"Он был одним из самых многообещающих людей своего века и кроме великолепной родословной и мускулатуры в наследство получил еще два столь редких ныне свойства - удачу, вернее даже будет сказать некоторую удачливость в своих начинаниях, знакомствах, связях. Конечно, ни знакомства, ни начинания он не планировал, да и не просчитывал всех возможных последствий своих действий, и не предугадывал результатов, что не мешало всегда оставаться в выигрыше. И второе, доставшееся в наследство — наивная и обезоруживающая улыбка, которая превращала его из головореза, воина, карьериста, мерзавца, дворянина, клятвоотступника, циника, наконец просто подонка в ребенка, несколько выросшего и вытянувшегося, но ведь не ставшего от этого взрослым, который если и делает подлость то по незнанию, если несет зло и насилие, то непосредственность, с которой он его творит, полностью искупают его поступки, ребенком, что искренен в своей лжи, потому как первого обманывал себя, а других - нет, других он не обманывает, другие обманываются сами, следуя его примеру. Он был прирожденный вождь и люди тянулись к нему, сплачивались вокруг него и было ясно они пойдут до конца. У него было почти все. У него не было только короны.
Он подавал надежды. Его родословная говорила сама за себя, но он уже прыгнул выше завещанного ему отцом, дедом, матерью, неожиданно умершими кузенами и первой женой. Он собрал в своих руках их титулы и должности, земли, корабли, дома, деньги. Он только стал совершеннолетним, а уже владел всем этим. Льстецы называли его Столпом Империи и Древом Ее Надежд, и они не льстили, его удачливость и улыбка сделали его Надеждой на возрождение славы и силы Империи.
Он стал знаменем, под которым собирались республиканцы и роялисты, демократы и придворные, нувориши и аристократы из знатнейших родов империи, сторонники решительных действий и приверженцы неторопливых реформ, гвардейские лейтенанты и генералы повстанческих отрядов. Нет, они не шли за ним - они ставили на него, его не любили, но все они знали - ОН приведет МЕНЯ к победе, Я буду с теми, кто победит. А ДРУГИЕ, другие - будут с проигравшим.
Но он был несчастен - трон был занят. Тогда он попытался быть первым во всем. Пусть в предательстве, подлости, отступничестве, карьеризме. Зато первым. А там может случайно и внезапно освободиться трон. А к трону нужно суметь подготовиться, а затем подготовить этот внезапный случай. Но он не сумел. Нет, не не сумел — не успел. Он старался. Он пытался, боролся. Казалось, что на дороге к трону его не остановить никому, — ни тогда еще здравствующему королю, ни его жене — королеве, а в скором будущем вдовствующей королеве, ни наследнику престола, умершем в постели неожиданно и быстро, ни целой толпе племянников короля, так неудачно составивших заговор, что были преданы, верным ему человеком, ни даже Красным Герцогом, прозванным так за цвет дороги, которую тот тоже мостил к трону.
Но тут в какой-то момент, на самом взлете служебной карьеры он столкнулся со старой каргой с косой, но как обычно с этакой ленивой грацией увернулся, уклонился, пригнулся, нырнул, ушел, оставил пять трупов и заработал кинжал в спину. Он встал с больничной койки через неделю, но смерти этого хватило - она обогнала его на дороге к трону и понеслась по ней, размахивая косой. Он едва успевал - слишком часто открывались вакансии, родовитая аристократия была против, но старуха работала со знанием дела. И вот в какой то момент он ее догнал.
Все в этом мире повторяется. Второй раз как фарс и он опять остался жив. Калекой. Встреча со смертью не прошла даром - увечье озлобило его и норны отвернулись от него. Его лицо пересек шрам - от левого виска до подбородка и его знаменитая улыбка, нет она осталась знаменитой, но уже совершенно по иному - улыбка перестала быть наивной и детской. Его новая улыбка отбрасывала людей на шаг и заставляла решительно, но судорожно и безуспешно пытаться вытащить из внезапно похудевших ножен, ставший ненадежным, но все же остающийся последним шансом к спасению меч.
Жизнь вытекала из него, как сочиться из глиняной прохудившейся кружки эль, что держит в мозолистой ладони рука бродяги, затыкая пьяным мизинцем дыру из которой пульсируя и струясь вслед за неуверенными движениями человека, течет жидкость, не вытекая до конца, но очень портя жизнь всем от официантки (вынужденной убирать грязную лужу), до желудка пьянчужки, мимо которого протекает изрядная доля алкоголя. Жизнь текла из этого сосуда, но дыра была, к сожалению, не во дне, а на стенке, зато у самого дна и жизнь, вместо того чтобы вытечь вся, чернела где-то на дне застывшем болотцем. И он продолжал жить, если это еще называется жить.
Он не цеплялся за жизнь, но жить он уже не мог. Мало кто остался с ним в последние шесть лет его жизни (именно столько он провел в самом неприступном из своих замков, обезображенный, практически парализованный и потерявший всякий интерес к творению Адонаи, но все же окруженный шестью эшелонами охраны и продолжая держать в немощной нынче руке многие нити имперской политики, но ни в коем случае не дергая за них, а лишь проверяя крепость и надежность последних, и выжидая какого-то совершенно не очевидного для своей свиты знака, чтобы начать действовать, и скорее всего знак этот был его смерть) и все они с ужасом наблюдали за тем, во что может превратить человека не сложнейшие магические снадобья, не проклятье господнее, не суд человечий, а всего лишь десять фунтов шотландской стали. Клеймор в руках одного из МакГрегоров совершил, то для чего и был откован в вольных шотландских горах, он взлетел к луне, развалил ее свет на черный и серебренный и воя и скрежеща от наслаждения самым кончиком разрубил забрало армэ, оглушил лорда, разрезала скулу его, раздробил челюсть и продолжая активное участие в празднике смерти, скользнул по подбороднику, изменил траекторию, просек кирасу из лучшей английской стали, и остановился не дойдя дюйма до сердца.
Мало кто мог похвастаться столь близкой встречей с старухой, но даже те кто мог, не действовали как действовал он - увидав смерть - для него обернувшуюся прекрасной девой, пришедшей к умирающему и склонившую над ним свое юное лицо покрытое веснушками, с испугом за НЕГО в глубине зеленых глаз и холеными белыми пальцами, вцепившимися в ворот камзола. Он не замечал ни нее, ни на рану, ни на косу, что уже легла меж его ребер, он почему-то не обратил внимания на такие мелочи. Единственное, что он видел — кулон из черненого серебра, что задремал, выкарабкавшись из выреза простого льняного платья девы.
И он сделал то, что проделывал много раз - вцепился в ее запястье левой рукой, а правой разорвал декольте и стал притягивать ее к себе (правда на этот раз только чтобы проще было сорвать кулон).
Еще мгновенье назад он истекал кровью и даже уже не мог пошевелиться и вот мгновенье прошло и он готов к бою, к действию. В нем возродилось то, что заставляло замирать на месте его врагов посреди схватки — первобытная, звериная ярость и сила. И не было такого существа в этом мире, что не замерло бы от испуга, но смерть она только отчасти с нами и она сумела вырваться, но в руке у него остался сувенир на память о встрече (нет не шрамы на теле, а нечто не менее материальное) - кулон.
Такова легенда о Лорде, победившем смерть, она передается от отца сыну вот уже много поколений, но нет у меня детей и я вынужден доверить легенду бумаге, чтобы потом отдаленные потомки могли узнать правду о происхождении кулона. Лорд был уверен (и его уверенность передалась потомкам), что кулон вводит в заблуждение силы мрака, которые принимают обладателя данного медальона за один из обликов смерти. Весьма ценное свойство и стоимость данного медальона невозможно определить, хотя с тех пор как Лорд снял его с себя, никто и не пытался им воспользоваться - слишком темные силы стоят за ним. Исходя из вышесказанного, я решаю, что норны должны справедливо решить судьбу наследства. Я разбил наследство на две явно неравноценные части - движимое и недвижимое имущество, акции, земли и титулы составят меньшую долю наследства и ее получит проигравший, а победитель получит главную часть наследства - кулон. Правила игры вам не будут сообщены, чтобы вы даже не пытались влиять на волю Господню. Осуществить свою волю я поручаю адвокатской конторе Джобс и Джобс."
Джобс снял очки и положил завещание на стол.
- Теперь господа вы ознакомились с завещанием вашего внучатого дяди. Реальная цена кулона меня не интересует, да это не так уж и важно для всех нас. И если кулон с тех пор родовая реликвия и по завещанию составляет половину наследства то так и будет. Вы Стивен и вы Роджер приготовьтесь - настало время разыграть завещание. Джобс достал из стола толстый конверт распечатал его и бросил на центр маленького столика.
- Садитесь за него джентльмены и приступайте. Время не терпит, у меня есть еще клиенты, меня ждут еще дела, другие дела.
Я посмотрел на кузена Стивена. Из-за завещания он прибыл из Дублина и теперь шел к маленькому столику, покрытому зеленой скатертью с совершенно обалдевшим видом. Его можно понять - он проделал черт знает какой путь из-за завещания и в результате будет выполнять причуды сумасшедшего дядюшки, я наверное, выглядел не лучше - я хоть и слыхал родовую легенду о Лорде, что обманул смерть, но к такому разделу наследства был совершенно не готов. Но если сравнить мой внешний вид и кузена, то я был существенно более свеж и спокоен - еще бы, я ехал на поезде из Глазго в Эдинбург, а он пересек границу, сталкивался с таможней и летел на самолете. У нас в роду не любят самолеты, мы плохо его переносим, мы люди более приземленные, раньше мы предпочитали водить в бой полки пехоты, а теперь приходиться довольствоваться пешими прогулками по Шотландским горам, рыбалкой и охотой. У этих занятий есть общая черта - ты ощущаешь под ногами твердь родной земли, горы ведут тебя, а самолеты, корабли - это от лукавого, что пытается вселить в человека чувство неуверенности, разорвав связь с землей, что его родила. А здесь я чувствовал себя уверенно, всего в нескольких милях от скал с замком, из которого столетиями мои предки рождались, умирали, женились, крестились, отправлялись в походы, поднимали мятежи. Это моя земля и уверенность захлестнула меня, я протянул руку в гостеприимном жесте.
- Располагайтесь, кузен Стивен. Места за столом хватит на двоих. Вполне хватит и на семерых. Так что, если вам все равно где сесть, сядьте с юга, я предпочитаю север.
Мы сели, я напротив Стивена, он посмотрел на меня, протянул над столом руку.
- Ну что, начнем кузен.
- Да нечего тянуть. Что в конверте? - Стивен вытряхнул его на стол. Секунда молчания.
- Три карты и четыре игральные кости. (Был бы лучше, если бы внучатый дядюшка был менее экцентричен - впрочем, экивоки глупость, скажу прямо - не был бы дядюшка сумасшедшим как селезень или мартовский заяц, ой как всем было бы проще...)
Пауза.
- Наверное, карты нужно раздать поровну.
- Ровно по полторы на брата. (Не ерничать не могу - ситуация больно мерзкая).
- Тогда одну в прикуп.
- А карты, какие? Стивен м-е-д-ле-н-н-о перевернул все карты рубашкой с гербом вниз. Там был искусные миниатюры Чертополоха, Арфы и Клевера.
- Слушай, ну не стоит раздавать карты раз неизвестно, что чем бьется.
- Стоит, сказали что надо разыграть, значит разыграем.
- Постой, а что если от карты зависит выигрышная комбинация костей?
- К черту. Смотри с костями все понятно по две на нос. Кинем и все - отмучались.
- Ладно.
Пауза.
- Поехали.
Пауза.
- Ну, поехали, бери кости.
Кости уже в руках, а карты лежат забытые на столе Арфа рубашкой вверх по центру, Клевер ближе к Стивену, а Чертополох рядом со мной. Мы чего-то ждем.
- Джобс, ну раз вы поставили нас в такое неловкое положение, то хотя бы махните рукой чтобы мы начали.
Секунда, вторая, половина третьей - взмах. Кости падают на стол и катятся по нему почти вечность, секунду с четвертью, а затем кости Сивена останавливаются. На них четыре и три, всего семь. По всякому это выигрыш, если только дядюшка не окончательно сошел с ума (это-то конечно так, но ведь и семь - выигрыш). Вечность растягивается в разы и я отчетливо вижу каждое движение своих костей, как они очень медленно переваливаются с грани на грань, застывая время от времени, но затем продолжая движение. Поворот еще поворот. Вот оно - первая кость застыла, и в небо горит шесть очков, но перед этим она столкнулась с костью Стивена и перевернула ее. На той тоже шесть. Но это не важно все видели, что у Стивена семь очков, а не девять. Теперь нужно, чтобы на второй выпала единица. Но кость продолжает катиться по столу. С грани на грань, щелк, щелк, щелк. Как гремит кость о застланный бархатом стол. От этого ужасного шума хочется заткнуть уши, но я только внимательно смотрю за движением кости. Щелк, щелк. Ну, когда же! Вот. Кость остановилась, на ней единица. Будет еще один кон. Я отрываю глаза от кости, пытаясь увидать глаза Стивена и Джобса, но тут боковое зрение подсказывает, что еще не все и остановившаяся уже кость переворачивается еще два раза - теперь это шесть. Я готов кричать, вопить — здесь кто-то шельмует, но вовремя вспоминаю каков первый приз. Нет, не стоит. В этой игре лучше проиграть, а ни Джобс ни Стивен ничего не заметили. Время очнулось, стряхнуло с себя летаргический сон и понеслось с обычной скоростью. От неожиданности у меня даже закололо сердце. Стивен был несколько разочарован, но и только - он достаточно богат, ирландская ветвь нашего дома сильно разбогатела еще во времена протектората и с тех пор дела у нее шли относительно удачно, что нельзя сказать про старшую ветвь рода. Будет еще кон, но мне-то деньги нужнее. Я должен победить — хватаю кости и начинаю их трясти.
- Рожер, остановитесь, - кричит Джобс, - я хочу вас поздравить, вы выиграли и кулон теперь ваш.
Ну что ж нельзя придерживаться все время пессимистической точки зрения - вечная жизнь тоже не так плохо. Наверное.