнивших остатков растительности.
  Повсюду, как в подводном царстве, свисало множество лиан, толстых и тонких.
  Они висели над тропинкой, проволакивались по лицу, цеплялись, заплетались, назойливо свисали перед носом, и я жалел, что не захватил мачете.
  Солнце не пробивалось сквозь густую листву даже на малую часть.
  Высоко над головой попадались треугольники в листве, сквозь которые было видно даже не небо, а просто светлые отрезки, и никак не верилось, что где-то сейчас наступает неистовая жара, палящий зной.
  - Так, - сказал Лагуна, останавливаясь. - Совсем забыл. Я должен быть к обеду.
  - А в чём дело? - спросил я.
  - Я с братом еду, - сказал Лагуна. - В столицу.
  - С братом?
  Лагуна в самой столице не был. Он только описывал голубые громады зданий, уходящих в небо, а вечером, загрузившись, они ехали обратно и видели сплошное зарево от бесчисленного множества огней.
  - Да, - сказал Лагуна. - Сам понимаешь. А ты там жил в детстве?
  - Когда это было, - сказал я. - Какие-то тоннели, дорожки... Слушай, давай хоть поедим. Ты же успеешь.
  - Давай поедим, - согласился Лагуна.
  - А ты успеешь приехать?
  - Когда? - не понял Лагуна.
  - К вечеру.
  Лагуна задумался. Потом он поднял голову и посмотрел мне в глаза.
  - Ладно, - сказал я, сразу опустив глаза. - Идём, подождём Дисциплину. Должен же он принести свой рекордный улов. Потом вернемся вместе на берег.
  У большого дупла, в котором были видны все углы, сидели чемпионы.
  Они молча и неподвижно смотрели, как мы выходим из зарослей на вытоптанную поляну.
  Мы остановились. Прошла напряжённая минута, и наконец крупный одутловатый парень сказал:
  - Привет...
  Мы едва заметно кивнули, не сводя с него глаз.
  Это был Чехол, с его выпуклыми глазами, слегка медлительный, человек прямой, грубый, но не лишенный при этом хитрости и расчетливости.
  У него самая многочисленная компания на побережье.
  - Вы что здесь делаете? - сказал Лагуна.
  Все сидели так, словно чего-то ждали.
  - Вы с юмором, - сказал Чехол.
  Лагуна хмыкнул. Он покосился на меня. Я смотрел вдаль. Я не переваривал Чехла.
  А недавно мне посчастливилось и подискутировать с ним. Посчастливилось - потому что с Чехлом не было его отличников. Я сильно помял его, но Чехол с расплатой почему-то не торопился.
  Лагуна очень этому удивлялся, тоже желая принять участие в дебатах, но я знал, что Чехол боится, боится инстинктивно. Он не знал, что я за человек.
  - А вы чем занимаетесь?
  - Мы отдыхаем, - сказал Лагуна. Он сплюнул. - Дышим воздухом. Идиот.
  Я улыбнулся про себя. Я отыскал в дупле котелок, мы повернулись и нос к носу столкнулись с Дисциплиной и Клиентом.
  Дисциплина был со связкой рыбы, а Клиент был без ничего, он стоял просто так, очень потерянный, и взгляд его блуждал.
  Так ему и надо, карьеристу, подумал я. Славы захотел, тайны. Теперь они от него не отцепятся.
  Я не любил Клиента, своего соседа. Он был такой сдобно-кругленький, со светлыми кудряшками, голубыми ангельскими глазами, и очень восторженный, мальчик с затянувшимся детством.
  Я ничего ему не сказал, только обошёл, и Лагуна следом, и Дисциплина с рыбой за нами.
  - Что это с ним? - спросил я у Дисциплины, когда мы отошли.
  - Ничего, - сказал Дисциплина, качая головой.
  - А что случилось?
  - Никто не знает.
  - Он ничего тебе не сказал?
  - Ничего.
  - Может, поможем дурню? - спросил Лагуна.
  - Строг, но справедлив, - заметил я тотчас.
  - Обману, - отозвался Лагуна.
  - Подальше его в трущобы, - сказал я со злостью. - Пусть сам выпутывается. - Я помолчал и сказал в сердцах: - Да не могу я рожу этого Чехла видеть.
  - Понимаю... - сказал Лагуна, кивая.
  Видимо, он опять вспомнил про свою поездку, и, пока готовили уху, пока молча выхлебывали ее, он ерзал и всё поглядывал на солнце, застывшее в зените.
  Мы распрощались с Дисциплиной, сытым, сонным.
  Когда мы отплыли, он залёг в тень, надвинул шляпу с широченными полями на глаза и тут же уснул.
  Дисциплина собирался стать детективом.
  На берегу мы спрятали лодку между валунами, и Лагуна торопливо ушел, сказав, что, как вернется, зайдет ко мне.
  А я пошел домой.
  На улице было очень жарко, все, по обыкновению, раскалилось и дышало жаром, а тонкий слой белой пыли на дороге стал ещё бесцветней.
  Всё становилось в такую жару бесцветным: и небо, и деревья, и машины, и люди, которых не было видно.
  Так было и на следующий день, когда я сам отправился к Лагуне.
  Я обошел огромный гараж, куда загонялась махина грузовика, обошел сам полуразрушенный дом, в котором временами обитал Лагуна.
  Никого.
  'Не приехал Лагуна, - подумал я. - Не приехал'.
  На обратном пути я неожиданно встретил Очаг, девушку, работавшую в обсерватории.
  Обсерватория появилась здесь недавно.
  Очаг издали заулыбалась. Она была славной девушкой.
  - Здравствуй! - сказала она.
  В руке она держала портфель. Как вечная отличница.
  - Привет, Очаг, - сказал я. - Как тебе не жарко?
  - Очень даже жарко! - воскликнула Очаг. - Ты куда?
  - К себе, - сказал я. - А ты?
  - На станцию, естественно. Лагуну не видел?
  - Он уехал в столицу.
  - В самом деле? А когда приедет?
  - Должен сегодня. Я его жду.
  Очаг на миг опустила глаза, словно хотела что-то сказать, но сдержалась.
  - Пока! - сказала она. - Ты, наверно, изнываешь.
  - Я ничего, - сказал я. - Смотри, ты не раскисай в этом протуберанце.
  - Вот и вправду протуберанец, - улыбнулась Очаг. - Заходите к нам.
  Я пошёл дальше. Я хотел узнать, что же все-таки случилось у Клиента.
  Виллу Клиента, одну из самых богатых у нас, окружает, как и многие другие, высокая толстая каменная стена.
  Сад, пышный, разросшийся, будто пояском стягивается этой стеной и нависает над ней.
  Я залез на неё, раздвинул ветки и стал вглядываться в сад.
  Чувствовалось, что там, в густой, как чернила, тени, прохладно и хорошо. Я, извиваясь, как змея, пополз по широкому гребню.
  Я, в общем, неплохо знал этот сад с его чудесными цветниками, с фонтаном в центре, но сейчас не мог понять, куда спрыгнуть.
  Земли видно не было. Она была закрыта листвой.
  Я ухватился за толстую наклонную ветку дерева и, перебирая руками, добрался до ствола.
  Здесь, скрытый со всех сторон густой листвой, я стал размышлять.
  Если продолжать дальше двигаться по деревьям, то легко можно сбиться в сплошном нагромождении зелени и, не приведи случай, спрыгнуть около террасы, где сейчас отдыхает всё почтенное семейство, встречаться с которым у меня не было никакого желания.
  А Клиент должен быть дома. Интересно, что же у него случилось.
  Я пошёл по саду, миновал пустой гамак, висящий над землей, тронул его и двинулся дальше.
  Сзади послышался приглушённый лай собак. Лай был густой и грозный.
  Я обернулся, но ничего не увидел, кроме кустов и качающегося гамака над вытоптанным овалом земли.
  В джунглях, конечно, красивее. Там снуют разноцветные птицы, быстрые, как лучи, и на лианах раскачиваются любопытные, ловкие и осторожные обезьяны, маленькие, коричневые и кривоногие.
  Они всегда внимательно смотрят глубоко посаженными глазами, и срываются с места внезапно и потешно, дико взвизгивая при этом и проворно перепрыгивая с лианы на лиану.
  А после дождя в джунглях всё блестит, как лакированное, и на широких мясистых листьях застывают крупные алмазные капли воды, и подрагивают, и никак не могут скатиться.
  Сразу после дождя в какой-то миг всё оживает, в одно мгновение, будто распускается огромный звуковой бутон, и голова идёт кругом от трелей, уханья, бульканья, потрескивания на всех ярусах...
  В саду не то, чтобы ухожено или строго. Как-то обжито, будто потрёпано. Орхидеи, неожиданных расцветок, похожие на танцовщиц, будто жалуются.
  Я дошёл до дома. В этой части стены три больших окна, все расположены высоко от земли.
  Сейчас они были распахнуты настежь. Было видно, как безвольно висят внутри прозрачные занавески, сбитые по краям в гармошку.
  Из крайнего окна вылетел яблочный огрызок. Несколько ярких птиц тотчас сорвались с дерева и набросились на него.
  Я огляделся, убедился, что вокруг никого нет, облюбовал себе дерево неподалеку, и полез по совершенно гладкому стволу. Жаль, что до окна так высоко, и до коротенького карниза крупнозернистая стена без никаких выступов.
  Я покрутил головой в листве. Я едва держался на тонких ветках, стараясь приблизиться поближе к окну. Теперь оно находилось совсем рядом от меня.
  Длинный назойливый лист лез в глаза, и я, оторвав на мгновение руку от ветки, смахнул его. Ветви тотчас угрожающе подались вниз-вверх.
  Я замер, затаил дыхание и подвинулся вперед, чувствуя, что вот-вот сорвусь, потом просунул голову в образовавшийся просвет, вытянул шею и стал всматриваться в прохладную полутьму комнаты.
  Поначалу я ничего не заметил, потом глаза привыкли, и я внезапно обмер. На маленьком диванчике лежала девушка. Она лежала на животе к окну головой, грызла яблоко и листала журнал.
  В полуденной тишине было слышно, как яблоко, твёрдое и сочное, потрескивает под крепкими белыми зубками. Я зачарованно смотрел, как девушка лениво пошевеливает голенью ноги, согнутой в колене.
  Светлые, в нежных завитках, волосы рассыпались по плечам. Я смотрел на длинные стройные ноги, слегка раскинутые в разные стороны по бархатистой обшивке диванчика, на гибкую спину с тонкой талией и двумя аккуратными впадинками на пояснице, на белые сдвинутые локти, на беспечное, свежее лицо с глазами в тени, и чувствовал, что дыхание спирает, как поршнем.
  Девушка перевернула страницу, водя взглядом по иллюстрациям, потом потянулась за новым яблоком в вазе.
  Мой взгляд был прикован к этому зрелищу, сердце отчаянно билось, стучало отчаянно, казалось, что дерево шатается от этих резких быстрых толчков.
  Я вдруг испугался, что девушка может встать, и во рту пересохло, хотя я довольно хорошо переношу жару.
  'Кто это?' - пронеслось в голове.
  Я с трудом перевел дыхание, и тут девушка подняла голову, оторвав взгляд от иллюстраций - это было простое, ничего не означающее движение - и увидела меня.
  Наши взгляды встретились. Секунда тянулась бесконечно.
  Девушка забыла жевать, её лицо медленно вытягивалось, глаза округлились.
  Остолбенев, она смотрела мне прямо в глаза, а я, овладев собой, не отрывая, однако, от неё взгляд, крабом пополз назад по веткам.
  Пришёл в себя я уже на стене. Перед глазами неотвязно стояла манящая картина... Ещё эта одуряющая жара.
  Я почувствовал себя неважно. Я прыгнул в пыль со стены, коснувшись руками дороги, отряхнул ладони и пошёл домой, стараясь не обращать внимания на жару, которую я, кстати, хорошо переношу.
  Забившись между камнями в стене, рыжая ящерица провожала меня сонным мутным взглядом.
  Белое солнце застыло в белом небе.
  Дома было тихо. Я прошёлся по пустым комнатам. Нашёл в кресле кипу новых журналов и, листая их, пошёл на кухню.
  Пришла мама. Вначале я не услышал её быстрых шагов, а потом она заглянула на кухню.
  - Знак! - сказала она, улыбаясь. - Здравствуй!
  - Здравствуй, ма, - сказал я, жуя.
  - Ты давно пришёл? - спросила она, осторожно трогая причёску.
  На её лице, свежем, ещё очень красивом, появилось озабоченное выражение.
  - Недавно.
  - А что ты ешь?
  - Я уже всё, - сообщил я. - Ты такая красивая сегодня!
  - Правда? - На её лице появилась сияющая улыбка. - А как у тебя дела в школе?
  - Прекрасно, - сказал я.
  - Давно ты там был? - Взгляд у мамы стал очень внимательным. Проницательным.
  - Совсем недавно, - сказал я. - Как всегда. Ты же знаешь. Ты всё у меня знаешь.
  Она вдруг погрустнела при этих словах.
  - Мне нужно поговорить с тобой, мой мальчик, - сказала она. - Пойдём.
  Я вздохнул и посмотрел на неё укоризненно.
  - Зачем это нужно? - мягко сказал я. - Совсем это не нужно.
  - Нет, нужно, - сказала она, подталкивая меня в спину.
  Мы пошли в гостиную, и мама, усадив меня на диван, села рядом и наморщила лоб.
  - Мальчик, эти обстоятельства... в которых тебя иногда видят, они волнуют меня. Их во многом подозревают.
  - Ты напрасно тревожишься, - сказал я успокаивающе, но мама продолжала: - Сейчас они обратили свой взгляд на Клиента, и его родители очень волнуются. Я разговаривала с ними, и, поверь, ты сам себе не представляешь, насколько эти обстоятельства опасны, коварны. Я совсем не хочу, чтобы с тобой ничего не происходило.
  - Повторяю, - сказал я терпеливо. - Ничего страшного я не вижу. Ты лучше скажи, Лагуна не приходил?
  - Нет, кажется. Ты у Экзотики спроси.
  Она помолчала, а затем спросила:
  - Как, журналы тебе понравились?
   - Понравились, - сказал я сердито. Я чувствовал, что мне не верят. - Скажи, в чем я должен тебя разубедить? Хорошо, скажи?
  - Ладно, - сказала мама. - Хватит, пожалуй, об этом. Я знаю, что ты у меня умница. - Она покладисто поцеловала меня в лоб. - Эти Планы меня просто разволновали своими россказнями.
  - Вот-вот, - сказал я. - А ты и развесила ушки. Они много чего могут понарассказать.
  - Я о другом. Офис как держится метода! Без роду, без племени, без наших, старожилов, связей, - презрительно заклеймила сироту мать. - По сравнению с нами он никто, а, глядишь, своего добьется. Всего разок прошелся по ручку с Карьерой на площади. Страшна она, слов нет, но каков эффект! Проявит себя, негодник, несмотря ни на что. Способностей ноль, читать не умеет, зато интуиция и трудолюбие какие! В этой некондиционной жизни одно за счет другого. Еще в столице окажется, будь она неладна. Его же здесь все знают, как облупленного. А в большом городе любой с душком настоящим человеком может стать сразу. Без усилий. То же самое мне талдычит и погремушка Абсурд. Все уши прожужжал. - Мать жаловала лишь тех, кто с ней во всем этично соглашался. - Ты идеалист. Спустись с небес на землю. Нельзя жить просто так. Самому. Без цели. Как раньше.
  Как раньше...
  Когда я вспоминал старые времена, в моей душе бессознательно, будто на кнопку нажимали, многообещающе возникало теплое чувство, уникальная атмосфера, она была ни на что не похожа, будто ткался неведомый узор.
  Один раз у меня, как помешательство, мелькнула странная догадка, что, может статься, это аморфное состояние бедняцкой душевной праздничной теплоты и есть главное, и есть цель, но я сразу с ужасом отогнал ее, цель, и слово, и понятие, представлялись чем-то грандиозным, для чего надо крушить, ломать, давить, перешагивать через всех, идти напролом, мыслить неслыханно активно и масштабно, действовать безошибочно, точно.
  Целенаправленно. Я уважал целенаправленных людей.
  И завидовал, потому что таким, как они, быть не мог. Уверенным. Праздник - это то, что кажется.
  Нечто зыбкое, ненадежное, ускользающее. Лишнее. Неполноценное. Лучше обойтись без него.
  Но я очень хотел, чтобы все было, как прежде, видел, как все меняется, и не знал, как быть.
  Мамина хмурость развеялась, и на холеном лице вновь заиграла улыбка.
  - А у нас сегодня званый ужин! - воодушевленно сообщила она.
  Я страдальчески скривился.
  - Опять!
  - Ты не рад?
  - Мне-то что радоваться?
  - Здесь будут девушки. И нужные люди. Даже из столицы. Я пригласила их. Кстати! - сказала она, шутливо повысив тон, - меня волнуют твои отношения с девушками. Я их редко стала видеть у нас.
  - Ма! - сказал я.
  - Ладно, не буду. Так ты сегодня никуда не идешь?
  - Не знаю, - сказал я. - Неизвестно еще. Я хочу Лагуну подождать. Он должен зайти. Пока буду у себя. Если он придет, то сразу меня зови, ладно?
  - Хорошо, мой мальчик, - сказала мама.
  Она пошла отдавать указания прислуге. Навстречу ей вышла Экзотика.
  - Экзотика! - позвал я. - Лагуна приходил, не знаете?
  - О, нет! - сказала Экзотика, ласково улыбаясь мне. - Не приходил, я бы непременно сообщила вам. А вы проведете этот вечер с нами?
  - Возможно, - сказал я уклончиво.
  - Мы все будем этому очень рады, - сказала Экзотика, вновь обнажая в широкой улыбке ослепительно белые зубы. У нее была смуглая кожа, толстые добрые губы и красивые миндалевидные глаза.
  Я пошел в свою комнату. Знаю я эти вечера в смокингах. Эти ужины при свечах. Эти ритуальные разговоры.
  Гости изо всех сил хотят казаться другими. Это было мне хорошо знакомо.
  Я включил музыку на полгромкости и прилег с журналами на диван. Вначале, подумал я, они будут есть.
  Будут есть долго, в несколько заходов, потом все это запивать, а потом и начнутся все эти амбициозные разговоры, все будто наизусть, без запиночки, заумные и нудные, все на подхватах и на повторах.
  О том, что они совершат. Я ясно себе это представлял эту рутину.
  Большой зал будет освещен многоярусными люстрами, подвешенными к высокому потолку непонятно к чему.
  За столом будет элита побережья, и даже гости из столицы, мать никогда не позовет, скажем, родственников Лагуны, хотя, согласен, они еще те подарки.
  Нет, все будут важные и в высшей степени благопристойные.
  За столом будет стук вилок и ножей, звук придвигаемых блюд, а вдоль стола будут ловко и бесшумно сновать официанты и ловить каждый жест.
  А если, к примеру, я зайду, то все перестанут есть и устремят на меня свои взгляды, ничего не выражающие, кроме вежливого вопроса - кто ты и что ты тут делаешь?
  А я бы не стал спешить приветствовать это полчище сморчков и жестко затягивал бы паузу, чтобы они заерзали, задвигались, не понимая, в чем дело.
  А мама подошла бы своим быстрым шагом, обняла бы меня за плечи и, улыбаясь своей ослепительной улыбкой, сказала бы, что все меня очень, очень рады видеть, и посмотрела бы на всех сидящих за столом, и все сидящие за столом дружно и нестройно, кто едва заметно, кто усердно, кто надменно и высокомерно, оказывая честь, кто от души - покивали бы в знак согласия с мамиными словами и, возможно, заулыбались бы, а я, как конкурсант воспитанный, тоже сделал бы улыбку, наклонил бы голову и поздоровался.
  Правда, сегодня установленный распорядок может слегка нарушиться - мама говорила о девушках, значит, будут молодежь и танцы, а это обещает нечто занимательное.
  И опять будут гости из столицы и, само собой, удивятся некоторым провинциальным причудам. Я опять подумал, что совсем-совсем ничего не помню про мегаполис.
  Я помню только, что мы с матерью спешили в порт, но за минуты стремительной езды ничего не успел разглядеть, кроме особого, необычного темно-синего сияния, блеска вспышек, множества разноцветных сияющих огней, и все вместе ошеломляло, вдохновляло и угнетало.
  Одному там, ничего не зная, делать нечего.
  Клиент ездил в столицу на каникулы. Он был в полном восторге, но я обычно равнодушен к самым красочным повествованиям.
  Именно тогда у Клиента возникли отношения с компаниями. Клиент глуп, подумал я.
  Он полагал, что компании это игрушки. Я лично не понимаю, что это такое - компании.
  Бывшие ученики Абсурда. Отработанный материал. Дикая какая-то смесь отзывчивости и дурных манер.
  Эти люди, выброшенные на обочину, были мне непонятны, их поведение хаотично.
  Часто они не руководствуются даже хитростью и смекалкой, присущими бродягам, не говоря уж о другом разуме.
  Порой, наблюдая за ними, мне приходило в голову, что они похожи на какие-то биологические образования со своей жизнью и понятиями, отличными от человеческих.
  Борьба за существование у них напрочь отсутствует.
  Я подумал, что Клиент, который посчитал их за полноценный изъян, теперь сидит дома и боится, боится до экзальтации. Страх этот будет расти. От незнания.
  Я поймал себя на мысли, что не знаю толком, как это - бояться. Боялся ли я, когда столкнулся с Чехлом?
  Я поразмыслил, вспоминая эту встречу. Он казался мне слабым. Кроме того, он меньше остальных был похож на маргинала, и поэтому я даже не ожидал, что сразу собью его с ног.
  Он встал, но был оглушен, и я, пожалуй, переусердствовал, не поняв, что у него просто крепкая голова, и поэтому он стоит. Есть такие люди, с крепкой головой.
  Они хорошо переносят аргументы, и будучи почти без сознания, стоят и даже двигаются.
  В те минуты я не думал о его окружении.
  Только потом Лагуна предположил, что Чехол будет мстить, но я почему-то сомневался.
  Я чувствовал, что Чехол выбросил из головы этот случай. Просто не вспоминает о нем.
  Есть самые незначительные вещи, происшествия, которые жгут впоследствии все сильней и сильней, как огонь, и любое напоминание о них бесит и бросает в безумие, а есть и вот такие.
  Я не заметил, как заснул, а разбудил меня осторожный и настойчивый стук в дверь.
  - Да! - сказал, открывая глаза. Музыка все еще играла, тихо, усыпляюще. - Да! - снова сказал я.
  Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась мамина голова.
  - Лагуна пришел, да? - сказал я обрадованно.
  - Вот ты где спрятался, - сказала мама. - Что ты сказал? Нет, это не Лагуна.
  - А кто? - спросил я разочарованно.
  - Сейчас они войдут.
  - Пусть, - сказал я, зевая.
  - Заходите, - сказала мама и, открыв дверь пошире, пропустила Лакея, известного в городе хлыща, Проблему и Блюдо.
  - Привет! - сказали они, заученно усаживаясь, где попало. - Спишь?
  - Ага, - сказал я, снова зевнув, - сплю.
  - Правильно, в общем, делаешь, - сказал Лакей. - Я тоже спал.
  - И я тоже, - пропищала Проблема.
  - Как? - притворно ужаснулась Блюдо. - Вы что, вместе спали? О!
  И они все весело засмеялись, и я подумал, что прожигатели жизни и впрямь выспались, так как выглядели очень свежо.
  - Это что? - спросил Лакей. - Новые журналы?
  - Я уже посмотрела, - сказала Блюдо. - Мне их принесли их утром. Там есть то, что тебя интересует.
  - В самом деле? - сказал тщеславный Лакей. - Я посмотрю.
  - Вставай! - сказала Проблема. - Хватит валяться!
  - Зачем? - сказал я сонно. - И так хорошо. - Мне очень не хотелось вставать.
  - Я сегодня была в школе Комплимент, - сообщила Проблема тоном светской интриганки. - Знаете, это кошмар! Ничего не задали! - Проблема потрясла головой, как бы демонстрируя ее пустоту. - Просто ужас! Тебя там тоже ждут, я тебе сообщаю.
  - Зря ты мне сообщаешь, - сказал я. - Лучше бы не говорила.
  Свободомыслящий Лакей предубежденно хмыкнул. Он листал журнал.
  - Интересная статья, - сказал он. - Ты читал?
  - Нет.
  - Лихо закручено. Про роботов, которые полностью копируют человека. Созвучно времени. Сказки, конечно. Механически все скопировать нельзя. Что-то не в рифму да и останется. Если ты не против, я захвачу с собой. Покажу отцу.
  - Конечно.
  - Итак, - сказал Лакей, - мы тебя забираем.
  - Куда это?
  - Ты слышал, Плагиат стал приличным местом. Уже даже полицию убрали, - сказал Лакей. - Мы сегодня туда идем.
  - И девочки тоже?
  - Идем, идем, - сказала Проблема.
  - И девочки тоже, - сказала Блюдо. - Я там уже была.
  Блюдо была бывалой 'девочкой'. Она посещала и не такие места. Я не раз в ее хрипловатом голосе улавливал нотки вызова, но старался не замечать их, страшась её темперамента.
  Певица рассчитывала связать свою жизнь с банкиром.
  - Идёмте! - сказала Проблема, с энтузиазмом обхватив Фиаско за шею. - Это так интересно!
  На носу Проблемы было несколько едва заметных веснушек. Очень мило. У неё был вздёрнутый носик и приоткрытый рот.
  - Уговорили, - сказал я. - Сходим.
  - Значит, идём к Штампу, - подытожил Лакей, хлопнув себя по коленям.
  - Штампу? - изумился я. - Он же считать не умеет. Как же так? А Витамин?
  - Не получил разрешения. А нашему фигляру метод создал все условия.
  - Только я буду недолго, - сказал я.
  - Вот! - сказал Лакей. - Что еще такое?
  - Хорошо, посмотрим, - сказал я.
  От скуки я решил пойти с ними.
  В гостиной стояла первая модница Нектар в тёмном костюме и разговаривала с мамой.
  Выглядела Нектар замечательно. Как инопланетянка в гостях у косматых дикарей.
  Но она просто не может иначе. Все это знали.
  - Почему Штамп устроился у самых трущоб? - брезгливо сказала она. - Мусор, грязь, ужас. Изысканные ресторанные деликатесы и благоуханная помойка - разве это совместимо? Вот так экспромт! Братец тоже хорош. Знаток, эрудит, на любой вопрос давал исчерпывающий ответ. Сервис, гордость школы, обладающий энциклопедическими знаниями, взялся мыть посуду. Добровольно. Улицы сгоряча подметает. Хлам всякий собирает. Нашел призвание старьевщика.
  Нектар трудилась в салоне красоты у языкатого мужлана Юбилея, циника и деспота.
  Половина лица у него была парализована, и вследствие этого вторая, идеально правильных черт, тоже казалась неподвижной, как бы он ни паясничал.
  Насколько ярок и силен изъян, настолько пусто и прямолинейно совершенство.
  - Вот и они, - сказала мама.
  - Я вас подвезу, - сказала Нектар, сжимая в руке тонкие перчатки. - Я на машине.
  - Как, ты не идешь с нами? - спросила Блюдо.
  - Нет. - Нектар бросила быстрый взгляд на меня. Он ничего не значил. Но она всегда так смотрела в мою сторону...
  - А у Оазис уже начался этот балаган, - чадолюбиво сказала мать. - Им дай только повод. Несмышленыши.
  Действительно, в саду слышалась ритмичная музыка, и на террасе у сестры, собираясь танцевать, косолапо переминались избалованные потомки.
  Бар Плагиат на улице Скандала начинает работать с вечера и открыт до четырех утра. Он мог бы быть открыт и до утра, но, как правило, все успевают или уйти, или напиться.
  У входа, как всегда, толпилось несколько завсегдатаев, из самых что ни на есть примерных, старательных.
  Время от времени они обменивались немногословными и удивительно непосредственными замечаниями.
  Я приостановился на пороге. Над мглистыми трущобами растекался красный закат.
  Внутри было чисто и пристойно, полы и стойка поблёскивали, и было прохладно.
  Аккуратист Сервис с видимым удовольствием стирал любое пятно. Также ему не давали покоя всякие шероховатости, выпуклости, неровности.
  - Отец закупил партию новых роботов, - сказал Лакей. - Знаете, таких, пестрых. Я их называю совершенствами. Похоже, правда? Сядем здесь?
  - Вы идите, - сказал я. - Я здесь постою.
  Девушки слегка скривились.
  - Что за манеры, - сказала Блюдо. - Что, хотите напиться?
  - Мы тоже напьёмся, - обнадёжил её проказник Лакей. - Ладно, мы будем в зале.
  - Я скоро приду, - сказал я.
  Они ушли, а я подошёл к стойке и заказал коктейль.
  Я дал Штампу, невозмутимому бармену, монетку и сказал:
  - Я буду сегодня весь вечер. Если не хватит, я добавлю.
  Штамп взглянул на монету, на меня и кивнул. Вряд ли он выучился считать.
  - Как твои дела?
  - Спасибо, хорошо.
  Подошёл человек с худым лисьим лицом и, стараясь сделать тон как можно небрежнее, спросил:
  - Послушай, Торг сегодня случайно не заходил?
  Лицо Штампа стало равнодушно-каменным, он ещё больше выпрямился, глядя в сторону, в стену.
  - Нет, не видел я его, - сказал он.
  - Извини тогда. Я думал, может, видел.
  - Увы, - сказал Штамп.
  - Очень жаль, - сказал человек и отвернулся.
  У стойки, дружно расшаркавшись, прозябали коммуникабельный метод Абсурд, моложавый, стильный, в молодёжной майке - свой парень - и маститый корифей Кредо, козыряя изношенным сюртуком.
  Два сапога пара. Их связывают кровные узы. В остальном они полная противоположность.
  В углу скромно устроился Антипод. Новенький появился в школе непонятно откуда, с ходу остался на второй год, который закончил отличником, впитывая всё, как губка.
  Сразу у него ничего не спорилось, а повторно - лучше не бывает.
  В тире любое пристрелянное ружьё в его руках давало обязательную осечку, затем точно поражало цель.
  Так как Антипод не уступал в изощренном чревоугодии коренному Лагуне, то и считался его столичным родственником.
  Лагуна поворчал немного, для порядка, но у метиса было столько утроб родственников, что одним обжорой больше, одним меньше - не имело значения, тем более, что новичок никого не обременял, неприхотливо обитал в театре, раздобрел, пользуясь обильными бенефисами, и под благовидным предлогом конницей поспешал, устремлялся к следующим чередой обеденным мероприятиям.
  Без опозданий и осечек поспевал. Почему-то.
  Антипод старательно избегал встречаться со мной взглядом, но я заметил у него под глазом основательный подвешенный синяк.
  Метод тоже не замечал меня. На людях он всегда недобро не замечал меня. Как объедки.
  Он пылко и доверительно говорил Кредо:
  - Не могу смотреть на них спокойно. Бесят они меня. В них столько недостатков. Мне хочется переделать их. Изменить. Метаболизмы ходячие. Удобрения. Никакой духовности. Одни рефлексы.
  В самом деле, подумал я. Не ожидал я такого от речистого метода.
  В самом деле - о духовности он должен заботиться. О чём ещё ему печься?
  В конце концов, он не пастух, задача которого атомно проста - сохранить стадо.
  Метод должен влиять на своих питомцев, помогать избавиться от недостатков, создавать разные необычные, непривычные ситуации.
  За глаза все считали педагога человеком неважным, но обходительным, и за это не стеснялись его.
  Разносторонне развитая личность, Абсурд никому не давал покоя.
  Хорошо, думал я, жить в том обществе, где на тебя никто не обращает требовательного внимания, не оценивает вечно на глазок, какой ты, плохой или хороший, годный или нет, умник или тупица, калека или атлет.
  Ты есть, сам по себе, и это главное. И все при этом будут выправляться даже, я считаю, сами собой.
  Если по-настоящему, не искусственным путем. Когда каждый сам по себе, он и станет самим собой. Что за мания, всё время собирать всех в отряд?
  Живи каждый отдельно, спокойно, так нет, обязательно им надо инкубаторски сбиваться в стройную, как пирамида, кучу, как на распродаже, хочешь не хочешь.
  - Как дела? Ты в порядке? Все хорошо? Ты нормален? - оригинально спросил у Антипода Штамп, новый бармен, наш одноклассник, для поддержания разговора в своем новом статусе, и с непривычки вдруг побледнел, хотя лицо у него небледнеющее, с сеточкой красных прожилок на носу и на щеках в самом верху, у глаз, как у уже прожившего жизнь, пожилого человека.
  Но бремя остроумия, навязанное ему еще в детстве, он зрело сбросил.
  Всегда ему чудилось, что смеются не над его ужимками, а над ним самим.
  Что доброжелательный смех почти зримо обрушивается на него, лавиной.
  - Что, кошка на тебя упала? - тихо сказал он Антиподу в качестве противоядия от его дум, но тот сделал в ответ категорически страшное лицо и закрылся растопыренной пятерней. Удачно пошутил, называется.
  К стойке подошли ещё трое: двое интеллигентов и гимнастка. Гимнастка была очень легко одета, даже для вечерней духоты.
  Я, глядя на неё, отхлебнул из своего бокала. Один из интеллигентов сказал:
  - Дайте нам коктейль, командир.
  - Сейчас сделаем.
  Интеллигент молча стоически смотрел, как неспортивный Штамп медленно и неловко смешивает коктейль.
  Помои он налил из перчатки, извлечённой из закрытого ящика в стене.
  - Диете очень понравился ваш коктейль Вонь, - сказал мужчина. - Как вы его готовите?
  - О, это очень просто! - сказал Штамп, раздвигая топорщащиеся усы в улыбке. Таким он живо напоминал скалящуюся крысу. - Это совсем просто... Пожалуйста!
  - Диете очень понравился коктейль, - повторил первый мужчина. - Не правда ли, Диета? Он ведь тебе очень понравился?
  - Ее в первый раз сразу стошнило, - сказал второй мужчина.
  - Неправда, - сказала Диета бархатным голосом. - И совсем не стошнило.
  - Смешно! - сказал второй мужчина. - Ты шутишь, Ди.
  - Немного, - сказала Диета. - Обычно меня никогда не тошнит.
  Первый мужчина внимательно посмотрел на неё, ожидая, видимо, продолжения, но она ничего не говорила, и он усмехнулся:
  - Как это тебе удаётся, дорогая?
  - Стараюсь не переполняться, - пояснила Диета.
  - Самый верный способ, - засмеялся второй мужчина.
  Я думал, что они уйдут и сядут за столик, как большинство посетителей, но они не уходили.
  - Давно у нас? - вежливо осведомился бармен у первого мужчины.
  - Нет, - ответил тот. - Совсем недавно. Я только вчера приехал.
  - Мы приехали, - сказала Диета, подчёркивая первое слово.
  - И я с вами, - сказал второй мужчина.
  - Послушай, Фильтр, скажи что-нибудь, - попросила Диета.
  Она села на высокий вращающийся стул без спинки, и блестящие кожаные брюки натянулись у неё на бёдрах.
  Носками гимнастка едва доставала до пола.
  - А зачем? - спросил Фильтр.
  - Развлечься, - сказала Диета.
  - Я не умею острить, - сказал Фильтр. - Это не входит в мои обязанности.
  - А ты попробуй, - сказала Диета. - Может, тебе понравится.
  - Какая разница, - сказал первый мужчина. - Понравится, не понравится. Это неважно.
  - А что важно? - спросила Диета.
  - Важно, чтобы получалось.
  - Например?
  - Например, скажет кто-то: 'Вот, друзья, на меня сегодня упала кошка с третьего этажа'. Выше брать не надо, потому что будет больно, а когда больно, не смешно.
  - Как раз, когда кто-то спотыкается и ломает себе шею, очень весело, - сказал я неожиданно для самого себя.
  Все разом повернули головы и посмотрели на меня, не удивлённо и не вопросительно, просто так, как на нечто, отвлекшее их внимание.
  - Что вы сказали? - вежливо спросил второй мужчина.
  - Я говорю, - сказал я, кашлянув в кулак, - что часто, когда человеку плохо, другим смешно.
  - Вы так думаете?
  - Зачем мне думать, - сказал я. - Знаю наверняка.
  - Вот как...
  - Вот в вашем примере с кошкой. Тут возникает много вопросов: кому больно, кошке или тому, на кого она упала, и потом, ваша правда, - сказал я первому мужчине, - другим может быть совсем не смешно.
  - Скучно? - спросила женщина.
  Я пожал плечами.
  - Не знаю. Пожалуй, никак. Послушают и пойдут дальше.
  - Да, - сказала Диета упавшим голосом. - Ужас.
  - Вот я никогда не скучаю, - сказал Фильтр. - Я хотел сказать - не рискую. Но зато я никогда не пытаюсь докапываться до скуки, когда мне страшно.
  - А часто тебе бывает скучно? - спросила Диета.
  - Бывает, - сказал Фильтр и спросил у Штампа: - У вас здесь курить можно?
  Штамп наклонился, не расслышав вопроса, но, догадавшись, о чём речь, закивал:
  - Курите, курите...
  Справляется любимчик Абсурда. Соблюдает внешнюю канву - и норма.
  К самому Штампу мало кто подходил - всё делали альтруисты.
  - Сколько раз тебе было скучно? - допытывалась Диета.
  - Было, - сказал Фильтр, закуривая.
  - Разрешите, - попросил я.
  - Да, да, пожалуйста, - сказал Фильтр, протягивая пачку. - Берите.
  - Спасибо, - сказал я.
  - И поскольку я не докапываюсь, - продолжал Фильтр свою мысль, - то не порчу впечатления от скуки. От первозданной, так сказать, апатии.
  Я с наслаждением закурил. Хорошие сигареты, подумал я. Давно я таких не курил.
  Интересно, откуда они. Не сигареты, люди.
  Впрочем, что тут думать. Конечно, из столицы. Небожители.
  Я взял второй коктейль.
  - ...это, знаете ли, их фирма, - говорил Штамп брюнету, только что подошедшему к стойке.
  - Да, - сказал брюнет, - я приобрел второй агрегат, и теперь у меня два бесполезных агрегата вместо одного нужного.
  - Фурор, - сказал Штамп сочувственно. - Это их стиль. Ничего надежного. Почему бы вам не приобрести что-нибудь покрепче. Скажем, Утиль?
  - Я присмотрю, - сказал брюнет, - я жду, когда подкатят парочку. Тогда и буду торжествовать. Я знаю, ими у нас особенно никто не интересуется...
  Я пошёл в зал и поискал глазами своих. Я не сразу их заметил.
  Они сидели в самом углу, и, кажется, их стало больше, чем требуется.
  Я подошёл к ним и обнаружил, что в моё отсутствие они успели хорошо поднабраться - и Фиаско с девушками, и присоединившиеся - двое парней, здоровые, рослые, с квадратными челюстями.
  Откуда такие взялись, с интересом подумал я, и Блюдо меня заметила, встала, обняла за шею и сказала, кося глазами:
  - Это... Знак, чудесный малый... но трезвенник! - Тут она замотала головой, устремила потухший взгляд в пол, резко наклонила голову затем и одновременно подняла вверх палец: - Но! Мишуре не место в блестящей компании...
  Она была совсем пьяна. Оперативно, подумал я. Я взял протянутый мне полный бокал и, чокнувшись с одним из парней, выпил.
  Блюдо внимательно проследила.
  - Вот так... - сказала она. - Молодец теперь...
  Я сел на свободный стул и раскинул ноги по полу. Вокруг опять возобновились пьяные разговоры, а я был совершенно трезв.
  Я заметил, что один из парней бросил на меня уже второй пристальный взгляд.
  - В чем дело? - спросил я вполне дружелюбно.
  - Здесь вообще-то занято... - проговорил он.
  - Где? - спросил я с удивлением. - Здесь? Кем?
  Парень показал кивком головы вперед. Между столиками к нам шли девушка и двое парней, один из которых был... Клиент. 'Клиент - здесь? - подумал я озадаченно. - Вот это да!'
  Но, когда они подошли, я встал и спокойно поздоровался с ним. Вид его мне сразу не понравился. Он был бледный, и взгляд его был странный.
  - Познакомьтесь, - сказал он. - Это Дар.
  Я почувствовал себя не совсем уютно. Какая встреча... Я узнал в девушке, названной Дар, ту самую, которую имел счастье созерцать в окне у Клиента.
  Теперь наши взгляды встретились, совсем, как тогда, и я, встретив острый, насмешливый, внимательный взгляд девушки, первый опустил глаза и сказал:
  - Очень приятно. Рад познакомиться.
  Без сомнения, она узнала меня.
  - Так вы и есть Знак? - сказала девушка вполне себе вежливо. - Клиент мне рассказывал о вас.
  Что бы он мог обо мне рассказывать, подумал я, промолчав в ответ.
  - Давайте выпьем, - сказал Клиент слегка лихорадочно. - Сейчас ещё принесут.
  Мы сели.
  - Хорошее местечко, - сказал один парень. - Как ты находишь, Акцент?
  - Да, неплохое, - согласился тот.
  - Во всяком случае, время провести можно, - сказал парень и внимательно посмотрел на Клиента: - Как ты себя чувствуешь, старина?
  - Ничего, ничего... - сказал Клиент.
  Он потихоньку пьянел.
  - Знаете новость? - сказал первый парень. - Робот заменит человека.
  Никто и не заметит, подумал я, глянув на заштампованных одноклассников.
  В школе метод всех поощрял одинаково, всем внушал среднеарифметическую надежду.
  - Что ты говоришь? - изумился Акцент и позвал: - Лакей! Ваш отец занимается роботами, не так ли?
  - Да, - сказал Лакей, - не вспоминайте, прошу вас, о роботах. Я их ненавижу. Я каждый день копаюсь у них в животе, как мясник.
  Нерадивый продолжатель дела своего уважаемого отца, продавца игрушек, фанатично стремился к предельной достоверности - дома у него повсюду обнаруживались демонстративно открытые фрагменты игрушечных тел, внутренности угодливо выпирали, как в анатомическом атласе.
  Тест: найди десять отличий.
  Предприимчивый Лакей уверял своих шокированных гостей, что жизнь идентично эстетична как снаружи, так и внутри, без глянца скроена. Не прячься.
  От кабальной жизни нет вакцины, она везде тебя найдет и отнивелирует, сколько искусственных препон не создавай, лучше сразу разоблачайся.
  - Странно, - сказала Проблема, - почему мясник?
  - Как мясник, - поправил Лакей. - От них несет филармонией. Природу не переделать. Ее можно только запечатлеть. И вообще, перестаньте.
  Он тоже был пьян.
  Я молчал и тем временем успел разглядеть Дар. Она показалась мне очень красивой, особенно после третьего коктейля.
  У нее были светлые каштановые волосы и темные глаза, очень внимательные и насмешливые.
  Когда она смотрела, казалось, что ей известно все о тебе и еще кое-что...
  На ней были узкие, в обтяжку, брюки и рубашка навыпуск, как накидка, а волосы распущены по плечам.
  Я посмотрел в другой конец зала, где медленно плыли звезды в темноте, и играл тягучий мотив, и сказал девушке:
  - Простите, Дар, можно вас пригласить?
  Она наклонила голову и поднялась, подав мне руку.
  Остановившись среди покачивающихся пар, мы обнялись и тоже стали переступать с ноги на ногу.
  - Хорошо здесь, - сказал я осторожно.
  - Ничего, - сказала Дар.
  - Вы приехали из столицы?
  - Да.
  - Надолго?
  Она слегка откинула голову и взглянула мне в глаза.
  - А что?
  - Просто...
  - Вы не о том спрашиваете, милый Знак, - усмехнувшись, сказала Дар.
  - Простите, - сказал я. - Будьте добры, подскажите, о чем мне вас просить?
  Она посмотрела на меня и сказала:
  - Сделайте мне умелый комплимент... - и взгляд ее стал странным.
  Я задумался и, хотя меня за язык никто не тянул, медленно проговорил:
  - У вас хорошая фигура, Дар...
  Девушка откинула голову, и взгляд ее сделался напряженным, а я сказал так же медленно:
  - Вы прекрасно сложены.
  Дар опустила глаза, а когда подняла их, взгляд был внимателен и серьезен.
  - Зачем? - тихо сказала она. - Не нужно.
  - Извините, - сказал я тотчас и прижал ее к себе.
  Мне нравились эти танцы, когда ты как во сне, и время перестает существовать, и глубокие, звучные, протяжные электронные импульсы захватывают и заволакивают сознание.
  Мне нравятся эти танцы за то, что они очень длинные, и в них можно без страха за скорый конец погружаться, как в бездну, и даже когда они оканчиваются, взгляд ещё долго остаётся остановившимся.
  Я долго молчал и вдыхал запах близких волос, и подумал мимолётом, что они светлые и нежные, а глаза у Дар тёмные.
  Я провёл рукой по волосам. Они были нежные, как у ребёнка.
  - Что? - тихо и уютно отозвалась Дар, и я себя очень хорошо почувствовал от этого негромкого 'что', и захотелось уйти с ней куда-нибудь подальше, уплыть в тёмный океан.
  Но я ничего не сказал, потому что боялся, что Дар откажется. Мне почему-то очень не хотелось, чтобы она отказалась. Мне было бы неприятно.
  Танец кончался. Я снял руки с плеч, освободив Дар, она кивнула мне и спокойно отошла к столикам.
  Я стоял на месте, провожая её взглядом. Танец окончился только сейчас, и пары приостановили свой транс.
  Дар наклонилась к сидящим, что-то их спросила, потом выпрямилась и пошла между столиками к выходу из зала.
  Я подошёл к своему столику. Клиента там уже не было.
  За столиком сидели только его друзья, мне незнакомые, и говорили о мне знакомом - о компаниях.
  Они говорили, что они эти компании в порошок сотрут. Что разгонят по всему побережью, в подводные гроты загонят к муренам.
  Они еще что-то говорили, все в том же духе, и каждый раз собираясь с мыслями, сосредоточенно так.
  Они были пьяны, и это были их пьяные разговоры. Я подумал, что это зал, где ведутся пьяные разговоры.
  Специально облюбованный зал, где подонки организованно напиваются и ведут пьяные разговоры.
  И ещё я подумал, что танцы здесь ненастоящие. Для настоящих танцев должен быть свой зал. А раз так, значит, надо его поискать.
  Я пошёл искать зал для танцев. Мне показалось, что это очень важно, найти зал для танцев.
  Я взял длинный бокал, не глядя ни на кого, выпил, затаив дыхание, потому что бульон оказался очень крепким, обжигающим. Я даже удивился, взял первый попавшийся бокал, и оказалось так крепко.
  Один из сидящих подонков посмотрел, как я пью, и как я поставил бокал на столик.
  Я отёр тыльной стороной ладони рот, повернулся и пошёл между столиками.
  Кругом были пьяные разговоры, одни пьяные разговоры и больше ничего.
  Разговаривающие подонки смотрели друг на друга, друг другу в глаза, коротко взмахивали руками, совершали бесцельные движения головой, глядя по очереди на поверхность столика, на соседей, на свои руки.
  Всё было наполнено смыслом, и я вышел из зала.
  Я хотел завернуть в дверь слева, но отсюда была видна стойка, а у стойки стояли и сидели люди, и Клиент с Дар тоже, и они разговаривали, я видел, как Клиент похохатывает, щурит глаза и наклоняется к Дар близко, трогая ладонью плечо.
  Я подумал, что они разговаривают, и что найти зал для танцев можно и потом, а лучше поискать его вместе с кем-то. Скажем, с Дар и Клиентом.
  Можно без Клиента.
  Я пошёл к ним и, почти дойдя, почувствовал, что пьян, и стал рядом молча, а Клиент на меня посмотрел и предложил выпить.
  Он обрадовался мне, потому что он уже пил с двумя мужчинами и женщиной, которые так и стояли здесь всё это время, пили очень мало и понемногу, видимо, никуда не торопясь, и которые не могли поддержать Клиента.
  Я выпил с Клиентом по полному бокалу, и теперь мы были оба пьяны, и он обиделся, что Дар не пила с нами.
  - Что ж... это... такое, - сказал он с трудом. - Дар! Так некрасиво.
  Я молча смотрел на неё.
  - Я - пас, - быстро и решительно проговорила Дар, и я стал трезветь на глазах, и сразу увидел, что Клиент очень пьян. Наверно, ему мнится, что вот она - настоящая жизнь.
  - Штамп! - сказал я.
  - Да?
  - Ты меня только не обманывай.
  - Да?
  - Скажи честно. - Я помолчал. - Здесь есть зал для танцев?
  - О, разумеется! - сказал Штамп любезно. - Первая дверь налево.
  Мне это не понравилось. Что значит - первая дверь... Будто я сортир спрашиваю.
  - Штамп, - сказал я тихо, с напряжением в голосе. - Я ведь тебя просил честно, зал для танцев...
  - Знак, успокойся, - сказала Дар и взяла меня за локоть. Я посмотрел на руку, взявшую меня, и тут Штамп сказал:
  - Да, да, успокойся, прошу тебя. Твоё время прошло.
  - Ты, макака облезлая, - сказал я и поискал глазами по сторонам. Ты... - я прибавил одно из высокопарных выражений Лагуны, каких у того было множество.
  Это было очень сильно сказано, и Штамп побледнел, хотя лицо у него, как уже было сказано, небледнеющее, и выпрямился.
  Дар тоже побледнела, а двое мужчин и женщина обернулись и стали смотреть.
  Меня это здорово разозлило.
  - Чего смотришь? Поскучай! Не рискуй! - сказал я одному из мужчин.
  Мужчины отвернулись с видом благородного негодования на лицах. Они решили пока не вмешиваться, и женщина почувствовала к ним невольное минутное презрение и поспешила прогнать его.
  Дар взяла меня за руку и сказала:
  - Пойдём.
  Я ещё раз выразительно посмотрел на Штампа. Самозванец молчал с казённым выражением лица. Его задело то, что я ему сказал вначале.
  Я пошёл за Дар. Она тянула меня за руку. Клиент тоже пошёл за нами. Он пошёл к своим друзьям.
  Мы дошли до какой-то двери, и Дар открыла её и потянула меня. Я шёл вяло и неохотно.
  - Чего ты? - сказала она.
  - А ты чего? - спросил я и запнулся. Я увидел кромешную тьму, звёзды, стремительно разбегающиеся во все стороны, и услышал странные, ни на что не похожие звуки.
  - Что это? - спросил я.
  - Это то, что ты искал, - сказала Дар. - Приди в себя!
  Послышалась музыка Энергия, тягучая, волнующая, такой я ещё не слышал. Или слышал.
  Когда по ночам мы с Лагуной сидели в обсерватории, Лагуна ухаживал за Очаг, они по очереди показывали друг другу что-то среди звезд, и я, удобно устроившись возле телескопа, шарил по эфиру, и мощный приемник потрескивал, когда я заставлял его ловить самые слабые станции, и это было очень похоже на то, как в самом телескопе выискиваются самые слабые звездочки, расцветающие в глазке окуляра, и доставляло такое же удовольствие.
  И иногда я наталкивался на такую музыку, и всё внутри меня подбиралось, и я напряжённо ловил каждый звук звенящей, дребезжащей музыки, похожей на жужжание, и был еще какой-то привкус пыли, чего-то блеклого, какой-то бледной пелены.
  Какая-то новая музыка, будто извне. Такая музыка хорошо слушается приглушенной, в темноте.
  Мы танцевали с Дар, и голова у меня кружилась.
  - Знак, - сказала Дар.
  Я промолчал, и она снова позвала:
  - Знак.
  - Да, Дар.
  Она подумала, что я не так уж пьян.
  - Мне нужно с тобой серьёзно поговорить кое о чем.
  - Что, здесь?
  - Все равно.
  - Тогда говори.
  Дар немного помолчала, собираясь с мыслями.
  - Вчера вечером Клиент обещал сводить нас в один бар. Имелся в виду этот.
  - Да? - сказал я.
  - Сегодня утром к нему приходили авантюристы. Они разговаривали в саду. Слышать я не могла, но эти авантюристы ушли очень радостные. Очень, очень счастливые. Улыбки до ушей.
  - И что?
  - Мне всё это не понравилось.
  - Почему?
  - Так, - сказала Дар уклончиво. - А ты как думаешь?
   - Никак, - сказал я.
  - Что же, тебя совсем не волнует, что с твоим другом может ничего не случиться? - насмешливо спросила Дар.
  - Ты это серьёзно?
  - Нет.
  - Правильно.
  - Все это из-за меня, - сказала Дар вдруг, и я вздрогнул.
  - Что из-за тебя?
  - Ладно, - сказала Дар. - Я все это так хорошо знаю, что мне это уже надоедает. Завтра уезжаю. А я ещё подруге сообщила, что здесь чудесно, и чтобы она приезжала.
  - Что, прямо завтра и уезжаешь? - спросил я.
  - Знаешь, ты неплохой мальчик, но ты не представляешь, как мне это уже надоело.
  - Перестань, Дар, - сказал я. Я вовсе не хотел, чтобы Дар уезжала. - Ты ведь не уедешь?
  - Посмотрим, - сказала Дар.
  - Не нужно уезжать, Дар, - сказал я.
  - Я еще подумаю, - сказала Дар. - Зачем ты мне это говоришь? Я не хочу, чтобы из-за меня ничего не случалось.
  - Какие глупости, - сказал я. - Что из-за тебя должно не случиться?
  - Ладно, - сказала Дар. - Ничего.
  Мы потанцевали еще немного в разбегающихся звёздах, а потом к нам притиснулся Лакей.
  К моему удивлению, он довольно твёрдо стоял на ногах. Он был с девушкой.
  - Вот, познакомьтесь. Инерция, - сказал он. Мы познакомились. Лица девушки Инерции в темноте я не разглядел.
  - Мы будем танцевать, - сказал Лакей и, взяв девушку за плечи, отошёл.
  - Ты не хочешь выпить по коктейлю? - спросил я у Дар. Она неопределенно мотнула головой. Я решил, что она согласна.
  - Пойдем тогда.
  Мы вышли из зала, и в глаза ударил резкий свет.
  Мы выпили у стойки по коктейлю. В дальнем конце стояли Клиент и его друзья.
  'Где он таких отыскал?' - снова подумал я. Они занимались тем, что напивались. Клиент, увидев меня, наморщил лоб.
  - Знак! - сказал он. - Постой, - это он сказал самому себе. - Да! Здесь Лагуна был.
  - В самом деле? - обрадовался я. - Когда?
  - Только что, - сказал Клиент. Он был сильно пьян, но держался сносно. - Он проходил мимо.
  - Про меня спрашивал?
  - Нет, - сказал Клиент.
  Странно, подумал я. Я обругал Лагуну про себя. Образина. Ходит где-то, когда он мне нужен. Друг называется.
  Дар подергала меня за руку. Я совсем забыл про нее.
  - Эй! - нежно позвала она тонким голосом. - Ты чего?
  - Ничего, - сказал я. - Прогуляться не хочешь? - В моем взгляде появились внимание и интерес.
  - Идем... - сказала Дар. - Только мне нужно... - Тут она замялась, вспомнив о чем-то. Она посмотрела в сторону.
  Я тоже посмотрел в сторону. Ненаблюдательный я человек, подумал я.
  За одним из столиков сидел третий из компании Клиента. Их трое приехало из столицы вместе с Дар.
  Тот, что сидел за столиком, смотрел на меня. Нехорошо смотрел. Я потянул Дар за руку.
  - Идем.
  Парень за столиком встал, не спеша подошел ко мне и сказал:
  - Друг, можно тебя на минутку?
  - Можно, - сказал я.
  Дар посмотрела на него, на меня, ничего не сказала и отвернулась.
  Тогда я сказал:
  - Дар! - И вопросительно посмотрел на нее.
  Дар порывисто шагнула к парню и сказала:
  - Стиль, оставь его в покое. Я прошу тебя.
  - Ты меня не проси, - сказал Стиль сквозь зубы. - Помолчи лучше.
  - Стиль, я повторяю...
  - Не вмешивайся, - отрезал Стиль. - Ты идешь? - сказал он мне.
  - Ладно... - сказал я неопределенно. - Если ты настаиваешь...
  - Настаиваю, - сказал Стиль. Он начинал злиться, повернулся и пошел. Я пошел за ним. У него была широкая спина в клетчатой рубашке и подтяжки крест-накрест.
  Дар проводила нас долгим взглядом.
  - Я буду здесь, - вдруг сказала она громко.
  Я, не оборачиваясь, кивнул.
  На улице было темно.
  - Слушай, ты, - сказал Стиль, поворачиваясь ко мне. - Я долго говорить не хочу. Или ты отцепишься от Дар, или...
  - Или? - сказал я насмешливо.
  - Или я за себя не отвечаю.
  Я рассеянно огляделся по сторонам. Темно. Никого. Хорошо.
  - Слушай, мальчик, - сказал Стиль. Он был старше. - Слушай, птенчик. Я из тебя отбивную сделаю. Ты не в те игры играешь. - Он придвинулся совсем близко и дышал мне в лицо.
  Я снова огляделся.
  - Что ты все головой крутишь? - рассердился Стиль. - Ты ноль на побережье. Никто тебе не поможет, понял, щенок?
  - Что за торжество, - сказал я сказал я укоризненно и слегка возбужденно: - Какой ты невежливый, дядя!
  Видимо, он хотел замахнуться, но я, не дожидаясь этого, добродушно пожал ему руку, он отшатнулся, и я стиснул его руку несколько раз, и отскочил.
  Он, однако, стоял на ногах, и даже пытался сделать какой-то выпад, а потом стал падать.
  Я снова осмотрелся. Парень не шевелился. Пускай отдохнет.
  Я вернулся в помещение. Дар стояла спиной ко мне. Рядом с ней стоял товарищ Стиля.
  Они не разговаривали. Я подошел к Дар сзади и обнял ее.
  Она спокойно повернулась, держа в руке бокал.
  - Привет, - сказал я.
  Она смотрела на меня в течение какого-то времени, а потом сказала:
  - Это ты.
  - Разумеется, я, - сказал я почти весело. - Ты мне не рада?
  Она промолчала. К нам подошел Клиент.
  - Знаете, мне здесь не нравится, - сообщил он. - В соседнем зале куда лучше. Идемте туда.
  Мы пошли в соседний зал. Там действительно было лучше.
  Мы уселись за свободный столик и стали разговаривать и смотреть по сторонам. Сюда же пробрались Лакей со своей подругой.
  Я сидел рядом с Дар. Было приятно смотреть на нее. Я просунул руку вдоль спинки стула и положил ладонь на талию Дар. Она посмотрела на меня.
  Мы разговаривали и пили. Разговор был ни о чем. Это был самый пустой разговор на свете.
  Я решил, что мне тут порядком надоело. Я сказал Дар:
  - Идем.
  Перед баром восседала труженица Нектар в полной боевой раскраске.
  Проходя с Дар мимо стойки, я вдруг заметил Витамина, нависшего над кем-то, сидящим на стуле.
  Рядом стоял приятель Стиля. Витамин поелозил над сидящим, что-то с ним делая. Я осторожно обогнул их и заглянул сбоку. Витамин говорил:
  - Жулик, мошенник! Аферист, а? Попался бы он мне. И как ты просмотрел? - сказал он укоризненно товарищу Стиля. - А, брильянт?
  Тот растерянно пожал плечами.
  - Я и не заметил...
  - Ты лопух. Здесь тебе не твоя худосочная столица. Здесь надо держать ухо востро.
  Я, вытянув шею, наблюдал. На стуле, запрокинув голову с закрытыми глазами, был усажен сам Стиль.
  Лицо у него было в синяках. Непонятно, откуда они появились. Он был весь истерзан, как после жестокого побоища.
  Я же по нему только слегка прошелся, чтобы остыл. Даже не улыбался.
  Витамин расстегнул ему его клетчатую рубашку, легонько хлопал по щекам, потряхивал. Стиль медленно приходил в себя, но глаз еще не открывал.
  - Зараза! - сказал Витамин. - До сих пор был без сознания.
  Он выругался и даже сплюнул. Я скосил взгляд. Дар смотрела на Стиля во все глаза.
  Они у нее были широко распахнуты, и их выражение было совершенно непонятно.
  Приятель Стиля толкнул Витамина в бок и показал на меня. Ему не понравилось мое внимание и, кроме того, он кое в чем меня подозревал. Витамин уставился на меня.
  - Привет, - сказал он. - Ты здесь?
  - Я все время был здесь, - сказал я.
  Витамин посмотрел на Стиля и сказал мне:
  - Нет, ты видел? Угостили парня и оставили. Как это называется?
  - Да, происшествие, - сказал я вяло. - Скандал.
  Витамин покачал головой. Приятель Стиля смотрел на меня подозрительно. Я неожиданно для себя разозлился.
  - Что ты тут уставился? - сказал я ему.
  У него округлились глаза.
  - А что такое? - сказал он с вызовом.
  - Тебе что-то не нравится? - спросил я. - Да, я поговорил с твоим другом. Могу и с тобой побеседовать. Даже растолковать могу.
  Витамин посмотрел на меня, на Стиля, на его приятеля Акцента, на Дар. Он начинал соображать.
  - Так и растолкуй, - сказал Акцент. - Что, думаешь, боюсь? Мы еще по...
  Витамин степенно подошел к нему и положил руки на плечи.
  - Ты это брось, - сказал он серьезно.
  - А ты его дружок? - сказал Акцент. - Я это сразу понял.
  Он внезапно замолчал, потому что отзывчивый Витамин чуть не врезал ему.
  Мы - я и Витамин - отошли в сторону. Мы стали смотреть друг на друга. Витамин был трезв, до обидного. Игрок был очень изысканно одет: модный костюм, галстук.
  Витамин был красавчиком. Густые брови дугой, как у девушки, светская улыбка.
  Его красота была ослепительной и безусловной, она была даже какой-то терпковатой, как аромат дорогих духов.
  На шею ему вешалось столько, что после вечеринки вид у него от интриг был слегка обалделый.
  Дар, оставшаяся у стойки, поглядывала на него, и я, заметив это, заскучал.
  - Как твое дело? - спросил я.
  Как-то раз в школе Витамин единственный верно решил задачку. Все смотрели на него с осуждением. Не мог класс простить ему такой капитальной проделки.
  Индивидуалист Витамин временно раскаялся - мало ли что рабски покажется самому, отдельно от всех.
  - Штамп опередил меня. Вот плут! Считает бедняга плохо, цифры путает, но шуту очень нравится этим заниматься. Баловство одно. Глянь, наливает без меры. Как не свое. Сплошное разорение. Нет пользы себе, нет пользы обществу. Абсурд подучил брильянт слегка, для видимости, и ладно. Спелись клоуны. Сговорились. Но не в коня корм, - процедил Витамин, при всем своем лоске имевшем деревенскую родословную. - А я такие махинации с детства проворачивал, всех надувал, по-честному, и - не нужен! Всё наоборот. Никакой связи, а результат - пожалуйста! - загорячился Витамин, задетый за живое. - Но это же неестественно - приспосабливаться любым способом. Абсурдно. Искусственный отбор! Помогать надо достойным. Кому нужны подачки, угощения? Даже если ты чахлый, ни на что не годишься, так хоть закалишься. Торговля - искусство неравноценного, но взаимовыгодного обмана. Глаза клиента разгораются на яркую этикетку, и ничто превращается в нечто. Это уметь надо. Не всем дано. А чудес не бывает. Вывод? Я здесь не нужен. Расстарался метод. Выставил меня мошенником. Помнишь Календаря из астрономического кружка? Толковый такой. Любит звезды. Наблюдательный был, с кругозором. Абсурд виртуозно изобличил в нем ябеду. Без единого аргумента. Состряпал сплетню, гадко нацепил ярлык. Мигом все поверили, и козырь выпал из колоды. Наш метод тасует серость. Равные условия! Педагог! Бездари так и расцветают, как в парнике. Зато ручные... Поэзия!
  - Слабых надо защищать, - сказал я. - Это естественно.
  - Да. Не лежит на поверхности, - сказал Витамин. - Естественно...
  - Сам всегда так говоришь.
  Перед глазами встали кадры из фильма про спорт: бегуны на финише. Они напрягаются из последних сил, чтобы обойти соперников, лица обморочно искажены, пот заливает глаза, зубы оскалены.
  Я посмотрел на Штампа. Он был совершенно спокоен.
  Никакого намека на рывок.
  Витамину, конечно, здесь самое место. С его данными. Но он здесь не находится. Есть Штамп.
  И это данность. Шут Штамп, не умеющий считать, а нелепо, смешно выглядит Витамин. Значит, может быть и так?
  Витамин намеренно не пожелал воспользоваться ничьей протекцией. Таких возможностей у него не счесть, а у Штампа - никого. Абсурд вот нашелся.
  Что такое скромный школьный метод против местного магната Мотора, отца Витамина.
  Но Витамин решил, что его личные качества превзойдут все. Он отделил их от прочего.
  Он ошибся. Его личные качества стали лишними. Без прочего. Где равные условия?
  Витамин неуязвимо воспрял.
  - Знаешь, у тебя дома такое творится! Что-то сверхъестественное! Такая музыка! Поэзия! По полной программе!
  Мать постаралась, подумал я и усмехнулся. Они отлично обходятся без меня.
  - Вот в чём незадача, - сказал Витамин. - Твоя Оазис совсем спятила.
  - Оазис? Ты с ней говорил?
  - И очень жалею об этом. Она влюбилась в меня или как там это называется у них, у тинэйджеров. Я старался быть вежливым, но вышло только хуже. - Он понизил голос. - Она при всех... понимаешь? Совершенно не стесняется. Мой такт всё испортил. Я разозлился, но она опять всё расценила по-своему. В общем, еле ушёл в антракте. А у меня ещё этот роман с Нектар. Мы едем в столицу. Не могу спокойно смотреть на этот воск. В столице всё чётко. Никакого хаоса. В большом городе никому ни до кого нет дела. Отведу душу в казино. Вино, женщины, азарт. Вот настоящая жизнь. Нектар берёт машину у своего папаши Амбиции. Одно утешение, что если разобьём машину и на этот раз, то это будет её машина, а не моя. Не мешает проверить её чувства.
  Витамин объездил всё побережье со своими девицами, пользуясь их машинами.
  - А как мой подарок?
  - Машина мечта. Где ты ее взял? Я еще не во всем разобрался. Какие-то космические технологии.
  - Ещё не починил свой раритет?
  - Что ты! Времени нет. И средств.
  - Конечно. Кто бы сомневался.
  - Вот, одолжился у дебютанта, - сказал смекалистый Витамин. - Не в службу, а в дружбу.
  - Теперь ему ввек не рассчитаться.
  - Прибыли ему так и так не видать, - развязно сказал отверженный богач. Состоятельный Витамин всегда был всем должен.
  - По-моему, всех девиц интересует только мой капитал, - посетовал Витамин на расхождения во взглядах. - А если убрать его? Зачем им я? Чужая душа потемки. Поэтому у меня с Нектар все закончится. У нее с братцем до сих пор одна комната, как в тюрьме. Надеялась, вундеркинд уедет в столицу. Смотри ты, что отколол, лодырь. Где родился, там и пригодился. С ума сошел! Родители ее, конечно, люди достойные, но башмачники. Зачем ей я? Мотив еще не причина. Нехорошо, когда нет причины. Когда без явной причины. Только стимул. Пусть ее будет не видно. Но хотя бы знать, что она есть. Объективно. А если убрать мой капитал? Чтобы остался только я? Мот.
  - Им будет нравиться твоя породистая внешность.
  - Поэзия! - расчувствовался даровитый Витамин. - Какой простор для воображения! А если убрать ее? Внешность обманчива.
  - Останутся характер, поступки. Характер у тебя капитальный! Кремень.
  - Из выгоды можно притворяться, озверело совершать хорошие поступки. Как Абсурд.
  - Тоже ложь, бессловесная оболочка. Шелуха, - вынужден был согласиться я. - Не бери в голову.
  - Вот беда. А где же я? - растерялся самобытный Витамин. - Получается, без оболочек меня нет?
  - Надо отделить одно от другого. Чтобы отличить.
  - Вот и не надо, - онемело улыбнулся Витамин. - Мне систематически ухаживать некогда. А ты что, хочешь, чтобы тебя любили за одни душевные качества? - И он громко расхохотался, затем еще и еще. - Без прикупа? Всё это лирика.
  - А как же твоя репутация?
  - Да дебош с ней, с репутацией.
  - Мне ничего не нужно говорить Оазис?
  - Что ты! Считай, что я тебе ничего не говорил. Да... Нектар - настоящий тигр, тигрица. Но она мне нравится. Скоро тряпичница выходит замуж. - Витамин бесприютно рассмеялся и с неистребимым оптимизмом махнул рукой.
  Какие-то неулыбчивые туристы орудовали в уголке - готовили.
  - Не хотят, чтобы им прислуживали? - недоумённо сказал я.
  - Догадливый, - сказал вдруг одноглазый мужчина. - Глазастый.
  Он принялся перекладывать порции в тарелку, как-то чересчур резко, и одна полетела в огонь - одноглазый даже зубами заскрежетал.
  За огнём наблюдал однорукий. Он тоже задёргался, умоляюще махнул единственной рукой и чуть не снёс весь мангал.
  - Нервозные какие-то, - сказал я.
  - Они прибыли из столицы, - осведомлённо сказал Витамин. - С мыслями о чудодейственном изъяне в трущобах. Естествознание отдыхает! Будто бы там все второстепенное неминуемо прорастает, если ни на кого не полагаться. Уповают на неисчерпаемый потенциал в них самих, который нужно лишь как-то сопутствующе растеребить. Но только слегка, осторожно, невзначай. Заронить. Зародить. Безыскусно.
  - Побочные явления, - задумчиво сказал я вслух. Оккупировали наше побережье, как пена. Уверовали, что это больница. Какая-нибудь супермодная платная клиника.
  - Да они неплохие, туристы, - угодливо встрял Штамп. - Но непутевые. Образованные. Вещи их только сильно будоражат. Лучше бы в наших трущобах ничего не было.
  Откуда, подумал я, этот упорный слух, что в трущобах что-то есть?
  - А так оно и есть, - сказал Витамин. - Ничего и нет, - хладнокровно поддел весь этот ансамбль неприкаянных специалистов отзывчивый толстосум.
  - Зачем же нас п... пугать? - Если уж заика заикался, то основательно, будто на полном ходу спотыкался.
  Мы вместе с Витамином приблизились к одиноко ожидающей Дар, и Витамин, сияя улыбкой, сказал:
  - Прошу прощения, но я должен вас покинуть. Время не ждет. - Он метнул соколиный взгляд на свои часы, сплошь унизанные самоцветами. - Момент! Вы мне кого-то напоминаете, - сказал он Дар. - До свидания. Всего хорошего!
  - До свидания, - сказал Дар, улыбнулась и посмотрела на меня.
  Витамин кивнул нам и удалился стремительной походкой.
  Баловень судьбы был неотразим.
  Все смотрели на него.
  - Вижу, он тебе понравился, - сказал я Дар.
  Она быстро повернула голову.
  - Очаровательный мальчик.
  - Вот-вот.
  У стойки оставался только Кредо. Ему было не по себе. Опять на витию стих напал. Утратил стимул.
  Откуда-то появился рыжий пропойца Лакей.
  - Говорят, у тебя дома великолепный шабаш. Ты знал об этом? Идём к тебе.
  - Нет, - сказал я. - Вы идите. А мы погуляем. Верно, Дар?
  Она пожала плечами, за которые я её держал, и улыбнулась.
  - А мы наведаемся. Потребим, - сказал Лакей. - Нам, как Витамину, регулярная сладкая жизнь не по карману. Нам сойдет что попроще. Мимолетное. Надеюсь, нас не прогонят.
  - Тебя прогонишь...
  Мы с Дар пошли по пустынной улице. С океана дул широкий свободный ветер. Небо, огромное и чёрное, было усыпано яркими звёздами. Ветер шевелил всю зелень вокруг, и она монотонно шумела.
  Дар подняла голову и смотрела прямо вверх. Голова у неё закружилась, она покачнулась, и я удержал её, притянул к себе и поцеловал. Она ответила на поцелуй, выпрямившись. Дар задвигалась, выгибаясь, откидывая голову, заставляя меня тянуться к ней. Я чувствовал, какой у неё упругий рот, и какие умелые руки, которые вроде бы ничего не делали, а только иногда отводили вовремя тонкими пальцами мои руки.
  Я почувствовал себя неуправляемым снарядом в её руках, но я уже плохо владел собой, и не хотел владеть собой. Я не хотел владеть собой.
  В темноте ничего нельзя было разглядеть.
  - Успокойся, - прошептала Дар. - Попробуй успокоиться. Деловитость этой фразы удивила меня, и я чуть не засмеялся.
  - Ты мне ужасно нравишься, - горячо зашептал я.
  Дар коротко рассмеялась. Я вспомнил, как она лежала в полуденный зной в прохладной комнате на диванчике и поигрывала ножкой и кусала яблоко.
  - Успокойся! - почти строго прошептала Дар и вдруг, поддавшись сама порыву, обхватила руками мой затылок. Я чувствовал, какое у неё сильное тело, с очень тонкой талией.
  Необъяснимым образом мы зашли в какой-то переулок. Я хорошо знал это место.
  Здесь проходит мощёная дорога с крутым поворотом, а дома вдоль дороги, вплотную к ней, аккуратные, чистенькие, крыши уложены из светло-коричневой черепицы и красной, радующей глаз.
  Небольшая аллея, окружённая густой зеленью, ведёт к старой, светлой даже ночью, крепости, вокруг которой сохранилась ограда из крупных белых глыб, и росли длинные пальмы с жидкими листьями.
  Ночью сквозь ажурные скелеты этих длинных широких листьев видны звёзды, и только когда ветер раскачивает стволы, листья опахалами то закрывают, то открывают сверкающие россыпи звёзд.
  Перед чернеющим входом в древнее казино Компромисс распластались широкие ступени. Мы не стали заходить внутрь. Мы могли просто споткнуться на ступенях и не понять, что случилось.
  Мы упали в густую траву и медленно катались по ней, приминая её. Трава вокруг была длинной и мягкой, и легко сминалась, не выпрямляясь. Мы расслабленно лежали на ней, глядя в небо. Верх у казино был зубчатый, и зубцы были неровные, будто подпиленные.
  Верхушки пальм были выше этих зубьев. Вокруг всё спало. Отсюда ничего не было видно, только чернильно-чёрный вход и рельефно обработанные каменные колонны, отстоящие друг от друга. Волосы Дар касались моей щеки. Мы молчали. Я прошептал:
  - Пойдём?
  - Да. Только поцелуй меня.
  Она обхватила меня, беспомощно зашарив руками по моей спине, сминая рубашку, и у пальцев сзади обнаружились острые ногти, я чувствовал горячее, жаркое дыхание. Тонкие волосы были мокрые.
  Мы долго лежали, и Дар принялась меня целовать, легонько, одними едва уловимыми касаниями губ, и я улавливал краем глаза бледнеющее пятно её лица. Мы обменивались невидимыми друг другу взглядами, у меня перехватывало дыхание, и это продолжалось очень долго, я потерял счёт времени, да и какое это имело значение, ничего не имело значения, кроме нас.
  Дар была неутомима, она тянулась к новым поцелуям.
  Она ничего не говорила, не нашёптывала никаких ласковых глупостей, молчала, блестя влажными глазами, взъерзывая от нетерпения, которое охватывало ее поминутно, неутоленно, ненасытно.
  У нее было прекрасное тело, и я оценил это в полной мере только сейчас.
  Время будто бы обмерло. Мы лежали неподвижно. Я чуть шевельнул плечом. Интересно, который сейчас час... От неожиданности я вздрогнул.
  Мне показалось, что чернота успокоившихся крон пальм начала розоветь; но это мне только показалось.
  Но небо явно посветлело, и теперь сквозь тёмные силуэты окружающих нас пальм была видна глубокая, внушительная, синяя бездна вверху с горстками звёзд.
  Мы пролежали неопределённо долго, и Дар притихла, но не спала, а просто отдыхала на моей руке, тесно прижавшись ко мне, и было уже утро, несмотря на то, что вокруг стояла прозрачная темнота, я знал, что вот-вот начнётся рассвет. Я подумал, что нужно уходить отсюда.
  - Давай попробуем встать, - сказал я, и мы тихо засмеялись.
  Сначала поднялся я, прогнулся в пояснице. Я чувствовал себя утомлённым, но голова была чистая, как всегда. Я зевнул, зажмурив глаза, и с улыбкой посмотрел на Дар. Она продолжала лежать, разбросав руки и ноги по многострадальной траве. Я рывком вскинул Дар в воздух, крепко прижав к себе.
  Она даже не вскрикнула, только улыбалась, и в ее глазах, живых, томных, красивых вновь заплясали искорки. Я подумал, что никогда не видел таких красивых глаз.
  В них не было особенной глубины, но один их взгляд электризовал. Я ослабил захват, и Дар коснулась земли.
  - Теперь я провожу тебя домой. Так?
  Дар задумалась.
  - Не знаю... - сказала она. - Может, и так. - Она примолкла.
  Я с интересом смотрел на нее.
  - А может, и не так? Да?
  - Понимаешь, - сказала она, поднимая брови и глядя вниз, - мне не совсем удобно появляться дома в столь поздний час. Тем более в гостях.
  - Да ладно тебе, - сказал я. - Я понимаю. Наверно, Клиенты все обмирают. А еще чадо их заявился пьян... Бедный Клиент! Ему такой скандальчик вкатят.
  Улочка вела к океану. Камни хранили дневное тепло. Я держал Дар за руку.
  - Ты его давно знаешь?
  - Кого? Клиента? Не очень.
  - Он что, приехал откуда-то?
  - Вероятно. Я не интересовался. Когда он появился, его все задразнили, Он, знаешь ли, такой удобный объект для насмешек. Его отец купил виллу рядом с нашей. Мы стали соседями. А ты что у него делаешь?
  - Я? - Дар удивилась. - Я гость. Гостья я.
  Она - гость. Из столицы.
  В огромном городе, созданном цивилизацией, расцвет великого множества самых невероятных услуг и невиданного разнообразия вещей, расточительно изготовленных только для комфорта.
  Я не любил мегаполис и никогда не скрывал этого. Всегда, волей-неволей, складывается типичный образ жителя какой-то местности.
  Образ жителя большого города я никогда представить себе не мог.
  Слишком уж они разные там, люди. Их там масса. Когда я вспоминаю об этом, и когда я вспоминаю город, я невольно содрогаюсь.
  А ведь это рядом.
  Сразу за размежевывающей нас зловонной мусоркой. И начинается, и начинается. Голова кругом идет. Подальше бы его, этот травмированный город.
  Мы вышли к океану. Снова подул ветер, и океан сердился. Волны стремительно накатывались на песок.
  Когда ветер утихал, было слышно, как океан устало и сонно дышит, и волны грозно шумят по всему берегу.
  Песок сверху был прохладный, а затем теплел, стоило только погрузить ногу поглубже в его зыбкую тягучую массу.
  Далеко на горизонте появилась багровая точка - краешек солнца, то и дело скрываемый волнами, - она росла, и всё вокруг, тёмное, недвижное, неясное стало розоветь.
  А небо было уже совсем светлым.
  Цвет его был чистым-чистым, густо-голубым, в центре темнота, расходящаяся почти до краёв, и светлая, как мечта, полоска, окаймлявшая горизонт.
  Пальмы горделиво высились тёмными зонтиками на фоне этой полоски.
  Рубиновый диск солнца высунулся еще из океана. По поверхности протянулась дрожащая красная дорожка. У самого берега волны дробили её.
  Воздух был очень свежий.
  - Хорошо, да? - сказал я Дар.
  - Я больше люблю закат, - сказала она.
  - При чем тут закат? - сказал я. - Я тоже люблю закат.
  - Но рассвет тоже красиво, - сказала Дар.
  Солнце наконец высунулось из волн и неудержимо начало подниматься. Стало светло.
  - Куда ты меня ведёшь? - спросила Дар. - Ты интригуешь меня?
  - Приехали, - сказал я. - Какая разница?
  Дар помолчала, а потом сказала:
  - Хорошо, куда мы идем?
  - К солнцу, - сказал я. - Нет, кроме шуток.
  - К солнцу, так к солнцу, - сказала Дар равнодушно.
  Показались большие белые валуны. Лодка была на месте.
  - Блеск, - сказала Дар. - Судно.
  - Да, - сказал я и стал тащить судно к воде.
  - Я пока умоюсь, - сказала Дар.
  Я кивнул, и она побежала - лёгкая, грациозная, прижав локти к бокам. Волосы сзади расходились.
  У воды она походила, осторожно наклонилась, держа согнутые колени вместе, и зачерпнула ее ладошкой.
  Я столкнул лодку в воду и подождал Дар. Она зашла в воду, уцепилась за борт и уселась у руля. Я взялся за вёсла.
  Грести было трудно, я чувствовал свои ватные руки и ноги. Временами находила мысль, ставшая уже воспоминанием, о прошедшей ночи, и я даже засомневался - было ли всё?
  Дар переместилась на корму и сидела, подобрав под себя согнутые ноги. Брюки были закатаны до колен.
  Вид у Дар был отсутствующий, она задумчиво смотрела вдаль, подперев кулачком щеку.
  Сейчас она выглядела почти незнакомой, и я подумал, что там, в мегаполисе, у неё своя жизнь, мне чуждая, свой круг, мне чуждый.
  Я налёг на вёсла. Я направлял лодку вдоль побережья, туда, где берег пустынный на огромном протяжении, и пальмы торчат из ровного, как доска, пляжа, и между ними пронзительно свищет ветер, ничем не сдерживаемый.
  Грести туда, конечно же, нет смысла.
  Я кинул грузило за борт. Леса задрожала и, натянувшись, пошла в глубину.
  Дар безучастно посматривала на всё это. Мне не понравился её взгляд.
  Уверен, она подумала, что я - дитя природы и, забыв обо всём, самозабвенно гребу, разматываю снасть, чувствую, словом, себя в своей стихии.
  Может, я и в самом деле так выгляжу, но всё равно.
  Я закрепил катушку и, подсев к Дар, обнял её, стараясь, чтобы на лице ни в коем случае не появилось идиотской улыбки, другой тут быть не могло.
  - Что с тобой? - спросил я.
  Дар быстро взглянула на меня, опустила голову и заморгала. Я сжал её покрепче одной рукой и попытался заглянуть в глаза. Она не прятала взгляд.
  Глаза её были спокойны и ясны.
  'Так', - сказал я про себя, внезапно почувствовав, что, вздумай я сейчас поцеловать её, она бы не позволила. Какая перемена в человеке.
  Я это ясно почувствовал и отодвинулся. Кажется, она мне была благодарна за это. Я подумал, что совсем ещё плохо разбираюсь в душевном состоянии ближнего.
  Я зевнул. Леса тянулась за борт, рассекая толщу воды. На ней повисло несколько капель. Меня потянуло в сон.
  Я взялся за борт и заглянул в воду. Цвет её был неприятным, тёмным, выдавая большую глубину.
  Под лодкой, под тонким слоем дерева была бездна, как отражение неба.
  Я вытащил подряд несколько рыб, а тут нацепилась ещё одна. Я не стал её даже вытаскивать, и она поплыла за нами.
  Я погрёб к берегу, чувствуя, как быстро устаю, уже после нескольких гребков.
  Волны вокруг были невысокие, и среди этих волн вдруг появился огромный серп и, взрезая поверхность, быстро пошёл прямо на лодку.
  Дар закричала.
  Это была здоровенная акула, и серп у неё был темного пластилинового цвета, упругий, толстый и блестящий.
  Я только и успел, что схватиться покрепче, но в последний момент акула свернула и прошла за кормой, вплотную к корме, и зацепила хвостом лодку.
  Дар завизжала, и визжала, не переставая, лодка тупо и крупно вздрогнула и закачалась, и мы чуть не вывалились. Леса натянулась до отказа и лопнула.
  Огромная черная распластанная тень скользнула под лодкой, плавник исчез, и видно было, как очень крупная акула, еле двигая хвостом и с неподвижными плавниками, белобрюхая, растворилась в мрачной глубине.
  Я держал Дар за плечи. Она сильно дрожала и всхлипывала, постукивая зубами.
  - Эй, эй! - говорил я, встряхивая её. - Эй, девочка моя, перестань! Я прошу тебя!
  - Это... ик! Это так... ик! - сказала Дар, в ужасе тряся головой.
  - Молчи! - сказал я. - Это восторг. Самый обыкновенный. Сейчас пройдёт. Вот увидишь.
  Я долго успокаивал её, но пришлось сесть за вёсла, потому что лодку понемногу утягивало в океан.
  Я грёб, не останавливаясь, до самого берега, и совсем обессилел. Проклятая рыба. Снасть унесла. Девушку испугала. Меня тоже. Но какая же она была большая.
  Я вывалился из лодки на мелководье и так лежал, омываемый прозрачной водой.
  Волны то и дело подталкивали меня в спину, я распластался в воде.
  Перед носом был песок, и откатывающиеся волны увлекали рой песчинок с собой, и они тонко звенели.
  Дар села на песок и обхватила руками колени.
  - Знак! - позвала она спустя какое-то время.
  - Да... - сказал я. В воде было очень хорошо, и снова хотелось спать.
  - Я есть хочу! - жалобно сказала Дар.
  Я оттолкнулся руками и сел в воде. Волны стали толкать меня в бок.
  Я вздохнул.
  - Ты уху любишь?
  - Сейчас я всё люблю.
  Я потащил лодку из воды, и очень хотелось ругаться, но я сдерживался, а лодка стала раз в десять тяжелее. Набухает она, что ли, от воды.
  Я быстро сварил уху, она получилась вкусной, дымящейся, но почему-то я не испытывал никакого аппетита, да и Дар едва прикоснулась к ней, и после этого мы прилегли под пальмой.
  Звук послышался со стороны трущоб.
  Дар стала зачем-то озираться, потом высвободилась из-под моей руки и посмотрела по сторонам.
  - Ты что? - лениво спросил я.
  - Ты спи, - сказала Дар. - Закрой глазки... - она приложила пальцы к моим глазам, закрывая их, - и спи. Хорошо? Я сейчас приду и тоже буду спать. Ты меня понял, Пик? - ласково спросила она.
  - Вижу седьмой сон, - сказал я, поворачиваясь.
  Дар быстро поцеловала меня и ушла легкими шагами, неясный звук которых тут же исчез, оборвался.
  Вокруг было только бездонное небо, и безбрежный океан, и бесконечный пляж, ровный-ровный, и редкие пальмы, уходящие вдаль, и гудящий ветер, и неподвижное солнце.
  Я открыл глаза. Дар стояла на дюне и смотрела вдаль.
  Я снова закрыл глаза.
  Только сейчас, когда было тепло, уютно лежать в глубоком песке, и можно было слушать завывания ветра, тело охватила страшная вялость. Я был почти разбит.
  Я чувствовал свой пульс, глухой и ровный, и тело было где-то далеко-далеко, но сразу уснуть я не мог.
  Я лежал, ни о чём не думая, до тех пор, пока песок рядом не зашуршал, по закрытым глазам прошлась тень, и Дар, томно потянувшись всем телом, улеглась возле и придвинулась ко мне.
  Я, не открывая глаз, вытянул полусогнутую в локте руку, и она положила свою головку мне на плечо и задвигалась, устраиваясь поудобнее, и затихла.
  - Такая глушь, - сказала она тихо. - Жуть...
  - Сильно испугалась? - спросил я негромко.
  - Чуть не обалдела от страха, - сказала Дар. - Я думала, она на нас нападает.
  - Это что, - сказал я. - Вот когда они действительно нападают, а ты не в лодке, а в воде...
  - Кошмар... - сказала Дар.
  - Все радости жизни. Барахтаешься, как куколка, а снизу эта слонообразная туша идёт под косым углом...
  - Хватит, - сказала Дар. - А что, с тобой такое было?
  - А я о чем, - сказал я и замолчал.
  Дар тоже помолчала, а потом спросила:
  - А что было дальше?
  - У меня от страха выросли крылья - ускоренная биоадаптация, - и я воспарил к небесам.
  Дар улыбнулась.
  - Нет, правда.
  - Это было около самого берега, но там дно, понимаешь, обрывалось сразу. И ни с того ни сего эта зверюга - я так и не понял, что это было, но размерами с мамонта - появилась. Мы успели ее заметить под водой - все видно. Почему-то я позже всех ее заметил. Она как кинется ко мне. - Я замолчал, переживая. Дар легонько толкнула меня локтем. - Ударила своей башкой, или как там это у нее называется, я - фонтаном вверх. Она, конечно, сглотнула бы меня, как малька, но промазала. А все уже повыскакивали, как пингвины, на берег. Знаешь, как пингвины выскакивают из воды?
  - Что? - спросила Дар. - Пингвины?
  - Неужели не видела?
  - Видела,- сказала Дар. - Кажется.
  - Это умора, - сказал я убеждённо. - Как из катапульты.
  - Да, умора, - сказала Дар. - А что дальше было?
  - Пока туша разворачивалась, пока разгонялась заново, я уже висел на скале, причём отвесной.
  - Страсти какие в этом океане, - сказала Дар. - И давно ты ведёшь такую жизнь? С детства?
  - Нет, почему же. Не с детства.
  Дар удивилась и даже открыла глаза.
  - Ты что? - спросил я.
  - Я была почему-то уверена, что ты здесь родился и живёшь всё время.
  - Да нет. Прижился.
  - А где ты жил раньше?
  - В столице.
  - Где, где? - переспросила Дар.
  - В столице.
  - Вот как? - сказала Дар. Похоже, она была озадачена.
  - Чем ты удивлена?
  - Когда ты перебрался сюда?
  - Мы переехали, когда я был совсем ребенком. Жизнь в столице требует средств, и немалых.
  - Да, да, - сказала Дар. Она помолчала в нерешительности взяла меня за руку. - Извини, - сказала она просто, - мне самой неловко, я приняла тебя за простодушного провинциала. Не во всех отношениях, разумеется, - добавила она спокойно, с затаённой усмешкой. - Но, в целом, увидев тебя, я решила, что передо мной - наивный увалень.
  - Это когда? - спросил я лукаво. Я тоже открыл глаза.
  - Ты, тип! - сказала Дар, мягко улыбаясь. - Признайся, что ты там делал?
  - Тебя искал, - сказал я. Я оценил её спокойную откровенность. Про провинциала.
  - И как? Я тебе понравилась?
  - О! - только и сказал я. - Бездна чувств.
  - Ладно, ладно, как бы не так, - сказала Дар, - так я и поверила, чтобы сразу бездна чувств.
  - Смотря каких.
  - Это другое дело.
  - А я тебе понравился?
  - А зачем тебе это знать?
  - Хочется, - сказал я.
  - Не нужно тебе этого знать, - сказала Дар и поцеловала меня. - Тем более, что тебе это самому известно.
  - Ладно, - сказал я, - пусть.
  - Я хочу искупаться, - сказала Дар. - Искупаемся?
  - Да.
  - Тогда раздевайся. - Сама Дар разделась очень быстро, я даже удивился.
  Мы пошли к воде. Дар шла рядом и мягко улыбалась мне, когда наши взгляды встречались. Я шлепнул её, и она отскочила далеко от меня, разбросав длинные ноги.
  Мы понежились в чистой воде на мелководье, потом стали сохнуть и жариться на солнце.
  Дар подбирала какие-то ракушки и с удивлением их рассматривала.
  - Одень рубашку, сгоришь, - сказал я, но она потянула меня к пальме.
  Мы лежали, как прежде, щека к щеке, и я слушал ровное дыхание Дар, и всё остальное было далеко-далеко.
  Где-то там остался родной городок, уютный, погребённый под зеленью, погруженный в многолетнюю спячку, осталась мать с её ночными гуляниями, оставался верный Лагуна, чуткий, всепонимающий друг, остались бесчисленные праздники детства, а здесь были только унылый вой ветра над океаном и покачивающиеся, поскрипывающие пальмы.
  Дар повернула голову с покойно прикрытыми глазами. Губы были приоткрыты, и видна была влажно и тускло поблёскивающая полоска зубов. Я почувствовал влечение, и мы начали вяло, как бы нехотя, целоваться. Дар открыла глаза, взъерошила мне волосы и стала смотреть, что из этого получилось.
  - Какой ты смешной... - прошептала она.
  - Да? - сказал я тоже шёпотом.
  - Да... Просто ужас до чего смешной.
  Она провела ладонью по моим волосам, полуразвернулась, скрутившись в талии, взяла растопыренной рукой мой затылок, прижалась губами к моим губам, и мы долго целовались, а потом я начал целовать шею девушки, добираясь до подбородка, гладкая кожа натянулась, Дар в это время замирала, сильно откинув голову назад, блуждая бездумным взглядом где-то в высокой густой кроне пальмы, и тихо вздрагивала от прикосновений, прогибаясь назад все сильней и сильней, по шее и тонким, обнаженным выше локтей рукам проходила дрожь, как озноб. Глаза девушки закрывались, волосы перемешались с песком, а по лицу пробегали, как тени от облаков, красные пятна, как скользящий румянец, голова вдавилась в песок и в ствол пальмы, она резко напряглась, уперлась мне кулачком в грудь. Я лежал, чувствуя жар во рту, и все куда-то плыло, плыло и никак не могло остановиться.
  Дар приподнялась, у неё появились силы, она, быстро осмотрев моё лицо, стала целовать его, тихо улыбаясь, это длилось долго, и я совсем забылся, как во сне, а в глубине глаз Дар что-то вспыхивало и гасло, взгляд был то сосредоточенным, то почти безумным и, глядя в эти глаза с испытующими искорками, я сам поражался своим чувствам.
  Мы были счастливы и, когда солнце нехотя перевалило за зенит, бесконечно усталые, уснули в объятиях друг друга, сном безмятежным и беспробудным, как дети.
  Когда я проснулся, была ночь. Я лежал и смотрел на звёзды.
  Проснулась и Дар.
  - Знак... - шепнула она.
  - Да?
  - Уже ночь? Мы с тобой проспали весь день.
  - Ты выспалась?
  - О да. Как темно и ветра нет. Это океан так шумит?
  - Да. Послушай, тебя искать не будут?
  Дар помолчала, потом сказала равнодушно:
  - Пускай ищут.
  - Среди ночи, тебе, гостье, тоже, наверное, неудобно появляться.
  Она засмеялась.
  - Ладно, всё в порядке. Я вся в песке.
  Я привлек ее к себе. Губы у нее были теплые.
  Вокруг было очень темно. Луна только начинала показываться.
  Я пошёл по влажному песку у самой воды. Океан был очень спокойный.
  Дар отстала.
  Я слышал, как она запрыгала на одной ноге, разуваясь на ходу, и как зашла в воду, и как вода захлюпала.
  - Эй! А мы правильно идём?
  - Конечно. У тебя возникли сомнения?
  - С тобой? Никогда. - Она засмеялась и стала догонять меня. Её смех разносился по всему пляжу. - Веди меня, мой друг и повелитель! - торжественно сказала она и снова засмеялась.
  Мы уже довольно долго шли медленным шагом, и Дар висла на мне, иногда забредая в воду, и кристальные волны с тихим журчанием накатывались на пятки.
  Взошедшая луна ровно освещала пляж, и её свет лежал на унылых листьях редких пальм.
  - Я слышала, у вас есть трущобы Интерьер. Там очень страшно?
  - Глухое место, особенно ночью. Старое строительство. Развал.
  - А что там строили?
  - Не знаю.
  - А почему развалилось?
  - Неизвестно.
  - У вас настоящая провинция. Никто ничего не знает и ничем не интересуется.
  - А что здесь интересного? Ничего.
  - А почему назвали Интерьером?
  - От бывшей столицы осталось много всяких предметов интерьера. Всевозможная мебель, посуда, одежда, разнообразные куклы.
  - Куклы?
  - Мы собирали их вместе за столом и рассаживали по местам.
  - Представляю себе этот банкет.
  Я рассмеялся.
  - Да, это зрелище любого могло обмануть. Все происходило, как в жизни. Только с нами. Мы затевали путешествия, шли в гости, совершали подвиги. Мы копировали жизнь, делали все, что душе угодно, события окружали нас, а куклы неизменно находились на своих местах. Мы праздновали вместе. Главное, все места должны были быть заполнены. Лишних мест не должно было быть.
  - Лишних? - сказала Дар.
  - Да. Все явления должны происходить без обмана. Мы оказывались в разных обстоятельствах, и нужно было распознать обман. Найти изъян. Иначе можно было в нем остаться.
  - А школу ты никогда не пробовал бросать? По-моему, это изрядный обман.
  - Пробовал.
  - Я тоже. У меня, понимаешь, нет никаких способностей к наукам. Но учусь я хорошо. У меня хорошие отметки.
  - Ты и не будешь никогда заниматься науками, - обнадежил я её.
  - Но ведь надо хорошо учиться, - возразила Дар. - Надо.
  - А сколько тебе годиков?
  - Это неважно. Мало еще. Послушай, совсем не видно огней, разве мы так далеко уплыли? Постой... мы же идём в другую сторону.
  - А ты только сейчас это заметила?
  А вдруг праздник начнется? Сам по себе, автоматически, без причин. От заветного обмана. Как раньше.
  - Что ты задумал? Подожди. Подожди же! - Она схватила меня за руку. Её рука слегка дрожала. Она всматривалась мне в лицо. - Знак! - громко и жалобно воскликнула она, присев, и лицо её плаксиво исказилось.
  - Что с тобой?
  - Я боюсь... я... я... боюсь! - Она попыталась освободить руку, но я не отпускал, и на её лице появился ужас, она сказала: - Перестань, куда мы идём, я боюсь! Я не знаю... - забормотала она. - Мне же говорили. Неужели это ты... нет, я не верю, этого не может быть... - Она порывисто огляделась, вокруг был пустынный пляж и больше ничего, и Дар вдруг обмякла.
  - Дар, что ты? - сказал я. - Чего ты испугалась?
  - Нет, нет, ничего. - Она рассмеялась, но вид у неё был поникший. - Вот не представляла, что всё так будет. Я себе всё представляла по-другому.
  Я уже заметил невдалеке очертания большого строения, дома. Я решил воспользоваться привлекательной возможностью пощипать запасы старины Кредо.
  И заночевать там можно будет.
  - Ты что, меня боишься? - спросил я.
  - Не волнуйся, я уже взяла себя в руки.
  - Кажется, мы пришли.
  Мы стояли перед огромным особняком.
  - Отпусти меня, - сказала Дар.
  - Да что с тобой?
  Она молчала, опустив голову, потом потянула руку, я не отпускал, она рванулась, вырвалась и понеслась с места. Помедлив, я пустился за ней.
  Она бежала быстро и молча, и я не сразу её догнал. Она повалилась на песок и стала молча отбиваться, я стиснул её, она, сопротивляясь, напряглась всем телом, изогнулась и замерла, глубоко вздохнув. Руки расслабленно вытянулись вдоль побежденного тела. Мы без сил лежали рядом. Я хотел помочь Дар встать, но она оттолкнула меня.
  - Это... это не ты!
  - Конечно, - сказал я, ухмыляясь. - Не я.
  Она, глядя на меня, вдруг успокоилась. Перемена в её настроении произошла внезапно.
  - А что это за дом? - спросила она. - И так далеко от города.
  - Сейчас посмотрим.
  - Мне страшно, - предупредила Дар.
  Дом был не такой, как у Кредо.
  Я перелез через стену и во дворе отодвинул тяжёлые засовы какого-то средневекового вида.
  Дар, ожидавшая одна за воротами, быстро проскользнула вовнутрь и прижалась ко мне.
  Вокруг стояла мертвая тишина. Я толкнул входную дверь. Она неожиданно распахнулась.
  Дар немедленно отыскала мою руку. Темнота внезапно кончилась. Большой зал был призрачно освещён.
  Мы вздрогнули.
  С огромного, во всю стену, портрета смотрел Шедевр. Портрет был сделан мастерски, лицо Шедевра, несмотря на такое увеличение, было, как живое.
  Это впечатление усиливалось тонкой, едва уловимой усмешкой, замершей на его губах.
  - Кто это? - Дар перешла на шёпот.
  Я хотел сказать, но вместо этого шагнул вперёд. Во всём доме никого не было.
  Ни души. Все двери были отперты.
  Мы с Дар вошли в спальню. Посреди комнаты стояла большая кровать.
  Дар уселась на неё.
  - Иди сюда, - услышал я её голос.
  Голос был спокойный и сонный.
  Я сел рядом.
  - Спать хочу, - сказала Дар. Она опустила голову мне на грудь. - Ты что, не хочешь спать?
  - Хочу, - сказал я, и Дар, сонно помаргивая, принялась расстёгивать рубашку на мне.
  - Постой, - сказал я и встал.
  Было очень тихо. Рядом Дар спокойно раздевалась.
  - Дар... - проговорил я.
  Она уже почти разделась и собиралась забраться под одеяло.
  Я взял её за плечи и встряхнул. Она была совсем сонная. Она пожала плечами и сонно улыбнулась. Снова пожала плечами.
  Не протестовала, что я её крепко и, наверно, больно сжимаю. Только смотрела перед собой и сонно моргала, и в её томных глазах больше не вспыхивало ни огонька.
  Я повернулся к выходу и резко толкнул дверь.
  Но на лестнице никого не было. Я бросился вперёд, потому что во мне нарастала неизъяснимая радость.
  ...Я сидел на берегу океана ночью, и всё было, как во сне, и из воды выходила девушка, встряхивая волосами, её фигура была прекрасна на фоне фосфоресцирующих волн, она подошла, смеясь от восторга, и меня обдало свежестью, и я тоже засмеялся, хотя мне было совсем не смешно.
  Над головой, над развалом, висела луна и вовсю светила, а мы смеялись и не могли остановиться.
  
  
  
  Глава 3. Портрет
  
  
  
   Солнечный луч, желтый и слепящий, пробивался сквозь щель.
  Он медленно соскальзывает с большого комода, угрюмо замкнувшегося под толстым слоем пыли, ползет диверсантом к сломанным стульям растянувшись, взбирается на старую софу, отслужившую, отжившую свой век.
  Когда я смотрю на луч, он замирает и упорно не желает ползти дальше. Глазам смотреть на луч больно.
  Пылинки роятся, посверкивая, в снопах солнца, которые брызжут сверху и сбоку.
  Я отвожу взгляд и краем глаза улавливаю, как рыхлые желтые пятна тотчас, как по команде, тронулись и потянулись друг за другом в плавном хороводе, обволакивая мелкие предметы и ярко выделяясь на ровных поверхностях, каких, впрочем, было немного.
  Чердак был огромный и весь был чем-то завален.
  Посередине, начинаясь от входа, пролегала тропинка между разными вещами, и видно было, что, когда вещи начинали оползать на тропинку, их отбрасывали в сторону, а те, что потяжелее, оттаскивали.
  Все это напоминало свалку, свалку забытую, никому не нужную. Здесь не хватало только воронья.
  Крыша над головой накалилась, и было душно. Осматривая чердак, я вымазался, как трубочист, потому что пыль лежала плотным ковром на всем, и клубы ее взмывали от каждого движения, и я яростно чихал, поднимая новое облако.
  Куклы не было. Я оставил ее здесь.
  Я задумчиво посидел, глядя по сторонам, и услышал короткий резкий свист. Я высунулся.
  Лагуна стоял внизу, крутя задранной головой, потому что солнце било ему в глаза, и собирался свистнуть по-настоящему, в чем равных ему не было, но я махнул рукой, он заметил и остановился.
  Он явно обрадовался.
  - Эй! - заорал он. - Сколько лет!
  - Привет, - сказал я ему сверху. - Залазь ко мне.
  Лагуна быстро вскарабкался по лестнице, видно было, как она дрожит, и мы обменялись рукопожатием.
  Он смотрел на меня, как на марсианина, и мне было смешно.
  - Что с тобой? - сказал я.
  - Ты где пропадал? - сказал он. - Сыночка как волной смыло, а никто и глазом не моргнет. Я подумал, что ты засел за учебу. А что ты здесь делаешь? - спросил он, озираясь. Любил Лагуна, чтобы было изобилие, чтобы всего было навалом. - Что за дебош? - Он заметил барабан. У него была страсть к музыкальным инструментам при полном отсутствии слуха. Барабан ему подходил.
  - Смотрю, что есть лакомого.
  - Дебош! Нашел что-нибудь?
  - Нет.
  - Ладно, ничего, успеешь еще... - Он не сводил глаз с барабана. - Да! - Лагуна оживился. - Знаешь, кого я встретил? Нет? Это конец света. Шедевра!
  - Да ты что!
  - Вот так! Смотрю - идет, гад! Дебош, все попрятались, увидев его. Увидишь, он опять шорох наведет в нашем гербарии...
  - Не исключено, - сказал я. Шедевр был гигантом, настоящим колоссом, которых, подобно животному и растительному миру, рождает щедрая на всякие диковинки природа в здешних краях. Образ Шедевра не поддавался сравнениям, его гороподобность сразу же подавляла, глушила все чувства, кроме созерцательного восторга.
  Повидать его стоило.
  Мы в былые времена составляли компанию, наводящую ужас на окрестности - так сказать, окрестные племена.
  Вернее, ужас наводил Шедевр, тогда ещё молоденький, зелёный совсем, и весил он в отрочестве всего как буйвол с ростом под пальму, и был тощим, поджарым, как селедка, но уже тогда с врождёнными повадками хищника, медлительный, с тяжёлым взглядом в упор, глаза у него всегда полузакрыты, а челюсть выпирает вперёд, как выдвижной ящик в шкафу.
  Мы творили много веселых дел, и понаделали бы еще немало, но он стал пропадать то и дело, и все на большее время, а появлялся все реже.
  Увидеть странника я был бы рад. Лагуна знал это и сказал:
  - Он сегодня на пляже будет. А потом мы пойдём в Стереотип.
  Я кивнул. Я вдруг обратил внимание на руки Лагуны.
  - Что это ещё?
  Он посмотрел на свои могучие кулаки.
  - Так это! В тот вечер, когда ты исчез, я затеял потеху. Подождал тебя здесь, всем было очень весело, мне ждать тебя надоело, у стены стояла компания лгунов, я даже не вглядывался, свои, чужие, как подошёл, как врезал одному, и пошло, и поехало. Всех положил, сижу, любуюсь, девчонки - визг. Подвалило ещё, уложил и их и смотался поскорей.
  - Чего так?
  - А все стекались посмотреть.
  - Вот как, - сказал я. - Так, значит, никого и не разглядел?
  - Нет, - сказал Лагуна беззаботно, - темно было.
  Мы сидели и болтали ногами. Отсюда сверху был виден кусок пустой улицы, обширные участки крыш среди буйной зелени, залитые солнцем, и узкая полоска океана, сизая, далёкая, призрачная, как мираж.
  Лагуна поглядывал на меня. Ему хотелось знать, где я был ночью, но я молчал.
  Мне не хотелось говорить. Раньше мы свободно трепали языки о разном, но теперь я интуитивно чувствовал, что лучше молчать.
  Да и что, в самом деле, я мог сказать? Я вспомнил Дар, вспомнил её и захотел увидеть.
  Это было неожиданное желание. Я поразмыслил. Идти куда-либо мне было лень.
  Я привык болтаться в полдень, когда никого нет.
  В этой пустынности было что-то захватывающее - будто вымерло всё живое, и ты - один.
  Совсем один.
  Мы спустились вниз и пообедали с Лагуной на террасе. Мы ели жёсткие, как подошва, отбивные, и запивали их манговым соком.
  Я ел мало, вяло жевал и думал, что делать со школой.
  Школу нужно было кончать, а для этого требовалось грызть гранит науки. Мне этого делать ужасно не хотелось.
  Хорошо всем, уже отучились, отмучились. Одни мы с Лагуной остались.
  Но с бродяги какой спрос, а мать то прямо говорила об учебе, то заводила пространные разговоры, что скоро я стану самостоятельной человеком и подчеркивала, что это значит быть самостоятельно думающей личностью, а в таких случаях я применял испытанное и не дающее сбоев старомодное средство защиты - проявлял свою сыновнюю отзывчивость, и мать сразу оттаивала, понимая меня, ведь интерес теперь один - потребить, тем более, что она сама часто была не прочь кутнуть, блеснуть в том небольшом кругу, который образовался на побережье.
  Лагуна, пользуясь моментом, уплёл все отбивные и облизнулся. Он любил покушать.
  Он всегда, в любых условиях старался плотно покушать, но всегда оставался не то, чтобы тощим, но каким-то недокормленным, не соответствовал поглощаемому.
  Чтобы он хоть раз откинулся на спинку стула, похлопал себя по набитому животу и сказал 'стоп!', нет, Лагуна всегда хотел есть.
  Я попросил кухарку Экзотику принести ещё чего-нибудь. На столе появился холодный индюк.
  Экзотика извинилась за его, так сказать, холодность, предложила подогреть, но Лагуна уже с готовностью облизнулся раз-другой, не в силах сдерживаться, я поблагодарил Экзотику, сказав, что не стоит, и она ушла.
  Лагуна блеснул признательным глазом в мою сторону и, посерьёзнев, стал осматривать объект, вытягивая шею, выискивая уязвимое место.
  Индюк, со слона размерами, гордо лежал вверх тушей, утыкаясь пупырчатыми суставами в белизну блюда.
  Лагуна ловко дёрнул его за лапу, потянул крыло, попытался вывернуть горло, точно так, как один борец крутится возле другого, пытаясь провести приём. Индюк выстоял недолго, проворно заработали челюсти, как мясорубка.
  Лагуна всегда жевал с туго, до отказа набитым ртом.
  Я задумчиво смотрел, как он расправляется с едой, потом поверх его головы увидел, как к нам по дорожке приближаются Клиент и Дар, оба в белом с ног до головы.
  Из-за поворота показалась еще одна девушка, она подпрыгивала на одной ноге, на ходу поправляя тапок, и догоняла Клиента и Дар. Видимо, она была с ними.
  Она тоже была в белом, только в талии была перетянута широким зеленым поясом.
  Клиент и Дар не ждали ее, но она догнала их и, сияя лучезарной улыбкой, взяла за руки, разделив.
  Я смотрел на них спокойно, и Лагуна, сидя спиной, ничего не заподозрил.
  Он входил в азарт. Я ему позавидовал.
  Сейчас, подумал я, они испортят ему аппетит. Может, не испортят, но помешают.
  Я встал, сказал поднявшему голову Лагуне 'сиди, сиди', и, обогнув террасу, пошел навстречу гостям.
  Лагуна обернулся, не увидел ничего интересного и вернулся к своим баранам.
  - Привет! - сказал Клиент. - Как жизнь?
  Из кармана у него высовывались космического вида очки.
  - Спасибо, ничего, - сказал я.
  Девушки улыбались. Дар очень шли белые брюки и белая куртка.
  - Давайте присядем, - сказал я, поводя рукой, совсем как на приеме.
  - Здравствуй, - сказала Дар.
  - Рад тебя видеть, Дар, - сказал я и перевел вопросительный взгляд на ее подружку: - Вас также...
  - Маска, - представилась девушка с поясом медовым голосом и мягким движением, опустив подбородок на грудь, так что глаза весело смотрели исподлобья, откинувшись корпусом немного назад, протянула руку, словно для поцелуя. Рука была тонкая и светлая, с длинными хрупкими пальцами.
  Я осторожно, неохотно сжал их и отпустил. Я не любитель рукопожатий.
  Около беседки спал Воск. Мы разбудили его.
  Реликт поднял помятую морду, недовольно пыхнул, что его разбудили и, бурча что-то себе под нос, потрусил к забору и улегся там, упал, как подкошенный, и сразу уснул.
  Воск днём был самым равнодушным существом на свете, если его, конечно, не злить.
  - Какая прелесть! - сказала Маска.
  Мы все посмотрели на спящего Воска.
  - Как его зовут? - спросила Маска. - Постойте, я угадаю. Она назвала несколько кличек, и я улыбнулся.
  - Воск. Просто Воск.
  Маска обворожительно улыбнулась мне и звонко крикнула:
  - Воск! Воск!
  Как же, подумал я, так он и услышал.
  К моему удивлению, Воск заворочался, перебирая лапами, как велосипедист, и приоткрыл один глаз.
  - Воск! - кричала Маска. - Ко мне, Воск, ко мне!
  Я даже подумал, что Воск и вправду прискачет - как бы это не вошло у него в привычку - но он оказался воспитанным носорогом - происхождение обязывало - перебросил лапы на другую сторону и захрапел на левом боку, дав отдых правому.
  - Какая прелесть! - снова сказала Маска, тоном пониже.
  Дар и Клиент уже сидели в беседке.
  - Чем занимаетесь? - спросил я, усевшись напротив.
  - Идём охотиться, - сказал Клиент. - Пошли с нами.
  - На кого охотиться? - спросил я.
  - Подводная охота, - пояснила Маска.
  - Мы всё приготовили, - сказал Клиент.
  Маска уселась рядом со мной. У неё были прекрасные золотистые волосы и хорошенькое лицо, словно сошедшее с рекламного проспекта.
  Она была в тонкой маечке, рисунок которой мягко искажался рельефом груди.
  - Поедем за косу, - сказал Клиент. - Там хорошо.
  - У скал?
  - Да-да. Там сразу глубоко.
  - Кошмар... - сказал я.
  - Что, что такое? - с весёлым интересом воскликнула Дар.
  - Так вы не знаете, да? - сказал Клиент.
  - Откуда нам знать, - лукаво сказала Дар.
  - Что? - сказала Маска. Голос у неё был детский. Она и казалась ребёнком, но её формы и глаза говорили о другом.
  - Как Знак угодил в грот к муренам, - сказал Клиент и захлопнул свой рот, поймав мой взгляд.
  - Вот! - разочарованно сказала Дар. - Так всегда.
  - А что, он выбрался? - спросила Маска. - Это же так опасно - мурены.
  - Нет, он не выбрался, - сказал я.
  - Как же так? - спросила Маска. - Я считала, что мурены - это верный сюжет. У них зубы, как штыки.
  - Вероятно, это были безопасные мурены, - сказал Клиент.
  - Ладно, - сказал я, и они больше не говорили об этом.
  Я действительно попадал в грот с муренами, и это был сюжет.
  - А вы не уехали? - спросил я дружелюбно у Дар. - Вам понравилось?
  - Да, я осталась, - сказала Дар. - На смену тем лоботрясам у меня чудный друг.
  Маска улыбнулась. У неё была хорошая улыбка, от уголков глаз разбегались тёплые лучики.
  - Так, значит, твои друзья уехали? - спросил я у Клиента.
  - Да, - сказал он. - Вчера. Идём, - сказал Клиент, вставая. - Как раз к обеду поспеем на место.
  Я тоже встал.
  - Знаете, - сказал я, - я не могу.
  - Вы это серьёзно? - спросила Маска, глядя снизу вверх.
  Она продолжала сидеть. Я пожал плечами.
  - Сейчас - никак.
  - Жаль... - огорчился Клиент. - Я плохо знаю место.
  Мы пошли по дорожке.
  - А может, передумаете? - спросила Дар.
  Маска с надеждой посмотрела на меня.
  Я помолчал, потом посмотрел на девушек и рассмеялся.
  - Нет, - сказал я. - Клиент, сходите к Витамину. Он отлично знает места.
  - Да, я так и сделаю, - сказал Клиент.
  - Он будет без ума от счастья. Вы ведь на машине?
  - Да.
  - Витамин наверняка согласится. Он прекрасно ориентируется.
  Воск почуял, что гости уходят, и немедленно поплёлся к нам.
  Он считал это своей обязанностью - провожать гостей. Приветствовать их он считал необязательным.
  Кентавр с серьёзной мордой шёл возле моего колена, потом отделился, приблизился к клумбе, твердокаменно встал на нее и чихнул. Несмотря на происхождение.
  - Остановите его! - воскликнула Дар. - Такие прекрасные цветы!
  Я покачал головой, улыбаясь. Воск снова присоединился к нам.
  - Впрочем, мы сегодня можем еще увидеться, - сказал я.
  - Куда-то идешь? - догадался Клиент.
  - Да, - сказал я. - Мы будем вечером в Стереотипе. Приходите.
  Девушки закивали. Они были очень милы.
  Маска наклонилась и потрепала Воска по холке. Привратник был озадачен этой проделкой, но стерпел.
  - Хороший филин! - сказала Маска.
  - Любите домашних животных? - спросил я.
  - Да, - сказала Маска. - А почему бы их не любить? Они такие милые.
  Клиент посмотрел на страшилище Воска и хмыкнул.
  - Давай, - сказал он.
  - До свидания, - сказали девушки.
  - Удачной охоты, - сказал я.
  Воск отрывисто ухнул.
  Девушки засмеялись. Я смотрел, как они усаживаются на нагретые сидения, и кабриолет без звука покатил, только колеса зашуршали.
  Воск еще раз возмущенно ухнул, а потом потерял ко всему всякий интерес.
  Я повернулся и пошел на террасу.
  Там, однако, никого не было. На блюде грудой лежали кости и чистый остов.
  Я подумал, что Лагуна ушел.
  Но, зайдя за террасу, я нашел его младенчески мирно спящим в гамаке.
  Лицо у него было такое, что я не решился его будить. Будто колыбельную над ним ворковали. Жаль было портить человеку такой сон. Я уважал сон.
  Я залез в соседний гамак, раскачался. Гамак тихо качался, и я задремал, а Воск засопел, устраиваясь подо мной. Я его согнал. Пусть идет в другое место.
  Буду вставать, обязательно наступлю.
  Я заснул, и сколько проспал, неизвестно, и разбудило меня ворчание подо мной.
  Это Воск опять забрался под гамак. Он настороженно смотрел в сторону парадного входа и грозно рычал.
  Наверно, к матери кто-то приехал. Я спустил руку вниз и нашел густую шерсть.
  Я провел рукой по шее Воска, поглаживая ее, и чувствуя, как в ней что-то клокочет и успокаивается.
  Я лежал в гамаке и смотрел вверх, раскачиваясь справа-слева, справа-слева.
  Лагуна спал.
  Я вспомнил про Шедевра и подумал, что надо уже, наверно, идти, выкарабкался из сетки и потряс Лагуну за плечо.
  Разбудить его непросто, и пришлось раскачать гамак, но и это не подействовало, и понадобилось засунуть руки под гамак и вывалить гедониста на землю.
  Он упал и проснулся.
  - А? - сказал он. - Что?
  - Да просыпайся ты, - сказал я. - Пора, наверно.
  Лагуна сел и протер глаза.
  - Да, - сказал он. - Пошли.
  Еще издали, идя по пляжу, я заметил большой раскинутый зонт.
  Когда мы приблизились, оказалось, что под зонтом в изящной позе - руки сзади, одна нога вытянута, другая полусогнута - разлеглась девица ослепительной красоты.
  Она смерила нас коротким надменным взглядом, будто лучом обожгла.
  - Вот это да, - сказал я. - Нет, ты видел?
  - Да, - сказал Лагуна, облизнув губы.
  - Здравствуйте, девушка, - сказал я вежливо.
  Она не шевельнулась. Столичная штучка. Какие линии! Какой профиль! Вот это экстерьер! Я присел напротив девушки.
  - Добрый день.
  Глаза девушки, удлиненные, огромные, как озера, расширились от такого наглого приставания. Красивее женщины я не видел.
  - Вы прекрасны, - сказал я, - как... - Я щелкнул пальцами. - Лагуна, подскажи!
  - Как... сон, - сказал Лагуна застенчиво, присаживаясь рядом со мной. - Как...
  Я испугался, что он подыщет для сравнения что-нибудь гастрономическое.
  На ее губах зазмеилась высокомерная улыбка, она презрительно повела плечом.
  Ее купальный костюм был восхитителен, ее смехотворное бикини вполне могло сойти за мужской галстук, а пышная, роскошная грудь, казавшаяся еще роскошнее из-за гибкого и тонкого тела, свободно охватывалась двумя узкими полосками материи, каждая из которых напоминала только-только нарождающуюся луну.
  Женщина продолжала сохранять все ту же непринуждённую позу, не проронив ни слова, а мы с Лагуной, как сладкоежки в кондитерской, откровенно созерцали такое чудо, словно шедевр в музее, да это и был шедевр человеческого тела, и женщина откинула голову, коротко рассмеялась низким грудным смехом и, вернув голову в изначальное положение, выразительно посмотрела поверх наших голов.
  - Оглянитесь, дурачье, - сказала она, будто по голове погладив. В ее голосе прозвучало скрытое торжество.
  Мы с Лагуной потупили взгляды, будто осекшись, затаив веселье, одинаковыми движениями повернулись.
  Из волн выходил Шедевр, такой знакомый и словно чужой.
  До чего он огромный, издали казалось, что из воды выходит морское чудовище, двуногое, прямостоящее.
  Гигант неторопливо шел к нам, с горделивой осанкой, и могучие, звериные мышцы ходуном ходили под гладкой кожей при малейшем движении.
  Он еще больше вырос.
  Мы с Лагуной глядели на него во все глаза, потом вспомнили про женщину и продолжили игру: панически переглянулись, испуганно заоглядывались, сделав вид, что от страха приросли к земле, ноги отнялись, а Шедевр приближался, надвигаясь всей массой, поражая зрелищем громоздящихся, как завал в горах, мышц, их перекатывающимся изобилием.
  Да, Шедевр со своей внешностью заткнул бы за пояс всех профессиональных атлетов, но плевать он хотел на все это, он силен по-настоящему, могуч, как динозавр, и быстр - этакий несокрушимый таран.
  Он подходил, в упор глядя на нас своим тяжелым взглядом, и я подмигнул ему, сделав движение головой.
  Он не понял, в чем дело, но то, что вести себя следует не так, как обычно, он понял.
  Поэтому мы и сошлись когда-то, что понимали друг друга с полуслова.
  - Что здесь происходит? - грозно пророкотал он. Вот так голосок у него появился.
  - Шок! - сказал Лагуна, стараясь, чтоб вышло пожалобней. - Мы не знали, мы не хотели...
  Женщина удовлетворенно засмеялась. Тогда я сказал:
  - Мы вовсе не хотели приставать к вашей девушке. Мы, - я икнул, - нечаянно.
  - Значит, вы пробовали приставать? - Шедевр сощурился, играя бровями над переносицей. Он был похож на античного бога. Громовержец.
  - Роза! Они оскорбили тебя?
  - Еще бы они смели! - сказала женщина ангельским голосом. - Но вели эти дикари себя нагло.
  - Вот как? - рявкнул Шедевр, оглушив нас. - Это вам с рук не сойдет.
  - Вот так! - заорали и мы с Лагуной, подпрыгнули, состроили зверские лица и бросились на гиганта.
  Женщина, пораженная, даже изменила позу.
  Я обхватил одну ногу, Лагуна - другую, и мы стали тянуть их в разные стороны.
  Шедевр застыл, и мы непродуктивно замолотили ногами по песку, но ничего не могли сделать, а потом он притворился, что ослаб, подался назад и сел, а мы накинулись на него, свирепо фыркая.
  Вскоре и он истошно орал, сдаваясь, так как боялся щекотки, а мне даже неловко стало перед небом за такой его рев.
  - Шедевр! - кричал Лагуна и молотил его по груди от избытка чувств, и я тоже хлопал, что было сил, по плечу, и нес от радости что-то несусветное.
  Потом мы успокоились.
  - Как же я рад тебя видеть! - сказал я громко и, прыгнув, ударил Шедевра по плечу. Он с улыбкой закивал.
  - А я! - заорал неотесанный Лагуна. Нормально говорить он не мог. - Это я как рад! - И он стукнул Шедевра по второму плечу.
  Тот склонил челюсть в другую сторону и тоже закивал, и эта челюсть у него была, как выдвижной ящик, и весь он, целиком, с руками и ногами, был наш Шедевр.
  Его подруга уже все поняла и тоже улыбалась нам.
  - Познакомьтесь, - сказал Шедевр. - Роза, самая красивая женщина в мире.
  Мы заулыбались и закивали, потому что это было похоже на правду.
  - Обманщики! - сказала Роза. - Вы провели меня.
  Лагуна надулся, как бы говоря 'Так... еще бы!', а Шедевр расхохотался.
  - Какой же ты все-таки огромный, Шедевр! - сказал я. - Ты сам не знаешь, какой ты огромный!
  Шедевр снисходительно склонил голову и провел рукой по коротким волосам ежиком.
  - А мы с Розой решили прошвырнуться к местам моего детства, - сказал он. - Да и море здесь, сами знаете, и пляж...
  - Значит, скоро уедешь? - с досадой спросил Лагуна.
  Шедевр развел огромными руками.
  - Что делать, что делать... Я только на отдых.
  - Надолго?
  Шедевр рассмеялся. Смех был ему к лицу. Как доброе божество.
  - Еще денек-два? Так, Роза?
  - Пожалуй, - сказала женщина.
  Я подумал, что она или кинозвезда, или победительница конкурса красоты.
  - Что будем делать? - спросил Лагуна, скаля зубы.
  Взгляд Шедевра поблуждал и остановился на Розе.
  На его немой вопрос она лишь едва заметно повела плечами и вперила в него свои красивые немигающие глаза.
  - А куда мы бы могли пойти? - спросил Шедевр.
  - Так... - сказал Лагуна, поднимая очи горе. - Мы предлагаем Стереотип. Так?
  - Стереотип? - сказал Шедевр озадаченно. - А где это?
  - Вот, - сказал Лагуна, а потом: - Да, да... я и забыл. Ты же не знаешь. Это совсем новый кабак.
  - И как?
  - По-моему, неплохо. Совсем неплохо. Скажи, Знак?
  Я кивнул. Шедевр вновь вопросительно посмотрел на свою подругу. Она поморщилась.
  - Давай попозже, - сказала она. - Сейчас здесь так хорошо.
  Шедевр нерешительно переступил с ноги на ногу и сказал нам:
  - А может, в самом деле, попозже? Или, знаете что, оставайтесь с нами. А? Поныряем, подогоняем друг друга.
  Мы с Лагуной переглянулись, и я сказал:
  - Мы будем вас ждать в Стереотипе вечером, ладно?
  - Ладно, - сказал Шедевр, - только, это, найду я этот кабак?
  Я хотел сказать, что мы можем подойти вечером к ним и потом отправиться вместе, но Лагуна сказал:
  - Почему не найдешь? Вон он, виден. - И он показал вдоль берега, в сторону трущоб.
  Там, в дрожащем мареве, действительно можно было разглядеть что-то высокое, далекое, темнеющее на фоне песка.
  - Вот где он! - сказал Шедевр, вытягивая богатырскую руку и поднося ладонь к глазам козырьком. - Куда забрался!
  - А когда ветер! - сказал Лагуна. - Даже качает. Как шторм.
  Мы попрощались и пошли в город. Я один раз оглянулся.
  На пляжном рынке лежали арбузы, разрезанные продавцом Патроном на две половинки, как расколотый панцирь, сверкающие своим нутром.
  - Зачем это? - недовольно предъявил претензии Лагуна, натура цельная.
  - Для удобства, - угодливо ввернул Патрон.
  - Для удобства я хочу сам выбрать. Проверить свою интуицию, а ты мне сразу - на!
  У меня дома в саду сидели Календарь с Очаг.
  Они ждали меня и дразнили Воска. Мать сказала им, что не знает, где я, и предложила подождать.
  Они остались. Воск хватал Календаря за ногу. Они были хорошо знакомы.
  Очаг смеялась, и Воск, припадая к земле, резко, оглушительно ухал, и кухарка вышла посмотреть, что с ним.
  Увидев нас, Воск побежал к нам.
  - Привет, - сказал Календарь и пожал каждому из нас руку своей твердой ладонью.
  Очаг просто улыбнулась. Лагуна рядом растаял. Он так заулыбался, что мне неудобно стало. Когда человек влюбляется, он глупеет на глазах.
  - Как живешь? - спросил меня Календарь.
  - Ничего, - сказал я. - Зайдете в дом? - Я посмотрел на Очаг.
  - Давайте здесь... - сказала она, неуверенно улыбаясь. Она была вообще-то ничего.
  Мы пошли в беседку, и Воск поплелся за нами. Ему хотелось играться.
  - Как звезды? - спросил я. - Мигают? Заигрывают?
  - Домигались, - сказал Календарь.
  - А что?
  - Сворачиваемся.
  Это было новостью. Очаг грустно закивала головой.
  - А почему? - спросил Лагуна обиженно.
  - Здесь же что-то строить будут, - сказал Календарь. - Вы, наверно, знаете.
  - Да, - сказал я. - Я слышал уже.
  - Я тоже, - сказал Лагуна. - Мне говорили.
  - Все за это ратуют. Когда приедет новый рацион. Вот так, - сказал Календарь.
  Он потянулся, заложив переплетенные пальцы за затылок, и зевнул, надувая шею. Он легко, мечтательно улыбался, глядя вверх, на пеструю зелень.
  - Не жалеешь? - спросил я.
  - Что? - Календарь резко выдохнул и захлопал глазами. - Да как тебе сказать... Раз мы мешаем новым свершениям. Да мы в горы уходим. В разреженные атмосферы, знаешь ли... Там наблюдать одно удовольствие. Хотя работы будет навалом.
  - А где это - в горах?
  Календарь сказал, где. Я покивал.
  - Вот по чему я буду плакать, так это пляж. Это не пляж, а сказка.
  - Да... - сказал я.
  Очаг молчала. Лагуна тоже молчал.
  - Может, вы есть хотите? - вежливо предложил я. - Или пить?
  - Нет, нет, - сказала Очаг. - Мы... - она быстро посмотрела на Календаря, - не хотим. Мы ели.
  - Да, мы ели, - сказал Календарь.
  Я молчал, раздумывая. Все тоже молчали, как воды в рот набрали. Вот ведь люди, подумал я. Что за люди.
  - Лагуна, - сказал я, - а может, пойдем присоединимся к Клиенту? Все вместе.
  - Это в такую-то жару? Пешочком? Нет, не хочется.
  Ладно, подумал я, тогда я все сказал. Воск водил мордой, сгоняя мух. Он равнодушно скользил взглядом желтых глаз, трогательно шевеля бровями, по лицам гостей.
  Если бы они выразили желание уйти, я бы не стал удерживать. Календарь словно угадал мои мысли.
  Он встал, нерешительно посмотрел на меня, на Очаг.
  - Мы пойдем, наверное.
  - А вы куда? - спросил Лагуна.
  - На станцию, куда еще, - сказал Календарь. - Пока то да это... Все погрузим... А еще надо собраться.
  - Когда же вы уезжаете? - спросил я.
  - Когда? - озадаченно сказал Календарь. - Я же говорю, пока все не будет готово к переезду. - Он подумал. - Завтра, послезавтра... Не раньше.
  - Ладно, - сказал я. - Пока. Я, если вы не против, зайду к вам. Попрощаться.
  - Да что ты в самом деле! - заулыбался Календарь. - Какой разговор! Еще бы ты не пришел. Приходи обязательно.
  Я кивнул. На Очаг и Лагуну я не смотрел.
  У себя в комнате я не стал включать музыку, чтобы не уснуть, как всегда, а взял толстую книгу и стал читать.
  Но сегодня меня надолго не хватило.
  Я отложил фолиант и задумался. Матери не слышно, или отдыхает, или укатила куда-нибудь.
  Она немного обиделась, что я не был дома в тот вечер, когда она устраивала прием. Она дулась некоторое время и сказала, что я еще пожалею.
  Я поинтересовался, почему это я пожалею. 'Пожалеешь, пожалеешь, - сказала мать. - Тут такие девушки были'.
  Свет клином сошелся на этих девушках. С ними и поговорить-то не о чем.
  Потом я подумал, что хотел сходить в джунгли за большой скороваркой.
  Когда я узнал о ней, я просто места себе не находил. Я так хотел поймать природную скороварку. Она мне мерещиться стала.
  Потом мы с Лагуной ее высматривали, устраивали засады, но все впустую.
  Позже мы решили идти искать гнездо, и я немного остыл. Но все равно, я очень хотел поймать большую скороварку. Я стал думать, с кем пойти. Лагуна деморализован.
  Я мысленно перебрал всех знакомых и вздохнул. Где-то там, у скал, под беспощадным солнцем, разбили свой бивак Клиент с девушками.
  Поеду к ним, решил я. Я замер, предвкушая удовольствие, которое меня ожидало.
  Поныряю, подумал, я. Я так люблю нырять в эти океанские пропасти. Я потянулся.
  За окном послышалось рычание, сдавленное и грозное, а потом голос сказал: 'Пошел вон, лишенец!', и в проеме раскрытого окна моей комнаты вырос Лагуна.
  Я оторопел.
  - Ты чего это? - спросил он подозрительно, глядя на мое лицо.
  - Так... Я ничего. А ты чего?
  Лагуна мрачно смотрел на меня исподлобья.
  - У тебя что-то случилось? - спросил я обеспокоенно.
  Он молча покачал головой.
  - А как же Очаг? - прямо спросил я.
  - Неважно! - сказал Лагуна и махнул рукой. - Они там по голову в делах.
  - Помог бы, - ехидно сказал я.
  - Что мешать, - сказал Лагуна.
  - Вот и забудь, - сказал я. - Давай, отметим это дело.
  - А у тебя что-то есть? - спросил Лагуна.
  - Сейчас увидишь... - сказал я загадочно.
  Мы пошли в гостиную. В ней царила прохладная полутьма. Пожалуй, даже было зябко как-то.
  Я достал из бара набор Пари и извлек из него бутылочку.
  - Видал? - сказал я Лагуне.
  - Класс! - сказал он с уважением.
  Королевский набор был подарен недавно матери одним джентльменом безукоризненных манер.
  Мы вернулись в мою комнату, захватив фужеры, и разлили зеленоватую жидкость, ароматную и прозрачную, как водичка. Потом столкнули фужеры и выпили.
  - Дебош! - сказал Лагуна, выдыхая. - То, что надо. А... - он поискал глазами. - Заесть нечем?
  - Сейчас будет, - сказал я.
  Лагуна взял в руки бутылку и стал разглядывать микстуру на свет, щуря один глаз, потом, как неграмотный, принялся шевелить губами, читая на этикетке, как таинственные письмена, содержащие некую премудрость.
  Я сбегал на кухню и приволок здоровенный кусок окорока и хлеб в глубокой тарелке.
  - Прекрасно, - сказал Лагуна, становясь спокойным и сосредоточенным. - Хлеб взял? Есть. Так, давай, закусим.
  Я вздохнул.
  - Слушай, Лагуна, ты что, есть собрался?
  Лагуна воззрился на меня.
  - Что здесь есть?
  - Ладно, как знаешь, - сказал я и стал разрезать окорок на части.
  - Все будет в порядке, - заверил меня Лагуна, выставив ладонь.
  Мы выпили.
  - Очаг уезжает, - сказал Лагуна. - Ты знаешь, да?
  - Знаю, - сказал я.
  - Уезжает, - повторил Лагуна, уныло глянув на руки.
  - Слушай, - сказал я и спросил то, чего обычно никогда не спрашиваю: - Что у тебя с ней?
  Лагуна уставился на меня.
  - Ты хочешь знать? - спросил он, глядя из-под круглых бровей. - Правда, хочешь?
  - Да, - сказал я. - Раз спросил.
  - Наверно, я влюбился, - заявил Лагуна. - Знаешь, вот так вот сижу с ней и... коснуться боюсь... так это все... знаешь...
  - Только не плачь, - сказал я тоном, который не обидел Лагуну. Он успокоился и сказал:
  - Извини, не буду.
  - Разберешься, - сказал я. - Я тебя понял.
  - Забудем про это, - сказал Лагуна.
  Я не понял, про что 'про это', но не спрашивал. Отношения влюбленных похожи на болото. Увязнешь по уши.
  Лагуна приналег на окорок. Тот таял на глазах. Я ел немного, и чувствовал, что опьянел. Будто преодолелся какой-то барьер, и я стал другим.
  - Хватит жрать, вождь гламура, - сказал я.
  - А что? - сказал Лагуна.
  - А вот что. - Я разлил остатки и протянул фужер Лагуне. - Держи.
  Мы залпом выпили.
  - Прекрасно, - заключил я. - Пошли!
  - Куда это? - спросил Лагуна невнятно, с набитым ртом.
  - Проведаем Клиента с девчонками. Еще попадут в грот, торжество...
  Я потащил Лагуну за руку. В другой он зажал отрез мяса.
  Мы выехали на самокате Оазис, и я до отказа вывернул газ, и мы и с ужасным ревом промчались по улицам, чтобы эти сони в своих постелях повскакивали после сиесты, потные их души.
  Похоже, Лагуну тоже проняло от сногсшибательного начала поездки, и он просветленно выругался, ничего не забыв, и в этом я узнал прежнего Лагуну. Ругаться он умел.
  Какая это ядерная штука Пари, я почувствовал только когда выехал к океану.
  Я ощутил дикий восторг, и дикую мощь, и так шпарил на ультрасовременном самокате, что только песок летел, а ручка газа была все время была до упора, и я бы дал год жизни за лишний оборот.
  Я вылетел на влажную полосу рядом с водой, и пошел, и пошел по ней, стараясь только не вильнуть в океан, а Лагуна сзади от переполнявших его эмоций чуть не придушил меня, и свежий ветер туго бил в лицо.
  Голосистый Лагуна что-то орал во всю глотку, а может, пел, размахивая окороком, и бил меня по спине, а я, расправив плечи, уверенно смотрел вперед, и влажный песок разбрасывался из-под колес, а сзади оставался пахотный след, и иногда пляж переворачивался в глазах вверх ногами и, помедлив, нехотя переворачивался то ли на голову, то ли наоборот, я уже не разбирал.
  Я правил к месту, про которое говорил Клиент, и доехали мы до него очень быстро, спрыгнули, бросив самокат, который замер, крутя передним колесом.
  Мы с Лагуной, обнявшись, пошли по песку неверным шагом, утопая в нем по голень, горланя что есть мочи известную задушевную песенку.
  Я орал, и он орал, я выкрикнул единственную внятную строчку, Лагуна рядом надрывался, и я победоносно допел концовку, на одном дыхании, и мы с ходу начали другую песню, но охрипли, остановились и отпустили друг друга.
  Лагуна, оглядев дикие места подле нас, произнес предлинную фразу, и такую, что волны приостановили свой бег.
  Лагуна подумал и выразился в том смысле, что вспомнил прошлое этих мест и их безгрешных обитателей до мелового периода.
  Вокруг осуждающе застыли скалы. Волны били об них, и с шипением, и с клокотанием выбирались из разъеденных ими же каменных ходов и извилистостей.
  - Гляди, - сказал Лагуна, - русалка.
   'Русалка' сидела на плоской скале и смотрела на нас. Безмолвно.
  - Держи ее! - сказал Лагуна крепнущим голосом. - Окружай! Вот это улов!
  - Ребята, что с вами?
  Голос был человеческий, испуганно-дрожащий, и был удивительно похож на голос Дар.
  - Тюлень ты! - сказал я Лагуне. - Это же Дар!
  Лагуна постоял, покачиваясь на широко расставленных ногах, похлопал глазами и кротко сказал:
  - Замаскировалась... жаба.
  Хотя я был пьян, пьянее Лагуны, я увидел, что лицо Дар гневно исказилось, она вскочила.
  Я промычал что-то извинительное, схватил Лагуну под мышки и потащил вдоль скал.
  Потом, выбившись из сил, решив, что хватит ему кататься на мне, уронил его на песок и упал рядом.
  Светило солнце. Я закрыл глаза, и сразу все закружилось. Я лежал с закрытыми глазами, и в голове все кружилось.
  Лагуна мирно сопел рядом и даже заснул, кажется.
  Глаза, во всяком случае, закрыты, и не шевелится. А что он сказал? Я и не помнил. Что за комплимент.
  Глядя, как все кружится - солнце в небе выписывало сверкающий кружочек - я отполз в тень и уснул, и спал недолго, но крепко, проснувшись от передвинувшегося солнца.
  Его лучи били прямо в меня, и лицо и шея у меня вспотели. Лагуна спал рядом, и лицо и шея у него тоже вспотели.
  Опьянение, такое сильное и внезапное, выветрилось, прошло так же быстро, как и наступило.
  Чувствовал я себя удивительно хорошо, и настроение было весёлым.
  Я посмотрел на Лагуну. Он лежал на боку и спал, как слон. Солнце ему не мешало.
  Я потрогал камень скалы, ухмыльнулся неизвестно чему и стал огибать скалы, разбрасывая ногами песок, засунув руки в карманы.
  В голове всё пело. Я поискал взглядом по сторонам, надеясь увидеть Дар.
  Но ее нигде не было.
  Я полазил по скалам и нашел между ними пятачок пляжа, на котором лежала одежда, несколькими группками, видимо, Клиента и девушек.
  Я перешагнул через неё, зашёл в воду, сразу как провалился по шею, набрал воздух всей грудью и нырнул.
  Дно здесь было недалеко, самое место для охоты.
  Правда, дальше начинался скат, всё более крутой и крутой, а еще дальше спуск обрывается в прозрачную черноту - там очень большая глубина.
  Я плыл под водой, пока меня не потянуло, будто за волосы, наверх с неудержимой силой и не вытолкнуло из воды, как пробку.
  Берег был далеко. Вода была очень чистая, изображения предметов были чёткими, но из-за нагромождения камней и леса бурых водорослей не было ничего видно, а охотники наверняка были там.
  Я нырял и выныривал, пока не заметил, как блеснуло что-то белое, белизна человеческого тела. Я быстро поплыл туда, стараясь не потерять из виду перебирающие ноги в ластах.
  Это были ноги Клиента, он ещё был в маске.
  Мне смешно было смотреть, как он с грозным видом водит ружьём по сторонам и хищно выворачивает голову, и стекло на маске отливает тусклым водяным блеском.
  Он медленно шевелил ногами, между которыми сновали косячки рыбок, и медленно подплывал к скале, подкрадываясь к чему-то за ней. На поясе у него болтался здоровый плоский тесак.
  Я подплывал со спины к нему ближе и ближе, пытаясь увидеть, кого же он намерен заарканить.
  Я всплыл над скалой и увидел: то была большая рыба Стимул, существо мирное и совсем невкусное. Клиента, вероятно, привлекли его размеры.
  Он вдохновенно уставил своё ружьё, похожее на спицу, чуть ли не в бок этой древней рыбе, вспотел, наверно, от волнения, и выстрелил, потому что ружье стремительно удвоилось в длину и продолжало расти, и Клиент умудрился промазать даже с такого расстояния.
  Но что за штуковина? Из тела рыбы будто бамбук вырос, стрела прочно застряла, рыба ошалело дёрнула, рванулась, заизвивалась толстым могучим телом и потащила злополучного Клиента за собой, лениво, но упорно, и венец творения не знал, что ему делать, только воздух стал вырываться чаще и, крутясь, упруго взмывал вверх.
  Я тоже вынырнул, быстро отдышался и снова нырнул. Клиента с рыбой я не увидел, а увидел ту девушку, что была с ним утром, она нависала надо мной, слабо работая ногами. Вначале, с первого взгляда, мне показалось, что она обнажена совсем, но нет, это у нее такой купальный костюм был, современный, я не цвет имею в виду.
  Я помахал ей рукой, и она, улыбнувшись, насколько это было возможно в маске, тоже покрутила одной рукой. В другой было ружье.
  Из-за камней на своем рысаке суматошно вынесся Клиент, он выглядел, как бирка, болтающаяся у чемодана.
  'Чемодан', судя по всему, начинал злиться, сделался подвижным, запах невидимой крови немедленно притянул из глубины акул, и несколько штук, небольших, осторожных, ошивались уже около, и за ними шли другие, их здесь тьма-тьмущая.
  Клиент испуганно заоглядывался на них, и мотался за своей рыбой, не желая упускать добычу или жалея потерять стрелу, но страх взял своё, и он вытащил тесак и стал суматошно бить и пилить шнур, но тот не поддавался, рыба сделала вираж, и Клиент прочесал спиной дно, крутясь, как попало.
  Я увидел, как будто от дна отделились два чудовищных поплавка - две тигровые акулы, самые агрессивные и крупные, покачиваясь телами, будто вибрируя, они спаренно тронулись и описали плавный стремительный полукруг, пройдя между мной и девушкой.
  Воздух у меня кончался, я стал всплывать, и успел увидеть, что шнур не выдержал отчаянных полуударов и царапаний по нему лезвием, разъединился, рыба скрылась, а акулы за ней, будто увлечённые водоворотом.
  Рыба была, конечно, ничего.
  Я вынырнул. На пятачке пляжа сидела Дар, обхватив руками колени.
  Из-за камней появился Витамин, прыгая то на одной, то на другой ноге, вытряхивая воду из ушей.
  Он приблизился к Дар и обнял ее. Она подняла голову, обернулась. Их губы слились в долгом поцелуе. Куда катится мир, подумал я.
  Обнявшись, они медленно переворачивались, как два борца, по песку, замирая при этом.
  Недотрога Нектар природу презирала. Её любимым занятием был одухотворённый просмотр рекламы, досадливо перебиваемой другими бесполезными передачами.
  Я снова нырнул.
  Прямо подо мной на дне сидел Клиент, ноги в разные стороны, и в полном недоумении осматривал ружьё, держа его за ствол. Стрела была целой.
  Девушка колебалась рядом, и волосы её струились.
  Я быстро и тихо коршуном упал - на Клиента - и подтолкнул в спину; он покачнулся, резко разогнулся, чуть не опрокинувшись, и вспыльчиво схватился за тесак.
  Я состроил ему рожицу, а девушке это понравилось, она оживилась, заулыбалась, что-то показывая, а потом ловко развернулась и величественно уплыла со своим ружьем, плавно взмахивая ногами в ластах. На секунду мне опять показалось, что она нагая, и я, оторвав взгляд, поплыл к берегу.
  У одежды сидела Дар и с тоской смотрела, как я выбираюсь из плещущейся между камнями воды.
  - Привет, Дар, - сказал я. - Что делаешь? Почему такая невеселая?
  - Не обращай внимания! - сказала она. - Вот, сторожу одежду.
  Я не обратил внимания на её слова, потом подумал. Что значит, 'сторожу одежду', кто ее возьмет здесь? и недоуменно уставился на неё.
  - У тебя воздух кончился? - спросил я. - В аквалангах?
  - При чем здесь акваланги, - сказала Дар.
  Я встал рядом. Потом нагнулся и взял её за плечи.
  - А что такое? Девочка, что случилось? - Я чувствовал смутную вину. Сквозь туман я что-то помнил, что-то там Лагуна ляпнул, но чтобы конкретно - нет. - Тебя обидел кто-то? - ласково спросил я.
  Дар брезгливо пошевелила плечиками.
  - Ты весь мокрый! - сказала она. - Не трогай меня.
  И вдруг я догадался.
  - Ты... из-за той акулы? Да?
  - Да, - сказала Дар. Она помолчала и продолжала: - Когда приехали и подошли к воде, меня даже передёрнуло. Боюсь.
  - Да и ладно. Очень нужно, чтобы ты лезла в воду к акулам. Там их сейчас уйма.
  - Правда?
  - Да, - соврал я.
  - А как же они? - Имелись в виду Клиент и Маска.
  - Отстреливаются. Но силы неравные, - серьёзно сказал я. - Вот сейчас откусывается нога Клиента, а сейчас рука... вот! - сказал я, будто прислушиваясь, - перекусили надвое. Бедненький!
  - А как же Маска? - воскликнула Дар. Она плохо понимала, что я шучу. - Что с Маской?
  - Берегут. Ее слопает главная акула. Так сказать, генеральная, - сказал я и подумал, как же сильно тогда Дар испугалась.
  Дар недоверчиво посмотрела на меня.
  - Ты шутишь?
  - Конечно! - сказал я и, нагнувшись, поцеловал её в лоб. - Глупенькая! Они давно нырнули?
  - Да, - сказала Дар. - Скоро должны выйти.
  - Подождём, - сказал я и упал на песок, который сразу облепил меня.
  - Я чуть не испекся, - раздался сверху голос. Я поднял голову и увидел Лагуну на скале.
  - Я чуть не испекся на этом солнце, - сообщил он и спокойно спрыгнул, как мне показалось, прямо на меня, я даже удивился, что он не попал.
  - Жарит как, шок, - сказал Лагуна. Он был совсем не сонный, но какой-то вялый и странный, со взлохмаченными волосами. - Привет, - бросил он Дар.
  Она окинула его холодным взглядом и не ответила. Он не обратил на это никакого внимания.
  - Надоело мне, - заявил он. - Мы сегодня наберёмся. Устроим торнадо. Всех в трущобы. Я сегодня наберусь. А если ты мой друг, то наберёшься со мной. - Он уставился на меня. - Ты мне друг?
  - Конечно, - сказал я. - Мы сегодня мощно врежем!
  - Вот-вот, - сказал он, заулыбался и вдруг нахмурился. - Что это у тебя? - суровым голосом вопросил он.
  - Где? - растерянно сказал я.
  - Вот, здесь!
  - Что, что такое? - сказал я.
  - Развернись! - потребовал Лагуна.
  - Голову напекло? - сказал я.
  Лагуна сзади задумчиво сопел.
  - Где это ты так?
  Дар мельком глянула на мою спину и сразу отвернулась.
  - Да что такое? - заорал я. - Ты можешь сказать толком?
  - Будто пантера на спину прыгнула. Упал, что ли? Такие следы.
  Жар бросился в голову. Я сразу успокоился, но мне было неловко, и я сказал грубовато:
  - Лагуна, отцепись ты, в самом деле. Надоел.
  - Ладно, - сказал Лагуна, пожал плечами и сел рядом.
  Он посмотрел еще раз на мою спину, на меня, на Дар и вдруг, как школьница, залился краской. Я следил за ним краем глаза, и, видя, как он отчаянно краснеет, ткнул его кулаком в ребра. Вот ведь частный детектив выискался. Пантера, пантера... Я внезапно, ярко все вспомнил, как это было, и расслабленно откинулся на спину.
  На небе, как всегда, не было ни облачка, оно было чистое и синее.
  С моря донесся сильный всплеск, будто рыба хвостом хлестнула. Из воды выбирался Клиент, а за ним девушка.
  Клиент чертыхался, но тихо, чтобы девушка не слышала, дополз до кромки песка, попытался встать на длинные ласты и шлепнулся обратно в воду, упав на зад и подняв шум и брызги.
  Всегда он был неловкий, слабый.
  С детства его задразнили. Лакированный, он завидовал обшарпанному, как футбольный мяч, заводиле Лагуне. Неуклюжий он был почитатель, и робкий. От случайного замаха съеживался. Не терпел окриков, попреков.
  Переживал, что у любого действия есть неминуемые последствия. Подумаешь, пожурят. Велика беда. Настроение испортят. Всего лишь.
  Но наивный Клиент с малолетства чистосердечно во всем признавался, а в ответ получал одни нравоучения. Без спроса ничего не делал.
  Сейчас он принципиально, с рвением изображал из себя гуляку, бесшабашного, задиристого, хронически шатающегося по злачным заведениям, желая изо всех сил доказать кому-то постороннему обратное, продемонстрировать свою новизну поводырю Абсурду, который был недоволен, что его подопечный, такой безвольный, вышел, слепец, из-под контроля.
  Он закрутился на месте, выкарабкиваясь на пляж. Лагуна с интересом следил за его эволюциями.
  - Самец!
  Девушка скинула ласты, как тапочки, обеими руками охватила мокрые волосы, покрутив головой с закрытыми глазами, прогнулась назад. Грудь напряглась и округлилась. Девушка, не меняя позы, сделала два шажка вперед, открыла глаза и весело рассмеялась.
  На всем теле у нее застыли крупные капли.
  - Маска, - сказала Дар, - как охота?
  - Прелестно, - сказала Маска. - Там такие рыбы! Одна как потащит Клиента...
  - Да? - сказала Дар без интереса.
  - Да, - сказала Маска. - Клиент оседлал одну и прокатился. Клиент, правда, весело было?
  - Очень, - сказал Клиент. - Чуть не лопнул со смеху. Неизгладимое впечатление.
  - Вот, видишь, - сказала Маска. - А я что говорила. Дело свое туго знает. - Она свесила сырые волосы, наклонив голову.
  Я смотрел на нее. Одно ухо оголилось. Оно было очень нежным, с розоватой мочкой. Маска посмотрела на меня своими задорными глазами.
  Лицо у нее еще было совсем детским, не до конца оформившимся, полным лукавой прелести.
  - А где вы оставили машину? - спросил я у Клиента.
  - Что? - спросил он, собирая все вещи. - Там. - Он показал рукой.
  - Вот как, - сказал я. - Ясно.
  Маска растянулась на песке рядом со мной, подставив тело солнцу.
  - Хотите загореть?
  Она, лежа на животе, повернула голову.
  - Хочу.
  - Напрасно, - сказал я.
  - Почему?
  - У вас хороший оттенок от природы. Вам не надо загорать. - Я провел пальцами по атласному плечу. Ее глаза смеялись.
  - Вам не нравится шоколадная кожа? - спросила она.
  - Нравится, - сказал я. - Но кожа может сгореть и слезть.
  - Да, - сказала она и перевернулась на спину. - Это ужасно.
  - Вы что, будете загорать? - спросила Дар.
  Она оделась и стояла, глядя на нас. Клиент тоже оделся и держал все снаряжение, готовый идти.
  - Идемте! - сказал он. - Я проголодался зверски.
  - Вы идите, - расслабленным голосом сказала Маска. - Я останусь, полежу.
  - Маска, - сказала сердобольная Дар. - Перестань. Что ты будешь здесь лежать? Что за причуда?
  - Нет... - отозвалась Маска слабым голосом. - Неохота никуда идти...
  - До машины, - удрученно сказал Клиент. Он устал стоять со всем скарбом в руках.
  Маска ничего не сказала.
  - Мальчики, - сказала Дар, - возьмите ее за руки, за ноги, и донесите ее, ради всего святого, до машины.
  Лагуна, сидевший в тени под скалой, ухмыльнулся, но не пошевелился. Ему тоже было лень.
  - Маска, - сказала Дар, - пойдем, да? Пойдем.
  Девушка не отвечала.
  Я посмотрел на нее и сказал:
  - Я ее привезу.
  Клиент повернулся и пошел прочь, нагруженный, как верблюд. Дар посмотрела ему вслед, потом на нас, на меня.
  Я утомленно прикрыл глаза. Дар молча ушла вслед за Клиентом. Обиделась.
  Лагуна, кряхтя, встал, долго отряхивался звучными шлепками, осматривая одежду со всех сторон.
  - Я с ними поеду, - сказал он. - Не забудь про вечер.
  Мы остались одни, и я это остро почувствовал.
  Дар, наверно, здорово разозлилась. Что я такое преподнес. Даже не сказала ничего. Я покосился.
  Маска, казалось, уснула. Я заложил руки за голову и стал смотреть вверх.
  - Уехали? - тихо вдруг спросила Маска, не открывая глаз.
  - Да, уехали, - сказал я.
  Маска немедленно напряглась и села.
  - Надоели, - сказала она беззлобно, сердито надув губки. - Опекают, опекают, как ребенка.
  - А разве вы не ребенок?
  Маска посмотрела на меня и улыбнулась.
  - Не знаю, - сказала она. - А вы?
  Я подумал.
  - Я был ребенком.
  - А теперь?
  - Тоже не знаю.
  - Вот видите. - Она медленно огляделась. - А тут еще так хорошо. Я совсем размякла. Какие вы счастливые здесь.
  - Да, - сказал я, подумав: 'А что дальше?' Она была близко, совсем близко, и ничего не стоило протянуть руку и обнять ее, но я пока не хотел этого делать.
  У нее был такой восторженный взгляд, так самозабвенно вбирающий в себя всю красоту послеполуденного неба и океана, что мне не хотелось, чтобы он изменился.
  А он бы изменился, это точно.
  Наверно, она бы недоуменно посмотрела на меня, или отпрянула бы, или испугалась бы такой опеки. А может, осталась бы спокойной.
  Кто его знает, никогда не угадаешь наперед реакцию девушки.
  Первую реакцию, во всяком случае. Впрочем, в этом есть своя прелесть.
  - Что вы задумались? - спросила Маска. - Скучаете?
  - Нет, что вы, - сказал я.
  - Знаете, когда они уходили, я так хотела спать, просто ужас, а теперь не хочу.
  - Бывает, - сказал я. - Хотите, я вам покажу пещеру?
  - Идемте. - Глаза у девушки загорелись. - Мне одеться?
  - Можно, пожалуй, и так. Правда, там прохладно.
  Мы полезли на скалу. Мы шли, осторожно ступая на камни, а потом спустились и пошли берегом моря до самого места.
  Здесь песок снова кончался, и из него торчали острые рассыпчатые скалы, их нагромождения уходили вверх.
  - Куда дальше? - спросила Маска.
  - Сейчас. Тут, понимаете, вход только с моря.
  - Ясно, - сказала Маска. - Значит, надо заходить в воду?
  - Да, придется.
  - А там красиво? - спросила Маска.
  - Увидите, - сказал я. - Не хочется мокнуть, да?
  - Не очень, - сказала Маска.
  - Плывите за мной.
  Мы опять осторожно, оступаясь, зашли по камням в воду и тихо поплыли, огибая скалистую стену, несколько накренившуюся над водой.
  Мы плыли, и, наконец, открылся огромный вход в пещеру Аномалию с высокими, как в соборах, сводами, и заплыли в него.
  Вода была темная, будто болотная, и прозрачная, видно было изрезанное, каменистое, заросшее дно.
  Вскоре я коснулся его ногами и подождал, пока доплывет Маска.
  Она тоже встала на дно, переминаясь с ноги на ногу на камнях. Я взял ее за руку, и мы вышли.
  Маска мелко дрожала. Зубы у нее тихо постукивали и заразительно.
   - Ужас... - сказала она. - Пекло вокруг... А здесь холодильник. Аномалия...
  - Нужно обсохнуть, - сказал я нерешительно.
  - Вы правы, конечно, - сказала она. - Но легко сказать - обсохнуть.
  - Вы побегайте, - сказал я. - На месте.
  - Вот еще, - сказала она.
  - Хотите, я вас согрею? - спросил я.
  Она разом перестала постукивать зубами и посмотрела на меня в упор. Если бы она спросила сейчас: 'И только за этим вы меня сюда затащили?', я бы решил, что она просто дура.
  - Попробуйте, - сказала Маска, вновь принимаясь еле слышно стучать зубами.
  - Повернитесь, - сказал я и положил ладони на почти высохшие плечи и стал осторожно растирать их, а Маска неподвижно стояла и только покачивалась при каждом растирании.
  - Кажется, хватит, - сказала она. - Спасибо. А там что?
  - Водопад.
  - Нет, правда?
  - Идемте. Отсюда плохо видно.
  Мы проследовали вглубь пещеры. Она переходила в ущелье, которое вверху смыкалось, но узкая щель, извилистая, уступ в уступ, все-таки оставалась, и по ней тек сумрачный свет.
  Впереди, со скал, спускался водопад Косметика, совсем маленький, образуя живописные пороги, с которых свисали седые нити текущей воды, взбитой, как пена.
  - Нравится?
  - Нравится... - завороженно сказала Маска. - Невероятно. Какой оазис.
  Мы стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели на водопад, маленький, но все же водопад.
  От него исходил слабый шум, но облака радужного тумана, какие повисают над большими порогами, не было.
  Это был мирный водопадик, и хрустальные струи, стекая, журчали неутомимо и деловито.
  Я положил руку на плечо Маски. Это получилось невольно, само собой. Я слегка сжал ее плечи своей рукой, посмотрев девушке в глаза, и прочитал в них удивление.
  Секунду я колебался, не зная, как быть, затем опустил глаза и убрал руку.
  - А если идти по водопаду, куда он приведёт? - спросила Маска дрогнувшим голосом.
  - Что? - не понял я вначале, потом помолчал и сказал: - Скалы кончаются, дальше лес.
  - Да, - сказала Маска, слабо кивнув. - Понятно.
  - Только по нему трудно подниматься, - сказал я, - дно скользкое.
   - А давайте попробуем, - сказала Маска.
  - Вы хотите?
  - Что же, назад идти?
  - Да, одним и тем же путем неохота, - согласился я. - Давайте.
  Мы полезли на первый порожек и по очереди шлёпнулись.
  - Вон как скользко, - сказал я. - Видите?
  Но мы всё-таки полезли, на четырёх конечностях, то и дело шлепаясь на три точки и подшучивая над неловкостью друг друга.
  Вода струилась между ног, и под ступнями проскальзывало дно, будто занавешенное склизкими длинными растениями, какой-то ярко-зелёной травой, ровной, будто в струнку расчёсанной.
  Сначала можно было хвататься за кустики по бокам, необычайно прочные, как вязанки, потом всё теснее и теснее сужающийся ручеёк стали обступать скалы, и оставалась неширокая щель, в которой мы и протискивались.
  - А змей здесь нет? - с опаской спросила Маска.
  Я совсем забыл про змей, а это непростительно, про такое забывать нельзя.
  - Давай полезем наверх, - сказал я. - Дальше тупик.
  - Подсади меня, - попросила Маска.
  Одна нога её ещё подрагивала у меня в руках, а другой она искала, за что бы зацепиться, точку опоры, нашла, и рукам вдруг стало легко.
  Маска оказалась молодцом и бесстрашно карабкалась вдоль и между двух сдвинутых стен, и это было несколько странное зрелище: хрупкая девушка среди мрачных коричневых поверхностей.
  На секунду она приостановилась, глянула вниз, на меня, и вновь пошла хвататься за что попало, как заправская альпинистка, продвигаясь наверх.
  Как же, думал я, нам не попалось ни одной змеи, здесь их немало.
  Я полез следом и, когда выбрался на вершину, увидел, что Маска, присев на выступ, ждёт меня, глядя вдаль.
  Вид вокруг был красный и жаркий от начавшегося заката. Когда я выбрался, Маска задумчиво повернула ко мне голову.
  - Ты мне начинаешь нравиться, - негромко проговорил я, садясь рядом с ней на тот же выступ. - Не пришлось упрашивать.
  - Я думала, там змеи, - сказала Маска. - Они ведь должны там водиться?
  - Да.
  - Вот видишь.
  - Пойдём?
  - Идём, - сказала Маска, медленно поднимаясь.
  Мы спустились со скал, порядком надоевших, но ноги не были поранены ни у кого из нас, и погрузить их в песок было истинным наслаждением.
  Песок был сухой, горячий до самых глубин, и мы бороздили его голенями, и он безмолвно смыкался, совсем как вода.
  Самокат лежал так, как я его оставил, на одном боку, с вывернутым рулём, и за ним тянулся разрытый след.
  - Ты все-таки обгорела, - сказал я, касаясь плеча. Кожа на нем покраснела.
  - Думаешь, сильно?
  - Может, печь и не будет, - сказал я, пожимая плечами. - Ты оботрись дома чем-нибудь, например...
  - О, да! - сказала Маска, перебивая меня. - У меня все, что требуется, приготовлено.
  - Вот и прекрасно, - сказал я. - Тогда поехали.
  Я остановил рыкающий, взревывающий мощным мотором самокат перед виллой Клиента.
  Маска отпустила меня и, легко спрыгнув с высокого сидения, повернулась ко мне.
  - Так что, пока? - сказала она сквозь грохот двигателя.
  - Мы ещё увидимся? - спросил я.
  - Конечно, - спокойно сказала Маска и улыбнулась.
  - Ты случайно не уедешь завтра?
  - А разве сегодняшний день уже кончился? - ответила она вопросом, обворожительно улыбаясь, как это умеют делать только хорошенькие девушки. - Ладно. Благодарю за экскурсию.
  Она сказала это без иронии, улыбнулась ещё раз, помахала кончиками пальцев и, повернувшись, пружинистым шагом подошла к воротам.
  Я развернулся и газанул по улице, распугивая разомлевших дворняжек.
  Я заехал к Лагуне. Но того дома, естественно, не оказалось. Вышел его брат Панорама, что-то мастеривший в сарайчике, обстоятельно отер руки о фартук и сказал, что ничего определенного сообщить о местонахождении братца не может. Брат у Лагуны плотный мужчина с пышными жесткими усами.
  Он любит выпить и поесть, любит посмеяться, а когда водит сутками свой гигантский, как пароход, автофургон, то сильно устает. И еще он очень любит Лагуну, и тот его тоже.
  Наступал вечер. Всё вокруг было озарено тусклыми оранжевыми лучами солнца, низкими, широкими, косыми, и от них повсюду ложились густые пепельные тени.
  Народ бродил, как на водопое, примериваясь то к одному месту, то к другому.
  Люди ходили по магазинам, пустыми весь день.
  Я приехал домой. Мать сидела в гостиной и что-то читала, кажется, письмо.
  Она читала его, повернув бумагу к свету.
  - Здравствуй, ма, - сказал я.
  - Здравствуй, - отозвалась мама, не отрываясь от чтения.
  - Что читаешь? - спросил я, но мать не ответила, и я не стал настаивать и пошёл в свою комнату.
  - Подожди, - сказала мать.
  Я остановился.
  - Садись, я должна тебе кое-что сказать, - сказала мать.
  Я сел и выжидательно посмотрел на неё.
  - Нам написал Итог. Ты помнишь его?
  - Смутно, - сказал я. - И что?
  - Он хорошо тебя помнит. Он хорошо помнит также, что ты сейчас оканчиваешь школу.
  - Он берётся устроить мою судьбу? - догадливо спросил я.
  - Я бы сказала, что... - сказала мать, выпятив губы трубочкой и размышляюще поведя глазами. - Не совсем так, но в некотором роде...
  - Очень любезно с его стороны, - сказал я.
  - Так ты был бы не против?
  - Ты о чем?
  - Он зовёт тебя к себе. Ты знаешь, он в столице занимает важный пост и многим мог бы помочь тебе. Ты ведь понимаешь, как это неоценимо много что значит в жизни молодого человека - помощь такого влиятельного хвастуна. Ты не будешь, как все здесь, плюшевой игрушкой.
  - Да, конечно, - сказал я.
  - Кроме того, о тебе спрашивают еще многие наши знакомые и родственники. Дедушка Опыт интересуется. Твоя тётя тоже...
  - Какая тётя?
  - Тётя Рутина. Разве ты уже забыл её? Она была так добра к тебе. Странно даже...
  - Разумеется, я её помню, - сказал я. - Ей же лет триста. Она тоже готова помочь?
  - Ты бы смог у нее жить первое время, во всяком случае, а может, и потом. Нет, нет, пойми меня правильно, ты бы у многих мог бы спокойно жить, ты же знаешь, сколько у нас знакомых.
  Да, я это знал. Знал я также, что у матери осталась кругленькая сумма после исчезновения отца, и она смело прокучивала её, считая себя при этом особой практичной, рациональной и здравомыслящей, радужно полагая, что количество банкетов увеличит её капитал, пока этот миф не лопнет, как и все мыльные пузыри.
  - Тебе обязательно надо выслать меня в столицу? - сказал я.
  Мать села рядом и обхватила мою голову руками. Она тихо покачала её из стороны в сторону.
  - Что ты говоришь, - сказала она мягко. - Как ты можешь говорить такое. Я думала, что ты хочешь стать настоящим человеком. Только в большом городе можно развернуться по-настоящему, серьёзно стать на ноги. А здесь... что? Здесь только побережье. Замкнутое пространство. У тебя светлая голова. Скажи, мой мальчик, что тебя привлекает больше всего?
  Я высвободился. Волосы на голове растрепались.
  - Кем бы ты хотел быть?
  - Никем, - сказал я и встал.
  Мать подняла голову. Глаза у неё стали большие и печальные.
  - Как бы ты хотел развиваться?
  - Никак, - сказал я.
  - Ты подумай над этим, - тихо сказала мать. - И ещё. Сегодня заходил Абсурд. Он мой друг, и он не должен заходить, но он зашел. Метод хочет помочь определиться всем без исключения. Он считает, что ты должен подумать о своём будущем. Что тебе нравится? Ты ведь давно не был в школе?
  - Я схожу.
  - Правда, сходи, - сказала мать. - Это нужно. Достаточно просто зайти.
  - Я зайду, - сказал я и пошёл к себе. Мать смотрела мне вслед.
  Я и не знал, что обо всём этом думать.
  Обо всех этих знакомых ясновидящих доброжелателях, о далёком городе, где можно пробиться, о дальнейшей жизни в том дарвинистическом ореоле, какой она рисовалась даже самым близким людям.
  Что-то было в этом скользкое и отталкивающее.
  Я чувствовал, что мне глубоко чужды вся эта жизнь, и все эти люди, к которым нужно идти на поклон. Пережиток какой-то. Такими, как они, я быть не мог.
  А как терпимо относиться к чужим недостаткам, я не знал.
  Гости были разные, но я так любил, когда все были вместе. Когда праздник заканчивался, и гости, встав из-за стола, расходились, мне становилось невыразимо грустно.
  Я хотел, чтобы праздник никогда не заканчивался.
  И я совсем не хотел уезжать отсюда.
  Все уезжают в большой и чужой город, где никто никого не знает, где в одинаковых условиях одинаковый результат.
  Почему я должен уезжать?
  Я поразмышлял немного над этим и пришёл к выводу, что этот вопрос решён.
  Теперь школа. Это заведение тоже не манило меня, но практическая сторона была ясна, заслоняя остальные: школу надо было кончать, и тянуть больше не стоит. Если уж всем так хочется.
  Я сел за стол. В сущности, особых сложностей не предвиделось. Завтра пойду в школу.
  Главное, чтобы никто меня никуда не утащил. А то конец всем благим намерениям.
  Я походил по комнате. Я свыкся с этой небольшой комнатой с несоразмерно большим и низким окном, выходившим в сад, и столом в углу, тяжелым из-за многочисленных ящиков, в которые напихана всякая всячина.
  На поверхности стола остался засохший обвод от бутылочки, которая днём так взвинтила настроение. Бутылка была убрана, и мать, естественно, не сказала ни слова на этот счёт.
  Она удивительно деликатна в таких случаях, и мне это нравится, я ценю умелое невмешательство больше всего, потому что это труднее всего.
  Легче всего быть уверенным в своей правоте и лезть ко всем. Как Абсурд.
  В детстве, несмотря на жалость, почитают только силу и холодное презрение к слабостям, дающие непререкаемый авторитет среди подобных.
  Я не считал нужным много размышлять, если требовалось чего-то добиться, и добивался.
  То были хорошие годы. Полные непримиримости. Крайностями.
  Я не люблю вспоминать эти годы. Эти прекрасные годы детства.
  Безмятежного детства.
  И каждый праздник был неповторим. И я знал, что другого больше не будет.
  Я не люблю вспоминать это время потому, что надо мной нависал странный, непонятный мир шоу, который не исчезал, когда мать целовала мои закрытые глаза, готовые уснуть, и когда тем же поцелуем будила меня.
  Я не люблю вспоминать свои мучительные размышления об искусственном обществе.
  Догадок было много, и красивых умопостроений, составляя которые я порой развлекался, наблюдая за замысловатой цепочкой рассуждений, а иногда, до упора сдвинув брови, всевидящим и слепым взглядом вперивался перед собой, но все они опять же ничего не проясняли в рисунке шоу.
  Будто бы в цивилизованной окружающей среде, используя доступные внешние средства, всем должно быть все дано.
  Особенно я мучился непониманием того, как все при этом договариваются.
  Мы, на своих праздниках, даже непредвиденных, никогда не забывали договориться между собой, кто есть кто, что каждый будет делать, и в чем смысл действия.
  На празднике можно делать все, что угодно.
  На празднике ничего не происходит.
  Это было непременным условием - точно знать всё заранее - любого праздника, и никому даже в голову не могло прийти, что его можно переступить.
  Конечно, на празднике все случается, меняется, но финиш ничего не решает, и если кому-то это было невдомек, его тут же выручали, прямо объясняли все содержание, сразу подсказывали, что к чему, и каждый участник верил этому, потому что все были вместе.
  Главное было - найти шоу.
  Окружающие без конца лицемерят, никому не доверяют. Как же они договариваются между собой?
  Это было ключевым вопросом.
  Как договориться без обмана. На равных. И тут я оказывался в тупике. Я не ломал себе голову холостыми рассуждениями. Я наблюдал, считая опыт тождественным разгадке тайны.
  Сейчас я иронически кривлю губы. Догадка не ослепила меня шаровой молнией.
  Как это мать сказала - стать настоящим человеком. Или не так? Встать прочно на ноги.
  Я почувствовал, как начинаю закипать. Человека ведут по жизни, как марионетку, обстоятельства.
  Роли.
  Иногда он бунтует. Неискушенный глаз видит протест. А по сути, ему просто позволяют взбрыкнуть разок-другой и - пошло-поехало дальше. Я помню бессилие и злость, охватывающие меня, глядя на такое.
  А это - сплошь и рядом. Вбить каждого в свою лунку, любой ценой, как деталь, лишь бы механизм двигался.
  Люди, как куклы, действующие по определенной программе. Я даже тихо засмеялся от удовольствия, что так хорошо понял все это.
  Вы, подумал я с вызовом, кукловоды. Ловкие и изощренные. Сами делающие все, что вздумается. Умудренные.
  Кашлял я на копию. Я почувствовал себя самим собой. Я сел за стол. Тихо вечерело.
  За окном завели свой оглушительный стрекот насекомые. Послышался длинный переливчатый свист, потом ещё и ещё, как удары бича. Я не замечал его поначалу, потом вскинул голову.
  Я задумчиво сидел и смотрел в окно, пока в нём не появился Лагуна, чёрным силуэтом.
  - Сидишь? - сказал он зловеще, повернул голову и сообщил кому-то рядом. - Сидит. Я свищу, а он расселся.
  - Допустим, сижу, - сказал я. - А ты чего шумишь?
  - Я надрываюсь, а он даже не соизволит... - начал Лагуна, но тут в проёме окна появилась маленькая рука и дёрнула его за локоть. Это была Очаг.
  - Ты его извини, - сказала она мне. - Добрый вечер. Он уже набрался. Я говорила ему, потерпи.
   - А не хочу я терпеть, - сказал Лагуна с гонором. - Надоело! Пошли, - требовательно сказал он.
  - Идём, - сказал я и шагнул через подоконник.
  Лагуну шатало. Он был не сильно пьян, но шатало его здорово. Он потянулся и чмокнул Очаг в щеку.
  - Дебош, как я тебя люблю, - сказал он.
  Очаг ничего не сказала.
  На углу Лагуна не избежал столкновения с пытавшимся его обойти ябедой.
  Ябеда остановился и сказал:
  - Места мало?
  - Так вышло, - сказал я. - Нечаянно.
  - Не твоя забота, - сказал Лагуна ему.
  - Молчал бы, пьяница, - сказал ябеда. - Толкается, и ещё недоволен.
  - В чём дело? - спросил я, начиная злиться. - Вам объяснили про неловкость. Идите своей дорогой.
  Лагуна сказал Очаг: 'Отпусти!' и быстро, почти не шатаясь, подошёл к ябеде и сразу швырнул его.
  Тот согнулся и опал на спину, держась за живот от смеха. Лагуна успел швырнуть его еще раз, и я схватил его за плечи.
  - Что ты делаешь? - сказал я. - Идем.
  Мы пошли, и я вспомнил, что Очаг не проронила ни слова.
  - Делать людям нечего, - сказал Лагуна, сплюнув. - Доказывай потом...
  Что за дебош, подумал я, он же пьяный был только что. Лагуна в линялой распашонке заметно помрачнел и ускорил шаг.
  Очаг шла около него, как тень.
  - Куда вы так несётесь? - сказал я. - Идемте спокойно.
  Я с трудом поспевал за ними. Будто скорость у них - у пары - удвоилась.
  Новый кабак Стереотип был освещен и маяком торчал на холме Аплодисменты, с которого весь наш городок был виден, как на ладони. Оттуда доносились музыка, и крики, и громкие голоса.
  Из открытой двери первого этажа падала полоса яркого света.
  Второй этаж, состоящий из выпирающих квадратом стен, тоже был освещен, и в цветных стеклах двигались четкие профили мужчин и женщин.
  Кабак был большой и просторный, и вмещал при желании кучу народа, а наверху была терраса, где курили и глядели на океан. Там тоже стояли столики.
  Мы прошли внутрь, мимо двух широких дверей, которые были как отражения друг друга. За ними стоял мерный и мощный гул веселья.
  Наверх вела лестница. Я провел рукой по перилам. Перила были новенькие, как и всё здесь, и гладкие.
  Из-за лестницы выходила стойка, здесь находился центральный бар, кроме двух других, в которые вели симметричные двери сразу у входа.
  Одна из них вдруг распахнулась, и из помещения вынесся оглушительный шум, гам, и несколько вегетарианцев важно проследовало оттуда к центральному бару Герб.
  - Я желаю здесь! - возгласил один из них.
  - Да, там, пожалуй, душновато, - сказал другой.
  - Душновато! - сказал третий. - Я вам удивляюсь. К тому же сидеть со всяким сбродом!
  С ними были две истерички.
  У главного бара было очень чисто и опрятно. Блестел свежевымытый пол, стены и стойка сверкали. Всё убранство помещения было продумано до мелочей.
  На стенах висели расплывчатые, как было модно, фотографии знаменитостей во весь рост на фоне разных графиков.
  За стойкой находились сам Штамп, полагая, что теперь ему любое место по плечу.
  - Идёмте дальше, - сказал я. - Наверняка наверху кого-нибудь встретим.
  - Идёмте, - сказала Очаг.
  - Я не против, - сказал Лагуна. - Только давайте здесь пропустим по стаканчику.
  Я заказал три коктейля.
  - Может, присядете? - вежливо спросил Штамп.
  - Мы здесь ненадолго, - сказал я.
  - Как, уже уходите? - удивился Штамп. - Так скоро? Вам не понравилось?
  - Нет, - сказал я. Я отпил порядочный глоток. - Ты нас не так понял. Мы хотим подняться наверх.
  - Вот как! - облегчённо сказал Штамп. - Обязательно поднимитесь. Уверен, вам понравится.
  - А там всё на месте, спускаться не придётся? - сказал Лагуна.
  - А разве кто-то спускается? - с чарующей улыбкой сказал хлебосольный и незлопамятный практик.
  Лестница в самом верху вдруг натужно заскрипела и сразу заметно прогнулась.
  Появились две огромные ноги, переступающие со ступеньки на ступеньку и, глядя, как ноги растут, и как появляется туловище, мы напряглись, гадая, что это за циклоп, а за туловищем появилась, как придаток, голова, пригнутая, чтобы не зацепиться макушкой, и мы увидели Шедевра.
  Он сразу заметил нас и сказал с улыбкой:
  - Вы, аборигены! Где вас носит? Я вас жду, жду...
  Он был громаден и казался ещё больше здесь, в помещении, занимая значительную часть его объёма.
  - Шедевр! - сказал я ему снова, как днём на пляже. - До чего ты здоровый!
  - Тихо, мелкота! - сказал он, умеряя свой низкий, рыкающий голос, при звуках которого замирало сердце - такой он был грозный, даже когда спокойный.
  Все с уважением и со страхом взирали на великана.
  - Я оставил свою крошку, - прорычал Шедевр, - чтобы промочить горло.
  Бармен сразу понял намёк и быстро смешал коктейль. Шедевр следил за ним одним глазом.
  - Расторопный малый, - проговорил он, протягивая ручищу и принимая объёмистый кубок, наполненный до краёв. Он поднёс его ко рту и спокойно сделал несколько больших глотков. - Прилично, - сказал он и обратился к нам: - Здесь получше, чем у Абсурда.
  - А ты откуда знаешь? - спросил Лагуна.
  - Заходил к нему днём, - сказал Шедевр. - Был у транжиры на раздаче идеалов.
  - Он, наверно, очень тебе обрадовался, - предположил я.
  - Без ума, - кратко ответил Шедевр, и было ясно, что Абсурд испытал всю гамму человеческих ощущений, кроме радости. - Когда я уходил, гостеприимный хозяин потерял сознание, - сказал Шедевр. Он увидел наше недоумение и пояснил: - Я его пальцем не тронул.
  - Нервы сдали, - догадался Лагуна, очень довольный.
  - Именно, - сказал Шедевр. Он повернулся, налёг своей массой на стойку и в упор посмотрел на Штампа. - У тебя, надеюсь, нервы покрепче, а, гений?
  Штамп льстиво хихикнул. Он заёрзал, как жук, прямо-таки пронзённый гневным немигающим взглядом гиганта в упор и, снова глупо оскалив зубы, издал крамольный смешок.
  По лицу поползли красные пятна. Он вспотел.
  Шедевр, не дожидаясь ответа, повернулся к нему спиной и сказал:
  - Моя девочка наверху заждалась, наверно. - И он мягким движением опустил осушенный бокал на стойку.
  Мы пошли наверх, несколько подавленные.
  Это помещение существенно отличалось от того, что осталось под нами. Оно было очень большим, таким просторным, что сразу становилось понятно, почему кажется, что стены второго этажа будто выпирают, выдаются в стороны, и создается впечатление, что второй этаж, как башня, насажен на первый, как на ствол.
  В стенах и в сравнительно невысоких потолках вкраплены тусклые разноцветные лампы, и цвета подобраны со вкусом - стилизованы, цветов как таковых нет, одни оттенки, как в калейдоскопе, преимущественно блекло-фиолетовые и розоватые, и попадались салатовые, большей частью над головой.
  В зале царил растворенный этими светлячками полумрак, и в нём были видны очертания низких столиков, окруженных легкими удобными креслами, столики были разбросаны по всему залу на удачном расстоянии друг от друга, и за каждым столиком сидели и тихо переговаривались.
  Дальняя часть зала была отведена для танцев, там звучала тихая стелющаяся мелодия Клон, в которой неподвижно застыли две-три обнявшиеся пары.
  Музыка Метаморфоза текла прямо из стен, из невидимых пор, поверхность стен была своеобразным динамиком.
  Шедевр и здесь привлекал всеобщее внимание.
  Очаг села на высокий вращающийся стул. Лагуна, заказывая напитки, все время спрашивал у нее:
  - Так, Очаг?
  - Пожалуй, - говорила она.
  - Да, - сказал Лагуна бармену.
  Бармен кивнул и стал ловко разливать из разных бутылок, стоящих перед ним, больших и маленьких, а я смотрел на него. Этот бармен тоже был молодой парень, очень красивый.
  Глаза у него были большие, почти чёрные, с длинными ресницами, нос небольшой, римский, и рот великолепного рисунка, с изящно выпяченной нижней губой, гладкой и блестящей, изображал снисходительную скуку.
  Это выражение дополнялось глазами, устремлёнными вниз, ровными густыми бровями, точеными, как у девушки, высоко поднятыми, отчего на лбу собралось несколько неровных складок. Под гладко выбритым с едва заметной впадинкой подбородком была посажена бабочка, безукоризненно смотрящаяся на крахмальной белизне сорочки.
  Глядя на него, я тоже ощутил лёгкую тоску.
  Может, здесь было и хорошо, но мне не этого хотелось. А ещё Лагуна с Очаг упорно молчат и только переглядываются.
  Я обрадовался, когда меня кто-то позвал. Меня звали от столиков. Там сидели Клиент, Лакей, Дар, Маска и... изъян, я даже глазам своим не поверил.
  - Фурор! - заорал я, раскидывая руки. - Ты ли это?
  Фурор легко вскочил, он вообще очень подвижный, и мы с ним сплели объятия.
  - Привет, привет! - говорил он, хлопая меня по плечу.
  - Откуда ты здесь? - спросил я.
  - Я проездом.
  - Всё ездишь?
  Фурор был работягой, занимался всяческими заказами.
  - Конечно.
  - Нравится?
  - Да!
  - Это хорошо.
  - Да, это очень хорошо! - согласился Фурор.
  Он, как обычно, сиял улыбкой, и зубы у него были крупные и ровные, и улыбка освещала смуглое лицо этого парня, и волосы курчавились, как прежде.
  Я очень давно его не видел.
  - Я проездом, - сказал Фурор. - Хотел к тебе, и встретил их. - Он показал на Клиента. - И они сказали, что ты придёшь сюда.
  - Правильно, - сказал я.
  Я прикрыл глаза.
  Мне вдруг стало невыносимо скучно. Это тот красавчик бармен навеял. Мне стало так тоскливо. Вот приехал Фурор. Он отличный друг.
  Он многое может понять. А я не знаю, что сказать.
  Я совсем не знаю, о чём его спросить. Он работает. В разных уголках страны. Живет в столице.
  Но как на разных полюсах мы.
  Наверно, у него есть подруга, самая лучшая из всех его подруг, и они, может быть, поженятся.
  - Фурор, - сказал я, просунув два пальца под бокал и приподнимая его. - Давай, пропажа! За встречу!
  - Будь здоров, - сказал Фурор, оживлённо блестя глазами.
  Вот, сказал я себе, может, полегчает. Я выпил бокал чего-то очень крепкого.
  Маска молча протянула мне какие-то стручки, которые ели все вокруг.
  Я взял два стручка, разом сунул их в рот и стал жевать. Они были ничего, съедобные.
  Дар, Клиент и Лакей о чём-то говорили между собой, но я даже не вслушивался.
  Я сказал Маске - только потому, что она посмотрела на меня в тот момент:
  - Идём со мной.
  - Ты хочешь пригласить меня потанцевать? - спросила она.
  Я неопределённо крутнул головой, взяв её за руку.
  - Куда вы? - спросил Фурор.
  Он взял Маску за другую руку и, подержав, отпустил.
  - Я знаю, куда вы, - сказал он. - Я скоро тоже приду. Только поговорю с Лагуной.
  Я кивнул и повёл Маску за собой.
  Шедевр с подругой сидели одни за столиком. Шедевр сидел за столиком, как за блюдцем.
  - Мы к вам, - сказал я.
  Шедевр кивнул, а его подруга улыбнулась. Это была та самая женщина, что на пляже днём.
  Она была очень красива.
  - Чтобы долго не думать, выпьем, - сказал я.
  Шедевр опять кивнул, и мы выпили. На столе не было никаких стручков, но зато была аппетитного вида плоская рыба на блюде, залитая красным соусом.
  Рыба была нетронута, и я захотел есть, придвинул к себе блюдо и стал есть рыбу.
  Я вспомнил о Маске, предложил и ей, но она почему-то отказалась. Странно, подумал я, рыба такая вкусная.
  Я вдруг осознал, что пьян, и стал есть медленнее. Шедевр молча исподлобья смотрел на меня.
  - Чего уставился? - сказал я с набитым ртом. - Голодный я. - Я проглотил кусок, вытащил кипу салфеток сразу и всеми отёр рот и руки, вымазанные в красном соусе, и бросил их, скомканные и испачканные, на стол.
  - Запить надо, - заявил я.
  - Вот как ты, Знак, - сказал Шедевр, и мы с ним выпили.
  - А вы не пьёте? - спросила женщина Маске.
  - Немножко.
  - Выпейте со мной, - сказала женщина. - А то Шедевру со мной скучно.
  Шедевр покосился на неё, но ничего не сказал, и она легонько столкнула с Маской рюмки.
  - Как ты живёшь? - спросил Шедевр.
  - Что?
  - Я спрашиваю, как ты поживаешь?
  - Ты серьёзно?
  - Да.
  - А ты как думаешь?
  Шедевр промолчал. Он очень умён, этот гигант, и проницателен. Когда-то мы все были вместе.
  Какая-то пелена застилает мне глаза. А сейчас я не могу уговорить Лагуну сходить в джунгли.
  Мною овладело ностальгическое настроение. Как вернуть, удержать то, что было?
  То время, когда мы околачивались по всему побережью до самых портов в одну сторону и до курортов, самых роскошных курортов в мире, в другую сторону, и торчали возле увеселительных заведений в надежде почесать кулаки, и враждовали со всеми компаниями, и те постоянно ходили жестоко обманутые, потому что Шедевр входил в тело, начинал наливаться соками, и всё побережье трепетало перед его именем, и мы были дерзкие, и наглые, и циничные, и смотрели на всё прямо, и готовы были умереть друг за друга, время презрения ко всему лживому, фальшивому, лицемерному действительно было праздником.
  Каждый праздник был так прекрасен, что казался неповторимым.
  Больше этого не будет никогда.
  Кажется, Шедевра тоже охватило что-то в этом роде, потому что он поволок меня к стойке, и красавчик бармен нас безупречно обслужил.
  Мы расправились со своими порциями и пошли вниз, чтобы выпить там.
  К нам присоединился Фурор, как и обещал. По-моему, он стал каким-то сдержанным. Ему это не идет.
  Глаза у него в любом состоянии сумасшедшие, и когда поведение не приближается к буйному, получается диссонанс.
  - Что ты так на меня смотришь? - спросил Фурор. - Просто я трезвый.
  - Негодяй, - сказал я. - Как ты смеешь?
  - А с кем пить?
  - Что, не с кем?
  - Не с кем.
  Внизу было по-прежнему пусто. Штамп тоже попытался нас идеально обслужить, чтобы доказать нам, зазнайкам с круговой порукой вечной детской дружбы, что и он не на базаре куплен, но все разлил.
  - Сядем, - сказал Шедевр, не обратив на это внимание.
  Новенькая лестница заскрипела, и Лагуна как-то виновато подсел к нам.
  Шедевр прищуренным глазом оглядел каждого из нас и стал медленно разливать по бокалам.
  - Первый тост, - сказал он. - Кто?
  - За то, что было, - сказал я. - За то, что ушло.
  - Идет, - сказал Шедевр, и все присоединились.
  Фурор поморщился.
  - Почему ушло?
  - Ладно, помолчи, - сказал Шедевр.
  Мы надолго замолчали. Неловкости от молчания не было.
  - Знаете, друзья, а я уезжаю, - решительно хлопнул вдруг Лагуна.
  Мы молча уставились на него.
  - Ты что-то сказал? - вкрадчиво осведомился я.
  - Я... это, - сказал Лагуна растерянно. - Уезжаю я!
  - Куда это? - ласково спросил я.
   - С астрономами. В эти, как их, горы. Наблюдать за иными мирами.
  Я помолчал, а потом растерянно сказал:
  - Ты так, да?
  - С каких это пор ты припал к другим мирам? - спросил Фурор.
  Он ничего не знал, и я наступил ему на ногу. Фурор очень удивился, но больше не спрашивал.
  - Иные миры... - сказал Лагуна, закатив глаза. - Знаете, они необыкновенные...
  Мы стали прятать взгляды. Мы всегда больше всего на свете боялись открытого проявления истинных порывов. Приторной красоты. Формул.
  Мы с Фурором стеснительно смотрели в сторону, только Шедевр насмешливо продолжал изучать романтика Лагуну. Он был выше этого.
  - Да... - сказал он. - Вы меня удивили. - Он тоже был старше. Раньше это не ощущалось. - А как же родные места, природа?
  - Какие там места... Проку от них никакого. Новшества не по мне.
  - Дело, конечно, твоё, - сказал Шедевр. - А ты, Знак, что намерен делать? Случайно не уезжаешь тоже?
  - Да нет, - сказал я. - Не уезжаю. - Я подумал, что совсем не знаю, чем занимается Шедевр там у себя в столице. Как-то не спрашивал никто из нас. А сам он молчит. Он хитрый, змей. Скрытный.
  - Удачи тебе, - сказал Шедевр, поднимая бокал.
  Мы выпили.
  - А после школы чем будешь заниматься? - спросил Шедевр.
  - Ничем.
  Шедевр неопределённо усмехнулся и больше ни о чём не спрашивал, задумавшись о своём.
  - Что у вас за настроение? - спросил Фурор.
  Мы снова выпили, ни за что. Лицо у меня начало деревенеть. Но до нужного состояния ещё далеко.
  - Ладно, - сказал Шедевр. - Я проведаю свою малышку. Её нельзя надолго оставлять. Извините. - Он тяжело поднялся и, тяжело ступая, ушёл.
  - Так, значит, - сказал я Лагуне. - Бежишь. Оставляешь меня.
  - Что ты говоришь, - сказал Лагуна. - При чём здесь...
  - Ладно, я понимаю, - сказал я. - Я так. А в джунгли мы так и не сходили.
  Лагуна виновато улыбнулся и обезоруживающе пожал плечами.
  - Так сложилось, - сказал он. - Да и стоило ли?
  - Нет, - сказал я несогласно. - Ты даже не говори. Ещё как стоило.
  Лагуна вздохнул, не отпираясь.
  Фурор потихонечку пропускал бокал за бокалом. Ему было неловко быть таким трезвым. Он старался.
  - А как ты, Фурор? - спросил я. - Всё молчишь и молчишь. Будто подменили.
  - Сытый я стал, - сказал Фурор. - Спокойный. Женился я, ребята.
  - Что за вздор! - вырвалось у дипломата Лагуны. Он смутился. - В смысле, хомут на шею...
  - Угораздило, - сказал я. - Как же ты так оплошал?
  - Да как... - улыбнулся Фурор. - Известно как. Быстрые ножки, алые губки... Закружило.
  - Да... - сказал Лагуна. - Дети есть?
  - Конечно, - сказал Фурор. - У меня большая семья. А мне нравится, как хотите. И не тянет никуда. Ночью остановишь машину, остыть после дальней командировки, разляжешься на траве, заложишь руки за голову и думаешь - хорошо! - Он тоже был старше. Он был миролюбивым парнем, симпатягой, и теперь всё меньше в нём было безотказной экспансивности, присущей его натуре.
  - Это, конечно, неплохо, - рассеянно сказал Лагуна. - Без няньки.
  Я был почти уверен, что он сейчас мыслями ушёл к обсерватории, к высокогорью, где он будет рядом с Очаг.
  Очаг хорошая девочка, но мне она всегда казалась несколько бесцветной, а тут раз и - эмоция. Раньше это слово нас очень смешило. Смешное слово.
  - Значит, больше никогда не празднуем? - сказал я.
  - Почему никогда? - сказал Лагуна. - Я думаю, мы ещё увидимся.
  Я горько усмехнулся. Счетовод Витамин уже вероломно не появился.
  - Разве что случайно.
  - Мир тесен, - сказал Фурор. - Увидимся. Что за суета? Мы же одного поля ягоды.
  - Моё окно всегда открыто, - сказал я.
  - Я, пожалуй, тоже пойду, - сказал Лагуна.
  - Пока, Лагуна, - сказал я.
  Я хотел сказать 'прощай'.
  - Пока, - сказал Лагуна.
  - Ты уходишь? - спросил Фурор.
  - Да, мы пойдём, - сказал Лагуна. - Я провожу Очаг.
  Он тоже ушёл. Я запомнил его последнюю улыбку.
  - А как ты с женой живёшь? - спросил я у Фурора.
  - Знаешь, неплохо. Совсем неплохо.
  Я покивал понимающе и сдвинул две бутылки боками.
  - Напьёмся? - сказал я.
  - Можно, - сказал Фурор. - Сегодня можно. Я не на якоре.
  Мы быстро допили оставшееся в бутылках. Лицо, начавшее было размякать, снова окаменевало. В голове зашумело.
  - Тебе потише надо, - сказал Фурор. - У тебя вон какая фора.
  - Чепуха, - сказал я.
  По лестнице спускались Клиент и Лакей с девушками.
  - Вы, ценители! - весело сказала Дар, заприметив нас. - Хватит вам!
  Я повернул голову. Фурор уже шёл обратно с пузатым графином, чтобы не размениваться по мелочам. Это был коньяк, и отличный.
  Это было то, что я хотел. Самодельные обстоятельства.
  - Потише ты, - снова сказал Фурор.
  Он сходил ещё раз к стойке и принёс какие-то жёсткие худые колбасы. Вкус уже не ощущался. Я грыз кусок колбасы и пил соус.
  Дар, покачивая бёдрами, подошла ко мне и положила руки на плечи. Я налил из графина и протянул ей.
  - Не хочется, - сказала Дар. Она посмотрела на меня и сказала: - Если ты настаиваешь... - Она осторожными глотками отпила немного, пробуя, и опорожнила вслед за этим весь бокал.
  - Вот теперь ты мне нравишься, - сказал я, еле двигая губами. - Садись, - хлопнул я по колену.
  Дар преспокойно села на моё колено и отломала кусочек колбасы, отправив его в рот.
  - Какая вкусная колбаска, - сказала она.
  - Хоть буду знать, - сказал я, отрывая новый кусок.
  Клиент, Лакей и Маска стояли у стойки и разговаривали со Штампом. Они стояли очень ровно, и это меня удивляло. Не нужно им разговаривать со Штампом, подумал я.
  Не нужно им живо разговаривать с лаконичным муляжом. Это противоестественно.
  Особенно для Маски. Зачем ей это нужно?
  К стойке подошло ещё несколько человек. Дар обхватила меня за плечи, и мы поцеловались.
  Фурор с улыбкой смотрел на нас.
  Он, не двигаясь, потянулся только рукой и наполнил до половины три бокала. Напиток с бульканьем, порциями лился из толстого горлышка.
  Я захотел на улицу.
  - Постой-ка, - сказал я Дар.
  Опираясь на спинку стула и стол, я поднялся. Голова сильно кружилась.
  Дар села на моё место.
  - Ты куда? - спросила она.
  - На улицу.
  - Я с тобой, - сказал Фурор.
  - Я сам, - сказал я, еле ворочая языком. Соображал я, как мне казалось, очень ясно, только вот тело не слушалось. Я сделал шаг, и меня качнуло.
  Я пошёл к выходу, мимо стойки, и меня очень сильно шатало, будто пол был палубой, и штормило.
  Все посмотрели на меня, но мне было всё равно.
  По стенке я вышел на улицу.
  Двери у выхода были распахнуты настежь, и там стоял страшный шум, и галдёж, и было накурено.
  Я подумал, что это что-то вроде фильтра.
  Все, кто непритязателен и хочет удовольствий попроще и публику погорластей, оседают здесь. Диффер... как её... дифференц... даже подумать не могу.
  Разделение, короче.
  На улице поднимался ветер, и океан шумел.
  Здесь, на холме, ветер был особенно ощутим. Он был тёплый и упругий, и шёл плотной массой, как стеной.
  Было темно, только видны были далёкие огни на горизонте и фосфоресцирующие волны в океане.
  В голове всё кружилось, и ветер обдувал меня. Я прислонился к стене.
  Мыслей никаких не было, только знакомое ощущение, будто всё нереально.
  Ветер заметно крепчал, налетая тугими волнами, и гудел высоко над головой в звёздной мгле, и океан монотонно, волнующе вторил ему.
  Мне чудились голоса миллионов людей.
  Я вернулся обратно и остановился у стойки.
  Все - я плохо различал лица - замолчали.
  - Что умолкли? - спросил я грубо. - Я мешаю?
  - Кто это? - негромко спросил один вегетарианец у другого.
  Тот что-то ответил, но я не расслышал. Маска с удивлением смотрела на меня.
  Я повернулся ко всем спиной и стал смотреть на перчатки, рядками заполняющие полки.
  - ...не на того напали! - говорил Клиент. - Я утер им нос. Не люблю проигрывать. Они думали, я дитя. Меня голыми руками не возьмешь. Подумать только - обменять публику! Это же не вещь.
  - О чём вы? - говорила Маска чистым голосом. - Я вас не понимаю, Клиент.
  - Да ладно, не слушайте меня, я так, - говорил Клиент. - Вы завтра точно уезжаете?
  - Конечно, - спокойно отвечала Маска. - Я обещала...
  Кому она обещала, я не разобрал. Вегетарианцы тоже разговаривали, громкими грубыми голосами.
  Мне показалось, что они говорят слишком громко, и это раздражало.
  Я опять описал разворот на каблуках и сказал:
  - Вы что, потише не можете?
  Они сразу замолчали, и Фурор быстро подошёл к нам.
  - Кто это такой? - уже в полный голос спросил один вегетарианец.
  - Вы только посмотрите, какой молоденький, а уже приказывает! В столицу их! - сказал другой, и третий тоже что-то сказал, но мне было этого достаточно, я уже себя не помнил, схватив бутылку со стойки, треснул одного вегетарианца, и она лишь зацепила его, потому что он отклонился, и я сразу кулаком въехал ему в челюсть, и он с грохотом упал на спину, а остальные отскочили и не шевелились. Трусы, подумал я. Ублюдки.
  - Пошли отсюда! - заорал я сипло. - Что я сказал!
  Мы с Фурором медленно пошли на чужаков, наклонив головы. Они попятились к выходу, развернулись и исчезли.
  Я удовлетворённо посмотрел им вслед, покачиваясь с каблуков на носки, и туманным взором окинул всех вокруг, а Лакей бесцеремонно нарушил молчание пьяным голосом:
  - Это ты здорово его боднул. Смотри, зашевелился. Оживает. - Он помолчал, вытаращив глаза на приходящего в себя лежащего на полу мужчину, и сказал: - Надо двинуть ему еще, чтоб не дрыгался.
  - Пусть уползает... - пробурчал Фурор, стоявший всё это время наизготовку.
  Потом он подумал, взял поверженного за руки и оттащил к стене.
  Мы пошли к своему столику, не забыв ещё один бесплатный графин.
  А удобно с этим Штампом, подумал я. Справедливый Витамин нас бы уже загрыз своими подсчётами.
  - А помнишь, какие раньше были диспуты, - сказал Фурор. - Когда мы в Кратере сцепились с той сворой из порта. Вот те стояли! Если бы не Шедевр, туго бы нам пришлось - ребята работали, как песню пели.
  - Но Шедевр им показал, - сказал я. - Где у них пробел в познаниях.
  - Что он им показал! - возразил Фурор огорчённо. - Он их повыкидывал, как котят, вот и всё. Это не интересно.
  - В общем, ты прав, - вынужден был я согласиться, подумав. - Получается очень просто. Фурор, ты не забывай заезжать.
  - Да что ты, - сказал он. - Конечно.
  Дар с нами не было. Она куда-то ушла. Вместо неё к нам подошли Клиент и Маска.
  - А где Лакей? - спросил я.
  - Лакей опять влюбился, - сказал Клиент со смешком. - Он каждый раз влюбляется.
  - Лакей - это тот бракованный маньяк? - спросила Маска.
  Я посмотрел на неё. Волосы у неё были, как пушистое облако.
  - Лакей - наш мастер, - подтвердил Клиент.
  - Почему - мастер? - спросила Маска.
  - Фанатик собирает робота. Сам, - сказал Клиент. Он все знал. - Робот будет, как живой.
  - Вот как? - сказала Маска насмешливо.
  Она смотрелась в нашей пьяной компании. Она была в тонкой маечке, облегавшей красивую грудь.
  - Сейчас таких роботов делают, - сказал Фурор. - Я сам видел.
  - Что ты видел? - спросил я.
  - Снимает человек шляпу и говорит: 'Здравствуйте', - сказал Фурор и обвёл нас круглыми диковатыми глазами. - А это робот.
  - Здравствуйте, - сказал я, и все засмеялись.
  - А знаете, - сказала Маска, - наш профессор говорил нам, что когда человек жизнерадостно хмелеет, у него ослабевают культурно наработанные социальные связи, и остаются одни доступные инстинкты. Значит, человек действует механически.
  - Я всё-таки робот, - сказал я с удовлетворением. - Спасибо, Маска.
  - Я же не про тебя, - сказала она.
  - А что за предмет такой у вас? - спросил Фурор.
  - Лекцию читали, - сказала Маска. - О вреде здорового образа жизни.
  - Обрываются, значит, социальные связи, - сказал Фурор.
  - Ослабевают, - поправила его Маска.
  - Всё равно, - сказал Фурор. - Не придирайся. А чем ваш светоч объяснит тот факт, что людям свойственны общие застолья? Нет. Изобилие роднит людей. Прописная истина.
  Маска промолчала. Она была чудесной девочкой, хорошо воспитанной и здравомыслящей.
  - Роднить-то роднит, - сказал я, - да только не успеешь побрататься, как все вокруг уже не говорят, а хрюкают.
  - Не будем спорить, - отмахнулся Фурор. - Я обобщенно.
  - Я и не спорю, - сказал я. - Я хрюкаю.
  - Брось.
  - Всё, - сказал я.
  Мы продолжали инициативно брататься, чтобы отличить суетливую человеческую сущность от гордого животного братства, и я себя не сдерживал, будто угодил в каменный век.
  Кому нужны все эти нарядная многогранность, вселенский кругозор, артистическая всеохватность!
  Ведь никому абсолютно ничего не угрожает. Никакой угрозы нет, ни внешней, ни внутренней. Чем больше я пытаюсь всем угодить, тем меньше это им подходит.
  Мир не тронь, а ему о нас позаботиться - всегда пожалуйста. И больше никакой опасности.
  Никто не думает кардинально менять жизнь, максимум, чего хотят искатели приключений - это всего лишь все приукрасить.
  Комната плыла куда-то и никак не могла уплыть. Идеи рядом уже не было, куда он делся, я не знал.
  Не неандерталец Лагуна, не пролетарий Фурор, а я, светлая голова, надрался самым мерзким и наглым образом.
  Помню, что поднялся наверх, походил там со своей опухшей рожей, цепляя всех подряд.
  Главное, я помнил зачем-то, что невозможно никого подвергнуть реальной опасности. Я опрокинул пару столиков, но всё было улажено, иначе как бы я смог беспрепятственно колобродить дальше?
  А я поднялся на террасу, прочувствованно свесился через перила и чуть не вывалился, и жалел об этом, думая, как бы эффектно завращалось всё в глазах.
  В глазах и так вращалось, но хуже было то, что я совсем отупел и говорить уже не мог.
  Потом меня кто-то усадил рядом с собой, наверно, кто-то из наших, и я слышал сквозь туман бубнящие голоса и, привалившись к стене, забылся.
  Сколько это длилось, не знаю, но стал я приходить в себя от прохлады вокруг, и ещё оттого, что сзади меня кто-то трогал.
  Я разодрал глаза щёлочкой и, туго соображая, обнаружил, что лежу на нескольких стульях, свесив одну руку до полу и щекой прилипнув к кожаной обшивке стула.
  Я оторвал голову от стула, это удалось с трудом, и с ещё большим трудом провернул её, так, что шея скрипнула.
  Надо мной кто-то стоял, вплотную к спинкам стульев. Вначале я видел только расплывчатое светлое пятно, а потом, вглядевшись, увидел, что это Маска.
  Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и деликатно касалась моего плеча. Она убрала руку, затем вновь тронула моё плечо и тихо покачала его.
  В её глазах был спокойный, живой интерес и лёгкая грусть. Я резко дёрнулся, пытаясь встать, испугав девушку, и скатился, как куль, на пол.
  Маска быстро обошла стулья и заботливо помогла мне подняться. Тихо постанывая и мыча, я сел на стул, а Маска стояла напротив меня. Добрая душа, она пришла, чтобы разбудить меня.
  Мы были одни на пустой террасе, и я понял, почему так прохладно - дул пронзительный ветер с океана и мотал упавшие салфетки, прибивая их к ножкам стульев.
  Было очень темно, и только рядом на стене горели жёлтые матовые фонари.
  Я потряс головой.
  - Ты себя плохо чувствуешь? - участливо спросила Маска.
  - Да... нет, - проговорил я сухим ртом. В горле тоже было сухо. Я нашёл руку девушки и сжал.
  - Спасибо тебе, - сказал я.
  - Что ты, - сказала Маска, - за что же? Я просто вспомнила, что ты здесь... остался, и что холодно становится.
  Я закивал. В голове всё ещё клубился туман. Маска стояла в одной маечке на свистящем ветру.
  - Ты простудишься, - сказал я.
  - Нет, - сказала она. - Наоборот, даже приятно.
  Что-то выросло у входа. Маска бросила туда долгий взгляд, и я тоже посмотрел. Вначале я даже не понял, что это, содрогнувшись внутренне.
  Это стоял Шедевр, заслоняя вход, стоял неподвижной горой и молчал, и тёмные глубокие глазницы были направлены в нашу сторону, и жёлтый фонарь у входа превратил его лицо в древний портрет дебоша, рельефный, жестокий и пугающий.
  Руки были сплетены на груди, а ноги-колонны широко расставлены.
  - Вы здесь... - сказал он негромко.
  Он легко нырнул в узкий дверной проём и исчез, будто его и не было.
  - Ужас, - сказала Маска, глядя своими большими глазами на то место, где только что стоял оборотень. - Я боюсь его.
  Я поднялся, размял онемевшие члены, легонько, чтобы не обидеть, охватил Маску за плечи и подошёл с ней к краю террасы. Ветер развевал и путал пушистые её волосы.
  - Не надо его бояться, Маска, - сказал я. - Он очень хороший.
  - Наверно, - сказала Маска. - Но когда он смотрит, дрожь берёт.
  - Он очень добрый, - сказал я.
  Мы еще постояли, и Маска сказала:
  - Пойдём. Я замёрзла.
  Было очень поздно. Людей было мало. Этот кабак не из тех, где веселятся всю ночь.
  Проходя через второй этаж, я отметил, что он почти опустел. Внизу также почти никого не было.
  За стойкой прохаживался, чтобы не уснуть, Штамп в белой куртке. Глаза у него были сонные.
  У стойки были только Клиент, Лакей и две девушки с ними.
  - Давайте к нам! - сказал Клиент, улыбаясь. Глаза у него закрывались сами собой.
  - Что будете пить? - спросил Лакей. Он держался молодцом. За свою подружку.
  - Мне бы водички, - смиренно сказал я. - Обычной.
  Штамп со скучной миной открыл бутылку минеральной воды.
  Я выпил полстакана лопающихся пузырьков. Вода щекотала горло.
  - Теперь лучше, - сказал я. - Маска, может, присядем?
  - Конечно, - сказала Маска.
  - Если я сяду, то усну, - сказал нам вслед Лакей. - А я ещё спать не хочу... Правда, рыбочка?
  - Ты ещё совсем свежо смотришься, - сказала ему 'рыбочка'. - Только, ради всего, не пыхти на меня.
  - Не буду, - сказал Лакей.
  Мы с Маской уселись, и я стал смотреть на неё, какая она спокойно-уравновешенная, и смотрит перед собой, и на меня тоже, положив руки на стол.
  Я смотрел на неё, потом осторожно взял её за плечи и мягко поцеловал в губы, она, раскрыв губы, вернула мне поцелуй, ничуть не смутившись, как послушная пай-девочка.
  Я почувствовал глубокую скрытую радость, глядя на ясные лучистые глаза Маски, на её позу, исполненную небрежной грации, и это чувство не было похоже ни на какое другое.
  И я негромко рассмеялся - так хорошо было на душе.
  - Ты чудная девочка, Маска, - сказал я.
  Маска мягко улыбнулась и - радость - осталась прежней, своим спокойным взглядом посмотрела по сторонам и снова улыбнулась мне.
  - Этот Фурор, он смешной парень. Жаловался, что очень скучает по вам. Он давно ничем не занимается. Один, как перст. Ни семьи, ни детей. Заложит руки за голову в столичном парке Информации, и, говорит, хоть волком вой. Его сильно развезло. Про какого-то Персону вспоминал постоянно, который тоже безвылазно в столице.
  - Ты... не ошибаешься?
  - Я всегда внимательно слушаю собеседника. Фурор горевал, что они увидеться не могут. Город слишком большой.
  В помещение, громко разговаривая, как всегда бывает с улицы, вошли трое жадин и белокурая женщина.
  - Я говорил, что будет открыто, - сказал один мужчина, высокий толстяк с одутловатым лицом.
  - Я вообще не знал, что это место работает, - сказал другой. - Я раньше был здесь. Ничего такого не видел. Пустая коробка. - Он шагнул к стойке.
  Третий мужчина подтащил стул поближе и усадил женщину.
  - Сейчас ты согреешься, - сказал он.
  - Издалека? - спросил Клиент.
  - Из порта.
  - Поразительно! - сказал Лакей. - За сколько?
  - За один миг, - сказал второй мужчина, лысеющий и с усиками. Он был не прочь поговорить. - Двигатель барахлить стал. Решил, чем плестись, попытаю счастья, и помчал. Съехал с трассы и по каким-то тропкам, оврагам... Добрались. Увидел огни и подрулил сюда. Удачно добрались. Так, Студия?
  - Конечно, - пробурчал толстяк. - Застряли бы в трущобах, чего хорошего...
  Штамп ожил, увидев новых клиентов.
  - Отдыхаете? - спросил Клиент доброжелательно.
  - Отдыхаем, - сказал толстяк слегка раздражённо.
  - Если бы не вечная спешка, может, и отдохнули бы, - сказал водитель.
  Третий мужчина сказал:
  - Машину так оставили?
  - А что с ней станется? - сказал водитель. - Здесь сейчас ни души.
  - Я схожу, посмотрю, - сказал третий мужчина.
  Толстяк с одутловатым лицом покрутил бутылку короткими пальцами, хмыкнул.
  - У вас хороший выбор. А скажите... - Толстяк наклонился и что-то тихо доспросил.
  - К сожалению, нет.
  Скрывая неловкость, толстяк огляделся, залпом допил свой стакан и налил ещё.
  - Досадно, - сказал водитель, - мне больше стакана никак нельзя.
  - Что делать, - равнодушно сказал толстяк.
  - Потерплю, - сказал водитель. Он пил свой стакан медленно и обделенно обтирал усы.
  Вернулся третий мужчина, ничего не говоря, стал около стойки, глядя на этикетки.
  - Как, не угнали машину? - спросил его водитель.
  - Нет, не угнали, - сказал третий мужчина. - Глянь-ка, напиток Триумф, - сказал он женщине. - Твоё любимое. Ты, помнится, везде искала.
  - Где, где? - сказала женщина, подходя к стойке, осторожно ступая. - Ты прав, - сказала она, прищуриваясь и поправляя волосы.
  - Вам уложить? - Штамп был польщён.
  - Да, будьте так добры... - сказала женщина. - Сколько возьмём?
  - Бери побольше, - великодушно сказал толстяк. Видимо, за Студией оставалось последнее слово в такого рода делах.
   - Что, стоящий напиток? - заинтересованно спросил Клиент, придвинувшись поближе и взяв одну из бутылок, которые ставил рядышком Штамп.
  - Гармония от него без ума, - сказал толстяк, засмеявшись. - Признаться, мне он тоже нравится. Рекомендую, бальзам. И как по заказу.
  - Надо будет взять, - сказал Клиент, обернувшись к Лакею, развлекавшему девушек сентенциями.
  - Возьмём, - коротко сказал Лакей, отвлекаясь.
  - Не мешай, - сказали девушки. - Продолжай, Лакей.
  - Ты приготовь ящичек, - сказал Клиент Штампу. - Я никогда не проигрываю. Усвоил?
  Женщина взяла бутылку в руки, не зная, что с ней делать, и передала толстяку, тот взял и тоже, не зная, что с ней делать, огляделся и поставил обратно.
  - Пускай постоят пока, - сказал он.
  - Подвиньтесь, пожалуйста, - попросила женщина Клиента.
  - Да, да, пожалуйста, - сказал он, отодвигаясь. - Буду пить, когда будет особенно жарко. У меня дома лёд хороший, знаешь ли, - сказал он Штампу, и тот кивнул, потом посмотрел поверх плеча беспроигрышного Клиента и изменился в лице.
  Клиент стоял спиной к выходу и не видел, как в двери появился Эффект, в опущенной по шву руке он держал, не таясь, большой водяной пистолет.
  Уродец процедил сквозь зубы 'Это не я', отскочил и разборчиво упёрся спиной в дверь, присев, выбросил вперёд сцепленные вместе обе руки с зажатым в них пистолетом, оскалив зубы, специально почти не целясь, словно сам пугаясь.
  Выстрелов слышно не было, были только лёгкие осечки, и толстяк проворно прыгнул на пол, Лакей с девушками завизжали дико и страшно в один голос, а все остальные судорожно задёргались.
  Капли сиропа летели веером с неимоверной скоростью с тонким высоким звоном одна за другой, и всех повыбрасывало на стойку, и несколько капель ударили в Штампа, в его белую куртку, и в тех местах она была порванная и красная, и женщина хрипела и отвратительно билась на полу всем телом, водитель заизвивался, задетый, извиваясь, он быстро отползал в сторону, стойка была вся забрызгана косыми красными полосами, а Клиент, неестественно вывернувшись, уже неподвижно лежал на спине, глядя вверх, на потолок, подломив под себя руку, и туловище у него было сплошь во вздутых клочкастых дырах.
  Я крепко держал Маску, белую, как мел, потом рванулся к стойке, на меня налетела девушка Лакея, ее истошный крик еще звенел в моих ушах, вцепившись в меня, она снова тонко завизжала, с удвоенной силой, и я потащил ее, взмахивая от усилия руками, а она визжала мне в самое ухо, и я совсем оглох, и безумными глазами смотрел вперёд.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"