Кум.

... Мягкий свет вечерних фонарей льётся на тихую улочку крошечного подмосковного городка. Есть такая гипотеза, что окружающий человека мир - отражение его мира внутреннего. Если так, то ничего удивительного, что куда судьба не закинет - везде вокруг городской пейзаж, до боли похожий на родной крошечный шахтёрский городок, откуда родом. До которого так далеко сейчас.

- Спасибо большое кум, что так помог, конечно.....

Кум топчется рядом и старательно прячет взгляд в сером зеркале асфальта. Его веселья, жизненной силы и оптимизма хватит на взвод среднестатистических граждан с избытком, но сейчас не тот случай. Он сам не похож на себя и мне больно видеть его таким - впервые в жизни.

Он таким не был никогда. Хоть в детстве, когда мы наперегонки ползли к мячу, в кровь раздирая колени о камни, хоть в школе, когда мы вдвоём стояли против всего класса, хоть в зрелых годах, когда всё время - нет денег на пожрать, толпа детей и родственников на иждивении, и ни минуты времени для себя.

- Трудоустроил, поселил, тут так хорошо - а там такая жопа...... Ты мне как брат, спасибо тебе......

Что скажешь в ответ? "Не за что" - говорить нельзя. Спасибо - это зашифрованное, "Спаси тебя Бог", что, получается меня спасать не за что? "Пожалуйста" - а разве стОит оно слов благодарности. Разве он не сделал бы для меня всё что мог, и разве всегда не делал?

..... Когда мои батя и дед, тогда ещё крепкий вполне, впервые поставили навес вдоль стены дома - такой нужный, такой долгожданный, он простоял совсем недолго: выпал мощный, липкий снег тяжёлые влажные пушинки сложились в многотонный пресс и навес рухнул. Батя с дедом долго собирались: денег у нашей семьи много не было никогда, а теперь ещё и сил оставалось всё меньше, особенно у дедушки. Наконец поставили навес ещё мощнее и надёжнее. Тот простоял даже короче: невообразимый вихрь вывернул его из стены и забросил в огород. Теперь навес ставлю я. Точнее, сначала навес ставят строители - но они запили. Мы с батей сами вручную вяжем арматурную проволоку. У меня сломана нога, подвижность ограничена, а злобность - повышена. Арматура не даётся неопытным рукам, рвётся как упрямая своевольная змея, и я шиплю на ней: "Ты думаешь, ты сталь? Это Я - сталь, а ты простая железка!" Каждый шаг - с трудом, как в бою: потеряли дорогостоящие огромные кусачки для арматуры, сломался дорогущий краскопульт. Но с помощью "зубила и чьей-то матери" поставлены столбы, проложена ДСП - надо срочно накрывать профнастилом. Всем своим естеством ощущаю: ещё чуть - и будет поздно. У кума малой температурит под сорок, работает с рассвета и до полуночи. В темноте он лазит по моей крыше, кладёт листы, вымеряет, примеряется - ловкий, лёгкий, одухотворённый. Я любуюсь его усилиями точно "как Карл XII": сидя на раздвижном стульчике, выставив вперёд больную левую ногу. Последний лист, последняя заклёпка.

- Куме, вот тебе денюжка.

- Та ты шо! А ну спрячь.

На следующий день чудовищная, невиданная на памяти поколения буря над родным шахтёрским городком. Пыль пронзает как наконечник копья, вековые деревья жмутся к асфальту как пылкая любовница к лону желанного мужчины, оборваны провода и весь город погрузился во тьму. Первозданная стихия бушует во всём божественном великолепии.. Навес вдоль дома бросает влажные блики свежим металлом краски, спокойно и горделиво рассекая стихию как нос непотопляемого корабля......

- Если б не дети, разве б я не поехал? Жена вот-вот родит, тут все чужие, как я её оставлю с двумя на руках и третий - на подходе!

- Конечно, куме.

Мы смотрим друг на друга. И он видит в моих глазах: "Как ты там нужен! Нам так не хватает подготовленных людей с опытом!"

....... Пламя горящих цистерн плещется в мерных водах Днестра. Сквозь пустые карманы нагрудников сквозит встречный ветер, трассера погони румын нижут низкое вечернее небо над самой головой. На носилках хрипит простреленный старлей и пузырящаяся алая кровь пеной рвётся сквозь пластырь, как его не прижимаю на ходу ладонью. Кум, шальной и весёлый, как никогда, пляшет от нетерпения с РПК в худых ловких руках, верная СВД - за плечом. Синие глаза сияют хмельным блеском жажды боя.

- Все патроны мне и быстро, быстро пошли все нах отсюда! Я задержу, ходу, ходу!.......

Группа, в которой меньше 30% людей с опытом, обречена. Знает он, знаю я. Впрочем даже у стопроцентно кадровых групп последнее время дела идут тяжело: у противника спутниковое слежение, беспилотники, хитромудрые датчики, бешенные одноразовые этномутанты, напичканные наркотой, немерянное количество охотничьих команд цивилизаторов с опытом ещё от Югославии. У нас в группе после последнего рейда, даже с кумом будет только ровно 20% людей с опытом. А без него - только 10. Мы оба понимаем, что это значит.

- Тебе от крестничка подарок.

На маленьком листике маленький зелёный танк с красной звездой стреляет в большущий чёрный. На чёрном сразу всё - и свастика, и ненавистный флаг-двухцветник ещё шведских завоевателей, и звёздно-полосатая эмблема на башне.

.... В перегретом июньском зное храмовой пристройки плывут слова молитвы. Маленький крестничек дисциплинировано застыл в моих лапах, полными немого детского обожания глазёнками пялится в мою недостойную харю. Это обожание - оно не мне, оно адресовано невидимому но столь материальному Святому Духу, который сейчас незримо, но до боли ощутимо нисходит на него в таинстве крещения. И я, недостойный и грешный, Волей Божией - проводник этого чуда. Как запылённый и тусклый провод, по которому струится чистый и искристый ток. Говорят, что младенец до определённого возраста не видит многих предметов материального мира - зато видит ангелов........

- Привет ему от меня, купите что надо.

Несколько мятых купюр. Последнее что есть у нас. С тех пор как на Родине НАЧАЛОСЬ, я естественно бросил всё и поехал туда. Пришлось бросить шикарную работу, которой посвятил всю жизнь, которую боялся потерять больше, чем руку, которой жил. Кондиционированная белизна офиса, душевные сотрудники, которые дружны как единая семья, заботливое как родные родители руководство, сладости за счёт фирмы - горами, я уже видеть не могу шоколадные конфеты, достойнейшая оплата труда, пожалуй заметно большая, чем я заслуживаю...... Всё кажется нереальным сном: теперь реальностью - только чёрные дымы над сожжёными карателями шахтёрскими посёлками, простуженный хрип группы и нетерпеливый скулёж немецких овчарок, рвущихся по нашему следу.

.......Плюс в том, что мои - тоже здесь, в Подмосковье, не на Родине, не в бардаке тяжёлой гражданской войны. Минус - что без средств к существованию, сейчас вот прямо сидят впроголодь уже третьи сутки. Но куму тяжелее - дети меньше чем мои, хуже переносят голод, и их больше.

- Скоро зарплата, отдам......

У кума золотые руки и такой же характер, он непьющий и никогда не теряющийся - он уже легко трудоустроился. Скоро у них всё наладится. Это и к лучшему, что он не может поехать: всё равно шансов нет, а у него много детей. Крестника делать сиротой - это совсем плохо.

- Счастливо куме, мне пора.

Пьяный аромат сирени, упругая твердь асфальта. Как здесь хорошо и тихо..... тихо только до тех пор, пока мы - ТАМ. И только потому что мы - ТАМ.......

Вот и станция. Серый, свежевыкрашенный бок новой электрички. Блин, только начали боль-менее жить нормально, Слава Богу и спасибо ВВ! И тут на тебе.

Шипение, двери сомкнулись, с мягким воем поезд набирает ход, скользит сквозь глубину ночи. Я ощущаю медленное истончение нитей, связывающих с моими, с кумом, со всей этой хрупкой мирной реальностью. Следующая затерянная в лесах станция, снова шипение. В распахнутую дверь вагона вламывается кум: как всегда весёлый, ничуть не запыхавшийся, в руках - здоровенный рейдовый рюкзачина.

- Фух зараза! Дверь перед носом закрылась - пришлось на крышу махнуть и там проехаться. Подвинься, чего расселся?