Этот путь меня поражал всегда. Тем, что совмещал несовместимое: он начинался где-то далеко-далеко вместе с этим мостом. Стремительно пролетал над рекой... И вдруг, оставив мост на свету, нырял прямо в гору ─ в неизведанную черноту туннеля. И вот, наконец-то я спрыгнул с платформы, чтобы войти и увидеть, как же он выглядит наяву, а не через лживые окна вагонов электропоезда.
... Несколько метров свет семенит за мною, словно щенок, но пугается темноты и остаётся у входа, и только поскуливает мелким страхом в моём расшалившемся сердце. Если привыкнуть, то можно увидеть блестящие рельсы, и чёрные провода, и серые стены. Такие же, как и прежде, но совершенно другие. Теперь настоящие. Настолько же настоящие, как день отличается ото сна... Послышался шум. Я прижимаюсь к стене. Мимо проносится поезд. Смотрю на людей. Сидящих, стоящих, спящих, читающих. Маленький мальчик в первом вагоне долго глядит на меня. И ему непонятно: как можно быть там, в темноте? Так и мне уже непонятно, а что ощущают они: в спокойствии электрических ламп, укрытые от тайны земляного нутра стеклом и железом? Как это странно: мы все находимся здесь. Но в разных мирах.
А туннель расширяется. Поднимается потолок. Выше и выше. Словно чёрные облака, надо мною сгущается тьма. Привыкаю. И снова брызнуло серым. Это огромные окна. Высоко-высоко надо мной. Ряд за рядом стрельчатых арок. Словно громадный готический зал, через который проложены рельсы, а в углу мерцает камин. Новый поезд проносится через зал. Зал, невидимый из окон, он откроется лишь тому, кто спрыгнул на рельсы... поднимающиеся по стене в бесконечность замковой вышины... Это же лифт. В решётчатой клети.
--Вам на какой этаж? -- спрашивает лифтёр. И сам догадывается: --На самый верхний.
Открывает мне дверь, тычет пальцем в какие-то кнопки и резво выскакивает наружу.
Он машет рукой, а я поднимаюсь через множество этажей, полных суетящимися людьми. Подо мной остаются всё новые-новые-новые люди. Новый поезд внизу кажется фосфоресцирующим червячком, а вокруг открывается город. Он словно бежит от меня: чем выше я поднимаюсь, тем ближе и ближе он к горизонту. Но нет, не успел... Выхожу.
Крыша настолько мала, что на неё можно сесть, лишь поджав ноги, прислонившись спиной к закрывшейся двери кабины. А стоять никак невозможно, ведь вокруг - бесконечность звёзд и домов. И мой - даже не самый высокий. Но, как странно, наличие более высоких зданий лишь подчёркивает ту высоту, на которой я заперт: я безумно далёк от земли и от неба. Это мир покачивается вокруг или пол подо мной? Это так страшно, что от счастья хочется хохотать.
А надо мной в красных лучах восходящего солнца летит самолёт. Так близко ко мне, что я вижу заклёпки... да что там, заклёпки, я вижу лица людей, рассматривающих меня! Я вижу твоё удивлённое и обрадованное лицо. Ты отмахиваешься от стюардессы, предлагающей кофе, так ты хочешь смотреть на меня. Я не знаю, кто ты. Я лишь знаю, что настолько хочу быть с тобой, что оказываюсь у окна. Я отмахиваюсь от стюардессы, потому что хочу смотреть лишь... я не помню уже на кого. Я просто смотрю на дома, отстающие от нашего самолёта. Что за кофе, если мы только взлетаем? Мне видны ещё трубы на крышах... Антенны... Одна из антенн, нацелив на нас целую гроздь тёмно-красных металлических пальцев, вдруг окуталась дымом. Взлетела.
Это ракета.
Стиснув зубы, плотно сжав губы, я наблюдаю за ней, решая: сказать стюардессе или молчать, чтобы не сеять панику? Самолёт резко качнулся - и антенна-ракета ушла в никуда. Значит, лётчики знают... улыбаюсь... но тут же вторая прошила крыло.
Самолёт клюнул вниз. Хорошо, дорогая, что я ─ вместо тебя. Стараюсь не стать визжащим ничем. Стараюсь остаться разумным: мы только взлетели, в сторону моря (а вот и оно!), может мы ещё недостаточно высоко? И просто нырнём? И вынырнем злые и мокрые. А к нам подоспеют спасатели...
Нет. Яхты - чайками на воде. Но всё ближе и ближе. Нет надежды. Я это читаю в грустных глазах моряков. И в глазах полупьяных красоток, где лишь мы, да истерика.
Как же многого я не успел. Написать. Рассказать. Рассмешить. Я давно не хочу ни писать, ни смешить, ни бесить, ни любить. Я живу, как иду по туннелю. И лишь кто-то из всех замечает, что там - в темноте - с любопытством идёт человек. Я так мало прошёл... вижу пену на мутной волне...