Сколько радости было ребятне от этого ощущения свободы и предстоящего летнего отдыха. Вовкины родители наконец-то получили свой долгожданный первый отпуск! А значит, совсем скоро они поедут на материк, на родину! Что там изменилось? Как там?
Всю неделю до отъезда 'чемоданное настроение' не покидало Вовку, но время тянулось слишком медленно. Он старался больше находиться на улице с друзьями, зная, как быстро пролетает время, когда занят интересной игрой. Но тут, как назло, оно затормозилось! Иногда даже казалось, что люди вокруг двигаются медленнее, чем раньше, и футбольный мяч летит как-то плавно! И даже гуттаперчевый мячик при игре в лапту подозрительно зависает в воздухе после сильного удара битой по нему!
Дни удлинялись, но момент отъезда все же настал.
Посидев 'перед дорожкой' на чемоданах, перевязанных бельевой веревкой, семья выдвинулась на вокзал к электричке. А потом аэропорт, полёт до Красноярска и дальше на поезде до Барнаула...
Самолет, ревя моторами, разбегался по бетонной полосе. Вовка, предусмотрительно положив в рот конфету-леденец и уткнувшись носом в стекло иллюминатора, наблюдал, как быстро удаляется здание аэропорта, как мелькают, оставаясь где-то позади, стоящие по краю взлетной полосы другие самолеты.
Подпрыгнув пару раз, как бы проверяя прочность своих колёс и взлётной полосы, самолет резко стал набирать высоту, Вовке заложило уши, но от иллюминатора он не отклеился, а все смотрел и смотрел, стараясь чаще глотать сладкую от конфет слюну, отчего заложенность в ушах периодически проходила. Благо он предусмотрительно взял у стюардессы сразу две горсти леденцов и три штуки сразу отправил в рот ещё до взлёта самолёта. Этих двух горстей до Красноярска должно хватить! А там, может, перед посадкой ещё будут раздавать!
Вот самолет прорезал густую пелену облаков, напоминающих снежные горы и долины, которые расстелились внизу и простирались в бесконечную даль. Бархатные и белоснежные, они были похожи на разных животных и, подметив это, Вовка стал выискивать в этой бесконечности меняющихся пейзажей фигуры причудливых и сказочных зверей.
Это захватывающее зрелище было завораживающим и интересным, очертания тех или иных фигур периодически изменялись, плавно переходя из одной в другую, это было как игра, и Вовка весь погрузился в неё. Ни гул моторов, ни дребезжание самолета, ничто не могло его отвлечь от его фантазий и придумок. Только иногда закладывало уши, но он уже быстро справлялся с этой проблемой с помощью леденцов, тем более что стюардесса ещё раз прошлась с разносом, и он опять взял пару горстей, глядя ей в глаза.
- Да бери-бери, не стесняйся. Кушай на здоровье.
И тогда он взял ещё одну горсточку:
- Это я брату, он вон спит.
Стюардесса улыбнулась ему в ответ и пошла дальше по салону самолёта.
И только когда самолет наклонился вперед и окунулся в эту белую сказку, а в иллюминаторе стало бело как в молоке, Вовка отлепил свой нос от стекла и почувствовал, что у него сильнее заложило уши. Самолёт заходил на посадку. Усиленно глотая слюну, освобождая голову от колющей боли, он оглядел салон самолета. Большинство пассажиров еще спали. В ушах от глотания стало лучше.
'Проспали!.. Ничего не увидели!.. Такая красота была!' - подумал Вовка.
Сделав круг над аэропортом, самолет резво пошел на посадку и, чуть-чуть подпрыгнув несколько раз, пробежал по бетонной полосе, тормозя и громко гудя моторами, остановился совсем недалеко от зданий аэропорта.
В Красноярске было солнечно, и сухой теплый ветерок ласково трепал Вовкины волосы, залезал под рубашку, как бы играя с ним и показывая ему все преимущества летнего материкового солнца. Ощущение близости малой Родины детства окрыляло, а чувство легкости и чего-то такого бодрящего и радостного, трудно поддающегося описанию, требовало своего выплеска и, казалось, ноги сами несли его вперед, поэтому, пока родители определяли чемоданы в камеру хранения, Вовка нарезал круги перед входом и вдоль здания аэровокзала.
Старший брат Слава степенно стоял на крыльце и снимал происходящее вокруг, как заправский кинофотооператор, то на фотоаппарат, то на кинокамеру, купленную ему в прошлом году на день рождения. Вовку на камеру он не снимал из принципа, потому что своими выкрутасами он достал его еще в Норильске за долгую зиму. А так как Вовка старался непременно попасть в кадр, то брат периодически прекращал съемку или начинал снимать небо, но делал он это не со зла, Вовку он очень любил, просто это было с его стороны маленьким элементом 'воспитания'.
До посадки на поезд времени было много - целый день, поэтому было время прогуляться по городу, пообедать. В этом увлекательном и в тоже время утомительном хождении по жаркому городу Вовке понравилось три момента или три события: парк с каруселями и аттракционами, где он набегался от души, вкусное мороженое на палочке, облитое шоколадом, и 'шипучая' газировка. А особенно он обрадовался, когда они пошли на посадку в поезд с табличкой 'Красноярск - Ташкент', который повезет их на Родину.
Вовка уже хорошо читал и в Норильске был постоянным гостем городской и школьной библиотеки. И сейчас, прочитав на табличке: '...Ташкент', он вспомнил про пацана Мишку из недавно прочитанной книжки 'Ташкент - город хлебный'; про его злоключения и беды, про его тяжелую жизнь и про то, как он добирался до хлебного Ташкента, где пешком, а где под вагоном или на его крыше. Вовка поднял голову и посмотрел на крышу вагона, она была высоко, и её края были закруглены. Сейчас, глядя на это, он трудом воспринимал то путешествие Мишки и других людей на таких крышах. Читая тогда книгу, Вовка фантазировал про себя, как он тоже едет, как Мишка, но сейчас он засомневался в возможности такой поездки. 'Н-да! Вряд ли! Наверное, все-таки, тогда вагоны были другие! Ну конечно, другие!' - с этими мыслями, подталкиваемый старшим братом, Вовка взобрался по ступеням в вагон. В купе он сразу же занял место у окна. Это же так интересно - смотреть на сменяющиеся картинки за окном. В вагоне было душно и шумно, пассажиры занимали свои места, раскладывали вещи и почему-то громко разговаривали.
Потом к этому гулу прибавились звонкие женские голоса, нараспев нагонявшие на пассажиров аппетит: 'О-гур-чики! Кому малос-сольные о-гур-чики!' и 'Горя-чие пон-чики с повидлом! Пирож-ки с карто-шеч-кой! Пирож-ки с ка-пустой!', 'О-гур-чики! Кому малос-сольные о-гур-чики!' и 'Горя-чие пон-чики с повидлом! Пирож-ки с карто-шеч-кой! Пирож-ки с ка-пустой!'
Почему-то у них в семье как раз все это и любили! И отец с матерью купили сразу всего и по два каждому. 'Есть так есть!' - сказал отец. - Вам, сыны, расти надо, значит, надо есть!'
Вскоре поезд дёрнулся раз, потом другой и медленно начал двигаться, удаляясь от вокзала. Вовка, уплетая пончик, смотрел в окно и представил себе, что вот поезд стоит, а мимо него движутся здания, скамейки, фонари и люди, так было интересней. Вот вдоль окна проплыли две тетки с пустыми корзинами: 'Пирожки и пончики, похоже, многие в вагоне любят! - подумалось Вовке, - да и чё бы их не любить, если вкусные! Надо было родителям по три пончика купить! Два маловато'.
Вот выехали за город, и поезд застучал колёсами по большому мосту через широкую реку, Вовка уже знал, что это река - Енисей. Потом поезд миновал лес с большими соснами, а затем за окном стали расстилаться поля с берёзовыми околками. Вдалеке изредка виднелись группы маленьких домиков - это, видимо, были деревни, а поезд набрал свою скорость, и в окне, кроме столбов, иногда мелькали небольшие одиночные станционные домики, стоящие вдоль железнодорожного полотна.
Солнце опускалось всё ниже и ниже к горизонту, и потихоньку начало темнеть, пассажиры в вагоне угомонились, свет притушили, а Вовка все смотрел и смотрел на мелькающие за окном телеграфные столбы и деревья, на иногда проносящиеся мимо железнодорожные переезды мосты и мостики, думая о чём-то своем.
Так незаметно для себя и окружающих он и уснул, не отрываясь от оконного стекла.
И снилась ему родная деревня и колыхающееся кукурузное поле, в котором можно было затеряться и долго-долго бродить среди высоких, поющих от теплого летнего ветерка стволов кукурузы, которые ласково трепали своими шершавыми листьями его белокурые волосы, и пить живительную влагу из отломанных молодых початков, пахнущих молочной сладостью...
К полудню поезд прибыл в Барнаул.
Здесь же, напротив железнодорожного вокзала, находился автовокзал. И уже через некоторое время семейство сидело в автобусе, еще два часа пути и... было даже трудно представить себе, что там за этим 'и...', казалось, что целая вечность прошла с того момента, с момента их отъезда на Север.
Правда, сейчас они ехали в соседнюю деревню - родину отца и матери, родину дедов, а не в то село, где жили до отъезда и где родились Вовка со Славкой.
Со слов родителей Вовка знал, что в этой деревне у него много родственников двоюродных и троюродных. И предстоящее знакомство с многочисленной родней его очень интересовало и волновало, ведь по его подсчетам ему 'светило' познакомиться не меньше чем с двадцатью братьями и сестрами разных возрастов, в основном от шести до тринадцати лет. И это знакомство, конечно же, состоялось, интересно было, что Вовок теперь стало аж трое! И были они все с одинаковой фамилией - Гуляевы! А ещё в той деревне, где он родился, оказывается, тоже живут двое Вовок. Может, и с ними он этим летом встретится, деревни-то всего в трёх километрах находятся друг от друга. И разница в возрасте у всех этих Вовок была в один-два года!
Два Вовки жили в нагорной части и в разных концах деревни, но это не должно стать препятствием для их встреч и игр. А тем более, что все деревенские ребятишки к полудню стекались стайками к реке для купания и рыбалки, а дом бабушки, где Вовка с родителями обосновались, как раз находился возле реки, так что летние каникулы должны будут пройти весело и интересно.
Старшие пацаны купались в реке, но так как течение реки было сильным, а вода прохладной, то ребятня помельче плескалась в заводи, отделенной от реки песчаной косой шириной метров двадцать. Вода здесь быстро нагревалась солнцем и была сверху теплой как парное молоко, да и глубина не очень-то и большая, в основном старшим пацанам была 'по горлышко', но кое-где и с руками.
Шум и гам у реки не смолкал до самого вечера.
Развлечений было много: игра в ножички на песке, соревнования по меткости в бросании камешков по мишеням-банкам, а кто хорошо плавал, те играли в 'догонялки и нырялки', кто-то мерился силой, а самые отчаянные прыгали в реку на велосипедах. Великов было три, видимо, на них ездили все пацаны деревни, и они были такие старые и ржавые, что даже утопив их в Оби, никто ничего особо не потерял бы. Что и произошло в одном из ухарских заездов с берега в реку.
Один из велосипедов отвязался от страховочной веревки и исчез в реке навечно. Разбор происшествия занял несколько минут, а виновник потери транспорта получил пару пинков, несколько тычков и подзатыльников, деревенские мальчишки были быстры на этот счёт. Но даже и это не могло испортить веселого настроения детворы - тепло, солнце, река, каникулы, свобода действий.
В один из дней, вполне освоившийся в этой шумной компании и почти научившийся плавать, Вовка потерял осторожность... и чуть не утонул! В очередном 'заплыве' ощущение близости песчаного бережка оказалось с подвохом, и он, перестав двигать усиленно руками и ногами... пошел ко дну.
До дна было близко, но, видимо, минутный испуг от отсутствия дна под ногами сделал своё дело, и в его сознании промелькнула вся короткая жизнь, сразу одним кадром, а перед глазами поплыли мутные сгустки. Ноги непроизвольно согнулись в коленях и также непроизвольно, ощутив твердость песчаного дна, резко распрямились, вытолкнув Вовку на поверхность, после чего он опять погрузился под воду, в руках была непонятная слабость, потом он опять всплыл, закашлялся и почувствовал, как кто-то тянет его за волосы, вытаскивая на горячий песок...
Через некоторое время, медленно приходя в себя, он стал понемногу воспринимать происходящее. Голоса, звучащие где-то далеко и глухо, стали приближаться к нему, размытые силуэты ребят, стоящих возле него, начали принимать резкие очертания, во рту сухость стала проходить, и на губах появилось тёплая солёная влага. Это была кровь, текущая из носа. На коленях перед ним стоял старший брат Слава с широко открытыми глазами. Увидев, что Вовка ожил, он, махнув перед его носом кулаком, выдавил сквозь зубы с 'братской любовью':
- Ну, сопляк... еще раз увижу тебя у воды... получишь у меня!
Осы
Человеческому любопытству, а особенно детской любознательности, предела нет. Нет, он, конечно, есть, но этот предел заключён в определённые рамки ограниченный двумя стадиями познания окружающего мира: стадия 'до' и стадия 'после' его познания, или как по-простому говорят: пик познания произошёл в момент вставания 'на грабли'.
Усадьба деда была большой и состояла из двух частей: огород в соток тридцать с жилым домом и через неширокий проезд-улицу хозяйственная часть - соток десять с высоким амбаром, крытым тёсом. Под общей крышей амбара располагались большая дедова ремонтная мастерская, баня и бревенчатый загон в три помещения для зимнего содержания молодых телят и ягнят. К амбару примыкали сараи и загоны для коровы, бычков, кур и овец.
Вовка, часто бывающий в мастерской деда, помогая 'крутить гайки' при ремонте лодочных моторов, ещё впервые дни после приезда заметил большой белый шар под крышей сарая. Дед ему объяснил, что это осиное гнездо:
- Висит себе спокойно. Никому не мешает. Я с ними мирно уживаюсь - я их не трогаю, а они меня. Видишь ли, сынок, всё должно быть, и каждому дано своё время. Вот подойдёт осень к зиме, я это гнездо и уберу. Без всякого кому вреда. А вот к лету осы опять здесь совьют себе жильё. Ну и пускай летают. Всё равно польза есть от них.
- А чё, сейчас его нельзя убрать? А вдруг они укусят!
- Будешь убирать - точно цапнут, а так нет. А коли пролетает мимо тебя оса - ты руками только не маши. А как будто бы и нет её.
Существование гнезда после этого разговора со временем чуть забылось. Когда оса, пчела или шершень пролетали мимо, было немного боязно и неприятно от их жужжания, но Вовка делал всё так, как советовал дед.
Прошло недели полторы отпуска, и Вовка уже полностью освоился в деревне: по утрам рыбалка, днём купание и загорание, разные игры, а вечерами подгорская ребятня дружной компанией шла в клуб. Из разговоров взрослых и деревенских пацанов Вовка услышал, что приближается сенокосная пора. Значит, ещё добавится, чем заняться интересным: дед говорил, что там даже на лошадях можно будет сено собирать. 'Может, и мне дед даст прокатиться! Конечно, даст! Здорово! Как Чапаев буду!' А перед началом нужно будет определить места покосов.
И как раз в это время их семья ожидала приезда гостей, отцовских родных старших братьев и младшей сестры с семьями. С двоюродной сестрёнкой он уже познакомился почти сразу по приезде. Разговорчивая такая сестрёнка, щебетунья. Старший отцов брат, дядя Коля, работал районным начальником в райисполкоме и приезжал уже к ним, попутно. А ещё один их брат, Вовкин крёстный, дядя Фёдор жил далековато и был председателем колхоза. Родители вечерами говорили, что у них обоих много работы, но вот-вот немного - и приедут. У крёстного было два сына, Вовка видел их только на фотографиях, они были немного постарше его, и одного из них тоже звали Вовкой. 'Сколько у меня братьев-то Вовок! Полно. Самый старший - в институте учится, двое здесь, в деревне, и двое в соседнем селе живут, я и ещё один на днях приедет. Это получается уже шестеро! Вот интересно, если бы все собрались. Представляю, мы все шестеро на улице бегаем, играем. А, к примеру, моя мамка крикнет мне: 'Вовка!' А все шестеро в голос ей в ответ: 'А!!!' Смешно было бы! Кого звали, сразу и не понять! Да. Интересно, что столько Вовок!'
Гости приехали к полудню в субботний день.
Стол, поставленный во дворе в тени под развесистой ветлой, к их приезду был почти накрыт.
- Ну-ка, ну-ка! Где тут мой крестник! Ух ты, как подрос-то. Когда уезжал, маленький был - шапка да фуфайка! А тут смотри-ка! - Дядя Фёдор крепко прижал к себе Вовку. - Ну, а Слава-то! Прямо парень уже! Ну, иди племянник, дай-ка я тебя обниму!.. На пользу, на пользу вам Север! Ишь, Гена, какие богатыри у тебя с Зиной выросли уже! Бока-то точно нам с тобой намять смогут! Ха-ха! А вот и мои сыновья! Ну, что, братья, стоите? Знакомьтесь!
Славка с Вовкой как взрослые пожали братьям Серёге и Вовке руки. Сестрёнка Танька крутилась вокруг них.
- Вов, а ты нам покажешь, что тут у вас где?
- Да, - поддержала мать Таньку, - Слава, Вовка, покажите бабы Аганины владения, пока мы окрошку наливаем и лапшу.
- Пойдёмте, покажем. Ну, там огород за домом, там всякое насажено, помидоры, огурцы, картошка, вон там, в конце огорода, подсолнухи растут. А там вон вдалеке, за тальником, река Обь. Но мы там не купаемся, течение быстрое, мы в затоне купаемся. - Говорил в основном Вовка, Славка он вообще мало говорил, то ли не хотел, то ли это у него в характере так было. А Вовка - тот всегда любил поговорить. А тут тем более - братьям же нужно всё показать.
- Пойдёмте вон туда, там дедова мастерская, у него там целых три лодочных мотора и один баркасный. Два сейчас он ремонтирует. А это погреб-ледник. Я туда залазил, там лёд даже сейчас лежит. Холодно, как у нас на Севере! А вот в этой куче мы белых червей копаем на рыбалку. А там у нас куры, корова Зорька в стаде пасётся, а телята и овечки за рекой на выпасах.
Из курятника вышел красавец петух, с гордым видом глянул на непрошеных гостей, царапнул пару раз лапой землю, недовольно поворчал, чуть подпрыгнул, оттолкнул в сторону курицу и важно встал, вытянув шею и отставив чуть вперёд правую ногу.
Взрослые уже рассаживались за столом и вели свои разговоры.
А вот в этом большом амбаре у деда мастерская, баня и там разные загоны для телят и кур на зиму. Ребята зашли в амбар. Детям всегда интересно посмотреть, а как там и что у других.
- А вон под крышей, видите, белый шар - это осиное гнездо.
- А чё вы его не убрали, осы - это же не пчёлы. Мы у себя их всегда убираем, - сказал второй Вовка.
- Не знаю. Я деду говорил. Он говорит, что ближе к зиме уберёт.
Славка с Серёгой в это время смотрели дедовы моторы в мастерской.
- Да за лето они знаешь как расплодятся, смотри, какое гнездище. Давай мы их сейчас и выведем.
У Вовки тоже мелькала иногда такая мысль, но один он это сделать как-то боялся. А тут уже и не один.
- Ну, давай, а то я, бывает, сюда с опаской захожу. Они через воротца частенько вылетают по несколько штук.
- Давай неси тряпку, я вот палку длинную вижу. И керосин у деда там, в мастерской, есть? Неси.
Обмотав тряпку и закрепив её проволокой, второй Вовка обильно смочил тряпку керосином:
- Поджигать не будем, а то амбар спалим. Осы керосин сильно не любят.
С этими словами Вовка старший не торопясь поднял палку и начал подносить её к гнезду, а потом резко ткнул ею в отверстие. Потом отпустил палку и крикнул братьям:
- Бежим! Осы!
Вовка не видел, кто куда побежал, но он припустил в сторону дома и, не заметив, как перемахнул через изгородь, пронёсся мимо стола с гостями в огород. В конце огорода он остановился, ос рядом не было. И во дворе было тихо, родители, недавно громко разговаривавшие, сейчас молчали. Постояв несколько минут, он медленно пошёл в сторону дома. Сидевшие за столом не шевелились, лишь медленно поворачивали головы. Над ними беспорядочно летали осы.
Вовка стоял и смотрел.
Братьев видно не было.
Через какое-то время осы, сделав прощальные круги, покинули двор.
- Вовка, ты чё натворил? А если бы они нас всех тут искусали? Ну я тебе задам сегодня ремня, - первая заговорила мать. - А где остальные?
- А я знаю! - ответил Вовка.
Сначала засмеялся 'крёстный':
- Ну, молодцы, воины! Ха-ха! Ладно, хоть сарай не запалили!
Потом заулыбались и остальные.
Вскоре появились и братья.
Укусов от ос ни у кого не было. Ожоги от крапивы в счёт не шли.
Покосы
В начале июля в деревне начиналась сенокосная страда.
Вовке это было в диковинку, а потому интерес к этой работе он имел большой. Еще заранее они с дедом ездили выбирать место для покоса, переправившись через реку на огромной деревянной лодке с мотором, её называли бригадным баркасом, потому что дед часто переплавлял колхозные бригады доярок и косарей на ту сторону Оби. В первый день перед косовицей за реку плыли всей семьёй: отец с матерью, брат, бабушка и ещё человек шесть соседских теток и мужиков. Вовка держался ближе к деду: а вдруг тот даст и ему порулить лодкой! Старший брат тоже претендовал на 'должность рулевого', но Вовка был пошустрее и крутился возле деда, стараясь не дать возможности Славке занять место на скамейке возле мотора.
- Чё ты тут крутишься, иди сядь к родителям! - говорил Славка. Но для Вовки это было нисколько не убедительное требование. Он плотно уселся у руля:
- Иди сам садись! Видишь, я бечевку 'заводную' держу!
- Слав, да пусть он там сидит, он же младше! А ты вперед иди, а на обратном пути поменяетесь! А ты, Вовка, сиди там смирно, не егози, река все-таки! - сказала свое веское слово мама.
- Ладно, получишь потом у меня! - как всегда 'ласково' и тихо прошептал брат, ткнув втихаря Вовку под бок, и перебрался в нос лодки.
Лодка, управляемая дедом, некоторое время двигалась вдоль берега, вверх по течению реки, немного вибрируя, расплющивая небольшие встречные волны. Одной рукой Вовка держался за руль мотора, а другой за борт лодки. Он рассматривал отвесный глиняный берег. От берега отваливались большие и маленькие пласты земли, подмываемые волнами, и торчали, как тоненькие и толстые змейки и змеи, извилистые корни деревьев. Наблюдать было интересно. Сочетание корней, их различные причудливые формы с рельефом обрывистого берега создавали причудливые, бесконечные и постоянно меняющиеся картины. Если внимательно всмотреться, то можно было увидеть очертания каких-то доисторических животных, а если еще и пофантазировать, то и...
Видимо, выражение лица, или гримасы лица, у Вовки от увиденного и придуманного им было такое смешное, что дружный смех сидевших в лодке вывел его из внутренних фантазий. Он посмотрел на всех и, встретившись с 'влюбленным' взглядом брата, крепче взялся за руль, приняв позу победителя, помахав при этом свободной рукой Славке.
Через некоторое время дед повернул лодку под небольшим углом в направлении протоки, видневшейся на другой стороне реки. И теперь волны, ударяясь о борт, разбивались на мелкие брызги, взлетали вверх и приятно освежали лица пассажиров легкой влажной взвесью, а другая часть волны струилась вдоль бортов белой пузырящейся пеной, вновь соединяясь позади в новую волну. И никакого однообразия в этом: каждый раз разделение волны на брызги и пену, и последующее воссоединение происходило по-другому, по-своему!
Противоположный берег, заросший густо деревьями и кустарниками, становился все ближе и ближе. И вскоре лодка медленно и чинно вплыла в устье протоки. Шириной она была метров десять-пятнадцать, вода в ней казалась густой без движения, черной и гладкой, а высокие деревья по обоим берегам наклонялись от тяжести веток и густым, плотным строем угрюмо нависали над водой, кое-где даже соприкасались верхушками, образуя подобие тоннеля над протокой. Казалось, что время здесь остановилось, зависло в вековой прохладной ароматной тишине. И только шум мотора нарушал эту идиллию. Впереди показался мыс. В этом месте протока разделялась на две. Свернув в правую протоку и проплыв около километра, лодка плавно причалила к берегу. Было видно, что этот 'причал' уже используется не один десяток лет, так как он имел пологий, вытоптанный с годами берег, расчищенный от зарослей.
Выйдя из лодки и ступив на берег, Вовка ногами ощутил приятную разницу между твердостью земли и твердостью дна лодки. И это непроизвольно отложилось в его голове: приятней стоять на земле!
Затем их большая компания разделилась на несколько групп: отец с братом остались рыбачить, женщины, взяв лукошки и ведра, отправились на сбор ягод и заготовку трав, а мужики и Вовка с дедом пошли высматривать места для разметки покосов. Запах разнотравья заливных лугов кружил голову, тишина была необычайная, и только жужжание слепней и стрекотание кузнечиков было основным музыкальным фоном этой тишины, да отдаленное кукование кукушки иногда нарушало или дополняло её.
Босоногий Вовка бежал далеко впереди мужиков, по горячей полевой дороге, и легкий июльский ветерок, насыщенный ароматом трав и утепленный солнечными лучами, весело трепал его белокурые волосы и приятно щекотал тело под рубашкой. Голос деда остановил его одинокий бег:
- Вовка! Погоди, иди сюда, мы уже пришли!
Возвращаясь назад к мужикам, стоящим возле вбитого в землю куска железа, он услышал часть их разговора:
- ...Как и в прошлом году.
- Не, в прошлом году трава, кажись, похилее была, а ныне глядите какие 'бобылки' плотные. Добрая травка!
Пока мужики вымеряли и делили места покосов, Вовка с палкой, как с саблей, бегал по траве, местами доходившей ему до груди, и сбивал эти самые 'бобылки' с луговых цветов. Огромное, необъятное поле, перемежаясь густыми кустарниками, простиралось далеко-далеко, до недосягаемого горизонта...
Обратная дорога показалась короче. Вовка мчался на палке, которая только что была саблей, как на коне. Позади чинно шагали мужики.
Добежав до места, где была причалена лодка, он увидел следующую картину: у костра над ведром колдовал отец, значит, варилась уха, женщины, сидя кружком, перебирали набранную ягоду, Славка с деловым видом сидел в лодке возле мотора и долавливал рыбу. Вовка, немного уставший от пробежки, взяв две горсти ягод из материного ведра, прилег на землю в прохладный тенек дерева...
Сверху, с ветки, на него смотрела двумя глазами зелено-коричневая змея.
Ягоды еще падали на землю, а он уже стоял за спиной отца, теребил за штаны и тыкал пальцем в сторону дерева. Сказать он ничего не мог, только мычал что-то. Отец быстро разобрался с причиной Вовкиного страха, и поверженная змея еще некоторое время конвульсивно извивалась разрозненными частями своего тела.
- Ничего, сын, запомни, змея сама первая никогда не нападает, почти. Надо только ей повода не дать для нападения, - сказал Вовке отец, прижав его к себе.
На обратном пути Вовка полулежал в носовой части лодки и, опустив руку, ловил белую пену, убегающую от него с волнами, раздумывая о разных случайностях, происходящих в жизни; ну вот, к примеру, сегодняшняя встреча со змеёй...
Женщины перебирали ягоду, а мужики, видимо, о чем-то разговаривали, жестикулируя - их голоса скрывались за громким звуком работающего мотора марки 'Стрела' в три лошадиных силы.
Назад лодка шла вниз по течению, поэтому обратный путь казался короче, и берег приближался быстрее. Вовке было видно, что в затоне было полно ребятишек: 'вот бы сейчас искупаться!' Он оглянулся на мать и брата, как будто они могли подслушать его мысли и запретить.
Вот лодка, управляемая Славкой и дедом, немного развернувшись, встала перпендикулярно течению и носом к быстро приближающемуся берегу. Вовка приготовился, чтобы первым выпрыгнуть на берег, принять от отца цепь, подтащить и обмотать её вокруг ствола большой ветлы, поваленной на берег при весеннем половодье.
Следом за Вовкой сошёл отец, немного затащил нос лодки на берег и направился к какому-то мужику, сидевшему поодаль. Они поздоровались и о чём-то стали разговаривать. И тут Вовка признал этого мужика: он видел его тогда, в Норильске, перед самым учебным годом, когда тот стоял в их подъезде, а на нём ещё была сразу запомнившаяся ему ярко-красная куртка. А потом этот мужик с отцом, как друзья, ушли в пивной бар. 'Интересно! Он живёт здесь, что ли? Чё-то я его не видел деревне. Наверное, друг отца. У него много друзей', - подумал Вовка и пошёл следом за отцом. И, подойдя к ним, поздоровался:
- Здрасте!
- Здоров, тёзка!
'Точно, это он, тот дядька. А откуда он знает моё имя? А, отец, наверное, сказал'.
От лодки донёсся материн голос:
- Гена, Вовка! Идите сюда, выгружаться надо!
Подойдя к лодке, отец и Вовка стали принимать поклажу и относить на берег.
Весь Вовкин слух был обращён к затону, откуда слышались радостные и счастливые крики купающихся деревенских ребятишек.
- Мам, я к пацанам пойду, покупаюсь. Вон они плескаются в затоне. А снасти Славка донесет.
- Неси давай, жук! Не отвиливай! - произнёс Славка.
- Никаких купаний. Неделю назад чуть не потонул - и опять купаться. Нет. Один не пойдешь, только со Славкой. И не сегодня, видишь, гость у нас. Всё, снасти собрали и домой, - строгим голосом сказала мать и взяла вёдра с ягодой. Отец с дедом сняли мотор с лодки, водрузили его на плечо отцу.
'Ладно, потом со Славкой сходим. Перекусим и пойдём купаться. Всё равно там и Славкины друзья, так что он тоже пойдёт, никуда не денется', - мысленно согласился Вовка и, перекинув через плечо сумку с инструментами от лодочного мотора, побежал к дому, обгоняя всю компанию.
Удар копытом
Дед работал на конюшне, но часто днями был дома, так как лошади, которые не были заняты на колхозных работах, паслись в прохладе тополей за огородом, а он в это время чинил в своей домашней мастерской уздечки, хомуты и другую разную упряжь.
Славка с Вовкой иногда сидели на траве, в теньке изгороди, и смотрели за лошадьми. Славка занимался своим любимым делом: он рисовал. Рисовал пейзаж, который был перед их глазами. Мягкий карандаш быстрыми штрихами вырисовывал на белом листе, кусты, деревья, густо растущие поодаль по берегу вдоль реки. Постепенно на листе появлялись и силуэты лошадей с плавными линиями от головы через изогнутости спины до крупа.
Вовка внимательно и с интересом смотрел за движениями карандаша, то и дело поглядывая на пасшихся лошадей на полянке. Сравнивал. Процесс Славкиного рисования напоминал мультики: на его глазах из ничего на белом листе появлялись изображения, да ещё и очень похожие на то, что он видел сейчас перед собой. Вот появились гривы и хвосты, казалось, что и на рисунке они слегка шевелятся от дуновения летнего ветерка. Постепенно рисунок становился больше и больше похожим на реальность, только в чёрно-белом цвете. Вовке нравились рисунки брата, и он всегда завидовал этому его умению.
Он тоже пробовал рисовать, но получалось не очень, да и надоедало ему подолгу сидеть и выводить разные финтифлюшки и штрихи. 'Потом как-нибудь научусь и рисованию, не всё сразу', - убеждал он себя.
Лошади практически стояли на одном месте, убежать они не могли со спутанными передними ногами, поэтому чуть передвигались, щипая траву, с небольшим подскоком. Все они были рассёдланными, кроме одной - Рыжухи, на которой приехал дед. Она стояла привязанная к тополю. Вовке хотелось прокатиться на ней. Он даже представил себя сидящим в седле, в папахе с красной полосой, в накинутой на плечи бурке и с саблей в руке, как Чапаев! 'Не, Славка не разрешит, это точно! Дед, может, и дал бы. Надо будет у него попросить'.
Славка как будто прочитал его мысли, отложил альбом для рисования в сторону, встал и, потянувшись, с деловым видом направился к Рыжухе:
- Прокачусь немного!
Подойдя к лошади, он, искоса поглядывая на Вовку, следившего за ним с нескрываемой завистью, не торопясь отвязал повод, вставил ногу в стремя и водрузился в седло. Потом немного дернул поводком и потихоньку ударил стременем по бокам Рыжухи, которая, перебирая ногами, двинулась шагом, постепенно медленно переходя на рысь. Славка старался сидеть прямо и при каждом шаге лошади чуть подпрыгивал, явно не попадая в ритм движения. Сделав большой круг, он вернулся к стоявшему Вовке:
- Фуфайку принеси, а то об седло больно бьётся.
- Где я тебе её возьму, домой, что ли, бежать? Далёко через весь огород.
- Да вон на чучеле висит старая фуфайка!
- А мне потом дашь прокатиться?
- Дам, дам. Неси давай.
Вовка забежал в огород, где в подсолнухах стояло чучело, наряженное в фуфайку и в красном платке на мешке, набитом соломой. Стянув с огородного 'сторожа' старую фуфайку с торчащей во многих местах ватой, он понес её Славке.
Лошадь под седоком гарцевала на месте, делая небольшой круг и, когда он почти подбежал к ней, держа свернутую фуфайку перед собой, Рыжуха неожиданно взбрыкнула задними ногами.
Вовка успел увидеть огромные копыта почти перед своим лицом и получил удар в области груди, после чего отлетел назад, как ему показалось на несколько метров, ничего не успев понять.
Боли почти не было, удар копытами пришёлся по фуфайке, это его и спасло. Сердце стучало изо всех сил, было чуть-чуть трудно дышать. Он даже не заплакал вначале, а лежал и смотрел, как Славка медленно, словно в замедленном кино, слезает с лошади, отскакивает от неё и так же медленно, как бы с трудом, бежит к Вовке. Вот тут у Вовки сами собой побежали слёзы, в ушах и голове появился гул.
Славка наконец-то добежал до него, присел рядом и обнял. Он что-то говорил, но Вовка его не слышал, шум внутри головы мешал разобрать слова. Постепенно слух возвращался, а в висках продолжали стучать молоточки. Поддерживаемый братом, он встал, голова ещё кружилась, и сердце ещё учащённо билось, но всё уже было позади.
- Мамке только не говори, - почему-то сказал Вовка.
- Да ладно! Ты как? Где болит?
- Да нигде не болит, ноги только трясутся, да в голове шумно.
- Пошли к огороду, сядешь в тенёк, посидишь. Может, за водой сбегать, а?
- Нет, просто посидим... А Рыжуха не убежит?
- Да я её сейчас палкой, заразу такую...
- Не надо палкой, ладно?
- Ладно, ладно.
Потом они замолчали. Славка сидел, обняв Вовку, а тот делал большие вдохи и выдохи. Так они и сидели минут двадцать или тридцать. Воротца из огорода открылись, к ним вышел дед:
- Ну что, пастушки? На лошади покататься не хотите?
- Нет! - одновременно ответили братья.
- Ну и ладно. А чего это ты чумазый, Вовка? Плакал, что ли? Славка, ты его, что ли, обидел?
- Нет, он меня не бил, я хотел купаться идти, а он не пускает!
- Ну-ну! А чего это фуфайка у вас с чучела огородного вон там валяется?
- Да так. Просто лежит себе и лежит. - Ребята не нашлись, что ответить деду.
- Ну, ладненько. Я поехал в правление, а вы бегите домой, там мать вам лепёшки напекла.
Вовка уже совсем пришел в себя. Захотелось поесть.
- Пошли, что ли, - сказал он Славке.
- Пошли.
- Рисунки свои забери.
В бочке, которая стояла в огороде, Вовка, сняв рубашку, умылся, обтёр мокрыми руками плечи и грудь. На правой стороне кожа была немного розоватого цвета в виде небольшого пятна размером со здоровенный кулак, а на спине, под лопаткой, чувствовалось, что, видимо, тоже будет синячище, потому что упал он плашмя на спину, да ещё и на отломанную от ветлы толстую ветку.
Вовка вспомнил два больших копыта с железными подковами, мелькнувшие тогда у него перед глазами, и вздрогнул, с ужасом представив на минуту, что могло произойти, беги он чуть быстрее.
Дома они ничего не сказали. Зачем зря расстраивать родителей.
Ведь всё обошлось.
Бич
Кукареканье петуха на первых нотах стало хрипловатым.
Всего несколько дней назад Вовка не замечал этого, а просыпался он, как говорят, с первыми петухами. Выходил на улицу, окунал голову в бочку с водой, которая стояла возле колодца в огороде, и окончательно просыпался. В это время баба Аганя, подоив корову, уже несла огромное ведро, до краев заполненное парным молоком.
Вовка ловким движением сдергивал с гвоздя дедову большую фронтовую алюминиевую кружку и запускал её в ведро. Тёплое молоко небольшими глотками отправлялось внутрь, но часть молока выплёскивалась, тонкими струйками стекала по подбородку и, щекоча, заползало под майку.
Бабушка, глядя на внука, ласково говорила ему:
- Вовка, дай я хоть ведро-то поставлю! Ты прям как теленок маленький, нетерпеливый!
Но он, допив молоко и водрузив на место кружку, уже снимал персональный бич с забора и шел в загон к корове Зорьке, чтобы отвести её на гору в стадо. Эту обязанность Вовка принял на себя самостоятельно и исполнял её ежедневно: утром отгонял Зорьку, вечером встречал. Там же он познакомился с деревенскими пацанами, и ему нравилось, как они ловко щелкали бичами.
У каждого был свой бич и свой 'щёлк': у одного резкий и короткий, у другого продолжительный и глухой, а у кого-то с оттяжкой! Вовка тоже хотел научиться этому, и тогда дед сплел ему бич, вырезав из ветки черемухи удобную короткую ручку, увенчав её кожаным набалдашником.
И началась Вовкина учёба 'бичевания'.
Но все оказалось не так просто, как виделось со стороны.
Бич не подчинялся.
После первого 'молодецкого' взмаха, получив приличный хлёст от плеча до места ниже поясницы, через всю спину, Вовка отбросил рукоять и отскочил в сторону. А бич, как живой, еще некоторое время извивался в дорожной пыли, как бы стараясь доползти до него, а может, Вовке это и показалось, и слёзы предательски выкатились на щёки.
Растерев влагу на лице пыльной ладошкой, он медленно двинулся к бичу:
- Ничего! Ничего, я тебя одолею, приручу...
Второй хлёст с шипящим свистом снёс с его головы фуражку, и бич опять ещё некоторое время извивался в пыли. Фуражка, называемая 'сталинка', корчилась от боли в кустах крапивы. Петух, приоткрыв клюв, как бы улыбаясь и наклонив голову набок, казалось, с любопытством и иронией наблюдал в сторонке за Вовкиными 'танцами', возможно, даже и изучал некоторые его движения и выпады. Вовка погрозил ему кулаком. Услышав позади смех, он обернулся. К нему подходил дед:
- Ты, казак, с бичом-то поговори, подружись, а то он таких тебе полосок на спине нарисует, тельняшки не надо будет. Чё ж ты им, как палкой-то, машешь, он же - би-и-ч. Ненароком и без глазу оставить может.
'Без глазу' Вовке оставаться нисколечко не хотелось. Дня три он таскал бич, перекинув его через плечо, и присматривался к деревенским пацанам, изучал, как они держали свои бичи, как взмахивали, как подрезали, и откуда получался щёлк.
Пацаны Вовкин бич оценили в первый же день и, уважительно поглаживая рукоятку, сказали:
- Да, дед Вася, молодец!.. Он умеет здо́ровские бичи плести.
Потом они показали Вовке свои навыки обращения с бичами, пощёлкали Вовкиным бичом, 'щёлк' получался отменный. После их обучения и у Вовки стал получаться отличный 'щёлк'. Конечно, это произошло не сразу.
Это было давненько, недели три назад. А сегодня он почувствовал, что по утрам стало немного прохладней, появились капли росы, туманная влажность висела в воздухе.
'Вот оно, отчего петух захрипел на первом 'ку'!' - подумал Вовка.
Бич тоже был немного влажноват. Но это было не важно, важно было то, что приближалась осень, заканчивались каникулы. Вовка аккуратно снял бич с плетня, немного протер с него влагу о полу рубахи, затем с деловым видом вывел за рог из хлева Зорьку и погнал её привычной дорогой к стаду.
Каникулы, как сладкое и холодное мороженое, ожидались долго, а закончились быстро, но вкус их ещё остался.
Прощание с деревней в последние дни каникул были бурные: деревенские друзья с удочками ежедневно и с первыми петухами уже стояли у калитки их дома. Зорьку в стадо последнюю неделю отводила мать, а Вовка выскакивал к друзьям, и они неслись к реке на рыбалку.
Ёрш клевал отменный!.. Жирный и большой, хоть и сопливый. А ещё чебак и подъязок! Завтрак семье был обеспечен, а иногда и обед тоже.
А после рыбалки они, вооруженные рогатками, окружали деревенские конюшни и стреляли по воробьям, так, для развлекалки, или совершали коллективные набеги на кукурузные и гороховые поля: пакостить не пакостили, но наедались до отвала. Потом всей ватагой они лежали на взгорке и смотрели на широкую Обь...
Вечером перед отъездом Вовкиной семьи собралась вся родня. Мужики всё время о чем-то разговаривали с отцом, женщины пели песни, ребятня, человек двадцать, а может, и больше, все двоюродные и троюродные братья и сёстры, играли то в лапту, то в казаков-разбойников, благо спрятаться было где.
...Петух стоял на изгороди и, казалось, с достоинством и внутренней радостью посматривал в Вовкину сторону, как бы зная, что завтра тот уедет, а он опять станет главным на этом дворе...
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/img31130_1.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/240_f_74231796_5w1ehalg40x0ootj8ss712zvvj71yh4u.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/original.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/depositphotos_24763387-stock-illustration-river-leap-1.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/cu.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/500_f_74243731_pn8ljhyembgnd64erxkavp1mwwnehznw.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/500_f_74241628_jnhrlzabe5uvrzh6itxuuvf2pj8qio3s.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/7.jpg)
![[]](/img/g/guljaew_w_g/0001-4/st-550.jpg)