Пыльное утро лишь на мгновение порадовало чистотой красок. В котелке обреченно забулькал стандартный паек путешественника, еще не удалившегося от обжитых мест - каша, немного овощей, чуть-чуть эрзац - мяса. Ворчанию мотора вторил сопротивлявшийся новой порции забвения пленник. Надо будет увеличить вечернюю дозу, когда прибудем в Оазис, подумал Чегджи. Или сейчас добавить? Он положил так и не донесённую до рта ложку обратно в миску. Нет, не надо пытаться уморить ценный образец ещё до начала основного исследования. Впрочем, если эльф очнется в пути, это будет плохо и надо предупредить охрану, чтобы смотрела в оба. В крайнем случае, можно будет сделать укол днём, а сейчас можно внести первое наблюдение в журнал наблюдений - объект устойчив к седатикам.
Чегджи, привычно устраиваясь на месте рядом с водителем, думал не только о пленнике. Рассказав о давних событиях, пережив заново все, что происходило тогда на самом деле, утром продолжал находиться под впечатлением давней истории. И еще его не отпускало ощущение, что близится что-то не хорошее. Уже находясь в секторе Пустошь, Чегджи понял, что выражение "дело пахнет керосином" не обязательно является метафорой. Развившееся у него за последние годы чувство опасности имело вкусо - обонятельное оформление. Вдохнув в свое время воздух бывшего второго резервного бункера, во время беседы с неживым собеседником и в дальнейшем, при приближении угрозы, Чегджи словно переносился туда, в свою первую экспедицию. Его ноздрей словно вновь касался незабываемый аромат полутора вековой затхлости и тлена из той, первой экспедиции. Возможно, именно этот не существующий аромат и подпортил ему пробуждение. Должно быть, подумал он, глядя на залезающую в кабину Алекто, не случайно слово "чутье" и слово "обоняние" являются синонимами. Некоторое время поразмышлял над этим забавным вопросом, затем уже почти отложил его на потом, как чуть не подпрыгнул. Он догадался, что именно ему помешало увеличить дозу снотворного - два союзника лучше, чем один. Интересно, подумал Чегджи, с чего я решил, что мне понадобится помощь?
Он не знал, что в это же самое время...
Господин Ленкене прошелся по кабинету и остановился у окна. Грузный и не молодой уже человек не был дураком, каким его считали столичный сноб Чегджи и бродяга Алекто. Умом не блистал, это верно, но кое-что в голове все-таки водилось. И сейчас это что-то боролось насмерть с тем, что находится в груди.
За его спиной, среди тарелок, оставшихся с позднего завтрака, к слову, съеденного без особого аппетита и нескольких бумаг, лежал тусклый камешек с дырочкой под шнурок. Рассмотренный во всех ракурсах, такой простой и невзрачный он притягивал к себе мысли, служил источником непривычной и от того еще более пугающей тревоги.
Будь начальник стражи чуть более чувствительным человеком, то его мысли было бы можно охарактеризовать созерцанием быстро бегущего времени. Поскольку он не таков, все называлось проще. Господин Ленкене думал о том, что давным-давно достиг потолка своего развития как стражника и что это жалкое селение - все, что будут видеть его глаза до конца дней. А конец, не стоит себе лгать, не так уж и далек. Хорошая идея, настигшая его восемь лет назад - стать полновластным, ну, почти полновластным повелителем горстки оборванцев, пару последних лет таковой уже не казалась. Конец все ближе, а продвижения по службе и старости в окрестностях Цитадели или хотя бы ближайшего Оазиса, ждать не стоило. С этим надо что-то делать и он знает что. Только почему-то, когда извлекал этот камушек из сейфа, снова заколебался.
Вчера, отправляя пленника в Цитадель, Ленкене полагал, что мечта об устроенной старости становится ближе. Сегодня, после утреннего сеанса радиосвязи, когда его заслуги не вызвали особого энтузиазма и благодарности, уверенность стала бледной и невесомой. Премия за поимку преступников - это все, на что он мог рассчитывать от руководства. Зачем премия тому, кто не покидает станции, на которой его бесплатно кормят, а развлечений нет, и не предвидится? Семьи тоже нет. Тратить деньги Ленкене просто не на что. Такая благодарность выглядит издевательством. Очередной его вероятный преемник, третий раз за два года, отправлен на более интересное место службы, а самому Ленкене велели ждать, как и раньше. Жизнь проходит, а перемен нет. Вот тут-то и закатился сначала в мысли, а потом и в руки, этот невзрачный камушек.
Когда Ленкене заступал на свой пост, четвертая сельхоз станция, именуемая самими жителями Житте, была тишайшим местом. Здесь случались лишь бытовые преступления, в основном воровство сельхозинвентаря, рваной одежды и продуктов. Иногда "пыльная настойка" ударяла чересчур сильно в и без того пустые головы, становясь источником драк. Вот и все, в общем-то, проблемы с которыми приходилось иметь дело.
Житте казался землёй обетованной, в особенности после подавления восстания в Карьере, поиска просочившихся со стороны Острых гор мутантов и ловли сбежавшего из лабораторного комплекса образца, привезённого из какого-то совершенного далёка. Тот уникальный мутант сбежал, как говорят, просочившись сквозь прутья клетки, в которой его привезли на дирижабле и не успели даже поместить в специально подготовленную комнату с толстыми бетонными стенами, в которых скрывался листовой свинец. Как говорили, та комната была специально построена в каком-то древнем ангаре, на сплошном бетонном полу, под которым не проходили коммуникации, дабы уменьшить вероятность побега. Как говорили, образец умел давить на мозги, от того и свинцовая обшивка. Не ясно, как его поймали, но после завершения операции, каждый раз когда в окно ударяла первая горсть брошенного бурей песка, Ленкене хотелось забиться под кровать, а лучше в шкаф. Во время не то второго, не то третьего приступа, большому во всех смыслах человеку, который сидел на полу, вжавшись в угол, пришлось останавливать, буквально сев на собственную руку, которая обрела своё собственное "я" и желала застрелить своего хозяина. Было страшно не тем страхом, который Ленкене испытал, когда его порезали в первый раз, или когда впервые, ещё на заре своей военной карьеры, он впервые увидел направленный на него ствол. Страх был каким-то другим, не знакомым. От него не хотелось драться, а только бежать. Или забиться в угол и тихо скулить в ожидании смерти. Не важно какой, лишь бы побыстрее, поскольку за стенами дома всё та же самая безумная буря (на самом деле самая, что ни на есть, средненькая), то бежать можно только в смерть. Бежать, не сходя с места. И беспомощность, мерзкая слабость, каковую не испытывал даже в детстве. Ленкене посмеялся бы, если б узнал, что Алекто сравнивала его с крысой. Именно так его и называли, давным-давно. Не за рост, а за цепкость и отчаянную живучесть. После встречи с тем мутантом, которого он смог завалить лишь случайно и совершенно не помня как, большой человек, который обычно не боялся никого и ничего, превращался в маленького крысёнка, стоило только чуть подняться ветру. Житте стал для Ленкене подарком. Тут скучно, но спокойно, и бурь почти нет.
Лет пять назад стали периодически приходить донесения, что на полях шляются какие-то вольные пташки которые, что странно, не воровали. С их появлением поползли подрывные слухи, сообщавшие о слабости Содружества и силе некоего Господина Пустых Земель, который скоро придет и сюда. Появились первые случаи смертей от полной потери крови, у Ленкене всего один, но из частных бесед с коллегами с соседних станций, выяснилось, что такие происшествия становились всё более распространенными. Крестьяне, до того охотно делившиеся с "господином начальником" своими незатейливыми новостями, постепенно становились тихими и начинали смотреть исподлобья. Не жаловались и не клянчили, вдруг подбросят чего-то дефицитного: отборного зерна там, или материи, или запчастей для генератора, который больше простаивал, чем давал электричество, а молча работали и молча смотрели. С ожиданием. Сам Ленкене не сразу заметил, как на обычные инспекционные поездки стал одевать бронник, а потом и винтовку взял, когда просто захотел немного пройтись по городку. Когда заметил творящиеся вокруг и в нём самом странности, не зная как это назвать, стал бороться с распространителями вредных слухов. Махал кулаками и кричал, что нет иного Господина кроме первого старейшины, правящего в Цитадели. Раздавал зуботычины в том числе и своим подчиненным, которые, как ему казалось, ленились работать и всем прочим, которые его речам предпочитали слова, произнесенные пришельцами со стороны пустыни. Однажды повезло - один из таких проповедников скорого явления Повелителя был пойман и допрошен им, Ленкене, лично.
Худой, как пособие по анатомии, сухой и серый, как земля из "горячих мест", грязный как похмелье, явно выраженный мутант молчал. Не помогли ни расспросы, дескать, я хочу поподробнее узнать о Господине, ни с презрением отклоненные попытки угостить. Бессильны оказались угрозы сначала и кулаки потом. Замученный до смерти мутант так и не сказал, кто скрывается под псевдонимом "Господин Пустых Земель", чего хочет на самом деле, где находится его поселение и как оно укреплено. Только повторял, как заведённый, что скоро вся пустыня и все Оазисы склонятся перед своим господином. Говорил, что южных островитян не спасут их широкие проливы, хотя, как показалось Ленкене, мутант не знал что такое море. Говорил, что Содружество беспомощно, ему пора уйти. И оно уйдет, в ужасе и мучениях. Сила Господина беспредельна и участь его врагов будет ужасна. Смерть затопит чистые улицы, цветущие сады и только верные слуги Господина будут наслаждаться, пируя на дымящихся руинах. Они насытятся сладкой плотью и кровью прежних хозяев. Насладятся мягкими самками и пожрут чистых детенышей. В такие моменты, заплывшие от побоев глаза задержанного наполнялись огнем предвкушения и вожделения, при виде которого даже видавшему всякое Ленкене хотелось убежать из кабинета. Перед смертью, дикарь все-таки ответил на один единственный вопрос. Он назвал камень, висевший на кожаном шнурке и отобранный при обыске, ухом Повелителя. Сказал, что когда большой человек захочет избежать своей печальной участи, достаточно прижать этот камень ко лбу и предаться всеми помыслами Повелителю. Тот может услышать, если начальник действительно захочет говорить и решит загладить свою вину за убийство посланника и предложит достойный высокого внимания подарок. Повелитель многое может дать своим верным слугам - хорошую еду, первую очередь при дележе добычи, пленников из числа "чистых". Захочешь - заставь работать, захочешь - ублажай похоть или съешь. Наиболее верным может достаться высшая награда - стать бессмертным и служить Господину в новом облике, обладая силой и умениями, о которых нельзя было и мечтать раньше.
Несмотря на все свои огорчения, Ленкене заколебался, когда достал камень из сейфа поднес его вплотную к глазам. Бессмертие - это хорошо. Подчиняться могучему владыке вместо немощных старцев, которые до последнего закрывают глаза на очевидное - тоже. Но что-то удерживало толстяка от поступка и заставляло вспоминать мельчайшие детали того допроса. Такая нерешительность была чем-то новым для начальника стражи, от того он и психовал. Будь он чуть умнее, то понял бы, что просто боится принять окончательное решение, поскольку назад дороги не будет. Это становится ясно, если грамотно читать между строк грозные директивы и распоряжения, прислушиваться к слухам, которые пересказывают солдаты во время участившихся перегруппировок, вспомнить слова пустынных проповедников... Если собрать воедино все мелочи, которым не предают значение когда их мало и которые поздно принимать к сведению, когда их становятся много и нельзя больше игнорировать, то вырисовывается картина, в которой Содружество не так сильно, как казалось. За всеми этими разговорами и перегруппировками, когда движутся только колоннами, расставив пулеметы в стороны, стоял дикий и безымянный страх. Теперь у него есть имя - Повелитель, который, как теперь очевидно, не легенда. Как знать, может и сил у него немало, может, он не просто очередной удачливый вожак.
Увлекшись воспоминаниями и размышлениями, Ленкене не сразу заметил, что вновь сидит за столом и вертит в руках камень. От волнения что-то сжалось в груди. Он принял решение, но боялся ему последовать. Подарок двигался в сторону Цитадели, но вряд ли фургон минует Четвёртый Оазис, а там очень притягательные для засады места... Подарок далеко от безопасных стен и Повелитель его получит. Ленкене коротко выдохнул и рывком припечатал черный камень ко лбу.
Ни тогда, ни много позже, он не смог бы описать, на что была похожа эта "связь", поскольку не знал нужных слов. Если бы в тот момент в комнате находился наблюдатель, то был бы удивлен при виде лица господина начальника. Оно постоянно искажалось, почти каждую секунду меняя выражение и цвет. Лицо то краснело, будто толстяка вот-вот хватит удар, то серело, как от полной кровопотери. В одно мгновение показалось, что Ленкене вот-вот заорет в бешенстве, в другое, что заскулит от невыносимого ужаса, но чаще на широком лице, не привычном к таким выражениям, застывала отчаянная, истеричная мольба. В комнате было тихо и сдавленное, хриплое дыхание звучало оглушительно. По щекам то бежали капли горячечного пота, то лицо покрывалось холодной испариной. Дрожали пальцы, иногда начальник стражи бил раскрытой ладонью по столу, будто старался унять дрожь. Кулаки сжимались и разжимались. В одно мгновение Ленкене словно пытался отодрать камень от своего лба, в другое с силой прижимал, будто намереваясь вдавить в кости черепа. Когда руки опадали на стол и чуть ли не растекались по нему, словно всё ещё крепкие мышцы становились киселём в кожаной оболочке, то каким-то образом камень держался на лбу сам, жирно сверкая уродливым третьим глазом. Насмешливым и не добрым. Будь наблюдатель человеком сострадательным, он бы попытался оторвать чёрное око от измученного им человека. Пытка явно была невыносимой, не смотря на несколько минут, которые длилась.
Тем не менее, когда амулет брякнул о стол, вывалившись из в конец обессиленных ладоней, господину Ленкене показалось, что пройти могли и часы и годы. Всё происшедшее было похоже на сон, который на прощание оставляет о себе воспоминание о долгом, очень долгом времени, проведенного где-то не здесь. Совсем, совсем не здесь. Осталось воспоминание, что его о чем-то спрашивали, а он что-то отвечал. Возможно, Ленкене не уверен, его спросили, чем он сможет искупить убийство посланника. Его ответ, который он почти не помнил, занял бы в виде слов не менее часа и включал бы в себя все, от неудовлетворенности своим местом, до страха перед уже недалекой смертью. От полного отчета об отправленном в Цитадель пленнике, до присяги на верность. В забытьи эти вопросы-ответы - беседа, заняли лишь одно долгое, как вечность, мгновение. Под конец, его даже настигло чувство некоторого удовлетворения невидимого, но не выносимо страшного собеседника. Ленкене понял, ставя обратно в шкаф почти опустевшую бутыль, что сотрудничество началось. Посидел еще некоторое время, с отрешенным удивлением посмотрел на тарелку, чьи осколки разлетелись по комнате и на кровь, забрызгавшую столешницу. Он не заметил, как поранился, когда молотил руками по столу. Ленкене долго смотрел на кровоточащий порез, даже не думая о перевязке. Потом глубоко вздохнул и подошел к стоящей в углу кабинета радиостанции, настроился на частоту рации трясущейся в алектином фургоне охраны и взял микрофон.
Чегджи продолжали снедать предчувствия близкой беды, на душе было не спокойно и как-то грязно. Почти сразу после того, как отъехали с ночной стоянки, у охраны сработала рация. Когда Чегджи обернулся на характерный хрип динамика, то начальник конвоя, который в этот момент прятал рацию в кармашек пыльной и изрядно поношенной жилетки, заметил взгляд и отвернулся, словно проверяя пленника. Клык, стараясь скрыть внеплановый сеанс связи, действовал поспешно и неуклюже. Его взгляд, как решил Чегджи, выражал озабоченность и некоторое опасение. Своей заботой о "грузе" ему не удалось закрыть телом верхнюю панель рации, запутавшейся в складках, и антенну. Чегджи задумался - на связь обычно выходят четыре раза в день, а Клык ещё до завтрака беседовал с Ленкене на тему доброго утра. Использованные при этом выражения были так себе, но смысл был прост и понятен - всё идёт по плану, всё спокойно. Внеплановые сеансы связи практиковался только в случае нападения и иной не приятной неожиданности. Если охрану вызвал Ленкене, в этом нет ничего не обычного, но зачем тогда скрывать факт радиосвязи? Опасения Чегджи стали уверенностью. Рассудок выдавал причину за причиной как переговоров, так и скрытности - от контрабанды до случайного нажатия на кнопку. Во все эти версии не очень-то и верилось. Путешествие в присутствии громил было слишком спокойным и осталось только придумать, что делать, если предчувствия не были просто эхом прошлого и усталой мнительностью?
- Командир велел передать, это, что по сводке здесь выявлена группа мутантов. Прямо по курсу. Говорит, мол, соблюдать осторожность. - Раздался сзади сиплый голос Клыка.
- Проскочим? - Спросил в ответ Чегджи. Он не очень доверял словам командира охраны, но всё ещё допускал, что сказанное правда, а у него просто расшалились нервы.
- Должны. Они дальше, к югу. За Серыми гребнями. А не проскочим - им сильно не повезет. - Хриплый смех, полная уверенность в своих силах.
Может и вправду, показалось. Могла крупная группа просочиться мимо внешних наблюдателей? Вполне, такое уже случалось. Могли просто сдать нервы? Запросто, особенно если вспомнить, что не был дома уже года три. Вот сиди и думай, откуда дует сквозняк, запутавшийся в щелях и коридорах твоей души.
Чегджимахал знал, что одной из распространенных болезней среди агентов наблюдательно - поисковых групп, было нарушение собственной идентичности. Не раз он ловил себя на мысли, что думает о людях, рядом с которыми делит опасности и работает в одном кабинете, пьет из одной бутылки и ест из одного котелка, как о родных. Что они ему гораздо ближе, чем положено. Ближе чем все друзья - товарищи, оставленные дома или даже те, кто работает с ним в этом мире. Хотя нет, он к коллегам по службе относился как к друзьям, это верно. Эти люди из сектора Пустошь были ему дороги не как сотрудники того же ведомства, с которыми, как на пример с Мартином, к которому сейчас едут, учились на одном курсе, а как равноправные жители этого медленно загинающегося мира. Они были достойны того, чтобы сражаться и работать рядом с ним. Чегджи порой ловил себя на мысли, что работает над оружием против Господина мертвых не из интереса и не ради поддержания легенды, а по-настоящему. А потом перестал себя ловить. Он хочет избавить от этого неприятного Субъекта вселенную. Он думает о Господине, как о своем личном враге. Пора в отпуск. Ничего, вот добьем гада, тогда можно будет и вспоминать, что у Чегджимахала есть семья, а тут он только гость, а дом его довольно далеко...
- Ты давеча вспоминал бессмертную колдунью. Её звали Нарнина. Клан белого ключа.
- Спасибо. А с чего ты её вспомнила?
- Само вспомнилось. - Излишне торопливо ответила Алекто. Чегджи показалось, что она ещё что-то хотела добавить, что губы уже начали складываться в так и не произнесённое слово. Не возникло сомнений, что про колдунью Алекто знала больше, чем сказала. Больше, чем удалось собрать той экспедиции. Словно подслушав его мысли, Алекто добавила, хотя явно не то, что собиралась сначала. - Говорили, что она помнила времена Последней Войны, говорили, что она лично знала Повелителя. Если это правда, то клан был истреблён главным образом из-за неё. Повелитель начал наступление со своего старого врага.
- Врага, ты это знаешь точно? Откуда?
- Я же сказала, что так мне рассказывали. Я много езжу, много слышу, - И Алекто с преувеличенным вниманием воззрилась на дорогу.
При всей своей любознательности, Чегджипал Хами не часто уделял внимание людям которые окружали его на сельхозстанциях. Будучи окружен значительную часть жизни подобными простыми людьми, чернорабочими и мелкими ремесленниками-торговцами, привык считать их данностью, не стоящей его дорогого внимания. Порой мутанты из дальних деревень занимали его больше чем те, кто жил снаружи стен Цитадели, только иногда заходя во внутрь, вроде охраны, что сидела внутри фургона. Даже поразительно, как искренне столь образованный и опытный человек полагал Содружество источником Света, которому не нужны комментарии. Нет не так, Сосредоточием Света. Полагал, что этого сияния вполне достаточно, что бы все, кто его видит, забыли о том, что без устали нашёптывают Пустые земли. Почему-то теперь, именно после слов Алеко, такой подход показался фатально не верным. Прокручивая в голове фрагменты сегодняшнего дня, вроде попытки скрыть не запланированный радиоэфир, вспоминая как выглядела Алекто при виде охранников Клыка в самом начале, Чегджи мысленно назвал себя дураком. Возможно, такова обратная сторона вживления в этот мир. Сколько людей смогут без запинки вспомнить расстояние от входной двери квартиры до туалета? Не много, поскольку это деталь привычного быта, на который редко обращают пристальное внимание. Вжившись в этот мир, Чегджимахал перестал замечать повседневные встречи с простыми людьми, поскольку эти люди стали частью привычного окружения. Сейчас агент - исследователь раскаивался в своей близорукости.
Клык, в то же самое время, также размышлял. Вообще-то он не умел этого делать и не знал такого слова, поскольку был слишком занят всю свою жизнь простым выживанием, но, с другой стороны, в голове что-то иногда бродило. Как сейчас. Во-первых, он не любил явных мутантов. Сам себя причислял к нормальным людям, хотя, услышь нечто подобное тот же Чегджи, то долго не смог бы разогнуться от смеха. Только что господин Ленкене приказал встретить группу уродов и передать им предварительно разоруженных и желательно связанных Алекто с докторишкой. Во-вторых, он очень сильно не любил уродов, которые сменили ему предыдущее прозвание на Клыка, выбив симметричный зуб и половину прочих. Теперь единственный клык торчит наружу. Не то чтобы это сильно огорчало привычного к дракам наёмника, но ведь не порядок. Он тогда не смог отомстить, как полагается, поэтому последовательно бил мутировавшие морды везде, где только их находил. В-третьих, перспектива отдать Алекто его совершенно не радовала. Он был бы совсем не прочь компенсировать тяготы службы, отказ от поборов торговцев и, главное, сухой закон, пребыванием в ее приятном обществе в течение хотя бы суток. Потом путь забирают то, что останется от этой чистюли. Шляется по Пустым землям, торгует, понимаете ли. Раз не задерживается в Оазисах, значит не прошла даже в самую низкую "чистую" категорию, ведь окопавшиеся конфедераты не разбрасываются генетическим материалом и не отпустили бы потенциальную мать нескольких чистых детей и донора яйцеклеток. Закон "О Чистоте" был общим для всего Содружества и исполнялся жестко, а порой и жестоко. Значит, отбор она не прошла, но корчит из себя просто категорию "Первый прим". Ведь предлагали же девке тогда, на подъезде к Пятому, расплатиться по-быстрому натурой. Нет, стволом размахивала, дружков поджидала. Вломили тогда Клыку с компанией не слабо. Если б не господин Ленкене, махал бы сейчас Клык киркой или лопатой. И долго бы махал. В-четвертых ... Что-то было еще, но Клык забыл. Тьфу на них, на отребье. Добычу отдавай, а возразить не смей. Ленкене что-то обещал за помощь, но у Клыка есть эти, как его там... Ильгер - покойник объяснял как - то, когда в очередной раз штопал, умел штопать, этого не отнимешь, объяснять тоже умел без зауми, не то что некоторые... Ага, вот. У Клыка есть свои твердые .... Рынципы, вот. Не отдавать то, что знаешь как пристроить сам. Куда пристроить Алекто он знал. Хорошо мог её продать, знал Клык пару мест, где девку оторвали бы с руками. Потом можно было бы десяток - другой дней не просыхать. И докторишку можно пристроить и снабдить работой, а то ходит по пустыне, исследует, деревца растит. Ненароком ещё сдохнет без толку. Клыку приказали отдать обоих и без возражений. Ему было нелегко. Рыкнув, чтобы его разбудили к началу прохода через Гребнистую гряду, провалился в беспокойную серую муть, привалившись к жесткому бортику.
Когда дверца, отделящая кузов от кабины распахнулась и Клык потребовал остановиться по нужде, Чегджи не удивился и попросил подождать часок до периметра безопастности Четвёртого, прекрасно зная, что тому надо на самом деле. В ответ раздалась брань. Тогда бесстрашный доктор велел валять через задний бортик. Одновременно он закрыл саквояжик, скрывая от недоброжелательных глаз активированный им ещё полчаса назад аварийный маячок. Сейчас Чегджи проверял работает ли передатчик и получен ли ответ. Мартин получил сигнал "Немедленно на помощь" и сообщил, что выдвигается. Он хвалился хорошими отношениями с охраной Оазиса и что в любой момент может вскочить в патрульную машину и выдвинуться в нужном на правлении. Он мог появиться в сопровождении двух - трёх солдат в любую минуту. Это было бы как нельзя кстати, поскольку в ответ на последний отказ остановиться, в спины обоих сидевших в кабине крест на крест ткнулись стволы.
Клык из салона держал на прицеле обоих, пока остальные подельники выволакивали ненавистных "начальников" и вязали, попинав для профилактики. Место приметное, подумал Чегджи, пытаясь потереть ушибленный бок, и укромное. Справа откос, дорога петляет, образуя миленький закуток. С трех сторон не видно, что тут делается. Метров через двести один из немногих ориентиров - "кривой зуб". Когда-то там, наверное, был столб. Сейчас остались только бетонное основание и ржавая погнутая арматура, собранная в пучок, здорово напоминающая загнутый клык неведомого хищника. Своего рода верстовой столб. Четыре пятых пути от Жите до Четвёртого Оазиса пройдены. Оставалось совсем ничего, дорога позволила бы ехать чуть не вдвое быстрее и через час с небольшим они были бы на месте... Других ориентиров на много километров нет. Расстояние меряется от "кривого зуба": столько то в сторону Четвертого, или от него. Понятно, подходящее место встречи. В том, что "охрана" кого-то ждет, не приходилось сомневаться. Клык нервно посмотрел по сторонам и велел:
- В кузов, к той падали. Сторожить, глаз не спускать. Кто вперед меня полезет развлекаться, сам развлекалки поотрываю.
Интересно, подумал Чегджи, собственным глазам он не доверяет, придурок? Дверца то открыта. Или возвращение привычной роли главаря принуждает к таким действиям? Временное превращение в мешок, набитый чем-то не требующим особенно деликатного обращения, когда доктора швырнули в кузов, выбило из него на некоторое время все мысли. Ехали, впрочем, не долго. Чегджи не успел начать освобождаться.
Машина проехала по малозаметной тропинке метров триста и остановилась. Чегджимахала, вместе с по-прежнему дремлющим эльфом, оставили в кузове. Алекто выкинули наружу и куда-то не далеко отволокли. Доносился глухой смех и невнятный говор Клыка, обещающий головокружительные перспективы и высказывающий своё мнение о недотроге. Алекто молчала.
Донесся звук рвущейся материи и ворчание в стиле: - "А что тут у нас?". Охранник, за тенью чьей головы на тенте Чегджи краем глаза следил, продолжал, тем не менее, смотреть внутрь кузова, а не наружу. Плохо. Значит, не получится незаметно высвободиться. Попытка перевернуться так, чтобы руки в наручниках пропали из поля зрения конвоира, была пресечена.
- Лежать, не ворочаться. - Сразу же следует удар по лодыжке прикладом. Гаду было лень дальше тянуться, за что ему большое человеческое спасибо.
Хотя всё равно это плохо. Предполагая, чем все дело может закончиться, Чегджи распихал по тайникам в одежде полезные мелочи. Несколько коротких бритвенных лезвий, ключи, подходящие ко всем видам наручников. На самый крайний случай, с внутренней стороны обшлага рукава, был приторочен миниатюрный шприц-тюбик с коротенькой иголкой. Полкубика универсального антидота, хорошо действующего на вещества подавляющие нервную систему. Остроухий был самым крайним средством, на самый крайний случай. Этот случай настал. Обозначив неусыпное бдение, охранник отвернулся, поскольку снаружи начиналось основное действие. Молодец, спасибо, да будет смерть твоя лёгкой. Чегджи, поморщившись от боли в помятых ребрах, изогнулся, снял пальцами предохранительный колпачок и воткнул иголку в безвольное, пропылённое, но прекрасное даже сейчас тело.
После того, как человечество немного отдохнуло от Темного сезона, наступило некое подобие если не золотого, то серебряного века, уж точно. Новый скачок в науках и искусствах, новая высота полета фантазии и самых смелых теорий. Двадцатый век, третья четверть, новая редакция. Сто лет назад. Самые смелые идеи родились в Темное время но, по понятным причинам, не могли быть применены на практике. Не до того было.
Когда пустя годы руки энтузиастов дошли до пыльных хранилищ и сыплющихся носителей, некоторые ахнули, не сдержав эмоций. Дело в том, что множество народа приняло за чистую монету древнюю пропаганду, поверило, что где-то там, всего на расстоянии жизни одного поколения и вправду блистал Золотой Век. Верили, что можно вернуть на землю благословенные Прежние времена. До того добровольные исследователи питали свою безудержную фантазию только неявными предчувствиями, слухами и домыслами, что где-то там, в пыли и забвении никому не нужных архивов, должны валяться технологические жемчужины, зародившиеся как в мире Мечты, так и в грязи и крови балансировавшей на грани всеобщего хаоса цивилизации. Когда учёные заново пересчитали расчеты, то многие ахнули повторно. Давние и невнятные теории о существовании иных вселенных, параллельных нашей, запросились в реальность, хотя до того питали только мечтателей и фантастов. Их впустили в мир. Кто-то говорил, что эти вселенные отстают от нас на доли секунды, кто-то размахивал бумажной лентой Мёбиуса. Совсем недавно иные миры были несерьёзной сказкой, как вдруг на тебе, получите и распишитесь Смешно, почти век прошел, но как работают установки контролируемого пробоя, никто толком не знал. Складывалось впечатление, что некто нашептывал математикам правильные формулы, подсовывал изобретателям чертежи, опустив комментарии и сопроводительную литературу. За последний век человечество приросло еще шестью планетами по большинству параметров практически идентичных родной. Радиус, масса, период обращения вокруг светила, соотношение суши и воды... Самые оптимистично настроенные исследователи договорились до того, что всё это тени, отбрасываемые нашим миром. Несмотря на очевидную глупость, эта идея прижилась. Открытые миры были названы секторами, а первый мир, соответственно, Осью.
Чегджи прислушался к ощущениям в спине. Там лежал маленький пленник. Шприц тюбик выдавлен, кажется, в тыльную сторону ладони. Должно уже подействовать. По инструкции начало действия через пару минут после введения. Бедная Алекто, Клык ведь разок и успеть может.
- Ты чо пальчиками зашевелил-то, гаденыш? - Возмутился охранник, вынул руку из штанов, где ей активно шевелил и придвинулся, нагнувший над Чегом. Не боясь ничего, выудил пахучей ладонью из-под доктора кусочек мятого пластика, который Чегджи пытался подсунуть под себя. Похоже, зря ругали Клыка за тупость. Для своих людей он, должно быть, свет в тумане и кладезь мудрости. - Это чо такое, умник?! Браслеты открывать вздумал? Да я тебя...
Упустив какое-то сложное слово и ненадолго замолкнув, разевая рот, как оказавшаяся на мели рыба, охранник просто влепил пару раз под ребра Чегджи ботинком и полез наружу. Нет, как выглядит шприц-тюбик, он знал. Для чего предназначен, тоже. Но не смог увязать сонного и опасного пленника, которого охраняли большую часть пути, и пустую оболочку в своей руке. Полез за советом. Поскольку Клык был занят, практически добравшись до сокровенного, пытаясь одновременно решить, а не проще ли угостить несговорчивую девку прикладом, тревожить его незадачливый конвоир не решился. Невеликие мозги медленно поворачивались, а время шло. Возможность пробудить непонятного мутанта в них не укладывалась. Конвоир был на площади, когда этот ушастик вырвался от стражей и стал буянить. Не хотелось бы с этим обманчивым хлюпиком сойтись один на один. Умник же к нему ближе, а значит и получит первым. Не самоубийца же он, на самом деле, будить мутанта. Чегджи, так и не восстановивший дыхание, мысленно улыбнулся, словно подслушав немудреный ход мыслей. Эльф, к которому он привалился спиной, характерно вздрогнул. Началось.
Их мир открыли почти сразу после пробных пробоев. Сразу же назвали их место обитания просто "Лесом" и ни разу не поднимали вопрос о переименовании, не смотря на последующие "размолвки". Там зеленели не рощи, а дворцы, в которых жили короли зеленого мира. Слишком красиво, чтобы быть естественного происхождения. Деревья, порой доходящие до двухсот метров в высоту, противоречили всему, что известно ботанике. Разведчики рассказывали о постоянном ощущении радости, непрерывном восторге испытанных ими сразу после нескольких пройденных в новом мире шагов. Этим "психическим эффектам" не нашли объяснения, ведь ни малейших следов хоть каких-нибудь веществ, даже отдаленно напоминающих наркотические, в воздухе не было выявлено. Обитатели Леса, вышедшие навстречу людям, казались сошедшими со страниц бессчетных книг, на страницах которых жили представители Дивного народа. Перед простой документальной съемкой, сделанной первыми группами, становились пресными и пошлыми все ухищрения мастеров спецэффектов даже самых дорогих фентезийных фильмов. Некоторые способности, которых нет у людей, там были у каждого. Феноменальная устойчивость к ядам, излучениям, к возбудителям самых опасных и даже искусственных болезней. Вытянутые, хоть и не очень острые уши. Название для этой расы пришло в головы множества людей одновременно и не выветрилось до сих пор, хотя идиллия длилась не долго.
Что случилось вскоре после первого контакта на самом деле, никто толком не знал. Пережившее всё, что только могло представить даже самое извращенное воображение человечество, эту немыслимо прекрасную расу с самого начала порядком опасалось. Кто начал первую в истории межмировую и межрасовую войну теперь не установить достоверно, но в данном случае это было не важно. Теперь Чегджи, как ни верти бывший пособником похитителей этого остроухого юноши, который явно старше доктора, должен у похищенного просить помощи. Вынужден вернуть ему свободу не думая о последствиях и уповая на то, что эльфы всё-таки добрые создания. Не надёжное основание для практических действий, поскольку агент - исследователь Чегджимахал прекрасно помнил, что это именно люди назвали прекрасную расу словом из легенд. Начали относиться, как к существам из этих легенд и сказок. За что и поплатились. Не зная того, доктор повторил про себя немудреную мысль конвоира, что попадет под раздачу первым. Но выбора не было.
Он изо всех сил разжег в себе пламя бессильной ненависти. Он хотел, чтобы это было первым впечатлением после пробуждения, поскольку доказано, что обитатели Леса остро чувствуют свои и чужие эмоции. Возможно, длинноухий запишет его в "свои" и начнет бороться с "чужими". Кстати, некоторые острословы говорили, что именно проведенные в свое время "исследования" и послужили причиной охлаждения между двумя народами. Поскольку такие истории рассказывали, оглядываясь через плечо, то подробности разнились, противореча друг другу. Но все может быть. Известные службы никогда не славились щепетильностью, когда дело шло о безопасности. Новый мир и его обитатели вернули в души людей уже привычный страх Иного, которое сейчас очаровывает всякого, кто его увидит, но кто сказал, что так будет продолжаться всегда... И начали готовиться к войне, которая не замедлила разродиться. Остроухие ничего не прощали, какие бы выгоды не сулило забвение некоторых эпизодов "сотрудничества". Судя по скорости мобилизации, у них тоже был опыт встречи с теми, кто очень похож на нас, но нами не является...
Чегджи постарался, чтобы металл наручников коснулся соседа через рубашку, надеясь, что тот все поймет правильно. Простую и не затейливую мыслишку, что вампир обещал потерю паранормальных способностей на долгий срок, додумывать до конца не хотелось. Если кровососущий союзник постарался на славу и эльф ничего не может, то он, Чегджимахал, боролся до конца. Оставалось уповать, что благородные помыслы станут весомым аргументом как на Страшном Суде, если правы христиане, так и при следующей реинкарнации, если правы предки самого Чегджи. Придется освобождаться от наручников и банально лезть на четверых вооруженных и опытных мордоворотов в одиночку. Прости, Алекто.
Возня снаружи прекратилась. Конвоир окончательно утратил интерес к пленникам и повернулся спиной в кузов, вскидывая винтовку к плечу. Клык снаружи что-то забубнил. Ему столь же невнятно отвечали.
- Ах ты серая плесень!!! - Взревел Клык со злым удивлением. - Не тяни к ней лапы. Я же сказал, обожди не много. Твой хозяин ждал их долго, подождет еще часок, а нам необходимо расслабиться. Мне, во всяком случае. Отвали, я говорю! У твоего Господина всё равно наверняка не стоит. Она ему ни к чему не тронутой.
Ответ не был слышен, но привел Клыка в ярость. Последующие изречения были совершенно не понятными, но тон не оставлял сомнений, что будь тут нормальная трава, она бы не пожухла от такого словоизлияния, а воспламенилась. "Интересно, - Вдруг подумал Чегджи, - а у ярости бывает второе дыхание"?
В этот момент наручники на его руках распались с ясно различимым треском. Что- то обожгло запястье. Новый союзник проснулся.
Сидевший на бортике охранник обернулся, услышав странный звук. Он разинул рот, но закричать не успел. Его подбросило, словно пинком. Из горла вылетел протяжный свистящий хрип, когда той же невидимой силой опрокинуло вниз головой, словно чуть придерживая за пояс. Шмякнулся он славно, показалось, что хрустнула шея. Сверху уже падал Чегджи, славя все Высшие Силы, за то, что благодаря мутантской оперативности тело не успело онеметь. Дальнейшее превратилось в набор слайдов.
Мягкое падение, винтовка подхвачена. Кувырок назад за машину, снятый предохранитель. Щелкнул выстрел, что-то ударило в плечо, обожгло и вырвало клок ткани из рукава. Почти попал. Несколько выстрелов в ответ из-под колёс и третий из команды Клыка, тот, кто успел выстрелить, падает. Сам Клык успевает свалиться за первый же камень в паре метров от места, где он стоял, на ходу придерживая штаны. Маячившие чуть в отдалении мутанты как-то не заметно рассосались. Щелкнула незакрытая дверца кабины и элегантная серебристая фигурка оказалось рядом с Чегджи. Красивые и точные движения, грация и изящество, внимательный взгляд больших глаз цвета глубокого ночного неба, плотно прижатые уши. Словно не было более чем суток проведенных в связанном, одурманенном состоянии. Даже одежда не помята и не запачкана. Понятно, теперь Чегжди сам видит, почему не смотря на позднейшие разочарования эту расу продолжают называть эльфами. Вопросительный взгляд прошелся по разгорячённому лбу прохладным ветерком. На миг показалось, что грузовик очутился на цветущей поляне ранним утром, когда заканчивает рассеиваться туман. Лишь на мгновение.
Языка этих загадочных существ никто не знал, хотя они сами учились легко и быстро. Но на разговор не было времени. Мутанты очухались и начинали обходить. Приказав жестом эльфу оставаться на месте, Чегджи быстро лег и посмотрел, что творится с той стороны и два успел откатиться за заднее колесо, не глядя на фонтанчики земли на том месте, где только что пытался устроить огневую позицию. Спущенные штаны Клыку не мешали стрелять. Мутантов не было видно, но шорох осыпавшегося грунта с правого и левого косогора подсказал, что они тоже не бездействуют. Ругаться с уже бывшей охраной на тему сохранности Алекто они будут позже. Когда Чегджи вываливался из машины, он успел заметить, что их не менее пяти. Горбатые, не высокие, с руками, которыми удобно чесать щиколотки, не нагибаясь. Индивидуальные различия скрывали балахоны неопределенно - грязного цвета.
Клык лежал за небольшим камушком и осторожно садил короткими очередями. Чегджи опять не успел прицелиться, как зашипели спускающиеся баллоны. Опять враг не дремлет, а он считал "охрану" простыми тупицами. Держи расплату, агент-исследователь. Зазвенели стекла кабины. Это эльф высунулся за капот. Его прекрасное лицо исказилось, на щеках горели царапины, уши дергались. Казалось, что он вот-вот зашипит. Каким-то образом он удерживался на подножке кабины только на носках, свободными руками лихорадочно плетя нечто невидимое. Периодически морщился, словно узел не получался и раздраженно начинал заново. Зашелестели камушки с ближайшего холма. Мутантам удалось замкнуть кольцо.
Где же ты, Мартин, подумал Чегджимахал, выпуская пулю в камень, скрывавший Клыка. Тебе час добираться, а экстренный вызов был послан три часа назад. Первый план накрылся, целиком и полностью. Казалось, чего проще - перестрелять наемников и мутантов при поддержке эльфа. Уйти на дорогу и сдерживать натиск, пока не подойдет подмога. Клык жив, без Алекто не хочется уходить. Попался, хрен благородный.
Эльф закончил плести пальцами, высунулся из-за кабины и тряхнул кистью руки. Камень, так некстати прикрывший гада с торчащим зубом, разлетелся во все стороны. Шрапнель осколков взметнула много фонтанчиков на земле и на склонах, замолотила в борт покалеченной машины. Чегджи все это заметил уже в броске. Десять шагов, несколько мгновений, от первого касания земли до последнего. Остановиться у лежащего ничком и уткнувшегося в темнеющий вокруг головы песок Клыка. Контрольный выстрел. Перевернуть, не глядя на лицо, снять пояс и патронташ. Подойти к Алекто, поднять, снять с нее наручники. Сунуть ей Клыковсий автомат и пояс. Не позволить ей выпустить первым же движением всю обойму в труп. Попытаться дать пощечину и прикрыть глаза, прикрываясь от контрудара временно невменяемой спутницы.
"Не думай о не нужном", как учил Конфуций. Ты никого не убивал раньше, Чег, не применял оружие иначе, как на тренировках. Не думай об этом, это не нужное. Контрольный выстрел, как этому учили. Стреляй без страха и ярости. Без сомнений. Последний охранник лежит не двигаясь, видимых повреждений тела нет. Видимо за этим эльф и высовывался в первый раз. Остаются мутанты, которые не отступятся и Чегджи был готов поставить собственный глаз против стреляной гильзы, что не просто так, когда впереди маячит победа в затянувшемся противостоянии Живого и не-Живого, эта группа решила приблизиться к Периметру в столь не подходящий момент. Противник догадывается о наших замыслах. Впору требовать экстренной эвакуации из этого мира, хотя еще не все плохо и можно побороться. Один покойный генерал называл нечто подобное термином "держать строй".
Чегджи думал обо всем этом, отражая удары и надеясь, что истерика не зайдет настолько далеко, что Алекто вспомнит о висящем на шее автомате. Надо ей отдать должное - перехватить руки и обездвижить не получалось.
Легко ступая, приблизился ушастый союзник. Одним движением перетек из-за спины Чегджи вбок и быстро щелкнул Алекто в висок. Та всхлипнула и плюхнулась по-прежнему оголенной "пятой точкой" на землю. Время-то идет, мы по-прежнему окружены и не понятно, почему нас не атакуют. На склонах с обеих сторон выглядывали осторожные шишковатые головы. Стрелять не могли, поскольку этот ценный груз нужен живым.
- Кончай прихорашиваться, в машину, живо. Я поведу. - Чегджи подкрепил свои слова жестами, которые понял и эльф. Но в момент, когда нога была занесена на подножку, громко звякнуло лобовое стекло. Что-то упруго ударилось о сидение, отскочило, громыхнув об приборную доску, и стукнулось об пол, покрытый вытертой до дыр старой резиной. Вялый язык грязного пламени вырвался из окна и обдал лицо жаром. Чегджи упал. - Ах вы...
Договорить ему не дали. Сквозь дым и колебание воздуха проступили точки, нелепо прыгающие вниз по склону. Обернулся, и увидел тоже самое. Они прыгнули не сразу, но чутье и привычный к расчетам мозг показали, что у пылающего грузовичка преследователи будут одновременно. Только теперь донесся сверху одинокий хлопок. Скорость, с которым к ним неслись мутанты впечатляла. Они летели по крутым склонам огромными прыжками, совершенно не боясь переломать ноги или споткнуться и посворачивать шеи.
Ловя в прицел ближайшего, Чегджи ясно понял, что это конец. Если только эльф не припас что-то полезное. Это вряд ли, поскольку с предыдущим заклинанием у него долго что-то не получалось. Сейчас на долгое плетение времени нет. Первый мутант споткнулся, пролетел немного кубарем, остановился у подножия и не уверенно стал подниматься на ноги. Потряс головой и продолжил хромать к цели. Второй удар в плечо и та же участь постигла его соседа. Чегджи стрелял, задерживая противника и давая время подняться Алекто. Она продолжала копошиться в одежде, словно забыв, что они не одни.
- Кончай возиться! - Чегджи ловил в прицел третьего, который искусно перешел на хаотичные прыжки меньшей длины, и уклонился уже от второй пули. - Если не будешь стрелять, то твоей красотой будем любоваться не мы, а Господин мертвых! Ты ему понра...
Достав, наконец-то третьего, Чегджи резко повернулся так, что загудел рассекаемый стволом воздух. Три мутанта в последнем прыжке. Их траектории сходятся точно рядом с грузовичком. Они прошли более половины пути. Алекто не возится больше с поясом, а целится в ближайшего. Опоздала. Эльф вскинул руки, словно пытаясь защититься от падающих на него врагов. Короткое движение и мутанты уже летят кубарем, налетев на невидимую преграду имевшую, скорее всего, вид выгнутой линзы. Они продолжают свой полет под небольшим углом к земле. Упав и не выказав никакого удивления тому, что оказались не там, где намеревались, повернули на цель. Чегджи оборачивается, чтобы принять на винтовку выпад первого из подстреленной им троицы. У мутанта в руках нечто, отдаленно напоминающее мачете. Удар силен, хотя и нанесен плашмя - явно следствие приказа брать живыми. Пришлось сделать шаг назад. Отскочивший и примеряющийся для повторной атаки, мутант попадает под длинную очередь, которая его останавливает. Он шатается и медленно валится навзничь. Давно пора. Приклад к плечу, надо добить подраненных. Метко пушенный камень попадает точно в кисть, которая сжимает рукоятку винтовки. Пальцы не слушаются, стрелять не выйдет. Второй камень бьет в лоб. Винтовка не падает только благодаря ремню.
- К дороге, бегом. - Чегджи забрасывает винтовку через плечо поврежденной руки и подает пример. Пробегая мимо откинутого бортика кузова, хватает свой чемоданчик. Алекто прекращает стрелять и следует за ним. Эльф шатается. Похоже, вампир был прав насчет угнетения магических способностей. Три заклятья подряд, судя по всему, полностью истощили этого представителя гордой и древней расы. Приходится подхватить его и практически тащить на себе.
Пока горящая машина между ними и преследователями, можно не опасаться выстрела в спину. Но фора мала, для таких прыгунов преодолеть метров пятнадцать плевое дело. Алекто рядом. Она бежит, придерживая одной рукой не застегнутый ремень, другой держа автомат. За спиной речь, более похожая на рычание и рычание, в котором можно вычленить отдельные слова. Преследователи обошли машину и быстро приближаются. Некоторые хромают или шатаются, вследствие попаданий пуль и падения. Дистанция сокращается.
Прямо впереди раздается шум мотора, набирает силу и начинает стихать. Только не это.
- Стреляй, Алекто! - Чегджи не был уверен, что сможет стрелять сам. Рука практически не слушалась. Он тоже повернулся, роняя эльфа, который к этому моменту совсем спекся. Вскинул винтовку, пытаясь нажать спуск. Оружие вылетает из его руки, оплетенное каким-то метательным приспособлением, состоящим из множества веревочек с привязанными к концам свинцовыми грузиками. Алекто успела завалить первого длинной очередью, как меткий и тяжелый камень ударил точно в пусковую скобу, чуть не опрокинув ее навзничь. Уже обожгло смрадное дыхание. Двое на Чегджи, один на Алекто. Следы пуль и крови на балахонах, но без признаков неудобства причиняемого раненым. Сходится с мутантами в рукопашную также удобно, как с каменными изваяниями. Пара секунд и беглецы плотно прижаты к земле и не могут пошевелиться. Не могут даже дышать.
Со стороны дороги взревело. Патрульный броневик грузно вскарабкался на кочку у подножия косогора и остановился. Громыхнул пулемет. Не состоявшихся пленителей сбросило с жертв. Тяжелые пули продолжали рвать живучую братию, даже когда те упали. Затрещали и быстро смолкли автоматы. Представление окончено.
Дальнейшее происходило без участия Чегджи с Алекто, которая судорожными движениями пыталась отряхнуться и исправить недостатки пострадавшей одежды. Мартин, приехавший с патрульными, отдал ей свою куртку. Та была Алекто велика, доходила почти до колен, но хорошо застегивалась и скрывла обе разорванные рубашки, нательную и обычную.
- Что так долго? - услышал Чегджимахал свой голос, который ему здорово не понравился. Горло бы смочить.
- Извини за задержку, начальник долго стремался какой-то проверки, потом мямлил что-то про тяжелые времена. Пришлось ему накинуть. Пока уламывал и "смазывал", пока резервную машину проверяли и боекомплект грузили, сам понимаешь, время шло. - Мартин, словно угадав мысли Чегджи, сунул тому в трясущуюся руку флягу и, посмотрев на попытки отвинтить крышку, отобрал назад и открыл сам. - Чуть вас не проскочили. Хорошо, что Хэнк следопыт, каких мало. На ходу заметил место, где вы остановились и плохие следыс элементами борьбы рядом. На ходу, заметь. Стали разворачиваться, так появились стрельба, а потом клуб дыма.
- Хорошо, что все обошлось. Молодцы, что не попали в нас из своего "дыродела". Какие, однако, бойкие ребята эти горбатые. Не иначе, Господина своего боятся больше, чем вас с вашими пулеметами. Смотри, ни один даже не попытался ни отступить, ни прикончить нас. - Чегджи отдышался после глотка "огненной воды" и всунул флягу в руки Алекто. Она перестала прихорашиваться и без выражения смотрела назад. Туда, где солдаты деловито отрезали у мутантов уши для доклада.
- Велели брать живыми, не иначе. Надо подкинуть идейку проверить этого Ленкене. Уж больно чисто на вас вышли. Эй, стой, этого не трогать! - Заорал Мартин, когда упомянутый уже Хэнк, коренастый мужик с красной мордой, перечеркнутой старым шрамом и без левого уха, примерялся ножом, собираясь покалечить эльфа.
- Так это же... - Начал лучший на ближайшие пару Оазисов следопыт.
- Этот мутант нам будет полезен для работы. Он нужен целым. - Произнес Чегджи, начиная подниматься. Перекур окончен. Надо грузиться и трогать.
- Нужен, так нужен. - Густо пророкотал Хэнк, помогая перевалить "полезного мутанта" в кузов. - Эй, заканчивайте!
Нагруженные трофеями, которых, к слову, было не много: так, пара автоматов и винтовок, несколько ножей и поясов, на удивление добротных, солдаты потянулись к машине. Та представляла собой нечто похожее на фургончик Алекто, только кабина пониже и пулеметная турель на универсальном станке в частично бронированном кузове. До настоящей боевой машины не дотягивала, но для боев с мутантами подходила вполне. Чего-то отдаленно напоминающего настоящую бронетехнику в Содружестве было штук десять. Охраняли они только Цитадель и ближайшие к ней подходы.
Машина уверенно неслась к охраняемому периметру. Мартин о чем-то болтал, хотя его никто толком не слушал. Алекто смотрела в никуда, Чегжди любовался пленным эльфом и мучительно пытался понять, а стоит ли игра свеч. В случае чего расплата обещала быть страшной. Впрочем, это пока не самая главная проблема.
Дальнейший путь прошел без происшествий. Спустя чуть более часа въехали в ворота Четвертого Форпоста. Объяснения с приехавшей-таки проверкой, прошли без сучка и задоринки. Те охотно съели версию "внепланового патруля и сопровождения", полюбовались на уши и трофеи, не глядя подмахнули рапорты об израсходованных топливе и боеприпасах и выписали представление к поощрению.
Через два часа друзья сидели в мастерской-магазинчике Мартина, расслабляясь после возвращения. Алекто накачивали разными настойками. Чегджи даже посетовал, что нет ни капли "Снежного поцелуя", а Алекто настолько отошла, что даже спросила, а что она пьет и о каком поцелуе идет речь.
- О, дорогуша, совершенно волшебное зелье, которое продается за нереальные деньги. Выпив грамм пятьдесят, ты получила бы свои мысли назад задумчивыми и искрящимися снежинками. В душе бы воцарился шелест метели под светом звезд. Фантазия бы рисовала незнакомые страны и бесконечно прекрасные горы, покрытые заснеженными лесами. Все неприятности сегодняшнего дня стали бы далекими и не интересными. Причем не на время, а навсегда. Память бы сохранилась, но потеряла бы всякую эмоциональную окраску. Пускающий слюни Клык, потными руками рвущий одежду стал бы персонажем... Что, что я такого сказал?
- Не стоило напоминать ей о Клыке. - Мартин взял нетронутую бутылку и направился вслед за Алекто.
Пару часов спустя.
Еще гудит тело, которое помнит недавнюю стычку и поспешное бегство, но уже шумит нагреватель, греющий воду и обещающий скорую негу. В стакане покачивается жидкость, которая куда приятней, чем пойло, обычно достающееся даже гражданам Содружества, а уж прочим, тем более. Алекто сидела в глубоком кресле и наслаждалась почти не ведомым ей ощущением - покоем. Она опрокидывает в себя чистый огонь и щурится с изрядной толикой блаженства. Похоже, напряжение последних дней начинает отпускать, и без всяких непонятных "поцелуев". Скоро согреется вода и можно будет уйти в горячую глубину с головой. Конечно, бочка - не ванна, но не стоит мечтать о том, что вовсе не достижимо. Алекто даже не подозревала, что такая роскошь, как горячая вода, может быть доступна в обиталище неприметного торговца. С наружной стороны Стен даже простая безопасная для здоровья вода является не той вещью, что тратят на почти не знакомых людей. У Чегджи оказывается, есть хорошие друзья, что помнят давний принцип - друг моего друга и мой друг тоже. Интересно, как эти двое пересеклись, они ведь совершенно не похожи.
Гостеприимный хозяин был старше Чегджи, без какого-нибудь признака лоска, заметно шире в плечах и с покрытыми как свежими, так и почти поджившими царапинами широкими кистями рук. Март был больше похож на солдата, чем на человека, с которым у учёного найдутся общие темы для разговора. Тем не менее, с момента первой встречи и радостных объятий: - "Чег, ты жив! Я так боялся, что не успею" и до совместного расслабления за распитием подозрительно чистых напитков, не возникло никаких сомнений, что эти двое знают друг друга очень давно. Благодарный пациент? Не похож.
Чегджи уединился с хозяином, когда Алекто аккуратно, не может же она указывать хозяину в его доме, намекнула, что ей очень бы хотелось остаться одной. Друзья уединились в небольшой комнатке, в странном гибриде небольшой мастерской и кухни. Последние полчаса сквозь дверь пробивался шум активного разговора. "Не подрались бы" - подумала Алекто, -"Пожалуй, приключений на сегодня хватит".
Впрочем, собеседники, хоть и не слышали ее мыслей, были с ней полностью согласны. Пока она дегустировала контрабанду и предвкушала объятья горячей "тоже ванны" хозяин с Чегджи решали проблемы, не менее животрепещущие.
- Ты уверен? - наверное, уже в третий раз спросил Мартин у притихшего коллеги. От волнения он даже забыл о стакане, который так зажал в кулак, что казалось, вот-вот раздавит или расплескает ожесточённой жестикуляцией.
- Три раза тебе говорил, что да. Наши подозрения подтверждаются. Господин навербовал сторонников за пределами Содружества, возможно, что и в нем самом. Самое главное, что они уже решились на открытые действия. Наш кровососущий приятель сказал правду, что Господин мертвых меняет тактику и что почти вековая тактическая пауза закончилась. Да, ты не ослышался, тактическая, поскольку ихний Повелитель бессмертен, чужд даже облагодетельствованным им своим же слугам и наверняка в иных отношениях со временем, чем мы с тобой и прочие живые существа. Возможно, что сейчас у него сил меньше, чем было раньше. Но нам от этого не легче, поскольку в нашем распоряжении сил раз-два и расчет окончен. - Если заглянуть в окно, то могло показаться, что Чегджи дремлет, убаюканный не спешной беседой и несколько не воздержанным прикладыванием к уже упомянутой контрабанде. Казалось, что дрема накатывает на него не удержимой волной. Если не прислушиваться к словам. - Скорее всего, выступление дело ближайших недель. Попытка отбить нашего гостя, означает стремление избавить нас от самого мизерного шанса на достойный отпор, когда время придет. Я собираюсь поговорить с ним, утром, когда все отдохнут. Эльфа придется ввести в курс дела и положиться на его добрую волю. В конце - концов, они, в сущности, не злая раса. Господин мертвых должен вселять в него такое же отвращение, как и в нас. А может и больше, поскольку остроухие воспринимают мир иначе, чем мы. Они любят зелень и жизнь вообще, а Господин наоборот, стараясь все, до чего дотянется, сделать пустым, сухим и мертвым...
- Полагаешь, что будучи насильно лишен свободы, которую они тоже любят, эльф захочет нам помогать? Полагаешь, что помощь с его стороны, если он ее окажет, что-то изменит? Я, например, начинаю склоняться к версии, что остановить Господина может только ядерный удар. Или много, очень много солдат с ручным и тактическим высокоэнергетическим оружием. Ни того ни другого у нас нет. Этот эльфенок без того дезориентирован и измучен, сила его не известна. В предложенном тобой варианте вижу много риска. Множество раз ты берешь в расчет то, что мы не сможем уверенно спрогнозировать. Не надежно.
- Сидеть и ждать куда надежней. Придет Господин, наваляет всем нам по самое "нехочу", раскроет нашу контору и между делом начнет искать способы ударить по Родному Миру. Как ты полагаешь, сколько наших лидеров предпочтут законной смерти через положенное время, продолжение жить, точнее, существовать, но уже как нежить? Сколько руководителей пожелают приобщиться к новой расе, которая началась с нашего бледного знакомого? Используя наши возможности, Господин двинет потом на другие сектора, в том числе на Лес. Смогут ли они продержаться в одиночку? Сомнительно. Как бы ни пришлось нам с тобой кричать: - "Да здравствует Владыка Вселенной. Господину мертвых - гип-гип-ура". Одним словом, воевать надо на чужой территории и желательно чужими руками. А если не получится, то хоть малой кровью. Хотя, надеюсь, до этого не дойдёт. Я скоро отправлю расширенный доклад, надо все-таки попытаться еще раз затребовать подкрепления, вместо предложенного нам отступления домой.
-Ну, ты, однако, загнул. Даже страшно стало, как ты убежденно говоришь, - агент Мартин наконец вспомнил, что у него в руке и опрокинул, зажевав бутербродом, который, судя по всему, ждал этого часа с утра, и присел сам. - И чем же этот маг - недоучка тебе сможет помочь, особенно после того как нам велено покинуть этот мир? Генератор испытаешь, что-ли, так он не готов, сам же сказал.
- Не готов, но мы сможем точно узнать, готов он или нет только тогда, когда заблокируем настоящего мага.
- И что потом?
- Сам догадайся. Мы не только сделаем Содружество неуязвимым, но, быть может, минимизируем риски нашего прямого вмешательства, сможем убедить нашу лавочку выступить в открытую. Некромант такой силы - большая головная боль. Не хочу думать, что произойдет, если он захочет распространить свое влияние на другие миры, а он это может. Лучшая защита у нас что?
- Не получится у тебя никого убедить. Разве что можно попытаться организовать местных, но и это вряд ли получится. Не осилят, почти два века страха им помешают решиться даже в том случае, если сил будет хватать. Кроме того, ты ведь сам сказал, что сильный соблазн для руководителей легко может пересилить общее благо.
- Посмотрим. Им тут жить, а не нам с тобой. Должны постараться, при нашей незначительной помощи.
- Ладно, надеюсь, что ты прав. Пойду, подам нашей гостье ванную. Заждалась уже, или заснула.
Даже не самая удобная поза в этой бочке не помешала Алекто насладиться невыносимой роскошью и немного расслабиться. Вода расслабляла, душистое, никогда ранее не виданное мыло, было в зоне досягаемости. Примерно так она и представляла себе жизнь времен до-Падения. Незаметная обыденность тогда - роскошь сейчас. Интересно, откуда у Мартина такие вещи. Даже ее опыт путешествий и доставки деликатных грузов и тренированная память не могла ответить, где такие вещи делают. Отсюда появлялись не хорошие подозрения.
Неправда, что она не доверяет рассказам Чегджи о минувшем времени, не верит пересказанным и снабженным комментариями книгам, которых в нашем мире осталось по одному экземпляру. Она знает, что все это, или по крайней мере многое, правда. Она помнит, хотя говорят, что дети такого возраста не запоминают длинные монологи, как слышала подобные рассказы, давным-давно. Помнит сморщенное лицо, склоненное над ней, беззубый рот, повествующий о свете и радости. Помнит, какие сны приходили к ней после этих рассказов. Старая колдунья, правитель и наставник кочевого народа рассказывала истории, по сравнении с которыми красноречие Чегджи - бледная тень. Правительнице народа не положено лгать даже для красного словца. Ее, Алекто, народа. Если Нарнина говорила, что так было прежде, значит, так и было.
Как ей удалось тогда, в кабине, подавить дрожь, когда столичный сноб, без почтения, мимоходом, помянул дорогое имя, сама удивилась. Когда возмущение стихло, стала думать, а какие мысли могли привести Чегджи к дорогому имени. Ответ был прямо на поверхности, точнее за их, с Чегджи, спинами. Немного подумав, вспомнив обстоятельства появления незнакомца, мысленно согласилась. Пленник, еще там, на площади, чем-то, неуловимым напомнили далекое детство, только она не придала тому значения. Тогда же, в кабине, вспомнила и задумалась, забыв про дорожную усталость.
Крутя перед носом душистый брусок, не решаясь применить его по назначению, вдыхая аромат, какой мог происходить только из цветов растущих в раю Оцу, подумала, как все странности сходятся прямо рядом с ней и на ее же глазах. Она не собиралась подслушивать, нет, только напомнить гостеприимному хозяину, что вода согрелась и вот-вот закипит. Что-то ее задержало, у самой двери и она услышала, как Чегджи помянул Господина, явно попрекая приятеля. Алекто остановилась, не желая пропустить ни слова. Непонятные "Пустошь и Лес", полупонятная "контора". Нет, конечно Мартин беспокоится о своем деле, как и каждый торговец, вот только сказано было как-то не так, как говорят о конторе в которой торгуют и пишут разные бумажки. И, главное, в разговоре за дверью прозвучали слова "местные", "отступление" и "этот мир".
Вот так так, думала Алекто, наблюдая за игрой огоньков в пузырьках бархатной пены. Он оказывается не просто столичный сноб, он откуда-то еще дальше. С простым торговцем обсуждают, как остановить Господина мертвых. Оба ни в грош не ставят "местных", только думают, присоединятся ли те к ним. Интересно, кто это "они". Не древние же боги, в самом деле, спустились на мертвую землю, чтобы очистить ее от расползающейся еще более мертвой заразы. Помнится, Ильгер как-то обронил фразу, что надо говорить не "смерть", а анти-жизнь. Он говорил именно так, особо подчёркивая частицу "анти". Мартин скоро дойдёт до нужной кондиции, чтобы временно забыть про осторожность. Не дойдёт сам, так Алекто ему поможет расслабиться. Она улыбнулась и с головой ушла в мыльную воду.
Мартин последние полчаса пребывал в полузабытьи. Чегджмахал давно уже спал. Гостья плескалась в импровизированной ванне. Не тронулась бы рассудком от незнакомого восторга роскоши. Или не отрастила бы себе ласты. Говорят, такое бывало. В голове Мартина, погруженной в туман винных паров, шатались тени неоформленных мыслей.
Один старый знакомый назвал Сектор Пустошь прибежищем неудачников. Правда. Некоторое послабление к качествам кандидатов, вызванное нежеланием жить в опасных и вредных условиях, которое наблюдалась среди потенциальных исследователей, приводило к известной расхлябанности в организации проникновения. Пришли, мол, и то хорошо. Укороченные для экономии средств курсы и вперёд, в пыльный ветер. Работа опасная, возможностей для подработки нет. Цель, преследуя которую продолжают содержать Службу, непонятна. Уважающие себя и амбициозные люди предпочитали работать в других местах.
В других, более обжитых мирах, существовала перманентная угроза разоблачения и к этому готовили. На Пустоши же агентов - исследователей было мало. Не каждый Оазис считался важным и был охвачен наблюдением, вследствие чего риск разоблачения считался стремящимся к нулю. Более того, дежурных фраз, что я, мол, из северной пустыни, удовлетворяло любопытство местных, что притупляло бдительность. Сюда брали тех, кто не попал бы в никакое иное место. Оглядываясь на свою жизнь, Мартин готов был признать, что давний знакомый, которого не видел уже достаточно лет, был прав.
Мартин часто ловил себя на мысли, что пребывание в Пустоши становится для многих его коллег экстремальным, но развлечением. Спортом для настоящих мужчин, в то время как прочие участники соревнования живут и умирают по-настоящему. Сами игроки тоже рискуют, почти на равных. Почти. Такое положение казалось не правильным. Часто приходило в голову, особенно когда выпьет, что если его спросят, откуда он, то ответит правду.
Поэтому Алекто, спустя известное время потребовавшая объяснений, показалась ему воплощением судьбы. То о чем так часто думал, свершилось. Можно ей рассказать о том, что Мартину тяжело хранить тайну. Настолько, что ни к чему всякие ухищрения и перелезание к нему в койку. И так бы ответил. Хотя, раз предлагают...
Можно рассказать, например, что в прошлый раз медкомиссия не хотела пускать агента-исследователя назад в сектор Пустошь. Некоторые доктора испытывали опасения, что не бросился бы он в какую-нибудь авантюру. Рискуя не только собой, но и тайной Проникновения. Однако, некоторый дефицит кадров, с одной стороны, большой опыт работы, с другой, и легкий нажим со стороны начальства, обусловленный первыми двумя обстоятельствами, не позволили Мартину сменить работу. В далеко не первый раз. Опасения господ психиатров имели под собой основания. Это наследство батюшки.
Отец будущего агента - исследователя вел тишайшую жизнь образцового рабочего. Сборщик узлов для авиатехники, восемь часов у конвейера у которого он, в основном, следил за работой автоматов. Потом возвращался домой, где вел тоже ничем не примечательную жизнь. Маленьким двойным дном этого неторопливого течения жизни была периодически возникающая задумчивость, пугающая окружающих и мешающая работе. Она принуждала к долгим прогулкам, в том числе по ночам. Говорят, что папа регулярно спотыкался, поскольку смотрел в основном на небо. Он бродил по не самым безопасным районам, возвращаясь домой под утро, а то и сразу отправляясь на работу, хотя толку от него было не много. Матушка давно не скандалила, благо муж именно гулял, а не заваливался к какой-нибудь красотке.
Иногда рассвет заставал батюшку спящим за столом, в окружении смятых, исписанных и исчерканных листов. Просыпаясь, он первым делом нервно оглядывался по сторонам и начинал прятать плоды ночных усилий. Однажды, маленький Мартик проснулся рано и почитал немного через папино плечо. Тот проснулся почти сразу и со всей дури влепил раскрытой ладонью по любопытному лицу. Потом говорил, что не понимал, почему сынок плачет, утирая розовые сопли. Может быть он и в правду не помнил. Писал и прятал написанное кто-то другой, кому было наплевать, что маленький мальчик просто физически не мог понять написанное, и можно было просто отшутиться...
Все было бы хорошо: ночные прогулки и стихи в стол прошли бы под грифом "чудачество" или не очень значительного диагноза, если б не один старый друг. Тот друг был музыкантом в маленькой группе и, случайно узнав о записях, уговорил отца прочитать их. Потом отобрал несколько стихотворений и положил на музыку...
Давно уже нет той группы, и её название забылось всеми, кроме кучки меломанов. Не все музыканты живы, но музыка живет. Иногда на ретро - радиостанциях передают несколько старых хитов, но песни на батюшкины стихи можно найти только в записях, которые все еще слушают. К разряду семейных преданий относится случай, когда администратор группы запретил исполнять эти новые песни публично.
Тот концерт должен был проходить на Морской площадке, одна из сторон которой обрывалась в море. Там любили устраивать вечерние представления, используя закат в качестве естественного фона. Наиболее популярными были фантазии на тему античности и декорации были соответствующие - стилизованные руины, портики и колонны, навевающие легкую печаль по навсегда ушедшему времени... Говорят, что на фоне вечерней зори и при удачной подсветке, не заметной, как умело нанесенный макияж, эффект был потрясающим.
Так вот, запрет на исполнение был обусловлен именно общей возвышенно-печальной атмосферой этого места и наличием обрыва. Администратор кричал, что не желает участвовать в организации массового самоубийства слушателей. Он не для того провел столько лет организовывая различные зрелища, чтобы провести остатки своих дней не на покое пенсии, а за решеткой. "Холодные волны" и "Дорога в закат", мол, созданы для исполнения только в клубе самоубийц и только один раз. А поскольку двадцатиметровый обрыв буквально в нескольких шагах... Позднее эти песни вошли в альбом "Шепот в темноте". Его пытались запретить пару раз, но ничего толком не получилось. Правда, спустя несколько лет, о том альбоме знали лишь единицы. Ни в какие онтологии его не вносили. Должно быть, папа Мартина такими строками очищался от чего-то гнетущего и продолжал жить дальше, хоть и без особого удовольствия. У неподготовленных же слушателей возникали желания прямо противоположные.
Следовало удивиться прозорливости администратора, едва ли не родившегося за кулисами. Несколько лет спустя именно название одной из песен было написано на воротах некоей печально известной секты. Ее члены пели песни из этого альбома на последней церемонии, передавая друг другу братину со "священным напитком", в каждом глотке которого было достаточно яду. Полицейские, окружившие ферму, опоздали. Немногие спасённые сектанты еще много лет с тихой грустью вспоминали, как что-то безмерно дорогое, шаги по "Дороге...".
Можно рассказать, но не стоит. Слишком много придется объяснять. Можно поведать о пути приведшем сюда, в Пустошь.
... Мда, авиационная школа. Папа собирал самолеты, а сын станет летать. Золотое время, как и почти все, что связанно с юностью, при взгляде из более поздних лет. От батюшки Мартину досталось довольно сложное наследство. Не в меру широкое и часто увлекающееся сердце было не самым страшным, но об этом потом. За разные увлечения его то и исключали из школы, несколько раз с трудом он восстанавливался, и всё это для того, что бы виртуозно провалить выпускной экзамен. С треском. Едва не погибнув и не прихватив с собой инструктора и ещё десяток человек. В прочем, и эта авария не была самым страшным в его жизни.
- Так, выровняться. Выровнялся. Плавное снижение. Выполнено, угол в норме. Следить за маяками, иду ровно по ним. - Мартин проговаривал про себя необходимые посадочные манипуляции. Он волновался. Порой, мысленно примеряя на себя новую форму, забывал, что ещё ее не получил. Но эти волнения можно забыть. За стенами кабины мелькали рулежные полосы авиаспортивного клуба, ангары. Впереди ширилось основное поле, маячила его точка приземления и законная корочка дипломированного пилота.
И тут ему в голову стрельнула одна мысль. Не то, чтобы она была ему не знакома, или не естественна после очередного расставания. Просто совсем не уместна. Не зря пилотов перед вылетом проверяют не только на трезвость. На некоторых линиях даже семейный скандал может быть поводом получения отгула "за свой счет". Человек за штурвалом должен думать только о благополучном полете, а не о том, что сказали ему, что он должен был сказать или скажет, когда представиться возможность. Мартину нее стоило расслабляться и считать диплом уже полученным. Стоило только чуть расслабиться, на саму малость ослабить напряжение воли...
- Вот сука! - вырвавшиеся из недр его естества слова не поспособствовали устойчивости машины. А сопровождавший их удар по рукоятке управления, опустивший её вниз до упора, тем более. "Небесный танцор", чувствительный к управлению, как никакая иная машина, тут же покорно "нырнул". Высота была уже малой, а перехватить управление инструктор не успел.
Точность попадания была просто изумительная. Мартин проехался по стоянке, переколотив изрядно спортивных и прогулочных машин, но ранил только трёх человек, включая своего экзаменатора и не считая себя. Приехавшая "скорая" не решилась поместить их в одну машину, вследствие того, что экзаменатор порывался расправиться с "истеричным придурком не умеющим ни расставаться достойно, ни в руках себя держать", даром, что только перед погрузкой на носилки вернулся в сознание.
Отсутствие человеческих жертв спасло Мартина от тюрьмы. Такие вещи не прощают даже курсантам. Вот тогда и наступило самое грустное в его жизни время. Правильней сказать, первое такое время. Судебный процесс еще длился, когда маму посетил "синдром Возврата" - тяжкая память о Темном Сезоне, который до сих пор продолжает жать посеянные более ста лет назад семена. Посмотрев на похоронах в папины глаза, Мартин понял, что скоро останется круглым сиротой.
Остатки папиных сбережений ушли на компенсации. Поиски работы удивительно быстро дали результаты. На том же заводе внезапно открылась вакансия в том же цеху в котором работал отец. Возвращаясь домой Мартин собирался обсудить это странное совпадение с родителем. Первое, на что его взгляд натолкнулся в квартире, было уведомление, начинающееся со слов "Ты теперь большой, сынок. Очень жаль, всё что я тебе могу дать это своё рабочее место... И заканчивающееся словом "...прощай". Хорошо, что мама с папой не видят нынешний "карьерный взлет".
Мартин понимал, что следовать проложенной дорожкой не стоит. Он честно пытался вникнуть в тонкости работы, о которой не мог ранее и подумать. Начал искать себя в спорте, пробовал найти способ восстановиться в авиашколе и полететь. Даже женился. Помниться, папочка подобную тактику называл "бросанием якорей", призванных удержать человека на этом свете. Когда якорей не стало - отца понесло в огромное море без берегов.
Но, ничего хорошего не получилось. Нет, некоторое время все шло почти хорошо. Даже самому удалось поверить, что все и в правду хорошо, что "якорей" достаточно и якорные цепи не только прочны, но и приносят радость... Но развод был с шумом, адвокат с крючкотворством, а позже с разбитой мордой. Мартин в итоге остался с гордостью, пустым кошельком и значительными ограничениями в свободе.
Когда сидел в камере, подумалось, что он умер уже давно. Разбился в той аварии. Казалось, что с тех пор он жил по инерции. И только этим можно было объяснить, что в жизни ничего не получалось. Эта мысль его успокоила и сделала тихим-тихим. Настолько, что срок дали сравнительно небольшой, ввиду видимого невооруженным взглядом раскаяния. Судья ошибся, это было не раскаянье. Потом досрочно освободили за хорошее поведение и хорошо различимое осознание своей вины. Это было осознание не вины, а кое-чего другого. Когда он вышел из дверей суда, где слушалось дело о его досрочном освобождении, то понял, что идти ему не куда. Нет, квартиру не отобрали, просто одновременно с первым глотком свободы в Мартина проникло твердое убеждение, что в этом мире ему совершенно нечего делать. Настолько, что выход из безвыходного положения замаячил примерно там же, где был и вход - неподалёку от однажды найденного дома прощального письма. Почему бы и нет. Делать в этом мире больше нечего, держаться не за что и незачем.
Однако, зацепившись за термин "этот мир" мысль Мартина подвела его к тому, что есть ведь и другие. Слышал, краем уха, о неких организациях, ведущих исследования в других мирах. Чего они там исследовали, непонятно. Зачем они там присутствовали, тоже. О подвигах агентов - исследователей не снимали фильмы, не писали книги. Найти упоминания о деятельности некоторых "контор" можно было только с некоторым трудом в Сети. На некоторых специализированных форумах водились оригиналы, рассуждавшие о волнах направленных мутаций на Пустоши, о политике и сражениях на Инкогните. некоторые выкладывали записи любительских пародий, иначе не назовешь, песен Леса. Удел чудаков. Мартин подумал, что если он умер и готов привести своё текущее состояние в согласие с природой, то ему нечего бояться и совершенно все равно, куда он пойдет. Он вступил на путь, приведший его сначала в агентство "Пустошь", а затем к требующему ответов пристальному взгляду, ощутимому даже в темноте спальни.
Рассказать что ли Алекто всё, с самого начала? Вряд ли ей это будет интересно. Не стоит. И тут тоже много подробностей, требующих разъяснений. Пришлось Мартину остановиться на промежуточном варианте. Рассказать, как оказался здесь, минуя предысторию. Ему часто хотелось выговориться. Время пришло и слушатель благодарный.
Можно рассказать как запутавшийся и заблудившийся человек, опустившийся и почти без денег, пошел на собеседование в агентство. Можно, но не стоит. Незачем.
Мартин начал рассказ с проникновения в этот мир, начал тогда, когда Алекто было решила, что ошиблась и ответа не дождётся. Да, пожалуй можно рассказать с того места, как...
...как новоиспеченный агент- исследователь впервые прошелся по тому месту, что здесь называется улицей. Увидь его кто из родного мира, то подумал бы, что идет хронический безработный, нечуждый скрывающихся на дне бутылки радостей. Здесь же, он мог претендовать на некую респектабельность. Грубая куртка, тяжелые, видавшие виды ботинки, штаны со множеством кармашков. В мире, где процветают нарушения в генетическом наборе, лицо уже немолодого, потрепанного жизнью человека, котировалось лишь самую малость ниже, чем эталон красоты. Никому не было дела, что Мартин выглядит "за сорок", хотя столько ему нет. Пустошь, это мир - зеркало, которое льстит. Преуспевающий торговец и мастер на все руки, идет в свою лавку - мастерскую.
Главная улица. Именно так называют эту тропинку между руин. Даже мутантам хочется, чтобы все было как у людей. Старый кирпич и глинобитные заплаты на старых фундаментах. Вкривь и вкось положенные железобетонные плиты. Соломенные, а то и земляные крыши. Три этажа максимум там, где раньше было не менее 10-ти. Жаль, что поэтический дар папы не передался сыну в полной мере. Только способность чувствовать общий настрой. Не получается представить, как это все выглядело 200 лет назад. До того, как над соседними городами взорвалось небо.
"Прописаться" в Четвёртом Оазисе не составило большого труда. Его предшественники оборудовали ему почву, купив лачугу на древнем глубоком фундаменте, где были устроены тайники с оборудованием, которое не должны видеть местные. Вскоре, в контрольный застенный пост, пришел человек. Документов при нем не было, он удивленно пучил глаза, когда его об этом спрашивали. Ничего необычного, в пустыне бумажки с печатями не в ходу. А вновь прибывший просто сказал, что ему объяснили, что бы он пришел на пост именно за этим куском твердой бумаги. Проверка много времени не заняла. Он стал официально признанным мутантом, генная терапия не подвела. Поскольку чистых людей мало, возникновение нового неизвестно откуда, вызвало бы подозрения. А так, все в порядке. Тому же Чегджимахалу было проще. Характерный этнический тип, поддельное рекомендательное письма от директора островного океанографического института, подлинность которого не проверялась благодаря смерти последнего. Не засылать же всех агентов с местного Юга? Хлопот много и, опять же, подозрения. Приходилось выкручиваться, заставляя местные анализаторы выдавать картину чуть меньшего благополучия, чем в заложенном эталоне. После необходимых формальностей, Мартин мог приступать к работе. По специальности, благо он в технике разбирался.
С самого начала ощущалось несколько особое отношение к Мартину со стороны местных коллег и соседей по новому месту жительства. Смотря на Алекто, Мартин подумал, что дело не только в том, что новые люди появлялись редко. Даже сейчас, спустя почти полвека после проникновения, далеко не все из начальства Службы представляли себе, как сильно посылаемые агенты отличались от коренных жителей. Слишком много вещей мы привыкаем считать данностью. Можно подобрать человека нужного этнического типа. Можно обучить необходимым манерам и нормам поведения. Такие вещи многих обманывают и агенты могут работать спокойно. Но никакие актерские способности и тренинги не могут скрыть тот простой факт, что недавно прибывший незнакомец, большую часть жизни, провел вдали от пустынь и руин. Это можно было обойти, наверное, но принцип остаточного финансирования и девиз "Пустяки, и так сойдет... " не позволял заниматься маскировкой более тщательно. В каком-то смысле это себя оправдывало, но иногда мешало. Спасибо Господину. Многие жители сектора Пустошь, интуитивно, чувствовали чужеродное присутствие рядом с собой,. Мартин стал подозревать, после заведения необходимых знакомств, что справка с надписью "мутант типа "ноль" бала дана не из-за прихода в Оазис "извне", а благодаря подозрению, которое не всегда можно выразить словами.
Но об этом тоже не стоит упоминать. Как бы там не было, рассказывать, в каком ужасном мире живет Алекто, не стоит. Еще обидится, решит, что пренебрегают ее родиной, какой бы она не была.
- Видишь ли Алекто, мы, с Чегджмахалом, (таково настоящее имя Чегджи), пришли из далека. Из такого далеко, что не достичь ни на каком транспорте, даже не самом быстром дирижабле. Представь, что все, что ты видишь вокруг, это поверхность одного из множества слоев, скрывающихся под кожурой луковицы. Слои уложены плотно, пронизаны жилками во всех направлениях, от поверхности до сердцевины. Через такую "жилку", чье название непроизносимо, а теория, объясняющая возникновение, непонятна, можно проникнуть в другие земли, которых нет на картах этого мира. В тех землях тоже живут люди и другие разумные существа, есть травы и животные, подобные и нет тем, которые мы знаем.- Виктор немного перефразировал предисловие книги "поиск мест удаленных...", использовал не свойственный ему язык, не зная, как это можно выразить лучше. Он заметил, в том числе по себе, что для многих агентов пройти через "точку напряжения", все равно, как пройти в соседнюю комнату. Только иногда вспоминал, что это не так. Мартин вполне четко себе представлял, что до сих пор загадочный пренос и "удаленные тропы" эльфов - братя если не родные, то двоюродные. Только остроухие действуют с использованием Силы, свойственной этому народу изначально. Но, даже для прекрасной расы подобные вещи не были повседневностью. Когда он вспоминал об этом, то прохождение "точки" становилось маленьким приключением. Начав разговор, Виктор словно услышал то, что собирается сказать, чужими ушами и понял, что для Алекто его слова являются повествованием о магии. А значит и слог, должен соответствовать.- Мы с Чегом родились не здесь. Мы представляем народ, который живет в ином месте. Наши ученые нашли такой способ сконцентрировать энергию, что движения по упомянутым силовым "жилкам" стали удобными и управляемыми, мы стали проникать в иные миры. Путешествия, подобные предпринятым нами, реальность уже давно. В вашем мире, наши разведчики появились около 50-ти лет назад...
Первые разведчики Осевого вступили на проклятую землю новооткрытого мира и застыли, пораженные ее печалью. Запущенные высоко над планетой зонды передали неутешительные сведения. На дисплеях наблюдателей над пустынями воздух светился от радиации, пустыни пересекались дорогами, которые сейчас определялись только по неоднородному грунту и вели к руинам. Ручьи, сбегающие от сверкающих горных ледников, не будили жизнь в долинах и только размывали землю. Реки, на которых не было видно судов, несли радиоактивные воды мимо ферм обрушенных мостов, к такому же пустому океану. Не зеленели леса и степи. Там, где жизнь была, она по цвету не отличалась от простой почвы. Серые травы сухо шелестели на пыльном ветру. Лишь в крохотных островках среди серого безмолвия, сохранялись привычные цвета лоскутков полей. Но их было мало. При более пристальном взгляде нашлись и лодочки на реках и некие подобия портов на островах, расположенных далеко от места давнего конфликта. И тех и других тоже было мало.
К сожалению, правители Осевого, как и местные старшины, не любят расходовать средства на цели, не связанные с непосредственными нуждами. Поэтому, за все то время, что существовало исследовательская группа Пустошь (позднее агентство), контакт не обнародовали. Хотя вопрос об этом поднимался с завидной регулярностью. Немногочисленное "общественное мнение" ворчало и только. Морализаторы, говорившие, что нехорошо есть хлеб на виду у голодных и наблюдать страждущих, ничего не делая им в помощь, находили свои проценты поддержки, но не более того. Большинство молчало, пожимая равнодушно плечами. Потому, что все понимали, что в случае официального контакта пришлось бы оказывать помощь, а этого никто не хотел. С течением времени, все не заинтересованные лица о Пустоши забыли.
Исследователи ограничились изучением местного населения, медленно и осторожно, прекрасно понимая, что никому это по большому счету не нужно. Только генетики проявляли искренний интерес к жителям пустынь, поскольку именно там было больше всего разнообразных устойчивых, жизнеспособных и наследуемых мутаций. То, что их носители стали вполне себе новыми расами, если числили в своих предках людей, а то и биологическими видами, если нет, не давало многим покоя. О таком необъятном поле исследований, генетики не могли и мечтать дома. Всех остальных, включая и самого Мартина, регулярно интересовал только один вопрос - а они-то тут зачем? Не иначе как простое обозначение присутствия и уже упомянутое опасное, захватывающее время препровождение. Большинство из тех, с кем Мартин сталкивался по работе, домой не стремились. Им, по большому счёту, там нечего было делать.
Воздушная разведка давала иногда интересные снимки. Оснащенные совершенной техникой и средствами защиты, экспедиции забирались глубоко в недоступные даже дикарям районы. Проникали в тайные подземелья, где мертвая автоматика стерегла вечный покой своих создателей и хозяев. Археологи восстанавливали облик городов, о которых не осталось и преданий. Жаль, что тот период продолжался не долго. Дорогая и ненужная суета. Картина катастрофы, в общих чертах, восстановлена, а подробности, да кому они нужны, кроме энтузиастов? Полезные ресурсы добывать и фабрики переработки строить, слишком дорого. Те, что добывать просто, вроде запасов обогащенной руды и остатков ядерного оружия, либо не изъять без контакта, либо местные пристроили к делу без посторонней помощи. Работы по картографированию ещё продолжались, когда в дальних партиях стали пропадать люди, среди персонала поползли дикие, агрессивно антинаучные, отдающие самой пошлой мистикой слухи, и исследования прикрыли, сосредоточившись только на Содружестве и нескольких полуварварских государствах.
Каталогизация мутаций и исследования архивов, не требовали много персонала. В тоже время, данные, которые удалось собрать, показали, какой огромной беды удалось избежать в прошлом, когда здесь Катастрофа и случилась. В те же самые годы. Вскоре к генетикам, которые не утратили интереса, просто стали работать чуть медленней, присоединилась церковь. Осознание того, насколько горька была чаша, которую Провидение пронесло мимо нас в 20-м веке и несколько позже, превратилось в стремление вернуть долг. Так, по крайней мере, объясняли. Миссионеры, отправившиеся в пустыни и на задворки Оазисов, таким образом, воздавали хвалу и приносили Благую весть потомкам тех, кто не смог устоять на краю. Или, кого с этого края столкнули.
В остальном, Служба Пустошь, от прочих, отличалась только "почетным" последним местом, среди исследователей иных миров. Последним по финансированию и вниманию к его работе. Моралисты недоумевали, почему не прекращается работа, если никто не собирается вступать в Контакт. Прочие не понимали, зачем расходовать средства которые, хоть и понемногу, но извлекались из карманов граждан. Доходов - то нет. Служба отмалчивалась, или отделывалась общими фразами насчет "Оценки характера и возможностей для возникновения вероятной угрозы". На всякий случай, короче. Сам Мартин тоже много не понимал, даже проработав пять лет. Он только обращал внимание на странную увлеченность коллегами историей того мрачного места, куда его забросило бегство от самого себя. Средств выделялось мало, но, при обнаружении нового и еще не обследованного бункера, организовывалась новая экспедиция. Здесь правители Осевого мира были отчего-то предельно солидарны с местными старейшинами. Тот же Чег, например, сунулся в какую-то местную яму без раздумий, стоило только его здешнему руководителю позвать, хотя на безрассудного человека совершенно не похож.
Не так давно поползли слухи о некоем Господине. Агенты долго отмахивались от бредней невежественных мутантов, до тех пор, пока игнорировать очевидное было ещё возможно. Потом просто решили, что кто-то решил организовать свою маленькую империю, а всё остальное так, пропаганда. Тех, кто всерьёз уверовал в мистическое могущество данного мифологического персонажа, быстро отводили домой. Так продолжалось долго. Никто эти слухи не проверял. Некоторый интерес появился после того, как одному человеку, причем не здесь, а на дома, попалась в глаза одна странность. Тот, кого называли Господином мертвых, обосновался именно в том месте, где в старину проводились странные исследования. Это место отбрасывало тень на старые, некогда совершенно секретные документы редкими скупыми строчками. Намеки, которые встречались в дневниках высоко поставленных обитателей бункеров, заставляли тревожиться. Один генерал, среди костей которого валялся потрепанный ежедневник, прямо утверждал, что война началась не так и велась не теми средствами, которые были на виду. Он утверждал, что в некоей лаборатории велись исследования в области, которая даже сейчас для науки Осевого мира не доступна и находится на границах физики и мистики. В том же дневнике попалось слово Субъект. Чтобы связать это имя с Господином мёртвых, не потребовалось много усилий. Исследователи, специально приглашенные для расшифровки данных о деятельности Института, ходили, лучась довольством. Они-то знали, зачем понадобились опасные раскопки. Чегджи рассказывал, что найденные данные были переправлены домой, со всей возможной поспешностью. Они проливали на что-то свет и были очень нужны. Понадобились не для Пустоши, а для дома.
По результатам расследования появления Субъекта - Господина, не смотря на противоречивость источников и на неуверенность в целесообразности, решили послать еще одного агента в Цитадель. Там самая продвинутая наука. Только там могли подтвердить или опровергнуть возникшие подозрения. Это было 12-ть лет назад. Чегджмахалу организовали рекомендательно письмо от директора островного Океанографического института, который умер как раз накануне. Такой научный обмен был редок, но случался. Так решили проблему не существовавшего нового человека, с безупречной генетической картой. А дальше Чегджи начал работать.
Знания новичка и поддержка руководства из числа тех, кто не боялся вспоминать об Ильгере, быстро дали доступ в закрытый проект, у истоков которого последний и стоял. Того, который стартовал после возвращения из старого бункера. Чегджи не сказал старому другу, посветил ли своего начальника в тайну своего появления, но Мартин догадывался, что да.
Работа друга была важна, не только для этого мира, но об этом можно только догадываться. Мартин только был просвящён, что скоро Господину в дверь постучится, как говорилось в бородатом анекдоте, конец. А потом, после его гибели, пустыня начнет отступать куда быстрее, чем было раньше. Пустыня мертва, поскольку обитающий в ней мертв и повелевает мертвыми. Он пьет ее силу и подкармливает своей.
Когда Мартин замолчал, Алекто просто не могла себе представить, те вещи, что только что услышала. Разное ей приходилось слышать о Господине. Не смотря на скептицизм и откровенную дикость многих рассказов, догадывалась, что что-то в них есть. Ее испугало, что даже слухи о мощи Повелителя не описывают его силу полностью. Чегджи не просто столичный сноб, он пришел из живого и чистого мира, а ее мир не такой. Для ее ночного собеседника, этот мир тоже никогда не станет родным, но они оба стараются помочь. Хотя, с другой стороны, эта помощь для них не более чем развлечение. Игра для настоящих мужчин. Мартин так и не смог объяснить, а зачем все-таки существует наблюдательная служба Пустошь. Но более всего ее поразило в рассказе, что прямо сейчас, где-то кипит жизнь, до боли похожая на ту, что была перед Падением. В доле секунды, или в одном специальном шаге отсюда, прямо от этой комнаты... Она ушла, в раздумьях забыв пожелать спокойной ночи.
Агенты, с Алекто, только завершали завтрак, когда прибежал посыльный от старейшины. Из первого оазиса за доктором и пленным прислали дирижабль. Узнав об этом, все смолкли. Это не бывалый случай. Летающий пузырь был единственным на всё Содружество и использовался в исключительных случаях, только для доставки пассажиров или совершенно особенных грузов. Мартину с Алекто с трудом удалось протолкаться через толпу зевак, любовавшихся необычным зрелищем. Поговорить с Чегджи не удалось, пилот дирижабля торопился. Слишком быстро попрощались, и воздушный корабль взмыл вверх.
Вскоре Алекто распрощалась с хозяином и отправилась в удаленный поселок, нанявшись, в помощники, к торговцу и хорошему знакомому Виктора. За время в пути туда и обратно, последний обещал выбить компенсацию за Уничтожение фургона и потраченное топливо, а если повезет, то и достать запчасти и сделать новую машину. О ночном разговоре не вспоминали.