Позволю себе небольшое отступление от увлекательного повествования о своих приключениях, поверьте мне не таких уж радужно-романтичных и даже вовсе не романтичных, если они поисходят не где-то и не с кем-то, а с тобой самим, если ты участвуешь в них, рискуя своим здоровьем, благополучием и даже самой жизнью. Все краски романтики сразу куда-то исчезают, едва ало мальски опасные приключения начинают преследовать тебя помимо твоей воли в жизни, и ты уже сам не рад, что на свете бывает такое и не только в книжках, но и наявву. Поверьте мне, я вовсе не желал, чтобы со мной случалось то, о чём здесь рассказывается, но что уж поделаешь, если всей своей беспутной жизнью я сам приготовил себе столько опасных и многотрудных испытаний, свалившихся на меня именно в тот момент, когда это меньше всего ожидалось и менее всего было мне нужно. Да, что ни говори, а время для приключений, тем более таких, было не самое подходящее. Вот-вот должен был состояться выпуск, и мы должны были расстаться с училищем навсегда. Надо было напрячься, чтобы хоть как-то поправить свои дела и более менее достойно покинуть его стены. А тут такие напасти.
Да, но я хотел всё-таки отвлечься от темы рассказа. На какую, интересно вам, наверное, знать, тему? Конечно же, я хочу поговорить немного о женщинах, а, если точнее, о тех взаимоотношениях, которые складываются между курсантами и молодыми представительницами прекрасного пола, населяющими город, где имело счастье или несчастье расположиться наше военное училище. А эти отношения стоят того, чтобы на них обратили внимание, в том числе и вы.
Может возникнуть законный вопрос: при чём здесь вообще эти взаимоотношения, пусть даже они и заслуживют внимания? Да при том, - отвечу в таком случае я, что именно из-за них-то у меня появилась возможность покинуть училище самым наизаконнейшим образом. Как это полуилось? Всё по порядку. А пока всё-таки, отвлечёмся во славу прекрасного пола. Всё по порядку.
"Ох уж, эти женщины!" - скажут мужчины. "Ох уж, эти мужчины!" - скажут женщины. "Ох уж, эти половые отношения!" - дружо скажем все мы. Но куда от них всё-таки денешься? Это сама жизнь, и, причём, большая её часть. Драмы, трагедии, катастрофы. Почва всего этого - половые отношения и те страсти и подспудные интересы и желания, возникающие в связи с ними.
В каждом городе, а это, как правило, большие города, не меньше областного, где есть военные училища, отношения курсантов с местным населением складываются по-разному. Я бывал в гостях у многих своих друзей, учившихся со мной в суворовском училище, и имею право сказать, то контрасты разительны.
Дело в том, что во многих крупных городах с населением близким к миллиону, как правило, военных училищ не меньше двух. Конечно, есть такие города, где их вообще нет, но речь не о них. Поэтому там, как говориться, у дам больше выбор кавалеров, да и сами кавалеры не прочь помутузить друг друга и не только по причинетого, что не поделили женщин, но и в силу глубокой нескрываемой неприязни к другим родам и даже видам войск. И это помимо того, что стычки с гражданскими парнями также регулярны и нередки. В таких городах существуют поклонницы у каждого училища, и каждая девица, не питающая глубокого отвращения к военным, рано или поздно должна определиться и отдать предпочтение одному из училищ, а, вернее, его представителям или представителю, в зависимости от потребности в количестве (про качество разговор особый). Так вот, в таких крупных конгломератах и сосредоточениях накопителей отборных ссамцов, извиняюсь за сравнение, какими являются военные училища, завязываются тугие узлы сложнейших и противоречивых отношений.
Хорошим примером тому могли бы служить такие города, как Харьков, Ленинград, Москва, Свердловск, да и ещё множество других.
Возьмём, к примеру, Харьков. Здесь прижилась и коренилась с незапамятных времён жестокая вражда между авиационным уилищем, танковым, ракетным, да ещё несколькими другими. Только и держись! Если в патруле синие погоны то они ловят пушкарей и танкистов, своих не трогают. Если в патруль в город вышли танкисты, то те ловят и волокут за малейшей придиркой в комендатуру и летунов, и ракетчиков. Это я не касаюсь ещ тех частей. Которые стоят в таких городах помимо уилищ. Они тоже вносят свою лепту в этот гордиев узелочек.
Что же касается нашего училища, то получилось так, что оно оказалось единственным в областном городке средних размеров. Курсанты его были вообще единоличными преддставителями военных, как таковых. Не было в городе Сумы ни частей, ни других воинских формирований, поэтому те многочисленные страсти, характерные для других "сити", имеющих собой место дислокации армейских образований, миновали его.
Да, у нас было всё намного проще. Девочкам не надо было перебирать между училищами. Они твёрдо знали, что ессли курсант, то с "артяги", и, если военный, то значит - курсант. Но, может быть, в этой-то простоте и была сама сложность нашей жизни, именно эта вот однозначность и следующая из неё предвзятост мышления местных жителей, а особенно жительниц.
Вообще, представительниц прекрасного пола возраста близкого к юному и моложе по отношению к курсантам можно было разделить на несколько групп поведения.
Ну, во-первых, самые умные что ли, или осторожные, или... как их ещё назвать? Эти вообще никогда не касались курсантской среды, ни разу не пытались познакомиться с кем-нибудь из курсантов. Мотивы были самые разные. Одни были на короткую ногу с городской субкриминальной "блататой" и держали "фишку", потому что там с такими не церемонились. Питая подспудное презрение к военным вообще и к курсантам, в частности, местная блатная публика не подпускала к себе таких девиц и на пушечный выстрел, разве что пользовалась ими, как постельной подстилкой при случае, но не более.
Вторая группа состояла из девочек, однажды по своей наивности и неопытности связавшихся с курсантами. Но лешившись самым глупым и далеко не романтичным образом невинности, да ещё и испытав при этом надругательства с их стороны интимные или публичные, подпалив, так сказать, основательно крылышки, они уже опасались повторят подобные знакомства, взяв в голову нехорошее предубеждение против военной формы вообще.
Третья группа представляла собой немногочисленный отряд девушек, задавшихся целью или, давайте назовём это по-другому - мечтой выйти замуж за военного и не просто военного, а оицера (есть же ещё и прапорщики, в конце концов). Эти общались только с курсантами. Конечно, у каждой из них судьбы складывались по-разному, но многие из этих расчётливых девиц достигали своей цели.
Четвёртая группа состояла из девочек лёгкого поведения. Среди них были и искательницы приключений, и прсто любящие повеселиться особы, от которых в городе уже все шарахались, и просто больные молодые женщины, что скрывать - бывают и такие (я имею в виду особый род женской болезни, некую половую ненасытность, сродни обжорству, делающую обладательницу таковой несчастной фигурой, рабой своего неуёмного гипержелания). Этим не нужно было от курсантов ничего, кроме весёлого вечерка и, по возможности, такой же развесёлой ночки. Как говориться: "Ночка тёмная была".
Вот, пожалуй, и все основные группы внутри которых возможны, бесспорно, различные вариации и отклонения. Ну, это что касается городских девоек в отношении курсантов. Кстати, и не только городских, потому что не надо забывать, что в ВУЗах горола учились и иногородние, и из селькой местности. Этих можно было встретить в третьей или в четвёртой группе, очень редко в первой, и уж почти никогда во второй.
А как же относились к девочкам курсанты? Здесь различных групп выделить можно было бы значительно меньше. Вообще, мужчины в своём большинстве, как известно, проще смотрят на взаимоотношения с женщинами, чем они сами. В этом, кстати, кроются многочисленные беды слабого пола, часто обманывающегося собственными иллюзиями. Но всё-таки я попытаюс выделить и среди курсантов по крайней мере три группы.
Ну, первая, это, пожалуй, бессовестные повесы и прожиги, не желающие от женщины ничего, кроме собственно женщины. Эти самцы перепортили множество наивных и групеньких самочек, но в основном развлекаться предпочитали с разведёнными дамами, не претендующими ни на что кроме лёгкого общения, скрашивающего их одиночство, и постели. Разведённые, конечно, разведенными, но хотелось порезвитьс и с более юнными созданиями, чем они, что правда, было рискованнее.
Наши повесы и кутилы, чтобы не очень-то рисковать, опекали в основном иногородних и сельских девиц, родители которых были далеко и потому не могли серьёзно вмешаться и учинит скандал. Но под их влияние часто попадали и местные, горолские девицы, особенно из тех, что любили повеселиться и провести время в какой-нибудь безалаберной кампашке.
Среди вот таких вот курсантов было много людей изобретательных на всяческие увёртки, пронырливых, "скользких". Они не гнушались называться чужими или придуманными именами и фамилиями.
Помниться один случай (а сколько я таких насмотрелся за четыре года!)
Пришла в училище как-то одна девица, и к начальнику училища. "Я, - говорит, - беременная от вашего курсанта. А он от меня скрывается!"
Такие случаи были не редкость, и наш начальник училища ни сколько не удивился: мало ли что в жизни бывает-то. Ну, он и говорит девице этой, то хорошо, если такое случилось, то мы поможем вам найти "папашу", но только скажите нам его фамилию, имя, с какого он курса, иначе нам его не найти: в училище-то не две, не три и даже не пять сотен курсантов. Ну, девица и выдаёт: "Валик Торсионный!" Генерал про себяя смеётся: сам ведь курсантом был, а девице отвечает: "Извините, девушка, но курсантов с такой фамилией нет! И, вообще, фамилия такая крайне редко встречающаяся!" Вот такие дела. Девчонка, ясное дло, в слёзы. А что делать? И поделом, не будет такой доверчивой и наивной. Жалко её. Конечно, но кто виноват, что нет у неё технических знаний, а никто ей не подсказал, что валик торсионный - это из области ходовой части бронетанковой техники.
Бывали и другие подобные случаи, придумывались другие амилии, но суть оставалась в том, то всегда девчонок подводила их наивность, доверчивость, узость кругозора и неграмотность. Но что уж тут поделаешь: такая знгачится у них невезучая судьба. Вообще, хочу заметить между делом, что хорошим девчонккам в общении с курсантами невезло ббольше всего, потому что они как раз-то наивными и были.
Втора группа курсантов искала связи по расчёту. Таких у нас в училище было немного. Они искали знакомства с дочерьми училищных полковников и городской элиты, старались быть им примерными кавалерами, а в последствии, и мужьями, оо тоже не гнушалиь любовными приключениями. Среди них были в основном люди двуличные и даже более изощрённые в подлости, ем откровенные гуляки и повесы.
Третья группа представляла собой в основном тех, кто не лишился ещё благородства и остатков чести, а также застенчивых, мнительных и скромных юношей. Иные из них заводили знакомства с девушками, но оень часто попадали в расставленные теми сети. Другие же и вовсе всю учёбу в училище промонашесствовали ни разу не познакомившись ни с одной девушкой. Нет, это не были сухари, да и никакими видимыми сексуальными болезнями не страдали, но всё же - вот такой у них был образ жизни - знакомств с прекрасным полом они не только не заводили, но и, надо сказать, прямо-таки избегали. Конечно, среди таких курсантов было немало влюбчивых, способных страдать от своих чувств, и любовь их часто была обращена к женщинам, совершенно не обращавшим на них внимания.
Ну, вот, теперь, когда всё уже понятно, всё я объяснил, со всем разобрались, возникает законный вопрос, а к какой из перечисленных мною категорий я, собственно говоря, себя отношу? Вопрос, конечно, интересный, но я отвчу на него сразу, без обиняков. Наверное, я принадлежал сперва к третьей категории, описанной мною выше, но потом переместился во вторую.
Когда я только поступил в училище, то оставался ещё юношей не только не имевшим опыта в постели, но никогда не любившим, и даже не имевшим знакомых девушек. Согласитесь, что в наше время этот факт довольно редок и заставляет задуматься. Тем более это удивительно, то до этого я провёл два года в стенах "кадетки", которая отнюдь не способствовала воспитанию скромности и кротости нрава у своих питомцев.
Первых два курса серьёзных знакомств с женщинами у меня тоже не наблюдалось: то ли времени не хватало, то ли время не пришло. Судьба не была расположена к тому, чтобы послать мне любовные переживния. Впрочем, я и сам не очень-то старался завести какие-нибудь знакомства. Однако на третьем курсе меня самого начало заедать то, что за два года я не имел ни одной любовной связи или истории. Не то что бы мучилось в тоске сердце, но меня заедало собственное самолюбие. Ведь, что ни говори, а престиж у курсанта во многом зависел от его любовных похождений и успехов на фронте общения с противоположным полом, от количества его побед над женщинами. К тому времени, когда мы перешли на третий курс, мало кто не мог похвастаться хотя бы одной своей романтичской историей. Некоторые выдавали их дюжинами и, конечно же, придумывали подавляющее большинство из них. Особенно много таких рассказчиков появлялось после отпусков, потому что никто не мог опровергнуть то, что якобы происходило с ними дома. И даже скромникистановились вдруг сексуальными героями, пусть не первой величины, но всё же: к ним потом уже не было никаких "претензий", они становились своими, такими же, как все.
Я же не мог выдумывать того, чего не испытал, мне это было противно. Я всегда ощущал в своей душе непритный осадок, когда мне случалось рассказывать то, чего со мной вообще не было, чтобы не ударить в грязь лицом перед сверстниками. Это было ещё в далёком детстве, и темы вранья были до ничтожества пустяковыми. Но сочинять лишний раз про себя что-либо из области секса у меня просто не поворачивался язык, может быть даже не хватало мужества и смелости описывать совершенно непознанное.
Да, на третьем курсе я был девственником, нецелованным мальчиком, и если большинство девушек заявляли об этом с гордостью, во всяком случае до последнего времени, то признаться в этом парню было крайне постыдно, особенно перед себе равными. Во всяком случае, такое признание не составило бы ему чести.
Я подозревал, что многое из того, что рассказывается в курилках или на перерывах между занятиями, натуральная "туфта" и чистейшая выдумка. Во всяком случае, я уже знал, кто на что способен, и кто рассказывает то, что действительно было, а кто сочиняет и импровизирует. То же знало и большинство слушавших, но врать никогда не запрещалось, тем более, что зачастую выдуманное звучало ярче и сочнее реального.
Тем не менее, как ни хорошо было то, что я не обливал себя понапрасну грязью и не усердствовал в сочинениях на любовные темы, сложилась такая обстановка, что моя персона стала перекочёвывать в разряд "ненормальных", белых ворон, да и как только их ещё не называют. Это ужасно тяготило, создавало гнетущее внутреннее состояние. Особенно больно было мне слышать, как за моей спиной проходятся по поводу моей непорочности в различных вариациях. Это шушуканье сильно задевало меня, резало по живому, не давало покоя.
И вот настал такой момент, когда моё положение сделалось невыносимым для меня самого. С тех пор я начал ощущать острую нехватку того, что называется любовью. Я ощутил всю тяжесть отсутствия любви. Моё одиноество вдруг предстало передо мною со всей пронзительностью и отчаянием. Пусть молодой и красивый, но неизвестно, насколько красивый, достаточно ли для того, чтобы понравиться хотя бы одной женщине. Сомнения и тоса стали моими верными спутниками на долгие месяцы и неели, не давали мне покоя ни днём, ни ночью. Мне так хотелось быть любимым, нравиться, знать, что где-то там, в городе, тебя ждёт и будет ждать, пока не придёшь, красивая девушка, что она будет ждать тебя не только сегодня или завтра, не токо здесь, в городе, но и через месяц, через год, через десять лет в любой глуши и вдали от цивилизации. Так мне хотелось.
Наверное, состояние, испытанное мною в те дни, и есть та прелюдия, готовящая человека к первому бурному всплеску чувств, называемому первой любовью. Не знаю, возникает ли оно от предчувствия грядущего или наоборот, является причиной, той благодатной почвой, попав в которую, прорастает это удивительное семя, но не прошло и недели, как я по уши влюбился и совсем потерял голову. Такого потом не бывало со мной никогда, да и не могло повториться: первая любовь чиста и неповторима так же, как и, поти всегда, трагична и несчастна. Но самое удивительное: ведь не прошло и недели.
Заинтересованные пикантными подробностями, вероятно, не удержаться, чтобы не спросить: а в кого же я так сильно влюбилс? Не могу ответить - судите сами. Просто трудно быть объективным к тому, кого любишь или ненавидишь.
Да, едва у меня возникла необходимость, потребность в любви, как я тут же влюбился. И увлечение было довольно странным и необычным. Дело в том, что наши с Гришей Охромычем интересы пересеклись и крепко схлетнулись на почве этой влюблённости. Ну, разве не странно, что два закадычных друга обновременно влюбляются в одно и тоже юное существо и после не знают, что им длать.
Так вот случилось и у нас. Произошло это сразу после Нового года, в середине января. К нам в училище иногда хаживали на экскурсии в училищный музей школьники и учащиеся из местных "бурс". А окна класса, где наш взвод занимался самостотельной подготовкой, выходили с фасада главного здания, и оттуда хорошо было видно КПП и идущую от него асфальтовую дорожку, окружённую стенками невысокого кустарника по краю обширных клумб и нарезов земли, усаженных яблонями.
В тот день мы, как обычно, на самоподготовке, собрались на задних столах и то ли спорили, то ли обсуждали какие-то впечатления. Смотрим в окно: идёт десятка с полтора вот таких вот экскурсанток, направляются в училище, значит. Ну, тут все, кто в классе был, к окнам прилипли и давай обсуждать идущих внизу девчонок. Если стояло бы на дворе лето, то, может быть, и покричали бы им поулюлюкали и совершили бы ещё какую-нибудь небольшую пакость. Но в связи с зимой окна все наглухо были задраены. Поэтому пришлось ограничится погляделками.
Экскурсия зашла в парадный подъезд училища, и потихоньку все начали расходиться по места. Но тут у кого-то возникло предложение послать к девчонкам делегатов с просьбой, чтобы они пригласили нас к себе а вечер потанцевать и, вообще, приятно провести время. Предложение поддержали, и я вызвался, сам не знаю почему, идти. Ну, и Гришк, естественно, тоже. Нито не возражал, и мы отправились. Долго ждали, пока девчонки выйдут из музея, а потом пошли за ними следом, не решаясь подойти и не зная, с чего начать. Я на такое, вообще, пошёл впервые, ну, Гришка был чуть поопытнее.
Мы проводили делегацию почти до самого КПП, надеясь, что на нас обратят внимание. Было такое время, что по территории училища, кроме нас двоих никто праздно не разгуливал. Но никто почему-то внимания на нас не обращал, и только когда первые из числа экскурсанток во главе со своей руководительницей зашли в двери контрольно-пропускного пункта, Гриша, почувствовав, что ещё несколько секунд - и будет поздно догнал сзади идущую группу и заговорил с несколькими девчонками. Те остановились, но увидев, что на подходе ещё один курсантик, все, кроме двух, удалились, чтобы не мешать. Вот такие культурные и понятливые девчонки попались.
Почему остались именно эти две, не могу сказать. Видно, это игра случая, но какая жестокая. Одна из них сразу, с первого взгляда, запала мне в душу. На вторую я даже не обратил внимания, хотя ничего не могу сказать против её внешности: она была даже посмазливее на мордочку. Что-то другое, более глубокое, чем внешность, покорило меня, пленило и заставило забыть всё на свете.
Странное это было чувство. С той минуты, как оно поселилось в моём ердце, жизнь для меня наполнилась каким-то новым, радостным смыслом, неким ожиданием чуда, которое сладостно томило моё существо, но в то же время пронзительная тоска сделалась моей спутницей, и я почувствовал, что задыхаюсь в стенах училища, как рвётся к ней моя душа. Мои глаза хотели видеть её, мои уши желали наслаждаться её чарующим голосом, в котором, как ни странно, не было-то и ничего особенного. Я пытался и не мог понять, что влекло с такой неудержимой, всепобеждающей силой меня к этой простой девчонке, какие тайные законы существования и развития всего сущего столкнули нас с ней, и что не даёт мне теперь покоя, но в то же время доставляет радость и заставляет мой ум рождать сладкие грёзы.
Наша первая встреча длилась не больше минуты. Но что это была за минута1 она перевернула внутри меня целый мир, поставив всё с ного на голову. То, что до сих пор казалось важным, ушло куда-то на задний план, а то, что казалось мелочным и второстепенным, стало вдруг самым важным и самым главным в жизни. Смятение чувств: удивление, восторг, смущение, подавленность, тоску, надежду, печаль и радость - вот что испытал я за это короткое время. Мне казалось, что, хотя она и говорила с гришей, но обратила на меня внимание, и я понравился ей, конечно же, больше, чем он. Так мне хотелось. Гриша говорил с ней, а я пытался говорить с оставшейся с ней подружкой чтобы не создать неловкой ситуации, но то и дело посматривал исподтишка в её сторону. Она тоже бросила в мою сторону несколько взглядов, и это обнадёжило меня. А подружка её, хотя я и пытался с ней о чём-то говорить, выглядела во всей этой сцене натуральной дурой, какой-то подсадной уткой, потому что даже ей было заметно, что я не проявляю к её персоне абсолютно никакого интереса.
Но эта волшебная минута кончилась, и мы расстались. Девочки пошли в свою сторону и исчезли за КПП, а мы с Охромовым - в свою. Я тут же поспешил поделитьс впечатлениями, а заодно и узнать, каковы мои шансы на выигрыш. Мне очень тогда хотелось, чтобы интерес Гриши к Ней был чисто спортивным и не выходил за рамки подготовки к вечеринке. Но как я жестоко ошибся.
-А эта, с которой ты болтал, как тебе, ничего? - спросил я у приятеля, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
-Да, ничего, - ответил Гриша.
-А о чём вы с ней говорили?
-Да, так, телефон у неё взял, - ответил он со спокойствием и какой-то уверенностью, приведшей меня в уныние. Телефон - это был серьёзный козырь в его руках, лишавший меня практически всех видов и амбиций. Но от этого я лишь почувствовал желание втретиться хотя бы ещё раз с ней во сто крат большее, чем испытывал до этого. Мне не хотелось даже на миг представит, что это была наша последняя встреча. Однако, что я мог поделать. У Гриши было гораздо больше опыта по части, как заводит знакомства, тем более, что мой опыт стремился к нулю.
-Слушай, вы хоть за дискотеку с ней договорились? - попытался я подействовать на совесть друга.
-Я сказал, что позвоню ей, и мы обо всём договоримся, - ответил Охромов тоном, дающим понять, что разговор на эту тему ему не очент-то приятен.
Вот так вё это и случилось. Потом я несколько дней томился в неведении, пытаясь окольными путями выяснить, как обстоят у друга дела на фронте общения с Той, которую я никак не мог забыть. Я впервые в жизни жутко ревновл. Мне казалось, что всё получилось очень несправедливо, что не Гришка, а я должен был с ней познакомиться, и я хотел и не знал как исправить эту ошибку судьбы. Я тогла ещё думал, что судьбу можно кроить и перераивать по своему желанию. Но судьба никогда не ошибается. Она не бывает ни права, ни виновата, она такова, какова есть, только и всего. Её не исправишь, каак не спрямишь горбатого.
Да, я жестоко страдал и мучался, и сам не знаю как по прошествии нескольких дней мучений подошёл к Охромову и сказал, что Она не тоже нравится, и я хочу знать её телефон. Гриша ответил, что телефон надо было подходить и брать тогда, а теперь требовать его у меня нет никакого права. Не помню, каким образом, всё-таки уговорил его поделиться со мной её телефоном. Даже то нижение, в котором я нахдился при том разговоре, осталось для меня незамеченным. Охромов всё же снисходительно угостил меня телефончиком, но предупредил, что уже звонил ей, и у них уже наметилось кое-какие отношения.
Тем же вечером я попытался позвонить Ей, но, услышав в трубке её волшебный, мягкий, чарующий голос, произнёсший тихо и вежливо: "Аль-лё, я вас слушаю", - я потерял дар речи и не смог ничего ответить, только положил на рычаг трубку, но тут же почувствовал острую больв груди и неописуемую злость на себя за своё молчание и малодушие, снова взял трубку и снова, услышав её вежливый ответ, положил на место. Так я звонил, пугался, бросал трубку и снова звонил Ей до тех пор, пока, наконец, это Ей не надоело и она не сказала:
-Если вы хотите поиграть в кошки-мышки, то делайте это где-нибудь в другом месте. А мне больше не звоните, я всё равно трубку не подниму.
Так и закончила мои терзания у телефона, причём интонацияеё очаровательного голоса нисколько не поменялась и осталась такой же вежливой и до безумия предупредительной. Я так вообще с ума сошёл, и, хотя разговора вовсе не состоялось по причине моей великой робости, которую я так и не смог побороть, я не смог заснут всю ночь, находясь под сильнейшим впечатлением. Я вспоминал звуки Её голоса, слова, что она произносила, доставляли мне удовольствие одним лишь тем, что остались в моей памяти, что она вообще соизволила со мной говорить, даже не догадываясь, кто её беспокоит в столь позднее время.
Я лежал в своей постели и радовался, вспоминая звонки по телефону, хотя не было в них ничего достойного, и настраивался позвонить следующим веером и сказать Ей всё-всё-всё. Больше всего я боялся, что опять не смогу говорить. Так оно и получилось.
Следующим вечером я снова не смог сказать в проклятую телефонную трубку ни единого слова. И, удручённый этим, решил никогда больше на звонить.
А межд тем Гриша продвигался в отношениях с Ней всё дальше, и не скрывал от меня этого. Она приходила к нему на КПП, и всё у них складывалось очень хорошо. Однако, и он допустил оплошность.
Как-то, в то же время, наш курс устроил дискотеку в училищном спортивном центре. Был там я, был там и Гриша, но мы были в разных кампаниях, и я-то уж был уверен, что Охромов пригласил на этот вечер и Её. Однако же я ошибся. После вечера через несколько дней он разоткровенничался со мной и признался, что "капитально обломался". Оказывается, на той дискотеке он был с другой подружкой, которой собирался дать от ворот поворот, и сделал это именно тогда. Но Она сама, без приглашения, пришла тогда на тот вечер с какой-то подружкой, и целый вечер наблюдала за ним, как он танцевал с другой девушкой. На следующий день Охромов позвонил Ей, а она спросила, с кем он был на вечере и почему не пригласил Её. Он начал оправдываться, но она и слушать его не хотела.
Я почувствовал некое подобие надежды,, весьма унизительное, но тогда мне это было всё равно. Я кказал грише, что хочу држить с ней, что теперь у него с Ней всё равно ничего не получится. Он довольно великодушко согласился, сказав только, что в субботу Она сама придёт на КПП. Сначала с Ней поговорит он, а затем выйду к Ней я. Я согласился.
После той субботы Гриша ушёл со сцены, и Она была полностью предоставлена для моих амбиций. Сначала у меня с ней всё пошло хорошо. Не знаю, как и получилось у меня, но состоялось даже нечто подобное объяснению в любви к Ней. Правда, я не сказал прямо, что люблю, на это у меня, видимо, не хватило духу, но признался, что Она нравится мне.
Мои переживания продолжались до августа месяца и закончились полнейшим поражением, хотя всё это время я пребывал в никогда ни раньше, ни позднее не испытанном состояянии эйфории. Весь мир казался мне сотканным из лёгкой пены, и даже самые большие наприятности, которые и тогда не прекращали меня преследовать, не могли отнять у меня, выбить из души того волшебного чувства влюблённости и томления.
Томление то было особенное, не то томление по вожделенной женской плоти, которое пришло ко мне позднее, вместе с грешным искушением. Это было чистое, светлое томление по будущему, полному грёз, которое всё время ускользало, едва мне казалось, что я вот-вот догоню его. Это было романтическое чувство, которое преобразило весь мир вокруг меня, сделав всё окружающее меня лишь колыбелью, в которой росло и полнилось моё счастье.
Однако первая влюблённость коварна не менее, чем все прочие.
Да, Гриша ушёл со сцены действия и уступил главную роль мне, начинающему. Он всё-таки был намного опытнее в отношениях с женщинами и не сильно огорчался от того, что потерял ещё одну из них, даже не смотря на то, что она ему нравилась. К тому же он был благороднее меняя, а, может быть, и умнее, и с истинным благородством и гордостью покинул этот треугольник. Он не позволил выбирать за себя женщине и поступился ею раньше даже, чем она успела произнести "нет". впрочем, Она так и не сделала выбора. Обстоятелства оставили нас вдвоём. Я был счастлив до безумия, а Она, теперь я могу сказать это точно, решила: "Ну, что ж, раз так получилось..." гриша ей нравился, а остался, как его тень.
Едва мы остались, двое из троих, как она тт же начала уезжать на выходные и праздники, когда я мог её увидеть, то в деревню к бабке, то в Харьков к сестре, которая училась там в институте. От этого мои страдания невероятно усиливались и обострялись, а потом, чтобы заглушить их и хоть немного отыграться, я познакомился случайно с другой девчонкой, которая подвернулась мне при первом случае и, хотя нрав мой упорно сопротивлялся этому насилию, начал усиленно культивировать с ней отношения, ходить с ней по выходным в город, на дискотеки, в бары. В один из выходных, когда я прогуливался со своей новой знакомой по одной из центральных улиц города, а Она была в оъезде в очередной раз, нас "засекла" та самая Её подружка, с которой она остановилась в училище во время нашего знакомства. Мне сделалось нехорошо, как последней шкоде, и я произнёс вслух, что это конец, но моя спутница не поняла, что я имею в виду.
На следующий день я позвонил Ей с самого утра, - она должна была приехать ночным поездом накануне, - и сказал, что гулял вчера с кампанией, однако так и не набрался смелости сказать спасительное: "Там была одна симпатичная девчонка, потом мы отделились от осталных и гуляли по городу одни, но, в конце концов, я с ней расстался, потому что не могу забыть тебя, хотя ты не очень жалуешь меня своими появлениями". Скажи я тк, и всё было бы по-другому. Но я не смог тогда сказать это.
Потом Она узнала от своей той самой подружки, что я был в Её отсутствие в обществе какой-то симпатичной девушки, и всё пошло прахом. Мы поссорились, и я целых две недели крепился, чтобы первы не позвонить Ей, но всё же не выдержал - позвонил. Мы помирились, но теперь мои отношеги с другой зашли неожиданно далеко, и я не знал, что и делать.
Два месяца я не мог сделать окончательного выбора. Отношения с Ней питались моей привязанностью, а отношения со второй держались на том, что я ценил её тягу ко мне и тоже хотел не только любить сам, но и кому-то нравиться, тоже иметь, так сказать, барометр собственной популярности у противоположного пола, чтобы определять свои шансы на успех, свой базис и потенциал. Я расстерял за эти два месяца своё волшебное чувство и потерял всякое довеие у обоих, потому что обеими сторонами был уличён в "неверности".
Дв месяца бесплодной растраты своих чувств, и август поставил всё на свои места. Случилось то, то и должно было произойти. Та, вторая, ушла, нашла в себе силы уйти, потому то поняла, что нисколько мне не нравитс, и что я настолько неблагодарен, что даже не счёл нужным отказать ей, что было бы, по крайней мере, честно. А с Ней... с Ней... С Ней всё получилось как в конце настоящего трагического любовного романа.
Всё кончилось тем, что я сидел одним августовским вечером, почти ночью, в подъезде у Её двери, как побитый пёс, и жалобно скулил, пытаясь таким отчаянным способом тронуть Её сердце. Я унижался, и до чего чертовски приятным было то унижение. Я унижался перед любимой женщиной, и чувствовал, что готов унизиться ещё больше, если только она скажет. Ради этого унижения, наверное, а не из-з беспредельного бесстрашия, я мог бы выброситься тогда из окна подъезда, лишь только бы услышал от неё намёк, что это будет Ей приятно. Я готов был стать половиком перед Её порогом, я хотел бытьь её любимой собачкой и послушно бегать за ней на поводке, я мечтал стать бесплотным духом и быть при Ней везде и всегда, даже тогда, когда Она была бы наедине с другими мужчинами.
Об этом, о своём Великом Унижении говоил я с ней в тот вечер. Я знал, что вижу Её в последний раз, что это был Последний вечер моей Первой любви, я чувствовал это, не знаю каким чувством. И от этого я плакал и рыдал, сидя задницей на бетонном полу у Её порога, от этого я говорил с ней так откровенно, как никогда после ни с одной женщиной, от этого я открыто изливал Ей свою душу, препоручая Её воли подобрать её, утешить, или растоптать. Слабая надежда, что мои откровения тронут Её сердце, откроют дорогу в него для меня, ещё теплилась в предсмертной тоске в моей душе, добавляя своей грусти в чашу, переполненную страданием.
Да. То был Вечер. Ураган чувств родился в го сумраке в моей душе и покинул её вместе с горюии слезами. Все угольки надежды погасли. Она не захотела подобрать моего цветка. Не тронули Её и мои страдания. Для Неё видеть их было скорее забавно и утомительно, чем горько, и только из чувства приличия, чтобы не обидеть, она не оказала мне этого, хотя я это понял. Она не подобрала моего Цветка, но и не растоптала его, хотя я просил Её сделать выбор и сделать Это. Цветок моей души так и остался лежать на дороге невостребованный, да так и завял.
Были после этого у меня многие другие женщины, да не стоит об этом. Когда Этого много, об этом уже не стоит, потому что это уже не То. Видел и её я потом несколько раз в городе, да и куда она могла исчезнуть. Но это уже была не Она. И не было больше во мне той любви, что цвела когда-то, рождённая ею. И не одна струна моей души ни разу больше не шелохнулась при виде её...
Но хватит об этом. Я итак сильно отвлёкся от темы и вас увлёк за собой. Извиняюсь.