Гузий Антон Владимирович : другие произведения.

Моревестник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    После того, как вся команда покидает арестованный корабль, на нем в кромешном одиночестве остается моряк Мореслав, без денег и еды. Вместо того, чтобы противиться обстоятельствам, Мореслав принимает ситуацию и пытается извлечь из нее максимальную пользу
  "Почему человек не погибает просто так? Вот все, надоело, и он просто перестал существовать, по своему праву. Просто взял и выключился, не видя дальше смысла. Почему так нельзя? И почему так не происходит?".
  "И наоборот, почему человек, когда сам решает сдаться, то все как будто и обваливается? А если он просто не позволяет себе принять решение о сдаче, отказе, не принятии, то и все происходит как-то само собой нормально?"
  Я смотрел из окна своей гостинки на маленькую бабушку, которая каждый день проходила от нашего дома до магазина в конце квартала, чтобы купить немного картошки и овощей. Свой поистине далекий и тяжелый путь она проделывала крохотными шажками, всем своим скромным телом опираясь на старую трость. Она просто не могла идти быстрее.
  Однажды я спустился и предложил ей помочь, сказав, что могу приносить продукты ей, например, вечером каждый день.
  Бабушка расслышала меня, подняла свою голову, ища меня взглядом.
  В её больших, светлых глазах со зрачками цвета морской воды в штиль, я увидел такое количество Любви и человечности, что я подумал, что буду помогать ей всегда.
  - Спасибо тебе, солнышко! У меня есть, кому помочь - её синие глаза душевно заулыбались, - у меня и внуки есть, и правнуки. И ничего мне не нужно.
  - Так а зачем тогда идти вот так вот - долго-долго, чтобы купить совсем немного?
  - Так я чувствую, что живу.
  На прощание я сказал ей, что она может рассчитывать на меня, хотя это и было как-то глупо... В глубоком смятении я вернулся домой и начал терзаться разными вопросами и серьезными мыслями(думами).
  Проходили дни, все так же по вечерам я видел эту крохотную старушку, совершавшую свою ежедневную прогулку, и все больше сгорал от желания найти ответы и подтверждение своим догадкам.
  Скорее всего, ответить мог один мой знакомый. Чувство, что ответ находится где-то на корабле, стоящем во льдах Амурского залива, нарастало и обретало силу.
  В то воскресение, не смотря на фантомную боль в центре груди, и еще более странную сухость во рту - как предвестников моего будущего дальнего пути, ранним утром я поднимался и снаряжался в свое нехитрое паломничество на край света и льда.
  Накрепко зашнуровав зимние ботинки и вставив руки в рукава потрепанной парки, я спускался вниз, на замерзшие воды Амурского залива. Небо было свинцово-черным и казалось, что оно вот-вот упадет на стальной лед Амурского залива. Ветер в ледяной пустыне нещадно выл и стремился сбить меня с ног и унести в сторону. Пахло солёным морозом и морем. Снежная поземка бесновалась в микро-пурге, стелилась мелким порошком вдоль ледяной поверхности залива и въедалась в глаза.
  Лед был неровным и целиком состоял либо из гладких обширных дисков, либо из территорий мелких округлых волн-барханов, на которых очень удобно было поскальзываться.
  Спустя несколько больных падений и не менее дюжины ловких искривлений тела в попытке не потерять равновесие, и не упасть от порыва знатного ветродуя, я достиг высотной доминанты Амурского залива.
  Это был застрявший во льдах сухогруз с портом приписки где-то на одном из островов в Индийском океане, хоть и владелец у него был русский.
  Темно-синие борта, высоко нависшие надо льдом, белая надстройка в кормовой части судна, два желтых подъемных крана - один в кормовой, другой в носовой частях, - все это составляло спартанское убранство вставшего на вечный якорь корабля с гордым названием "Вестник", к которому кто-то приписал краской слово "Море" вначале.
  На нем и обитал в одиночестве смелый отшельник Мореслав.
  Я познакомился с ним, когда по городу прокатился слух об арестованном судне, вставшем на якорь у нас в заливе. Тогда шесть членов экипажа, перезимовав свою "зиму пустынников" на корабле, появились в городе, собрали деньги на билеты и съестное, и отчалили на Север.
  Но один из них остался. Ему не хватило денег на дорогу. Он выкладывал видео в интернет, где и рассказал свою историю. Переживая свою вторую зиму, он голодал на пару со своей ручной крысой по имени Чайка. Его документы были просрочены, зарплаты судовладелец своим работникам не платил, запасы провизии кончались.
  Это продолжалось три месяца, пока он не обратился ко всем неравнодушным с просьбой о том, чтобы забрали хотя бы Чайку, чтобы избавить ее от мучений.
  Странно, но когда на следующий день Чайку забрали сердобольные подписчики Мореслава в интернете, дела его пошли на лад. Ему начали привозить продукты раз в неделю и, в конце концов, предложили выделить денег на билет.
  Мореслав соотнес внезапную помощь и расставание с Чайкой, и пришел к выводу, что все эти испытания были даны ему потому, что он держал свою крысу в неволе. Поняв это, он осознал, что его испытание - и не испытание вовсе и, приняв его как необходимость, внутренне просиял.
  Он отказался уезжать с корабля, мотивируя это тем, что уже сросся с кораблем и что именно здесь ему даются уроки, которых он не получал на берегу, и что только здесь он может быть свободнее, чем где-либо ещё.
  Возможно, выходя морозным утром на палубу, он представлял себя владельцем всего залива, хозяином всех серых льдов, насколько хватало взгляда окрест. Но скорее, Мореслав принял сущность своего Существования на этот момент и решил не противиться ему, а тихо быть, как есть, и извлечь из этого всю ценную пользу.
  Когда он три месяца назад объявил о своем решении остаться, к нему потянулись редкие паломники, кто словом помочь, кто делом, а кто и провиантом.
  Я был одним из первых тогда. Набравшись смелости и прихватив бутылку капитанского рома для начала беседы, я пошел по направлению к замерзшему во льдах кораблю.
  Как это обычно бывает, когда начинаешь новое дело, то перерасчитываешь силы с запасом, или же растрачиваешь их на полпути. Так и случилось у меня: силы иссякли на полдороге, до этого казалось - корабль находится гораздо ближе к берегу.
  Но добрая половина пути была проделана, потому и сил для возвращения тоже не было. Все так же поскальзываясь и чертыхаясь, я продолжал идти. Прогулка по льду в ветреную погоду изматывает похлеще, чем поход в горы.
  Наконец, цель была достигнута: с последним дыханием и замиранием сердца я стоял перед металлической громадиной. Выискивая все способы проникнуть наверх, я долго ходил вокруг этого корабля. Его ватерлиния высоко светилась надо льдом - корабль был совсем пустым.
  Я кричал и стучал по железным бортам - все было без результата.
  Мне повезло в мой первый поход, что Мореслав вышел собирать дрова на палубу.
  - Чего тебе? - окрикнул он сверху.
  - Я это... Помощь принес, продовольственную - и помахал пакетом в доказательство дружеского визита.
  - Продуктовую? - он чуть смягчился в бороде, но не стал приветливей.
  - Провиантную... - я понял, что дальнейшее общение надо чем-то подкрепить, и выудил из пакета бутылку с моряком на этикетке.
  - Сейчас, обожди, - Мореслав удалился куда-то вглубь корабля.
  Через минуту с борта в мою сторону вылетел спасательный круг на канате. Он едва не прибил меня - остановился аккурат в полуметре от моего носа. Канат от него тянулся к мачте желтого крана, стрела которого была повернута над палубой.
  - Ну, залазь - бородатая шевелюра появилась над бортом "Моревестника".
  Я начал изображать цирковой акробатизм, стараясь забраться в круг и усесться как на качели, чем здорово насмешил Мореслава.
  - Ты это... Повисни на нем. Вставь голову с руками. Иначе я тебя не подниму - нахохотавшись вдоволь, пробаритонил он сверху.
   Я последовал его совету, застряв в круге как котенок, которого собираются тянуть за шкирку. Тем не менее, так было безопаснее, да и держать гумпомощь стало несколько сподручнее, нежели на качелях.
   Только после этого он затянул меня на палубу при помощи рук и каната, который протянул через хитрую систему блоков.
  Мореслав по своей комплекции больше походил на покрытый мхом валун, только вместо мха его голову щедро посеребрили волнистые пряди, а подбородок окаймляла обширная, белая словно пух, борода. Его глаза были стеклянно-голубыми, и казалось, они имели свою вторую, потаенную, глубину.
  Овальность телу Мореслава придавали черный потертый бушлат и синие надутые штаны с полосками-светоотражателями по кругу вокруг голеней. Под воротом широко расстегнутого бушлата полосатилась тельняшка.
  Он пожал мне руку, представившись Мореславом, и я заметил на его ладонях белые пятна, которые были рваными краями очерчены вокруг коренастых мощных пальцев. Эти пятна напоминали карту неизведанных островов.
  Про спасательный круг он объяснил, что иного способа попасть на борт при помощи одного человека, нет, так как веревочную лестницу с деревянными ступенями он сжег.
  В мой первый поход пятидесятилетний моряк-отшельник оставил впечатление умудренного жизнью Мудреца, который много чего повидал на своем веку, или "полу-веку", если быть точнее, но объяснение всему, что с ним было, нашел только сейчас, оставшись наедине с самим собой.
  
  
  В свой третий визит по счету я уже знал все условности проникновения на корабль.
  У кормы, неподалеку от кают, лежал специально приготовленный для всех гостей Мореслава кирпич. Своей рукой в варежке я подобрал его и стал бить в борт "Моревестника" условный сигнал.
  Спустя минуту хлопнула дверь и над леерами появилась снежная лавина бороды Мореслава.
  - А, это ты, Чудослав! Здравствуй! - просиял Мореслав. - Ну ты проходи-проходи!
  - А как?
  - Портвейн принес?
  - Ну-у обижаешь, Слав!
  Обточенные морским ветром уголки глаз Мореслава улыбчиво покрылись морщинками, и он скрылся за железным бортом.
  Вскоре я освобождался от круга-транспортёра, стоя на палубе.
  - Я и обед как раз готовить собирался, вот думаю, кто бы и компанию составил, - Мореслав сиял улыбкой. Он был рад видеть человека.
  Я прошел за ним на центральную палубу. Там он добывал свои дрова.
  - Я раньше на производстве работал, - отламывая по одной доски от палубы, вещал он. - Японских батарей... Батареи производили для аккумуляторов в машины.
  Такие вставки-междометия у него случались достаточно часто. Мореслав что думал в текущий момент, то и говорил. А ещё у него был интересный бурчащий выговор, как будто мощный мотор работал на низких оборотах.
  - Вкалывали мы там - ой-ёй-ёй! Ну и доски ломать тоже приходилось, порой!
  Я наблюдал за этим мужиком-камнем, который ловко перемещал свои руки-захваты по доскам палубы, выламывая одни целиком, а иные по кусочкам на щепу; и думал, что он основательно поднаторел в этом деле ещё на материке.
  - Теперь идем назад, - он поднял охапку заготовленных дров. - Подхвати эти две, - носком ботинка указал на доски средней трухлявости.
  Мы выгрузили дрова на корме, где у Мореслава располагался своеобразный очаг, на котором он готовил еду. Электричества на корабле не было - сломался генератор, поэтому Мореслав обходился пещерными способами выживания.
  - Доски на палубе кончатся, не знаю, как жить дальше буду...
  - Может, тебе это... Плитку с баллонами принести. Я принесу.
  Мореслав лишь махнул рукой и по привычке поискал бумагу под нехитрым седалищным троном из ведра и поролонового свертка.
  - А ну идем внутрь. Чой-то я газету никак всю сжег.
  Послушно шествуя по его владениям, я не уставал удивляться тому, что Мореслав превратил опустевшее судно в свой автономный лагерь, на котором все работало на службу человека-отшельника. Как будто это была хорошо продуманная квартира. В каком-то смысле этот отшельник, обитавший в кромешном одиночестве, был намного богаче любого из нас, живших на берегу.
  Я шагнул в каюту вслед за ним, сразу после прохода по коридору, и вдруг меня с головой накрыл запах старых печатных книг и писчей бумаги. И я был готов утонуть в этом запахе!
  У иллюминатора гнездилась такая несовременная, но такая задушевная печатная машинка с застывшим в процессе печати листом. Весь скромный стол был выстлан желтой бумагой, прижатой по краям книгами в потертых переплетах.
  Книги здесь были везде, их приносили Мореславу все, кому не лень.
  Уже позже, когда мы растопили его очаг, и он поставил решетку от холодильника на дырявый остов бочки, в котором загудел дружелюбный огонь, а сверху водрузил котелок с гречневой кашей, я задал вопрос, который меня волновал с прошлого прихода к нему:
  - Как ты пишешь?
  - Пишу что?
  - Свои рассказы, зарисовки, все вот это.
  - Ты, наверное, хотел сказать, печатаю... - Мореслав провел по усам, бодро крякнув. Затем он накрепко задумался, смотря в огонь и чуть шевеля палочкой в руках. Его руки с застарелой огрубевшей кожей, побелевшие на ладонях, выглядели так, словно корни старого дерева или обтянутые кожей гаечные ключи размером на тридцать два... - Как-то это само. Я сажусь за печатную машинку и слово за словом выпечатываю предложения. Одно, другое, третье. Одно за другим. Не знаю. Процесс, он затягивает...
  Он опять накрепко замолчал, и я уже открыл рот, чтобы продолжить, но он как будто перебил:
  - Но это продолжается до поры, до времени. Ты пересиливаешь себя до тех пор, пока не поймал Быстрослова.
  - "Быстрослова"?
  - Слова как будто топят сами собой, единым цельным потоком. Как ливень. Теперь не они тебе должны приходить. А ты им должен. Записать их всех, запечатать, запечатлеть. Какие слова не успел запечатать - все, считай, пропали! И ты сидишь потом, и силишься вспомнить, и как будто что-то потерял. Сильно-сильно дорогое, так и не успев за ним угнаться.
  
  
  Потом мы зашли на камбуз, Мореслав выдал мне серую ложку, которая была не тяжелее спичечного коробка, и металлическую миску с оббитыми краями. Мы в молчании поели сытной гречневой каши с маслом, и вышли на палубу, к леерам. И вот тут наступил тот самый важный момент для меня момент - узнать то, зачем я и проделал этот сложный и леденящий тело путь на центр залива. Я собрался с мыслями и решил начать:
  - У меня в соседнем доме живет бабушка. Каждый день она совершает свое паломничество в магазин... - и я рассказал ему всю предисторию своих мысленных терзаний. - И поэтому я задался вопросами: почему испытаний на отдельного человека наваливается иногда много, иногда мало, но эти испытания не приводят к гибели сами по себе? Всегда остается какая-то лазейка, чтобы человек смог справиться.
  Мореслав накрепко задумался, через несколько минут он лукаво прищурил глаза, в которых застыл морской бриз, и спросил:
  - А что тогда приводит к гибели?
  - Только если сам он опустит руки и не примет своих жизненных уроков, начнет противится им, тогда он сам может погибнуть, сдавшись в мыслях.
  Мореслав довольно улыбнулся и тихо загудел:
  - Может, и кажется, что нет у людей, проходящих испытания, никого, окромя Высших сил, которые их очень сильно любят. Поэтому и посылают такие испытания им, надеясь, что человек справиться. Высшие хотят, чтобы человек прошел страдание и сделал для себя какие-то выводы. Научился ценить что-то, чего его лишили. И благодарить за это. Высшие любят обездоленных ещё больше, чем богатых, потому как у богатых и так все есть. Когда ты помогаешь им - ты помогаешь самому Богу. Я ответил на твой вопрос?
   Солнце подкатывалось к горизонту... Лед отсвечивал свинцово-матовым, вечер хмурился и со стороны города шел вал черных облаков. Воздух был скуп на запахи, становилось зябко и как-то запуржило на самой душе.
  
  - Поэтому Господь и Россию хранит, - вздохнул Мореслав.
  Я покидал корабль в смешанных чувствах. Свесив ноги, я уплывал за борт в спасательном круге, чтобы проделать путь в четыре километра домой по застывшим в безмолвии амурским льдам.
  Осознавая, что Мореслав не раз бывал с обоих сторон обездоленности, и как жертва, и как нападающий, я понимал и принимал, что как мудрец-одиночка он выучил свой урок человеколюбия сполна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"