Гутов Александр Геннадиевич : другие произведения.

Лестница в небо. повесть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Лестница в небо
  
  
  Часть первая
  
  
  В воскресенье, около двенадцати часов дня, Сережка Смагин выскочил из подъезда. Выскочил внезапно, как поезд из туннеля и сразу же окунулся в бурную жизнь двора. Рядом с подъездом прыгали в "классы" девчонки второго-третьего класса. Сережка оглядел их презрительно с высоты своего седьмого класса и двинулся по двору. Его тут же остановили и пригласили играть в вышибалы.
  Мяч, резиновый, красный, пупырчатый, летал над асфальтом и периодически выбивал из игры то одного другого игрока. Сережка сначала был в команде вышибал. Он ловко схватывал мяч, пущенный даже очень низко над землей, и почти мгновенно посылал его в кого-нибудь из команды противника. Как ни уворачивались соперники, был выбит и последний.
  Теперь Сережка стоял, полусогнувшись, готовый в любую минуту сорваться, как сторожевая собака, и следил за руками противника. Мяч, ядром пущенный в их сторону, чиркнул по руке Гальки Долгановой. Галя отошла на тротуар, следом мяч каким-то крученым ударом выбил Ежика, коротко стриженого Лешку Чугунова, вновь со свистом полетел над асфальтом. Сережка успел нырнуть под него и почти упал на желто-зеленые листья, усеявшие все вокруг в конце прошлой недели. Он мужественно устоял и тогда, когда остался один.
  - Все, ребя, харе.
  - Смага, еще кон.
  - Не. Плошка на пустыре ждет.
  Пустырь начинался почти сразу за домом и тянулся аж до новостроек на далеком горизонте. Он зарос травой, лопухами, кое-где попадались остатки каких-то кирпичных строений, ямы. Тут и там стояли группы деревьев, по пять шесть стволов, туго переплетенных ветвями. Это были в основном березы и тополя. Иногда клены.
  Когда-то, лет пятнадцать назад на этом месте была деревня. Когда в начале шестидесятых сережкины родители получили здесь двухкомнатную квартиру, в пятиэтажном блочном доме, край Москвы проходил совсем рядом, через три дома от их пятиэтажки. Сразу за домом еще стояли деревянные избы, и как-то раз Сережка бегал смотреть на пожар. Горел какой-то старый деревянный дом, горел с громким треском, падали балки, летели снопы искр, огромное оранжевое пламя рвалось в небо. Все окрестные мальчишки сбежались на пожар. И вот теперь на этом месте был пустырь - любимое место игр мальчишек, а кольцевая дорога отодвинулась на три километра.
  Засунув руки в карманы штанов, Сережка шел по двору. В каждом подъезде жили друзья, приятели, одноклассники. Около котельной, стоявшей на границе двора и пустыря, он повстречал Женьку Плошкина - Джека - своего приятеля и одноклассника, с которым чаще всего и проводил свободное время, вернее все свое время, потому что тратить его на уроки не имел ни малейшего желания. В руке Джек держал найденную где-то медную трубку. Сережка указал на трубку.
  - Это что?
  - Трубку нашел. Классная вещь.
  -На что тебе? Плеваться?
  - Нет, я из нее пушку сделаю. Стрелять будет, как поджига.
  - Чем?
  - Стальными шариками от подшипников. Зырь! - Джек показал на трубку, - вот тут дырку просверлю, этот конец запаяю. Закладываешь порох, пыж, заряд и поджигаешь через отверстие.
  - А порох из чего?
  - Как обычно. Из спичечных головок. Думаю, полкоробка на выстрел.
  - Понятно. Айда в летчиков.
  - Пошли, а трубку куда?
  - За домом спрячем, я клевое местечко знаю, никто не найдет.
  За домом в вентиляционной отдушине у Сережки было припрятано нечто вроде тайника. Нужно было отодвинуть специально положенный туда кирпич, просунуть руку и прятать в образовавшемся отверстии все, что душе угодно. Самое главное - пройти незамеченными под окнами первых этажей. Там караулили злые старухи, и если видели мальчишек, начинали кричать, грозить и даже пытаться вылить на голову воду. Благополучно скрываясь за листьями еще не облетевших веток вишен - когда-то на этих местах росли деревенские сады - пробрались к тайнику и положили туда трубку.
   Покончив с этим делом, помчались на пустырь, к своему любимому месту - двум сросшимся березам, образовавшим на приличной высоте идеальные кабины летчиков. Сережка не мог себе представить уважающего себя мальчишку, который не сумел бы забраться по веткам на высоту второго - третьего этажа. Проворно, быстро перехватывая руками ветки, Сережка и Джек полезли на дерево, в одном месте надо было подтянуться - Сережка сделал этот без проблем, и вот замечательное место: ветви образовали нечто вроде кресла, в котором можно было почувствовать себя в кабине истребителя Як -40. Сережка достал из кармана синий пластмассовый револьвер и приготовился к бою. Джек занял место пониже, он был стрелком и тут же припал к длинной палке, вставленной в разъем двух ветвей - пулемету, который здесь никто бы не стал искать.
  - От винта! - крикнул Сережка и нажал ногой на ствол березы, двумя руками потянув на себя ближайшую ветку.
  - Тр -тр- тр - загудел внизу Джек. Мотор заработал. Самолет оторвался от земли.
  - Набираю высоту! - закричал Сережка и еще сильнее потянул на себя ветку.
  - Сто, двести, триста, - считал Джек, - пятьсот!
  Земля стремительно уходила.
  - Мессер!- заорал вдруг Джек.
  - Рано, - остановил его Сережка, - еще не набрали высоту, наберем шестьсот.
  Джек припал к прицелу, Сережка наклонился над ветвями, которые были у него под ногой.
  - Под нами немецкий аэродром! - закричал он.
  - Ахтунг, ахтунг, - залаял Джек, как немецкое радио, - ин химмель Покрышкин!
  - Мессер! - крикнул Сережка. На этот раз сомнения не было. Джек дал длинную очередь.
  - Попал! - радостно воскликнул он.
  - Вижу, - не, отрываясь от штурвала, бросил Сережка, - захожу по солнцу.
  _ Фокер на хвосте! - раздался страшный джеков крик, - Крыло подбито! Горим!
   Джек схватил свой пулемет и дал длиннющую очередь, расстреляв всю коробку.
  - Фокер горит! - Джек был вне себя от радости.
  Фокер горел, но и их самолет падал, это было ясно.
  - Прыгай! - закричал сверху Сережка.
  Джек спустился на пару веток ниже, пополз по стволу, затем перебрался на одну из больших ветвей, широко отходящих от ствола, осторожно присел на корточки, ухватился за нее обеими руками, спустил ноги и повис над землей на вытянутых руках. Он отпустил руки и полетел в лопухи.
  Сережка быстро стал спускаться сверху.
  - Скорей, взорвешься! - кричал снизу Джек.
  Сережка повторил маневр Джека, раскачался на руках, держась за ветку, и прыгнул вниз. Густая трава смягчила падение. Самолет с грохотом взорвался.
  - Немцы. - крикнул Джек и выхватил из кармана железный "ТТ", дернул затвор и проверил ленту пистонов.
  - Патроны на месте. Бах! Бах! Бах! - раздался щелчок, треск, вспыхнула искра, и запахло дымом. Но тут курок заело.
  - Прикрой! - закричал он отчаянным голосом.
  Сережка с револьвером в руке лежал в траве и вел прицельный огонь. После каждого выстрела он отводил курок назад.
  - Бежим! - он вскочил, и оба помчались к недостроенному шалашу.
  
  В шалаше они обсудили обстоятельства прошедшего боя, насладились полной оторванностью ото всего мира и затем отправились обратно к домам, к импровизированному футбольному полю. Место было фантастически не приспособлено для игры: просто неровная площадка под толстым слоем песка. Весь эффект игры был в том, чтобы напылить как можно больше. Достигалось это разными способами. Можно было быстро мчаться и вдруг резко затормозить, зарыв кеды в песок, можно просто бежать, задевая слой песка как можно глубже. Когда здесь встречались команды дворовых игроков, над площадкой стояли обычно тучи пыли. Вот и сейчас на поле уже собирались игроки. Лешка Чугунов - Ежик - собирал свою команду. Джек попал в глухую защиту, он не был спортивно развит, а Сережка, как всегда стал свободным полузащитником, то есть мог сколько душе угодно носиться по полю от своих ворот до вражеских. Воротами служили брошенные куртки или в школьное время сумки и портфели.
  Игра началась. Как необъезженные скакуны, мальчишки неслись от своих ворот к противоположному концу, поднимая те самые тучи пыли и песка. Мяч легко перелетал с одного конца поля на другой. Сережка был весь в пылу боя, когда из-за угла ближайшей пятиэтажки показались две семиклассницы.
  Сердце Сережки екнуло. Вика Климова, сережкина одноклассница, в черных брюках клеш, легкой курточке и белой блузке, с непременным конским хвостом на голове, в сопровождении своей некрасивой подруги Маринки, направлялись прямо к футбольному полю. В душе Сережки поднялась волна, он почувствовал необыкновенный прилив сил, пронзительно закричал: "На меня!", принял мяч на грудь и ловко остановил, сильным ударом носка послал его метров на десять выше ворот. Краем глаза он ловил реакцию Вики. Девочки уселись на скамейку и принялись болтать, не обращая никакого внимания на игру. Между тем вратарь противника ввел мяч в игру. Сережка немедленно покинул вражескую зону и бросился к мячу. Каким-то образом, он и сам не понял, как, сумел обмануть нападающего, повел мяч и заметил, что Вика заинтересовалась его маневрами. Это придало ему сил. На той же непонятной волне успеха он ворвался в зону противника, вышел один на один с вратарем и пробил. Подобно пушечному ядру, мяч влетел в ворота около одной из импровизированных штанг, и вратарь совершил ненужный бросок в сторону мяча. Краем уха с наслаждением услышал: "Четко пробил", "Да, в копеечку". Но Вика уже отвернулась.
  Теперь Сережка старался играть поблизости к заветной скамейке, принимал мяч, бил головой. И как раз, когда мяч в очередной раз приземлился недалеко от него, он увидел, как из-за того же угла дома появился тот, кого он меньше всего бы хотел сейчас видеть. Светловолосый, круглоголовый, со скользким оценивающим взглядом, с чубчиком, падавшим на глаза, в сопровождении рыжего приятеля приближался восьмиклассник Горяинов. Весь пыл Сережки погас, он потерял мяч и тот ушел на какой-то другой край поля.
  - Ой, Андрей, приветик, - Вика с невыносимой для Сережки радостной улыбкой встала навстречу Горяинову.
  Тот приветствовал девочек с легкой благосклонностью. Маринка глупо захихикала.
  Вика покраснела. Сережка совсем сник.
  - Смага, ты играть будешь или нет? - Ежик подлетел к Сережке.
  Сережка очнулся и попытался продолжать игру, даже с энтузиазмом, но ему казалось, что убийственный взгляд Горяинова прожигает его, а Вика просто смотрит с иронией на его подвиги. Горяинов отошел от поля к своему рыжему ординарцу, заговорил с ним, бросая на Вику равнодушный взгляд, и Вика покорно пошла к нему, и они оба стали удаляться в сторону школьной площадки. За ними устремилась и Маринка. Следом пристроился рыжий.
   Игра не клеилась. Кое-как доиграв, Сережка с пустотой в душе покинул поле. Вернулись к дому Сережки и достали из тайника трубку, Джек тщательно ее осмотрел, как будто за время пребывания в тайнике она могла как-нибудь измениться. Трубка была все такой же. Сережке не хотелось возвращаться домой, и он пошел проводить Джека. Всю дорогу Джек с энтузиазмом обсуждал достоинства мопеда, который обещал ему подарить отец. Мать и отец Джека были в разводе.
  
  Дома Сережку ждала мать с дневником в руке. На открытой странице ядовито изгибалась красная двойка по русскому, а половина пустого пространства была занята замечаниями по поведению: "Ваш сын на уроке английского... "Довожу до Вашего... На перемене..." и т. д. Мать ругала Сережку. Он слушал знакомые слова, и они едва ли доходили до его сознания. Перед глазами все еще стояла картина: Вика удаляется с Горяиновым.
  Младший брат Андрейка, пребывавший пока еще в счастливом положении детсадовца старшей группы, со страхом, как на опасное животное, смотрел на старшего брата. Перед Андрейкой лежала ярко раскрашенная книжка, он готовился к празднику Октября в саду, что-то учил.
  - И гулять никуда не пойдешь! Сиди дома и делай русский! - с этими словами мать закрыла дверь в его комнату. Сережка сел за письменный стол у окна, тоскливо опустил руки вниз и посмотрел за стекло: самое начало осени. Деревья за домом словно ощущали, что им уже недолго осталось вот так хоть чем-то красоваться, кое-где листья совсем пожелтели. Близко стоявший тополь протянул свою толстую ветвь почти в окно. Тут прямо в Сережкины ноги уткнулся своим мокрым черным носом Мальчиш - рыжий с белыми подпалинами пес, помесь дворняги и лайки. Мальчиш никогда не осуждал Сережку за двойки по русскому или алгебре, но очень не любил, если с ним вовремя не гуляли. Пес явно чувствовал, что хозяин не в духе и хотел его хоть чем-нибудь утешить.
   Поглядев на спортивную сумку, с которой он ходил в школу - от портфеля Сережка наотрез отказался - несчастный затворник встал, открыл дверь и направился в кухню, где мать крутилась у плиты, приготавливая котлеты. Мальчиш устремился за Сережкой, за Мальчишом в кухню втерся Андрейка.
  - Мам, я пойду с Мальчишом погуляю.
  Мать подозрительно посмотрела на Сережку, но тут Мальчиш, услышав слово "погуляю", начал вертеться, хвост его закрутился мельницей, уши навострились.
  - Хорошо, недолго только, а потом сразу за уроки!
  В коридоре Мальчиш задел хвостом все, что только можно, наконец, прыгнул на дверной замок и чуть не открыл его.
   Пес выскочил из подъезда и бросился на газон. Следом появился Сережка. Шла вечерняя жизнь: все те же "классики", ребячьи игры в мяч, но теперь прямо у подъезда на скамейке сидели старушки и обсуждали все, что видели. Вот прошла старшеклассница Вероника в суперкороткой юбочке. Бабушки неодобрительно посмотрели в ее сторону и покачали головой. Проследовал сосед с третьего этажа: в шляпе, с портфелем в руке, в синем плаще. Его проход был встречен с особым оживлением: сосед работал где-то в главке. Появление Мальчиша было встречено дружным недовольством.
  Тем временем Мальчиш уже отметил часть деревьев на газоне, а к другим только принюхивался, определяя одним ему ведомым чувством, где нужно картинно приподнять заднюю лапу, а где можно только потыкаться черным мокрым носом. Теперь он пробирался под кустами к какой-то дряни, явно собираясь схватить ее и съесть.
  - Мальчиш! Назад! Кому говорю.
  Мальчиш с тоской бросил несъеденную дрянь и побежал к хозяину.
  - Опять собаку на газон пускаешь! - раздался крик с первого этажа соседнего подъезда.
  _ Правильно, Ефимовна, так его, совсем распустились, не слушаются старших, завели собак, - дружно включились в компанию осуждения старушки.
  Сережка пристегнул поводок и потащил Мальчиша на пустырь, который в это время превратился в собачью площадку. Мальчиш еще раз печально оглянулся назад, но перспектива увидеть знакомых псов взяла вверх, и он радостно побежал в сторону монотонно гудевшей котельной.
  На собачьей площадке уже собирался своеобразный клуб. Две овчарки - одна кавказская, другая - восточно-европейская, благородная колли, лайка, неугомонный бульдог, шустрый спаниэль со своими хозяевами гуляли на пустыре. Хозяева отдельно - собаки отдельно. Каждая группа была занята своим делом: хозяева обсуждали достоинства своих любимцев, их рацион, участие в соревнованиях; псы бегали по кругу, принюхивались друг к дружке, что-то высматривали, иногда подбегали к хозяевам. Тогда хозяин гладил собаку, доставал специальную щетку и начинал причесывать пса, поправлял ошейник и снова отпускал его на волю. Порой приходила огромная важная московская сторожевая со своей хозяйкой. Как этот пес помещался в квартире в сорок два метра, понять было невозможно.
  Мальчиш вдоволь наигрался и набегался, стало темнеть. Возвращение и уроки были неизбежны.
  
  Ветка все так же уныло смотрела в окно, когда Сережка наконец открыл сумку и, как стопудовые гири, извлек из нее учебники. Далее этого дело не пошло. Перед глазами все стояла Вика, ее раскрасневшееся лицо, когда к ней подошел Горяинов. Ну почему он, Сережка, в седьмом классе, а Горяинов в восьмом? Вот бы сразу стать взрослым, сильным, красивым. Начнется война, и он, Сережка пойдет добровольцем. И вот он прямо с фронта приедет в свою школу, во время уроков, зайдет в свой класс, в красивой офицерской форме, в фуражке, в сияющих сапогах, перетянутый кожаным ремнем, с кобурой, в которой будет лежать настоящий револьвер. Он появится во время урока алгебры, когда все будут, как всегда дрожать в ожидании опроса Анаконды. Откроется дверь, он спокойно войдет, и все ахнут. И не будут сводить с него восторженных глаз. И Вика тоже будет смотреть на него. Ради этой минуты он готов ползти на животе сколько угодно километров. А потом она подойдет к нему при всех и скажет: "Сережа, я люблю тебя". Но он посмотрит на нее с подозрением. И тогда она скажет: "А Горяинов - это так, ничего серьезного" И она пойдет с ним, и они останутся одни!
  Сережка даже зажмурился от нахлынувших на него чувств.
  - Ты сделал алгебру? Вижу, даже не начинал. Вот отец придет, он тебе задаст.
  Дверь снова захлопнулась.
  Сережка опять окинул взглядом тяжелые кирпичи учебников, а затем его взгляд перешел на предметы, находившиеся на столе. Это было его царство: мальчишеские сокровища. Из этих предметов несколько были настоящей гордостью. Фигурки индейца, американского морского пехотинца и одного ковбоя. Все эти сокровища он выменял в классе, как это делали и другие мальчишки. Обмен шел постоянно.
  Резиновый индеец, темно-красного цвета, с распущенными черными волосами, спадавшими на спину, стоял на согнутых ногах. В волосах его были перья, на нем была набедренная повязка, в руке зажат топорик. Выражение лица индейца было сделано таким, словно он собирался немедленно с кого-нибудь снять скальп.
   Американский пехотинец бежал с коротким автоматом в руках, на нем была пятнистая форма, такая же каска и высокие коричневые ботинки. На поясе подсумки для гранат и патронов. Краска на ботинках и коленях немного ободралась, но пехотинец был великолепен.
   Желтый ковбой в широкой шляпе с загнутыми краями целился из ружья, припав на одно колено.
  Дверь приоткрылась, и черный нос Мальчиша просунулся в отверстие. Пес пришел проверить, чем занят хозяин. Из открытой двери донеслось монотонное бормотание Андрейки:
  - Когда был Ленин маленький, маленький, он, он тоже, тоже он.
  - Не "он тоже, а "с кудрявой головой" - подсказал голос матери.
  - "С кудрявой головой" - бодро произнес Андрейка, но дальше забормотал: "Он тоже, он тоже".
  - Бегал в валенках, - снова подсказала мама.
  - Он тоже бегал в валенках, - обрадовался открытию Андрейка.
  - По, по, - силился он теперь вспомнить продолжение.
  "По шумной мостовой", Мальчиш! Не мешай Сергею. Андрюша, закрой дверь в комнату.
  Андрейка заглянул к Сережке, но, увидев сжатый кулак, мгновенно закрыл дверь с той стороны. Сережка еще раз посмотрел на учебники: вдохновение не пришло.
  Дверь распахнулась, и довольный Андрейка вошел со своей книжкой, стал ее ставить на полку, долго чего-то там искать, поглядывая в сторону брата.
  - Ты долго будешь возиться? - сурово спросил брат.
  Андрейка мгновенно нашел нужную книжку и пулей вылетел за дверь. Теперь Сережку и домашнее задание, казалось, ничто не могло разделить.
  Два дня назад толстый Генка Соловьев, которого все всегда называли Карлсон, принес в школу двух ковбоев. Один из них был на коне и снимался с этого коня. Это была Сережкина мечта. Ковбой держался в седле, так как ноги у него были почти колесом, а сбоку имелись специальные вставные штырьки, а на ногах он мог стоять, потому что ноги широко расставлены. В руках у ковбоя было два кольта, на поясе при колене две кобуры: справа и слева. Другой, тоже вооруженный двумя кольтами, шел на немного согнутых ногах. Выражение лиц у обоих было свирепое, складки на одежде, как настоящие, на шее - платки, на ногах сапоги с отворотами и у того, который на коне, даже шпоры. Карлсон собирал гоночные машинки, но как это всегда бывает, ковбои, из-за которых можно было лишиться сна и аппетита, оказались именно у него.
  - На что сменяешь? - спросил в субботу Сережка, скрывая волнение.
  - Вообще-то я менять не собирался, - на всякий случай сказал Пузырь, - ну разве что на гоночную, Феррари.
  - Как у Шматри? (Юрка Шматриков собирал монеты.)
  - Ага.
  Красная гоночная машинка Феррари была мечтой собирателей гоночных машинок. У нее открывались дверцы, снимались сиденья и руль, поднимался капот, и можно было видеть серебристый мотор.
  - А монеты старинные не возьмешь? Восемьсот восемьдесят седьмого года гривенник, с орлом, серебряный и медный пятак восемьсот двенадцатого. Знаешь, такой тяжелый, тоже с орлом. Классная вещь.
  - Не интересуюсь. Шматре предложи за гоночную.
  - У него такие есть, и еще покруче.
  - Гуд бай.
  Сережка вынужден был отступить.
  К Карлсону тут же подкатил Гаврик (Володька Петров), посулил пачку клубничной, но тоже потерпел поражение. Два восхитительных сквайра исчезли в кармане Карлсона.
  
  
  Упражнение по русскому представилось Сережке таким же бесконечным, как пустыня Сахара арабскому каравану, приблизившемуся к ее началу. Теперь уже ковбой на коне вытеснил все: суффиксы, приставки, окончания и даже корень.
  И тут на глаза Сережке попался старый номер журнала "Знание - сила", заложенный на одной важной странице. Открыв журнал, Сережка внимательно посмотрел на картинку: это было изображение королевы, в красивой короне, в величественном наряде, со скипетром в руке. Картинка была заключена в фигурную рамку. Сережка закрыл тетрадь по русскому с кривой единственной записью "Домашнее задание", достал тетрадь по математике, нашел чистый лист в клетку и приложил к картинке. Что-то осенило его. Он схватил пачку бумаги, быстро вытащил тонкий черный лист копирки, затем положил копирку нужной стороной под картинку, вниз поместил чистый лист в клетку и стал осторожно обводить королеву специально имеющейся для этого спичкой. В конце обвел рамку. Закончив обвод, убрал журнальный лист, снял копирку и с радостью увидел, что все получилось: по середине чистого листа проступали черные линии с изображением королевы и фигурной рамки. Тут он вооружился простым карандашом и по контуру жирно прорисовал все изображение. Справа и слева от королевы Сережка изобразил от руки фигурные рамки и вписал в них число 100, и тетрадный лист стал превращаться в заграничную денежную купюру. Чтобы придать ей больше роскоши и внушительности, Сережка вооружился красной и синей шариковыми ручками - такие только недавно стали появляться у ребят - и стал творить с вдохновением и азартом. Под рамками с цифрой 100 написал 1878, как на старинной монете, над рамками нарисовал короны, украсив их синими и красными завитками, а над самой королевой главную корону, больше похожую на крейсер. Внизу крупными буквами написал DOLLARS и прибавил USA. После этого Сережка заштриховал по диагонали с помощью линейки все пустое пространство и полюбовался своей работой. Теперь он вырезал лист из тетради и занялся следующей стадией: обратной стороной купюры. Здесь Сережка просто стал варьировать короны, рамки и завитки, чередуя красный и синий цвета. После этого он аккуратно вырезал получившиеся сто долларов и полюбовался работой с той и с другой стороны. Пропыхтев еще около часа. Сережка стал обладателем четырехсот долларов в четырех стодолларовых купюрах. На последних двух штриховка и короны были уже сделаны с легкой небрежностью, а количество страниц в тетради по алгебре значительно уменьшилось.
  Из большой комнаты раздался пулеметный стук швейной машинки - мать шила что-то на заказ. Сережка спрятал запасы иностранных денежных единиц подальше в сумку, на всякий случай положил несколько старинных монет в пластмассовой коробке туда же и снова открыл русский язык. Но теперь он уже был бесконечно далеко от разборов по частям речи и по членам предложения.
   И тут в большой комнате раздался мужской голос. Пришел отец.
  
  Поздно вечером Сережка наконец улегся в кровать. Из пяти заданных примеров он сделал с трудом два. Из гигантского упражнения по русскому списал маленький абзац и объявил, что уроки сделаны. Отец уже спал, а у матери на проверку просто не было сил.
  
  Наступил понедельник, и тысячи мальчишек и девчонок, открыв глаза, осознали, что подъем неизбежен, что сейчас неправдоподобно радостный голос по радио возвестит: "В эфире "Пионерская зорька!", что русский не сделан, что стихотворение не выучено, что галстук не поглажен, что еще сотни самых разных неприятностей отравят сегодняшний день, а до следующего выходного никогда не добраться.
  И только одно обнадеживало Сережку: скоро он увидит Вику!
  Затем последовала процедура вставания, умывания, спора с матерью, собиравшей Андрейку в детский сад, по поводу несъеденного яйца, спешного одевания и попытки наверстать быстро уходящее время. До звонка на урок оставалось десять минут, когда Сережка впопыхах выскочил из подъезда, чуть не забыв дома сумку с учебниками и тетрадями. Отец, как всегда давно уже ушел - он работал в таксопарке.
   В эти минуты к школе спешили те, кто никогда не хотел к ней спешить. Сережка бодро встроился в их ряды и вошел в школьные двери почти перед тем, как их собирались закрыть. Впрочем, он, конечно, не был последним.
  Весь вестибюль был увешан лозунгами. Одни из них призывали "любить книгу - источник знаний", другие звали "беречь природу - наше богатство", самый загадочный предупреждал, что "здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета". Прямо посредине стоял большой белый бюст Ленина на подставке, задрапированной красной тканью.
   У входа на лестницу мрачные и серьезные дежурные разворачивали тех, чья обувь хранила пыль и грязь пройденных дорог. Борьба шла нешуточная. Можно было пробежать на скорости, прошмыгнуть незаметно, пройти за спиной чистенького отличника, ввалиться дружною толпою, но и стражи не дремали. Оценив ситуацию. Сережка промчался со скоростью, превышающей скорость гоночного автомобиля, и взлетел на ступеньки, перепрыгивая по три четыре зараз.
   До звонка, как до старта космической ракеты, оставалось три минуты. Целых три минуты, за которые можно сделать так много: выиграть в трясучку несколько копеек, обменять пластинку жвачки на стеклянный шарик, подраться, помириться, влюбиться, отчаяться, списать одно, а то и два упражнения, выучить целый параграф! Главное - захотеть. Сережка захотел и стал списывать упражнение по русскому, так как вторым уроком как раз был русский.
   Списывание - это целая наука. Списывать можно на подоконнике, в коридоре, в туалете, на ступеньках лестницы, на спине друга. Списывать нужно, испытывая настоящее вдохновение, на предельной скорости, почти не глядя в образец. И тогда твоя работа будет тянуть на государственную оценку - то есть на "тройку".
  За оставшиеся до звонка четверть минуты Сережка несколько раз видел мельком Вику. Она все время была в компании девчонок. Рядом с ней неизменная Маринка Романцова, иногда Галя Долганова, Света Агафонова.
   Первым уроком была биология, и вела ее классная руководитель, Наталья Борисовна, маленькая, вечно носившая какую-то многоцветную кофточку и большие очки. Перед первым уроком в понедельник полагалось проводить политинформацию. Вел ее неизменный отличник Толик Сливкин, и его галстук был завязан таким идеальным узлом, каким ни Сережка, ни Джек, ни Юрка Шматриков, ни Карлсон, ни Дубинин, ни футболист Киреев, ни Петров - словом, почти никто из мальчишек в классе свои галстуки не завязывал. Чаще всего они их держали в кармане. Костя Рудаков и Колян Любецкий - второгодники, просто не были пионерами, а Олег Маркин - еще один Сережкин приятель умел носить галстук так, что его никто бы не заподозрил в том, что он - самый прилежный ученик, но никто бы и не сказал, что он шалопай и оболтус.
   Пять минут класс занимал места. За это время вспыхнуло несколько местных стычек, как опытные разведчики, мальчишки никогда не сидели на одном и тот же месте дважды. Сережка занял место недалеко от Вики, но она даже ни разу не поглядела в его сторону. Но, проиграв здесь, Сережка открыл второй фронт: он небрежно достал из сумки свои четыреста долларов, по сто каждая купюра, и пододвинул их неизменному приятелю Джеку.
  - Ух ты! - Джек не сдержал восторга, откуда?
  - Достал, - Сережка сделал таинственное лицо. Пару любопытных голов повернулись в их сторону.
  Тем временем Сливкин, солидно держа в правой руке газету "За рубежом", уже готовился вещать. Тема политинформации всегда была одна и та же: борьба. Боролся весь мир: негры в Африке и Америке, бразильцы в Бразилии, рабочий класс в Англии, где-то шахтеры, мусорщики, даже дети. Боролись с американским империализмом, израильской военщиной, агрессорами, прислужниками. Борьба на политинформации продолжалась рассказом на литературе о борьбе Пушкина с самодержавием, на истории - французских крестьян с феодалами и Джордано Бруно с церковниками, на географии - за полезные ископаемые; на биологии Мичурин боролся с природой.
  - Обратную сторону посмотри - сказал Сережка Джеку. Джек перевернул купюру и присвистнул. Карлсон повернулся в их сторону, и в этот момент Сережка как будто случайно уронил сто долларов на пол в проход, рядом с партой Шматри.
  -Че это у тебя? - в голосе Шматри проскользнул интерес, он поднял бумажку.
   - Клево!
  Толик раскрыл газету. На первой парте сидел Дубинин и старательно строил ему рожи, но Толик остался непоколебим.
  - Шматря стал крутить бумажку в руках, посмотрел на год - 1878г.
  - Видел год? Пацаны сейчас собирать стали, настоящие, американские. Я достал четыре штуки.
  Шматря явно заинтересовался, после недавней болезни он не знал, каковы новые интересы в классе, и яркие бумажки приковали его внимание.
  - У Ежика уже семь штук есть - Сережка кивнул на предпоследнюю парту, за которой сидел Лешка Чугунов и что-то старательно списывал
  Шматря тоже повернулся в ту сторону. Заметив две головы, повернутые в его сторону, Ежик отвлекся и поглядел в их сторону. Шматря показал ему доллар и вопросительно кивнул.
  Сережка за спиной Шматри быстро глазами дал понять, что надо согласиться. Ежик кивнул.
  - Видел?
   Толик заговорил о том, что в Англии рабочий класс выходит на борьбу. Тут, как лошадь, заржал Любецкий на последней парте. Оказалось, Рудаков показал ему какой-то рисунок. Толик не сдался. Витька Киреев - Киря, достал из пенала металлический карандаш, свинтил конусообразный конец, извлек стержень - трубка была готова. Эти действия не ускользнули от соседей, по классу пошла цепная реакция.
  - Советский союз выразил протест! - основательно проговорил Толик.
  Классная согласно закивала.
  - Министр иностранных дел СССР направил ноту...
  Бац! Жеваный бумажный шарик угодил Толику в лоб. Начался обстрел.
  - Сменяешь? - проговорил заветное слово Шматря. Сережка задумался. Думал он целую минуту, ликуя в душе, но не подавая виду.
  - Можно. Что дашь?
  - Что хочешь?
  - Машинки есть?
  - Ты же не собираешь?
  - Двоюродный братан собирает, ему как раз одной для коллекции не хватает.
  - Какой?
  - Красной Феррари.
  - Такой? - Шматря извлек свое сокровище из портфеля.
  - Ага.
  - Сколько долларов дашь?
  - Триста, тремя бумажками, могу еще прибавить старинную монету того же года, серебро, настоящее.
  - Прибавь пятак двенадцатого года.
  Сережка, не спеша, достал тяжелую монету и взвесил на руке, словно проверяя, согласна ли монета покинуть ладонь в которой так уютно.
  Пауза.
  - Харе.
  Сережка протянул пятак Юрке, другой рукой извлек из бокового кармана серебряную.
   Три вещи на одну. Шматря еще раздумывал.
  - Не хочешь, Ежику сменяю.
  - На что?
  - На самострел.
  - Давай лучше мне.
  Сережка зажал в руке металлическую красную машинку, но чувств не показал.
  Мужественный Толик продолжал рассказывать о забастовках. В тот момент, когда дело дошло до писем советских трудящихся, Толик получил из чьей-то трубки в глаз. На этот раз политинформация остановилась. Вдруг дверь распахнулась, на пороге стояла завуч Тамара Сергеевна. Класс, как по команде, вскочил. Все замерли.
  - Садитесь! - страшным голосом произнесла завуч, - что это у вас тут происходит?
  - У нас политинформация, - запинаясь, ответила Наталья Борисовна и поправила свою цветную кофточку.
  - Политинформация? - с подозрением покосилась на последние парты Тамара Сергеевна.
  - Да, - пролепетала Наталья Борисовна и переложила с места на место журнал и учебник.
  - Ну хорошо, а шум-то почему? Может. Рудаков знает, а?
  - А че Рудаков? Сразу Рудаков, - запротестовал второгодник, возвышавшийся над партой даже в сидячем положении, как длинный шест для прыжков в длину.
  - Помолчи! - Тамара Сергеевна около минуты мерила его глазами. Он потрепыхался и замолчал.
  - Работайте, - сурово завершила свое вторжение завуч. Класс опять вскочил, и когда дверь за страшной Тамарой Сергеевной закрылась, с грохотом сел.
  - Спасибо, Сливкин. - Наталья Борисовна наконец отпустила так и не сдавшегося Толика на место, - сейчас я проверю домашнее задание, а потом будет просмотр радиопередачи.
  Класс оживился, обрадовался. Но надо было еще дожить до этого момента, а пока опрос. Кого?
  - Агафонова пойдет, - произнесла Наталья Борисовна. И все с облегчением вздохнули. Света вышла к доске и стала что-то рассказывать.
  Сережка быстро писал записку Карлсону.
  "Пузырь машинка у миня скажи в туалет нада я за табой довай быстрее".
  Записка пролетела через полкласса и угодила на нужную парту - искусство, отточенное бесконечным повторением.
  - Наталья Борисовна!
  - Чего тебе, Соловьев?
  - Выйти можно?
   -Выйди.
  Теперь надо было спешить. Сережка подождал минуту и тоже поднял руку.
  - Что ты хотел добавить, Смагин?
  - Я тетрадь по биологии в раздевалке забыл. Можно пойти?
  Тетрадь была спрятана за ремень брюк.
  - Списывать не надо было до уроков, - под смешки с разных парт сказала биологиня, - ну ладно, иди, возьми. Только быстрее.
  В туалете Карлсон придирчиво рассмотрел машинку, открыл капот, проверил, снимаются ли сиденья, и только после этого достал ковбоев.
  - На.
  Сережка почувствовал настоящее счастье. Оба ковбоя исчезли в его внутреннем кармане. Пузырь первый вышел из туалета. Сережка немного подождал и открыл дверь туалета. Прямо перед ним стояла Тамара Сергеевна!
  - Смагин? Что это ты тут делаешь, а? У вас же биология? Что за класс такой!
  Сережка вытащил дрожащими руками из-за ремня тетрадь, показал.
  -И что? Почему у тебя тетрадь в таком виде?
  -Я забыл. Вот, бегал за ней.
  - А голову ты дома не забыл?
  Но появление тетради смягчило завуча. Она даже не спросила, почему тетрадь была добыта в туалете. Может, семиклассник действительно взялся за ум? Такое не часто, но бывает.
  - Марш в класс, и что б я тебя тут не видела!
  Урок между тем продолжался, теперь должен был состояться просмотр телепередачи. Сережка страстно хотел достать своих ковбоев и поиграть с ними.
  Немало времени ушло на попытку включить чудо техники. Наконец, телевизор включился, но по экрану поползли полосы, Наталья Борисовна пару раз ударила по потертой верхней панели, - безрезультатно. Тогда она стала крутить черный поцарапанный переключатель, но тот, ко всеобщему смеху, просто упал и покатился по полу. Сережка вскочил и подал его учительнице, успев краем глаза заметить, что Вика листает какую-то толстую тетрадь: вероятно, свой девичий альбом.
  Теперь выключатель падал каждый раз, когда Наталья Борисовна пыталась его повернуть, а в тот момент, когда ей, наконец, удалось напасть на учебную программу, прозвенел звонок.
  
  На перемене Сережка успел подлететь к Ежику.
  - Лешка. Ты мне друг?
  - А че?
  - Если Шматря спросит, собираешь ли ты доллары. Скажи - да. Я тебе дам.
  - Че?
  -Смотри, я тебе даю вот эту вещь. Оглянувшись, Сережка быстро достал последние сто долларов, - если Шматря спросит, собираешь ли ты доллары, покажешь эту штуку.
  - Это мне?
  -Тебе.
   - За что?
  - Ни за что. За то, что ты мне друг. Скажешь, выменял у меня на пять шариков.
  - А где я их возьму?
  - Че, тупой что ли? Скажешь, что выменял. Я у тебя ничего не возьму.
  - А на кой тебе надо?
  - Надо, раз даю. Держи.
  - Не понимаю. В вышибалы вечером будешь?
  - Буду.
  - Ну ладно. Значит, че сказать-то?
  - Если Шматря спросит, собираешь ли ты доллары и много ли их у тебя, покажешь ему эту штуку, можешь ее ему правда за что-нибудь загнать. У него три розовых шарика есть.
  - И че. Ты это мне?
  - Тебе. Держи!
  
  Сережка влился в толпу приятелей. Здесь только и разговоров было, что о субботней драке между старшеклассниками и пацанами из домов за бульваром, служившим границей между двумя микрорайонами. Там была чужая территория, чужие люди, чужая страна, чужие деревья, небо, воздух. Олежка Маркин жил на границе двух миров, в девятиэтажке на бульваре, и говорил, что из окна вчера наблюдал настоящее побоище.
  - Мотри, Седой, в черных очках!
  Сережка увидел, как по коридору в окружении телохранителей двигался белоголовый Пантюхов - Седой из девятого, на нем были черные прямоугольные очки в металлической оправе. С дороги отлетели двое шестиклассников.
  - Чего это он? - Сережка повернулся к Маркину.
  Так ему фингал в драке поставили, пряжкой, знаешь, какой? Я сам видел, а он колом дрался!
  У Седого действительно под глазом был огромный синяк, полученный в субботней драке, и поэтому он надел черные очки, которыми теперь пугал всех младшеклассников. Олежка же саму драку почти не видел, но шум с бульвара и крики слышал. Видеть " все" ему мешали деревья, с которых еще не опала листва, но с балкона он мог видеть каких-то убегавших мальчишек, и к нему, уже как к эксперту, обращались даже старшие пацаны из восьмого. Теперь Олежка рассказывал, как взлетали солдатские и матросские черные ремни, как дрались пряжками, кольями, у одного он даже видел нож, как милиция хватала бульварных и наших, как наши дали деру от милицейского патруля. Девяносто процентов его рассказов были чистой выдумкой, но его слушали с уважением.
  - А Горя из восьмого был? - Сережка спросил с тайной надеждой, что Горяинов не участвовал в этой героической драке.
  - А как же, сам видел. У него солдатский ремень, отцовский, он знаешь, как им крутил. Закачаешься!
   Насчет Горяинова Олег сказал с некоторой издевкой. Еще в конце шестого класса Сережка на кухне у Олежки признался, что влюблен в Климову.
  Мимо прошли Вика и Маринка. Они с интересом посмотрели на разгоряченного рассказом Маркина.
  Весь следующий урок - контрольную по алгебре - Сережка просидел с отсутствующим видом, даже не пытаясь вникнуть в хитросплетения примеров. И только иногда он доставал своих ковбоев и любовался ими, а затем сразу прятал от любопытных.
  На перемене Ежик с удивлением сообщил, что Шматря выменял у него сто долларов на два розовых шарика!
  
  
  Следующим уроком была история.
  Историю вел Сорока. Возможно, у него и было имя, даже точно, было, но его никто по имени не называл. Сорока носил черный в полоску мятый костюм с галстуком непонятного цвета и стоптанные ботинки. Волосы у него были длинные, он закидывал их назад, все время сбрасывал падающие космы со лба. Он стоял перед классом с длинной витой указкой из стекла и тщетно добивался тишины. Тишина не наступала. На передней парте строчил с чужой тетради Шматря. Карлсон прицельно стрелял по портрету Кутузова, рядом с ним Дубинин, прикрепив к стержню нитками иголку, периодически колол в спину сидевшую впереди Маринку. Та каждый раз вздрагивала, резко поворачивалась и пыталась ударить Дубинина по голове учебником истории.
   - Я еще раз требую тишины, урок невозможно начать, - взывал Сорока к классу.
  - Алексей Викторович, - из глубин маринкиной памяти всплыло имя учителя, а чего Дубинин колется!
   - Я? Чего я? Я ничего, - на лице Дубинина было написано настоящее удивление. Как он мог кого-то уколоть? У него и иголки-то никогда не было.
   - Попал! - радостно закричал Карлсон.
  - Соловьев!
  Генка немедленно замер в позе правильного ученика и уставился тупо перед собой.
  Сережка с Джеком, сидевшие перед Викой и Маринкой, обсуждали достоинства стеклянного шарика, который выиграл на перемене Джек. В такие шарики играют на подоконнике. Его надо гонять по определенной траектории и, как в ворота, прокатывать по концу подоконника. У Сережки было пару подобных шариков. Он выковырял их из торцовой стены кафе мороженого на улице Горького, когда ходил туда с родителями. Шарики были из синего и желтого стекла. Джек на перемене выиграл у Дубинина розовый шарик неизвестного происхождения.
   Вика и Маринка рассматривали Викин девичий альбом. Сережка несколько раз поворачивался, чтобы увидеть, что в нем было. Вика тогда быстро прикрывала рукой картинки и фотографии. И все же Сережке удалось кое-что увидеть. Пусть и вверх ногами. На одной странице он заметил фотографию Якушева в красно-белой спартаковской форме, на другой - Видова в роли Мориса Мустангера. По пионерскому лагерю Сережка знал, что в таких альбомах обязательно должны быть стихотворения Асадова и песня "Они любили друг друга с детства, когда еще были детьми", почти обязательно "Там где клен шумит", "Опустел перрон, - можно уходить", "Звездочка моя ясная" и другие. Один раз он резко повернулся к девчонкам и успел увидеть фотографии незнакомых мальчишек на берегу, вероятно, Черного моря. Мальчишки были веселые, загорелые, мускулистые. Тут Вика решительно прихлопнула альбом ладонью.
   - Климова! Я к тебе обращаюсь! - вскричал Сорока.
  - Я? Что я, я ничего, я слушаю.
  - Где же слушаешь? Все время болтаешь с Романцовой.
   - Со мной?! - Маринка была так возмущена, словно ее обвинили в смертном грехе.
  Пока Сорока разбирался с девочками, Сережка мог, полуобернувшись, любоваться круглым лицом Вики с немного плоскими скулами и вздернутым носиком, длинными ресницами, прикрывшими карие глаза, которые она, как скромная школьница, виновато потупила, каштановой челкой, спадавшей, раздваиваясь, аккуратно на лоб, белым кружевным воротничком и идеальным узлом алого галстука. Сережкин галстук, скомканный, лежал в кармане.
  - Смагин, сколько можно вертеться, сядь прямо! - Сорока добрался и до Сережки.
  Наведя порядок на этом участке фронта, Сорока отправился в дальний угол класса, где шум напоминал волнение неспокойного моря.
  На передней парте Толик Сливкин, положив перед собой руки, как положено прилежному ученику, внимательно смотрел на пустую доску.
   - Умер, умер! - раздался вдруг крик с последних парт из того угла, куда Сорока еще не добрался.
   Рудаков и Любецкий вскочили со своей парты, на их лицах был написан неподдельный ужас. Прямо перед ними, на плоскости стола, лежал маленький коротко стриженый Киря. Он не подавал признаков жизни. Рудаков и Любецкий схватили Кирю за ноги и за плечи и потащили по проходу. Голова Кири свисала вниз. Все стали вставать, чтобы увидеть замечательное зрелище, головы любопытных потянулись с соседних рядов. Кирю притащили прямо к учительскому столу и положили поверх классного журнала.
   - Прекратить! - раздался истошный вопль Сороки.
  Киря немедленно ожил и бросился бежать по проходу. Тут прилетевший из дальнего конца Сорока достал его длинной витой указкой. Теперь Сорока был в гневе.
   - Раз! - указка шлепнулась перед носом Шматри, который продолжал как ни в чем ни бывало перематывать английский. Шматря подскочил.
   - Два! - Дубинин схватился за лоб
   - Три! - полез под парту Карлсон.
   - Четыре! - Указка с треском переломилась.
   - Встать! - все вскочили как ужаленные.
  - Сесть! Руки по швам, то есть на парту. Сейчас будет контрольная. Достали листочки.
  - А у нас их нет,- робко сказала Агафонова, - вы не говорили.
   - Молчать! Как же не говорил, на прошлом уроке!
  Все стали переглядываться с таким видом, словно никогда и не слышали такое слово "контрольная".
  - Нет, Алексей Викторович, не говорили, - включилась Вика.
  - Не говорили, не говорили - зажужжал класс.
  Истину узнать не удалось.
  Сорока еще некоторое время пометался между партами. Установился рабочий гул.
  Тема урока - Феодальное поместье, - провозгласил Сорока, и никто ничего не написал, кроме Сливкина, который сразу же крупно вывел наверху листа "Феодальное поместье" и уставился на Сороку с таким видом, словно ждал от него откровения. Оживший Киреев потихоньку достал пачку мелкого формата фотографий. Сережка знал, что у Кири есть такие снимки, о которых он, Сережка, только слышал, но никогда их не видел. Фотографии голых женщин притягивали к себе, как гигантский магнит в Политехническом музее мелкую россыпь железа. Киря между тем принялся с интересом рассматривать плотные гнутые фото, показывая Рудакову и Любецкому, те кивали и что-то шептали, иногда похохатывая, но при этом не забывая поглядывать в сторону Сороки.
  
  
  Во второй половине дня, попрощавшись с Джеком, которого забирал к себе на вечер отец, Сережка осторожно подошел к квартире Олега на четвертом этаже. Дверь рядом внушала настоящий трепет. Там жил Толян - самый опасный из хулиганов округи. Косясь в сторону, Сережка нажал кнопку звонка и вздрогнул от резкого звука. Дверь тихо открылась, высунулась голова Олега.
  - Проходи. Только тише.
  Сережка прошмыгнул в квартиру.
   - Проходи в большую
   В большой комнате на круглом столе были расставлены настоящие сокровища: вырезанная из пенопласта крепость, маленькие фигурки рыцарей в блестящих доспехах на конях, отряд стрельцов в темно-красных, длинных, до пят кафтанах, - все они были вырезаны Олегом из дерева. Рыцари снимались с коней и доспехи с них тоже можно было снять. Это была главная прелесть олеговых поделок. Копья вытаскивались из отверстий в руках, шлемы с красными плюмажами из кусочков бархата тоже снимались.
  Сережка и Олег были увлечены эпохой Ивана Грозного, Олег, кажется, прочитал даже два тома Костылева - огромные темно-синие кирпичи, которые красовались на книжной полке за стеклом в той же большой комнате. "Князь Серебряный" постоянно лежал на столе Олега. Олег был буквально влюблен в Максима, пасынка Малюты Скуратова. Сережка, конечно, воображал себя самим Никитой Романовичем.
  Князь был влюблен и не мог быть счастлив, потому что его любимая с другим. Для Сережки этого уже было достаточно, чтобы отождествить себя с героем. Вика и Елена из романа сливались в его воображении. Это он спешил к ней на свидание после схватки с ливонцами, это Сережка произносит трагически красивые слова о своей безнадежной любви. Он так бы хотел сказать их Вике наедине. Это он последний раз восклицает, стоя перед ней на коленях: "Прости, прости навсегда!" и уходит с ватагой Ермака куда-то в Сибирь, чтобы сгинуть там безвозвратно, и все это для того чтобы она наконец-то заплакала и пожалела, что не захотела его полюбить.
  Олег тоже влюблен. Но он влюблен солидно, молчаливо. В Гальку Долганову, в которой Сережка не находит ничего симпатичного. Ну разве сравнишь галькины косички и нос чуть уточкой с его Викой, с ее раздвоенной челкой на лбу, с конским хвостом, на который он может смотреть со своей задней парты, не отрываясь, весь урок алгебры. Он знает наизусть все ее наряды: серое пальто с коричневым воротником и голубую шапочку из-под которой так потрясающе выбивается эта самая челка, синюю куртку, которую она носит с черными брюками клеш от колена.
  - Вот тут я собираюсь сделать вторую угловую. Нормально?
  Олег наклонился над пенопластовым замком, осторожно снял конусовидную красную крышу и Сережка увидел внутри винтовую лестницу.
  - Когда сделал?
  - Вчера, в воскресенье.
  - А ты мне сделаешь всадника, чтобы шлем снимался?
  - Сделаю, как только вторую башню закончу.
  - А из чего шлем?
  - Отрежу от колпачка часть, иголкой проткну и вставлю перо из подушки. Только в красный цвет надо гуашью покрасить. А липу для коня я уже достал.
  На столе были разбросаны куски сосны, это для простых фигурок. Самые интересные Олег резал из липы. Резал отколотым куском бритвы. Сережка тоже немного научился. Все пальцы в порезах, но это ерунда. Бритва "Нева" неплоха, пока острая, в начале работы, а потом становится тупой и только дерево крошит. А вот "Shik" - это кайф! Олег такими режет только части лица, пальцы, конские морды.
  - Марка, ты не видел, сколько раз Вика на меня сегодня посмотрела на контроше?
  - Да раза два.
  - И все?
  - Ага. Батя обещал пачку шведских лезвий, эти совсем затупились.
   Полчаса они молча резали каждый свою вещь. У Сережки на указательном пальце правой руки уже алели пять тонких свежих порезов, у Олега не меньше. За это время Олег вырезал стрельца в кафтане в заломленной шапке и прорезал в ладошке отверстие для бердыша. Бердыш уже заготовлен. Вот он лежит. Из спички древко и из куска железной фольги само лезвие топора. Несколько раз Олег заглядывает в роман А. К. Толстого, чтобы сравнить все ли верно. Иллюстрации в его книжке Сережке не очень нравятся, они какие-то плоские, зато цветные. В Сережкиной книжке иллюстрации куда лучше, но черно-белые.
  У Сережки за это время с трудом получилось обтесать сосновый столбик и наметить нечто вроде головы. Пару раз он ошибся, когда резал лицо, полоснул вертикально обломком бритвы, и кусочек дерева отщепился по линии волокна. Теперь надо быть осторожнее.
  Внезапно до них донесся какой-то шум, и разом раздались голоса. Они пулей вылетели на балкон. Под балконом шумела огромная толпа парней.
  - Зырь, бульварные! Все перекрыли! Сейчас наших ловить будут. Видел?
  Пахнуло опасностью. Пару пацанов заметили Олега с Сережкой, стали показывать руками. Мимо пролетел камень, с глухим стуком ударился в жестяную трубу водостока. Сережка и Олег быстро захлопнули балкон. Тут же камень прогремел о внешнее покрытие балкона. Еще два дробных стука, крики.
  - Давай сюда! - крикнул Маркин и побежал в маленькую комнату, отодвинул тахту от окна и осторожно приоткрыл штору. Сережка, замирая, тоже подобрался к окну и посмотрел вниз.
  Внизу шумела большая толпа мальчишек, они куда-то показывали руками, видно было, что за кем-то уже погнались, но из-за ветвей деревьев неясно было, за кем, куда и догнали ли.
  Часы на кухне пробили шесть.
  -Черт, мне ж Андрюху из сада забирать!
  - Не пройдешь, покалечат.
  Пока внизу ничего нового не происходило.
  -Айда на кухню. Пожрем.
  В холодильнике Олега в кастрюле были котлеты, на нижней полке стояла кастрюля вишневого компота. Олег порезал хлеб большим ножом с толстым широким лезвием и ручкой из наборного стекла. Котлеты ели холодными, запивая компотом. Попеременно то один, то другой бегали смотреть в окно. Бульварные все еще стояли внизу. Сережка видел, как они окружили какого-то мальчишку.
  -Марка, сюда! Зы, видишь, кто это?
  - Лешка с третьего.
   У Алешки вырвали авоську, ударили по лицу, потом дали пинка, он отлетел, побежал, пригнулся; вдогонку полетели камни, раздался свист, улюлюканье, рев. Алешка схватился за зад, дружный смех громыхнул внизу. Стена дома скрыла дальнейшее.
   Вдруг раздалась пронзительная сирена и сразу за ней свистки, крики. Не сговариваясь, Сережка и Олег бросились в комнату, распахнули балкон, рванули к перилам и увидели, что бульварные разбегаются, прямо напротив балкона на тротуаре остановилась желтая машина с синей полосой, из нее выскочили двое в форме, свистя на ходу.
   - "Держи!" "Стоять!" "Куда!"
  Милиционеры погнались за каким-то парнем, тот перемахнул низенькую ограду детского сада справа и пропал в кустах, другой рванул в сторону бульвара, еще несколько бежали в противоположную сторону, к магазину. Свист стоял оглушительный. Еще одна машина подъехала к тротуару.
  - Все, Марка, я за брательником, мне и так влетит! - Сережка схватил свою спортивную сумку.
  - Так рыцарь мой?
   - Заметано.
  - Покеда.
   - Гуд бай!
  Сережка с бьющимся сердцем выскочил в подъезд и припустил вниз, мимо лифта, перепрыгивая по три ступени сразу. Вот и подъездная дверь. Рванул на себя и, как парашютист в пустоту неба, бросился наружу. Резко взял влево и, пригибаясь, помчался почти под самым балконом первого этажа.
  - Стой!!
  - Кто? Милиция или эти?!
  Не соображая, что делает, рванул прямо к кустарнику, рукой на бегу резко отвел ветки, но часть хлестнула по лицу. Боли не почувствовал. Нырнул в глубину и, продираясь, преодолел гущу, выскочил наружу и побежал к заборчику детского сада. Боковым зрением уловил тени двух парней, которые бежали параллельно с ним, за ними кто-то гнался. Сережка перемахнул низкий заборчик и зигзагами понесся по дорожке. За минуту пробежал всю территорию, вновь перепрыгнул заборчик, оглянулся, вроде, никто не гонится, перевел дыхание и побежал прямо на школьный двор, пробежал весь двор на одном дыхании и перепрыгнул еще один маленький заборчик - детского сада, где уже час томился Андрейка.
  
  
  
  
  - Ломаку в...бли
  - Откуда знаешь?
  - А ты на ноги погляди, как колесо!
  Аргумент был неотразим.
  - Она на четвертом, у них физика, я смотрел.
  Олег со Сережкой побежали на четвертый этаж, спрятались за каменным выступом у поворота и стали ждать.
  Через минуту, весело переговариваясь, прошла стайка четырех старшеклассниц. Ломакиной среди них не было, смотреть было не на что. Появились два девятиклассника, затем показалась учительница химии. Проходя, она внимательно посмотрела на Сережку и Олега. Сережка быстро достал из кармана пять копеек по копейке и стал пересчитывать, бормоча: "На булочку с повидлом не хватит". Химичка исчезла ни лестнице.
  - Вот она! - Олег дернул Сережку.
  Мимо них, покачиваясь, проплыла Лена Ломакина из 9 класса.
  Славка вперился в ее розовые ноги под предельно короткой коричневой юбочкой. Ноги были полноватые и стройные.
  - Ну что, видел? Я же сказал!
  - Ага, - Сережка кивнул. Вопрос был решен, и они побежали к себе на этаж.
  Здесь у окна, прижавшись к подоконнику, стояли мальчишки и смотрели, как между Рудой и Джеком шла игра в трясучку. Наконец, Джек продул последнюю копейку.
   - В конный! - крикнул Шматря и с разбегу вскочил на Пузыря.
  Иго-го го! - заржал Пузырь и понесся по кругу с Шматрей на спине. Сережка немедленно вскочил на Джека, Киря на Руду. Всадники понеслись сначала по кругу, затем начались поединки. Шматря, сидя на огромном Пузыре, явно имел преимущество. Он налетел на Сережку и схватил его рукой за лацкан серого пиджака, дернул, но Сережка усидел. Джек вынес его на середину коридорного зала, а со Шматрей уже сражался Киря. Тощий и высокий Рудаков с лошадиным лицом и длинными высовывающимися из коротких рукавов руками грудью напирал на Пузыря. Всадники сцепились наверху и стали тянуть друг друга, стараясь сбросить на пол, кони бились внизу. Наконец и всадники, и их лошади покатились и под общий крик радости всех присутствующих грохнулись на пол. Ежик с Гариком-Петровым пронеслись мимо и устремились на Сережку. Минуты две слышалось пыхтение.
   - Атас! - раздался страшно испуганный крик непонятно кого, и все: лошади со всадниками, лошади без всадников, всадники без лошадей и просто зрители - толпой понеслись по коридору от неведомой опасности.
  Семен Борисович - директор школы - высокий лысый мужчина в темно-синем костюме вышел с другой стороны и, постояв минуту, удовлетворенный тишиной и порядком, направился к лестнице, чтобы проследовать на другой этаж.
  
  Джек Джек жил в двухкомнатной, на втором этаже, прямо над булочной. В большой комнате стоял отодвинутый на значительное расстояние от стены шкаф, к которому была привязана веревка, и на ней висела красная штора. Там образовалось нечто вроде маленькой комнаты, где располагалась старшая сестра Джека - Люда. У нее иногда появлялись журналы с цветными заграничными фотографиями, и Джек вытаскивал манящую стопку и клал на стол во второй дальней комнате, где жил сам. Джека интересовали только машины и мотоциклы. Он мог часами рассуждать о преимуществах того или иного двигателя, о свойстве антибрызга, о тормозных колонках и вообще обо всем, что было связано с техникой. То он извлек из патрона найденного на полигоне в недалекой воинской части порох и чуть не лишился пальца, то учился лить расплавленный свинец, то делал поджигу, то самодвижущееся устройство.
   Сережку в журналах привлекало все связанное с такой далекой и невероятно загадочной жизнью. Ярко освещенные ночные улицы, переливающиеся всеми цветами радуги, особенно много было красного, лица постоянно чем-то довольных людей. Накрашенные блондинки и соблазнительные брюнетки, иногда даже в купальниках. Они смотрели так, словно приглашали в свой невозможный мир, и от этого становилось жарко. Особенно поражали фотографии танцовщиц во время какого-то представления. Они все, как по команде вскидывали стройные ноги в белых туфельках, из одежды на них были только золотые купальники с яркими перьями. Все они улыбались, и эта жизнь казалась настоящей сказкой.
   Попадались фотографии музыкантов в узких черных штанах, с длинными волосами, извивающихся у микрофона. У заграничных штанов у Сережки были только синие техасы. Он слышал, что такие узкие штаны, как на музыкантах, называются джинсы, но не видел их даже на Игоре Смолине из десятого, у которого дед был послом в какой-то африканской стране. Музыканты что-то орали, на них были направлены прожекторы, лица их часто были загримированы, как у артистов, изображавших нечисть в фильмах-сказках.
   С недавнего времени Сережка, Джек и другие ребята из класса увлеклись гитарами. Начали бренчать, подражая услышанному на людкином магнитофоне. Людка достала пленку с "Шисгаре".
   Для начала, встав перед зеркалом в прихожей, Сережка взял старенькую семиструнную гитару отца Джека с привязанной к ней веревкой и начал яростно бить по струнам и что-то выкрикивать. Казалось, что получается неплохо. Но потом что-то подсказало, что шуму много, а настоящей игры нет. С этой гитарой побежали в соседний подъезд к парню из девятого. Он помог настроить. Теперь бренчали на настроенной гитаре, но результат все равно был неутешительный. Надо было учиться.
   Дома Сережка достал из темной комнаты старую гитару своего отца. Она тоже была семиструнная. С этой гитарой он пошел к Джеку. И теперь получилось нечто вроде ансамбля. Громкость бренчания увеличилась вдвое.
   Но вскоре увлеклись по-настоящему. Джеку купили самоучитель игры на шестиструнной гитаре. Седьмую сняли на обоих инструментах и начали учиться настраивать. Сначала ничего не выходило, но на воскресенье Джека, как всегда, взял к себе отец, приехавший за ним на зеленых Жигулях. Он помог настроить гитару и объяснил, как это делать. Через две недели стало получаться, обе гитары были настроены "в унисон".
   До крови натирали мозоли на пальцах левой руки, когда учились прижимать струны на ладах, а правая рука становилась деревянной, и пальцы на ней никак не "трогали" струны мягко. Вскоре на подушечках обеих рук образовались твердые мозоли, и дело пошло лучше. С первой же репетиции Сережка мечтал спеть для Вики что-нибудь стоящее: "Там где клен", например, или "Ты мне не снишься". Это подстегивало его и заставляло переносить боль на подушечках пальцев. Еще через месяц стали получаться самые первые аккорды. С трудом прижимались три пальца к ладам, разбегались в разные стороны, не хотели перелезать на построение другого аккорда, гитара часто дребезжала, но в этом дребезге постепенно стало что-то проклевываться. Стали появляться листочки с переписанными у друзей песнями.
   Джек учился больше за компанию, но больше всего он хотел заняться технической стороной дела: усиливать звук через магнитофон, подключать микрофоны. Пока до этого было еще далеко. На очереди стояли "минор" и "мажор".
   - Клеевую песню достал, - Джек взял со стола листок в клетку, на котором его большим кривым почерком была написана новая песня.
  Сережка с отцовской гитарой примостился на диване. Рядом лежал самоучитель, раскрытый на странице аккордов.
  - Зырь ,- Джек показал на второй лад, - начинается с "Ля мажор".
  Сережка с трудом приладил три пальца на втором ладу и ударил кистью правой руки по струнам. Раздался звон, мало похожий на взятый аккорд.
   - Теперь "До".
  Это уже было сложнее. Один палец все никак не хотел становиться на место. Джек взял сережкин палец и потянул его на пятую струну. Кое-как приноровившись, Сережка снова ударил по струнам. Звук вышел совсем непонятный, дребезжащий.
  - Уходит день, - низко пропел Джек, - это под "Ля".
  Сережка поспешно приладил пальцы и ударил всей пятерней правой руки.
  - И солнца луч, - низко пробасил Джек, - это под "До".
  Сережка поспешил взять "До".
  - А теперь смотри - "Ре мажор".
  Сережка наклонился над самоучителем и стал приноравливать пальцы для "Ре мажора".
  - Горит в глазах твоих, - пропел Джек непонятную мелодию.
  Сережка ударил по струнам.
  - Оно, - отдельно пробасил Джек, - а это уже "баре".
  Это слово было магическим. Научиться играть на "баре" - значило научиться играть на гитаре. Следующий час ушел на попытку взять "баре" на первом ладу.
  Часа через два Сережка играл, в меру проворно перебирая пальцы, а Джек пел:
  "Уходит день и солнца луч
  Горит в глазах твоих.
  Оно свой краткий зимний путь
  Пройдет за нас двоих".
  - Ну, как песенка?
  - Класс, а как называется?
  - "Лестница в небо".
  
   Вскоре к ним присоединился Карлсон, который хотел быть непременно ударником. Пока он стучал на детском барабане. Выяснилось, что Шматря тоже хочет играть и даже умеет неплохо петь. Он принес маленькую, за семь рублей гитару. Настроить такую гитару невозможно было в принципе, это Джек с Сережкой уже знали, но кое-как, повернув плоскогубцами винт на грифе и максимально приблизив гриф к деке, добились не самого ужасного звука. Теперь уже четыре человека собирались на джековой квартире и репетировали часами.
  Сережка скопировал из журнала, взятого у Джека, картинку с изображением электрогитары. По форме она напоминала взрыв космической планеты, ярко-красного цвета, с множеством блестящих заманчивых штучек.
   Олег, которому Сережка показал рисунок, долго вникал в детали и сказал, что сделать сможет. Теперь каждый раз, заходя в девятиэтажку, Сережка видел, как подвигается дело.
  Для начала Олег притащил откуда-то доску из ДСП. Карандашом срисовал форму, затем по контуру выпилил ножовкой. Гриф взяли от старой гитары в доме самого Олега. Затем получившийся корпус был зачищен самой мелкой наждачкой, в нем прорезаны изогнутые отверстия. Олег покрасил его красной гуашью и покрыл лаком. Приспособил гриф. Долго возился с нижним порожком, что-то выпиливал, клеил, зачищал. Сережка весь месяц экономил мелочь, набрал около трех рублей, Джек дал в долг еще немного, и можно было ехать покупать специальные металлические струны. За ними поехали на Неглинку.
  Наконец, на прикрепленные винты Олег надел потертый кожаный с матерчатой подкладкой ремень от старой гитары. Подошло. Когда Олег вручал гитару сиявшему от счастья Сережке, полюбовался работой еще раз, покрутил колки. Теперь дело было за Джеком.
   Джек принес звучок - звукосниматель, и они с Олегом укрепили его на корпусе. Затем Джек принес провода с нужными входами - штекерами, вставил в пазы на звучке, подвел их к магнитофону Олега. Сережка с замиранием сердца взял гитару, тронул первую струну, струна зазвенела неожиданно громко. Звук наполнил сердца трех радостью и гордостью. Теперь Сережка деловито настраивал гитару, с наслаждением брал басы, они отзывались электрическим таинственным тоном. Сам Олег на гитаре играть не учился.
  На следующий день собрались в комнате у Джека. Карлсон принес настоящий пионерский барабан.
  - Откуда?
  - Из "Школьника". Сп...л, пока никого не было, - Карлсон положил барабан на стул и яростно забарабанил двумя длинными палочками. Грохот потряс квартиру до основания.
  - Карлсон, харе, из-за тебя ничего не слышно.
  Тот прекратил барабанить и уставился глазами навыкате перед собой.
  Сережка теперь не сидел, как прежде, а стоял с новенькой сверкавшей лакированной плоскостью гитарой, держа ее наперевес, как атомат. Джек со своей переделанной семистрункой примостился на стуле рядом со столом, на котором ждал магнитофон, в окружении проводов, запасных деталей и инструментов. Шматря с микрофоном в руке стоял посреди комнаты. Его гитара пока лежала на диване.
  Джек оторвался от своей гитары, завис над магнитофоном, сжал пальцами ручку записи и повернулся к остальным.
  Сережка примостил пальцы на втором ладу и взял аккорд, Карлсон поднял палочки.
  - Внимание! Раз, два, три! - крикнул Джек и нажал ручку записи.
  Сережка три раза ударил по струнам правой рукой, Карлсон забарабанил.
   - "Ты мне не снишься - запел Шматря довольно приятным голосом, держа микрофон двумя руками.
  Сережка поспешно переместил пальцы.
  - Вот уж неделю, - пел Шматря, глядя прямо перед собой на дверь в темную комнату.
  - Стоп! - запись не пошла, - Джек повернул ручку на прежнее место.
  Потом он долго возился, что-то подвертывал, проверял микрофон, стукал по нему пальцем. Снова все приготовились.
  Аккорд, палочки.
  - Раз, два, три! - Джек рванулся к гитаре и нечаянно выдернул шнур микрофона.
  Еще четыре раза пытались записать, и только на пятый что-то удалось.
  Сгрудились вокруг микрофона.
  Джек священнодействовал.
  И вот из глубины корпуса отчетливо зазвенел дребезжащий звук. Сережка замер: это был его первый аккорд. Затем все заглушил бешеный стук барабана, из-за которого доносился совсем не похожий на себя голос Шматри. Пару раз был слышен бас Джека.
  Все остались очень довольны первой записью, но Сережке казалось, что его гитара все-таки слышна недостаточно.
  
  
  
  - Климова опять с Горей вчера на школьной была, - вдруг сказал Джек как будто просто так.
  - Сам видел?
  - Карлсон сказал, он там собаку выгуливает.
  - Пошли на школьную.
  Джек на минуту задумался, словно была альтернатива.
  - Пошли.
  Сережка и хотел, и боялся увидеть Вику с Горяиновым, но лучше увидеть, чем все время воображать себе, как она с Горей стоит и может тот ее даже обнимает как ни в чем не бывало. Если бы залезть в ее мысли, вот так, запросто, как в книгу, и прочитать, что она на самом деле о нем думает. Была у него в детстве книжка, в которой герои проникали в сознание знаменитых исторических деятелей, пытались предотвратить военные поражения, спасти Чапаева и кого-то еще. Кажется, им это так и не удалось.
  Вики и Горяинова на школьной площадке не было, но жизнь здесь шла полным ходом. На футбольном поле пылили старшие: восьмые и девятые и среди них метался маленький, с челкой на лбу Киря. Он занимался футболом, и старшие охотно брали его в команду.
  Когда Сережка с Джеком, подошли, Киря ловко принимал настоящий кожаный футбольный мяч с белыми ромбами (его собственный мяч) на грудь. Вот он остановил его лодочкой синей бутсы, мяч, как покорный, замер у ноги футболиста. Киря прицелился, заправски вскинул руку, как будто показывая, в какую сторону собирается бить, и послал кожаное чудо точно в штрафную противника. На мяч бросилось три человека: девятиклассник Пантюхов - Седой, капитан команды, в которой играл Киря, Васек, учившийся с Седым в одном классе, и защитник Цыпа. Мяч достался Ваську, он остановил его тем же движением, что и Киря, но не так красиво
  - Васек! Мне!!! - заорал отчаянно, как на необитаемом острове, Седой, и бросился забрать у Васька мяч, чтобы пробить. Слева летел Киря и орал что-то, чего нельзя было расшифровать. Трое нападающих и один защитник! Капитан противника Хупа поднял в отчаянии руки, вратарь растерянно вышел из ворот. Васек решил отличиться и ударил. Выше штанги!
  - Вася, кретин!!
  - Шмара!
  - Профессор!
   -Сука! Бл... Му...!
   - Кирец точняк тебе мяч дал! Надо было Седому отдать!
  - Не, мужики, - разорялся Витька, имевший право кричать на девятиклассника, потому что его приятелем был Седой, - я мяч так послал, тютелька в тютельку, прямо на ногу, а он!
  - А че я? Седой передо мной граблями махал! - оправдывался красный Вася.
  Царев, ты че, в натуре? - Седой вырос перед ним, как черт из табакерки, - придурок, что ли? Хайло закрой! - и тут же ткнул Васю кулаком в плечо. Вася ткнул Седого.
  - Седой внезапно коротким ударом вмазал Васе по лицу. У того на губе показалась кровь. Седой схватил его за воротник и уже левой рукой дал поддых. Вася согнулся.
   - Седой, харе! - встрял огромный Хупа. Вася, сгибаясь и одновременно вытирая кровь, пошел к кромке поля. Повернулся и погрозил кулаком. Седой схватил камень и запустил в Васю, тот пригнулся. Камень пролетел мимо.
  - Васек скопытился. Кого поставим? - Седой как ни в чем ни бывало повернулся к своим. Сережка и Джек наблюдали всю сцену молча. Киря, взглядом, как прожектором, проводил вдоль кромки всего поля. Вдруг взгляд его упал на Сережку.
  - Смага, иди сюда, защитником будешь.
  Сережка вздрогнул, но ему предлагали игру со взрослыми. Как тут отказаться? Он перешагнул край поля.
  - Из твоего класса? - Седой обратился к Кире.
  - Ага, нормальный пацан.
  - Стой вон там - указал Сережке Седой, - твоя задача - не пропускать фраеров из их команды. Усек?
  - Сережка чуть не ответил: "так точно"!
  Не успел он встать на место, как противники пробили, и мяч оказался на другой стороне поля, недалеко от Сережки.
  - Пацан, мяч! - заорал вратарь, Филька Рожниковский из девятого.
   Сережка ринулся к мячу, краем глаза увидел, что Хупа несется прямо на него, успел повернуться и послать носком мяч прямо в руки Филе, вышедшему к правой створке ворот. Филя одобрительно кивнул, и душа Сережки преисполнилась восторга.
  - Молодец,- покровительственно крикнул Седой, успевший с того края поля перебежать сюда.
  Киря просто похлопал его по плечу. Филька, прижимая мяч к груди двумя руками, разбежался, подкинул и ударил. Мяч взлетел высоко над полем, и к нему рванулись пятеро, завязалась борьба, сопение мат, крики. Победителем с мячом вышел нападающий Зыбин. Он стремительно приближался к штрафной, перед ним вырос Трофим - защитник, Зыба дал пас Кире, тот сделал обманное движение, опять вскинул руку и вдруг оказался впереди Трофима, так же он обвел Цыпу и оказался в штрафной.
  - Паша! - заорал отчаянно Хупа вратарю.
  Высокий тощий Пашка Шуруп отчаянно бросился на Ктреева. Тот невозмутимо вскинул руку, и Шуруп оказался позади него.
   - А! - раздался над полем крик Хупы.
  Киря преспокойно приблизился к воротам и легонько накатил мяч щечкой. Тот плавно покатился и пересек контрольную линию. Глухой стон вырвался из груди Хупы.
   - Класс! - крикнул Зыба.
  И тут Сережка увидел их - Вику и Маринку, они показались из-за угла желтого пятиэтажного здания школы.
  
  Они трепетали на сентябрьском ветру, легко хлопали, расправлялись от гордости - крылья за его спиной, когда девочки подошли к краю поля, что-то сказали Джеку, и тот указал в сторону Сережки. "Только бы не ушли. Только бы не ушли!", - так молил он вначале неизвестно кого, они не уходили и стали смотреть. "Только бы отличиться, только бы отличиться на глазах Вики, чтобы они увидела, что он герой!" - так продолжал он молить все того же неизвестного. Но игра шла у ворот противника. Там создалась ситуация углового, бил Виька, а игроки обеих команд: нападающие, полунападающие, защитники - все, кроме Сережки, сгрудились возле ворот. Киря поставил мяч и отошел, затем подошел опять к мячу и немного его поправил. Мяч все понял и встал на нужное место. Киря разбежался и пробил, мяч полетел в сторону штрафной, на него набросилась толпа. Мяч откатился куда-то не туда, куда было нужно, раздались крики, мат. Кто-то куда-то пытался ударить ногой. Кто-то кого-то отталкивал. Наконец, Хупа завладел мячом и помчался прямо по правому краю, в сторону Сережки. Все глаза были теперь устремлены на этот клочок поля. Сережка инстинктивно бросился вперед, прямо на Хупу. Двадцать шесть с половиной кг, которые весил Сережка, были ничто по сравнению с пятьюдесятью Хупы.
  - Уйди, пацан! - заорал Хупа в ярости, сзади что-то кричали другие. Сережка пригнулся и полетел прямо под ноги Хупы.
   Все произошло мгновенно. Промелькнули белые глаза Хупы, что-то ударилось, земля ушла из-под ног, в голове дернулось.
  Сережка отлетел в сторону и схватился за голову.
  
  
  - Смага, у тебя кровь! Как он тебя, - Витька стоял над сидящим на песке Сережкой.
  - Голова цела? - спросил участливо Седой, Сережка кивнул, чувствуя острую боль где-то на макушке.
  Витька повел Сережку к краю поля, где на все произошедшее с любопытством смотрели зрители и зрительницы. Сквозь боль в голове и в правой руке он все-таки видел, что Вика и Маринка с немного испуганными лицами подошли посмотреть, что с ним случилось. Но вид крови и испугал их и подвиг на действия.
  - Смагин, давай мы тебя перевяжем, - предложила первой Маринка, - Вик, у тебя дома бинт есть?
  - И бинт, и йод есть, - ответила Вика.
  - Давай к тебе, а то у меня отец сейчас придет с работы, опять пьяный.
  - Пошли.
  Киря тоже был этим вполне доволен.
  - Во, точно, девчонки. Перевяжите его, а ты молодец Смага. Хупа так бесился, а не забил.
  - Кирман, ну че там? - крикнул Седой.
  - Все ништяк. Жить будет.
  
  Сережка все еще не мог поверить, что сейчас он увидит квартиру, в которой живет Вика. Эта квартира представлялась ему всегда самым желанным местом на земле. Девочки с озабоченным видом вели Сережку к пятиэтажке, выходящей торцом на проспект.
  - Сережк, я домой, - крикнул Джек, некоторое время шедший за ними следом. Сережка только кивнул головой, которая стала болеть уже значительно меньше.
  Поднялись на пятый этаж. Вика споро открыла дверь.
  - Заходите.
  Сережка переступил порог и замер, как первый раз в музее Васнецова в далеком детстве.
  Слева в открытую дверь была видна большая двуспальная кровать, застеленная малиновым покрывалом. Окна зашторены, на столике, возле кровати, лампа в виде китайской девушки с музыкальным струнным инструментом. Сережка таких ламп никогда не видел.
  - Сережа, проходи в комнату, я сейчас принесу бинт и йод, Марин, иди сюда.
  Сережка вошел в большую комнату. Первое, что ему бросилось в глаза - большой черный рояль, на лакированной крышке которого стоял высокий металлический подсвечник без свечи и деревянная раскрашенная фигура индийской танцовщицы. На танцовщице было только что-то вроде желто-красного пояса. Соски крупных круглых грудей выкрашены красной краской. Сережке стало жарко.
  На стене висели две картины в резных позолоченных рамах. На одной были изображены японские или китайские домики под камышовой крышей, длинные стволы бамбука и оросительный канал. На другой - японка в кимоно, с веером в руке.
  В соседней, третьей комнате, раздались голоса, вход в нее был занавешан деревянными цветными палочками, прикрепленными, вероятно, к проволоке или нитке. Там была комната Вики! Оттуда донесся смех. Палочки зашуршали, и девочки вошли в большую комнату. В руках у Вики была целая упаковка бинта, склянка с йодом. Маринка чему-то улыбалась.
  - Садись сюда, - Вика указала на зеленый диван, хочешь, можешь посмотреть журнал.
   Сережка взял со стола толстый журнал на немецком языке. На обложке была нарисована смешная женщина с ярко накрашенными губами, она сидела в ванной, и были видны ее розовые груди. Под картинкой стояла непонятная подпись. Сережка испугался, что Вика сейчас увидит, как долго он смотрит на эту картинку, он открыл журнал и увидел спортсменов с идеальными телами. Половину страницы занимал текст.
  - Сережа, - Вика была необыкновенно серьезна, - сиди смирно, не дергайся, Марин давай йод.
  Девочки священнодействовали над его головой, что-то мокрое и горячее кольнуло макушку, но он даже не пошевелился. Он видел прямо перед собой синюю блузку Вики, чуть оттопыренную там, где должна быть грудь, а затем гладко спускающуюся к черным брюкам. Брюки выше бедер были застегнуты на две пуговицы и плотно обтягивали почти незаметный живот. Сережку обдало жаром, он задержал дыхание, хотелось, чтобы эта минута продолжалась вечно. Вика отошла в сторону, с треском открылась пачка, вероятно, бинт. Вика встала у него за спиной и стала аккуратно обматывать его голову.
   - Марин, подержи, - она что-то передала Маринке, перешла вперед и опять встала перед Сережкой всем телом. И снова Сережка, замерев, видел ее близко-близко, так, что можно было прикоснуться к этой едва проступавшей округлости, и руки, казалось, сейчас сами, без его ведома, потянутся к Вике, но страх сковывал движение. Не в силах продолжать видеть перед собой это чудо, Сережка открыл наугад страницу журнала и чуть не вскрикнул: прямо по странице шла совершенно голая женщина, в большой шляпе, прикрывавшей ее лицо. Ее тело, казалось, специально изгибалось, открывая самые запретные места. Сережка испуганно закрыл страницу.
  -Все, готово, - произнесла Вика, отошла и полюбовалась своей работой.
  - До свадьбы заживет, - с ехидцей добавила Маринка.
  
  
  - Мы видим, мы видим, - бубнил Андрейка очередной шедевр.
  - Город Петроград, - подсказывала мама.
  - Город Петроград, ага, точно, город Петроград. Сережк, а что такое Петроград? Это где?
  - Не мешай Сергею заниматься, - мать искоса посмотрела в сторону открытой двери, за которой должен был сидеть и учить уроки Сережка. - Это Ленинград. Ну, дальше? Не помниш? В семнадцатом году.
  - В семнадцатом году. Бежит, бежит. Кто бежит? Мам, я забыл.
  - Бежит матрос, бежит солдат. Сергей, ты сделал алгебру?
  - Угу.
  - Что, угу?
  - Сделал.
  -Бежит матрос, бежит солдат.
  Мальчиш безнадежно смотрел на все происходящее. Сегодня он даже не мог вставить свой голос.
  -Стреляет на ходу.
  - На ходу.
  Что на ходу?
  - Стреляет на ходу.
   - Ну так и говори!
  - Мам, я с Мальчишом пойду? - В голосе Сережки не было никакой уверенности. Предчувствия его не обманули.
  - Нет, скоро отец придет, сам выйдет. У них сегодня короткая смена.
  - Мы видим город Петроград, мам, я опять забыл.
  
  Вечер был безнадежен. На следующий день Сережка все-таки умудрился схватить по алгебре "парашу" за д/з. День в школе прошел, как всегда.
  
  У гаражей, недалеко от школы, толпилось человек десять пацанов, когда Сережка с Джеком подошли сюда. Пацаны сгрудились вокруг мопеда, на котором восседал как на коне, Рудаков.
  - Руда, когда купил?
  - В воскресенье, ездил в Люберцы, у меня там братан двоюродный, еще с лета обещал.
  - А деньги откель?
  - В совхозе заработал, сено сгребал все лето.
  Джек с любопытством рассматривал новенькое блестящее чудо. Руда повернул левую ручку, оттолкнулся ногами, пацаны расступились, Руда крутанул педали, машина набрала скорость. Руда отпустил ручку, и дал газу, повернув правую ручку, мопед взвыл и покатился вперед по проулку. Джек с восхищением смотрел ему вслед.
  - Монтана! - восхищенно произнес кто-то непонятное, но такое притягательное слово.
  Сделав круг, Руда подъехал к гаражу, и, не выключая мотор, продолжая тарахтеть и подпрыгивать в седле, гордо сидел, наслаждаясь всеобщим вниманием и своим чудом. Наконец он заглушил мотор, слез, поставил мопед на тормозную приставку и картинно встал, положив руку на низкое потертое седло. Седло было шире обычного велосипедного и выглядело как-то солидно.
  - Нужно карбюратор посмотреть, барахлит что-то, - Руда похлопал чудо по левому боку.
  Джек с интересом просунулся вперед. Парни стали живо обсуждать машину и ее ходовые возможности.
  - Руда, а какую скорость можно максимально?
  - Пятьдесят! - небрежно бросил Руда.
  - Тормоз работает?
  - А как же, все нормалек, - Руда нажал рычаг на правой ручке, показывая, что тормоз в порядке.
  Джек стоял, замерев, боясь пропустить хотя бы одно слово.
  Руда слез с мопеда, спокойно завел его в гараж отца, закрыл железные покрашенные коричневой краской двери, навесил огромный ржавый замок, повернул ключ и убрал его в карман.
  - Пацаны, кто со мной на крышу?
  
  По дороге к дому Руды отсеялось человек пять. На узкой лестнице в шестнадцатиэтажке Руда деловито достал бутылку вина из своей видавшей виды спортивной сумки, посмотрел наверх - никого, вниз - пусто.
  - Портвешок. Шматря, встань на шухер, соседи увидят, скажут бате, - убьет, - спокойно сказал он.
   - А мне оставите?
  - Не ссы!
  Руда достал складной нож, поддел красную пластмассовую пробку, сковырнул ее и протянул бутылку Карлсону.
   - Карлсон, по-пырому.
   Тот деловито взял бутылку, спокойно отхлебнул и вернул Руде. Тот протянул ее Джеку. Джек взял бутылку, приложился и отпил совсем немного.
  - Пацаны, быстрей, - крикнул снизу Шматря, - и мне оставьте.
  - Не ори, - спокойно заметил Руда, - Смага, держи.
  Сережка крепко взял бутылку. Ему еще никогда не приходилось пить на лестнице в подъезде. Несколько пар глаз уставились на него. Он поднес бутылку к губам, выдохнул и наклонил ее, сладкая терпкая жидкость немного обожгла губы.
  - Харе, присосался, - Руда решительно взял бутылку и передал Любецкому.
  Тот спокойно выпил.
   - Пацаны, шухер! - заорал снизу Шматря.
  Руда мгновенно схватил бутылку, заткнул пробку и бросился наверх. За ним, грохоча по узкой лестнице побежали остальные. Снизу взлетел Шматря.
  - А мне оставили? - крикнул он на ходу
  - Там еще полпузыря, - так же на ходу бросил Руда. Снизу кто-то, тяжело сопя, поднимался. Они взбежали на последний этаж.
  - Сюда! - Руда указал на проход сбоку и все с грохотом побежали по этому проходу. Проход вывел к железной вертикальной лестнице. Руда ловко полез наверх и приподнял обитую снизу жестью прямоугольную крышку.
  - Открыто! Скорей, пацаны, - крикнул он, - кто последний, тот вода! - и исчез в прямоугольном отверстии.
  Все полезли по лестнице. Сережка с замиранием сердца схватился за железные рубчатые прутья лестницы и тоже полез наверх к открытому прямоугольному отверстию. Он высунул голову и сначала не понял, где оказался. Прямо над головой распахнулось что-то огромное и голубое.
  - Смага, ты че крутой, че застрял? - кричал снизу Шматря. Сережка подтянулся на руках, переступил порог и шагнул на железную плоскость. По крыше, громыхая, бежал Руда, за ним Любецкий.
  Сережка задохнулся от увиденного. Совсем невысоко отсюда плыли подсиненные снизу облака, голубое пространство казалось огромным и бесконечным. На уровне глаз впереди, справа и слева виделись крыши близлежащих домов, Сережка посмотрел вниз. Вон серые, с маленькими строениями на них, вытянутые прямоугольники пятиэтажек, напоминающие футбольные поля.
  Прямо перед Сережкой тянулось пространство крыши: трансформаторная будка, вероятно, лифт, какие-то трубы, провода, антенны, низкие строения непонятного назначения. Крыша казалась огромной.
  Последним, пыхтя, вылез Карлсон.
  - Карлуша вода! - закричал Руда, и Сережка увидел, как тот преспокойно перешагнул низкий барьерчик и идет там, как по тротуару.
  -Карлсон вода! - закричал в свою очередь Любецкий, - атас! - И с грохотом побежал по крыше. Карлсон неуклюже загрохотал по кровельному железу. Сережка рванулся вперед. Ветер ударил по лицу, расстегнутая куртка вздулась. Он чуть не упал, наткнувшись на какое-то железное ребро кровли, быстро увернулся от подбегавшего Карлсона и побежал в сторону трансформаторной будки. Мимо пролетел Руда и скрылся за будкой. Джек прятался за низким непонятного назначения строением. Как ни пытался Соловьев поймать хоть кого-нибудь, ему ничего не удалось. Каждый раз, когда подпускавший его к себе Руда оказывался близко, Карлсон боялся перешагнуть низкий барьер, отделявший его от бездны, а Руда спокойно пробегал там и строил рожи. Так же невозмутимо проносился там Любецкий. И каждый раз у Сережки падало куда-то вниз сердце, когда он видел эту картину.
  Юрка просто сидел на крыше, свесив ноги. А когда Карлсон подбегал с опаской к этому месту, вскакивал и бежал дальше.
   - Харе, пацаны! - Руда сел на барьерчик, взял брошенную сумку, достал недопитую бутылку портвейна, - Шматря, иди пей. Пацаны, вон высотка на Таганке, - Руда указал куда-то вдаль, - а дальше - Кремль. Только увидеть можно, когда совсем нет облаков.
  
  
  
  Часть вторая
  
  Сейчас то лето казалось бесконечно далеким, а ведь прошло всего четыре года с того времени, когда они были с отцом на Оке.
  - Вставай, сынок, пора, - рука отца осторожно тронула его за плечо. Сережка вздрогнул, поежился, с трудом разлепил веки, увидел серый свет, пробивавшийся в палатку через откинутый полог, захотел укрыться потеплее, с головой, но разом вспомнил, что его сегодня ждет, откинул одеяло и, наконец, полностью открыл глаза.
  - Да, пап, встаю.
  Отец взял свою удочку, стоявшую в углу. Ровное бамбуковое удилище, конец аккуратно замотан изоляционной лентой, леска не спутана, красивый пробковый поплавок. Отец увидел, что сын проснулся окончательно и вышел из палатки.
  Сережка стал одеваться, все еще поеживаясь. Одевался тепло. Обул резиновые сапоги и заправил штаны в голенища, застегнул пуговицы куртки, потом взял свою удочку, казавшуюся ему не такой замечательной, как у отца, и вышел наружу.
  Было очень тихо, даже птицы еще не пели. Чуть качались ветви деревьев, с ним падали крупные капли. С большой березы, к которой был привязан передний шнур палатки, капли падали с ровными промежутками, глухо ударялись о натянутую, как барабан, боковую стенку палатки.
  - Пап, рассветет скоро?
  - Часа через полтора. Червей не забудь.
  Сережка поднял стоявшую под березой закрытую стеклянную банку с накапанными еще с вечера червями. Отец взял банку у Сережки и тряхнул ее. Черви зашевелились и стали передвигаться.
  -Хороших мы с тобой червей накопали. А?
  - Ага, - кивнул Сережка.
  - Червяк, он разный бывает, - продолжал отец, - ну пошли, что ли, так вот я говорю: эти вот толстые, на них ловить хорошо, потому что здесь место сырое.
  - А почему сырое?
  - Река близко.
  Пошли по узенькой тропинке, которая вела к обрыву. Когда Сережка задевал рукавом ветви, его обдавало целым дождем капель. Он поеживался, инстинктивно прятал голову в воротник куртки. Отец шел впереди, и Сережка смотрел на его широкую спину в брезентовой куртке. Изредка отец поворачивался и подбадривал взглядом сына.
  Вышли к самой кромке обрыва. Внизу был сплошной туман, но дальше, к середине самой реки, он рассеивался, и можно было видеть медленно идущую против течения длинную баржу, груженную песком. Невидимые волны от баржи с плеском доходили до берега. Днем вся искрящаяся на солнце подкова реки была видна намного километров вдаль. А сейчас река была хмурой, серой, и из-за тумана казалось, что баржа невысоко парит над водой.
  Отец стал осторожно, держась за кусты, спускаться, все так же изредка оборачиваясь к сыну. Правый карман его брезентовой куртки был оттопырен. Там лежала банка с червями. Сережка старался идти прямо вслед за отцом.
  Когда они спустились, лодки, привязанные к низким колышкам, все еще покачивались на затихавших волнах.
  - Пап, это баркас? - Сережка указал на большую крашеную в зеленый цвет лодку.
  - Да, видишь, глубокий, и два поперечных сиденья.
  - Я знаю. А это плоскодонка.
  -Точно. Скамья одна и борта низкие, широкие, а дно плоское.
  Подошли к мосткам, метров на пятьдесят уходившим в реку. Перил у мостков не было.
  - Осторожнее. Видишь, некоторые доски прогнили, обходи, - отец медленно вступил на мостки и пошел, скрипя кирзовыми сапогами по влажным доскам. Сережка пошел следом, стараясь наступать на те доски, на которые наступал отец.
  На самом конце мостков отец присел на корточки, положил удочку, достал банку и поставил на мостки. Из другого кармана вытащил пачку "Беломора" и коробок спичек.
  - Я покурю пока, а ты размотай удочки, достань червей и попробуй насадить.
  Запахло едким дымом. Сережка стал разматывать свою удочку, потом бережно взял отцовскую и стал разматывать ее. Положив обе удочки рядом, снял крышку с банки и вытянул двумя пальцами толстого красного червя. Разорвал его пополам.
  - Послюни, - сказал отец, все так же сидевший на корточках.
  Сережка плюнул на шевелящуюся половинку и, придерживая ее пальцами одной руки, другой рукой воткнул в толстый конец крючок своей удочки. Отец наблюдал за его действиями.
  - Вот, пап, получилось.
  - Так, - сказал отец.
  Точно так же Сережка справился с другой половинкой червяка, насадив ее на крючок удочки отца. Тот докурил папиросу и бросил окурок в реку. Окурок быстро поплыл, у Оки сильное течение.
  Расположившись недалеко друг от друга, забросили удочки. Сережка во все глаза смотрел на зеленый поплавок, покачивающийся на быстром течении. Сон как рукой сняло. Иногда он бросал взгляд на красный поплавок отца. Тот ровно стоял на воде.
  Вдруг отец приподнялся.
  - Смотри!
  Красный поплавок быстро ушел под воду. Отец резко повел удочкой вправо и сразу же выдернул ее из воды. Изумленный Сережка увидел над самой водой что-то серебряное, дергающееся.
  Отец откинул удочку назад, серебро мелькнуло перед мостками, и отец ловко перехватил свободной рукой пойманную рыбку.
  - Окунь. Видишь, плавники красные, - сказал довольный отец, набери в пакет воды, забыли.
  Сережка достал из кармана своей куртки сложенный вчетверо целофановый пакет, расстелил его, разгладил, осторожно лег животом на мостки, свесился вниз головой, поводив пакетом по воде, набрал немного, вытащил. Отец опустил рыбу в пакет, завязал его и прикрепил к свае.
  Оказавшись в пакете, окунь стал бить плавниками, дергаться, но вскоре затих.
  Через пять минут у отца снова заклевало, и второй окунь оказался в пакете, разбудив первого.
  Поплавок Сережки все так же, чуть наклонившись, качался на течении. Сережка сменил червяка и поплевал на него еще лучше, не помогло. Потом он забрасывал удочку то вправо, то влево, пытался ловить у свай - все было безрезультатно. Отец курил уже второй раз.
  - Пап, можно я твоей удочкой половлю.
  - Ну что ж, давай, - согласился отец, вытащил из воды и протянул сыну свою длинную удочку.
  Но теперь красный поплавок мирно качался на воде, а зеленый сразу же ушел под воду.
  В пакете билось восемь окуней. Настроение начинало падать. И вдруг Сережка почувствовал, как дрогнуло бамбуковое удилище в его руке. Он стал лихорадочно искать глазами на воде красный поплавок. Красного поплавка не было, а удочка словно уходила у него из руки. Он схватил толстое удилище обеими руками, ощутил в нем дрожь, оно стало тяжелее. Сережка подсек резко, чуть не потерял равновесия, отскочил к краю мостков и потянул удилище на себя. Оно заходило в руках, еле поддалось, когда он высоко поднимая руки, потянул его на себя. Вот он, окунь, бьется над водой, поворачивается всем своим серебряным телом, алеет красным плавником. Сережка хотел, как отец, перехватить рыбу, протянул руку, и в эту минуту окунь сорвался с крючка и полетел на мостки и запрыгал по ним к самому краю.
  - Держи! - закричал отец, оказывается, зорко наблюдавший всю эту сцену. Он быстро вытащил удочку, и уже всем корпусом повернулся к сыну, словно этим поворотом мог ему помочь. Сережка, упав на колени, хлопал ладонями по доскам, стараясь накрыть сребристое тело. Окунь стремительно прыгал к краю, Сережка хлопнул по нему рукой, и его руку накрыла большая отцовская рука.
  - Есть, сынок, не уйдет, - отец неторопливо сжал рыбу в своей ладони, протянул сыну.
  - На, только осторожнее.
  Дрожа от возбуждения, Сережка взял двумя руками своего первого окуня. Долго развязывал пакет и, наконец, пустил его к другим рыбам. Окунь еще долго бился в пакете, не желая смириться.
  И вдруг стало совсем светло.
  - Смотри, сынок!
  - Вот это да! - вырвалось у Сережки. Он с изумлением смотрел за Оку, туда, где над синей кромкой леса вставал огромный алый диск, весь в оранжевом сиянии. Это была невероятная по красоте картина.
  
  Неделя за неделей медленно катилась к среде, вниз, так как в дневнике этот день недели был обозначен внизу, а потом начинался крутой подъем к Четвергу и медленный спуск к Субботе.
  Зима всегда приходит в город на рассвете, неожиданно. Она красива. И дорога до школы между наваленными холмами снега намного интересней. Все вокруг кажется незнакомым. А впереди - новогодние праздники, гости в маленькой прихожей, где все пытаются разом снять тяжелые пальто и шубы, и как-то это им удается! На столе в круглых хрустальных салатницах что-то очень вкусное, и клюква в сахаре достается из серванта, и орехи фундук! А елка - высокая, под самый потолок - это целый мир с неповторимым запахом покачивающихся веток.
  
  Короткое пальто с воротником из чего-то искусственного, шаровары, шапка с нелепо, но тем-то и хорошо, завязанными ушами - экипировка к любой зимней игре. Вооружившись клюшками, короткими, грубыми, гоняли шайбу во дворе до состояния полной оторванности от действительности.
  Одна из любимых игр - царь горы на откосе перед мостом, где можно зарыться поглубже в снег, так, что вокруг тебя только сугробы. Штурмовали до одурения этот самый откос, а кто-нибудь посильнее и пошустрее руками и ногами или какой-нибудь картонкой спихивает вниз, и катишься по заледеневшей накатанной дорожке на коленях, стоя, а то и лицом вниз лежа на животе.
  
  В зимние каникулы Сережка с Олегом поехали в центр. Поездки в центр с недавнего времени сделались для них чем-то вроде ритуала.
  Когда-то, лет пять - шесть назад, Сережка любил ездить только в первом вагоне. И тому были свои веские причины. Оторвавшись от родителей, проталкивался среди шуб, пальто и других видов теплой одежды к торцовой двери, ведущей в кабину машинистов. Здесь было одно из самых любимых занятий. В краске, покрывавшей дверь, процарапывалось маленькое отверстие, припав к которому можно было увидеть, как стремительно несется на тебя черный туннель, поблескивают на поворотах металлические шпалы, через ровные промежутки проносятся боковые огни, длинными змеями тянутся вдоль стен бесконечные провода. Впереди мелькает белый свет - прямоугольное отверстие, станция, кажущаяся игрушечной, наезжает прямо на тебя. Вот она, серая платформа с ожидающими прибытия поезда, вот они стремительно летят навстречу. Разве можно сравнить это настоящее кино, даже театрик, теми же с медленно проплывающими за дверями пассажирами между ровными проходами на платформу?
   Поезд накатывает на очередную станцию. Ее построили сравнительно недавно, лет шесть назад, а до этого ехали до "Таганской" и шли мимо высокой красно-белой церкви, с острыми зелеными куполами, а дальше круто вниз, мимо смешных львов на воротах больницы. А справа, на головокружительную высоту, еще подчеркнутую скатом холма, открывался тот самый дом, который был виден в ясную погоду с крыш далеких отсюда окраин. Напоминавший неприступный дворец в "Королевстве кривых зеркал", он широко разбрасывал свои нахохлившиеся строения вдоль берега извилистой реки. С другой стороны, за мостом, стояла сине-белая стройная церковь с прямой, как оловянный солдатик, колокольней.
  Теперь все это оставалось где-то там, наверху, и поэтому казалось несуществующим. Обычно Сережка и Олег сходили на следующей после Таганки станции. Путь лежал в Зарядье.
  На повороте, при выходе из перехода, когда дневной свет уже проникал откуда-то сверху, как всегда, остановились около белой кладки Китайгородской стены. Еще пару шагов, и, словно витязи на распутье, останавливались перед двумя выходами. Прямо - ступени, и там дугой изогнувшаяся улица Разина со своими церквями, боярскими палатами, решетками на узких окнах - одно из самых любимых мест в городе. А влево уходит узкий проход, над которым нависла красная кирпичная стена.
  - Давай сюда.
  Кто из них предложил? Не имеет значения. Обоих обуревали одни и те же чувства. Высокая, серьезная, стена с бойницами и отверстиями для литья смолы смотрела грозно, неприступно. Они чувствовали себя здесь, в этом отрезке, настоящими маленькими москвичами далекого 16 века. Вот сейчас захрапит, прядая на задние ноги, конь опричника, восседающего где-то там, наверху, в своей черной косматой шапке с собольей опушкой. Проедет к Москве-реке бочка, зазвонят у ближней церкви, появятся люди в длинной одежде, будут греметь сапогами по деревянному настилу.
  Надышавшись вволю стеной, вернулись в узкое горло перехода и пошли уже прямо, по улице Разина. Подошли к белым боярским палатам, залезли на скользкую каменную плиту, ведущую к окошкам палат; с трудом удерживая равновесие, пробрались к окошкам и заглянули внутрь через железное кружево решетки.
   Церкви вдоль улицы казались пришельцами из совсем других миров на фоне стеклянного параллелепипеда "России". Стекло не оставляло никакого простора воображению, а высокие колокольни желтого цвета, красные кирпичные стены, таинственные синие купола с золотыми звездами - все манило, обещало тайну. Они перелезли через ограду улицы и по глубокому снегу спустились к какому-то отверстию внизу церковной стены, закрытому железной решеткой. Казалось, именно там заключена тайна. С трудом ворочая, отодвинули тяжелую холодную решетку. Вот она чернота, уводящая в прошлое. Влезли туда и, чиркая спичками, стали обозревать пространство. Окурки, какая-то деревянная лестница, мешки с чем-то белым и серым, битый кирпич и сплошная каменная кладка. Тайна осталась там, за тщательно заложенной кирпичом стеной. Спичка погасла.
   Неделю назад, они ездили на "Третьяковскую". Там была действующая церковь. Перешли Ордынку и направились к железной решетке ограды. Здесь уже сидели нищие! Это было само по себе необычно. В тех местах, где Сережка и Олег обычно проводили время, никаких нищих никогда не было. Старуха в какой-то странной одежде протянула руку, точно на картине Репина. Сережка, кажется, уставился на нее. Деньги в кармане давно подсчитаны: пятак на метро, пятнадцать копеек на эклер. Но даже если бы Сережка захотел "подать", он бы не смог этого сделать. Он бы не преодолел чувство какого-то стыда, неловкости. Он просто никогда до этого не видел, как "подают".
   У круглого желтого бока храма стоял сгорбленный старик и тоже, вероятно, "просил". Здание было большое, внушавшее какое-то особое чувство. Стоял мороз, особенно замерзли кончики пальцев на руках и ногах, хотелось поскорее в тепло, но для этого надо было решиться и войти в высокие деревянные двери каменной колокольни. Колокольня уходила в небо. Задрав головы, постояли, переминаясь с ноги на ногу, потоптались. Было страшно, но манило. На каменной площадке перед входом сидели две старухи, перед ними были медные кружки. Наконец решились и взошли, глядя только под ноги, на ступени. Тяжелая дубовая дверь открылась, и они шагнули в нечто вроде прихожей. Прямо перед ними был большой деревянный распятый Христос. Дерево было темное коричневое. На груди Христа правдоподобно алела рана. Лицо у него было страдальческое, голова опущена вниз. Постояли перед Христом. Олег попытался обойти фигуру и заглянуть сзади, но на обратной стороне дерево было ровно стесано. На него покосились две пожилые женщины. Тут же на стенах висели небольшие темные иконы с загадочными изображениями. Вот такие же высокие, тяжелые двери с саму церковь.
  
  В то лето Сережка с отцом и жившими, как и они, в палатках, туристами, отправились в дальнюю деревню. Говорили, что там была "действующая" церковь. Это словосочетание манило, завораживало.
  Сначала долго шли по полю среди очень высокой травы и цветов. Жара стояла изнуряющая. Говорили, что недалеко отсюда горят торфяники. В воздухе стоял несмолкаемый гул, крупные оводы и жужжащие шмели постоянно садились на руки, на ноги, на твердые бугорки ссадин на коленях и локтях, летали перед лицом, и тогда низкое гудение становилось особенно громким. От них отмахивались, и дорога по полю казалась нескончаемой. Прошли поле, впереди показалась деревня. У настоящего деревенского колодца - домика, со скатной крышей и железным воротом, столпилось человек десять, что-то обсуждали, ругались. Взрослые подошли и стали говорить с деревенскими. Говорили долго, деревенские показывали на колодец, потом указали на какой-то дом, слышалось: "Да, коровенка есть", "только у нее и осталась", Сережка стоял в стороне. Наконец отец подошел к нему.
  - Пап, чего это они?
  - Ведро утопили, как раз перед нашим приходом.
  - А чего другое не возьмут?
  - А у них только это и было. Мы им обещали дать свое.
  - А почему у них одно?
  - Деревня глухая, до ближайшего города очень далеко. У них еще и электричество не во все дома проведено. Даже телевизоров нет
  Сережка был поражен. Затем пошли по казавшейся вымершей деревне, по пыльной желтой дороге. Справа и слева молча смотрели настоящие избы: то полсолнца в лучах, то что-то вроде висящих полотенец с бахромой было вырезано на открытых ставнях. Некоторые избы были сложены из потемневших бревен, некоторые покрашены, встречались дома с застекленными верандами. Подошли к концу деревни, к такому же, как и другие деревянному домику, выкрашенному в зеленый цвет.
  - Один из их группы крикнул:
  - Хозяйка!
  Никто не откликнулся.
  - Дома есть кто?
  Вскоре открылась дверь, и появилась бабушка с платком на голове, точь-в-точь такая, как те, что сидели дома перед подъездом.
  - Молочка бы хотели купить, говорят, у вас только и есть.
  - А?
  - Молока, говорим, хотели бы парного. Говорят, только вы корову держите.
  - Корову-то?
  - Да, молока бы нам.
  - Сейчас.
  Вскоре бабушка вынесла трехлитровую банку молока с железной кружкой.
  Сережка давно уже томился жаждой. И вот ему поднесли полную кружку. Он взял ее обеими руками, от молока шел сладковатый, необыкновенно вкусный запах. Он припал губами. Пил, не отрываясь, ощущая, как парное молоко вливается в него, заполняя его, Сережку, полностью, до краев.
  
  После этого дорога была уже не столь трудна. Снова шли по полю, по лесной тропинке между елей и сосен. И снова деревня, такая же вымершая, с серой от пыли дорогой посредине, с канавками, через которые переброшены к калиткам мостки, по бокам. Впереди показались купола местной церкви. Купола не железные, как в Москве, а деревянные. За оградой из штакетника стояло несколько человек, они разговорились со взрослыми, слышны были слова: "наш батюшка", "отец Николай", "еще молод", " мы-то? километров пять отсюда, а как же". Подходили другие. Вскоре мимо прошел молодой парень с бородкой, в черном костюме, даже с галстуком. Перед ним уважительно расступились, он стремительно прошел за ограду, достал из кармана ключ и исчез за дверью.
  
  Когда вошли в церковь, Сережка поразился больше всего изображению каких-то стариков на стенах, старики были с длинными бородами, строгие, в цветных длинных нарядах. Все устремились в какую-то сторону, Сережку пропустили вперед, и он увидел высокого человека в черной шапочке, с бородкой, в черном, очень длинном наряде, с золотым поясом, на котором что-то было написано. Это, наверно, был тот самый "батюшка", Сережка не сразу узнал в нем молодого человека в костюме, а, узнав, очень удивился. Батюшка что-то говорил, указывая на картины на стенах. Сережка запомнил только одну, саму таинственную. На ней старик с развевающейся бородой, со строгим взглядом, несся на какой-то колеснице, весь окутанный огненными языками пламени. Колесница мчалась прямо под потолком церкви. Показав на этого старика, батюшка сказал:
  - С праздником вас всех, дорогие прихожане.
  - Ильин день, праздник, - шептались вокруг.
  Потом, в лагере, Сережка понял из разговоров взрослых, что отец Николай прежде был экскурсоводом на пароходе на Оке, рассказывал про Сергея Есенина, а потом пошел в семинарию и стал священником. Имя Сергея Есенина тоже звучало таинственно, с ним была связана какая-то загадка.
  
  
   Сережка с любопытством смотрел на все, что здесь было: взгляд сразу захватывали большие серебряные чаши с выпуклыми боками, на которых вспыхивали блики. Свечи издавали ровный треск, стоял сладковатый запах. Изредка свечка вспыхивала сильнее, и тонкий дымок легко взлетал над ней.
   Несколько человек стояли, наклонив головы, словно погруженные в себя. Потолки были расписаны яркими длинными фигурами, но большинство изображенных так и оставались для Сережки неизвестными. Он знал Христа, знал, что того распяли, знал Богоматерь с младенцем на руках, потому что в Детской энциклопедии встречались цветные изображения; знал, что изображение в церкви называется иконой, но почему на одной иконе Богоматерь в короне, а на другой, почти такая же Богоматерь, но в платке - не знал, почему маленький Христос то справа от матери, а то слева, было непонятно. За всем этим стоял древний и закрытый мир.
   Стараясь не шуметь, пошли рассматривать храм. Олега особенно заинтересовала скульптурное изображение распятого Христа на мраморном столе, слева от входа. Христос был отлит из меди, он весь играл светом от жарко горевших свеч, стоявших перед ним в медных чашечках. Олег с интересом рассматривал фигуру. Подошли к красивым резным золотым воротам. Казалось, что по ним вьется золотой виноград.
   - Липа - шепнул Олег, кивнув на золоченое дерево, - вот это резьба.
   - Ага, - кивнул Сережка.
   Но дерево в этом золоте признать было трудно.
   Постепенно в храм входили одинокие люди, тихие, каждый, казалось, точно знал, что здесь нужно делать. Вот один немолодой мужчина как-то размашисто перекрестился, подошел к наклонному столику в середине, поцеловал стекло на наклонной доске, припал к стеклу лбом, встал и отошел, наклонил голову и полностью ушел в себя. Старушка, похожая на уборщицу, в платочке, деловито притушила почти догоревшие свечки перед медным распятием, собрала их в ящичек, снова вернулась к мраморному столику, поправила одну тонкую свечу, немного наклонившуюся, и куда-то исчезла.
  
  
  Часть третья
  
   - Слышал про новый фильм?
   - Какой?
  - "Розыгрыш" - класс фильмец! Песни - кайф. Про пацанов, которые как мы группу в школе создали. Айда?
   - Где идет?
   - В "Вымпеле" на пятнадцать тридцать и на семнадцать, и в "Сатурне" на девятнадцать.
   - В "Вымпел" успеем?
   - Если бегом, - да.
   - Айда!
  Джек и Сережка рванули в ближайший кинотеатр. Очередь вилась до ближайшей остановки. Стало ясно, что на пятнадцать тридцать не успеть. Решили брать на семнадцать. Простояли минут сорок.
  - Кайф если "Фитиль" будет.
  - Да, - Джек мечтательно кивнул, - кайф.
  До фильма купили семечек и уселись на парапет грызть. Можно было нарваться на местных, но все обошлось.
  В зале не было свободных мест. Слухи о фильме про современных школьников, которые играют на гитарах и поют самодеятельные песни, уже будоражили всю подростковую Москву. Свет в зале стал постепенно гаснуть. Возникло привычное предвкушение удовольствия. Занавес раздвинулся, и на экране возник на зеленом фоне деревянный ящик, к которому вел бикфордов шнур. По залу прошел одобрительный гул - "Фитиль"! И вот уже директор какого-то завода железобетонных конструкций объяснял, почему в домах, которые строятся из его изделий, сыплется штукатурка. Затем был смешной мультфильм про лоботряса, который вечно опаздывал на работу и находил самые невероятные причины для объяснения этого факта. В конце он спешил на поезд, но такси, которое он вызвал, опоздало, потому что на дороге прорвало канализацию. Так ему, лоботрясу, и объяснил опоздавший водитель. В зале смеялись.
  Занавес еще больше расширился - фильм широкоформатный. Зазвучали первые аккорды электрогитары, раздалась песня, которой суждена была славная жизнь. Сережка был просто поражен, он узнавал в ребятах своих одноклассников, в любовной истории, которую переживал главный герой, конечно, себя и Вику. Это он, Сережка, играет Вике потрясающе красивую песню, "Когда роняет капли первый дождь", и его классная не может оценить, какая это песня. Почему? Сережка недоумевал. А когда героиня приходила к врагу главного героя, и было понятно, что она в этого холодного эгоиста влюблена, а эгоист был явно к ней холоден, Сережка безумно завидовал. Если бы Вика вот так, запросто, однажды пришла к нему! И с замиранием сердца Сережка следил за развитием событий. И драка в конце была ему так понятна.
  
  
  С замиранием сердца он набрал семь цифр. В трубке раздались длинные гудки, Сережкино напряжение возросло. В животе что-то заныло.
   - Да - ее голос! На миг опешил.
   - Вика, это Сережка Смагин, узнаешь?
   - Ой, Сережа, привет!
   - Привет! Что делаешь?
  С Маринкой новую пластинку слушаем.
   - Какую?
   - "Лейся песня", я вчера купила. Песни классные.
   - Да? Надо бы купить.
   - Вы же с ребятами группу создали. Вот Маринка говорит, что хотела бы вас послушать.
  Сережка хотел крикнуть: а ты, ты бы хотела нас послушать?!
   - Мы собираемся на "восьмое" в школе выступать.
   - Здорово, слышишь,Маринк, они восьмого будут выступать.
   - Вы еще долго будете слушать?
   - С полчаса, а потом гулять пойдем.
   - Слушай. А ты бы не хотела в кино?
   - В кино? Этот вопрос ее явно удивил, - Можно, а на что?
   - На "Розыгрыш", если еще не смотрела.
   - Нет, еще не смотрела. Девчонки говорят классный фильм.
   - Конечно. Я уже смотрел.
   - А тебе не будет скучно?
  (С тобой? Да я с тобой готов его сто раз смотреть!)- это про себя.
   - Нет, конечно, я бы еще раз с удовольствием посмотрел.
   - Только Маринка с нами пойдет.
   - Хорошо. (Что в этом хорошего?) Давайте через полчаса встретимся у "Спортивного". У афиши. Знаешь?
  - Ага.
   - Ладно, пока.
   - Пока.
  Через десять минут Сережка уже топтался у Спортивного магазина перед афишей с расписанием фильмов, которые шли по всей Москве. И вот из-за поворота показались девочки. Вика была в синей с красным куртке. Куртка была явно новая. Она ей очень шла. Волосы Вики были, как обычно, забраны на затылке в два конских хвоста, Маринка, как всегда, с косичками.
   - Привет!
   - Привет, давно ждешь? - С ехидцей Маринка.
   - Нет. Только что подошел. - Небрежно.
   - Ну что тут есть? - Вика принялась рассматривать афишу. Сережка стал около нее поближе, чтобы как будто нечаянно задевать ее рукой. Вика с интересом смотрела список фильмов.
   - Вот, - Сережка указал на "Сатурн", в котором опять шел "Розыгрыш".
  - А мы успеем?
   - У нас еще полтора часа времени. Возьмем билеты и погулять успеем.
   - Марин, ты как?
   - Нормально.
  Вика подошла к Маринке, и они принялись о чем-то быстро говорить, кидая загадочные взгляды на Сережку. Он стоял перед афишей и старательно изучал в десятый раз расписание показа фильмов в столице.
   - А давайте мороженое? - предложила Маринка.
  -Класс! - Вика была явно рада такому предложению.
  Обсуждение различных сортов спасло Сережку от необходимости мучительно придумывать тему для разговора.
   Знание расположения киосков с мороженым, как и знание афиш с расписанием фильмом входило в обязательный минимум. Перешли на другую сторону проспекта и направились к ближайшему киоску. Очереди почти не было. Сначала изучали то, что было выставлено - это часть сладкого ритуала. Считалось удачей купить "красное" за семь в картонном стаканчике. Если продавалось "за семь" - возбужденная толпа девчонок и мальчишек бросалась к киоску, хватали по две-три порции. Сережка "за семь" не любил, а "за семь" и не было. За стеклом были выставлены "Ленинградское" за двадцать две и "с розочкой" за девятнадцать, трубочка за двадцать восемь, брикет за тринадцать и крем-брюле за пятнадцать. Сережка выбрал себе за девятнадцать с розочкой в вафельном стаканчике, а Вика "Ленинградское" за двадцать две. Сережка готов был предложить Вике трубочку с орехами за двадцать восемь, но это была уже умопомрачительная роскошь. Маринка остановилась на крем-брюле за пятнадцать. И вот в окошке появляется стаканчик с желтой кремовой розочкой. Уже держать его в руках - наслаждение. Затем холодный брикет на палочке в серебристой бумаге - "Ленинградское". Предвкушение удовольствия увеличилось троекратно. Получив долгожданные порции, занялись следующей частью ритуала - развертыванием обертки. И вот оно долгожданное насаждение. Сначала зубы надкусывают еще холодную белую прелесть. Откусывается половина розочки. Зубки Вики смяли ломкий коричневый слой шоколада. Если бы Сережка был один, он не получил бы и десятой доли удовольствия от процедуры поедания мороженого.
  Почему-то считается, что при поедании мороженого обязательно должно возникнуть нечто вроде соревнования: кто быстрее съест. Сережкин стаканчик уже уменьшился наполовину, но Вика была быстрее: у нее на палочке оставался совсем небольшой фрагмент белой радости. Маринка отставала. Наконец под смех и подзуживание друг друга поедание мороженого было завершено.
  
  Он сидел рядом с ней и иногда его локоть "непроизвольно" касался рукава ее куртки. Пару раз он пытался на несколько миллиметров придвинуться к ней, и ему казалось, что сейчас она встанет, возмущенная, что-нибудь скажет, а все вокруг будут указывать на него пальцем. Но Вика была совершенно спокойна. Она вся погрузилась в картину, видно было, что ей интересно, и он уже ревновал ее к этому фильму, к его героям, которым удалось привлечь к себе внимание Вики.
  А фильм уже приближался к концу, и с каждым новым эпизодом он понимал, что время, когда вот так можно сидеть рядом с Викой, чувствовать, как она близка, стремительно заканчивается. И когда зазвучала последняя песня, ему захотелось, чтобы эти звуки длились вечно, чтобы не появлялись титры с именами актеров, а когда поплыли по экрану титры, он мечтал, чтобы они не проплывали так быстро.
  Вспыхнул свет, и шторы стали закрывать белый экран, а Сережке все еще не хотелось вставать.
  - Пошли - Маринка стояла над ними. Вика, словно очнувшись, поднялась из кресла и бросила на Сережку непонятный взгляд.
  
  
  Троллейбус остановился створки раскрылись, и Сережка с Шматрей спрыгнули с последней ступеньки. Пошли вдоль забора больницы, с интересом разглядывая серые пятиэтажные кирпичные дома на противоположной стороне улицы. Забор тянулся вдоль всей улицы. Вот и поворот. Впереди показалось современной здание Дворца пионеров. К зданию по дорожкам направлялось много пацанов и девчонок, шли мамы держа за руку мелюзгу.
  Вошли в стеклянные двери и стали искать объявление - вот оно: "Набор в секцию самбо. Приходить в пятнадцать ноль ноль. При себе иметь спортивную форму и школьный дневник. Тренер А. П. Курбатов".
  Сели на откидные кресла. Соседние кресла стали занимать мальчишки приблизительно такого же возраста, как и Сережка с Шматрей. В руках мальчишек были спортивные сумки. Часы на стене показали пятнадцать ноль ноль. Вскоре из глубины коридора послышался шум и топот множества ног. Показались взрослые парни в белых куртках, перевязанных красными и зелеными поясами. На ногах самбистов были мягкие шнурованные ботинки из кожи. В руках у всех - спортивные сумки. Вспотевшие, разгоряченные, парни что-то живо обсуждали. Сережка подошел к одному из них
  - Слушай. А тренер ваш кто?
  Алексей Петрович? Сейчас подойдет. Вот он.
  Из коридора вышел коренастый мужчина с коротко стрижеными волосами на затылке, в такой же белой куртке, как на мальчишках, но сидевшей на нем безукоризненно. Все было аккуратно и подогнано.
  Мы бы хотели в секцию записаться.
  Дневники принесли? Ну-ка.
  Алексей Петрович взял из рук Шматри и Сережки дневники.
   - Троек многовато, а есть и двойки. Чтобы исправили, иначе исключаем. Придете в среду, в три часа. Будете в группе новеньких.
  Потом он повернулся к сидевшим в креслах и стоявшим около пацанам.
  - В зал! Предварительная тренировка.
  Все шумно повскакали со своих мест и побежали по коридору в таинственную глубину. Сережка и Юрка посмотрели им вслед с завистью.
  
  В среду в три часа они уже стояли около коридора и дожидались прихода тренера. Вот показались старшие ребята, затем Алексей Петрович.
   - Спортивную одежду взяли?
   - Ага.
  - Дуйте в раздевалку, а потом вместе со всеми в зал на разминку.
  В раздевалке было душно, пахло потом. Мальчишки быстро занимали скамейки. Раздевались, одевали на себя кто спортивные штаны с майкой, кто борцовские куртки и кожаные ботинки. Сережка и Юрка быстро переоделись в тренировочные костюмы и со всеми вместе побежали на разминку.
  Бег вокруг зала, гусиный шаг, прыжки, спортивная ходьба, перебрасывание друг другу тяжелых набитых чем-то мячей - все это не вызывало ни малейшего труда. Затем всей гурьбой побежали на улицу.
   - Вокруг пруда! - крикнул Курбатов - три круга, время пошло.
  И все рванули по дорожке, которая уходила далеко в сторону улицы, заворачивала и бежала вдоль длинного пруда. Затем вновь поворачивала и приходила к Дому Пионеров. К концу первого круга несколько человек уже задыхались и шли просто шагом. Сережка с Юркой все еще бежали. Добежали первый круг и продолжили бег. Особенно тяжело было подниматься на возвышенные места, где дорожка подходила прямо к большой магистрали. Но добежали и этот круг. Третий дался уже с огромным трудом. Совсем небольшая группа ребят все еще бежала, тяжело дыша как рыбы на суше, и сосредоточенно глядя перед собой. Но все-таки завершили и этот круг. После этого рухнули на скамейки и долго восстанавливали дыхание.
  - На сегодня все. В пятницу как обычно.
  
  Тренировки в зале, игра в ручной мяч на коленях, на матах; прыжки, бег, ходьба трусцой. Так целый месяц. Наконец, Алексей Петрович, собрав ребят, сказал: "В следующий раз в зале начнем учиться делать первые приемы". Все радостно загалдели.
   В понедельник в зале Курбатов приказал расстелить маты и, вызвав самого крепкого парнишку, у которого уже была самбистская форма, стал показывать первый прием.
   - Показываю бросок через бедро. Осторожненько взяли левой рукой за отворот куртки, потянули на себя, - он крепко зажал рифленый накрахмаленный лацкан, - правой обхватили за спину, обняли противника, а затем приподняли свое правое бедро и резко повели его вверх.
  - Раз!
  Мальчишка взлетел над матом.
   - И бросили.-
  Паренек с громким хлопком упал на мат.
  - Неправильно падаешь. А для того, чтобы научиться правильно падать, нужно отрабатывать прием падение. Разбились на пары. Итак: учимся правильно падать. Правая рука должна быть вывернута ладонью наружу, левая нога согнута в колене. Ни в коем случае не хлопаться всей спиной. Можно отбить. Ну-ка. Вот ты, - он указал на высокого паренька - запомнил прием? Тот кивнул. - Берешь меня за отворот, так, правой рукой обхватываешь. - Паренек неуверенно, но все-таки схватил лацкан куртки тренера, затем обхватил его туловище.
  - Теперь приподнял бедро, зад.
  Раздался смех.
  - Ничего смешного. Бросай!
  Паренек бросил Алексея Петровича на мат. Тот мягко со стуком приземлился, отвернув руку и согнув колено.
  - Молодец! Отрабатываем. Десять раз бросает один, падает другой. Потом меняемся.
  В следующие полчаса в зале слышался беспрестанный стук падающих тел. Упавший разом вскакивал, и все повторялось снова. Падать было непросто. Вскоре заболела спина, предплечье.
   - Неправильно группируешься - тренер остановился около Сережки и Юрки.
   - Вот так. Ногу сгибай больше. И не грохайся всей спиной.
  Вскоре у Сережки стало получаться бросать Шматрю через бедро. Но тренер еще не один раз показывал ошибки, исправлял положение тела при проведении броска.
  Затем он показывал, как можно уйти от приема.
  - Он тебя схватил за отворот, а ты левую ногу назад, согни, перенеси тяжесть тела на нее. Вот так.
  Теперь никому не удавалось провести прием с тренером, он легко уходил от комбинации противника.
   - Все, на сегодня закончили. В пятницу как всегда. Дневники принесите.
  
  
  На переменах только и разговору было, что про скорые танцы в актовом зале к восьмому марта. Старшеклассники говорили новое модное слово "дискотека". Событие волновало всех. Сверху спустилось решение провести дискотеку в два приема: для старших классов: 9 - 10 и для младших, начиная с шестого.
  У Сережки забилось сердце в ожидании. Он понимал, что это реальный шанс танцевать с Викой.
  После школы, сидя с Джеком на любимом дереве, Сережка смотрел на закат над школьной крышей и предавался мечте.
  - Как думаешь, Климова пойдет?
  - Куда?
  - На танцы.
  - Климова? Да пойдет, не ссы.
  - А медляки, интересно, будут?
  - Я пластинку принесу, у Людки возьму, она даст, она сейчас добрая. К ней жених из Донецка на следующей неделе прилетает.
  - Че за пластинка?
  - "Цветы". "Спи, ночь та-та-та шесть часов и еще". Клеевые песни.
  - Кайф.
  Красный диск с жарким предмартовским солнцем ободком завис над самой школьной крышей.
  - Как думаешь, Вика со мной медляк пойдет танцевать?
  Джек тоже посмотрел в закат, словно надеялся там найти ответ на вопрос.
  - Пойдет. Че ей не пойти.
   - А вдруг откажет, я же ростом меньше
  - Да насколько ты меньше?
  - Ну, все-таки.
   - Толяха из восьмого тоже меньше Светки Фатеевой, а гуляет с ней зашибись.
  Толяха был из компании Горяинова.
  
  Упоительно было стоять на импровизированной сцене, то есть перед доской и видеть устремленные на тебя глаза твоих одноклассников и, конечно, главное - Вика, вот она с интересом смотрит на сцену, а рядом как всегда Маринка а там и другие девчонки.
  Ребята нашего класса - звонко объявила Агафонова, - создали музыкальную группу и сегодня выступят перед нами!
  Все дружно загалдели, стараясь каким-то образом выразить свой восторг по поводу такого успеха ребят из "их" класса. Довольна была и Людмила Борисовна - классная, на ней была все та же цветная кофточка.
  И в эту секунду открылась дверь и показалась голова Селедки
  Сережка понял: все погибло!
  Селедка ворвалась в класс, как вихрь, сметающий леса.
   - Так, - она посмотрела на всех, а затем внимательно осмотрела стоявших у доски с музыкальными инструментами - значит вот кто у нас герои!
   - Смагин, Пузырев, Плошкин ,а! и Шматриков тут. Вот не ожидала. А вы не расскажите вашему классному руководителю, как вы вели себя сегодня на уроке географии? А? Может мне это сделать, а Смагин? Или Плошкин расскажет? А Шматриков -то что тут делает?
  Эта речь продолжалась десять минут.
  Людмила Борисовна с сожалением посмотрела на музыкантов, тяжело вздохнула и сказала: "Концерт отменяется".
  Селедка с чувством выполненного долга вышла из кабинета. Сережка постоял, потом снял с головы ремень гитары, с Викой старался глазами не встречаться. Джек тяжело подошел к магнитофону, к которому были прикреплены шнуры.
   - Давай, Плошкин, уроки вы все срывать мастера, - сказала Людмила Борисовна.
  Не говоря ни слова, группа разбирала аппаратуру. Дольше всего возились с ударными. Весь класс молчал.
  Музыканты, взяв инструменты, потянулись к выходу.
   - Вести себя надо уметь, - грустно заметила классная., - мальчики, поставьте столы, девочки, давайте накрывать, что у нас там?
  Никто не тронулся с места. Все смотрели вслед уходящим.
  По дороге Шматря пнул ногой кабинет Селедки, но там уже никого не было. На лестнице прорвало, от обиды в горле стояли слезы. Вдруг сверху раздался дробный стук - по ступенькам бежал Гаврик - Петров.
   -Пацаны, там счас такое! Девчонки кричат, требую вас вернуть! Вика сказала, что сейчас все уйдут. Пацаны из "Б" пришли, тоже вас послушать хотели.
  Сережка был счастлив и горд. Теперь они уходили уже как победители.
  Вышли на улицу и не спеша стали спускаться по ступенькам, теперь их было видно с четвертого. Они знали, что за ними сейчас наблюдают все, что они - в центр внимания! Шматря сжал кулак и потряс им в сторону кабинета Селедки.
  - Мальчики! Возвращайтесь! - услышали они сверху. Но сделали вид, что не слышат.
   - Ребята, можно, будете выступать. Сережка не удержался и бросил взгляд вверх, тотчас увидел Вику, а из- за ее спины выглядывала Маринка.
   - Сережа, Смагин, - закричала Вика, - идите все сюда. Людмила Борисовна разрешила!
  
  Все удавалось. Змеи проводов бежали от магнитофона к входам на гитаре и микрофоне, Пузырь вдохновенно барабанил, красиво пел Шматря, Джек басил на своих трех струнах, и Сережка с упоением, откинув голову, как Дьяконов, отрывисто ударял по струнам. "Ты мне не снишься", "Там, где клен шумит". "Опустел перрон", "Для меня нет тебя прекрасней". В дверях уже толпились любопытные, кто-то, пригибаясь, чтобы не мешать, занимал места на стуле, слушатели хлопали. Сливкин со своей новенькой "Сменой" присев на колено снимал. Наконец Шматря запел, глядя поверх, голов "Лестницу в небо". И тут сидящие в кабинете мальчишки стали подниматься и приглашать девчонок танцевать. Гаврик подошел к Вике, Агафонову пригласил Руда, разобрали других. Славка нисколько не ревновал. Наоборот, ему было приятно осознавать, что Вика сейчас танцует под их песню, под его гитару, и он еще с большим упоением брал очередной аккорд. А потом они снова играли "Клен", и пары качались в такт под томящие звуки любимой песни.
  Настоящая овация ждала участников группы после того, как последний звук, усиленный магнитофоном замер в кабинете. Все бросились к выступавшим, хвалили, предлагали места за импровизированными столами, наливали чай, а потом Джек поставил пластику "Цветов" и чей-то голос невероятно красиво запел "Спи. Ночь в июле только шесть часов".
  - Я - Вику, ты Маринку - быстро шепнул Сережка Джеку.
   Они встали и пошли прямо через весь кабинет к столику, за которым сидели Вика и Маринка и другие девчонки. Пол под Сережкой закачался, Маринка насмешливо на него посмотрела, а Вика улыбалась, как будто ждала, что сейчас он пригласит именно ее.
   - Вас можно, - произнес Сережка чужим глуховатым голосом. Маринка выходила из-за стола к Джеку. Вика встала и пошла со Сережкой на середину класса. Он положил ей руки на талию, она опустила ему на плечи. Вика была немного выше Сережки, его это очень волновало, но никто не смеялся, вокруг так же томно качались пары. "Путь, милая, тебе спокойно спится, - пел голос. Ладони Вики, лежали на сережкиных плечах, как эполеты, рядом было ее прерывистое дыхание, и он осторожно стал соединять кончики пальцев на ее талии, прижал Вику к груди и почувствовал, как острый уголок ее блузки слегка помялся, но Вика чуть напрягла ладони на его плечах и немного от него отстранилась. Сережке показалось, что все сейчас смотрят только на них, он обливался под рубашкой потом. Но все продолжали все так же медленно покачиваться в так музыке. Вика чуть приблизилась к Сережке и немного нагнула голову, прядь ее волос, чуть взметнувшись от его дыхания, коснулась его щеки, он опять прижал ее и уже крепче соединил пальцы обеих рук. Теперь Вика не сопротивлялась. Сережка еле дышал, не верил, что все это сейчас происходит с ним, что она так близко, и ему хотелось, чтобы эти мгновения не кончались никогда. И в момент, когда раздались последние звуки песни, он на секунду задержал Вику в замке своих рук. А затем поклонился ей и увидел, как Маринка что-то быстро зашептала Вике в ухо и Вика оглянулась и посмотрела на Сережку как на чужого.
  
  
  
  В тот майский день Сергей, Джек, Киря, Пузырь и Шматря вышли из-за помойки и сразу увидели на пустыре много народу. Мальчишки из соседних дворов, несколько девчонок, незнакомые парни - все обратили головы в сторону появившейся компании. Среди девчонок стояли Галька с Агафоновой. Ни Вики, ни Маринки не было.
  - Не ссы, Смага, прорвемся, - сказал Шматря и похлопал Сережку по спине.
  - Гляди, Будан с ними, - повернулся Киря к Пузырю, чего это он?
  - Ага, - кивнул Пузырь, он же с Горей друган.
  - А! - протянул Киря.
  Будан учился в соседней школе, и у него была своя компания, но жил во дворе Горяинова.
  Подошли. Окруженный пацанами из соседнего двора, Горяинов стоял, засунув руки в карманы штанов. Увидев Сережку с ребятами, сплюнул сквозь зубы. Из группы мальчишек, стоявших кружком, вышел самый старший - Потапов и направился к подошедшим.
  - Драка один на один, до первой крови.
  - Нормалек, - ответил Шматря, взяв на себя обязанности секунданта, хотя, конечно, сроду не слыхал этого слова.
  Сережка чувствовал какое-то непривычное волнение, немного била дрожь, но виду не подал.
  - Пацаны, нужно площадку утоптать - крикнул Потапов и стал своими ботинками приминать песок. Другие взялись ему помогать, тщательно приминая песок подошвами кед и ботинок. Потом встали плотно друг рядом с другом, образовав что-то вроде кольца.
   - Горя, давай - Потапов толкнул Горяинова в круг. Тот вышел и так же презрительно сплюнул, затем медленно засучил рукава желтой в клетку рубашки.
  - Че, пацан, зассал? - раздались с той стороны выкрики.
  Шматря подтолкнул в спину Сережку.
  Сережка вышел на середину импровизированной площадки и остановился. Рукава своей темно - зеленой рубашки засучивать не стал.
  - Горя, дай ему! Вломи п...лей! Бей, Горя! - раздалось разом.
  Горяинов шагнул прямо навстречу Сережки и с размаху ударил по лицу. Сережка еле успел отклонить голову, но горячим обожгло щеку.
  - Так его. Давай!
  В ту же минуту Сережка схватил Горю за ворот рубашки и рванул к себе. Раздался треск ворота.
  - Ах ты, сука! - прошипел Горяинов и попытался вывернуться, но Сережка сжал пальцы намертво. Горяинов взмахнул правой и ударил с разворота. Попал в плечо. Сережка перехватил другую руку Гори правой рукой, но тот резко схватил ее, и Сережка услышал, как затрещала его собственная рубашка - лохмотья обнажили руку. Они сцепились.
  - Не давай ему бить! - орал Шматря, - бить не давай!
  Сережка ничего не слышал, он тащил Горю на себя, тот высвободил левую и кулаком ударил в грудь, но без размаха. Сережка ничего не почувствовал, а еще больше потянул Горю и резко повел вниз. Оба упали на песок.
  Зрители закричали. Противники катались по песку, Сережка попытался перехватить туловище Гори, но тот брыкнул ногой и попал Сережке в глаз, боль дернула лицо. Песок мешал видеть, но он успел схватить Горяинова и стал сжимать в кольцо рук.
  - Вставай! - орал Потапов,- вломи ему!
  - Бей поддых! - ревел Буда.
  - Седой! - раздался вдруг шепот, - Седой с Толяном!
  - Пацаны! Харе на земле возиться! - нагнулся к ним Потапов.
  Сережка ничего не слышал, дико болел глаз, видеть мешал песок, казалось, он крутился в самой глубине глаза.
  Вдруг Горянов, тяжело дыша, встал. Прямо рядом с ним стояли подошедшие.
  Сережка поднялся, держась за правый глаз, левым он увидел Седого, других пацанов и страшного Толяху. Рядом с ними было человек пять свиты.
  - Че это у вас тут, мальцы? А, футболист! - усмехнулся Седой, увидев Сережку, - это он тебя так?
  Вдруг Седой коротко и резко ударил Горяинова ногой, и тот сразу согнулся пополам.
  - Драться нехорошо, - назидательно сказал Седой, - а ну пошли отсюда, по-пырому!
  Мальчишки с соседнего повели переломленного напополам Горяинова, Киря напоследок подбежал и ударил ногой по заду Буду.
  - Руку убери - коротко приказал Седой Сережке. Тот с трудом оторвал ладонь от глаза.
  - Ничего. Жить будешь - усмехнулся Седой - иди домой. Холодной водой промой. Пошли, Толян. Толян, не проронивший ни слова во время всей этой сцены, стоял как будто в стороне. Вокруг него было нечто вроде запретной зоны. Никто не смел приблизиться к нему. Все так же, не говоря ни слова, Толян направился из круга. Все окружающие расступились на значительное расстояние.
   - Молодец, Смага! - хлопнул Сережку по плечу Витька. Сережка опять схватился за глаз.
  Когда Седой с Толяном и свитой ушли, все бросились поздравлять Сережку, потащили его к длинной трубе водопровода. Шматря извлек из кармана вентиль, надел на грани поворотника, повернул, и холодная вода ударила из трубы. Галька с Агафоновой промыли сережкин глаз, Галька принесла бинт, сделала компресс. Смага, а рубашка-то у тебя! - присвистнул Шматря.
  Половина правого рукава висела лохмотьями, воротник был порван, саднило плечо, нестерпимо ныл глаз, но Сережка понимал, что он сделал что-то правильное.
  
  
   Неделю Сережка провалялся в постели с температурой. Пару раз заходил Джек, торчать дома страшно надоело, он уже был здоров. И вот в понедельник можно идти в школу. Кто бы мог подумать, что его это обрадует! Но ведь он увидит Вику! Да и ребят давно не видел. Вон был субботник, можно было с Викой поговорить. Может, их бы поставили вдвоем на какую-нибудь работу. Надоело, черт, дома сидеть!
  В понедельник как всегда за пять минут до звонка Сережка подходил к дорожке, которая шла к школе. Но уже перед самым заборчиком заметил что-то странное. Большая толпа ребят стояла и о чем-то переговаривалась тихими голосами. Подошел и увидел своих.
  Джек сразу поспешил к Сережке
  - Школу обокрали!
  - Как?
  - Ночью, влезли и сперли всю технику.
  - Какую?
  - Телек у Семена, маг из 35, и у Катьки телек, говорят, еще что-то
  - Откуда знаешь?
   - Пацаны сказали. Зырь, милиция!
  Из желто-синей машины деловито вылез милиционер в форме с папкой в руке, другой был в штатском. Оба направились к школе. Перед ними расступалась тихо гудящая толпа. Оба скрылись за дверью.
  На лестницу вышла завуч. Все притихли. Сережка с приятелями подошли ближе, чтобы слышать, о чем она будет говорить.
   - Ребята. Уроков сегодня...
   А! А!Ура!
  ...не будет. Просьба расходиться по домам. Завтра все уроки по расписанию. И еще, если кто-то что-либо знает, видел или слышал про наш неприятный случай, - просьба сообщить своему классному руководители или мне или прямо в кабинет Семена Борисовича.
  Переговариваясь, стали расходиться.
  - Я к отцу, пока. Он и не знает еще, прямо на работу махну, - Джек махнул рукой.
   - Гуд бай! - Сережка подошел Маркину. - Ты домой?
  - Ага.
  - К тебе можно?
  - Конечно, мать на работе, пошли.
  По дороге обсуждали главное событие.
  - Как думаешь, кто? - Сережка ударил носком консервную банку.
  - Не наши. Наши магнитофон из 35 не взяли бы.
  -Почему?
  - А на нем ни хрена ничего услышать нельзя.
  - А если загнать?
  - Загнать можно.
  - А как в школу-то проникли?
  - Ключи подобрали или с черного хода.
  - Там же старые парты, шкафы.
  - Так их же на субботнике разобрали.
  - Когда?
  -Ну, пока ты болел!
  - На субботнике?
  - Ага.
  Слушай. Так это ж наши! Из школы! Они ж знали, что туда проникнуть можно!
  - Точно!
  - Бежим в школу, расскажем!
  - Нет. Подожди, надо все обдумать. И потом, как мы заявимся, скажем, так мол и так. Они чего, дураки, по-твоему? Сами не могут догадаться? Небось, эту версию уже обсудили.
  - Ладно. Завтра можно будет осторожно с Татьяной поговорить. А вдруг все-таки не додумались?
  - Завтра? Пожалуй.
  
  Олег долго копался в своей сумке, искал ключи, а Сережка от нечего делать изучал цветные кафельные плитки на площадке перед олеговой квартирой. И вдруг его взгляд упал на какой-то черный предмет круглой формы, который лежал слева от коврика перед дверью Василенко. Он машинально поднял его. Поднес к лицу. Олег наконец нашел ключи и стал вставлять в скважину. Что там делал, Сергей он не видел. Сережка внимательно смотрел на круглую пластмассовую штуку с матерчатой подкладкой, и вдруг чуть не вскрикнул! Разом перед глазами пронесся тот осенний урок по биологии, тщетные попытки Катьки справиться с телевизором и упавший на пол включатель. Этот включатель теперь был в руках Сергея.
  
  
  В самом конце мая, когда они выходили с дневниками из школы, к воротам подъехал милицейский фургон. Из него вышло двое в штатском и один в форме. Все трое направились к школе. Затем из фургона вылез еще один в штатском, с фотоаппаратом на груди, и тоже поспешил к школьным ступеням. Один из штатских был обрит наголо. На нем была легкая куртка, шел он как-то странно, как будто его тащили за собой. Сережка узнал его. Это был Василенко. Когда приехавшие подошли совсем близко, Сережка понял, почему Василенко так странно шел. Одна его рука была в кожаном браслете наручников, другая часть браслета была на запястье одного из тех, в штатском. Поднялись на ступеньки, Василенко поднял свободную руку и показал на номер школы. Тот, который был с фотоаппаратом, сделал несколько снимков. Затем Василенко показал рукой на школьный замок. Его снова сфотографировали. Все это время вторая рука его была в наручнике, который не давал ему отойти от человека в штатском. Затем все четверо спустились с лестницы, прошли за ворота, сели в фургон и уехали.
  Мальчишки с изумлением смотрели на эту сцену.
   2009 г.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"