Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Загадка Бомарше

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  Все права защищены
  
  Людмила Котлярова
   Владимир Гурвич
  
  
  Загадка Бомарше
  
  Глава 1.
  Когда после репетиции они почти всей труппой направились в ресторан, чтобы отметить начало работы над пьесой, Феоктистов твердо решил для себя, что пить не будет. Ну, так, пропустит один стаканчик, от силы два. А что еще прикажите делать, если судьба забросила тебя в этот паршивый, грязный, как давно не мытый подъезд, город. И первые полчаса он соблюдал этот обет. Но затем он уже не помнил, кто его уговорил опрокинуть за успех начинания еще одну рюмку. За ней почти сразу же последовала следующая. Ну, а затем они пошли чередой, одна за другой, как солдатский строй. В какой-то момент его сознание отключилось. Такое с ним бывало неоднократно. Вот он и дал однажды себе зарок не злоупотреблять количеством, а так же по возможности употреблять не самые крепкие и только качественные напитки, продегустировать и на этом закончить. Но, судя по всему, на этот раз не получилось.
  Сознание Феоктистова постепенно стало выходить из темноты забвения и толчками возвращаться в реальный мир. Но пока как-то скупо, фрагментарно. Он сосредоточился на том, что происходит вокруг. Кажется, он в каком-то здании. Кажется, он куда-то идет. И, кажется, не один, кто-то держит его за плечо.
  Не без труда он повернул голову, это стоило ему сильного болевого шока, который, казалось, разорвал его мозг на части. Но, все же он сумел разглядеть, что рядом с ним семенит какая-то женщина. Кто она? Что делает тут? Надо немедленно выяснить, мало ли что, вдруг, она оставит его без денег, не без труда прорезалась едва ли не первая за последние часы мысль.
   - Куда ты меня тащишь? Я тебя спрашиваю, куда ты меня, наглая дура, тащишь? Отстань, я туда не хочу. И вообще, я тебя даже и не знаю. Ты не имеешь право со мной так обращаться, - закричал он, не сумев отрегулировать тембр своего голоса.
  - Тише, тише, Константин Вадимович, вы постояльцев разбудите. Уже очень поздно. Все спят, - услышал он в ответ женский голос.
  - Каких еще таких постояльцев. Не знаю, я никаких постояльцев. И плевать мне на них с высокой лестницы. Я хочу делать то, что хочу. Это мое кредо. Тебе, женщина, известно, что такое "кредо?" Вот я сейчас буду петь.
  Феоктистов затянул первую же пришедшую ему на ум мелодию.
  - Вы с ума сошли, сейчас все проснутся и сбегутся сюда, - услышал он все тот же, только на этот раз испуганный голос. - Вас заберут в милицию за буйство. Я очень прошу вас, не шумите.
  - Буду шуметь, никто не имеет право мне запрещать шуметь. А уж не тебе, женщина меня учить. Да кто ты такая, откуда взялась. Я тебя не знаю, вижу в первый раз. Ты очень некрасива, просто уродлива. Сгинь!
  Феоктистов сделал жест, который должен быть означать, чтобы эта женщина немедленно бы исчезла. Однако она никуда не исчезла, этот вывод он сделал на основе того, что снова услышал уже знакомый голос.
  - Подождите минутку, мы почти совсем уже пришли. Вот ваш номер. Где ключ от него? В кармане?
  - Понятия не имею, где ключ. Я не хочу ни в какой номер. - Внезапно он ощутил в кармане пиджака чужую руку. - Ты куда полезла, это мой карман. У тебя нет никаких прав лезть в него. Я обращусь в полицию, пусть тебя возьмут за воровство. Там деньги, много денег. Ты столько никогда и не видела. Теперь я понимаю, кто ты. Ты - воровка. Хочешь меня обворовать.
  Но вместо ответа на этот раз послышался лязг замка. Женщина слегка подтолкнула Феоктистова в спину, но этого было достаточно, чтобы он буквально влетел в номер, едва удержавшись на ногах.
  - Слава богу, вы в номере, - облегченно вздохнул все тот же голос. - Вам лучше всего сейчас же лечь спать.
  Феоктистов посмотрел на нее. Лицо женщины расплывалось в его глазах, и он никак не мог даже определить, молодая она или не очень, красивая или уродливая. Решив, что в данный момент не имеет никакого значения, он плюхнулся на стул.
  - Не хочу спать, я в отличный форме. Послушай, а ты не проститутка? В гостиницах околачивается всегда много вашего брата. Вернее, сестры. Ну, не важно. Я хочу заняться с тобой любовью. У тебя какой тариф? Учитывая, что ты страшна, как смерть, или даже еще страшней, ты должна стоить не дорого. - Феоктистов извлек из кармана мятую купюру, и даже не посмотрев на ее достоинство, протянул бумажку женщине. - Надеюсь, этого довольно. Или у тебя хватит наглости содрать с меня больше. Надо еще посмотреть, что ты за профессионалка. А вдруг любительница. Я терпеть не могу любительниц. Раздевайся.
  Предложение Феоктистова, по крайней мере, внешне не вызвало у нее возмущения. Ее голос звучал все так же спокойно.
   - Я не проститутка, я - актриса. Поэтому положите деньги на место.
  У Феоктистова вдруг родилось сильное желание обидеть ее.
  - А разве это не одно и то же. Всегда было одно и то же. Если не хочешь за деньги, что же тебе тогда надо?
  - Ничего не надо, хочу только, чтобы вы легли спать. Хотите, я помогу вам раздеться?
  - Мне, раздеться? - почему-то удивился он. - Так кто же тогда из нас проститутка я или ты? А, впрочем, можно начинать и с этого. Так, ты хочешь, чтобы я разделся?
  - Я хочу, чтобы вы легли спать. Завтра, когда вы протрезвеете, вам будет стыдно за все вами сказанное.
  - Мне никогда не бывает стыдно, ни за что, - возразил он. - Стыд - сродни глупости, это удел неполноценных, таких, как ты. От тебя за сто верст несет неполноценностью. О, я знаю ты кто, ты - мышка. Ты такая незаметная, что я тебя до сих пор не заметил. Ты говоришь, что ты актриса?
  - В два часа ночи это не имеет никакого значения. У вас завтра в девять часов репетиция, если вы сейчас не ляжете, вы не встанете.
  - Тебе-то что за дело, - пожал он плечами, развязывая галстук. - Ну, не лягу, ну не встану, мир что ли обвалится, земля распадется на части? О, какая глупая баба, я понял тебя, ты всего боишься. А вот мне на все наплевать. А что мы будем репетировать?
  - Вашу пьесу.
  - А, мою пьесу. Ты что там играешь?
  - Да, играю.
  - И что у тебя за роль? Бабы яги, наверное.
  - Сейчас это не имеет значения. Позвольте, я вам помогу раздеться. Если вы уляжетесь в костюме, завтра он будет мятым. А я все аккуратно развешу.
  Феоктистов пристально посмотрел на нее, но сознание его еще было в тумане, и он никак не мог по-настоящему ее разглядеть. Он лишь чувствовал, что она какая-то странная. Может, дура.
   - Я понял, ты - извращенка. У тебя странное извращение, ты любишь раздевать мужчин.
  - Вы правильно догадались, это мое любимое занятие. А потому не мешайте мне вас раздевать. Лучше помогите.
  - И что же я должен, по-твоему, сделать?
  - Для начала вытянуть вперед руки, чтобы я сняла пиджак. Давайте, будьте умницей, вытягивайте.
  Неожиданно для себя Феоктистов послушно вытянул вперед руки, а женщина быстро и ловко сняла с него пиджак.
  - Молодец, - похвалила она его. - Теперь, то же самое сделайте и с ногами.
  - Брюки, ни за что, - вдруг заерепенился он. - Они скрывают самое ценное из того, что есть у меня. Я никому это не показываю без необходимости. И тебе тоже. А вдруг сглазишь.
  - Не говорите глупости. Лучше вытяните ноги.
  И снова Феоктистов послушно вытянул, только на этот раз ноги, женщина сняла ботинки, затем попыталась расстегнуть брюки, но тут он вдруг стал вырываться.
  - Ты хочешь меня изнасиловать. Я не желаю с тобой заниматься любовью. Ты не красива. Ты - просто уродина!
  - Да, я уродина, - невозмутимо согласилась она, - и вам нет смысла волноваться, никто на вашу невинность не покушается.
  Феоктистов вдруг рассмеялся.
  - Ой, уморила. Да, знаешь, сколько у меня было женщин. Больше чем у тебя волос на голове. Меня бабы просто обожают.
  - Я рада за вас. Только сейчас вам лучше всего спать.
  Женщина склонилась над ним и ловко избавила его от брюк. Он даже не успел вовремя выступить с протестом. Но, оставшись без одежды, он неожиданно рассердился.
  - Кто тебе разрешил снимать с меня брюки, извращенка. И что ты ко мне приклеилась, как жвачка к скамейке. Думаешь, я замолвлю словечко, и тебе дадут хорошую роль? Фигу. - Для большей убедительности он, в самом деле, показал фигу. - С такой рожей только прокаженных играть. В следующий раз я напишу пьесу, где действие происходит в лепрозории. Вот в ней у тебя точно будет роль главной прокаженной.
  Сказав этот короткий спитч, Феоктистов вдруг встал, сделал несколько шагов, но неожиданно стал падать. Женщина лишь в последний момент успела его перехватить.
  - Вам нельзя так много пить, Константин Вадимович, - с укоризной сказала она.
  Но Феоктистову уже было не до разговоров с ней, им овладела непреодолимая сонливость. В ответ лишь хватило сил только что-то промычать. С ее помощью он дотащился до кровати и кулем упал на нее.
  И все же силы на последнюю реплику у него еще оставались.
  - Сгинь сатана! Что хочу, то и делаю, никто мне не указ.
  Через несколько секунд Феоктистов уже громко храпел.
  
  Глава 2.
  Было еще раннее утро, когда Феоктистов проснулся. Ему понадобилось какое-то время, чтобы осознать, где он лежит. Внезапно он ощутил сильную жажду. Вставать жутко не хотелось, но и терпеть ее он не мог. Не без усилий Феоктистов сполз с кровати, и нетвердой походкой направился к столу. Так как в номере было еще темно, пришлось шарить в поисках графина по нему руками.
  Но графина на столе не оказалось. Это моментально вывело Феоктистова из себя.
  - Черт побери! Есть в этом паршивом номере хоть капля воды! Хотя бы одна капля! - Со всего размаха его кулак опустился на стол. Не удержавшись на ногах, он полетел в кресло, в котором примостилась на ночь Аркашова. Когда на нее упало тяжелое мужское тело, она закричала.
  Ничего не понимающий Феоктистов вскочил на ноги и уставился на женщину.
  - Вы, вы кто? Горничная? Да как вы смеете тут находиться! Что за порядки в вашей гостинице! Я буду жаловаться!
  - Доброе утро, Константин Вадимович, - уже спокойным тоном ответила Аркашова. - Я не горничная. Я актриса. Актриса театра, в котором вы будете ставить свою пьесу. И сегодня в девять часов у нас первая репетиция. Пожалуйста, не опаздывайте. А я с вашего разрешения пойду.
  Аркашова встала и направилась к двери. Феоктистов несколько мгновений ошеломленно смотрел ей вслед. Внезапно он закричал:
  - Подождите, актриса, или как вас там! А почему вы оказались ночью в моем номере?
  Аркашова остановилась, повернулась к нему.
  - Спасала вашу репутацию, - с глубоко скрытой насмешкой ответила она. - Неужели вы ничего не помните?
  - У меня не бывает провалов в памяти, даже когда я в стельку пьян. А если я вчера и перебрал, то совсем не много. Во всяком случае, не настолько, чтобы ничего не помнить.
  - Я вас прекрасно понимаю, Константин Вадимович. Очень удобная позиция все отрицать. Даже такие очевидные вещи, как вчерашний день.
  Феоктистов наморщил лоб, пытаясь то ли что-то вспомнить, то ли что-то, наконец, понять.
  - Откуда вам известно мое имя? Вы что рылись в моих документах?
  Феоктистов устремился к Аркашовой и схватил ее за руку.
  - Стойте! Я сейчас вызову администрацию. Пусть они с вами разберутся, выяснят, что вы за актриса такая!
  Вместо ответа Аркашова вырвала из его клешни руку, достала удостоверение из сумочки и протянула его Феоктистову.
  - Что это вы мне тут суете, что это за бумажонка? - грубо проговорил Феоктистов.
  - Пропуск в театр, - пояснила женщина. - Вам должны были оформить такой же. Сравните.
  Феоктистов поднес пропуск к глазам.
   - Аркашова Елизавета Петровна, - прочитал он. - Да, действительно. Извините. Так вы, Елизавета Петровна, утверждаете, что спасали мою репутацию? Позвольте вас спросить, каким образом? И почему для этого вам потребовалось провести ночь в моем номере?
  - Неужели вы ничего не помните?
  - Помню. - Феоктистов напряг память. Но это не помогло, она ему так ничего и не сообщила. - Нет, ничего не помню, - вынужден был констатировать он.
  - Вчера вам был представлен весь актерский состав, задействованный в вашей пьесе. Дальше это приятное знакомство, как у нас водится, было продолжено в ресторане в неформальной обстановке.
  - Я это прекрасно помню. Только причем тут моя репутация? Неужели я устроил скандал в ресторане?
  - Если не считать пары стульев, брошенных в официанта, и нецензурной брани, то в остальном, можно считать, вы вели себя почти безупречно.
  - Что значит почти? - возмутился Феоктистов - На что вы намекаете? Уж не хотите ли вы сказать, что я еще и приставал к вам?
  - Приставали, приставали. И в очень откровенной форме.
  - Надеюсь, вы мне ничего такого не позволили?
  - Позволила.
  - То есть?
  - А что вас так удивляет?
  Феоктистов неожиданно для себя почувствовал некоторое смущение. В своей жизни ему доводилось приставать к немалому количеству женщин, но почему-то ему не хотелось, чтобы эта женщина вошла бы в их число. Хотя с другой стороны, какая, в сущности, разница.
  - Ну, ведь вы не могли не видеть, что я смертельно пьян. Зачем вам это? Хотя вы, очевидно, хотите роль в моей пьесе?
  - В вашей пьесе я уже имею роль. Но если следовать вашей логике, то для этого мне надо было бы снимать штаны не с вас, а с режиссера театра.
  - И что вам это удалось? - вдруг с проснувшимся интересом к теме спросил он.
  - Нет, они на нем очень крепко держатся, в отличие от ваших. Когда же вы их наденете, наконец!
  Только сейчас Феоктистов вспомнил, что стоит перед женщиной в трусах и майке. Он стал суетливо натягивать штаны и рубашку.
  - Зачем же вы тогда меня раздели? - спросил он
  - А что вас смущает в данной ситуации? - пожала она плечами.
  - Ну, вы теперь, очевидно, будете на что-то рассчитывать. А вы, знаете ли, совершенно не в моем вкусе.
  - Да успокойтесь вы. Вчера я вам позволила лишь оскорбительные намеки и слова в свой адрес, не больше.
  Феоктистов облегченно вздохнул.
  - А я ведь вам поверил. Вы были очень убедительны в своей лжи. Наверное, вы неплохая актриса. А вы действительно будете играть в моей пьесе? Или вы меня опять разыгрываете?
  - Простите мне этот невинный розыгрыш. Это вам маленькая месть за вчерашнее.
  - А что, я вчера на самом деле был настолько плох?
  - Плохи вы были или хороши, это уже не имеет никакого значения. В настоящий момент важно только то, что у нас через час репетиция. А вам надо еще привести себя в порядок, позавтракать и добраться до театра.
  - Я после таких бурных застолий не завтракаю, - пояснил он. - Во рту так противно, что ничего не лезет.
  - А я вообще никогда не завтракаю.
  - В таком случае разрешите мне проводить вас до театра. Заодно вы мне покажете дорогу. Я еще плохо ориентируюсь в вашем городе.
  
  Глава 3.
  Был уже вечер, когда измученный Феоктистов ввалился в свой номер гостиницы. Им владело такое сильное раздражение, что он не знал, что с ним делать и как выразить его, чтобы хотя бы немного ослабить напряжение внутри себя. Все было не просто плохо, а отвратительно. Театр ему совершенно не понравился, артисты были какие-то все вялые, словно перед этим целую ночь разгружали вагоны или кутили в режиме non-stop. Режиссер какой-то тоже невнятный, и кажется, после попойки. По крайней мере, Феоктистову показалось, что он даже по-настоящему не познакомился с пьесой. Так, пробежал ее по диагонали. То, что он нес по ее поводу, вызвало у Феоктистова такую злость, что он с трудом удержался, чтобы не послать его в нокаут. Такое однажды с ним случилось, правда, в самом начале карьеры. Постановщик так исказил, а скорее изгадил его первое произведение, что он набросился на него сразу после премьеры. Завязалась настоящая потасовка, которую пришлось разнимать тем, кто находился рядом. Вот и сейчас его снова посетило то же самое желание. В какой-то момент Феоктистов ясно понял, что ничего хорошего из его приезда сюда не вылупится, здесь совсем не тот уровень - типичная убогая российская глубинка.
  Когда он вырвался из театра, то отправился на прогулку по городу. И она подтвердила уже возникшую ранее у него мысль, что он напрасно сюда приехал. Город оказался невероятно запущенный; некогда он был красив, о чем свидетельствовали остатки когда-то роскошных фасадов зданий. Но это было давно, в последнее же время за ними явно никто не следил, все обветшало так, что могло в любой момент обвалиться прямо на головы прохожих, а что еще каким-то чудом сохранилось, грозило исчезнуть в самом ближайшем будущем.
  Ему стало одновременно тошно и грустно, этот город напоминал его жизнь, которая так же обвалилась, как фасады многих зданий, мимо которых он проходил. И символично, что он оказался именно в этом, а не в другом населенном пункте. Здесь время явно остановилось, у него - тоже, они с этим городом побратимы, вот потому и оказались вместе.
  Потом Феоктистов стал думать, что эти его мысли - классический мазохизм, что ими он, словно раскаленным прутом, ковыряет свою душевную рану, от чего она болит только сильней. А ему это как раз и надо; как ни странно, но в каком-то извращенном смысле становится даже легче. Он упивается своими несчастьями и неудачами, как когда-то упивался своим счастьем и успехами. Плюс сменился на минус, а все остальное осталось неизменным.
  Он пообедал в кафе. Еда оказалась на удивление вкусной, что на какое-то время несколько улучшило его настроение, но ненадолго. Он снова стал бродить по улицам, возле одной полуразрушенной, но действующей церкви остановился, затем зашел внутрь.
  Верующих было немного, горели свечи, с икон укоризненно глядели лики святых. К Богу он всю жизнь относился равнодушно, он и верил и не верил; за прожитые годы Феоктистов так и не удосужился выработать четкую позицию по этому вопросу. Было много других более важных и интересных дел. А это, считал Феоктистов, могло и подождать своего часа. Но сейчас он вдруг поймал себя на мысли: а не наступает ли момент, когда надо что-то для себя решить? Или еще можно отложить решение до лучших времен? Но не будет ли потом совсем поздно?
  Так и не решив вопрос, Феоктистов вышел из церкви. Больше блуждать по городу не хотелось, он видел достаточно, чтобы окончательно осознать, что совершил ошибку со своим приездом сюда. Поставили бы пьесу и без драматурга; когда он покинет сей мир, кто будет приезжать от его имени? Хотя большая вероятность, что после его смерти его творения тоже умрут. О них забудут, как о потерянном носовом платке.
  Настроение окончательно испортилось, он зашел в магазин, купил бутылку водки. И сейчас, оказавшись в номере, его охватило непреодолимое желание поскорей напиться и тем самым забыться. Феоктистов плюхнулся в кресло, достал из портфеля свою покупку. Затем огляделся в поисках стакана. Но нигде его не обнаружил.
  - Что за паршивая гостиница, даже стакана нет, - раздраженно буркнул он. - Что я должен из горла хлестать эту гадость? Город дрянь, театрик дрянь, актеришки дрянь. Повсюду одна дрянь. Кормят тоже дрянь. - Это было не правдой, поел в кафе он хорошо, но сказать иначе в силу набранной отрицательной инерции он уже не мог. - Феоктистов откупорил бутылку и прямо из горлышка сделал большой глоток. - А вот водка не дрянь, водка мерзость. А это хуже, чем дрянь, Или дрянь, хуже, чем мерзость. Никак не разберу. И зачем я только сюда приехал. В этом нет никакого смысла, - пошло его сознание по второму кругу. - Ну, поставят эти идиоты мою пьесу, кто об этом узнает? Надо завтра же и смываться. Ну, их к чертовой матери. В городе, где такая мерзкая водка, нормальному человеку нечего делать. Итак, решено, уезжаю. Узнать только надо, когда поезд?
  Феоктистов хотел уже звонить на вокзал, когда раздался стук в дверь. Кого там еще принесло? - недовольно подумал он.
  - Входите! - громко и раздраженно крикнул он.
  Дверь отворилась, и в номер вошла Аркашова. Феоктистов пристально посмотрел на нее. Лицо было знакомое, но где он ее видел, не помнил.
  - Я вас где-то видел, - произнес он. - Да вы же артисточка, - внезапно вспомнил Феоктистов. - Та, что ко мне приставала. Хотите продолжить?
  - Извините, за вторжение, но я потеряла кошелек. А там последние деньги.
  - Вы думаете, что это я украл?
  - Я везде искала. Вы - последняя надежда. До зарплаты еще больше недели, а у меня больше денег нет.
  - Вы хотите проверить мои карманы, нет ли у меня вашего кошелька? - Феоктистов демонстративно вывернул карманы. - Как видите, кошелька нет. Так что можете уходить. Я хочу побыть один. У меня великая тоска.
  Взгляд Аркашовой уперся в стоящую на столе бутылку.
  - Кошелек мог куда-нибудь закатиться, можно я поищу.
  - И много было там денег?
  - Нет, всего 300 рублей.
  - Ищите, где хотите. Даже в унитазе, - сделал широкий жест Феоктистов.
  - Спасибо, вы очень добры.
  Поиски продолжались минут двадцать, но не принесли никаких позитивных результатов. Грустно вздохнув, она посмотрела на Феоктистова
  - Извините, но видно я потеряла кошелек в другом месте. Я пойду. Спокойной ночи.
  Аркашова направилась к двери.
  - Постойте! - остановил ее Феоктистов. - Вы сказали, что это у вас последние деньги.
  Аркашова, не дойдя до двери несколько шагов, остановилась и посмотрела на Феоктистова.
  - Да. Но вы не беспокойтесь, я выкручусь. Я привыкла, что у меня деньги кончаются задолго до дня зарплаты. В этот раз закончатся на несколько дней раньше. Только и всего.
  - А как же вы живете? Что едите?
  - О, этим все в порядке, у меня целый погреб забит картошкой. У меня свой огород, мои урожаи считаются в городе самыми высокими. Ко мне даже приходят учиться, как выращивать картофель. Но у них все равно почему-то так не получается. До свидания.
  - Да подождите вы. А почему у них так не получается?
  - Не знаю. Просто не получается.
  - Вы что знаете секреты?
  - Я ж сказала: не знаю.
  - Но неужели вы будете есть одну картошку?
  - Но почему одну, у меня есть немного сала.
  - И все?
  - И все.
  - И вам нравится такая жизнь?
  - В общем, да.
  - Ничего не понимаю. Это же кошмар, целую неделю жрать одну картошку. Лучше уж удавиться.
  - Не лучше. Лучше есть картошку.
  - Вы странная женщина. Может вы не совсем нормальная. Да на кой сдался вам этот театр? Какую роль вы получили в моей пьесе? Кажется, там всего несколько десятков слов.
  - Что делать, я актриса второго плана. Я знаю свой шесток.
  - Что вы знаете? - не понял Феоктистов.
  - Свой шесток,- повторила Аркашова.
  - То есть, вы знаете, что вы плохая актриса - и вас это не колышет.
  - Это не так, я неплохая актриса. Просто я актриса второго плана. Должны же быть актеры второго плана. Не могут же быть все звезды. У каждого в жизни свое место. Я знаю свое место. Только и всего.
  Феоктистов несколько секунд задумчиво молчал.
  - Может, вы блаженная?
  - Не блаженная.
  - А какая?
  - Такая, какая есть.
  - А какая вы есть? Почему вы не отвечаете? - спросил Феоктистов, не дождавшись ответа.
  - Мне кажется, этот разговор бессмысленный. Я пойду. В вашем номере нет моего кошелька.
  - А какой был у вас кошелек? Вдруг я его случайно найду.
  Аркашова достала из сумки и показывала ему кошелек.
  - Вот такой кошелек. У меня их два - один для денег, другой для трамвайных талонов. Я не первый раз теряю кошелек, вот и решила деньги и талоны носить в разных кошельках. Тогда хоть что-то остается. А то если потеряю сразу все, придется пешком идти домой. А это далеко, я живу на окраине.
  -А что нельзя проехать разок бесплатно?
  -Я пробовала, не получается.
  -Что значит, не получается?
  -Мне стыдно ехать бесплатно.
  -Вы уверенны, что вы абсолютно нормальны?
  -Я надеюсь на это. А сейчас мне пора идти. Пешком - это почти час.
  Аркашова вышла из номера так стремительно, что Феоктистов только и успел проводить ее глазами.
   Надо было этой дуре дать денег на трамвай, мелькнула мысль. А ведь, правда, пешком попрется домой. С не станет. А, впрочем, черт с ней.
  
  Глава 4.
  Аркашова сидела за столом и читала книгу. После обеда в желудке урчало, таким образом, он выражал недовольство от полученной скудной пищи. Но она старалась не обращать на него внимания; пусть привыкает, все к тому идет, что дальше будет еще хуже. Да и вообще воздержание еще никому не вредило. А вот переедание погубило не только много фигур, но и самих их обладателей. У нее, слава богу, она сохраняется стройной. А в ее работе это даже совсем не лишнее.
  Раздавшийся звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Кто это может быть, недовольно подумала Аркашова. Она никого не ждет. Да особенно и не желает кого-то видеть.
  - Входите, не заперто, - громко произнесла она.
  Когда Аркашова увидела, кто к ней пожаловал, от изумления она даже привстала. В комнату вошел Феоктистов.
  - Добрый вечер. Извините за вторжение. Вот, случайно нашел у себя в номере. Кажется, это ваш. Посмотрите.
  Феоктистов положил перед ней на стол кошелек. Аркашова молча взяла его в руки и стала пересчитывать деньги. Затем положила кошелек обратно.
  - Что-то не так? - спросил Феоктистов, не дождавшись от нее никакой реакции.
  В ответ было только молчание.
  - Эй, я вас спрашиваю, - теряя терпение, произнес он. - Там, что не хватает денег?
  - Там на 200 рублей больше, - ответила женщина.
  - И что? Да вы просто не помните, сколько там было.
  - Я всегда знаю, сколько денег в моем кошельке. Я всегда помню, какой сегодня день, какой месяц, какой год. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не выпадаю ни из времени, ни из пространства.
  - А я, знаете ли, часто выпадаю и из времени и из пространства. И еще бог знает из скольких вещей. А способствуют этому как раз те самые пресловутые обстоятельства. Ваш город, например. Давно не был в такой дыре. Но знаете, иногда так тяжело выпадать одному. Я предлагаю вам изменить своим правилам хотя бы один раз. Сделайте это со мной.
  Феоктистов стал доставать из пластикового пакета бутылку водки, закуски. После чего, занялся откупориванием пробки. Успешно завершив это деяние, взглянул на Аркашову, которая беззвучно и, как показалось ему, даже безучастно наблюдала за ним.
  - Что вы сидите, как мумия. Несите рюмки, - приказал Феоктистов.
  Аркашова встала и принесла одну рюмку.
  - Почему одна рюмка? - удивился он.
  - Я не пью, - пояснила она.
  Феоктистов пожал плечами.
  - Как хотите. А мне не привыкать пить одному.
  Феоктистов налил себе рюмку, быстро выпил. Затем секунду подумав, сделал это по второму разу.
  - А почему вы не берете кошелек?
  - Это не мой кошелек.
  - И не мой тоже. Я специально купил его для вас. Это мне ничего не стоит. Как и сумма денег, которая в нем. Так, что берите, не стесняйтесь.
  - Я чужих денег не беру.
  - Ну и глупо, - скривился он, - а я вот беру. Чужие деньги, чужие женщины, чужие мысли. Все сгодится. Я не брезгливый. - Он снова налил рюмку и выпил. - Но главное это отнюдь не взять. Главное, как всем этим распорядиться впоследствии. Вы даже не в состоянии понять, насколько увлекательна эта игра. Иногда в чьих-то, вроде бы совершенно никчемных мыслях, таится такая глубина, такой потенциал, о котором средненький человечек, вроде вас, даже не подозревает. А я легко и непринужденно кладу эту мысль в карман, утаиваю ее до поры. А в нужный момент, как фокусник, вытаскиваю ее на свет божий в совершенно обновленном виде. И вы думаете, кто-нибудь хоть раз догадался, что мысль не моя? Никто и ни разу. Потому что именно я придал ей тот изумительный блеск, ту широту и многогранность, которой изначально не существовало и в помине. На то я и Творец! Великий преобразователь мира идей. - Феоктистов снова налил и снова выпил. Затем неожиданно помахал рукой перед носом Аркашовой. - А, зачем я вам все это говорю. Вам, жалким актеришкам, только и остается, что, как глупым попугаям, повторять чужие слова. И не надо строить из себя святую. Вы по роду своей деятельности постоянно берете чужое. И пусть это нечто не материальное. Но именно вам, присвоившим чужие слова и чужие мысли, достаются аплодисменты публики, ее восторг и обожание. Именно из вас она творит кумиров, хотя вы этого совершенно не заслуживаете. А истинные творцы остаются в тени, незаслуженно забытые.
  - Вы опять пытаетесь оскорбить меня. У вас, что хобби такое, оскорблять других. Но только вот я сейчас не буду молчать. Я вам скажу. Вы можете написать гениальную пьесу, но она так и останется пылиться в вашем столе, если не будет актеров, способных донести ее до зрителя. Кто услышит ваши мысли, если на меня не захочет прийти посмотреть зритель. Все хорошо в совокупности. И каждая, даже самая мелкая и незначительная часть целого одинаково важна и необходима. Нет главного и второстепенного. Все одинаково целесообразно. Ваш гений растворится во времени, как дым, если не будет соответствующего ему пространства. Так, что мы с вами в одной упряжке, господин великий Творец!
  От изумления Феоктистов некоторое время даже не знал, что сказать.
  - Вот не ожидал от вас способности рассуждать на подобные темы. Хотя это, скорее всего, монолог из какой-нибудь пьесы. Вас не затруднит сказать из какой?
  - Вы правы, Константин Вадимович. Это великая пьеса под названием жизнь. А мы с вами те самые жалкие актеришки, как вы говорите, которые пытаются сделать из нее шедевр. Но у каждого из нас в этой пьесе своя роль. У одного большая, у другого маленькая. Но только не мы с вами определили друг для друга свои роли, а значит и не нам определять их значимость.
  - Чепуха, - фыркнул Феоктистов. - Я мыслящий человек и вполне способен оценить свою ценность для мира и ценность какого-нибудь пропащего алкаша. А подобные рассуждения удел неполноценных, подобных вам. Хотя вы мне уже не кажетесь такой неполноценной, как раньше. Определенно к вам надо присмотреться. Кажется, вы шкатулка с сюрпризом. За это надо непременно выпить.
  Налив очередную рюмку, он выпил.
  - Присматриваются и прицениваются на рынке. А я не торгую мыслями по сходной цене. И вообще тут вам не кабак. Забирайте свою водку и уходите. Уходите сейчас, пока вы еще способны держаться на ногах. На этот раз я вас в гостиницу не потащу.
  А дальше произошло то, чего Феоктистов совсем не ожидал. Подойдя к нему, она почти силой стала выталкивать его за дверь.
  
  Глава 5.
  Мысль пойти к Аркашовой пришла к Феоктистову совершенно внезапно. Он лежал в гостинице на кровати, делать было совершенно нечего, и ему снова стало так тошно, что хоть начинай выть. В этом городе ему было одиноко, как, пожалуй, еще нигде. Какое-то ужасное чувство, которое готово в любую минуту раздавить своей непомерной тяжестью грудь. Ему вдруг стало страшно; он зримо представил, как это происходит, что даже пересел на стул. Конечно, был давно проверенный способ борьбы с этим недугом, но сейчас не хотелось к нему прибегать. Сколько же можно пить, да еще в виде сольного номера. Он и так с момента своего приезда сюда только этим и занимается. Вон даже какой-то местной аборигенке пришлось его спасать.
  Сам не зная, почему он вдруг стал думать об этой женщине. Она действительно артистка, сегодня он обнаружил ее на репетиции. Правда, как она играет он так и не понял, слишком уж мала и незначительна у нее роль. Скорей всего плохо, иначе бы ей давали роли другого плана. Впрочем, какое ему до этого дела. Увидел, забыл.
  Но отмахнуться от мыслей о своей новой знакомой к некоторому для него удивлению сразу не удалось. Какая-то она все же странная. Несет невесть что. А что она там говорила про кошелек, якобы его потеряла, и у нее нет больше денег.
  Неожиданно для себя Феоктистов принялся искать кошелок в номере, заглянул, куда только сумел, но так ничего и не нашел. Внезапно к нему пришла одна мысль. Он выскочил на улицу.
  Так как город он почти не знал, то поиск нужного магазина занял у него почти час. Но он все же нашел, то, что искал, точно такой же кошелек, как показывала ему эта женщина. Немного поразмыслив, он затолкал туда деньги.
  Осталось узнать ее адрес. В этом ему помогла кадровичка из театра. На вопрос, зачем он ему, Феоктистов ответил почти правдой: Аркашова потеряла кошелек, а он его нашел. По лицу женщины он понял, что она не слишком поверила в его версию. Но уж это ему было точно все равно.
  Почему-то он был уверен, что Аркашова встретит его с огромной радостью, едва ли не бросится ему на шею. Но ее холодный прием оказал на него воздействие подобно вылитому на него ушату холодной воды. Он покинул ее дом, весь кипя от злости и негодования. Кто она такая, чтобы так пренебрежительно к нему относиться. Он еще ей покажет, скажет режиссеру, чтобы передал ее роль другой артистке. Вот тогда она поймет, как нужно относиться к таким людям, как он. Вот что он сделает, пойдет к ней еще раз и выскажет все, что о ней думает. Последнее слово должно оставаться за ним. А ведь это ничтожество, поди, думает, что одержала победу над столичным гастролером, вытолкнув его из своего дома. Вспомнив об этом унижении, Феоктистов снова закипел.
  На этот раз Феоктистов застал ее в тот момент, когда она ела, как и говорила, картошку с салом. Когда она ему отворила дверь, он сразу же увидел на столе эту нехитрую трапезу.
  Сама же Аркашова не скрывала, что крайне удивлена его появлением.
  - Это вы? Я не думала...
  - Не думали, что я к вам снова заявлюсь, - торжествуя, произнес Феоктистов. - А я вот решил. Да, я нахал. Но что делать, если в этом мерзком городе нет ни одной достопримечательности. Одни серые дома и люди. Кроме вас. Что вы там вчера сказали: "ваш гений растворится во времени, как дым, если не будет соответствующего ему пространства. Так, что мы с вами в одной упряжке, господин великий Творец!" Я ничего не перепутал, запомнил слово в слово. Так вы действительно полагаете, что мы с вами в одной упряжке. И нас везут одни и те же кони. Вот только куда? - Он подошел к столу и сделал вид, что внимательно рассматривает, что на нем находится. - В самом деле, картошка! Вы меня не угостите, вы ее вчера так расхваливали, что у меня даже потекли слюнки. Лучшая в мире картошка.
  - Я не говорила, что она лучшая. Просто хорошая. Если желаете, я вам сварю.
   - Да я всю жизнь мечтал отведать вашей картошечки. Можно сказать, и приехал, чтобы ее попробовать, А все остальное, так, для камуфляжа.
  - Хорошо, я сварю вам картошки. Только придется подождать.
  - Я не тороплюсь.
  - Я пойду на кухню, почищу картошку.
  - А, можно я с вами, вдруг вы как-то ее и чистите по- особому.
  - Как пожелаете. Но боюсь, что аттракцион вам покажется скучным, ничего интересного предложить вам не смогу.
  Они прошли на кухню. Аркашова, как и обещала, принялась чистить картошку.
  - Сегодня была первая настоящая репетиция. Как вам моя пьеса?
  - Ничего. Бывает лучше.
  - Вот как! Скажите, пожалуйста. Ну, конечно, как я забыл, в Гамлете, вы, наверное, играли Офелию.
  - Я не играла в Гамлете. Мне не нравится эта пьеса.
  - Что? - От изумления он едва не свалился со стула. Вам не нравится Гамлет. А позвольте узнать, почему?
  - На протяжении всей пьесы Гамлет не может понять, что с ним происходит, он тычется во все щели, как глупый щенок. Хотя то, что все против него замышляют, всем очевидно. Поэтому и погибает. Я бы на его месте не стала так безрассудно поступать. Скучно смотреть пьесу о не очень умном человеке. Лучше поступать умно, чем рассуждать умно.
  - Бедный Шекспир, он и не подозревал, что через несколько столетий у него найдется такой суровый критик. Если он на том свете сейчас слышит вас, у него там начинается несварение желудка.
  - Он слышит.
  Феоктистов едва снова не свалился со стула. А может, она все же сумасшедшая, прикинул он.
  - Как вы можете это знать? Нет, вы все же не нормальная. Объясните.
  - Просто мне всегда казалось, что в смерти нет никакого смысла, если она нас нисколько не меняет, если мы и после нее остаемся такими же невежественными и ограниченными. Если что и способно нас сделать всеведущими, то только она.
   - Разве со смертью все не кончается?
  - Все только начинается.
  - Ну да, жизнь после смерти. В общем, театр продолжается и там. И, наверное, есть те, кто даже пишут там пьесы. А если есть, кто пишут пьесы, значит, есть и те, кто их играет. Значит, без работы мы с вами там не останемся. Впрочем, оставим загробный мир. Лучше скажите, что вам не нравится в моей пьесе.
  - Она про любовь, а любви в ней почти нет.
  - А что же есть?
  - Думаю, в ней есть вы, человек, который не умеет любить, а от того и мучается. Вас это беспокоит, об этом вы и пишите. Все, картошку почистила, через пятнадцать минут она сварится.
  Феоктистов вскочил со стула.
  - К черту картошку! То есть, картошка - это замечательно. Но что, по-вашему, означает не уметь любить?
  - Любовь - это путь к Богу, а человек, которого вы любите, - это дверь, через которую он заходит на этот путь. А у вас все ровно наоборот, все ваши герои любовь стягивают, как одеяло, исключительно на себя. От того и несчастны.
  - Не считайте меня за идиота! Конечно, есть и такая любовь, но я пишу о любви грешной. И о грешных людях. О таких, как мы с вами. А вы мне читаете проповеди, как в церкви. Вам никогда не хотелось уйти в монастырь, стать монашенкой. Кстати, а вы случайно не девственница?
  - У меня есть сын, он сейчас у мамы в деревне. Я была замужем десять лет.
  - Хотя бы это хорошо. Терпеть не могу девственниц. Для меня девственница такая же аномалия, как Бермудский треугольник. Или даже похуже.
  - Почему вы меня все время оскорбляете. Вы что таким образом защищаетесь от меня?
  - Я от вас защищаюсь?! Да кто вы такая! Вы меня раздражаете, действуете, как красная тряпка на быка. Строите из себя развратницу-монашку.
  - Мне кажется, будет лучше, если вы уйдете.
  - А картошка. Я хочу попробовать вашей картошки.
  - Картошку можно съесть, где угодно. Я вас прошу, уйдите. Нам не надо встречаться, мы - антиподы.
  - Кто мы?
  - Антиподы - это противоположные точки на земном шаре. Нам не понять друг друга. Мы из разных миров.
  - А кто говорил, что мы в одном экипаже. Что без вас нет меня, а без меня - вас. Что-то вы не последовательны.
  - Я ошибалась или преувеличивала. Мы вполне можем обойтись друг без друга. Хотите, я вообще не стану играть в вашей пьесе. Роль у меня маленькая, любая актриса меня заменит.
  - Ну, уж нет. Вы так легко от меня не отделаетесь. Вообразили себя наместником Бога на земле! Рассуждаете о творчестве, о любви, как о своей картошке. А что вы во всем этом понимаете. Хотите пари, что вас бросил муж.
  - Да, бросил, - спокойно подтвердила Аркашова. - Но это вас нисколько не касается. Прошу вас, уйдите. И не приходите ко мне больше. Вы из тех, кто приносит несчастье в первую очередь самим себе. А значит, и всем, кто с вами близко соприкасается.
  - Да, вы просто боитесь меня.
  - У меня нет причин вас бояться. Но я стараюсь держаться по возможности подальше от таких людей, как вы. Я дала себе такое слово уже давно. И не вижу причин его нарушать.
  - Говоря прямым языком, вы меня выставляете вон.
  - Я прошу вас уйти и не приходить. И вообще, давайте ограничим наши отношения исключительно деловыми рамками. Так будет лучше для нас обоих.
  Взгляд Феоктистова упал на кастрюлю, в которой кипела вода.
  - Картошка сварилась, - сказал он.
  - Я могу дать ее вам домой. - Не спрашивая у него согласия, она быстро достала картошку из воды, завернула ее в фольгу, фольгу положила в пакет и протянула его Феоктистова. - Вот возьмите.
  Феоктистов взял пакет, и, не сказав больше ни слова, вышел.
  
  Глава 6.
   Папаша Карон сидел за столом в своей мастерской мрачнее тучи. Вот уже почти полчаса он никак не мог сосредоточиться на работе. Целых полчаса! Невиданное для такого человека, как он, дело. Его мастерская завалена заказами, у него нет отбоя от клиентов. Самые влиятельные вельможи Парижа стремятся заказать часы именно у него. А все потому, что он стал непревзойденным мастером своего дела. Всю свою жизнь он положил на это, работал, как каторжный день и ночь, совершенствовал свое мастерство и все-таки добился своего. Он стал первым в своем ремесле. Его часы не просто механизм для отсчета времени, а произведение искусства. Каждый их экземпляр неповторим и единственен в своем роде.
  Сколько Карон себя помнил, он старался каждые часы, выходящие из его рук, наделить особым, свойственным только им одним своеобразием. Отделка корпуса, роспись циферблата, декор стрелок и цифр - все было уникальным. А все потому, что ему нравилось свое дело. Если бы не почтенный возраст, он продолжал бы трудиться в своей мастерской целыми сутками. Но коварные годы, увы, берут свое. Его глаза утратили былую зоркость, а пальцы легкость и подвижность, суставы болят. Да и спина что-то стала слишком часто напоминать о своем существовании. Остается одна надежда на сына. Именно его Карон намеревался сделать достойным преемником своего бизнеса.
  Пьер способный малый, но очень безответственный, размышлял Карон о своем отпрыске, из него может выйти отличный часовщик, не хуже своего отца, а может, даже и лучше. Но для этого нужны желание и упорство с его стороны, а вот этого как раз ему и не достает. И где носит этого несносного мальчишку! Вот уже два дня он не показывается в мастерской. Возмутительная дерзость со стороны этого оболтуса.
  Карон покосился на большие каминные часы, показывающие девять часов утра. На лице его отразилось сильное недовольство. Карон вскочил со стула и стал нервно прохаживаться по мастерской. Вдруг он остановился, заслышав звуки стремительных шагов на лестнице. В тот же момент дверь распахнулась, и в мастерскую влетел запыхавшийся Пьер.
  - Доброе утро, отец! - Пьер учтиво склонил голову в поклоне. Однако его озорные глаза выражали совсем другое состояние. Карон усмотрел в них одну сплошную дерзость и своеволие.
  - Утро бывает доброе только в одном случае, если вы его встречаете с восходом солнца, - проворчал Карон, сердито хмурясь, - А, вы, молодой человек, изволите слишком долго спать.
  Пьер рассмеялся и продекламировал на распев несколько только что сочиненных им строк.
  Мечтою дерзкой мысль объята
  Зачем мне солнца луч златой,
  Когда единственной усладой
  Стал взгляд красавицы младой.
  -Так вот чем занимался мой сын, - съязвил Карон, - Вы всю ночь напролет пачкали бумагу.
  -Ах, отец! Вдохновение вещь такая непостоянная, - скорчил смешную гримасу Пьер, - А у меня с этой капризной дамой давний роман. Не мог же я указать ей на дверь, когда она прошлой ночью так внезапно посетила меня.
  - Вы уже два дня не появляетесь в мастерской. Не слишком ли ваше романтическое свидание затянулось. - Карон старался говорить спокойно, но в груди его все больше и больше нарастало возмущение.
  - Что вы! Я посвятил этой милой прелестнице всего одну ночь. - Пьер сделал несколько танцевальных па, закружившись вокруг отца, - Но, что поделать, если я так любвеобилен. Моя другая возлюбленная не менее прекрасна. Вот послушайте:
  Все, что я вижу, раздражает
  За что мне злобность этих мук.
  Одно лишь сердце оживляет
  Мелодий дивных нежный звук.
  - Я прекрасно осведомлен об этой вашей страсти, - постепенно закипая, процедил Карон. - Более того, идя на уступки вашей слабости, я позволил вам скрипку и флейту, но при особом условии. Извольте вспомнить каком?
  -Условие простое. - Пьер слегка подпрыгнув, уселся прямо на стол, где обычно священнодействовал его отец, и беспечно закинул ногу на ногу. - Мне позволено играть только после ужина в воскресные дни и иногда днем, если это не будет нарушать покой соседей и ваш.
  -Так почему у вас хватает дерзости не соблюдать это условие? - Карон уже едва сдерживал себя, чтобы не перейти на крик. - И встаньте с моего стола!
  - Позвольте вам заметить, что я соблюдаю его самым тщательным образом. Разве я нарушил хоть раз ваш покой? - Пьер спрыгнул со стола и остановился перед отцом с видом глубочайшей покорности.
  - В том то вся и беда, что вы перестали нарушать мой покой не только музыкой, но и своим присутствием вообще. Вы забросили работу в мастерской, вы проводите непозволительно много времени вне дома, вы запутались в долгах. Неужели вы думаете, что так может продолжаться вечно.
  - Но, отец, жизнь полна соблазнов и манит неизведанными наслаждениями. А молодость так быстротечна!
  - Вы рассуждаете с непозволительной для нашего сословия легкомысленностью, - все больше закипая, произнес Карон. - И даже молодость не прощает вам этого.
  -Но вы же сами потакали моим слабостям, - удивился Пьер.
  - Потакал, пока они мне казались безобидными! - Карон не мог более сдерживать себя и перешел на крик, - Потакал, пока они не угрожали делу! И отныне я буду требовать от вас соблюдения порядка и дисциплины. Иначе вы никогда не достигнете вершин мастерства в нашей профессии, а останетесь просто часовщиком - ремесленником. - Выплеснув ушат эмоций, Карон немного успокоился.
  - Чем же, по-вашему, плох искусный ремесленник? - беспечно пожал плечами Пьер.
  - Таких мастеров полно в нашей округе, - уже совершенно успокоившись, произнес Карон. - Вы же должны быть первым в нашей профессии. Я хочу видеть в вас художника, артиста часового мастерства!
  - Но разве не вы мне говорили, что я талантлив. Разве не достаточно одного таланта, чтобы стать виртуозом нашего дела? - недоумевал Пьер.
  - Талант нужен для того, чтобы вы осознали свои выдающиеся способности и начали творить. Но сначала это будет праздное творчество. После праздников, после упоения первыми успехами всегда приходят трудовые будни. Запомни это, сын мой - назидательно молвил Карон.
  При этих словах отца, Пьер резко поскучнел.
  - Но ведь это так скучно, и где же вы здесь видите творчество? В монотонном и однообразном труде?
  - Только изнуряющая работа, не покладая рук, выведет ваш талант на свет божий и позволит ему засверкать всеми своими гранями, - продолжил наставлять Карон сына.
  Однако и Пьер в свою очередь продолжал отстаивать свою точку зрения.
  - Но, если я последую этим путем, значит прощай музыка, прощай литература, - снова возразил он отцу.
  Упрямство сына вывело Карона из себя.
  - Довольно! - резко прервал его Карон. - Я вижу только один способ пресечь ваши безумства. Отныне вы будете самым тщательным образом выполнять все мои требования. Иначе я откажу вам от дома, лишу содержания и родительского благословения.
   Карон подошел к столу и взял с его поверхности несколько листков бумаги, исписанным размашистым почерком.
  - Прочтите этот документ. - Карон протянул бумаги сыну, - В нем я подробно изложил условия вашего дальнейшего существования в моем доме.
   Пьер взял бумагу и принялся читать вслух: "Вы будете вставать летом в шесть часов и зимой в семь, и работать до ужина, не отказываясь ни от чего, что бы я вам не поручал. Я надеюсь, вы употребите таланты, данные вам богом, на то, чтобы стать знаменитым в нашей профессии. Помните, что позорно и бесчестно для вас унижаться в ней и что если вы не станете первым, вы не заслуживаете никакого уважения. Любовь к этой прекрасной профессии должна проникнуть в самое ваше сердце и занимать полностью ваш ум..."
  По мере того, как он читал, вид его становился все более и более потерянным. Наконец, он закончил и опустил руки, пальцы его разжались, и листы веером опустились на пол.
   - Я надеюсь на ваше благоразумие, Пьер, - отчеканивая каждое слово, веско произнес Карон. -А теперь к работе.
   Пьер нагнулся и подобрал бумагу, немного постоял, словно раздумывая над чем-то очень важным, и покорно произнес: "Я принимаю ваши условия, отец, и я отныне полностью в вашем распоряжении".
  
  Глава 7.
  Аркашова вышла из театра, больше в нем никого не было, не считая охранника. Он-то за ней и запер дверь. Едва она оказалась на улице, как сразу же попала под проливной дождь. Пришлось доставать зонт, но пока она это делала, изрядно промокла. А теперь еще ждать трамвая, в это позднее время он ходит не часто.
  Но на этот раз ей повезло, на остановке пришлось стоять недолго, громыхая на всю улицу, тяжело и важно подкатил трамвай. Слава богу, через каких-то полчаса она будет в доме, где тепло и сухо.
  Она уже занесла ногу на подножку трамвая, как кто-то сзади схватил ее за талию и не пустил дальше в вагон. Она скосила глаза и увидела позади себя мужчину. В темноте она не признала, кто это мог быть.
  - Что такое? Что вам от меня надо? Почему вы меня держите? - возмущенно произнесла она.
  - Не кричите так, - ответил мужчина знакомым голосом. - Это не вор, а можно сказать ваш благодетель, в пьесе которого вы получили роль. Скоро придет другой трамвай, и вы уедете.
  Теперь она его узнала, но это обстоятельство никак не убавило ее возмущения.
  - Да, следующий трамвай придет через полчаса. В этот час они ходят крайне редко. Здесь вам не Москва.
  - Это я уже понял, - вздохнул Феоктистов. - Хотите, я вас отвезу на такси?
  - С какой стати. Почему вы должны привозить меня домой на такси?
  - Вы что боитесь, что кто-то увидит и пойдут разговоры?
  - Это как раз меня волнует меньше всего. Хотя в таком не слишком большом городе сплетни распространяются с космической быстротой.
  - Тогда чего же вы боитесь?
  - Я не люблю ни от кого зависеть. А уж от вас тем более.
  - И вы не боитесь, что можете потерять роль?
  - Мне бы не хотелось ее терять, но, если это случится, я переживу.
  - А, может быть, немного пройдемся хотя бы до следующей остановки. Мне сегодня вечером что-то стало невмоготу. Сидишь один в пустом номере, словно в камере одиночного заключения и так мерзко, что даже выпить не хочется, а это уже опасно. Решил прогуляться и увидел вас.
  Аркашова нерешительно и одновременно испытующе посмотрела на него, словно пытаясь понять, не шутит ли он.
  - Хорошо, пойдемте. Но только до следующей остановки.
  Феоктистов насмешливо рассмеялся.
  - Разумеется, если мы с вами пройдем больше, может случиться что-нибудь непоправимое. Например, нарушится порядок во Вселенной. А почему вы так поздно возвращаетесь? Все репетиции давно закончились, в сегодняшнем спектакле, насколько я знаю, вы не заняты. Что же вы делали так долго в театре?
  - Мне повезло. Неожиданно уволилась уборщица, и я вызвалась ее заменить. Я сумею кое-что заработать.
  - И это вы называете везеньем? - В голосе Феоктистова прозвучало откровенное недоверие.
  - Я понимаю, но, у каждого свой взгляд на эти вещи. Глядя с моей колокольни, я считаю, что мне повезло.
  - Не могу понять я вас. Что движет вашей жизнью? В театре вы на вторых ролях, живете черт знает в каких условиях, вынуждены до ночи отмывать свой театрик от дневной грязи. И при этом уверены, что все идет так, как и должно идти и ничего лучше быть просто не может.
  - Я действительно в этом уверена. Благодаря этому мне так легче жить. А вот вам жить очень трудно. А знаете, почему?
  - Не знаю, но жажду узнать. Почти не сомневаюсь, что сейчас услышу великое откровение.
  - Вам трудно жить, потому что вы в жизни заняты только одним делом вы носитесь с самим собой. И пьесу написали о человеке, который до конца своих дней был занят тем же самым.
  - Но он был гениальным человеком. А разве гений не должен посвятить свою жизнь самому себе.
  - Но был ли ваш гений счастлив. Даже если и был, то не больше, чем самый обычный смертный. Если бы он меньше носился с собой, то он бы и написал больше замечательных пьес. А так всего две.
  - Да причем тут количество. Да хоть бы одну. Да хоть бы полпьесы, но замечательную!
  - Вы правы, количество тут ни причем. Но сколькими ненужными, пустыми делами он занимался, сколько сил растратил на всякую ерунду. Когда я узнала, что мы будем ставить вашу пьесу о Бомарше, то перечитала много о нем книг и поняла, что большая часть его таланта ушла в песок. Он сделал лишь незначительную долю из того, что мог сделать на самом деле. Мне кажется, в этом и заключается его настоящая драма.
  - Я так и полагал, что вы не согласны с моей интерпретацией его жизни и поступков.
  - Мне кажется, что в действительности вы писали о самом себе. Ему и вам были даны ключи, но вы не сумели ими ничего открыть. В тот момент, когда вы должны были начать служить другим, вы подумали, что с этого момента это другие должны служить вам. Вместо того, чтобы освобождаться от груза прошлого, вы стали им наполняться. Вас обоих стали переполнять тщеславие, честолюбие, жажда денег и наслаждений. Вы не захотели служить, вы прониклись уверенностью, что это мир должен с вами расплатиться по счетам за ваш талант.
  - Но разве гению не должны как раз служить все остальные. Он их обогащает своим содержанием.
  - А вот и та самая остановка, к которой мы шли. И дождь усиливается. Как повезло, вон идет трамвай.
  Феоктистов вдруг почувствовал сильное недовольство таким развитием событий, он не желал себе признаваться в том, что разговор его захватил и прерывать его ему не хотелось.
   - Подождите, мы не договорили, - попытался остановить он ее.
  Но в отличие от него, судя по всему, Аркашова такого интереса к разговору не испытывала.
  - Извините, но мне надо домой. И я не думаю, что нам надо продолжать наши диалоги. В них нет никакого смысла ни для вас, ни для меня. До свидания.
  Трамвай подошел к остановке, его дверца отъехала в сторону, и Аркашова быстро вскочила в открывшийся проем.
  Какое-то время Феоктистов смотрел в след отъезжающему трамваю, пока он не исчез в пелене дождя. И только в этот момент он вдруг вспомнил, что с небес хлещет самый настоящий ливень, а его зонт тащится по земле. Он поспешно закрыл себя им от холодных струй и направился в гостиницу. Опять придется пить, тоскливо подумал он.
  
  Глава 8.
  Пьер Карон, склонившись над столом, стремительно водил пером по листу бумаге. Закончив писать, он отбросил перо и вслух стал читать только что написанное. Сей документ не много ни мало гласил следующее:
  "С 13 лет я обучался у своего отца часовому делу, поэтому неудивительно, что воодушевленный его примером и внявший его советам серьезно работать над усовершенствованием часового механизма, в 19 лет я решил отличиться и добиться общественного признания. Спусковой механизм часов давно занимал мое воображение, мысли о том, как устранить его недостатки, упростить и усовершенствовать его устройство не давали мне покоя. Конечно, мое предприятие было довольно дерзким. Множество великих людей, равным коим я никогда не мог бы стать, несмотря на все свое усердие, трудились над решением этой проблемы, но так и не смогли добиться желанного результата, так что мне и не стоило даже браться за это, но молодость самонадеянна, и, возможно, господа, моя дерзость будет оправдана, если вы признаете мои достижения. Но какое же разочарование постигнет меня, если господину Лепоту удастся с вашей помощью отнять у меня лавры моего открытия! Я уж не говорю о тех оскорблениях, коим господин Лепот публично осыпает меня и моего отца, но, как правило, подобные вещи свидетельствуют о безнадежном положении того, кто их предпринимает, тем самым он покрывает себя позором. Мне будет достаточно, господа, если ваше решение вернет мне славу, которую хочет отнять у меня мой противник; надеюсь на вашу справедливость и вашу компетентность. Карон-сын"
  Пьер довольно улыбнулся, отбросил написанное, и порывисто встал со стула.
  -Кажется, неплохо получилось, - горячо воскликнул он. - Я попытался вложить в это письмо все свое презрение к посредственности, нигде прямо не выказывая его и не оскорбляя тех, кто заслуживает это звание. Поймут ли те глупцы, кому адресовано мое послание, что речь идет совсем не об изобретение анкера. Что анкер! Придумать его оказалось не так уж и сложно. Конечно, пришлось попотеть, не один месяц и даже год. Но разве не ясно, что когда-нибудь все это придумал бы кто-то другой. Нет, это только начало чего-то гораздо большего.
  Пьер взволнованно прошелся по комнате, прежде, чем продолжить далее монолог с самим собой.
  - Я знаю, этим важным господам - продолжал он, - кажется, что они гораздо выше меня, что они вершители судеб, боги, сошедшие на землю. И им одинаково легко меня раздавить и возвысить. Я понимаю, что даже если они примут решение в мою пользу, то исключительно не ради справедливости, а из снисходительности. Какой-то там часовщик требует правды и справедливости, так швырнем ему их, пусть подавится ими. Все равно признаем мы его автором этой штуковины или нет, он навсегда останется тем, кем есть в данный момент. То есть ничтожеством, жуком в навозной куче, из которой ему во век не выбраться.
  Нет, господа, ставка в этой игре совсем иная. Вы даже по своей ограниченности и своему тщеславию не можете догадаться, как она велика. Эта битва - только начало всего. Я чувствую в себе такие силы, что готов ими помериться с вами. Вы полагаете, что только вы имеете право на наслаждение, что только вам дано пережить минуты блаженства. А мы сирые и убогие обязаны в поте лица работать на вас. Нет, господа, и еще раз нет. Я сумею вам доказать, что мир устроен совсем не так, что природное дарование в конечном итоге важней врожденных привилегий. Мне дано то, чего лишены вы, я ощущаю в себе беспредельность. Мой талант - это река, которая только что вышла из своего истока. Вы еще увидите, как бурно она потечет.
  О, я не питаю иллюзий; даже признав в чем-то мое превосходство, вы будете испытывать по отношению ко мне чванливую гордость. Ну и пусть, она лишь подтверждение вашего ничтожества. Как скучны вы, лишенные настоящих дарований, как важность заменяет вам его. Вы полны ею, как каплун едой. Но вы и умрете от несварения желудка, в то время как я умру от обретения небесной легкости.
  Черт возьми, как красиво у меня получается. Как хорошо, что я все это записал. Впрочем, это не важно, главное я понял, что умею замечательно излагать свои мысли. А это мне очень даже пригодится.
  Размышления Пьера были прерваны внезапно появившимся подмастерьем, на лице которого читался явный испуг.
  - К вам пожаловал господин Лепот, - полушепотом и почему-то оглядываясь на дверь, возвестил подмастерье.
  - Лепот? - изумился Пьер. - Черт возьми, вот кого я не ждал. Но может это даже к лучшему, - задумавшись проговорил он, - посмотрим, что хочет от меня этот мошенник. Проси этого господина, будет он неладен.
   Когда мальчишка ретировался, Пьер с самым важным видом уселся за стол. Он приготовился встретить Лепота во всеоружии.
  Дверь тут же отворилась, и в ее проем протиснулся маленький и толстенький господин, одетый в дорогой костюм по последней моде, тщательно подогнанный по фигуре. Но искусство портного вовсе не шло тому на пользу. Бомарше едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться незваному гостю прямо в лицо. Таким нелепым и несуразным казался он, несмотря на всю свою напыщенную важность. Несколько мгновений Пьер и Лепот молча смотрели друг на друга, словно меряясь силами.
  - Здравствуйте, господин Карон. - первым нарушил затянувшуюся паузу Лепот, - Могу ли я присесть?
  - Садитесь. - Пьер жестом указал на потертый стул. - Чему обязан?
  Лепот с опаской покосился на стул, и, превозмогая брезгливость, грузно опустился на его краешек.
  - Мы с вами люди одной профессии, - важно возвестил Лепот, - а потому можем говорить прямо. Между нами возникло досадное недоразумение. Почему бы его не уладить по-дружески.
  - По-дружески, это как? - Карон притворился, что не понимает его. Хотя, уже наперед знал, о чем сейчас поведет речь его визави.
  - Вы молоды, способны, вас ждет хорошее будущее, - губы Лепота растянулись в натянутой улыбке, - Я же вхож в покои короля, и мог бы при случае обратить внимание Его Величества на вас. К тому же я готов предложить некоторую сумму, которая поможет скрасить ваши горести в связи...
  - В связи с чем? - Пьер резко оборвал его на полуслове. - С тем, что вы украли у меня изобретение?
  Тень, пробежавшая по лицу Лепота, быстро сменилась маской невозмутимости и он, как ни в чем ни бывало продолжил:
  - Разве речь идет о краже. Признаю, ваша идея оказалась плодотворной, и я развил ее. Но так бывает всегда, один что-то предлагает, другой доводит до совершенства. Мир так устроен, в нем всегда существует разделение труда.
  - О, тут вы абсолютно правы, - воскликнул Пьер - одни изобретают, другие крадут изобретения, одни работают, другие пользуются плодами их труда. Вы об этом разделение труда изволили говорить?
   Лепот продолжал держать себя в руках, хотя было видно, что ему это стоило немалых усилий.
  - Вы молоды, и не желаете признавать законов, по которым устроена жизнь, - вкрадчиво произнес он. - Не стоит бросать ей вызов, лучше приспособиться к ней такой, какая она есть. И, поверьте, мой молодой друг, вы быстро поймете, что это не так уж и плохо. Нет смысла идти на рожон. Я предлагаю вам очень щедрый вариант. На вашем месте я бы, не раздумывая, согласился.
   Пьер Карон язвительно улыбнулся.
  - Может быть, вы и правы, но проблема, господин Лепот, в том, что вы никогда не окажетесь на моем месте. Вам это просто не дано.
  - Вы не по годам дерзки и упрямы. Это вас погубит. Так вы отказываетесь от моего предложения? - Лепот поднялся со стула, на этот раз, не скрывая своего крайнего раздражения.
  - Даже, несмотря на опасность навлечь немилость вашей милости, - вызывающе продолжал Карон. - Кто прав, а кто виноват, пусть рассудит нас суд. Я ничего у вас не прошу, но и ничего вам не отдам. Запомните это.
  -Я запомню это, молодой наглец. - Лицо Лепота побагровело от ярости. -Ты пожалеешь, что отказался от моего предложения и сполна заплатишь за свою заносчивость. Прощайте, господин Карон.
  -Прощайте, господин Лепо, - весело прокричал вослед удаляющемуся Лепоту, Пьер. - К сожалению, не могу пожелать вам успеха.
  Когда Лепот скрылся, Пьер глубоко задумался, затем медленно произнес.
  -У меня такое чувство, что только что я объявил войну всему человечеству. Не слишком ли я поторопился, не переоценил ли свои силы? - Несколько секунд Пьер провел в полном оцепенении. Очнувшись, он возбужденно произнес: - Нет, скорей всего я поступил правильно, этот, бедняга Лепот, до смерти перепуган. Он думал, что я молча снесу обиду, что меня можно приструнить за каких-то жалких несколько тысяч франков.
  Пьер Карон несколько раз взволнованно прошелся по комнате. Остановившись у закрытой двери, вперившись в ее глухой проем горящим взором, он вызывающе выкрикнул своему невидимому сопернику: "Ошибаетесь, господин Лепот, я стою совсем других денег".
  
  Глава 9.
  Репетиция сильно утомила Феоктистова, хотя он почти ничего не делал, просто сидел и наблюдал. Но внутри себя он кипел от злости. Ему почти ничего не нравилось из того, что делал режиссер, и как играли актеры. Во всем этом было что-то неизгладимо провинциальное. Пару раз он все же не вытерпел и попытался вмешаться в процесс. Его вежливо выслушали, но все продолжалось в том же ключе. Он окончательно понял, что тут он никому не нужен, что никто не станет прислушиваться к его замечаниям. Он вполне мог уйти из зала, и никто бы не обратил внимания на его исчезновение. И он так бы и сделал, если бы знал, куда идти. Опять гулять по этому городишке? Нет, это занятие его больше не привлекало, оно навивало на него уныние от окружающей серости и разрухи. Поэтому он стоически досидел до конца и даже когда все ушли, остался на прежнем месте.
   Феоктистов смотрел на пустую сцену, он думал о том, что когда-то в молодости отдал бы все за репетицию его пьесы где угодно. А сейчас он с удовольствием бы забрал свое произведение и послал бы все к чертям, но не может, у него договор с театром, а ему по зарез нужны деньги. В последнее время его работа приносила их невероятно мало. Пьесы вдруг почти в одночасье перестали ставить, а те, что шли, словно бы по команде после двух-трех спектаклей исчезали из репертуаров театров. Долго он не мог понять, что происходит, даже подозревал кое-кого в интригах. Пока один доброхот, почти не скрывая радости, что может его ужалить, объяснил ему, что он более не современен, что сейчас в моде совсем другие драматурги, а ему пора на покой.
  Тогда Феоктистов едва не ударил его бутылкой коньяка, который доброхот с огромным удовольствием поглощал за его счет. Но в последний миг сумел сдержаться, просто вычеркнул этого человека из списка своих знакомых. При этом он не мог не признать его правоту, он, в самом деле, утратил некую таинственную связь с действительностью. Раньше она у него была, и он этим даже гордился, а с какого-то момента вдруг исчезла. Когда и почему это случилось, он, Феоктистов, не заметил, скорей всего это происходило постепенно. Но когда он это осознал и попытался восстановить утраченное, то увидел, что ничего не получается. Никто не желал всерьез иметь с ним дела. Пьесы больше не ставились, их даже не хотели читать. И однажды Феоктистов почувствовал, что на нем клеймо человека, который вышел в тираж. Все его видят и соответственно себя и ведут.
  Феоктистов посмотрел на часы. Было уже довольно поздно, скоро театр закроют, и он тогда не выберется отсюда. А уже хочется есть. Он встал и направился в вестибюль.
  Внезапно он остановился. Прямо перед ним в фойе театра Аркашова с ведром и шваброй мыла полы.
  - Что это вы тут делаете? Вас что, лишили роли в спектакле, и вы решили переквалифицироваться?
  Аркашова на миг оторвалась от своего занятия и посмотрела на Феоктистова.
  -Нет, не лишили. Я же вам говорила, что подрабатываю.
  -Ах, да. Что-то припоминаю. И часто вы тут трете полы?
  - Каждый вечер.
  - А нельзя это делать хотя бы через день?
  - Нельзя.
  - Можно узнать почему?
  - Таково распоряжение администрации.
  - А вы всегда следуете чужим инструкциям? Даже если они нецелесообразны?
  - Не вижу никакой нецелесообразности в чистоте, - пожала плечами Аркашова.
  - Да я сейчас не об этом. Просто все правила и инструкции создаются людьми, которые не способны на что-то более значительное. Вот они и ограничивают других. А удел серой посредственности подчиняться всем этим глупостям.
  Вместо ответа Аркашова повернулась к нему спиной и молча продолжила работать.
  - Вот вы сейчас, очевидно, обиделись, - продолжил Феоктистов, слегка закипая. - Но в глубине души вы понимаете, что я прав.
  - Я не обиделась. Мне просто неприятно ваше высокомерие.
  - Что поделать, если я на самом деле высок, а другие малы. К тому же у меня нет никаких причин скрывать это.
  - Иногда об этом лучше просто промолчать.
  - Чем же это лучше?
  - Тем, что при этом вы не задеваете других.
  - Ха-ха, - рассмеялся он. - Буду я заботиться о каких-то мелких людишках.
  - А я не говорю о мелких, я говорю о выдающихся.
  Феоктистов демонстративно оглянулся вокруг.
  - Здесь, кроме нас с вами, никого нет. Уж не себя ли вы имели виду?
  - Нет, свое место я знаю.
  - Ну, да помню. Свой шесток и все такое - философия маленького человечка. Вы мне лучше скажите, кого вы имели в виду? Кто это у нас такой выдающийся, которого я невзначай задел.
  - Если его сравнить с вами, то все ваше величие не разглядишь даже в лупу.
  - Вы меня заинтриговали. Так кто же Он?
  - Бомарше.
  - Чем же я его задел?
  - В вашей трактовке он слишком самодостаточная личность. А он не был таким.
  Феоктистов деланно рассмеялся.
  - Может, вы еще скажете, что он был неполноценен?
  - Ну, зачем же так утрировать. Он просто был не достаточен. В нем не было полноты. И он никогда не ставил себя на пьедестал. Он к нему лишь стремился. И немало в этом преуспел. А одна из причин этого - именно в ощущении своей недостаточности. Если бы было иначе, он черпал бы силы только из самого себя и быстро бы выдохся, сгорел.
  - Браво, бис, - захлопал в ладоши Феоктистов. - На сцене актриса второго плана. Да кто вы такая, черт возьми, чтобы клеить на всех ярлыки. Походя, непринужденно махая половой тряпкой судить о том, в чем вы не имеете ни малейшего понятия.
  - Да нет, это вы все время всех расставляете по росту. Я просто отвечаю на ваши вопросы. Несмотря на то, что вы мне мешаете работать. Для вас это праздная болтовня, а я из-за этого на целый час позже пойду домой.
  - А куда вы торопитесь? Вас все равно дома никто не ждет. А если боитесь возвращаться одна, я могу вас проводить.
  - Чтобы лишний раз обозвать посредственностью? Я вижу, вам это доставляет особое удовольствие.
  - Моя бывшая жена тоже ставила мне это в упрек.
  - Где она теперь?
  - Она меня бросила. - Чтобы избавиться от нахлынувших неприятных воспоминаний, Феоктистов достал сигареты и закурил.
  - Вы жалеете о ней?
  - Мне ее не хватает. А может не ее. Просто нужен родной и близкий человек.
  - Вам тоже не достает полноты. Я бы на вашем месте повнимательнее присмотрелась к Бомарше, раз уж вы взялись за эту тему. Он эту проблему решал долгие годы. И кто знает, стал бы он так знаменит, если бы не нашел на нее ответ.
  - Причем тут это. Бомарше мечтал о славе, признании, о всеобщем уважении. Вот какую проблему он решал.
  - А это все звенья одной цепи или разные ступени одной лестницы. Нельзя попасть наверх, не пройдя последовательно всех ступеней этой лестницы.
  - И много ступеней у этой лестницы?
  - Не много.
  - И вы можете последовательно назвать каждую из них?
  - Могу.
  - Потрясающе. Миллионы людей в мире жаждут стать знаменитыми. Тычутся, как слепые котята на этом пути. Совершают множество подлых и мерзких поступков и это еще не гарантия, что они добьются желаемого. И вот появляетесь вы, никому неизвестная актрисулечка провинциального театра и утверждает, что знает механизм получения всеобщего признания, славы. Мне кажется, вы не совсем нормальны. Вы случайно не состоите на учете у психиатра.
  - А вот это уже последняя ступень той лестницы, на вершину которой претендуют миллионы страждущих, и вы в том числе.
  - Неужели все так мрачно и это удел каждого достигшего желанной вершины?
  - Это в худшем случае.
  - Что же их ждет в лучшем случае?
  - Узнаете сами, если окажетесь там.
  Аркашова домыла фойе и убрала инвентарь. Не обращая внимания на Феоктистова, словно бы его и нет по близости, направилась к выходу.
  Задетый таким невниманием к своей особе Феоктистов решительно двинулся за ней.
  - Я вас все- таки провожу.
  Аркашова на мгновение остановилась и повернулась к нему.
  - Нет, избавьте меня от этого. Вас и так сегодня было слишком много. А, я, кажется, сказала лишнее и уже жалею об этом. Забудьте мои слова. До свидания.
  
  Глава 10.
  Спальня Мадлен Франке была окутана полумраком. Молодая хозяйка стояла на коленях перед большим распятием и горячо молилась. Исполнив молитву, Мадлен порывисто поднялась, подошла к окну и откинула тяжелые шторы. Водопад яркого солнечного света хлынул в комнату, освещая комнату и саму хозяйку. Лицо женщины выражало сильнейшее смятение. Мадлен подошла к столу и медленно опустилась на стул. Ее рука потянулась к листку бумаги, исписанному мелким аккуратным почерком. Женщина погрузилась в чтение. По мере того, как она читала написанное, лицо ее претерпевало самые различные метаморфозы. Глаза ее при этом то и дело наполнялись слезами. Закончив чтение, Мадлен дописала еще несколько строк, затем положила письмо в конверт и надписала его. Письмо было адресовано часовых дел мастеру Пьеру Карону. Она уже совсем было собиралась запечатать конверт, да не успела.
  В спальню аккуратно постучали, и в то же мгновение в проеме двери показалась горничная.
  -К вам господин Карон, сударыня, - сообщила горничная и застыла, ожидая дальнейших распоряжений хозяйки.
  - Господи, дай мне силы!- На лице Мадлен отразились признаки борьбы. Несколько секунд она пыталась одолеть искушение принять этого господина, хотя накануне твердо решила отказать Карону от дома. Его внезапное появление пробило брешь в панцире ее намерения. Голос рассудка все-таки победил в ней, и Мадлен, собравшись с духом, отдала распоряжение горничной.
  - Скажи, что я не здорова и не смогу его принять.
  Горничная исчезла за дверью. Руки Мадлен бессильно упали вдоль тела. Несвойственная ей слабость охватила женщину. Она вдруг явственно ощутила - все, что так легко доверять бумаге, вовсе непросто исполнить в жизни. Однако шум, раздавшийся в этот момент за дверью, прервал поток ее грустных мыслей. В то же мгновение дверь распахнулась, и перед ней предстал Карон собственной персоной.
   Его лицо отражало сильнейшую тревогу. Карон бросился к Мадлен и, поймав ее руку, с жаром прижал к губам.
  - Дорогая, я так взволнован, что происходит? - не отпуская руки возлюбленной, произнес Карон.
  - Разве вам не передали, что я не принимаю? - Мадлен поспешила освободить свои пальцы из его руки.
  - Я не мог поверить, что вы отказываетесь меня принять и решил, что глупая девчонка что-то напутала. - Поспешность, с которой она отняла руку, не укрылась от глаз Карона. Немного поколебавшись, он добавил. - Но, если мое присутствие сейчас крайне не желательно для вас, распорядитесь - и я уйду.
  - Да я буду вам очень признательна, если вы оставите меня, - холодно произнесла Мадлен.
  Карона задела ее холодность и та поспешность, с которой эти слова были произнесены. Но, зная вздорный нрав своей возлюбленной, он не стал придавать случившемуся излишнюю значительность. Он с почтением откланялся и всем своим видом выразил готовность исполнить ее приказание. Однако Мадлен внезапно изменила свое решение.
  - А, впрочем, погодите. Нам с вами нужно объясниться. И раз вы здесь, не стоит откладывать это на потом.
  - Что с вами, сердце мое? - Карон не на шутку встревожился. - Эта внезапная холодность и неприступный вид наводят меня на удручающую мысль. Неужели вы не любите меня больше, неужели у меня появился счастливый соперник?
   -Я полагаю, сударь, что вы больше, чем кто-либо другой знаете меня. Моя история вам доподлинно известна. - На лице Мадлен отразилось страдание. - Мой муж уже глубокий старик, а я еще цветущая женщина. Если бы не это крайнее обстоятельство, я никогда, слышите - никогда не оказалась бы ни в ваших, ни в чьих бы то ни было объятиях. Мой грех ужасен, но это еще не дает вам право подозревать меня в неверности по отношению к вам.
  - Простите мне мою горячность! - Карон почтительно склонил голову, но тут же высоко вскинул ее. Глаза его яростно сверкнули. - При одной мысли о вашем вероломстве кровь закипает у меня в жилах. Я вовсе не хотел оскорбить вас. Но я слишком пылкий любовник, чтобы быть деликатным. Мы не виделись с вами целый месяц, вы не отвечаете на мои письма. К моим терзаниям о вашей неверности примешивалось желание сжимать вас в своих объятиях. Этой ночью я плохо спал, мне казалось, что я весь осыпан раскаленными углями. Мое бедное сердце пылало, будто снедаемое огнем и жаром. Я почти обезумел, оказавшись во власти ревнивых подозрений. Сжальтесь надо мной, внесите полную ясность в мое положение.
  Карон бросился к Мадлен, чтобы немедленно сжать ее в своих объятиях и разом покончить с так некстати возникшим недоразумением. Однако Мадлен остановила его жестом.
  - Вы сильно заблуждаетесь, сударь, подозревая меня в вероломстве. Я могу лишь повторить вам то, что уже сказала однажды. - Прекрасные глаза Мадлен наполнились слезами. - Я люблю вас. Клянусь вам в этом. Но не обольщайте себя надеждой на то, что я и впредь буду отвечать вам взаимностью. Мое положение замужней женщины, долг перед покинутым супругом ввергают меня в бездну отчаяния от содеянного. Мое единственное желание - забыть все и жить в полном согласии с собой.
  - Мадлен, неужели вы отвергаете меня! - воскликнул Карон. Признание Мадлен сразило его наповал. Он никак не ожидал подобного развития событий. - Неужели вы хотите прекратить связь, которая доставляет нам с вами величайшее наслаждение. - Карон лихорадочно подыскивал аргументы, чтобы сломить ее сопротивление. - Вы правы в том, что я больше, чем кто-либо другой знаю вас. Я знаю, что вы из той породы пылких женщин, которые, открыв в себе однажды этот неиссякаемый источник сладострастия, будут черпать из него до тех пор, пока не достигнут самого дна.
  - Вы уверяете меня в том, что у меня нет иного пути, кроме того, который вы так живописно начертали мне? - Глаза Мадлен в одно мгновение сделались сухими. - Но даже вы с вашей проницательностью не могли знать, что я давно нахожусь уже на этом дне. И эта мысль приводила меня в отчаяние настолько, что мое сердце не выдержало. Состояние моего здоровья было крайне тяжелым в последний месяц, а мой врач всерьез опасался за мою жизнь.
  - Простите мне мое неведение. Я прилагал множество усилий, чтобы увидеться с вами. Но все мои старания оказались напрасны. Сейчас, когда я узнал о вашем недуге, я глубоко сожалею о том, что осмелился оскорбить вас нелепыми подозрениями.
  - Полноте, сударь. Не стоит терзаться сознанием вины передо мной. Мне ли, погрязшей в бездне порока, карать и миловать вас. У нас с вами только один судья - Всевидящий Господь. И сегодня он вразумляет свою заблудшую дочь, обрушив на меня этот тяжелый недуг. Я приняла решение по поводу нас с вами. - Мадлен судорожно вздохнула и продолжила. - Свои соображения, касающиеся этого вопроса, я изложила в письме, адресованному вам. Но не успела его отправить. И раз вы здесь, извольте его прочесть.
  Мадлен вручила письмо в руки растерянного любовника. Карон быстро пробежал его глазами, нахмурился, затем прочитал вслух несколько строк этого послания. "Господь - заботливый отец. Он использует разные методы, чтобы напомнить мне о Себе, и нет для меня тяжелее испытания, чем то, что он мне послал. Его немилость открыла мне глаза на мое поведение. Признав свою ошибку, я вверяю себя Божественному провидению. Мой долг запрещает мне впредь думать о ком бы то ни было, а о вас - менее, чем о ком-либо другом. Я не могу без стыда вспоминать о своем грехе".
   Некоторое мгновение Карон стоял молча, раздумывая над тем, что ему еще следует предпринять, чтобы образумить свою возлюбленную. Смириться с ее потерей он никак не мог, все протестовало в нем против такой перспективы.
  - Надеюсь на ваше благоразумие, сударь. Обещайте мне, что вы больше не станете смущать мое бедное сердце и навсегда оставите меня в покое. Прощайте.
  - Оставить вас! Да вы просто ослепли в своем безумии. Вы жестокая женщина. Вы печетесь о своей добродетели так, как девица печется о своей девственности, предаваясь греху рукоблудия. Вы полагаете, что возлагаете на алтарь своего супружества вещь действительно ценную? Но кому, как не вам доподлинно известна истинная цена этой жертвы. Кто оплатит по ее страшным счетам?
  - Остановитесь, сударь. - Губы Мадлен задрожали от негодования - Это не я ослепла в своем безумии, а вы обезумели в своей слепоте. Слушая вас сейчас, я все более укрепляюсь в мысли, что вы посланы мне, как искуситель. Семнадцать лет нашей семейной жизни с господином Франке ни разу не омрачились преступным желанием с моей стороны. Я без всякого труда держала клятву, данную супругу перед алтарем. Но, встретив вас, я погибла. Я очень сожалею о том, что уступила вашим домогательствам. Меня оправдывает только то, что я полюбила вас. Сейчас я должна бежать от несчастья любить. Надеюсь, что сердце мое постепенно успокоится, если только я не буду вас видеть.
  - Вы представляете, во что превратиться ваша жизнь? - продолжал упорствовать Карон. - Днем, обливаясь слезами благочестия, вы будете усердно вымаливать у Бога прощения. А ночью, проклиная все свои добродетели, вы будете просить у него смерти, чтобы он избавил вас от греховного томления плоти, от своей неутоленной жажды сладострастия, от этого демонического огня, который вы сейчас надеетесь спрятать, словно клад, в тайник и запечатать там навеки. Одумайтесь! Однажды он вырвется из своего заточения, обрушится на вас со страшной силой и собьет с ног. Сумеете ли вы подняться после этого?
   На лице Мадлен проступили признаки сомнения, но губы ее твердили все то же самое:
   - То, о чем вы мне сейчас так живописно поведали, не имеет ничего общего с любовью. Это бесстыдная страсть, ввергающая нас в геенну огненную. Я не хочу сгореть в этом огне. Я не хочу больше видеть вас, не хочу, чтобы ваше дыхание раздувало пламя в моей груди, - с ожесточением выдохнула она.
  - Вы правы. Я говорил о страсти. Но именно страсть - та самая почва, на которой распускаются нежные цветы любви. Убейте ее, втопчите в грязь и что вам достанется? Бесплотный бестелесный дух? Этому возрадуется душа ваша, а что же вы оставите телу? Как вам удастся усмирить его чувственный жар? Отдайте Богу Богово, а кесарю кесарево. И после этого живите с миром, - произнеся эти слова, Карон заметил явную перемену в настроении своей возлюбленной. Он был почти уверен, что одержал полную победу над ее внезапно возникшей слабостью.
  Слова Мадлен подтвердили его догадку.
  -Вы страшный человек, сударь. Вы подвергаете сомнению то, в чем я окончательно была уверена еще несколько минут назад. У меня не остается больше сил бороться с собой. Но зачем я вам? Я знаю, как нежно вы относитесь к женщинам. Я знаю по себе, как трудно устоять перед вами. Я содрогаюсь от мысли, что однажды вы оставите меня ради одной из них, - с отчаяньем проговорила Мадлен.
  -Как вы обо мне могли предположить такое. Ведь я люблю вас, так люблю, что сам удивляюсь. Я испытываю то, что никогда прежде не испытывал! Вы красивее и духовнее всех тех женщин, которых я знал до сих пор. И если вы, находясь во власти изменчивых чувств, которые не дают вам покоя, решите все же отказать мне, знайте, что жертвой, принесенной на алтарь вашей добродетели, явится моя жизнь. Так дайте же мне жить или убейте меня. Жестокая женщина!
  Эти слова любовника явились последней каплей, сломившей сопротивление Мадлен. У нее не оставалось больше сил противостоять ему. Забыв все аргументы, которыми она пыталась образумить себя, Мадлен бросилась к Карону, вырвала свое письмо из его рук, и, разорвав его на мелкие клочки, заключила Карона в объятия.
  
  Глава 11.
  Аркашова уже собиралась ложиться спать, когда раздался звонок в дверь. Хотя она не знала, кто пришел, но интуиция подсказала ей, что гость не желанный. Желанные в такое время не приходят, да к тому же являются по приглашению. Впрочем, ей вообще сейчас никого не хотелось видеть, даже самых желанных; для этого она слишком устала. Репетиция, потом уборка в театре. Все это требует немало сил, а у нее их не так уж и много.
  Звонок раздался снова, причем, на этот раз он прозвенел более решительно или даже нагло. Судя по всему, звонивший имел твердые намерения оказаться в ее квартире в не зависимости от желания хозяйки. Аркашова грустно вздохнула и направилась к двери. На пороге стоял бывший муж Егор
  - Привет. Можно войти? - улыбаясь, спросил он.
  Аркашова молча впустила его в квартиру.
  - Как жизнь? - поинтересовался бывший муж.
  - Спасибо. Все хорошо.
  - Я тут был поблизости, зашел повидаться с сыном. Где он?
  - Сейчас каникулы. Ты же знаешь, что в это время он всегда у мамы в деревне.
  - Жаль.
  - Можешь съездить туда, это не далеко. Он обрадуется.
  - Я подумаю. Ну, а ты как живешь? Замуж не собираешься?
  -Я научилась прекрасно обходиться без мужчин.
  Егор скривил лицо.
  -Да, ладно врать. Видели тебя тут с одним.
  -Если даже и так, тебе то, что?
  -Конечно, это дело твое, но не забывай про сына. Ты уверена, что ему понравится чужой дядя?
  -Быстрее ты ему станешь чужим, если с такой частотой будешь навещать его.
  -Я бы хотел делать это чаще, но на работе последнее время сплошные командировки.
  -Я помню, что всегда означали твои командировки. Одна из них настолько затянулась, что за это время ты успел найти себе новую жену.
  - Это была ошибка. Я уже полгода живу один.
  Их диалог прервал звонок в дверь. Ни Аркашова, ни Егор этого не ожидали, несколько секунд они удивленно смотрели друг на друга.
  -Это еще кто в такой час? - спросил бывший муж.
  - Сейчас узнаем, - ответила Аркашова и направилась к двери. Но она сказала Егору не совсем правду, она почти не сомневалась, кто этот ее очередной поздний гость. И она не ошиблась. На пороге стоял Феоктистов.
  - Можно войти? - В этот момент он увидел вышедшего из комнаты Егора. - Я, кажется не вовремя, у вас гости.
  - Да заходите, не стесняйтесь. И не гость я вовсе. Муж я ей, - отрекомендовался Егор.
  - Вот как, - не стал скрывать удивления Феоктистов. - Зачем же вы мне сказали, что не замужем.
  - Мы давно не живем вместе.
  Егор вклинился между Аркашовой и Феоктистовым.
  - Ты бы хоть познакомила нас. Я так понимаю это новый претендент на твое внимание?
  - Ошибаешься. Это просто коллега по работе. Знакомьтесь, Константин Вадимович, мой бывший муж - Егор.
  - Лиз, ты нас к столу не пригласишь? Что мы так и будем стоять тут?
  Аркашова, не охотно соглашаясь, жестом пригласила мужчин к столу.
   - Садитесь, я что-нибудь сейчас приготовлю.
  Аркашова исчезла на кухне. Феоктистов с Егором устроились за столом. Каждый, словно перед боксерским поединком, оценивающе разглядывал другого.
  - Елизавета Петровна права, мы действительно временно работаем вместе, - первым нарушил молчание Феоктистов. - Я ненадолго в вашем городе и так получилось, что никого здесь до сих пор не знаю. А Елизавета Петровна случайно помогла мне в неприятной ситуации. Так мы с ней и познакомились.
  - Охотно верю, - проговорил Егор. - Помогать она любит. Мы с ней тоже познакомились в неприятной ситуации. Я ведь сам деревенский. Приехали к нам артисты из города. Она там сцены из спектакля читала. После концерта пошел ее провожать. Только не один я такой желающий оказался. Драка вышла, после чего я оказался в больнице. Она навещала меня каждый день. Так мы и сблизились, решили одной семьей жить. И все бы было нормально, если бы не ее странности.
  - Странности иногда придают женщине особый шарм.
  - Я человек простой. И меня в жизни интересуют такие же вещи. Порядок в доме, во время приготовленная еда на столе, приветливая жена.
  - Ваша жена была не такой?
  - Она у нас отстраненная. Всегда в своих мыслях. Лишний раз не обнимет, не приласкает. А поцелуи она мне бросала, как собаке кость.
  - Но вы же не могли этого не заметить с самого начала. Зачем же вы тогда женились на ней?
  - А я и не женился на ней, - усмехнулся Егор. - Скорее это она вышла за меня замуж.
  - Это как?
  - Она сама сделала мне предложение. Пришла и сказала, что видела меня во сне. Вернее, нас вместе.
  - И вам не показалось это более, чем странным?
  - Это показалось мне забавным.
  - Вы, что хотите сказать, что забавы ради женились на ней?
  - Нет, конечно. Я в то время присматривал себе жену. Она просто оказалась в этот момент рядом. На ее месте вполне могла оказаться другая женщина.
  - Значит, вы ее даже не любили.
  - А я вообще не знаю, что такое любовь. Мне вполне достаточно, если женщина мне симпатична, не напрягает и заботится обо мне должным образом. Тогда она именно такой мне и показалась.
  - Что же произошло потом?
  - Я быстро понял, что мы из разных стай. Ее мало интересовало то, что происходит вокруг. Она всегда хотела большего. Ей не достаточно было того, что лежит на поверхности, ее интересовал еще какой-то скрытый смысл происходящего. Разгадывать свои и чужие тайны это ее призвание.
  - Каким же образом это ей удается делать?
  - Да у нее просто собачий нюх. Я был для нее полностью прозрачен. Она проявляла меня, как фотопленку, из негатива в позитив. Не женщина, а фотолаборатория.
  - Значит, вы не могли иметь от нее секретов?
  - Абсолютно никаких. Я же здоровый мужик, а не мог завести никакую интрижку на стороне.
  - А вы пытались?
  - Да сколько раз, - не стал скрывать Егор. - Только ничего у меня не получалось. Она меня сразу же вычисляла.
  - И как она относилась к этому?
  - А никак. Безразлично-снисходительно. Как будто я существо низшего сорта. Как будто все мои интересы выше пояса не поднимаются. Другая бы приревновала, устроила скандал. А эта ходила молча, с отрешенным видом и смотрела мимо. Словно я и не человек вовсе, а ублюдок последний.
  - Ну, как-то она это все же должна была комментировать.
  - Все ее комментарии сводились всегда к одному. Она великодушно прощала меня. Как будто милостыню подавала.
  - Ну, раз вам так не хватало простых житейских радостей, нашли бы себе женщину попроще.
  - А я и нашел. Бросил эту ненормальную и ушел. Сына жалко было. Из-за него только и терпел. Так бы я раньше ушел.
  - И вы нашли то, что хотели?
  - Нашел. Только весь парадокс в том, что не в радость мне это вышло. Что-то Лизка сделала со мной такое, зацепила внутри так, что не могу окончательно забыть ее.
  - Вы ее все же любите. Просто еще не знаете об этом.
  Слова Феоктистова вызвали у его собеседника странную реакцию. Он с каким-то изумлением уставился на него.
  - Возможно, вы и правы.
  В этот момент в комнату вошла Аркашова.
  - Мужчины, проходите на кухню. Я картошку пожарила.
  Феоктистов встал со своего места.
  - Спасибо, но я пойду. Я совсем забыл, мне надо срочно сделать один телефонный звонок.
  - А как же картошка?
  - Как-нибудь в следующий раз.
  Аркашова проводила его и вернулась в комнату.
  - Что ты наговорил ему тут? - недовольно спросила она Егора.
  - Ничего я ему особенного не говорил. Просто потолковали как мужик с мужиком. Мне тоже надо идти.
  - Может, все-таки поешь?
  - Нет. Я пойду. До свидания.
  
  Глава 12.
  Мадам де Помпадур сидела в кресле, глубоко задумавшись. С минуты на минуту в ее будуаре должен был появиться Пьер Карон. Она назначила ему аудиенцию, чтобы сделать основательное внушение относительно его поведения при дворе. Впрочем, она сильно сомневалась в том, что ее слова возымеют должное действие на этого бунтовщика, как она про себя называла Карона. Однако ее это мало беспокоило. Настоящая причина этой встречи состояла вовсе не в том, что она хотела поставить на место зарвавшегося простолюдина, волею судьбы оказавшегося в среде сильных мира сего. Ей просто хотелось взглянуть на него поближе. Ее, всегда интересовали люди, которые многого сумели достичь в этой жизни. Люди, которые смогли преодолеть жесткие рамки ограничивающего их социального пространства, достойны всяких высоких похвал. Она бы даже сказала, что они достойны почестей королей. Впрочем, как и она сама. Она тоже из этой стаи, прорвавшихся сквозь все мыслимые и немыслимые ограничения и преграды. Ее отец не был аристократом, он был типичным буржуа, сыном крестьянина, и ей мало, что светило в этой жизни, однако судьбе было угодно распорядиться иначе. Впрочем, не только судьбе. После того, как ей в одиннадцать лет предсказала цыганка, что она станет первой дамой королевства, она так уверовала в это, что на протяжении многих лет упорно преследовала поставленную цель. Получила блестящее воспитание и образование, удалось-таки, выйдя замуж за незнатного дворянина и тем самым проникнуть ко двору. Но здесь ее ожидало поначалу полное разочарование. На скромную "мещаночку" никто не обратил внимания, а когда одна дама в присутствии короля все же восхитилась грацией молодой незнатной особы, официальная фаворитка короля герцогиня де Шатору так наступила ей на ногу, что неосторожная добрая женщина упала в обморок. Впрочем, герцогиня в скорости умерла, и властелин Франции, красавец Людовик заскучал опять. Вот тогда она и сумела воспользоваться, может быть, единственным в ее жизни шансом.
  Мадам де Помпадур тяжело вздохнула, взгляд ее, обращенный в свое далекое прошлое, слегка затуманился. Однако печаль ее была недолгой.
  Вошла горничная и доложила о прибытие Карона. Мадам де Помпадур распорядилась впустить его. Горничная скрылась за дверь, и в ту же секунду в нее вошел человек в напудренном парике и дорогом камзоле. Мадам де Помпадур, слегка прищурив глаза, с интересом рассматривала его, пока он склонился перед ней в низком поклоне.
  - Здравствуйте, господин Карон.- Помпадур улыбнулась ему. - Надеюсь, вас не слишком обременила моя просьба заглянуть ко мне.
  - Мадам, я счастлив, что могу лицезреть вас безо всяких помех. - Карон почтительно отступил от нее на шаг назад.
   Помпадур слегка рассмеялась.
  - Мы с вами одни, поэтому можно обойтись без столь привычной вам лести. Тем более, повод, по которому я хотела вас видеть, достаточно серьезен.
  - Я в чем-то провинился? - Карон сделал удивленное лицо.
  - Вы провинились во стольких многих вещах, что говорить об этом просто бессмысленно. А знаете, в чем ваша главная вина? - Помпадур изящно потянулась за веером, лежащим на туалетном столике, и раскрыла его. - Она в том, что вы такой, какой есть.
  - Я понимаю, мадам, вашу мысль. Но мне легче умереть, чем измениться, - порывисто произнес Карон.
  - Не надо крайностей. Никто вас не просит умереть. По крайней мере, пока. - Маркиза многозначительно посмотрела в сторону Карона.
  -Это обнадеживает, - произнес он.
  Помпадур рассмеялась, Карон присоединился к ней, нисколько не смущаясь уместен или нет в его ситуации этот демарш. Глядя на женщину, он сделал вывод, что она нисколько не рассердилась на него за такую дерзость. Он тут же проникся в ней симпатией.
  - Поверьте, вы мне симпатичны, господин Карон. - Помпадур весьма благосклонно посмотрела на него. - Я могу понять вас как никто другой. Но вот смогут ли это сделать другие, я сомневаюсь. Например, господин де Саблиер.
  -Ах, вы об этом, - Карон с облегчением вздохнул, он то думал...
  Но мадам Помпадур не дала ему возможности продолжить.
  - Если бы только он одни. Недовольство против вас охватывает всю большую часть общества.
  - Но этим можно только гордиться, мадам!
  - Вы очень самонадеянны, господин Карон.- В ее голосе зазвучал металл. - Для человека скромного происхождения это может сослужить плохую службу. Я давно хотела вас спросить: разве Бог, рождая человека тем, кем он есть, не указывает ему тем самым его место?
  -Не думаю. - Карон взглянул ей прямо в глаза. - Скорей наоборот. Зачем человеку скромного происхождения он вручает большие способности. Разве не намекает он ему в этом случае, что тому следует воспользоваться ими для возвышения. Иначе, какой смысл в них. Многим кажется, что происхождение важней всего. Но не является ли это той проверкой, которую каждому из нас устраивает господь.
   Какое-то время Помпадур молчала, раздумывая над его словами. Не чересчур ли он дерзок и заносчив, пыталась оценить она.
  -Да, слухи о вас верны, вы человек в равной степени опасный и честолюбивый, - недовольно произнесла маркиза.
  -Но разве это грех - быть честолюбивым? - нисколько не смущаясь ее тоном, спросил Карон.
  - Иногда - да. Ваши отношения с принцессой Викторией..., - Помпадур не стала продолжать и многозначительно замолчала.
  - Ах, вот в чем дело? - с облегчением вздохнул Карон. Наконец-то он понял причину желания мадам поговорить с ним.
  - Разговоры приняли слишком неприятный оборот. Неужели вы всерьез надеетесь возвыситься таким образом? - Помпадур осуждающе посмотрела на Карона, - Я симпатизирую вам, и только потому решила предостеречь от любых ошибок. Есть поступки, которые при всей их вредности и ошибочности могут быть прощены. Но есть поступки, которые при всей их привлекательности губят человека их совершившего. Я вовсе не осуждаю ваше стремление возвыситься над тем положением, в которое поместила вас судьба при рождении. Но будьте благоразумны, ставьте достижимые цели.
  - Поверьте, мадам, это сплетни, которые распускают мои недоброжелатели. - Карон притворно потупил глаза, но тут же его взгляд вырвался из плена этой лжи и смело встретился с глазами Помпадур. - Да, я честолюбив, но не безумен. Мои чувства не восходят выше уровня почтения, которое я питаю к принцессе и всей королевской семье. Я знаю тот предел, выше которого мне никогда не подняться. И если я и сумею чего-то в жизни достичь, то, прежде всего, благодаря своим способностям, а не чему-то иному.
  - Благодарю вас, это я и хотела от вас услышать. Мы с вами в чем-то похожи, мы оба нарушаем принятые каноны. Но есть вещи, которые не следует делать ни при каких обстоятельствах.
  - Что же, например? - поинтересовался Карон для приличия. Хотя он прекрасно знал, что не нуждается в подобных советах, по причине их нецелесообразности для себя, ведь он из тех, кто никогда не знал и не будет знать преград ни в чем.
  - Желать недостижимого, даже, несмотря на то, что оно манит более всего.
  - Если бы вы знали, как иногда от этого трудно удержаться,- вздохнул Карон.
  - В этом залог ваших будущих успехов. Смирить гордость - это равносильно созданию фундамента будущего, - назидательно произнесла Помпадур. - Меня подкупает в вас то, что вы в равной степени талантливы, умны и честолюбивы. Печально смотреть на людей, которые имеют лишь одно из этих двух качеств. Первые остаются ни с чем, и от того всю жизнь пребывают в печали, другие раздражают своей пустотой, незаслуженным выдвижением.
  - О, поверьте, мадам, я вас не разочарую, вы всегда будете смотреть на меня с удовольствием, - горячо произнес Карон.
  Госпожа Помпадур слегка коснулась Карона веером.
  - Именно для этого я вас и пригласила. Я не хочу, чтобы вы исчезли из света ни по причине невостребованности, ни по причине излишнего превосходства. Я знаю, как вам трудно удержать его в себе, когда оно так и рвется наружу. Но что же делать, милый Карон, вы же не захотите меня разочаровать.
  - Ни за что на свете, мадам!
  При этих словах Помпадур от души рассмеялась.
  - Вы нравитесь мне. Ваша любовь к женщинам всем известна. И это мне импонирует. Мужчина, равнодушный к женским прелестям, вызывает во мне подозрение.
  - О, будьте спокойны, вам не в чем меня подозревать. Что совсем не мешает мне испытывать по отношению к вам чувство глубочайшего почтения, - Карон слегка склонил перед ней голову.
  - И к королевской семье - тоже, - продолжила его мысль Помпадур.
  - И к королевской семье - тоже, - как прилежный ученик повторил за нею Карон.
  -Я вам завидую, ваша судьба - в ваших руках. В то время как моя, зависит не от меня, - произнесла Помпадур, слегка обмахивая свое лицо веером.
  - Вы добились всего, чем может добиться женщина. Я добьюсь всего, чего может добиться мужчина.
  - Это наглость с вашей стороны, но я ее вам великодушно прощаю. Слишком много людей и без меня пожелают вас наказать. Тем более ваш подарок - эти часы выглядят великолепно. Я не забываю, кто их сделал. Я сказала вам все, что должна сказать. И даже больше.
  Мадам де Помпадур сложила веер и протянула Карону руку, которую он почтительно поцеловал.
  - Этот разговор будет жить в моем сердце до конца моих дней, - разжимая ее пальцы, произнес Карон.
  - Не обманывайте ни меня, ни себя. Вы его забудете, как только мое положение изменится. Но в этом не будет вашей вины. Мир таков, каков он есть,- печально произнесла Помпадур.
  - Иногда я думаю, что он даже еще хуже, - поправил ее Карон. - Но бывают минуты, когда он мне кажется лучше. Только что я пережил как раз такие минуты.
  - Вы свободны, прощайте,- произнесла Помпадур. Карон поклонившись, удалился.
   Помпадур задумчиво смотрела ему вслед, пока он не исчез за дверью. В этой позе она оставалась еще несколько минут. Ее не покидало ощущение, что только что она прикоснулась к чему-то вечному, к тому, что переживет века. Или ей это только показалось?
  Он опасный человек, он или погибнет или его ждет великое будущее, подумала маркиза Помпадур, зябко поведя плечами, если он сумел ввести в смятение даже такую прагматичную женщину, как я.
  
  Глава 13.
  День пролетел как-то бестолково. Сначала была очередная репетиция в театре, во время которой Феоктистов в очередной раз убедился, что делать ему тут нечего. Затем он еще поболтался по городу, выпил две кружки пива в грязной пивной с шумными посетителями. Но это его как-то не сильно приободрило, поэтому он зашел магазин, купил бутылку водки. Но когда пришел в номер, вдруг понял, что не хочет пить. Вместо этого лег на кровать и стал смотреть в потолок. Мысли без всякого с его стороны усилия потекли в направлении Аркашовой.
  И черт знает что, ничего в этой бабе не понятно, вяло думал он. Кого она из себя изображает? И этот еще придурок Егор. Что он в ней нашел? Нес вчера про нее какие-то глупости. Тоже мне рентген, всех просвечивает. Ерунда все это. А может, эта парочка сговорилась между собой, хочет выцыганить из него деньги? Видно же, что и тот и другой голь перекатная. Нет, что-то ту не так. И что она говорила про какую-то лестницу? Выпендривается. Хочет казаться загадочной и тем самым привлечь к ней его внимание. А муженек бывший или настоящий - кто там их разберет - помогает в этом. И все же, что же эта сладкая парочка может хотеть? Ну, конечно, же надеется, что он втюрится в нее и возьмет в Москву. Устроит в столичный театр. А там она и всю семейку в первопрестольную перетащит. И будут жить поживать и надо ним, простофилей, смеяться. И как он раньше не догадался о таком простом замысле.
  От охватившего Феоктистова возбуждения, он даже пару раз ударил себя по лбу. Все же предельно просто, только последний идиот не разгадает этот план. Конечно, какая ей радость жить в этой дыре, работать в этом убогом заведении, получать копейки. А в Москве они думают, их ждут молочные реки да кисельные берега. Все так провинциалы считают, что стоит только вступать на московскую землю и на них тут же прольется золотой дождь. Они и не подозревают, что на самом деле это не город, а питомник ядовитых змей, которые только и норовят, что ужалить. О, идиоты из идиотов!
  Феоктистов встал, подошел к столу, на котором гордо, словно стела, стояла бутылка водки, перелил из нее содержимое в стакан и выпил. Наконец-то он все понял, и может успокоиться. А об этой дуре даже больше не хочется и слышать. Уже поздно, пора спать. А все же до чего же скучнейший городишко. И такой благонравный. Здесь даже в гостиничный номер проститутки не звонят. Может, их тут вообще нет. Вымерли, как мамонты. Надо написать пьесу про город, где нет ни одной продажной женщины. И все приезжие мужики лезут на стенку от скуки и желания, не зная, как его удовлетворить. А что, не такая уж плохая идея.
   Вдруг кто-то постучал в дверь. Кого еще принесло, поморщился Феоктистов.
  Феоктистов открыл дверь и обомлел - вот уж кого он никак не ожидал видеть. На пороге стоял не то бывший, не то нынешний муж Аркашовой - Егор. В руках он держал пластиковый пакет.
  - Можно войти? - спросил он.
  - Входите, раз пришли, - пожал плечами Феоктистов.- Чему обязан?
  - Да вот захотелось поговорить. Все же на мою вахту заступаете.
  - Куда заступаю?! - не понял сразу Феоктистов.
  - А разве не понятно, к Лизке хахалем. Вот и решил, так сказать, предварительно еще раз пообщаться, поделиться ценным опытом.
  С торжественным видом Егор извлек из пакета бутылку водки.
  - Интересно, - протянул Феоктистов. - Ну, давайте пообщаемся. Значит, я заступаю на вахту. И с какого числа?
  - Да я так полагаю, что уже заступил. Раз шастаешь к ней. По себе знаю, эта уже не отпустит. Я ж тебе уже говорил, что она приклеивает к себе намертво, как клеем моментом.
  - Это каким же образом, приворот что ли делает?
  - А это что под этим понимать. Может, сядем, примем с горя.
  - Ну, давайте примем.
  Они расселись вокруг стола. Егор разлил водку по стаканам.
  - За ваше с Лизкой счастье. - Егор попытался чокнуться, но Феоктистов быстро отвел руку со стаканом. Только этого ему еще и не хватало.
  - Никакого счастья у нас не предвидится. Не знаю и знать не желаю, чего вы там замышляете, да только у вас ничего не выйдет.
  Егор от неожиданности вытаращил глаза.
  - Мы замышляем. Да что ты такое несешь. Это ты про Лизку говоришь, что она чего-то замышляет. Да я бутылку почти полную не пожалею, разобью о твою дурацкую башку. Да второго такого бескорыстного человека еще на свете не видел. Этой дуре ведь ничего не надо, на хлебе и воде будет жить - и при этом всем довольна. Еще раз скажешь о ней плохо, ей богу ударю.
  - Но что же в таком случае она хочет? - спросил сбитый с толку Феоктистов. Он чувствовал, что снова перестает что-либо понимать.
  - Да как ты не поймешь, сотый раз объясню: ничего. Заруби себе это на своем носу.
  - Не может ничего живой человек не хотеть. Такого не бывает.
  - А я говорю: бывает! Я с такой не один год прожил.
  - И что и любовью заниматься не хотела?
  - Да, нет, с этим делом у нее все в порядке. Только ей надо, чтобы было все по любви. Голый секс ее не волнует, пока сверху какой-то сигнал не дадут, ни за что ничего не позволит. Но когда дадут, тут уж держись. Вытрясет тебя всего, как сахар из мешка. Лежишь и думаешь, когда же это кончится. Такое неистовство редко встретишь.
  - Так зачем же ты тогда по другим бабам пошел?
  - Так ей сигнал редко дают. И не хочу я неистовства, мне нормальную бабу подавай. Чтобы часто, но без надрыва. Я нормальный мужик, мне ритм нужен. Так что готовься. У тебя как с этим делом все в порядке?
  - Не беспокойся, пусть только подадут сигнал.
  - Да он уж подан.
  - Вот как! Что-то я не слышал.
  - Да его же ей дают, а не нам.
  - И вы точно знаете, что он уже подан?
  - Точно. Ты от нее уже никуда не денешься. Она уже тебя во всю обрабатывает. Вот увидишь, как она скоро начнет к тебе льнуть.
  - Трудно в это поверить, - усомнился Феоктистов.
  - Давай еще выпьем и станет легче верить.
  Феоктистов в знак согласия кивнул головой. Почему-то ему уже захотелось напиться. А что еще в такой ситуации делать?
  - И все же, я что-то ничего не пойму. Что происходит?
  - Да чего тут понимать. Если два человека встречаются, значит, это не случайно. Только нужно им понять, зачем они встретились? Поймут, будет хорошо, не поймут, будут несчастными. Когда мы с ней женихались, она мне так все и объясняла.
  - И зачем же вы, к примеру, встретились?
  - Чтобы я зажил другой жизнью. А я взял и не зажил. Вот она меня и выставила. То есть я сам вроде бы ушел, да только если бы не ушел, то свихнулся. Ты вот на каком сейчас находишься уровне?
  - Что значит уровне? Я сейчас в гостинице.
  - Да нет, не об этом речь. Сколько мы жили совместно, так она мне все время талдычила - пора перебираться выше. Сколько можно стоять на месте. Вот увидишь, и тебе скоро начнет говорить про то же. Это у нее такая идея фикс.
  -Да, вроде что-то она как-то промолвила. Только про какую-то лестницу.
  Егор внезапно, как ужаленный, вскочил с места.
  - Все, это конец! Беги пока не поздно. Если она сказала про это, значит, ты у нее на крючке. Вернее, признака не бывает.
  - Объясни, что это за лестница такая?
  - Ну, уж дудки, пусть тебе она объясняет. Я в этом не участвую.
  -Тогда зачем ты сюда притащился? Про уровни рассказывать?
  - Может, и про уровни. Может, и еще про что-то. Откуда я знаю. Потянуло, вот и пошел к тебе. Необычная она, понимаешь, необычная. Жить с ней нельзя, а без нее - тоже нельзя. Вот и думай, что делать. Только это и остается. - Егор в очередной раз схватился за бутылку. - Ты как, поддержишь?
  - Наливай, - махнул Феоктистов рукой.
  - Правильно, - одобрил Егор. - Мы отныне с тобой товарищи по несчастью. Ты даже еще не представляешь, в какую яму угодил. А знаешь, что это за яма? Я тебе скажу. Это особая яма, из нее невозможно вылезти.
  - Мне надоело слушать твой бред.
  - Это не бред. У нее связь. Прямая.
  - С кем связь?
  Егор поднял голову вверх.
  - Сам не знаю. Но оттуда она сны получает вещие. Это точно. И много всякой другой всячины.
  - Лучше бы деньги ей послали вместо снов, а то ест одну картошку.
  - А ей посылали, а она не взяла.
  - Ты что сбрендил? Как могли ей послать?
  - А лет пять назад из Америки пришло письмо, в нем говорилось, что ей досталось наследство какого-то двоюродного дяди, который там отбросил копыта. А так как детей он не наплодил, она является его прямой наследницей. А наследство вместе с домом и еще бог знает с каким имуществом на несколько миллионов баксов тянуло. И что ты думаешь, сделала эта идиотка. Отказалась. Написала, что она должна жить только на те деньги, которые сама заработает. Такой ей был сон.
  - Это правда? - недоверчиво спросил Феоктистов.
  - Сыном клянусь! Я ей говорю: тебе не надо, пусть ему достанется. А она в ответ: приснилось, что эти деньги принесут ему несчастье. А у нее все сны вещие. Вот и едят картошку. Ладно, засиделся я у тебя. Все равно чему быть, тому не миновать. Это я, живя с ней, ясно понял. Так что не рыпайся, ты уже, как карась, на крючке.
  Как неожиданно появился, Егор так же неожиданно он встал и устремился к выходу.
  - Постой! - попытался его остановить Феоктистов.
  Но тот не обратил внимания на его оклик и исчез за дверью.
  Некоторое время Феоктистов пребывал в неподвижности, у него вдруг возникло что-то вроде ступора. Затем его взгляд остановился на бутылке, на дне ее еще оставалось немного водки. Он перелил жидкость в стакан и залпом выпил. Им овладело странное ощущение, что этот Егор говорил правду, все так оно и есть, как он сказал. Но в таком случае, что он должен делать?
  
  Глава 14.
  Госпожа Обертен переживала самые трагичные дни своей жизни. Ее дочь, свет ее очей и одна единственная надежда на спокойную старость, покинула этот мир.
  - Бедная Мадлен, моя несчастная девочка, - прошептала госпожа Обертен, прижимая кружевной платочек к глазам, - мое материнское сердце меня не обманывало, когда я своими руками вручила твою судьбу в руки этому чудовищному человеку, который довел тебя до могилы.
  Госпожа Обертен разразилась рыданиями. Однако осторожный стук в дверь заставил ее остановиться. Она быстро осушила слезы и нашла в себе силы произнести: "Войдите". Дверь отворилась, и на пороге комнаты показался Бомарше.
  -Вы желали меня видеть. Я в вашем распоряжении, сударыня.- Бомарше не сделал и шагу по направлению к госпоже Обертен, предпочитая оставаться у двери.
  -Я давно уже склоняюсь к мысли о том, что чем меньше вас вижу, тем это лучше для меня. К несчастью мы связаны с вами родственными узами и некоторыми обязательствами, которые, к сожалению, не дают возможность избежать общения с вами, - холодно произнесла Обертен.
  -Я понимаю вас, сударыня. Тяжелая утрата, постигшая нас с вами, самым неприятным образом отразилась на ваших нервах. Но поверьте, я скорблю о потере горячо любимой супруги не менее, чем вы о потере горячо любимой дочери. Нам в нашем с вами положении было бы разумно оставаться друзьями, как и прежде.
  - Вы заблуждаетесь, сударь. - Глаза мадам Обертен гневно блеснули. - Я никогда не была вашим другом, а терпела вас исключительно ради счастья Мадлен. Окажись вы достойным мужем для моей несчастной дочери, каким являлся ей господин Франке, даже и тогда у меня не было бы желания назвать вас своим другом.
  - Вы несправедливы ко мне, сударыня. - невозмутимо произнес Бомарше. - Когда-то все вокруг было против той любви, которую мы с Мадлен испытывали по отношению друг к другу. Но провидение Господне, направляющее все события к предопределенному финалу, сочло возможным соединить наши судьбы брачным союзом. Неужели десница, определившая все подобным образом, выбрала недостойного супруга для вашей дочери?
  - Ваше главное достоинство, сударь, уметь извлекать максимально возможную выгоду из всех положений, в которых вы оказываетесь. - С негодованием в голосе произнесла мадам Обертен.
  - Вы говорите об этом так, как будто это величайший из недостатков.
  Госпожа Обертен порывисто встала и прошлась по комнате.
  - Ваши недостатки, равно как и ваши достоинства, представляют собой опасную смесь, источающую такой притягательный аромат, что даже я, немало повидавшая на своем веку, была введена в заблуждение. Что же говорить о несчастной Мадлен? Теперь я понимаю, что она была обречена, как только вы обратили свой заинтересованный взор в ее сторону.
  - Однако мой взор нисколько не смутил вашу дочь, состоявшую в то время в законном браке с господином Франке. Неужели вы полагаете, что подобным образом я разрушил ее счастье. - Тщательно подбирая слова, произнес Бомарше. - Напротив, мое появление рядом с ней явилось настоящим подарком судьбы, в чем она неоднократно признавалась мне.
  -Такой подарок, как вы, сударь, ничто по сравнению с тем, чем одарила вас моя дочь. Она оставила вам имя, благодаря которому вы в одно мгновение изменили свое положение в обществе. Из безродного голодранца вы превратились в богатого вельможу, чем тут же с успехом воспользовались, покупая должности при дворе, - лицо Обертен приняло самое брезгливое выражение.
  - Напрасно вы ставите мне это в упрек, сударыня. Моя ли вина в том, что ни выдающиеся способности, ни талант не являются гарантией того, что вы будете отмечены в этом мире по достоинству. Если бы все обстояло именно так! Кто знает, на каких высотах пребывал бы я! Навряд ли тогда вы имели возможность приблизиться хотя бы к подножию их.
  Госпожа Обертен даже вздрогнула от подобной наглости. Вместо того, чтобы вымаливать прощение у ее ног за свой бесчеловечный поступок, стараясь смягчить ее сердце, этот безродный наглец смеет говорить о своем превосходстве!
  - Вы слишком самонадеянны, сударь. - Мадам Обертен гордо вскинула голову и окинула Бомарше презрительным взглядом. - К счастью в мире все устроено так, как есть. И от таких, как вы, он надежно защищен существующими законами.
  -Нет такого закона, который невозможно было бы обойти, - парировал Бомарше.
  - О, вот тут вы правы. И в этом вы преподали мне блестящий урок. Такой мошенник, как вы, всегда сумеет найти выход из любого положения, - Обертен приходилось сдерживать себя, чтобы не унизиться до крика перед этим самозванцем.
  - Ваш тон оскорбителен. Чем я заслужил подобное обращение?
  -Тем, что вы незаконно унаследовали имущество Мадлен.
  - Вы удивляете меня, сударыня.- Бомарше развел руками. - Кому, как не вам, лучше других известно, что после смерти Мадлен я остался голым, в прямом смысле этого слова. И все это только из-за небрежности нотариуса при составлении брачного контракта. Если бы не эта досадная оплошность, я бы имел все законные права на имущество супруги. Только благодаря вашему сердечному участию в этом деле справедливость восторжествовала. Вы же сами подписали согласие на наследование мною имущества Мадлен. Неужели вы забыли об этом?
   Губы мадам Обертен сжались в тонкую нить и почти совсем исчезли с ее лица. Однако в следующий момент, она разразилась сильнейшим негодованием.
  - Как вы справедливо заметили, я действительно приняла самое сердечное участие в вашем деле, так как полагала, что вы любили мою дочь. Но, едва добившись своего, вы потеряли всякий стыд! Вы так спешите вступить в наследство, что обратились с просьбой к нотариусу ускорить это дело за приличное вознаграждение. Ваш цинизм просто возмутителен.
  - Сударыня, вам прекрасно известны мои денежные затруднения в связи с похоронами.
  - Мне известно гораздо больше, чем вы полагаете. Просто удивительно с какой легкостью вы влезаете в долги, не получив еще ни одного су из причитающихся вам денег. Кредиторы осаждают наш дом днем и ночью. Я видела ваши счета. - Лицо мадам Обертен пошло красными пятнами. - Вам не хватит никакого наследства, чтобы расплатиться по ним. Для чего я старалась ради вас? Чтобы вы превратили все эти деньги в пыль?
  - Все рано или поздно обращается в пыль и тлен. Так стоит ли скорбеть о скоропроходящем?- спокойно произнес Бомарше.
  Госпожа Обертен вздрогнула от этих слов, как от удара хлыстом.
  - Я наконец-то начинаю понимать вас. Для вас все одинаково бесценно и скоропроходяще, будь то презренный металл или человеческая жизнь. Бедная Мадлен! Она никогда ничего не значила для вас.
  - Оставьте Мадлен в покое, сударыня. Пусть ее душа упокоится с миром. Ради памяти дорогой для нас обоих усопшей, я предлагаю вам оставить наши распри и взаимные упреки. Какая нам в том польза, раз ничего нельзя изменить.
  - Ошибаетесь, сударь! Как раз по этому поводу я вас и пригласила. Я решила изменить свои показания, и буду оспаривать ваше право на наследование имущества Мадлен.
  - После того, как вы добровольно от него отказались?- изумился Бомарше.
  - Я подаю на вас в суд, где буду настаивать на том, что вы силой заставили меня подписать бумаги по наследству.
  - Я буду это отрицать, - невозмутимо произнес Бомарше.
  - У меня против этого имеется свидетель, - метнула в его сторону недобрый взгляд мадам Обертен.
  - Позвольте узнать кто?- поинтересовался Бомарше.
  - Мой духовник. Он готов подтвердить мои показания о том, что вы обманным путем принудили меня подписать документ, содержание которого мне не было известно.
  - Извольте полюбопытствовать, сударыня, он в заговоре против меня вместе с вами или вы солгали ему на исповеди? - с сарказмом произнес Бомарше.
  - Оставьте ваш ироничный тон, сударь. Вы недооцениваете серьезность положения, в котором оказались. Советую вам добровольно отказаться от всяких притязаний на наследство. Иначе я буду вынуждена потребовать расследования о причине скоропостижной смерти моей дочери, а также моего покойного зятя - господина Франке, скончавшегося менее 2-х лет назад. Не слишком ли много смертей за столь короткий срок? Пусть суд разберется почему люди, чья смерть сулила вам немалые деньги, так быстро покинули этот мир, едва вы оказывались с ними рядом.
  Госпожа Обертен была уверена, что эти слова повергнут теперь уже бывшего ее зятя в сильнейший страх. Но, напрасно она ожидала подобной реакции от Бомарше. Этот наглец нисколько не испугался мрачной перспективы, которую она так красочно живописала ему.
  - Ваши обвинения абсурдны, - невозмутимо произнес он. - Неужели вы осмелитесь заявить об этом в суде? Неужели такая благочестивая прихожанка, как вы, не убоится гнева Господня за столь чудовищную ложь?
  -Так не искушайте же меня, сударь! - губы мадам Обертен задрожали от негодования. - Я от своего не отступлюсь. Эти деньги принадлежат моей семье, откажитесь от них и расстанемся с миром.
   - Сударыня, я не считаю себя вправе подчиняться вашему давлению и прислушиваться к нелепым обвинениям, которые вы выдвигаете против меня. - Бомарше спокойно смотрел ей прямо в глаза. - С другой стороны у меня нет ни малейшего желания раздувать наш с вами семейный конфликт до состояния затяжной войны. Более того, я готов почти полностью отказаться от своих прав на наследство, если вы откажетесь от намерения обесчестить меня. Завтра же я нанесу визит своему нотариусу, чтобы посоветоваться об этом деле. После чего сообщу вам свое окончательное решение. Надеюсь, что мы с вами, не смотря ни на что, придем к взаимовыгодному соглашению и расстанемся с самыми добрыми чувствами по отношению друг к другу. Прощайте.
  Обозначив свою позицию, Бомарше неспеша удалился. Он нисколько не сомневался в том, что мадам Обертен примет его условия.
  
  Глава 15.
  Весь день Феоктистов думал о том, что вечером непременно заявится к Аркашовой. Пора выяснить окончательно, что это за фрукт и с чем его едят. Он ни за что не верит этому алкоголику - ее бывшему муженьку, что она именно такая, какой он ее описал. С какой стати, позвольте вас спросить. Совершенно неприметная артисочка - и вдруг такой нестандартный человек. Так в жизни не бывает, он всегда был уверен, что все соответствует друг другу, как пазлы для сборки фигуры. И много раз в том убеждался. Да и сам так жил, пытался находиться во всех своих проявлениях на том уровне, на который вознесла его судьба. Правда, с некоторых пор она почему-то стала то и дело сбрасывать его вниз. Но он не собирался подчиняться новым обстоятельствам. И ничуть не сомневается, что все это временно, настанет момент - и он вновь вознесется на прежнюю высоту. А потому он не должен давать себе поблажки, а действовать и поступать так, как будто у него все замечательно. Хотя порой, признавался себе Феоктистов, бывает трудно удерживать себя в нужном тонусе. Подчас он испытывает сильное искушение плюнуть на все и максимально опроститься, стать примерно таким же, как этот Егор. Но всякий раз, когда к нему подступало подобное желание, его охватывал самый настоящий страх. Страх, что однажды он поддастся этому искушению, а не отринет его. И тогда уже ничего не удержит от окончательного скатывания вниз.
  Феоктистова раздражало то, что он весь день только и делает, что думает об этой женщине, как будто не существует других, более достойных предметов для размышлений. Он пытался прогонять, как назойливую кошку, мысли о ней, но если ему и удавалось это сделать, то ненадолго; кошка, то есть мысли возвращались снова. В конце концов, он сдался; если голове нечем другим заняться, пусть так и оно будет, пусть она думает о ней. Его от этого не убудет. В конце концов, он тут не навсегда, скоро уедет из этого паршивого городка и забудет и его и эту ненормальную особу. А пока можно слегка и поразвлечься, даже приударить за ней. Следует признать, что хотя она и не красавица, но вполне привлекательная женщина. Более того, что-то в ее внешности есть такого, чего нет в других. И в этом смысле роман с ней особенно не уронит его в собственных глазах. Разве совсем уж немного. Но это он как-нибудь переживет. Были в жизни и более худшие события.
  И именно в этом ключевой момент своих размышлений, Феоктистов вспомнил слова Егора о том, что эта женщина от себя не отпустит. Ему стало не по себе. Конечно, это полная ерунда, но с другой стороны, а если в этом все же что-то есть. Бывают особы - он называл их колдуньями, от которых невозможно освободиться. В его жизни такие истории были, правда, в конце концов, ему удавалось всякий раз благополучно выскользнуть из расставленных сетей. Хотя, случалось это в далекой молодости, когда он вел себя подчас излишне безрассудно. Зато с той далекой поры ничего похожего с ним не происходило.
  Феоктистов с нетерпением ждал часа, когда можно отправиться к Аркашовой. Перед тем, как пойти к ней, купил цветы, удивив продавщицу тем, что попросил самый большой и дорогой букет. Поймал такси и поехал, держа его на коленях.
  Феоктистов позвонил в дверь, Аркашова тот час же открыла, словно бы ждала его прихода. Первым делом он протянул ей букет.
  - Это вам. Добрый, вечер. Можно войти?
  Аркашова молча взяла цветы, так же молча впустила его в квартиру и так же молча поставила букет в вазу. И только тогда поблагодарила его:
  - Спасибо. По какому случаю цветы?
  - Просто так. Разве для этого обязательно нужен какой-то случай.
  Аркашова с сомнением посмотрела на него.
  - Помнится вы пришли с бутылкой водки. С ней вы смотрелись более органично.
  - Неужели я произвожу впечатление горького пьяницы?
  - До горького вам, очевидно, еще далеко. А вот то, что вы регулярно выпиваете, бросается в глаза. У вас даже веки отекли.
  - Это только в последнее время. Видели бы вы меня еще каких-нибудь два года назад. В то время я в этой мерзости не нуждался.
  - И что за великая нужда толкнула вас к бутылке?
  - Это тайна, о которой я ни с кем никогда не говорил. Но почему-то сейчас мне это хочется сделать. Не знаю почему, но вы располагаете к откровенному разговору.
  - Это не я располагаю. Просто пришло ее время, - поправила его Аркашова.
  - Чье время? - не понял Феоктистов.
  - Вашей тайны.
  - Вы так считаете? А если я не стану ею делиться ни с кем?
  - А вы уже начали это делать.
  - Что-то я не припомню, чтобы я вам что-нибудь рассказывал об этой истории.
  - А это от вас и не требовалось. Достаточно почитать вашу пьесу.
  - Ну да, помню. Женщина, разгадывающая чужие тайны. Так мне вас представил ваш муж. Допустим это так. В чем же тогда состоит мой секрет, который для вас столь очевиден. Вы можете его мне назвать?
  - Ваш секрет очень прост. Вы, безусловно, талантливы. И, как многие таланты, возомнили себя гениальным. Разумеется, вы ожидали от мира соответствующего отклика на ваш гений в виде аплодисментов, признания публики, денег. Вы хотели стать знаменитым. Но, похоже, на этом пути вы набили много шишек. Вас постигло разочарование, если не больше.
  - Что ж вы почти правы, - вынужден был согласиться Феоктистов. - Вы только не угадали то, что я был на той самой вершине, к которой многие безуспешно рвутся. Я был самым модным драматургом в столичных театрах. Мои пьесы шли нарасхват. И я прекрасно знаю, что это такое, когда тебе рукоплещет восторженная публика, когда тебя осаждают журналисты и поклонники. Это был потрясающий успех. Только все это рассыпалось, как карточный домик в один момент. Как вы думаете почему?
  - Очевидно какая-нибудь интрига.
  - Не интрига, а всего на всего банальная интрижка. Я застал мою жену в своей собственной постели с режиссером театра, в котором ставились мои пьесы. Вот тут то и выяснилось, кому я обязан своим успехом. Мой талант, оказывается, никого не интересовал. Будь я трижды гением, будь я самим Шекспиром, всем на это было бы абсолютно наплевать.
  - Ну, вы ведь тоже не отказываете себе в удовольствии плевать в других.
  - А это те, кто достоин того. Это та самая серость и убожество, которые сами ни на что не способны. Таких, как я, они ненавидят. Сквозь эту безликую массу очень трудно пробиться одаренной личности.
  - Похоже, вас больше всего заботит в этой ситуации не потеря вашей жены, а потеря того успеха, в лучах которого вы привыкли купаться.
  - К жене на тот момент, когда это все случилось, я уже привык, потерял ощущение новизны. А вот к славе привыкнуть невозможно. Я бы с удовольствием с этой дамочкой заключил нерасторжимый брачный союз. Я бы служил ей верой и правдой и был бы очень верным супругом. К сожалению не мы выбираем ее, а она нас.
  - Да, женщина под именем Слава - большая ветреница. Сегодня она оставила вас ради кого-то другого, потому что вы не сумели стать ей достойным суженым. Но все изменчиво в этом мире. И если вы для нее предназначены, она вернется к вам.
  - Спасибо за столь оптимистический вывод. Вы вещаете, как пророчица. А вы случайно не из их числа? Что-то в таком духе мне говорил о вас ваш муж. О какой-то там прямой связи. С кем? С инопланетянами? Или с нечистой силой. Только я во всю эту чушь не верю.
  - Мой муж сильно сгустил краски, - недовольно проговорила Аркашова. - И не состою я ни с кем ни в какой связи. Просто иногда приходит знание - и все. А откуда это знание, не понятно. В простонародье это называется интуицией или сверхчувствительностью. Вот и весь мой секрет.
  - Наверняка вы что-то не договариваете. Но важно не это, а то, что мы с вами доверили друг другу по одному своему секрету. А это говорит о том, что в наших отношениях начинают происходить изменения. Как вы думаете, как далеко мы зайдем на этом пути?
  - Мы с вами лишь случайные попутчики. И конечный путь назначения уже близок. После чего наши с вами пути окончательно разойдутся.
  - Раз так, значит время у нас ограничено. Надо спешить.
  - Куда это вы так торопитесь?
  Феоктистов вдруг почувствовал сильное волнение, подходит кульминация, по крайней мере, этого вечера. Он вплотную подошел к Аркашовой и попытался ее обнять.
  - Мы с вами одинокие люди, а сейчас предоставляется шанс исправить это положение, - словно оправдываясь, быстро проговорил он.
  Но с объятиями ничего не вышло, Аркашова отодвинулась от него. И его руки обняли пустоту.
  - Вы мне не интересны, как мужчина.
  - Вы лжете. Бабы всегда без ума от меня. - От обиды его слова прозвучали излишне резко.
  - Вот и идите к ним. А меня оставьте в покое.
   - Они от меня никуда не денутся.
  - Денутся или нет, меня это не волнует.
  Ну, уж нет, так она от него не отделается. Если он решил ее обнять, то непременно добьется своего. Феоктистов опять протянул руки к Аркашовой.
  - Перестаньте. Мне Егор о вас все рассказал. Вы оказывается очень темпераментная женщина. Я хотел бы попробовать ...
  Но на этот раз Аркашова не просто уклонилась от его объятий, а с силой оттолкнула Феоктистова. И тот едва не упал.
  - Здесь вам не дегустационный зал. Пробуйте в других местах.
  - В других местах все пресно и привычно. Бабы всегда сами вешались на меня. От этого у меня притупился инстинкт охотника. А вы его во мне разбудили. Хотите или не хотите, но вы все равно окажетесь моей. Я свою дичь преследую до победного конца.
  - А я вам не дичь. Я сама охотница. И сама выбираю мужчин. Только вас никогда не выберу.
  - А вот это мы сейчас посмотрим.
  В Феоктистова окончательно вселился бес упрямства. Он силой попытался поцеловать Аркашову. Но и на этот раз она вырвалась. Схватила цветы из вазы и бросила их в него.
  - Забирайте свой веник и убирайтесь! - крикнула она.
  Несколько мгновений Феоктистов молчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с чувствами.
  - Мне нравятся непокорные женщины. Они только подхлестывают мое желание, - проговорил он. - Мы с вами еще вернемся к этому разговору. А пока счастливо оставаться.
  Не глядя на нее, но ощущая ее взгляд на своей спине, он вышел из квартиры, напоследок громко хлопнул дверью.
  
  Глава 16.
  Бомарше остановил экипаж возле особняка Пари-Дюверне, самого известного финансиста Парижа. Этот монстр, этот воротила финансового мира обратился к нему с просьбой. И о счастье, ему удалось выполнить ее, да еще столь блестяще, что самому до сих пор верится с трудом в действительность всего произошедшего. Бомарше не терпелось, как можно быстрее доложить о своих достижениях Пари-Дюверне и получить заслуженную награду.
   Когда он, наконец, достиг своей цели и, как вихрь ворвался в комнату Пари-Дюверне, тот сидел в своем кабинете и просматривал какие-то бумаги.
  -Удалось! - прямо с порога закричал Бомарше. - Людовик посетил Военную школу. Я сумел заставить его это сделать! Ну, что вы скажите о моих способностях? Много ли вы найдете людей, которые могут выманить само солнце и заставить его пойти, куда хочет обычный человек. Ну, скажите, что я гений.
  Бомарше замолчал, с нетерпением ожидая заслуженной похвалы. Однако к превеликому его изумлению на лице Пари-Дюверне не дрогнул ни один мускул при этом известии.
   - Не отрицаю, вы блестяще справились с этим делом. Признаюсь, я не очень в это и верил. Вы оказали мне чрезвычайно ценную услугу. Что вы хотите за нее получить? - совершенно спокойно, без признаков особой радости, произнес Пари- Дюверне.
  - Почти ничего, - немного озадаченно произнес Бомарше. - Разве только ваш опыт, ваши знания, ваше умение делать деньги. Я хочу стать богатым. В этом мире только богатство дает свободу и независимость.
  Из уст Пари-Дюверне вырвалось нечто, похожее на смешок.
  - Вы правильно понимаете ситуацию. И вы на верном пути. Я подготовил кое-какие документы. - При этих словах Пари- Дюверне взял бумаги, лежащие на столе, развернул их и огласил содержимое. - Я выделяю вам капитал в размере 60 тысяч ливров. Вы будете с него получать ежегодно ренту в размере десяти процентов. Это шесть тысяч в год. Конечно, это не та сумма, которая вам даст подлинную свободу. Но в любом деле всегда важно с чего начать. А вы уже начали. Поздравляю.
  При этих словах Дюверне Бомарше чуть не подпрыгнул на месте.
  - Деньги, деньги, как приятен их звон, - несколько раз, как заклинание произнес он.
   Дюверне наблюдал за ним со снисходительной улыбкой.
  - Вы его еще не раз услышите, - пообещал финансист. - Я немного разбираюсь в людях, и давно их делю на две категории: те, кто умеют зарабатывать деньги, и те, кто этого делать не умеют. Вы счастливец, вы относитесь к тем, кто умеет это делать. Для таких, как вы, есть лишь одна опасность. Те, кто говорят, что женщины - это страсть, ничего не понимают в настоящих страстях. Подлинная страсть - это зарабатывание денег. Страсть к женщине после удовлетворения на некоторое время ослабевает. А страсть к зарабатыванию денег захватывает человека целиком, берет в плен на всю жизнь и только усиливается от удовлетворения. И очень важно не дать ей позволить себя полностью поработить. Чуть-чуть ослабишь контроль, и тебе, как мухе из паутины, уже не выбраться.
  -Почему вы мне это говорите? - Бомарше озадаченно посмотрел на Пари-Дюверне.
  - Вы все делаете со страстью,- пояснил свои слова Дюверне, - вам трудно сдерживать свои желания. Мне тоже это не всегда удавалось. И тогда я нередко проигрывал. Будьте осмотрительны. Это совет человека, жизнь которого была целиком посвящена приращению собственного состояния.
  - Не беспокойтесь за меня, я люблю деньги, но не настолько, чтобы ради них пожертвовать всем, - порывисто произнес Бомарше. - Я чувствую в себе желание объять необъятное. Во мне столько кроется талантов, что они не дадут меня поработить чему-то одному. И все же сейчас больше всего я думаю о деньгах. Если я не заложу с вашей помощью фундамент своего состояния, вся моя жизнь превратится в нескончаемую борьбу за выживание. И не я один так думаю. Мне известно, что именно вы помогли Вольтеру укрепить свою финансовую независимость. За это Франция вам скажет спасибо не меньше, чем за построенную вами Военную школу.
  - Кто знает, суд потомков не предсказуем,- невозмутимо заметил Пари-Дюверне.- Но оставим им скрупулезно подсчитывать наши заслуги. Лучше скажите, как вы относитесь к лесным разработкам? Мне стало известно, что предполагается сдача в аренду Шинонского леса. Это дело может принести немалую прибыль.
  - Любое дело, которое может принести прибыль, мне нравится заранее! - мгновенно воодушевился Бомарше.
  - А если я вам предложу поучаствовать в поставке черных рабов в Америку. Это весьма доходное предприятие. Это не покоробит вашего свободолюбия? - Пари-Дюверне остановил на Бомварше пристальный взгляд.
  Бомарше на несколько секунд призадумался. Вопрос явно озадачил его, но уже через мгновение лицо его приобрело ясное выражение.
  - В конце концов, неизвестно, где им лучше, с легкостью человека преодолевшего моральное затруднение, произнес он. - У себя в дикой Африке, где они ежеминутно рискуют попасть в пасть крокодилам, или на плантациях Америки, где их подстерегает одна опасность - знакомство с бичом надсмотрщика. А так как этот промысел все равно существует, есть ли смысл отдавать от него доходы в чужие карманы.
  - Мне нравится ваш прагматичный подход, - улыбнулся Пари-Дюверне. - Нравственные и политические принципы - это великие вещи. Но они не должны мешать проведению финансовых операций. Я вас научу, как получать деньги из ничего. На самом деле, это не так уж и сложно. С вашей буйной фантазией и таким же буйным темпераментом это будет не трудно делать. Просто, когда делаете деньги, не думайте ни о чем постороннем. На самом деле, бедные люди не имеют принципов, их обладание - это привилегия богатых. Когда вы, любезный Бомарше станете таковым, вы поймете, что их отстаивание и легче и главное результативней. У бедных лишь одно на уме, как бы отнять у богатых их богатство, какими бы цветистыми речами они бы не прикрывали эти цели. К сожалению, некоторые образованные люди стали подыгрывать им в их желаниях. Они и не представляют, какого джина хотят извлечь из бутылки.
  - О, нет, я не собираюсь подыгрывать этим демагогам,- воскликнул Бомарше. - Я сам по себе. Для меня самое важное - это отстоять свою независимость.
   - Чем больше скопите вы богатства, чем больше будете на виду, тем больше найдется желающих покуситься на вашу свободу, - философски заметил Пари-Дюверне. - Впрочем, не будем продолжить этот наш разговор, все равно, все будет так, как захочет провидение. Я намерен посвятить вас в некоторые свои секреты. От вас же требую одного - полную конфиденциальность. Так как отношения человека с деньгами напоминает роман с женщинами, воспользуемся языком влюбленных. Пишите мне так, как будто бы я ваша возлюбленная. Пусть никто не проникнет в наши тайны. Тем более это не так уж и далеко от истины, раз уж я олицетворяю для вас деньги, то вы не можете не быть в меня не влюблены.
  - Согласен, - кивнул Бомарше. - От открывающихся моему взору перспектив, у меня даже закружилась голова. Деньги, деньги, неужели вы будете моими, как те женщины, которых я уже завоевал.
  - Совсем нет, - вновь поправил его Пари-Дюверне.- Эти женщины не ваши. Вы уверенны, что они не изменяют вам с другими, когда вы покидаете их альков? А вот деньги, которые вы получите, будут целиком принадлежать вам. Если у вас, конечно, хватит глупости поделиться ими не с теми, с кем нужно. В ближайшее время ждите от меня послания.
  - Буду ждать с огромным нетерпением. - Бомарше почтительно поклонился и через несколько минут покинул особняк Пари-Дюверне.
   Возбуждение, охватившее его, после этой встречи, еще долго не оставляло Бомарше. Остаток дня, всю последующую ночь и утро он пребывал в каком-то лихорадочном состояние. В нем жила убежденность, что с сегодняшнего дня жизнь его приобретет совершенно иное свойство и качество, от которого ему будет так легко и радостно, как никогда еще не было ни разу.
  
  Глава 17.
  Наступили выходные, в театре репетиции не проводились, и Феоктистову оказалось совершенно нечего делать. На него опустилась черная, непреодолимая скука, она посещала его и раньше, и он даже придумал для нее звучное название - экзистенциальная тоска. Как-то он даже задумался о том, с чем же она связана, где находится ее источник? Но своими силами ответа не сумел найти. Однажды он задал этот вопрос знакомому священнику - умному, образованному, а главное самостоятельно мыслящему. И получил поразивший его ответ: ее причина - потеря связи с Богом, она вызвана тем, что человек утрачивает свое место на земле и становится неприкаянным. Ведь связь с Богом вовсе не ограничивается молитвами, выполнением ритуалов, она, прежде всего, в исполнении человеком своего предназначения, которое определено ему Всевышним. Именно честная, добросовестная его реализация и является той путеводной нитью, связывающая человеческое существо с его Создателем. А все остальные столь привычные атрибуты совсем не обязательны, можно даже быть не верующим или быть верующим, но не выполнять церковные предписания - это не столь важно, если есть главное - следование своей главной миссии.
  Но иногда, продолжил священник, по разным причинам человек утрачивает эту миссию, сбивается со своего пути. Вот тогда его и посещает та самая Вселенская или экзистенциальная тоска, которая знаменует собой разрыв самой важной связи: личность-Бог. Человек ощущает себя оставленным Им, он становится неприкаянным, начинает метаться в разные стороны, не находя ни покоя, ни утраченного смысла. Заглушить это безжалостное чувство многие стараются алкоголем, наркотиками, развратом, но получают один результат - окончательную деградацию собственной личности. А уж тогда ни о какой связи с Богом не может быть и речи, потому что деградация, как раз и является полным ее разрывом. И назад пути больше нет, чтобы об этом не говорили врачи, психологи, священники, потому что так в мире устроено: если связь с Богом утрачивается, то это уже навсегда. Восстановлению она не подлежит.
  Сначала он решил, что эти бессмысленные, пустые дни он будет заглушать алкоголем. Для чего купил изрядную порцию спиртного. Но затем слова священника, сказанные ему довольно давно, внезапно всплыли в памяти Феоктистова. Ему стало страшно; еще немного - и он дойдет до такого состояния, откуда уже не будет возврата.
  Чтобы чем-то себя занять, Феоктистов отправился в книжный магазин и накупил целую стопку книг. В молодости он был большим книгочеем, читал очень много. Но с какого-то момента это желание пропало, стал читать только то, что требовалось ему для работы. Да и это старался делать по минимуму. Но сейчас, придя в гостиничный номер, он с наслаждением погрузился в приобретенный им роман. Ему было даже не столь важно, насколько интересно произведение, сам процесс чтения вызывал у Феоктистова изрядно подзабытое удовольствие.
  Но перед тем, как приняться за чтение, Феоктистов дал себе твердое слово, что не будет думать об этой ненормальной Аркашовой. И уж тем более к ней не пойдет, как бы его не подталкивало на такой поступок искушение. Он станет противиться ему всеми силами души и тела.
  Но дать обещание еще не выполнить его. Мысли об Аркашовой то и дело нарушали столь захвативший его процесс чтения романа. Феоктистов непроизвольно начинал думать о женщине, потом спохватывался - и возвращался к прежнему занятию. Но все же ему удалось выполнить данный себе зарок - в первый день он к ней не пошел. Вместо этого, едва стемнело, лег спать и быстро заснул.
  Зато на второй день искушение, казалось, возросло в геометрической прогрессии. Он почти все время думал о том, идти или не идти. Это было самое настоящее испытание на прочность. Чтение больше не приносило радости, книга валялась на полу. Правда до водки дело не дошло, бутылка так и осталась нераскупоренной. Но он понимал, что это временное явление; если ничего не изменится, она непременно пойдет в дело. И никакие слова священника уже его не остановят. Поэтому нужно себя срочно спасать от запоя.
  Феоктистов подошел к знакомой двери и уже привычным движением надавил на звонок. Дверь долго не отворяли, действие пришлось повторить. Только тогда на пороге появилась хозяйка квартиры.
  - Разрешите войти, - как можно беззаботней и непринужденней произнес Феоктистов.
  - Уходите. Я не хочу с вами общаться, - ответила Аркашова.
  - Я бы хотел перед вами извиниться за свой прошлый визит. Я тогда наговорил много лишнего. Может, вы меня все-таки впустите?
  Аркашова несколько мгновений колебалась.
   - Хорошо. Проходите. Только обещайте, что не будете приставать ко мне.
  - Я уже понял, что это запретная тема. Но только мне не дает покоя одна мысль. Собственно я и пришел к вам, чтобы понять, что же происходит?
  - У вас возникли проблемы?
  - Можно сказать и так. Видите ли, все, что было в моей жизни до сегодняшнего дня, было просто и понятно. Сейчас, все происходящее между нами абсурдно и не поддается никакой логике.
  - А между нами ничего не происходит.
  Феоктистов прервал ее нетерпеливым жестом.
  - Погодите. Когда мы впервые познакомились, мне даже в страшном сне не могло присниться, что я захочу вас. Вы совершенно не в моем вкусе. А когда неделю назад ваш муж заявил, что я у вас на крючке, мне захотелось набить ему морду. Я даже мысленно не мог представить нас вместе.
  - Что же произошло за эту неделю?
  - Вот это я и пытаюсь понять. Может, вы приворожили меня?
  - Зачем бы мне тогда понадобилось отталкивать вас прошлый раз, - резонно возразила женщина.
  - Не знаю. Может быть, чтобы сильнее зацепить. Такая тонкая женская тактика - сначала немного загадочности, это вызывает во мне интерес к вам. Затем интерес переходит в желание, вы не позволяете его удовлетворить, в результате желание переплавляется в страсть. Как вам такая драматургия? По-моему, вполне правдоподобно и действенно.
  - Вот уж не ожидала услышать от вас подобную чушь, - фыркнула Аркашова. - Неужели вы в это верите?
  - До сегодняшнего дня не верил. А теперь не знаю. Такие, как вы меня никогда не привлекали, более того - вызывали отвращение. Мне по душе были женщины без особых затей с бьющим в глаза, как солнечный свет, шармом. И вдруг такой облом. Как вы можете это объяснить?
  - Если бы ваша проблема касалась области чувств, то это нуждалось бы в объяснении. А поскольку вас беспокоят примитивные желания, они нуждаются просто в утолении. Но разумеется не со мной. Выпутывайтесь сами. Стоило ли только из-за этого тащиться ко мне, чтобы услышать то, что вы и без меня знаете.
  - Иногда это бывает полезно.
  - На вашем месте я бы не стала ничего усложнять. Скоро вы вернетесь домой - и все пойдет обычным чередом.
  - В том то все и дело, что ничего обычным чередом у меня не может уже пойти. Почва из-под ног выбита, привычный мир рухнул, и я до сих пор не могу найти свое место в новом для себя мире.
  - Ничего, время лечит. Все образуется.
  - Пока оно почему-то не лечит, а только усугубляет. Иногда мне кажется, что лучшим лекарством от всего, что со мной произошло, была бы гильотина. Помните, была эпоха, когда с помощью такой хирургии лечили едва ли не все болезни.
  - И это желание у вас пройдет, - обнадежила она его.
  - Почему-то уже два года не проходит. Я ведь и к Бомарше обратился потому, что увидел некую схожесть наших судеб, вернее психологических состояний. Он в свое время совершил невозможное. Благодаря своему таланту пробился из социальных низов на самые вершины. Ему, обычному простолюдину, рукоплескал весь мир! А потом он все потерял.
  - Не каждый такое переживет без ущерба для психики.
  - Если бы только для психики! Помните, как у Ницше: "Если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть в тебя". Однажды я заглянул в ее страшные глаза. И до сих пор удивляюсь, как я остался жив.
  - Что же такого особенного вы увидели в ее глазах.
  - Я понял, что мы очень мало знаем об окружающем нас мире. И от этого непонимания он нам кажется каким-то загадочным, ужасным, пугающим океаном, способным поглотить или раздавить нас в одно мгновение. Я понял, что мир непредсказуем и неустойчив. Человек может всю жизнь строить свой дом и не подозревать, что возводит его на песке. А когда рушится дело всей его жизни, он не понимает, что произошло. Он растерян. Он не знает, как жить дальше. В такие моменты хочется умереть. Однажды я подошел к этой черте очень близко.
  - Но вы же ее не перешагнули.
  - Не перешагнул. Как раз в этот момент я прочитал историю Бомарше. Его низвергали с еще более высоких вершин, чем меня, но он не разбивался. Потому что умел падать. А может быть, это как раз и самое важное. Более того, через некоторое время он опять поднимался еще выше. Как вы думаете, в чем состоит загадка Бомарше?
  - Мне думается, он разгадал загадку таинства жизни и смерти. Ведь он постоянно сталкивался с разными метаморфозами этой смерти в своей жизни. И понял, что смерть это новая жизнь, а жизнь есть воплощение смерти.
  - Вы хотите сказать, чтобы продолжать жить дальше, ему понадобилось умереть?
  - Да, но не просто жить, а продолжать стремиться туда, откуда он был низвергнут. Только всякий раз это была не физическая смерть, а символическая, пережив которую он становился другим человеком, преображенным.
  - Воскресал из пепла?
  - Можно и так сказать. Главное, что в результате он перестал бояться смерти, приобрел к ней иммунитет. У него выросли гигантские крылья за спиной, с помощью которых он снова возносился на вожделенную вершину.
  - Это все ваши фантазии. Я был знаменит, но не умирал предварительно.
  - Вот поэтому вы все и потеряли. Потому что перепрыгнули сразу через несколько ступеней. К славе нужно двигаться постепенно, шаг за шагом, не только укрепляясь на каждой новой ступени, но еще и преображаясь.
  - Если ваша теория верна, то теперь, когда я почувствовал на себе дыхание смерти, у меня есть новый шанс снова стать знаменитым?
  - Если вы стали новым человеком, то - да. А если нет, вам может понадобиться еще десять смертей, чтобы измениться. Лишь после этого вы будете готовы принять эту нелегкую ношу.
  Феоктистов уже не в первый раз почувствовал злость на эту женщину. Что за всезнайка, у нее на все есть ответ. Когда говоришь с ней, возникает ощущение, что имеешь дело с оракулом. И ладно была бы какая-нибудь столичная интеллектуалка, он знает таких немало, которые с уверенным видом вещают обо всем. Но у них хотя бы на то есть формальные основания: они закончили лучшие учебные заведения, в том числе иностранные, заведуют кафедрами, пишут книги. А эта-то кто? Актрисулька из заштатного театрика, не получившая серьезного образования. А ведь какой апломб! На уровне академика. Или даже бери выше. Хотя кто выше, не совсем понятно. Не Бог же.
  - Я вам не верю. Вы не можете этого знать наверняка. Иначе вы бы давно сами были на этой вершине. - Феоктистов показал пальцем наверх.
  - Мое предназначение в другом.
  - Интересно в чем?
  - Я не считаю нужным делиться этим с вами.
  - А с Егором вы делились?
  - Нет. Я еще не встретила того мужчину, которому могу настолько открыться.
  - Может я все-таки тот мужчина?
  Феоктистов подошел близко к Аркашовой. Она невольно попятилась назад.
  - Не приближайтесь ко мне. Вы мне обещали. И вообще уже поздно и вам пора уходить.
  - Не бойтесь. Не трону я вас. Я свое слово держу. Это всего лишь психическая атака, проверка на вашу устойчивость. Спокойной ночи.
  Феоктистов шел по городу с неясным ощущением, что на этот раз едва ли не впервые одержал, пусть небольшую, но победу. Правда над кем: над собой или над этой женщиной понять никак не мог. И, в конце концов, решил он, что в данном случае это не столь уж и важно, вполне возможно, что через какое-то время ему станет ясно. Но при этом его не отпускало приятное чувство, что его отношения с Аркашовой после сегодняшнего визита как-то изменились, причем, в лучшую сторону. На чем конкретно основано это предположение, он не мог дать себе отчет, но внутренний голос говорил ему именно об этом. И пока Феоктистову его звучания было достаточно. А дальше посмотрим, что случится. А в то, что это не конец, он почти не сомневался.
  
  Глава 18.
  Бомарше возвращался домой в самом мрачном расположении духа. Удача оставила его. И на литературном поприще, и в семейной жизни последнее время его преследовали сплошные неприятности. Его жена, его ненаглядная Женевьева тяжело заболела и нуждалась в дорогих лекарствах. Он задолжал аптекарю уже немалую сумму, а ее выздоровление все не наступало. Свой долг Бомарше надеялся погасить от дохода, который непременно должна была принести постановка его новой пьесы, но его радужным надеждам так и не суждено было сбыться. Его творение с треском провалилась сегодня в театре. Что он теперь скажет своей Женевьеве, как покажется ей на глаза? Бомарше молил бога, чтобы по возвращению домой, жена крепко спала. Меньше всего ему хотелось делиться с ней своей неудачей.
  Войдя в дом, он потихоньку поднялся по лестнице, и, стараясь не шуметь, открыл дверь их спальни. К своему великому неудовольствию он увидел, что Женевьева еще не спит.
  Увидев Бомарше, женщина не без труда приподнялась на кровати.
  - Ну, как прошла премьера? - спросила она в надежде услышать радостную весть.
  - Можешь поздравить меня, эти ослы освистали пьесу. "Два друга" не стали моими друзьями. Черта с два, если еще когда-нибудь я возьмусь за перо, - с раздражением бросил Бомарше.
  - Ты не прав, тебе обязательно надо писать. Просто они тебя не поняли, - возразила Женевьева.
  - Зато я их очень хорошо понял. Я потратил столько труда, чтобы довести пьесу до нужного результата, а эти люди ее освистали. Слышала бы ты этот свист, который стоял в театре. Он до сих пор у меня звучит в ушах. Этим жалким людишкам нужны лишь самые грубые зрелища. Они способны понять тебя, когда ты лишь потакаешь их примитивным желаниям. Все, что выше, им недоступно. И зачем я только взялся за это ремесло.
  - Потому что ты не можешь не писать. Это твое призвание, - попыталась смягчить его сердце Женевьева.
   -Призвание. Но какое им дело до чьего-то призвания. Да они и не способны его разглядеть. Нет, с меня хватит, ноги моей больше не будет в театре, - горячился Бомарше.
  - В тебе говорит досада. Завтра ты успокоишься, и на все посмотришь иначе. Многие знаменитые драматурги знали неудачи. Ты сильный, ты справишься с ней и напишешь великую пьесу, которую будут помнить долго.
  - Ты веришь в это?! - взгляд Бомарше смягчился.
  - Безусловно. Кому как не мне лучше других знать о твоем таланте, твоей одержимости, неугомонности, о том, что ты никогда не пасуешь перед трудностями. Милый мой, я верю в тебя!
  Бомарше с любовью посмотрел на жену. Он подошел к Женевьеве и, присев на кровать, нежно и страстно обнял жену.
  -Да, ты права, я так им не сдамся. Они еще будут без конца повторять фамилию Бомарше. Если ты веришь в меня, мне не страшны никакие преграды. - Бомарше еще крепче обнял жену и принялся осыпать ее лицо и руки поцелуями. - Моя милая, моя дорогая, моя бесценная жена, какое счастье, что провидение соединило наши души и наши тела. Я так хочу тебя!
  Напрасно Женевьева пыталась образумить его.
  -Пьер, подожди, ты же знаешь, врач запретил нам заниматься любовью. Это может быть опасным для тебя.
  - Плевать на всякие запреты, - Бомарше стал, как одержимый. - Кто может запретить любовь.
  Внезапно Женевьева разразилась сильнейшим кашлем. Это мгновенно отрезвило Бомарше.
  - О, что с тобой? Тебе стало плохо? - Он разжал свои объятия и с тревогой вглядывался в ее лицо.
  - Это всего лишь небольшое недомогание. Сейчас пройдет, - постаралась успокоить его Женевьева. Однако кашель ее не унимался, а становился все сильнее.
  Бомарше не на шутку встревожился.
  - Я прикажу послать за врачом. - Он вскочил с кровати и поспешил к двери.
  - Какой в этом прок, - попыталась его остановить Женевьева, но Бомарше не слушал ее.
   - Немедленно пошлите за доктором Троншеном! - крикнул он слугам, затем вернулся к жене и нежно обнял ее.
  - Сейчас придет доктор Троншен и тебе станет легче. Это я виноват, во мне заиграла моя проклятая кровь, которая не знает покоя и вечно воспламеняется при виде тебя.
  - Ты ни в чем не виноват, ты же мой супруг, и наши отношения освещены перед Богом. Это я не могу выполнять супружеские обязанности, - на глаза Женевьевы навернулись слезы.
  - Ты говоришь глупости, ты лучшая жена на свете, ты подарила мне второго ребенка. О каких еще супружеских обязанностях следует говорить. - Бомарше вытер ее слезы рукой.
  - Но он, к сожалению, умер. Так захотел Господь. - Женевьева изо всех сил старалась не разрыдаться.
  - Иногда мне его воля совершенно не нравится, - проворчал Бомарше.
  - Как ты можешь такое произносить! - со страхом произнесла Женевьева.
  -Извини, просто с некоторыми вещами трудно смириться. Они кажутся чудовищно не справедливыми, - Бомарше собирался развить эту тему дальше, но в этот момент в дверь постучали, и через секунду в комнате появился доктор Троншен. Лицо его приняло недовольное выражение, когда он увидел Бомарше на кровати рядом с Женевьевой. Однако он никак не стал комментировать этот факт. Троншен приблизился к больной.
   - Что у нас случилось? - обратился он к Бомарше.
  - Опять этот проклятый кашель.
  - Посмотрим. - Троншен вынул из своего саквояжа трубку для прослушивания и стал обследовать Женевьеву. Когда он закончил, он обратился к Бомарше: - Я бы хотел с вами поговорить, мсье Бомарше.
  Бомарше пригласил Троншена в соседнюю комнату, где они удобно расположились на диване.
  - Ваша жена очень больна, - произнес Троншен. - И к своему большому огорчению не могу вам сказать ничего утешительного. Вы должны подумать о себе. Эта болезнь крайне заразна. Вы не должны ночевать с мадам Бомарше в одной комнате. И тем более спать в одной кровати.
  - Вы хотите, чтобы я бросил жену в тот момент, когда ей особенно нужна моя помощь. Я никогда не пойду на такое. А если мне суждено заразиться и умереть, то я не стану противиться господней воли. Я исполню свой долг супруга до конца. - Бомарше вскочил на ноги и возбужденно стал прохаживаться по комнате.
  - Этим вы ей не поможете, а себя погубите, - покачал головой Троншен. - Не поддавайтесь влиянию чувств, рассудите обо всем трезво.
  - Я никогда не уступлю сухому расчету и не позволю заглушить голос сердца, когда речь идет о моей замечательной Женевьеве. Лучше спасите ее. - Бомарше умоляюще посмотрел на доктора.
  - Я предупреждал, что не надо было решаться на вторую беременность. Здоровье мадам слишком хрупкое, - проговорил Троншен.
  - Но разве не Бог говорит нам, чтобы мы плодились и размножались. А когда мы следуем его указаниям, он так жестоко наказывает нас, - искренне недоумевал Бомарше.
  - Давайте не будем обсуждать чужие поступки. Нам все равно не изменить этот мир. Вы должны готовиться к самому худшему, - печально произнес Троншен.
  -Неужели нет никаких надежд?! - Отчаянию Бомарше не было предела.
  - Все в руках Всевышнего. - Троншен обратил свой взор к небу. - Но если принимать во внимание только мой опыт, а не Его волю, которую невозможно предсказать, то развязка наступит уже скоро.
  - Чем же я так провинился перед Ним, что он лишает меня любимой супруги?
  - К сожалению, на этот вопрос наука ответить не в состоянии.
  - Да что она, вообще, ваша наука в состоянии. - Бомарше приготовился излить на своего собеседника поток негодования, но вбежавшая служанка прервала поток его красноречия.
  - Госпоже совсем плохо, - сообщила она и выбежала из комнаты. Троншен и Бомарше устремились за ней. Бомарше, не слушая предупреждения Троншена, бросился к Женевьеве и заключил ее в объятия.
   -Милый, я ухожу, я оставляю тебя одного в этом мире,- голос Женевьевы звучал уже совсем слабо. - Помни, что я буду все время наблюдать за тобой, но уже оттуда.
  Бомарше в отчаянии прижался к ней еще теснее, несмотря на отчаянные попытки Троншена прекратить это безумство. Бомарше не слушал его, он хотел в этот момент только одного, как можно дольше удержать Женевьеву от перехода туда, где она уже окажется вне пределов его досягания.
  
  Глава 19.
  Когда в дверь квартиры позвонили, Аркашова не сомневалась, что это снова пришел драматург. Какое-то время она размышляла о том, как ей следует поступить, стоит ли впускать его в дом? Уж слишком много от него беспокойства. Затем бросила быстрый взгляд в зеркало, который отразил плохо причесанную женщину во много раз стиранном домашнем халате. Но ничего менять в своем внешнем облике она не стала. Раз явился без приглашения, пусть видит ее такую, какую застал. А если не понравится, ей что за дело.
  Аркашова отворила дверь, на пороге, как она и предполагала, стоял Феоктистов.
  - Это вы? - все же ради приличия спросила она.
  Феоктистов откровенно усмехнулся.
   - Можно подумать, что вы меня не ждали. Только не обманывайте, скажите честно.
  - Я не исключала, что вы осчастливите сегодня меня своим визитом. Хотя и надеялась, что все же удастся избежать этого несчастья. Я устала. Был трудный день.
  - Ну да, вы же перемыли почти весь театр, и теперь он блестит, как только что выпущенная монета. Я не исключаю, что однажды вам присвоят звание: заслуженная уборщица республики.
  Аркашова пожалела, что открыла этому неприятному, чванливому человеку дверь. Надо было оставить его за порогом. Еще ни разу их встречи не завершались ничем плодотворным. Одни стычки и ссоры. Зачем они ей?
  - Вы пришли в такой час, чтобы сказать мне об этом. Неужели с этим нельзя было подождать до утра?
  - Вы отлично знаете, что я пришел совсем не за этим. Я наблюдал за вашей реакцией при прогоне сегодняшней сцены. У вас было такое лицо, словно бы все, что вы видели, вызывало не то негодование, не то отвращение. А может быть, и то и другое попеременно. Мне стало страшно интересно, чем же вам не понравилась сцена?
  - Что вам до мнения какой-то уборщицы, - пожала она плечами. - Неужели вы так низко опуститесь, что будете слушать меня? Я вас не узнаю. Опомнитесь! Вспомните про свою гордость.
  Феоктистов, не спрашивая разрешения, прошел в комнату и совсем по-хозяйски сел на стул. Затем вперил взор в Аркашову.
  - У меня нет желания препираться. Если бы я не ценил ваше суждение, то не пришел бы сюда.
  Аркашова тоже села.
  - Это что-то новенькое. А, понимаю, это способ обольщения. Прямой приступ не удался, так вы решили пойти в обход. Это ваша драматургия. Что же, не самый плохой прием.
  - Да бросьте, не собираюсь я вас обольщать. Я действительно пришел только за тем, чтобы поговорить о сцене. Без всякой задней мысли.
  - Но, может быть, ваши задние мысли переместились вперед.
  - Да будете ли вы говорить по существу! - не на шутку рассердился Феоктистов. - Что вы заладили, как пономарь, про одно и то же. Я уже перед вами за то извинился. Или вы уже пожалели, что дали мне отказ?
  - Теперь вы начинаете?
  - О, боже, когда я говорю с вами, у меня голова идет кругом. Я никак не могу найти верный тон. Что вы за человек, не пойму. Может, прав ваш муженек, когда уверяет, что вы ведьма.
  - Может, и прав. А вы боитесь ведьм?
  - Не знаю, вполне возможно, что и боюсь. Я даже не знаю, ведьма - это женщина или что-то иное. Скажите, вы могли бы вот так, прийти мужчине и через полчаса ему отдаться.
  Какое-то время Аркашова молчала. Она смотрела на своего гостя, и тому вдруг стало не очень уютно под воздействием ее взгляда. А может, то, что она ведьма, совсем недалеко от истины, вдруг пришла к Феоктистову мысль. Вон какие странные у нее глаза; вроде бы ничего особенного, но если присмотреться, что-то в них есть завораживающее. Словно картина художника, от которой невозможно оторваться.
   - Почему бы и нет? - Голос Аркашовой после длительной паузы раздался столь неожиданно, что Феоктистов даже вздрогнул. - Именно так у меня и было с первым мужчиной. Когда я его увидела, то вдруг поняла, что хочу ему принадлежать немедленно. Мне тогда было девятнадцать лет, и у меня еще никого не было. Но это было совершенно непреодолимо, и я не испытывала никаких сомнений. Я ясно сознавала, что именно с него мне предназначено начать свою настоящую женскую жизнь.
  - И сколько прошло времени до того момента, как вы ему отдались.
  - Нисколько. Я ему не отдалась.
  - Вот те на! - удивился Феоктистов. - Но почему?
  - В последний момент я вдруг поняла, что не должна этого делать.
  - Ничего не понимаю. То вдруг почувствовали, что должны ему отдаться, то вдруг поняли, что не должны этого делать. Сам черт ногу сломит в ваших поступках.
  - Когда он почувствовал мое желание, он стал вести себя примерно же так, как вы в прошлый раз. И у меня тут же все исчезло, я уже больше ничего не хотела.
  - Но тогда это был не он, не тот человек, с которого должна была начаться ваша женская жизнь.
  - Нет, он, - упрямо наклонила голову Аркашова, - я получила ясный сигнал. Там не было ошибки.
  - Но тогда почему?
  - В тот момент он не понял, как должен себя вести. Потом через некоторое время он пришел ко мне и просил прощения. Но у меня к нему уже не было никаких чувств.
  Феоктистов тяжело и даже обреченно вздохнул.
  - С вами не соскучишься. Но объясните все же, что вам не понравилось в моей сцене?
  - А нужно ли?
  - Если я прошу, значит нужно, - излишне резко произнес он. Феоктистов уже заметил, что ее сопротивление всякий раз вызывало в нем раздражение и стремление его преодолеть, настоять на своем.
  Аркашова словно бы разгадала его состояние.
  - Вовсе не обязательно, - произнесла она. - Люди часто упорно добиваются того, что им совершенно не нужно. Да и какая вам, в сущности, разница, неужели вас может интересовать мнение какой-то не то провинциальной актрисы, не то уборщицы в театре.
  - У меня такое чувство, что вы просто вымаливаете комплимент.
  - Да, наверное, вы в чем-то правы. Я не должна было этого говорить.
  - Но так скажите же, наконец-то, что вы должны были сказать! Я вас уже полчаса об этом умоляю. Хотите, встану на колени.
  Неожиданно Феоктистов резво вскочил со стула и упал перед ней на колени. Аркашова быстро встала и сделала несколько шагов от него назад.
  - Прекратите этот балаган, иначе я не буду ничего говорить! - почти закричала она.
  - Это не балаган, - возразил он, оставаясь стоять в той же позе. - У меня такое чувство, что я сам не знаю, чего я добиваюсь, что хочу услышать. Когда я с вами, я чувствую какую-то растерянность. Вот если бы вы мне тогда отдались, как было бы замечательно, я бы знал, что делать дальше. Все шло бы по накатанному сценарию. - Он встал и снова занял место на стуле.
  - Интересно, что вы делали бы дальше?
  - Попытался бы скорей от вас избавиться. А так я ловлю себя на том, что мне хочется вас видеть снова и снова. Просто наваждение. Как же я мог забыть, говорил же мне ваш благоверный, что вы ведьма, что вы привораживаете. Да, скажите же, наконец, что вы думаете о той сцене? Иначе бог знает, чего я еще вам тут наболтаю.
  - Ваша сцена очень банальна, а ваша героиня скучна и неинтересна. Она общается с мужчиной десять минут, а затем ему отдается.
  - Но так было на самом деле! - возмутился Феоктистов. - Об этом пишут все биографы Бомарше. Она отдается не какому-то заурядному мужчине, она отдается гению. Она хочет ему не просто принадлежать, а служить высокому, тому, что возвышается над ней. Для нее - это способ выйти за пределы своей обыденности и соприкоснуться с нечто таким, к чему она может приблизиться только через этого человека. Это не просто половой акт, какой-то там банальный секс двух обезумевших от похоти людей, это слияние двух душ, попытка найти идеал. Для одного идеал женщины, для другого - мужчины, а для обоих ощутить прикосновение вечности.
  - А я вас уверяю, что таким образом никакого соприкосновения с вечностью у них не произойдет. Все вернется на круги своя, превратится в обычную чувственную связь. Вы просто не знаете ничего более глубокого, чем примитивная экзальтация. Вот ее то и показываете во всей красе. А экзальтация - это всего лишь обман. Я тоже читала биографов Бомарше, он станет ей изменять точно так же, как изменял другим. Вот об этом и надо было писать, что они оба, и он и она, во власти иллюзии, что у них на самом деле ничего не получится. Они оба еще далеки...
  - Понимаю, - не стал дослушивать ее речь Феоктистов. - Они не поднялись на какой-то там этаж какой-то лестницы. В тот день, наверное, отключили лифт. Вам не кажется, что кто-то из нас двоих сумасшедший. Как вы думаете, кто?
  - А мне всегда казалось, что если человек абсолютно нормален - то это самый худший вид сумасшествия.
  - Нет, я чувствую, что на сегодня с меня хватит. Вас как лекарство надо принимать очень маленькими дозами. А сегодня доза была лошадиная.
  - Вам не кажется, что это выглядит как оскорбление, - нахмурилась Аркашова.
  - Извините, я честное слово не хотел. Можно я приду завтра. Сегодня больше я не в состоянии вести разговор на такие темы. Я должен найти аргументы, чтобы вас раздраконить в пух и прах.
  - Действительно не стоит сегодня этим заниматься. А завтра приходите, я буду ждать.
  Последние слова удивили их обоих. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, словно пытаясь понять, а не ослышался ли каждый из них.
  - Что вы будете делать?
  - Ждать вашего прихода, - повторила Аркашова. - Я получила зарплату, могу вам что-нибудь приготовить.
  - Когда я был в Китае, меня там угощали обезьяньим мясом. Если можно, приготовьте мне рагу из него.
  
  Глава 20.
  В камере одиночного заключения царил полумрак. Пламя свечи, стоящей на столе, служило единственным источником света, освещающим небольшой участок столешницы и лицо, склонившегося над бумагами Бомарше. Он что-то быстро писал на лежащем перед ним листе. Наконец, он закончил и перечитал написанное. Лицо его осветила самодовольная улыбка.
  - Памфлет, кажется, удался на славу, - удовлетворенно произнес он. - Этот негодяй Лаблаш еще трижды пожалеет, что затеял соревноваться со мной. Если его когда-нибудь и вспомнят, то только потому, что я посвятил ему свой памфлет. А все дело стоит каких-то жалких 15 тысяч ливров, которые он не захотел возвращать. И вот из-за этой ничтожной суммы он опозорен перед будущими поколениями. Какие же это жалкие создания люди, которые не ценят своего доброго имя ни в сантим.
  Перечитав написанное, Бомарше откинулся на спинку стула и потянулся. Спина его затекла от долгого сидения в одной позе, тело требовало движения. Он встал, чтобы немного пройтись вдоль камеры, и как раз в этот момент раздался лязг замка, а за ним звук открываемой двери. Бомарше остановился и заинтересовано наблюдал за дальнейшим развитием событий. Он понятия не имел, что за очередной сюрприз ему уготовила судьба.
  Дверь, наконец, отворилась, и в камеру быстрым шагом вошел его давний приятель Гюден. Бомарше устремился к нему на встречу, друзья крепко обнялись.
  - Как я рад вас видеть, мой друг, - сердечно произнес Бомарше.- Как вам эти интерьеры. Не правда ли в этом что-то есть. Я жил в роскоши, теперь надо попробовать другую обстановку.
  - Я рад, что вы не теряете присутствие духа. - Гюден огляделся вокруг и опустился на стул, Бомарше примостился на кровати.
  - Не потерять присутствие духа даже в такой ситуации мне это не под силу, - произнес он с горечью. - Сначала смерть моего маленького сына, затем - моей замечательной Женевьевы. Потом этот процесс с Лаблашем, который завершился моим тюремным заключением. А неудачи в театре. Не слишком ли много несчастий сыпется на одного человека? Иногда мне кажется, что солнце уже никогда не взойдет над моей головой.
  - Да, признаю, для обычного человека это был бы чересчур, - парировал Гюден. - Но вы Бомарше. Всем известно ваше необычное жизнелюбие, неиссякаемое остроумие. Эти качества помогут вам справиться со всеми несчастиями.
   - А нужно ли с ними справляться, дорогой Поль Филипп. Да, меня и тут не покидает остроумие. И свидетельство тому вот этот мемуар. Но я задаю себе невольно вопрос: что движет мною в этой ситуации? Что способно укрепить мой дух?
  -Ваш талант. Ваш большой талант, - отвечал Гюден.
  -Талант. Но мои пьесы в лучшем случае принимают прохладно, а в худшем освистывают. Так в чем же вы видите мой талант? Когда смотришь на мир из этого окна, поверьте, все кажется по-другому.
   - Я не верю, что вы сложили оружие. С Бомарше такого не может случиться.
  - О, нет, я не сложил оружие. Но некоторые мысли, что посещают меня тут, невольно вызывают смущение. По чьей милости я оказался в этой камере?
  -Ваши враги..., - Гюден не успел закончить, как Бомарше прервал его.
  - О не продолжайте. Про своих врагов я знаю много. Знаю ли я столько про самого себя? Никогда еще в моей жизни не было такого мрачного периода, казалось, что навалились все беды, какие только можно себе вообразить. Но почему они набросились на меня столь дружно и яростно?
  - Вы задаете странные вопросы, - только и мог ответить Гюден.
  - Странная, непривычная ситуация порождает странные непривычные вопросы. Не будь ее, я бы жил легко и весело в соответствие с той натурой, какой одарила меня природа. А сейчас, когда я озираюсь вокруг себя, то не могу уклониться от вопроса: почему я сюда угодил? Все ли я делал так, как должен был делать?
  - Но мы все периодически ошибаемся. Вряд ли вам есть в чем-то особенно себя корить... - Гюден в очередной раз оказался прерванным Бомарше, так и не успев довести свою мысль до конца.
  - Я говорю не об ошибках, - нетерпеливо взмахнул рукой Бомарше. - Тут совсем другое. Такое чувство, что я все время шел не туда.
  - Но я не понимаю, куда же вы шли? Вы столько всего добились, к вам благоволят такие важные персоны, - удивился Гюден такому заключению своего друга.
  -И не менее важные персоны меня ненавидят. Знаете, дорогой друг, у меня в этих мрачных казематах вдруг стала рождаться пьеса. Эта пьеса о простом, незнатном человеке, чье предназначение бросать вызов судьбе, окружающим его людям. Он борется со знатной особой за свою любовь, за свое достоинство. Ему приходится в этой борьбе проявлять и смекалку, и находчивость и смелость.
  - Но это же вы, Пьер! - воскликнул Гюден. - Вы хотите написать пьесу о самом себе.
  Бомарше немного озадаченно посмотрел на Гюдена. Как ни странно, но эта мысль почему-то ни разу не посетила его.
  -Может быть, да, а может быть, и нет, - продолжал Бомарше. - Понимаете, мой друг, при всех его победах в нем накапливается не радость, а горе, печаль. И чем больше побед, чем шире растекается внутри него озеро печали.
  -Но в чем же природа этих чувств? - озадаченно спросил Гюден.
  - Я и сам точно не знаю, - пожал плечами Бомарше. - Может быть, в нем нарастает ощущение того, что он растрачивает данный ему природой талант совсем ни на те деяния, для которых он предназначен. Знаете, когда сидишь один среди этих голых угрюмых стен, возникает совершенно неожиданное понимание чего-то того, что там, где кипит и бурлит жизнь, это заслонено множеством самых разных причин. А тут ты пребываешь в полном одиночестве, если не считать Господа. Но он не в счет, так как его присутствие незримо.
  - И какие же удивительные мысли приходят к вам, мой друг? - Гюден с интересом ждал ответа.
  - Иногда я думаю, а не все ли напрасно, столько усилий, столько затрат умственной и телесной энергии, а ради чего? То, что я оказался здесь, разве это не предупреждение, не указание свыше, что настало время идти другим путем.
  - Но каким? - недоумевал Гюден. - Ваш путь блистателен, ему может позавидовать человек самого высокого происхождения. Вы сполна одарены тем блеском, который не способен придать никакое, пусть даже само высокое происхождение, ни один титул. Достаточно побыть в вашем обществе совсем недолго, чтобы навсегда попасть под обаяние вашего ума. Разве этого мало для одной человеческой жизни? Сколько людей не могут похвастаться и сотой доли ваших талантов.
  - Вот именно это мне и не дает покоя, - задумчиво произнес Бомарше.- Не знаю, поймете ли вы мой друг меня, иногда мне кажется, что я сам себя не вполне понимаю. Но если человек по-настоящему талантлив, должен ли он его растратить по пустякам или, сосредоточив его во всей своей силе, выполнить предназначенную ему высокую миссию? А я слишком жаден до жизни, меня все влечет с одинаковой силой: деньги, женщины, искусство, почести. Я пытаюсь все охватить. Но по силам ли мне это? Это ли я действительно должен делать? И беды, которые навались на меня, не являются ли наказанием за мое транжирство?
  - То, что вы здесь, всего лишь еще одно свидетельство о царящей в мире жуткой несправедливости, - немного поразмыслив отвечал Гюден. - Мировая посредственность всегда пытается уничтожить того, кто возвышается над ней, кто ей противостоит. Я надеюсь, что когда вы покинете сию грустную обитель и вернетесь в свой замечательный дом, вы вновь обретете прежнего Бомарше. А заодно и всех ваших друзей и почитателей. А этот эпизод своей жизни будете вспоминать как досадное недоразумение, но которое помогло вам лучше понять самого себя.
  - Да, мой друг, я жажду вернуться. Я еще не все выполнил мне предназначенное. Тот замысел, что у меня родился, должен обрести плоть и кровь. Я так и слышу голоса своих героев, я вижу, как они двигаются по сцене. А знаете, как будет звать главного из них? Фигаро. Запомните это имя. Его еще будут много раз повторять. В его уста я вложу то, что кажется мне на сегодня самым важным.
  - Но что, вы полагаете, является самым важным? - заинтересовался Гюден.
  - Я полагаю, что каждый человек достоин свободы и что любые стены должны быть разрушены. Касается ли это тюремных стен или сословных, или тех стен, что воздвигает в течение всей своей жизни в своей душе человек. Только тогда, когда эти стены падают, человек обретает то, ради чего он и появился на этот свет, - взволнованно произнес Бомарше. Эта мысль только что пришла ему в голову, и ему показалось, что ничего важнее в своей жизни ни разу еще не производил его ум.
  
  Глава 21.
  На этот раз Феоктистов решил действовать без импровизаций. Утром, едва это стало приличным по времени, он позвонил Аркашовой домой. К его радости их диалог протекал в сугубо мирных тонах. Он чинно осведомился, как она почивала, получил ответ, что почивала нормально. Несколько фраз они посвятили обсуждению темы погоды, некоторым текущим делам в театре, после чего договорились о часе встречи.
  До нее еще было много времени, но, несмотря на это, Феоктистов то и дело поглядывал на часы, словно бы от его желании их стрелки стали бы ползти быстрей по циферблату. Им овладела нетерпеливость; такое с ним случалось разве только в юности, когда гормоны заставляли думать о женщинах двадцать четыре часа в сутки. Но ведь с тех пор гормоны немного все же успокоились, но тогда почему сегодня мысли несутся в голове столь же настойчиво и стремительно, не оставляя ни минуты для спокойствия и отдыха? Что с ним все-таки происходит? в который уже раз задавал он себе один и тот же вопрос. Ну не может же он влюбиться по-настоящему в такую женщину. Вожделение - это понятно. Было бы неверно утверждать, что он его не испытывает. И все же понимает, не в нем только дело. Тут что-то все гораздо глубже, все происходит на ином уровне сознания. Это какая-то иная тяга, обусловленная скрытыми от него причинами. Но от этого она становится только еще более сильной. И это начинает его беспокоить, но нисколько не уменьшает желание общаться с Аркашовой. Что за напасть? Надо же было приехать в этот заштатный городишко, чтобы вляпаться в такую сомнительную историю. А может, плюнуть на все и никуда не идти? Но Феоктистов прекрасно понимал, насколько этот вариант для него несбыточен. Он пойдет к ней, словно приговоренный к отбыванию наказания. Нет, она, в самом деле, ведьма, кроме как приворотом такое невозможно объяснить. Надо непременно об этом будет ее расспросить, какими такими волшебными средствами или зельями она пользуется?
  Впрочем, Феоктистов сам не верил в свои умозаключения, он сознавал, что он пытается, таким вот странным образом, успокоить себя. А если объективно разобраться в его чувствах, то он просто влюбился.
  Сказав себе это, Феоктистов вдруг почувствовал, как немного успокаивается. Ну, влюбился, что ж из этого, такое случалось с ним много раз. И всегда любовь быстро или не очень быстро проходила. Вот и сейчас он надеется, что она улетучится достаточно скоро. От радости, что он наконец-то нашел ответ на мучившие его вопросы, он даже запел.
  Однако, чем меньше времени оставалось до встречи, тем чаще сомнения снова стали бороздить его ум. Так ли все просто, как он думает. Уж очень все легко у него получается. Сегодня влюбился, завтра разлюбил и дальше пошел. Феоктистов отгонял свои сомнения, как назойливую кошку от сметаны, но почти не сомневался, что они снова рано или поздно заявятся к нему. И вот что он будет делать в этом случае, не представлял.
  К встрече он стал готовиться за два часа. Внимательно изучил свой гардероб, остался им недоволен. Рубашки мятые и какие-то невзрачные. И нет ни одного приличного галстука, все тусклых расцветок. Отправляясь в этот город, он покидал в чемодан первые, какие ему попались.
  Феоктистов бросился в расположенный неподалеку от гостиницы галантерейный магазин и подобрал себе галстук. Не то, что он привел его в восторг, но лучших образцов все равно там не было. И когда в номере он повязал его, то остался доволен; все же теперь он выглядит пристойнее. В такого мужчину не грех и влюбиться.
  По дороге к Аркашовой Феоктистов снова зашел в магазин, на этот раз кондитерский. Выбрал самую дорогую коробку конфет из тех, что там были.
  В квартире Аркашовой его ждал накрытый на двоих стол. Феоктистов чинно вручил хозяйке свой презент. К нему он с удовольствием присовокупил бы и поцелуй, но не был уверен, что она примет его также благожелательно, чем только что подаренную ей коробку сладостей.
  - Добрый вечер, - поздоровался он.
  - Проходите, Константин Вадимович, - непривычно любезно пригласила Аркашова.
   - На этот раз не рискнул прийти к вам с цветами, помня вашу привычку швыряться букетами, - шутливо проговорил Феоктистов.
  - Приятно, что у вас хорошая память. Присаживайтесь к столу. Как видите, я тоже помню, что обещала.
  - Неужели вы приготовили экзотическое блюдо, о котором я просил?
  - Я вам обещала другое - ждать вас. А это все, - показала она на стол, - говорит о том, что я слов на ветер не бросаю.
  Только сейчас Феоктистов почувствовал, как сильно проголодался. От волнения он целый день почти ничего не ел. Он поспешно сел за стол.
  - Да, на ветреную женщину вы мало похожи, - произнес он, не отрывая глаз от выставки яств.
  - Но ведь именно таких женщин больше всего любят мужчины?
  - Любят. Как любят хорошее вино или дорогие сигары, - согласился Феоктистов. - Чтобы ими насытиться, достаточно несколько затяжек или несколько глотков. К несчастью такие женщины поверхностны, в них нет глубины. Поэтому они быстро приедаются.
  - Но вы то не из тех, кто не умеет компенсировать недостаток качества количеством?
  - Разумеется. Я знал много таких женщин. Но у них есть одно несомненное достоинство. Посадив мужчину за стол, они никогда не забудут предложить ему еду.
  Неожиданно Аркашова покраснела.
   - Ах, да. Простите мне мою оплошность, - поспешно произнесла она. - Накладывайте, пожалуйста, сами, что вам нравится.
  - Наконец-то я отведаю вашей знаменитой картошечки.
  - И не только. Сегодня я могу вам предложить еще мясное рагу. Правда, не такое, как вы мне заказывали. Это всего лишь кролик.
  - То же неплохо. С тех пор, как я в вашем городе, я первый раз отведаю еду домашнего приготовления. А если быть точным, то после того, как от меня ушла жена, я вообще не обращаю внимания на то, чем питаюсь.
  - А как же те ветреные женщины, которые никогда не оставляют мужчин голодными?
  - Их всех унесло ветром, как только я перестал быть модным и знаменитым. Женщины любят победителей. Их не интересуют неудачники.
  - Разве мир состоит из одних победителей? В нем полно неудачников и просто не очень успешных мужчин. Но рядом с любым из них есть женщина, - возразила Аркашова.
  - А это те, кто не востребован сильными мужчинами. Это уже отбросы. У них практически нет выбора - либо одиночество, либо иметь рядом некое подобие мужчины.
  - Из вашей теории следует, что я, выйдя замуж за Егора, мужчину ничем особо не примечательного, автоматически попадаю в категорию отбросов?
  Феоктистов почувствовал смущение. Не слишком ли категорично он говорит. Она может и обидеться. А это в его сегодняшние планы не входит.
  - Еще месяц назад я бы так примерно и сказал. Но, видимо, существуют исключения из этого правила. Вы - это нечто особенное. С такой, как вы, я сталкиваюсь впервые, и пока затрудняюсь дать вам определение. Может, вы сами это сделаете?
   - Я пока предпочитаю оставаться непознанной вами, - неожиданно улыбнулась она.
  - Мне почему-то кажется, что это обязательно случится. Вам об этом случайно не было никакого знака?
  - Случайность, как правило, закономерная неизбежность, поэтому я такие вещи никогда не пропускаю. Можете об этом не беспокоиться.
  - Скажите, мне интересно, а как вы это делаете. Можно мне этому научиться?
  - Можно.
  - Интересно. А как?
  - Нужно захотеть этого.
  - Так просто?
  - Все знают, что все гениальное просто.
  - О, это что-то новенькое. Вы намекаете на свою гениальность? До сих пор вы разыгрывали из себя простушку-бессеребреницу. Так кто же вы на самом деле?
  - Лицом к лицу - лица не увидать. Разгадывайте лучше загадки Бомарше, на большом расстоянии лучше видится.
  Феоктистов ощутил укол обиды. Могла бы что-нибудь и рассказать о себе, приоткрыть завесу над своими сокровенными тайнами. А то разыгрывает из себя непознанный объект.
  - Как вам угодно. У Бомарше многому можно поучиться. Как обольщать женщину, например. Я всегда делал, как он, и имел бешеный успех. Он представал перед ними уверенным в себе победителем, который сокрушает все препятствия на своем пути. И вы мне еще будете говорить, что женщины не любят победителей? Да они слетались к нему, как бабочки на цветок, их дурманил сладкий аромат его побед. Если бы он был простым башмачником или булочником, как вы думаете, пришла бы к нему сама его Мария Тереза, или устояла бы под его натиском госпожа Франке, а госпожа Годвиль , а мадемуазель Нинон и многие многие другие? Всех их притягивал магнит его таланта, неординарности, богатства, славы.
  - Да, так оно и было. Все эти женщины пришли к нему. Только они точно также пришли бы к нему, если бы он остался всего лишь простым часовщиком. Потому что притягивал их к нему не магнит его побед, а магнит их собственной ущербности. Именно так люди восполняют недостаток телесной и духовной неполноты. Есть, конечно, самодостаточные личности, которые ориентируются только на себя, черпающие только из себя и силы и энергию, но их не так уж много. Основная масса людей ищет поддержку в подходящем для них партнере. Вот только так, а не иначе притягиваются люди друг к другу.
  - Может, вы в чем-то и правы, но моя версия тоже имеет место быть. Глупо было бы упрямо отрицать это, - продолжал отстаивать свое мнение Феоктистов.
  - Конечно, мир не без уродов, я не спорю. И такие случаи не редки. Но только это низший путь, по которому может пройти человек. Только зачем это делать, когда есть еще другие пути, по которым можно пройти не унизительно для себя, а достойно.
  - А вы не допускаете, что человек может просто сбиться с пути.
  - Разумеется, может. И какое-то время он будет блуждать в мире иллюзий и заблуждений. А вот ориентиром для такого заблудшего опять явится его партнер. Такие люди могут относиться к самому сокровенному своему партнеру, как к врагу, на котором они вымещают свои обиды и комплексы. Иногда ему и жена нужна только для того, чтобы доказать, что все женщины дуры. Но только он не понимает при этом, что сам своей ущербностью ее такую притянул к себе. Грязь ведь липнет только к грязи.
  - Грязевые ванны бывают полезны,- возразил ей Феоктистов.
  - Вот тут я с вами согласна. Только так человек начинает понимать, что вляпался во что-то не то.
  Феоктистов несколько мгновений раздумывал над ответом.
  - Вы знаете, последнее время, когда я вас вижу, мне тоже кажется, что я вляпался. Или влип. Вы вносите в мое мироощущение сплошную сумятицу. И странно, что я не могу этому противостоять. Вы вызываете во мне странную смесь эмоций. Их диапазон вмещает в себя с одной стороны страстное желание обладать вами, с другой какую-то ненависть, оттого что вы никак не даетесь мне. Это, что тоже знак того, что я сбился с пути?
   - Да, это тревожный сигнал для вас, - усмехнулась Аркашова. - А смысл его в том, что вы разучились видеть любовь вокруг и отвечать любовью в любой ситуации.
  - Да ведь это вы мне отказываете в любви.
  - А вы не любви просите. Любовь освящена духом божьим. В любви мы все приближаемся к Богу. А вы приблизились к ненависти. И вы сами только что в этом мне признались.
  - Вы преувеличиваете значение любви. Она всего лишь инструмент для достижения единства, без которого мир перестал бы существовать, рассыпался в прах, обратился в пыль. А раз любовь инструмент, то в иерархии человеческих ценностей она занимает далеко не первое место. Так стоит ли искать с маниакальным упорством того, что является всего лишь следствием или тенью более важных понятий.
  - Мне так живописно представилось, как острая игла по имени любовь бесстрастно и целенаправленно, что-то сшивает, соединяет, стягивает. Работа закончена, необходимость в инструменте отпала. Теперь можно обходиться и без нее. Вам не кажется, что ваша система ценностей порочна изначальна?
  - Нет, не кажется. Я сам к этому пришел недавно. Идея проста, как все гениальное. И вы верно ухватили ее суть. Любовь - это категория из разряда временного, а не вечного. Ею действительно можно воспользоваться, когда мы сбиваемся с пути. Вот я и предлагаю вам зажечь этот светильник, пусть он осветит нам лица друг друга. Может быть, тогда вы яснее разглядите меня и поймете, что я тот, кто вам нужен сейчас?
  - Мне сейчас нужна любовь. Сможете ли вы ее мне дать? Пока не уверена.
  - Когда стоишь в преддверии храма, никогда не знаешь, прольется ли на тебя благодать или ты выйдешь оттуда точно таким же, как и вошел,- задумчиво произнес Феоктистов.
  - Что пользы от того, если она даже и прольется, но мы не сумеем принять ее. Для этого надо быть готовым.
  - Но вы то из тех, кто знает, когда он готов.
  - Это не так просто, как кажется. Иногда, чтобы узнать, приходится жить в состоянии пустоты очень долго, чтобы услышать этот едва уловимый зов, - вздохнула Аркашева.
  - Я готов ждать сколько угодно. И если вдруг это произойдет, обещайте, что вы мне непременно сообщите об этом.
  - Обещаю, - почти торжественно произнесла Аркашова.
  - Сегодня это не случится уже наверняка. А завтра у нас очень насыщенный день, я, пожалуй, пойду. Большое спасибо за ужин. А картошка у вас на самом деле замечательная. Надеюсь, что мне еще удастся ее отведать. Спокойной ночи.
  
  Глава 22.
  В гостиной господина Гюдена сидели двое. Сам хозяин и его лучший друг Бомарше. Друзья уютно расположились в креслах, стоящих друг против друга. В руках каждый из них держал по бокалу вина. Стоящая на низком столике бутылка была уже почти пуста.
  - Ваше вино, мой друг, превосходно. Будьте так любезны, распорядитесь, пусть мне приготовят пару таких бутылок в дорогу. - Бомарше сделал глоток из своего бокала и с сожалением посмотрел на стоящую на столе бутылку.
  -Вы все-таки покидаете Францию? - осведомился Гюден.
  - Я не могу допустить, чтобы меня арестовали.
  - Мне кажется, власти не осмелятся привести приговор в исполнение. Особенно сейчас, когда ваша популярность возросла необычайно, - с сомнением качнул головой Гюден.
  - Да, никто не ожидал, что мой позор превратится в триумф. И все же я принял все необходимые меры по обеспечению собственной безопасности. Завтра ночью я отправлюсь в Бурже, потом в Гент, а оттуда отплываю в Англию.- Бомарше залпом осушил свой бокал и поставил его на стол.
  -Какая чудовищная несправедливость. Вы, величайший гражданин Франции, а вынуждены бежать за пределы страны, как последний преступник, под чужим именем, - возмущенно проговорил Гюден.
  -К счастью существует еще небесная справедливость, Гюден. Вот посмотрите. Это я получил сегодня утром.
   Бомарше достал из кармана камзола надушенное письмо и протянул его Гюдену. Тот развернул послание и стал его читать вслух.
   - " Сударь, взяв на себя смелость писать вам, надеюсь на вашу величайшую снисходительность. Смею думать, что вы не оставите своим великодушным вниманием мою просьбу одолжить мне на некоторое время вашу арфу. Поскольку страсть, в которую обратились мои занятия музыкой, требует незамедлительного выхода. Но ввиду отсутствия вышеназванного инструмента, я не имею никакой возможности ее удовлетворить. Надеюсь с помощью вашего сердечного участия осуществить свое дерзкое желание. Если вы соблаговолите помочь мне, моя благодарность будет безгранична. Я отдам вам все, что вы попросите. С почтением мадемуазель Мария Тереза де Виллермавлаз."
   Прочитав письмо, Гюден аккуратно сложил его и вернул владельцу.
  - Я же говорил вам, что вы необычайно популярны сейчас, - произнес Гюден.
  - Господь милостив ко мне, коль он посылает мне небольшое утешение в виде этой молодой особы. Просьба барышни изложена столь красноречиво, что не остается никаких сомнений в ее намерениях.
  -Что вы ей ответили?
  -Я пригласил ее сегодня вечером сюда. Вы позволите остаться с ней наедине?
  - Разумеется, - улыбнулся Гюден. - Тем более, что я уже и так собирался оставить вас. Приятного вам вечера.
   После этих слов Гюден осушил свой бокал, поставил его на стол и быстро удалился. Какое-то время Бомарше сидел в одиночестве и размышлял о том, придет ли особа, написавшая письмо, к нему на свидание или это всего-навсего веселый розыгрыш.
  По прошествии немалого количества времени, когда Бомарше совсем уж было укрепился в мнении, что его разыграли, вошел слуга и громко объявил:"Мадемуазель Мария де Виллермавлаз, просит принять ее."
  - Проси, - в момент оживился Бомарше.
  Сердце в его груди вдруг затрепетало так, как это случалось с ним только в пору далекой юности.
  Она вошла, и Бомарше с первого взгляда на нее понял, что нынче вечером судьба улыбнулась ему. Женщина была молода, красива и судя по выражению ее лица необычайно умна. Эта опасная горючая смесь красоты и ума всегда покоряла Бомарше с первого взгляда.
  - Я осмелилась обременить вас дерзкой просьбой, сударь, - первая начала разговор девушка, и ее несомненная смелость внушила Бомарше еще большую к ней симпатию. - Но ваши душевные качества, - продолжала она, - известные мне, дали мне надежду на то, что вы не осудите меня за столь безрассудный шаг.
  - Напротив, я счастлив, что в столь тяжелые для меня времена, находится прелестное создание, способное одним своим присутствием рядом со мной вернуть мне прежнее ощущение радости жизни.
   Бомарше встал с кресла и, приблизившись к девушке, остановился от нее на некотором расстоянии.
  - В своем письме я просила вас об одолжении. Могу ли я надеяться на то, что просьба моя будет удовлетворена?- Девушка остановила на Бомарше свой прекрасный взгляд. Бомарше откровенно любовался ею.
  -Я никогда и никому не давал свою арфу, сударыня. Еще ни разу рука постороннего не коснулась моего инструмента. - Бомарше приблизился к Марии и взял в свои руки ее ладонь. - Но ваши чудесные пальчики столь прелестны, - он осторожно коснулся губами ее руки, - что было бы просто кощунством отказать вам в вашем невинном желании.
   Мария восприняла его жест, как само собой разумеющимся и не отняла руки.
  - Я знала, что вы великодушны, сударь. Я никогда не была знакома с вами лично, но, прочитав все ваши мемуары, я вас представила именно таким.
  - Неужели столь молодая особа, как вы, нашла интерес в чтении этих скучных памфлетов, направленных против продажности и нечистоплотности всего судейского корпуса?- На этот раз Бомарше перецеловал все пальчики ее руки и снова не встретил с ее стороны никакого сопротивления.
  - Либо вы несправедливы к себе, сударь, либо вы напрашиваетесь на комплименты, - улыбнулась девушка.
  - Комплименты из уст такой очаровательной особы, как вы, я бы счел высшей наградой для себя. - На этот раз Бомарше осмелился поцеловать ее тонкое запястье, и снова она не выказала никакого возражения. Невольно его охватило волнение, а воображение стало рисовать одну привлекательную картину за другой.
  - Я никогда не читала ничего более впечатляющего. Только такой гений, как вы, способны были изложить это, как вы справедливо заметили скучное дело, столь захватывающе и увлекательно. Я не могла оторваться от этого чрезвычайно взволновавшего меня чтения, пока не прочитала все до последней строчки. Я так горела желанием познакомиться с вами, что пошла на хитрость и придумала эту свою нелепую просьбу к вам, - слегка задыхаясь от охватившего ее волнения, поведала девушка.
  - Милая, Мария. Только ради одной такой встречи с вами, стоило пройти через все то, что выпало на мою долю в последнее время. - При этих словах Бомарше слегка оголил ее руку, откинув кружевной волан рукава и припал губами к тонкой коже на сгибе локтя. - За одну возможность видеть и говорить с вами, я готов написать еще десять таких мемуаров. Лишь бы вы не оставляли меня своим благосклонным вниманием. Могу ли я надеяться на вашу снисходительность ко мне?
  -Можете ли вы надеяться? Вы еще спрашиваете? Не думаю, что столь проницательный человек, как вы не разгадал мой наивный план еще с самого начала. Мне стоило опасаться того, что вы примете меня за одну из тех недостойных женщин, которые бесстыдно предлагают себя мужчине.
  - Я уже достаточно пожил на этом свете и умею разбираться в женщинах. Те, о ком вы говорите, действуют иными способами. В вашем письме можно увидеть намек на ваше истинное желание, но вы сумели сказать об этом в самой деликатной форме. Вам не в чем себя упрекнуть. Более того, видя вас перед собою, необычайно соблазнительную и очаровательную, я даже жалею о том, что вы не высказались о ваших желаниях в более откровенной форме.
  Одной рукой Бомарше крепко продолжал удерживать девушку за талию, как свою добычу, пальцем другой руки он коснулся нежной кожи ее груди в вырезе платья и легонько погладил в том месте, которое именуется ложбинкой греха.
  - Сударь! Вы сейчас находитесь на пике популярности и народной славы, несмотря на то, что преданы позору и шельмованию. Вам, как защитнику попранной свободы и борцу за справедливость, рукоплещет восхищенный Париж. Что же говорить о том впечатлении, которое вы произвели на меня, молодую экзальтированную особу, воспитанную на свободолюбивых произведениях Вольтера и Руссо. Прибавьте ко всему этому ваше великодушие и необычайное очарование. Вы просто неизбежно должны производить впечатление на женщин. Я не могла не влюбиться в вас с первого взгляда. Поскольку молча страдать и мучиться от невозможности общения с вами не в моем характере, я решилась на столь решительный шаг, чтобы объясниться с вами и услышать свой окончательный приговор.
   После этого признания, Мария потупила глаза, тело ее обмякло, готовое покориться любой прихоти, обнимавшего ее стан кумира.
   Бомарше, не испытавший с ее стороны ни малейшего сопротивления, был немного разочарован. Азарт охотника, необычайно возбуждавший его в отношениях со слабым полом, сегодня в нем даже не воспламенился. Внезапная скука овладела им. Бомарше уже нисколько не сомневался в том, чем закончится этот вечер. И все-таки девушка была необычайно мила, поэтому он не будет привередничать и употребит это блюдо в таком виде, в каком предлагает ему жизнь. Да в нем не достает специй, но зато есть прелесть новизны. Конечно, он насладится ею, осталось совершить лишь последнюю формальность в виде нескольких ничего не значащих фраз, как финальный аккорд заключительной мизансцены.
  - Милая, Мария. - Бомарше жадно припал губами к груди Марии, затем переместился на ее шею и губы, не забывая произносить слова, которыми перемежал свои поцелуи, которые раз за разом становились все более и более страстными. - Я восхищен не только вашей молодостью и красотой, но и той решительностью, с которой вы смогли обратиться ко мне. С первой минуты, как я вас увидел, я испытал к вам такое влечение, которое до сих пор не испытывал ни к одной женщине. Ваш голос, взгляд, манера говорить покорили меня чрезвычайно. Пусть скептики и моралисты бросают камни в тех, кто способен воспламениться любовью к женщине с первого взгляда. Оставим им их заблуждения. Я чувствую, что вы та самая женщина, которая создана для меня. Именно вас, я безуспешно искал долгие-долгие годы. Небесное провидение послало мне вас в тот момент, когда жизнь для меня превратилась в ад. Неужели я посмею отвергнуть ту, которая вырвала меня из этой страшной бездны? Придите в мои объятия, милое дитя. Я хочу подарить вам все, что только может подарить мужчина любимой женщине. Я хочу подарить вам больше. Возьмите мою жизнь в свое полное распоряжение, пользуйтесь ею по своему усмотрению. Отныне я ваш навеки.
   Закончив, Бомарше посчитал, что этого достаточно, чтобы продолжить их диалог уже в другом месте. Он подхватил девушку на руки и понес ее в альков.
  
  Глава 23.
  Феоктистов стоял перед зеркалом и с его помощью тщательно выверял свой вид. Повязал галстук, затем стал причесывать волосы. А все же он привлекательный мужчина, сделал он приятный для себя вывод по итогам осмотра.
  "Раньше, когда я смотрелся в эту стекло, то моя рожа выглядела гораздо моложе, - думал он. - Человеку кажется, что молодость, как верная жена, его никогда не покинет. А она берет да изменяет ему со временем. И ничего тут не поделаешь. Вот и думаешь, стоит ли появляться на свет божий, чтобы потом постареть. Интересно, какой сюрприз заготовит мне сегодня эта женщина. Вот не ожидал встретить в такой глуши подобного экземпляра. И откуда она только взялась на мою голову. Мозги у нее, по-моему, работают в каком-то особом режиме. Никогда не угадаешь, какая в них окажется следующая мысль. Ну ладно, тем интересней. Отведаем этот местный экзотический напиток еще разок, а там посмотрим".
  Поток его мыслей прервал настойчивый, даже наглый, как показалось Феоктистову стук в дверь. Кого там еще принесло, сморщился он. Феоктистов отворил дверь и увидел Егора.
  - Привет! - радостно воскликнул Егор. - Вижу, готовишься на выход. Хочешь, угадаю с одного раза. К Лизке решил потопать. Чего молчишь, ведь прав. Да еще такой торжественный, галстучек нацепил. Слышь, уж не предложение ли собрался ей сделать?
  Феоктистов почувствовал злость. Вот кого он хотел видеть меньше всего.
  - Не ваше дело. Если захочу, сделаю предложение.
  - Вот об этом я с тобой и пришел потолковать. - Егор достал из старого, облезлого пакета бутылку водки. - Думаю, под ее аккомпанемент разговор лучше сложится.
  - Спасибо, но пить что-то не хочется, - отказался Феоктистов.
  - Да ты что, земляк, от нее отказываешься! Вижу, что Лизка с тобой сотворила. Ладно, не хочешь и не надо. Без нее разговор сладим. А может, все же по одной, так сказать для разгона.
  - Давайте разгонимся без нее. И по быстрей набирайте скорость. Если пришли что-то сказать, говорите прямо, без увертюры.
  - Без чего? - уставился на него Егор. - А ну понятно. Без увертюры, так без увертюры. Был у нас сегодня с Лизкой долгий разговор. Давно он наклевывался, да все никак не начинался. А тут сам собой как бы и начался. Без этой, как ты говоришь, увертюры. А все благодаря тебе, ты нас на него стимулировал.
  - Ничего не понимаю, причем, тут я. Я в ваши дела не вмешивался.
  - А это как посмотреть, - покачал головой Егор. - Может, ты сам и не вмешивался, да вмешался. Благодаря тебе поняли мы с Лизкой одну вещь: надо нам заново все начинать, пока все окончательно не рухнуло. Малец у нас растет, ему мамка и папка нужны. А то он у нас почти как сирота. В общем, сели мы с ней за стол, она борща наварила знатного по случаю зарплаты и других не менее важных событий. Обсудили мы всю свою жизнь. И пришли к выводу, что надо бы нам все начинать заново. Мало ли что меж людьми случается, какая кошка или там тигрица пробежала. Пробежала и исчезла, а мы-то остались. Так что с этого дня мы снова будем жить вместе, как муж и жена. А потому твой визит к нам сегодня отменяется, мы хотим побыть наедине. Знаешь, когда муж и жена долго не видятся, какая у них страсть случается. Соскучились мы с ней друг по дружки. А потому не хотим, чтобы нам кто-нибудь мешал. Вот такая история сегодня приключилась.
  Феоктистов почувствовал, что спич бывшего мужа Аркашовой привел его в замешательство. А если этот прохиндей не лжет? Хотя с другой стороны ему соврать, что стакан кефира выпить. Но в любом случае что-то за всеми его словесными выкрутасами стоит реально.
  Чтобы лучше сосредоточиться, Феоктистов несколько раз прошелся по номеру. Затем снова сел на стул.
  - Не верю я тебе, - произнес Феоктистов.
  - Это почему же? - искренне удивился Егор.
  - Да потому что не нужен ты ей такой. Это ясно, как день.
  - Уж не ты ли ей нужен?
  - Может тоже не я, но уж и не ты.
  - Думаешь, я не понимаю, что тебе обидно. Зацепила Лизка тебя. А тут такая накладка. Такой важный, красивый, из самой столицы, И от ворот поворот. Я тебе даже сочувствую.
  - Пошел ты со своим сочувствием, знаешь куда.
  - Да я пойду, ты не волнуйся. Только ты к ней больше не ходи. Ну, поиграла она немного, я ее знаю, это у нее в крови. Ей людишки интересны, как там у них внутри все устроено. Очень любит она на это посмотреть. Прямо механик. Она меня поначалу тоже препарировала. Не понимаю, зачем ей это нужно, кроме неприятностей, ничего ей это не доставляло. Жила бы себе спокойненько. А то нет. Ну да что тут поделаешь, у каждого какая судьба на роду написана, то оно с ним и будет. Мне вот с Лизкой всю жизнь кувыркаться, а тебе вот пьески писать. Еще неизвестно, кому лучше.
  - Хватит болтать, я пойду к ней и все сам выясню.
  - Не советую.
  - Это почему же?
  - Малец к ней наш сегодня приехал. Я тебе не сказал, что все с него и началось. Пристал он к ней: хочу жить с папкой и мамкой. Ну, она и прослезилась. А потом уж оба мы поговорили. Может, и не согласилась бы она со мной снова гнездо вить, да куда ж от птенца денешься, если он требует обоих его зачинателей. А он тоже в нее чувствительный, почуял, что ты можешь все у нас порушить, вот и вцепился в нее.
  - Врешь ты, откуда он мог про меня знать?
  - Как ты не поймешь, а еще писатель, что про тебя он ничегошеньки не знает, увидел он, что Лизка, то бишь мамка, как-то изменилась, Вот и почувствовал, откуда угроза идет. А перед сыном разве устоишь?
  Феоктистов с сомнением покачал головой.
  - Не верю я что-то тебе, - произнес он, но сердце тоскливо сжалось.
  - Веришь, не веришь, а к Лизке я тебе не пущу. Нечего душу мальцу травмировать. Мертвым у порога лягу, я пройти не дам. У меня кроме сына ничего не осталось.
  - Да, успокойся, никуда я не пойду.
  - Вот за это тебе спасибо, не от меня, а от него.
  Внезапно в дверь постучали. Феоктистов бросился открывать в надежде, что вновь пришедший поможет ему избавиться от Егора. На пороге стоял мальчик.
  - Здравствуйте! - звонким голосом произнес он.
   - Ты кто?
  - Да это мой сын, - пояснил Егор. - Ты чего, Павлушка?
  - Меня мама прислала, просила передать, что ужин стынет, а тебя нет. А вы так не договаривались.
   - Ой, правда, я ж совсем забыл, Лизка меня ждет. Она ж рыбку пожарила.
  Феоктистов подозрительно посмотрел на мальчика.
  - Скажи, а ты как нас нашел? - поинтересовался он.
  - Да, мама сказала, что папа, наверное, у приезжего. И послала меня к вам, за ним.
  - Но это же далеко.
  - А ничего, я город хорошо знаю, мы с пацанами все облазили. Только в театре у мамки не был.
  - Это почему?
  - А неинтересно. Там все понарошку, а я люблю, когда все по-настоящему. Так ты идешь?
  - Иду, сынок, - подтолкнул Егор сына к двери. - Думаю, мы с тобой обо всем договорились, - сказал он уже Феоктистову.
  - Ладно, идите. Считайте, что вам повезло.
  Егор и Павел, держась за руки, покинули номер.
  
  Глава 24.
  Апартаменты госпожи де Годвиль были сплошь и рядом уставлены цветами. Цветы были везде - стояли в вазах на столе, возвышались из огромных напольных ваз, заглядывали ветками цветущих каштанов из сада. Сама хозяйка своим цветущим видом ничуть не уступала этим прекрасным созданиям природы. Госпожа де Годвиль, похожая на прекрасную нежную розу, укутанная в пурпурный атлас модного платья, полулежала на кушетке и читала роман. Вошедший слуга, прервал ее от этого увлекательного занятия и доложил о госте.
  - К вам господин Бомарше, - низко поклонился лакей.
   При этом имени госпожа де Годвиль нахмурилась, и хотела было запретить его принимать, но уже через секунду ее прелестное личико прояснилось, и она сменила гнев на милость.
  - Проси, - произнесла она мелодичным, как звук колокольчика, голосом.
  Мадам Годвиль поспешно встала с кушетки и, подойдя к окну, заняла диспозицию спиной к входной двери. Она не смотрела на вошедшего, но прекрасно представляла, с каким страстным вожделением он взирает на ее прекрасную точеную фигурку.
  - Любовь моя, что произошло. Что за странные письма вы посылаете ко мне? - услышала она голос Бомарше.
  Годвиль хорошо отрепетированным жестом медленно развернулась к вошедшему и холодно посмотрела на него.
   - Зачем вы здесь? Вы, что не поняли содержание моих писем? - произнесла она, стараясь казаться до глубины души возмущенной.
  - То, что выводит ваша прелестная ручка на бесстрастном листе бумаги, совсем не похоже на вас, - вкрадчиво произнес Бомарше. - Почему вы хотите прервать связь, которая доставляет нам столько удовольствия.
  - Вы еще спрашиваете? - Мадам Годвиль прошла к столику, взяла с его полированной поверхности маленький изящный веер, раскрыла его и несколько раз обмахнула им лицо. - Я много раз вам говорила об этом. Я и так слишком долго терпела. Мне следовало прогнать вас в тот же день, как я узнала, что вы делите меня с другой.
   Годвиль резко сложила веер и швырнула его обратно на столик. Упавший предмет издал такой резкий звук, что от неожиданности Бомарше вздрогнул. Однако этот демарш возлюбленной нисколько не сбил его с толку. Он твердо решил продолжить свою линию.
  - Вы же знаете мое положение. И кто, как не вы первая бы стали презирать меня, если бы я оставил женщину, подарившую мне дочь,- смиренно произнес он.
  - Мне нет никакого дела до этой женщины, - вспылила Годвиль. - Я знаю, что она не жена вам. Зачем же вы живете с ней под одной крышей, если вы не любите ее так, как меня.
  - В моем чувстве к ней нет ни страсти, ни опьянения. Есть всего лишь нежная привязанность. - Бомарше продолжал оставаться невозмутимым. - Но я сделал эту молодую женщину, скромную и порядочную, матерью своего ребенка, не сделав предварительно своей женой. Я очень виноват перед ней и многим ей обязан. В моем возрасте и с моими принципами подобные обязательства гораздо крепче держат, чем самая страстная любовь.
  - Мне прекрасно известны ваши принципы. Свобода и похоть - вот ваши обеты, - с раздражением бросила ему Годвиль.
   - Вы правы, моя дорогая. Именно свобода и похоть, страсть и вожделение. Вот каким богам я поклоняюсь. И вы, из-за которой я перестал быть честным человеком, вдруг упрекаете меня в этом. Не вы ли возносите молитвы тем же самым богам? Я редко встречал женщин способных так самозабвенно и без остатка им поклоняться. И раз мы с вами пребываем в единой вере, я предлагаю оставить наши распри и прямо сейчас вознести вечернюю молитву нашим богам.- Бомарше приблизился к Годвиль и попытался завладеть ее рукой. Однако Годвиль не дала ему этой возможности.
  - Я дала обет затворничества и целомудрия, - объявила она, гордо вскинув голову.
  - Жестокая женщина. Вы сами толкаете меня в объятия Марии Терезы, а потом упрекаете в этом.
  - Я разгадала ваши уловки. Бедная Мария Тереза! Она даже не подозревает, какая роль для нее вами определена. Она всего лишь ширма, за которой вы отгораживаетесь от надоевших вам любовниц, - с сарказмом заметила Годвиль.
  - Если бы вы только знали, как вы далеки от истины. Я просто не хочу прикипать к вам сердцем, потому что не могу и не должен этого делать. Но вы вносите в мою жизнь приятное разнообразие. Жизнь слишком монотонна и тяжела для такого веселого человека, как я. Зачем же вы хотите превратить нашу легкую связь в мучительный роман, - искренне недоумевал Бомарше.
  - Вам давно было пора понять, что такая пылкая женщина, как я, ни от чего не получает удовольствия пока не владеет этим полностью, - парировала Годвиль.
  - Нельзя поработить свободу, - упрямо продолжал гнуть свое Бомарше. - Разве нежный поцелуй или нежное прикосновение не стоят во сто крат больше мучительных пут любви, повергающих в отчаяние?
  - Как вы не понимаете, что ваша легкость, с которой вы порхаете от одной женщины к другой и есть те самые путы, которые не дают мне насладиться любовью в полной мере?- удивилась Годвиль.
  - Вы упрекаете меня в том, что с избытком присутствует также и в вас. Вы не можете принять себя такой и не нашли ничего лучшего, как обвинить меня в распутстве. Сбросьте с себя это наваждение, вглядитесь внимательно в свое отражение, которое я в данный момент олицетворяю, и вы почувствуете, что ничто не стоит больше меж нами теми путами, которые мешают нам наслаждаться друг другом.
  - Вам не откажешь в проницательности, - задумчиво произнесла Годвиль. - То, что вы мне сейчас с таким пылом поведали, мне хорошо известно самой. Вы легко и непринужденно извлекли на свет божий мое секретное оружие, которым я пользуюсь, чтоб укрощать мужчин. Вы первый, кто сумел разгадать мой секрет. Пожалуй, вы заслуживаете поощрения. Судьба опять повернулась к вам лицом. Сумейте же воспользоваться ее милостью.
   - Вы вся во власти изменчивых чувств, которые не дают вам покоя. Я давно понял, что мне не следует искать логику в вашем поведении, а нужно принимать вас такой, какой посылает мне вас небо - злюкой или самим очарованием, в зависимости от момента. - Бомарше с восхищением смотрел на возлюбленную.
  - Сейчас тот самый момент, когда я решила сменить гнев на милость. Смотрите же, не упустите его.- Годвиль кокетливо изогнула брови и, подхватив складки своего платья, грациозно опустилась на кушетку.
  - Вчера - гневное письмо, сегодня - великодушное прощение, еще через мгновение нежнейший гимн любви. Боже, как я обожаю вас за это, - буквально простонал от восторга Бомарше.
  - Вы еще не знаете всех тех средств, с помощью которых я намерена обращаться с вами. Ни один мужчина на свете, даже такой гениальный, как вы, не заслуживает моей снисходительности. Мое дальнейшее внимание к вам обойдется вам очень дорого.
  - Я догадываюсь, о чем вы, - улыбнулся Бомарше. - И я готов платить, чтобы доставлять вам раз за разом то удовольствие, которого вы заслуживаете. Назовите свою цену.
  - Я вам не шлюха, мой дорогой. Извольте быть поделикатнее.
  - Я вовсе не хотел бы иметь шлюху своей возлюбленной, но не возражаю, чтобы моя возлюбленная была немного шлюхой.
  - Поберегитесь дерзить мне!- гневно воскликнула мадам Годвиль.
  - Чтобы больше не ссориться, давайте оставаться такими, как мы есть, - попытался сгладить свою оплошность Бомарше. - Вас возмущает мое распутство, меня же ваше распутство восхищает. Мы оба знаем это друг о друге. И раз мы создали себе такую репутацию в глазах друг друга, нам ничего не остается, как пользоваться ею в свое удовольствие.
  - C чего вы взяли, что я предпочитаю удовольствие любви. Заниматься любовью ради одного удовольствия - это ничто, - повела точеным плечиком мадам Годвиль. Краем глаза она заметила, как задрожал от вожделения ее любовник.
  - Любить, но не заниматься любовью - во сто крат хуже, - произнес Бомарше и приблизился к мадам Годвиль. Оставаться от нее на отдаленном расстоянии больше у него не хватало сил.
  Мадам Годвиль тонко уловила момент и решила, что пришла пора сменить гнев на милость.
  - Довольно слов. Мне уже не важно занимаемся ли мы любовью, потому что любим друг друга, или любим друг друга потому что занимаемся любовью. Это бесконечный повод для споров и ссор. Сейчас я знаю одно - все, что мне нужно так это нравиться вам. Вы хотите моей любви? Так берите ее, кто вам мешает. Вы желаете, чтобы я вас ласкала, так скажите мне об этом. Доставьте мне удовольствие, я хочу этого, я не могу без этого, я умираю...
  Бомарше не дал ей закончить свой монолог, он прервал речь собеседницы страстным поцелуем в губы.
  
  Глава 25.
  После того, как Егор с сыном покинули его номер, Феоктистов вдруг почувствовал, что полностью опустошен. Было ощущение, что по его душе прошлись хирургическим скальпелем и удалили из нее самое ценное. И теперь она пустая и ровная, как футбольное поле, поверхность, где больше ничего не растет.
  Феоктистов никогда не любил сильно копаться в самом себе, подсознательно он боялся, что если увлечется этим процессом, можно выкопать столько всего, что мало не покажется. Он придерживался концепции, что себя нужно знать в неких ограниченных пределах, в которых человеку комфортно. А если становится от этого неприятно, тем паче больно, то к чему эти процедуры? Он знал людей, которые делали все от себя зависящее, дабы максимально навредить самим себе. А потом жаловались всем на свою несчастную жизнь. Нет уж, мазохизм никогда не станет его выбором; лучше что-то не знать или не понимать и быть счастливым, чем все знать и понимать - и быть несчастным.
  Но сейчас Феоктистов вдруг почувствовал, что эта жизненная философия, которую он считал непоколебимой, уже не служит ему столь же верно, как до этой минуты. Должен же он дать себе ответ на вопрос: почему ему так тяжело на душе? Из-за того, что его роман с этой провинциальной актрисулечкой завершился, так и не начавшись по существу, что другой мужчина имеет гораздо больше прав на эту женщину? Но это же смешно. Ну да, она в чем-то необычная, непохожая на многих других. Что ж из этого, необычных и непохожих совсем немало, встречал он на своем пути и таких. Но почему-то они не вызывали в нем таких переживаний, хотя были на порядок выше ее. Или дело тут совсем не в ней? Но тогда в чем? Бывает так, что одновременно соединяется сразу несколько негативных обстоятельств. И тогда каждый из них приобретает дополнительную энергию, возникает синергетический эффект. Вот и становится человеку особенно тяжело. А у него для этого достаточно причин. Одно то, что он оказался в этом городе, в этом заштатном театре, уже способно пробить большую пробоину в его душевном равновесии. Ну, а эта Аркашова немного, совсем немного увеличила уже существующее отверстие. Так что дело не в ней или точнее, совсем немного в ней. Просто его жизнь в какой-то момент сорвалась с привычных катушек и полетела в неизвестном направлении, сметая все на своем пути. Вот он и почувствовал себя несчастным, обделенным, когда захотелось хотя бы ненадолго прибиться какой-нибудь пристани. Увы, не получилось. А иногда хлопок ладони приводит в движении огромную снежную лавину. Так случилось и с ним.
  Эти объяснения успокоили Феоктистова до такой степени, что он даже повеселел. Этому же поспособствовал и стакан коньяка, который он выпил перед тем, как отправиться в театр на очередную репетицию. Он шел по улице и улыбался, алкоголь весело шумел в голове. Феоктистов был уверен, что преодолел душевный кризис. Будто и раньше с ним не случалось нечто подобное; еще сколько раз, но всегда он выходил из него победителем. Так будет и теперь.
  Но когда он пришел в театр прежнее настроение вернулось. Среди явившихся на репетицию артистов Аркашову он не увидел. Он подумал, что она, пока еще есть время, где-нибудь драит полы, он обошел все помещения, но ее так и не обнаружил. Куда же она задевалась? Он вдруг почувствовал злость. Когда он ее желает видеть, она словно бы специально не появляется.
  Феоктистов вернулся в зрительный зал, стесняясь, спросил у нескольких артистов, где Аркашова? Но ни один из них не имел на сей счет никаких представлений. Он сел в кресло, и молча просидел в нем всю репетицию, не промолвив ни слова. Да и почти не смотрел на сцену. Ему стало окончательно все равно, что делают эти люди с его пьесой. Пусть кромсают, портят, режут на части, в общем, делают, что как хотят. Ему абсолютно все равно.
  Едва репетиция закончилась, Феоктистов вскочил с кресла и бросился к выходу, хотя режиссер направился к нему, видимо желая поинтересоваться его впечатлениями. Но меньше всего ему сейчас хотелось что-то обсуждать с ним.
  Он вернулся в номер. Делать было абсолютно нечего, как первым людям на земле. Феоктистов, не раздеваясь, бросился в кровать. Ему хотелось быстрей заснуть. Когда спишь, ты отсутствуешь, твои проблемы уходят вместе со сном куда-то в мировое пространство и какое-то время там пребывают. Правда, когда просыпаешься, они мгновенно возвращаются. Но все же есть хотя бы небольшая передышка. А это уже неплохо.
  Но заснуть не удавалось, что-то упорно мешало этому. Впрочем, Феоктистов прекрасно знал что, вернее, кто: Аркашова. Точнее, мысли о ней, которые неслись по голове, словно горная река, бесконечным и бурным потоком, сметая все на своем пути. И прогнать их не было никакой возможности. Он даже застонал от бессилия; надо же так вляпаться. А ведь ничего не предвещало такого поворота судьбы.
  Раздался стук в дверь. Феоктистов сел на кровать. Кого там еще принесло? Неужели не могут отстать от него, он не желает никого видеть.
  Феоктистов, волоча ноги, пошел открывать. И замер от неожиданности, на пороге стояла Аркашова.
  - Мне передали, что вы искали меня в театре.
  - Да, я хотел вас видеть, - выдавил из себя Феоктистов, с трудом стараясь сдержать радость. - Но вас не было на репетиции.
  - Я взяла выходной.
  - Понимаю, дела личные в первую очередь. Только скоро премьера, я бы не советовал вам пропускать репетиции.
  - Моя роль в спектакле настолько мала, что от меня не требуется присутствия в театре каждый день.
  Феоктистов почувствовал, как снова закипает.
  - В моей пьесе, как, впрочем, и в жизни, нет маленьких ролей, запомните. А если вы до сих пор не поняли этого, то вы плохая актриса. В таком случае вам лучше бросить это ремесло и переквалифицироваться в уборщицу. Я не сомневаюсь, что вас ждет блистательная карьера на этом поприще.
  - Для этого вы искали меня, чтобы предсказать мне это мое великое будущее?
  - Не надо быть большим пророком, чтобы увидеть это, - наполнил Феоктистов свой голос до краев сарказмом.
  - Вы сегодня встали не с той ноги или вам приснился дурной сон?
  - Вот именно, дурной сон. Только он мне не приснился. Это грезы наяву.
  - Это интересно. Кто же в ваших грезах был главным героем?
  - Как выяснилось не я. Мне в этом спектакле отведена второстепенная роль. Вот они законы искаженной реальности. Первые там последние, а последние - первые.
  - Что же вы так не приемлете в этом? Познание мира иллюзий бывает очень полезным для творческого человека.
  - Да, особенно если он идеалист, у которого масса творческих планов один другого безумней. Что это такое, как не сон разума?
  Аркашова как-то странно посмотрела на своего собеседника.
  - За сном всегда следует пробуждение. Важно, чтобы эти иллюзии не превратились в ложные идеалы. Иначе таким творцом будет управлять не дух божий, а комплексы и ущербность, и он эту ложь будет передавать людям.
  - К несчастью люди часто отдают предпочтение лжи, нежели истине. Они не хотят настоящих чувств, они хотят их заменителей.
  - Не правда, никто не хочет быть обманутым.
  - Зато обманывают сами. И вы из их числа.
  - Что вы хотите этим сказать?
  - Вы, как и все остальные, даете надежду, а затем отнимаете ее
  - Сейчас я как все, а недавно вы говорили, что я особенная. Что-то не видно последовательности в ваших оценках.
  - А это потому, что нет логики в ваших поступках. А поскольку я вполне адекватен, вот и смотрите, что вы из себя представляете.
  - А вам не кажется, что зеркало ваше кривое?
  - Да это вы только тем и занимаетесь, что кривите душой. Строите тут из себя Василису Премудрую, а поступаете, как последняя дура.
  - Что-то я вас не пойму. Прошлый раз вы хотели любви, сейчас кипите от ненависти.
  - А от любви до ненависти один шаг.
  - Кто это вам сказал?
  - Это известная истина.
  - Это не истина. Это ложь. Тот, кто это сказал, и понятия не имеет о любви.
  - Ну, да. Как же это я не понял сразу. Передо мной великая хранительница великой истины. Только вот ключи от нее вы собираетесь отдать полному ничтожеству.
  Аркашова покачала головой.
   - Я вижу, вы сегодня не в себе Лучше бы я не приходила сюда.
  - Лучше бы было, если бы вы вообще встречались мне пореже. С такими, как вы хорошо держаться на расстоянии. Вы представляете скрытую угрозу для мужчин, которые заинтересованы в вас.
  - Угроза исходит от вас, а не от меня. Вы мне можете объяснить, наконец, что вас привело в такое возбужденное состояние.
  - И вы еще спрашиваете. Я не понимаю, что вами движет? Зачем вы приручали, прикармливали меня, чтобы потом остаться с каким-то убожеством, который всю жизнь разменивал вас на десятки других женщин, который даже не видит и сотой доли ваших достоинств?
  - Что-то я совсем не понимаю, кого вы имеете в виду?
  - Да муженька вашего.
  - Вам явно приснился дурной сон. С тех пор, как мы виделись последний раз, я не принимаю никаких судьбоносных решений ни по поводу вас, ни по поводу Егора.
  - Нет, это был не сон. Ваш муженек явился сюда, да еще не один, а с вашим сыном и потребовал, чтобы я оставил вас в покое по причине вашего семейного воссоединения.
  Несколько секунд Аркашова пребывала в неподвижности.
  - А вы ничего не путаете?
  - Да нет же, говорю я вам, что так и было. Спросите у Егора, он подтвердит.
  - Егор очевидно пошутил. Он любит всякие розыгрыши. А если бы это было и так, что вам до этого? Это моя жизнь и вы к ней не имеете никакого отношения.
  - Вот как? С некоторых пор мне казалось, что в наших отношениях произошел некоторый сдвиг, который позволял мне надеяться на особое ваше расположение.
  Внезапно Аркашова поморщилась
  - Не надо красивых фраз. Вы просто надеялись, что с моей помощью развеете скуку, которая одолевает вас здесь.
  - Иногда начинают с этого, а заканчивают любовью.
  - Хуже, когда происходит наоборот.
  - Еще хуже, когда все кончается, даже не начавшись.
  - Чем же это хуже?
  - Странно, что вы этого не понимаете. Вы все ждете каких-то знаков или голосов. А все, что от вас требуется, это прислушаться к своему сердцу и понять, что мир дарит нам еще одну возможность приблизиться к любви. Давайте же используем эту возможность.
  Внезапно Феоктистов обнял Аркашову и попытался поцеловать. Но их объятия продлились не больше секунды, она вырвалась и убежала.
  
  Глава 26.
  По вечернему Парижу шли два господина. Молодой господин, одетый в щегольской модный костюм, расправив плечи, с интересом оглядывал проезжающие экипажи. Особенно его внимание привлекали прекрасные дамы, сидевшие в них. Шедший рядом с ним пожилой господин, опирался на трость, и все время смотрел себе под ноги, не вполне доверяя своей помощнице для ходьбы.
  - Ну, как вам пьеса? - спросил молодой господин пожилого. - Не правда ли великолепно. Ничего прекрасней я не видел. Этот проказник Фигаро всех покорил. Бомарше гений. Сегодня я непременно выпью с друзьями за него бутылку шампанского.
  - Мерзкая пьеска, которая высмеивает всех и все, - скривился пожилой господин.- Вы не понимаете, молодой человек, к каким ужасным последствиям она приведет. Не зря же наш мудрый король не хотел разрешать ее постановку. Он понимает, что из каждой написанной Бомарше строчки, как из змеиного зуба, сочится яд. Но этот пройдоха сумел обойти запрет, стал читать повсюду свою пьесу и тем самым возбуждать к ней общественный интерес. И Его Величество не выдержал давления и дрогнул. Какая роковая ошибка!
  - Вы просто консерватор, ваше поколение боится духа свободы, который вы принимаете за сочащийся яд,- рассмеялся молодой господин. - А я по-настоящему опьянен тем, что сегодня увидел. И сколько народу, люди просто ломились на спектакль.
  - И при этом задавили трех человек. Это первые жертвы этой пьески. А сколько их еще будет. - Пожилой господин погрозил кулаком в небо.
  - Несправедливо обвинять в смерти этих бедолаг пьесу, и тем более автора, - не согласился с ним молодой господин. - Всему виной король, который запрещал постановку и тем самым создал дополнительный ажиотаж. Все боятся, что пьесу снова запретят, вот и спешат ее посмотреть.
  - Вы обвиняете Его Величество?! - изумился пожилой господин. - Да вы знаете, что вам за это будет?
  - Сегодня я ничего не боюсь. Фигаро сделал меня отважным. Да здравствует свобода! - громко выкрикнул молодой господин вслед проезжавшим экипажам.
  - Тише, вас услышат. Вы что хотите оказаться в Бастилии? - попытался урезонить его пожилой.
  - А хоть бы и в Бастилии. Пора бросить вызов этому миру, тем несправедливостям, которые в нем творятся, всем, кто угнетает свободу. Хватить терпеть тиранию больших и малых тиранов, - дерзко произнес молодой.
  - Без всякого сомнения, вы сошли у ума. Но если бы только одни вы, таких оказалось слишком много. Что с нами в скором времени будет? - со страхом произнес пожилой господин.
  - Я вас уверяю, мир скоро изменится так, как он не менялся, быть может, со времен Христа. Это пьеса предвестник перемен, - осторженно выкрикнул молодой господин.
  - Нет, мы не позволим вам это сделать, мы знаем, как вас остановить, - возразил ему пожилой
  -Граф Альмавива тоже полагал, что для него нет ничего невозможного, и справиться с каким-то лакеем пару пустяков. Но вы видели, что произошло в действительности. Бомарше своей пьесой сделал великое научное открытие.
  -Научное открытие? - брезгливо сморщился пожилой господин.
  - Да, именно великое открытие, - подтвердил молодой. - Он показал нам всем, что в мире нет ничего невозможного, что самый сильный и могущественный может быть повержен, если проявить достаточно смекалки и смелости, если человек не желает больше раболепствовать и унижаться. Власть тирана вовсе не беспредельна, если постараться, ее можно уничтожить. О, я надолго запомню этот урок.
  - Не думаю, что ему все это сойдет с рук, вот увидите, король опомнится, и Бомарше будет наказан. Однажды он уже сидел в тюрьме, была сделана огромная ошибка, когда его выпустили. Но он снова займет в ней свое законное место, такие, как он, должны там находиться постоянно.
  - Я вижу, что вы здорово напуганы, - рассмеялся молодой господин. - Значит, пущенные им стрелы попали точно в цель. Вас бесит то, что вы не в состоянии походить на Фигаро, вы не умеете любить жизнь, вы цените в ней только комфорт и спокойствие. И в этих двух словах и заключается вся ваша философия. Вам ничего не нужно, вы всегда противник перемен, даже не зная, что это за перемены. Да и зачем обременять свой давно проржавевший мозг подобными знаниями. Но жизнь не может останавливаться, даже если это приказывает сам король, она всегда несется вперед, сбивая, как пара рысаков, все ненужное на своем пути.
  - Если исходить из смысла ваших слов, то и король ей не нужен, - возмутился пожилой.
  - А собственно, почему и нет. - Молодому господину явно понравилась эта мысль. - Является ли он самым умным, самым честным, самым достойным из нас, чтобы управлять таким количеством людей?
  - Да я сейчас позову полицию. Полиция! - закричал пожилой господин. Но молодой его уже не слышал. В проезжающей мимо карете, он заметил знаменитого драматурга.
   - Бомарше! Вот едет в карете Бомарше! - восторженно прокричал молодой господин.
  Молодой господин забыл про своего спутника и бросился бежать вслед за каретой. К нему присоединились еще несколько человек, потом еще и еще. Быстро разросшаяся толпа следовала вслед за экипажем Бомарше и провозглашала громкие здравницы в честь драматурга.
  Пожилой господин смотрел на это всеобщее безумство и исходил злобой.
  - Как бы я хотел этого выскочку проткнуть шпагой,- прошипел он себе под нос. - Он даже не знает, что сегодня он пустил кровь сотням людей. Только прольется она через много лет. Что с нами будет, что с нами будет?
  
  Глава 27.
  Был уже поздний вечер, когда Аркашова покинула театр. Она чувствовала себя усталой, пришлось перемыть все два этажа. А тут еще вдобавок темно и идет сильный дождь. А она так хотела прогуляться, подышать свежим воздухом. После паров хлорки это особенно необходимо. Но ничего не поделаешь, придется идти сразу домой.
  Аркашова развернула над собой зонтик, по которому сразу же забарабанили дождевые капли. Внезапно на нее стала быстро надвигаться тень мужчины. Это было так неожиданно, что она вздрогнула.
  - Кто здесь?! - крикнула она.
  - Не волнуйтесь, это я, а не грабитель, - отозвался Феоктистов.
  - Был бы грабитель, я бы и не волновалась, - облегчением ответила она.
  - Спасибо, другого от вас я и не ожидал услышать. Ей богу, для святой вы весьма не любезны.
  - Вы меня с кем-то спутали, - возразила она, продолжив путь. - Я никогда не претендовала на лавры матери Терезы. К тому же я не христианская мученица, и не люблю мокнуть под дождем.
  - Извините, давайте где-нибудь спрячемся.
  - Очень странное предложение. Как будто мы что-то с вами украли. А где же спрятаться?
  Феоктистов в поисках укрытия огляделся по сторонам.
  - Да вот хотя бы в подъезде этого дома. Бежим, дождь усиливается.
  Феоктистов схватил Аркашову за руку, вместе они помчались в подъезд. Он оказался довольно грязным, зато сухим.
  - Конечно, не номер люкс, но по крайней мере, здесь не льет, - оценил Феоктистов .
  - В этом вопросе с вами трудно не согласиться, - не скрывая иронии, ответила Аркашова.
  - Давайте закончим пикировку, - предложил Феоктистов .
  - А что начнем?
  - Не знаю. Зато знаю, что для того, чтобы начать что-то новое нужно закончить со старым. Вот я и предлагаю.
  - Предположим, я принимаю предложение, но что же вы хотите начать, особенно здесь, в этом подъезде, где, кажется, не убирались лет двести.
  - Да, какая разница, где начинать. Чтобы изменилось, если бы здесь убирали каждый день. Но что вы за странная женщина, все же отлично понимаете, но вместо этого упрямо талдычите что-то свое. Поди и сами не рады.
  - Откуда у вас такая проницательность?
  - От верблюда.
  - Ну, знаете, я пошла. С меня хватит.
  Аркашова сделала пару шагов к двери подъезда, но дальше уйти ей не удалось, Феоктистов сильно схватил ее за руку и притянул к себе. Их губы сами нашли друг друга.
  Поцелуй был затяжным, он бы еще мог продолжаться еще долго, если бы Аркашова вдруг не вырвалась из его объятий.
  Несколько секунд, они молча, словно не узнавая, смотрели друг на друга.
  - Что это было? - первым спросил Феоктистов.
  - Ничего не было, - буркнула Аркашова.
  - Нет, было, - настаивал Феоктистов, - мы с вами поцеловались. Причем, именно поцеловались, а не я вас целовал. Вы целовали меня тоже. Ваш язык был у меня во рту и выделывал там такие пируэты.
  - Вы что, всегда после поцелуя даете подробные комментарии к нему?
  - Ничего подобного, это впервые. Но, имея дело с такой женщиной, как вы, нужно на всякий случай подстраховаться.
  - Вы опять за свое? Знаете, я все же пойду.
  - Не уходите, прошу вас, - сразу же сменил тон Феоктистов. - Все дело в том, что я не знаю, как с вами говорить. Я никак не могу найти верный тон.
  - Почему?
  - Я бы хотел спросить об этом у вас. До сих пор я полагал, что все женщины делятся на две группы: на очень большую, с которыми не о чем говорить, а потому можно говорить о чем угодно, и на очень маленькую, с которыми есть о чем поговорить. Но вы относитесь к третьей группе: с вами есть о чем поговорить, но я не знаю, о чем и как говорить.
  - На самом деле, все значительно проще, говорите то, что действительно думаете, что лежит сейчас у вас на сердце. Не пытайтесь изображать из себя супермена. Я сразу поняла, что вы не супермен.
  - А я до сих пор, наверное, не избавился от этой иллюзии. Значит, вы предлагаете говорить о том, что на сердце. Эта история с Егором...
  - Нет никакой истории с Егором, - перебила она его. - Он привез из деревни сына, подговорил его, что надо сказать. Сегодня утром мы окончательно выяснили отношения, я сказала ему, что больше не желаю его видеть.
  - А что же ваш сын? - Феоктистов едва скрывал радость.
  - Сын дома. Ой, я же должна бежать к нему.
  - Подождите еще две минуты. Значит, мир?
  - Я чувствую, вы хотите повторить поцелуй, - лукаво поглядела она на него.
  - В общем, да, - улыбнулся в ответ Феоктистов. - А я чувствую, что вы совсем не против.
  В общем, да, - тоже улыбнулась она.
  Внезапно они оба одновременно засмеялись, а затем оказались в объятиях друг друга.
   - И что все это обозначает? - прошептал Феоктистов, не выпуская из объятий Аркашову.
  - А это вы уж сами решайте.
  - А вы для себя решили?
  - Кое-что решила, а кое-что нет.
  - А можно узнать это кое- что?
  - Пока нет. Пока я решила кое-что только для себя. А вам я советую ничего не принимать всерьез. Скоро премьера, вы вернетесь домой. А там все будет выглядеть по-другому.
  - Этого я и боюсь.
  - Ничего не надо бояться. Все, что не делается, все к лучшему.
  - Даже если все катится к чертовой матери? - отодвинулся он от нее, чтобы лучше разглядеть выражения ее лица.
  - Разумеется. Если это катится к чертовой матери, значит туда этому и дорога.
   - А если туда же качусь и я? Значит, и мне туда дорога?
  - А вы на самом деле не знаете, куда катитесь. Между тем, то, что вам кажется, и тем, что есть на самом деле, может быть гигантская разница.
  - Знаете, я почти готов вам поверить. Вот до чего вы меня довели.
  - Это еще только самое начало. Извините, в подъезде было замечательно, но мне пора.
  - Я вас провожу.
  - Нет, я хочу побыть одна. Мне сегодня нужно ваше незримое присутствие. Иногда это продвигает отношения людей гораздо дальше, чем постоянный контакт между ними. И уж тем более в таком случае вы не будете говорить мне колкости.
  - Я уже дошел до того, что соглашаюсь и с этим вариантом, - вздохнул Феоктистов. - Пойдемте. Кстати, на улице не слышно дождя.
  - Жаль, а мне сейчас хотелось пройтись под дождем. Идемте.
  
  Глава 28.
  Бомарше в домашнем халате, с всклоченными волосами, сидел в своем кабинете и прислушивался к крикам толпы, доносящимся с улицы. Весь его вид свидетельствовал о крайней тревоге.
  Вбежавший слуга сообщил неприятные известия.
  - Мсье, они уже совсем близко, и их очень много. Может быть, несколько тысяч.
  - Чего хотят эти негодяи? - спросил Бомарше.
  - Они кричат, что хотят обыскать ваш дом. Кто-то им сказал, что здесь хранится много оружия.
  -Ах, они желают обыскать мой дом. Им понадобилось оружие, и они решили, что мой дом им целиком набит. Так поможем же им. Пусть видят все, что в нем есть. Открывайте все двери, все шкафы, все ящики столов. Не обращайте внимания на то, что лежит внутри. Пусть они видят, что я ничего не скрывают от революционного народа, что я чист перед ним. Я сам их встречу, и стану экскурсоводом по моему дому. Лучшего провожатого им не найти. Я не боюсь этих людей, я никогда никого не боялся, и сейчас не собираюсь этого делать.
  В это время в кабинет вбежал Годен, вид его был чрезвычайно встревоженным.
  - Они совсем близко и настроены очень агрессивно. Пьер, вам надо немедленно покинуть дом. Риск очень велик, - обратился Годен к Бомарше.
  - Ни за что! Я не отступлю перед ними. Я ни в чем не виноват, чтобы прятаться.
  - Эти люди не собираются выяснять, виноваты вы или не виноваты. Разве вы не знаете, что такое толпа и как она склонна к самосуду. Достаточно одной искры, чтобы она вспыхнула. И тогда ее никто не остановит. Разве вы забыли, как она себя ведет в последнее время. Одно дело риск, а другое дело безрассудство, - пытался образумить друга Годен.
  - Ну, хорошо, мой друг, вы меня уговорили, - согласился с ним под напором его аргументов Бомарше. - Глупо быть растерзанным людьми, которых ярость и гнев превращают в зверей. Но, куда же бежать?
  -Вас ждут в соседнем доме, через улицу. Поторопитесь. - Годен бросился к окну, чтобы посмотреть, что там происходит. - Они уже видны. Скорей, через черный ход! - Закричал он. И в следующую секунду отчаяние охватило его. - О поздно, несколько минут промедления сделали свое дело.
  По лестнице в коридоре раздался топот ног. Бомарше и Годен переглянулись, бежать уже было поздно. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилось несколько человек.
  - Я комиссар прокураторы Коммуны, - представился один из них и протянул Бомарше какую-то бумажку. - Вот ордер на обыск в вашем доме, гражданин Бомарше.
  - Ищите, мне нечего скрывать. Какой ужасный парадокс, я тот, кто столько сделал ради того, чтобы была разрушена деспотия, являюсь объектом гонения властей. Смотрите, я готов перед вами даже предстать в чем мать родила, если это поможет делу революции. - Бомарше пытался шутить, но комиссар никак не реагировал на его высказывания.
  - У нас есть сведения, что в доме спрятано оружие. Будет лучше, если вы его выдадите сами, - предложил комиссар Бомарше.
   -Мое оружие - это мое перо. Другое оружие я в жизни брал крайне редко. Здесь нет того, чего вы ищете.
  - Посмотрим. Приступайте, - скомандовал комиссар революционерам.
  Обыск продолжался несколько часов. За это время особняк Бомарше, которым он так гордился, был перевернут верх дном. В нем не осталось ни одного уголка, в котором бы не похозяйничали санкюлоты. Они устроили во всем доме настоящий погром. Книги, которым цены не было, были сброшены с полок и, словно убитые птицы, валялись на полу. Ящики всех столов были открыты, бумаги, хранящиеся в них перерыты и разбросаны, как попало. Не осталось ни одной ни вспоротой перины, ни одной целой вазы. Осколки дорогой посуды усеяли полы всех комнат. Бомарше с великой скорбью наблюдал за тем, как превращается в прах все, что он с такой любовью и усердием собирал долгие годы.
  Комиссар, приведший с собой санкюлотов, все это время расхаживал по дому и наблюдал за действиями своих варваров. Когда уже были перерыты все помещения, один из санкюлотов приблизился к комиссару и доложил о том, что ничего не нашли. Комиссар объявил об окончании обыска и повернулся к Бомарше.
  - Гражданин Бомарше, - четко чеканя каждое слово, проговорил он, - вы подозреваетесь в том, что обманным путем выманили у казны деньги, якобы для закупки оружия в Голландии. Поэтому, согласно постановлению прокуратуры Коммуны, вы арестованы и будете препровождены в тюрьму.
  - Вы видите, мой друг, - обратился Бомарше к Гюдену, все это время находящемуся рядом с ним, - меня арестовывали при прежнем режиме, теперь арестовывают при новом. Человеку выдающихся способностей в этом мире нигде нет покоя, он вызов ему, только для посредственности в нем находится достойное место. Хорошо, идемте, но я докажу свою невиновность.
  Бомарше поднялся и покорно двинулся вслед за комиссаром и его приспешниками
  
  Сцена 29.
  Женщина вошла в гостиницу, огляделась, сморщила свой небольшой носик, затем подошла к сотруднице на ресепшн. Несколько минут они о чем-то оживленно говорили, причем, градус их короткой беседы несколько раз повышался и затем понижался. Наконец, получив ключ, она направилась к лифту.
  Подойдя к номеру, вставила ключ в замок двери. Отворив ее, прошла в комнату. С облегчением поставила на пол увесистый чемодан. После чего внимательно огляделась вокруг.
  - Ну и занесло его, - сказала она сама себе. - Городишко дрянь. Гостиница дрянь. Обстановка мерзкая. Такой женщине, как я, оскорбительно здесь даже находиться. Но ничего не поделаешь, придется с этим мириться. Что еще остается делать женщине, которую бросает подлец-любовник? Возвратиться к неудачнику - мужу, добиться его прощения и переждать в его постылых объятиях очередную гримасу судьбы. Тем более, что дела Константина, кажется, пошли на лад. Весь город оклеен афишами. Ну, а если его опять постигнет провал, пусть пеняет на себя. Рынок мужчин никогда не бывает пуст, и при желании на нем всегда можно подобрать подходящий для себя товар. Правда пока найдешь то, что нужно, придется перебрать кучу всякого дерьма. А по-настоящему раритетные и эксклюзивные экземпляры вообще большая редкость. Да, женщине, знающей себе цену, приходится нелегко.
  Проговорив этот текст, она замолчала. Это была ее давняя привычка - думать вслух. Ей казалось, что проговоренные голосом думы становятся понятней, к тому же лучше запоминаются. А она терпеть не могла, когда приходилось бегать за мыслью, которая только что была и вдруг неведомо куда исчезла. Это всегда ее бесило.
  Ну вот, она все же добралась до этого города. Теперь остается дождаться Феоктистова. А пока можно и отдохнуть на кровати. Хочется надеяться, что здесь каждый день меняют белье. Мало ли кто лежал тут до нее, учитывая неразборчивость бывшего благоверного в своих связях.
  Ждать бывшего мужа пришлось недолго, она даже не успела открыть постель, как дверь отворилась, и появился Феоктистов.
  Увидев жену, он замер от неожиданности.
  - Нонна? Как ты здесь оказалась?
  Нонна бросилась к Феоктистову, пытаясь его обнять.
  - Почему я здесь? - мелодраматично воскликнула она. - И ты еще спрашиваешь? А как же иначе еще могло быть. Неужели ты поверил в то, что наши дороги разошлись окончательно?
  - А во что ты предлагаешь мне поверить? - проговорил Феоктистов, отстраняясь от жены. - В то, что ты вышла в магазин за хлебом и забыла дорогу домой? И до сих пор ее ищешь. Или в то, что два года друг без друга это всего лишь две минуты?
  - Мне эти два года показались вечностью. Время тянулось бесконечно медленно без тебя. И, наконец, оно остановилось совсем. Правильно говорят - счастливые часов не наблюдают. А я эти два года только тем и занималась, что отслеживала каждую минуту. Я глубоко несчастна, Константин.
  - Несчастна? - поднял удивленно бровь Феоктистов. - От чего же? Помнится, когда ты бросала меня, ты вся светилась от счастья.
  - Это было не счастье. Это была его иллюзия. Теперь, когда этот свет погас, я поняла, что была всего на всего ослеплена. Я никогда не любила того человека.
  - В это я охотно верю, ты никого не способна любить, кроме себя самой.
  - Раньше я тоже так думала. Но, поверь, мы сами часто не знаем о себе полной правды. Мы смотримся в кривые зеркала, которые отражают наши кривые лица и кривые мысли. Мы отождествляем себя с этими уродцами. И, слава богу, что приходит момент, когда жизнь разбивает это лживое стекло. Пусть его осколки впиваются острой болью в наши сердца. Эта боль полезная. Она выводит нас из спячки и освобождает из того плена, в который мы сами себя погружаем. Мы начинаем видеть себя настоящих. За такое прозрение не жалко двух лет, проведенных порознь.
  - Хорошо, если ты увидела нечто действительно ценное при этом.
  - Я увидела, что люблю на самом деле только тебя. А тот человек, который встал между нами, был всего лишь наваждением, легким, ничего не значащим для меня увлечением.
  - Хорош мираж! Он чуть не стоил мне жизни. Не слишком ли большая цена этого твоего легкого заблуждения?
  - Чуть не стоил тебе жизни? Что ты хочешь этим сказать?
  - То, что вместе с твоим уходом, ушли из моей жизни друзья, поклонники, успех. Весь мой привычный мир рухнул. И под его обломками я едва выжил.
  - Прости меня. Я не думала, что для тебя это обернется такой трагедией. Но это только лишний раз говорит о том, что мы не можем друг без друга. Мы должны быть вместе. Правда, милый?
  Нонна снова сделала попытку обнять мужа, но Феоктистов снова не позволил ей это сделать.
  - Это говорит совсем о другом. Твоя измена не явилась для меня большой неожиданностью. Ты никогда не любила меня, а замуж вышла лишь потому, что рассчитывала выгодно эксплуатировать мой талант в своих корыстных целях. И, надо отдать тебе должное, ты оказалась чертовски права. Мои способности, в сочетании с твоей расчетливостью и связями твоего папочки, дали потрясающий эффект. Только я никак не ожидал, что мой талант в этой теплой компании занимает самое последнее место. Более того, он оказался совсем нежизнеспособен без этой сладкой парочки. Вот о чем по-настоящему свидетельствовала та ситуация, в которой мы с тобой оказались. Вот это мне и оказалось трудно пережить, а вовсе не твою измену.
  - Значит причина нашего разрыва в тебе, а не во мне. Зачем же ты обвиняешь меня в том, что мой уход чуть не стоил тебе жизни?
  - Потому что, если бы не ты, я сам бы пробивал себе дорогу. Пусть не сразу, но рано или поздно, я бы достиг желанной цели. Только при этом я не был бы нисколько обязан тебе и твоему папочке.
  Слова Феоктистову вывели Нону из себя.
  - Ах ты неблагодарная дрянь! - закричала она. - Да если бы не мой отец, ты бы даже никогда не приблизился к тем вершинам, на которых тебе посчастливилось побывать. А теперь будет, что вспомнить на старости лет, если при новом восхождении ты не сопьешься или не свернешь себе шею окончательно!
  - Ну вот. Теперь я узнаю тебя. А то я грешным делом чуть не поверил в твою сказку о любви ко мне.
  Последняя фраза Феоктистова мгновенно охладила ее пыл. Она поняла, что из-за своей несдержанности выдала себя. Теперь надо было как-то заглаживать ситуацию.
   - Извини, я погорячилась, - примирительно произнесла Нонна. - Всегда обидно видеть неблагодарность людей. Ты, безусловно, талантлив, но, что поделаешь, мир так устроен, что любой талант нуждается в чьем-то участии. Один в поле не воин. Ты сам это почувствовал, оставшись без меня. Вот я и приехала за тем, чтобы предложить тебе мир. Почему бы нам не попытаться начать все с начала?
  - С начала? Ты мне снова предлагаешь погрузиться в твой мир фальши и лжи?
  - Я понимаю, тебе трудно поверить мне после всего, что между нами произошло. Но ведь и ты никогда не был идеальным мужем. Вспомни, я вечно терпела эти твои любовные интрижки. Не удивительно, что однажды я не выдержала.
  - Да ты терпела все это, но только не по причине большой любви ко мне, а по причине большого равнодушия к моей персоне. Тебе всегда было наплевать на то, что у меня на душе. Тебя интересовали только деньги и еще раз деньги. А когда их бурный поток стал ослабевать, ты окончательно утратила интерес ко мне и быстро нашла мне замену. Кстати куда ты дела своего любовника? Он что разорился или просто бросил тебя?
  - Ты слишком жесток ко мне. Я же тебе говорила, что это было лишь увлечение. Каждый из нас имеет право на ошибку. Я всегда прощала тебя. Так неужели тебе трудно это сделать по отношению ко мне?
  - А кто тебе сказал, что я не простил тебя? - пожал плечами Феоктистов. - Я давно уже сделал это. Более того, я испытываю к тебе сейчас огромную благодарность за то, что ты так поступила со мной. Если бы не ты, я бы еще долго пребывал в плену милых сердцу иллюзий. Я бы до сих пор глубоко заблуждался по поводу своей значимости для этого мира. А с твоей помощью мне указали мое место. Я теперь четко его знаю.
  - Твое место? Милый, что с тобой. Ты ли это? Ты сейчас рассуждаешь, как обыкновенная посредственность, которая всегда действует в ограниченных для нее пределах. Ты всегда парил слишком высоко. Тебе даже в голову не приходили подобные вещи.
  - Теперь ты сама видишь, что я уже не тот. Зачем же так стремиться ко мне, я не смогу дать тебе то, что ты хочешь.
  - Я хочу только твоей любви.
  - Извини, но мне нечего тебе предложить. Пустота внутри, пустота снаружи - я абсолютно гол.
  - Это неправда. Я видела, весь город оклеен твоими афишами. Скоро премьера. Я верю, тебя ждет оглушительный успех.
  Феоктистов усмехнулся.
  - Так вот оно что. Ты уже в курсе. Очевидно поэтому ты здесь. Только мой успех ничем не гарантирован. У меня ведь нет за спиной корыстолюбивой женушки и ее влиятельного папочки.
  - Ты меня все-таки еще не можешь простить. Я понимаю тебя. Такие обиды так скоро не забываются. И я не тороплю тебя с быстрым принятием решения.
  - Не тешь себя напрасными надеждами, Нонна. Я тебе говорил правду. Мне совсем не нужно тебя прощать. Просто я стал другим человеком, а ты все та же. Если тот прежний, я еще как-то подходил тебе, то нынешний уже нет.
  - Не может такого быть, чтобы у нас не осталось общих точек соприкосновения. Мы слишком долго прожили друг с другом. Нам стоит лишь освежить свою память и приспособиться к новым условиям. Не думаю, что на этом пути мы столкнемся с большими трудностями.
  - Ты не хочешь меня услышать, Нонна. Этот путь не просто труден. Он не возможен.
  - Но почему?
  - Потому что в тот самый день, когда я чуть не покинул этот мир, я все же умер. Конечно, это была символическая смерть, но она совершенно изменила меня. Не сразу, а только постепенно я стал осознавать это. И свет полного понимания того, что произошло со мной два года назад, окончательно пролился на мою душу только сейчас. Вот в этом самом городе, благодаря одной женщине, ничем с виду не примечательной.
  - Вот теперь я тебя понимаю. Так бы сразу и сказал, что у тебя очередная интрижка. Ты потратил массу ненужных слов на то, что можно было бы объяснить всего лишь парой фраз.
  - Я ведь тебе говорил уже, ты все та же. Именно так ты всегда реагировала на любую женщину рядом со мной. А эта женщина совсем не то, что ты думаешь.
  - Я уверена, что она именно то, что я думаю. Но я не буду сильно расстраиваться по этому поводу. Я еще не забыла, сколь быстротечны твои романы. Особенно те, что случаются с тобой в каждом провинциальном городке вроде этого. Мое предложение остается в силе. Подумай над ним на досуге. Я поживу в другом номере до премьеры. После чего, я надеюсь, мы уедем отсюда в одном поезде и одном вагоне. Помоги мне отнести чемодан.
  - Вот это я сделаю для тебя с большим удовольствием.
  Феоктистов взял чемодан и вышел из номера вместе с женой.
  
  Глава 30.
  Здание в окружном муниципалитете, куда привели Бомарше, было запружено революционным народом. Возбужденная толпа галдела и больше напоминала пчелиный улей, нежели сборище разумных людей. Впрочем, Бомарше, уже давно сильно сомневался в разумности своего народа. Комиссар энергично протискивался сквозь толпу со своим пленником, то и дело зычным окриком требуя расступиться и дать дорогу процессии.
  Наконец, они пробились к цели. Ею оказался небольшой кабинет, за столом сидел человек и что-то сосредоточенно писал. Заметив вошедших, он оторвался от своего занятия и пристально оглядел каждого из них. Взгляд его остановился на Бомарше. Драматург не стал ждать, когда начнут с ним разговор, а первым пошел в наступление.
  - Я хочу знать, в чем меня обвиняют, - возмущенно обратился он к человеку. - Все мои действия были направлены исключительно на благо отечества.
  - Если вы невиновны, вам не о чем беспокоиться. Революция беспощадна, но справедлива. Она беспощадна к врагам и справедлива к тем, кто искренне ей предан. Но особенно она непримирима к тем, кто пытается ее обмануть.
  - Мне знакомо ваше лицо, - произнес Бомарше, внимательно всматриваясь в сидящего за столом человека.
  - Меня зовут Жан-Поль Марат, - ответил тот.
  - Ах, вот кто вы, - выдохнул Бомарше. Слава о знаменитом предводителе революции уже разнеслась по всему Парижу. - Мне ничего не остается, как только надеяться на вашу справедливость.
   - Не сомневайтесь, мы во всем разберемся, - пообещал Марат - Революция не ошибается.
  - Очень хочется в это верить, хотя мой пример как раз говорит об обратном, - с горечью произнес Бомарше. - Я тут нахожусь по ошибке. Я тоже верю, что революция не ошибается, но я не могу избавиться от опасения, что у этого правила могут быть исключения.
  - У революции не бывает исключений, - с металлом в голосе проговорил Марат. - Вы обвиняетесь в том, что хотите продать 60 тысяч ружей врагам отчества. Вы поплатитесь за это свое намерение головой!
  Внезапная ярость охватила Бомарше.
  - Ну и пусть, лишь бы только вы не были бы моим судьей! - с ненавистью выкрикнул он в лицо своему противнику.
   - Я могу вам оказать такую милость.- На лице Марата не дрогнул ни один мускул. - Но сомневаюсь, что вас помилует другой судья.
  - Ваши обвинения голословны, я требую доказательств.- Бомарше переполняла ярость.
  - Не беспокойтесь, они будут. - Марат оставался невозмутимым. - Мы ищем в вашем доме изобличающие вас документы. И скоро предъявим их вам. А пока вам придется провести некоторое время в тюрьме.
  Стоящий за Бомарше санкюлот, грубо толкнул его в спину, да так, что Бомарше едва устоял на ногах. Все, наблюдающие эту сцену, громко рассмеялись, кроме Марата, который едва отдав распоряжение, тут же склонился над бумагами, забыв про пленника. Бомарше с ненавистью посмотрел на него и понуро побрел, подталкиваемый конвоиром, к выходу.
  
  Глава 31.
   На этот раз Феоктистов несся к Аркашовой, словно яхта под парусами. После того, что произошло между ними в подъезде, он вдруг ощутил, как круто изменилась его жизнь. Даже внезапный приезд жены не мог сокрушить это настроение. Оно было таким мажорным, что ему одновременно не верилось в это, и он даже немного ощущал смущение. Он все-таки уже мужчина среднего возраста, ему пора ко всему относиться спокойней, даже философски. А какое тут к черту спокойствие, если у него в душе, словно в оранжерее, расцветают цветы. И из-за чего? Из-за нескольких поцелуев в темном и грязном подъезде можно сказать полученных почти случайно.
  В последнее время с ним творится что-то невообразимое, и он даже не знает, как следует к этому относиться. Может, несмотря на охватившее его чувство счастья, следует испугаться. Счастье всегда вызывало у него настороженную реакцию, обычно за ней следует нечто прямо противоположное. А с этой странной женщиной можно почти не сомневаться, что так оно и будет. Никаких хороших последствий этот его роман не принесет. Одни разочарования. Стоит прислушаться к предупреждениям ее бывшего супруга в независимости от того, чем диктуются его намерения. Зато Егор знает ее не понаслышке и, судя по всему, от нее ему много досталось. И будет только рад, если он, Феоктистов, попадет в туже западню.
  Но никакие размышления не могли сбить с него радостного настроя. Он даже не стал заранее уведомлять ее о своем визите, так как не сомневался, что она будет рада его появлению. После того, что произошло между ними, другого быть просто не может.
   Накупив всяких вкусностей, что они едва умещались в пакете, он помчался по знакомому адресу. Но к его большому изумлению, все оказалось не столь благостно.
   Феоктистов позвонил, Аркашова открыла.
  - Добрый вечер. Можно пройти? - весело проговорил он, и, не спрашивая разрешения, устремился внутрь квартиры.
  Но никакой радости Аркашова при виде его не проявила. Наоборот, ее голос прозвучал неприветливо:
  - Заходите, раз пришли. Я уже давно смирилась с вашими приходами. Отношусь к ним, как к какой-то неизбежности. Как к осенним дождям. Хорошо, что скоро премьера. Ее я жду, как избавления.
  От изумления Феоктистов замер на месте.
  - Странно от вас слышать такое. Мне казалось, что вы мне окажете более теплый прием.
  Аркашова смерила его каким-то странным взглядом.
  - На основании чего вы сделали такое заключение?
  - Хотя бы потому, что наша последняя встреча была особенной. Она отличалась от всех остальных.
  - Подумаешь, постояли недолго в подъезде, невелика особенность.
  Феоктистовым вдруг охватило возмущение. Уж не издевается ли она над ним? С ней может и не такое статься.
  - Причем тут подъезд. Я имел в виду наш поцелуй.
  - Вы хотели сказать ваш?
  - Не только и ваш тоже.
  - Ну и что, с кем не бывает. На мгновение потеряла голову.
  - Я полагал, что с вами это бывает редко. А, следовательно, это должно быть настоящим событием для вас.
  Аркашова насмешливо улыбнулась.
  -Ах, боже ты мой! Поцелуй с мужчиной! Мы с вами не в восемнадцатом веке. Даже во времена Бомарше на подобные мелочи никто не обращал внимания.
  - Первый поцелуй - всегда событие.
  - Я вижу вам так нравится эта мысль, что вы никак не можете от нее отделаться.
  - Эта мысль справедлива только по отношению к вам. Для всех остальных это действительно ничего не значит. Но вы-то не такая, как все. Я вам много раз уже говорил об этом.
  - Зачем же повторяться?
  - Я вижу, что наш разговор заходит в тупик. И я никак не могу понять, что является причиной этого?
  - Зачем вам причина, достаточно одного следствия, - пожала плечами Аркашова.
  - На этот раз, видимо, вам приснился дурной сон.
  - Да, мне привиделась премьера. Вы потерпели полный провал. И поспешили убраться из нашего города. И из моей жизни тоже.
  -Неужели вас так расстроил мой отъезд. Но ведь это всего лишь сон.
  -Он меня вовсе не расстроил. Наоборот, я бы хотела, чтобы так и случилось.
  -Но почему?
  -Какая вам разница. Хочу и все.
  -Вы ведь никогда не следуете вослед своему желанию.
  -Откуда вам знать.
  -Насколько я понял, вы всегда ждете благословения свыше.
  -Это касается только важных событий. А к ничего не значащим этот механизм не имеет никакого отношения.
  -Вот оказывается как? - возмущенно произнес Феоктистов. - Я-то думал, что кое-что значу для вас.
  -Какая самонадеянность.
  -Вы определенно не хотите говорить со мной начистоту. Я чувствую, вы что-то не договариваете. Скажите, что на самом деле у вас на душе?
  -Как вам угодно. Я хочу, чтобы вы исчезли из моей жизни и как можно скорее.
  -Понимаю. По каким-то непонятным для меня причинам, вы решили избавиться от моего присутствия. Только я тоже имею право голоса и не думаю, что вам это легко удастся сделать.
  -Отчего же не удастся?
  -От того, что я принял одно решение.
  -Какое еще решение?
  -Я решил подольше задержаться в вашем городе, независимо от того, успех меня ждет или неудача.
  Аркашова какое-то время молчала, словно обдумывая новую ситуацию. Затем посмотрела на своего гостя.
  -Зачем вам это нужно?
  -У меня в вашем городе родилась идея новой пьесы. Я вдруг заметил, что здешние места удивительно способствуют литературному творчеству.
  -И вы здесь хотите писать новую пьесу? - подозрительно посмотрела она на него.
  -А почему бы и нет. Сниму квартирку, и буду писать себе. Буду ходить к вам в гости, угощаться вашей замечательной картошечкой. Вы ведь не откажете мне в этом удовольствии хотя бы иногда?
  -Зачем вы паясничаете. Вы же знаете, что ничего подобного быть не может, и я об этом прекрасно осведомлена.
  -Отчего же не может. Кто мне это запретит? Уж не вы ли?
  -Конечно не я. Для этой цели у вас есть жена.
  -Я развелся два года назад.
  -Вы забываете о том, что в таком маленьком городке, как наш, ничего невозможно утаить. Уже все говорят о приезде вашей жены и вашем с ней семейном воссоединении. Не думаю, что она позволит вам здесь задержаться слишком долго.
  - То, что вы мне сказали сейчас, мало напоминает действительность. Наше воссоединение с женой настолько же реально, как ваше с Егором.
  - Но зачем-то же она приехала сюда после двухлетней разлуки с вами. Неужели только затем, чтобы просто посмотреть на вас?
  -Цель ее приезда вполне понятна. Она надеется на то, что премьера пройдет успешно. А так же на то, что я не забуду про нее при этом и позолочу ее ручки.
  -Чтобы надеяться на это у нее должна быть веская причина. Вы ведь не станете это делать для постороннего человека, пусть даже когда-то и близкого вам.
  -Разумеется, нет.
  -В таком случае, если она на это надеется, значит, для этого у нее есть все основания. А вы меня сейчас пытаетесь убедить в обратном.
  -Мне трудно доказать вам сейчас то, что доказать невозможно. Вам лучше просто поверить мне и все.
  - А я и не требую от вас никаких доказательств. Кто я вам, чтобы этого требовать?
  -Вы прекрасно знаете, что стали для меня намного больше, чем просто коллега по работе. Я надеялся, что я для вас тоже.
  -Ваша значимость для меня намного меньше, чем вы думаете.
  -Я все же склоняюсь к обратному. Просто вы ревнуете меня к моей бывшей жене - вот и все. Но вы совсем не похожи на тех вздорных бабенок, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело. Надеюсь, это у вас скоро пройдет. А еще я надеюсь на то, что вы все же услышите тот самый голос, который подскажет вам единственно верное решение.
  - Надейтесь, если хотите. Может он и прозвучит до вашего отъезда.
  -Я хочу, чтобы вы знали, что пока не услышу вашего окончательного решения, я отсюда не уеду.
  -Вы же слышали его сегодня.
  -Вы еще не приняли его. Это я знаю точно. Это мне говорит мой внутренний голос. Наше общение с вами не прошло для меня бесследно. Я кое-чему научился у вас.
  -Желаю вам удачи на этом пути. А сейчас, если можете, оставьте меня. Скоро должен прийти мой сын. Я не хотела бы, чтобы он застал вас здесь.
  - Разумеется. Я уже ухожу. До скорой встречи, надеюсь, она будет более удачна, чем сегодняшняя.
  
  Глава 32.
  Тюремная камера, куда доставили Бомарше, оказалась общей для мужчин и женщин. В ней не было никакой мебели, кроме матрасов, брошенных прямо на пол, на которых и сидели узники. Свободных мест было мало, Бомарше едва отыскал пятачок, куда можно было примоститься, и тяжело опустился на пол. Он страшно устал от переживаний, от абсурдности всего происходящего и невозможности хоть как-то повлиять на ход событий. Первый раз в жизни Бомарше оказался в положении, которое не внушало ему ни грамма оптимизма. А если нет и капли надежды, то весь мир оказывается погружен в страшную темную и бесконечно долгую ночь. Бомарше прикрыл глаза, чтобы не видеть эту невыносимую обстановку, в которой он оказался, и прислонился к стене. Он постарался забыться, но вдруг услышал свое имя, произнесенное женским голосом. Бомарше открыл глаза и увидел перед собой худую женщину с измученным серым лицом и спутанными волосами.
  - И вас арестовали, гражданин Бомарше, - скорбно произнесла женщина.
  -Кто вы? Вы меня знаете? - удивленно спросил Бомарше незнакомку.
  - Разве вы меня не узнаете. Мы с вами встречались, - произнесла женщина.
   Некоторое время Бомарше всматривался в ее черты. На этот раз он узнал ее, и ему сделалось от этого совсем плохо. Блистательная красавица, какою он помнил мадемуазель де Самбрей, напоминала сейчас древнюю старуху.
   - Это вы, мадемуазель де Самбрей. Вы на себя не похожи. Ох, извините, я хотел сказать, что вы немного изменились.
  - Нет смысла обманывать, я знаю, что выгляжу ужасно, - печально произнесла женщина. - Но после того, как вы проведете тут два месяца, вы тоже...
  -Вы тут два месяца! Не может быть, - изумился Бомарше.
  -Граф д" Aффри тут еще дольше, - поведала мадемуазель де Самбрей.
  При этих словах, сосед, сидящий на соседнем матрасе с Бомарше, зашевелился и слегка кивнул ему головой. В этом грязном, одетом в какие-то лохмотья сгорбленном старике, Бомарше едва узнал бывшего аристократа. Бомарше похолодел от ужаса, от той перспективы, которая его может ожидать.
   - Ничего, скоро этот кошмар кончится, говорят, что в городе начались массовые расстрелы. Это правда, мсье Бомарше? - поинтересовался д" Aффри.
  - Да, правда, в городе происходят расправы, как они выражаются, над врагами революции, - подтвердил Бомарше.
  - Но вы же были всегда другом революции. Разве вы не призывали к ней? - с сарказмом произнес д" Aффри.
  - Ни одного призыва к революции не сорвалось ни с моих уст, не слетело с моего пера, - возразил графу Бомарше.
  - Формально может быть это и так, но по сути, все, что вы делали, вело к ниспровержению существующего строя. Ваш Фигаро..., - граф не успел закончить свою мысль и разразился тяжелым кашлем.
  - Ах, оставьте, господа эти споры, - вмешалась мадемуазель де Самбрей, - даже на краю могилы вы не можете успокоиться. Неужели общее несчастье неспособно вас примирить?
  - С этим господином сочинителем - никогда. - Граф с ненависть посмотрел на Бомарше. - Он разрушал устои общества, которое ему дало гораздо больше, чем он того заслужил. Этот человек, которому не выносимо видеть порядок и право. В нем бунт черни нашел своего ярчайшего выразителя. Я всегда знал, чем это все кончится. Сначала мы разрешаем к постановке со сцены богомерзкие пьесы, а завершается это тем, что самого Бога свергают с пьедестала.
  - Если бы устои вашего общества были бы хороши, их не хотелось бы свергать. - Бомарше пытался говорить спокойно, хотя ему хотелось плюнуть этому аристократишке прямо в его надменную рожу. - Ваша беда и беда людей вашего круга в том, что кроме себя вы никого и ничего не хотите ни видеть, ни знать. Вы признаете только свои страданья, а на то, что страдать могут и другие вам наплевать. Вы ненавидели меня за то, что я силой вломился в ваше общество, напоминая тем самым, что в этом мире, кроме вас живут еще миллионы людей, у которых прав на счастье и желание попробовать его на зубок ничуть не меньше, чем у аристократов. И вот теперь наступили времена расплаты за вашу невиданную черствость и глухоту.
  - Но и вы тут вместе с нами, - рассмеялся д" Aффри. - Значит, ваша революция не оценили ваши заслуги. За то их сполна оценит гильотина. Сегодня - это высший ценитель доблести во Франции.
  -То, что я здесь, всего лишь ошибка, которая будет в скором времени устранена, - высокомерно вздернул голову Бомарше. - Хотя я согласен с вами в том, что действительность оказалась гораздо жестче, чем мы все полагали. Но и в этом виноваты только аристократы, слишком уж долго вы испытывали терпение народа. Вот теперь все и выплеснулось наружу. Посеяв ядовитые семена, вы вырастите урожай из ядовитых растений. Таким, как вы, давно пора внимательно посмотреть на себя. Но именно этого вы желаете меньше всего.
  - Это вы сделали ядовитый посев. И теперь я нахожусь здесь вместо того, чтобы гулять по своему замку в Провансе. Негодяй, вы даже представить себе не можете, как я вас ненавижу!
  Д" Аффри вскочил на ноги и устремился на Бомарше, который отреагировал мгновенно и уже готов был отразить удар, но неожиданно мадемуазель Самбрей кинулась между ними..
  - Что вы делаете, господа, опомнитесь! - закричала женщина. - Перед лицом смерти неужели нельзя забыть о разногласиях. Давайте отдыхать.
  - Вы правы, сидя здесь бессмысленно о чем-то спорить,- примиряющим тоном произнес Бомарше. Его противник тоже в момент успокоился.
  - Тем более я так устал, они продержали меня в муниципалитете целых двенадцать часов. Я не пил и не ел. Можно ли здесь где-нибудь прилечь? - спросил Бомарше мадемуазель Самбрей.
  - Вон на том матрасе. - указала она в угол камеры. - Утром забрали для суда аббата де Буанжелена, и он не вернулся. Скорей всего мы больше его не увидим. Так что можете занимать его место.
  - Вы очень добры, мадемуазель,- поблагодарил Бомарше женщину и пошел устраиваться на матрасе. Когда он вытянулся на нем в полный рост, то испытал почти блаженство.
  - Боже, до чего хорошо, чтобы понять истинную цену таким наслаждениям, надо пройти через множество испытаний, - пробормотал он и прикрыл глаза, чтобы хоть немного поспать. Но едва он прикрыл глаза, как снова услышал свое имя. На этот раз его окликнул служащий тюрьмы.
  -Бомарше, на выход, - крикнул тюремщик.
  Бомарше вскочил и полный одновременно надежд и страхов последовал за ним.
  
  Глава 33.
  Феоктистов проснулся непривычно рано. После вечерних возлияний голова жутко болела. Первые мгновения после пробуждения сознание было поглощено этой болью. Но постепенно завеса от нее стала рассеиваться, в памяти снова возник вчерашний вечер - вечер долгожданной премьеры. Он вспомнил, как сидел в ложе рядом с режиссером, от которого попахивало дешевым коньяком, как смотрел на неумелую и безвкусную игру артистов. И с каждым прошедшим мгновением в нем нарастала тревога, тревога предстоящего провала.
  Теперь он уже нисколько не сомневался, что не следовало ему приезжать в этот город, отдавать пьесу в этот театр. И уж тем более оставаться тут на время репетиции. Он же видел, как все здесь плохо, как режиссер коверкает его замысел, а актеры играют так, словно впервые вышли на сцену. Никому не было дела до того, что он вложил душу в свое произведение, что в Бомарше он пытался обнаружить самого себя, вывести наружу все самое лучшее и ценное в себе.
  С какого-то момента он вдруг перестал смотреть на сцену. Лишь когда услышал знакомый голос Аркашовой, снова повернул в ее сторону голову и стал наблюдать за игрой актрисы. Может, она не гениальна, но уж точно старается, отдает всю себя. Чего не скажешь об ее коллегах. Почему им так все равно, надоело искусство, не нравится пьеса или написавший ее драматург? Да и так ли это важно, если уже ничего невозможно изменить.
  Аркашова отыграла свою сцену и ушла за кулисы. Феоктистов снова утратил интерес к происходящему. Он слышал шум зала - верный признак того, что публика не захвачена тем, что видит. Когда она поглощена происходящим действом, в нем царит тишина. Это он, Феоктистов, уяснил для себя давно. И по этому признаку всегда точно предсказывал - ждет ли спектакль успех или провал.
  Ну и ладно, сказал он сам себе, пусть его ждет очередная неудача. Ему не привыкать. Стоит ли вообще обращать на это внимания, одной больше, одной меньше, разницы никакой. Как-нибудь справится и с этой напастью. Ему захотелось уйти из театра, но он все же решил досидеть до конца. Надо уж хлебнуть из горькой чаши по полной. Иначе впечатление останется смазанным. А он должен выпить этот напиток до дна. Так ему и надо, ишь ты захотел снова вкусить сладкий нектар успеха. А может, ему еще и амброзию подавай. А вот не желаете глотнуть уксуса, да еще неразбавленного?
  Феоктистов так ушел в свои мысли, что даже пропустил финальные реплики. В реальность его вернули шиканье и свист. Публика без всякого сомнения была настроена отрицательно. Жидкие аплодисменты, которые раздались в нескольких местах, не могли повлиять на общую негативную атмосферу зала.
  Первоначально предполагалось, что после окончания спектакля Феоктистов вместе с главным режиссером выйдет на сцену для поклона. Но он решил этого не делать, быстро встал и направился к выходу. И уже через пару минут был на улице.
  По дороге зашел в магазин, купил две бутылки водки. Подумал, не нужна ли закуска, затем махнул рукой - обойдется. Чем быстрей он опьянеет и забудется, тем лучше.
  В холе гостиницы он едва лоб в лоб не столкнулся с бывшей женой. Нона как раз отошла от ресепшн и направлялась к выходу из отеля.
  -Уезжаешь? - поинтересовался, впрочем, без всякого интереса он.
  - Как видишь, - подтвердила Нона. - Здесь мне больше делать нечего. Ты верен себе.
  - Разве верность ни одна из лучших качеств человека, - хихикнул Феоктистов.
  - Смотря в чем. Если в неудачах, то вряд ли, дорогой.
  - Вижу, более я тебя не интересую, - произнес он.
  Нона кивнула головой.
  - Отныне можешь чувствовать себя абсолютно свободным.
  -Я и без того так себя чувствую.
  - Тем лучше. Прости, нет времени продолжать эту захватывающую беседу, через два часа у меня самолет.
  - Счастливого полета.
  - А тебе счастливого тут пребывания. Уверена, тебе не будет скучно. Прощай.
  Нона устремилась к выходу. Феоктистов проводил ее взглядом до того момента, когда такси, в которое она села, сорвалось с места и взяло курс на аэропорт. По крайней мере, один положительный момент в его провале все же есть, отметил он. Вряд ли он когда-либо еще удостоится внимания со стороны бывшей супруги.
  В номере, он раскупорил бутылки. Впрочем, чтобы опьянеть и забыться, как он и хотел, хватило одной. Он почувствовал, как кружится голова, как становятся неясными и отрывочными мыслями, как мутнеют в глазах контуры номера. Не раздеваясь, Феоктистов рухнул на кровать. И уже через минуту крепко храпел.
  
  Глава 34.
  Бомарше удивленно осматривался вокруг себя, абсолютно не понимая, где он находится. Какое-то странное место, где я еще ни разу не бывал, подумал он.
  Вдруг он заметил человека, который шел по направлению к нему. Приблизившись, незнакомец остановился около Бомарше и слегка поклонился ему.
   - Кто ты? Где я? - засыпал Бомарше незнакомца вопросами - Какое-то странное место, с одной стороны я точно знаю, что тут не был, а с другой - меня не покидает ощущение, что я тут уже побывал.
  - Меня зовут Фигаро, - улыбнулся незнакомец. А то место, где ты находишься, это тот самый "тот свет", о котором ты так много слышал.
  -Фигаро! Тот свет! - изумился Бомарше. - Ничего не понимаю. Ты не можешь существовать, у тебя нет плоти, ты всего лишь моя выдумка. И что за тот свет, что за ерунду ты несешь, человек.
  -Я не человек, хотя давно стал реальней многих живших действительно людей, которые прошли по жизни и, словно пролетевшее облако, не оставили после себя ни следа, ни воспоминаний. Я же благодаря твоей богатой фантазии и тонкому уму обрел и слово и плоть. Да я живой.
  -Но выходит, я не живой?!- озадаченно произнес Бомарше.
  -Да, ты умер, - подтвердил его догадку Фигаро. - Бог даровал тебе вечное успокоение во сне, тихо и мирно, совсем не так, как он требовал от тебя, чтобы ты жил. Поэтому ты и не заметил этого перехода, плавно и спокойно старик Харон переправил тебя на своем челне из этого мира в другой.
  -Значит, это не сон, и я действительно умер. Мне страшно! Я не хочу умирать! - закричал Бомарше.
  -Посмотри вокруг, что же тут страшного, все тихо и спокойно, ничего тебя больше не беспокоит, ничего у тебя больше не болит. Прислушайся к тому, что происходит сейчас внутри тебя. Там полная умиротворенность.
  Бомарше последовал совету собеседника и несколько секунд стоял, погрузившись в себя.
  - Да, ты прав. Такого спокойствия в жизни я не испытывал, пожалуй, ни разу. Так значит, ты Фигаро, мой Фигаро.
  - Да это я, твое любимое и лучшее творение из всего сделанного тобой. Бог решил оказать тебе милость, послав меня проводить тебя в мир иной, познакомить с тем, что тут происходит. Поверь мне, здесь не так плохо, как об этом все говорят.
  -А что тут происходит, я ничего не вижу, одна серая мгла.
  -Смотри, - произнес Фигаро, - она рассеивается, будь внимателен, перед тобой сейчас промчится вся твоя жизнь. Для каждого человека его собственная жить - главная для него загадка. Но одновременно жизнь дается ему на то, чтобы приблизиться к ее разгадке. Можешь ли ты сказать, что тебе это удалось сделать?
  Бомарше задумался, затем отрицательно качнул головой.
   - Нет, не могу. В моей жизни было столько всего, меня постоянно несло куда-то. Человек веселый и даже добродушный, я не знал счета врагам, хотя никогда не вставал никому поперек пути, и никого не отталкивал. С дней моей безумной юности я играл на всевозможных инструментах, но ни к какому цеху музыкантов не принадлежал, и люди искусства меня ненавидели.
  Я изобрел несколько механизмов, но не входил ни в какой цех механиков, и профессионалы злословили на мой счет. Я писал стихи и песни, но кто бы счел меня поэтом? Я ведь был сыном часовщика. Я писал театральные пьесы, но про меня говорили: куда он лезет? Он не может быть писателем, поскольку он крупный делец и предприниматель, во владение которого множество компаний.
  Не найдя никого, кто пожелал бы меня защитить, я опубликовал пространные мемуары, чтобы выиграть затеянные против меня процессы, которые можно просто назвать чудовищными, но вокруг меня говорили: "Вы же видите, это ничуть не похоже на записки, составляемые нашими адвокатами. Разве можно допустить, чтобы этот человек доказал свою правоту без нашей помощи?" Отсюда и их гнев.
  Я обсуждал с министрами важнейшие положения реформы, необходимой для оздоровления наших финансов, но про меня говорили: "Во что он вмешивается, он же не финансист".
  В борьбе со всеми властями я поднял уровень типографского искусства, великолепно издав Вольтера, тогда как это предприятие казалось совершенно неподъемным для частного лица. Но я не был печатником, и обо мне говорили, черт знает что. Я заставил одновременно работать три или четыре бумажные фабрики, не будучи фабрикантом, и фабриканты вместе с торговцами ополчились на меня.
  Я вел крупную торговлю во всех концах света, но меня нигде не считали негоциантом. До сорока моих судов одновременно находились в плавании, но я не числился судовладельцем, и мне чинили препятствия в наших портах.
  Моему военному кораблю выпала честь сражаться с кораблями его величества при взятии Гренады. Флотская гордыня не помешала тому, что капитан моего корабля получил крест, другие офицеры - военные награды, я же в ком видели чужака, лишь потерял свою флотилию, которую конвоировал этот корабль.
  Из всех французов, кто бы они не были, я больше всех сделал для свободы Америки, породившей и нашу свободу. Я один осмелился составить план действий и приступить к его осуществлению вопреки противодействию Англии, Испании и даже самой Франции, но я не был в числе лиц, коим были поручены переговоры, я был чужим в министерских кабинетах. Отсюда гнев.
  Затосковав от вида однообразных жилищ и садов, лишенных поэзии, я выстроил дом, о котором все говорят, но я не человек искусства. Отсюда гнев.
  Так кем же я был? Никем, кроме как самим собой, тем, кем я и остался, человеком, который свободен даже в оковах, не унывает среди самых грозных опасностей, умеет устоять при любых грозах, ведет дела одной рукой, а войны - другой, который ленив, как осел, но всегда трудится, отбивается от бесчисленных наветов, но счастлив в душе, который никогда не принадлежал ни к одному клану, ни к литературному, ни к политическому, ни к мистическому, который никому не льстил и потому всеми отвергаем.
   Выговорившись, Бомарше обессиленный замолчал.
  - Браво, этот монолог совсем в моем духе, - восторженно воскликнул Фигаро. - Я бы тоже самое мог бы сказать о себе, надели ты меня гораздо более разнообразной жизнью, чем в твоих пьесах. Я хочу тебе сделать одно признание, которое не делал ни один персонаж создавшему ему драматургу: мне чертовски нравится этот мой образ. Да я хотел бы быть шире и разнообразней тех слов и действий, которые ты мне подарил, но и за это большое спасибо.
  -Меня всегда интересовала одна вещь, - Бомарше с интересом смотрел на своего персонажа, - как сложилась твоя дальнейшая судьба? Помнят ли потомки этот родившийся в моем воображении образ?
  - За меня можешь не беспокоиться, - весело рассмеялся Фигаро. - Я по-прежнему жив и выхожу на подмостки театров разных стран. И те слова, которыми ты меня наделил, до сих пор зрители встречают аплодисментами. А знаешь, почему?
  -Почему?
  -Потому что ты вложил в меня самого себя. Ты был свободней не только большинства своих современников, но и потомков. Даже зная в малейших деталях все перипетии пьесы, люди все равно внимательно следят за тем, что происходит. И не потому, что им так уж интересно узнать, как будут развиваться события дальше, или внимать моим проказам и уловкам, а потому что до сих пор та свобода, которой ты меня одарил, остается для них недостижимым идеалом.
  -Да, ты, наверное, прав, - задумчиво произнес Бомарше, - мое стремление к свободе двигало всеми моими поступками, даже теми, коими я никак не могу гордиться. А что говорят лично обо мне потомки?
  - Они снисходительней современников. Они прощают вам ваши слабости. Их больше волнует ваша загадка. Загадка Бомарше.
  -Загадка? - изумился Бомарше. - Но, в чем она состоит?
  - Их поражает то, как вам все удавалось, насколько полной и насыщенной оказалась ваша жизнь.
  - Я и сам не знаю ответа на этот вопрос. Мною владело безмерное любопытство к этому миру, жажда удовольствий не покидало меня до последней минуты. Не всегда она меня вела в нужном направлении, порой заставляла поступать не слишком красиво. Но эта жажда ярко зажигала огонь моего жизненного порыва, несмотря на возникающие трудности, внутренне я всегда ощущал, что все препятствия преодолимы. Наверное, я совершил слишком много грехов и заслуживаю наказание?
  -Не думай об этом, каждому воздастся по заслугам. Все будет взвешено и оценено по справедливости, - успокоил своего создателя Фигаро. - Я открою тебе тайну: такие, как ты, являются любимцами богов. Им даются испытания только для того, чтобы они в очередной раз продемонстрировали свои возможности их преодолевать. В тебе было так много человеческого, что ты щедро изливал его на окружающих. Помнишь, как ты однажды сказал: "Кто на своем жизненном пути более моего познал добра и зла? Если бы продолжительность жизни измерялось количеством пережитого, про меня можно было бы сказать, что я прожил двести лет". Неужели тебе этого мало?
  - А знаешь, Фигаро, на самом деле это совсем не много - двести лет. Жизнь не успела мне надоесть ни в одном из ее проявлений. Я чувствую, что мог бы сделать гораздо больше. Вот и тебе я не уделил достаточного внимания, родив тебя, словно ребенка в результате случайной связи, занимаясь одновременно массой других дел. Может быть, в том-то и состояла моя основная ошибка, что я не мог посвятить себя чему-то одному. В жизни так много неизведанного и одновременно так много возможностей и, скучно отбросив их все, целиком, как добродетельная жена, отдаться только одному делу, даже при условии достижения в нем совершенства. Но кому как не мне знать, что совершенства не существует. Даже ты, Фигаро, получился не совсем таким, как я тебя задумал.
  -Не расстраивайся, разве не ты учил меня не жалеть о прошедшем, а смело идти вперед.
  -Но куда же мне идти, мой путь завершился, я умер. Мое тело лежит в могиле. Боже, какой я несчастный, я никогда не хотел умирать, жить - вот мое единственное настоящее призвание.
  - Ну вот, слова мудрости, которые ты вкладывал в уста своих героев, покинули тебя, - пристыдил Фигаро Бомарше. - А вспомни, как ты еще недавно говорил своему другу Гюдену, что тебе не нравится мысль о том, что единственное будущее, которое предназначено судьбой, это гнить в могиле. Наша плоть, которая будет гнить, - это не есть мы. Да плоть, видимо, должна погибнуть, но создатель столь прекрасного произведения сделался бы недостойным своего могущества, если бы не сохранил от него хотя бы частицу той великой силы, которой он позволил подняться до высот познания. Так что давайте хотя бы заслужим, чтобы это будущее было бы хорошим; и ежели оно будет таковым, значит, наш расчет верен. Ну, а ежели нам предстоит обмануться в столь утешительной надежде, то наше самоусовершенствование в процессе подготовки к этому будущему посредством безупречной жизни тоже может быть безмерно сладостным. Помнишь эти свои слова?
  - Да, но тогда я пытался себя утешить, - печально произнес Бомарше. - А теперь все закончено, пьеса сыграна, и утешения больше не утешают. И я не знаю, как отнестись ко всему происходящему.
  -Ты не прав, пьеса не сыграна, она еще только начинается. Тебя будут очень долго помнить, а вместе с тобой и меня - твое создание. Разве ты не понял за свою столь стремительно и ярко промчавшуюся жизнь, что ты вечен?
  - Вечен? - изумился Бомарше. - Да, может быть, ты и прав. Но я не умею жить в вечности. Это то, чего я никогда по-настоящему не понимал.
  - Не беспокойся об этом, жить в вечности не требует особого умения. Ты войдешь в нее, как к себе домой, и поймешь, что это и есть твой настоящий дом. А не тот прекрасный особняк в Париже.
  - Но, согласись, там было так замечательно, так красиво, пока туда не ворвался грубый плебс! Я обменял бы всю свою посмертную славу на возможность пожить в нем еще немного.
  - Увы, это невозможно, - печально произнес Фигаро. - Каждому дается только одна жизнь. Смирись с этим. Тем более ты заслужил, чтобы твоя жизнь на земле продолжилась бы и после смерти. Загадка Бомарше будет не давать покоя еще многим и многим. А ты будешь смотреть на них сверху и смеяться своим знаменитым смехом. Ибо ты будешь понимать одну вещь: чтобы разгадать загадку Бомарше, надо родиться таким, как Бомарше.
  - Значит, жизнь продолжается? - охватил Бомарше восторг.
  - Конечно, продолжается. И я лучший залог твоего бессмертия. Это ты вложил в мои уста слова: "Я все видел, всем занимался, все испытал". И путь другие следует твоему примеру. Идем со мной, я тебя проведу туда, где все получает свое справедливое завершение.
  Фигаро взял Бомарше за руку и легонько потянул его за собой.
  - Я не хочу туда идти! Не хочу! Отпустите меня на землю! - стал кричать и отчаянно вырываться Бомарше и в тот же миг он проснулся.
  Ничего не понимая, еще не совсем отойдя от странного сна, Бомарше ошалело смотрел по сторонам. Постепенно сознание его стало успокаиваться. Он узнал окружающую обстановку. Он увидел, что находится в своем особняке, в своей любимой спальне на своей огромной удобной кровати.
  -Так, значит, я не умер! - неуемная радость охватила Бомарше.- Так, значит, жизнь продолжается!
  Бомарше соскочил с кровати и выбежал на балкон. Перед его взором раскинулся утренний Париж. Солнце медленно восходило над горизонтом и возвещало торжество жизни, которую он так любил и совсем не хотел терять.
  
  Глава 35.
  Хотя прошла целая ночь, но хмель так до конца не выветрился из организма. Чтобы окончательно покончит с ним, Феоктистов встал под водопад из холодных струй душа. Было не просто терпеть пытку почти студеной водой, но он стоически выдержал это испытание. Зато все остатки алкоголя вышли из его тела. И теперь у него оставалось единственное желание - как можно скорей покинуть этот проклятый город вместе с его театром и полудикой публикой.
  Билета на самолет он не приобрел, но это мало смущало Феоктистова. Поедет в аэропорт и попробует его купить. Рейсов на Москву несколько, на какой-нибудь он сумеет сесть. Даже если придется там просидеть целые сутки, назад он не вернется.
  Феоктистов стал быстро собирать чемодан, кидая вещи без разбора, не пытаясь их как-то аккуратно уложить. С трудом удалось закрыл крышку. Он уже хотел немедленно направиться к выходу, но внезапно для себя сел на стул и оглядел номер. Он вдруг ясно почувствовал, что не так-то просто ему уйти отсюда, что-то удерживает его здесь. А все случилось из-за этой ведьмы, это она напророчила ему провал, внезапно пронеслось в голове.
  Он встал, нерешительно подошел к зеркалу. Внимательно стал всматриваться в свое отражение, словно бы пытаясь что-то понять по нему.
  А внешне не скажешь, что со мной что-то не так, подумал он. Навряд ли кто догадается, что внутри этого солидного человека поселилось отчаяние, и сам он отныне напоминает бесплодную пустыню без всяких признаков жизни. А самое ужасное, что он не представляет, что ждет его впереди, чем ему заняться, чтобы заполнить космическую пустоту своей жизни?
  Стук в дверь прозвучал столь внезапно, что Феоктистов даже вздрогнул. Кого еще принесла нелегкая, подумал он. Кипя от раздражения, он пошел открывать.
  В номер вошла Аркашова.
  - Добрый вечер. Можно войти? - спросила она. Ее взгляд оказался прикованным к лежащему на полу чемодану.
  - Входите, чего уж там. Пришли полюбоваться на дело своих рук или слов? Не знаю, как будет точнее.
  - О чем это вы? - В ее голосе послышалась искреннее недоумение.
  Но Феоктистов было не до того, чтобы обращать внимания на такие нюансы.
  - О вашем сне, черт бы его побрал. Оказывается ваш иллюзорный мир не так уж и нереален. Любуйтесь теперь на его воплощение.
  - Мир, в котором мы живем, всего лишь дверь или окно в иной мир. В это окно можно смотреть с двух сторон. Если смотреть с той стороны, то наша жизнь тоже покажется иллюзией.
  - Выходит, что иллюзия, под названием моя жизнь преподнесла мне очередную оплеуху. Но удар этот я ощутил очень реально.
  - Реальность и нереальность это единое целое. Просто человек разделяет их в своем сознании. А потом мечется из одной крайности к другой.
  - Ну не болтаться же на середине, когда гораздо интереснее побывать в крайних положениях. Там и чувства ярче и эмоции сильнее.
  Аркашова не спускала глаз с Феоктистова.
  - Да, эти крайности создают ощущение насыщенности жизни, - произнесла она. - И каждый сам выбирает, где ему находиться. Вы с вашим неприемлемым отношением к середине, парите либо в вышине, либо ползаете внизу.
  - Да чепуха все это, - огрызнулся он. - И не нашим выбором определяется, где мы сейчас. Если я рожден для того, чтоб летать, я обязательно взлечу рано или поздно.
  - Чтобы подняться, надо упасть. Но, оказавшись очередной раз наверху, как бы вы не старались сохранить существующее положение дел, как бы вы не цеплялись за ваши вершины, перемены войдут в вашу жизнь рано или поздно. Само нахождение на пике чувств, эмоций или событий предполагает, что через некоторое время вы перекинетесь в другую крайность. Именно перемены создают ощущения бурного потока жизни. И именно такие переходные состояния предпочитают многие люди. И вы из их числа. Вы сами выстраиваете свой жизненный сюжет. Потому, когда вы в очередной раз окажетесь внизу, мой вам совет, не тыкайте ни в кого пальцем и не обвиняйте в том, что причина ваших неудач это дело его рук или слов.
  - Но ведь именно вы мне принесли дурную весть.
  - Я ее не принесла, я извлекла ее из вас, - поправила она его. - Кроме того, я никак не могла ее принести, вы ведь в тот вечер сами пришли ко мне.
  - Уж не за этой ли вестью я пришел?
  - Возможно, что и так. Любое крупное событие начинается с мелких. В тот день вы потерпели поражение, а рассчитывали на триумф. В канун премьеры это было недобрым знаком.
  - Теперь уже все равно, - махнул он рукой. - Пьеса сыграна, занавес опущен, а загадка Бомарше так и осталась неразгаданной ни им самим, ни его многочисленными потомками, ни мной. Конечно, я был слишком самонадеянным, но мне казалось, что в процессе написания пьесы я сумею прикоснуться к этой тайне, которая станет полезной и для меня и для всех, кто придет посмотреть мою пьесу.
  - Как бы ни был гениален Бомарше, он разгадывал всю жизнь ту же самую загадку, которую пытаются отгадать все люди на земле. Все мы, рано или поздно, хотим понять, зачем нам дана жизнь и, что находится за ее гранью. И некоторым это удается. Жизнь и смерть - вот те две грани единого, между которыми мы все время колеблемся и которые пытаемся понять.
  - Не думаю, что Бомарше хотел понять смерть. Смерть и Бомарше - вещи несовместимые. Он слишком любил жизнь и был настолько жаден до всех ее соблазнов, что вместо одной прожил сотни жизней. И в каждой из них он был безмерно талантлив, чем и обеспечил себе бессмертие.
  - Да, вы правы. Бомарше все время выбирал жизнь. Ему не хватало дополняющей ее противоположности. Он так и не сумел объединить эти две крайности. А вы все время выбираете смерть. И вам, точно так же, как и ему, не удалось это сделать. Чтобы не погибнуть окончательно вы, инстинктивно выбрали Бомарше. Вы хотели научиться быть живым. Но вам опять это не удалось.
  Феоктистов подозрительно посмотрел на Аркашову.
  - Откуда вам это известно.
  -Д остаточно взглянуть на вас, - пожала она плечами.
  - Неужели это на самом деле так заметно.
  - Еще как. Я хочу сделать то, что не удалось Бомарше. Я хочу предложить вам жизнь.
  - Каким образом?
  Внезапно Аркашова почти вплотную приблизилась к Феоктистову, положила руки ему на плечи и обняла. Их поцелуй был долгим и глубоким. Казалось, что каждый хотел передать другому всю свою витальную энергии.
  Первым разорвал соединение их губ Феоктистов. Он слегка отстранился и посмотрел на нее.
  - Это и есть жизнь? - недоверчиво спросил он.
  - Вы правильно это почувствовали, - ответила женщина.
  - Между нашим первым поцелуем и этим огромная разница. Вернее сам поцелуй, и тот и этот, одинаково хорош, а вот я сегодняшний гораздо хуже прежнего.
  - Это легко поправить.
  - Но ведь я вновь оказался у разбитого корыта. Кому я теперь такой нужен? Как только об этом узнала моя бывшая женушка, она не захотела иметь со мной никакого дела и быстренько укатила отсюда, предварительно вылив на меня ушат грязи. А вы отдаете предпочтение неудачнику. Вы поступаете нелогично.
  - У каждого внутри своя система оценок. Я поступаю в соответствии со своей, а не вашей. Сначала был Егор - деревенский паренек, теперь вы - полный неудачник. Где же тут отсутствие логики?
  - Просто ваш подход к выбору мужчин не укладывается в моем сознании.
  - А зачем вам это укладывать в своем сознании, когда появляется возможность уложить в постель ту, к которой вы давно стремитесь.
  - Я не могу поверить, что вы так откровенно говорите об этом. Может, вы просто шутите.
  - А чем я хуже Марии Терезы, предложившей себя Бомарше в первый же вечер. Я по сравнению с ней слишком медлительна.
  - Я так привык слышать от вас одни отказы, что мне действительно не верится в реальность происходящего.
  - Возможно, для вас я обернусь очередной иллюзией, ни я ни вы сейчас не можем знать об этом. Это покажет время. Но то, что произойдет между нами через минуту вполне реально точно так же, как наше взаимное притяжение в данный момент. Мы пропустим его через наши тела и оставим в прошлом.
  - А что же будет потом? - Он вдруг почувствовал, как возрождается в нем надежда.
  - Не надо думать об этом. Пусть наше будущее само беспокоится о том, как войти в нашу жизнь. Мы же должны стремиться лишь к тому, чтобы дать возможность течь той энергии, которая переполняет нас сейчас.
  - Действительно, к черту прошлое, будущее. Да здравствует настоящее.
  Феоктистов и Аркашова в едином порыве снова устремились друг к другу, их губы надолго соединились. Затем он увлек ее на кровать, Аркашова не только не противилась, но первой начала его раздевать.
  "Неужели это и есть счастье", - пронеслось в голове Феоктистова. - Если это так, то оно на редкость странно выглядит. По крайней мере, он бы до этого момента ни за что не признал, что оно имеет именно такой вид. Но стоит ли сохранять верность стереотипам, когда перед ним открываются врата рая. И осталось сделать всего один шаг, чтобы войти на эту заповедную территорию".
  
  9.01. 2015
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"