Похоронная процессия медленно тянется за газелью с надписью "катафалк" на борту. На похороны Дениса Игнатьевича Батровского собрались не меньше половины жителей маленького города Средняя Салда, который расположился на просторах Свердловской области. Вы не ошиблись, если подумали что хоронят великого человека. Для Средней Салды Денис Игнатьевич навсегда останется примером доброты и щедрости. Доставшееся по наследству состояние он пустил на возведение медицинского центра и бесплатное лечение детей и пенсионеров. Двадцать семь лет медицинский центр работает в убыток, черпая средства на жизнь из наследства. Отец Дениса Игнатьевича был акционером крупного металлургического комплекса в Нижнем Тагиле, что принесло ему немалые богатства. Сознательное детство Денис провёл в роскоши. Деньги, заработанные отцом, могли кормить Дениса всю жизнь, но отец никогда не позволил бы разбазаривать нажитое тяжким трудом.
Сам Денис Игнатьевич оставил после себя дочь, но ей не досталось ничего, кроме трёхкомнатной квартиры и рабочего места в клинике. Марина, как и все работавшие на Дениса Игнатьевича, получала хорошую заработную плату, со временем она скопила на собственную квартиру, завела мужа и двоих детей.
На следующий день после похорон Марина с мужем отправилась в квартиру отца.
Обставленная недорогой мебелью, но от этого не менее уютная квартира сверкает чистотой, словно операционная. Марине прекрасно знакомы комнаты, кресла и шкафы. Всё детство она провела в этих стенах, после её отъезда отец даже не заполнил пустые полки, видимо надеялся, что когда-нибудь в них вновь будет лежать одежда дочери.
-- Есть будешь? -- спросил муж.
--Да, может найдёшь чего на бутерброд? -- ответила Марина.
-- Что-то есть, сейчас приготовлю.
-- Я пока осмотрюсь.
-- Тут просторней, чем у нас. Думаю, можно переехать сюда со временем. Конечно, если это место не навевает неприятные воспоминания.
-- Давай для начала разберём вещи отца и выбросим хлам, а потом обсудим.
-- Хорошо.
Больше всего Марину интересовал кабинет, "третья комната", как называл её отец. За всю жизнь она не побывала там ни разу, лишь краем глаза видела стопки книг, компьютер, со временем сменивший кипы бумаг и нечто большое, накрытое белой тканью.
Дверной замок отец всегда запирал на два оборота, ключ хранил на шее. Для связи с кабинетом на стене висел звонок, словно дверь - вход в отдельную квартиру. Теперь звонок Марине не понадобился, вместо ключа на шее Дениса Игнатьевича - похоронный галстук.
Ключ отворил замочный механизм со знакомым с детства звуком. Тяжёлые черные шторы не пускали в комнату уличный свет. Щёлкнул выключатель, и Марина увидела детскую мечту, покрытую слоем пыли. Книжный шкаф, заполненный медицинской литературой. Стол со старым компьютером, не подключенным к интернету. И загадочное накрытое сооружение. Рука машинально потянула за угол ткани, ставшей от времени и пыли серой. Под ней покоилось кресло, в прошлой жизни бывшее стоматологическим. Теперь по бокам к нему крепились два ящика, напоминающие системные блоки. На подголовнике установлено нечто, похожее на шлем. Рядом расположился монитор, капельница и аппарат жизнеобеспечения. Всё это соединено кучей проводов разного цвета и толщины. Марина поразилась устройству, но трогать побоялась - решила для начала разведать, что скрывал отец. Носовым платком смахнула пыль с книжной полки, раздавила паука в углу. Взгляд приковала маленькая книжка, даже не книжка - большой блокнот с надписью на переплёте "записки Герберта Уэста 1915 год". Марина открыла блокнот в середине, прочла две страницы. Насупившись, помотала головой и положила блокнот на место. Подошла к компьютеру, но тот оказался отключён от энергопитания. Воткнула штекеры, нажала большую чёрную кнопку на лицевой панели компьютера. Кулеры раздули пыль, материнская плата издала один сигнал, и на мониторе появился БИОС. Загрузился рабочий стол, в центре которого расположился всего один файл с названием "Сперва прочти". Марина облизнула губы, ещё раз оглядела комнату, хотела позвать мужа, но передумала - вдруг отец оставил что-то личное. Щелчок мыши открыл текст.
"Здравствуй, кто бы ты ни был. Если ты читаешь эти строки - я мёртв, и я надеюсь - ты моя дочь Марина. Наивно звучит, не правда ли? Но что поделать, если пишешь правду. Прежде, чем прочесть документы, хранящиеся в компьютере, прочти их историю. Я много лет хотел их сжечь и покончить с этим, но какая-то необъяснимая сила удерживала меня. Очень ценная и, одновременно, опасная информация в них заключена. Итак, всё по порядку.
Нехватка денег мне не знакома. Жизнь всегда шла на полную катушку. Отец не мог отказать единственному сыну. Пятую точку я катал на сиденье BMW, одежду носил от H&M, пил ром. Друзья не дали бы соврать, жадностью я при этом не отличался. Они сами не бедные, но сколько раз пили за мой счёт? Не счесть. Каждую ночь мы кутили и отрывались в клубах.
Обилие свободного времени и специфические развлечения не раз знакомили меня с милицией. А после крупной драки, в которой о пивную кружку сломалась моя челюсть, я познакомился с доктором Тихоновым. Он лечил меня от неврита тройничного нерва, развившегося после перелома, но основной его специальностью оставалось преподавание неврологии. Он был мастер в своей сфере, никогда не преподавал по стандартной системе образования - курс доктора уникален, составлен им лично. Его ученики становились знаменитыми докторами медицинских наук и просто отличными специалистами. К сожалению, профессионализм Сергея Тихонова не вязался с характером. Молодые студенты за глаза посмеивались над чудаковатым преподавателем, нелюдимым, задумчивым, часто замирающим глядя в одну точку. Длинный, до земли, чёрный плащ служил поводом для анекдотов, но позже я узнал его истинное назначение. С коллегами Сергей Анатольевич не общался, и коллег это не заботило, они относились к доктору с уважительным снисхождением. Он никогда не посещал университетские мероприятия, не проводил дополнительных занятий. Зато почти каждый вечер оставался в лаборатории до темноты.
На одном из приёмов, хотя приёмом это назвать трудно, так как "принимал" его я в своей квартире, когда курс ультразвука не дал результатов, доктор Тихонов познакомил меня с терапией чжень-цзю, иглоукалыванием по-нашему. Последнее, что я хотел делать с утыканным иголками лицом, отвечать на вопросы.
-- Так, Денис Игнатьевич?
-- Ммм? -- ответил я.
-- Так, вы уже где-нибудь учитесь?
-- Пока не определился.
-- Так, а вы не хотите посвятить жизнь медицине? Может, стать прославленным на весь мир врачом?
Я задумался, не ожидал подобного вопроса.
-- Нууу, я думал пойти по стопам отца.
-- Так, ваш отец - металлург?
-- Что-то в этом роде, -- меня сводили с ума его резкие "так" перед каждой фразой, будто у психически больного.
-- Так, ваш отец видный, богатый человек, но железки - это так скучно. Хотите прикоснуться к чему-то неизведанному, стать первооткрывателем?
Как я и говорил, я богатый юнец, который не знает, куда деть время и силы, заинтриговать меня загадочным предложением не составляло труда. Я согласился и вечером оказался у Сергея Анатольевича в университетской лаборатории. Мы просидели до ночи..."
Марина оторвала глаза от монитора - муж принёс поднос с бутербродами и чаем.
-- Что это за вершина инженерной мысли прошлого века? -- спросил муж.
-- Не знаю, но лучше не трогай.
-- Что читаешь?
-- Письмо от отца.
-- Можно присоединиться?
-- Не надо, оно личное, иди лучше займись уборкой.
Муж кивнул и вышел, а Марина продолжила чтение.
"... вначале я вёл записи и перепроверял вычисления, значения которых я не понимал. Помогал собирать устройство, которое Сергей Анатольевич называл "Фотограф памяти". Основой служило старое стоматологическое кресло, используемое студентами для практических занятий. К подголовнику крепился шлем с китайскими очками виртуальной реальности. Внутри шлема какие-то электроды, они считывали импульсы мозга и отправляли в левый системный блок. Правый служил для электрокардиографа, пульсометра и других приборов системы жизнеобеспечения. Металлические хомуты служили для фиксации ног и рук.
Закончив сбор устройства доктор Тихонов всё же рассказал о его предназначении.
-- Так, ты слышал - говорят, перед смертью у людей проносится перед глазами вся жизнь, -- спросил у меня Сергей Анатольевич.
-- Ну, что-то такое слышал.
-- Так вот, это устройство способно считывать образы, которые представляет человек. Теоретически можно считать воспоминания, точнее запечатлеть всю жизнь пациента, ну может не всю, но ту часть, которая пролетит перед глазами, когда он окажется между жизнью и смертью.
Видели бы вы моё лицо. Сказать, что я был удивлён - значит, ничего не сказать. Меня шокировали открывающиеся возможности. Я сел там, где стоял. Благо, на месте приземления оказался стул. И чем дольше я переваривал услышанное, чем больше я размышлял, тем сильнее отливала кровь от лица. Тогда я ещё не догадался, что меня выбрали не случайно. Мои деньги, естественно, сыграли роль. Доктору Тихонову нужен не просто помощник - спонсор. В детстве я потерял мать, тогда мне было всего четыре года, я совсем не помню её и горюю. Устройство даст возможность увидеть мать, узнать, кем она была, как заботилась обо мне, позволит увидеть её живой, а не на фотографии. "Фотограф памяти" может исполнить несбыточную мечту, лелеяную с детства.
Размышления упёрлись в окончание фразы - "между жизнью и смертью".
-- Но пациент умрёт! Кто захочет умирать, даже открывая все воспоминания, Ведь он не сможет их увидеть, а подгадать смерть от естественных причин крайне сложно, не будет же пациент годами сидеть на этом кресле в ожидании смерти.
-- Так, для этого ты неделю перепроверяешь мои записи и формулы.
-- Я не совсем понимаю.
-- Так, раствор, который я готовлю, оживит человека, стоящего на пороге смерти.
Доктор Тихонов показал красный потрёпанный блокнот, принадлежавший, как гласит надпись, Герберту Уэсту.
-- Так, копия переведена мной, этот учёный оживлял трупы более ста лет назад. Ничего хорошего у него не вышло, но я и не собираюсь оживлять усопших. Его раствор послужил прототипом. Возможности проверить не подвернулось, но я уверен на все сто - сработает.
Я понял, для чего ему понадобился помощник. Не помощник, а подопытный. Слишком хороша и сыта моя жизнь, чтобы менять на сомнительную возможность увидеть мать. Меня подмывало встать и убежать подальше от сумасшедшего доктора, бросить все к чертям и переехать в другой город, только не видеть Тихонова. Я смотрел в спокойное, ожидающее ответа лицо доктора и страх уходил - не похож он на человека, ворующего подростков для жутких опытов.
-- Я не хочу быть подопытным.
-- Так, нет, что ты, кто же использует помощников в роли подопытных, -- Тихонов успокаивающе вскинул руки. -- Ты, конечно, можешь попробовать, но исключительно по своей воле.
Я видел, он хотел сказать что-то ещё, наверно напомнить о матери, но удержался.
-- Так, тем не менее, подопытный нам понадобится, -- продолжил Сергей Анатольевич. -- Так, я уверен в формуле раствора, но вводить, не опробовав, остаётся опасным - если погибнет студент, за решётку посадят как минимум меня. Нам нужен человек, которого не будут искать - бомж, например.
-- Думаете, кто-то согласится на риск?
-- Так, риск? Какой риск? Обычные очки виртуальной реальности, разве бомж откажется их надеть за бутылку водки? Или тысячу рублей?
Вот она, подлость настоящих учёных - готовы пожертвовать чем угодно и кем угодно ради своих опытов.
Ночью я не спал, разговор витал в голове, бился о череп, отскакивал, переворачивался задом наперёд и кверху тормашками. Меня вновь захватила мечта увидеть мать. А что если всё удастся, мы увидим всю память бомжа, он выживет, покажем ему, как он отреагирует? Не сойдёт с ума, вернувшись из загробного мира? Не набросится, узнав, что мы сделали? Сергей Анатольевич прав, не испытав - не узнаем.
Продолжать в университетской лаборатории у всех на виду не представлялось возможным, деканат не одобрит подобных экспериментов. А в случае смерти подопытного у нас не будет шанса избавиться от тела. На следующий день мы освобождали "третью комнату". Доктор Тихонов уговорил перевезти оборудование ко мне. Сам он живёт в однушке, и места для "Фотографа памяти" у него попросту нет. Зато в моей трёшке предостаточно. Я согласился. Меня пугают и одновременно завораживают его исследования, возможности, на пороге которых мы стоим. Да что юлить, мне льстило быть помощником великого, хоть и пока не признанного учёного. Ведь слава достанется и мне, слава, после которой о достижениях моего отца никто и не вспомнит.
Дождавшись ночи, мы подкупили сторожа, с его же помощью вынесли "Фотограф памяти" и погрузили в купленную с утра на разборке "Газель". Туда же последовали колбы с раствором, тогда я и узнал, зачем доктор Тихонов носил чудной длинный плащ. Интересно, сколько мелочёвки он вынес в его полах. Столы и лабораторные приспособления нам предстояло купить новые, такую пропажу в университете точно заметят. А главное в нашем деле - секретность.
Подключив оборудование, в ту же ночь мы отправились на поиски бомжей. Но успех отвернулся. Круглосуточных ларьков в городе нет, а искать бомжей по подвалам среди ночи - приятного мало. Решили отложить до утра. Устав после поисков я спал как убитый.
Утром меня разбудил стук в дверь, настойчивый, торопящий. Я, было, испугался - сторож, гад, сдал. Но нет, напротив. Счастье само пришло в руки. За дверью оказался алкаш, живущий со мной в одном подъезде, заглянул занять денег на опохмел. Я сразу сообразил, что нужно делать. Пригласил его на кухню, угостил пивом. И пообещал, что скоро придёт друг со всем необходимым для хорошей попойки. А пока доктор Тихонов спешил к нам, мы сидели за столом и потягивали пиво, точнее я потягивал, а Федул скорее глушил.
-- Слушай, Федул, заработать нет желания? -- спросил я.
-- А чо, так не дашь? Какого хера я тут тогда сижу?
-- Да ты послушай, дело плёвое, а заработаешь пять штук.
-- Ты мне давай мозги не дури, за идиота держишь?
-- За первооткрывателя.
-- Чооо, я те говорю - мозги не дури.
Нас прервал стук в дверь.
-- Открыто, -- крикнул я.
Вошёл взмыленный Сергей Анатольевич, посмотрел на меня, на Федула, снова на меня, и расплылся в улыбке.
-- Так, здравствуйте, -- сказал Тихонов.
-- Присоединяйтесь, Сергей Анатольевич, мы как раз обсуждаем условия эксперимента.
Федул уставился на меня.
-- Вы чо, черти, меня резать собрались?
-- Так, нет-нет, что вы, -- Тихонов успокаивающе вскинул руки. -- Маленький эксперимент, мы разрабатываем компьютерную игру, виртуальную реальность. Нам всего-то нужно ваше мнение - как получилось?
-- Это ещё чо за фигня?
-- Так, пойдёмте, я всё покажу, -- Тихонов встал и пошёл в "третью комнату".
-- Не забывай про пять тысяч, -- я подтолкнул Федула.
Алкаш вошёл в "третью комнату", придирчиво осмотрел "Фотограф памяти" и, видимо, не нашёл его опасным, хомуты я предусмотрительно снял.
-- От меня-то чо надо? -- спросил он.
-- Так, садитесь.
Федул сел. Я затянул хомуты по рукам и ногам.
-- Это зачем? -- спросил Федул.
-- Чтоб ты не переломал тут всё, если испугаешься.
-- Эээ, ну-ка давай, отвязывай меня!
Тихонов оказался готов к такому повороту - в руках, как у фокусника, из ниоткуда появился платок и флакон с хлороформом. Через секунду алкаш спал.
-- Так, придётся чуточку подождать, хорошо хоть тащить его сюда не пришлось.
Обездвижив голову алкаша, нацепил на него шлем и кислородную маску. Палец сжала прищепка пульсометра, а плечо - манжета для измерения давления.
-- Так, ну вот, клиент готов, осталось дождаться пробуждения, пусть проспится. Для нас лучше, если голова будет ясная, -- сказал доктор Тихонов.
Через полчаса алкаш замычал.
-- Успокойся Федул, пять тысяч тебя ждут, уговор в силе, а связали тебя для нужд эксперимента, -- сказал я.
-- Так, считыватель работает, правда пока только обрывки. Это потому что картинка перед глазами пациента должна быть чёткой, ты записывай, Денис. Так, сейчас мы подадим углекислый газ.
Федул замычал яростней, задёргал руками и ногами, хомуты не дали вырваться.
-- Так, запиши, пациентам нужны беруши, лучше им ничего не слышать. Оооо, пошла картинка, смотри, Денис, работает! Так, не забываем следить за приборами. Всё, умирает, вводим раствор. Черт, Денис, какого рожна ты не воткнул капельницу.
Адреналин брызнул в кровь, сердце замерло - забыл капельницу. Я смотрел с открытым ртом, как дрожащие руки доктора Тихонова вонзают шприц в вену Федула. Жёлтый раствор потёк по силиконовой трубке, смешался с кровью, но пульс не появлялся.
Внезапно алкаш выгнулся, титанически заревел, вены вздулись, мышцы сократились, словно в приступе столбняка. Я просыпаюсь и буду до конца дней просыпаться в холодном поту после увиденного. Но доктор Тихонов не растерялся, выругался и инъецировал содержимое другого шприца в грудь Федула. Тот сразу затих и обмяк.
-- Так, ну что же, это тоже результат, но, Денис, я не ожидал от тебя такого глупого промаха. Пиши - память пациента записана, видео три секунды, итого у нас тридцать тысяч кадров из жизни Федула. К сожалению, пациент скончался, раствор подействовал, но был введён слишком поздно. И я был вынужден сделать эвтаназию обезумевшему пациенту. Что ты на меня уставился?
Речь доктора Тихонова меня поразила, тогда я впервые испытал перед ним настоящий, глубинный страх. Он только что убил человека и рассуждал о нем, как о подопытном кролике - неизменившимся, тихим, абсолютно спокойным голосом. И, мало того, он врал - говорил, что пациенты после считывания памяти не умирают, но ни слова не сказал о том, что раствор превращает в безумцев.
-- Так, рот-то закрой, что смотришь на меня как истукан.
-- Ты врал, ты не говорил безумстве!
-- Так, если бы ты удосужился прочесть блокнот Уэста, знал бы, что раствор необходимо вводить немедленно. Между прочим именно ты забыл подвести пациенту капельницу.
-- Прошла всего пара секунд!
-- Так, ещё раз говорю, пары секунд достаточно, очень важно вовремя ввести раствор, а мой ещё и разбавлен. Вот и результат - за эти пару секунд Федул успел умереть. А этого не произошло бы, введи я раствор вовремя. Он просто оживил бы умирающие, но не умершие ткани, и Федул вернулся домой с пятью тысячами в кармане.
Не знаю, дурак я или нет, но слова Сергея меня убедили. Дождавшись глубокой ночи, мы погрузили алкаша в "Газель" и отвезли за город, закопали в лесном овраге с кучей валежника. Пришлось повозиться, очищая овраг от веток и набрасывая вновь на перекопанную землю. Зато по окончанию работы мы сами не смогли бы отыскать могилу вновь. Неделю я просидел дома переваривая произошедшее, просматривая фотографии с памятью алкаша. Свою копию док забрал в тот же вечер. Фотографии запечатлели жизнь Федула от рождения до нашей утренней встречи. Я видел его мать, отца, как он рыдал над их могилой, как запил и не смог остановиться. Воспоминания оказались обрывистыми, как отдельные, бессвязные вспышки, полупрозрачные картинки, порой неправильных цветов. Гораздо меньше, чем я надеялся. Я наивно ожидал видео, чуть ли не целый фильм, а получил всего лишь фото. Тридцать тысяч не повторяющихся фото всей жизни от рождения. Самое главное - я увидел мать алкаша, а значит, увижу и свою.
Моё уединение прервал звонок из больницы. Отец скончался от инфаркта. Я потерял второго родителя. На похороны приехала вся родня, которую я не видел лет десять. Глаза их сверкали жадностью, они надеялись на долю наследства. Где они были раньше? Все его банковские счета, недвижимость и акции отошли мне. Я стал богат, учёба и работа потеряли смысл. Но не эксперименты.
Через две недели после эксперимента с Федулом позвонил Тихонов.
-- Так, Денис, я кое-что нашёл, нужны деньги.
-- Док, я на днях лишился отца, у меня теперь много денег.
-- Так, да, очень жаль, хороший был человек, но поговорим о нем позже. Нам нужен более мощный процессор и больше оперативной памяти, новая программа сделает полмиллиона снимков в секунду, но наш комп её не потянет.
Эта новость вдохнула в меня жизнь, вытеснила все сомнения, теперь я уверился, что хочу опробовать "Фотограф памяти".
-- Я всё куплю.
-- Так, это же замечательно, колоссальный прорыв, это в сто раз больше, чем тридцать тысяч кадров. Возможно, будут повторяющиеся, но я надеюсь - нет. Мы увидим в разы больше, чем у алкаша, потрясающе!
-- Да, и я хочу увидеть мать.
-- Так, что ты сказал?
-- Я хочу увидеть свою мать.
-- Так, ты напрашиваешься на роль следующего подопытного?
-- Абсолютно верно.
Я буквально увидел, как док выпрыгивает из штанов от радости.
-- Процессор купи, -- он даже забыл вставить своё надоедливое "так" от радости.
Помимо процессора и оперативной памяти пришлось усилить и систему охлаждения. Док пристегнул меня к креслу, как Федула, и закрепил голову. Я дважды проверил трубку капельницы. Сердце колотилось как сумасшедшее, пот струился ручьями. Риск смерти всегда остаётся, меня изрядно подташнивало.
Кислородная маска опустилась на лицо. Док пустил углекислый газ. Я начал задыхаться. Скрываемый ранее страх вырвался наружу и вырос до паники. Я хотел вырваться, крикнуть "хватит, прекрати", но крепления не дали шелохнуться. Я миллион раз пожалел, что подписался на опыт. Почувствовал приближение смерти, приближение конца, уже не думал, что меня спасут, что это лишь опыт. Остался лишь страх, всепоглощающий, убивающий чувства и волю, панический ужас. А потом появились они. Я увидел, как промелькнули сцены моей жизни, не успел разглядеть или запомнить абсолютно ничего. Но её я узнал. И, когда в глазах начало темнеть, будто морозные иглы проткнули меня изнутри, глаза выпучились, мышцы свело судорогой. Энергия переполнила тело, наверно так себя чувствует человек, если ему ввести миллион доз экстази. Казалось, это длится целую вечность, но вскоре меня начало отпускать, медленно, постепенно. Хомуты на руках разошлись. Сергей снял с меня шлем и посветил в глаза фонариком.
-- Реакция зрачков в норме, как себя чувствуешь, Денис?
-- Ещё толком не понял, нервишки шалят. Мне бы успокоительного, но набрасываться ни на кого вроде не хочется, -- я дрожал, как на сильном морозе.
-- Так, замечательно, картинка есть, ты здоров. Потрясающе, понимаешь, это успех!
Док парил на седьмом небе, но я весельем не заразился. Страх пережитого отказывался уходить. Я отстегнул хомуты и, шатаясь, встал. Тело будто подменили. Руки дрожали, ноги в унисон с ними. Я с трудом ощущал конечности и, пока доковылял до холодильника, собрал все углы. Старый добрый "Генри Морган" наполнил желудок, расплавил мозги, я пошатнулся и упал, окончательно потеряв контроль над телом.
Проснулся на рассвете, док храпел в кресле. Я пошевелил руками - вроде на месте, слушаются. Потянулся за стаканом, но промахнулся, стакан покатился по ковру, разлив воду. Тихонов проснулся, оглядел меня, не вставая с кресла.
-- Так, всё ещё не контролируешь тело? -- сквозь зевок сказал он.
-- Ощущение отчуждённости пропало, но стакан вот взять не смог.
Док почесал затылок.
-- Тааак, давай съездим в больницу.
-- Не, спасибо, я лучше отлежусь.
-- Так, ну ладно, если что - звони.
-- Спасибо, я пока гляну получившиеся фотографии.
-- Так, отличные кадры, ни одного повтора, и я видел твою мать. Красавица.
Тихонов подмигнул, встал, натянул извечный чёрный плащ и вышел, а я подумал - не вынес ли он под его полами что-нибудь из моего дома, как выносил из лаборатории университета.
Я медленно, проверяя каждое движение, поднялся с кровати. Словно на ходулях добрался до компьютерного стула в "третьей комнате". С первого раза взяться за стул не удалось, рука пролетела мимо. Я потянулся чуть дальше, и пальцы коснулись спинки.
На рабочем столе красовались три ярлычка и две папки. Интересно, где Тихонов взял программиста? Или сам сверстал программы? Папка, названная "Федул", меня не интересовала, я открыл "Денис Игнатьевич Батровский". Полтора миллиона фотографий, за всю жизнь не пересмотреть.
Щёлкнул на первую. Лицо отца. Ещё молодой, смотрит полными любви глазами в объектив, на заднем фоне белёный потолок. Ещё в роддоме. Странно, что первая фотография не матери, видимо программа не успела. Нажав на клавишу вправо, я почувствовал, как перехватило дыхание. Мама, молодая, красивая, измученная. Впалые глаза с синими кругами, осунувшееся, усталое лицо, но такое счастливое. Смотрит в объектив, тьфу, какой объектив, это мои глаза, мама смотрит на меня. На третьей фотографии мамина грудь, и дальше мама и мама, снова мама. Любящая, счастливая, то целует, то улыбается. Таким крохой я ещё не понимал, что происходит, но сейчас вижу, как сильно мама меня любила. Я смотрел фотографии до вечера, не отвлёкся ни на обед, ни в туалет. Снимки захватили меня, некоторые моменты вспыли в памяти. Я сидел довольный как слон и плевать хотел, что с моей координацией что-то не так. Видел и мать, и отца, наши игры, поездки. Я видел времена, когда родители были бедными, отец горбатился на заводе за копейки, приходил домой уставший, часто пьяный. Мать, проведя дома декрет, смогла устроиться лишь продавщицей за ещё меньшую, чем у отца зарплату. Я видел, как она, придя с работы без сил, играла со мной, штопала рваные вещи. И первые признаки болезни мамы. Болезнь Крейтцфельдта - Якоба, или коровье бешенство, маме выпал счастливый билет в рай, шанс которого один на миллион. Лекарства от болезни нет, она настолько редкая, что никто о нем не озаботился. Отец тогда пошёл на повышение, начал скупать акции по дешёвке у полуразорившегося предприятия. Я видел, как мать теряла сон, мучилась от головных болей, как теряла дееспособность, деградировала день ото дня. Она полностью ослепла, была не способна самостоятельно ходить. Самые страшные минуты, когда она не могла вспомнить нас с отцом. Сделать папа ничего не мог, появившиеся в семье деньги не могли излечить болезнь. Я видел десятки фотографий, где он рыдал от бессилья. Через год мамы не стало.
За окном светила звёздами ночь. Смотреть фотографии дальше я не стал. В голове бушевал ураган. Порывшись в холодильнике, я выудил полбутылки старого доброго "английского капитана" и ещё одну бутылку - с водкой. Надел брюки и кофту. Ноги юркнули в кроссовки и понесли меня к дому дока. Тело ломило как у наркомана без дозы, чертовски хотелось выпить. Не просто выпить, а нажраться до поросячьего визга и забыть сегодняшний день. Тихонов, хоть и доктор, а выпить не откажется, тем более ром. Но, видимо, судьба распорядилась иначе.
Возле дома Тихонова меня встретили две милицейские машины, которые пускали по стенам многоэтажек красных и синих зайчиков мигалками. Машины стояли, перегородив именно тот подъезд, в который лежал мой путь. Я подошёл к парню с сержантскими лычками.
-- Здравствуйте, а что произошло?
-- Убийство.
-- Ого, и кого убили?
-- Да так, алкаша какого-то, куда интереснее - кто убил.
-- И кто же?
-- Преподаватель неврологии.
Меня как обухом огрело, я оттолкнул сержанта, пулей влетел в подъезд и чуть не уткнулся в грудь другого милиционера, ростом под два метра. За ним, опустив голову, шёл закованный Тихонов. Под руки его вели ещё двое служителей закона.
-- Вы кто? -- схватив меня за плечи, спросил милиционер.
-- Я его близкий.
-- Пойдёмте на улицу.
-- Объясните, что происходит.
-- Идёмте, я всё объясню на улице.
Мы вышли из подъезда. Дока усадили в "Уазик", а меня высокий милиционер отвёл в сторону.
-- Так кем вы приходитесь задержанному?
-- Я его близкий друг, нет, я единственный друг. Родни у Сергея здесь тоже нет, ближе меня никого не найдёте. Так что стряслось-то? Почему он в наручниках?
-- Успокойтесь, Денис Игнатьевич, -- высокий милиционер меня узнал, -- у вашего друга большие проблемы, он убил человека. Не просто убил - зверски.
-- Какого человека?
-- Вот этого мы ещё не знаем, но обязательно выясним, жертва похожа на бомжа.
-- Как? Как он мог убить бомжа, на кой черт он ему сдался? Он доктор, мать его за ногу!
-- Тише-тише, на взгляд - явная самооборона, чрезвычайно превышенная. Поверьте моему опыту, когда один человек наносит другому, пусть даже в целях самообороны, шестнадцать ножевых ранений, ни один суд не признает первого невиновным в убийстве.
Моя челюсть отдавила ногу.
-- В лучшем случае, ему светит принудительное лечение в психушке. Ладно, до свиданья, возможно вас ещё вызовут.
Я не смог выдавить прощание, высокий милиционер обогнул меня и отправился к "уазику", выключившему мигалки.
Неужели док пытался завербовать нового бомжа? Почему не дождался меня? Может, бомж сам к нему пришёл, как некогда Федул завалился ко мне? Не проверишь - не узнаешь.
Я побежал в подъезд. Тихонов жил на третьем этаже. Меня встретили два милиционера без лычек. Они упаковывали труп в полиэтиленовый мешок. В нос ударил запах крови, лужей растёкшейся по лестничной площадке. Деревянная дверь в квартиру Тихонова оказалась выломана и висела на одной петле, в прихожей был кавардак, виднелись явные следы борьбы. Однако, всё это мигом вылетело из головы, когда я опустил взгляд на убитого.
Федул. Чёрный как негр от грязи, в волосах комья земли, синий, словно умер не только что, а недели две назад. Так вот кого Тихонов проткнул ножом шестнадцать раз, получается, эвтаназия не помогла. Интересно, когда Федул очнулся? Сразу, как мы его закопали, и две недели бродил в поисках жилища дока, или только сегодня? Погруженный в мысли, я вышел из подъезда, зашёл за угол дома и сел на бетонную отмостку. "Капитан Морган" вновь пустился в плаванье по закоулкам моего кишечника. Я размышлял - как быть с доком? Чем я могу помочь? Так и уснул, привалившись спиной к стене, когда покончил с остатками рома.
Прошедший день полностью переменил мою жизнь. Фотографии нашей нищеты, сгорбленной матери заставили по-другому смотреть на окружающих. А фотографии болезни показали - к чему приводит наша отсталая медицина. Со временем пришла идея, как пустить наследство отца на благое дело. Я продал акции на несколько сот миллионов долларов, на эти деньги возвёл современнейший медицинский центр в Средней Салде и подпитывал бесплатную медицинскую помощь для детей и пенсионеров из оставшихся средств. Их хватило на всю мою жизнь и ещё осталось. Я уверен - моя дочь Марина продолжит наследие.
Федул напрочь отбил какое-либо желание продолжать работу с "Фотографом памяти". Да и что я мог продолжить, я всего лишь помощник, писарь, подопытный. Выкидывать устройство я не стал, да и не смог бы вытащить один. Установил на "третью комнату" стальную дверь, загородил окно непроницаемыми шторами и запер подальше от людских глаз. Время от времени я возвращался туда, упорядочивал и переписывал конспекты, а когда пришла эра компьютеров - перенёс всё на жёсткий диск. В комнате кроме меня больше никто не бывал. Теперь я мёртв, и мне всё равно, что со всем этим будет, но читающему эти строки настоятельно советую не разглашать наши опыты. Если они попадут в руки учёного, он примется развивать наше дело и погубит ещё много жизней, в том числе и свою. А если записи попадут к правительству, те начнут зарабатывать деньги на нашем устройстве. Лучше всего рукописи сжечь, а устройство разломать... Мне не хватило духу.
Я так и не смог восстановить двигательные функции до конца, зато сбросил шкуру. Два месяца не выходил из дома, пока вся посеревшая кожа не отвалилась. Облазил, словно змея, и рождался с новой розовой, нежной кожей.
Док спятил. Провёл остаток жизни в психушке. Однажды я его посетил. Он набросился на меня, кричал о восставшем мертвеце, о том, чтобы я сжёг красный блокнот. Санитары быстро успокоили его уколом. Док так и скончался в комнате с мягкими стенами".
Марина закрыла файл, оглядела комнату уже по-другому. Теперь она предстала не детской мечтой, а местом убийства и чудовищных опытов. Местом, сломавшим жизнь отцу и, одновременно, сделавшим его меценатом. Марина выключила компьютер и позвала мужа.
-- Да, милая?
-- Нам надо сжечь книги и компьютер.
-- Эээ, ты уверенна?
-- Да, сжечь, и без лишних глаз.
-- Ого, твой отец связан с какой-то тайной? -- муж подмигнул.
-- Знания, которые здесь хранятся, чрезвычайно опасны.
-- Ооо, я люблю тайны, можно посмотреть? -- Муж подошёл к компьютеру, но тот оказался выключен.
-- Черт, нет, хватит придуряться, я серьёзно. Это не должно добраться до чужих глаз.
--Ладно, я понял тебя, пойдём, поедим, -- муж отступил, незаметно сунул красный блокнот в карман и вышел из комнаты.