Двенадцатый час ночи. Хотел Алексе й попить чаю перед сном, но ни аппетита, ни желания не обнаружил. Раздумал, выключил газовую плиту и, не раздеваясь, прилёг на диван. На душе было тревожно. Ни детей, ни жены дома не было уже целую неделю. "Задумала, что-то подлая, не иначе", - больно билась в мозгу мысль. Ведь никого не убивал, не грабил, а то, что с женой дома не ладилось, были на то причины.
Сквозь дремоту он услышал, как остановилась перед домом машина, застучали кованые сапоги в коридоре и замерли возле дверей квартиры. Стук кулаком в дверь, затем ещё раз. Слышен был голос участкового - должно быть, сейчас будут дверь ломать. Бешено забилось сердце, норовя выпрыгнуть из груди. Сволочи, за что дверь ломают, что творят подлецы, жалко, что нет оружия, положил бы всех у двери, не разучился ещё автомат держать в руках. Дверь трещала под ударом топора, вот-вот выскочит замок. Другого выхода не оставалось, уперся ногой в косяк другой двери, а спиной придавил входную дверь. "Что-то не поддаётся, дай фонарик, посмотрю, - послышался голос участкового Петрова. - Здесь он, ногой дверь держит". Ворвались в дверь сразу пять человек милиционеров, оттеснили Алексея к стене. Один из них начал в квартире обыск, быстро осматривал комнаты, затем тщательно копался в серванте и в шкафах. "Что делаете, фашисты?" - рвался из рук Иванов, но, получив сильный удар в грудь, замолчал. "Оденьте ему наручники, жлоб здоровый", - сказал тот, что делал обыск. Щёлкнули браслеты, глубоко впились в запястья. "За что?" - спросил Алексей участкового.
Тот равнодушно ответил: в милиции разберёмся, и, если что, отпустим, не переживай.
В камере мужики ему коротко объяснили, что надо писать жалобу, на имя начальника милиций, а другую на имя прокурора города. Только это вряд ли тебе поможет, вот если бы с воли кто помог? Тогда другое дело.
Десять суток пролетели в раздумьях. За что? Ведь никто ему ничего не объясняет. Жалобы Иванов писал каждый день, но к начальнику не вызывали. На одиннадцатые сутки человек пять затолкали в воронок. Свозили в фотографию. "Беги, если можешь, - учили мужики Алексея, - всё равно ты правды не добьёшься. Какая там конституция, беспредел творится в стране, а ты правду ищешь".
Под вечер привезли всю группу в больничку, на краю города. Она стояла вся в решётках, и окна, и двери. Впервые за десять суток помылся под душем и уснул на чистых простынях. Только лёг - точно провалился. Спал, как убитый. На следующий день он снова написал заявление на имя прокурора города и через знакомых отправил. Тревожное ожидание не покидало его. Врачи не обращали на них никакого внимания, и понял Алексей, что дело плохо. На четвёртый день у него обострились боли в почках, появилась температура - повели на медкомиссию. Картина была занятная. Вот эта комиссия! Всего один врач, и человек пять из милиции, был здесь и участковый. "Товарищ подполковник! - обратился Алексей к высшему чину. - Меня арестовали незаконно, выломали дверь в квартире, надели наручники, били, есть заявление в прокуратуре". - "Разберёмся!" - был ответ седого подполковника, и ехидная улыбка скользнула по его лицу, что не шло ни к мундиру, ни к его седой шевелюре. Последовало заключение врача. Комиссия признала здоровым и постановила направить в ЛТП, сроком на 24 месяца. Удар был колоссальный. Понял Алексей, что, все документы сфабрикованы, и что прячут концы в воду нарушители закона. Ведь кругом нарушение: взлом двери, обыск, наручники.
Ближе к вечеру состоялся суд. В защите Иванову отказали. На то, что есть заявление в прокуратуре, судьи никак не реагировали. "Вот его судить надо!" - не вытерпел Иванов и указал на участкового, он его сопровождал везде. Вывели милиционеры Алексея в коридор для принятия решения суда. Вцепился Алексею в грудь участковый: "Если ещё одно слово скажешь, придушу тебя". Но легко отшвырнул его Иванов: "Силёнок маловато, гнида!" Второй милиционер повис на руках Алексея, закричала отчаянно мать, и борьба прекратилась.
Наконец решение суда было зачитано. "Все обстоятельства мы учли, и вместо 24 месяцев, дали тебе 18. Скажи ещё спасибо". И снова десять суток в камере.
Боли в почках обострились, порой хоть на стенку лезь от боли. Мучился Алексей, пока камешек не вышел, за всё время только одну таблетку анальгина и дали.
Как-то поместили в их камеру одного подследственного, привезли его на доследование. Третья или четвёртая ходка была у него,
учёный, дальше некуда. Целую тетрадь адресов выложил он перед Ивановым. "Пиши парень, может, и добьёшься чего, всё веселее будет, и время быстрее пролетит. Я тоже так начинал".
Работал Алексей добросовестно и скоро стал бригадиром. Ребята уважали его, толковый он парень, добросовестный, а то, что правду ищет, то не один он такой, попишет и перестанет - сломится. Были в ЛТП мужики уже по второму и по третьему разу, стоит только начать. Шутили: скинемся всем миром, купим тебе пишущую машинку, работай, да другим помогай. В тетради были адреса даже кремлёвские, прокурор по надзору говорил, что нет таких адресов, а ответы всё же приходили - видно лукавил чиновник.
Скоро пришло письмо от жены. Она просила прощения, призналась, что сама посадила его. А еще помогла скрыть взлом двери, и обыск в квартире. Дверь уже три месяца стоит сломанная, отремонтировать её некому. Хотя обещали в милиции отре-монтировать, сразу же, как только подпишет все заявления. Отправил Иванов это письмо в комитет по защите прав человека, да сглупил. Надо было копию отправить, а оригинал у себя оставить. Не учёл он, что всё возвращается на круги свои, и разбираться с ним будет тот, кто его и посадил. Так и получилось, письмо изъяли, а по инстанции пришёл ответ, что факты не подтвердились. Сколько нервов ему стоила эта переписка! Но держался парень всем на удивление. Три раза писал в комитет защиты прав человека, столько же в комитет партийного контроля, Борису Павловичу Пуго. Который, конечно, не знал тогда, что и сам скоро окажется за решёткой. Недаром говорят в народе, что от тюрьмы и от сумы не зарекайся, так оно и получилось. Если нет порядка в огромной стране, то про какую Конституцию можно говорить. Но всё же ещё можно было чего-то добиться, ведь власть партии была ещё сильна, только начинался 1990 год.
Неожиданно приехал в ЛТП высокий милицейский чин. Вызвали Иванова к начальнику. Провожали его ребята, шутили невесело. "Влип ты, как муха. Но не отчаивайся, если что, всех мужиков поднимем, так и знай".
В прямом смысле угрожали расправой Алексею начальники, крики их были слышны и на улице, но не испугался он, высказал всё, что накипело на душе. "Надевайте наручники, бейте, прячьте в карцер, всё равно, буду правды добиваться!"
Скоро его освободили досрочно, так как нарушений за ним не числилось никаких. Избавились от него блюстители закона, отмахнулись, как от назойливой мухи. Провожали его друзья. "Молодец, что добился своего, только смотри, дома с тобой сочтутся, ты не первый, милиция такого не прощает - помни это".
Дорого ему далось всё это происшествие, лечение и прочая нервотрёпка. Полгода Алексей не мог встать с постели спокойно, сильные боли были в пояснице и спине. "Пройдёт время, и узнает народ правду, чем нас там пичкали врачи- наркологи, опыты проводили над нами, это точно", - думал Иванов, хотя подтверждений не было, а слова к делу не пришьёшь.
Его семейная жизнь стала ещё хуже, не верил своей жене Алексей. Не мог после всего верить.
И снова повторилась та же история, жена ушла из дома, пришла милиция, и увели его к начальнику в кабинет. "Сколько ты ещё будешь писать? - в упор уставился на Иванова подполковник Сизов. - Я не выгоню из милиции Петрова и остальных, у меня нет других, лучших людей. Кто сюда ещё пойдёт работать, а? Не знаешь, а я знаю. Другие люди сюда не пойдут. Отправлю тебя обратно в ЛТП, и все дела, там и успокоишься". Усмехнулся Алексей: "Теперь-то я законы знаю, правды ещё быстрей добьюсь, а садить меня в ЛТП не за что". "Ладно, - решил Сизов. - Давай прекращай писать, и раз семейная жизнь у тебя не ладится, собирай свои вещи и езжай отсюда на все четыре стороны. Это всё что я могу сделать для тебя, а с матерью твоей я сам побеседую". Утром он с матерью был уже у начальника, крутился здесь и участковый Петров. "Видно крепко нас свела судьба", - горько усмехнулся Алексей. Разговор был короткий. "Мать твоя не возражает, желает тебе добра, а ты упрямишься. Вот его документы, надо выписаться с жилплощади, рассчитать на работе, в военкомате будут ждать, этим займёшься, ты Петров. Билеты на поезд я уже заказал - машина вас ждёт". На "Волге" подкатили они к работе, в пять секунд его рассчитали, только и успел распрощаться с друзьями. И уже мчалась машина к военкомату. Аж на крыльцо вылетел дежурный офицер с нужными документами. Стыдно стало Алексею за военных - видно глубоко я их задел, что так все зашевелились, все здесь связано: и суд и прокуратура и милиция, коррумпированы сверху донизу. Вся процедура заняла полчаса, и уже все было улажено, и билеты были на руках. Плакала мать на перроне, её седые волосы разметал ветер. Рядом крутился милиционер с рацией, но Алексея это уже не интересовало - всё омертвело в нём.