Введенский решил отправиться к отцу на электричке. Так было и спокойней и проще. На шоссе сплошные заторы, придется долго стоять в них. А ему сейчас не хочется это делать. Лучше спокойней добраться до цели по железной дороге. А заодно без помех еще раз обдумать предстоящий разговор. Никаких сомнений, что он будет не легким. Вернее, он не правильно подобрал слово, он будет самым тяжелым в его жизни. Это он предчувствует. Даже если последует разрыв, не стоит об этом сожалеть. Есть вещи посерьезней и поважней. Он слишком долго шел к этому, столько раз все обдумывал. Иногда хотелось отказаться и от своих мыслей и от написания книги. Но все то время, что он работал над ней, непрерывно ощущал, как двигает им вперед неведомая сила. Сначала он сомневался в ее присутствии, полагал, что это внешнее воздействие ему только кажется. Но чем дольше продолжалась работа над рукописью, тем все больше уверялся, что это не выдумка, не иллюзия. Она есть, руководит им, направляет и определяет его мышление и поступки. И тогда он брался за труд с новой силой, с еще большим усердием. Он должен был его завершить, несмотря на сомнения и даже страх. Точнее, это не совсем правильный оборот речи, он должен был его завершить именно благодаря сомнениям и страхам, прочно поселившимся с некоторого времени в его душе. Но с какого-то момента он вдруг понял: их преодоление и является его главным делом, для этого он и пишет страницу за страницей. Не останавливаться - вот главная задача, потому что если это случится, это станет не только его поражением. В каком-то смысле оно коснется всех живших, живущих и тех, кто будет жить после него на земле.
Не слишком ли это звучит пафосно, спрашивал в такие минуты он себя? И сам же отвечал: нет и еще раз нет. Это его долг, его обязанность, если хотите, святая чаша Грааль. Ведь не случайно, что Господь именно в его голову вложил подобные мысли. А, следовательно, он их должен довести до других. Иначе, какой в них смысл.
Конечно, Введенский допускал возможность ошибки - мало ли что человеку пригрезится. Но даже если это и так, все равно он обязан продолжать начатый труд. А там история или еще кто-то разберется. Его дело совершить порученное ему. А все остальное по большому счету его не должно касаться. По крайней мере, он должен воспринимать это как нечто постороннее по отношению к нему. Пусть другие судят так, как им заблагорассудится, пусть даже хулят и проклинают его. Сомнений в том, что он сполна выпьет из этой чащи, у него не было. Но это его ни в коем случае не должно останавливать, в жизни нет ничего прекраснее, чем исполненная миссия. А ему кажется, он, несмотря на еще совсем не старый возраст, он уже близок к ее выполнению. Или, по крайней мере, главную ее часть. Что еще можно пожелать? Любовь Веры?
При мысли о ней у него на мгновение сжалось сердце. Он с самого начала понимал, что эта книга не прибавит им согласия и понимания. Так оно и случилось, их помолвка, а значит и свадьба откладывается. Или вообще отменяется. Вчера она объявила ему об этом. Он не слишком удивился, другой реакции и не ждал. Все в этом божьем мире закономерно, все подчиняется установленным Им законам. Другое дело, что они не всегда понятны и не всегда кажутся справедливыми и правильными. Но разве способен человеческий разум понять Божий промысел? А с другой стороны, кто еще? Других разумных существ на земле нет. А, может быть, нет их и во всем мироздании. По крайней мере, фактов об их наличие пока не обнаружено, одни домыслы. А значит, до тех пор, пока этого не случится, следует исходить из такого предположения.
Чтобы отвлечься от своих мыслей, Введенский стал смотреть в окно электрички. Мимо него проплывали типично подмосковные пейзажи. Кажется, на этом маршруте он знал их все. Даже невозможно сосчитать, сколько раз он преодолевал этот путь. Сначала юношей, потом мужчиной. Но сегодня эта привычная дорога казалась ему непривычно и длинной и трудной, как дорога, которая ведет на Голгофу.
Мысли Введенского перетекли к отцу. В воображении тут же возникла высокая, сильная фигура, густая черная борода, кустистые брови и удивительно, словно проведенный по линейке, прямой нос, который он унаследовал от него. Поразительный человек, совмещающий в равной степени доброту и суровость. В детстве он одинаково любил и боялся его. Эти два чувства, как два противоположных начала, постоянно боролись в мальчике. Побеждало то одно, то другое. И эта дихотомия вносила в неокрепшую душу постоянный разлад. Прошло немало лет, но он ощущает его до сих пор. Вот и сейчас едет к нему, а внутри, как в калейдоскопе, то и дело меняются ощущения. Надежда уступает место опасению, а опасение надежде. Не случайно ж, когда писал книгу, постоянно думал о папе. Даже хотел ее ему посвятить, но в последний момент передумал. И решил это вообще не делать. Затем ставить кого-то в не простое положение, еще неизвестно, что последует в ближайшее время, какой резонанс она вызовет. Вдруг придется отрекаться, как апостолу Петру, от его труда, как он отрекся от Христа. В таком случае лучше не ставить никого в такую печальную ситуацию. Теперь он ясно понимает, что поступил правильно.
Введенский оторвался от своих размышлений и снова посмотрел в окно. И обнаружил, что поезд подъезжает к его станции. Внезапно стало так тревожно, как еще никогда в жизни. Может быть, уже менее чем через час у него состоится самый важный для него разговор. Хотя с другой стороны важность того или иного события или поступка по-настоящему определяет только время. А человек часто ошибается на сей счет.
Введенский вместе с другими пассажирами направился к выходу из вагона. Через минуту он уже шагал по перрону.
2.
Введенский шел по утопающей в растительности улице. Это был небольшой подмосковный городок, почти поселок. Здесь он родился, здесь прошло его детство. Хотя все указывало на то, что он должен был появиться в Москве. Но буквально за пару месяцев до появления на свет его отец принял решение сменить столичный приход на службу настоятелем в местной церкви. Этот поступок вызвал немалый резонанс. Об этом Введенскому впоследствии говорили многие. Мало кто понимал, чем было вызвано такое непривычное перемещение. Отец Введенского, несмотря на свою молодость, был уже достаточно известным и популярным церковным деятелем, на его службы народ стекался из дальних районов города, а так же и из других городов. Ему прочили блестящую карьеру, к тому же он начал писать статьи на актуальные темы церковной жизни. Эти публикации встречались благосклонно, они вызывали немалый интерес, так как отличались и хорошим стилем и оригинальностью изложения, хотя подчас носили скрытый нетрадиционный характер.
И вдруг в один момент все кардинально изменилось, вместе с молодой женой он отправился служить в малопримечательный городок, в скромный храм. С тех пор прошло почти тридцать лет, а отец все так же пребывает на прежнем посту. Хотя за это время престижных предложений поступало немало.
В детстве и в молодости, несмотря на непростые отношения с ним, отец являлся для Введенского всегда примером, объектом для подражания и восхищения. Ему во всем хотелось походить на отца. У него не было сомнений, по какой стезе направиться, какую профессию выбрать. Священнослужителя, какую же еще.
Отец всячески поддерживал это стремление сына. Когда Марк повзрослел, они подолгу беседовали. Как юноша любил эти разговоры на самые разные темы: от Бога до футбола и секса. Казалось бы не было ничего запретного, он мог поведать ему самое сокровенное, то, в чем подчас стесняться признаться самому себе. И он сам не понимал, почему так легко об этом сказать папе. Это было сродни небольшому чуду, ведь никакого принуждения с отеческой стороны никогда не возникало. Все исключительно добровольно.
А потом случилось то, что и отца и сына повергло в изумление. Марк отказался поступать в семинарию, вместо этого выбрал исторический факультет университета. Причем, случилось это в самый последний момент. Он тогда сам не понимал, что с ним происходит, но в какой-то момент им овладело сильное беспокойство. Его почти стало трясти. Из каких-то неведомых глубин его существа стала формироваться все более отчетливая мысль, что он совершает непоправимую ошибку. И нужно срочно изменить свое решение. Иначе это обернется для него тяжелыми последствиями.
Марк всегда интересовался историей, почти так же сильно, как и богословием. И потому выбор у него был очень узкий: либо стать священником, либо историком. Он отнес документы в университет. И лишь потом рассказал о своем поступке отцу.
Марк ждал, что тот будет сильно недоволен, но такой резкой реакции он не предвидел. Отец был обескуражен настолько, что какое-то время не мог ничего сказать. А когда пришел в себя, набросился на сына. Ничего подобного тот не ожидал, даже не мог себе представить, что отец способен так кричать. Потом он, правда, извинился перед ним, сказав, что то был крик души, который он не смог сдержать. Но что-то навсегда изменилось в юноше, какая-то струна, связывающая с родителем, навечно оборвалась в нем. Зато вдруг необычайно ясно осознал, что поступил правильно, что путь служителя церкви не его. У него иное призвание, хотя какое именно в тот момент он понять был не в состоянии. И даже не особенно пытался это сделать. Чтобы это выяснить, потребовалось много лет. И даже сейчас он не мог до конца быть уверенным, что отыскал его. Введенского не покидало ощущение, что в его жизни еще случатся события, которые кардинально изменят ее. И он невольно пребывал в ожидании того, что же произойдет. Это одновременно и радовало и мучило его, он никак не мог решить, что с этим делать, как к этому относиться.
Впрочем, сколько Марк себя помнил, его всегда преследовало это ощущение. Бывали периоды, когда оно почти исчезало, бывали - когда резко усиливалось. Но никогда не пропадало совсем. И теперь он понимал, что оно диктовало и направляло многие его поступки. Вот и то решение - учиться в университете, было принято под его влиянием. Что-то тогда замкнулось в нем, что-то позвало выбрать этот путь. Иногда ему даже казалось, что в какой-то момент он услышал голос. Хотя понимал, что ничего подобного не было, это таким вот своеобразным образом давало о себе знать его воображение. Оно всегда у него было чрезмерно развитым, иногда рисовало такие картины, что он какое-то время находился под их впечатлением. Для него это было всегда важно; подспудно он чувствовал, что они появляются не случайно, а о чем-то сигнализируют ему. И только через много лет он стал понимать некоторые из этих сигналов.
Введенский остановился возле своего дома. Это было относительно небольшое строение, хотя внутри оно было далеко не таким уж и маленьким. Он всегда волновался, когда оказывался здесь. Ведь тут прошло его счастливое, детство, воспоминания о котором останутся с ним до конца его дней. В этом Введенский ничуть не сомневался, вне зависимости от того, как сложатся его дальнейшие отношения с отцом.
Введенский поднялся на крыльцо почти с таким же чувством, с которым, наверное, Христос поднимался на Голгофу. Он понимал, что за дверью его ждет нечто такое, что повлияет на его дальнейшую жизнь. Но он сам сделал свой выбор, а значит, не имеет право жалеть о нем.
Его встретил отец. Внешне он выглядел спокойным, его вид ничем не отличался от обычного. Но Введенский слишком хорошо знал этого человека, чтобы обманываться.
Они обнялись. Объятие отца так же ничем не отличалось от предыдущих. Они прошли в гостиную. За столом сидел брат Матвей, что не слишком обрадовало его. Несмотря на близкое кровное родство, они никогда не были близки, скорей наоборот, были разные во всем, начиная от внешности, кончая мировоззрением.
Если Марк был довольно высок и худ, с густой темной гривой, то Матвей был среднего роста, несмотря на молодость, довольно полным, с жиденькой волосами, заплетенными на затылке в узел. Он служил в патриархии и был безмерно горд тем, что находился вблизи священной особы патриарха. Введенский пара раз посмеялся над этим чувством, что привело их к еще большему охлаждению.
Иногда Марк размышлял о том, почему они столь далеки друг от друга. Да, они разные, но есть немало разных людей, между которыми возникает дружба. А вот у них как-то она не получается. Хотя в детстве они много времени проводили вместе, жили в одной комнате, доверяли друг другу интимные тайны. А потом в какой-то момент все это исчезло. Может, в этом виновата Варвара или Вероника, как сама она предпочитает себя называть - их родная сестра. Самая младшая из трех детей и самая непокорная. После десятого класса она просто сбежала из дома. Все переполошились, стали искать. И нашли. В одном московском ресторане, в кардабалете. Все попытки вернуть ее на путь истинный, ни к чему не привели. Она заявила, что хочет жить так, как сама того хочет, а со своей "постной" семьей не желает иметь дальнейших сношений. Никакие уговоры не возымели действия. И отец вычеркнул ее из списка своих детей. Марк видел, насколько нелегко далось ему такое решение. Но в тот момент одобрил его. Ничего другого просто не оставалось. С тех пор ее имя в их доме больше не произносилось.
Марк вошел в комнату и замер у порога, на столе он увидел свою книгу. Почему-то взгляды всех троих сфокусировались на ней.
- Проходи, сынок, садись, - произнес отец Вениамин. - Сейчас попрошу принести чая.
- Не надо, папа, - отказался Марк. - Лучше пусть ничего не отвлекает от разговора.
- Да, лучше, - согласился отец Вениамин. Он посмотрел на младшего сына. Тот ответил ему понимающим взглядом. - Я внимательно прочитал твою книгу. Отдельные места даже перечитал.
- Это мне льстит, - не удержался от реплики Марк.
- Поверь, это не тот случай, когда стоит иронизировать, - сказал отец.
Он встал и прошелся по комнате, Марк следовал взглядом за его высокой стройной фигурой. Внезапно отец остановился рядом с ним.
- Я очень огорчен. Я еще никогда не был так огорчен, чем сейчас. - Он посмотрел на Матвея.
- Мы с отцом не ожидали такого от тебя, - важно промолвил брат.
- Почему? Мы много раз обсуждали эти темы вот за этим же столом, - возразил Марк.
- Нет, это не совсем так, - не согласился отец. - Мы так далеко не заходили, ты не высказывал столь радикальные суждения.
Мысленно Марк согласился с отцом, так далеко они не заходили. Но, начиная работу над книгой, он и не предполагал, что она окажется напичканной столь радикальными идеями. Они приходили к нему во время написания, пугали его, но и отмахнуться от них он не мог. В какой-то момент он осознал, что эти мысли как раз и являются самыми важными, ради чего и стоит заниматься этим делом. Они давно назрели и даже странно, что ему выпала честь озвучить их.
- Так, получилось, папа. Эти мысли стали меня осаждать, я не мог от них отбиться. Иначе бы все потеряло смысл.
- А то, что ты написал, все им дышит? - Голос отца вырвался из-под контроля, и Марк понял, что его спокойствие напускное, внутри он весь кипит от негодования.
- Не знаю, не мне судить. Но я старался.
- Вот как, он старался! А ты отдаешь себя отчет в том, что ты натворил, какую бомбу подложил под основание нашей церкви?
- Ты не прав, отец, если кто-то и подложил бомбу, то не я. Это сделала сама церковь. Я лишь констатировал то, что есть. Не надо винить меня в том, в чем я не виноват. - Эти слова дались ему не без труда, но он понимал, что с его стороны будет ошибкой, если он перейдет в глухую оборону. Он приехал сюда не защищаться, а говорить на равных. По крайней мере, так ему хотелось думать.
- Ах, вот как! - воскликнул отец. - Значит, церковь во всем виновата.
- Но разве не ты много раз мне говорил об ее недостатках и даже пороках. Более того, ты хорошо известен, как борец за ее чистоту. Это сделало тебя широко известным в церковных кругах. И не только в них. Правда, далеко не всем нравится твоя деятельность.
- Бороться за ее чистоту и отвергать саму необходимость существования церкви - это абсолютно две разные вещи. И тебе это прекрасно известно.
Марк отрицательно покачал головой.
- Я тоже так поначалу думал, но по мере того, как углублялся в материал, то все сильней приходил к выводу, что эти темы тесно взаимосвязаны. Что-то почти за две тысячи лет существования церкви ей так и не удалось стать чистой и непорочной. Тебя не наводит этот факт ни на какие выводы?
- Зачем мне делать такие выводы, если это уже сделал ты, - хмуро произнес отец.
- Патриарх сказал, что давно не держал в руках такого омерзительного сочинения, - вставил Матвей.
- Это лишь мнение частного лица, - пожал плечами Марк.
- Ну, знаешь, - возмутился Матвей, - у меня нет даже слов, чтобы сказать, что я думаю о твоем заявлении.
- Не забывай, брат, это ты воцерквленный человек, а я нет. Для меня патриарх не авторитет.
- Кто же тогда авторитет? - спросил отец.
Марк помедлил с ответом.
- Думаю, только Бог.
- И Он потребовал от тебя написания книги, в которой доказывается не только ненужность, но и вредность существования церкви?
- А кто же еще?
- Дьявол, - резко произнес Матвей.
- Ну, вот, вернулись в прошлое, - насмешливо протянул Марк. - Если церкви что-то не нравится, значит, по ее мнению, в этом замешен дьявол. Знакомый аргумент со времен святой инквизиции. А если уж говорить в таком ключе, вы никогда не задумывались о том, что церковь сама может быть создана по инициативе дьявола? Уж больно много в ней негатива.
- Я предчувствовал, что услышу от тебя подобные слова, - произнес отец. - И иначе как объявлением войны их не могу воспринимать.
- Ну, зачем же так категорично, отец.
- А как иначе, сынок. Ты сам вошел в зону, где нет компромиссов.
- Это не так, компромиссы есть везде. А вот желание их достигать, действительно в какие-то моменты пропадает.
- Ты обвиняешь в этом меня?
- Это тебе решать самому.
- Ты заходишь слишком далеко, Марк.
- Не дальше, чем зашла жизнь. Пора взглянуть правде в глаза. Неужели это так страшно. Мне, например, так не кажется. Наоборот, мне нравится это делать. Только надо непременно оторваться от привычных представлений. И тут же станет все намного проще. Я это знаю по себе.
- Получается, ты нас еще обвиняешь в том, что мы не сделали тоже самого, - возмутился уже не первый раз Отец Вениамин.
- Я никого не обвиняю, я лишь излагаю свои аргументы. А каждый пусть делает вывод на счет себя сам.
- Спасибо за такую возможность, - усмехнулся отец. - Чтобы мы с Матвеем без нее делали. Ты само воплощение доброты.
- Не думаю, папа, что тут уместна ирония.
- Что же уместно?
- Мы бы могли подискутировать. Это гораздо продуктивней. Почему вы не хотите? Разве тема не самая важная для вас.
- Ты прав, тема более чем важная, - согласился отец. - Но именно потому никаких дискуссий тут быть не может.
- Напрасно. А мне кажется, она давно назрела, если не перезрела.
- Ты приехал затем, чтобы это нам сказать?
- Но папа, ты же сам попросил меня приехать.
- Да, попросил. - Отец Вениамин замолчал. - Я хотел понять, зачем ты написал это богомерзкую книгу?
- Она не богомерзкая, - возразил Марк. - А зачем ее написал? - Он задумался. - Я не собирался ее писать.
- Что значит, не собирался? - изумленно вскричал Матвей. - А кто же ее написал?
- Разумеется, я. Я сам не предполагал, что зайду так далеко. Но мне захотелось понять, что такое религия, что такое церковь? И зачем они нужны? И можно ли обходиться без них? И я не виноват, что пришел к выводу, что они не нужны. Более того, вредны. Я сам не предполагал, что сделаю такое заключение. Но оно вытекло из логики изложения. Не мог же я в угоду чьим-то представлениям писать не правду. Бог учит правде. Там, где правда, там и Бог. Помнишь, папа, ты сам меня этому учил.
- Он издевается над нами, папа! - вдруг закричал Матвей.
Отец Вениамин недовольно взглянул на младшего сына.
- Успокойся, - хмуро произнес он.
- Нет, не успокоюсь, я не хочу иметь такого брата. Я отрекаюсь от него. И готов объявить об этом публично.
- Отречение - не аргумент в споре, - пожал плечами Марк. - Тебе всегда не хватало аргументов, их ты заменял эмоциями. А хочешь отречься, отрекайся, каждый решает сам. - Он тут же пожалел о своих словах, но было уже поздно. Матвей вскочил со своего места и выскочил из комнаты.
- Видишь, чего ты добился, у тебя нет больше брата, - сказал отец.
- Я сожалею о разрыве. Но ради справедливости надо сказать, что мы никогда не были близки.
- А со мной?
- Ты всегда мне был близок, отец.
- Я не могу тебе простить этой книги.
- Жаль, я надеялся на понимание.
- Веротерпимость не может ставить под сомнение саму веру.
- Кто может знать, где пролегает линия предела. Когда человек начинает мыслить, он должен мыслить без любых оков.
На этот раз они долго молчали.
- Я не буду от тебя отрекаться, но и принимать в своем доме тоже не стану, - медленно, даже с трудом произнес отец Вениамин. - Прошу покинуть его. В этом вопросе между нами не может быть никаких компромиссов. А раз не могут быть компромиссы в этом основополагающем вопросе, значит, они не могут быть и ни в каких других. Надеюсь, ты меня понимаешь.
- Понять не сложно, - встал Марк. Он невольно подумал, что хорошо, что мать не дожила до сегодняшнего дня, она бы очень расстроилась тому, что только что случилось. - Думаю, наш разговор еще не окончен, - сказал он перед тем, как покинуть комнату.
3.
В комнату вернулся Матвей. Отец Вениамин тяжелым взглядом посмотрел на сына.
- Он уехал? - спросил Матвей.
- Да.
- Слава богу.
- Ты не любишь брата?
- После того, что он сотворил, разве можно его любить.
- Любовь выше человеческих деяний. Иначе это не любовь.
Матвей сел рядом с отцом.
- То, что сделал Марк, позорит всю нашу семью. На меня уже косятся, говорят, это брат того самого, кто выступает против церкви и Бога.
- Против Бога он не выступает, в книге об этом ни слова, - поправил отец Вениамин.
- А разве тот, кто выступает против церкви, не выступает против Бога?
Отец Вениамин молча смотрел перед собой.
- Я вас не понимаю, отец, - нетерпеливо произнес Матвей. - Он же богоотступник. Мы должны его заклеймить, громко заявить о своей позиции. - Он вдруг понизил голос, хотя их никто не мог подслушать. - Вчера мне один человек, близкий к патриарху, как бы, между прочим, намекнул, что он ждет от нашей семьи решительного осуждения этой книги.
Отец Вениамин повернулся к сыну.
- Это мне решать, как поступить. В таком вопросе патриарх мне не указ.
- Но отец, вы же понимаете, как много зависит от него.
- Ты думаешь о своей карьере.
- А вот вы о моей карьере не думаете, - упрекнул Матвей.
- Священнослужитель должен думать только о Боге. А если Богу угодно, случится у него и карьера.
- Отец, нам не простят, если мы промолчим. Разве вы хоть в чем-то разделяете его взгляды?
- Ты не хуже меня знаешь, что нет.
- Тогда что вас останавливает?
- Он мой сын. И твой брат, между прочим.
Матвей задумчиво покачал головой.
- Не только. Вас смущает что-то еще.
Отец Вениамин встал и прошелся по комнате.
- Нельзя отвергать с порога ни одну идею, - вдруг глухо произнес он.
- Даже такую? - изумился Матвей.
- Даже такую. Это не означает, что я согласен с Марком. Но церковь на протяжении всей своей истории слишком много и часто боролась с идеями, которые затем оказывались верными. Не стоит спешить и на этот раз.
- Отец! - От возмущения Матвей даже привстал. - Вы отдаете отчет своим словам?
- Я не на его стороне, я его убежденный противник. Можешь так и передать человеку, который делал тебе намеки. А осуждать Марка публично не стану. А ты поступай, как считаешь нужным. А сейчас, извини, мне пора на службу.
4.
Введенский вернулся домой. Это однокомнатную квартиру он приобрел недавно в немалой степени благодаря помощи отца. Его заработка для покупки жилья не хватило. Он не просил денег, лишь однажды, отвечая на расспросы отцы о своей жизни, мимоходом, без всякой задней мысли упомянул о своем желании стать владельцем собственного жилья, так как надоело жить в съемных жилищах. А через некоторое время к нему приехал отец и вручил ему приличную сумму. Марк не хотел брать, он сам не знал, по какой причине, испытывал сильное смущение. Он взрослый мужчина и обязан решать подобные вопросы самостоятельно. А если не может, так тому и быть.
Но после уговоров деньги все-таки взял, хотя и обещал отдать, понимая, что вернуть такую сумму ему будет очень даже нелегко. И если это и случится, то не скоро. Отец на эти его слова ничего не ответил, и Введенский понял, что он не особенно верить в такую возможность. Да и не требует от него возвращения долга. Марк знал, что при внешней сдержанности он на самом деле очень нежный и заботливый родитель.
Но сейчас Введенский думал о том, что отныне между ними пролегла очень большая трещина. Есть большие сомнения, что отец когда-либо извинит этот его поступок. Покуситься на святое - такое не прощается.
Но почему святое? Кто присвоил церкви, ее учению такой статус? И если даже предположить, что это святое, почему нельзя ставить и его под сомнение? Разве святое и неприкасаемое одно и то же. Эти вопросы возникали у него еще, когда он учился в школе. Он и сам не мог понять, откуда они взялись? Еще недавно их не было, а затем вдруг появились ненароком в голове. И прогнать их оттуда он уже не мог. Хотя поначалу честно и добросовестно пытался это сделать. Даже привлек к такому важному делу отца. Тот отнесся к сомнениям сына спокойно, но серьезно, вопреки большому опасению Марка не стал устраивать ему головомойку, скорей наоборот, аргументировано начал разбивать его доводы, как камни молотком. И разбил, но не до конца. Через какое-то время они не просто вернулись, а вернулись окрепшими. И он понял, что от них ему уже не избавиться, придет время, когда с ними надо что-то будет делать.
Этими своими настроениями он уже не стал ни с кем делиться, так как предчувствовал, что во второй раз отец не отнесется к его еретическим мыслям столь же благодушно. И одной душеспасительной беседой уже не отделаться, на этот раз все будет значительно острей. Ему ли не знать, насколько отец глубоко убежден в святую миссию своей церкви. В отличие от многих церковников, с которыми с самого раннего возраста сталкивался Марк, для которых церковная служба была не более чем способом зарабатывать на жизнь, он верил искреннее и подчас даже неистово. Хотя никаким фанатиком никогда не был. Просто он был уверен, что это и есть и истина. Правда, это не помешало ему прослыть одним из главных церковных реформаторов. На этой почве у него даже возник конфликт со многими иерархами. По этой причине в свое время он покинул столичный приход ради служения в тихой и захолустной подмосковной глубинке, где мог чувствовать себя спокойней. Но он никогда не покушался на сами устои, просто считал, что церковь, как и любой организм требует постоянного обновления, периодически проведения реформ. А вот его сын покусился, хотя первоначально таких замыслов не имел. Просто хотел разобраться в сути некоторых явлений. А уже сам ход событий привел к определенным выводам. И он уже не мог остановиться, это было бы с его стороны нечестно, недобросовестно. Разве истина и не есть Бог, а Бог и не есть истина. Если это так, что же тогда в его книге крамольного. Но именно так все ее и воспринимают. Реакция Матвея более чем наглядная. Пусть даже он никогда не обладал большим умом, от него, как серой от черта, всегда пахло посредственностью. Именно по этой причине они так и не нашли по настоящему общего языка и по большому счету остались чужими, несмотря на близкое родство. И сейчас их разногласия стали особенно выпуклыми.
Что Матвей, неприятие им книги можно пренебречь, но ведь он отражает мысли и настроения несравненно более влиятельных людей, включая патриарха. О чем брат откровенно и заявил. А выше уже и некуда, выше только Бог. Другой вопрос, насколько отражает предстоятель православной церкви Его воззрения? Но об этом можно только предполагать. А жаль, было бы очень даже полезно знать поточней. Эти люди присвоили себе право вещать от Его имени. Но на самом деле они самые обычные человеческие существа, зачастую, далеко не самые лучшие экземпляры. А подчас весьма отвратительные; он с такими сталкивался. Да и отец неоднократно ему повторял: в церкви существуют все те же прегрешения, что и в обществе. Только в силу статуса этой организации они смотрятся выпуклей. А потому их пытаются по-возможности замалчивать.
Впрочем, сейчас ему не до церковных пороков, перевел свои мысли Введенский на другой путь. Сейчас у него другие заботы. В первую очередь Вера. Они не общались с момента выхода его книги из печати, а прошла уже почти неделя. Все это время она не звонила, хотя еще недавно делала это по несколько раз в день. И у него нет сомнений, что это связано с его трудом. Для нее - дочери известного епископа, приближенного к священной особе патриарха, не просто смириться с тем, что он написал. Он понимал это с самого начала, хотя и надеялся, что она сумеет, пусть не согласится с ним, но оценить его интеллектуальную смелость. Ведь она умная девушка и всегда отличалась независимым мышлением и своенравным характером. Не случайно, их жизненные пути оказались в чем-то схожи, она тоже по сути дела ушла из семьи и стала жить так, как ей хочется, хотя формально живет в доме отца. Но при этом в отличие от него осталась верной дочерью православной церкви. С самого начала их отношений они негласно заключили соглашение, что каждый в этом вопросе ведет себя так, как считает нужным. И пытается влиять на другого не станет. Так все и происходило. Но сейчас он, пожалуй, перешел некую незримую границу. И скорей всего, предстоит нелегкий процесс налаживания взаимопонимания.
Введенский грустно вздохнул, задача представлялась ему нелегкой. Ему ли не знать, какой может быть Вера упрямой. Он даже не уверен теперь, состоится ли их свадьба? Хотя все уже согласовано, получены все необходимые согласия. Даже от отца Веры, несмотря на то, что он против ее брака с "вольнодумцем", как однажды назвал он его. Но решил не мешать счастью дочери. Но после всего, что случилось, именно сама Вера вполне может изменить решение. У нее весьма специфический характер, она бывает способна на неожиданные действия не только для окружающих, но и для нее самой. Он уже пару раз сталкиваться с этой ее особенностью. И по правде говоря, опасается этого ее качества. А сейчас для его проявления есть все основания. Он для этого хорошо постарался.
Пока Введенский писал книгу, он много обсуждал ее с Верой. И некоторые ее замечания оказались весьма полезными. Но вот о самых радикальных выводах он ей сознательно не говорил, не хотел преждевременных разногласий. И теперь может за это поплатиться.
Чем еще он поплатится за то, что написал то, что думал? В истории это всегда был один из самых опрометчивых поступков, после которого часто следовало наказание. Интересно, что будет после презентации книги? Ему уже сказали, что ажиотаж небывалый, поступают бесконечные просьбы об аккредитации. Он и не предполагал, что вдруг станет знаменитым. А, судя по всему, такая возможность возрастает с каждым днем. И он не знает, как к этому относиться? Он вовсе не против славы, в его профессии она даже очень полезна. Но вот какой ценой? Она может оказаться чрезмерной, потерей любимой женщины. И это его сильно беспокоит.
Введенский попытался вытряхнуть из себя грустные мысли. Они ему только мешают. Вот-вот явится Вера, и ему лучше встретить ее во всеоружии, то есть в хорошем расположении духа. Он не должен чувствовать себя виноватым, да он таковым и не является. Разве лишь в том, что своевременно не сказал невесте о некоторых своих умозаключениях. Тут, пожалуй, он не прав. Но не решился, смалодушничал. А Вера из тех, кто презирает подобные проявления человеческой натуры. Она бывает излишне принципиальна, иногда ему даже кажется, что ей немного не хватает гибкости. В мире не все так прямолинейно, иногда события, люди, идеи перемещаются просто невероятными зигзагами. А она зачастую не желает их принимать во внимание. Ей подавай прямой путь, так как она считает любые искажения проявлением неискренности, слабости, двурушничества. Даже, если в чем-то она тут и права, но часто по-другому не получается. Уж больно слаб человек и духом и телом.
Раздался звонок в дверь. Введенский вдруг испытал сильное волнение. В голову сама без спроса полезла мысль, что, возможно, сейчас решится его судьба.
5.
Внешне Вера практически ничем не отличалась от других девушек. Была одета в джинсы, футболку, которая высоко приподнималась на ее упругой груди. И когда взгляд Марка попадал на эти заповедные места, в теле возникал жар. Но на этом в значительной степени сходство с другими ровесницами кончалось, в отличие от них она придерживалась по многим вопросам строгих взглядов. Хотя они были знакомы уже немало лет, а с некоторых пор считались женихом и невестой, но до сих пор по-настоящему даже не поцеловались, не говоря о чем-то большем. Вера сразу заявила ему, что их половая жизнь начнется только после свадьбы. Для него это было сильным разочарованием, он надеялся на другое развитие событий. Но пришлось смириться. Вера ему не просто нравилась, он был в нее по-настоящему влюблен. И не только в ее строгую красоту, но и в ее ум и душу.
Они познакомились в лагере христианской молодежи за границей, где собрались представители различных конфессий. Хотя официально цель поездки были отдых и знакомство с представителями других стран, с самого начала завязалась ожесточенная дискуссия. Каждая группа отстаивала свою позицию, истинность своего толкования христианского учения.
Для Введенского то было то время, когда он все больше проникался скептицизмом. И хотя многие мысли еще только зарождались, но этого было достаточно, чтобы активно не участвовать в словесных баталиях, предпочитая больше слушать. А вот Вера, правда, поначалу он не знал даже ее имени, принимала в них самое горячее участие. И вскоре стала знаменитой на весь лагерь. К тому же она прекрасно говорила, как минимум, на трех языках, а потому всем хотелось подискутировать именно с ней.
Девушка не просто рьяна, но убедительно, аргументировано отстаивала свою позицию, и Введенский быстро проникся восторгом к ее полемическим талантам. Откуда она такая взялась, даже обидно, что раньше он был с ней не знаком. И при первой же возможности познакомился со спорщицей.
Но Вера особой радости не проявила, наоборот, упрекнула, что он отмалчивается. Немного обидевшись, он в свою очередь упрекнул девушку, что та чересчур горячится, а это мешает ей задумываться над доводами оппонентов. Нельзя быть столь уверенным в своей правоте, это признак ограниченности ума.
Введенский полагал, что такое замечание обидит Веру, и она откажется от дальнейшего общения с ним. Но все произошло ровно наоборот, она внимательно отнеслась к его словам. И во время очередной дискуссии вела себя более сдержано, внимательно выслушивала оппонента, что не замечалось за ней ранее. А затем подошла к нему и поблагодарила Марка за преподнесенный урок. Эти слова настолько поразили его, что он почувствовал внезапное волнение.
В тот раз они скорей не подружились, а только познакомились. Смена в лагере продолжалась всего неделю, и они разъехались. Их новая встреча произошла через год, в университете. Вера поступила на первый курс, а он учился на последнем. Он увидел ее в коридоре, и сразу же ощутил всполохи прежних чувств. Введенский подошел к ней и заметил, что и она обрадовалась их встрече. Хотя при ее сдержанности глагол "радоваться" не совсем подходил для данного случая; если она и радовалась, то внешне это никак не проявляла. Но ему показалось, что ее глаза вспыхнули, и он счел это хорошим предзнаменованием.
Их сближение происходило постепенно, понадобилось еще несколько лет, прежде чем у них начался роман. Да и то довольно странный, он сводился преимущественно к бесконечным разговорам. О чем они только не говорили, на какие темы только не спорили. Марк получал от этих дискуссий огромное удовольствие, хотя ему сильно не хватало в их отношениях чувственного аспекта. Он ограничивался лишь поцелуями в щеку при встрече и расставании. Но Вера была в этом вопросе тверда, как скала, хотя совсем не являлась пуританкой. И без стеснения обсуждала с ним вопросы секса. Но дальше слов дело не двигалось, и с какого-то момента Марк смирился и с этим, хотя сделать это было совсем не просто. Но он по-настоящему любил девушку, и понимал, чтобы сохранить эту любовь, он вынужден чем-то пожертвовать.
Но сейчас, смотря на Веру, он думал о другом. Их отношения подвергаются самому сильному испытанию. И у него нет уверенности, что они его переживут. Есть вещи, через которые люди не могут переступить, они так важны, что отказ от них расценивается, как отступничество от самого себя, нечто такое, что невозможно сделать ни при каких обстоятельствах. Когда-то он и сам так думал, но постепенно что-то в этом плане стало в нем меняться. В какой-то момент он понял, что нет ничего такого, от чего нельзя отказаться. Все эти представления о святотатстве не более чем заторможенность ума, его зацикливании на каких-то понятиях, которым он под влиянием укоренившихся представлений придает излишнюю значимость. А это сильно мешает свободному поиску истины. Но как донести эту мысль до Веры? Не то, что она не способна ее понять, тут нет сомнений, а вот принять ее ей будет трудно. В слишком ортодоксальной семье она воспитывалась. И даже странно, что сформировалась столь свободомыслящей для своего круга. Когда-то ему хотелось, чтобы Вера сделала бы следующий шаг, и вышла за его пределы. Но несколько неожиданно для него эти попытки она решительно пресекла. Они тогда впервые едва не поссорились. Но вовремя остановились и не стали нагнетать ситуацию, заключив компромиссное соглашение. На этой точке они и замерли и пребывают до сих пор. Он не перековывает ее в свою веру, она не пытается внушить ему свои представления. Но Марк предчувствовал, что это согласие и хрупкое и недолгое. Рано или поздно оно нарушится, произойдут события, которые заставят их на многое посмотреть по-иному. И теперь, кажется, они произошли.
Вера как-то не совсем уверенно вошла в его квартиру, словно сомневаясь, а следовало ли это делать. Введенский был уверен, что такое ее поведение связано с его книгой. Других причин просто быть не может. Значит, предстоит нелегкий разговор. Сколько их еще его ожидает в ближайшем будущем? А ведь это только начало. Что последует дальше?
- Рад тебе видеть, - произнес Введенский. Он осторожно поцеловал девушку в щеку, так как не был уверен, что она не отвергнет его поцелуй. Но Вера никак не отреагировала на него, словно бы он дотронулся губами не до ее щеки, а до лица манекена.
Она села в кресло, но вопреки обыкновению не смотрела на него, ее взгляд был устремлен куда-то в сторону. Введенский тихо вздохнул, он знал ее характер, в такой неподвижной позиции пребывать она может долго. Упорству и упрямству ей не занимать.
Он занял место напротив нее.
- Ничего не хочешь мне сказать? - спросил он.
Вера кивнула головой.
- Я прочитала твою книгу.
- Я рад, - пробормотал он. На самом деле, он бы скорей предпочел, чтобы она ее не читала, хотя понимал, что это совершенно нереально. Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Только этот тезис часто трудно бывает принять.
- Мне страшно, - вдруг огорошила его Вера.
- Страшно? Но чего ты испугалась?
- А если ты прав?
Таких слов от нее он не ожидал.
- Но это же замечательно. Помнишь, в Евангелии от Иоанна, Иисус говорит: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными".
- Помню.
- Но тогда ты должна радоваться, что у тебя появился такой шанс.
- Должна, - согласилась Вера. - Но не могу.
Введенский хорошо ее понимал, он и сам поначалу сильно мучился, когда писал книгу. Но с какого-то момента пришло освобождение, он вдруг ощутил, как тяжелый груз прошлых представлений вдруг куда-то исчез, а взамен пришла та самая вожделенная свобода. И сразу стало гораздо проще, да и голова заработала совсем по-другому, мысли потекли легко и обильно.
Марк сел перед Верой на колени и взял ее ладонь в свою руку.
- Вера, любимая, я отлично понимаю, как тебе нелегко. Мы все заложники наших представлений. Это невероятно тяжкий груз. Но именно поэтому от него надо непременно освобождаться. Как бы тяжело это не было.
- А если очень тяжело, так тяжело еще не было.
Введенский не сразу нашелся что сказать.
- Чем тяжелей, тем больше необходимости это сделать. Это означает, что груз настолько велик, что пригибает к земле. И очень немногие способны его сбросить и выпрямиться.
- Считаешь, что тебе удалось?
Введенский покачал головой.
- Нет, до этого далеко. Это только первый шаг. Хотя, быть может быть, самый трудный.
- Скажи, Марк, ты действительно полагаешь, что церковь не нужна, что она приносит больше вреда, чем пользы?
- Да, - не сразу ответил Введенский. Я давно это чувствовал, но когда писал книгу, когда изучал источники, делал анализ, то убедился в этом окончательно. И вряд ли меня кто-то сумеет переубедить. Не хочу тебя обманывать.
- Знаешь, я дала твою книгу отцу. Он обещал ее прочесть в ближайшие дни. Он уже слышал о ней.
- И что он сказал? - Введенский знал, что Вера очень любила и уважала отца, он был для нее высшим моральным авторитетом. Так же, как для него свой отец.
- Он был непривычно хмурым. Посмотрел на меня долгим взглядом, но больше не сказал ничего.
- Ты же понимаешь, он не примет моей книги.
- Да, - согласилась Вера.
- Что же тогда?
- Не знаю.
Марк понимал, какой не простой выбор придется сделать Вере, и ему стало ее жалко. Но и он не может ничего изменить. Это уже не в его силах. Еще до написания книги, такой шанс был, но сейчас его уже нет. Все же правильно сказано в Библии: " Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Если слово произнесено, оно останется в веках. И никакая сила не способна его выкорчевать.
- Нам предстоят непростые времена, Вера, - тихо произнес он.
- Это я уже поняла.
- И что ты думаешь об этом?
- Ничего.
- Как ничего? - изумился он.
- Так, ничего не думаю, - пожал она плечами.
- Но ведь от этого, возможно, зависит наша с тобой судьба.
- Да, возможно.
- Но тогда, прости, не понимаю.
- Но что ты хочешь от меня. Даже если ты прав, мне трудно согласиться с твоей правотой. И я ничего не могу с собой поделать. Я словно бы разрываюсь на части. Это так мучительно.
Введенскому стало стыдно за свой эгоизм. Он думает только о себе, а каково ей, учитывая из какой она семьи, какое получила воспитание, какую должность занимает отец. Если она примет его сторону, это, скорей всего, означает разрыв с семьей, со всем своим окружением. А ведь кроме отца, у нее еще трое братьев. И все священники. Это самый настоящий клан, о них так и говорят.
- Я виноват перед тобой, - с раскаянием произнес Введенский.
- Нет, - решительно возразила Вера, - ты написал то, что считал верным. Эти мысли тебе внушил Бог.
- Я тоже так считаю, - удивился ее словам Александр.
- Но и мысли твои оппонентам тоже внушает Бог.
- Выходит, он разным людям внушает разные мысли.
- Да, - кивнула Вера.
- Как же определить, кто прав?
- Не знаю. Но все правы быть не могут. Значит, кто-то один.
- А вариант, что все не правы, ты не рассматриваешь?
- Нет, так Он не поступает. Кто-то обязательно выступает от Его имени. Вот только трудно определить, кто именно.
Никогда Вера не говорила ничего подобного, и Введенский был во власти растерянности. Он не знал, радоваться ли ее словам или огорчаться.
Вера внезапно встала.
- Я сейчас пойду, Марк. Что хотела тебе сказать, я сказала. А больше пока ничего не знаю.
Он не стал ее удерживать. Проводив девушку, Введенский вернулся в квартиру, сел в кресло, в котором минуту назад сидела Вера и сохранившая еще ее тепло. Пожалуй, в их разговоре промелькнул некий проблеск. Он будет бороться за нее.
6.
Вечером Введенский договорился встретиться со своим бывшим сокурсником и приятелем Дмитрием Бурцевым. Тот желал обсудить с ним некоторые вопросы. Ехать ему на встречу не очень хотелось, но и не ехать он не мог, так как был сильно ему обязан. Бурцев целиком профинансировал издание его книги, так как перед этим несколько издательств отказались ее выпускать. Узнав об этом, Бурцев, за одну ночь прочитал рукопись, а утром ворвался в его квартиру и заключил Марка в объятия. "Это то, что нам нужно больше всего! - восторженно закричал он. - Беру все расходы на себя. И не только по изданию, но и по распространению".
Введенский был несколько смущен такой перспективой, ему не слишком хотелось, чтобы издание финансировал его приятель. В последнее время имя Бурцева приобрело немалую, но скандальную известность. И такая помощь могла бы его скомпрометировать.
Бурцев взглянул на Введенского и все тут же смекнул. "Не беспокойся, никто о том не узнает, - усмехнулся я, - все сделаем так, что не докопаются. Создадим фонд, посадим туда приличного человека - и формально деньги поступят из этой организации. Ну, как согласен?". Ничего другого Введенскому не оставалось, как согласиться.
Так все и получилось, на книги в качестве издателя стояло название фонда "Победитель". Введенскому оно не очень нравилось, казалось ему претенциозным, да и лично ему не хотелось никого побеждать. Но Бурцев думал иначе; в последнее время он помимо бизнеса активно занялся политикой, причем, быстро прослыл в качестве одного из лидеров радикалов. Особенно он стал популярен среди некоторой части решительно настроенной молодежи. А это обстоятельство весьма смущало Введенского. Сам он старался держаться в стороне от излишне активных агрессивных политических движений.
После выхода книги из типографии Введенский и Бурцев еще не виделись. Еще утром Дмитрий попросил прийти к нему вечером в клуб. По понятным причинам Марк не мог ему отказать. И хотя особого желания туда отправляться не испытывал, но прекрасно понимал, что. Вопреки своему желанию поедет туда.
Дело заключалось еще и в том, что Введенскому очень не хотелось встречаться с Бурцевым именно в клубе. Если быть точнее, это была смесь ресторана с политической тусовкой. Там отирались преимущественно радикально настроенные молодые люди. Это заведение организовал сам Бурцев, который как-то заметил Введенскому, что ни что так не объединяет единомышленников, как хорошая еда.
Кормили там, в самом деле, очень даже неплохо, Бурцев выписал откуда-то иностранного повара, который добросовестно отрабатывал свою большую зарплату. Но если с едой было все в порядке, то царящая там атмосфера была Введенскому не по душе. Чрезмерно резкие речи, периодически переходившиеся в потасовки политических противников, вызывали у него неприязнь и отторжение. Ему вообще была мало интересна политика, не потому, что он не понимал ее значения, но она была чересчур преходяще, все в ней было только временное, его же интуитивно тянуло на вечное. Такую его позицию Бурцев никак не желал принимать, и все время настойчиво тянул Введенского в свои ряды. Он же как мог сопротивлялся, несмотря на то, что приятель обладал железной хваткой. Но пока сломить его волю ему до конца не удавалось. Хотя несколько раз на свои шумные акции ему Введенскому удавалось зазвать. После чего Марк давал себе слово больше никогда на них не присутствовать. Но все же позволял периодически снова себя уговорить побывать на них.
Введенский вошел в клуб и сразу же заметил Бурцева, который сидел в окружение двух прелестных особ. Он знал, что Дмитрий весьма неразборчив в любовных, точнее в сексуальных связях. Он был из тех натур, которому постоянно требовались новые женщины. Поэтому до сих пор не женился, хотя имел пару незаконнорожденных детей, которых содержал, но с которыми почти не общался. Он сам признавался, что у него на данный момент другие интересы. И Введенский хорошо знал, какие именно. И это вызывало у него сильную тревогу и опасение за его дальнейшую судьбу.
Завидев Введенского, Бурцев довольно небрежно отодвинул девушек и направился ему на встречу.
- Рад тебя видеть. Пойдем за стол.
Они сели за стол и буквально через мгновение возле них появился официант. Он подобострастно изогнулся перед хозяином заведения.
- Будем отмечать появление твоей книги, - тоном, не предполагающим возражение, заявил Бурцев. Он продиктовал официанту блюда, которые надо подать. Затем повернулся к Введенскому.
- Ты, Марк, молодец. Нам очень нужны такие книги, она невероятно своевременна. Ты попал в самую десятку. Непременно в самое ближайшее время допечатаем тираж. И переедем на пару иностранных языков. Я уже дал поручение подобрать хороших переводчиков. Так что готовься к мировой славе.
Похвала была приятна Введенскому, но одновременно вызывала некоторую настороженность. Ему не хотелось, чтобы Дмитрий использовал его книгу в своих политических целях. Совсем не для этого он ее писал. Но после того, как она вышла в свет, он уже не может целиком ею распоряжаться, отныне она зажила самостоятельной жизнью. И с этим ему придется считаться и мириться.
- Спасибо, - поблагодарил Введенский. - Я ценю твое суждение.
- Брось эти церемонии. Нам сейчас не до того.
- А до чего?
- Ты ничего не понимаешь? Или не замечаешь, что вокруг творится?
- А что я должен понимать или замечать?
- Страна накануне больших перемен. Режим насквозь прогнил и шатается. Хотя еще держится. А почему?
- Почему?
- Потому, что одним из его союзников является церковь. Она поддерживает режим, несмотря на все творимые им гнусности. И мы вынуждены бороться и против нее. Твоя книга очень кстати. Она станет одним из наших главных манифестов.
Введенский вдруг подумал о Вере.
- Дима, я не хочу, чтобы она становилась манифестом.
- Прости, Маркуша, в этом ты уже не волен. Автор владеет книгой ровно до того момента, пока он не сдал ее в печать. А дальше у нее начинается своя жизнь, и подчас совсем не та, о которой он думал.
Введенского удивило, но отнюдь не порадовало совпадение их мыслей. Кажется, он ненароком выпустил чересчур большого и грозного джина из бутылки. Он-то полагал, что его труд имеет почти исключительно академический интерес. А вот об его практическом применении как-то не задумывался. И, судя по всему, напрасно. Но чтобы изменило, если бы он понял это еще до того, как приступил к работе над книгой.
Судя по всему, Бурцев почувствовал его настроение и положил ему руку на плечо.