Осенью 1840 года мне, в качестве агента Ост-Индийской компании, предстояло небольшое путешествие по западной Бенгалии. В силу деликатности моего поручения, я не решился воспользоваться сомнительным комфортом местной железной дороги и, вместе с тремя проводниками, отправился к цели пешком. Предприятие выдалось, на редкость, утомительным и не заслуживало бы упоминания, если бы не удивительное происшествие, умолчать о котором, я не могу.
Первая неделя превратилась для меня в бесконечную череду подъемов и спусков, из-за отсутствия на нашем пути деревень, ночевать нам приходилось в джунглях, а единственным моим развлечением стала борьба с разнообразными насекомыми, осаждавших меня в великом множестве. Вечером седьмого дня, я заметил в поведении моих спутников некоторую настороженность. Во время привала они, сбившись в кучу, о чем-то многозначительно шептались, украдкой бросая на меня таинственные взгляды. Поначалу я решил, что они собираются меня ограбить, и, потихоньку, подготовился к нападению. Однако спустя несколько времени, старший проводник объяснил причину их беспокойства. Оказывается, проводники еще днем раньше сбились с дороги и, опасаясь моего гнева, не решались сказать мне об этом. Но, как бы то ни было, им пришлось раскрыть свой обман, так как впереди нас ожидало нечто, с чем проводники не желали встречаться ни под каким видом. Теперь они в один голос просили разрешения повернуть назад. Я спросил, чем они так напуганы.
-Там впереди деревня, Сэр,- проводник с трудом подбирал слова, - Очень плохая деревня, ее охраняет демон.
Я расхохотался. Дело в том, что почти в каждой индийской деревне найдется свой призрак, божок или злой дух. К сожалению, этот примитивный народ до сих пор находится во власти самых нелепых предрассудков. Но, как бы то ни было, я не собирался проводить еще одну ночь в джунглях из-за страхов моих недалеких индусов, о чем немедленно им сообщил. Два часа спустя, мы вошли в деревню. По сравнению с тем, что мне прежде доводилось встречать в индийских поселениях, деревня змея производила самое приятное впечатление. Аккуратные, слово доселе неприменимое ко всему индийскому, ряды хижин образовывали почти ровную окружность, в центре которой возвышался каменный постамент в форме змеи, украшенный цветами и фруктами. Позади поселения виднелись поля, отвоеванные у джунглей. Жители показались мне приветливыми, я попросил одного из них, смуглого до черноты индуса, проводить меня к старейшине. Он отвел нас в небольшую, но уютную хижину, к моему удивлению обставленную на английский манер и попросил подождать. Я откинулся на спинку кресла и закурил. Десять минут спустя дверь отворилась и, тут меня ожидал еще один сюрприз, вошедший в комнату человек, оказался моим соотечественником. После взаимного обмена любезностями англичанин, чье имя я поклялся не открывать, предложил мне и моим спутникам остаться на ночь в его владениях, измученный бессонными ночами, проведенными в джунглях, я с радостью согласился.
После трапезы слуга, накрывавший ужин, подал нам бутылку рома. Мы пили и вели неторопливую ни к чему не обязывающую беседу обо всем и ни о чем, как оно обычно бывает при первом знакомстве. Наконец я завел разговор о превратностях судьбы, занесших нас так далеко от дома. По его широкому, честному лицу пробежала тень; я понял, что тема ему неприятна и попытался было увести разговор в сторону, как вдруг он заговорил:
- Я расскажу вам свою историю с одним условием: вы запишите ее, без прикрас, не упустив ни одной мелочи. В силу известных обстоятельств, я попрошу вас так же не упоминать моего имени.
Я согласился. Вот история, записанная с его слов:
"После известных событий при Пандишери я оставил военную службу и решил на время обосноваться в одной из многочисленных индийских деревень. Мне, как страстному охотнику, не терпелось на собственном опыте испытать удивительную силу и коварство бенгальского тигра. После непродолжительных поисков, я решил остановиться здесь. Жители показались мне дружелюбными, а расположение деревни идеально подходило для осуществления моего замысла. Вскоре, меня совершенно очаровал покой и неторопливый ритм местной жизни. Я даже свел дружбу со старейшиной. Суровый старик, на вид лет семидесяти, показался мне живым воплощением индийского духа полного тайн и загадок. Неплохой шахматист и заядлый курильщик, он вызывал у меня неподдельный интерес. Звали его Биджай, с бенгальского наречия это переводится как победа. Я как-то раз спросил, какой же все-таки победе он обязан своим именем, на что старик рассмеялся и ответил, что не стоит искать скрытый смысл там, где его нет. Время летело незаметно. Днем я охотился или развлекал местную детвору, а долгие вечера проводил в бесконечных беседах с Биджаем. В одной из наших бесед я и узнал об Отце Джунглей.
С его слов выходило, что в деревне, с виду такой тихой и беззаботной, на деле происходят страшные вещи. Два раза в год жители деревни вынуждены кидать жребий; он не обходит стороной ни женщин, ни детей, ни стариков, каждый отмеченный судьбой с тех пор становится избранником и уже никто более не заговорит с ним, не взглянет на него, даже его собственная мать. Отныне он не человек, а дар Отцу. Когда один сезон сменяется другим, его отводят в джунгли, а наутро останки погибшего возносят на алтарь, где поклоняются им до начала следующей жеребьевки. Я засыпал Биджая вопросами, но тот ответил, что и без того сказал достаточно. Он указал мне на высокого молодого человека, лицо его не было мне знакомо. "Это Бассант, - произнес старик.- Он жил в хижине у реки, но сегодня вернулся. Пришло его время встретится с Отцом". Я с удвоенным пылом принялся за расспросы, но старик прервал меня властным жестом и попросил ночью не выходить из дома. Прежде чем я успел ответить, он удалился.
Конечно, я не собирался пропускать все самое интересное и с наступлением ночи, приняв необходимые меры предосторожности, тихонько выскользнул из хижины. У алтаря собрались почти все жители деревни. В толпе царило радостное возбуждение; одни смеялись, другие прихлопывали в ладоши, третьи осыпали голову каменного истукана лепестками роз. Среди этой суеты только юноша и старейшина сохраняли спокойное достоинство. Наконец старик поднял руку, вокруг воцарилась тишина, подозвал родственников Бассанта и приказал им попрощаться. Накинувшись на бедного юношу со всех сторон, они принялись украшать его одежду цветами, натирать благовониями лицо и руки. Поочередно они радостно поздравляли его, целовали и обнимали, кто-то надел ему на шею цветочный венок.
Во мне росло отвращение к происходящему. Мне приходилось видеть самые низменные проявления человеческого характера, но никогда до этого я не встречал такого равнодушия и жестокости со стороны самых близких человеческому существу людей. Я почувствовал искреннюю приязнь к юноше, и про себя поклялся спасти его, во что бы то ни стало. Тем временем старейшина дал приказ разойтись по домам. "Завтра,- добавил он,- когда Отец положит голову Бассанта на алтарь, мы начнем торжество в честь нашего господина". Толпа встретила его слова оглушительным ревом, однако расходится они не спешили. Из своего укрытия я слышал, как жители с радостным предвкушением обсуждали подробности предстоящего пира. Дождавшись пока последний крестьянин не скроется из виду, я выскользнул из деревни. Старик и его жертва, не спеша, углублялись в джунгли, я следовал за ними, соблюдая крайнюю осторожность. Наконец мы вышли к небольшой поляне, в центре которой стоял алтарь, точная копия деревенского. По правде сказать, я до конца считал, что старик просто морочит мне голову. Человеческие жертвоприношения в Индии не редкость и, как правило, роль палача в них играют старейшина или жрец. Поэтому я несказанно удивился, когда увидел как старик, приказав Бассанту оставаться на месте, поворачивает обратно в деревню. Если Биджай ушел, то какая же опасность грозит несчастному? За не имением лучшего, я нашел себе подходящее укрытие, снял с плеча винтовку и приготовился отразить любую атаку с твердым намерением защитить жизнь юноши.
Несколько времени спустя, я все еще наблюдал за Бассантом, так и не решившись ему открыться. Я опасался, что юноша только помешает в осуществлении моего замысла. Тут я должен признать, к его чести, что он не выказал ни малейших признаков страха, а напротив, прислонившись спиной к алтарю, спокойно заснул! Я до сих пор не знаю, был ли Бассант так равнодушен к опасности или же тут сыграла роль тупая обреченность. Как бы то ни было, ситуация складывалась для меня благоприятно, исключив из уравнения лишнее переменное, я мог полностью сосредоточится на намеченной мной цели.
Прошло почти полчаса и ничто не предвещало опасности, как вдруг, словно по волшебству, все звуки вокруг замерли. Я удивленно огляделся, стараясь разгадать причину наступления внезапной тишины. И вдруг я увидел! С другой стороны поляны, прямо на спящего юношу, не спеша, выползал исполинских размеров змей. На мгновение я замер, пораженный. Никогда прежде мне не доводилось встречать таких гигантов. Голова его была не менее пяти футов в диаметре, а туловище, скрытое от меня в гуще деревьев, казалось, не имеет конца. Тщательно прицелившись, я поднял ружье и выстрелил...
Я не стану подробно описывать нашу схватку, скажу лишь, что пуля не причинила ему никакого вреда и тогда, с воплем, словно дикий зверь, я бросился врукопашную. Дальше я почти ничего не помню, лишь окровавленная голова Змея до сих пор иногда появляется у меня во сне.
Вот тут, собственно говоря, и начинается моя история. В битве со Змеем я получил несколько тяжелых ран и почти на полгода остался прикованным к постели. Первое время жители деревни обращались со мной как с божеством. Женщины и дети, дни и ночи напролет проводили у входа в мое жилище, стараясь по первому требованию исполнить любую мою прихоть. Однако время шло и уже три месяца спустя, их поведение разительным образом изменилось. С каждым днем уход за мной становился все хуже и хуже. Дошло до того, что мне перестали приносить еду. Даже спасенный мною Бассант, перестал меня навещать. Я чувствовал, что силы стремительно покидают меня. Когда голод стал невыносим, я собрал волю в кулак и, опираясь на саблю, вышел из хижины, надеясь найти разумное объяснение происходящему.
Моим глазам открылось омерзительное зрелище. В жизни деревни, еще недавно тихой и размеренной, произошли колоссальные перемены. Куда бы я ни пошел, я повсюду встречал пьяных или прелюбодействовавших индусов. Люди словно сошли с ума. Я заходил в хижины и видел младенцев, захлебывающихся голодным плачем. Видел матерей, увлеченных любовной игрой с первым встречным. Видел мужей, отупевших от беспробудного пьянства. Поля находились в крайнем запустении, никто даже и не думал работать. В жителей деревни как будто вселился дьявол. Порок, похоть и лень - правили бал.
Мне хотелось найти кого-то, кто мог бы мне объяснить, что, черт возьми, здесь происходит. Я решил поговорить с Биджаем, но, сколько не искал, так и не смог найти старика. Словно лунатик я бродил по улицам деревни, в надежде найти островок спокойствия в этом океане страстей. Внезапно я замер, пораженный. Со всей ясностью, мне вдруг открылось, что виновником всего этого следует считать меня. Убив Змея, я убил закон. Желая творить добро, я на деле причинил вред. И исправить причиненный мной вред, кроме меня, похоже, было некому.
Дальше я действовал будто в горячке. В одной из хижин я отыскал Бассанта. Он был абсолютно пьян. Я за волосы вытащил его из хижины, ярость прибавила мне силы, подтащил к алтарю и одним ударом отсек ему голову. Круг замкнулся.
-Закон Змея свят! Каждый, кто пойдет против него будет убит! - так я кричал, пока не охрип, затем вернулся в хижину, рухнул на кровать и уснул.
По правде сказать, я думал, что индусы убьют меня ночью, однако вместо этого, я обнаружил у своего изголовья цветы и подарки. Странно, но после всего случившегося, я быстро пошел на поправку. Люди, получившие свободу, которой так неумело воспользовались, были рады, скорее от нее избавится. Жизнь деревни быстро вернулась в прежнее русло, но я так и не решился уехать. С тех пор в этих местах спокойно. С тех пор в этих местах живет новый змей".
Рассказчик умолк. Некоторое время мы сидели молча, затем я решился задать вопрос.
-Вы упомянули о событиях при Пандишери, но ведь прошло уже, - я умолк, не решаясь продолжить.
-Почти восемьдесят лет, - голос дрожал, - Господи, Гленкэрн, неужели вы еще не поняли?
Рывком он стянул перчатку, закатал рукав рубашки и протянул мне ладонь. Руку его, до самого локтя покрывала темно-зеленая чешуя.