Мне кажется, что мы бы смогли в конце концов понять друг друга. Может быть даже полюбить... Нам просто не хватило времени. Забавно! Все мое хваленое бессмертие оказалось мнимым. Просто пустой пшик... и все. А на самом деле я уже умер. Строго говоря - второй раз. Первый раз было больно, второй - невыносимо! Если так и дальше пойдет, то третьего раза я не переживу. И слава Богу!
***
Смерть никогда не была для меня проблемой. Она была проблемой моих жертв. Убивать я не любил, но при этом умудрялся находить в смерти какую-то извращенную красоту. Согласитесь, есть что-то кристально чистое в последнем вздохе умирающего человека. Когда сердце судорожно сжимается, силясь продлить жизнь хотя бы еще на миг, когда по всему телу пробегают разряды электрического тока, когда все пять чувств перестают быть ориентирами и остается только один проводник - душа, вот тогда я по-настоящему чувствую, что живу! Ток чужой крови по моим венам, чужая энергия, украденная у жертвы и разлитая под моей кожей каплями дикого восторга, утихший на время голод - все это вторично... Главное в смерти - экстаз, невероятное ощущение безграничной свободы от той же смерти. Я ей больше не принадлежу! Мое время замерло на тридцати шести годах, двух месяцах и восьми днях.
Глава 1.
Черт, до чего все таки мир тесен! Или я просто слишком долго живу? Сегодня я выяснил очаровательную подробность про одного моего старого друга. Вообще-то у меня друзей нет, но Патрик уверен, что хотя бы один есть... и это он. Ну что ж, пусть думает так, если хочет. Зачем расстраивать милого мальчика? Он хорош собой, образован, умен и в чем-то даже талантлив, но порой так забавно наивен! Короче говоря - совсем в моем вкусе. Но, повторюсь, друзей у меня нет, не было и не будет никогда! Они мне просто не нужны. Ну подумайте сами, хотела бы газель дружить со львом? Точнее, газель бы, может и хотела, а вот лев - вряд ли. С едой не дружат, еду... ну... просто едят и все. Конечно вы поняли, что лев - это я... А вот Патрик уверен, что страшный и злой хищник - это он. Ну как же! Конечно он хищник, монстр, чудовище...Ведь сегодня он убил человека! Знал бы он, что я сегодня убил как минимум трех и это был не совсем несчастный случай. Точнее - совсем не несчастный. Хотя... с какой стороны посмотреть. Для этих трех ублюдков, что оказались не в то время, не в том месте и не с теми намерениями, нашу встречу только с большим натягом можно было бы назвать несчастной, скорее - катастрофичной. А вот для милого мальчика Патрика с такими пронзительно-голубыми глазками убийство и правда стало несчастным случаем... и для его жертв, и для него самого.
Я как всегда в это время сидел в своем любимом кожаном кресле и слушал любимую же мной "Токкату и фугу", попивая вино 1846 года, когда раздался бешеный стук в дверь. От такого грохота любой человек бы вздрогнул, но я даже бровью не повел. Если случилось что-то из ряда вон выходящее, это не мои проблемы. И вообще, любые проблемы - не мои проблемы. Так что, кто бы там ни был, а разбираться тебе придется самому. У меня другие планы на ближайшие пару сотен лет. Заходи лет через триста и тогда я, возможно, подумаю как тебе помочь...
Но назойливый грохот никак не хотел прекращаться, уже грозя снести мою замечательную дверь на фиг. В конце концов мне это надоело и я пошел открывать. И почему я не держу прислугу? Ответ прост - я ее съел! В свое оправдание могу сказать, что больше уже постоянных слуг не нанимал, а с приходящей прислугой старался вообще не встречаться. Кстати, а чего это я оправдываюсь? Ну, съел и съел, и еще съем, если захочется! Работа не нужна? Хорошую зарплату гарантирую, а вот прибавку к пенсии - это вряд ли...
Входная дверь содрогалась под ударами незваного гостя. Затем на секунду все стихло и испуганный голос Патрика возвестил мне о том, что это именно он.
- Бога ради, Гектор, открой мне! Я знаю, что ты дома!
В очередной из многих своих ипостасей я был Уильямом Гектором Блеком, преуспевающем бизнесменом из США. За всю мою долгую жизнь я называл себя по разному - Марк, Ярослав, Гектор, Жерар и еще уймой глупых человеческих имен. Но на самом деле после смерти я стал Люцианом. Именно это имя было мне ближе всего и по-настоящему отражало мою сущность. Вот и сейчас, услышав свое очередное неимя, я поморщился. Воистину, что нашло на меня такого, чтобы из всех имен выбрать именно это? Тогда мне это показалось забавно, сейчас уже нет. Я ни капельки не был похож на настоящего Гектора, скорее уж был полным его антиподом.
Патрик тем временем возобновил выломку моей дорогущей двери. Что себе воображает этот щенок? Его счастье, что сегодня я сыт. Но могу ведь и передумать! Неохотно я открыл дверь. Патрик влетел в дом вихрем ледяных брызг и запахом озона. Он был бледен почти как я сам, его руки и губы тряслись, а в глазах стоял неподдельный ужас. Он протопал в комнату не разуваясь и не снимая пальто.
- Черт бы тебя побрал, Патрик! Неужели обязательно пачкать мой дом?! - сказал я, уныло смотря на мой светлый мягкий ковер (кстати, очень дорогой ковер), на котором отчетливо отпечатались следы грязных ботинок Патрика. Про себя я подумал, что вообще-то говоря убивал и за меньшее, но все же прежде мне интересно будет узнать, что такое стряслось с этим щенком, что он так отвратительно выглядит. А выглядел он и правда как жертва цунами или еще чего похуже. Короткие светлые кудряшки превратились в корку засохшей грязи и крови, один рукав пальто висит на честном слове, глаза лихорадочно бегают по комнате в поисках спиртного. Увидев на столе рюмку с вином, он схватил ее и выпил залпом.
- А покрепче ничего нет? - скривился молодой человек, доливая в рюмку еще вина.
- Есть. Коньяк. Патрик, вообще-то вино залпом не пьют.
Я подошел к бару и достал ему бутылку коньяка. Это уже становилось интересно. Патрик на моей памяти не пил ничего крепче пива. Он был заядлым сторонником правильного образа жизни. Этакий мальчик - скаут старой закалки.
Я облокотился о дверной косяк, доставая из кармана пачку сигарет и закуривая. Патрик снова меня удивил, выхватив из моей руки уже зажженную сигарету и затягиваясь. Ну надо же, он даже не закашлялся! Похоже, не только у меня есть тайны.
Патрик снова опустился на диван, одной рукой стискивая подлокотник с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели. Я решил ему не мешать крушить мою мебель не из чувства сострадания или еще каких-нибудь глупых сантиментов. Просто сейчас он представлял собой очень интересное зрелище - двухметровый комок нервов. Причем очень даже симпатичный комок, хоть и грязный и дурно пахнущий.
Постепенно коньяк делал свое дело. Патрик расслабился, блаженно откинувшись на спинку дивана. Казалось, что он вообще забыл о цели своего визита.
- Патрик, не хотелось бы тебя тревожить, но будет лучше, если ты помоешься и приведешь себя в более нормальный вид. - сказал я, сам от себя не ожидая такой... человечности, что ли...
- Угу... - сонно пробурчал юноша, но не сдвинулся с места. Я понял, что Патрик со спиртным явно переборщил, и что сам до ванной даже не дойдет, а не то, что бы вымыться. Однако! У меня было всего два выхода. Первый - оставить его как есть, но мой чувствительный нос не хотел бы воспринимать этот отвратительно-притягательный запах запекшейся крови. Второй - вымыть его самому. Было уже три часа ночи. Если я собираюсь успеть к рассвету скрыться в свое дневное логово, то стоит поторопиться. Одним движением я поднял Патрика на руки, параллельно стягивая с него одежду. Я не расстегивал пуговиц и молний, я просто ее рвал и стягивал с него бесформенными лоскутами ткани. Потом я дам ему что-нибудь из своих вещей. Если не съем его после пробуждения. Но молодому человеку несказанно везло - он так и не успел мне ничего рассказать, а я был любопытен, поэтому ничего ему не угрожало. По крайней мере, не сегодня... Неожиданно он приоткрыл один глаз, попытался что-то сказать, но снова провалился в беспамятство.
Конечно, я мог бы одновременно и держать его и мыть без особых усилий, но это было бы не слишком удобно. Поэтому мы лежали с ним в ванной, а не под душем. По крайней мере, мне хотелось думать, что именно поэтому, а не из-за его бархатистой смуглой кожи, его поджарого спортивного тела без намека на самую малую каплю жира, не из-за темных кружочков сосков... Стоп! Куда это меня заносит? Я не сноб и не ханжа. У меня уже были любовники, как и любовницы. Проблема была не в поле, а в том, что после Джорджии я решил больше с людьми дела не иметь. По одной простой причине - люди смертны. Я - нет. Длительные отношения всегда вызывают своего рода привязанность, привычку. Нет, любить я не способен. Моя природа слишком сильно отличается от человеческой. В своей смертной жизни я любил, но превратившись тут же забыл и о своей жене, и о своих детях. Я перестал чувствовать к ним вообще хоть какие-нибудь чувства. Взглянув на них один раз издали, я просто ушел и больше не вернулся. Тогда меня поразило то, что не было даже жалости к ним. Но я помнил еще, каково это - любить. Просто помнил и все. На саму любовь я был больше не способен. До тех пор, пока не появилась Джорджия. Ее я тоже не любил, но привык к ней, как к любимым тапочкам. Она же меня любила. Любила долгие двенадцать лет, не смотря ни на что. Я не мог ей ответить взаимностью, но считал себя ответственным за нее, потому что не потрудился ее оттолкнуть, когда это надо было сделать. А потом она попала в аварию и умерла. Было ли мне больно? Было, черт возьми! Так больно, что иногда на солнце хотелось выйти. Но я это пережил. Я говорил себе, что я - вампир, что вампиры не умеют любить, что это просто привычка. Я успокаивал себя тем, что позволил своей ярости выйти наружу, тем, что перестал ограничивать свою сущность. Тогда я убивал. Убивал много и часто. Убивал не ради еды. Просто это был мой способ отвлечься от терзавших меня мыслей.
Но после Джорджии мне уже не хотелось постоянных отношений ни с кем. Не из-за того, что я сожалел об убитых мной людях. На это мне было глубоко наплевать. Просто мне очень не понравилось ощущение беспомощности перед смертью. Меня она забрать не могла, но обхитрила меня и забрала Джорджию. Больше я ей шансов не дам!
Все эти мысли лениво скользили в моей голове, пока я отмывал каждый дюйм безвольного тела юноши. Было приятно чувствовать рядом с собой живое существо, слышать ровное биение его здорового, молодого сердца, ощущать ток крови под бархатной кожей. Собаку завести, что ли? Кажется, я устал от одиночества.
Неожиданно Патрик открыл глаза и уставился на меня в немом изумлении.
- Люциан, что ты делаешь?
Я опешил.
- Как ты меня назвал, малыш?
На моих глазах Патрик вдруг стал белее ванны, а в глазах отразился такой испуг, что мне даже захотелось рассмеяться. Одна единственная мысль остановила меня. Откуда этот молокосос знает мое настоящее имя? Кто ты такой, Патрик? Откуда ты взялся? Что еще тебе обо мне известно? Но Патрик не дал мне времени задать ему ни одного из этих вопросов. Он пристально посмотрел мне в глаза, в моей голове что-то лопнуло, и я погрузился во тьму.