Аннотация: Короткий рассказ о вполне понятных непонятках в отношениях.
Почему мужчине так трудно сделать то, о чем его попросили, даже если попросили фактически "в лоб"? Потому что это ты, и с тобой так всегда. Здесь я улыбаюсь, но улыбка получается грустная. "Лучше уж скажи, что все будет хорошо". Ну скажи, это ведь несложно... "Все будет хорошо" - видишь, я подсказала побуквенно... А в ответ - тишина. Сейчас ты далеко, но SMS никто не отменял, верно? "Спокойной ночи, маленькая" - это здорово... но где то, чего я так жду? Десять минут... полчаса... Я выключаю телефон. Я знаю, что завтра я включу его и не увижу заветного конвертика на дисплее. А когда он появится, там будет написано "Доброе утро".
Так случается всегда, когда ты не хочешь отвечать на мой вопрос или считаешь мою фразу риторической. Риторической порою оказывается в твоем понимании та фраза, которая для меня в этот момент - мольба о помощи, крик SOS. Будь ты рядом - видел бы мое лицо, понял бы. Но сквозь буквы выражение лица прорваться не может, и ты считаешь, что все хорошо, а я тихо корчусь возле телефона. А если ты не знаешь, что ответить, или не хочешь отвечать, ты молчишь. Я сержусь на саму себя за то, что невольно заставляю тебя почувствовать себя идиотом, а заодно сержусь на тебя - за то, что ты видишь за моими словами нечто глобальное и непереводимое, а на самом деле ответ тебе уже подсказан...
Больше всего мучают вопросы, оставшиеся без ответа. Я редко спрашиваю: предпочитаю догадываться. Поэтому повисшие вопросы - это то, о чем не спросить невозможно. Эти оставленные без ответа вопросы раскаленными иголками сидят в моем мозгу, и ни один из них не исчезает; они накапливаются, и мозг становится подушечкой для иголок...
Так где же твое "Все будет хорошо"? Лучше бы ты написал "Не знаю, что тебе ответить", это было бы, по крайней мере, честно. Одно сообщение тебя не разорит...
Телефон я больше не включаю. Я знаю, что ничего не придет.
А на следующий день ты пишешь мне "Доброе утро, хорошая". И я отвечаю тебе "Доброе утро", потому что бесполезно пытаться рассказать о тех вопросах, которые остаются, словно иголки в мозгу, и продолжают меня мучить. Ты решил бы, что все они ведут к самому главному, глобальному вопросу, на который ты не умеешь ответить, и потому бесишься... и ты снова не ответил бы "на заданную тему", ты проглотил бы все мои слова. И все. Молчание, равносильное фразе "без комментариев".
Нам с тобой не хватает чего-то очень осязаемого, округлого, вещественного, и это что-то - словно спелый абрикос на ветке - манит и дразнит. И я уже осматриваю ветви, прикидывая, как до него добраться, а ты... Ты одинаково страшишься и путешествия по ветвям, и падения абрикоса в твои ладони, и его вкуса у себя во рту. Ты обжегся на свежесваренном компоте и делаешь вид, будто абрикос на ветке - это самое разумное, что может быть. Хотя абрикос давно уже падает, падает, падает...
Люди до обидного небрежно относятся к реальности, к данности, к собственному телу. Все это будто и ни при чем, в сторонке, про запас - как старый хлам на антресолях, который никогда-никогда не понадобится, и хранится только затем, чтобы был. Все реальное кажется им грубым, годным только на то, чтобы вмешиваться в жизнь и ломать устоявшееся, крушить продуманные планы.
И если я скажу, что я люблю тебя, хочу тебя, хочу быть с тобой, ты не ответишь ничего "по заданной теме". И все твои слова сведутся к тому, что абрикос на ветке - это уже большое счастье, но это я знаю, и мне скучно: природа, как все естественное, не терпит статики, и абрикос висит на ветке лишь затем, чтобы быть съеденным или упасть и сгнить. Мне жаль абрикос. Я хочу его съесть. А ты обдумываешь ситуацию и приходишь к выводу - пускай висит, это самое разумное.
Потому что превыше всего ценится разум. А разум всегда стремится вычленить самое главное. Ему нет дела до солнечного тепла, и упругой, налитой сладким соком мякоти, и хрупкого, нежного, удивительно осязаемого пушка на бархатистом от этого пушка абрикосе. Он вечно стремится дойти до самой сути и упирается в косточку. Досадливо ее отбросив, доводит все до сухого остатка, а в сухом остатке - курага. И разум заявляет, что курага полезна для здоровья... Другого-то ему не остается. И подобно бабушке с курагой, все никак он не дождется охотника на сладкий плод... И ты говоришь мне: "Мы переругаемся". И ты говоришь: "Мы очень разные". Ты говоришь, что любовь только ослепляет и все запутывает, а потом человек открывает глаза и оказывается связанным по рукам и ногам, и ничего не может изменить. Я искренне изумляюсь, ибо веками доказано - если чего-то хочется, то это делаешь, а если делаешь, то получается. Не получаются только надуманные глупости, которые человек почему-то вообразил своими желаниями. И если ты меня "надумал", то я не могу сказать того же о тебе... Но я не хочу возражать. Не хочу ничего доказывать, не хочу стоять на своем, лишь бы настоять. У меня возникает ощущение, что тебя надо беречь, потому что хрупкая свобода, которую ты отвоевал для себя где-то в самой глубине твоего сознания, - она все время в сжатом состоянии. Не ровен час, взорвется, не выдержав давления... И это понимание заставляет меня тихо и благоговейно позволять тебе быть самим собой. В сущности, именно этого тебе так не хватает - не внутри, а вовне. Внутренней свободы у всех хоть отбавляй, а в ушах - наушники плеера... Лица стертые, серые, отличающиеся только морщинами - количеством и расположением. Курага... Не хватает мякоти, пушка, гладкой солнечной поверхности. Полнокровной радости жизни. У самой косточки беспрестанно циркулирует сок, и ты считаешь, что этого хватит... Так и тянет возразить, что пушка там не появится... Но я молчу, я помню о сжатой свободе вместо косточки, ослепительной и упрямой свободе, - и молчу. А ты говоришь о кураге. Ты боишься снова захлебнуться соком, а я опасаюсь, как бы ты не подавился сушеной мякотью... Ты не хочешь терять то, чем мы связаны. А мне хочется рассмеяться - неужели ты всерьез считаешь, что связаны мы только духовно, что так и должно быть, и что расстояние для этой связи окажется консервирующим средством? Альтернатива кураге - компот? Но природу любви не обманешь, и курага навязла у тебя в зубах, и потянулся ты именно на запах абрикоса, запах сочного, прогретого солнцем плода. И нужен тебе абрикос, это для меня ясно, несмотря на все твои слова. Потому что при нашей встрече ты сразу погладил мою руку. Безрукавную. С тем самым пушком... Сквозь весь свой столбняк и отрешенность я осознала первым делом именно это. То есть стремление к живому и теплому пробивается на свет помимо нашей воли, и удивительная способность разыскивать это живое и теплое даже сквозь расстояние и разночтения - она в крови, которая странным образом остается живой и теплой, циркулируя сквозь десятки и сотни поколений приверженцев кураги...
И ты можешь говорить очень долго о том, что объедаться абрикосами вредно, и что любовь сначала сводит, а потом сталкивает лбами, а я бессознательно провожу пальцем по руке и мечтаю отыскать твои губы, чтобы ты, наконец, заткнулся, почувствовав вкус спелой мякоти.