Кэссин оторвался от кружки и обернулся. В смердящем трактирном полумраке, который еле поддерживали немногочисленные лампы, он разглядел троих, что обосновались в дальнем углу трактира. Кэссин выделил среди них обладателя грохочущего голоса - здоровенного и смахивающего на разбойника с большой дороги человека. Рядом с ним пристроились девушка, не слишком опрятного вида (что бросалось в глаза даже при таком скудном освещении), и коротышка, который, окромя размеров, ничем особенным не выделялся. Троица была занята беседой, хотя говорила вроде только одна девушка, а двое её спутников толи слушали, толи делали вид, что слушают. На крестьян с окрестных полей да ближайшей деревни, собравшихся в большинстве здесь этим вечером они не походили ни повадками, ни одеждой (слишком потрёпанны). И поэтому Кэссин мысленно занёс их в категорию этаких искателей приключений (хорошо бы не с большой дороги). Эти трое представляли типичный, хотя и неполный, кварт (группа, обычно, не менее чем из четырёх человек или не совсем человек, ищущая неприятностей, то есть приключений на свою голову), один из многих в той череде, что довелось видеть Кэссину в своих частых поездках по стране, но довольно редких в родной провинции.
Отметив троицу просто как факт, Кэссин преисполнился равнодушия к этим бродягам ровно настолько, насколько позволяла обычная в таких случаях предосторожность, и спокойно вернулся к уже початой кружке.
- А я тебе говорю... - резанул по ушам высокий девичий голос.
Кэссин и, на этот раз, ещё несколько посетителей обернулись на него.
Девушка, из "почти кварта", встревожено оглядевшись по сторонам и поняв, что привлекла ненужное внимание, уже понизив голос, продолжила беседу со своими товарищами, как показалось Кэссину, настойчиво пытаясь им что-то доказать. Несколько раз она бросала по сторонам взгляды, словно проверяла, не следит ли кто за их разговором.
Любопытство несильно кольнуло внутри Кэссина, но он тут же его приглушил. Какое ему дело до чужих тайн? Особенно, когда на нём лежит ещё неисполненное поручение мастера.
Закончив трапезу и вытря руки о какую-то ветошь, Кэссин поднялся от стола и направился к лестнице, ведущей на второй этаж трактира в комнаты постояльцев. Сегодня был вечер четвёртого дня, как он покинул Пельк с письмом мастера Тертсэя. Завтра утром он будет уже в Зельгоне. Такие нехитрые размышления посетили его по пути в комнату через коридор, освещённый тусклым светом масляных ламп. Открыв ключом дверь, Кэссин прошёл внутрь, зажёг на столе лампу и запер комнату. Повесив плащ на гвоздь, вбитый в стену напротив закрытого ставнями окна, Кэссин принялся раздеваться. Он снял сапоги и, аккуратно сложив дорожную одежду на сундук, потушил лампу. Лёг на кровать и почти сразу заснул.
***
Проснулся он в холодном поту от кошмара, в котором его преследовало нечто чёрное, большое и многолапое, смердящее и гогочущее лошадиным голосом. Он рванулся и сел на кровати. Кошмар резко вылетел из головы, оставив только после себя на теле холодный пот. Кэссин прислушался. С улицы доносилась ругань и громкое конское ржание. Также он почувствовал лёгкий запах гари. Трактир горел! В комнате было до ужаса темно. Вскочив с кровати на пол, при этом, больно задев рукой о край стола, Кэссин судорожно попытался открыть оконный ставень. Через долгую минуту тот поддался, и луна, висящая как раз напротив окна, бросила свет во мрак комнаты. Оглянувшись, Кэссин заметил, что из щели под дверью течёт жидкий дымок. Оценив предоставленное ему время, он сорвал со стены плащ и завернул наподобие узла в него свою одежду, а затем, подхватив с пола сапоги, подошёл к окну. Перегнувшись через окно, Кэссин посмотрел вниз на задний двор трактира, откуда раздавалось испуганное ржание лошади и людская брань. Он оценил расстояние до земли - где-то около пяти локтей. Немного. Кэссин бросил вниз узел и сапогами, пролез в окно и, уцепившись сначала руками за его нижний край, спрыгнул. Приземлившись на ноги, он не смог удержать равновесия и упал.
Судя по всему, горела противоположная сторона трактира. Придя немного в себя, Кэссин заметил двоих парней, пытавшихся вывести из стойла взмыленного от ужаса коня.
--
Эй! Что случилось? - закричал он ним.
--
Горим! Не видишь что ли?! Помоги лучше!
Быстро натянув сапоги и оставив завёрнутую в плащ одежду на земле, Кэссин бросился на помощь. Конь хрипел и пытался встать на дыбы. Двое парней еле сдерживали его. Когда Кэссин присоединился к ним, ему ноздри ударил резкий запах лошадиного пота, с которого он чуть не помутнел, но всё-таки сдержался.
С трудом им удалось отвести со двора испуганное животное. Оставив парней и коня в рощице, которая росла через дорогу перед трактиром, Кэссин повернулся, чтобы возвратиться за оставленным имуществом. На миг он застыл, переваривая картину пожара. Горела верхняя часть здания, ярко освещая всё вокруг него. В этом круге собралась небольшая толпа, человек в пятнадцать. Уже не кричали, а просто шумели. Погасить пожар не было никакой возможности, и людям оставалось только наблюдать за тем, как его языки жадно облизывали свою добычу.
Кэссин побежал обратно к заднему двору. Но в это время стала рушиться крыша. Он увидел, как на его узел упала, сыпля искрами, горящая балка. Там в подкладке одежды было письмо мастера! Не раздумывая, Кэссин подбежал к тому месту и, заметив угол плаща, ухватился за него, потащив на себя. Добрый плащ не подвёл, не порвался, и, напрягшись, Кэссин успел его вытащить вместе с одеждой. Тут рядом с ним, обдав жаром, словно небесный карающий меч, упала ещё одна балка. Опомнившись, Кэссин прыжками понёсся прочь со двора.
Он добежал обратно до рощи. Парни сидели рядом с привязанным к дереву и уже вроде бы успокоившимся конём. Они о чём-то ожесточённо спорили. Кэссин сел неподалёку от них и стал ощупывать одежду в узле. Хвала богам, письмо было на месте.
- ...Нет, ты сюда слушай. Говорю тебе, что это подслеповатая Ганна что-нибудь учудила. Уронила лампу, вот и пожар! - донеслось до него со спины.
- Не трогай мою бабку! Ничего она не могла учудить. Да дрыхнула она у себя, когда всё это началось. Я сам её еле распинал, чтобы спасалась. Нет, это те трое, что, помнишь, в самом углу весь вечер сидели. Морда у того здоровенного, ну, вылитый разбойник...
Тут один из них заметил Кэссина, который пытался надеть повреждённое имущество.
--
Эй, спасибо, вам! Без вас, туго бы нам пришлось.
--
Хм, да ничего... - машинально откликнулся Кэссин, продолжая одеваться.
Помолчав некоторое время, один из парней спросил, опять обращаясь к Кэссину:
--
Как думаете, с чего это трактир загорелся?
--
Не знаю... - поднимаясь с земли, немного отрешённо отозвался он.
--
Это Ганна...
--
Я сказал, не трожь мою бабку! Мордастый это...
Оставив их спорить, Кэссин направился в сторону людей, собравшихся перед догорающим бывшим трактиром.
***
--
Вы за это ответите! - воскликнула Лисса.
--
Силь Гаррзи рассудит, кому и за что придётся отвечать, - угрожающе прохрипел трактирщик. Этот кряжистый, но толстый человек с ненавистью смотрел на "почти кварт". Все они были связаны, а здоровяк с лицом разбойника ещё и оглушён. - С рассветом пошлём в Зельгон гонца за стражей. Силь Гаррзи судья справедливый. Он за честных людей стоит. А вы как есть бродяги, так ещё и поджигатели. Виселица по вам плачет!
Его поддержал одобряющий шёпот собравшихся вокруг людей.
"Как теперь отвертеться?" - подумала Лисса, пытаясь сесть таким образом, чтобы верёвка меньше резала запястья. - "Этот Лэхелэн совсем дурак. Наш "герой" испугался. Ведь знал что будет. Мог бы и предупредить, что настолько боится магии. Сиганул, как испуганный олень, лампу уронил. Боги! Из-за одного дурака всё дело насмарку".
***
Кэссин подошёл к кучке людей, в которой собрались крестьяне из стоявшей неподалёку деревеньки, да несколько постояльцев, остановившихся, как и он, в трактире, чтобы утром отправиться в город. Некоторых он видел в трактирном зале во время своей вечерней трапезы. Многие выглядели так, будто только что выпрыгнули из постели. Да что тут говорить, ведь так оно и было. Стояли все полукругом около связанной троицы, которая так странно себя вела... "...да, уже вчера", - заметив первые признаки рассвета, подумал Кэссин. Рядом с троицей стоял хозяин погорелого трактира - дюжий, ещё не старый и невероятно толстый мужик.
--
Что происходит? - протолкнувшись в полукруг, спросил Кэссин человека слева от себя.
--
Вот, поджигателей поймали. Собираются с рассветом за судьёй послать в город. Слышали, про Силь Гаррзи? Поспорил бы на серебряный, болтаться им завтра на виселице. Только вряд ли кто будет спорить. Да и деньги... У меня сгорело почти всё. И кошелёк там оставил, - ответил сосед и с ненавистью в голосе добавил: - Голодранцы...
--
Силь Гаррзи? - перебил его Кэссин.
--
Он самый. Это про него говорят, что левой рукой он ловит разбойников, а правой их вешает так, что иногда левая рука не поспевает за правой. Правильно. Так только с ними и надо.
Кэссин отвлёкся от начинающей затягиваться жалобы неудачливого постояльца и задумался. Ведь он и так направлялся к судье по делу мастера. В таком случае, почему бы и не помочь людям?
- Почтенный, - обратился Кэссин к трактирщику.
Тот повернул к нему бородатое лицо.
- Почтенный, - повторил Кэссин, - вы хотите вызвать из города судью? Могу быть вам полезен в этом?
- Хгм... вообще то... это... Хгм... сейчас каждая пара рук... - Что-то решая, прохрипел-пробурчал себе в бороду трактирщик. Но тут же более внятно и вежливо, переходя с хрипа на нормальную речь, продолжил: - Да, почтенный. Если это не будет обременительно для вас. Я буду очень вам благодарен. Вы знаете, где магистрат? Нет? Это на Белой или как её ещё называют Грязной площади. Спросите привратную стражу. А в городе вам любой укажет, как туда добраться.
--
Спасибо. Буду рад оказаться полезным.
***
Лисса посмотрела в спину отвернувшегося незнакомца. "Ишь ты, благодетель выискался", - подумала она. И тут заметила, что Лэхелэн очнулся:
--
Воды ему! Ха! Люди добрые послушайте! Он ещё воды просит. Да утопить тебя мало. Воды ему... - распалился и без того взвинченный толстяк-трактирщик, и ему вторил угродающий гул стоящих рядом людей. - Честных людей по миру пустили. Да если бы не судья Силь Гаррзи я бы тебя... я бы тебя собственными руками повесил, четвертовал, утопил, сжёг, а то, что осталось, отдал бы собакам, чтобы они с тебя живого мяса содрали.
--
Кгхым, ладно, не надо воды, - просипел опешивший Лэхелэн...
Солнце к тому времени уже полностью подняло свой круг над горизонтом. Люди разбрелись. Бывшие постояльцы не торопились теперь в город и стояли немного в стороне, ожидая приезда судьи в надежде на некоторую помощь. Трактирные служки расположились в придорожной рощице, где не прекращалось обсуждение случившегося несчастья, сопровождаемое всхлипами подслеповатой старухи Ганны о злосчастной судьбе человеческой. Крестьяне и трактирщик продолжали окружать повязанную троицу. Крестьяне о чём-то негромко переговаривались, посматривая то на догорающий остов трактира, то на трактирщика, который, словно сторожевой пёс, крутится возле "поджигателей", осыпая их бранью и моля небеса вместе с судьёй Силь Гаррзи о справедливом отмщении достояния "честных людей". Но, наконец, его поток брани сошёл на нет. Сопроводив напоследок связанных ещё одним грозным да пнув по злости тощий мешок с их небогатым скарбом, трактирщик наградил каждого из троицы отдельным испепеляющим взглядом. Затем, повернувшись в сторону рощи, он зычно крикнул:
- Онни, Рамми, а ну быстро сюда, лоботрясы!
А, когда двое парней, тех самых, которым Кэссин помогал выводить коня из стойла горящего трактира, подбежали к нему, сказал:
- Значит так. Хватит отдыхать. Проследите пока-что вместо меня за нашими висельниками. Головами за них ответите, если что. А мне надоело видеть их мерзкие рожи.
--
Ладно...
--
Никаких "ладно". Головой, я сказал, ответите. Поняли? - перебил трактирщик.
--
Поняли.
--
То-то, - внушительно подняв указательный палец, добавил он, и, немного покачиваясь из стороны в сторону, направился под деревья.
Лэхелэн, выждав, когда трактирщик отойдёт подальше, зашептал:
--
Лисса, чего теперь с нами будет?
--
Ничего хорошо, дуралей, - резко, но также шёпотом ответила она.
--
А Иаад? Он же... - продолжил Лэхелэн, выразительно показав глазами на связанного коротышку. - Может как-нибудь сможет, а, Лисса?
--
Откуда ты свалился? Ведь объясняла же тебе, он... Нет, не может.
- Хватит шептаться! А то, как по шее надаём! - Прервал их один из парней, тот, который, как подметила Лисса, был похож на трактирщика, если тому сбросить годков тридцать, половину веса, да ещё и побрить. - Даже не думайте бежать.
- Но хотя бы воды можно попросить? Совсем горло пересохло. - Состроив огорчённое лицо, обратилась Лисса ко второму, помладше, парню.
- Потерпите. Хозяин сказал, нам двоим сторожить вас. Может, вы сбежать хотите, пока один из нас ходит к колодцу? - ответил он, явно не принимая в расчёт стоявших ещё рядом нескольких крестьян. Причём, как подумала Лисса, совершенно правильно, так как те начали понемногу расходиться. У них были и свои заботы.
--
Нет, нет, что ты, - тут же попыталась она защититься от такого обвинения.
--
Да что ты с ними разговариваешь? - Резко прервал их первый парень. И, наклонившись к лицу Лиссы, обдав её при том смрадным дыханием, зло добавил: - Зачем вам вода, если всё одно завтра будете висеть на Грязной? А? - И, выпрямившись, зло сплюнул рядом с ней.
Лисса дёрнулась и упала на бок. В её глазах полыхнула ненависть разъярённой дикой кошки. "Эх, встретить бы тебя парень на тёмной улице...", - мстительно думала Лисса, отчаянно пытаясь высвободить из узлов запястья рук, - "...припомнила бы я тебе твои речи, гадёныш мелкий".
***
Кэссин прошёл городские ворота. Он не стал спрашивать стражников о пути до Белой площади, поскольку сам не раз проходил через неё. Белая или, как называло её большинство горожан, Грязная площадь служила местом публичных казней. На северной стороне Грязной разместился небольшой, но довольно-таки шумный рыночек, благодаря деятельности которого площадь полностью оправдывала своё неофициальное название. Дом городской управы находился в противоположном от рынка углу. К тому же трактирщик зря беспокоился, на площадь вела единственная мощёная деревом улица, которая начиналось прямо от городских ворот. Ошибиться было невозможно. Подходя к площади, Кэссин поймал себя на мысли о том, что, несмотря на довольно-таки частые посещения Зельгона, он никак не может привыкнуть к тому резкому переходу от запахов, что достигает путника вне города - аромата придорожной травы и запаха пылящей дороги, к тем, что производит жизнь городка. Слишком резким казался ему этот контраст.
Уже выйдя на площадь, Кэссин повернул направо к городской управе. Это приземистое, но крепкое двухэтажное строение всегда создавало в нём унылое настроение. Казалось, какой-то волшебник давным-давно заколдовал этот дом, который с тех пор умудрялся выделиться своим унынием на фоне даже самого пасмурного дня, и солнцу, как говорил опыт Кэссина, ещё не удавалось передать зданию более весёлые краски.
Кэссин открыл правую створку обитой железными полосами двери и, пригнувшись, прошёл внутрь. За приёмным столом сидел, рассматривая низкий потолок, то есть, явно бездельничая, знакомый служка - писарь Гарп. Заслышав лёгкий скрип входной двери, он обратил внимание на вошедшего, несмотря на потрёпанный вид, признав в нём Кэссина.
--
Почтенный Кэссин, рад вас видеть, - сказал, привставая со стула, не без толики иронии Гарп. - Давно вы к нам не заезжали. С каким делом пожаловали на этот раз?
--
Я тоже рад тебя видеть, Гарп. Достопочтенный, Силь Гаррзи уже здесь?
--
Будет с минуты на минуты. Он в последнее время стал запаздывать с утра.
--
С чего бы это?
--
Умм, да, так есть тут одна причина, Шегки, дочка вдовы кузнеца. Уже как два месяца наш судья предпочитает всем кроватям её кровать.
--
Это в его то шестьдесят два?
--
В шестьдесят два с хвостиком. Бес ему в ребро, седина в голову... Ну да, вы, наверное, не видели Шегки. Такая красотка и мёртвого заведёт. А мамаша-то её рада. Ведь сам судья...
--
Ладно, оставь, Гарп. А что ещё у вас в городе, кроме того, происходит?
- Да, поймали так с неделю назад двух воров. Ну, Силь Гаррзи на следующий день уже приговорил по первому разу всыпать им прилюдно с пяток палок да отпустить. А так ничего больше интересного и не было.
--
А ты знаешь, что сегодня ночью сгорел "Седой кабан"?
--
Сгорел? Как это?
--
Обыкновенно, от огня. Остановился я там, впервые решил заночевать перед тем, как войти в город. А трактир, вроде бы, и подожгли. Повязали каких-то там типов. Трактирщик чуть себе всю бороду не вырвал с горя. Я, вот, вызвался до судьи донести. Забрать их в тюрьму надо.
--
Так Шнырк их ещё не того... Ха!
--
А что может?
--
Пробовал наш Шнырк недавно судействовать. Ну, пьянчужка какая-то толи спёрла у него что-то, толи не заплатила. Шнырк со своими парнями прибил эту пьянь да на дороге и бросил. Ну, тот оклемался, и гордость его взяла. Явился к Силь Гаррзи, говорит: "Человек я или скот, в конце концов! Нет", - говорит, - "у Шнырка такого права на меня напраслину возводить да без суда палкой бить". Силь Гаррзи ему: "Что ты свинья, так это и по виду, и по запаху понятно, что Шнырк не судья очевидно". И велел страже пьянчужке дать палкой по пяткам и гнать. А сам поехал к Шнырку. Подъезжает к трактиру на белой своей кляче, стража рядом плетётся. "Выходи", - говорит, - "почтенный Шнырк, да отвечай, почём зря судейством без документа занимаешься?" Шнырк выбежал, белый, трясётся. Упал судье, то есть коню его по ноги: "Не губи меня, отец родный! Не со зла я, а по темноте душевной..." Силь Гаррзи не дурак будь, простил ему прегрешения, как отец заблудшему сыну шалость... за бочку красного минтийского. А Шнырку то строго-настрого наказал вперёд правосудия не бежать, а то дорого это ему обойдётся. Ха! А то Шнырк сам не понял, что разорительное это дело - судейство.
--
Весёленькая историца.
--
Ну, так вы, почтенный Кэссин, знаете, Силь Гаррзи первейший весельчак на весь Зельгон!
--
Согласен. Так у вас всё без перемен?
--
Да всё так же, как и в ваш прошлый визит, почтенный Кэссин.
--
Что ж, рад за вас.
С минуту оба молчали, не зная, что ещё сказать. Затем Гарп, как бы отойдя от этакого столбняка, немного суетливо, предложил:
--
Да что же вы стоите. Прости меня дурака, почтенный Кэссин. Обрадовался вашему приезду, забыл о гостеприимстве. Вы как-никак, а всё же с дороги. Садитесь на мою лавку.
--
А ты?
--
Мне что, с утра раннего день за днём сиднем здесь сижу. Полезно мне будет постоять-то.
--
Ну, как знаешь, - ответил, пристраиваясь, Кэссин, - как знаешь. Надеюсь, ненадолго лишил я тебя твоего места? Неплохой каламбур, а?
--
Насчёт каламбура не спорю, почтенный Кэссин, а только и в самом деле ненадолго. Слышу, подъехал судья.
Действительно снаружи послышался шум. И спустя некоторое время открылась дверь, и вошёл благообразного вида старик, а за ним, гремя оружием, несколько неуклюже втиснулись по одному через дверь трое городских стражей, которые встали за спиной старика. Кэссин одним взглядом оценил, по лучащимся смехом глазам судьи, что тот начинает этот день в довольно приподнятом настроении. Силь Гаррзи был облачён в белое одеяние до пят, опоясан золоченой цепочкой, к которой, тем не менее, были прикреплены небольшие изящные ножны, содержащие скорее большой нож для резки бумаги, чем даже очень маленький кинжал. Длинная седая борода судьи была аккуратно зачёсана, а на груди висел знак его должности - золотая лодочка, на которой, как видел Кэссин, когда рассматривал этот символ поближе, стояли два человечка. Один ковшом вычерпывал из неё воду, другой же зачёрпывал из невидимой реки и... лил в общую лодку. Смешно и грустно одновременно. Но так себе представляли себе правосудие такие, как Силь Гаррзи.
- Какими судьбами, Кэссин. Скажи, каких богов мне благодарить за то, что на старости довелось ещё раз тебя увидеть? Макшу - богиню сплетений жизней, или Кулольёса - покровителя случайности и кривых путей? - Резким, но в тоже время красивым тенорком начал своё приветствие судья.
- Обоих, достопочтенный Силь Гаррзи, и каждого в отдельности, - закончил Кэссин.
Улыбка несколько поблекла на устах судьи. Такой ответ сообщал о плохих вестях.
- Боюсь, я принёс для вас не слишком приятные новости, - как бы в подтверждение этого, обратился к судье Кэссин, - трактир, что невдалеке от города, "Седой кабан" сгорел этой ночью.
- А, это... Знаю, знаю. Привратная стража уже доложила. Что скажешь, не повезло Ассею. Был трактир, и нет трактира. Жаль, хорошее вино там подавали. Сгорел, говоришь?
- Не совсем, Шны... то есть Ассей поймал троих. Утверждает, что они его трактир подпалили.
--
Он их ещё не того... - ожила, было увядшая, улыбка Силь Гаррзи.
--
Нет. Повязал. Судьи ждёт. Я сам тогда случайно оказался. Решил, раз перед въездом в город остановиться да вот в самое полымя и попал. Попросил меня почтенный Ассей вас уведомить.
--
Ну, да ты, наверное, не только за этим ко мне пришёл? Да? Пойдём пока ко мне, поговорим.
--
А как же...
--
Не беспокойся, Кэссин. Лерти, выйди к сержанту, скажи, пусть возьмёт двоих ребят и идёт к "Седому кабану", то есть тому, что от него осталось. Там Ассей поджигателей повязал. Пусть доставят их. Ассею передай, что разбирательство назначено как всегда наутро, на площади. Пусть не опаздывает, а то... Нет, передай, как есть.
Один из стражников выскочил за дверь. Снаружи раздались голоса. Затем стихли. Стражник возвратился.
- Всё передал? - Осведомился судья. - Молодец. Значит так, Гарп, проследи, чтобы подозреваемых, когда их доставят, расположили с возможным удобством в нашей тюрьме. Двоих охранников, я думаю, будет достаточно. Пока можешь отдыхать. Лерти, вы все тоже можете быть свободны. Всё. Пошли, Кэссин.
***
Силь Гаррзи и Кэссин прошли в небольшую комнатку, в которой судья обычно принимал посетителей, в тех случаях, когда требовался разговор один на один. Всё было обставлено довольно таки просто. Деревянный стол, за которым работал судья, скамейка около правой стены, да резной стул, подвинутый к столу. Деревянные стены были голы, за исключением, расположенной позади стола. Её скорее прикрывало, чем украшало полотно с изображением городского герба - свернувшейся в калачик у города, как бы вместо стен, рыжей лисицы на жёлто-зелёном фоне. Узкое окно раскрытыми ставнями давало дневному свету разве что навести тени по углам, позволяя ему всё же более-менее свободно пролиться на стол. Силь Гаррзи с несколько наигранным кряхтеньем сел за него. Кэссин плотно прикрыл за собой дверь и встал перед судьёй.
- Итак, с какими вестями прибыл ты от мастера Тертсэя, мой мальчик? - с напускным благодушием в голосе начал с вопроса судья.
- Мастер обеспокоен, достопочтенный. В пограничных поселениях у торговой дороги замечено несколько подозрительных людей, выдающих себя за купцов. Иногда их несколько, но чаще они путешествуют в одиночку. И за редким исключением, без слуг и помощников.
--
Что же в этом подозрительного?
--
Подозрительно то, что не все доходят до Пелька и, зачастую, у них нет с собой товаров, чтобы торговать. Да, они выглядят как купцы и ведут себя также. Но зачем в таком случае они идут торговой дорогой? Мастер Тертсэй послал со мной письмо для вас. Могу попросить у вас нож? Свой я потерял при пожаре.
--
Да, да. - Судья, вынул его из ножен на поясе и протянул Кэссину. Тот взял ножичек за миниатюрную рукоять и стал вспарывать швы подкладки, прикрывающей письмо.
--
Вот, - закончив с подкладкой, Кэссин протянул письмо судье. Силь Гаррзи взял в руку изрядно помятый конверт, имевший в нескольких местах слабопропалёные огнём пятна. Нетерпеливо сломал печать и, развернув, стал читать. По мере чтения выражение его лица несколько раз менялось - то он хмурился, и брови его сдвигались к переносице, резче очерчивая морщины, то несколько расслаблялось, правда, ненадолго. В конце чтения, всего на миг выражение его лица приобрело сходство с ощерившейся звериной мордой - таким неестественным узором пролегли морщины. Но тут же, судья собрался, звериную маску сменила простая усталость. Кэссин обеспокоено смотрел на Силь Гаррзи. Казалось, что, доставив письмо, он тем самым возложил на судью тяжкий груз.
--
Ты разговаривал хоть с одним из них? - после долгого молчания спросил тот.
--
Да, с одним в Пельке.
--
И что?
--
Он мне показался обычным торговцем. Сказал, что сам он с границы Комаллы, путешествует, смотрит, найдёт ли спрос в наших краях его товар.
--
Странно, обычно купцы доверяют такие дела своим людям.
--
Да, я тоже спросил его об этом. Он ответил, что его товар - хосифская ткань, очень дорогой товар, и он не может доверить своим работникам такое важное для его процветания дело. Скорее всего, он рассчитывал быть единственным торговцем, который будет торговать ей у нас. Так он сможет держать высокую цену.
--
Верно, если только это настоящий купец. Ты ему веришь?
--
Нет, что-то беспокоит, не могу сказать точно, но...
--
Да, - прервал его судья, - всё может оказаться не столь славно, как хотелось бы, если мастер Тертсэй окажется прав в своих подозрениях.
--
Но что может быть, достопочтенный Силь Гаррзи?
--
Мастер Тертсэй пишет о своих догадках. Возможно, он счёл правильным, не делиться ими с остальными, раньше, чем спросит моего совета. Но логика его доводов кажется мне, как не печально, безупречной.
--
Кто тогда эти купцы?
--
Тертсэй подозревает, что некоторые из них - соглядатаи королевства Креи. Единственное, что смущает, что они могут выискивать так далеко от границы, от крупных гарнизонов, да что там, даже от крупных городов? Что есть заслуживающего внимания в нашей провинции для Крея?
Судья снова замолчал. Кэссин прокручивал в голове заданные Силь Гаррзи вопросы, но ничего не мог понять. Провинция Сотаси не обладала ничем примечательным. Она находилась в глубине страны. Всего два больших города: на юге - Иллель - столица провинции и на севере - во владениях барона Боглея - Сотас. Гарнизоны, расположенные в обоих городах, в общей сложности не превышали тысячи человек. В провинции в основном выращивались рожь, пшеница и овёс. Хороши также были фруктовые сады на юго-востоке. Правда, на северных холмах лет пять назад стали добывать железо. Но всё это было общеизвестно. Даже интерес чиновников короля к Сотаси исчерпывался в основном сбором налогов в казну. Провинция приносила их столь же мало, как и хлопот. Наместники не рвались на это не слишком "хлебное" место. Видно, только Крея имела на такое положение вещей свой особый взгляд, и игнорировать его было бы сущей глупостью. Ещё свежи были в народной памяти воспоминания о войне семнадцатилетней давности, в которой Крея в течение двух лет, своими набегами полностью подорвала экономику приграничных земель. Умело проведя кампанию, Крея не дала заманить свои основные силы вглубь королевства, ограничиваясь только опустошением земель за рекой Сыратель, получившей с тех пор прозвание Густая вода. В конце концов, северная соседка ограничилась завоёванным. С тех пор граница между государствами проходит вдоль русла Сыратели. Кэссин знал о той войне больше по слухам, пьяным и скупым рассказам ветеранов в тавернах, да из уроков истории мастера, на которые тот был большой охотник.
- Ладно, - слегка пристукнув ладонью по столу, прервал судья размышления Кэссина, - мастер Тертсэй своё дело сделал. Ты тоже молодец, возвращайся к нему и передай, что Силь Гаррзи всё понял правильно и примет надлежащие меры. Пусть сам в это дело пока не лезет. Я навещу наместника в Иллели и передам его подозрения вместе со своими доводами. Сделаю всё от меня зависящее. Так и передай... Да, ты когда отбудешь? Я хотел бы использовать тебя как свидетеля при разбирательстве дела об этом поджоге.
- Но разве я не должен немедленно известить мастера? - в некоторой растерянности спросил Кэссин.
- Мальчик мой, поверь, теперь от тебя и мастера Тертсэя почти ничего не зависит. Я принял на себя это бремя и мне его нести дальше. Обязанности судьи задержат меня ненадолго в Зельгоне. И ты можешь помочь мне сократить время задержки. Но если, ты всё же считаешь своим долгом скоро донести до своего мастера мой ответ, то ладно, так и быть я дам тебе лошадь. Ты достигнешь Пелька за два дня. Решай, что тебя больше устраивает.
--
Я останусь, почтенный Силь Гаррзи.
--
Вот и славно. А завтра, после суда, можешь спокойно отправляться. Мне останется уладить в городе всего несколько мелких дел. И я тоже отбуду.
--
Могу я идти?
--
Да, но не забудь, завтра на суде я рассчитываю, ты будешь свидетелем.
--
Непременно, - ответил Кэссин и, развернувшись, вышел из комнаты.
Судья же остался сидеть. Он с задумчивым видом смотрел в окно, левой рукой подперев голову, а правой теребя конец своей бороды. В это время какое-то облако на мгновенье заслонило солнце, и тень пробежала по лицу судьи. Силь Гаррзи боялся перемен, и его страх вновь проснулся, спустя семнадцать лет.
***
Солнце пекло Лиссе затылок. Еле переставляя ноги, она плелась вслед за Лэхелэном в связке, которая включала также и Иаада. По бокам шли эскортирующие стражники, а сзади, иногда подгоняя "почти кварт" "поджигателей", желтолицый с отталкивающего вида шрамом на шее сержант. Руки Лиссы, сведённые за спину и перетянутые толстой верёвкой, немилосердно ныли. Голова болела и тяжело клонилась к земле. По телу ручьями струился пот. Эстафету бессонной ночи, проведанной на холодной земле, покрывшейся к утру ещё и росой, подхватил летний полдень, душивший горло пылью, поднимаемой их ногами, и пекший, пекший, пекший. И эта мошкара. Как не тряси головой, эти мелкие докучливые твари возвращаются, увеличивая и без того еле сдерживаемое раздражение. Только его сила ещё позволяла бороться Лиссе с настигающей её в каждой мышце усталостью. Не отрывая от земли глаз, Лисса чтобы как-то забыться, смотрела себе на ноги и мысленно отмечала каждый шаг: правая нога, левая, правая, левая, правая...
Что же касается Иаада, то он мелко и часто семенил вслед за Лиссой, иногда подпрыгивая, чтобы совсем не отстать. Ему не было нужды отвлекаться на что-либо иное. Всё его внимание занимала эта нелепая пробежка. Несколько раз, сбивая с сосредоточенности, мелькала в голове еле уловимая мысль о том, что вот так и выглядит его жизнь со стороны. Мелькала, и тут же всё внимание опять отдавалось бесконечному циклу: шлёп, шлёп, шлёп, шлёп, шлёп, шлёп, шлёп, прыг... шлёп, шлёп, шлёп, шлёп, шлёп...
И хотя подлости жизни одинаково давили на тройку товарищей из "почти кварта", Лэхелэн переносил их легче всего. Но не только потому, что был сильнее и выносливее Лиссы и Иаада, но, ко всему прочему, он просто не задумывался об этом. А ведь известно, пока ты не думаешь о болящей ране, она и не болит (до некоторых пределов). Конечно, жара, пыль, пот, усталость, мошкара и прочее, что так доставало Лиссу, не могли быть сравнимы с настоящей болью, скажем боевой рваной раны. Но Лэхелэн не придавал этому значения. Такие сложные мысли не укладывались у него в голове и, как следствие, тяготы пути воспринимались им, как естественные, мелкие неудобства, не стоящие внимания. Одним словом, Лэхелэн относился к той породе простодушных и толстокожих людей, которые боятся грома, приведений и всего колдовского и непонятного, при том, способных спокойно войти в горящий дом (скажем, спасая оставленного в доме ребёнка - что благородно, или забытый кувшин браги - что глупо).
Так эта процессия и двигалась по дороге, вдоль которой тянулся живописный сельский пейзаж. Белые крестьянские домики, тонущие в раскинувшихся до самого горизонта колосящимся полям; полям, которые уже скоро расстанутся со своим сокровищем - золотыми зернами. И потянутся по дорогам обозы, гружённые этим настоящим земным добром. День был ясен, но слишком жарок. В такой день хорошо было бы полежать в теньке на мягкой траве и, заложив под голову руки, с ленцой наблюдать за тем, как по чистой синеве неба медленно ползут вычурные фигуры белоснежных облаков. Но... всё это было не про бредущих к городу людей.
Лэхелэн рассматривал стены приближающегося города. Впервые он видел что-то, что отличалось бы от обычного частокола, который окружает крупные деревни. Да что говорить, Лэхелэн вообще впервые видел такой большой город. Он с некоторой долей изумления отметил, что высоты добротно сложенным, но всё-таки приземистым бревенчатым стенам, добавляют, опоясывающие город, земляные валы, на которых те и стоят. Но что ещё больше поразило его, когда их процессия вступила под ворота (в два! нет, в три! человеческих роста), так это странный механизм, с накрученной на него железной цепью. Никогда Лэхелэн не видел сразу столько железа. Это удивление постепенно наполняло его уважением и даже трепетом перед богатством и могуществом города. Всё казалось Лэхелэну огромным. Даже двухэтажные дома были здесь не просто высокими, а очень высокими и нависающими, как какие-нибудь горы. Стражники у городских ворот казались ему воинами чуть ли не самого Гулусса-Медведя, а горожане - аристократами, хотя о последних он только слышал, но никогда не видел. По настоящему детскую восторженность Лэхелэна не сдерживал даже тот факт, что сам-то он прибыл в город под стражей, подозреваемый в поджоге. Но восторженность сошла на нет сразу, как только их провели через площадь, на которой высился позорный столб, и воображение тут же подсказало Лэхелэну следующую картину: вот, он привязан к столбу, а вокруг собрались какие-то босяки с пьяными рожами и ржут, тыча в него кривыми грязными пальцами, а благородные горожане проходят мимо, презрительно воротя от места его унижения свои головы. Лэхелэн судорожно сглотнул и отвернул от столба голову.
***
Стражники довели заключённых чуть ли не до другого конца города, по не столь уже приглядным, как вблизи Северных ворот, улицам. Здесь находилась тюрьма - схожее с бараком строение, которое было недавно построено вместо старого здания, стоящего раньше рядом с городской управой и снесённого из-за эстетических соображений. Так как Зельгон был сравнительно молодым городом и образовался вокруг торгового поселения, а не родового замка какого-нибудь древнего барона, то сырой каменный мешок с костьми прежних неудачников и стаями шныряющих крыс, на который по душевной простоте рассчитывал Лэхелэн, им предложить не могли. Вместо этого, когда их провели внутрь тюрьмы, заключённым показалось, что стражники ошиблись и вместо тюрьмы доставили их, наверное, на конюшню (хотя и непонятно почему построенной в этой части города), так чисто и благопристойно для тюрьмы выглядела камера, куда их поместили, а сено на полу воняло не прелостью, а даже совсем наоборот пахло свежестью, будто его, вот, только что принесли специально для них. Узкое окошко было по всем правилам забрано решёткой, причём, как опять удивился Лэхелэн, из железа. Руки заключённым развязали, и, со вздохами они опустились на сено, усердно пытаясь размять отёкшие запястья, которые вдобавок изрядно натёрли верёвки.
Когда дверь за стражниками захлопнулась, и прошуршал запор, Лисса кивком просигналила товарищам подойти поближе. Усевшись по-заговорщицки кружком и, наклонив друг к другу головы, троица начала шептаться. Хотя это утверждение, что говорят все трое, в который раз, представлено не совсем верно, так как коротышка Иаад не произнёс ещё в этих разговорах ни одного слова. Он лишь иногда отвечал знаками Лиссе. По мнению Лэхёлэна, который старался вообще не общаться с колдуном, они не означали ничего иного как: "Да, да, я слышу". Вот только Лисса находила в них нечто иное. Но как, Лэхелэн не имел ни малейшего понятия.
- Ну и попали же мы, - зло прошептала-прошипела Лисса. - А всё ты, рождённый задницей. Ты что, Лэхелэн, совсем тупой, как пень, да? Объясняла, объясняла тебе. Нет, только началось, а он уже почти в обмороке, да ещё угораздило его и горящую лампу со стола скинуть. Ну, скажи мне, как так можно?
- Я не знал, что вы это серьёзно. Меня всю жизнь пугали этой... нечистью, то есть, прости Иаад, колдунами. Я и представить не мог... что это... это так будет выглядеть.
- Теперь представляешь. А последствия? Сидим в тюрьме за поджог, и судить нас будет Силь Гаррзи. Молись дурак, чтобы шкура твоя тебе завтра принадлежала. Связались мы, Иаад, с таким непроходимо тупым. Он себя ещё воином назвал. Трус ты последний, вояка недоделанный.
- Ну, ты... не забывайся, - повысив голос до нормального, угрожающе замахнулся на неё Лэхелэн, - за труса ответишь. Виноват я что ли, что боюсь... ээ... - тут он вновь понизил голос до шёпота, - магии. Да кто её не боится. Да другой бы вас тут же бросил и сбежал, наплевав на вас и ваше сокровище, которое ещё добыть надо.
- О, спасибо, что не бросил нас, "могучий" Лэхелэн, - с большой долей издёвки продолжила Лисса. - Куда ты от нас денешься? Всех вместе повязали. До того света теперь не расстанемся. - Тут она вдруг всхлипнула и совершенно неожиданно, уткнувшись головой себе в колени, разрыдалась.
"Ну, ну. Не плачь, моя девочка. Не плачь", - сочувственно погладил её по плечу Иаад, направляя в её голову успокаивающую волну мыслей: "Он и в самом деле не виноват. Все крестьяне, да и большинство других людей тоже боятся волшебства. Причём его и в самом деле не грех бояться для таких невежд. Где нам найти товарища лучше Лэхелэна. Никто другой с нами больше бы и не пошёл. Он ведь не трус, ты сама знаешь это, он просто испугался того, что не понимает. Ну, ну, утри свои слёзы. Негоже такой красивой девушке плакать". Конечно, Лисса не услышала слов, но каким-то внутренним чувством поняла то, что хотел передать ей Иаад. Его успокаивающая мысленная волна сгладила остроту возникшей было у Лиссы жалости к себе, что, в свою очередь, ослабило питающие эту жалость и сдавливающие девушку в груди силы горечи и страха. Истерика загнила в корне, источник слёз истощился, и постепенно к Лиссе стало возвращаться её обычное "боевое" настроение.
Лэхелэн вообще ничего не понял в произошедшей ситуации. Вот только минуту назад Лисса разрыдалась, а коротышка, всего лишь утешающе погладив её по плечу, почти сразу снял с неё народившуюся истерику. "Ну, в самом деле, колдун", - подумал Лэхелэн. Теперь он окончательно и бесповоротно поверил в могущество маленького человечка.
- Ну, ты... ээ... извини, Лисса. Мир? - Он поднял в жесте примирения руки, обращённые открытыми ладонями к девушке.
- Ладно, - Лисса смахнула с глаз оставшиеся слёзы, - сделанного не вернёшь. - И, напоследок шмыгнув носом, продолжила: - Надо что-то решать.
- А чего решать? - снова понизил голос до шёпота Лэхелэн. - Бежать отсюда надо. Эта тюрьма не выглядит, так уж чтобы, крепкой. Единственное, что стражи многовато.
- А то, что тюрьма стоит на видном месте, тебя не смущает?
- Сбежим ночью.
Лисса вздохнула:
- Будь уверен, ночью охраны будет поболее. Не захочет же судья, чтобы мы сорвали ему завтра такое зрелище, - подвела она итог.
"Что ты думаешь, Иаад?" - обратилась она знаками. "Сейчас бежать глупо. Ночь и утро были тяжёлыми. Мы лишком устали для побега. Не стоит даже пробовать" - ответил тот. Лисса передала Лэхелэну его слова.
- Подумаешь... Сейчас я ещё кое-чего стою...
- Но мы с Иаадом валимся от усталости. Какой смысл, если ты сбежишь без нас? Места с сокровищем ты не найдёшь, да и само его не унесёшь.
- Ну, по крайней мере, спасу свою шкуру.
- А кто тебе даст? - с каплей сарказма в голосе, слегка улыбнувшись, заметила Лисса. - Ну, не бычься, пошутила я. Нет, конечно, если выбираться, то всем вместе. Но силой мы не прорвёмся. Может хитростью? Какие-нибудь идеи есть?
Лэхелэн задумчиво поднял глаза к потолку. Затем медленно и последовательно почесал сначала за правым ухом, потом над усами, потом левую бровь, и, наконец, немного сгорбившись и подперев голову рукой, застыл с отрешённым видом философа, рассматривая свои ноги. Остальные тоже призадумались.
После пятиминутного молчания Лэхелэн, не поднимая головы, пробормотал:
--
Может быть, мы судье часть сокровища пообещаем, а он нас отпустит?
--
Дурацкое предложение, - тут же откликнулась Лисса, - ничего получше придумать не мог?
--
А сама?
Тут Лиссу за рукав легонько дёрнул Иаад. Она повернулась. Коротышка что-то быстро прожестикулировал.
--
Помедленнее, Иаад, я ничего не понимаю.
После того, как он повторил свои знаки, Лиссино лицо на секунду застыло, а затем разродилось хищной усмешкой.
- А, в общем-то, "герой", твоя идея, хоть и дурацкая, а может и сработать, если повезёт...
Тут она неожиданно смолкла. За дверью послышались громкие шаги, затем запор камеры отошёл, и дверь открылась. В камеру, наклонив голову в двери, прошёл в сопровождении двух стражников просто одетый высокий молодой человек. Стражники закрыли дверь и встали около неё, держа наготове деревянные дубинки. Пришедший с ними встал в двух шагах от пойманной троицы. На его лице блуждала немного наигранная доброжелательная улыбка.
- Добро пожаловать в Зельгон. Я Гарп - помощник судьи Силь Гаррзи. Я должен задать вам несколько вопросов, в преддверии предстоящего завтра утром разбирательства дела о поджоге пригородного трактира "Седой кабан", который принадлежал до недавнего времени Ассею Таплику. Сначала я хотел бы узнать ваши имена, чтобы как-то вас называть. Затем, желательно, род занятий, откуда вы пришли и цель вашего путешествия.
- Лхлн, - не поднимая головы, невнятно пробурчал себе под нос Лэхелэн, но тут же твердо и по слогам повторил:
- Лэ-хе-лэн.
- Я Лисса, а это Иаад, - не дав ему окончить, перебила Лисса. Показав на коротышку, она добавила, - он не умеет говорить, но ему, как фокуснику, это и не мешает. - Мы странствующие артисты, и шли в славный город Сотас, чтобы немного подзаработать на ярмарке, а уж по дороге к нам присоединился Лэхелэн, чему мы с Иаадом очень обрадовались. Правда, Иаад? Ведь дорога по краю болот опасна для двоих путников. Мы очень огорчены случившимся. Но произошедшее - это какое-то нелепое недоразумение. Мы не поджигали трактир. Нас несправедливо обвинили, и...
- Достаточно. Я не судья, чтобы определять степень вашей вины, - остановил её Гарп. - Для более детальной беседы чуть позже одного из вас отведут к нему. Там всё и расскажете. Пока же отдыхайте. - И он развернулся к двери.
--
А кормить нас будут? - громко спросил Лэхелэн.
Молодой человек полуобернулся и лукавой улыбкой произнёс:
- Это зависит от того, что решит судья после беседы с вами, мои друзья. Может такслучиться, что это будет для вас уже не важно...