Гнетущая тишина повисла в кабинете. Канцлер был мрачнее тучи. Он читал многостраничный доклад, представленный Департаментом исполнительной полиции.
Директор департамента генерал Баранов молча сидел напротив, в ожидании бури. Исключительно талантливый администратор, сочетающий в себе редкую энергию, огромную инициативу и индивидуальность, генерал был человеком действия. Герой русско-турецкой войны, бывший петербургский градоначальник и нижегородский губернатор, игрок по натуре, он всегда тяготился мирной повседневной обстановкой, которая необычайно его угнетала. Зато в исключительных обстоятельствах, будь то бой с турецким броненосцем, либо же холерная эпидемия, Баранов чувствовал себя исключительно комфортно, на своём месте. Способность принимать быстрые решения, часто рискованно выходящие за пределы бюрократической рутины, всегда яркие и почти всегда двусмысленные, сочеталась с умением передавать свою энергию подчинённым. В Нижнем Новгороде губернские чиновники называли его "электрической машиной, которая накаливает присоединённые к ней лампочки".
Перелистав доклад несколько раз, Игнатьев вперил свой тяжёлый взгляд в Баранова. Выждав паузу, канцлер натужно выдавил из себя:
- Это что же такое творится в Петербурге? Это не столица Российской Империи, это Содом и Гоморра. Императорские театры превратились в сборище мужеложцев. Фрей, Гавликовский, Славин...
Баранов приготовился ответить, но не успел.
- Куда смотрит столичная полиция?- кулак канцлера с силой опустился на столешницу стола. - Раз уж министр внутренних дел сегодня болен и не присутствует, мнё придётся Вам высказать свои претензии, а уж потом и графу Иллариону Ивановичу...
- Увы, Ваше Сиятельство, но полиция в настоящее время может добраться лишь до отдельных лиц... Вы ведь представляете, что полиция весьма ограничена в своих возможностях, руки связаны, ибо за многими содомитами стоят весьма влиятельные покровители. Я уже не говорю, что среди этих содомитов имеются титулованные особы, занимающие весьма высокое положение...
Недовольное лицо канцлера скривилось, как от нестерпимой зубной боли.
- Николай Михайлович, - сказал он, - Вам должно быть хорошо известно, что князь Владимир Петрович Мещерский, о котором Вы вспомнили, приходится дядей моей невестке. Увы, но князь, несмотря на то, что был дружен с покойным Императором Александром Третьим, действительно содомит и является позором рода Мещерских...
- Ваше Сиятельство, я вообще-то говорил о действительном статском советнике графе Ламздорфе, который служит в Министерстве иностранных дел...
Мрачное лицо Игнатьева побагровело, казалось, что его вот-вот хватит удар. Рванув тесный воротник сюртука, граф медленно поднялся из-за стола и тихо спросил:
- Вы говорите о моём ближайшем сотруднике, Николай Михайлович? Который посвящён практически во все дипломатические секреты России? Который знаком со всеми секретными дипломатическими шифрами?
- Так точно, Ваше Сиятельство, речь идёт о графе Владимире Николаевиче Ламздорфе... Сведения полиции самые точные, ошибки быть не может. Я не включил его имя в доклад, дабы не создавать излишнего ажиотажа и не бросать тень на Вас, как министра иностранных дел.
Канцлер тяжело, по-стариковски, опустился в кресло, пытаясь осмыслить услышанное.
- Я недоволен Вами, генерал... Очень недоволен, - произнёс он разочарованно и медленно, с необычайной растяжкой слов. - Вы, вероятно, позабыли, в чём заключается Ваш долг, как высшего руководителя русской полиции, облечённого доверием нашей всемилостивейшей Государыни...
Баранов, несмотря на свои 59 лет, вскочил и распрямился, как стальная пружина. Встопорщенная борода, покрасневшая залысина и ярость в глазах свидетельствовали о его крайнем возмущении.
- Я, Ваше Сиятельство, всегда честно служил Отечеству, и ежели Вам будет угодно, я готов подать прошение об отставке! - голос генерала звучал звонко и молодо, но это не могло скрыть обиду, которая буквально клокотала в горле. - Я лишь исполнил свой долг, сообщив Вам о порочных наклонностях графа Ламздорфа!
- Будет Вам рвать душу, Николай Михайлович, - осадил его Иг-
натьев. - Моё недовольство связано с тем, что Вы абсолютно зря не включили в доклад графа Ламздорфа. Я ведь имел на него виды, хотел было продвинуть в товарищи министра, а в будущем - и в министры. И если у Вас есть сведения, порочащие Ламздорфа, то Ваша первейшая обязанность - поставить меня в известность, ничего не пряча и не скрывая!
- Виноват-с, Ваше Высокопревосходительство! - вытянулся в струнку Баранов. - Виноват-с и готов нести наказание за упущения по службе! Я от службы никогда не бегал и ответственности тоже не избегал, как Вашему Сиятельству должно быть известно!
- Да сядьте уже, - махнул рукой канцлер. - Что же Вы, право слово, как юный мичман, тянетесь передо мною... Не на плац-параде, слава Богу... Мы с Вами облечены Высочайшим доверием и обязаны честно выполнять свой долг! Давайте уж думать, что нам делать дальше со всей этой порочной сворой.
- Ваше Сиятельство, отдайте приказ и в двадцать четыре часа вся эта мерзость будет либо в тюрьме, либо выслана в Сибирь. Но, если давать делу официальный ход и начинать дознание, то боюсь, что в суде доказывать вину будет абсолютно нечем. К примеру, полиции достоверно известно, что молодых людей князю Мещерскому сводничает полковник Чехович. Но какой суд вынесет приговор Мещерскому или Чеховичу?
Канцлер хитро улыбнулся и ответил:
- Мне, Николай Михайлович, рассказывали, как Вы в Нижнем Новгороде производили дознание по поводу кражи семи тысяч рублей...
- Был такой грех, Ваше Сиятельство, - честно признался Баранов. - Приехал в Нижний один французик, всю ночь кутил с певичками, а поутру кинулся искать бумажник. А в бумажнике том было семь тысяч рублей... Он с жалобой ко мне. Я приказал хозяйке хора вернуть деньги, а та - в отказ. Вызвал я весь хор с хозяйкой во главе, построил в ряд и приказал сначала драть розгами хозяйку, а потом и певичек, через одну. Два городовых хозяйку отодрали - молчат. Первую певичку отодрали - молчат-с! Повалили третью. А она сразу в крик, за что ж меня, говорит, это, мол, хозяйка с Машкой деньги украли. Бумажник вернули, хозяйку вновь вместе с Машкой выдрали, да французику, чтоб знал, с кем пить, дали двадцать пять горячих...
- Вот видите, Николай Михайлович, знаете Вы хорошие способы, знаете. Хочу заметить, что способы эти весьма действенные... Так что мешает сейчас их использовать?
В глазах генерала заиграли чёртики. Баранов нехорошо усмехнулся и спросил:
- Не прикажете же мне сечь розгами гофмейстера Высочайшего двора графа Ламздорфа либо камергера князя Мещерского, Ваше Сиятельство?
- Я про этих субчиков пока не говорю, хотя с превеликим удовольствием подверг бы их такой экзекуции. Всё, что я могу сделать - это ходатайствовать перед Государыней о лишении их придворных чинов. Ламздорф уже сегодня будет мною отставлен от службы, а зловредную газетёнку "Гражданин", которую издаёт Мещерский, полиции придётся прикрыть. Прикрыть своей властью, в административном порядке.
- Будет сделано, Ваше Сиятельство! С превеликим удовольствием, а то невозможно читать написанные там глупости. Князь на полном серьёзе предлагает разрушить железные дороги и заводы, которые, якобы, уничтожают русское крестьянство... А ведь сам не носит лапти и домотканые порты.
Канцлер ещё раз пролистал доклад и добавил:
- Вы правы, Мещерский или Ламздорф пока что недосягаемы для правосудия... Но полиция ведь может поработать с иными фигурантами, которые числятся в Вашем списке. Там же есть рыбёшка помельче, чиновники средней руки. Вот, к примеру, Бурдуков и Гусев. Возьмите их, да заприте в холодную, чтобы испугались по полной. И я уверен, что тот же Бурдуков многое поведает про князя Мещерского. И не бойтесь переборщить с розгами, главное - получить результат! Моё благословение Вы имеете!
Канцлер чеканил слова, как будто забивал гвозди в осиновую доску. Заметив в глазах Баранова немой вопрос, он предварил его ре-
шительно и бесповоротно:
- Я знаю, Николай Михайлович, о чём хотите спросить... Про всех этих родственников, которые будут обивать пороги. А плевать, заслуги отцов не могут оправдать порочные наклонности детей. Сегодня у нас десятое апреля, и я жду через десять дней Вашего доклада! Пройдитесь по петербургским содомитам мелкой гребёнкой! И добудьте мне свидетельства виновности в отношение Мещерского и Ламздорфа, чтобы мы могли отправить их в Сибирь! Надеюсь, что уже сегодня самые одиозные личности будут ночевать не на тёплой перине, а на грязном тюфяке в "Крестах"... Зная наше светское общество, я просто уверен,
что вести об этом разнесутся по Петербургу мгновенно!
* * *
Отправив восвояси генерала Баранова, канцлер поспешил на вечерний доклад к Императрице. В кабинете Александры Фёдоровны он застал Великую Княгиню Елизавету, которая что-то рассказывала вполголоса, сидя в кресле у окна.
Сёстры были практически в одинаковых скромных тёмных платьях, обе хрупкие, высокие, сказочно прекрасные. Лишь глаза, сине-ледяные у Аликс и нежные серо-голубые у Эллы, отличали их между собой.
При появлении графа Игнатьева Елизавета Фёдоровна сразу умолкла и встала с кресла, явно собираясь покинуть кабинет. Императрица попросила сестру остаться, после чего пригласила канцлера к столу.
Николай Павлович, которого вообще было трудно чем-то смутить, весьма неуютно чувствовал себя под пристальным пытливым взглядом Елизаветы Фёдоровны. Он был прекрасно осведомлён о том, что Великая Княгиня почему-то недолюбливает его, и теперь старался не смотреть в её сторону.
Императрица протянула канцлеру папку и попросила ознакомиться. Увидев в его глазах немой вопрос, она пояснила:
- Это список тех лиц, граф, которые были ознакомлены с богопротивным мерзким сочинением и высказываниями Великого Князя Николая Михайловича. Он сам его составил... Собственноручно написал, никого не забыв и не пожалев...
- Я понял, Государыня, и жду приказаний.
- Николай Павлович, я не могу оставить безнаказанными тех, кто
вольно или невольно оказался причастным к этой непристойной истории. - Голос Императрицы звучал глухо, с заметным английским акцентом. - Но я теряюсь и не знаю, какое же должно быть наказание. Не вызовет ли это ненужных пересудов в обществе?
- Ваше Величество! Те пересуды, которые могут возникнуть, го-раздо менее опасны, чем существующая ситуация. Я осмелюсь напомнить, Государыня, что в своё время почивший в Бозе Государь Александр Второй был вынужден принять жестокое решение относительного Великого Князя Николая Константиновича, изобличённого в неблаговидном поступке. Но можно ли сравнивать кражу бриллиантов с
той хулой, которую позволил Его Высочество Николай Михайлович?
- Что же Вы посоветуете, граф? - вмешалась в разговор Елизавета Фёдоровна. - Не предавать же их всех суду, хотя мерзавцы они немалые... Вас не страшат все эти пересуды, которые обязательно возникнут? В этом списке - представители петербургского высшего света. Господи, этот скандал может задеть честь Императорской Фамилии!
Игнатьев тяжело вздохнул, нервно поправил свои роскошные усы и ответил тоном, не терпящим возражений:
- Все лица, указанные в списке, подлежат высылке из столицы в административном порядке! Со службы всех уволить, и военных и статских, невзирая на лица и заслуги! Без мундира и без права восстановления на службе! Без пенсии, с лишением всех чинов! В сложившейся ситуации было бы преступно оставить всё, как есть, никого не наказав.
- Вот видишь, mydear, - обратилась Императрица к сестре, - Николай Павлович оказался на твоей стороне.
- Я в этом и не сомневалась, - горячо отозвалась Елизавета. - Каждому должно воздаваться по заслугам его! Спасибо, Николай Павлович, - обратилась она к канцлеру, - я не сомневалась, что Вы - истинный друг нашей семьи! И я буду рада видеть Вас с графиней у себя в гостях! Только, чур, Вы должны мне обещать... Что не будете во время визита отвлекать моего мужа разговорами о служебных делах... Он и так после встреч с Вами долго не ложится спать, сидит в своём кабинете и пишет и пишет.
Канцлер вскочил, как юный корнет, и бодро отчеканил:
- Благодарю за оказанную честь, Ваше Высочество! Я обещаю, сделать всё возможное, чтобы Сергей Александрович больше времени проводил дома... Он в последнее время буквально поселился в своём штабе, и я не могу понять, когда же он спит...
Выйдя из-за стола, Императрица медленно подошла к окну. По-вернулась к нему спиной, обратилась к канцлеру:
- Вы меня убедили, Николай Павлович! Возьмите этот список и велите подготовить приказы об увольнении от службы всех, кто там указан, с лишением чинов и наград! А уж потом пусть полиция вышлет всех из Петербурга! При условии, что эти лица лишь были свидете-лями... А вот ежели кто из них сам распространял клевету... Аре-стовать!
- Слушаюсь, Ваше Величество! Позвольте мне также доложить относительно имеющихся сведениях о содомитах, которые, увы, имеются среди высокопоставленных лиц.
Солнечный свет падал на Игнатьева, а лицо Императрицы оказалось в тени, и за её мимикой было трудно следить. Но это не смутило канцлера, и он уверенно продолжил:
- Согласно совершенно достоверных сведений полиции подвержены пороку издатель газеты "Гражданин" князь Мещерский, который состоит камергером Высочайшего двора, и является моим свойственником... а также мой ближайший сотрудник гофмейстер граф Ламздорф...
- Что Вы предлагаете, Николай Павлович?
- Я, Государыня, приказал генералу Баранову арестовать всех известных содомитов, которые состоят в более скромных чинах, - безжалостно чеканил канцлер. - Арестовать и добыть от них показания, изобличающие Мещерского, Ламздорфа и полковника пограничной стражи Чеховича. Я буду просить Ваше Величество лишить чинов всех этих господ и разрешить предать их суду. Только такими жёсткими мерами можно добиться того, чтобы все эти пересуды и сплетни не коснулись Императорской Фамилии!
Императрица задумалась всего лишь на мгновение. Горделиво и величественно вскинув голову, она безжалостно отчеканила:
- Николай Павлович! Завтра я жду от Вас на подпись подготовленные документы! Я не потерплю, чтобы в Петербурге существовало порочное гнездо! Что же касается Великого Князя Николая Михайло-
вича, я уже приняла решение. Пусть пеняет на себя...
Глава 36
Утро 11-го апреля было серым и дождливым. Петербург живо об-суждал последние известия относительно ареста Великого Князя Николая Михайловича. Обыватели втихомолку шушукались, высказывая самые фантастические предположения по этому поводу, вплоть до того, что Великий Князь собирался арестовать "гессенскую волчицу" и возвести на престол Марию Фёдоровну... Придворные круги насторожились, ожидая, чем же закончится затянувшаяся интрига. Хитрые и осторожные царедворцы не решались открыто высказываться, опасаясь вездесущих игнатьевских шпионов...
Министра двора Рихтера беспокоили не столичные слухи и сплетни, беспокоила подготовка к коронации. Времени было в обрез, а ещё так много предстояло сделать. Даже коронационного платья для Императрицы не было! Для Рихтера, педантичного остзейского служаки, привыкшего всё делать строго по установленным правилам, ситуация была близка к катастрофической...
Он шёл в кабинет Императрицы, как на эшафот, бережно прижимая кожаную папку, в которой находились документы по коронации. Церемониал коронации был прописан до мельчайших подробностей, с указанием каждого действа, но Императрица до сих пор не утвердила его.
В кабинет Рихтер вошёл вместе с канцлером. Александра Фёдоровна встретила генералов приветливо, пригласила к столу и предложила Рихтеру докладывать.
Министр двора докладывал, как прилежный гимназист, подробно описывая все мероприятия коронация. Императрица, слушая Рихтера, теряла настроение. Она старалась не проявлять своё неудовольствие, но это плохо удавалось. Рихтер докладывал, как будто декламировал поэму, даже не заглядывая в бумаги, а Императрица нервно вертела пальцами карандаш. Её терпения хватило ненадолго, и, перебив министра, Александра Фёдоровна спросила:
- Какая сумма будет затрачена на коронацию?
- Государыня, планируются расходы почти на семь миллионов рублей! Это всё согласовано с министром финансов...
- Вам не кажется, что это чрезвычайно много, Оттон Борисович? - Царица сузила зрачки до нацеленных в министра копий, а голос стал отдавать металлом. - Мне говорили, что за эти деньги можно построить весьма хороший крейсер!
- Ваше Величество, все цены просчитаны и выверены. Уверяю, что злоупотреблений тут нет и быть не может. Коронационные праздники должны длиться двадцать дней. Банкеты, балы, концерты, приёмы... Охрана, только по ведомству дворцовой полиции, обходится в 73 тысячи рублей. Для раздачи народу будет заготовлено 400 тысяч узелков с царским набором - сайка, фунт колбасы, фунт конфет и пря-ников, золочёная кружка с царским вензелем...
Рихтер посмотрел в сторону канцлера, как будто ища у того поддержки. Императрица перехватила его взгляд и спросила:
- Оттон Борисович, я не обвиняю Вас в превышении расходов. Я прекрасно понимаю, как дорого обходятся подобные торжества. Но я задаю себе вопрос, есть ли необходимость в такой пышности? Подобная пышность присуща каким-либо радостным событиям, но для меня вступление на престол - вынужденная необходимость. Мне нечему радоваться. Я лишь исполняю волю покойного Государя...
- Государыня, траур уже закончился ... - неуверенно произнёс министр.
- В моей душе траур будет всегда, Оттон Борисович... Я потеряла не только Государя, но и горячо любимого мною мужа...
- Ваше Величество прикажет изменить предусмотренный порядок коронации?
- Да, Оттон Борисович, я желаю, чтобы церемония была сведена до необходимого минимума. Мне не важны все эти балы и банкеты, всё равно высший свет этого не оценит. Для меня гораздо важнее Земский собор, который готовит Николай Павлович. Я желаю услышать мой народ, узнать его чаяния. Я прошу сократить число церемоний. Согласитесь, что гораздо полезнее будет потратить деньги на армию или флот.
Канцлер, который до того сидел молча, решился вступить в беседу.
- Ваше Величество! Земский собор не потребует дополнительных затрат. Дворянские собрания, земства, духовенство - все они посылают депутатов на собственные средства. А вот что касается охраны, то осмелюсь напомнить, что "Священная дружина" готова обеспечить безопасность как царского поезда, так и царского кортежа. В Москве всё будет под самым пристальным контролем!
- Благодарю, Николай Павлович! Оттон Борисович! - Императрица повернулась к Рихтеру. - Я долго выбирала фасон платья для коронации, смотрела различные эскизы. И я пришла выводу, что платье не требуется.
- Не понял, Государыня, - недоумённо произнёс министр.
- Я просмотрела многие эскизы, но вес платья выходит почти двадцать четыре фунта. Для меня это весьма тяжело. И я вспомнила, что Екатерина Великая при вступлении на престол была одета в преобра-женский мундир. И я желаю последовать её примеру...
В кабинете воцарилась гробовая тишина. Матёрые генералы растерялись. Что для Рихтера, что для Игнатьева, желание Императрицы было новостью. Да, начиная с Павла Первого русские цари во время коронации всегда одевали мундир Преображенского полка, но чтобы в таком облачении короновать Императрицу? Видя возникшее замешательство, Александра Фёдоровна надломом бровей приказала канцлеру высказаться.
- Государыня, со времён блаженной памяти Императора Павла русские императрицы короновались исключительно как супруги царствующих императоров. - Голос графа звучал уверенно и убедительно. - Но предстоящая коронация будет иной по своей природе, ибо это коронация самодержавного монарха, а потому будет весьма символично использовать не платье, а именно мундир русской армии.
Рихтер горячо поддержал канцлера.
- Я согласен с Николаем Павловичем, Государыня... Будет правильно, когда русская царица выступит в военном мундире, как державный вождь армии и флота. Прикажете оставить парадную карету или же пожелаете следователь верхом?
Императрица оттаяла, ледяные глаза вновь стали прекрасно-синими.
- Думаю, Оттон Борисович, что в мундире я должна следовать именно верхом, на белом коне. - Заметив в глазах министра какое-то недоверие, продолжила: - Не беспокойтесь, я ведь выросла в Осборн-хаус.
- Государыня, я учту все повеления и представлю церемониал на утверждение, с учётом всех Ваших пожеланий и замечаний!
- Ездить верхом меня научила Granny, она сама в молодые годы могла проскакать без остановки тридцать лье... Прикажите, чтобы уже завтра мне представили для осмотра трёх-четырёх лошадей, я хочу сама сделать выбор...
Министр Императорского двора откланялся и покинул кабинет. Александра Фёдоровна дождалась, когда захлопнется дверь, после чего
обратилась к канцлеру.
- Николай Павлович! Что говорят про Великого Князя Николая Ми-
хайловича?
- В обществе хотят разные слухи, Государыня... Я уверен, что уже сегодня в Зимний дворец пожалуют некоторые представители Императорской семьи, в первую очередь Государыня Мария Фёдоровна и генерал-адмирал.
Императрица вышла из-за стола, медленно прошла к двери, как будто проверяя, никто ли не смеет подслушивать, затем вернулась в кресло.
- Пусть приходят, - медленно произнесла она. - С чем они пожалуют?
- Её Императорское Величество Государыня Мария Фёдоровна желает высказать протест по поводу Высочайшего повеления относительно Николая Михайловича. Она считает его высылку в Пермь слишком жестокой.
- Вы так authentically осведомлены обо всём, что происходит во дворцах, Николай Павлович, что мне иногда становится не по себе.
- Это мой долг, Государыня, - еле заметно усмехнулся канцлер. - Я обязан знать настроения подданных русской царицы, а Мария Фёдоровна является первой из подданных.
- Я благодарю Вас, Николай Павлович, за верную службу... Разумеется, я должна знать настроения среди моих подданных, даже если речь идёт о моих милых родственниках. Что же касается Николая Михайловича, то я желаю, чтобы уже завтра он убыл к месту ссылки. Я больше не желаю ничего слышать про этого человека.
- Позвольте задать вопрос, Государыня... Великий Князь является шефом Лейб-Гвардии 3-й Артиллерийской бригады и 82-го Дагестанского полка, он числится в Свите... Он - президент Русского Географического общества...
- Я ведь довольно ясно выразилась, Николай Павлович, - повысила голос Императрица. - Его Высочество лишается всех чинов, званий и должностей в России! Я не в силах простить его мерзкий поступок, он перешёл все границы! Он опозорил Императорскую Фамилию!
Немного успокоившись, Александра Фёдоровна приказала канцлеру доложить о мерах, планируемых для наполнения государственной казны. Но стоило Николаю Павловичу поведать о записке губернатора Шлиппе о необходимости введения государственной монополии на внешнюю торговлю хлебом, как молодая царица снова вернулась к разговору о Николае Михайловиче.
- Извините, но я не могу сосредоточиться, граф, - виноватым голосом сказала она. - Меня гложет мысль о том, что мне приходится разбирать intrafamily squabblesи выносить жестокие наказания для родственников. Но, что же делать? - На щеках Императрицы появились пунцовые пятна, а губы, спаянные ненавистью, скривились, уродуя прекрасное лицо. - Разве у меня есть иной выход? Покойный Государь завещал мне крепить единение царской семьи. Я пригласила в Россию княгиню Юрьевскую, я простила Великого Князя Михаила Михайловича, хотя внутренне я не в силах одобрить их поведение. Бог им судья!
- Ваше Величество! Я должен доложить, что в 1889 году Его Высочество Михаил Михайлович сватался к моей дочери Кате. Покойный Государь Александр Третий предложил Великому Князю обождать год, и если через год тот не переменит намерения, то получит Высочайшее благословение. Его Высочество дал слово, но уехав за границу, он женился на графине Меренберг.
- Я не знала про эту прискорбную историю, - тихо промолвила Императрица. - Мне очень жаль, что Великий Князь повёл себя недостойно...
- Дело прошлое, Государыня...
- Так что там предлагает тайный советник Шлиппе?
Игнатьев рассказал, как будучи екатеринославским губернатором, Шлиппе занимался скупкой зерна для преодоления последствий голода 1891 года. Блестяще выполнив поручение и получив за это Высочайшую благодарность, Шлиппе пришёл к выводу, что нужна срочная реформа в области экспорта зерна заграницу. В 1894 году он подал министру земледелия и государственных имуществ Ермолову обстоятельно мотивированную записку, в которой с немецкой аккуратностью доказывал, что необходимо создать для вывозимого хлеба государственную монополию. Согласно предлагаемого проекта весь свободный за удовлетворением потребностей населения хлеб должен был скупаться казной. Таким образом создавался бы государственный хлебный запас, из которого в случае надобности могли обеспечиваться неурожайные области самой России, а остальное зерно в тщательно отсортированном виде должно было идти на экспорт.
Реализация предложений Шлиппе, во-первых, избавляла Россию от угрозы голода, во-вторых, направляла огромные барыши, которые прежде выпадали на долю преимущественно иностранных фирм, в государственную казну. Вопрос этот был предметом суждения в министерствах, но Ермолов фактически угробил предложение Шлиппе на корню.
- Ермолов - это ведь Ваша креатура, Николай Павлович, - заметила Императрица. - Но теперь Вы явно им недовольны, почему?
- Так точно, Государыня! Тайный советник Ермолов имеет как положительные качества, так и отрицательные. Увы, очень многим высшим чинам не хватает дальновидности, прозорливости... Живут пока ещё воспоминаниями о прошлом, а ведь прогресс идёт вперёд, и требует от нас, высших чиновников, нового подхода. Иначе, Ваше Величество, России придётся плестись позади передовых европейских держав. Увы, но придётся очень многое ломать, ломать привычный уклад, избавляться от устарелых привычек. А при таковой ломке не приходится считаться с личностями, пусть даже весьма приятными.
- Что я могу сказать... Вы рискуете нажить себе врагов, Николай
Павлович... Весьма могущественных врагов, как в России, так и далеко за её пределами.
- Государыня! В настоящем положении я не вправе думать об этом, ибо осознаю, возложенную на меня ответственность перед престолом, перед Россией. Есть хорошая восточная поговорка, Ваше Величество, "Chien aboie-lacaravane passe". И если газеты меня ругают, я знаю, что действую правильно. Сегодня по моему приказу закрыта газета "Гражданин", которую издавал известный Вашему Величеству князь Мещерский, и теперь жду нового шквала ненависти в свой адрес.
Не удивлюсь, ежели после высылки Мещерского из Петербурга за него будут ходатайствовать даже члены Императорской Фамилии.
Императрица взяла лежавшую на столе газету.
- Я прочитала, что писал князь Мещерский... Ага, вот это место, которое меня возмутило до глубины души, "железная дорога убивает все до неё бывшие народные ресурсы промысла и заработка там, где она проходит: село, деревня, местечко - всё беднеет и рушится". Неужели князь не понимает, что именно железные дороги, заводы и фабрики служат развитию страны?
- Увы, Государыня, такие вот настроения пока что имеются в обществе. Стоит ли удивляться, что огромная Россия, имеющая величайшие природные богатства, до настоящего времени вынуждена заказывать во Франции винтовки. По уровню промышленного производства Россия уступает ныне не только Северо-Американским Штатам и Британии, но Германии и даже Франции. А я вижу своим долгом, Государыня, чтобы русские промышленники диктовали свои условия Европе, чтобы русские заводы стали образцом для подражания! Кстати, долгое время газета "Гражданин" получала весомые субсидии от казны.
- Надеюсь, Николай Павлович, что пребывание за пределами Петербурга сделает князя Мещерского более разумным, - пошутила Императрица. - Я вижу, что Вы хотите мне сказать что-то важное? Я Вас слушаю...
Канцлер, видя, что Александра Фёдоровна пребывает в хорошем расположении духа, решился.
- Я буду просить Ваше Величество произвести определённые пере-
становки в правительстве. И начать - с меня, с министра иностранных дел...
Царица удивлённо посмотрела на Игнатьева, не понимая, что же именно он предлагает. Канцлер продолжил:
- Я одновременно совмещаю должности председателя Комитета министров, канцлера, министра иностранных дел и постоянного члена Комитета Государственной Обороны. И нагрузка всё возрастает, мне приходится отвлекаться на многие дела. Пост министра иностранных дел имеет первостепенное значение. Вот почему, Государыня, я хотел просить о назначении министром иностранных дел действительного
тайного советника Нелидова.
- Я не знакома с ним... Чем он замечателен?
- Он ныне наш посол в Константинополе. На дипломатической службе состоит уже сорок лет. Условия Сан-Стефанского договора мы писали вместе с ним. И переговоры с турками вели совместно. Я верю ему и считаю наиболее подходящим для поста министра.
- Я Вам обещала карт-бланш на назначения министров, - напомнила Александра Фёдоровна. - И я своё обещание сдержу. Есть ли ещё предложения по министрам? Если кто-то не справляется...
- Да, Ваше Величество! Я буду просить о назначении министром путей сообщений полковника Вендриха с производством его в генеральский чин, земледелия - тайного советника Шлиппе, а торговли - действительного статского советника Ковалевского.
- Вы широко размахнулись, Николай Павлович! Если Вы желаете видеть Шлиппе на посту министра, я понимаю, что Вы поддерживаете его идею относительно монополии на хлебную торговлю. Что скажут на это русские купцы? И как это скажется на наших отношениях с Ев-
ропой?
- Ваше Величество, уже долгое время хлебная торговля практически была в руках либо евреев, либо же иностранцев, которые наживались на труде русского крестьянина. Теперь, после ограничения прав евреев, главенствующую роль играют иностранные компании. А я хочу, чтобы русский хлеб приносил доход нашей казне. Введение государственной монополии благотворно отразится на состоянии финансов. Хватит уже побираться нам у французов, выпрашивать очередные займы.
Императрица наморщила лоб, как будто что-то вспоминая. В её прекрасных синих глазах промелькнуло удивление, сменившееся уве-ренностью.
- Но ведь Вы постоянно твердите мне, что в России не хватает денег. А если денег нет, то приходится их занимать! - поучительно произнесла царица.
- Я позволю себе поведать Вашему Величеству одну поучительную историю, - усмехнулся канцлер. - В 1887 году новый министр финансов Вышнеградский провёл ревизию платёжного баланса. Оказалось, что денег из России уходило больше, чем в Россию поступало. Платежи по внешнему долгу - 170 миллионов рублей в год. А вот российские подданные, которые ездили в Европу, вывозили 60 миллионов в год!
На лице Императрицы возникло недоумение, в глазах появилось сомнение в правдивости слов канцлера.
- Но это было девять лет назад, - сказала она. - Что же сейчас происходит?
- А ныне, Государыня, ситуация только ухудшилась. Больше стали вывозить! Крестьянин пашет деревянной сохой, сам лебеду ест, чтобы наши любители Европы могли тратить деньги в Париже и Баден-Бадене... Заметьте, что тратят деньги не на создание русских заводов и фабрик, а на парижские фасоны, на театры и гостиницы, на услуги официантов... Они увозят русские деньги во Францию, а мы потом просим эти деньги в виде займов! А лишь во время последнего голода, в 1892 году, в России умерло почти 400 тысяч человек!
- Но мы же не можем запретить нашим подданным путешествовать
и отдыхать в Ницце, Николай Павлович...
Канцлер поднялся из кресла.
- Ваше Величество! - голос графа был приподнято-радостным. - Так к чему же запрещать? Вот повысили плату за паспорта, и теперь за годичное пребывание в Париже наш дворянчик выложит в казну шестьсот целковых! Раз заплатит, второй раз - а там и подумает, не лучше ли ему в Крыму в море купаться! И сохранит свои деньги! И потратит их в России, купив русский товар!
- Я вижу, Николай Павлович, что Вы бы вообще запретили продажу в России иностранных товаров, - едко заметила Императрица.
- Увы, Ваше Величество, это невозможно, ибо в России пока что не производят многого из того, что необходимо! Русским офицерам нужны бинокли? Нужны! А вот оптическое стекло в России не выпускают! Вообще не выпускают! И потому приходится бинокли покупать у немца Карла Цейса, а дальномеры - у англичан Барра и Струда! А если, не дай Бог, случится война с Германией или Британией?
- Я Вас, кажется, начинаю понимать... Я сама хочу, чтобы товары, выпускаемые в России, были не хуже европейских.
Канцлер, решив воспользоваться подходящим моментом, чтобы изложить царице свои мысли, расходился не на шутку. Глаза горели молодым огнём, усы встопорщились.
- Пока что, Государыня, мы не можем самостоятельно обеспечить Россию всем необходимым, хотя к этому нужно стремиться... России нужны новые заводы и фабрики, да такие, чтобы не хуже, а лучше европейских были! Но, помилуй Бог, к чему же ввозить в Россию то, что уже производится руками русского народа?
- К примеру?
- К примеру, Ваше Величество, те же вина и коньяки! Неужели "ChateauLafite" или "ChateauLarose" лучше тех вин, которые производит князь Голицын в Абрау-Дюрсо или Парадизе? А тифлисский
коньяк Сараджева неужто хуже, чем тот же "Camus"?
- Но не могу же я запретить своим подданным пить французские вина, - робко ответила Александра Фёдоровна.
- Ваше Величество! - горячо заговорил Игнатьев. - Кайзер Вильгельм поступил проще. Он показал личный пример своим подданным, и теперь в его штаб-квартире нет французских вин. Подаются лишь германские вина, а вместо "Veuve Clicquot" - исключительно немецкое игристое!
- Мой берлинский кузен - большой оригинал... Вы хотите втянуть меня в complot против иностранных товаров, Николай Павлович?
- Это заговор в интересах России, Государыня! Я вижу свой долг в том, чтобы коренным образом изменить Россию! Россию называют "хлебной житницей Европы", а русский крестьянин влачит полуголодное существование. Молоко, коровье масло, творог, мясо, всё это появляется на крестьянском столе в исключительных случаях, на свадьбах, при разговении, в престольные праздники. Хроническое недоедание - обычное явление в крестьянской семье. Многие русские солдаты впервые в жизни едят мясо в армии, ибо в деревне мяса никогда не ели. Наш крестьянин питается ржаным хлебом, пшеничную муку он не видит. А всё почему? Поясню, Ваше Величество... Средний урожай пшеницы с десятины составляет у нас 55 пудов, в то время как в Германии - 157 пудов, а в Бельгии - 168 пудов. И с рожью, с овсом - та же прискорбная картина! Много ли можно получить, когда землю пашут старинной деревянной сохой, да на тощей лошадёнке?
- Вы - мой канцлер, Николай Павлович! Всё в Ваших руках, а я - Ваш союзник в борьбе с бедностью и голодом!
- Именно потому, Ваше Величество, я желаю видеть в правительстве новых людей, заражённых новыми идеями. Если в ближайшее время России не рванёт вперёд, как она смогла сделать это благодаря гению Петра Великого, то в двадцатом веке нам придётся плестись в хвосте всей Европы! Экономическая слабость вызовет нашу военную слабость, и тогда Россия перестанет быть великой державой!
- Неужели всё так мрачно? - голос Императрицы звучал встревожено. Она вертела в пальцах карандаш, методично постукивая им о
бронзовую пепельницу.
- Предвидеть опасности - это мой долг, Ваше Величество! По моему приказу тайным советником Шванебахом была подготовлена записка о состоянии сельского хозяйства в Европе и Северо-Амери-канских Штатах. Выводы для нас неутешительны! Там многие уже применяют для вспашки полей локомобили. Паровые самоходы, лобогрейки, молотилки! А что у нас? Деревянная соха, деревянная борона, серп и коса! Если ряд помещиков, которые пытаются создать у себя культурные хозяйства, да немцы-колонисты, обзавелись машинами, то, опять же, это всё машины привозные.
- Я хочу сама ознакомиться с запиской Шванебаха, Николай Павлович! Всё, что Вы мне сказали, вызывает тревогу... Я не думала, что всё обстоит так плохо, а теперь вижу, что Россия весьма отстаёт от европейских государств.
- Я ведь не зря сегодня говорил об ограничениях для иностранных товаров. Государыня! Если русские подданные перестанут вывозить миллионы в Париж, можно будет устроить внутренний займ.
- Вы говорите про государственные облигации? Я читала про ценные бумаги, пришлось учиться основам финансов... Но есть ли в этом смысл?
- Да, Ваше Величество! Зачем нам брать в долг деньги во Франции, ежели мы можем получить их в России? Беря в долг у французов, мы тем самым обогащаем их, а не себя. Уверен, что мы можем обойтись без внешних займов. Способов таких имеется немало. Это и облигации, это и введение государственной монополии на хлеботорговлю! И в обязательном порядке нужно распространить винную монополию, которую учредили два года назад в четырёх губерниях, на всю Россию! А ещё я буду просить Ваше Величество ввести монополию на торговлю мехами! Хватит уже американцам обирать русских туземцев! В ближайшее время, Ваше Величество, я представлю предложения Комитета министров относительно финансов, а также относительно земельного вопроса. Предстоит принять важнейшие решения, которые через десять-пятнадцать лет смогут изменить Россию и сделать её лидером если не во всём мире, то хотя бы в Европе!
что Императрица Мария Фёдоровна и Августейший генерал-адмирал настоятельно требуют встречи с Великим Князем Николаем Михайловичем и желают видеть Александру Фёдоровну.
На лице Императрицы отразилось смятение. Она прекрасно пони-мала, что от неожиданного визита свекрови ничего хорошего ожидать не приходится, а потому решила отсрочить неизбежный скандал.
- Передайте Её Величеству и Его Высочеству, что я жду их завтра в десять утра в своей библиотеке, - приказала она флигель-адъ-ютанту. - Принять их сегодня я не в силах из-за плохого самочувствия...
- Государыня, Её Императорское Величество и Его Высочество требуют немедленной встречи с Его Высочеством Николаем Михайловичем, - напомнил смущённый полковник. - Как прикажете ответить на это требование?
- Передайте им, полковник, что Великий Князь Николай Михайлович находится под арестом, а потому встретиться с ним не представляется возможным... Так что пусть подождут до завтра... До завтра...
Глава 37
Утро следующего дня было ознаменовано весьма скверной пасмурной погодой, что испортило настроение Императрицы. Прогулка во внутреннем дворе Зимнего дворца была для неё редкой возможностью пообщаться с природой. Уже целый год Аликс вела жизнь затворницы, спрятавшись от всего мира за толстыми дворцовыми стенами, и лишь недавно стала выходить на прогулки, чтобы вкусить свежего воздуха и солнечного света.
После прогулки - утренний чай, во время которого только что вернувшийся из Кобурга Великий Князь Павел Александрович рассказывал подробности о свадьбе племянницы, Сандры Эдинбургской. Рассеянно выслушав милые светские новости, Императрица огорошила Великого Князя известием о последнем скандале с Николаем Михайловичем.
- Я не могу поверить, чтобы Николай мог так низко опуститься, -
подавленно произнёс Павел Александрович. - Немыслимо, просто немыслимо! Аликс, неужели его вина не вызывает сомнения?
- Увы, дядя Павел... Но свой дневник он заполнял собственной рукой. Я читала этот мерзкий дневник, и там он не пощадил ни дядю Сержа, ни меня, ни даже покойного Ники... Грязь и зависть, грязь и ещё раз зависть!!! Русский Великий Князь оказался сплетником, завистливым клеветником!
- Господи, опять скандал! Пойдут пересуды, будут всем нам косточки перемывать!
- Увы, но что же мне делать? Сегодня в десять у меня будут Мария Фёдоровна и генерал-адмирал. Уверена, что они будут просить меня смягчить наказание для этого недостойного человека... Я прошу тебя присутствовать и поддержать меня. Я не отступлю, пусть Мария Фёдоровна и обижается на меня...
Великий Князь поставил чашку на стол. Лицо его стало серьёзным, а красивые притягательные глаза штатного дамского угодника - безжалостными.
- Аликс, ты можешь на меня рассчитывать!
- Спасибо, я знала, что ты был опорой моему Ники... Но... Я очень прошу... разберись в своих отношениях с Ольгой Пистолькорс... Мне доносят, что она живёт у тебя в Москве, не стесняясь никого и ничего. Но ты ведь не частное лицо, ты генерал-губернатор!
Павел Александрович, как ошпаренный, выскочил из-за стола. Лощёный мартовский кот превратился в разъярённого тигра. Глаза засверкали, усы вытянулись в тонкие стрелки.
- Я люблю эту женщину! Люблю и не стыжусь этого! И ты, Аликс, знаешь не хуже меня, что такое любовь! Можешь уволить меня от службы, но я никогда не откажусь от Ольги!
- А как же её муж? Ты же понимаешь, что совершаешь двойной грех... У неё трое детей от законного мужа, и ты лишаешь их матери...
- Пистолькорс остался адъютантом у Владимира Александровича. Он не желает дать Ольге развод. А дети сейчас у его родственников в Петербурге. Если пожелаешь - помоги ей развестись с Пистолькорсом!
Александра Фёдоровна затихла, судорожно сжалась, как будто от удара. Смахнув набежавшую слезу, она тихо произнесла:
- Храни вас обоих Господь... Я помогу Ольге с разводом. Пусть хоть кто-то будет счастлив на нашей грешной земле... Мне больше нечего сказать.
* * *
Ровно в десять Императрица вошла в библиотеку в сопровождении графа Игнатьева. Аликс сразу же заметила, что ожидавшие её родственники разделились на две группы.
Мария Фёдоровна по-хозяйски заняла кресло в углу, около лестницы, ведущей на хоры к книжным шкафам. Украшенное рюшами платье с палевым шлейфом, со светло-зелёной отделкой, ожерелье из бриллиантов с бирюзой придавали ей грациозный и элегантный вид.
Рядом с ней, за массивным ореховым столом, сидел Владимир Александрович, хмурый и сосредоточенный, в полном фельдмаршальском убранстве. Мария Павловна зачем-то нарядилась в вызывающее оранжевое платье, которое делало её похожей на кокотку.
Константин Константинович и Елизавета Маврикиевна, которые явно нервничали и чувствовали себя не в своей тарелке, ютились у торца стола и тихо переговаривались.
Генерал-адмирал стоял у камина, нависая семипудовой глыбой над Евгением и Георгием Лейхтенбергскими, которым вполголоса рассказывал очередную скабрезную историю.
За вторым столом сидели Павел Александрович и Елизавета Фёдоровна. Элла, как всегда, была прекрасна. Строгое тёмно-зелёное платье и чудесное сапфировое ожерелье лишь подчёркивали её изысканную красоту. Павел, сменивший щегольскую венгерку Гродненского полка на свитский сюртук, был непривычно мрачен.
При появлении Императрицы все умолкли. Сидевшие - почтительно встали для приветствия. Лишь Мария Фёдоровна не шелохнулась и осталась сидеть, глядя на невестку прямо в упор, показывая собственную значимость и независимость.
Аликс не стала обострять ситуацию и сделала вид, что не заметила вызывающего поведения свекрови. Она сдержанно поздоровалась с присутствующими, села в кресло рядом с Эллой, после чего обратилась к канцлеру:
- Присаживайтесь, Николай Павлович!
Не успел канцлер усесться, как Мария Фёдоровна разразилась гневной тирадой.
- Присутствие графа Игнатьева здесь неуместно! - безапелляционно заявила она. - Мы собрались, чтобы обсудить вопросы, имеющие касательство исключительно к Императорской Фамилии! В своём кругу, без посторонних!
Аликс, смущённая таким напором свекрови, не успела ничего ответить, а генерал-адмирал уже перешёл в наступление.
Алексей Александрович, не обращая внимания на Императрицу, бесцеремонно обратился к канцлеру:
- Действительно, граф, Вы не можете присутствовать на семейном совете! Ну что это за выдумки? Вы пока что не член Императорской Фамилии!
Слушая надменный голос Великого Князя, Аликс побледнела. Её длинные тонкие пальцы инстинктивно сжали поручни кресла. Всего год назад подобная конфликтная ситуация привела бы Императрицу в паническое замешательство, но теперь бестактное поведение генерал-адмирала вызвало у неё приступ гнева.
- Если Ваше Высочество изволит заметить, то Вы находитесь в моей библиотеке, - медленно произнесла Императрица. Её голос звучал твёрдо и язвительно. - А потому я определяю, кого мне приглашать!
- Но это семейный совет! - взвился генерал-адмирал. Он буквально задыхался от возмущения и теперь, переводя взгляд то на Марию Фёдоровну, то на Владимира Александровича, искал у них поддержки.
- Мы собрались не на AfternoonTea, а для того, чтобы обсудить вопросы, касающиеся интересов государства. Если кому-то не нравится присутствие графа Николая Павловича, он волен уйти. Потому
не тратьте моё время, Ваше Высочество. Мне оно дорого.
После того, как Алексей Александрович смолк, Аликс обратилась к свекрови:
- Ваше Величество просило о встрече. Я слушаю...
Глаза Марии Фёдоровны недобро сверкнули, но она сумела сдержать негодование. Тщательно подбирая слова, Гневная обратилась к царственной невестке.
- Все мы... Мы второй день пытаемся добиться встречи с Николаем Михайловичем... Но Рихтер категорически отказывается допустить нас, ссылаясь на Высочайшее повеление!
- Оттон Борисович исполняет мой приказ, - тихо ответила Аликс, глядя в глаза свекрови.
- Но я настаиваю на такой встрече! Я желаю видеть Николая! - повысила голос Мария Фёдоровна. - Точно также, как его желают видеть иные члены нашей семьи. Вчера флигель-адъютант заявил, что Николай содержится под арестом!
- Увы, Ваше Величество, но это невозможно, - ледяным тоном ответила Аликс.
- Что же препятствует мне встретиться с Николаем?
- Сегодня утром он покинул Петербург и поездом выехал в Пермь...
В библиотеке воцарилось гробовое молчание, а сцена всеобщего изумления поистине была достойна пера великого Гоголя.
- Куда? Зачем в Пермь? - удивлённо воскликнула молчавшая до того Мария Павловна.
- К месту своего проживания... Я определила для Великого Князя именно этот город, где он будет проживать в качестве частного лица.
- Господи! Да что же это творится? - Мария Фёдоровна не смогла сдержать возмущение. - Это просто немыслимо! Немыслимо!
- Почему же немыслимо? В своё время Николай Константинович был сослан в Ташкент Императором Александром Вторым. Неужели Пермь хуже Ташкента?
Константин Константинович, услышав упоминание о старшем брате, опозорившем семью кражей бриллиантов, потупил глаза. А вот генерал-адмирал не на шутку разволновался. Он вскочил со своего места и обратился к Аликс:
- Это решительным образом невозможно! Вы так спокойно говорите
о том, что русский Великий Князь, русский генерал, выслан в какую-то Богом забытую Пермь?
Алексей Александрович застыл в наполеоновской позе. Огромный, величественный, картинно засунув правую руку за борт щегольского флотского сюртука, на котором одиноко белел георгиевский крест, полученный за русско-турецкую войну. Этот "leBeauBrum-mell"обладал недюжинным артистическим талантом и в любой обстановке прежде всего думал о том, как он выглядит.
На Императрицу театральные эффекты генерал-адмирала не оказали никакого воздействия. Она выдержала небольшую паузу и тихо произнесла:
- Со вчерашнего дня Великий Князь Николай Михайлович больше не состоит на службе. Он лишён всех чинов и уволен от всех должностей. Прошу всех запомнить, что отныне он не более, чем частное лицо. И больше я никогда... Слышите? Никогда не желаю слышать его имя!
- Но почему всё так стремительно? Невозможно принимать решения относительно Великого Князя так поспешно и необдуманно. Почему Вы даже не поинтересовались нашим мнением, мнением всей Императорской Фамилии? - не сдавался генерал-адмирал. - И как можно за какую-то шалость, пусть даже не совсем пристойную, подвергать такому жестокому наказанию?
- Если мне понадобится совет Вашего Высочества - я непременно к Вам обращусь! Но что касается Николая Михайловича, то я обошлась самостоятельно! Относительно наказания... Я проявила преступную снисходительность, ибо Великий Князь за свои богомерзкие деяния заслуживал каторги!
Не давая генерал-адмиралу опомниться, Аликс добила его язвительным вопросом:
- Или Вы желаете, чтобы его предали суду? Что же, если Николай Михайлович выскажет такое пожелание, предстать перед военным судом, я буду должна удовлетворить его. И пусть его судят... Боюсь, что после вынесения приговора я уже не смогу обеспечить ему комфортного проживания в Перми.
Константин Константинович, дотоле притихший, встрепенулся и
воскликнул:
- Предать суду? За какое-то стихотворение?
Он поднялся, нервно одёрнул мундир. Нескладный астеник почти двухметрового роста, с длинной шеей и плоской грудной клеткой, Великий Князь совершенно не был похож на военного человека. Актёр-любитель и поэт, публиковавший свои вирши под псевдонимом "К.Р.", был чрезвычайно робким и осторожным. Вот и сейчас в его мечтательных глазах читалась растерянность. Судорожно заламывая длинные артистические пальцы, унизанные кольцами, Константин Константинович из-за волнения издавал какие-то нечленораздельные звуки. Владимир Александрович не выдержал первым:
- Да помолчи хоть ты, Костя! Николай сам виноват! В простонародье за такие пакостные штучки морду бьют! Посмей он такое про меня сказать или написать, так я бы его в бараний рог скрутил самолично!
Незадачливый поэт осёкся на полуслове, стушевался и вернулся в кресло, а вот генерал-адмирал не желал признать своё поражение. Стерев пот с побагровевшего лица, он гневно обратился к Императрице:
- Ваши слова звучат просто оскорбительно для меня! Вы решили не вовсе считаться с моим мнением? Даже покойный Николай не принимал решений, не выслушав меня!
Аликс не успела ответить, ибо Мария Фёдоровна решила вступить в бой. Она говорила беспрерывно, срываясь на крик, высказывая накопившиеся претензии. Всё вспомнила, ничего не забыла. И покойного Николая, и несчастного Георгия, отрешённого от трона, и даже приглашённую на коронацию Юрьевскую. Хрупкая датчанка бушевала и никто не решался её остановить. Но, стоило Гневной задеть Сергея Александровича, как Элла бесцеремонно перебила затянувшийся монолог.
- Не трогайте моего мужа! - тихо, но твёрдо произнесла она, гордо подняв голову. - Сергей - чистый душой и помыслами, и никто не смеет возводить хулу на него! Даже Ваше Величество не смеет!
Глаза Эллы, удивительно красиво очерченные, смотрели спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю её кротость и застенчивость, чувствовалась необычайная самоуверенность и сознание своей моральной си-
лы.
- В сложившейся безумной ситуации я больше не могу исполнять должность генерал-адмирала, - глухо принёс Алексей Александрович. - Я подаю в отставку! Прямо сегодня - в отставку!
В царской библиотеке воцарилась мёртвая тишина. Неожиданный ход генерал-адмирала все восприняли, как неуклюжую попытку восстановить свои пошатнувшиеся позиции. Аликс не растерялась. Выдержав паузу, звонком вызвала флигель-адъютанта.
- Принесите Его Высочеству перо и бумагу, он желает написать прошение об отставке!