Костюм был сделан на совесть. Уж что-что, а эту вещь можно было хвалить. В случае Тарковского вовсе нужно было на него молиться. Если выберется - поставит свечку в храме, а отделу перспективных разработок пришлёт ящик коньяку. Если...
До "если" было пугающе далеко. Можно сказать, как до Парижа в коленно-локтевом положении. Но даже в такую позу Тарковский встать бы не смог, как бы Зона не старалась его в неё поставить. Сейчас он просто обессиленно лежал под фиолетовыми листьями гигантского ложного папоротника. Выше шелестели на ветру пурпурные листья мутировавшего дуба.
Пурпурным здесь было всё - от травы и мха до теней в экзотическом подлеске. Ретиналь вместо хлорофилла, очередной сюрприз аномальной флоры. В этом секторе Чёрного Бора Зона решила поиграться с биохимией и воссоздала целых полсотни гектаров альтернативного фотосинтеза. Сектор так и называли - "М-сектор", М - значит "маджента".
"М-сектор" давно привлекал к себе внимание Института. Располагаясь на пути следования экспедиций, направляющихся к более глубоким секторам Чёрного Бора, пурпурные джунгли были раем для ботаников. Заглядывали сюда и энтомологи - количество насекомых здесь было рекордным в теплые времена года. Тарковский своими глазами видел коллекцию, которую собирали на кафедре энтомологии. Был специально выделен зал, где по стенам, под стеклом, на иголочках под бирочками хранились тысячи видов, пойманных здесь. Коллекция пополнялась постоянно, потому что находились новые виды, формы и расцветки козявок. По меткому выражению одного из академиков, Зона усиленно искала удачные формы жизни.
Прямо сейчас одна из таких "форм" пыталась попробовать Тарковского на вкус: иссиня-чёрная, с яркой красной полосой на спине, сколопендра вынырнула из тёмно-сливового опада и вцепилась в ботинок скафандра. Тарковский прижал её другим ботинком и растёр, разрывая тварь надвое. Обе половинки шустро закопались обратно в листья.
Видели бы это его коллеги. Он бы с удовольствием поменялся сейчас с весельчаком Игнатовым из второго отдела. Когда им принесли циркуляр о экспедиции, Тарковский подспудно чуял неприятности на маршруте, и попытался отмазаться от назначения. Игнатов даже ходил к начсектора и просил о замене по договорённости. Но грёбанный грант требовал результатов к концу квартала, а область исследований Тарковского - соляные биомы сектора R-18 - была невывозная. Или езжай и снимай, замеряй и бери пробы, или на твоё место придёт другой. Желающих на место было много, и Тарковскому пришлось всё же ехать. Четыре машины, малый выход, короткая программа.
Сборы, осмотр, допуск, прививки, опять сборы. Двое суток дурдома привели к тому, что Тарковский заснул сразу после того, как за ними закрылись Ворота Периметра. Что-то негромко обсуждали аспиранты напротив, порою попискивала приглушенная рация, система климат-контроля старалась вовсю... А Тарковскому снилось, как он гуляет по полю, сплошь состоящему из одуванчиков. Жёлтые холмы, солнце и ветер в волосах. Как дома. А дома он давно уже не был.
Внезапно земля вздыбилась, и Тарковский чувствительно приложился о неё всем телом. Внешне безобидные одуванчики оказались твёрдыми, как камень. И он проснулся.
Машина лежала на боку. Света не было, тускло горели ночные светильники, по совместительству являвшиеся аварийными. В их тусклом свете Тарковский увидел одного из аспирантов. Тело с неестественно вывернутой головой лежало в куче битого оборудования. Стекленеющий взгляд смотрел куда-то за Тарковского, за тысячу километров отсюда.
Второй "младший научный сотрудник" тщетно пытался открыть аварийный люк в стене, бывшей недавно потолком машины. Подвывая от ужаса, он раз за разом пытался провернуть кремальеру. Руки соскальзывали, оставляя чёрные следы на белой краске.
Тарковский прочистил горло, попытался сесть, но у него не получилось. Наконец, он сообразил, что пристёгнут к креслу. Старая привычка, повод для шуток молодёжи. А ведь вот оно как бывает, пригодился-то ремешок.
Щёлкнула пряжка, Тарковский перекатился на живот, безбожно давя какие-то пробирки. Сел, пытаясь сообразить, что произошло. Аспирант обернулся на звуки. Ошалелые глаза, открытый в беззвучном вопле рот, трясущиеся руки, с которых капает кровь - зрелище так себе.
- Что произошло? - Тарковский решил взять ситуацию за рога. - Где мы?
- М-м-ы-м-м-ы-ы...М-м-м-ы.. - Заблеял аспирант, пытаясь ответить Тарковскому. Его натурально трясло от ужаса.
Аспирант быстро закивал, сел, утёрся окровавленной рукою, окончательно испортив собственный портрет. Зато перестал трястись и начал внятно говорить.
- Мы дошли до "М-сектора". Наверное, сейчас в нём. Что-то случилось с колонной, а потом нас опрокинуло. Саня вот, шею сломал - Сотрудник указал на бездыханное тело. - А потом я попытался вылезти, но люк заклинило.
- А рация? Что говорят?
- А ничего не говорят, не работает она. Нам в борт что-то ударило так, что накрылось всё - и рация, и вентиляция... И мы тут теперь заперты. И люк заклинило. И Саня того...лежит. И люк не отрывается!
Аспиранта явно опять понесло, отдавало грядущей истерикой. Чтобы его успокоить, Тарковский успокаивающе сказал:
- Сейчас вылезем, по бокам люка нужно повернуть четыре фиксатора.
И тут же пожалел о сказанном.
Аспирант метнулся к люку, сходу, завывая и, срывая ногти, начал поворачивать фиксаторы. У Тарковского всё похолодело внутри. Нащупывая на груди вентиль наддува костюма, он заорал:
- Стой, дурак! Там же споры!
Но тот его не слушал. Щёлкнул последний фиксатор, и люк внутренним давлением - а оно в герметичном модуле всегда было чуть выше забортного по нормативам защиты - вытолкнуло наружу. Тарковский едва успел закрыть забрало шлема, как внутрь хлынуло облако фиолетовой пыльцы. "М-сектор" сейчас вовсю цвёл, и его рекомендовали проезжать без остановок.
Только аспирант либо пропускал собрания по рекомендательной безопасности, либо совсем потерял голову от испуга. В любом случае это стало для него фатальным. Суча ногами и надсадно хрипя, он упорно пытался вылезти наружу. Наконец, выпал из проёма. И наступила тишина.
Тарковский расширившимися глазами смотрел на свет, льющийся из проёма. Фиолетовые искрящиеся искорки кружились в лучах розового света, оседая пудрой на поверхности. Нужно было что-то делать. В машине теперь ему не выжить - люк открыт, и внутри всё запорошено смертью. Если бы он успел остановить этого чудака...
Впрочем, сентенции пришлось оставить на потом. Переступив через кучу барахла, он достал из-под сидений оранжевый чемоданчик. Аварийный комплект, набор для совершенно сказочного случая выживания в Зоне. Совершеннейшая фантастика, поверьте на слово. Тем не менее теперь для него это она стала реальностью. Судя по всему, они действительно в "М-секторе". Значит, будет трудно. Третий пояс как-никак.
Тарковский проверил заряд тазера, который обычно носили на бедре в полевых выходах. Военные категорически отказывались давать учёным мужам огнестрел, мотивируя тем, что те не умели с ним обращаться. Поэтому начальство изгалялось, протискиваясь между запретами и нормативами проверок. В итоге всем дали эти оранжевые пластмассовые шокеры. Насколько Тарковский помнил, реальных случаев применения их в Зоне не было. Что-ж, кому-то придётся быть первым.
Вздохнув, он убрал девайс в кобуру. Прикрепил на пояс ножны с недоразвитым мачете. Открыл шкаф над головой, пытаясь не уронить то, что начало из него сыпаться - ручные дозиметры, батареи к ним. Выбрал посвежее, взял тройной запас аккумуляторов.
Потом перешагнул через тело на стене-полу, открыл ключом ящик спецпрепаратов. Оттуда достал пару картриджей с антидотом. Проверил свой - автоматическая аптечка мигнула зелёным диодом.
Еду-воду брать смысла нету, всё уже заражено. Да и негде снаружи кушать. А вот портативную рацию из кронштейна можно взять. Тарковский не умел ею толком пользоваться, но по умолчанию она была настроена на общий канал колонны. Сейчас она молчала. Отключив её для экономии заряда, он сунул рацию в плечевой карман.
Покрутился, вспоминая на ходу, что ещё пригодится. Из-под сиденья у кабины вытащил жестяной кофр, достал сигнальную ракетницу, примостил на поясе.
И только потом направился к люку.
Человек, который не был в Зоне, сейчас бы обвинил его в паранойе. Дескать, зачем тебе это барахло, выйди посмотреть, что снаружи, а потом паникуй. Машин было всего четыре, все шансы в наличии. "Не кипишуй, всё ништяк".
Только Тарковский работал здесь не первый год, и знал, что такое Зона третьего пояса. Если он очнулся в машине сам, и его не вытащили сразу - значит, остальным экипажам тоже нужна помощь. А может, уже и не нужна. И соваться наружу всуе смерти подобно. Вон, один уже поторопился. Но снаружи тихо. И рация молчит. Значит, всё плохо. Поэтому он наружу не спешил.
Наконец, сборы были окончены. Тарковский присел рядом с люком и выглянул наружу. В паре метров от люка колыхалась стена пурпурного разнотравья. В глубине зарослей кто-то щёлкал и стрекотал, но кроме этого ничего слышно не было. Тогда он осторожно высунул наружу голову в шлеме и осмотрелся, насколько позволял костюм. Трава, ветки, тело внизу. Надо выходить и смотреть.
Взявшись за край люка, он протиснулся наружу. Как ни старался, а всё-таки наступил на тело аспиранта. Пульс проверять смысла не было - розовая пена из носа и рта, стеклянный взгляд, судорожно скрюченные руки говорили сами за себя. А он живой и должен таким остаться. Поэтому Тарковский отринул мрачные мысли и стал взбираться на опрокинутый грузовик, цепляясь за скобы и антенны. Вылез, стал на колени, выпрямился в изумлении.
Прямо по курсу виднелась колонна. Точнее, то, что осталось от неё. Здоровенные тяжёлые машины, способные выдержать большинство местных проблем, защитить экипаж от аномалий, радиации, экстремальных температур и пуль, являли собой жалкое зрелище.
Три вмятых в землю по самую крышу кучи хлама. Торчали стальные рёбра жёсткости, помятые листы брони, сочилось соляром и маслом месиво шестерней и валов. Ветер тягал между изуродованных разорванных покрышек обрывки серебристой изоляции, гнал позёмку из крошки пенопласта.
Причиною всего этого явно было черное пятно в траве в полусотне метров впереди. Посреди дороги, аккурат между колеями на высоте метров трёх висел шар зелёного пульсирующего огня размером с легковушку. Деревья вокруг были вбиты в землю по самые кроны. Исполинский круг показывал границу аномального катаклизма. Не сохранилось даже травы, только лёгкие сиреневые мазки поверх чернозёма.
Чем больше вглядывался Тарковский в апокалиптическую картину, тем больше понимал степень собственного везения. Граница катаклизма проходила ровно по кабине его машины. Когда колонна въехала на поляну, сработал некий скрытый триггер и аномалия - а это несомненно была она - разрядилась.
Полевые мобильные комплексы были разработаны по всем правилам. Лабораторный бокс не сообщается с кабиной. Ранее много людей погибло из-за этого недочёта. То лобовое стекло прошьёт что-то, то во взятых образцах что-то проснётся. И тогда конец всем. В технике нового поколения водители жили в отдельной герметичной капсуле. Поэтому когда его машине смяло кабину, превратив её в месиво железа, стекла и резины, лабораторный бокс остался навредим. И он поэтому выжил при ударе. На кровавые потёки из-под железной лепёшки кабины Тарковский старался не смотреть.
От удара аномалии его машину опрокинуло на бок. Видно было, что аномальная энергия условно двигалась по кругу против часовой стрелки - куски пластика, потёки масла, обрывки изоляции были рассеяны больше влево. Туда же были загнуты концы автомобильной рамы. Дальше Тарковский уже сюжет знал.
В итоге что имелось в наличии? Первое - экспедиция погибла в полном составе. Он один - и двадцать три высококлассных специалиста . Двадцать три тела, из которых два пока можно опознать. Второе - он остался один. Не просто один и в Зоне, но в поясе третьего класса. На десерт можно было подавать тот факт, что вокруг - Черный Бор. Здесь люди вне техники в принципе не выживают. Третье - Тарковский всё-таки хотел жить. Поэтому он будет бороться. А там посмотрим.