На кухне пахло жареным луком. Девушка в мятой мужской рубашке сидела за столом, крутила в руках телефон. Ее мать со злостью стучала ножом об доску, резала салат. Раз-раз-раз. Раздрай. Раздражение. Раздор.
- Вика, перестань над собой издеваться. И надо мной, кстати, тоже!
Две женщины, но каждая занята своим делом, каждая одержима только своими мыслями.
Она молча водила пальцем по столешнице из фальшивого мрамора, слушала и не могла выпустить телефон, теплый и липкий от прикосновений. Смотрела в сторону в немом протесте. Тоненькие веточки - опостылевший рисунок на обоях. Электрический свет оттенка сливочного масла.
- Хочешь ждать - жди, как дура! Ивасьевы свою дочку до сих пор ждут, десятый год уже. Ты только в школу пошла...
- Да помню я, мам! Сколько раз это слышу!
Судорожно, длинно вздохнув, Вика заплакала. Ничего не могла сделать, слезы катились крупными градинами, она их размазывала как ребенок. Прядь темных волос змейкой прилипла к мокрой щеке, из красного намусоленного носа потекло. Все плачущие женщины одинаково некрасивы.
- Дура, вот дура-то, а... - забормотала мать, ссыпая нарезанный огурец в миску, полезла по шкафчикам, вдруг повернулась резко и напористо: - Да зачем он тебе теперь нужен? Он ведь уже не мужик! Какая с таким жизнь может быть, людей только смешить!
- Мам, да что ты говоришь! - она почти закричала в ответ.
- А что я говорю? Знаешь, кто его увел? Знаешь их? А?
- Перестань! Перестань...
Голос сорвался; проглотив всхлип, Вика села, обняв себя за голую ногу, прижалась горящим лицом к мягкой клетчатой ткани рукавов. Хватит ли теперь смелости снять его рубашку? Вещь-мостик из их уютного радостного утра в это безумие, вещь-убежище, не спасшая от быстрой и страшной метаморфозы, когда нарядное утреннее солнце в их спальне сделалось этим фальшивым электрическим светом, ядовитой отравой. Отчаяние и страх. Отчаяние, потом надежда. Она звонила снова.
- Абонент вне зоны действия сети, пожалуйста, перезвоните...
Перезвонит. Она обязательно перезвонит, даже зная, что не сумеет выдавить ни слова, если вдруг кто-то ответит на вызов. А вдруг кто-то ответит... а вдруг, они все ошиблись и Кирилл просто пьяный где-нибудь у друзей. Или уехал куда-то срочно и потерял телефон. Или попал в больницу... или изменяет ей.
- Я покурю, пойду.
Вика обошла стол и оторвала бумажное полотенце, вытерла глаза, высморкалась. Мать осуждающе смотрела. Выдержав взгляд, девушка шагнула ближе и кинула бумажный комок в ведро, одновременным плавным движением стянула со стола длинный нож.
Она присела на скамейку у подъезда, нашаривая пачку сигарет в кармане. Деревья во дворе шумели, невидимые в темноте. Мрачная, давящая обреченность.
Кирилл не вернется, не вернется, не вернется. Оттуда не возвращаются. Десять лет назад ее школьная подруга Лида Ивасьева отошла от автобусной остановки и навсегда исчезла в золотом тумане, что укрывал свиту короля Ллеу Вейнхилла. Это видели десятки человек, и никто не посмел остановить.
Вика судорожно вздохнула, закрыла глаза. По векам мазнул грязный луч. Черный ниссан с ржавым крылом и оцарапанной дверью клюнул капотом перед подъездом, остановился. Вика встала, едва скользнув глазами по водителю - за рулем сидел неопрятный старик, длинные пегие волосы свешивались поверх растянутого зеленого свитера. У него было сморщенное лицо алкаша, мешки под глазами, дряблые щеки, тонущие в седой щетине. Само присутствие этого человека вызывало отвращение, Вика попятилась, словно боялась учуять запах перегара, вонь мочи и старости.
Решимость отправиться искать Кирилла таяла. Ночь скоро, и идти некуда... И вдруг, вернется. Она повернулась к подъезду.
- Куда пошла? - резкий каркающий голос пригвоздил ее к асфальту. - Долго тебя ждать?
- Что?
Это ей. Это он - ей. У старика страшные черные глаза, выпуклые и блестящие как у вороны.
- Садись, давай.
Медленно Вика соображала, по капле пропуская в себя осознание, кто за ней приехал. Застыла от страха. Под гротескной маской - не человек. И, словно догадавшись о ее мыслях, он оскалил длинные желтые зубы, посмотрел, как она дергает ручку задней двери, потом протянул руку и открыл. Вика задержалась, словно еще собиралась передумать, но села, передвинулась, чтобы оказаться подальше от уродливого попутчика. Запах был. Плесень и гниль, сырость, затхлость, словно она оказалась не в машине, а в старом подвале, который много лет был заперт.
Зеркала над лобовым стеклом не оказалось - она искала взглядом и не нашла, и запоздало почувствовала облегчение. Не хотелось снова видеть эти глаза, дикие и жадные. Вика украдкой рассматривала машину, но не находила ничего особенного - бежевый грязный салон, дешевый пластик, к торпеде как будто даже приклеена иконка... На переднем сиденье что-то лежало, газета и трость, перемотанная изолентой. Просто трость, с которой ходят хромые. По спине пробежал холодок, какое-то предчувствие, а вдруг, ошиблась? Вдруг этот неказистый старикашка просто таксует и под газетой у него будет смартфон с треснувшим экраном, и через пару минут просто окажется, что он взял не того пассажира... Но минуты истекали одна за другой, ниссан выкатился со двора, грузно перескочил через лежачего полицейского и углубился в город.
Ехали долго, после очередного светофора за окном мелькнула непроглядно-черная вода.
- Что, текучая вода вам уже не мешает? - от волнения Вика охрипла.
Старик повернулся в четверть профиля, стала видна расползающаяся ухмылка.
- Двор решает свои проблемы. Может и твои решить.
- Вы мне его отдадите?
- Кого?
- Кирилла...
Голос задрожал. Все. Больше она ничего не скажет, даже если захочет, даже если... Руки затряслись, отворачиваясь, Вика заскулила от отчаяния, от этих холодных и равнодушных слов, растянутых голосом так, словно старик на ходу обдумывал ответы.
Машина завернула на набережную Фонтанки. Тусклые фонари заглядывали в салон, и запах клубился, бил в горло удушливыми ароматами разложения, гнилого мяса, похороненного в листве. Сиденья уже были не из засаленной синтетики, что-то шевелилось перед глазами, ворс отрастал, под ним отслаивался неровный контур, делаясь волчьей шкурой. Руль перестал быть круглым, он оказался сплетен из бараньих рогов. Изменялся и старик, темнели его волосы, свитер сначала стал гладким, вспучился на плечах, потом выступила вышивка - листья плюща, черные на изумрудном. В ухе блеснула длинная серебристая серьга-капля.
- Вы мне вернете Кирилла?
- А ты сама-то вернешься?
Вика отдернулась, вжалась спиной в сиденье, утонула в мягкой звериной шкуре. Страшно. Да, теперь ей страшно, потому что она по своей воле села в машину, потому что он везет ее туда, где улицы изгибаются как змеи и дома уже не узнать. Вот и ее похитили... От страха язык примерзал к челюсти, губы немели - дальше не будет ничего обыкновенного, ничего нормального и человеческого. При Дворе свои законы, и чья-то судьба - просто песчинка. Дура, дура, дура, сама же пошла, сама согласилась, и что теперь?
Пальцы были сжаты до боли, так, чтобы кольцо врезалось в палец, чтобы вспомнить, зачем. Сама пошла. Сама захотела рискнуть. И нож давил на ногу под голенищем сапога, железный нож, а они не любят железа.
- Пожалуйста... Я что-то должна сделать? Вы чего-то хотите от меня, да?
- Да не брал я его, твоего жениха, - он, кто уже не был стариком, обернулся, прожег ее черными птичьими глазами. - У моего брата все спросишь.
Догадка обожгла. Брат? Вика быстро бросила взгляд между креслами, туда, где только что была трость, а теперь оказался короткий резной жезл, который она узнала, столько же раз видела в новостях...
- Герцог Эле Каро Тисовый Посох... - прошептала, уже не рискнув поднять глаза.
- Вика, дурында с Ветеранов, приятно познакомиться, - фыркнул фейри, мельком глянув на дорогу, по которой его машина рыскала, самостоятельно отыскивая себе путь.
Она уже не понимала, где они. Знала, что их тропы сопрягаются с реальностью и улицы почти соответствуют друг другу, но все стало незнакомым, страшным. Исполинские деревья, дворцы из хрусталя, дворцы из лунного света, стены, целиком укрытые в листве и лозах. Узнала Аничков мост - по четырем химерам, изогнувшимся на парапетах. Уже никакого сходства с фигурами юношей и коней, просто чудовища. У фейри отвратительный вкус.
Машина замедлилась, словно выбирала себе место, остановилась.
- Сегодня пляшем на Невском, - герцог взял свой жезл, вылез из машины, одергивая длинный сюртук, обернулся: - Пошли, ну?
Вика покосилась мимо него, на длинное здание, которое оказалось сгустком черноты, его окна были залиты рыжим огненным светом. Там словно открытая топка, крематорий с музыкой. Дикие мелодии фейри звучали одновременно, переплетались как корни, как жадные пальцы. Домой. Как хотелось в тот момент оказаться дома, вдалеке от ирреальности и безликого ужаса, который с каждым шагом начнет принимать видимый облик.
Герцог наклонился, оперся руками о крышу и дохнул - стекло исчезло.
- Поднимай задницу и иди за мной. Ты уже у нас, Виктория, и без меня ты никуда не вернешься.
Не вернется, и это правда. Она знала, что фейри не могут заколдовать человека, если только он сам не согласится, не угодит в какую-то из их ловушек. Говорить опасно. Смотреть опасно. Опасно даже кивнуть головой, выражая согласие, но он прав, теперь ей нужна от них услуга, теперь только они способны вывести ее обратно.
- Какую плату вы возьмете?
Фейри открыл прихотливо изогнутую дверь, отошел от машины, кажется, задумался.
- Так сразу, да? Не торгуясь? Ну давай, я проведу тебя к твоему Кириллу за обещание.
- Какое обещание?
- Не знаю. Так скучно все знать наперед... - он рассмеялся, играя жезлом; Вика похолодела. В тот момент поняла: он знает, что случится. Уже предсказал.
Теперь она вспомнила - кусочки интервью, в котором Эле Каро, шутя, разбрасывался своими секретами, показывали недавно, месяц назад или чуть больше. Герцог умел видеть будущее, его не обманешь, он что-то попросит, что-то такое, что сломает ее. По-другому и быть не может, фейри не любят проигрывать. Ему все едино - что инвестиции и прогнозы, что судьба одной дуры, угодившей в его лапы. Мучить ее, наверное, даже интересней.
- Я согласна, - губы не слушаются, голос чужой. - Согласна, если нам с Кириллом будет позволено уйти.
Из темного салона, выстланного плесенью и шкурами, видна только половина лица герцога, кружевное жабо и черно-зеленый воротник. Руки в широких рукавах похожи на птичьи лапы, смотреть на них страшно. Темно-ежевичные тонкие губы нехотя сложились в улыбку, не нужно видеть, чтобы знать - черные глаза фейри остались холодными и злыми. Ну да, конечно, смертная знает правила. Скучно, скучно!
- По твоему желанию верну тебя одну, либо вас обоих домой в тот же день и час, вот мое слово, - улыбка погасла. - Но за жениха своего договаривайся сама, и не со мной. Мне он не принадлежит.
- Да. Я согласна.
Вика опасливо отдернула руку, когда показалось, что шкура под ладонью зашевелилась. Она осторожно выбралась из машины, выпрямилась, нелепая фигурка перед высоким статным фейри, старомодно-элегантным и нечеловечески-жутким. Он остановился обдумать этот эстетический диссонанс, потом лениво крутанул жезл:
- Похоже, я сегодня за фею-крестную. Прекрати горбиться.
Фейри читают человеческие сказки. А Вика думала, что они им кажутся смешными или скучными. Она выпрямилась, как могла, закрыла глаза, когда ресниц коснулся ветер от резкого взмаха, но ничего не поменялось, молния куртки по-прежнему холодила подбородок, а голени обжимали сапоги, и правую давило сильнее, потому что там был нож. Холодное железо мешает их магии. Не вышло? Догадается? Она быстро посмотрела, испуганно подняла глаза на герцога, но тот был занят любованием на свою работу, рассматривал ее с головы до ног. Она осторожно посмотрела сама - настоящей одежды не стало видно, черное платье облегало все тело, негнущаяся ткань, прихотливо вышитая кружевом. Сплетенные стебли на животе, листва, диковинные цветы на груди, плечи голые и, кажется, спина тоже... У нее никогда не было такого красивого... И как будто мучительно жаль себя, свою жизнь, оставшуюся где-то далеко, в которой не нашлось места ничему подобному. Неожиданно длиннопалая и когтистая рука фейри оказалась у самого лица, вторая легла на затылок и что-то коснулось губ.
- Давай, бери. Не глотай, держи под языком. Будет горько.
Дернувшись от испуга, она разжала губы и послушно взяла какой-то маленький кусочек, как будто щепочку или корень. Действительно, горько так, что захотелось немедленно выплюнуть.
- Ничего, надо. Надо, иначе ты не удержишься и попробуешь нашу еду или наше вино.
Пытаясь проморгаться от выступивших слез, Вика кивнула. Герцог отпустил ее и пошел к воротам, даже не проверил, пойдет она следом или нет. И так знал - бегом побежит.
Внутри все в иллюзорном огне. Танцующие монстры, грациозные и прекрасные, и у каждого - чудовищный изъян, точно знак нелюдского рода. Птичьи лапы вместо рук, копыта на ногах, заостренные уши, рога и крылья. Женщина-олень с короной рогов, с обнаженной грудью. Женщина с птичьей головой, или нет, это не лицо, это маска на ней, она кланялась герцогу, поднимала бокал с живым золотом. Мужчина с драгоценными камнями вместо глаз. Вика едва не закричала, когда эти камни взглянули на нее.
Герцог проходил один круглый зал за другим. Музыканты, столы с напитками, танцующие фейри - пестрая круговерть, залитая тревожным огненным светом. Во рту мучительно горько и только это не давало завалиться в обморок.
- Где он? - губы сухие, слова шепотом.
Чтобы никто не услышал. Чтобы не обернулись, не узнали ее - единственную настоящую среди искрящихся и мерцающих иллюзий, единственного человека среди чудовищ.
- Имей терпение.
Герцог даже не обернулся. Если она продолжит, то будет говорить с его спиной.
Очередная ажурная дверь, заплетенная живыми растениями; два ребенка открыли ее с поклоном. Проходя, Вика обернулась, уловив мимолетное сходство с чем-то знакомым, но на нее взглянуло ее собственное лицо. Фейри заметил, скривил губы.
- Чего боишься, это ж зеркала.
Зажмурившись и не дыша Вика прошла мимо существ, чтобы больше не видеть, что еще в них могло отразиться. Рада была и вовсе больше никуда не смотреть, но услышала сдержанное приветствие Эле Каро:
- Брат мой...
Шорох и вздох. Еще один неестественный интерьер из дворца фейри: картины в рамах, до неузнаваемости заплетенные вьюнком, белая собака спит на пестром мозаичном полу, кровать темного дерева, резные ветви сплетаются над белоснежными складками смятой простыни. На кровати двое поглощены недвусмысленными движениями. Один из них - очередной монстр, жилистый и тощий. Ангельские, нет, лебединые крылья как неряшливый горб из перьев, уродливые руки, до самых локтей в черной чешуе - они с герцогом точно братья. Это он, их король... сам Ллеу Вейнхилл, и в светлых волосах впрямь острые зубцы - корона? Нет, золоченые рога, торчащие из черепа. А второй, кого он трахал, кто лежал под ним, был не женщиной. Широко разведенные ноги обхватывали бока фейри с выступающими ребрами, гладкая грудь часто воздымалась под уродливыми лапами, что упирались в нее. Лица не видно, лицо запрокинуто вверх и глаза закрыты.
Вика застыла на месте от омерзения и стыда, не в силах отвернуться или сделать шаг вперед - ее поглотило это зрелище. Она представить себе не могла, что когда-нибудь окажется перед королем Ллеу, и что это будет именно так. А тот, бесстыже улыбаясь, размеренно двигал бедрами и влажный звук проникновения отчетливо доносился до самого порога. Он смотрел на нее. Казалось, оцепенением смертной фейри наслаждался ничуть не меньше, чем своим любовником.
- Я привел к твоему щенку пару, знаю, тебе нравится, когда они в комплекте, - герцога происходящее ничуть не смутило, он едва скользнул по ним взглядом. Куда больше Эле Каро заинтересовало содержимое бара в глубине спальни, где светящиеся золотые жуки ползали среди бутылок.
Король кивнул рогатой головой, не отвечая вслух, чтобы не сбивать и без того хриплое дыхание - как будто ветер играл листьями, или это шуршали огромные перья? Через несколько секунд он подался назад, поднялся, стоя на коленях. Стал виден бледный безволосый лобок и странный член, темный, почти черный у головки, торчащий как заостренный окровавленный рог. Мужчина зашевелился, начал подниматься, но слишком медленно и фейри, вогнав когти ему в плечо, заставил встать, так же нетерпеливо толкнул вперед и нагнул раком. Повел узкой страшной рукой по лопаткам, по спине, по ягодицам. Бледная кожа и так была вся располосована его когтями, всюду тянулись разводы засохшей крови.
- Они хорошо бы смотрелись вместе, - вдруг заметил Ллеу, и его голос разнесся по комнате как звон и струнная трель, так звучал их нелюдской язык, но Вика поняла, как поняла и то, что ей из великодушия было дозволено это узнать. С недоумением и растерянностью она посмотрела на лордов-фейри - с кем это вместе?
И тогда король, несколькими толчками войдя в своего любовника, схватил его за короткие волосы, заставил поднять голову. Тот сдвинулся вперед, морщась от боли, вцепился столбик кровати. У Вики перехватило дыхание.
- Кирилл!
Она хотела бы броситься к нему, обнять, но вместо этого отпрянула, сжимая руки, словно боялась даже подумать о том, чтобы прикоснуться. Он смотрел на нее как на чужую, не понимал, что происходит и что это его имя, неправильный, чужой Кирилл. Он только терпеливо и безмятежно терпел, пока его насиловал смеющийся над ними обоими король.
- Кирилл... Суки.
С судорожным вздохом, с яростью Вика потянулась к сапогу, нащупала нож. Иллюзия распалась от прикосновения, опала лоскутами и хлопьями сажи, в эту сажу она выплюнула горькую отраву, которую зачем-то все еще держала во рту. Эле Каро обернулся с бутылкой в руках, но не выказал ни малейшего признака обеспокоенности. Как будто в их спальнях каждый день появляются взбешенные смертные женщины с железными ножами.
- Отпусти его!
Еще одна холодная улыбка, высокомерная. Ему нравилось, когда на него смотрели, и особенно нравилось, когда смотрели - так, с содроганием от омерзения, гнева и страха. Ему нравилось, то, что он делал и то, что сделали они оба - жестокое развлечение скучающих выродков. И Вика понимала, что не посмеет напасть, даже не попробует, и обреченно смотрела невидящими глазами, как Ллеу скалится от наслаждения, всаживая член в ее покорного и беспомощного жениха. Как он обнимает его, и уродливые кисти похожи на темных пауков, ползающих по груди и животу. Как покрытые чешуей пальцы лезут в искривленный от боли рот и Кирилл пытается избавиться от них, отвернуться, но у него нет сил. И она смотрела, немая от ярости, пока фейри не кончил и не оттолкнул Кирилла как использованную ненужную вещь. Тот качнулся, свалился на подломившиеся руки точно пьяный и скатился на пол, стащив за собой угол простыни.
Вика не выдержала. Подбежала, с лихорадочной суетой звала, кричала, тянула Кирилла, пока не упала сама и тогда просто обняла его, заплакала от отчаяния и стыда. Тот, кого она любила, кто всегда ее защищал и оберегал, кому она доверялась целиком и беззаветно, уже не был собой. Они изуродовали его, зачаровали, сломали, и на ее руках оказалась словно кукла с лицом и именем Кирилла, что-то бесформенное и израненное. Самое страшное, Вика не представляла, что ей делать. Никто не знал. Фейри жестоки и могущественны и только в сказках, старых и лживых, были истории о том, как их побеждали хитроумием или любовью. Нет такой хитрости, а любовь - вот она, вытирает сопли из-под носа и нашаривает железный нож, не представляя, что ей с ним делать. Хорошо еще, знала правила и знала, что, если попробует пустить его в ход, то тут же даст им право защищаться. И тогда от нее мокрого места не останется.
Герцог подошел с двумя вычурными золотыми чашами, протянул одну своему королю, уселся рядом на кровать и с усмешкой наблюдал за этим представлением.
- Ну и что?
Кубики льда звякнули об металл.
- Верни его, мразь, - тихо прошептала Вика, уставившись на Ллеу. Тот спустил ноги вниз, толкнул спящую собаку и, аккуратно сложив свои неуклюжие крылья справа и слева от себя, вернул ей взгляд.
- Что, хочешь его?
Проклятый голос, звучащий как музыка и звон. Даже их язык полон тайной силы, и она боялась ответить, словно уже в этом простом вопросе была уловка, исподволь накинутая петля.
- Верни его, - повторила бессильно и безнадежно.
- А я не могу, - крылья чуть шевельнулись, когда он пожал плечами, почти весело рассматривая замарашку, сидящую перед ним на полу. - Ты можешь забрать его в состязании, либо обменять. Но сколько ты продержишься против меня? А что можешь дать взамен?
Безжалостный нереальный голос.
Стеклянная стена, ужас внутри. Неужели он отнимет? Неужели они все равно его отнимут? Вика дрожала, вцепляясь в плечо, в руку дремлющего, ослабевшего Кирилла, словно собой хотела закрыть от них. Как ей состязаться с этим чудовищем? Как вырвать любимого из этого жуткого места?
- Ты лжешь... Ты не хочешь его отдавать. Ты не хочешь, да?
- Не хочу.
- Он мой, - безрассудно смелая, Вика почти не понимала, что говорит и кому говорит; в конце концов, она уже давно переступила порог дозволенного. Она хотела только вернуть своего Кирилла. Она никогда ничего не хотела так сильно.
- Нет, мой, - Ллеу поднес чашу к губам, рассматривая их двоих как редкостную игрушку - поиграть еще? Выкинуть? Доломать? - Ну хорошо, я возьму не вещь, а услугу. Согласна меняться?
- Что мне сделать?
- Да или нет?
Она застыла, понимая, что сейчас даст еще одно обещание и, возможно, погубит себя. Лорды фейри, два брата, внешне выглядящие почти полной противоположностью друг друга, два безжалостных ублюдка, смотрели на нее в азарте, как хищные звери.
- Я согласна.
- Как она испугалась, ты посмотри! - пьяно рассмеялся Эле Каро, до этого момента только наблюдавший.
- Что мне сделать?
Ллеу показал мелкие острые зубы.
- Выебал бы тебя, - в первый раз он заговорил по-русски, и исчезла вся магия, голос оказался высоким и неприятно резким, как вопли болотной птицы. - Но ты мне угрожаешь, смеешь что-то требовать, пусть тебя ебет мой кобель. Киан!
Пес поднял голову. Как и все принадлежащие Двору животные, он был белоснежным и красноглазым, здоровая гончая с поджарым телом и крупными лапами. Вика подавилась слезами. Мерзость. Какая мерзость все это, но он ведь не шутил. Сидел и насмехался над ней, над несчастным Кириллом, и хотел выжать все до конца. Унизить так, чтобы они до конца жизни не смели в глаза друг другу посмотреть от стыда и пережитого страха. Но Кир не заслужил остаться здесь, в лапах этой мрази. Что бы не случилось потом, она постарается... потому что иначе и жить незачем. Вика понимала, что если сейчас уйдет и бросит его - то потом только в петлю, потом уже ничего не исправить. И потянулась рукой к молнии на куртке.
Словно пытаясь отсрочить казнь, она долго устраивала Кирилла у дальней стены, поближе к выходу, медленно раздевалась, отодвинувшись подальше и от проснувшегося пса, от его кроваво-красных глаз, и от фейри. А они смотрели. Их взгляды точно пальцы насильника, касались ее несбритых волос, маленькой нелепой груди, скользили по ее несовершенному, неправильному телу, уродливому, жалкому, увядающему.
Собака зевнула, сворачивая в трубочку язык. Наклонившись, Вика сняла трусики, опустила на стопку сложенной одежды, положила сверху свой нож. Медленно встала на колени. Кровь глухо барабанила в висках, унижение, стыд, страх - ничего из этого и все сразу.
Смотреть, как на нее смотрят, мучительно, но отвернуться она не могла.
Цокот когтей. Собака подходит ближе.
От ненависти темнело в глазах.
Она едва не закричала от прикосновения. Кобель обнюхивал ее, жарко выдыхал воздух, топтался рядом, переступая через ноги, задевая когтями. Вика, не двигаясь, ждала.
Неожиданно он заскочил на нее, передние лапы оцарапали спину и она сжалась в ожидании, что ее сейчас коснется мерзкий собачий хер, что будет больно и противно. Собака бестолково возилась на ней, тыкалась, не попадая.
Вика плакала. Очертания ножа, лежащего перед ней, плыли, терялись в тумане слез - сколько их уже пролилось за этот вечер, за эту жуткую ночь. За него. Все за него, за Кирилла. Она не хотела и не могла отступиться, но в тот момент, когда кобель касался ее, когда животное с вонючим дыханием и неуклюжими лапами пыталось всунуть ей, происходящее казалось невыносимым. Справедливой... да что там, ничтожной ценой за человеческую жизнь, но неподъемной для нее. Она прокусила губу, когда пес проник в нее, задолбился, упираясь, скользя лапами по полу.
Резкие и частые проникновения собачьего члена отзывались не столько болью, сколько мучительным отвращением к себе. Грязь, грязь там, внутри, где все ноет, истыканное уродливым отростком. То, что было сокровенным и чувственным, ее любовь, ее нежность, оказались выпотрошены, осквернены животным. И унизительное изнасилование - не более чем зрелище для выродков, для нелюдей, не знающих жалости. Вика слышала их голоса, но больше не понимала волшебных звенящих слов. Отворачиваясь, она вдруг подумала, что завидует Кириллу - он едва ли понимал, что с ним делали, а ей пришлось проходить это наживую.
Она ахнула от боли, подалась вперед, когда кобель впоролся в нее особенно сильно и вдруг затылком почувствовала горячее дыхание. Он просто впился ей в шею, захватил пастью собранные в хвост волосы и не давал отползти, вывернуться из-под себя. Вика испуганно замерла, понимая, что она вся во власти зверя, весящего немногим меньше нее, и этот зверь рычал от похоти и злобы. Она отвечала ему вскриками, потому что уже не могла терпеть боль. Ей казалось, что сейчас кобель не отпустит, даже если прикажет хозяин. Зубы сжимались. В шее что-то поддалось, она с неожиданной ясностью ощутила, как клыки разрывают кожу, входят в напряженные мышцы. Что-то глухо хрустнуло. Завопив, Вика попыталась схватить нож, чтобы ударить эту тварь, попробовать отбиться, но пес затрепал ее, сжимая челюсти еще сильнее. Целые потоки крови полились по груди, по рукам на пол.
Она упала, бессильно пытаясь оттолкнуть голову зверя, но тот не отпускал, пока кто-то не произнес: